Реальность 7.11

Эдвард Риомишвард. Записи, надиктованные в телефон

…оказался под влиянием момента. В «Мосандер» я захаживаю редко и только в случаях крайней нужды. Не хочется мне, чтобы лантаноиды заинтересовались моей персоной. И надо же было такому случиться, чтобы я наткнулся на ога там, где меньше всего ожидал его увидеть.

Как-то сразу понял, что колесо Фортуны повернулось и события будут складываться в мою пользу. Во-первых, ог неуловимо отличался от всех, виденных мною ранее. Чем — дефинировать не могу, может быть, больше осмысленности в глазах… Во-вторых, его спутник. Меня удивило, с какой лёгкостью я его опознал. А, порывшись в памяти, вспомнил даже имя.

Вообще, многое встало на свои места, даже на сплетни о призраке Арены я теперь посмотрел с другого угла. А, главное, за всем, до чего мне удалось дотянуться, — за бессистемным нагромождением фактов, абсурдных слухов и разрозненных картинок — начали наконец проступать какие-то общие контуры этого дела. Крупная рыба плавает в мутной воде. Знаю, что для ясного понимания происходящего не хватает ещё многих кусочков мозаики, но, по крайней мере, передо мной забрезжила слабенькая надежда реконструировать хотя бы некоторые. Зверь бежит на ловца. Информация притягивается к тому, кому она жизненно необходима.

Ключ лежал поблизости, только руку протяни. Но сначала… (Конец записи).

Выждав для приличия пару дней, я посетил логово транзитников. Когда я вошёл в комнату Бора, тот сидел на полу и сосредоточенно изучал какую-то брошюру. Сперва он суетливо сунул её под подушку, но, увидев, что визитёр — это я, немного расслабился.

«А, это ты», — с облегчением сказал он. Я не знал, радоваться мне или обижаться на такое обращение, поэтому поинтересовался, что за конспирация такая. «Это чтобы наши меня не оборжали», — сообщил он и показал мне обложку. Брошюра содержала набор общих сведений об аутизме: пара-тройка популярных цитат из специалистов, советы о том, как правильно вести себя с аутистами, и прочая дребедень. «Надо ведь как-то налаживать контакты с этим парнем», — тут он кивнул в сторону Афидмана. Что ж, в смекалке тебе не откажешь, подумал я. Мне и самому это приходило в голову: все белые оги — законченные аутисты. Наверное, мысль о том, что мы находимся на одной волне, меня подстегнула; в голове закрутились причудливые метафоры. Я бы мог сравнить этого ога с пустой картой в колоде Таро, или, если держаться ближе к нашим реалиям, с пластырем-пустышкой. Не потому ли он так прилепился к Бору, что, как пустышка, чувствует незнакомый, но мощный синт? Я спросил, не происходило ли чего странного в последние дни. Но тут Алекс удивил меня снова: подняв на меня свои честные ясные глаза, он сказал: «Прости меня, Эд, но я должен убедиться, что интересы, которые ты преследуешь, не повредят ни ему, — тут он снова кивнул на ога, — ни другим из нашей компании». Я вздохнул. «Сказано же было в баре: мой интерес сугубо личный, сугубо…» — «Я помню, что было сказано в баре, — перебил он. — Ясное дело, при всех ты мог говорить об этом только в общих чертах. Но здесь мы одни, и я буду нем, как могила». Он был твёрже кремня — я внезапно почуял в нём эту решимость — и вдобавок играл на своём поле. Я, конечно, в первый момент ощутил досаду. С другой стороны, в его порядочности трудно было сомневаться. Если не он, то кто? И я решился: «Видишь ли, я ищу…» (Двухминутный пробел в записи).

…первый раз встречаю человека, настолько равнодушного к здешним слухам. Я улыбнулся. «Ну хотя бы кто такие Оксиды, ты знаешь?» — «Оксиды?» Он наморщил лоб. «Кислотики». — «А, эти!» — «Те, кто против Церкви», — нейтральным тоном добавил я. «Они ведь эмпаты, да?» — «Встречаются и эмпаты». Наверное, по моему голосу он понял, что попал пальцем в небо. «Прости, у меня в голове всё перепуталось. Один знакомый рассказывал, что эмпаты выступают против Изменений Реальности». Занятные у тебя знакомства, подумал я, а вслух сказал: «Когда-то и я был Оксидом». — «Ты?!» — «Что, не похоже?» Он на секунду задумался, прежде чем осторожно ответить: «В стандартный образ террориста ты действительно не вписываешься. Но подозреваю, что правда лежит не там, куда нам указывают».

Он изо всех сил старался быть объективным, но куда больше в нём подкупала открытость восприятия. Готовность принять нечто новое, выбивающееся из навязанных представлений о мире. «Собственно, я один из создателей этого движения, — сообщил я. — Это я решил, что у всех Оксидов должны быть особые клички. А мой приятель придумал название организации». — «И как же тебя тогда звали?» — поинтересовался Алекс. «Теллур».

Он взял тайм-аут, и за то время, пока он мыслил, я успел перетасовать в памяти колоду своих бесценных воспоминаний. Наконец он поднял голову. Посмотрел на ога, потом на меня и еле заметно усмехнулся. «Глупо, да? Я расспрашиваю о том, что вряд ли сумею проверить». Я усмехнулся в ответ. «Если в тебе достаточно наглости, можешь спросить об этом у Лакмуса». Алекс покачал головой, однако его второй вопрос был намного ближе к здешним реалиям. «Почему они взяли на службу бывшего Оксида?» — «Ну, как тебе сказать? Авгуры так просто на дороге не валяются». Произнося эту сентенцию, я ощущал некоторое смущение, но и самодовольство тоже, чего уж греха таить. Он пялился на меня как баран на новые ворота, до тех пор, пока я не уточнил: «Так получилось, видишь ли, что я уродился авгуром». Его отклик был неожиданно быстрым. «Ты видишь будущее? Как Гиаз?» Я поморщился. «Мне не с чем сравнивать, но — да, видел когда-то. Завязал с тех пор, как работаю на ТЦ». Сказанные вслух, эти слова прозвучали неожиданно горько. «А разве можно завязать? — не отставал он. — Мне казалось…» Вместо ответа я вытянул правую… (Второй пробел в записи).

…Разумеется, я входил для этого в Вёльву. Она дарила мне ощущение потока. В сущности, истинное понятие о будущем приобретается лишь во время таких вот «странствий души». Просто скользишь по Слою назад или вперёд. (Говоря «назад» и «вперёд», я, конечно, прибегаю к условностям). Пророчества — совсем другая материя. Они сродни одержимости: что-то или кто-то вещает через тебя, и нет никакой гарантии, что невидимый информатор находится на твоей стороне. Чаще всего его точка зрения не совпадает с твоей, отсюда такое потрясение при каждом контакте. Пророчества — всегда шок для бедного организма.

Некоторые считают этих диких вещунов чем-то безличным, вроде природных духов, а мне вот всегда мерещилось, что они обладают конкретными эго. Возможно, это были другие путешественники по Вёльве.

Не помню, кто из них предсказал мне Оксигена. Но я очнулся с чётким ощущением, что вся прежняя моя жизнь кончилась. И что я не успокоюсь, пока не найду этого человека.

Дело даже не в том, что он способен сокрушить Башню и сровнять с землёй весь этот дурацкий город… (Конец записи).

Слово своё он сдержал: от общежития мы отъехали в старенькой легковушке — не чета их гигантским механическим бронтозаврам, благодаря которым мы, живущие в Таблице, получаем всё необходимое для жизни. Но, разъезжая по городу в огромной фуре, мы привлекли бы слишком много внимания. Словно читая мои мысли, Алекс сказал: «Я одолжил ключи у Зенона. Мы пользуемся этой машинкой по очереди. Для личных целей. Раньше у меня такой необходимости не было, так что я веду её впервые». — «Волнуешься?» — подколол я. «Ещё бы! Если я её помну или поцарапаю, шеф с меня голову снимет!» Ог, сидевший рядом с водительским местом, дёрнул Алекса за рукав и, когда тот повернул голову, улыбнулся ему ободряющей застенчивой улыбкой. Как трогательно. Меня он по-прежнему избегал, обходил стороной упорно, как прокажённого. Что-то во мне его отпугивало, похоже. Алекс кивнул ему в ответ, и мы наконец-то тронулись с места. Я, хоть и разместился сзади, должен был объяснять дорогу.

Когда мы пересекли Второе Кольцо, ог неожиданно вскинул голову. Как человек, который изо всех сил к чему-то прислушивается. Я постучал пальцем по плечу Алекса. Он плавно сбросил скорость. «В чём дело?» Я кивком указал ему на ога. Он понял и повторил свой вопрос, уже адресуясь к Афидману. «Мысли… — проронил тот. — Наплыв мыслей. Путаются…» Бор озадаченно смотрел на него, потом с прояснившимся лицом сказал: «Кажется, я понял. Где-то поблизости находятся другие оги». Я кивнул вслед за Афидманом. «Клоны из одной серии чуют друг друга». Он съехал на обочину и заглушил мотор. «В этом и состоит смысл эксперимента? Мы едем к другим… клонам?» Похоже, эта новость не добавила ему спокойствия. «Некоторые горожане создали фонд помощи огам, — объяснил я. — Они собирают огов в одном из вестибюлей старого метро. Это… вроде временного лагеря для беженцев». — «Ты там бывал?» — спросил он, сосредоточенно хмуря брови. Вид у него сейчас был почти угрожающий. «Ну да, разумеется». Я не мог понять, что его беспокоит. В такие моменты я всегда пронзительно ощущаю нехватку былой эмпатии. Но мозги у меня остались на прежнем месте. «Какое расстояние отсюда до общежития?» Алекс пожал плечами. «Километров семь-восемь». — «Проедем ещё столько же по Кольцу», — попросил я. Он не стал допытываться, зачем мне это нужно. Снова завёл мотор и вывел машину на внешнюю полосу Второго Кольца.

Первые несколько минут мы молчали. Затем он спросил: «Для чего Фабрике столько огов?» Это прозвучало так неожиданно, что я слегка подрастерялся. «Для биоткани, надо полагать. Никто, кроме огов, не способен создавать биоткань». — «А разве кто-то пытался?» Я кивнул. «И не один раз. Думаешь, ТЦ приятно иметь под самым боком независимую организацию, в недрах которой творится неизвестно что?» — «Они действительно не знают?» — «Нет». Он выглядел удивлённым. «Но ведь Святая Машина…» — «Туда заглянуть не может, — перебил я. — Образно говоря, для Святой Машины там вывешен знак «кирпич». Это одна из нескольких загадок Фабрики». Алекс притих, весь под впечатлением от услышанного, даже по затылку было заметно. Всё, что он проронил после этого, было: «Ага. Ты мне прояснил кое-какой важный вопрос. Спасибо». Озарения свои он явно решил… (Лакуна в записи).

…миновали обжимающуюся в углу парочку — судя по очертаниям, обе фигуры принадлежали огам. Нянька и страж, надо полагать. Я слышал, что сперва всех огов держали в общем лагере. Но ненасытность рыжих огинь быстро стала притчей во языцех. Похоже, что женщин серии АКН как магнитом притягивали мужчины — палатки их по ночам стояли пустыми, а самих нянек находили то рядом со стражами, то в одной койке с дежурящими людьми. Доступность быстро приедается, и если поначалу кое-кто из волонтёров ещё смотрел на секс с огинями как на волнующее экзотическое приключение, то уже спустя несколько дней нянек начали избегать. В конце концов их отселили на другой конец платформы, а нести вахту между лагерями доверили женщинам-волонтёршам. Судя по тому, что мы увидели, граница соблюдалась не очень-то строго.

Чего не скажешь о сторожах первого лагеря: едва спустившись вниз, мы оказались перед маленькой погранзаставой, состоявшей из двух человек и одного черноволосого ога серии АКС. Это новшество стало для меня полной неожиданностью. Ещё трое суток назад ничего подобного тут и в помине не было. И вот — на тебе! Стоило нам приблизиться, как один из новоявленных пограничников лениво перегородил дорогу. «Стой, кто идёт?» — «Моё имя Эдвард, — представился я. — Я уже бывал тут прежде». — «По какому делу?» — «Я врач. Обследую огов». Парень сощурился. «Что-то я не припомню твоего лица, доктор Эдвард. Из какого сектора тебя прислали?» Он достал из кармана и держал наготове свой мобильный, показывая, что любые мои слова будут подвергнуты проверке. Тут бы не помогло ничего, кроме правды. «Я не член волонтёрской организации, — терпеливо пояснил я. — Просто интересуюсь огами». Погранец с ухмылкой повернулся к своему товарищу. «Слыхал? Он просто интересуется». — «Много их таких тут бродит, — с готовностью откликнулся второй, поедающий лапшу из пластиковой коробки. — А потом у нас оги пропадают». — «Что-то случилось?» — поинтересовался я. Они переглянулись. «С какой стати мы будем тебе докладывать?» — «С такой, что мы не крали ваших огов, — вмешался Алекс. — Наоборот, привели своего». Это немного их обескуражило. Но парни не желали сдаваться. Торчать весь день на посту им было скучно, а препирательства с нами внесли в сторожевую рутину хоть какое-то разнообразие. «Привели — ну и спасибочки. Оставляйте его нам, а сами проваливайте!» Чувствуя, что переговоры затягиваются, я предпринял последнюю попытку. «Послушайте, вы можете позвать сюда Ника? Он меня знает». Пограничник ухмыльнулся вторично. «Не повезло тебе, доктор. Ник сейчас в южном лагере. Так что милости просим завтра». Но знакомое имя немного его смягчило. Напоследок он снизошёл до совета: «Или прямо поезжай туда. Там большая буча намечается». — «Между кем и кем?» — осторожно уточнил я. «Между нами и работорговцами. Как услыхали, что легионеры заберут всех огов, так побежали скорее за эксклюзивным товаром. Хотят отобрать их у нас, чтобы потом продавать втридорога». — «Ага, разным извращенцам…» — подсказал его сосед. «А вы, значит, от них отбиваетесь?» — заинтересовался мой спутник. Второй пограничник, только что закончивший свою трапезу, взглянул на него внимательнее. «Хочешь присоединиться? — спросил он. — Или ты уже из наших? Нет? Уж больно лицо знакомое». Я открыл было рот, намереваясь обратить ситуацию в нашу пользу, но тут погранец пришёл к согласию со своей Мнемозиной. «А! Вспомнил! — воскликнул он. — Ты — тот парень с Арены, который спас игру!»

Бор не успел ничего ответить. По подземному вестибюлю разнёсся гул голосов, многократно усиленный эхом, и наверху показалась большая компания. Стражи лагеря встревоженно вскинули головы, но сразу же расслабились. Спускавшиеся люди, не в пример нам, были здесь своими. Все — с нарукавными волонтёрскими повязками, они говорили, перебивая и почти не слушая друг друга, словно выплёскивали наружу владевшее ими возбуждение. Мы отступили к стене; группа проследовала мимо. «Что так рано?» — с тревогой и любопытством спросил первый из пограничников. «Да всё на сегодня! Отстрелялись! Отбой тревоги!» — прозвучало сразу из нескольких глоток. Человек, замыкавший шествие, взглянул на нас. Под глазом у него красовался смачный фингал; прошло несколько секунд, прежде чем я узнал Старого Ника… (Трёхминутный пробел в записи)

«…дать отпор Церкви? — Ник удивлённо вскинул брови. — Мы похожи на сумасшедших?» — «Но тогда… зачем всё это? — обескураженно сказал Алекс, обводя рукой вестибюль станции. — Вы спасли этих огов от обезумевшей толпы, накормили-напоили, дали им крышу над головой, вы защищаете их от торговцев — и всё ради того, чтобы их получили легионеры? Вам не кажется, что это похоже на предательство?» Ник нахмурился. «Я спасаю огов, но командую всё-таки людьми. Чего ты от нас хочешь — кровавой стычки с военной элитой города? Или у тебя есть другой вариант?» Алекс насупился тоже. «У меня нет готового варианта. Разве что… переместить лагерь. Куда-нибудь поглубже, куда легионеры не сунутся». — «Ты не знаешь, о чём говоришь, — горько усмехнулся Ник. — В подземных туннелях живут только самые отчаянные. Одиночки, ежеминутно рискующие захлебнуться; те, кому терять уже нечего. Что касается твоего первого вопроса… Знаешь, ведь я не провидец. Когда я начал спасать огов, я действовал в одиночку и не был скован ничем, кроме своей совести. А теперь моя совесть молчит, её заглушает здравый смысл. Именно он диктует мне уступить этих огов Церкви… Сказать тебе, что такое здравый смысл? Это коллективная совесть общества». — «Больше похоже на компромисс, — угрюмо возразил мой попутчик. — Между совестью и страхом». Я, слушая их диспут, помалкивал; аргументы обоих спорщиков были мне хорошо знакомы, однако настало время вмешаться. «Компромиссы бывают разные, — как можно мягче сказал я. — Этот, на мой взгляд, был заключён между совестью и долгом. И всё же такие решения не из лёгких». — «Координатор гарантировал, что оги целыми и невредимыми вернутся на Фабрику, — словно оправдываясь напоследок, мрачно добавил Ник. — Если б не это, мы бы ещё трижды подумали, прежде чем связываться с церковниками. Ясно тебе, звезда Арены?» — «Ясно, — насупленно ответил Алекс. — Но Афидмана вы не получите. И они тоже. Пошли отсюда, Эд». Вызывающе сунув руки в карманы, он зашагал к неподвижному эскалатору. Ог следовал за ним, как собачка на коротком поводке. «Интересно, что он собирается делать? — провожая взглядом эту парочку, заметил Ник. — Если они явятся к нему домой…» — «Если никто не донесёт, может, и не явятся, — задумчиво ответил я. — Наскрести бы таких Алексов Боров по городу хотя б полсотни… и чтоб каждый взял себе по огу. Тогда весь план их возвращения на Фабрику оказался бы под угрозой срыва». Ник смотрел на меня, не говоря ни слова. «Подумай об этом, ладно?» — на всякий случай прибавил я и поспешил… (Девятисекундная лакуна)

«…муха тебя укусила? — спросил я, подстраиваясь под его размашистый шаг. — Что за юношеский максимализм такой?» — «Намекаешь, что я не прав?» — огрызнулся он. «Разумеется, прав, — бесстрастно ответил я. — Той самой правотой, которая всем глаза колет». Он недоверчиво покосился на меня. «Разве правота бывает разной?» — «Запросто. Твоя правота — это некий абсолют, никак не связанный с реальной ситуацией. Правота Ника более изменчива — но и более жизненна тоже». Алекс молчал, надувшись, как мышь на крупу. Я продолжил: «Возвращение огов на Фабрику выгодно всем — и волонтёрам, и Церкви, и самим огам…» — «Выгода, выгода, только об этом и слышно! — прервал он. — Как будто они навеки чьё-то имущество! На каких скрижалях это записано?» — «Ну, юридически Фабрика…» — «К чертям собачьим Фабрику! Здесь у них был шанс превратиться в людей! А теперь этот шанс профукан…» — «Так вот почему ты бесишься», — протянул я. Ему опять удалось меня удивить. Чужая душа потёмки. «Сам до этого додумался?» — «Глядя на него», — Алекс кивнул на Афидмана. «Так. Идея хорошая. Замечательная просто идея. Но Афидман всё-таки нетипичный ог». — «В этом-то и надежда, — улыбнулся Бор. — Мы показали ему, а он мог бы показать другим. Как быть человеком».

С философской точки зрения, он угодил прямо в собственную ловушку. Предположим, оги начинают вести себя как люди и обретают свободу воли. Тем самым они освобождаются от навязанной им роли чужого орудия и из разряда инвентаря переходят в разряд живых и потому непредсказуемых существ. Однако сами оги не могут пожелать для себя свободы. Необходимо, чтобы кто-то сделал это за них. А значит, превращение огов в людей одновременно является и величайшим актом насилия над всем их белым выводком. Минуты хватило бы, чтобы разъяснить это Алексу, но я промолчал. Зачем расстраивать парня? Вдобавок меня осенила идея поинтереснее. «Так зачем время терять? Как насчёт игры в Гаммельнского Крысолова?» — «Это как? — Он взглянул недоверчиво. — Что ещё ты удумал?» — «Вожак ведь может приказать что угодно, да? Если Афидман сыграет им на своей метафизической дудочке…» Он сочувственно покачал головой: «Ничего не получится». Я сперва подумал, что он боится. «Откуда ты знаешь?» — «Я спросил об этом Афидмана… перед тем, как покинуть лагерь». — «Постой-постой! — встрепенулся я. — Что именно ты спросил?» — «Может ли он увести всех белых огов». — «И… что?» — «Он ответил, что связь между ним и другими нарушена. Он больше не может командовать Хором… Прости, Эд. Кажется, твой эксперимент провалился». (Конец записи).

Всё пытаюсь понять, что же пошло не так. Если Афидман действительно вожак трёхсотой серии, почему другие оги не вступили с ним в резонанс? Или резонанс этот был настолько слаб, что ускользнул от моего внимания? Нет. Нет. Не то. Либо я проглядел нечто капитальное, либо один из участников эксперимента лжёт.

Хорошо. Поставим вопрос иначе. Умеют ли оги лгать? Теоретически — нет. До недавнего момента я полагал, что они и разговаривать не способны. Афидман опровергает всё, что известно об огах. Впрочем, так ли уж много нам известно? Говоря «нам», я неизбежно имею в виду ТЦ, напрягаю память и понимаю, что через их руки проходили только рядовые оги. За исключением одного случая, кажется. Но об этом позже. А пока подумаем вот о чём: насколько умственные и физические способности вожака серии превосходят способности обычной «тли»? (В связи с этим интересно было бы выяснить, как именно назначается вожак серии. Что это — целенаправленное воздействие Фабрики на исходный генетический материал или волевое решение самих огов, вычленяющих из своей группы самую развитую особь? И каковы критерии отбора?) Вот Алекс, например, подвергает сомнению распространённую максиму об отсутствии у огов души. И в чём-то он прав. Если слабые души имеются у животных, если даже у бактерий находят ментальный след, — почему такие внешне неотличимые от человека, высокоорганизованные существа вдруг оказались лишены этой привилегии? Только ли оттого, что они клоны? (Тут мысли мои невольно опять отклоняются от главного вопроса. После слова «клоны» само собой напрашивается продолжение: «если клоны, то чьи?» Кто приходится отцом трём тысячам этих детишек? Фабрика упорно отмалчивается. Так упорно, что этот её секрет представляется мне фундаментальным для всей деятельности Фабрики вообще).

Но вернёмся к генетическому сходству «тли». Церковь выставляет это как главный аргумент в споре о душе. Индивидуальность поддерживается генетическим разнообразием. Чем меньше индивидуальности — тем слабее П-импульс, тем неочевиднее душа. Вдобавок, штамповка копий размывает границы оригинала. Оригинал, конечно, никуда не девается, а вот его П-импульс словно бы размазывается по земной поверхности.

Ситуация с огами как будто подтверждает эту версию. У каждого ога, взятого по отдельности, внятного П-импульса нет. Но если предположить, что белые оги в своей совокупности выступают как некий сверхорганизм, то ситуация в корне меняется. Предположим, Хор генерирует «мысли», которые затем транслирует вожаку. Вожак, в свою очередь, отвечает за ментальное состояние Хора и при помощи ответных волевых импульсов программирует совместную деятельность. И вдруг — что-то разладилось. Интересно, что? Протагонист получил свободы чуточку больше, чем следовало? По выражению Алекса, стал человеком? Он всё ещё может воспринимать мысли своих товарищей, но не может командовать ими как прежде. Полуразорванная, односторонняя связь…

Человек — странное, противоречивое существо. Я начал с предположения, что Афидман лжёт, а закончил построением гипотезы, подтверждающей его искренность. Впрочем, те крохи информации, на которых она основана, получены мной от Алекса — следовательно, его честность я тоже не могу подвергать сомнению. Поэтому я говорю: эксперимент ещё не закончен. Я провозглашаю его продолжение! Вперёд, доктор Эдвард! Через тернии к звёздам! Йохо!

…Наверное, я слишком пьян. Это от разочарования. Запомни, Бор, никогда нельзя понижать градус — даже если ты пьёшь в одиночестве. Это первое правило анонимного алкоголика; нарушивший его будет жестоко наказан. Буэ.

Северо-западный отрезок 2-го кольца. Пройдено: 18 км. Слышимость: на ближнем к лагерю отрезке трассы 4,5 км длиной.

Северный отрезок 2-го кольца. Пройдено: 23 км. Сигнала нет.

Крайний северо-запад. Пройдено 19 км от кольца. Сигнал исчезает на 10-м км. Почему?

Западный отрезок кольца. Пройдено: 17 км. Слышимость: на ближнем к лагерю отрезке трассы 5 км длиной.

Юго-запад. Пройдено: 10 км по кольцу и 11 км к окраине. Сигнал, исходящий от южного лагеря; слышимость: на ближнем к лагерю отрезке трассы. Если двигаться к окраине, сигнал исчезает при пересечении 10-километровой отметки.

В добавление к предыдущей записи: возвращались через ю/з сектор. Сигнал исчезает сразу за Вторым Кольцом.

Три последних дня мы провели в разъездах. Мотались по городу, словно какие-то белки-истерички. Теперь наконец я могу сделать предварительные выводы. Ей-богу, они стоят затраченного на них труда.

Линии заглушки. Это условное название, надо же их как-то обозначать. Невидимые линии, отграничивающие одну область города от другой. Сначала я думал, что они совпадают с границами секторов. Но нет: судя по тому, как изменяется и гаснет сигнал в черепе Афидмана, это такие большие плавные дуги, одна из которых недвусмысленно следует за изгибами Второго Транспортного Кольца. Другая, предположительно, проходит по окраинам, пересекая цепочку полупустых районов, протянувшихся от южного до северного края Таблицы. Вполне вероятно, что дуги продолжаются и дальше, замыкаются, берут город в невидимые кольца, но этого мы выяснить не смогли. Путь на юго-восток нам преграждает закрытый сектор лантаноидов. Можно было б, конечно, обогнуть Центр по Первому Кольцу и, съехав с него на западную трассу, продолжить изыскания… Но мы не рискнули приближаться к Башне. Точнее, я не рискнул. В её гордом шпиле, в её массивном подножии мне всё чаще мерещится скрытая угроза. Как будто я случайно подслушал тайну, знание которой делает подслушавшего мишенью для тёмных сил.

Впрочем, хватит об этом. Наш главный поставщик сведений немного освоился с моим присутствием и, кажется, слегка ко мне оттаял. Я имею в виду Афидмана. За эти дни я научился уважать Алексова приёмыша. Мне нравится наблюдать, как он работает. Сигналы от других огов определённо стимулируют его собственные мыслительные процессы. Лишь изредка, когда эта поддержка резко пропадает, он напоминает мне слепого, вынужденного ощупывать руками окружающий воздух. Или пловца, которого неожиданно затянуло под воду. Такой бедолага изо всех сил старается достичь поверхности и судорожно хватает ртом воздух. С Афидманом происходит нечто похожее. А сегодня к этим привычным симптомам добавились странные состояния прострации. Они начались, когда мы вошли в зону слышимости южного сигнала.

Поначалу я решил, что ога просто клонит в сон, но глаза его, стекленея и затуманиваясь… (Пробел в записи).

«…Их уводят куда-то…» — «Всех?» — «Нет. Им нужны только белые». — Он и говорил, будто медиум в трансе: медленно, иногда с запинками, но отчётливо. «Что это значит, Эд?» — громко и встревоженно спросил Алекс. Я сделал ему знак говорить потише. «Можешь описать тех, кто уводит?» — «Страшные, большие люди… Некоторые изломанные, другие… к чему-то пристёгнуты… к чему-то большому». — «Легионеры?» — шёпотом сказал Бор, глядя на меня поверх светлой головы ога. «Похоже на то. И эмпаты с ними».

Это было загадочно: согласно официальным данным, облава на АКУ назначена на послезавтра. Похоже, Координатор решил ускорить процесс. Но размышлять о причинах времени не было. Я вдруг сообразил, чем это чревато, если мы в разгар облавы столкнёмся с легионерами. И Алекс тоже. Не дожидаясь моей команды, он газанул с места. «Ты бы поласковей с техникой, — посоветовал я. — Зенон же с тебя голову снимет!» — «Что важнее? — сквозь зубы сказал он. — Машина — или…» — «Не буду спорить». Из-за его плеча я глянул на навигатор. Мы двигались в сторону окраин. Разумный выбор, но Алекс мчался как умалишённый, наращивая скорость, и от этого мне вдруг поплохело. Сам не знаю, чего я так резко испугался. Может быть, того, что водитель не сумеет вовремя остановиться. Того, что мы, сами того не замечая, протараним невидимую границу и окажемся в зоне трансформации — совсем не готовые к этому, беспомощные, всецело зависящие от единственного проводника… Нет, я ни на секунду не усомнился в порядочности Бора. Но у меня не было никакой преграды от этого страха. Он нарастал с каждым пройденным метром, лавинообразно, грозя переродиться в неконтролируемую панику… Когда она подобралась вплотную, какой-то инстинкт самосохранения заставил меня закричать. Тогда машина остановилась.

«Что с тобой, Эд?» — Я услышал это сквозь металлический грохот в ушах. «Ничего. Мне надо на воздух». На ватных ногах я выбрался из салона, рухнул на какой-то камень и стал заново учиться дышать. Алекс заглушил мотор, и они с огом вышли тоже. «Кажется, мы достаточно далеко». — «Угу…» — «Тут одни сплошные руины…» Я поднял лицо к серому небу. Оно наградило меня парой холодных капель. Было приятно чувствовать прохладу. Эта парочка беззаботно бродила где-то поблизости — я слышал негромкие переговоры и скрип щебня то справа, то слева от себя. Потом Алекс приблизился. «Ну как? Тебе лучше?» — «Потихоньку легчает». — «Но это… не Изменение, нет?» — обеспокоенно спросил он. «С чего ты взял?» — «Я слышал, что все эмпаты страдают от этого». — «Я не эмпат». — «Ну да…» Помолчав с минуту, он сообщил: «Мы бы всё равно не сумели проехать дальше. Афидман говорит, ему нельзя выходить из города». — «Без объяснения причин, разумеется?» — «Это что, сарказм?» — «Твой ог битком набит загадками и секретами, — пояснил я. — И при этом — почти никакой рефлексии. Тяжёлый случай». — «Воспринимай это как вызов». — «Челлендж?» — уточнил я. «Ну да, челлендж. Самое главное — не раздражаться». — «А что, с тобой бывало?» — «Бывает иногда, — вздохнул Алекс. — Какие-то вещи он понимает с полуслова и делает с первого раза, но только если это не противоречит его внутренним… установлениям. А иногда… хоть кол на голове теши. Только смотрит на тебя и хлопает глазами. Короче, косит под дурачка. Раздражает». — «Ну, например?» — подстегнул я. «Например, упорно не желает спать на кровати. Ну ни в какую! Обязательно устроится на коврике в углу, как собачонка». — «Может, высоты боится?» — пошутил я. Алекс не понял юмора. «Ну да, наверно, ему так спокойнее. Я уже рукой махнул». При этих словах мне подумалось, что человеческая натура всё же непостоянна. Если Бор пускает на самотёк воспитание ога, это может быть первым знаком того, что живая игрушка ему надоела. Как бы в ответ на мои подозрения, Алекс продолжил: «Но тяжелее всего другое: его нечеловеческие стандарты. Ну… то есть, в некотором смысле он — очень однобокое существо. Допустим, предательство, ложь, двурушничество — он этого просто не понимает. Не в том смысле, что он сознательный противник лжи… Просто в его картине мира этих вещей нет. Вообще. Они там не помещаются». — «Погоди-погоди, — прервал я. — Иными словами, концепции лжи и предательства ему неизвестны?» — Бор кивнул с плохо скрываемой гордостью. «В этом смысле он точно не человек». Или модель Адама до грехопадения, прибавил я мысленно. А вслух сказал, поднимаясь: «Там, на Фабрике, их вряд ли учили чему-либо. По сравнению с людьми Афидман кажется ограниченным, но среди особей своего рода он — несомненный гений». Мы медленно пошли вдоль бетонных глыб с торчащими из них ржавыми кусками арматуры. Под каблуками хрустела серая крупная крошка, тоже бетонная. «Если человека не развивать, — мрачно сказал Алекс, — если с рождения вдалбливать ему в голову, что он — чьё-то орудие, вряд ли он будет сильно отличаться от ога». — «Ошибаешься, — возразил я. — Есть одно коренное отличие: человек способен бороться. Собственно, это единственное, что он на самом деле умеет. Человек постоянно борется — с природой, с себе подобными, а если снаружи нет подходящего противника, то с самим собой. Это такое железное правило для нашего вида, что мы распространили его на всю земную эволюцию. Естественный отбор, слыхал? — Он кивнул. — Ну вот. Намёки на другой жизненный уклад сохранились только в мифах. И, на мой взгляд, Афидман находится в куда более тесном родстве с этими древними существами — аримаспами, нефилимами, гремлинами, — чем с тобой или со мной. Он — базис, а мы — надстройка…»

Упомянутый базис сидел на корточках посреди развалин, рассматривая чахлый зелёный росток, каким-то чудом пробившийся сквозь решётку старого уличного стока. Это был широко распространённый сорняк, достаточно крепкий для того, чтобы выжить даже в Таблице. Над двумя вытянутыми фигурными листами покачивался тонкий, прямой как стрела стебелёк, увенчанный белым пушистым шаром. На лице у Афидмана… нет, я даже не могу передать, что это была за странная смесь эмоций! Очевидно, это была его первая встреча с флорой.

«Смотри-ка, цветок! — как ни в чём не бывало заметил Алекс, тоже присаживаясь на корточки. — Каким ветром его сюда занесло?» — «Это очень старый квартал», — машинально отозвался я. «Алексбор, — сказал ог (именно так, в одно слово). — Алексбор, что это?» — «Это называется растение». — «Оно живое?» — «Да». Я вмешался: «Растения не могут ходить и разговаривать, но они пьют воду, дышат и чувствуют свет». — «У него… есть имя?» — совсем тоненько и неуверенно спросил Афидман. «Только то, которое дали люди». Я ещё рылся в памяти, откапывая название сорняка, когда Алекс сказал: «Одуванчик».

Действительно, это был одуванчик. Я почувствовал досаду от того, что меня опередили. Хотя кому как не транзитнику помнить о вещах, произрастающих во внешнем мире. Бор указательным пальцем коснулся белых пушинок. «Хочешь фокус? — спросил он у ога. — Подуй сюда. Вот так». Он вытянул губы трубочкой и дохнул; дуновение взметнуло прядь на виске у Афидмана. Ог кивнул серьёзно, даже торжественно. Приблизив лицо к цветку почти вплотную, он повторил действие Алекса. Одуванчик не подвёл: красиво выстрелил в воздух цепочкой белых парашютиков. Пушинки, сбившись в кучку, зависли над землёй, но затем, приподнятые ветром, всё-таки разлетелись и лениво поплыли в разные стороны. Одну, дрейфовавшую мимо, я поймал на ладонь. Еле уловимое, слабо щекочущее прикосновение. «Фокус?» — полувопросительно сказал Афидман, и я, внезапно для себя, возразил: «Нет, это был не фокус. Это, селезёнкой клянусь, контакт». — «Да, — с широкой улыбкой подтвердил Алекс. — Тут ты, пожалуй, прав». И ог повторил, закрепляя в памяти новое слово: «Контакт».

Вечером позвонил Трясуто, страстно, одышливо посопел в трубку и только после моего третьего раздражённого «слушаю!» подал голос: «Приветики, Эд, ты куда подевался?» — «Никуда, — ответил я как можно спокойнее. — Вот, с тобой беседую». — «Ну да, ну да, — заюлило это чмо. — Просто тебя не было на облаве, а жаль: вместе-то было бы веселее, бодрее было бы вместе…» — «Это ты по приказу Джаму меня пасёшь?» — в лоб спросил я. Его реакция была предсказуемой: «Да бог с тобой, Эд! Я просто так позвонил, поинтересоваться. Вдруг ты прихворнул или ещё чего…» — «Я здоров. Просто работы много». Это было почти правдой, не придерёшься. И, прежде чем он смог задать новый вопрос, я применил встречную тактику: «Так что там с облавой? Я думал, она послезавтра». Трясуто охотно ударился в объяснения. «Чаще надо в рассылку заглядывать! — с торжеством объявил он. — Сколько раз я тебе говорил, Эд, что нельзя быть таким рассеянным?» Нисколько, но Трясуто уже всецело уверовал в свою роль заботливой мамаши. Опуская большую часть его сюсюканья, резюмирую то, что касается облавы. Легионерам при помощи «Аримаспи» удалось обнаружить и изолировать триста пятьдесят пять огов. Негусто. Почти столько же погибло в первые сутки после обрушения Купола. Местонахождение двухсот шестидесяти двух оставалось неизвестным. Тут я мог дополнить, используя информацию, полученную от волонтёров. «Следует искать на чёрном рынке. Говорят, они пользуются бешеным спросом». Он хихикнул. «Неудивительно. Они же безотказные, ты не знал? Сделают любое, что им велят… Надо было припрятать хотя бы парочку». Ужасно хотелось вмазать ему прямо сейчас. Всадить кулак поглубже в это болтливое сало. И я ответил с затаённой ненавистью: «Правда? А я и не знал, что ты такое педо». Трясуто неуверенно засмеялся. «Что за дурацкие шутки, Эд? Я не извращенец! Но я никогда не упускаю возможности заработать…» Тут я понял, чем он всегда был мне противен — вот этой своей искренней низостью, неотделимой от его натуры. Его робкие попытки подружиться со мной брали начало из того же источника. «Значит, ты авантюрист, Юсуто», — сказал я и, сославшись на занятость, завершил разговор.

Сразу вслед за этим меня накрыла экзистенциальная мрачность. Это нормально, это со мной случается не впервые. Однако из-за неё неизбежные будущие неприятности рисовались мне в преувеличенно чёрном свете. Неучастие в облаве могло плохо отразиться на моей позиции в «Аримаспи». Сколько ещё дней я смогу безнаказанно избегать Командующего Джаму? Срок моей явки, отложенной из-за облавы, скорее всего, придвинулся ближе. Но я не мог заставить себя просмотреть почту. Это было бы всё равно что вдохнуть повторную порцию яда, от которого я только что исцелился. Вместо этого я… (Конец записи).

…Была уже полночь, когда изумлённый Алекс Бор, открывший дверь общаги, увидел перед собой запыхавшегося Эда Риомишварда. Эдик выглядел так, словно бежал как минимум половину дороги. С его непокрытой головы струились за ворот ручейки дождевой воды. Но выглядел он довольным собой, даже почти радостным, и вместо приветствия выпалил:

— Ещё один беглец просит позволения переночевать в приюте свободы!

— Ты выпил, что ли? — спросил озадаченный Алекс.

— Нет, — ответил «беглец» и многозначительно похлопал себя по оттопыренному карману. — Но я готов включить этот пункт в наши планы.

— Тогда входи и присоединяйся к посиделкам, — сказал молодой транзитник. — Ты подоспел как раз кстати.

Он указал на груду разномастной обуви, кучкующейся посреди прихожей, и, понизив голос, добавил:

— У нас в гостях утильщики. Целая компания. Говорят, что у них ко мне серьёзный разговор…