Reet-K

Глава 1

Сейчас мне двадцать семь, а познакомилась я с Риткой в девятнадцать. Восемь лет мы были вместе, семь из которых я знала, кто она такая. Вернее, я и сейчас не очень-то хорошо знаю, кто она, но семь лет назад я узнала, что она другая. Непонятно, да?

Больше всего я хочу, чтобы всё было понятно, но есть такие вещи, о которых, что ни говори, — понятно не будет. Про Ритку полностью понятно тоже, скорее всего, не получится.

Познакомились мы совершенно случайно. Ну как случайно. По сути, Ритка давно искала девушку, похожую на меня. Вернее, похожую на неё. Ужас, да? Наверное, лучше просто рассказывать, не пытаясь что-то разъяснять…

Меня накануне зачислили на первый курс юридического факультета НГУ, и я с площади Маркса поехала на маршрутке в Академ — оформляться. Настроение было радостное, несмотря на дождливую погоду, и приоделась я нарядно — в белые брючки и белую ветровку. Когда маршрутка подъехала, я вместе с несколькими пассажирами села в неё. В салоне оставалось много свободных мест, и водитель сразу не поехал, ожидая ещё кого-нибудь. Народу постепенно прибавлялось, и тогда в салон вошла Ритка.

Разумеется, я не знала, что это Ритка, и даже не обратила внимания на девушку в фиолетовой куртке с накинутым на голову капюшоном. Девушка рассчиталась за проезд и, пройдя вглубь салона, села со мной рядом. Вскоре мы поехали. Я смотрела в окно, забрызганное каплями дождя, и вдруг сквозь слабое, едва видимое отражение заметила, что моя попутчица смотрит на меня. Хотя, может, она смотрела и не на меня, а тоже в окно, но я повернула голову и взглянула на неё в ответ. Наши взгляды встретились.

— Кажется, мы с тобой сильно похожи, — улыбнувшись, сказала она.

Я удивилась и ещё раз, более пристально посмотрела на её лицо, и мне совсем не показалось, что мы похожи. Во-первых, она была постарше. Во-вторых, на ней не было никакого макияжа — даже губы, кажется, не накрашены. А в-третьих, — это я окинула взглядом уже её всю, — в куртке с накинутым капюшоном, в джинсах и с непонятной матерчатой сумкой на коленях она выглядела простовато. Хотя, да, черты лица похожи…

— Меня Вера зовут, — сказала она, продолжая улыбаться и откидывая капюшон. — А тебя?

— Таня.

Я русая, а у неё были тёмные, почти чёрные волосы, собранные в хвост. И ногти без маникюра. А вот кроссовки хорошие. И серьги… Да, похожи — теперь я это видела и тоже улыбнулась.

— Чем занимаешься?

— Вот, в НГУ поступила, — похвасталась я. — На юридический. Зачисляться еду.

— Здóрово! Поздравляю!

— А ты? — в свою очередь поинтересовалась я.

— Я? Я работаю. Программистом на фрилансе.

— Ух ты! Никогда ещё не встречала девушку-хакера! — рассмеялась я.

— А ты местная? — спросила Вера. — Или приехала откуда-то?

— Я из Рубцовска, а здесь на Ватутина у меня тётя родная. У неё пока живу, а потом общежитие в универе дадут.

— А я на Коптюга живу, квартиру снимаю. Знаешь, где это? Как раз рядом с вашим университетом. Буквально несколько шагов.

— А тебе сколько лет? — спросила я.

— Двадцать два. А тебе?

— Девятнадцать.

Так мы и ехали, болтая обо всём на свете, и даже обменялись телефонами. В Академгородке дождя не было. Мы вышли на Цветном и до университета дошли вместе.

— Пока! — сказала я. — Мне сюда.

— Пока. — Вера махнула рукой. — Ты звони, не пропадай. Сходим куда-нибудь вечерком, я тебе Академ покажу. А то ведь скучно там, у тёти, одной сидеть. Да и далеко ездить. Если что, у меня переночевать можно…

Спустя несколько дней так и вышло — я ещё утром позвонила Вере, и в обед мы договорились вместе прогуляться. Она меня встретила на Цветном, и первым делом мы отправились перекусить в кафе. Потом сходили в Дом учёных, потом на пруд с дикими утками, потом в Ботанический сад, потом съездили на станцию Сеятель в музей паровозов, потом в Технопарк, где снова перекусывали и пили кофе.

С одной стороны, Вера была совершенно обыкновенной, а с другой… Даже не знаю, как объяснить. Сдержанной, что ли. Даже какой-то строгой, словно учительница. И ещё я сразу заметила, что она начитанная и много всего знает, потому что она почти на всё, о чём я спрашивала, осматриваясь кругом, знала ответы — названия, имена и даже даты. Я такое никогда не запоминаю. И про книжки, почти про любые, говорила. Я всегда бравировала перед девчонками тем, что много читала, и часто слышала от сверстниц: «Ой, Танька, нафига все эти твои книжки стопицотлетние? Сейчас уже никто такое не читает». А Вера читала.

Тётю, чтобы она не беспокоилась, я ещё утром предупредила, что могу сегодня остаться ночевать в Академгородке в общежитии. И когда Вера предложила переночевать у неё, чтобы завтра не переться в такую рань и в такую даль, я перезвонила тёте ещё раз и подтвердила, что у меня всё в порядке, и я сегодня останусь в Академе у знакомых девчонок.

Так я в первый раз попала в нашу с Риткой квартиру, где мы потом прожили ещё три года.

Квартира была трёхкомнатная и располагалась на 12-м этаже. В ней почти отсутствовала мебель. Только кухня оказалась более-менее обставлена, а остальные комнаты, как и ванная с туалетом, выглядели очень уж по-спартански.

— И сколько ты платишь за эти хоромы? — спросила я, обойдя квартиру и усевшись у стола, на котором одиноко белел ноутбук.

— Я не плачу за аренду, — сказала Вера. — Только за коммуналку. Это квартира моих знакомых. Они уже несколько лет живут за границей, а я за квартирой присматриваю и оплачиваю текущие расходы.

— Неплохо, — заметила я. — Только слишком уж у тебя аскетично. Почему ты её хоть как-то не облагородишь? Даже коврика в прихожей нет.

— Недавно старый выбросила, а новый ещё не купила, — сказала Вера с улыбкой. — Заселяйся и облагораживай. Места, как видишь, на двоих хватит, и университет рядом — можно в окошко лекции слушать. Здесь тебе удобней будет, чем в общежитии, и мне веселей, а то я уже одичала одна.

— Ты серьёзно?

Я лихорадочно обдумывала перспективы. Конечно, мне бы очень хотелось, но мы с ней ещё так мало знакомы…

— Вполне серьёзно, — сказала Вера. — Если что-то пойдёт не так, то перейти через дорогу в общагу тебе не составит труда.

— А почему ты вдруг решила предложить мне жить у тебя? — спросила я. — Это так неожиданно…

— Ты мне сразу понравилась, когда я тебя увидела тогда в маршрутке, — сказала Вера. — Мы так похожи! Как сёстры. Сестра — это же здорово! У меня никогда не было сестры. Вот и побудешь моей сестрой…

Она меня так растрогала. Я встала, подошла к ней и обняла. И почувствовала, как она осторожно обняла меня в ответ и тихонько погладила по спине.

Через три дня я переехала. Да и что там было переезжать — сказала тёте, что переселяюсь в общежитие, и привезла в квартиру чемодан с вещами и сумку с учебниками. Родителей тоже уведомила, что всё — окончательно обосновалась, устроилась. Отправила маме фотки с одногруппниками, и из общежития с соседками тоже, а про Веру не сказала. Не знаю почему. Просто не хотелось объяснять, как я поселилась в квартире вдвоём с девушкой, с которой случайно познакомилась и про которую пока ничего, кроме имени, не знаю. Попробуй объясни такое родителям.

О Вере я действительно ничего не знала, а она ни разу не упомянула ни о родителях, ни о детстве, ни о школе, ни о том, где училась на программиста. Разумеется, подходящий момент, когда я в разговоре к месту могла спросить, кто её родители и чем занимаются, настал очень быстро.

— У меня нет родителей, — ответила тогда Вера. — Я сирота-подкидыш. В детдоме всю жизнь росла.

— Ой, извини, — воскликнула я. — Наверное, мне следовало догадаться о чём-то таком, ведь ты ничего не рассказывала ни о родителях, ни о школе.

— Нормально всё, — сказала Вера. — Просто, мне не о чем рассказывать. После детдома я закончила колледж и с тех пор работаю. Вот и вся жизнь.

Больше ни о чём таком я её не спрашивала. «Придёт время, и она сама расскажет, о чём захочет», — решила я.

В остальном наша жизнь протекала очень интересно. По крайней мере, для меня.

Бóльшую часть времени я училась, пропадая на лекциях и семинарах и стараясь ничего не пропускать. Вера относилась к моей учёбе очень серьёзно, прямо как строгая старшая сестра, и несколько раз я замечала, что она даже читает мои учебники.

— Зачем тебе это? — удивлённо спросила я, когда первый раз увидела свой учебник философии у неё в руках.

— Интересно ведь! — улыбнулась она. — Не только же про программирование мне читать.

Она всегда внимательно слушала мою болтовню об университетских делах, об одногруппниках, о преподавателях, о лекциях, о сплетнях, о взаимоотношениях. Я не раз убеждалась, что она помнит имена, фамилии и прозвища упоминаемых мной персонажей и даже спрашивает, как там у них дела, если я о них долго не говорю ничего нового.

Девчонки из группы интересовались, почему я, имея место в общаге и оплачивая проживание (это Вера мне посоветовала так сделать), там не живу, и я обычно отвечала, что пока живу у двоюродной сестры, а общагу держу на случай, если сестра вдруг выйдет замуж, а они, мол, со своим бойфрендом вот-вот собираются это сделать. «А кто у тебя сестра?» — спрашивали у меня. «Да никто, обыкновенный бухгалтер», — отмахивалась я, и вопросы на этом иссякали.

Мы постепенно обустраивали квартиру. Вера сказала, что в этом она полностью полагается на меня.

— Я ведь всю жизнь прожила в казённой обстановке и толком не знаю, как должно быть. Ещё куплю что-нибудь не то, поэтому выбирать будешь ты.

— Что выбирать?

— Всё, что надо, то и выбирай. И в свою комнату, и вообще, и по хозяйству.

— А тебе?

— У меня всё есть. Стол для работы, стул, кровать…

— А шкаф для вещей? Они у тебя на подоконнике в спальне лежат. Да и нет там ничего интересного. А трельяж? А фен? А бра? А пуфик? А халат с драконами? А тапочки с помпонами… — веселилась я над нею.

Она улыбалась и кивала:

— Да, хочу тапочки! Всё, что надо, выбирай и говори мне! Всё купим, и нам доставят и установят.

— А деньги? — смеялась я. — Платить-то мы должны пополам, а у меня столько нет. Я не программист на фрилансе, а студентка юрфака, бедная, как церковная мышь. Не кредит же мне брать, а потом продавать почку, чтобы рассчитаться.

— Нет, никаких почек нам продавать не придётся. Мы сделаем просто, как и подобает двум умным девушкам. Мы постараемся облагородить нашу квартиру за счёт её хозяина. Поскольку квартира его, то пусть он и платит.

— Как это?

— Да он так и предлагал несколько раз. У него за бугром бизнес какой-то наладился по поставкам в Россию станков, и он процветает. Так что денег у него достаточно. И он говорил, что если я в квартиру буду что-то покупать или как-то её отделывать, то счета можно отправлять ему и он компенсирует.

— Нафиг она вообще нужна ему, эта квартира, если он там обосновался и сюда, может, и не вернётся никогда, — удивилась я.

— Я так понимаю, что всё дело в слове «может», — заметила Вера. — Может и не вернётся, а может придётся вернуться. Кто его знает. И вот тогда квартира совсем не помешает, да?

— Ну, так-то да, — согласилась я.

— Будем надеяться, что не вернётся, — улыбнулась Вера.

— А он где вообще? — спросила я.

— В Южной Корее.

Так что, когда мы что-то покупали, Вера рассчитывалась карточкой, а спустя какое-то время она подсунула одну из своих карточек мне.

— Это для всяких мелочей, — сказала она. — Мы же не всегда бываем вместе, а тебе может подвернуться что-то нужное, или, например, продуктов надо взять, или вещицу какую, а у тебя нет. Я же не знаю, где и когда ты свои миллиарды получаешь.

— Мне родители присылают, — сказала я.

— Вот и я про то, — кивнула Вера. — Вдруг у нас в ванной шампунь кончится, а родители денег ещё не прислали. Что ж нам, без шампуня жить? — улыбалась она. — Держи! ПИН-код ноль, восемь, ноль, восемь, день нашей встречи.

Карточку я взяла. Всё так просто…

На кухне появились посуда, ложки, вилки, ножи и моющие средства, красивые табуретки, салфетки на стол, вазочки под печенье и варенье, полотенца, новый чайник, кулер, кофеварка, люстра с висюльками над столом — давно такую хотела…

Холодильник наполнился сыром, маслом, яйцами, молоком, овощами, хлебом, джемом и консервами. В шкафчики я составила ёмкости с крупой, пакеты с сахаром, рисом, гречкой, вермишелью, рожками и спагетти. Вызванный мастер зарядил и настроил нам посудомойку и научил пользоваться вытяжкой.

Вера никогда не готовила — я решила, что она просто не умеет. Если она и собирала что-нибудь на стол, то чаще всего это было что-то заказное, готовое и просто разогретое в микроволновке или на плите. А я готовила в охотку — мама меня всему научила.

Днём я перекусывала в университете, вечером, если мы никуда не ходили, готовила что-нибудь незамысловатое, и мы болтали, сидя на нашей кухне, и ели рожки в мясной подливке, или жареную картошку, или борщ, или суп с фрикадельками, или пельмени. Вера ела совсем мало — в основном ковырялась в тарелке и больше налегала на чай или кофе.

По утрам я пила кофе, жуя бутерброд с сыром и ветчиной, или заваривала чай и намазывала батон маслом и вареньем, а Вера обычно не завтракала.

— Я потом, попозже, — говорила она. — Не проснулась ещё, не умылась.

Она меня всегда провожала до двери, и мы чмокали друг друга в прихожей.

Прихожая тоже постепенно обрела жилой вид. Коврик мы купили в первую очередь. Для одежды и обуви заказали шкаф-купе, а на стену напротив входа нам установили зеркало от пола до потолка.

В гостиную мы постелили огромный пушистый ковёр, и поставили мягкий гарнитур, состоящий из дивана-трансформера, двух кресел и столика. Стены украсили панно и картинками, сделали верхнее и местное освещение, поставили на низкую плоскую тумбочку телевизор с большим экраном и двумя звуковыми колонками-башнями по бокам.

Наши спальни я обставила одинаково. Всё, как и описывала: кровать, трельяж, шкаф, пуфик, туалетный столик. Только у Веры ещё стоял нормальный большой стол, за которым она работала на своём ноутбуке, сидя на обычном офисном стуле.

— Мне так привычней, — сказала она, когда я спросила, почему бы ей не поставить себе какой-нибудь супер-пупер компьютер с тремя большими мониторами и страшно эргономичное кресло.

Никаких листочков, бумаг, тетрадей, записей и даже авторучки или карандаша у неё на столе не было. Только ноутбук, и больше ничего. Однажды, сев за её стол и подняв крышку ноутбука, я обратила внимание, что на клавиатуре есть только латинские буквы. Кириллицы не было.

— Как же ты на нём работаешь? — воскликнула я. — Или ты по-русски совсем не пишешь?

— Пишу, конечно, — улыбнулась она. — Мои пальцы сами помнят, где какие символы. Я вслепую набираю, так быстрей.

У меня тоже был свой ноут, с которым я обычно зависала, лёжа на диване в гостиной. Печатать на нём без букв на клавишах я бы не смогла.

По вечерам мы лежали на разных краях дивана и смотрели фильмы из интернета или какие-нибудь передачи, которые Вера научила меня автоматически записывать заранее, когда они шли в эфире, чтобы потом смотреть в удобное время и без рекламы. Если мне кто-нибудь звонил — девочки из группы или мама, то я уходила на кухню или на лоджию, чтобы не мешать Вере, а если звонили ей, то это всегда были звонки, связанные с её работой, и она уходила к себе в спальню. При этом она всегда закрывала за собой дверь, чтобы, в свою очередь, не мешать мне. Разговоры эти, даже если я и слышала, что говорит Вера, для меня были непонятны и потому бессмысленны, а однажды, проходя мимо её двери, я услышала, что она говорит по-немецки.

— Ну ничего себе, — восхитилась я, когда позже мы опять сошлись в гостиной. — Ты немецкий знаешь?

— Знаю, но совсем немножко, — сказала Вера. — Я и на некоторых других языках с грехом пополам могу говорить на компьютерную тематику. Это же в основном профессиональный сленг, а он на всех языках более-менее одинаковый.

— И на китайском?

— Не знаю, — улыбнулась Вера. — По-китайски не пробовала.

— Давно хочу начать учить китайский, — сказала я. — У нас в университете много китайцев.

— Почему именно китайский?

— Не знаю. — Я пожала плечами. — Может, за китайца замуж выйду.

— А твои родители одобрили бы такой выбор?

— Ну, папа бы точно не одобрил. Он у меня традиционалист. Да я и не собираюсь за китайца. Говорят, у них только одного ребёнка иметь можно.

— Сейчас снято такое ограничение. Я в интернете читала. А ты сколько хочешь?

— Вера! — фыркнула я. — Ты прям как мама! Не знаю я ни про китайца, ни про детей. Болтаю просто… А ты сколько бы хотела?

— Я тоже не знаю…

— А ты была с мужчиной? — спросила я.

— Была.

— Я тоже, — сказала я.

В октябре в одном из разговоров мама сообщила, что они с папой собираются приехать на несколько дней в Новосибирск, повидать меня, тётю — мамину старшую сестру — и привезти мои зимние вещи и кое-какие гостинцы. Утром, за завтраком я сказала об этом Вере.

— Они же думают, я в общежитии живу, и про тебя ничего не знают.

Я намазывала на ломтик батона масло, и смотрела на стоящую у окна Веру, ожидая, что она скажет.

— Как вариант, ты можешь им ничего о нас не говорить и пожить эти дни в общежитии, — улыбнулась Вера.

— Угу, — кивнула я, откусывая бутерброд.

— А можешь им сказать всё, как есть, и познакомить нас. Я с удовольствием познакомлюсь с твоими родителями.

— Правда?!

Бросив бутерброд на тарелку, я радостно вскочила, подбежала к Вере и обняла её.

— Мы приготовим что-нибудь вкусненькое и пригласим их к нам в гости, — продолжила Вера, обнимая меня в ответ. — Что любит есть мама и что любит пить папа?

— Ой, они у меня совсем простые! — затараторила я, усаживаясь доедать свой завтрак. — Мама селёдку под шубой любит, но чтобы без морковки, а то некоторые кладут, и чтобы не меньше трёх слоёв, и чтобы всё очень мелкое, через тёрочку, нежненькое. Я сделаю! А папа обыкновенную водку пьёт, а всякие коньяки и виски не очень уважает. Ему голубцы приготовим, он их любит и горячие, и холодные. Рыбу ещё любит малосольную, кету, например, тонкими пластиками. И груздей солёных я ему куплю в «Добрянке», помнишь, мы брали, очень вкусные, домашние-предомашние.

Вера улыбалась, глядя на мою радость.

— Ты им понравишься, даже не сомневаюсь!

Накануне приезда родителей я весь вечер занималась подготовкой голубцов и приготовлением селёдки под шубой. Вера мне по возможности помогала. Голубцы я уложила в казанок и поставила в холодильник.

— С ними всё. Потом их только достать и на плиту. Будет вкусно. Любишь голубцы?

— Главное, чтобы папе понравились, — сказала Вера.

— Понравятся, — рассмеялась я. — Пусть только попробуют не понравиться! Любимая доча готовила.

— А селёдка под шубой не должна ли быть свежей? — спросила Вера.

— Прям свежая-свежая не годится. Её лучше часика за три-четыре до употребления приготовить. Она пропитаться должна маслом и майонезом, иначе будет не то. У нас часика за три-четыре не получается, но ничего. В холодильнике подольше постоит, но зато пропитается как следует.

Не сомневаюсь, что Вера всё запоминала и училась — такая уж у неё натура.

— Завтра я их встречу и отвезу к тёть Вале, иначе никак, а послезавтра к полудню привезу сюда. Нормально же?

— Да, конечно.

— Покажу им универ, свожу в общагу, тебе звякну предварительно, когда голубцы поставить. Сначала на девятку, а как закипят, на шестёрку убавить, поняла?

Вера кивнула, внимательно слушая.

— А перед приходом ещё раз звякну, но это не раньше двенадцати будет, а может и позже чуток. Всё-таки зря мы сегодня не закупились.

— Не беспокойся, я завтра всё куплю, — заверила Вера. — Список мы составили, ничего не забыли.

На столе лежал блокнот со списком необходимых покупок, куда были внесены и кета, и вино, и водка с груздями.

— Ой, я так соскучилась по ним! Как будто уже сто лет прошло. Вот увидишь, какие они чудесные!

— А им по сколько лет?

— Маме пятьдесят один, она на год старше папы, ему, соответственно, пятьдесят. Мама старший экономист на заводе, а папа простой экскаваторщик и немножко подкаблучник. Она же начальник всё же, любит командовать, а он и не спорит.

— А кроме тебя, ещё кто-нибудь есть?

— Есть брательник. Ему двадцать пять, но он с нами не живёт. Непутёвый он у нас, нигде не учится и не работает, музыку сочиняет и на гитаре играет, ну и спиртным и кое-чем позабористей злоупотребляет. Не общаемся мы с ним давно уже.

— Может, пройдёт с возрастом, — сказала Вера. — Его как зовут?

— Владимир.

При мысли о брате у меня всегда портилось настроение — я очень переживала за маму.

Рано утром я уехала на железнодорожный вокзал встречать родителей.

Университет на папу и маму произвёл впечатление. Конечно же, в первую очередь я потащила их в новый главный корпус. Потом завела и в старый — почувствуйте, так сказать, разницу, но и ощутите дух времени. А когда мы шли под соснами по дорожкам кампуса к общежитиям, я взяла папу и маму под руки и сказала:

— Дорогие родители, я вам кое-что хочу сказать.

Я сразу почувствовала, как мама напряглась.

— Татьяна, давай без сюрпризов. Что ты хочешь сказать?

— Да ничего такого, мам! — Я прижала её руку к себе. — Сейчас я покажу вам моё общежитие, и мою комнату, и мою кровать, и девчонок-соседок увидите, кто дома. Только имейте в виду, что я там не живу, а только числюсь.

— А где же в таком случае ты живёшь? — недоумённо спросила мама.

— Я на съёмной квартире живу. Она тут рядом. Мы там вдвоём с одной девушкой живём. Её Вера зовут.

— Ну, ты, дочка, умеешь успокоить. — Папа полез за сигаретами в карман.

— Погоди, Миш! — Мама, как всегда, была главной. — Девушка эта с тобой учится?

— Нет, она не учится, она работает, — затараторила я. — Мы с ней ещё летом познакомились, а потом оказалось, она тут рядом живёт, буквально в двух шагах, даже ближе, чем до общежития, а мне сюда от тёть Вали далеко же ездить было, сами видели, два часа пилить в одну сторону, и Вера предложила у неё пожить. Такая экономия времени…

— А что же Валя ничего не сказала? — удивилась мама.

— Так она не знает! — воскликнула я. — Я ей сказала, что я в общежитии, чтобы зря не напрягать. А мы сейчас, после общежития, пойдём на квартиру, и сами всё увидите, и с Верой познакомитесь. Мы вам голубцы и селёдку под шубой на обед приготовили.

— Ох, коза, — улыбнулась мама. — Я подумала, не замуж ли ты тут вышла.

— Пока учусь, замуж не собираюсь, — заявила я. — А в квартире удобней, сами увидите. И спокойней, и шума нет, и не мешает никто, сама себе хозяйка. А Вера хорошая. Если что не так, только скажите, завтра же в общежитие переселюсь.

— За квартиру-то платить надо. Сколько? Мы сможем? Лишних-то денег у нас взять неоткуда.

— А вот это ты с Верой обсудишь, ладно? За август и сентябрь она с меня ничего не взяла, хоть я и предлагала, а за продукты и текущее платим пополам.

— Обсудим, что ж, — сказала мама. — Посмотрим, что это за Вера такая.

— Она детдомовка, — сказала я, открывая дверь общежития. — Поэтому ты её про родителей не спрашивай, хорошо? — И я принялась искать в сумочке карточку-пропуск.

Выйдя с родителями из общежития, я отправила Вере эсэмэску: «Идём через 10 мин будем». На 12-м этаже Вера открыла двери на мой звонок.

— Привет, Танюш! Здравствуйте! Проходите!

Я удивлённо распахнула глаза — у Веры были русые волосы, как у меня, и она была в платье, а не в джинсах, как обычно. Простое, незамысловатое домашнее платье, очень симпатичное. Раньше я его на ней не видела и не могла видеть — не было у неё такого платья. Все немногочисленные Верины вещи я знала наперечёт.

— Снимайте верхнюю одежду, разувайтесь, — предложила Вера, подавая папе двое плечиков. — Это Танины вещи? — спросила она, глядя на большую сумку в папиных руках. — Поставьте пока вот сюда, позже мы их разберём.

— Я Вера. А вы Танина мама, Светлана Петровна? Она про вас всё время рассказывает.

— Здравствуй, Верочка. — Мама подала своё пальто папе и пожала Вере руку. — Вы с Таней действительно так похожи или мне мерещится?

— Да, мы похожи. Нас за сестёр принимают.

— Михаил Иванович, — представился папа, в свою очередь пожимая Вере руку и пристально вглядываясь в её лицо. — Да, очень похожи! — с удивлением сказал он.

— Мы и познакомились, когда заметили, что походим друг на друга, — улыбнулась Вера. — Проходите.

Родители пошли в гостиную, осматривая по пути обстановку. Вера шла следом за ними и оглянулась на меня, убирающую в сторонку снятую обувь. Я подняла большой палец — класс!

В гостиной нас ждал накрытый стол. Я поняла, что Вера принесла стол из кухни, накрыла скатертью, и теперь он, украшенный разносолами и маленьким букетиком незабудок, создавал атмосферу какого-то домашнего семейного праздника. Это было так здорово! У стены без звука работал телевизор, на экране медленно проплывали красивые пейзажи с множеством колышущихся на ветру трав и цветов.

Усадив родителей на диван, мы с Верой уселись в кресла.

— Вот тут мы и живём, — развела я руками.

— Я-то думала, у вас какая-нибудь маленькая квартирка, а тут вон какие хоромы, — заговорила мама. — Сколько здесь комнат?

— Три, — сказала я. — Две спальни, гостиная, кухня, ванная, туалет, прихожая и кладовка. Лоджия ещё.

— Таня сказала, что эта квартира съёмная, — сразу приступила к делу мама, обращаясь к Вере. — Она же, наверное, дорогущая, а ты, Верочка, не взяла с дочки денег. Ты сколько платишь за это жильё?

— Ой, Светлана Петровна, я не плачу, — сказала Вера. — Эта квартира принадлежит моему троюродному дяде, то есть очень далёкому родственнику, который сейчас с семьёй живёт за границей, и он разрешил мне здесь жить, осуществляя, так сказать, пригляд. Сдавать её кому-то постороннему за деньги он не захотел, и вот уже скоро три года, как я здесь живу. А когда мы познакомились с Таней, оказалось, что она поступила в наш университет, а сама не местная, вот я и предложила жить вместе. И ей удобней, и мне веселей.

— А ты сама чем занимаешься?

— Я по специальности программист. Пишу и обслуживаю бухгалтерские программы. Таня сказала, что вы экономист? Значит, наверняка знакомы с такими программами и прекрасно представляете род моих занятий. Ваши программы тоже обслуживают такие же, как я, программисты.

Мама удовлетворённо кивнула.

— Танюша, покажи-ка мне, где тут у вас туалет с ванной, умоюсь. — Сказала она, вставая. — И свою комнату покажи. Пойдём, отец, посмотрим, как девочки живут. Может, им тут что подкрутить или прибить надо, глянешь своим хозяйским взглядом. Ты куришь, Вера?

— Нет.

— А дочка моя?

— Не замечала.

— Хорошо студентки-первокурсницы живут, богато, — пошутила мама, когда мы вернулись с «экскурсии» по квартире в гостиную. — Не то что мы в своё время, с одной парой туфель на комнату.

— Ой, мам, не сочиняй! — рассмеялась я. — Это бабушка так рассказывала про своё студенчество, а вы-то, небось, так же, как и мы, в джинсах и кроссовках щеголяли.

— Уж и присочинить нельзя! Джинсы с кроссовками, конечно, у всех были, но какие-нибудь новомодные туфли нет-нет да и одалживали друг у друга, да.

Мама окинула взглядом накрытый стол.

— Ну что ж, хозяева дорогие, давайте, угощайте нас, а то мы, с утра по вашему Академгородку бегая, уже проголодались.

Вера всё приготовила по высшему разряду. Из холодильника срочно была доставлена для папы остуженная водка «Мамонт» в красивой, изогнутой, словно бивень, бутылке и тонко нарезанная строганина кеты. Были также принесены две бутылки красного и белого вина, селёдка под шубой, рулетики из баклажанов, тарталетки с икрой, салат из кальмаров, фаршированные яйца с чесночным соусом.

Вера подала папе штопор и нож:

— Михаил Иванович, откройте, пожалуйста, вино.

Когда у всех было налито (у папы водка, у мамы белое вино, а нас с Верой красное), мама сказала:

— Таня, мы с папой так за тебя рады, что ты поступила в университет на свою любимую юриспруденцию, и рады, что встретила здесь такую замечательную подругу, и я предлагаю всем выпить за знакомство и за то, чтобы у тебя, Танюша, и у тебя, Верочка, всё было хорошо, и чтобы вы всегда дружили и помогали друг другу, и были здоровенькие и счастливые.

Мамины тосты никогда не блистали безупречной логикой и красноречием, но всегда были искренни. Мы дружно чокнулись, выпили и принялись за закуски. Мама всё пробовала, хвалила и восхищалась: «Ах, какие хозяюшки-рукодельницы, какой вкуснотищи наготовили!»

— Это всё Таня, — говорила Вера. — Я только помогала, подай-принеси. Я так не умею. Про селёдку под шубой она мне целую лекцию прочитала. Она так ждала вашего приезда и так радовалась ему.

— Да, я её всегда всему учила — и готовить, и солить-мариновать, и шить. Чтобы всё сама умела, чтоб могла и родителей угостить, и потом мужу и детям своим вкусно приготовить и угодить, чтоб хозяйкой в доме была.

Папа всем налил по второй, потом взял рюмку и встал.

— Девчонки, Вера, Танюха. Давайте чтоб у вас всё было хорошо, а нам с матерью только в радость, если у вас всё хорошо. За вас!

Снова все выпили, поклевали закуски, и мы с Верой отправились на кухню за горячим. Я внесла чашку с голубцами, которые папа встретил возгласом «О-о-о!», а Вера принесла блюдо с пирогом.

— Пирог с картошкой, луком и ещё чем-то, я забыла… А, с грибами, — улыбнулась Вера. — Его мы сами не пекли, а купили готовый, но тоже должен быть вкусным, раз такой красивый и румяный. Надо только разрезать его, Михаил Иванович. У меня на такую красоту рука не поднимется.

Когда папа налил «под горячее», Вера взяла бокал и, обращаясь к маме, спросила:

— Можно я скажу?

Мама мелко закивала. Вера встала, как до этого папа, — она была очень наблюдательна и всему быстро училась.

— Я хочу поднять этот тост за вас, Светлана Петровна, и за вас, Михаил Иванович! Я так рада познакомиться с родителями Тани, и мне хочется верить, что со временем, когда вы узнаете меня лучше, то полюбите, и я тоже буду для вас, словно вторая дочь, а Тане словно сестра. За вас!

По маминому лицу я видела, что она чуть не прослезилась. Это она с виду вся такая деловая, а на самом деле ранимая и сентиментальная. Верины слова её задели за живое. Я и сама хотела бы, чтобы всё было так, как сказала Вера.

— Вы так похожи, — сказала мама, выпив. — Словно и вправду сёстры. Удивительно! Слышишь, Миша, у нас теперь две дочки, и обе красавицы.

— Я совсем не против и рад, — сказал папа, расправляясь с очередным голубцом.

Он любит, чтобы они были небольшие, потому я не поленилась, наделала махоньких, чуть побольше долмы, хотя капустные листья вон какие, не чета виноградным.

— Дочки родителям в радость и утешение, а уж как внуки пойдут… — продолжил папа.

— Верочка, а тебе сколько лет? — спросила мама.

— Двадцать два. В апреле следующего года будет двадцать три.

— А когда в апреле?

— Четвёртого.

— Ты овен, значит. Папа у нас тоже апрельский, но в конце, двадцать шестого. Телец.

— А у вас когда?

— Я близнец, седьмого мая.

— Императрица Екатерина тоже близнец была, — сказала Вера.

— Ага, читала я про неё. Великая женщина. А у тебя-то молодой человек есть? Замуж не собираешься?

— Пока нет, — сказала Вера. — Сначала хочу денег на своё жильё поднакопить. Мне после интерната дали квартиру однокомнатную в Искитиме — хочу её продать и здесь, в Новосибирске, купить. Пропишусь, в какой-нибудь банк работать устроюсь на хорошую должность или в Центр финансовых технологий, тогда и замуж можно.

Вера меня прям-таки удивляла. Я видела — она говорила и делала всё, чтобы понравиться моим родителям и полностью в этом преуспела. Зная маму, я очень опасалась, что она не одобрит моё совместное проживание с девушкой, которая не учится вместе со мной и старше меня. Мало ли чему эта девушка может меня научить. Я бы не удивилась, если бы мама попросила Веру показать паспорт. Хотя, может, ещё попросит…

После обеда мы пили чай с вареньем, конфетами и пирожными. Папа любит чай со сливками, очень крепкий и называет его «купеческим». Папа долил себе в большую кружку сливок и пошёл на лоджию — мама разрешила ему курить только там.

— Соседи не будут жаловаться, если он на лоджии дымить станет? — спросила она Веру.

— Нет, не будут. Над нами Сергей Игоревич Тарасов живёт, ему семьдесят три года, и он сам курит. Он ваш коллега, тоже экономист, только он в институте работал, научные труды по экономике писал. Он профессор, а теперь на пенсии. А справа и слева других лоджий нет, здесь планировка такая, что лоджии друг к другу не примыкают, а окна сейчас у всех закрыты, не лето же.

— Надо же, профессор. А ты его откуда знаешь?

— А мне по работе как-то понадобилось по одному экономическому вопросу проконсультироваться. Стала я искать, к кому обратиться, пришла в институт экономики, а мне профессора Тарасова посоветовали. Позвонила ему, договорилась о встрече, а он даёт мне адрес, который этажом выше. Так и познакомились. Я для него иногда в магазин за покупками бегаю, если что-то срочное. А так-то к нему два или три раза в неделю соцработница приходит.

Мы ещё долго сидели за столом и на диване, болтали о том о сём. Я про универ рассказывала, про занятия, про группу.

— Нравится-то учиться? — спросил папа.

— Конечно, нравится, — сказала я.

— Ты у нас всегда хорошо училась, старайся. — Мама погладила меня по голове и по плечу. — А ты, Верочка, напиши мне на листочке свой вес, рост, обхват груди, талию, бедра. И размер ноги и головы тоже. Танюшкины-то я все знаю, надо и твои, а то обновы теперь на вас обеих вязать и покупать нужно. Ростом-то ты повыше, я смотрю, и пофигуристей.

— Вы, Светлана Петровна, в материальном плане о нас сильно не беспокойтесь. Я хорошо зарабатываю, нам на всё хватает, — сказала Вера, но сходила на кухню за блокнотом и всё записала — с мамой спорить не надо.

Когда начало темнеть, родители стали собираться.

— Пора, — сказала мама. — А то Валя нас там потеряет.

— Может, у нас переночуете? — Я обняла её.

— Нет, поедем. Не собирались с ночёвкой. Да в общежитии ведь и не переночуешь.

— Ой, точно! — сообразила я. — Ты ей не говори пока, что я не в общаге, а то обидится ещё, что сразу не сказала. Я ей потом скажу, что вы, мол, разрешили на съёмную квартиру переехать, и вот я переехала.

— Ты-то завтра обязательно приезжай на вокзал нас провожать, — сказала мама. — В девятнадцать сорок поезд у нас.

— А можно мы вместе приедем? — спросила Вера.

— Конечно можно! — воскликнула мама, обнимая нас обеих. — Вместе даже лучше!

Я достала и выложила из сумки привезённые вещи: пуховик, сапожки, пару баночек варенья, курагу в пакете, шоколад, настой зелёных сосновых шишек в медовом сиропе от простуды, вязаные перчатки ручной работы и два тонких вышитых полотенца с кисточками.

Собрав и застегнув сумку, я превратила её из здоровенной в обыкновенную, и мы с Верой положили туда пару коробок «фирменных» новосибирских конфет с Оперным театром на картинке, пластиковый контейнер с селёдкой под шубой, половину пирога с картошкой и грибами, мамино вино и папину водку.

— Пусть тёть Валя селёдку обязательно попробует, а завтра скажет мне, что моя ничем не хуже твоей, а то и лучше.

— Ладно уж, клади, пусть пробует, коли так.

— Может, всё-таки такси вызвать? Через минуту будет.

— Не надо такси! — Маму не переубедишь. — На маршрутке доедем, проветримся. Она дорогу, небось, тоже знает, на Луну не увезёт.

Мы с Верой проводили их на Цветной проезд и посадили в маршрутку. Перед расставаньем все перецеловались. С Верой тоже.

— Ну как тебе мои предки? — спросила я её, когда мы с остановки шли обратно домой.

— Очень даже хорошие предки, — сказала Вера. — Завидую я тебе.

— Ну да, нормальные предки. Особенно когда соскучишься. А так-то мама с её натурой кого хочешь может за два дня вусмерть задрать. Только папка умеет её без последствий для своего душевного равновесия переносить.

— А ты разве не умеешь?

— Наверное, тоже умею, — согласилась я. — Но вот поживу здесь без постоянного маминого давления и отвыкну, разучусь. Скорее всего, так и будет же. Разлюбить друг друга мы не разлюбим, а вот жить вместе уже не сможем.

На следующий день вечером мы с Верой приехали на вокзал провожать родителей. Тётя Валя с дядей Славой тоже их провожали. С ними был ещё сын Виталий, который привёз их на машине, и в итоге образовалась целая делегация — семь человек. Мама, как всегда, взяла инициативу в свои руки и всех с Верой перезнакомила.

— Посмотрите, как они похожи, — в который раз говорила мама, когда мы уже стояли на перроне, а поезд медленно подъезжал по своему пути к зданию вокзала. — Это прямо чудо какое-то! Мы только вчера узнали, что девочки снимают квартиру рядом с университетом…

Я поняла, что мама уже всё тёте Вале рассказала. Вот и хорошо — никому ничего не надо объяснять.

— Тёть Валь, а ты селёдку-то попробовала? — спросила я. — Или они тебе не довезли?

— Довезли, довезли. Правда, маленько совсем, на самом донышке. — Рассмеялась тётя. — Очень вкусная, правда же, Слав? Вы в каком магазине её покупали?

— Я её сама делала! — смеялась и кричала я, делая возмущённый вид.

— Очень нежная, во рту тает, — сказала тётя. — А чья вкусней, не знаю. Надо чтобы вместе обе сразу пробовать, и твою, и Светину.

— Миша, у нас какой вагон? Мой паспорт у тебя?

Поезд подъехал, зашипел, лязгнул сцепками, остановился, дверь тамбура открылась, проводница подняла откидную площадку, протёрла поручни. Приехавшие пассажиры начали выходить.

Вскоре мы стали прощаться. Папа и мама всех по очереди обняли и поцеловали. У меня текли слёзы, у мамы тоже. Родители ещё раз обняли и поцеловали меня и Веру, а я и Вера — их. Потом они окинули всех нас, провожающих, взглядом и пошли к вагону. Папа подал проводнице билеты, она проверила их и подала обратно. Родители поднялись в вагон.

Уже сверху, из тамбура, мама помахала нам рукой, а потом прокричала:

— Верочка, девочка, смотри за ней, ты же у нас всё-таки старшая. Мы вас любим! Таня, ты мне Верин номер напиши… Обязательно! Я забыла…

И они исчезли в вагоне.

Мы прошли по перрону вдоль окон вагона, высматривая там папу и маму. Вскоре в одном из окон шторки разъехались, и я увидела маму уже без шапки, а за ней папу. Они помахали нам на прощанье, мы — им. Они помахали, чтобы мы шли, мы стояли и смотрели. В окнах мелькали пассажиры, на перроне толпились провожающие. Двери в тамбуре закрылись, послышался свисток, и поезд медленно, словно нехотя, тронулся и бесшумно покатился, набирая ход. Это хорошо. Стоянка длилась двадцать минут, а я не люблю долгие проводы. Вскоре мимо нас проехал последний вагон, уже набравший скорость, и его задние красные огни стали удаляться.

— Ну, слава богу, поехали, — вздохнула тётя Валя, и мы пошли в вокзал, чтобы через него подняться в город и отправиться по домам.

Мы с Верой отказались от предложения подвезти нас до Речного вокзала, откуда в Академгородок уходила нужная нам маршрутка.

— Не, спасибо, тёть Валь. Нам до Речного на метро быстрей, чем с вами по пробкам. Да и вам лучше по Димитровскому мосту на тот берег, чем по Октябрьскому.

— И то правда, — согласилась тётя. — Ну, счастливо вам добраться. Она посмотрела на Веру и кивнула ей. — Ты, Танюша, звони мне, если что, и приезжай когда-никогда. Вместе приезжайте. — Она опять посмотрела на Веру. — Не чужие всё же.

— Спасибо, тёть Валь! Дядя Слава, Виталь, пока-пока! Счастливо!

— Счастливо!

— Счастливо! — Вера тоже помахала рукой отъезжающим в машине.

И вот мы остались на Привокзальной площади одни. Мне взгрустнулось.

— Не грусти, сестрёнка, — обняла меня за плечи Вера. — Нас любят, значит всё у нас будет хорошо. Правда же?

Я смахнула набежавшую слезинку и благодарно посмотрела на Веру:

— Правда.