Река вечности

9. Не может дружбы быть меж львом и человеком?

После переговоров, проведённых Верховным Хранителем, Мегиддо сдался на второй день, чего не ожидал никто. Город и воинства, запертые в его стенах, преклонили головы пред Двойной Короной всего через шесть дней после великой битвы – в двадцать пятый день Ре-Нут-Тет двадцать третьего года Менхеперра.

Строй Хранителей и Храбрейших приветил песнью серебряных труб выходящих воинов Нахарина – сыны Та-Кем умели ценить достойного противника. Тем не менее, враг, даже поверженный, оставался врагом. Митаннийцы шли со своими знамёнами. Воины, которым из всей брони оставили только шлемы, потрясали мечами и топорами, и выкрикивали нечто воинственное. Несколько военачальников и высокородных выехали на колесницах.

Но копья, щиты, дроты, почти все луки, не скрывая ненависти, сыны Нахарина бросали под ноги победителей. Понурив головы, навстречу восьми тысячам, скрывшимся в городе, брели ещё тысяч пять их соплеменников, которым повезло гораздо меньше. Их угораздило оказаться на правом фланге прорыва Воинства Маат, после чего они попытались уйти на старую зефтийскую дорогу. Часть колесниц и кочевников преследовали их, а впереди бегущих встретило войско Тунипа. Узнав о пленении царя и его присяге Величайшему, они вначале побежали, но решили вернутся, выказав покорность. И успели-таки послужить Владыке Венцов – отборные, но измождённые боем и бегством воины Нахарина сдались, будучи запертыми в узком ущелье.

Эти, просидев пять дней связанными или в колодках, едва ковыляли. Вовсе без оружия – с них сняли все до медной бляхи. Остатки двадцатитысячного воинства Паршататарны уходили по дороге Тамашка, а ещё пять тысяч навсегда остались в земле Долины Врат.

В направлении шатра Величайшего выехали три колесницы и пара крытых повозок, сопровождавших молодого наследника Шаттивасу, третьего сына Паршататарны, "грозного именем, льва степей". Судя по всему, в отличие от погибшего в долине старшего брата, набальзамированное тело которого уезжало вместе с уходящим разгромленным войском, скромностью Шаттиваса не отличался. Он даже в роли заложника не желал расставаться с охраной, прислугой, наложницами и дорогой утварью. Ну да Апоп с ним – в Хазету князь пробудет недолго, зато от уплаты золота царь Нахарина не отвертится. И воины нескоро оправятся от страха, ран и позора, несмотря на всю торжественность их ухода.

Воины Халепа, зная, что их царь приглашён в шатёр фараона для заключения союза, стояли при оружии и потешались над позором митаннийцев и, особенно, войск Кадеша. С теми и другими у войска Града-на-скале накопились свои счёты, а Тутимосе нужна была надёжная опора у границ Страны Рек, и вечная угроза ослабевшему Кадешу.

Несколько тысяч воинов Баалшур Сипиша, сбежавшего из Мегиддо в ночь перед сдачей, разоружали и обыскивали. Затем, связывали сначала попарно, а после ещё раз – весь строй одной толстой верёвкой. За шеи, как баранов. В кучу сбивались заложники, оставленные царями мелких городов фенех, которым, помимо зарока верности, надлежало заплатить выкуп. От оного освободили Берити, из воинов которого тщательно отобрали гребцов и воинов царских ладей, посулив немалую плату за найм.

Цари Угарита и Тунипа, так же избавленные от выкупа, ликовали, не зная ещё, какая угроза нависла над их городами. Всех уцелевших воинов Арвада освободили, а с их царя потребовали лишь преклониться пред двойной короной, да платить ежегодную дань. Это удивило многих воинов Священной Земли. Даже Нибамен роптал:

– Я понимаю, что Ранеферу нужен второй Град-на-острове, но никогда не поверю, будто горстка трусов, стопы которых мы рассмотрели во всех подробностях, как-то смогут предотвратить или хотя бы отсрочить его падение.

Однако мнение Величайшего на сей счёт не изменилось.

Отдельно, спеша выстроиться в походный порядок, вслед за основными силами Воинства Маат, стены Мегиддо покинули пять сотен бойцов Ашшура. Сотню конных, возглавляющих отряд, вёл высокородный Иштартубал в тяжёлой золочёной броне. Его верный вороной Нергал[117] гордо вышагивал под всадником. Воины Ашшура отвечали звонкой песнью бронзы на серебряные трубы сынов Та-Кем.

Утром следующего дня, собрав от нескольких деревень с полсотни тысяч крестьянских семей, всех попавшихся ремесленников, многие тысячи голов скота, пленных, числом в тридцать сотен, золото и серебро, как захваченное в битве, так и полученное в качестве выкупа, бесчисленное оружие, восемь сотен колесниц и свыше двух тысяч коней, Воинство Маат двинулось к Хазету.

Через три дня, прибавив к добыче, и без того немалой, дань покорившегося Таанаха, разноцветная змея, с бронзовой головой и кончиком хвоста, вытянувшаяся на полтора итеру, достигла Иоппы. Почти все пленники, скот и крестьяне, задерживавшие колонну, были погружены на несколько десятков кораблей Та-Кем и Фенех и те ушли прямо в Бехдет под защитой отряда боевых ладей. Хранители, попеременно едущие на колесницах, наёмники и союзники, заложники и высокородные пленники со своими колесницами и повозками, могли двигаться вдвое быстрее, что для Ранефера было куда важнее торжественного прибытия с бесчисленной добычей. Выйдя из Иоппы ещё затемно, отряд достиг Хазету к вечеру второго дня.

Подъезжая к городу, Ранефер заметил в бухте громаду "Звезды обеих земель", ещё с десяток осадных, включая три сдвоенные, и немало лёгких боевых кораблей Великой Зелени. И полсотни, если не больше, кораблей, мало отличимых от царских ладей фенех, только много крупнее и с двумя-тремя рядами весел. Верно, тот самый флот Знаменосца Энила, взятый Анхнофрет без боя.

Среди кораблей Гостей один сильно отличался от остальных: массивный, трёхрядный, увенчанный высоким рогом на носу и рыбьим хвостом на корме. В нём смутно угадывались черты, присущие ладьям пиратов-акайвашта.

Серебряные трубы колесничего отряда, вышедшего из врат Хазету, поприветствовали Воинство Прекраснейшей. Трубы Хранителей откликнулись протяжной песнью.

Ипи Ранефер приказал вознице гнать, и его хевити, когда-то нарядная, украшенная позолотой, а ныне несущая на себе множество отметин вражеских копий и стрел, помчалась к встречающим.

Ещё издали Верховный Хранитель узнал молодого Знаменосца Нибамена, сына Нибамена (коего для того, чтобы не путать с отцом, гораздо чаще называли вторым именем – Нимаатра), Анхнофрет, Ранеба, Тутии и какого-то незнакомого вельможу, по виду – из народа фенех. Не так трудно было догадаться, что это и есть тот самый Энил – удачное приобретение высокородной Хранительницы, возлюбленной Величайшего. Воистину, не зря Анхнофрет зовут Ядовитым Цветком Тростника[118].

– Да живут вечно достойнейшие! – Верховный Хранитель Трона приветствовал встречающих первым.

Сановники Священной Земли хором ответили ему и поклонились. Только Энил замешкался, отчего его приветствие, слишком подобострастное и нелепое, вызвало непринуждённый смех. Ипи, уставший от напряжённой и наигранной церемонности, равно, как и от напускного высокомерия – поведения вынужденного среди военачальников, а, паче того, сотников и чужеземных послов, расслабился. Впервые за долгое время он находился среди своих. Эти люди (с некоторыми он рос, кто-то был его учителем) – куда ближе ему, нежели Первые Мечи Величайшего. Впрочем, именно Тутимосе и, конечно, царственной Мерит-Ра не хватало, дабы позабыть свои скипетры и мечи, и вспомнить старые, пусть не всегда добрые времена, со сладкой, подобно финиковому вину, похожему в свете Атума на расплав золота, светлой тоскою.

Нимаатра, заметив отрешённую улыбку Ипи, понял, что Верховный Хранитель замечтался и поспешил вернуть его:

– Достойнейший Ранефер, слава ваших с Величайшим побед бежит впереди Воинства Маат, сотрясая троны. Отряд ладей с добычей и пленными, заходил в Хазету, и мы узнали многое... – Знаменосец улыбнулся и тихо добавил, – я понимаю, что ты устал. Две тяжких битвы... Однако, тому же Ранебу пришлось не слаще. Понимаю, что оказавшись среди друзей, ты немного обмяк, и желаешь только беседы за чашей. Нам и вправду многое нужно обсудить. Ныне, с явлением Гостей, каждое твоё слово, равно, как и слово Ранеба, Тутии, Анхнофрет – весомо, как десяток хека золота.

– Верно, достойнейший Ранефер, поспешим! – Анхнофрет поклонилась Верховному Хранителю, да, не медля, приказала развернуть к городу свою колесницу.

– Да, Ипи, – Ранеб всегда по-простому обращался к обоим своим ученикам в морском деле, не взирая на их происхождение и титулы, – мне нужно сказать тебе многое. И мы, все мы с нетерпением ждём твоих слов.

– И да будет так достойнейшие! – Ранефер кивнул, – поговорим на "Звезде Обеих Земель"...

– Да уж, – негромко пробормотал Энил, – хотелось бы мне побывать на этом чудовище.

– Думаю, достойный Энил, – Ипи улыбнулся не без гордости, заодно отметив, что с личностью неведомого финикийца он не ошибся, – тебе будет небесполезно осмотреть её.

Ранефер окликнул Анхнасира, колесница которого немедля подъехала.

– Прикажи разместить заложников и высокородных пленников, в том числе того акайвашта, которого взяли с Аристоменом, в лучших домах города. Хозяевам уплатить, сколько запросят. Много охраны не ставь. Дай Хранителям хорошо отдохнуть, пусть им подадут вино и лучшую пищу. Посменно. За наёмниками пусть приглядывают. Кроме воинов Ашшура – за них ручается наш друг Иштартубал. Прикажи выпрячь коней и снять с них броню. Колесницы осмотреть хорошо, но перебирать и переделывать их будем уже в Бехдете. Поручи сие достойному Нахтра, дав свою печать. А сам с парой Хранителей прогуляйтесь с нашим гостем по городу. Покажи Аристомену осадные ладьи. Пусть обязательно осмотрит "Пчелу и Осоку", – Ранефер улыбнулся и добавил, – я видел, как он разинул рот, когда пялился на "Звезду". Не скрывай от нашего гостя ничего, но не объясняй подробно, впрочем, ты сам поймёшь, о чём лучше промолчать.

– Конечно же, достойнейший, но... – поверенный замялся, – Верховный Хранитель сам сказал мне, что, скорее всего, пришелец с Нижнего течения, сразивший праведногласого Аннуи – лазутчик, и я разделяю твоё мнение.

– Ну и что, достойный Анхнасир? – Ипи пожал плечами, – о наших тайнах он не узнает, но наша мощь подавит его Ка и поразит разум. К тому же – бежать он не сможет, да и куда? Пока что, он будет учителем нового языка акайвашта. А потом – одним из моих посланников к Великому царю Александру.

Энил, прислушивавшийся к словам Ранефера, не смог уловить в них и тени иронии. Ипи, между тем, продолжал:

– И мне нужно, чтобы он знал, каковы наши ладьи и осадные луки, видел мощь наших воинств, неприступный с моря Бехдет и Пер-Маат на Алаши и несокрушимую твердыню Джару и Стену болот. Впрочем, величие и роскошь Уасита Аристомену тоже не помешает увидеть, но это после.

– Будет исполнено, достойнейший! – Анхнасир поклонился и указал вознице разворачиваться.

Колесницы Ранефера и высокородных встречающих, выстроившись одна за другой, помчались к вратам Хазету.

Атум-Ра ещё не коснулся Зелёных Вод, но уже рассыпал по волнам золотую пыль. Небольшая ладья остановилась у борта "Звезды Обеих Земель", с которой уже спустили парадные, украшенные резьбой, медью и золотом сходни.

Несколько человек поднялись на борт осадной ладьи и воины Тетнут и Себека не медля приветствовали их молчаливым поклоном, хотя признали только троих.

Ранефер заметил, с каким восхищением Энил смотрел на таран ладьи, "царственный лотос".

Похожий на меч, укреплённый на дышле колесницы-хтори, "лотос" располагался поперечно волнам. Нижний край его уходил под воду.

Первой ладьёй, снабжённой таким тараном, стала "Мерит-Ра, выходящая в лучах Хепри". Нимаатра, построив "Звезду", повторил идею Ранефера. Как-никак, "Звезда" – личная ладья Величайшего[119], хотя Тутимосе восходил на её борт раза три, не более. Все более поздние ладьи стали оснащать оным тараном, за исключением посвящённых Храмам и оплаченных ими же.

– Нибамен, – шепнул Ипи, – ты установил на "Звезде" мои новые осадные луки с поперечными рессорами?

– Конечно, Ипи, – Нимаатра даже удивился, – это же ладья Величайшего, ей должно быть оснащённой лучшим оружием!

– Достойнейшая Анхнофрет, – на этот раз Верховный Хранитель сказал в полный голос, – не покажешь ли ты корабль нашему гость? Как я понял, он в этом весьма заинтересован.

– Конечно.

Анхнофрет повернулась к Энилу и предложила начать осмотр, но он, обозревая горизонт, казалось, не слышал её слов. Мысли финикийца были слишком далеко.

Тот самый Ранефер... Ещё мальчишка, но... Энил бывал в Цоре и видел Стелу Царей, установленную египтянами в незапамятные времена. Тогда это была древность... Ныне же – сегодняшний день. Да, мальчишка. Но Анхнофрет рассказала ему, что Ранефер взял Цор в семнадцать лет, истребив его флот и союзные флоты Гебала с критянами. Понятно, что с такими ладьями, сеющими огонь, ему не составило с том никакого труда. Тогда же "рыболов Нетеру, сеть которого тянется от Шарден до Элама" и велел поставить обелиск.

Энила не слишком заботила угроза жрецам Тиннит и Баала, и список царей не особенно волновал. Однако навсегда врезалась в память надпись на третьей стороне:

"Благо вам, цари Славного Тисури будет под сенью Короны Сома, и защита – твердая длань Величайшего. Крыла Всевладычицы да хранят Град-на-острове, царей его, торговцев его, мастеров его, воинов и моряков его. И да даруют Нетеру вам богатства и процветание, столько, сколько идёт по Реке Ладья Миллионов Лет. И всегда Владыка Венцов дарует защиту вам, придут великие воинства, дабы сокрушить любых хазетиу, от Хатти до Элама, лишь позарятся они на Тисури – цветок Зелёных вод, украсивший Двойную Корону. И великие ладьи истребят любых пиратов, сколько бы ни было их числом. И Хранители Трона поразят врага, едва умыслившего против вас. Но не впустите змея предательства, Апопу подобного, в Абу своё, а если случится сие... Трепещи, Град-на-острове, ибо конец твой близок! Придут кочевники под стены твои с востока, дабы разорить виноградники. Обрушится с моря огонь неугасимый на дома и храмы твоих мерзких богов. И предадут ладьи твои огню и воде, и рухнут башни твои. И сынов Фенех поразят стрелы Чёрной Земли, и дочерей Тисури возьмут силой пираты северных островов и стран, и рухнет корона твоя к подножию Трона, ибо ты испросишь дыхания у Владыки Венцов, но станет вино в твоей чаше отборным ядом. Нетеру свидетели!"

Пути назад нет. Хотя... Ранеб прорвался, даже привёл с собою ладью, явно из отряда мерзавца Адар-Мелека, предавшего Энила и оставшегося с Александром. Теперь ублюдок наверняка примеряет свою поганую задницу к трону Гебала. Корень ослиный ему промеж ляжек, осадную стрелу с неугасимым огнём, а не трон. Да, видать неплохо потрепали египтяне предателя. Наверняка досталось и критянину, возомнившему себя флотоводцем просто по праву рождения.

Ранеб, удручённый потерями, на вопросы Энила отвечать не стал, отмахнулся:

– Сколько бы этих корыт, – Знаменосец указал на захваченную пентеру, отчего Энил едва не поперхнулся, – мы не сожгли, да не отправили ко дну, "Себек-Сенеб" из объятий Тетнут сие не поднимет.

Зато Тутии, смеясь над "глупцами-акайвашта", рассказал, что те рванулись через отмель между Цором и Ушу, и сами разбили несколько кораблей.

Огненосные машины египтян не отличались размерами и сами по себе не впечатлили Энила, он и покрупнее видел. Но их было так много, что финикиец волей-неволей задумался: как же противостоять такой мощи?

Царь Гебала немало знал о времени Менхеперра. То, что фараон двадцатью тысячами сокрушил в пять или шесть раз превосходящее войско, оказалось не выдумкой летописцев. Теперь выходит, что Ранефер уже и самого Александра проучил. Все это ещё больше убеждало Энила в том, что не иначе сам Баал-Хаммон надоумил его выбрать правильную сторону. А если подтвердилась история Мегиддо, не стоит и сомневаться в исходе битвы при Каркемише...

"Постой-ка", – царь мысленно обратился сам к себе, – "в этом мире до битвы при Каркемише и взятия сего города ещё несколько лет, и если я предложу... Они заплатят столько, сколько попрошу".

– Царственный Энил! – Анхнофрет прокричала едва не в ухо царю Гебала, дабы вывести его из оцепенения.

– Что, достойнейшая? – финикиец вздрогнул, оглядываясь, как будто его мысли могли услышать.

– Нибамен и Ранефер попросили меня ознакомить тебя со "Звездой Обеих Земель", её оружием... и многим другим, – Анхнофрет невинно улыбнулась, видя, как загорелись глаза Энила.

– Да-да, конечно...

– Почтенный Энил, – задержал царя Ранефер, – я знаю, что Анхнофрет установила на семь твоих ладей по несколько осадных луков.

– Так и есть.

– Лучники твоих ладей, не в обиду, никуда не годятся. Они пока не смогут обращаться с нашим оружием.

– Достойнейшая Анхнофрет уже доказала мне это, – Энил понимал, куда клонит Ранефер, но решил ему в том не препятствовать. Он уже выбрал сторону. И сам Баал велел царям Ханаана быть на стороне победителя. Не доверяет ему правая рука фараона? Скоро его сомнения рассеются.

– Нибамен привёз с собою много отборных лучников и воинов Та-Кем, привычных к морскому бою... дабы заменить твоих людей.

Реакция Энила удовлетворила Ипи. Все понимает. Нет у него другого пути. Со всем согласен, все условия выполнит. Если не давить сверх меры.

– Я понимаю, ты не считаешь моих людей надёжными. Нахожу твоё недоверие справедливым, но все же удивлён – ты хочешь оставить на кораблях половину моих воинов, хотя мог бы заменить всех. Почему?

– Как почему? – удивился Ранефер, – чтобы достойно обучить их! Сражаться в пластинчатой броне. Ты видел её у воинов Нимаатра и Ранеба? Быстро избавляться от доспеха в воде, дабы не пойти на дно камнем. Работать с тяжёлым щитом, хопешем. Я буду строить новые ладьи, достойный Энил. Изучая и улучшая твои. Для этого, продай мне одну, да помоги корабелам её разобрать.

Продай... Как будто он не можешь взять даром...

– Я понял тебя.

– Ну что же, царственный Знаменосец, не буду более задерживать вас с Анхнофрет. Как закончите, присоединяйтесь к нам. И ещё, – Ранефер снова придержал финикийца, – я хочу, чтобы ты знал, царственный Энил, что на службе Священной Земле ты, потерявший трон по воле Владычицы Истин, не останешься внакладе. В мире, достойнейший, много непрочно стоящих тронов...

Совет начался перед самым заходом Ра. Ипи вкратце рассказал о случившемся в Долине Врат. После потребовал от Тутии и, особенно Ранеба, подробностей боя в Ушу и прорыва из Тисури. По ходу рассказа Нимаатра и Ранефер несколько раз уводили разговор в детали устройства ладей акайвашта, рассматривая наскоро набросанные рисунки.

Ипи чертил. Нимаатра смотрел и время от времени высказывал замечания:

– Сломается здесь. Лучше вот так. Пять человек на одно весло? Не получится. Три – ещё куда ни шло.

– Получится, – уверенно заявил Ранефер.

– Не сделать такое весло. Будет слишком толстое. Руками не охватить.

– А мы поступим вот так, – несколько уверенных штрихов и Нимаатра, поморщив лоб, вынужденно согласился.

Ипи утвердил за Ранебом титул Знаменосца земель Ре-Тенну, Фенех и Яхмада. Не переставая чертить, Верховный Хранитель обсудил с ним необходимое количество высушенного кедра для постройки ладей нового образца, надёжных, хорошо вооружённых, и способных не только выдержать волны в начале сезона Засух в Зелёных водах, но и дойти до Бабили, и даже до Пунта.

Энил, позабыв о необходимости сохранять царственную невозмутимость, вытянув шею, заглядывал на папирус Ранефера, где рождалось нечто, восхитившее царя Гебала и изумившее его до глубины души.

"Боги, он поистине великий человек, этот побратим фараона. Ведь так до сих пор никто не строил. Он придумал это сейчас, посмотрев на мои корабли. Неужели получится? Если бы мы... Всемогущий Баал, каких же пределов достигнет мысль египтян, когда они постигнут все тайны, что ты соблаговолил принести вместе с нами из грядущего в сей мир? И каким он теперь станет?"

Наконец Нимаатра заметил, что Ипи едва ли не падает со скамьи от усталости, ибо путь был долгим, и предложил закончить беседу.

Уходя, Энил подумал, что о Каркемише он поговорит позже. Золото нередко надёжней стрелы, яда, ладей и колесниц. А нужное слово часто дарует победу. В этом сила слова. И слабость. Царь Гебала выбрал правильный путь. Что он получил бы, служа Александру? Яваны слишком сильно опьянены своими победами. Они полны презрения к иноплеменникам, а их царь зачастую слеп в безудержном гневе. А на службе Менхеперра?

"Не останешься внакладе".

Энил ещё не знал, что его персону Ранефер успел навязать в соправители царю Арвада. Впрочем, дабы сохранить свободу, воинов, и золото, этот царёк готов был взять в соправители хоть Апопа.

Когда все разошлись, Ипи, не спеша, завершил чертёж новой ладьи, и, пока любовался им, незаметно сам для себя уронил голову на руки и уснул.

– Прибыла ладья... На ней твоё знамя, Ипи.

Знакомый голос... Любимый голос...

– Хепри уже взошёл.

– Да славится в вечности Прекраснейшая Владычица! – пробормотал Ипи сквозь сон.

Звонкий смех.

– Я знаю, что для тебя всегда буду прекраснейшей, но почему ты меня зовёшь Владычицей? Конечно, пусть не Вечности и не Двух Истин, а только Священной Земли, но...

– Мерит! – Ранефер мгновенно очнулся, увидев царственную сестру, присевшую рядом, и попытался встать.

– Не нужно, Ипи. Не вставай, – Правительница склонилась на грудь Хранителя, провела рукой по волосам, – мы не виделись так давно...

– И я не надеялся увидеть тебя скоро. Столько всего случилось...

– Знаю, Ипи.

Владычица Обеих Земель пристально посмотрела в глаза брата.

– В Бехдете, в древнейшем Храме Всевладычицы, что пережил Волну Апопа, в незапамятные времена смывшую города, где правили потомки Нетеру, Маат Нефер-Неферу даровала мне Истину. О том, что хватит нам жить под гнётом тяжкой неизбежности.

– И мне было даровано, царственная сестра, – Ипи Ранефер улыбнулся, – нам нужно только...

– Нужно лишь взяться за весла Ладьи, Ипи! Взяться за весла и...

Ранефер не дал сестре договорить, замкнув её уста поцелуем.

Даже перед Иссом Александр не устраивал совет с таким количеством участников. В самом большом зале царского дворца Града-на-острове собрались не только военачальники. Присутствовали: прорицатель Аристандр, главный механик Диад, историк Каллисфен. Последний приходился племянником Аристотелю и состоял в царской канцелярии, занимаясь, вместе с Эвменом, землеописанием и составлением дневника похода. Пригласили командиров сидонян, начальников союзных киприотов. Даже посольства некоторых эллинских полисов, которых Событие застало в осадном лагере.

Царь взял слово:

– По всему лагерю бродят слухи, сплетни и пересуды, один другого сказочнее. О причинах случившегося говорить будем отдельно и не сейчас. Все войско перенеслось на двенадцать столетий в прошлое. Это установлено точно. Вокруг нас совершенно чужой мир, наша память о котором скупа и отрывочна. Есть ли способ вернуться обратно, – Александр посмотрел на прорицателя, тот покачал головой, – мы не знаем.

По залу прокатился вздох. Многие, и среди них даже весьма трезвомыслящие, до последнего питали робкие надежды, что "вот вернётся царь и все образуется", но слова Александра словно крышку погребальной урны захлопнули.

– Скорее всего, мы уже никогда не увидим родины, отцов и матерей. Не обнимем своих детей. Для них мы мертвы. Но даже не это страшно. Двенадцать столетий... – взгляд царя коснулся Каллисфена, – весьма вероятно, что не родились мои предки, Ахилл и Геракл. Ахейцы не помышляют о войне против крепкостенной Трои.

Большинство присутствующих прятали глаза, переживая, каждый про себя, общую, но такую личную трагедию. Многие, за дни, прошедшие с момента События, уже успели смириться, и вот теперь царь растеребил рану. Некоторые только сейчас в полной мере осознавали, что произошло.

Царь долго беседовал с Аристандром, допрашивал финикийских и египетских жрецов. Кое-кого с пристрастием. Некоторые из "пурпурных" держались высокомерно, запугивая Александра всевозможными карами, какие Баал ещё припас на его голову.

"Баал-Хамон всемогущ! Только тронь нас, нечестивец, и узнаешь, что ты – лишь червь!"

Им свернули шеи. Дождь из серы на голову святотатца проливаться не спешил.

Египтяне вели себя не столь высокомерно, не разбрасывались пустыми угрозами, но тоже стояли на своём:

"Воля Триединого и Владычицы Истин. Никто из смертных не в силах противиться".

Никто не в силах... Жрецы не были способны на чудо. Как и Аристандр.

"Смирись".

Друзья и ближайшие военачальники с опаской смотрели на царя, но знакомого белого пламени в его глазах не появлялось. Александр был внешне спокоен, собран, деятелен.

Несколько дней пролетели в беспрерывных совещаниях со стратегами.

В деталях разбиралось сражение на пустоши, бой с кораблями египтян, схватка в порту Ушу. Александр жадно, как губка, впитывал все сведения о новом противнике.

– Смотри, царь, – говорил Ликон, начальник критских лучников, показывая Александру египетскую стрелу, – тростинка, древко втрое легче деревянного. Не нужно много усилий тратить, чтобы спрямить его. При этом оно не коробится от влаги. В полёте стрелу не закрутит, потому египтяне не используют большое оперение. Стрела летит дальше и точнее. Наконечник тяжелее наших, щиты пробивает навылет. И луки их помощнее будут, при этом выбираются легко, до плеча, не до груди. Самолично опробовал те, что захватили. Луком у них чуть ли не каждый воин вооружён...

– Они, Александр, – рассказывал Неарх, – избегали столкновений. Пытались уклоняться и жечь нас стрелами, снабжёнными каким-то горючим составом. Не просто сера и смола, как у нас. Что-то другое. Тушить гораздо тяжелее. Если бы в проливе места побольше, мы, наверное, даже бы приблизиться к ним не смогли. Они, видать, как скифы воюют, стреляют да отходят. А бьют много точнее, хотя и не так далеко, как мы. Я рассмотрел, у них в машинах не волосяные канаты. Гибкая бронза. Не отсыревает и не сбивает прицел.

– Мужи все рослые, мощные, – вспоминал Птолемей, – и не мудрено – вон, сколько бронзы на себе таскают. Строй держать умеют, но не слишком им дорожат, когда атакуют, вся их фаланга сразу рассыпается. Но бьются, как "бессмертные" Дария, будто в каждом по Аяксу сидит. Пока одного такого завалишь, семь потов сойдёт. Персы, сам знаешь, в единоборстве сильны. Если бы им такую броню, как у этих египтян, мы бы с ними долго возились. Мечи ещё у варваров жутковатые. Щиты крушат в лёгкую, а тупятся еле-еле. Сам посмотри. Вдвое тяжелее наших, махать устанешь. Верно говорили, в старые времена не люди – титаны были.

Александр слушал, внимал, мрачнел. Он не обманулся той лёгкостью, с которой сам одолел бестолковую толпу конных варваров, разбежавшихся от одного пинка. Оценив после битвы потери, расспросив Птолемея и прочих начальников, понял, сколь сильного противника встретил. Новый враг – не чета Дарию, царь все больше укреплялся в этой мысли. Но одновременно по жилам растекался огонь: вот он, его собственный Гектор.

Эвмен, раскрывая одну за другой восковые таблички, бесстрастно докладывал о состоянии дел. Количество воинов, гребцов, слуг, ремесленников и прочего люда прибившегося к армии. Число кораблей, лошадей. Запас продовольствия. Казна.

– Н-да... – только и смог вымолвить Парменион.

Александр посмотрел на него, потом встретился с озабоченными взглядами Гефестиона и Птолемея. Почти сто тысяч человек, из которых воинов менее половины, нужно чем-то кормить. Каждый день. Подвоза продовольствия из городов, оставшихся за спиной, больше не будет. Сидон, Библ и Арад слыхом не слыхивали про Александра.

Не будет новых воинов из Македонии и с мыса Тенар[120]. Четыре тысячи наёмников, которые прибыли в лагерь всего за несколько дней до События – последние эллины, пополнившие войско. Потери не восполнить.

На юге – грозный противник, это уже понятно всем. А на севере, востоке?

– Там царство хеттов. Оно расположено там же, где в нашем мире Каппадокия, – сказал Адар-Мелек, – ещё, припоминаю, было обширное царство Ханигальбад[121], где-то на месте Мидии. Оба – давние соперники Страны Реки.

– Насколько они сильны?

– Наверное, сильные. Фараоны много воевали с ними. Прости, царь, я мало знаю об этом. О столь древних временах больше знал Энил.

Царь задал ещё несколько вопросов, но ответы финикийцев его не удовлетворили. Он узнал, что летописи "пурпурных" повествуют о временах фараона Менхеперры, но из присутствующих их мало кто читал. Угодившие в одну лодку с македонянами высокородные хананеи, в юности, когда наставники и воспитатели внушали им почтение к деяниям предков, не слишком утруждали себя запоминанием жизнеописаний царей, кости которых давно рассыпались в прах. Зачем им, купцам, каждый из которых немножко воин и воинам, каждый из которых в большей степени купец, помнить содержание присыпанных пылью веков клинописных табличек? Более-менее внятно они могли рассказать о временах падения Ашшура, но не ранее.

Александр скрипнул зубами. Эвмен подумал, что надо обязательно расспросить Дракона и попенял сам себе, что не догадался поинтересоваться раньше о том, какие государства окружают Финикию сейчас.

Царь медленно обвёл взглядом присутствующих. Полководцы и советники, переглядывались и молчали. Парменион вздыхал: было видно, что он хочет высказаться, но не решается, опасается, что вновь не угодит Александру.

Царь видел страх на их лицах. Ещё недавно это зрелище казалось невозможным. Даже тогда, когда все огромное воинство Дария развернулось пред ними на правом берегу Пинара, в глазах македонян и эллинов светилась решимость и уверенность в своих силах. Александр не сомневался, что каждый воин в тот день готов был повторить на новый лад слова, ставшие притчей во языцех в эллинском мире: "македоняне не спрашивают, сколько их"[122]. Персов в два раза больше? Да хоть в три![123]

Но сейчас все иначе. Они слепы и глухи. Они бредут в тумане, не видя вокруг дальше, чем на расстояние вытянутой руки. За спиной пропасть, впереди неизвестность. До сих пор они верили каждому слову сына Филиппа, и он ни разу не подвёл их. Поверят ли сейчас, если он отдаст приказ продолжить поход?

А зачем его продолжать? Какова цель?

Месть за персидское нашествие? Сейчас в этом нет смысла.

Слава? На родине не споют о них песен. У них нет больше родины.

Добыча? Добыча хороша, когда с ней есть куда возвращаться, где ей можно вдосталь насладиться.

Сил хватит только на один единственный удар. Но ведь так уже было, идя в Азию, он сжёг все мосты. Конечно, в случае неудачи, он мог отступить, но не стал бы этого делать. При Гранике персы не увидели бы спины Александра. Победа или смерть. Все или ничего.

Тогда, в начале похода, казна была истощена. Баснословные деньги взяты в долг у храмов (больше всего вложился в небывалое предприятие богатый храм Аполлона Делосского). Длительная война невозможна. Всех сил – лишь на один удар. И этого оказалось достаточно, чтобы выбить у персов землю из-под ног.

Можно ли победить Египет одним ударом? Этот Египет? Можно ли войти дважды в одну реку?

Александр до боли в костяшках пальцев сжал подлокотники кресла. Он не слеп и не глух. Он не дурак. Это не персы.

А надо ли сражаться? Ведь ясно же – произошло недоразумение. Можно послать послов, решить дело миром. Тот египтянин до последнего пытался избежать кровопролития...

Допустим, будет мир. На каких условиях? Вернуть захваченный Тир? А дальше что? Куда идти?

"Я предлагаю тебе доход постоянный. Тебе, достойнейший, Менхеперра дарует двадцать хека золота, а твоим советникам и военачальникам по пять..."

Царь дёрнул щекой.

Ну, уж нет!

"Как невозможны меж львов и людей нерушимые клятвы,

Как меж волков и ягнят никогда не бывает согласья,

Друг против друга всегда только злое они замышляют.

Так и меж нас невозможна любовь; никаких договоров

Быть между нами не может, покуда один, распростёртый

Кровью своей не насытит Ареса, бойца-щитоносца.

Все добродетели вспомни: ты нынче особенно должен

Быть копьеборцем искусным и воином с духом бесстрашным.

Бегства тебе уже нет..."[124]

"Если мне будет угодно взять в жёны дочь Дария, он сам явится ко мне, дабы я оказал ему милость и честь этим браком! Никаких переговоров более! Пусть приходит. Пусть склонится передо мной..."

Это наказание за гордыню. Завистливы боги эллинов к славе смертных. Никаких переговоров... Теперь он сам оказался на месте Дария.

"Ты считаешь себя непобедимым? А не хотел бы ты встретиться с равным? Или с тем, кто... сильнее тебя?"

Ну что же... Пока никто из смертных не одолел его. Он примет вызов. В сущности, он не потерпел поражения, лишь наткнулся на препятствие. Такое уже было, когда дела на севере и юге вынудили его на год отложить выступление в Азию. Итак, препятствие. Стена. Если стену нельзя взять штурмом, начинают осаду. Умный полководец первым делом обезопасит свой лагерь от вылазок защитников, возведёт надёжный палисад. Вот и Александру нужен такой палисад. Нужен мир. Сейчас. А там...

"Так и меж нас невозможна любовь; никаких договоров..."

А там – посмотрим.

– Продолжение похода невозможно, – прозвучал в тишине голос Александра.

Вздох прокатился по залу.

– Противник силён, – царь вынужден был повысить голос, – но о подчинении ему не может быть и речи! Мы не уподобимся трусливым псам, поджимающим хвост при виде хозяина с палкой! Верно, никто из людей не мог победить вас, македоняне, эллины, лишь богам вышло по силам привести вас в смятение! Но и смертные одолевали богов! Вспомните Диомеда, от которого бежал сам Эниалий!

Полководцы заговорили все разом. Голоса, сначала не слишком уверенные, становились все громче. Александра хлопнул ладонью по столу, взывая к тишине.

– Урагану не свалить дуб, пока тот жив и крепко цепляется корнями. Нам нужны эти корни. Мы потеряли родину, но мы создадим её снова!

– Где, Александр? – выкрикнул Филота.

– Здесь, конечно, – ответил Кратер, – город великолепно укреплён. Подлатаем стену, любой зубы обломает!

– У египтян сильный флот, – возразил Парменион, – победа над несколькими кораблями встала дороговато. Наверняка варвары вернутся в куда больших силах. Шинбаал говорил, что их страна многолюдна и очень богата, а нам потери восполнить нечем.

– Оставаться в Тире нельзя, – согласно кивнул Гефестион, – они нас тут запрут. Продовольствия хватит всего на несколько дней.

– Вырвемся, – уверенно заявил Мелеагр, – на суше они нас не одолеют.

– Уверен? – прищурился Птолемей, – боюсь, будешь очень удивлён.

– Тир придётся оставить, – сказал Александр, сам удивляясь своим словам.

– И куда идти? – спросил Филота.

А действительно, куда?

Несколько эвменовых писцов, сидя вдоль стен, заносили ход совета на восковые таблички. С ними находился и начальник канцелярии. Незамеченный посреди всеобщего шума и гама, кардиец подошёл к царю и, склонившись к его уху, произнёс несколько слов. Царь посмотрел на него с недоумением, потом, вытянув шею, отыскал глазами Пнитагора.

Киприот, ни на кого не глядя, уперев взгляд в стол, нервно крутил пальцами монету.

– Какой смысл? – спросил Александр Эвмена.

– Видать такой же, какой нашёл для себя Энил.

– Надеялся, что там все, как и прежде?

– Такова натура людская, – ответил Эвмен.

Царь некоторое время не говорил ни слова, скользя взглядом по лицам финикийцев и старших командиров пнитагорова отряда. Потёр пальцами гладко выбритый подбородок. Посмотрел на Гефестиона, сидевшего по правую руку.

– А ведь это мысль...

– О чём ты, Александр?

Царь ответил не сразу. Перевёл взгляд на Птолемея, потом снова на Гефестиона.

– Кипр.

– Что?

Парменион, что-то рассеянно объяснявший Филоте, резко повернул голову к царю.

– Кипр, – повторил Александр.

– А ну тишины! – крикнул Парменион, пристав со своего места, – слушайте, что говорит царь!

Александр откинулся на спинку кресла.

– Чтобы прочно встать на ноги в этом мире, нам нужна передышка, место, где мы сможем выиграть время, прийти в себя, собраться с силами. Ни один из финикийских городов таковым местом быть не может. Но может Кипр.

– Верно, – закивал головой Парменион, – на Кипре нас будет сложно захватить врасплох.

– Воистину, царь, ты мудр! – воскликнул Пнитагор, который при первом же упоминании своей родины вскинул голову и теперь жадно внимал каждому слову Александра, – Кипр богат корабельным лесом и медью. Не найти места лучше!

– Но беден пастбищами и плодородной землёй, – возразил Адар-Мелек.

– Хлеб добыть нетрудно, – сказал Неарх, – остров лежит у торговых путей.

– Это там возле него идёт оживлённый торговый путь, – упрямо мотнул головой финикиец, – а здесь?

– Вспомни, царь, сказания о Миносе, о владыках Крита, – подал голос Каллисфен, – они от начала времён славились, как опытные мореходы, торговавшие со многими странами. В том числе и с Египтом.

– Да, я уже видел здесь, в Тире, купцов, обликом не схожих ни с египтянами, ни с финикийцами.

– А не кажется ли вам, – вновь заговорил Кратер, – что мы делим шкуру неубитого кабана? Вдруг и там сильное царство?

– Это несложно выяснить, – Александр посмотрел на Эвмена.

Тот не говоря ни слова, кивнул.

Стратеги воодушевились, обсасывая брошенную царём кость. Кто-то, не очень уверенно, предложил вернуться в Элладу. Идея не нашла поддержки, все понимали, что путь слишком долог и проходит по землям, теперь совершенно неведомым. Да и что там, в Элладе, хорошего? Мать с отцом не встретят.

А вот Кипр... Кипр – это совсем другое дело.

Лицо Александра просветлело, он отпустил с совета финикийцев, киприотов и всех невоенных, повелел привести пленённого царя Тира.

Через час, допросив Шинбаала, македоняне выяснили, что на Кипре властвуют сразу несколько царей. Самый значительный из них, Тиунеа, правит городом Алаши (так называли и сам остров).

– Насколько он силён? – спросил Парменион.

– Не слишком, – ответил Шинбаал, – он даже не вполне самостоятелен. Цитанта, царь хатти, приставил к нему своего наместника. И вообще на Алаши много поселений хатти.

– Значит, все прочие цари ещё слабее, – удовлетворённо отметил Александр.

Шинбаал явно хотел что-то ответить на это, но, сдержавшись, промолчал. Однако его первоначальный порыв не скрылся от глаз Эвмена.

– Полагаю, достойный Шинбаал, рассказал нам не все, – заметил кардиец.

– Если это так, не стоит запираться, – сказал Александр, сдвинув брови, – мы всё равно узнаем истину. Ты здесь не единственный, кто сможет нам её поведать.

Шинбаал вздохнул. Они правы. Его молчание бессмысленно.

– На Алаши так же есть торговые поселения выходцев с острова Кефтиу. И крупный, хорошо укреплённый порт Священной Земли, Пер-Маат.

Парменион крякнул. И здесь придётся столкнуться с этими... загорелыми. Александр, однако, не слишком огорчился.

– Всем готовиться к походу на Кипр, – распорядился царь, когда Шинбаала увели, – флот и войско выступит одновременно. Часть воинов посадим на корабли. Неарх, ты с опытными кормчими из местных, проведёшь разведку. Пнитагору я не доверяю. Я с войском дойду до Библа и стану ждать вашего возвращения. Оттуда начнём переправу. Возможно, встретим там нашего царственного друга, – царь злорадно усмехнулся.

Отдав приказы, Александр отпустил всех стратегов, кроме Пармениона, ближайших друзей и секретаря.

– С вами я хочу обсудить ещё одно дело, – сказал царь.

Через пять дней македоняне и их союзники покинули Тир, оставив за спиной разорённый Град-на-берегу. У горожан отобрали весь скот и дочиста выгребли амбары, отняли все оружие, какое смогли найти. Разграбили ремесленные мастерские, забирая в первую очередь инструменты. Многих мастеров насильно увели с собой. Не всех. Александра не интересовали ювелиры, ему были нужны кузнецы, кожемяки, плотники, каменщики.

Царь приказал воинам бросить ранее награбленное добро: дорогие тряпки, массивные золотые побрякушки, мешающие взвалить на плечи лишний мешок пшеницы, все то, что имело ценность там, но было совершенно бесполезно здесь. Никто не роптал.

Эвмен забрал с собой сотни папирусов, все, какие нашёл в дворцовой библиотеке. Нескольких знатных горожан взяли в заложники, не имея на них каких-то особенных видов, просто на всякий случай.

Над городом стоял вой и плач. Толстая пёстрая змея, набив своё брюхо всем, до чего смогла дотянуться, уползала прочь из разорённого гнезда.

Накануне отбыл Неарх с отрядом в тридцать кораблей. Чуть погодя, отправился остальной флот под командованием Никанора, среднего сына Пармениона. В авангарде войска Александр отправил Кратера с гипаспистами и Филоту с отрядом гетайров и фессалийцев. Им предстояло, двигаясь быстро, предупреждать возникновение очагов сопротивления финикийцев, реквизировать продовольствие. Следом город покинула основная часть армии, возглавляемая Парменионом.

Александр задержался. Всегда первый в наступлении, при отходе он желал быть последним.

Царь поднялся на пирс, у которого стоял единственный корабль, пентера "Орион", одна из самых больших во флоте. Здесь его ждал Птолемей.

– Ветер северный, Лагид, – сказал Александр, – нашим придётся на вёслах идти, зато тебе попутный.

– Может, ещё переменится, – предположил Птолемей.

– Нет, – ответил царь, – это боги подают знак. Сейчас многое зависит от тебя, если не все.

Александр вздохнул.

– Я бы хотел поехать сам... Завидую тебе. Увидишь страну чудес. Помни, ты должен узнать о них, как можно больше. Держи глаза и уши открытыми, а сердце холодным. Не повтори моей ошибки. Привези мир.

– Это будет непросто, – ответил Лагид, окинув взглядом недавно многолюдные, а ныне совсем опустевшие припортовые кварталы Града-на-берегу.

– Я знаю, – сказал Александр, – потому и посылаю тебя. Едва ли кто справится лучше. Ладно, будем прощаться.

Они сцепили предплечья в рукопожатии. Птолемей развернулся и поднялся по сходням на борт "Ориона". Моряки отдали причальные концы, оттолкнулись шестами и пентера, которую на буксире тянула маленькая десятивёсельная эпактида, начала неспешно разворачиваться.

Александр пригладил растрепавшиеся на ветру волосы, выгоревшие под финикийским солнцем добела, надел берет-каусию.

– Будь здоров, Лагид! – крикнул стоящий рядом с царём Гефестион.

Царский телохранитель Селевк, сопровождавший Александра со щитом, ударил по начищенной бронзе ножнами меча.

– Удачного плаванья!

Пентера отошла от пирса и кормчий отпустил эпактиду. Зазвучали команды келевста. Гребцы вытащили из чрева "Ориона" весла и опустили их на воду.

– Р-раз! – слитный рывок гребцов заставил вздрогнуть огромный корабль.

Лагид, стоявший на корме, поднял руку в прощании.

– Привези мир, Птолемей! – крикнул Александр.

Конец первой книги