Река твоих отцов

Дары северной земли

На уроках биологии Валентина Федоровна рассказывала детям о сельском хозяйстве. Ребята с нетерпением ждали весны, когда можно будет вскопать огород. Ведь орочи никогда не видели свежих овощей. Иногда в лавку завозили овощные консервы и сушеный картофель, но редко кто покупал эту, как здесь говорили, «слабую пищу». Лишь однажды, в гостях у русского учителя, орочи отведали вареной картошки. Она им понравилась.

В хозяйстве школьного интерната появилась корова и несколько поросят. Когда учительница выгребала из сарая навоз, женщины посмеивались:

— Ты гляди, что делает, а еще малых детишек учит.

— Весной вскопаем огород, будем удобрять навозом. Без навоза овощи растут плохо!

Орочки брезгливо морщились:

— Никто твоих овощей кушать не будет! Разве можно еду из навоза брать! Худое дело говоришь.

К сараю, где мычала корова, подбегал шаман и, всплескивая руками, как хищная птица крыльями, начинал орать:

— Зверя в дом привели! Скоро сохатого и медведя приведут. Охотникам в тайгу ходить будет не надо.

Орочи испуганно пятились. Они ведь впервые видели корову.

— Не зверь она вовсе, а доброе домашнее животное, — возражала шаману учительница и выводила из сарая черную рогатую буренку с белым пятном на лбу. Она обнимала ее за шелковистую, в блестящих складках шею, ласково хлопала по спине, давала ей с руки корку хлеба и говорила орочкам: — Ну что же вы, подходите, потрогайте буренку…

Но никто не тронулся с места.

— Вечером буду ее доить, — спокойно продолжала учительница. — Приходите смотреть… И парного молока попьете. А кто из вас пожелает подоить корову — пожалуйста…

Несколько дней орочки не решались близко подойти к буренке, не то что прикоснуться к ее вымени. А когда бабушка Адьян, поборов страх, подошла, села на скамеечку и стала доить, на старушку накинулся шаман:

— Смотри! Злые духи накажут тебя! — И стукнул ее по спине бубном.

Но угрозы не испугали смелую, умную бабушку Адьян. Надоив в банку молока, она обернулась к женщинам и отпила несколько глотков.

— Вкусно! — Утирая губы рукавом халата, передала банку Ефросинье Еменке. Та, отпив, протянула банку Дуне Копинке. Но Дуня не захотела пить и выплеснула молоко.

— Ну разве можно так! — возмутилась учительница. — Не хотите пить, передали бы баночку Глафире.

— Ладно, я сама, — сказала Глафира. Подобрав халат, села на место Адьян и принялась доить.

Порывалась сесть на скамеечку и Матрена Хутунка, дочь шамана, но только она шагнула к корове, Никифор подбежал к Матрене, схватил ее за косу и потащил к дому.

— Как не стыдно вам, Никифор! — заступилась за молодую орочку учительница. — Не смейте так делать, слышите?

Встретив решительный взгляд учительницы, Никифор отпустил Матрену, но злобу затаил.

Вместе с Федором Копинкой, которого шаман подговорил, они среди ночи во время последней мартовской пурги подкрались к сараю, сбили замок и выпустили корову. Они гнали ее через торосистый лед реки, потом берегом в глубь снежного леса и, оставив там, как ни в чем не бывало, вернулись в поселок.

Едва стало светать, Тихон Акунка, проходя мимо сарая, заметил, что дверь распахнута настежь и на снегу валяется замок. Заглянул в сарай — нет коровы. И сразу побежал к учителю.

— Корову твою угнали!

Тут в интернате проснулись ребята. Узнав, в чем дело, решили отправиться на поиски.

— Мы, Николай Павлович, быстро найдем ее! — заявил Вася. — Далеко она уйти не могла…

— Где-то на том берегу бродит! — отозвался Коля и повернулся к Кириллу Батуму: — Захвати, Кирка, ружье…

— Зачем?

— Может быть, на корову волки напали или медведь-шатун…

— Верно, в тайге все может случиться. — И Кирилл побежал за ружьем.

Одних ребят Николай Павлович не отпустил. С ними отправился он сам и Тихон.

Ночная метель замела лед на реке. Местами образовались сугробы, а когда вошли в лес, Кирилл сразу обнаружил следы на снегу. Долго искать буренку не пришлось. В километре от берега она лежала, зарывшись в снегу, и вся дрожала. Увидав людей, жалобно замычала, словно просила поскорей вывести ее из леса и вернуть в теплый сарай.

Ребята смеялись и кричали от радости. Они очень полюбили свою буренушку, по очереди ухаживали за ней, таскали для нее воду из проруби, задавали на ночь сена. И вдруг кто-то угнал ее в тайгу!

— Надо, Николай Павлович, узнать, кто это сделал, — предложил Кирилл Батум.

— Шаман, наверно? — отозвался Вася.

— Шаман старый, сам не угнал бы, — сказал Тихон. — Кого-то подговорил.

— Кого же он мог подговорить? — вслух подумал Коля.

Никифора вызвали в сельсовет, и Намунка с Тихоном учинили ему допрос, но шаман ни в чем не признался.

— Его зверь, а зверь всегда в тайгу хочет…

— А кто замок сбил с дверей?

— Не знаю, в ту ночь пурга сильно мела. Я спал крепко…

Однако спустя два месяца, когда, казалось, случай с коровой уже был забыт, неожиданно все выяснилось.

Весна выдалась дружная. В конце мая сошел снег. Вскрылся Тумнин, и в течение нескольких дней река унесла в море весь лед. Стало тепло, и Валентина Федоровна со своими юннатами принялась за огород.

Посмотреть, как сажают овощи, пришли чуть ли не все жители Уськи. Одни смотрели на учительницу с недоверием, другие, наоборот, не только верили ей, но вызвались помогать.

— Из этих семян, что мы кладем в землю, вырастет не меньше пуда морковки, — говорила она.

И вот кое-кто решил проверить, правду ли говорила учительница. Федор Копинка, тот самый, кто вместе с шаманом угнал корову, пробрался ночью на школьный огород, разрыл руками грядки и, не найдя ни одной морковки, крадучись побежал к шаману. Тут перед ним и появились Вася и Кирилл.

— Что на огороде делал? — спросил Кирилл.

— Ничего не делал.

— Правду говори, дядя Федор. Что делал? — настаивал Кирилл.

Копинка оттолкнул ребят и хотел было пойти дальше, но в это время подбежали и Коля, и Олег, и Саша.

Они окружили Копинку. Видя, что дело плохо, старик сказал:

— Врет учительница. Говорила, что пуд морковки вырастет, а я ни одной там не нашел…

— Так ведь только вчера посадили! — с возмущением закричал Вася. — Она только к лету вырастет! А ты, дядя Федор, всю грядку испортил…

— Ничего не портил…

— Нет, испортил. Мы видели, — вмешался Олег. — Надо Николаю Павловичу сказать.

Назавтра весь поселок узнал, что Федор Копинка разрыл две грядки на школьном огороде. Старика вызвали в сельсовет. Когда ему пригрозили штрафом, он тут же во всем признался. Рассказал, как шаман подговорил его и корову угнать, и огород разрыть…

С этого дня вера в шамана окончательно поколебалась. Даже старики и старухи, которые частенько приходили к нему на камлание, начали сторониться Хутунки.

Хороша дальневосточная осень!

Весь день над тайгой стоит чистое, светлое небо. Редко когда набежит на него облачко. А если набежит, то не задержится, а проплывет по краю небосвода, ничуть не омрачив его. Солнце, поднимаясь из-за горных вершин, золотит буйную зелень леса, и она кажется чуть пожелтевшей. Присмотритесь к тайге, и вы увидите, что это не желтизна осени, обычная в эту пору, скажем, в среднерусской полосе. Листва таежных деревьев в сентябре не вянет, а как бы покрывается по краям загаром; нигде на таежных просеках еще не видно опавших листьев. В полдень, когда солнце достигнет зенита, уже не чувствуется зноя, и легко вдыхаешь напоенный медом терпкий воздух тайги. Как он прозрачен и чист! От звонких горных ключей и стремительных водопадов, с шумом несущихся с отвесных сопок, веет живительным холодком.

А какие вечера здесь осенью! Какая сказочная луна плывет над тайгой, как светел лес! Ветер слегка покачивает столетние дубы, тополя и клены, и, переливаясь серебром, весело шумит на них листва…

Праздник урожая был назначен на воскресенье. Рано утром, едва взошло солнце, школьники вышли украшать площадь. Они подмели дорожки, посыпали их желтым песком, развесили на заборе бумажные флажки.

Вышел на крыльцо Саша Намунка с гармонью, которую Сидоров недавно привез ему из города. Стоило Саше растянуть мехи, как на площадь стали стекаться люди.

Орочи полюбили новые, советские праздники, которые стали отмечать с приездом Сидоровых. Хорошо прошло Восьмое марта. Потом два дня гуляли в мае. В конце учебного года устроили большой школьный бал и тоже пригласили на него всех жителей Уськи. И вот опять — праздник урожая.

В чем будет заключаться этот новый праздник и почему его так назвали, не все догадывались. Но раз площадь украсили флажками и с утра играет музыка, — будет веселье. Кое-кто, перед тем как пойти на площадь, подмел у себя на дворе и вывесил красный флаг на крыше.

Оделись по-праздничному.

Многие никогда не видели гармони и, обступив музыканта, старались постичь тайну этого удивительного инструмента.

— Сто зим живу, наверно, а в первый раз вижу такой веселый ящик! — говорила бабушка Акунка, садясь на нижнюю ступеньку крыльца. — Ай-я гини! Помирать совсем неохота!

— Зачем помирать? — сказал Тихон. — Живи, атана, сколько хочешь.

— Ладно, чего там, — закивала головой бабушка и принялась раскуривать трубку. — Однако, танцевать не могу.

Пришли Сидоровы, доктор Шарак. Орочи подходили к ним, здоровались за руку.

— Наверно, говорить будешь? — спросила учителя старушка Адьян. На ней был синий сатиновый халат, расшитый розовым узором. На голове — белый, в горошину, ситцевый платок.

— После, Лукерья Ивановна. Пускай народ погуляет, повеселится.

В это время к учительнице подбежал Кирилл Батум.

— Вальс, Валентина Федоровна.

— А наступать на туфли не будешь?

— Не буду. Научился.

А Валя Акунка пригласила на тур вальса доктора.

— Ну, а ты, Николай Павлович, чего стоишь? — спросила Адьян.

— Никто, не берет, — пошутил учитель. — С вами, что ли, потанцуем?

Старушка попятилась, но учитель тут же подхватил ее и пошел кружиться.

В самый разгар веселья на площадь въехала телега, разукрашенная цветами и лентами. Цветной бумагой были обернуты оглобли и дуга, под которой глухо звенел жестяной колокольчик, снятый с оленя. Телегу тащила низкорослая лошадка. Грива у нее была заплетена в две тугие косички с алыми лентами. Лошадь вел под уздцы Тихон, которого никто не узнал, потому что на лице у него была маска — сердитая медвежья морда с оскаленной пастью.

На телеге лежали тщательно вымытая морковь, куски кочанной капусты, картофель в мундирах (его рано утром сварила интернатская повариха).

Саша заиграл туш.

Николай Павлович поднялся на телегу. Орочи подошли, обступили ее со всех сторон.

— Друзья мои, — сказал учитель, — осень — хорошее время года. Она вознаграждает людей за труд на земле. За перевалом Сихотэ-Алиня труженики полей отмечают праздник урожая. Вот и мы тоже решили отметить наши первые успехи. Земля, которую до сих пор считали бесплодной, к которой никогда не прикасались руки таежников, оказалась доброй, плодородной. Смотрите, какая картошка, какие овощи выросли! Пожалуйста, отведайте, угощайтесь… — И он стал раздавать картофель и овощи.

Только теперь Тихон сорвал с лица маску.

— Бери, чего там! — закричал он. — Всем хватит. — И, взяв с телеги картофелину и несколько морковок, передал атане — старейшине рода Акунка.

— На празднике медведя едят мясо, — сказала старушка, — а на празднике земли — картошку.

Потом учителя сменил доктор.

— Почему в старое время в стойбищах было много больных и слабых людей? Потому что всю жизнь ели только рыбу и мясо и совсем не ели овощей и картошки. А теперь, я думаю, у каждого из вас будет свой огород. — И, заметив, что Федор Копинка сунул в карман морковку, обратился к старику: — Ну, а вы, Федор Васильевич, почему не пробуете?

— Он никому не верит! — крикнул Кирилл, решив напомнить Копинке, как его ночью поймали на огороде.

— Нельзя, Кирилл, старого человека обижать, — сказала учительница. — Что же вы, Федор Васильевич, не пробуете?

Старик заморгал глазами:

— Никифор Хутунка просил. Тоже хочет…

— Пожалуйста, и ему дадим! — И, взяв с воза картофелину, кусок кочана и морковку для шамана, передала Копинке. — Снесите ему.

До позднего вечера не прекращалось веселье. Неутомимый Саша играл без перерыва. Когда над долиной опустились сумерки, ребята спустили на воду ульмагды и оморочки и уплыли вниз по Тумнину.

Вернулись только в полночь.

С тех пор прошло много лет. Ежегодно в Уське празднуют День урожая. Орочи полюбили этот радостный осенний праздник. Теперь здесь не встретишь ни одного двора, где бы не было огорода.

Вот на широкой грядке желтеет просо «родина». Его вырастили ученики пятого класса во главе с Валентиной Акункой. А вот пшеница «эриторсперум». Хозяйка здесь — ученица шестого класса Лида Акунка. Поодаль от пшеницы разбиты грядки с бобовыми культурами. Тут и горох пяти сортов, и чина, и чечевица. Ими ведает звеньевой Гриша Акунка. Морковь, огурцы, редис находятся на попечении ребят из младших классов, а звеньевым у них Борис Хутунка. Самый ответственный участок — ветвистая пшеница — у Фомы Сеченки. Пшеница эта появилась в таежной Уське недавно, но уже имеет богатую историю.

Валентина Федоровна как-то написала письмо в Москву, в Тимирязевскую академию, с просьбой прислать немного зерен ветвистой пшеницы.

Долго ждали ответа из Москвы. И вот однажды, рано утром, с почты прибежала Уланка и вручила Валентине Федоровне заказное письмо. На конверте стоял штамп московской академии. В письме оказалось… пять зерен ветвистой пшеницы. Когда, прослышав о письме, прибежали юные мичуринцы и учительница высыпала крохотные мохнатые зернышки на блюдечко, ребята были обескуражены.

— Мы думали, целый пакетик из Москвы пришлют, а оказывается, всего пять штук…

— Из этих пяти зерен мы должны вырастить по крайней мере пятьдесят колосков.

— Из каждого зернышка по десять колосков? Разве можно?

— Конечно, можно. Завтра же с утра начнем готовить почву. Фому Сеченку назначаю ответственным за ветвистую пшеницу.

— Надо на грядках чучело соорудить, а то Алитет зерна склюет, — сказала Валя Бисянка.

— Нечего все на Алитета сваливать! Мало ли какие птицы из тайги прилетают, — обиделся за своего питомца Сеня Тиктамунка. Недавно Сеня принес из тайги мохнатого ворона, приручил его и назвал Алитетом.

Как и предполагала Валентина Федоровна, пять зерен дали добрый урожай — пятьдесят семь колосков. На следующий год вместо прежней узенькой делянки отвели под ветвистую пшеницу делянку в два квадратных метра. А ныне засевают делянку в двадцать шесть квадратных метров.

Каждую осень отправляют юннаты семена ветвистой пшеницы, выращенные на берегу Тумнина, и в Москву, и в другие северные школы Дальнего Востока, причем не в конвертах, а в маленьких берестяных коробочках…