Я запою голосом развинченным
И сделаю соответствующий жест,
А если посмотреть под стеклом увеличительным,
Вы поймете, что я, как арестант,
Что я с душою, душою развинченной.
Что я с тоскою увеличенной
Ищу подходящих невест.
Вот вы улыбнулись презрительно,
Но улыбка ваша, как стон.
Пусть сваха захохочет язвительно,
Поймите же меня со всех сторон.
Мне не надо Ваших слов: Не бойтесь,
Мне не надо траурных утех.
Я не буду хныкать, как это водится;
Я перевоспитаю Грех.
Он будет у меня причесанным
И умытым, как умный бутуз.
Я люблю корабль. Разговор с матросами,
Муку, рогожу, пыльный груз,
Гудок, палубную публику
И невыразимую любовь.
Скажите, под какую рубрику
Записать мою кровь?
Я помню отлично кладбище татарское
И острые камни развалявшихся могил,
Меня не похвалила бы писательница Чарская,
За то, что я каждый вечер туда приходил.
Я помню наши тайны и ласки бессвязные,
Торопливые, недоконченные иногда.
Над нами горели звезды алмазные
И луна, как сковорода.
Мы были натуры совершенно разные,
Но нас сковала любовь-вражда.
И вот теперь я вспоминаю наши приключения
И испытываю полу-радость, полу-мучение.
Мне хочется слышать голоса полупьяные
И нюхать известку и сырые кирпичи.
Пусть вечер меня затомит туманами,
Я буду странствовать при блеске свечи…
Падать в яму, скользить по мокрому,
По изрытой земле без цели идти,
Прислушиваясь к тайному шороху
Делаемого конфетти.
Я весь новый и себя не знаю,
Что было вчера, то прошло, как сон.
Я теперь задыхаюсь, замираю,
Когда чувствую, что покорен.
Опускаю глаза на изорванную скатерть
Я не знаю, чей я раб?
Кто будет засыпать в моих объятьях
И сбрасывать меня в трап?