Реквием машине времени

Верстовой столб 1. ПОЕДИНОК НЕ ПО ПРАВИЛАМ

Путь близился к концу. Анастасия рассчитала все точно — и аллюр коней, и переходы, и ночлеги. Недолгий, но нешуточный опыт путешествий сказался — Лик Великого Бре еще ослепительно сиял высоко над горизонтом, и багровая Луна еще не всплыла, невесомая и загадочная, не поднялась из-за Края Земли, а черепичные крыши башен Тома уже показались впереди, и Пять Звезд на шпиле храма сверкали ясным золотом. Дорога, плавно изгибаясь вправо, скрывалась в высоких распахнутых воротах, чтобы растечься там на десятки улиц и переулочков, уйти в тупики, как уходит в песок вода. Желтые поля простирались по обе стороны дороги — Том славился своими благодатными нивами и хлеботорговлей на всю Счастливую Империю. Шесть подков Росинанта мерно ударяли оземь, клубилась пыль, вороной гигант легко нес хозяйку, ножны меча, кожаные с серебряной оковкой, позванивали о стремя, мир был безоблачен, чист и свеж, и Анастасия вопреки всем печалям последних дней вдруг окунулась в щемящую радость — оттого, что мир именно таков, что она молода и красива, что на свете есть рыцари и она по праву к ним принадлежит. Она мотнула головой, чтобы разметались волосы, рванула золотую с рубинами застежку, распахнув алую рубаху на груди, озорно свистнула и пустила Росинанта галопом. Желто-палевые близнецы Бой и Горн, обрадованные резкой сменой монотонного аллюра, с лаем припустили вслед, Далеко обогнали, вернулись, заметались вокруг, подпрыгивая и ловко уворачиваясь от копыт. Росинант надменно косил на них лиловым глазом, Анастасия неслась вскачь, золотые волосы бились по ветру, стелился за спиной синий плащ с бельм единорогом, щеки пылали, и не стало печалей, не было тревог, все растворялось в ритмичном гуле галопа, и Анастасии даже показалось на миг, что она счастлива, что скачка навстречу ветру будет продолжаться вечно.

Потом она натянула широкие, шитые золотой канителью повода, и Росинант взбороздил копытами землю, взмахнул в воздухе передними ногами. Анастасия оглянулась, смеясь, дунула, отбрасывая с разгоряченного лица пушистые пряди. Ольга скакала к ней, следом на чембуре поспешал заводной конь, звеня объемистым вьюком с доспехами и припасами.

Анастасия мимоходом подумала, что с Ольгой ей повезло. Оруженосец должен быть для рыцаря почти сестрой, он не просто спутник рыцаря и слуга. Бывает, и жизнь твоя зависит от оруженосца. И не так уж редко. Правда, у самой Анастасии, к счастью, не выпадало пока что случая получить тому подтверждение, но все равно, с Ольгой ей повезло (а все Ольгины странности делу не помеха, наедине с собой можно сознаться, что Анастасия тоже не без греха). Жаль будет расставаться по истечении положенного срока. В утешение можно вспомнить, что девочка получит золотые рыцарские шпоры еще не скоро. Через год самое малое.

Бой и Горн подскакивали на шести лапах, как мячики. Разрумянившаяся Ольга осадила коня.

— Ну вот мы и у цели, хвала Великому Бре, — сказала Анастасия. — И путь наш лежит к «Золотому Медведю».

— Слушай, а что такое медведь? В нашем княжестве я про него не слышала.

— Легендарное чудище, — авторитетно сказала Анастасия. — Крылатое такое, с двумя головами. Оно налетает и похищает прекрасных юношей, а рыцари их потом освобождают. Говорят, когда-то оно во множестве водилось. Потом пропало.

Она погрустнела чуточку — потому что Оленька, оруженосец верный, чернокудрый и черноглазый, не имела еще золотых шпор, зато носила на плече сине-красную ленту цветов своего Прекрасного Юноши. Сине-красная лента на левом плече, надежно приколотая золотой булавкой. Пусть даже ходят слухи, что с обеих сторон нет никакой любви, и дело, как сплошь и рядом случается, в непреклонных матерях, ради сложных политических расчетов обручивших детей еще до их рождения. Все равно. У Анастасии нет ленты. А рыцарь без Прекрасного Юноши, в чью честь, согласно старинным канонам, совершаются подвиги и звенят клинки на поединках, — это, если честно, полрыцаря. Так, половиночка. А битвы и победы над чудовищами — полславы. Особенно, если вдобавок пополз шепоток, что Анастасия — мужественный рыцарь…

Анастасия сердито прикусила губу. Возвращалась душевная непогода.

— Тень набежала на твое чело, — сказала Ольга шутливо, но тут же поняла что-то и опустила глаза. — Ничего, на Обедню соберется весь Том, и, как знать…

— Да ладно, — отмахнулась Анастасия. — Вперед!

И вскоре тень зубчатых каменных стен упала на кавалькаду. Двое стражников, как полагалось по древнему ритуалу, встали в пустых воротах, загородили, скрестив начищенные до жаркого блеска ажурные лезвия алебард, и сероглазая с серебряной бляхой начальника стражи спросила, едва скрывая скуку, как спрашивала тысячу раз на дню:

— Не враги ли вы Великого Бре? Не еретики ли? Не диссиденты ли? Не вкушали ли кукурузы?

— Мы верные слуги Великого Бре, Пяти Путеводных Звезд, Сияющего Лика, — ответила Анастасия, строго соблюдая ритуал. — Никогда не давали приюта еретику, не оскверняли свой взгляд видом диссидента, а уст — мерзким вкусом кукурузы. Я — княжна Анастасия с отрогов Улу-Хем, из рода Вторых Секретарей. Все разумные и неразумные живые существа, каких ты видишь перед собой, — со мной.

— Да ниспошлет Великий Бре разумным и неразумным Светлое Завтра!

— Аминь!

Алебарды раздвинулись, и Анастасия тронула коленями теплые конские бока. Копыта затопотали по брусчатке — богатый город Том, Хозяин Житниц, мог себе позволить мощеные улицы. А в остальном он был, как прочие города — высокие узкие дома с резными ставнями, Пять Звезд над каждой дверью (медные у горожан среднего достатка, золоченые у тех, кто побогаче, из чистого золота у дворян и особо тщеславных богатеев), чистенькие тротуары и прохожие обычные — вот мускулистая кузнец в прожженном фартуке, вот голосистая пирожник в белых штанах и рубахе цвета муки, с лотком на шее, полным румяных пирогов, вот осанистая купец с золотой четырехугольной гривной на шее.

На Анастасию с Ольгой особого внимания не обращали — рыцарей к Обедне съехалось изрядно, и они примелькались.

— Пирога хочется… — совсем по-детски вздохнула Ольга. — Давай купим?

— Оруженосец на улице лопать не должен, — наставительно сказала Анастасия. — Забыла?

— А хочется…

— Капризная ты у меня, Олька, как мужик, — бросила Анастасия рассеянно.

— Смотри, смотри! Вон тот, рыженький, весьма даже ничего!

Анастасия повернула голову так, чтобы движение выглядело небрежным, проследила за взглядом верного оруженосца. Рыженький с завитой бородой и в самом деле был ничего, но чересчур крикливые наряды его и спутников, обилие дешевых перстеньков на руках с головой выдавали их занятие.

— Олька, это ж публичные мужчины, — сказала Анастасия, наморщив нос. — Я против смазливых слуг ничего не имею, дело житейское, рыцарю не возбраняется, но с этими…

— Уж и посмотреть нельзя. Говорят, другие рыцари…

— Вот когда получишь шпоры, прижимай кого угодно, хоть этих. А пока ты у меня в оруженосцах…

— Поняла. Молчу.

— То-то. Нам вот сюда, где калач над лавкой, потом налево.

Они остановили коней. Вывеска «Золотого Медведя» была искусной работы и впечатляла — на синем фоне, символизирующем поднебесные выси, летел золотой двуглавый медведь — пасти щерились, мощные крылья распростерты во всю доску. В лапах он нес прекрасного юношу в ярком наряде, но в левом углу, как знак грядущего скорого возмездия, изображен крохотный рыцарь, скачущая вдогонку. Анастасия вновь ощутила мимолетный сердечный укол.

Служанки выбежали к ним, повели коней в стойла, псов на псарню, потащили наверх вьюк с доспехами и одеждой. Дебелая трактирщик кланялась в дверях, по обычаю всех трактирщиков расхваливала свое заведение в голос и с чувством, особенно упирая на то, что еще матушка Анастасии, светлая княгиня, частенько проводила здесь не худшие дни своей жизни.

Анастасия глянула поверх ее широкого плеча. Там стоял слуга и зарумянился, поймав ее взгляд. Как раз в ее вкусе — волосы золотые, как у нее, глаза синие, как у нее. Это Ольке все равно, какого цвета глаза и волосы, кидается на любую стройную фигурку, а вот Анастасия — нет, таков уж ее вкус — чтобы глаза и волосы мужчины были того же цвета, что у нее. Ну, и фигурка, понятно.

А посему Анастасия, когда входили следом за дебелой трактирщиком, подтолкнула Ольгу локтем и шепнула:

— Чур, мой!

— Ну вот, вечно ты вперед успеваешь…

— Станешь рыцарем, отведешь душу, — безжалостно ответила Анастасия.

К лестнице на второй этаж нужно было пройти через огромный зал — с камином, сложенным из громадных камней, гербами на стенах, закопченными потолочными балками. Гомон там стоял неописуемый — полным-полно рыцарей. Анастасия ощутила вдруг, как укол концом копья, чей-то злой, ненавидящий взгляд и поняла, что без стычки не обойдется. Ну и пусть, когда это мы уклонялись?

Слуга ойкнул на лестнице — Олька его все-таки ущипнула, улучив момент. Анастасия на сей раз промолчала — пытаясь сообразить, кто мог на нее так зло пялиться. Знакомых лиц в зале хватало, а враги у нее имелись в немалом количестве, это уж как водится… Или на сей раз какие-то хитросплетения родовой вражды, до поры неизвестные? Иногда и такое бывает.

У двери своей комнаты (Олька покладисто исчезла в своей) Анастасия так многозначительно глянула на красавчика слугу, что того бросило в краску, до ушей побагровел. Потом попросила перед тушением огней принести ей квасу и не сомневалась, пожав значительно его тонкие пальчики, — принесет. Затворила за собой дверь, задвинула кованую щеколду. Переодевание с дороги — дело ответственное, почти ритуал, новоприбывшему рыцарю следует достойно войти в зал, где уже собралось множество дворян, любая небрежность в наряде будет подмечена.

Ванна. Вместо дорожных брюк — синие джинсы, дозволенные только дворянам, безукоризненно сшитые ремесленниками в материнском замке. Рубашка — красная же, только с сапфировыми застежками; Вместо грубых дорожных сапог — мягкие красные (но кинжал Анастасия, понятно, сунула за голенище). Черный пояс с золотыми геральдическими серпами-и-молотами. Меч на пояс, конечно. В последнее время некоторые рыцари переняли у мужчин моду носить перстни, но Анастасия этому глупому поветрию следовать не собиралась — если честно, еще и оттого, что и так поползли слухи, приписывающие ей мужественность. Зато серьги с бриллиантами и золотая цепь на шее — это по-рыцарски, кто упрекнет? Анастасия глянула в зеркало и осталась собой довольна. Вот если бы она могла еще пришпилить к плечу цвета Прекрасного Юноши… Ладно, перемелется… И вообще зеркало врет, это отражение взгрустнуло, живя самостоятельной жизнью там, у себя, в таинственном Зазеркалье, а хозяйка отражения ни при чем…

Отражение взгрустнуло. А рыцарь Анастасия, княжна отрогов Улу-Хем, степенно спускается по лестнице в зал, и голова ее поднята гордо, и на лице довольство жизнью читается явственно даже для неграмотного.

Звенели кубки. Звенел женственный рыцарский хохот. Звенели монеты за теми столами, где играли в кости. Шмыгали с подносами стройные юноши. В углу с воодушевлением горланили древнюю боевую песню рыцарей Носиба.

Анастасия прошла по залу, приветствуя знакомых, уселась за стол. Задумчиво поднесла к губам кубок, отпила. Чисто машинально шлепнула по заду пробегавшего слугу. Удивиться, отчего соседние столы притихли вдруг, не успела — резкий, неприятный голос тут же поставил все на свои места:

— Катерина, пусть меня утащит Гологоловый Хру, если среди нас нет переодетых мальчиков!

Анастасия обернулась — медленно, не роняя достоинства. Так и есть. Двое за соседним столом громко переговаривались, не обращая будто бы на нее внимания:

— Ну да, рыцарская одежда еще не делает мальчика рыцарем.

— Хоть он колец и не надел.

— А вот серьги не забыл…

— И уши у него распухли — только что проколол, бедняжка, непривычен к женским украшениям…

— И меч, как у рыцаря, с гербом, посмотри…

— И единорог в гербе, надо же…

Теперь у Анастасии были законные основания для ссоры. Единорог на ножнах меча был гербом, принадлежавшим лишь их роду. И оскорбление его было оскорблением всего рода, вкупе с поколениями славных предков. Все же она медлила, приглядываясь. Эти рыцари, как и их гербы, Анастасии были незнакомы. Рослые рыцари, женственные — мускулы так и играют.

— Кого вы назвали мужчиной, благородные рыцари? — спросила Анастасия громко.

— Того, кто мужчина наверняка и есть, тоненький такой, стройненький. — Катерина смотрела теперь ей в глаза. — Хоть и прицепил на меч единорога…

— От диссидентов слышу, — сказала Анастасия. Увидев, как их лица вспыхнули от гнева, щедро плеснула масла в огонь, закончив страшным оскорблением, которого не стерпел бы никто: — Сдается мне, такие вот и спят с Косматым Тро.

И тут же вскочила, отпрыгивая назад, ногой отшвырнув табурет, — перед самым ее лицом сверкнули два длинных меча. Тишина расходилась по залу, как круги от брошенного в воду камня, и этим камнем был ее стол. Анастасия молниеносно выхватила меч, чуть повела острием вправо-влево. Лицо Катерины ей доверия не внушало — такие способны на любое нарушение кодексов поединка, самое беззастенчивое. Впрочем, не выйдет — слишком много здесь рыцарей, чтобы Катерина рискнула нарушить кодексы. Жаль, что нет Ольги — увы, оруженосцы не смеют сидеть за одним столом с рыцарями и уж тем более вмешиваться в их споры…

— Благородные рыцари, вы все свидетели, — громко сказала Анастасия. Не сводя глаз с противников, нагнулась, левой рукой выхватила из-за голенища кинжал. — Милорды, прошу свободного места и напарника для боя.

Теперь все зависело от того, куда повернет общественное мнение, — вообще-то ситуацию можно было истолковать двояко… Если присутствующие не согласятся, что первой начала Катерина, Анастасии придется драться сразу с двумя. Но нет, все в порядке — рядом с Анастасией встала светловолосая девушка в белой рубашке с желтыми рукавами, ее меч скрестился с клинком подруги Катерины. Понеслось. Столы во мгновение ока были растащены к стенам, и рыцари взобрались на них, вскрикивая без особого воодушевления — все понимали, что предстояла заурядная схватка до первой крови.

Анастасия рубилась хладнокровно. Не впервые. Она уже прикинула, куда ткнет острием — в правую руку, повыше локтя. И первая кровь будет, и меч эта нахалка не сможет держать пару недель самое малое.

Нехорошую странность происходящего Анастасия поняла быстро, сообразила, что удары Катерины сыплются сплошь рубящие в шею, в голову. А единственный колющий шел в сердце. Первая кровь Катерину никак не устраивала. И действовала она весьма коварно — со стороны ее никак не могли заподозрить в рубке насмерть. Анастасия могла поклясться чем угодно, что герб Катерины ей абсолютно незнаком. Полузабытая родовая месть? Но о таком положено объявлять сразу… Тогда? Снова целит в голову! И опять!

Теперь Анастасия не сомневалась — перед ней весьма искусные в своем ремесле наемные убийцы. Метод испытанный — колющие удары на первую кровь убийца наносит намеренно неуклюже, зная, что они будут отбиты, а в смертельные вкладывает все умение. При надлежащей сноровке можно все сделать так, что никто ничего и не заподозрит, а убийца рано или поздно добьется своего. Случайность. Поединок есть поединок. У Катерины эта сноровка безусловно была. А у Анастасии — нет. Она умела драться либо насмерть, либо на первую кровь. Что-то одно. И если она сейчас начнет отражать серьезные удары всерьез, все рыцари решат, что начала рубиться насмерть как раз Анастасия — и ей согласно кодексу предстоит в случае смерти Катерины драться с большинством здесь присутствующих. Конечно, кто-то из знакомых вступится за нее, но все равно катавасия будет та еще. Так что же делать? Подруга Катерины уже вышла из боя — стоит у стены, зажав кровоточащее запястье. Ситуация нелепейшая — Анастасии предстоит из кожи вон вылезти, чтобы оцарапать противника, который твердо намерен ее убить…

Не парируя удар, она уклонилась, ушла. И снова. И еще раз. Звон и лязг мечей, острое мелькание клинков. Бой. Анастасия краем глаза заметила чье-то удивленное лицо — неужели начинают догадываться и понимать? Что же делать?

А вот что — нужно обернуть против Катерины ее же женственность, то есть силу. Катерина выше, массивнее, а она, Анастасия, наверняка проворнее. Уклоняться. Уходить. Изматывать. Затягивать. Вот так — пируэт на каблуке. И еще. Этот удар парируем, от двух уходим… Пусть дылда злится, недоумевает, уже злится, уже, сейчас откроется… Держи!

Колющий удар по всем правилам фехтовального искусства и непогрешимого кодекса. И темное пятно на голубом рукаве, кровь на запястье противника. И ненавидящие глаза.

Анастасия, тяжело отдуваясь, выпрямилась и отсалютовала мечом:

— Конец, милорды!

И тут же упруго выгнулась в сторону, взмахнув мечом, почти не рассуждая. И успела отбить лезвием, держа его плашмя, короткий кинжал — дружескую любезность от подруги Катерины, неслыханное нарушение кодекса поединков. Нарушительницу уже держали несколько рук, но дело не кончено, что-то нехорошее затевалось — Катерина перебросила меч в левую руку и готова драться, два-три рыцаря явно собираются принять ее сторону, а другие готовы им помешать. Там и сям, в разных углах сверкнули клинки, вот-вот наметятся враждующие пары, вот-вот завяжется нешуточная кутерьма…

— Спокойно, милорды! Первый, кто начнет…

Обнаженные клинки растерянно опускались, а иные так и не покинули ножен. На середину зала вышла с обнаженным мечом Сандра из долины Мину — седые пряди в волосах, суровое женственное лицо пожилого рыцаря, — один из лучших мечей Счастливой Империи и неустанная блюстительница кодекса чести. Гомон стих мгновенно.

— Что-то сдается мне, не похоже все это на честный поединок. Никак не похоже. — Она глянула на подругу Катерины так, что попятилась не только та, но и оказавшиеся рядом. — У вас что, родовая вражда?

— Нет, — хмуро выдавила подруга Катерины.

— Тогда почему? Ты что, не знаешь, что за такие выходки придется предстать перед городским советом рыцарей?

— Знаю, — процедила та сквозь зубы.

— Тогда?

— Я отвечу, — шагнула вперед Катерина. — Потому что такие вместе с их оруженосцами, такие вот мужественные тростиночки, позорят рыцарское сословие!

— Основания? — ледяным тоном спросила Сандра, — Ну же, основания? Рыцарь — это человек из благородного рода, который удостоен золотых шпор и соблюдает кодекс. Редко, крайне редко, но случалось даже, что среди рыцарей оказывались, как это ни покажется нам удивительно, мужчины — потому что по капризу природы уродились женственными и обладали достаточной силой, дабы носить доспехи и владеть мечом. Имя им — амазонки. Как видим, даже мужчины, существа исконно слабого пола, могли быть рыцарями. Почему же чье-то телосложение вызывает такую злобу?

— Потому что она еще и чернокнижник!

— Ложь и клевета, — сказала Анастасия. — Через мои руки прошло исключительно то, что несло на себе Печать Благонадежности жрецов Великого Бре. Старые рукописи нужны мне, чтобы…

Презрительные усмешки Катерины и ее подруги переполнили чашу. Хандра последних дней, недовольство собой, сегодняшняя стычка — все сплелось в безоглядную ярость. Анастасия шагнула вперед. Вытянула руку. Ткнула острием кинжала в мякоть указательного пальца и провела пальцем по лезвию меча, оставив на зеркально блестевшей стали размытую алую полоску. Подняла меч перед собой, эфесом к потолку, острием к полу. Настала гробовая тишина — в уважение к Клятве Железа и Крови, — и в этой невероятной тишине Анастасия произнесла звонко, решительно, чеканя каждое слово:

— Я, Анастасия, княжна отрогов Улу-Хем, средняя дочь из рода Вторых Секретарей, клянусь железом и кровью, что совершу подвиг, какого прежде не свершал никто. Клянусь достигнуть Закатного Моря, где тонет к ночи Лик Великого Бре. Достигнуть или умереть! Легенды гласят, что вода Закатного Моря солона. Я попробую эту воду!

Равнодушных не было. Даже у врагов глаза стали круглыми от почтительного страха. Сама Анастасия ощущала пьянящую легкость души и тела — ну вот и решилась наконец, теперь сожжены все мосты, отрезаны все пути назад. Отказаться от клятвы — навсегда вычеркнуть себя из рыцарского сословия. Значит, пора. Таково предназначение — странствовать на закат, вслед за клонящимся к горизонту Ликом Великого Бре.

— Что ж, все мы слышали клятву, — задумчиво сказала Сандра. — Возвращайтесь к веселому пиру, рыцари. Желаю удачи, Анастасия, и да хранит тебя Великий Бре.

И все вернулось на круги своя. Потащили на место столы, зажигали светильники — за окном сгущался серый сумрак. Шмыгали слуги, затирая винные пятна, убирая черепки и неся полные кувшины. Зазвенели кубки. И посреди веселого гомона Сандра тихонько шепнула на ухо Анастасии:

— Еще поговорим. Ночью лучше всего. Сегодня не смогу, завтра…

Анастасия недоумевающе вскинула глаза, но Сандра уже уходила, гордо подняв седеющую голову, и перед ней почтительно расступались юные рыцари. Анастасия тоже пошла к выходу — никого не хотелось видеть, даже друзей. Ее уже не было здесь, посреди коловращения бурной, но устоявшейся до пресноты жизни, где любой прибой, любые волны в конце концов разбивались о незыблемые берега, где у всякой бури были границы, те же обрывистые берега, гасившие бурю, как проливной дождь заливает костер. Пусть на душу ляжет несмываемый грех гордыни, но Анастасия больше не могла метаться среди этих берегов, от одного к другому, от правого к левому и обратно, среди этих стен метаться перепуганной птицей, сглупа влетевшей в тесную комнату. Нужно найти распахнутое окно и вылететь в него, иначе…

Она поднималась по лестнице, ножны меча глухо стукали о балясины перил, и лестница казалась ей бесконечной, как тоска. Кончилась наконец лестница. Тоска не кончалась.

Давешний юноша попался навстречу. Анастасия устало улыбнулась, обняла его, притянула и шепнула в зарумянившееся ушко:

— Пойдем, малыш?

…Она выскользнула из постели, натянула джинсы и тихонько прошла в темно-алом лунном свете к распахнутому окну, присела на широкий подоконник.

Сегодня было полнолуние. Луна висела над крышами, багровая, как всегда, огромная — добрая сажень в поперечнике — вся в темных пятнах, бледно-алых кольцах и полосах. Острая крыша соседнего дома черным наконечником копья четко рисовалась на фоне багрового диска. Говорили, что в незапамятные времена Луна была меньше и другого цвета. Говорили, что раньше ее не было вовсе. Говорили, что на ней живут такие же люди, только выше ростом и щуплее. Говорили, что туда улетела на огненном драконе знаменитая Елена, рыцарь Бурого Ястреба, и этим объясняется ее загадочное исчезновение. Говорили, что там живут не люди, а ведьмы, колдуны и чудовища. Говорили, что есть заклятья, позволявшие увидеть Луну вовсе уж огромной. Говорили…

Дедушкины сказки, легенды, потаенные проповеди еретиков — мало, мало! И абсолютно недостоверно! Временами Анастасия готова была продать душу Гологоловому Хру — в обмен на Знания. Потому что в ее мире не было Знания — одни побасенки. Раздобыть бы что-нибудь, что существовало до Мрака! Ведь должно же было что-то существовать до Мрака. Не зря Копатели…

Анастасия поежилась от нахлынувших мыслей, насквозь еретических. И стало страшно — вдруг Гологоловый Хру почует ее мысли и придет? Как он выглядит? И что он сделает с ее душой? А вдруг ее душа уже давно погублена связью с Копателями?

Над крышами показалась Плывущая Звезда, первая из десятка. Проплыла справа налево над багровым диском Луны, на расстоянии не менее двух лунных диаметров от него — ну, конечно, первая из десяти. Пути всех десяти Анастасия знала наизусть и никогда бы не спутала одну с другой. Голубая, яркая звезда, гораздо больше и красивее Неподвижных Звезд, в основном белых и маленьких. Почему десятки и сотни Неподвижных Звезд остаются на своих местах, перемещаясь незначительно и незаметно для глаза, а Десять Плывущих в сравнении с ними прямо-таки мчатся по ночному небосклону? И куда деваются уплывшие за горизонт облака? И если небо в самом деле хрустальное, откуда там берется дождь?

Пора было остановиться. Бесконечные «почему» были форменным падением в бездну, бесконечным падением и оттого еще более грозным. «Ну вот и стала бы ученым», — сердито говорил когда-то дедушка, рассерженный ее бесконечными «почему».

Ученые? Анастасию они от себя в свое время отвратили напрочь. Потому что не знали ровным счетом ничего — ни монахи-ученые, ни светские. Многочасовые споры до хрипоты о значении какого-нибудь третьестепенного понятия; кропотливые расчеты движения звезд, замкнутые на самих себя, гонка по кругу; бесконечные диспуты о том, какую из букв алфавита Великий Бре придумал раньше, какую потом. Б-р-р! Кровь замерзает! А кровь у Анастасии была горячая, что с грустью отмечали учителя, предрекая ей не самое лучшее будущее, сплетенное из одних безумств и безрассудств. И оказались правы, в общем. Золотые шпоры заслужила быстрее других, участвовала в турнирах и междоусобных войнах княжеств, зверей убивала — но все равно, Бре весть почему, осталась несерьезным рыцарем-шалопаем — как в глазах окружающих, так и в собственных. А теперь еще и клятва… Мать женственно промолчит, стиснув зубы, и все поймет. А вот отец — слез будет… И ведь самой страшно до ужаса, но что поделать? Решилась наконец…

Она смотрела на спящий город так, словно там в переплетениях темных улочек таилась сама Истина, правдивое, неподдельное Знание. Но ничего такого, понятно, не было за распахнутым окном — только багровая ночная полутьма, спящие под острыми крышами люди всех сословий да изредка — дремотно пришаркивающие шаги ночного дозора.

Верстовой столб 2. ПРАЗДНЕСТВО ПО ВСЕМ ПРАВИЛАМ

Красавчика-слугу Анастасия вежливо выпроводила поутру, сунув в руку два золотых. Верная Ольга хитро и неискусно отводила глаза — значит, и у нее была своя тайна. Анастасия мимоходом щелкнула ее по носу, они быстренько позавтракали, накинули плащи: Анастасия — родовой синий с белым единорогом, Ольга, как и полагалось оруженосцу — фиолетовый без герба; надели на шеи церемониальные золотые цепи с Пятью Звездами, выложенными сапфирами. Прицепили мечи в парадных ножнах со множеством золотых накладок. Анастасия, поставив ногу на табурет, поправляла золотую шпору. Покосилась на Ольгу.

Ольга почему-то жарко покраснела.

Они вышли на улицу. Народу там было — не сосчитать, и все, понятно, принаряженные в праздничное, поспешали в одном направлении — к храму. Засвистала флейта, ударили медные тарелки, и Анастасия оглянулась. Четко печатая шаг, по четыре в ряд посреди мостовой шагали Красные Дьяволята, личная гвардия Серого Кардинала — алые камзолы с черными языками пламени на груди и на рукавах, алые береты с оранжевыми перьями, желтые брюки. Девушки были как на подбор — рослые и женственные. Глаза у Анастасии нехорошо сузились — драться с офицерами гвардии ей приходилось (Ольга, понятно, могла пока что драться только с сержантами и рядовыми, о чем ужасно сожалела.) Гремела древняя боевая песня.

— Ходить-то они умеют, — сказала Анастасия. — А вот… Она охнула, осеклась, вгляделась пристальнее. Нет, никаких сомнений. Рядом с очередной двадцаткой Дьяволят браво маршировала вчерашняя напарница Катерины — в форме на сей раз, с золотыми сержантскими факелами на рукаве. А запястье аккуратно перевязано. Анастасию она не заметила — чересчур уж старалась показать свое искусство маршировки.

Анастасия подтолкнула Ольгу и показала ей глазами:

— Вот эта, я тебе говорила.

— А вторая, Катерина эта самая?

— Ее не видно. Может, уже прошла.

— С сержантами мне драться можно… — мечтательно сказала Ольга.

— Олька!

— А я — ничего. Они ж сплошь и рядом сами, чисто случайно нарываются…

— Тихо! — урезонила Анастасия. — Все-таки сегодня такой день.

К храму, Собору Пяти Звезд, они подошли молча. Собор был выше и огромнее всех прочих зданий города — даже взметнувшиеся справа над крышами зубчатые темно-красные башни были, понятно, пониже. У входа Анастасия, как полагалось, трижды оттолкнула от себя выставленной ладонью что-то невидимое — влево, вправо и вперед (так это со стороны какому-нибудь дикому язычнику показалось бы, а в святой истинной вере означало, что верующий отвергает всех трех главных врагов человечества, побежденных и проклятых Великим Бре).

Несмотря на все свои потаенные сомнения, многие из коих то ли опасно граничили с ересью, то ли ересью чистейшей воды и были, Анастасия ощутила робость и душевную приподнятость — все же это был Собор. Огромный зал, где стены сверху донизу украшены яркой искусной мозаикой, изображавшей свершения и победы Великого Бре. Десятки лампад светились под мозаикой, а впереди, напротив входа, сверкал золотой диск со множеством лучей — Лик Великого Бре. И под ним уже стояли лицами к пастве двенадцать почтенных жрецов — Почетный Президиум — в ниспадающих белых одеждах. Седые волосы перехвачены золотыми обручами с маленькой копией Лика Великого Бре, на груди каждого — Пять Золотых Звезд. Так были одеты одиннадцать. А вот двенадцатый — вернее, третий, если считать слева, и десятый, если считать справа, — выглядел совсем иначе. На нем мешком висел серый балахон с опущенным на глаза капюшоном — только глаза посверкивали в прорезях да кончики пальцев высовывались из широких рукавов. Как повелось с незапамятных времен, так и должен был выглядеть Серый Кардинал — один из двенадцати жрецов, отвечавший за душевную чистоту и незамутненность помыслов паствы.

Анастасии, вместе с другими равньми ей по сословию стоявшей в первом ряду, показалось вдруг, что взгляд Серого Кардинала встретился с ее взглядом, и по ее телу прошла дрожь — но это не страх перед всесильным жрецом, здесь что-то совершенно иное…

Первый Жрец вышла на возвышение перед неподвижной шеренгой остальных одиннадцати и, пытливо всматриваясь в лица паствы, нараспев произнесла ритуальный вопрос:

— Есть ли среди вас те, кто считают, что Почетный Президиум недостоен?

Молчание.

— Есть ли среди вас еретики, диссиденты и вкушавшие кукурузу? Изыдите, таковые!

Молчание. Все стоят неподвижно.

— Тогда разрешите же мне, о приверженцы святой истинной веры, передать вам теплый отеческий привет от Пяти Звезд, Ослепительного Лика, Великого Бре!

Пламя лампад колыхнулось — паства, как полагалось, молотила в ладоши, ожесточенно, самозабвенно, исступленно, вкладывая всю силу (единственной ложкой дегтя Обедни было то, что потом ладони долго побаливали и ныли, даже распухали ощутимо). Гром рукоплесканий шквалом метался по Собору, не находя выхода. И Первый Жрец, и остальные Старейшие тоже старались изо всех сил — кроме, вдруг сообразила Анастасия, Серого Кардинала. Не то чтобы Кардинал не проявляла истовости, нет, но она словно боялась причинить себе боль, словно она… Широкие серые рукава сползли к локтям, и на запястье белеет повязка…

У Анастасии перехватило дыхание. Она узнала руки Серого Кардинала — руки Катерины!

Вот так так! Анастасию угораздило схватиться с самим Серым Кардиналом Тома — вообще-то Кардиналом можно стать в любом возрасте, среди них как раз редки старцы, такая уж должность. Но откуда эта вчерашняя злоба? Что Анастасия ей сделала и чем обидела? Н-да, узелок…

Аплодисменты смолкли, и глас Первого Жреца плыл над паствой, смешиваясь с волнами благовонного ладана:

— Вначале был Мрак, в коем смешались земля и небо, воды и скалы, ничего, кроме Мрака, и владел им недостойный владыка Зловещий Ро. Долго так длилось, дольше, чем под ветром разрушаются скалы, дольше, чем существуют Луна и Неподвижные Звезды. Но вот сквозь Мрак пробилось сияние — дочери и сыны мои, то сияли Пять Звезд, Созвездие Святой Истинной Веры, Великий Бре. И рассеял он Мрак, и Пять Звезд превратились в Лик Великого Бре, каждоутренне встающий из Рассветного Океана и каждовечерне тонущий в Закатном Море, чтобы вновь неисповедимым образом очутиться в Рассветном Океане. И отделил Великий Бре воды от суши, сделав воду мокрой, землю плоской. И была вначале земля малая, а потом стала огромна. И населил Великий Бре в неизреченной милости своей землю людьми и животными, служащими людям. А чтобы не забыли люди о гневе божественном, который может в любой миг излиться на отступников, создал Великий Бре чудовищ и диких зверей людовредительных. И возжег он белые неподвижные звезды, отправил по небу в вечное странствие звезды плывущие, а ночного освещения ради возжег багровую Луну. Велико было стремление сил зла помешать Великому Бре творить скалы и воды, людей и звезды. Но разбил Великий Бре сатанинские полки. И явился черный демон, Стеклянноглазый Тро, смуту несущий, — но поборол его Великий Бре силою мысли. И явилась Блудница Анах, разврат в умах сеющая, — но поставил ей ногу на выю Великий Бре и низверг. И явился самый лютый, таящийся в зарослях кукурузы Гологоловый Хру, ловец душ человеческих — но одолел и его Великий Бре, а затем проклял кукурузу и вкушающих ее. И благодать разлилась тогда под Ликом Великого Бре, и восславил его люд знатный и простого звания в мыслях своих, речах и свершениях. А если еще и таятся среди нас еретики, диссиденты и подлые вкушатели кукурузы, то исключительно потому, чтобы страшной участью своей упредить верующих о кознях Гологолового Хру.

Первый Жрец воздела костлявые старческие руки, и остальные Жрецы тихо, истово запели.

— И царили вначале среди племени людского беспорядок, неразбериха, разброд, безверие, вседозволенность, путаница и шатания, — продолжала Первый Жрец. — Но явились вначале верные слуги Великого Бре, славные основатели многих дворянских родов, опоры Счастливой Империи. И сказал Великий Бре: сей порядок, на смену Хаосу и Мраку пришедший — незыблем! И да расточатся враги его! Аминь! И души тех, кто был верен заветам, перенесутся после смерти в благодатные вечнозеленые края Светлого Завтра, а души отступников сгинут в холоде и сумраке Свалки Истории! Аминь!

И вновь полилось торжественное песнопение.

…Уже закончилась Обедня, уже Анастасия ждала своей очереди у выхода из Собора, где согласно ритуалу жрец сноровисто макала печатку в краску и оттискивала на лбу склонившегося верующего Пять Звезд. А беспокойство все не проходило — ошиблась она, или злые глаза Серого Кардинала не отрывались от нее на протяжении всей Обедни?

Верстовой столб 3. ЗА ПОРОГОМ МРАКА

Анастасия открыла дверь на тихий стук — и отступила, склонилась в поклоне:

— Милорд Сандра, такая честь…

Сандра, твердо, но удивительно бесшумно ставя каблуки сапог, прошлась по комнате от двери к окну, и назад, и снова к окну. Анастасия молча поворачивала голову следом. Ждала. Сандра присела у грубого резного стола, глянула на два пустых кубка, подняла забытую юношей застежку для волос, усмехнулась:

— Жизнь продолжается… Садись.

Анастасия села и молчала, почтительно и выжидательно.

— Ну что, девочка моя? — спросила Сандра. — Мечешься, ищешь неизвестно что, выспрашиваешь и выпытываешь. И совсем не думаешь, что где-то на этом пути могут встретиться люди, которые получают плату как раз за пересказ чужих разговоров… Княжна Анастасия, мне доводилось видеть костры, на которых сгорали дворяне и знатнее тебя…

— Но последний из этих костров вспыхивал так давно… — сказала Анастасия, невольно поежившись.

— В том-то все и дело. Кое-кто считает: это плохо, что костров так давно не было… А хуже всего на свете, знаешь ли — попасться на глаза, когда позарез необходим наглядный пример. Улавливаешь, куда ведут мысли старого рыцаря?

— Но я же…

— Вот мне и любопытно знать. — Сандра не сводила с нее глаз. — Насколько далеко ты продвинулась в своей ереси? Нет-нет, — она подняла широкую ладонь в старых шрамах, — только не вздумай уверять меня, что в святой истинной вере ты крепче Первого Жреца. Все равно не поверю. Потому что прожила долгую жизнь. Потому что ты зря думаешь, будто тебя первую стали посещать сомнения и ты первая задумалась над многими вещами, над которыми запрещено думать. Девочка, предшественников у тебя было множество. И каждому в запале юности казалось, что именно он был самым первым… Пойми ты это и не играй в детские тайны. Итак?

Анастасия колебалась. Невозможно было представить, чтобы Сандра, хранитель кодекса рыцарской чести, могла донести. Нужно решаться. И она решилась:

— В Великом Бре я не усомнилась ни разу. Однако мучает вопрос: верно ли жрецы передают Его заветы? Кто дал им право говорить от Его имени? Кто видел подтверждение этого права? Где свидетели? И наконец — не существовало ли и до Мрака нечто, люди и вещи?

Она замолчала и с тревогой вскинула глаза. Сандра смеялась тихонько, почти неслышно, и ее лицо на миг стало совсем добрым. Но только на миг.

— Вот видишь, — сказала Сандра. — Об этом я и говорила. Старые вопросы. Древние. В тысячный раз сегодня прозвучавшие. Когда-то, лет сто назад, даже кипели греческие споры, и с материалами дискуссий можно было при известной настойчивости ознакомиться. Болтают даже, будто некогда за власть боролись три Собора, и все по-разному толковали заветы Великого Бре. Победил один из них… Но потом времена изменились, со спорами и дискуссиями было покончено. Заступы по-прежнему вонзаются в землю, Копателей преследуют все яростнее, и попавшие в руки жрецов исчезают бесследно. Но еретики упрямы, и приходят новые… — Она спросила резко: — У тебя что-нибудь есть? Ну, смелее!

Анастасия открыла дорожную шкатулку, нажала нужный гвоздик и достала из открывшегося потайного ящичка тот самый флакон — пустой, матовый, неимоверно легкий. Вертя его в сильных пальцах, Сандра вслух читала слова, составленные из выпуклых букв, удивительным образом составлявших одно целое с флаконом:

— Шампунь «Ивушка» для мытья волос в воде любой жесткости. г. Свердловск цена 1 р. 15 к. ГОСТ 18-297-76…

— Цена — вещь понятная, — сказала Анастасия. — Хоть и неясно, при чем тут эти «р» и «к». Мытье волос, вода… Разве вода бывает жесткой? Жесткая… ну, постель. И все остальное непонятно напрочь. Что это значит?

— Откуда я знаю? — Сандра небрежно поставила флакон на стол. — Девочка, у многих найдутся за семью замками вещички и загадочнее. Не в них дело. Само их существование, сама их необычность неопровержимо гласят: что-то было до Мрака. Иначе откуда все эти вещи, несомненно сделанные человеческими руками? Ты ведь сама до этого додумалась, иначе не связалась бы с Копателями, верно?

— Да, — сказала Анастасия. — Сначала я хотела стать Жрецом, потом подумала — уйдут годы…

— Прежде чем ты приобщишься к великим тайнам и окажешься в неких подземельях, набитых загадочными вещами, да? Молодец, что вовремя одумалась. Другим это не приходило в голову, и они напрасно теряли долгие годы…

— Напрасно?

— Напрасно. Никаких подземелий нет. Если они и были, о них забыли сами Жрецы. Или давно уничтожили их, что вернее. А странные находки временами лежат прямо на земле, ибо слишком велики, чтобы можно было спрятать или уничтожить их.

— О чем вы? — жадно спросила Анастасия.

— Сама не знаю. Просто припомнила фразу из одной летописи. Сейчас этой летописи, по-моему, уже не существует — у нас ведь потихоньку сжигается все, кроме сказаний о рыцарских подвигах, даже Хроники Империи исчезают, хотя, казалось бы, кому, как не Императорам, сохранять и оберегать память о предках?

— Значит, и легендарная библиотека Императора…

— Сказки, — грустно усмехнулась Сандра. — Поскольку все слухи насчет меня и супруга Императора, скажу тебе откровенно, полностью отвечают истине — я бы знала… Нет и легендарной библиотеки. Ничего нет. А по тому, что есть, невозможно ничего понять. Впрочем… Знаешь, существует одна древняя картина, из которой и можно сделать вывод, что в незапамятные времена Великий Бре иногда появлялся на земле в человеческом облике.

— Картина, написанная до Мрака? — завороженно спросила Анастасия.

— Кто это может определить? — грустно усмехнулась Сандра. — Уверенньм можно быть в одном — в счете времени. Спасибо звездочетам. Их хроники уходят в прошлое на четыреста тридцать лет. Впрочем… Есть ли Год Первый хроник годом конца Мрака, не знает никто.

— Родовые хроники уходят в прошлое самое большее на триста пятьдесят лет, — вставила Анастасия.

— Вот именно.

— Вы столько знаете, милорд Сандра…

— Глупости. Мне как-то пришло в голову — я знаю только то, что ничего не знаю. Знаю, что передо мной — бездна Незнания. Но вот что мне очень хотелось бы знать — откуда в нас это яростное желание, эта бешеная жажда Знания, которая оказывается сильнее всех пыток и костров? Если в нас ее заложил Великий Бре, почему он не наделил вместе с жаждой знаний и способностями ее утолять? Очередное испытание роду человеческому?

— Но все же, все же? — жадно спросила Анастасия. — Что еще вы знаете?

— Великий Бре, перед нами Мрак! — в сердцах сказала Сандра. — Мифов и легенд превеликое множество, но невозможно определить, какие из них — пусть искаженные, но отголоски далекой чужой жизни. Какова величина земли? В одном обрывке старинной книги на это дается ответ — тысячи километров. Но никто не знает, что такое километр — мера длины? Дневной конский переход?

— Старые книги?

— Большей частью вздор, — махнула рукой Сандра. — Уцелевшие страницы, серединки истлевших книг. Они только запутывают. Вообрази себе, каково читать: муж приходит домой пьяный и бьет жену! Муж бьет жену! Написали бы еще, что муж рожает!

Анастасия звонко рассмеялась.

— Самые простые понятия забыты. — Сандра досадливо поморщилась. — Сколько раз я читала, что женщины раньше носили «платье». Она снимала платье. Платье до пола. Платье до колен. Платье выше колен. Это, должно быть, вроде рубашки, но к чему поверх штанов еще и рубашка до пола?

— Мода? — предположила Анастасия.

— Хру его ведает! А исконный рыцарский девиз: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик!» Что-то же это должно означать?! Не могли же наши предки взять с потолка рифмованные строчки? Славные предки, славные Секретари… Что такое Секретари? Почему они были только Первые, Вторые и Третьи, а о Четвертых или Пятых никто и слыхом не слыхивал? Миллион вопросов.

— Значит, вы — в Оппозиции? — затаив дыхание, еле выговорила Анастасия запретное слово.

Самые разные слухи кружили о загадочной Оппозиции — тайном обществе посвященных рыцарей, где вместо Кодекса почитают еретическое учение Уклон, где лелеют запретные знания и знают ответы на все вопросы.

— Болтовня юных оруженосцев после вечерней зари, — отмахнулась Сандра. — Нет никакого Уклона, а все попытки создать Оппозицию кончались крахом — все проекты как-то тихо и незаметно умирают сами по себе, неизвестно почему. Скорее всего — слишком мало знаний, чтобы возвести фундамент серьезного учения или сопротивления. А что за союз инакомыслящих без учения-фундамента?

— А почему бы просто-напросто не поехать к Закатному Морю?

— Вот о твоей клятве мы и поговорим. Ты, надеюсь, не думаешь, что тебе первой это пришло в голову? Были такие смельчаки во все века… Но ни один не вернулся. Во-первых, летописи не врут — в закатной стороне и в самом деле наверняка хватает неизвестных опасностей, загадочных и смертельных. А во-вторых… Ты ведь, скорее всего, собираешься, как и положено рыцарю в такой ситуации, вернуться домой, рассказать все родителям, получить благословение, собрать отряд и снарядить его? Да? Как раз поэтому твой путь может прерваться еще до вступления на Неизвестные Земли, еще в пределах Империи…

— Жрецы? — спросила Анастасия.

— Они. Серые Кардиналы, сколько их ни есть, почему-то не выносят рыцарей, путешествующих к Закатному Морю. Может быть, потому ни один рыцарь и не вернулся…

— Вы хотите сказать, что мне не доехать? Что все предрешено и обречено?

— Как знать… Если выедешь завтра и поскачешь не домой на восход, а прямо на закат, если будешь держаться вдали от Тракта — как знать… Пока спохватятся, пока прикинут и обсудят, пока снарядят погоню… Несколько дней у тебя, во всяком случае, будут. Хочется верить…

— Хочется верить, — повторила Анастасия. — Однако… Милорд Сандра, уверены ли вы, что перед нами — путь обретений, а не утрат?

— То есть?

— Предположим, мы узнаем, докажем неопровержимо, что жизнь до Мрака — не миф, что жили некогда Древние. И погибли. Вероятнее всего, погибли, оставив жалкую горсточку не помнящих родства… Но что, если Знание об их жизни и кончине не обогатит нас, а наполнит ужасом перед познанным? Ведь возможно и такое?

Она остановилась посреди комнаты, в лунном багровом сиянии, замерла, как струнка, готовая отозваться на легкое прикосновение, посторонний звук поблизости. Сандра приглядывалась к ней устало и печально.

— Так как же? — спросила Анастасия.

— Ты умна, — тихонько сказала Сандра. — Ты умеешь смотреть в корень. По пальцам можно пересчитать тех, кто задавался этим вопросом…

— Я знаю, — сказала Анастасия, — Я потому и еду. Впрочем, я уже… когда поклялась…

— Тогда — не мешкай.

— Мешкать не буду, — сказала Анастасия. — Меня, кажется, угораздило повздорить с Серым Кардиналом.

— Что?!

Анастасия рассказала кратко. Потом добавила:

— Вообще-то я могла и ошибиться…

— А если ты не ошиблась, — тебе не показалась странной ее к тебе вражда?

— Еще бы. Все выпады насчет моей мужественности — не более чем предлог?

— Ох, похоже, — сказала Сандра. — Быть может, твои связи с Копателями… Доказать их наверняка еще не доказали, иначе не сидеть бы тебе здесь так беззаботно. Но что-то они пронюхали, какие-то ниточки потянули. А тут еще твоя Ольга…

— Олька-то при чем?

— Так ты не знала? — На сей раз Сандра выглядела нешуточно удивленной. — Понимаешь ли, о твоем оруженосце давно кружат нехорошие слухи. Относительно мужчин… Одно к одному, полешко к полешку — а там и костер. Ты знаешь, сколько нужно сложить поленьев, чтобы «охапка полешек» стала «костром»?

— Нет, — сказала Анастасия, чувствуя сухость во рту.

— Вот видишь… И никто не знает… кроме Серых Кардиналов. Точнее говоря, только они одни могут повелеть считать костром любое количество поленьев, какое сочтут нужным.

— Понятно, — сказала Анастасия. — Значит, выезжать мне не позднее завтрашнего рассвета, я так понимаю…

— Лучше всего так и сделать, — склонила голову Сандра. — Не стоит рисковать. Особенно теперь.

— Но мне…

— Все, что тебе понадобится, уже лежит в твоих вьюках, — сказала Сандра. — Припасы, стрелы, все прочее… Благодарить не нужно. Отблагодаришь тем, что вернешься. Я ухожу. Удачи.

— Подождите! Я… — Анастасия мучительно искала слова, но в голове образовалась жуткая пустота.

— Не нужно. К чему лишние слова, все эти долгие прочувствованные прощания? — Сандра забрала со стола кожаные перчатки с раструбами и встала. — Тебе это ничем не поможет и не вдохновит, а я лишний раз буду терзаться мыслями об упущенном в молодости, о том, на что сама так никогда и не решилась. Удачи…

Она резко повернулась, так, что над полом взметнулся черный плащ с оранжевым мифическим чудищем слоном. Через миг ее уже не было в комнате, дверь затворилась плавно и беззвучно. Показалось, что и не было никакой Сандры — морок, сон, ночное наваждение.

Анастасия стояла в багровом сиянии, опустив руки. Только сейчас она осознала, что все всерьез, все неотвратимо, что завтра она, выезжая из городских ворот, свернет направо, в сторону заката, и ее судьба отныне — скакать за плывущим к горизонту Ликом Великого Бре. Страха она не испытывала — но казалось, что парит над полом, не ощущая его, взмывает, как легкий и горький дым костра.

Верстовой столб 4. БУГОР

Потом она вспомнила про Ольгу и вернула себя, тело и мысли, в реальный мир. Тихонько выскользнула в полутемный коридор, освещенный лишь двумя тусклыми светильниками в противоположных его концах, прокралась к двери Ольги и легонько толкнула ее ладонью. Дверь не поддалась. Прикусив нижнюю губу, Анастасия, не раздумывая долго, вынула из сапожка кинжал, осторожно просунула лезвие в щель, приподняла им кованый крючок, нажала рукой. Дверь отворилась беззвучно — трактирщик не жалела масла на петли. «Грабителем бы тебе быть, княжна», — подумала Анастасия, змейкой проскальзывая внутрь. Накинула крючок.

В комнате — багровое сияние Луны и тишина. На подушке — две головы, чернокудрая и светлая. Анастасия оглянулась, присела в свободное от одежды кресло. Закинула ногу на ногу. Всмотрелась в спящих, покачивая носком сапожка. Обнаженная рука мужчины лежала поверх покрывала — мускулистая, совсем не мужская.

Жаль, что оказался свидетель, но времени нет, выезжать нужно на рассвете, а до рассвета рукой подать. Ничего, Ольку можно для разговора увести в свою комнату. Анастасия встала, бесшумно шагнула вперед и тихо позвала:

— Олька!

Словно она дернула за невидимую ниточку. Светлая голова мгновенно взметнулась с подушки, а рука нырнула под подушку. Багровый лунный блик сверкнул на лезвии ножа. Не успев ничего осознать, Анастасия привычно уклонилась. Нож просвистел рядом и с противным глухим стуком вошел в стену, отнюдь не бумажную. «Ничего себе мужик!» — по инерции подумала Анастасия удивленно и зло, а ее тело опытного бойца само метнулось вперед.

Она приставила кинжал к горлу мужчины и тихонько посоветовала:

— Тихо… Соседей перебудим.

Как ни странно, казалось, именно опасность разбудить соседей и заставила его замереть. Только глаза свидетельствовали, как он жалеет, что не умеет убивать взглядом, испепелять. Наверняка, та еще пташка…

Тем временем проснулась Ольга, вскинулась, зажала ладонью рот, заглушая крик. Глазищи стали в пол-лица, но страх тут же пропал из них — она узнала Анастасию.

— Очень мило, — тихонько сказала Анастасия, не спуская глаз с мужчины и по-прежнему сторожа кинжалом его горло. — Это ж надо — тянуть в постель такое вот сокровище, которое спросонья бросается ножиками… Где ты его выкопала? А если я его сейчас за такие штучки…

— Не смей! — шепотом вскрикнула Ольга. — Иначе я тебя убью!

— Приятно слышать, — сказала Анастасия. — Похоже, я своего оруженосца и не знала… А если я Красных Дьяволят позову? (Мужчина напрягся.) Лежать! Рыцарь шутит. Господа мои, вам не кажется, что ситуация создалась ужасно щекотливая? Как мы из нее будем выпутываться, знает кто-нибудь?

— Я думал… — начал мужчина (Анастасия чуть отвела лезвие от его горла). — Ну, если бы я знал, что это ты, я бы не стал…

— Великолепно, — сказала Анастасия. — Прелестно. Изумительно. Значит, у меня в ваших еретических кругах репутация своего человека?

— Рассказала? — не решаясь повернуть голову, мужчина с упреком скосил на Ольгу глаза.

— Да нет, — ответила за нее Анастасия, отступила на два шага. — Сама догадалась, трудно разве? Ну вот что, вы, оба. Вылезайте-ка из постели, и побеседуем. Право же, самое время.

Она не собиралась отворачиваться — кто знает, что еще может выкинуть этот тип и сколько у него ножей, — но мужчина, к ее удивлению, преспокойно вылез обнаженным из постели и неторопливо оделся на ее глазах без тени обычной мужской стыдливости. «Еще один извращенец, — сердито подумала Анастасия. — Или просто распущен сверх меры».

Из предосторожности она уселась поодаль, рядом с висевшим на стене мечом Ольги. Оглядела их, сидящих напротив, встревоженных, но не выглядевших виноватыми, и сказала, гася напускной бравадой последние сомнения и тоску:

— Дела такие, Олька. Я уезжаю к Закатному Морю. На рассвете. Не откладывая. Принуждать никого не могу…

Она ожидала чего угодно, но не этой вспыхнувшей в глазах Ольги радостной готовности:

— Я с тобой!

— Ты что, всю жизнь мечтала о таком путешествии? — опросила Анастасия.

— Ну, не всю жизнь, с некоторых пор…

— Вот именно, — хмуро сказал мужчина.

— А ты бы помолчал, как тебе и положено, пока идет женский разговор, — не сдержалась Анастасия.

— А если я считаю, что по-другому положено?

— И у тебя, понятно, есть подлинные летописи Древних, где черным по белому записано, что до Мрака мужчины и лежали сверху, и сильным полом были? — медовым голоском спросила Анастасия, и эта невинность тона была похлеще издевки. И мужчина это понял. Он сказал хмуро:

— Нет. Ничего подобного у меня нет.

— В таком случае, на чем твоя нахальная уверенность основана, прости меня?

— На снах и убеждениях.

— Убеждения, конечно, вещь хорошая, — сказала Анастасия. — Но к ним бы еще и доказательства…

— А у тебя есть доказательства, что с Великим Бре все обстояло так, как учат жрецы?

— Нет, — честно призналась Анастасия.

— Вот видишь. У вас свои жрецы, у нас свои.

— Логично, — сказала Анастасия. — Но коли в Соборах прославляют Великого Бре, а не ваши догмы, не следует ли отсюда, что правы наши жрецы?

— Это как посмотреть. Временная победа еще не означает…

— Не надо, — сказала Анастасия. — Не будем. Знаешь ли, я чуточку наслышана об умении еретиков вести длиннейшие дискуссии. Вы в них поднаторели, я знаю. А я — рыцарь. Я человек дела. Да и некогда мне с тобой дискутировать. С рассветом я должна быть в пути. А теперь объясни-ка мне, Олечка, отчего это ты так спокойно и радостно встретила весть о путешествии к Закатному Морю?

Вместо ответа Ольга обернулась к мужчине, и он заговорил — с явственно различимой ноткой снисходительности.

Анастасия готова была вспылить, но превозмогла себя и молча слушала.

— Жрецы вас обманывают, — говорил он. — Гологоловый Хру вовсе не злой дух, а былой сподвижник Великого Бре, его названный брат. Творя мир, они поссорились, и Гологоловый Хру хотел увести веривших ему за Бугор.

— Это куда еще? — скептически усмехнулась Анастасия.

— Далеко, далеко, у Закатного Моря, высится Бугор. А за Бугром есть все, там живут счастливо и богато, там сверкающие повозки силой волшебства ездят без лошадей, а сверкающие ящики поют без спрятанных внутри певцов — стоит только произнести заклинание. Там много невиданной одежды, много невиданных яств и питий. Давным-давно, у Начала Времен, Гологоловый Хру хотел увести преданных ему за Бугор, дабы вкусили они полными горстями из полных чаш, — мужчина говорил с запалом, с жаром, даже снисходительность пропала. — Но коварный Бре послал на землю Мрак, а потом представил все так, будто он и создал землю и скалы, людей и животных. На самом деле все сущее создал Гологоловый Хру из священного кукурузного початка, упавшего с небес — и листья початка стали реками, кочерыжка — землей, а зерна — живыми существами. Но жрецы Великого Бре скрыли от вас и эти истины, и путь за Бугор, растоптали саму память о нем. И многие ушли туда, в землю обетованную, а другие остались, дабы распространять свет святой истинной веры.

Если честно, в голове у Анастасии был полный сумбур и ералаш. В речах мужчины были свой резон и своя логика. Во всем, что касается Великого Бре, полагаться приходится исключительно на жрецов — а где чудеса и откровения с небес, где божественные доказательства? Однако невозможно сразу, с размаху, вдруг изгнать из разума и души с детства привычные истины и заменить их новообретенными. Сознание против такого бунтует, протестуют чувства, страх выплывает из глубин мысли, кружится голова…

Анастасия наклонилась вперед и впилась взглядом в его лицо. Он стойко выдержал взгляд. Зато Анастасия — вот небывальщина! — ощутила тень смущения. И все же спросила твердо:

— А где доказательства?

— Доказательства — за Бугром. И чтобы попасть туда, вовсе не обязательно умирать, как это обстоит со Светлыя Завтра. Если ты дойдешь, все увидишь сама и уверуешь.

— Ну что ж… — сказала Анастасия. — Быть может, у тебя найдутся какие-нибудь описания предстоящего мне пути?

— Нет. Кто попадет туда, уже не возвращается, не в силах он уйти из страны счастья…

— И все же трудно поверить, — сказала Анастасия. — Очень трудно…

— Но ты ведь уже отважилась переступить некоторые запреты. Я о твоих связях с Копателями говорю. Они мне известны.

— Ох, все сложно… — вздохнула Анастасия и сообразила вдруг, что говорит с ним, как с равным — хотя он, судя по одежде, был из рода ремесленников. Более того, говорит с ним серьезно, как женщина с женщиной! Она выпрямилась, досадливо поморщившись: — Послушай, а не замышляешь ли ты к нам присоединиться?

— Увы, нет.

— Что так?

— Долг, — сказал он с неприкрытой тоской. — Понимаешь ли, у меня свое место в этом мире, и старейшины считают, что покидать мне свое место пока что рано…

Анастасия хотела съязвить, но посмотрела на него пристальнее и отвела глаза, смутившись перед этой неприкрытой и нешуточной грустью. Великий Бре, да что с ней сегодня творится, не узнает себя…

— Прелестно, — сказала она. — Говорили же старики — стоит раз связаться с еретиками, так и покатится… Кстати… — Она все же не решилась выпалить это одним духом, помедлила: — Кстати… — Она покосилась на распахнутое окно, багровый диск Луны, закончила деланно бодро и равнодушно: — А душу мою Гологоловый Хру покупать будет?

— Еще одна побасенка. Хру никогда и ни у кого не покупал душ. Зачем они ему? Он царит там, за Бугром. О чем ты еще хочешь спросить?

— Считалось — и мне нелегко расстаться с этой истиной, — что все сущее сотворил Великий Бре. Ты же уверяешь, что творец всего сущего — Гологоловый Хру. Что, если придет кто-то третий, кто уверен, что мир наш и все живое и неживое обязаны существованием… ну, хотя бы Блуднице Анах?

Он дернулся так, что Анастасия невольно положила руку на кинжал. И сказал в полный голос:

— Ересь! Как раз Хру победил и Анах, и Косматого Тро, но Бре украл у него эти победы! А еще…

— Тише, тише, за стеной проснутся, — сказала Анастасия. — Я пошутить хотела.

Но на самом деле эта мысль о третьем, вновь все ставящем с ног на голову, натолкнула ее на новые серьезные размышления. Если несколько истин объявляют себя подлинными, отвергая остальные, где же тогда Истина и в чем она? Нет, чем дальше, тем тверже убеждаешься — верить следует только тому, что увидела своими глазами. Пусть эти мысли считают еретическими те, кто в качестве доказательств пользуются исключительно словами. Пусть. Зато собственные глаза не лгут.

— Но я-то вернусь! — сказала Анастасия. — Ведь если не возвращаться, как оставшиеся узнают, что права я, а не они?

— То, что ты говоришь, — грех гордыни, — мягко попрекнул он.

— А возможна ли жизнь без грехов? — спросила Анастасия.

Он промолчал. Видимо, не имел на сей счет твердого мнения. Или его загадочные старейшины такового не имели.

— То-то, — сказала Анастасия скорее устало, чем злорадно.

Верстовой столб 5. ТАМ ПЕСОК ГОРЮЧ…

…становилось все очевиднее, что заблудились они основательно. Вообще-то, карта для этой части Счастливой Империи была у них с собой (им еще не один день предстояло ехать по землям, подвластным деснице Императора), но они давно свернули с Тракта. А путешественник, намеренно или случайно свернувший с Тракта, порой вдруг обнаруживал, что старые лесные дороги, по которым он едет, чем дальше, тем гуще зарастают травой, а там и обрываются в порослях молодых сосенок. И наоборот, как-то незаметно возникают новые тропинки, Бре ведает, кем, когда и зачем проложенные. И завести они могут в самые неожиданные места — к жилищу отшельника, городу, разбойничьему лесному притону, купеческому складу, руднику, логову чудовища. Кому как повезет. Или кому как не повезет. Анастасия с Ольгой свернули с Тракта вполне намеренно, опасаясь погони Красных Дьяволят, и потому винить следовало лишь самих себя. Или, в крайнем случае, козни Гологолового Хру, как повелось. Страх перед Хру был, правда, чуточку поколеблен, но сейчас он готов был вновь напомнить о себе и захватить утраченные позиции — вокруг лес, лес, лес, иногда редевший, иногда непролазной чащобой стискивавший, душивший тропу, где два всадника не смогли бы держаться стремя в стремя.

Анастасия давно уже бросила поводья Росинанта, полагаясь на конское чутье. Однако незаметно было, чтобы конь чуял верный путь, — он просто шагал, размеренно и устало, плелись у его передних ног Бой и Горн, притихла Ольга, и два заводных коня понуро тащились на чембурах, отягощенные вьюками. Кавалькаду обуяло уныние. Шлем и кольчуга казались Анастасии непривычно тяжелыми. Лик Великого Бре отстоял от верхушек деревьев на высоту стрелы, не более.

Анастасия чувствовала себя скверно. Самое тяжелое в трудной и опасной дороге — первые шаги, первые переходы, когда ничего еще не ясно, когда опасности зыбки, туманны, не оформились в целое, неизвестны друзья и враги, и не вкусил еще радости первых побед и поучительной горечи первых поражений. Неизвестность. Самое тяжелое в жизни.

Поэтому Анастасия обрадовалась, когда Росинант вдруг поднял голову, шумно понюхал воздух и фыркнул. Вынула лук и наложила стрелу на тетиву. Поводьев не касалась. Ждала. Размеренно постукивали копыта. Насторожились собаки.

Лес редел. Ползли минуты, а все оставалось по-прежнему. Будь впереди звери или люди, иначе вели бы себя боевой рыцарский конь и привыкшие к странствиям псы, встречавшие и разбойников, и хищное зверье. Сейчас же Анастасия не знала, что и думать.

Ну вот, что-то определилось. Тропка, давно уже ставшая едва различимой, сейчас исчезла совсем. Впереди было дикое редколесье — но что-то там виднелось впереди, непонятное. Что-то продолговатое и что-то блестящее. Несомненно, дело рук человеческих. Анастасия обернулась, встретила взгляд оживившейся Ольги и кивнула:

— Вперед!

Она крупной рысью вылетела на опушку и остановила коня. Стремя Ольги звякнуло о ее левое стремя. Натянув луки, они всматривались. Оторопело переглянулись и снова уставились туда.

В несколько рядов стояли странные, удивительные предметы. Больше всего они походили на гигантские колбасы с аккуратньми рядами дырок по бокам — и одни дыры, зиявшие, позволяли разглядеть, что колбасы внутри пустые, а другие дыры закрыты мутным… стеклом? По бокам у колбас — нечто, напоминавшее гигантские плавники, отклоненные назад, и одни плавники отвалились, лежат рядом, помаленьку рассыпаясь в пыль, а другие пока что держатся. Хвосты колбас увенчаны косыми вертикальными плавниками, и на них — еще плавники, горизонтальные, и некоторые отвалились, а другие нет. На хвостах виднеются еще округлые спаренные бочки. Одни предметы стоят на трех подпорках с колесами — две подпорки под плавниками, одна под носом. Другие лежат брюхом на земле, развалились на части — видно, что у них были свои подпорки, но подломились. Все это брошено давным-давно — повсюду запустение, тлен, земля под предметами и далеко вокруг покрыта чем-то, некогда твердым и ровным, а сейчас потрескавшимся, и в трещины буйно проросла высокая сочная трава, а кое-где поднимаются и деревца. Одно выросло прямо сквозь «колбасу». Подальше, слева — серые руины огромного здания. Невозможно уже понять, как оно выглядело, когда было новьм. Вдали — ряд тускло поблескивающих круглых строений без дверей и окон, с плоскими крышами, больше похожих на перевернутые вверх дном исполинские ведра.

— Слушай, это все старое, — тихо сказала Ольга. — Ужасно старое. Гниль и ржавчина. Может, это Древние?

Вместо ответа Анастасия натянула тетиву и выстрелила. Стрела пробила бок ближайшей «колбасы», вылетела с другой стороны и упала наземь далеко позади предмета, на таком расстоянии, которое примерно и пролетит пущенная с таким усилием стрела. Взвились облачка трухи, остались дыры с кулак. Миг тишины, и предмет даже не рухнул — осел, рассыпался на крупные обломки, тут же раскрошившиеся при ударе оземь, словно подрезали невидимую становую жилу, на которой все держалось.

— Гниль, — сказала Анастасия. — Точно.

Опустила лук и затрубила. Хриплый рев боевого рога пронесся над полем и загадочными предметами, утих вдали. Треща крыльями, из серых руин взвилась ворона, унеслась прочь. Бой глухо рычал.

— Быть может, это все от Древних осталось, — сказала Анастасия. — Только что это?

— Такие дома?

— А где к ним лестницы? Где трубы?

— И все равно — ни на что больше это не похоже, только на дома. Может, лестницы они потом убирали внутрь, как залезут, — что мы знаем о Древних?

— Твоя правда, — сказала Анастасия. — Не знаем ничегошеньки. И ничего не узнаем — что тут поймешь? Одна труха.

— А вон там? Те блестящие? Это даже больше похоже на дома.

— Скорее на башни, только низкие какие-то… Поехали?

Всадницы двинулись вперед, далеко объезжая загадочные предметы — казалось, они готовы развалиться от негромкого перестука копыт. Пытались рассмотреть, что же таится внутри — похоже, ряды тесно сдвинутых кресел с низкими спинками.

— Может, это храм? — спросила Анастасия, невольно понижая голос. — Они там садились и молились?

— Тогда там, впереди должны быть алтари? Попробуем?

— А не завалит?

— Осторожненько…

Они слезли с коней, на цыпочках приблизились к предмету с подломившимися подпорками и заглянули внутрь. Мутное стекло едва пропускало свет.

— Ну, вот видишь, — сказала Анастасия. — Там, позади, много кресел, и все рядами, а здесь — только два. Похоже, тут и сидели жрецы. Что-то вроде алтаря. Вот, сплошь кругляшки стеклянные, рогатины какие-то… И написано что-то… Нет, не разобрать. Буквы очень уж мелкие.

— Я залезу внутрь?

— Нет уж, — сказала Анастасия. — Не вздумай. Все-таки храм. Кто там знает насчет богов Древних и их силы…

Она все глубже погружалась в самую откровенную ересь. Точнее, старая вера, не больно-то крепкая, помаленьку таяла, а взамен не приходило ничего — одни загадки и Неизвестность.

Блестящие строения оказались и в самом деле домами без окон, без дверей. Исполинские ведра. Анастасия постучала в выпуклую стену кулаком. Звук получился глухой, как бывает, когда стучишь в наполненную до краев бочку.

— Вот теперь ничегошеньки не понимаю, — сказала она. — Если это дома — где двери? Если башни — где лестницы наверх? И в какой это печи можно выплавить столь огромный лист железа? Великаны тут жили, что ли? Но кресла-то — для обычных людей. И почему железо не заржавело?

— Может быть, в них ведут подземные ходы? И получается абсолютно неприступная башня.

— Может быть. Как, собачки?

Но Бой с Горном шныряли неподалеку, и древние башни их не интересовали. Девушки переглянулись. Узнать больше невозможно, но и уезжать не хочется. Анастасия пошла вдоль выпуклой металлической стены, ведя по ней ладонью, и вдруг остановилась как вкопанная.

— Ольга! — сказала она. — А ведь стены не из цельного листа сделаны. Посмотри, вот тут как бы стык. И вон там… Везде.

— Точно!

— Только как они листы соединяли? Заклепок не видно.

— А вот мы сейчас и посмотрим, — сказала Анастасия. Она отцепила от седла боевой топор с лезвием-полумесяцем, наточенным перед поездкой до того, что над острием, казалось, дрожат и завиваются струйки рассеченного воздуха. Сжала обеими руками древко, размахнулась как следует. Лезвие высекло искры, металлическая стена загудела. Посильнее упершись в землю каблуками, Анастасия рубила и рубила, целя в одно место, и топор вдруг ушел внутрь по самый обух. Анастасия пошатнулась, выдернула топор и отскочила — из дыры хлестнула струя прозрачной жидкости. Резко пахнуло чем-то непонятным, запах был диковинный, но никак не омерзительный. Девушки отступили — лужица прозрачной жидкости растекалась, ширилась. Собаки отбежали еще дальше — запах им не нравился. Лошади всхрапнули, попятились.

— Несет, как в мастерской у алхимика.

— Ты и с алхимиками зналась? — фыркнула Анастасия.

— Там песок горюч и горит вода… — нараспев сказала Ольга. — Есть такая строчка в одном старом химическом трактате «О природе и свойствах легендарных вещей», кажется. Может, и эта вода горит, если поджечь?

Анастасия нагнулась, окунула палец в прозрачную лужицу, осторожно лизнула его.

Отплевывалась она долго и старательно. Вкус мерзейший — хоть отчищай язык песком. Сочувственно наблюдавшая за ней Ольга повторять алхимический опыт не решилась.

— Пакость? — спросила она не без любопытства.

— Не то слово. — Анастасия, высунув язык как можно дальше, что есть силы терла его платком. Скомкала платок и далеко отшвырнула в сердцах. — Фу, погань! Нет, это не могло служить для питья. Врагов таким травить…

— Давай попробуем поджечь? — предложила Ольга. — Вдруг это та самая горючая вода из легенд?

Анастасия задумчиво наматывала на палец прядь золотых волос, стекавших из-под шлема по кольчуге почти до пояса. Ей самой ужасно хотелось посмотреть, как горит вода. Некоторые апокрифы гласят, что Великий Бре каждый год посылал на землю реки огненной воды — правда, неизвестно, зачем он это делал и как это зрелище выглядело. Если в наказание — непонятно, в чем оно заключалось. Если в благодеяния — какая и кому от того польза? Может быть, люди тогда не знали еще огня и грелись у пылающих потоков? Наверное, это было красиво — пылающая во мраке река огненной воды…

— Ну давай! — настаивала Ольга.

— Давай! — азартно махнула рукой Анастасия. — Только осторожнее. — Она задрала голову. — Больно уж много воды в этой башне.

К делу приступили со всеми предосторожностями. Ольга высекла огонь, подожгла намотанную на стрелу сухую ветошь и пустила стрелу шагов с тридцати. И… Моментально взметнулось гудящее пламя, прозрачное, бездымное. Всхрапнули и попятились кони. Крохотные отражения пламени плясали в их огромных глазах. Собаки повизгивали, отбежав подальше.

Пламя притягивает и завораживает, это знают все. В костер, в очаг можно глядеть часами. Анастасия с Ольгой застыли, не в силах отвести глаза. Пылающая струя текла из прорубленной дыры, огонь лизал выпуклую стену. Зрелище было волшебное — горела вода! — но постепенно Анастасия ощутила смутную тревогу, давящее неудобство в сердце и мыслях. Неясную опасность. Словно что-то забытое просыпалось в ней, властно гнало прочь, подальше от этого места. Она тряхнула головой, прогоняя наваждение. Но оно не проходило. Щеки раскраснелись от жара. Смутная тревога крепла.

— Что-то мне не по себе… — пожаловалась Ольга, и Анастасия с радостью ухватилась за эти слова.

— Отъедем-ка подальше, — сказала она. — Неладно что-то…

Отъехали к самому лесу, где дожидались привязанные к деревьям заводные лошади. Не спешиваясь, ждали — неизвестно ничего. И ускакать хотелось, и удерживало что-то.

— Может, Древние эту воду наливали в лампады, — сказала она. — В этих вот храмах. Нет дыма — значит, нет и копоти, а у нас…

Грохнуло так, словно земля раскололась от страшного удара изнутри. Шлем выпал из рук Анастасии, покатился под копыта. Росинант взмыл на дыбы, истошно заржал, Анастасия всем телом навалилась ему на шею, пригибая вниз, и видела, как там, впереди, на месте круглой башни вспухло черно-багровое облако, пронизанное ярко-желтыми вспышками; что-то мощно прожужжало неподалеку, обрушилось на лес, и совсем рядом, с треском ломая молодой подлесок, повалилась развесистая крона старой ели.

Анастасия наконец справилась с конем. Дрожащими пальцами гладила его теплую шею. Сердце отчаянно колотилось.

На месте башни торчали из пламени и дыма скрученные лохмотья искореженного железа. Дым густыми клубами тянулся под облака. Собаки зло гавкали на него, поджав хвосты.

— Н-ничего с-с-себе водичка, — еле выговорила Ольга, отчаянно пытаясь улыбнуться, но получалось это у нее плохо.

— Представляю, каков же горючий песок, если горючая вода — вот такая… — Анастасия спрыгнула с коня и сердито подобрала шлем. — Если бы мы остались рядом… — Ее прошиб озноб запоздалого ужаса. — Горелые косточки остались бы. Ну ничего, впредь урок — не соваться поджигать что попало.

— А если мы оскорбили древних богов? — спросила Ольга. — Если в башнях — горючая вода для лампад, и боги обиделись, боги остаются богами, даже если храмы — в запустении…

Анастасия вложила ногу в стремя и привычно взмыла в седло. Нахлобучила шлем.

— Как знать, — ответила она тихо. — Если до Мрака что-то было, какая-то жизнь, то должны же были у них быть какие-то боги? — Она оглянулась на дымящиеся остатки башни-чана и истлевшие странные храмы. — Лучше нам отсюда убраться, ночь близится…

Верстовой столб 6. ОСЕННИЙ СНЕГОПАД

Сначала это была таинственная белая полоса на горизонте. Чем ближе они подъезжали, тем больше это походило на снег, чистый, пышный, нетронутый. Из снега торчали низкие голые деревья. Снег висел на ветках пышными караваями.

Анастасия натянула поводья. Такого они еще в жизни не видели. Посреди обычной жаркой осени вдруг оказался лоскут, аккуратно вырезанный из зимы волшебными ножницами и уложенный на зеленую траву. Невидимая граница, четкий рубеж, словно прозрачнейшая стеклянная стена разделяет два времени года, которым в жизни не положено существовать, так вот, бок о бок. В вышине — жаркий Лик Великого Бре. Под копытами коней торная дорога, по обочинам в высокой траве надрываются кузнечики, треща погремушками на хвостах. Но стоит сделать шаг вперед — и окажешься в зиме, на белоснежном пушистом снегу.

— Ну уж если это не волшебство, то я не знаю, что волшебством и назвать… — сказала Ольга.

Анастасия нахмурилась:

— Но ведь на карте ничего подобного нет! Мы все еще в Счастливой Империи!

Помолчали, надеясь, что разгадка сама придет в голову, но обе осознавали тщету этих надежд. Объехать заколдованное место невозможно — снежная равнина тянется в обе стороны, насколько достигает взгляд.

— В летописях — ни о чем похожем ни слова, — сказала Ольга. — Сроду о таком не слышала. Может, все из-за храмов? Кого-то мы прогневали…

— Ну а что делать? — сказала Анастасия. — Ехать в объезд? Но где он? Назад поворачивать тоже нельзя…

Все сомнения и страхи разрешил Бой, любивший зиму. Он вдруг рванулся вперед, и вот он уже в зиме, носится вокруг деревьев, взметая снег, радостно гавкая. Горн побежал за братом, и они пустились вперегонки, барахтались, враз разрушив девственную белизну снега.

— Ну, поехали? — сказала Анастасия.

И кавалькада тронулась. Сразу повеяло холодом, и они встревожились поначалу, зимней одежды у них, понятно, не было — кто мог предполагать? Только дорожные плащи лежали во вьюках.

Но холод, в общем, был умеренный, отнюдь не мороз. Они достали плащи, укутались, и стало тепло. Повсюду снег, но мороза нет. Снег, однако, не тает, как ему неминуемо полагалось бы при такой погоде. Зима, которая не зима, — злость берет от этой загадочной несообразности!

Поначалу они ничего тревожного не увидели. Потом стало ясно — вокруг что-то неладно. Подняв взгляд к Лику Великого Бре, Анастасия увидела, что он превратился в молочно-белый диск, не слепящий глаза. Этакая льдинка. Круг замороженного молока, какие лежат зимой в крестьянских дворах.

Ольга отъехала вправо и вдруг стала крохотной, куколкой-всадником на горизонте, словно с непостижимой скоростью вмиг перенеслась шагов на пятьсот отсюда. Анастасия невольно вскрикнула, и Ольга вновь оказалась рядом, глянула испуганно:

— Что такое?! Ты вдруг оказалась так далеко…

— Это ты, а не я!

— Нет, ты. Я отъехала на пару шагов, оборачиваюсь, — ты у горизонта!

— Лошади! — Анастасия резко обернулась. Заводных лошадей сзади не было. Только чистый, нетронутый снежок.

— Я думала, они идут следом, они же приучены… — растерянно начала Ольга и умолкла.

Анастасия приложила палец к губам. Хруст снега. Вскоре лошади, словно возникнув из прозрачного воздуха, преспокойно подошли и остановились рядом.

— Возьми-ка ты их на чембур, — сказала Анастасия. — И держись поближе ко мне. Стой, а собаки?!

Она взяла рог, отогрела в ладонях застывший металл, приложила к губам и затрубила что есть силы.

— А если это примут за вызов на бой? — спросила Ольга.

— Кто?

— Тот, кто здесь, кто все это…

— Ну, тогда будем биться. Мы же рыцари, не забыла, часом? — Анастасия пыталась говорить бодро и решительно, хотя на душе скребли кошки.

Бой и Горн возникли из воздуха. Вновь беззаботно отбежали, вмиг превратившись в крошечные точки.

— Воздух здесь какой-то не такой, что ли? — жалобно сказала Ольга. — Раз — и уменьшает. Я же ясно слышала, как твоя уздечка звякает, конь ступает, отъехала-то на пару шагов…

— Ладно, помолчим, — сквозь зубы сказала Анастасия. — Думаешь, мне все это нравится или что-то мне понятно?

Повалили первые снежинки — сначала вроде бы несмело, потом все гуще. Анастасия охнула — вместо Лика Великого Бре, белого диска, теперь висел в небе белый полумесяц, будто серпик растущей Луны. Но выпуклостью он был обращен вверх, а острыми концами — к земле. Такой Луны Анастасия никогда не видела, ни о чем похожем не слышала. Обернулась к Ольге. Едва ее рассмотрела в снежной пелене — смутный силуэт всадника. Казалось, вперемежку с необычно огромными и снежными хлопьями падают клочья мрака — с каждым шагом коня вокруг становилось все темнее. Вот уже ничего не видно, протяни перед собой руку — и кожаная перчатка исчезает из вида, скрывается в мареве, в коловращении темноты и снегопада. Анастасия крикнула, зовя Ольгу. Ответа не дождалась. Отчаянно затрубила в рог, но проклятый снегопад, похоже, глушил звуки. Словно рог сплошь забит снегом. Анастасия осталась одна посреди темноты, пронизанной беззвучным вихреньем снежинок. Да и снежинки ли это? На шею коня, на плечи Анастасии падали огромные, с блюдце размером, дивной красоты хлопья, и двух одинаковых не было — фестоны, звезды с дюжиной лучей, загадочные украшения… и названий-то не подберешь! Невесомые, они тут же беззвучно разрушались, не оставляя влаги на конской гриве и плаще девушки.

Анастасия уже не сомневалась, что происходит нечто необычное. Снег таким не бывает. Мир человека таким не бывает. Такой не бывает явь. Ловушка? Расплата за какие-то старые грехи? Загробный мир?

Только бы не поддаться ужасу — обволокет, сомнет, лишит разума и воли… Но что делать? Она то трубила в рог, то кричала — ответа не было. Росинант шагал, как ни в чем не бывало, она ведь не останавливала его. Быть может, он давно сбился с прямой дороги и брел неизвестно куда, кружил и петлял. И полумесяца над головой уже не видно, ничего не видно, ни земли под копытами, ни неба. В отчаянии Анастасия выхватила меч, махнула по сторонам. Опомнилась и вложила его в ножны.

Снег, хоть это и казалось невозможным, повалил еще гуще — струями, водопадом, плотным потоком. Окутал, засыпал, стиснул. Конь исчез из-под нее, Анастасия провалилась в рыхлую пустоту и лишилась чувств, не успев вскрикнуть.

…Лица, рук, сомкнутых век коснулось ласковое тепло. Анастасия медленно приоткрыла глаза и тут же зажмурилась вновь от радужного многоцветья вокруг, ярких немигающих огней, колдовской роскоши и невиданных диковин. Неужели это и есть смерть, потустороннее бытие, Светлое Завтра? Или она спит, замерзая в буране, и угасающее сознание рисует картины тепла и уюта?

Во всяком случае, не сон. Это явь — все пять чувств о том свидетельствуют и, возможно, загадочное шестое… Но мир вокруг — иной, незнакомый, подавляющий ослепительной, небывалой роскошью, какой Анастасия не видела и в императорском дворце.

Она украдкой озиралась сквозь опущенные ресницы, притворяясь, что не пришла еще в сознание. Она полулежала в огромном и очень мягком кресле, сделанном из неизвестного материала. Была в своей одежде — но доспехи и меч лежат поодаль. Слева — хрустальный столик, и на нем — прозрачные кубки с разноцветными жидкостями.

Комната огромна — скорее небольшой зал. Под потолком гигантская люстра — несколько ярусов затейливых хрустальных подвесок. Но люстра не горит, свет — ровный, немигающий свет — дают белые шары, вырастающие из стен на затейливых опорах цвета червонного золота (быть может, это золото и есть). Повсюду — ковры, золото, хрусталь, яркие мозаики, драгоценные камни небывалой величины.

Но вся эта роскошь показалась Анастасии вульгарной, аляповатым торжеством дурного вкуса или отсутствия вкуса. Конечно, таинственные здешние хозяева могли иметь свой резон и привычки, но все равно — похоже на ухищрения в одночасье разбогатевшего выскочки, пытающегося поразить воображение, ослепить, бахвалиться. Золотая фигура льва чересчур велика и массивна даже для этого зала, слишком много на ней самоцветов, ничуть меж собой не гармонирующих. Чересчур велик и хрустальный стол в глубине зала, слишком много на нем золота и камней, и уж совсем ни к чему было водружать на него массивные золотые подсвечники — само собой разумеется, усыпанные огромными изумрудами и еще какими-то неизвестными Анастасии камнями. Каждый ковер сам по себе был бы прекрасен, но повешенные в ряд, чуть ли не в два слоя, они резали глаза какофонией красок и узоров. Рыцарские доспехи — из чистого золота, в каменьях. Ковры чересчур густо увешаны оружием — понятно, драгоценным, богато украшенным. Бедна фантазия у хозяина, бедна… Анастасия немного знала толк в искусстве, не раз бывала в мастерских скульпторов и художников, как рыцарю и положено. А этот неслыханно богатый зал был несказанно далек от искусства.

Анастасия взяла со столика горсть ограненных прозрачных камешков с лесной орех величиной, повертела меж пальцами, поцарапала один край стеклянного кубка — бриллиант, понятно, оставляет на стекле след. Вот так, кучкой, числом в два десятка, камни просто не воспринимались, как драгоценности, как огромное богатство. Дурной вкус. Анастасия сердито бросила их на столик, они с сухим стуком раскатились по стеклянной доске, некоторые из камней упали на пол, но пушистый ковер заглушил звук падения.

— Вы пренебрегаете богатством? — раздался сзади вкрадчивый мужской голос.

Собрав всю силу воли и мужество, Анастасия обернулась нарочито медленно. Пришелец остановился перед ней в исполненной достоинства позе.

Он был величав и высок, аккуратная темная бородка обрамляла пухлое лицо. На плечи накинута волочащаяся по земле мантия из белого меха с рассыпанными по нему черными хвостиками. На голове — золотой венок из листьев неизвестного Анастасии дерева или кустарника, усыпанный бриллиантами. На груди — массивная золотая цепь в самоцветах. Опирался он на золотую трость с огромным рубином.

— Что все это значит? — резко спросила Анастасия. — Где я?

— В скромном замке вашего покорного слуги, королева моя. — Он поклонился, прошел несколько шагов, шурша мантией по полу, уселся в кресло напротив.

Анастасия прикусила губу, чтобы не рассмеяться — несмотря на всю грозную неизвестность происходящего. Едва он задвигался, зашагал, враз потерял оказавшееся напускным величие. Он изо всех сил старался выглядеть осанистым властелином — но казался скорее пронырливым слугой, напялившим в отсутствие хозяина его великолепные одежды. «Нет, он хозяин здесь, это видно, это чувствуется, но видно еще, что он… как бы это выразить? — подумала Анастасия. — Словно все это досталось ему не по праву, словно он выскочка, захватчик, вселившийся в брошенный хозяевами дом, неожиданный наследник из глуши, исполняет роль, для которой по ничтожности своей никак не подходит». Такое уж он производит впечатление, и все тут. Холеное ничтожество». Анастасия не видела причин не доверять своей интуиции, тем более сейчас, когда все ее чувства обострили до предела неизвестность и страх. Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Что все это значит? Как я сюда попала? Где мой оруженосец, собаки и кони?

— Я позволил себе пригласить вас в гости, королева моя…

— Я не королева и уж тем более не ваша! — гордо выпрямилась в кресле Анастасия.

— Прошу прощения. Итак, я позволил себе пригласить вас в гости. Быть может, несколько бесцеремонно, но в дальнейшем, надеюсь, вы простите мне эту поспешность, вызванную лишь восхищением вашей красотой… — Он вежливо развел руки, унизанные самоцветными перстнями. — О вашей спутнице, лошадях и собаках не беспокойтесь, все они здесь, в полной безопасности, можете убедиться. — Он плавно повел рукой в сторону хрустального стола в глубине зала.

Анастасия решительно поднялась и быстрыми шагами пошла туда. Остановилась у стола. Охнула, подняв ладонь к губам.

Среди массивных безвкусных безделушек, маслянисто лоснящегося золота и крупных самоцветов стоял стеклянный колпак величиной с человеческую голову, а под ним… Под ним на чем-то зеленом лежала крохотная, как куколка, Ольга, — навзничь, глаза закрыты. Анастасия приблизила лицо к холодному стеклу, всматривалась до рези в глазах. Грудь Ольги размеренно поднималась и опускалась, она спала. Тут же лежали малюсенькие лошади и собаки — крохотулечки.

Вот тут Анастасии стало жутко по-настоящему, до дрожи в коленках и противного вкуса во рту. Но необходимо было держаться, взять себя в кулак и биться до последнего. Иначе… Чутье подсказывало, что иначе — ничего хорошего. Не о свободе или жизни речь, тут, похоже, все сложнее…

Анастасия, мимоходом бросив взгляд на доспехи и убедившись, что меч в ножнах лежит сверху, вернулась к креслу и села.

— Итак, меня пригласили в гости, — сказала она со вкрадчивой насмешкой. — Я не набивалась, но так уж, выходит, получилось… Кто вы?

— Вам страшно, — сказал он, сверля ее взглядом.

— Быть может, — сказала Анастасия. — Все на свете чего-нибудь да боятся. И я, и вы. Кто вы?

— Волшебник, — сказал он. — Король. Маг. Выбирайте, что хотите. Все будет правдой. Я — здешний властелин. Создаю все, что захочу.

— Как интересно, — сказала Анастасия, подняла руку ладонью вниз, невинно продолжила. — Хочу ловчего сокола. Всю жизнь мечтала его иметь, но они так редки, есть только у Императора.

На его полное лицо набежала тень.

— Увы… — сказал он. — Я не бог и не всесилен. Живого я творить не умею. Хотите алмаз?

— Значит, живого вы творить не умеете…

— Зато могу творить с живым что угодно.

— Это, конечно, достоинство, — сказала Анастасия, усмехнулась про себя — кое-что важное она о нем все же выведала, и очень быстро. — Так что вам нужно?

Человек в золотом венке чуть заметно усмехнулся.

— Мне нужны вы, — сказал он небрежно, даже чуточку лениво. — Многое было, но все наскучило. Увидев вас, я понял — мне не хватало как раз такой златовласой синеглазой королевы… Подождите! — Он поднял ладонь, увидев ее порывистый жест. — Я прекрасно знаю глупые обычаи вашей так называемой Счастливой Империи — у вас там с чьей-то легкой руки завели матриархат…

— Что завели?

— Ах да, откуда вам знать… Да вот этот самый порядок, когда женщины все решают и выбирают сами.

— Но ведь так было всегда, — сказала Анастасия. — Мужчины — слабый пол.

— Ну да, сейчас. Раньше все было иначе. До того, что вы называете Мраком… — Он вдруг громко, по-хозяйски, расхохотался и щелкнул пальцами.

Перед Анастасией, заслоняя от нее волшебника, повисло круглое зеркало в массивной золотой раме, и девушка увидела свое отражение — лицо исполнено невыразимого удивления, рот приоткрыт, широко распахнуты глаза. Словно маленькая девочка, которой показали немудреный фокус, потрясший ее до глубины души и принятый ею за чудо.

Анастасия сердито оттолкнула зеркало ладонью, и оно растаяло в воздухе.

— Простите мне этот смех, — сказал волшебник. — Но у вас был несколько смешной вид…

— Откуда вы знаете, что было до Мрака?

— Я до этого вашего Мрака жил, — сказал он совершенно спокойно, как ни в чем не бывало. — И потому, как вы понимаете, могу сравнивать.

— Но такого не может быть?!

— Почему? Только потому, что вы ничего об этом не знали? — Он наклонился вперед. — Я не властен над живым, но властен над временем! Смотрите!

Он взмахнул рукой. Перед Анастасией на высоте ее глаз словно распахнулось окно в иной мир. Перед ней проплывали улицы небывалых, волшебных городов — несчетные этажи высоченных домов из стекла, зеленые сады, сутолока ярко одетых людей — женщины в штанах и без штанов, в диковинных рубашках, с голыми загорелыми ногами, а у иных ноги покрыты какой-то черной паутиной; мужчины сплошь и рядом ничуть не похожи на мужчин — широкоплечие, сильные, а женщины, наоборот, хрупкие, тоненькие. Нигде не видно лошадей и повозок. Во все стороны ездят какие-то разноцветные, поблескивающие экипажи, без лошадей едут, сами по себе, и сквозь стекла видно, что внутри сидят люди. Чуть попозже Анастасия увидела храм вроде тех, на которые они с Ольгой набрели давеча, — но не ветхий, полусгнивший, а ярко раскрашенный, бело-синий! И он не стоял на земле — он ехал по гладкой серой полосе, не потрескавшейся, ровной, а потом оторвался от нее и взлетел в небо, подпорки втянулись внутрь, и храм исчез в синеве!

Анастасия вскрикнула, зажмурилась, вцепилась в подлокотники, но они были слишком большими и круглыми, и пальцы на них не сходились. Услышав довольный смех волшебника, она с усилием открыла глаза.

— Что это было?

— Прошлое, — сказал он. — Пятьсот лет назад.

— Они ездили вот так… И летали…

— Даже на Луну, — сказал он. — И могли еще множество вещей, о которых вы и представления не имеете, потому что потеряли… Вы не понимаете, сколько потеряли и на кого сейчас похожи с этими вашими замками, конными плугами и масляными светильниками. Форменные дикари, право слово… Не сверкайте так на меня глазами, прелестная королева. Это правда, пусть и горькая. По сравнению с вашими далекими предками вы — невероятные дикари. Уж не посетуйте, дорогая Анастасия, но так оно и есть…

Анастасия чувствовала себя мерзко. Кусочек иной, многоцветной и диковинной жизни, пусть и увиденный мельком, убеждал. Как раз потому, что это был беглый взгляд. Если вполглаза удалось увидеть настоящие чудеса, чему же можно стать свидетелем, наблюдая прошлое долго и внимательно? Замки, плуги, светильники — и неугасимый свет, повозки, ездящие сами по себе, летающие корабли, стоэтажные дома, полеты людей на Луну… Но куда все кануло, в какую пропасть? Какие силы могли смести с лица земли столь могущественные страны, не оставив о них и памяти?

Она поняла, что произнесла это вслух.

— Какие силы? — задумчиво повторил волшебник. — Хотел бы я это знать…

— Боги?

— Бросьте. Нет никаких богов. Ни одного.

— А Великий Бре?

Он расхохотался. Он смеялся долго и искренне, хохотал так, что с головы едва не слетел золотой венок. Жирные щеки тряслись, прыгала на груди цепь.

Все еще хохоча, он щелкнул пальцами, и Анастасия вновь заглянула в прошлое. Очень старый человек со странным стеклянным приспособлением на носу, в странной одежде, что-то невнятно говорил, запинаясь и бубня, держа перед собой лист бумаги, — и на груди его золотились пять звезд на красных ленточках! Словно на шпиле Собора. Пять звезд, и еще какие-то золотые кружочки на цветных ленточках — с правой стороны груди. Он стоял на каком-то странном алтаре, а за его спиной сидели в несколько рядов такие же старики со скучными, усталыми и печальными лицами людей, угнетенных несварением желудка и закатом деятельных лет. Казалось, никто и не слушает говорящего непонятные слова человека с пятью звездами на груди. Как ни вслушивалась Анастасия, она никак не могла понять. Язык был ее, родной, но смысл слов ускользал, они никак не складывались в осмысленное целое, да и по отдельности ничего не значили. Заклинания? Молитва?

— Кто это? — спросила она, внезапно ощутив легкую жалость к больному старику, которому лежать бы в постели, а его вытащили на этот странный алтарь и заставили так долго говорить, повторять глупые заклинания.

— Да он и есть, ваш Великий Бре!

— Но как же это… — Анастасия понимала, что этот человек не может быть богом. Никак не может.

— Вот так. Вы просто все забыли, ваши предки все забыли. А из тех крохотных обрывочков памяти, что сохранились, вы, исказив их до полной неузнаваемости, создали настоящую религию. С богами, чудесами, приписываемыми им, храмами. Я понятно говорю?

— В общем, понятно, — сказала Анастасия. — Как же так, как же так могло быть… что же теперь…

Ей казалось, что из-под ног у нее выдернули землю, и она повисла в холодной пустоте среди холодных звезд. Неизвестно было, во что же теперь верить, чем заполнить пустоту, пришедшую на место пусть и подточенной еще раньше еретическими сомнениями веры. Мир перевернулся, исчезали все прежние точки опоры, идеалы, уклад жизни, память, исчезали доблести и грехи — потому что доблести могли оказаться бессмысленными, а грехи — отнюдь не грехами. В голове у Анастасии вихрился неописуемый сумбур. Странное дело, она не ощутила горечи от того, что рушились основы ее мира — скорее, тупую усталость. Быть может, ее прежнее якшанье с еретиками, сомнения, терзания, искания и привели к тому, что она перенесла миг крушения основ довольно спокойно. И признала его мигом крушения основ. Слишком много чудес, слишком много необычного обрушилось на нее. Предстояло либо сорваться в рыдания, либо перенести все стойко, с сухими глазами, как и положено рыцарю. Пусть они были беспамятными дикарями, все забывшими и переиначившими, но они оставались рыцарями! У них был свой мир, и он не перестанет существовать оттого, что оказался бледной тенью, беспамятным наследником иного, более могучего, прекрасного и удивительного. Не исчезли добро и зло, жажда знаний, путешествий и подвигов. Что же, разбить, теперь голову о стену, броситься на меч? Нет! Как раз теперь она обязана жить! Разве не за Знанием она пустилась в опасные странствия? Разве она не чувствовала, что Знание может оказаться трудным и горьким? Все, кто гадал о существовании Древних и верил в них, в глубине души понимали, что давным-давно не обошлось без страшной катастрофы… Она подняла голову, встретила липучий взгляд волшебника.

— Вы хорошо держитесь.

— Я рыцарь, — холодно сказала Анастасия. — Как бы там ни было раньше… Что такое Мрак?

— Не знаю, смогу ли объяснить. Вернее, сможете ли вы понять, Анастасия.

— Я постараюсь. — Ее голос не дрожал.

— Видите ли… Прошлое, конечно, может представляться вам великолепным — эти дома, самолеты… В чем-то, конечно, оно было великолепным — так представлялось людям. Но Природа, похоже, оказалась другого мнения…

— Природа — это Бог? — вырвалось у Анастасии.

— Природа — это все живое, кроме человека. Это сложнейший организм, которым мы пытались управлять и разрушали, не понимая его величия и сложности. И Природа отомстила. Все, что обрушилось на наш мир, могли с вескими основаниями назвать божьей карой даже неверующие. Казалось, взбесилось все вокруг, само пространство и время сошли с ума, законы природы то ли вдруг перестали действовать, то ли сменились новыми, о которых мы до того и не подозревали. В разных концах земного шара происходило то, что хотелось назвать чудесами, это нарастало, как лавина, и целые города проваливались в ничто, звезды плясали на небе, над Эйфелевой башней носились птеродактили, в марсельскую гавань вошел фрегат египетской эскадры Наполеона, у людей вырастали хвосты, дождь изливался с земли в небеса или струился над землей, как река, железо становилось мягким, животные разговаривали… Потом начался подлинный Хаос. И Мрак. Ваши жрецы правы в одном: Хаос и Мрак действительно имели место. Грянуло… Быть Может, у Природы есть какой-то свой стоп-кран, предохранитель, средство, которым она при крайней нужде спасает себя — в том числе и от людей. А мы… Мы познали крохотную часть ее законов, ее устройства, но решили, что знаем все, что можем обходиться с ней, как с покорной служанкой. Это, наверное, самое страшное — что перед нами было не разгневанное божество, которому можно упасть в ноги, взмолиться, что-то объяснить, принести жертву, покаяться… Не божество, а сложнейший и непознанный неразумный механизм, с которым невозможно договориться. Как договориться с бурной рекой? С чумой? Нельзя договориться с атмосферой, чтобы она давала больше кислорода. Можно не рубить деревья, которые этот кислород дают, не загрязнять море. А мы рубили и загрязняли… Ты, наверное, ничегошеньки не поняла?

— Отчего же, — медленно сказала Анастасия. — Я не поняла одного — почему после всего происшедшего ты считаешь нас дикарями. А вы, допустившие такое, — высшие существа, светочи разума… Нет, я действительно многого в твоем рассказе не поняла, но главное ухватила. Вы впали в то, что можно назвать грехом гордыни — по отношению к Природе. И она за то вам отплатила… А объяснение разных непонятных слов, которых в теоем рассказе очень много, меня, право же, не столь уж и волнует. Главное я поняла. Впрочем… Как получилось, что ты стал… тем, что ты есть сейчас? Кем ты был раньше? Или ты и раньше был таким, у вас были волшебники?

— Нет. Волшебников у нас не было. Раньше мое занятие называлось младший научный сотрудник.

— Научный? — спросила Анастасия. — Значит — ученый?

— Ну, не совсем… Сидел, писал бумажки… Для ученых.

— Так бы и говорил — писец при ученых. Их и у нас хватает, хоть мы и дикари. Только у нас писцы называют себя писцами.

— Это совсем другое.

— Какая разница? — сказала Анастасия. — Сидел посреди всех этих летающих и сверкающих чудес и писал бумажки. Для ученых. А потом?

— Это сложно. Я сам все не до конца понимаю, даже сейчас. А многое забыл с перепугу, еще тогда… Когда начался Хаос и мир взбесился, стал дикой фантасмагорией… Ну, словом, так получилось. Так вышло. Я вдруг обнаружил, что могу создавать предметы и управлять ими, и не испугался — решил все это закрепить, удержать, пожелал нового умения, и чтобы оно не исчезало, и чтобы я стал бессмертным… Одним словом, я ухватил в зубы кусочек Хаоса, кусочек чудес и сохранил его, когда минули Хаос с Мраком и остатки человечества начали все заново. Вот так примерно можно объяснить, если совсем коротко.

— Понятно… — сказала Анастасия.

Он рассмеялся:

— Мне самому до конца не понятно… Ну ладно. Не поговорить ли нам о чем-нибудь более приятном? О твоих прекрасных глазах, к примеру. Возьми бокал, не бойся.

Анастасия отпила глоток. Вино и в самом деле было отменное. Она перехватила взгляд волшебника и насторожилась.

Мягкая ладонь легла на ее плечо. Анастасия сбросила его руку.

— А вот так со мной не нужно! — сказала она гневно. — Я…

— Ну да, ты рыцарь, княжна и все такое. Но на мой взгляд, ты просто прелестная дикарочка, которую стоит приручить.

— Я только сейчас подумала… — сказала Анастасия холодно. — Эти слухи об огненном змее, похищающем девушек… Вообще-то многие считают их выдумками, но порой девушки и в самом деле как-то странно исчезали…

— Каюсь, каюсь, — безмятежно сказал волшебник. — Была когда-то у нас до Мрака такая сказочка о змее, я ее и вспомнил случайно в свое время…

— А теперь очередная игрушка тебе надоела, и поблизости оказалась я?

— Ты мне очень нравишься. Знаешь, не хотелось бы делать из тебя очередную запуганную куклу. За пятьсот лет куклы могут прискучить. В тебе чувствуется ум и сила воли. А единственному на планете королю волшебства нужна королева.

— Польщена высокой честью, — насмешливо поклонилась Анастасия.

— Я говорю серьезно. Ты красива и умна. Я дам тебе Знание. Понимаешь? Не груду золота, а Знание. Ты сможешь узнать все, что только захочешь. Попадать в любой уголок этого мира. Все знание, какое у меня есть, будет и твоим. Подумай, королева моя.

Искушение было велико. Огромно. Настолько, что Анастасия какой-то миг всерьез колебалась, прежде чем поняла — королевой она не будет. Станет исправной наложницей, будет платить собой за крохи знания, полученные с ладони капризного хозяина. Знания, которого не она сама добилась, которое не сама обрела, мертвого знания, бесполезного, потому что ни с кем она поделиться не сможет. Птица в золотой клетке. Стоит ли жизнь в клетке, пусть и сложенной из поразительных чудес, радости познания мира, пусть и дикарского, как его этот жалкий волшебник презрительно именует? Стоит ли радости свободы?

На эти мысли наложилась прежняя гордость — как смеет мужчина выбирать и повелевать? Смеет класть руки на плечи, пялиться маслеными глазами? Как бы там ни было раньше, сейчас все идет, как идет вот уже пятьсот лет, он сам сказал, что пятьсот!

Она вновь отбросила с плеча горячую ладонь, выпрямилась:

— Нет!

— Тебя не привлекают знания?

— Меня не привлекаешь ты, — сказала Анастасия и встала.

— Дело поправимое, — усмехнулся он. — Ты мне только скажи — кто тебе нужен?

Человек в мантии исчез. На его месте, поигрывая мускулами, стоял загорелый атлет в узенькой набедренной повязке цвета золота. Анастасия невольно отступила на шаг. Атлет, усмехаясь, подошел к ней вплотную, взял за кисти и, несмотря на сопротивление, играючи притянул к себе. Казалось, ее руки угодили в железные тиски.

— Нет! — вскрикнула Анастасия.

— Ах, прости, — сказал атлет и превратился в тоненького прелестного юношу с пушистыми светлыми кудрями — если честно, вполне во вкусе Анастасии. Руки этого она со своей талии сбросила легко и повторила:

— Нет!

Он тут же принял прежний облик. Только мантии на нем уже не было, он стоял в темном костюме странного, на взгляд Анастасии, покроя. Белая рубашка, пестрая полоска на шее, как у тех стариков. И такие же золотые звезды на красных ленточках, только звезд гораздо больше, чем у любого из печальных стариков. Анастасия насчитала десять, в три ряда. А под ними — огромный, разлапистый знак, то ли крест на звезде, то ли звезда на кресте, весь в цветной эмали, позолоте, бриллиантах, и наверху еще крохотная золотая корона.

— Зачем это? — недоуменно спросила Анастасия.

Он столь же недоуменно пожал плечами:

— Я ведь самый могущественный. Единственный волшебник на всю планету. Могу я себя как-то наградить? Десяти звезд ни у кого не было.

— Знаешь, у тебя глаза нисколечко не меняются, как ты ни превращайся, — сказала Анастасия. — Прежними остаются. А это не те глаза, из-за которых теряешь голову и покой, ты уж прости.

Что-то потянуло ее руки к земле — их сковали тяжеленные золотые кандалы. И тут же исчезли.

— Ну конечно, это ты можешь, — сказала Анастасия. — Я даже не могу себе представить, на что ты способен, взявшись пугать, но наверняка на многое…

— Ты и представить себе не можешь, — подтвердил он с гнусной ухмылкой.

Анастасия ужаснулась, увидев совсем близко его глаза — шальные от желания и пьяные от безнаказанности. «Он же сумасшедший, — подумала девушка панически. Какой-то мелкий писец, сидел с бумажками возле ученых, потом вдруг посреди всеобщего страха и крушения мира получил в полное распоряжение возможность творить любые чудеса и пятьсот лет тешится вседозволенностью, захлебнулся ею, пропитался. В первые минуты она еще могла думать о нем, как о боге, Древнем Божестве — но не теперь, видя эти глаза, эту глупую напыщенность, не изменившуюся за пятьсот лет. Жалкий писец, мелкая душонка, рехнулся от свалившихся на него благ… Но пора как-то спасаться!»

Холодная решимость рыцаря ожила в ней. Рукоять меча сама прыгнула в руку. Анастасия взмахнула им по всем правилам боевого искусства — «крыло ястреба», страшный удар, рассекающий от левого плеча наискось до пояса…

Удар пришелся по пустоте. Волшебник, оказавшийся совсем в другом месте, деланно зевнул, а рукоять меча вдруг превратилась в змею, скользкую и холодную, она разинула пасть, зашипела, подняла ромбовидную голову к лицу девушки… Анастасия, взвизгнув не своим голосом, отшвырнула меч.

Волшебник хохотал.

— Девочка, ты прелесть, — еле выговорил он. — Похоже, ты и в самом деле неплохо владеешь этой железкой…

— Между прочим, мне приходилось ею убивать.

— Тем приятнее мне будет, когда ты перестанешь барахтаться. А ты скоро перестанешь, королева моя…

Анастасия с тоской и отвращением сказала:

— Попался б ты мне на войне, писец…

— Господи, да что ты знаешь о войне? Похоже, у кого-то из вас каким-то чудом завалялся «Айвенго»… Что ты знаешь о войне?

— А ты? — запальчиво крикнула Анастасия.

— У меня есть возможность увидеть любую войну. Насмотрелся. Погляди, что там ваши мечи!

Перед Анастасией неслась желтая земля, сухая, каменистая. Скальные отроги, высокие склоны, над которыми она мчалась — не она, а словно бы ее дух в чьем-то чужом теле, в каком-то странном летающем ящике, над головой стрекочуще гудело, а за прозрачным круглым окном бушевал ужас — с земли прямо к Анастасии тянулись слепяще яркие полосы, вокруг вспыхивали дымы, грохотало, выло, визжало, бухало, чья-то чужая смертная тоска и жажда жизни пронизывали Анастасию с такой мощью, словно это ее убивали непонятным образом и вот-вот должны были прикончить; и кто-то кричал рядом: «Толя, вверх, вверх! Еще спарка слева!» Анастасия увидела совсем рядом лицо смотревшего вниз мужчины, в его глазах было жуткое осознание конца и яростная жажда выжить; Анастасии отчего-то сделалось его неимоверно жаль, и она пожелала, всей добротой своей, рыцарским сочувствием к гибнущему воину пожелала, чтобы он уцелел, выжил, спасся… В ушах еще затухал непонятный крик: «Спарка слева!» — а Анастасия уже стояла на пушистом ковре перед хрустальным столом.

Но волшебник на сей раз вел себя странно — полузакрыв глаза, он то ли всматривался, то ли вслушивался неизвестно во что, бормотал, будто спросонья:

— Неужели спасла? Выдернула? Быть не может, это что ж, можно вот так… как смогла…

Анастасия жадно вслушивалась, ничего толком не понимая. Волшебник дернулся, открыл глаза.

— Я его спасла? — спросила Анастасия.

— Кого? Глупости! — Он отступил на шаг, скрестил руки на груди в своей смешной манере казаться величественным. — Не будем отвлекаться, дикарочка. Быть может, хватит на сегодня разговоров?

Что-то звонко щелкнуло. Анастасия глянула вниз — верхняя застежка ее алой рубашки сама собой отскочила. Анастасия попыталась застегнуть ее, но она не поддавалась, выскальзывала из пальцев, как живая, а там и вторая застежка отскочила, и третья, Анастасия тщетно пыталась справиться с ожившей вдруг, распахивавшейся рубашкой. Снисходительный хохоток волшебника хлынул в уши, как липкая вода; лязгнув, расстегнулась сама собой чеканная пряжка ее пояса, и Анастасия, в охватившем ее злом бессилии, вдруг вспомнила со всей четкостью, как она хотела спасения тому гибнущему в воздухе воину. Еще ничего не соображая, но видя по исказившемуся лицу волшебника, по вспыхнувшему в его глазах страху, что происходит нечто для него неожиданное, и это ей только на пользу, — Анастасия, словно в жарком упоении битвы, пожелала, чтобы рассыпался прахом и исчез навсегда этот нелепый и страшный мирок вместе с его свихнувшимся хозяином. Чтобы она вновь вернулась в свой мир вместе с Ольгой. Чтобы все стало как прежде, до вступления на снег. Невозможно было описать словами, как ее воля, юная, дерзкая и упрямая, ломала, гнула, одолевала другую волю, заросшую жирком самодовольства и покоя; как протекала эта битва в полном безмолвии, посреди непостижимых химер взбудораженного сознания. Что-то поддавалось, что-то напирало, что-то в ужасе отступало шаг за шагом, таяло…

Потом в глаза ударил жаркий Лик Великого Бре, а под ногами оказались земля и трава. И поодаль лежала Ольга, в той же позе, что под стеклянным колпаком, лежали лошади и псы, лежали кольчуга и меч, и ветерок играл расстегнутой рубашкой.

Анастасия слабо улыбнулась и осела в траву, теряя сознание.

Верстовой столб 7. ЧЕЛОВЕК ИЗ ВОЙНЫ

Вода лилась на лоб, на щеки, стекала на обнаженную грудь. Анастасия отфыркнулась, открыла глаза, без усилий приподнялась и села, обхватив руками колени. Ее слегка знобило, но, в общем, она чувствовала себя прекрасно, даже приподнято, и помнила все, от начала до конца.

Ольга, с баклажкой в руке, стояла рядом на коленях и испуганно таращилась на нее, а Бой с Горном прыгали вокруг, норовя лизнуть в ухо. Анастасия отмахнулась от них и улыбнулась верному оруженосцу:

— Олька, все прекрасно!

— Что с нами было? Ничего не помню…

— Ах да, ты же сладко дрыхла без задних ног… — прищурилась Анастасия. — А мы тем временем были в гостях. Пригласили вот… Рассказать?

Чем дальше она забиралась в своем рассказе, тем круглее становились глаза Ольги.

— Быть такого не может! — сердито выдохнула она, когда Анастасия закончила.

— А снегопад посреди осени?

— Пусть снегопад! А вот все остальное… — упрямо мотнула головой Ольга. — Просто наваждение, и все. Кто-то навел на нас чары. Может, здесь место такое, замороченное. Мерещится всякая чушь…

— Но ведь я все помню? О Древних? О волшебнике?

— А откуда ты знаешь, что это правда? Что ты и в самом деле видела прошлое? Может, так бывает со всеми, кто здесь проезжает? Сначала снег, потом метель, потом наваждение… Чем доказать?

Анастасия призадумалась. Доказать, действительно, нечем. То, что доспехи оказались с нее сняты, а рубашка расстегнута, еще ничего не доказывает — кто знает все, о наваждениях и чарах?

Она поднялась, застегнула рубашку, пробормотала сквозь зубы:

— А все-таки жалкий человечишка… Дикая сказка, до того дикая, что поневоле в нее верится…

Ольга подала ей кольчугу. Анастасия надела ее через голову, опоясалась мечом, нахлобучила шлем.

— Есть вещи, из-за которых и хочется верить, что все было сном. Утверждение, будто бы до Мрака слабым полом были женщины, а сильным мужчины. Умом соображаю: до Мрака возможно было все, что угодно, но сердцем принять…

Ольга поглядывала на нее как-то странно. Анастасия вспомнила, усмехнулась:

— Ну да, я и забыла, что тебе-то как раз именно это сказкой не кажется…

Обычно Ольга на сей счет отмалчивалась, но тут глянула упрямо:

— Принято говорить вслед за каким-то древним поэтом, что любовь — изобретение природы. А где ты видела в природе, чтобы кобель валялся снизу, задрав лапки?

Логика была железная. Анастасия помолчала ошеломленно, потом нашлась:

— Но ведь это животные… человек умнее!

— А может, природа всех умнее? — показала ей язык Ольга. — Тем более там, где не ум нужен?

Анастасия вспомнила все, что говорил о Природе волшебник, и не решилась далее продолжать дискуссию. Задумчиво отошла прочь, носком сапожка поддевая крупные камешки. Имеет ли она право записать на счет своих рыцарских триумфов недавнюю победу над злым волшебником, мерзким чудовищем из плоти и крови, или все этой ей примерещилось?

Что-то хлопнуло высоко в небе, словно сказочная громадная птица ударила крылом. Анастасия удивленно задрала голову, заслоняясь ладонью от Лика Великого Бре.

Вниз, к земле плыл круглый белый шатер. А под шатром на пучках тонких веревок раскачивалась человеческая фигура!

Анастасии пришло на ум, что наваждение продолжается. Что волшебник оправился и догоняет ее. Но не похоже что-то. Разъяренный, он пустил бы в ход что-нибудь посерьезнее, не стал бы глупо качаться вот так под странным шатром, он ведь показывался на земле в облике огненного змея, мог превратиться во что-нибудь посолиднее… Нет, если он был, с ним покончено… Но что это?

— Стой на месте! Смотри за лошадьми и собак придержи! — крикнула Анастасия и побежала в ту сторону. Меч колотился о бедро. Анастасия придерживала его рукой.

Шатер уже достиг земли, съежился, опал вздрагивающей кучей белой ткани. Человек освободился из веревок, перекатился в сторону, рослый человек в пятнисто-зеленом, затянутый в какую-то странную амуницию, в диковинной шапочке с алой пятиконечной звездой. Он лег на живот, выставив в сторону Анастасии какую-то короткую несерьезную штуковину, напоминавшую музыкальный инструмент. Крикнул хрипло:

— Дриш!

Анастасия с разбегу сделала еще несколько шагов. На конце той штуковины вспыхнул прерывистый огонь, раздался четкий перестук, словно кто-то бежал вдоль железного частокола, треща по нему железной палкой. У самых ног Анастасии полоской взлетел песок, словно человек с непостижимой быстротой швырнул в нее горсть камешков. Но никаких камешков не видно. Что за чудеса?

Анастасия замерла, безмерно удивленная. Их разделяло шагов тридцать. Он так приник, приложился к своей штуковине, что рассмотреть его лицо не удавалось. Анастасия положила руку на рукоять меча. И вновь хриплый крик:

— Дриш, мать твою!

— При чем тут моя мать? — крикнула в ответ Анастасия.

Звук ее голоса оказал на него странное действие. Его словно подбросило. Он ошалело огляделся вокруг и решился встать. Но свою штуку, прижав ее к животу, по-прежнему наводил на Анастасию.

— Может, его стрелой попотчевать? — донесся голос Ольги. — Он у меня как на ладони!

— Нет! — вскрикнула Анастасия.

У него было лицо человека из той летающей штуки, спасенного ею в недавнем наваждении, — худое, загорелое, со светлыми короткими усиками, словно бы выцветшими. Он самый!

— Олька, не стреляй! — крикнула Анастасия. — Не вздумай!

— Не вздумай! — громко согласился упавший с неба. — Руки подними, живенько!

— Рыцарь руте не поднимает, — с достоинством сказала Анастасия. Понимала, что он испуган — стоит безоружный перед двумя рыцарями в полном вооружении, — и не хотела резкими движениями пугать его еще больше.

— Ни фига себе металлисточка! — сказал он, не отрывая от Анастасии ошеломленного взгляда. Не то рассмеялся, не то всхлипнул. — Серп и молот на шлеме… Девочки, вы не гурии, часом? Что, вот так и выглядит тот свет. А капитану вэдэвэ в нем местечко найдется, или куда пожарче погоните? Хотя куда уж опосля всего…

Глаза у него странно закатывались. «В обморок бы не хлопнулся по извечной мужской привычке, — тревожно подумала Анастасия. — Хотя он же воин. Ну да. Амазонка?»

— Ты из амазонок, Капитан? — спросила она незамедлительно.

— Гос-споди… — Он топнул ногой. — Нет, земля твердая, солнце светит… — И вдруг закричал надрывно: — Девочки, милые, ну где я есть? Я живой хоть? А вертолет где? Долбанули ж нас, горели! Вы откуда такие чудные, да еще здесь, в лютой волости?

Взгляд его перепрыгнул за спину Анастасии, и глаза у него вылезли из орбит. Анастасия тоже обернулась, но ничего страшного или удивительного не усмотрела — к ним подходил Бой, виляя хвостом, дружелюбно скалясь.

— Сколько ног? — заорал Капитан в лицо Анастасии. — Ног сколько, говорю?

— Шесть, — сказала Анастасия. — Как собаке и положено. Ну, понимаешь? Это собака. Такое домашнее животное. У собак шесть ног. Не бойся, все в порядке, мы тебя не обидим…

Он выпустил свою штуковину, глухо стукнувшуюся оземь, и понесся прочь, размахивая руками, вопя:

— На хрен мне тот свет! Нету бога, нету! И аллаха нету! Зачем сюда затащили? Я ж помер! Мертвый я! Вот и лежал бы!

Анастасия понемногу начинала соображать, каким это было для него потрясением — внезапно угодил в чужой мир, к чужим людям. Он погибал на той страшной войне, и вдруг… Стало жаль его, но Анастасия не тронулась с места — пусть побудет наедине с собой. Странно — он молодой, а глаза старыми кажутся…

Уединение Капитана протекало бурно — он рухнул на землю, лупил по ней кулаками и орал, что это нечестно, что это неправильно, что он никогда не верил во все эти загробные штучки, разве что самую малость, что сейчас он сам дернет кольцо (недоуменно подняла брови внимательно слушавшая Анастасия), и пускай его второй раз собирают по кусочкам, коли охота. Еще он ругал всех архангелов, кричал, что готов их всех приложить одной левой, а если его сошлют к чертям, то и там начнется несусветное, отчего выйдет хуже одним чертям. Постепенно он утомился, выкричался и притих. Лежал на земле лицом вниз, сжав кулаки и стиснув ими голову.

Анастасия ждала, жестом удержав на месте Ольгу. Наконец он обмяк, стиснутые кулаки медленно разжались, он накрыл ладонями землю и прижался к ней щекой, словно слушал что-то, происходящее в ее загадочных недрах. Над полем стояла тишина, огромная, как небо. Анастасия ждала.

Потом она не спеша подошла к нему, присела на корточки. Он пошевелился — лежать ему было неудобно из-за его странной сбруи, пояса, лямок, карманов, из которых торчали продолговатые плоские ящички. Анастасия осторожно коснулась его спины меж ремней, и пальцы наткнулись на твердое — словно он носил под одеждой кирасу.

И все же он почувствовал прикосновение, поднял голову, а там и сел, свесив сильные руки меж колен. Анастасия заглянула ему в лицо. Синие глаза, светлее ее собственных, смотрели с угрюмой отрешенностью куда-то сквозь нее и вдаль — Анастасии приходилось видеть такие глаза перед поединками, после боя, в минуты смертельной опасности, и этот взгляд ее не удивил. Они сидели друг против друга, глядя в противоположные стороны, довольно долго сидели так.

— Слушай, где я, в конце концов, есть? — спросил Капитан. — Что-то все это никак на загробный мир не похоже…

Анастасия заговорила — перескакивая с пятого на десятое, — рассказала о Мраке, о Счастливой Империи, о своей клятве, о волшебнике. Послушав о волшебнике, Капитан зло произнес какие-то непонятные слова.

Анастасия рассказывала, а он слушал с застывшим лицом, и невозможно было определить, как он к ее рассказам относится и что вообще думает. Наконец она умолкла, глянула вопросительно.

— Интересно, спасу нет… — сказал Капитан. — И назад никак нельзя?

Анастасия беспомощно пожала плечами. Сама она не сомневалась, что нельзя никак — вряд ли такие чудеса случаются дважды, это не дверь в стене, куда можно невозбранно шастать взад-вперед.

— Да уж, наверное, никак… — ответил он сам себе, и его лицо вновь застыло.

— Ты посиди, — сказала Анастасия, стараясь говорить как можно мягче. — Опомнись, подумай. Потом приходи, ужинать будем.

Поднялась и, не оглядываясь, пошла туда, где Ольга уже разводила костерок под таганом. Ольга встретила ее вопросом:

— А что мы с ним делать будем, с таким бешеным?

— Привыкнет, — так же тихо ответила Анастасия. — Он явно из амазонок. Лишним не будет. Эта его штуковина — определенно оружие. — Она тряхнула головой: — Только подумать, Олька, — это же настоящий Древний! Даже жутко делается…

Вскоре Капитан подошел к ним. Он поднял свою штуковину, принес и положил рядом, снял свои странные доспехи — оказалось, у него под курткой и в самом деле была поддета кираса.

Ольга подала ему миску. Он поблагодарил кивком, взял ложку и жадно стал есть, уткнувшись взглядом в миску. Бой с Горном устроились поблизости, ожидая костей. При взгляде на них Капитана чуточку передернуло, но как-то скорее по инерции. Он начинал привыкать к случившемуся, примиряться с ним, и Анастасия решила поговорить с ним серьезно, не откладывая.

— Послушай, — сказала она, когда Капитан отставил миску, жестом отказавшись от добавки. — Мы не на прогулке, дорога опасная, давай сразу все обговорим. Это, конечно, так удивительно и загадочно — все, что с тобой произошло. И наш мир тебе наверняка кажется… уж не знаю чем. Но жить-то надо? Так что давай сразу определяться, насчет будущего думать. Вообще-то тебе одна дорога — с нами. Ну куда ты один пойдешь? И, главное, зачем?

Капитан достал белую палочку, сунул ее в рот, щелкнул металлической коробочкой, из нее рванулся огонек, и изо рта у Капитана повалил дым. Анастасия отшатнулась было, но тут же взяла себя в руки и приняла надменный вид — как-никак это был человек, не бог, не оборотень и не дракон, и все его загадочные пожитки были вещами человеческими, сделанными людьми для людей.

— А ты умница, девочка, — сказал Капитан грустно и задумчиво. — Сопельки мне утирать не собираешься и плакать не будешь… Так вообще-то и нужно. Значит, зачисляешь в свою маршевую роту? Или что это у тебя — разведвзвод дальнего действия?

— Зачисляю, — сказала Анастасия, не собираясь спрашивать, что означают все эти непонятные слова. — Только не зови меня впредь девочкой. Я — княжна Анастасия из рода Вторых Секретарей. Я — полноправный рыцарь, и будь любезен это запомнить. Княжна Ольга — мой оруженосец.

— Запомню, — пообещал Капитан, в упор глядя на нее почти весело и определенно дерзко. Анастасия ощутила сильную досаду и легкое смущение, от чего рассердилась. Смущаться под мужским взглядом?! Что бы там ни наболтали про порядки Древних, где все было наоборот… Как-никак за нынешним укладом жизни, местом в ней мужчин и женщин стоят пять веков, так изменит ли этот уклад появление одного-единственного женственного мужчины-амазонки?

И все же она опустила глаза. На миг, но смутилась. И, что досаднее, он это, кажется, понял.

— И тебя обязательно всякий раз называть княжной?

— Нет, — сказала Анастасия. — Пожалуй, тебя можно считать полноправным воином. Вот только подчиняться моим приказам обязательно. Возражений нет?

— Нет, — сказал он серьезно. — Я человек военный, малость мерекаю.

— Кстати, какого ты рода? Или у вас, Древних, все было иначе?

— Иначе, — сказал он. — Русского рода, и все тут.

— А с кем ты воевал? — с любопытством спросила Ольга.

От этого простейшего вопроса он явственно помрачнел. Оторвал зубами желтый конец своей дымящейся палочки, выплюнул его под ноги, зло сжал губы. Потом глухо сказал:

— С гадами, княжна, с гадами. С кем воюешь, это всегда знаешь…

Тема для него была не самая приятная, сразу видно. Здесь таилось что-то большое и сложное, горькое для него, и Анастасия, круто уводя разговор в сторону, спросила:

— Значит, никаких богов у вас не было?

— Богов? Да нет, только те, которых сами по глупости склепали неизвестно по чьему образу и подобию…

Теперь помрачнела Анастасия. Получалось, что все обретенные за короткое время путешествия знания только отнимали что-то, отсекали кусок за куском от полного недомолвок и несообразностей, но привычного с детства мира. Ей пришло в голову, что погоня за Знаниями — не столь уж легкое и радостное дело. Впрочем, в голову ей это приходило и раньше. Просто сейчас она неопровержимо в том убедилась. И теперь перед глазами постоянно будет напоминание о прежнем порядке вещей, ничуть не похожем на нынешний…

Она подняла голову и вновь ощутила укол досады — живое напоминание дерзко ее разглядывало. Потом оно спросило:

— А если я скажу, что ты чертовски красивая, это какие-то ваши этикеты не нарушит?

— Нет, — сухо сказала Анастасия. — Хотя я и не знаю, что означает «чертовски».

— Да то же, что и «обалденно».

Анастасия не знала и этого слова, но признаваться в том не стала — похоже, он забавлялся, подбрасывая древние забытые слова. Самоутверждался. Ничего, пусть порезвится, быстрее освоится. А поставить на место никогда не поздно.

— Представить себе не могу, как матриархат в натуре выглядит, — признался Капитан. — К вам уже вроде бы привык, металлисточки, но осознать, что кругом — матриархат… — Он замолчал, осененный какой-то догадкой. У него даже челюсть отвисла. — Черт, надо же!

— Что? — спросила Анастасия без особого любопытства.

— А то, Настенька, что я — единственный член партии посреди этого вашего феодализма! Нет, серьезно! — Он стукнул кулаком по колену. — Надо же! Вот сейчас созову из своей персоны чрезвычайный съезд, и ка-ак выберу из себя генсека! В уставе на сей счет ничего не сказано, то бишь не запрещено. — Он поднял руку. — Итак, кто за, кто против? Воздержавшихся нет, избран единогласно. Мама родная, видел бы комбат…

Анастасия ничегошеньки не поняла, но не мешала ему помирать со смеху и объяснений не требовала. Пусть забавляется, как ему охота. Собаки привыкли и ластились к нему, он уже не шарахался, и видно было, что собак он любит. Но чуть погодя на него снова накатило — он увидел восходящую над верхушками деревьев Луну и оцепенел, задрав голову:

— Эт-то что за иллюминация?

— Это не илл… это Луна, — сказала Анастасия. — У вас ее не было на небе?

— Быть-то была… — Он лихорадочно раскрыл черный ящичек, достал оттуда странное устройство в виде двух толстых черных трубок, соединенных перемычкой, приложил к глазам и навел на Луну.

Устройство это оказалось невероятно занятной игрушкой. Чудо какое-то. Когда Капитан объяснил, как надо в него смотреть, Анастасии визжать хотелось от восторга, забыв о рыцарском достоинстве. Она едва сдержала это недостойное побуждение. Луна придвинулась гораздо ближе, круглые горы, скалы и расселины виднелись совсем явственно! И звезды! Она навела чудесный «бинокль» на Плывущие Звезды, с трудом поймала в поле зрения одну, но на сей раз ничего особенного не увидела — звезда просто увеличилась в размерах, стала словно бы диском с четкими краями. Капитан сам недоумевал, не в силах сообразить, что это такое, немного разочаровав этим Анастасию, жаждавшую теперь объяснения решительно всему на свете. Она с превеликим сожалением отдала бинокль Ольге. А Капитан смотрел на Луну невооруженным глазом и почесывал в затылке:

— Нет, раньше она была гораздо меньше. Крепко же у вас все сдвинулось…

Верстовой столб 8. О ЗЛАТОУСТЕ

Кавалькада далеко отклонилась на юг от Тракта. С одной стороны, это было опаснее, с другой — как раз безопаснее, ибо неизвестность сама по себе пугала меньше, чем отряд Красных Дьяволят, быть может скачущих по пятам. Узнав, в чем дело, Капитан такое решение полностью одобрил. Для него освободили от вьюков заводного коня. Правда, ездить верхом он не умел совсем, но героически терпел все неудобства. Да и вьючное седло было гораздо удобнее для новичка, чем обычное.

Анастасия вскоре убедилась, что неожиданно объявившийся сотоварищ лишним никак не будет, а пользу может принести нешуточную. Этот его «автомат» был страшным оружием (действие его Капитан продемонстрировал. Мишенью послужил ствол дерева). Действие «гранат», странных железных штук, Капитан показать отказался, объяснив, что их у него слишком мало, но заверил, что это еще почище автомата. Пришлось поверить ему на слово. Кроме того, у него была коробочка со стрелкой, все время показывавшей на одну из сторон света. И часы на руке — Анастасии с трудом верилось, что эта крохотная коробочка, где мерцают цифры, заменяет огромное башенное устройство с шестернями в человеческий рост. Все эти чудеса ее несказанно восхищали, однако…

Однако они же были источником досады и смутного недовольства. Капитан со своим оружием и прочими восхитительными штуками являл символ некоего превосходства — что из того, что от мира Древних, великого и могущественного, остался он один, и запас боевых припасов у него не вечен? Что из того, что конец мира Древних был ужасен? Капитан был здесь, рядом — удивительная смесь беспомощности и силы. И еще этот его взгляд! «Но я-то ему не женщина Древних!» — в который уж раз повторяла Анастасия про себя раздраженно, однако это заклинание не успокаивало.

А он, неумело покачиваясь в седле, ехал рядом, сильный и загорелый. Молчал. Сначала было Анастасия с Ольгой набросились на него, как охотничьи псы на лесного ящера, требуя подробных рассказов о мире Древних, и он охотно рассказывал. Но потом девушки почувствовали некое пресыщение и усталость — слишком много знания сразу, слишком много вещей, казавшихся чудесными сказками. Рассудок бунтовал, не в силах справиться с этим изобилием. К тому же его рассказы переворачивали с ног на голову буквально все, доселе известное, в том числе и то, что многими, отнюдь не самыми глупыми людьми, испокон веков почиталось в качестве неопровержимых истин. Не признаваясь себе в том, Анастасия мучительно гадала, что же такое выдумать, чтобы как-то исправить положение, вернуть себе прежнюю роль, а Капитана сделать чуточку слабее, растеряннее, зависимее. Самую чуточку… Но в то же время его стоило пожалеть — он утратил свой мир навсегда, и то, что этот мир погиб какое-то время спустя, утешением, понятно, служить не может, совсем наоборот… Целый букет разнообразных чувств, сложнейшее отношение к Капитану… Ольге легче — она как-то не утруждалась самоедством, копанием в себе. К тому же украдкой поглядывала на Капитана так, что Анастасия вспомнила о ее привычках — оказавшихся, как выяснилось, не извращением, а скорее пробудившейся памятью о прежнем порядке вещей. Тьфу, пропасть!

Пейзаж вокруг был омерзительным. Капитан почему-то называл его лунным. Голые холмы, огромные ямы, где уместился бы самый высокий храм — рваные раны в теле земли. Какие-то исполинские протяженные развалины непонятного предназначения. Груды ржавчины, все, что осталось от древних загадочных сооружений. Гигантские металлические обломки чего-то замысловатого, не поддавшегося ржавчине, но все равно не выдержавшего натиска Времени. Покосившиеся ажурные вышки, нескончаемым рядом уходившие за горизонт. Земля, залитая твердым, потрескавшимся. В других местах — мутно-зелено-серые волны вспенились некогда и застыли навсегда, похожие на языки костра, зачарованного волшебником. Копыта коней скользили на этих волнах, дробили их в вонючую пыль. Полурассыпавшиеся основания широченных кирпичных труб, словно кухонные печи подземных злых духов — целехонькие, они, должно быть, достигали громадной высоты. Озера вонючей грязи, где лениво вздувались тяжелые пузыри, долго-долго набухали, лопались с чмокающими хлопками; где что-то клокотало и дымило, перехватывая дыхание волной удушливого смрада. Бесконечные двойные линии, проржавевшие и покривившиеся полосы металла — «рельсы». Остовы «тепловозов» — массивные лобастые громады на толстых колесах, по оси ушедших в землю. И нигде — ни травинки, ни зверюшки. Мертвая земля, человеком убитая. Собаки не отставали ни на шаг, у них и мысли не появилось отбегать вдаль. Лошади устали, но шли рысью, стараясь побыстрее миновать это мертвое царство надругательства над землей — а оно все не кончалось.

— Я этого никак не могу понять, — пожаловалась Анастасия. — Вы были так могущественны, почти боги, но неужели не думали, что делаете? Земля вам отомстила, похоже…

Капитан сказал со злой беспомощностью:

— Если б нас, Настенька, почаще спрашивали…

Анастасия уже как-то привыкла, что он называет ее этим чудным именем, как-то незаметно пошла на маленькие уступки.

— Но вы могли бы возмутиться, что вас не спрашивают?

— Эх, Настасья… — Капитан сунул в рот белую палочку. — Знаешь, когда вокруг сплошной страх, рубят головы на площадях и все такое прочее, даже легче возмутиться, я думаю. А вот когда вместо страха лень, и всем на все чихать… — Он выплюнул палочку, не зажегши. — Сидят люди, жрут водку и с поганым таким любопытством думают: а ну-ка, что будет, когда мы все пропьем да растащим? Интересно даже… А я не герой и не мыслитель, понимаешь? Жил как жил, воевал как воевал. И кто ж знал, что вот так одному за всех отбрехиваться придется…

Боль и тоска звучали в его голосе посреди этого дикого разрушения так, что Анастасии стало пронзительно жаль его, и жаль себя, и жаль чего-то, что она не умела выразить словами. Она обернулась к нему и тихо сказала:

— Прости.

— А, что теперь… Знать бы только, чем все кончилось. Вроде хотели нас выводить…

Взлаял Бой, яростно, заливисто, и тут же подхватил Горн. Анастасия знала своих собак и не сомневалась сейчас, что они лают на опасность. На что-то живое. Немыслимо было представить здесь что-то живое, каких-то обитателей, людей ли, зверей. Но Анастасия выхватила меч. Все раздумья о постороннем мгновенно улетучились. Она стала рыцарем, готовым к смертельной схватке. Капитан изготовил автомат к стрельбе.

В той стороне, куда лаяли собаки, виднелось что-то, удивительно вписывавшееся в пейзаж, но тем не менее инородное. Уродливая хижина на вершине голого холма, сколоченная из досок, нержавеющего железа, непонятных обломков неизвестно чего. Невообразимо нелепая, она тем не менее отнюдь не казалась почему-то заброшенной, нежилой. По сторонам ее вбиты высокие колья, и на них — черепа! Человеческие и звериные!

Ехавшая первой Анастасия остановила коня. Задрав головы, они всматривались со страхом и омерзением, ничего не понимая. Надрывались собаки.

— Дикари? — тихо сказала Анастасия, оглянулась на Капитана. Таким его она еще не видела.

— Черепа, значит… — бормотал он. — На кольях… А других домов не видно… Может, рванем отсюда, а? А то я тут все разнесу вдребезги пополам. Кто бы тут ни жил, живет тут явная сволочь…

— Поздно отступать, — сказала Анастасия. — Собаки всю округу переполошили, мертвого поднимут…

— Слушайте! — раздался звенящий от волнения и испуга голос Ольги, с луком наперевес замыкавшей кавалькаду. — А если это Соловей-Разбойник? В точности, как написано…

— А что у вас про него написано? — спросил Капитан, не оборачиваясь.

— Он владеет Наследием Великого Бре, — невольно понизила голос Анастасия. — А это страшные заклятья, способные пригвоздить к земле любого… Это смерть.

— Какие, к черту, заклятья? — Капитан почти кричал. — Какие могли быть заклятья?

Кусок железа, служивший дверью, откинулся, звонко ударившись о стену хижины.

Оттуда, по-утиному переваливаясь на коротких ножках, вылез уродливый толстяк, блестящий, бело-розовый. Толстыми руками он поддерживал огромное брюхо. Голый, только вокруг бедер обмотана какая-то тряпка. Череп абсолютно лысый. Три подбородка, щеки висят, как флаги в безветренный день. Глаза выпуклые, огромные, черные, без белков и зрачков, сплошные черные шары. И нос, как шарик, до половины вдавленный в тесто. Губы толстенные, рот широкий. Ушей, кажется, нет совсем. Страшным он не казался ничуть — скорее, ужасно смешным. Он стоял и смотрел на всадников, из-под ног его к ним катились мелкие камешки. Собаки залились пуще.

— Белые в деревне есть, папаша? — вдруг крикнул Капитан и добавил быстрым шепотом, не оборачиваясь: — Ольга, ты вокруг, вокруг посматривай, и назад…

Толстяк отозвался неожиданно густым и сильным голосом, лениво, даже равнодушно:

— Людей сколько, скотины сколько… Вон ту черную клячу я сразу съем, мне жрать охота. Потом еще кого-нибудь съем, а синеглазую пока оставлю, с ней и побаловаться можно. Вон тот усатый ни на что не годится, даже воду таскать не сумеет, ишь, как зыркает. Лучше сразу черепушку на кол насадить, красиво будет. Интерьер соблюдется.

— Дяденька, а вам не кажется, что ваше место возле параши? — крикнул Капитан в ответ.

Толстяк, словно не слыша, тянул свое:

— А собак я, может, тоже сразу съем…

— Чучело какое-то, — сказала Анастасия почти весело.

— Я вот его сейчас… — пообещал Капитан.

— Подожди, — сказала Анастасия. — А вдруг это сумасшедший? Откуда нам знать, какие племена здесь живут? На такой земле только сумасшедший жить и станет…

— Настенька, черепа эти мне не нравятся…

— Он их мог насобирать где-нибудь.

— Экономика должна быть экономной! — вдруг прогремел толстяк, и у Анастасии возникло странное ощущение — словно под череп ей, со стороны затылка, входил тупой гвоздь — не больно, но вызывает зудящее неудобство.

Капитан, наоборот, даже повеселел чуточку. Он привстал в седле и крикнул вверх:

— Папаша, только без волюнтаризма! Генсек нынче я, так что исключить могу!

Не обращая на его слова никакого внимания, толстяк очень проворно и ловко спустился до середины склона, уселся там на бревно, скорее всего для этого там и лежавшее, поудобнее упер ноги в землю, уместил брюхо на толстых коленях. Разинул огромный рот, показавшийся черным провалом, окаймленным белыми острыми клыками. Над мертвой землей, над кучами ржавчины и невообразимого хлама, над нежитью и запустением загремело:

— Наша экономическая политика должна обеспечить дальнейшее развитие промышленности, и в особенности ее наиболее прогрессивных отраслей, всестороннюю электрификацию и химизацию народного хозяйства, ускоренное развитие сельского хозяйства и рост его доходов, расширение производства предметов потребления и улучшение всестороннего обслуживания населения…

Вновь под череп Анастасии мягко вошел гвоздь, и от него распространилось дурманящее, парализующее тепло. Невидимые волны подхватили ее, стали баюкать. Росинант вдруг оступился под ней, словно невидимая страшная тяжесть пригибала его к земле. Смолк лай собак, они растопырили ноги, повесили головы, качаясь вправо-влево в такт звукам таинственных заклинаний. Сквозь смыкавшиеся вокруг Анастасии спокойные пологи дремы острым лезвием проник голос Капитана:

— Настенька, ты что? Да очнись ты!

Но Голос набрал силу, громогласный и в то же время бархатный, нежнейше проникавший в каждую клеточку тела:

— Некоторые из этих проблем возникли объективно. Не баловали нас в последние два года и климатические условия. Убытки, которые мы понесли из-за капризов погоды и стихийных бедствий, весьма значительны…

Анастасия разжала ватные, как у куклы, пальцы, и меч воткнулся в землю у копыт коня. Она уже не понимала, Росинант ли это качается, клонится, или ее так шатает в седле. Собаки уже лежали без движения. Лежала и лошадь Капитана, он стоял с ней рядом и лихорадочно тащил что-то из кармана на груди. Сознание мутилось, гасло, последним усилием воли Анастасия разлепила глаза, словно склеенные тягучей патокой. Увидела, как блеснули в решительном оскале зубы Капитана, как он взмахнул рукой крича: «Лови, партайгеноссе!», и граната, железное рубчатое яйцо, вертясь, оставляя тоненькую струйку дыма, летит вверх к Соловью-Разбойнику.

И тут — грохнуло, взлетела земля вперемешку с дымом. И настала невероятная тишь. Липкая пелена дурмана медленно таяла. Анастасия пошевелилась в седле, звякнули стремена. Все тело покалывало, изнутри в кончики пальцев вонзались тонюсенькие иголочки, кровь, казалось, щекочет, проплывая по венам. Анастасия с трудом высвободила из стремени носок сапожка, сползла с седла по теплому конскому боку, прижалась лицом к жесткому чепраку. Резкий, знакомый запах коня возвращал силы.

Капитан повернул ее лицом к себе, беспокойно заглянул в глаза:

— Жива, княжна?

— Жива, — медленно сказала Анастасия. — А он — где?

— А клочки по закоулочкам, — сказал Капитан. — Овация перешла в бурные аплодисменты…

— Послушай, ты не мог бы изъясняться понятнее?

— Охотно, — сказал Капитан. — Ну и прелесть же вы, княжна…

Анастасия от души надеялась, что ее взгляд был достаточно ледяным:

— Между прочим, так ведут себя, заигрывая с женщинами возле кабаков, публичные мужчины…

И злорадно наблюдала, как лицо у него ошеломленно вытянулось. Правда, он тут же опомнился:

— А, ну да. С вашим матриархатом все наоборот, господа рыцари…

Повернулся и отошел к своему поднимавшемуся с земли коню. Преувеличенно бодро насвистывал.

— Послушай! — окликнула его Анастасия, отчего-то не чувствовавшая себя победителем. — А что такое экономика?

— Это такая вещь, которая должна быть, — ответил Капитан через плечо.

Верстовой столб 9. СЕРЫЙ МОСТ

…Анастасия увидела их первой и закричала, не оборачиваясь к спутникам:

— В галоп!

Пришпорила Росинанта, и он сорвался в карьер, стелясь над полем. Ветер бил в лицо, разметал волосы из-под шлема, длинная черная грива хлестала по щекам. Анастасия вытянула коня плеткой, оглянулась на скаку. Все в порядке. Капитан, вцепившись обеими руками в узду на щеках коня, высоко подпрыгивая в седле, несся, отставая от Анастасии на два корпуса. Заводной конь, привязанный чембуром к его седлу, едва не обгонял его, вьюки подпрыгивали, гремя и брякая. Ольга замыкала скачку, бросив поводья на шею коня, держа наготове лук. Собаки неслись далеко впереди.

Анастасия покосилась влево. Всадники в ярких халатах азартно нахлестывали коней, их кучка уже рассыпалась неровной линией, над головами качались блестящие наконечники тонких копий, укрепленных в ременных петлях у стремян, развевались пышные перья тюрбанов. Анастасия, немилосердно работая плеткой, прикинула воображаемые линии скачки — своей и всадников в ярких халатах. Линии не пересекались. Те безнадежно отставали. Изо всех сил они пытались опередить, перерезать дорогу, но Анастасия круто забирала влево, к полосе леса на горизонте.

— Настя, пальнуть? — прокричал Капитан сквозь забивавший ему рот тугой ветер.

— Не лезь, обойдется! — крикнула Анастасия в ответ. Оглянулась на преследователей — да, безнадежно отстают. Похоже, они сами это сообразили и уже не выжимают из коней последние силы — всего лишь не сбавляют аллюра, чтобы выйти с честью из проигранной охоты. Тот, что скачет впереди своих людей, молодой и чернобородый, в общем, даже симпатичный. На тюрбане сверкает множество самоцветов — наверняка хан. Он перехватил взгляд Анастасии и закричал с ноткой горестной надежды, забавно выговаривая слова:

— О синьеглазая, тьи была бы любимой женой!

Их разделяло корпусов десять, и это расстояние быстро увеличивалось.

— Благодарю за честь! — весело прокричала Анастасия. — Когда-нибудь в другой раз, прощай!

Тут же раздался голос Капитана, призывавший бородатого вместо погони за девушками сделать со своим конем что-то, оставшееся Анастасии непонятным. Кажется, и хану тоже. Вот и опушка леса. Анастасия галопом неслась меж толстых, поросших зеленым мхом стволов, пригнув голову к шее Росинанта, чтобы не расшибиться о случайный низкий сук. Коня она уже не понукала, но на всякий случай пока что не натягивала поводьев. Нет, все в порядке. В лес они не сунулись. Значит, все, что написано об их существовании в хрониках — чистая правда. Однако от этого не легче, вовсе даже наоборот — выходит, чистой правдой могут оказаться и записи летописцев о других, более жутких вещах…

Разгоряченные лошади понемногу остановились сами, и Капитан сразу же, понятно, спросил:

— Это что за выходка? Султан на охоте?

— Я их вообще-то впервые своими глазами видела, — сказала Анастасия. — Только в хрониках читала. Это люди Земли Ядовитого Золота. Рассказывают, что в незапамятные времена там жил злой хан Раши. Он хотел много золота и послал несметное количество железных птиц, чтобы они осыпали землю ядом. Земля пропиталась ядом, и в ней выросло много золота. Очень много. Но оно тоже стало ядовитым, и тот, кто им завладевал, скоро умирал, — поколебавшись, она замолчала, но Капитан даже не улыбнулся. Тогда она осторожно спросила: — Наверное, все было не так?

— Да нет, пожалуй, можно сказать, что и так, — задумчиво ответил Капитан. — Любопытная все же штука — память человеческая. А от тебя чего они хотели?

— В набег они отправились. За женами, — с досадой объяснила Анастасия. — У них там, как пишут в хрониках, все перевернуто с ног на голову. Их рыцари, ты сам видел, мужчины. А женщины там…

— А женщины там, как ни прискорбно, варят мужьям суп, — догадался Капитан. — И с мечами по лесам не болтаются. — Он широко улыбнулся. — Я вот все пытаюсь представить тебя в платье… Тебе определенно пойдет. С вырезом, в талию, рукава широкие…

— Платье — это одежда из мифов, — сухо сказала Анастасия. — Люди давно забыли, как эта одежда и выглядит.

— Я и говорю, память — штука любопытная, — невозмутимо согласился Капитан. — Я пришел к тебе нах хауз в тертых джинсах Левис Страус…

— Снова какая-то непристойность?

— Ох, да ничуточки, — сказал Капитан. — Просто диву даюсь, как вы фасон джинсов не забыли.

— Говорят, до Мрака джинсы носили исключительно благородные Основатели нынешних дворянских родов.

Капитан фыркнул и молча отъехал.

— А интересно было бы примерить платье, правда? — мечтательно спросила Ольга.

Анастасия вздернула подбородок, отвернулась и крикнула:

— Едем дальше! Скоро у нас кончится вода, нужно найти источник!

Лес оказался небольшим. За ним до горизонта простиралось поле, поросшее пучками редкой фиолетовой травы. Трава как-то странно шелестела под ветерком, словно бы даже вскрикивала, постанывала тихонько, жалобно, протяжно.

Но понемногу стало казаться, что это не трава шумит, что происходит нечто странное. Жалобные стоны идут откуда-то снизу, то ли оханье, то ли всхлипы, они усиливаются, крепнут… Если бы одной Анастасии это мерещилось! Беспокойно вертелся в седле Капитан, выплюнув только что зажженную сигарету. Настороженно озиралась Ольга. Собаки и лошади вели себя все беспокойнее. Кавалькада ехала под нескончаемую череду плачущих стонов. Настал момент, когда тревога достигла предела, и Анастасия резко натянула поводья:

— Стойте! Так дальше нельзя. Нужно разобраться…

Капитан нервно постукивал пальцами по стволу автомата.

— Слышите, стихло? — спросил он.

В самом деле, все стихло. Нет, опять стон — короткий, тут же оборвавшийся. И вновь. Тишина. Росинант переступил — и снова…

— Господи! — осенило Капитана. — Это ж земля! Это она…

— Что? — не поняла Анастасия.

— Земля стонет… Ну-ка! — Он спрыгнул с седла, охнул, скривился — понятно, у него болело там, где всегда болит у неопытного ездока, тем более после столь отчаянной скачки. Он отошел на несколько шагов, твердо ставя сапоги на землю. Жалобные певучие стоны удалились вместе с ним и приблизились вместе с ним, когда он вернулся.

Да, так оно и было. На легкое касание ногой, лапой или копытом земля отвечала печальным стоном. Они направились налево — стоны не утихали. Поехали направо — вопли преследовали их. И ничего тут не поделать, не поворачивать же назад. Затыкать уши бессмысленно — плохо помогает, да и поводья не выпустить из рук, иначе встревоженные кони начинают метаться.

Успокаивая коней поминутно, стиснув зубы, они ехали по рыдающей равнине, и Анастасии скоро стало казаться, что от стонов земли она сойдет с ума. Духу не хватало это терпеть. Судя по лицам, ее спутники чувствовали то же самое. Капитан даже заорал с остервенелым лицом какую-то странную песню:

Но и он скоро замолчал — вовсе уж жутко получалось в сочетании с надрывными рыданьями земли. Анастасия извелась от звучавшей над полем печали. Наверное, Древние невыразимо обидели землю, она терпела и терпела, но не выдержала наконец, жестоко наказала, а теперь не выносила и простого прикосновения человека и его слуг-животных… Но мы же не виноваты — кричала про себя Анастасия, смаргивая слезы, а они заползали в уголки губ, и во рту делалось солоно, как в детстве от безутешного плача. Но сейчас безутешно плакала земля, и ей ничего нельзя было объяснить, попросить прощения, утешить…

Потом они увидели впереди, под Ликом Великого Бре (который Капитан запросто называл Солнцем), словно бы трещину в земле, провал, овраг. Вскоре оказалось, что овраг этот уходит в обе стороны, насколько достигает взгляд. Он неимоверно широк и глубок. Наверное, так выглядела бы широкая и глубокая река, высохни она вдруг. Быть может, здесь в незапамятные времена и текла река?

Определенно. Потому что справа виднелся серый мост, соединявший бывшие берега. Очень странный мост — сплошная серая стена, толстенная, мощная, перегородившая сухое русло сверху донизу. Из материала, что пошел на нее, можно было бы возвести целый город, прикинула Анастасия. И город не из маленьких.

На том берегу — серые развалины и серая растрескавшаяся лента уходившей за горизонт дороги.

— Плотина, — сказал Капитан. — Она самая, тварь поганая. Равняется четырем Франциям, как водится…

— Это мост? — спросила Анастасия.

— Это была такая привычка — поганить землю, — зло сказал Капитан. — Удивляюсь, как земля человека вообще под корень не извела, когда у нее терпение лопнуло… Может, шанс исправиться оставила?

— Хроники глухо упоминают про Серые Мосты, но подробного описания не дают, — сказала Анастасия. — Что делать? Нужно как-то переправиться на ту сторону. Кругом не объедешь.

— Это верно. — Капитан поднял бинокль к глазам. — Знать бы, что она под копытами не обрушится. А то слишком долго вниз лететь придется, и, что печально, без парашюта…

— А скоро закат, — сказала Ольга. — Если это и в самом деле Серый Мост — есть одно предание… Говорят, ночью те, кто его строил, из-под него выходят, кровь у прохожих сосут…

— Ну, это вряд ли, — сказал Капитан. — Те, кто ее строил, наверняка подохли на мягкой постельке в окружении гордившихся славным дедушкой потомков… Хотя… В этом вашем перебулгаченном мире все возможно, поди угадай, что там за жуткой сказкой…

— Говорят еще, здесь живут окуни, — сказала Ольга. — Очень опасные звери.

— Ну, окуни — это несерьезно, — чуточку покровительственно отозвался Капитан.

— Говорят…

— Ох, металлисточки вы мои… — сказал Капитан. — Говорят еще насчет глазастых пирогов в славном городе Рязани… Однако нужно как-то переправляться. Что думает так и не ставшая любимой женой хана княжна Анастасия?

Анастасия покосилась на него, но резкая отповедь с языка так и не сорвалась. Странноватые установились у них отношения. Анастасию он признавал предводителем, но сплошь и рядом не упускал случая подпустить колкость. Иногда это получалось прямо-таки по-детски. Анастасии приходилось все время напоминать себе, что все ужасно сложно, что в том, прежнем мире он сам был, перевод на нынешние мерки, сотником, и теперь трудно, тягостно врастает в другой мир, где все, что ей кажется естественным и непреложным, его удивляет, смешит, злит, порой не на шутку. А то, что кажется непреложным ему, удивляет и злит Анастасию, и она тоже не всегда сдерживается. Вдобавок еще ответственность за него чувствуешь, как за младшего — как-никак это она его выхватила из боя, из смерти, из его времени, спасла… Ситуация — голова пухнет! А тут еще усердно притворяешься перед собой что не замечаешь, как нравишься ему. И все остальное… А вообще-то он не знал, что собаки приучены еще и служить разведчиками. В таких вот случаях. Анастасия промолчала. Она только свистнула особенным образом, медленно вытянула руку вперед (не без побуждений сделать это эффектнее, честно говоря) — и собаки, склонив лобастые головы, принюхиваясь, медленно двинулись по широченному гребню гигантской серой стены, перегородившей некогда высохшую ныне реку. Иногда они останавливались — просто ждали дальнейших приказов, и Анастасия громким свистом посылала их вперед. Они шли настороженно, как и следовало ожидать, но спокойно. Один только раз Бой замер на миг и покосился куда-то в сторону, но тут же пошел дальше. Вот они уже на той стороне, где серый гребень моста переходит в серую растрескавшуюся полосу, косо сворачивающую влево к горизонту, серую дорогу посреди сухой земли, покрытой странными буграми. Вот они возвращаются назад — гораздо быстрее и совершенно спокойно. И все же, все же… Чего-то в их поведении Анастасия не поняла, а рассказать они, понятно, не могли.

— Ну что, собачки? — спросила Анастасия, наклонилась с седла и протянула руку. Собаки подпрыгивали, тыкались холодными мокрьми носами в ее ладонь. — А впрочем, ничего нам не остается, друзья мои. Поедем быстро, держаться строго гуськом, строя не нарушать, то есть не обгонять. Собак на ремни. Расстояние меж конями — два корпуса. Вперед!

Она подхлестнула Росинанта концом повода, и конь размашистой рысью понес ее по серому гребню. Гребень выглядел крепким, его серая поверхность не крошилась под копытами, подковы гулко стучали по ней, как по хорошо обожженому кирпичу. «Строить Древние умели хорошо, — подумала Анастасия. — Река высохла, а Серый Мост остался. Но если они так хорошо умели строить, зачем возводили поперек рек эти глупые стены, о которых Капитан отозвался так зло? Стоп!»

Строй смешался, всадники остановились бок о бок. Из серых развалин на том берегу, из-под странных бугров выныривали темно-зеленые, юркие, гибкие, прижавшиеся к земле силуэты, сливаясь в поток, бесшумно и грозно скользили к Серому Мосту, живой пробкой, стеной закупорили тот его конец, куда стремились всадники. Зеленые звери величиной с крупную кошку — чешуйчатое, сильно сплющенное с боков тело, четыре лапы, узкие головы, огромные пасти. Больше всего похожи на щуку, которая обзавелась лягушачьими лапами, вылезла на берег и стала там жить, приобретя еще скверную привычку приставать к проезжающим. Так подумала Анастасия, хотя ей было не до смеха — зеленых тварей наберется не менее сотни, они стоят стеной — слишком уверенно стоят, слишком спокойно. Быть может, это оттого, что они никогда не видели человека. А может, все наоборот, гораздо хуже — видели не раз, и встречи эти оканчивались так, что зеленые исполнились уверенности в себе… Вот первые ряды колыхнулись, двинулись вперед…

— Ни хрена себе окуньки, — сказал Капитан. Спокойно поднял автомат, застучала очередь и ближайшие щуки-ящерицы покатились по гребню, одни так и остались лежать, Другие беззвучно корчились, и по ним, прямо по ним с тупым упорством надвигались задние ряды. Они же не боятся, поняла Анастасия. Не испугались автомата. Никак не связывают этот железный перестук с гибелью своих сородичей, с ними нужно совсем иначе…

Кони попятились, храпя. О бок Анастасии промелькнула желто-палевая спина — один из псов вырвал ремень из рук Ольги и, яростно лая в боевом восторге от такого изобилия врагов, врубился в зеленые шеренги, как топор в кашу. Капитан опустил автомат. Пес исчез — по гребню катался шипящий клубок, сплетение зеленых тел, в нем на миг промелькивало желто-палевое, отлетала в сторону мертвая ящерица, но со всех сторон бросались новые. Клубок закатайся далеко в боевые порядки ящериц — но основные их силы упорно надвигались на всадников, и Анастасия поняла обостренным чутьем рыцаря — еще миг, и переломный миг схватки будет безвозвратно упущен, начнется свалка, дикая неразбериха, враг окажется со всех сторон…

— Держите второго пса! — крикнула она. — Держите коней!

И спрыгнула с седла, бросилась вперед. Длинное узкое лезвие меча зеркально сверкнуло и тут же утратило блеск, замутилось бледно-розовой кровью, воздух, весь мир вокруг стал плотным, зеленым, состоящим из одних глубоких пастей, щерившихся со всех сторон, — они подпрыгивали, целя в лицо, вгрызались в сапоги. Скрежетали по кольчуге зубы. Длинный узкий клинок бешено метался в этом зеленом, оскаленном, холодноглазом воздухе, с усилием рассекая — его. Бой был не на жизнь, а на смерть. Анастасии пришлось нелегко, но она приказала себе стать молнией — быстрой, как молния, нерассуждающей, как молния, не дающей промаха смертью. Шпорой! Концом клинка с разворота! Сапогом! Кинжалом! Боль ниже колена — кинжалом! Твари понимают только ярость и наглядную смерть!

Время от времени коротко хлопал автомат, свистела стрела — Капитан с Ольгой били на выбор, осторожно, боясь зацепить Анастасию. А она стала Смертью. Для любых других чувств и ощущений не было ни места, ни времени.

Клубок укатился влево, к краю пропасти, полетел с гребня, далеко внизу угас испуганный собачий визг, и, подхлестнутая яростной болью этой утраты, Анастасия колола и рубила, пока не сообразила, что впустую рубит воздух. Уцелевшие ящерицы разбегались, вот последние мелькнули меж бугорков, у развалин, и больше живых не видно. Серый гребень усыпан зелеными трупами, сапоги скользят в белесо-розовых лужах.

Анастасия, как слепая, медленно побрела вперед, к тому берегу. Сердце бешено колотилось о кольчугу, болела спина, мурашки бегали по всему телу — ныли, отходили от напряжения мускулы. Окровавленный меч, ставший ужасно тяжелым, оттягивал руку, бороздил концом сухую землю. Анастасия до рукояти вогнала его в бугорок, очищая от крови, выдернула, со стуком бросила в ножны. Безвольно стояла, чуть покачиваясь. Ужасно жалко Боя — теперь она видела, что рядом с Ольгой, рыча и щеря зубы на мертвых ящериц, бежит как раз Горн, оглядывается, ищет брата, а брата-то и нет… Подошел Капитан, взял за плечи, заглянул в глаза:

— Дела… Мне ты, грешным делом, все чуточку казалась актриской с Довженко, для фильма наряженной. А тут такая мясорубка… Уважать тебя начинаешь, Настя, всерьез принимать…

Анастасия вяло стряхнула его руки, потом поборола вспыхнувшее на миг нелепое желание прижаться к его груди. Отошла и присела на бугорок, устало вытянув ноги. Под коленом пекло и саднило все ощутимей — клок джинсов вырван, царапины сочатся кровью.

— Перевязать надо, — сказал Капитан. Он сидел рядом, перекатывал во рту незажженную сигарету.

— Успеется. — Анастасия не смотрела на него. — Чепуха.

— Княжна, а ты ведь и убить можешь…

Анастасия бледно усмехнулась:

— А ты думаешь, мне не приходилось?

— Ну да, как же, — сказал Капитан. — Кардинал Ришелье особым эдиктом запретил дуэли, но в каждом переулке звенели шпаги… — он скомкал сигарету и швырнул под ноги. — Господи, что за мир идиотский…

— А тебе не приходило в голову, что этот мир — наследник того, что осталось после твоего? Это ведь не мы, а вы, Древние, доигрались до Мрака…

— Тоже верно, — не сразу согласился он. — И все же есть у меня надежда… Вдруг это — не тот мир, не мой? Вдруг это — параллельный?

— Как это?

— Потом как-нибудь объясню. Другой, в общем. Не мой мир до всего этого доигрался, а другой.

— Но ты же все узнаёшь? — спросила Анастасия. — И Серый Мост, и сказка о Ядовитом Золоте, оказывается, чистая правда… Твой мир не мог кончить вот так? — она обвела рукой вокруг.

— Самое скверное, княжна, что мог. И похуже кончить мог…

— Вот видишь, — сказала Анастасия. — И еще… Лично Для тебя меняется что-нибудь, окажись вдруг, что ты не в твоем мире, а в другом, похожем?

— Да ничего, пожалуй.

— То-то. Слушай, как же тебя все-таки зовут?

— Капитан, — сказал он. — И точка. Понимаешь, такое впечатление, будто имя там, вместе с вертолетом сгорело…

Верстовой столб 10. РУБЕЖ

Анастасия подняла всех еще до зари — предстояло, круто забирая вправо, одолеть немаленький кусок пути и выбраться на Тракт, и по нему еще долго ехать до Тюма — форпоста цивилизации в закатной стороне, последнего города Счастливой Империи. Они минуют его, и дальше… Быть может, до сих пор были только цветочки. За рекой Тюм начинались места, куда по неизвестно кем заведенному порядку отчего-то мало кто выбирался в путешествие. По пальцам можно было пересчитать рыцарей, отправившихся на закат. А уж вернувшихся… Их почти что и нет.

— Что ты? — спросила бесшумно подошедшая Ольга.

Анастасия подняла ладонь, приказывая ей замолчать, вслушивалась. Ничего. Досадливо махнула рукой:

— Показалось, стучали копыта и трубил рог.

— Показалось. До Тюма далековато.

— Может, кто-то охотится.

— Может, — пожала плечами Ольга. — Слушай, надо подумать, как нам Капитана явить в Тюме, В натуральном виде нельзя — выйдет одно общее недоумение. Объявить амазонкой — куча лишних вопросов. Пора думать…

— Пора, — согласилась Анастасия.

Оглянулась — Капитана не было поблизости, удалился за деревья, к ручью, для своих утренних дел. Тем лучше. Анастасия глянула в глаза верному оруженосцу, усмехнулась:

— Странно даже, Олька, зная твои привычки, смотреть, как ты и не пытаешься с нашим спутником теснее подружиться.

Вопреки ее ожиданиям, Ольга не смутилась, а улыбнулась еще более язвительно:

— А я думаю о тебе, госпожа моя. Не решаюсь вставал на пути, читая в сердце твоем.

— Что?! — Анастасия широко раскрыла глаза в гневе. — Чтобы я?! Первая?! Как бы там ни обстояли дела до Мрака, сейчас все иначе!

— А в глазах у тебя — совсем другое.

Анастасия хотела отвернуться, уйти, но подумала, что наверняка Ольга это расценит как победу, и осталась стоять. Смерила взглядом верного оруженосца от серег до шпор и отчеканила:

— Я бы тебя попросила такие глупости держать при себе. Жалко мне тебя. Ты не забывай, пожалуйста, что мы не на Луну улетели, — сказала Анастасия. — Рано или поздно нам предстоит вернуться в наши княжества, в прежнюю жизнь. А ты относишься ко всему так, словно Счастливой Империи уже не существует, и возвращаться нам некуда. Что-то захмелела ты от путешествия и от Знаний…

— А ты — нет?

Анастасия прикусила губу. Подумала и призналась честно:

— Я, кажется, тоже. Как-то по-другому все раньше представлялось. И теперь слишком многое тревожит — я не об опасностях дороги…

— Поворачивать назад не собираешься?

— Вот уж нет, — твердо сказала Анастасия. — Ни в коем случае. Я иду до конца. Или я своими глазами увижу пресловутый Бугор и уверюсь, что за ним лежат прекрасные страны вечного счастья, или… В общем, назад не поверну, пока передо мной будет лежать дорога. И ни о чем не жалею.

От ручья шел Капитан — умытый и веселый, в своей странной облегающей полосатой рубашке, бело-голубой. Увидев их, он издал нелюдской вопль и от избытка переполнявшего и о безоблачного утреннего настроения исполнил несколько молниеносных выпадов этой великолепной борьбы Древних. Анастасия нахмурилась. Как-то они шутки ради сошлись в единоборстве, и Анастасия очень скоро убедилась, что во многом Капитану уступает, хотя и обучалась у лучших мастеров рукопашного боя. Во многом — еще чересчур мягко сказано. Так что появился лишний повод для тайного недовольства собой, возникшего вскоре после чудесного появления Капитана с ясного неба, и, увы, не угасшего — наоборот, княжна, наоборот…

— О чем ты не жалеешь, княжна? — спросил Капитан, слышавший последние фразы разговора. Горн примчался от кустов и восторженно прыгал вокруг него — еще капелька недовольства, чересчур легко признал его и принял в друзья пес, а ведь Анастасия своих псов щенками взяла, натаскивала сама…

— О многом я не жалею, — ответила она суховато.

— А я вот жалею, что у меня осталось только четыре магазина. И три гранаты. — Он тоже стал серьезен. — Кончится мой арсенал, и придется срочно меч осваивать. Вот тогда ты возрадуешься — ибо упаду я сразу с горных высей мощи обладателя огнедышащей палки, подмастерьем у тебя буду. Ведь хотел же когда-то фехтованием заняться, знать бы дураку…

— Меня такая перспектива немножко радует, — сказала Анастасия, увидела, что глаза у него стали грустными, но слово — не воробей. — А вообще — как знать. Может, за Бугром ты найдешь кучу этих самых твоих магазинов.

— Эх, Настя… — сказал он невесело. — Слышали уж мы эти сказки про бугор, за которым рай земной…

— И вы тоже? — изумилась Анастасия.

— Ну, по другому, конечно, а в общем — плохо я что-то верю в ваш Бугор, за которым — реки молочные… Ну, поживем — увидим. Что, собираться пора?

Они ехали к Тракту, оставляя по левую руку встающее над лесом Солнце — что-то в последнее время Анастасия и в мыслях не именовала его уже Ликом Великого Бре. Два дня, вплоть до сегодняшнего утра, они ехали в этом направлении, далеко удалились от Ничьих Земель и явно находились сейчас в пределах Счастливой Империи — все чаще попадались пни лесосек, затесы на деревьях с выжженными на них клеймами бортников, дворянские охотничьи избушки, торные тропы, проложенные и исхоженные людьми. По одной такой они сейчас и двигались не спеша, в тающем, нежном, молочно-сизом утреннем тумане, делавшем лес вокруг чуточку нереальным. Они проехали меж гниющими сплетениями высоких поваленных деревьев (когда-то здесь, скорее всего, пронеслась буря), следуя за тропой, поднялись на вершину пригорка. И Анастасия натянула поводья так резко, что они больно врезались в ладони. Там, впереди, внизу, развернувшись в шеренгу, стоял конный отряд.

Всадник впереди и десять за его спиной. Обычные доспехи Счастливой Империи, золотые серпы-и-молоты на шишаках шлемов. Облачены встречные для битвы — на них, кроме кольчуг, еще и кольчужные штаны, перчатки, налокотники и наголенники, лица закрыты стальными сетками с прорезями для глаз, кони вместо чепраков покрыты такими же сетками, головы их прикрыты железными налобниками, придающими им вид мифологических чудищ. Но ни один уважающий себя воин не отправится на битву со щитом без герба и в плаще без родового знака!

Воцарилась полная тишина, только изредка чей-нибудь конь переступал с ноги на ногу, мотал головой, позвякивала сбруя, и звуки эти, такие обычные, казались зловещими.

— Если вы не разбойники, скажите, почему стыдитесь своих гербов настолько, что укрыли их! — крикнула Анастасия.

Передний всадник молча поднял с лица кольчужную сетку. Туг же она упала вновь, скрывая злобную усмешку Серого Кардинала города Тюма. И Катерина крикнула в ответ:

— Княжна Анастасия! Вынуждена тебя огорчить — твоя увеселительная поездка завершена!

— Бабоньки-голубоньки! — заорал весело Капитан. — Ударницы мадам Бочкаревой, шановно прошу дать дорогу!

Он ничего еще не понимал, не знал, насколько все серьезно. И уж никак не ожидал язвительной реплики Катерины:

— Княжна, твой мальчик для удовольствия плохо воспитан, если вмешивается в женский разговор! Где ты такого выкопала?

Несмотря на смертельную угрозу, Анастасия фыркнула, увидев лицо Капитана, выражавшее крайнюю степень ошеломления и обиды. Он закричал уже по-настоящему зло:

— Тетенька, а вы этой сеткой не от летающих ли вафель прикрылись?

Повелительный жест Катерины — и длинная тяжелая стрела ударила в грудь Капитана, но тут же отлетела, расщепившись о поддетую под куртку кирасу (которую Капитан почему-то именовал бронетюфяком). Шутки кончились. Их будущее предсказать было нетрудно. Анастасия все же крикнула:

— Вызываю тебя на честный поединок!

— С еретиками не дерусь, — спокойно ответила Катерина. — Я их больше привыкла лишать зубов и ноготков. Бросайте оружие. Если сдадитесь, могу и одарить легкой смертью.

— Требую беспристрастного суда в присутствии Жрецов Тюма! — с умыслом крикнула Анастасия.

— Обойдешься! Бросайте оружие!

— Настенька, это что, так серьезно? — тихо спросил Капитан.

— Это смерть, ты что, не понял? — тихо ответила Анастасия. — Никакик сомнений. Никуда они нас не повезут, это ясно. Нас всех тут и положат…

— А вы двое с такой оравой не справитесь, они же по уши в броне. Настенька, но я не могу, это ж бабы…

— Это воины, которые еще и умелые палачи, — сказала Анастасия. Не было времени уламывать его, что-то доказывать. Она вынула меч. — Ну что же… Ольга, умирать придется!

Внезапно конь Капитана галопом рванулся вперед, с пригорка, остановился перед шеренгой закованных в железо Красных Дьяволят. Те враз, без приказа, выхватили мечи. Анастасия пришпорила Росинанта и поскакала вниз, выкрикивая родовой клич, но Капитан уже поднял автомат. Он стрелял почти в упор, ведя стволом справа налево, дико храпящие кони взмывали на дыбы, с тяжелым стуком рушились на землю всадники, кто-то завопил и тут же умолк. Лошадь Катерины — без всадника, с налитыми кровью глазами — едва не сшиблась грудь в грудь с Росинантом, и Анастасия натянула поводья — все и так было кончено.

Все. Она содрогнулась, едва сдержала тошноту, представив себе поля сражений Древних.

Кони без седоков носились взад-вперед вдоль опушки, только один, раненый, катался по траве.

Стояла тишина, несло кровавой сыростью. Капитан сидел на земле, лицо у него было мертвое, пальцы бессознательно сжимались, разжимались, мяли ремень автомата, не в силах его разорвать.

Анастасия осторожно опустилась на колени рядом с ним.

— Господи… Бабы же… — сказал он хрипло.

— Они бы нас убили, — мягко сказала Анастасия.

— Сам знаю. Ничего нового — или мы их, или они нас. Ну а жить-то каково? Не думал, что опять… — Он бешено уткнулся в нее затуманенным взглядом. — Господи, ну и выпало загробное житье, не знаешь, где и хуже… — он ухватил Анастасию за запястья. — Но ведь нельзя было иначе, правда, ну, нельзя?

— Нельзя, — сказала Анастасия. — Успокойся, пожалуйста. Никак нельзя было иначе.

Капитан притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы, прижав к себе так, словно через минуту должно было грянуть светопреставление. Анастасия не сопротивлялась, поняла, что для него это сейчас — символ поддержки и дружбы. Стояла на коленях, уронив руки, замкнутая в мертвую хватку его ладоней, и в голове у нее был полный сумбур, который она ни за что в жизни не смогла бы рассудочно разложить на отдельные чувства и мысли. Но что-то с ней определенно происходило, что-то умирало, что-то рождалось. Решительная и бестрепетная княжна Анастасия, герой доброго десятка междоусобных войн и доброй сотни поединков, была сейчас маленькой девочкой в стране диковинных снов. Но никогда в жизни никому не призналась бы в этом.

Потом Капитан отпустил ее. Анастасия посмотрела на него растерянно и грустно. Хотелось что-то сказать, но не было нужных слов.

Могилу они рыли мечами, все трое, не сговариваясь, — заставило что-то.

Верстовой столб 11. СЛАВНЫЙ ГОРОД ТЮМ, ФОРПОСТ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Явление Капитана славному городу Тюму оказалось задачей нешуточной и хитромудрой. Объявить его амазонкой не было возможности — точнее, не было для него доспехов. В своем обычном наряде он показаться бы не смог — уверенно можно предсказать, что был бы принят то ли за подозрительного бродягу, которому не место в компании рыцаря с оруженосцем и в приличном трактире, то ли… (когда Капитан узнал, что мог быть сочтен мужчиной легкого поведения, прибившимся к странствующему рыцарю, выражение его лица описанию не поддавалось). В любом случае — обильная пища для пересудов и сплетен. Пришлось изрядно поломать головы. Выход в конце концов нашелся — Капитана обрядили в подходящие по размеру брюки, найденные на поле боя в одном из вьюков, и там же отысканную великолепную алую рубашку с золотыми застежками. В том же вьюке отыскалось драгоценное ожерелье. Украшение Капитан было никак не хотел надевать, но Анастасия с Ольгой растолковали ему в конце концов, что это и есть знак несомненной принадлежности к сильному полу. На пояс ему повесили два кинжала, через плечо — перевязь с рогом. Критически обозрели труды рук своих и остались довольны. То, что нужно. С точки зрения горожан — сильный женоподобный слуга, то ли ловчий, то ли псарь. Такие иногда попадаются среди мужчин. Решили, что псарь. Капитан не протестовал. Его вещи тщательно укрыли во вьюке.

— Теперь — как себя вести, — наставляла Ольга (Анастасия стояла тут же и посмеивалась). — На мужчин нужно смотреть немножко свысока.

— Это-то я смогу, — пообещал Капитан. — На ваших-то хомяков…

— С женщинами держись на равных. Ухаживать за собой не позволяй. Разные вольности не позволяй тоже.

— Это какие же? — поинтересовался он.

— Ну, хлопнет тебя какая-нибудь по заду и скажет, как ты ей нравишься, — они звонко расхохотались. Капитана снова перекосило. — В этом случае держаться без тени смущения.

— Боюсь, это у меня прекрасно получится, — заверил Капитан. — А мне ей ответить такой же любезностью можно?

Они переглянулись, и Ольга кивнула:

— Вообще-то можно. Только чур, не перегибать палку! Ты во многом, согласно роли, равен женщинам, но ты все-таки не женщина, так что держись соответственно. А лучше всего — пореже нос из комнаты высовывай.

Ольга без нужды поправила ему ожерелье и, не сдержавшись, одарила столь откровенным взглядом, что Анастасия ощутила легкий сердечный укол. Но Капитан большого внимания на этот взгляд не обратил — слишком возбужден был и раздосадован процедурой подыскивания ему должной роли. У Анастасии отлегло от сердца.

— Девочки, — сказал Капитан чуть ли не жалобно, — а нельзя ли нам будет побыстрее из города убраться?

— Конечно, постараемся, — сказала Анастасия. — Закупим припасы — и больше нам там делать нечего.

В Тюм въехали спокойно, без всяких недоразумений, выполнив в воротах традиционный ритуал вопросов и ответов — теперь Анастасии он казался невыносимо глупым.

Капитана в городе занимало решительно все. Он пялился на окружающих так, что Анастасия тихонько попрекнула — его могут принять за деревенщину, в жизни не видевшего города, а для рыцаря иметь такого слугу не очень-то почетно. Капитан сказал, что в этом городе ему тоже не больно-то хочется выглядеть деревенщиной, и стал держать себя сдержаннее. Зато подмигнул смазливой пекарю, стоявшей перед своей лавкой. Заметив неудовольствие на лице Анастасии, поинтересовался, не роняет ли и сей поступок достоинства псаря странствующего рыцаря и самого рыцаря. Анастасия сухо ответила, что ничуть. Капитан принялся насвистывать с непроницаемым выражением лица. Правда, оно заметно изменилось, когда он узрел пять звезд, сиявшие над Храмом Великого Бре — Капитан выразился кратко неизвестными Анастасии словами. Судя по тону, эти слова не были украшением языка Древних.

Остановились в «Голубом Драконе», где каждый, понятно, получил комнату соответственно положению. Комнаты Ольги и Капитана были рядом, а лучшие покои для рыцарей оказались в другом крыле, чему Анастасия не очень обрадовалась — предпочла бы иметь Капитана на глазах.

Что и как ему предстоит врать насчет своей службы, места жительства и всего прочего, они с Ольгой дотошно объяснили. Вопреки ожиданиям Анастасии, Капитан вел себя совершенно по-свойски — сразу после обустройства и завтрака преспокойно замешался в толпу незнатных постояльцев, оруженосцев, конюхов и ловчих, бивших баклуши во дворе в ожидании приказов своих рыцарей. Там он оказался, как легко было предположить, единственным мужчиной, но ничуть этим не смущался. Анастасия не усидела в своей комнате и вскоре стояла на галерее, притворяясь, что не обращает никакого внимания на шумный двор. Она видела, как Капитан быстренько обыграл в орлянку двух конюших, а выигрыш, ко всеобщему восторгу, тут же употребил на пиво для честной компании. Притащили несколько пенившихся кувшинов, появились глиняные кружки. Капитан устроился на низком бочонке у распахнутых настежь ворот (Анастасия поджала губы, видя, что Ольга уселась рядом), взял у кого-то гитару и затянул странную песенку:

Видно было, что играть он умеет. И голос у Капитана был хороший. Ольга завороженно слушала, подперев подбородок сжатыми кулаками. Окружавшие их притихли, а Капитан, склонив голову набок, с грустным и отрешенным лицом перебирал струны:

У Анастасии странно защипало в глазах, она ощутила непонятное стеснение в груди и невольно шагнула было назад, в глубь галереи, но тут же придвинулась к перилам, внимательно слушала. Отвлеклась на стук копыт.

По улице проезжала шагом блестящая кавалькада — яркие рубашки, синие с красным, желтые с белым, зеленые, розовые. Анастасия фыркнула и поморщилась. Княжна Тюма Ирина имела среди рыцарства самую скверную репутацию — смесь насмешки и тихого презрения. Прежде всего она имела прямо-таки вызывающие мужские черты — хрупкая фигурка, руки, не способные удержать даже шпагу, не говоря уж о боевом мече. И потому она в жизни не помышляла о рыцарских шпорах, что постоянно подчеркивала. И свиту подобрала себе под стать — вечно окружена тоненькими красавицами из знатных семей. Пальчики девушек унизаны перстнями с огромными самоцветами, руки, головы увешаны золотыми цепочками, браслетами, даже на головы присобачили («Точнее не скажешь», — подумала Анастасия) золотые обручи. Зато слуги, доезжачие, ловчие — мужчины, как на подбор, крепкие и сильные. Об этом странном княжеском дворе, где мужчины и женщины противоестественно поменялись ролями, сплетничали столько, что пересуды в конце концов наскучили и сошли на нет. (Одно время болтали даже, что Ирина раздобыла где-то единственный уцелевший манускрипт с рисунками древних платьев, велела их сшить и устраивает ночные оргии, где в этих платьях щеголяет). И это — пограничное княжество, рубеж, и оплот, которому сам Великий Бре велел вести жизнь еще более строгую и суровую, чем в серединных!

Естественно, рыцарство в княжестве Тюм переживало упадок — чего иного ожидать при такой княжне? Поговаривали, что и в императорском дворце положением дел в Тюме весьма недовольны. Втихомолку ждали громов и молний, именного Постановления — указа о немилости с большой императорской печатью. Счастье еще, что Серый Кардинал Тюма была женщиной властной и энергичной. На ней, похоже, княжество и держалось, ее хлопотами карающий гром Постановления пока что не грянул.

Сейчас вся эта попиравшая законы естества компания медленно приближалась к распахнутым настежь тяжелым воротам «Голубого Дракона». Ярко одетые, увешанные драгоценностями женщины. Мужчины — под стать Капитану (впрочем, они тоже не пренебрегали драгоценностями и пышными одеждами). Даже собаки у них были не такие, как принято, вместо крупных боевых псов — поджарые изящные борзые в золотых ошейниках. «Скорее всего, и насчет платьев не врут», — подумала Анастасия. Она, конечно презирала Ирину, но интересно все же — какие они, платья? Просто любопытно. Женщин на улицах древних городов, которые показал волшебник-ничтожество, она не успела рассмотреть толком.

Ирина остановила своего чалого напротив ворот. Собравшаяся вокруг Капитана компания особой почтительности по отношению к ней не проявила — поклонились небрежно и то не все. Подлинного рыцаря это привело бы в справедливую ярость, и он не преминул бы отхлестать их плеткой, но мыслимо ли ожидать такого От белокурой «притчи во языцех»? Конечно же, Ирина даже не почувствовала себя уязвленной. Сидела на коне, поигрывала тройной цепочкой на груди и бесстыдно пялилась на Капитана, а тот, сердито отметила Анастасия, разглядывал ее вполне благожелательно. Анастасия невольно сжала рукоять меча. Впрочем, этой белобрысой кошке — и глаза-то зеленые, кошачьи! — хватило бы доброй оплеухи…

— Это новый менестрель? — промурлыкала Ирина. — Почему же я не слышала? Любезный, ты, скорее всего, не знал, что при нашем дворе умеют ценить искусство?

Капитан прижал струны ладонью и учтиво поклонился:

— Простите невежду, ваше великолепие. Мы люди темные, право, не слыхали про ваши вернисажи…

Будь на месте Ирины кто-то другой, столь наглый ответ, да еще с непонятными словами, мог бы обойтись Капитану дорого (Анастасия подумала, что менестрелем его сразу и следовало объявить! Тогда любая промашка сойдет за чудачество: у менестрелей это дело вполне обычное и потому прощавшееся). Рослый усач двинул было коня к Капитану, но Ирина воспрещающе подняла звеневшую браслетами, сверкавшую перстнями руку:

— Назад! Милый мой, менестрели — народ не от мира сего, и относиться к ним нужно снисходительно, — вновь обернулась к Капитану. — Ты как-то странно изъясняешься, менестрель. Кто ты и откуда?

Капитан блеснул великолепными зубами:

— А и есть я, княгинюшка светлая, менестрель Майкл Джексон прозвищем, а бреду-то я из Больших Дерунов. Не доводилось бывать в тех краях?

— Эти местности мне неизвестны, — сказала Ирина. — Но они должны быть весьма привлекательны, если рождают столь даровитых и красноречивых менестрелей. Хочешь поступить ко мне на службу? Могу тебя заверить, меня не зря называют ценителем и покровителем искусств.

— Обмозгуем, светлая княгинюшка, — поклонился Капитан. — В искусствах мы обучены, бывало, какой малый ребятенок произрастет, из люльки едва выскочит, сразу канючит — мамка, отдай искусствам обучаться…

Капитан был человеком осторожным, и то, что он сейчас балагурил столь рискованно, означало одно: успел уже наслушаться от своей компании сплетен о княжне Тюма. Не перегнул бы палку, встревожилась Анастасия. На счастье, Ирина, похоже, куда-то спешила. Она благосклонно улыбнулась Капитану:

— Когда надумаешь, приходи в мой дом. Башни его видны отовсюду, всякий покажет.

И тронула коня. Кавалькада потянулась мимо ворот — девушки по примеру хозяйки одаряли Капитана ослепительными улыбками, мужчины поглядывали дружелюбно, как на своего. Только тот усач нахохлился. Проводив их взглядом, Капитан ударил по струнам:

— Ольга! — крикнула Анастасия, перегнувшись через перила. — А ну-ка быстренько сюда, оба!

Капитан с Ольгой неохотно пошли к крыльцу. Толпа проводила их разочарованным гулом и занялась кувшинами с пивом.

Анастасия молча прошла впереди них в свою комнату, обернулась резко:

— Дорогие мои, вы не забыли, что нам здесь засиживаться нельзя? Капитан, не ты ли жаждал побыстрее отсюда убраться? А оба будто нарочно внимание привлекаете…

Они посерьезнели.

— Знаешь, развеяться захотелось, — сказал Капитан. — Дорожка, чтоб ей… А во дворце я ни разу под гитару не пел, жутко интересно было бы…

— Я понимаю, — сказала Анастасия. — Самой развеяться хочется. Но… Серый Кардинал здесь, между прочим, та еще. И хозяйка в княжестве, строго говоря, она, а не эта кошка белобрысая. А парочка соглядатаев на любом постоялом дворе всегда болтается. Пока что за нас еще не брались, однако как знать? Лучше не рисковать лишний раз. Поэтому, Олька, отправляйтесь-ка вы на рынок, и немедленно. Что покупать, сама знаешь.

Когда за ними захлопнулась дверь, Анастасия присела у стола и показала язык своему отражению в зеркале. Она ничуть не кривила душой, говоря о возможных опасностях. Тюм в самом деле следовало покинуть как можно быстрее, и все же, положа руку на сердце… Кошка белобрысая, пялится, как на купленное!

Точить меч Анастасии входило в обязанности Ольги. Но Анастасия тем не менее сама спустилась в оружейную, имевшуюся при каждом постоялом дворе, и принялась за дело, чтобы занять чем-то руки, не сидеть наедине со своими мыслями. Возившиеся с оружием и доспехами своих хозяев оруженосцы косились на нее удивленно, но спрашивать, почему она сама точит меч, понятно, не посмели — этикет не позволяет. Да и мало ли какие обеты налагают на себя рыцари…

Ольга и Капитан вернулись, нагруженные всем необходимым, стали увязывать вьюки. Анастасия ушла к себе, ждала, когда они управятся и придут. За окном помаленьку смеркалось, огромная багровая Луна выползала из-за крыш. Анастасия пожалела, что бинокль упрятан далеко — можно было бы налюбоваться Луной, делавшейся столь близкой. Почему Капитан иногда как-то странно поглядывает на Луну? Словно бы со смутной тревогой пытается что-то вспомнить.

Дверь распахнулась. Ольга выкрикнула с порога:

— Капитан пропал!

Анастасия встрепенулась:

— Как?!

— Пошел напиться в трапезную. Сказал, что тут же вернется. И не вернулся. Нет его нигде…

Это известие встревожило Анастасию не на шутку. Капитан ни за что не отправился бы один в город — просто так, на ночь глядя, не предупредив.

— А если они начали нас брать по одному? — спросила Ольга тревожно.

— Случается вообще-то, — сказала Анастасия. — Но что-то не похоже. Людей знатнее нас хватали открыто, средь бела дня, тем более мы здесь чужаки.

Они переглянулись.

— Кошка белобрысая… — сказала Анастасия зло.

— Думаешь? Даже от нее трудно ожидать…

— Пошли, — Анастасия решительно поднялась. — Все-таки здесь не лес, всегда есть кто-то, кто видел…

Они вышли в полутемный двор, где никого уже не было. Ольга показала на боковое крыльцо в трапезную:

— Он вошел туда. Оттуда мог выйти в жилое крыло или вернуться той же дорогой. Но в комнаты он не проходил, я спрашивала. Выходит, вернулся во двор…

Анастасию осторожно потянули за рукав. Она обернулась так порывисто, что рослая девица-конюх испуганно отскочила в сторону. Оглянулась по сторонам:

— Да простит мне мою дерзость светлая княжна… Но не ищет ли она какой пропажи?

— Ищу, — пытаясь рассмотреть в полумраке ее лицо, ответила Анастасия. — Своего псаря.

— Того, что так складно и красиво пел?

— Того.

— Боюсь, ему неожиданно предложили лучшее место…

— Говори!

— Тс-с! — девица с широкой и конопатой плутовской рожей приложила палец к губам. — Вы уедете, светлая княжна, а я здешняя…

Анастасия достала из кармана кожаный тяжелый мешочек, дернула завязку. Не раздумывая, высыпала все золото в ладонь и сунула в руку конопатой:

— Говори!

Конопатая попробовала одну монету на зуб, довольно хмыкнула и почти беззвучно ссыпала золото в карман.

— Я стояла вон там, светлая княжна. Там темно, от ворот меня не видно было. Твой псарь вышел из трапезной, и тут появляется этот усатый. Из тех, здоровенных, будто бабы, которые у… Поняла?

— Дальше?

— Попросил твоего псаря выйти к воротам. Что-то по секрету обещал сказать. Он и пошел. Ну, тут подскочили сзади еще двое и накинули на него мешок. Узкий такой, раз — и сразу до пят запаковали. В таком мешке не побрыкаешься, человек как связанный…

— Знаю, — сказала Анастасия. — Так снимают часовых. Дальше!

— И все. Мешок поперек седла — и только подковы замелькали.

— Все?

— Все, клянусь улыбкой Великого Бре!

Анастасия молча выхватила у Ольги кошелек и, не развязывая, запихала в карман конопатой. Та поколебалась:

— Страшно, ну ладно уж… Во дворец к ней его бы не повезли, там она опасается… Кардинал рядом. А есть у нее охотничий домик — на седьмой версте свернуть в лес, влево, и тропа приведет прямиком… Бывало уж так…

— Ему что-нибудь грозит?

Конопатая прыснула:

— Жизни его, точно, ничего не грозит. А вот добродетели… Тут ручаться никак нельзя, — даже в темноте можно было разглядеть ее ухмылочку. Анастасия в ярости махнула рукой:

— Иди!

Девица шмыгнула в темноту, к дверям конюшни.

— Седлай коней! — Анастасия схватила Ольгу за рукав.

— А может, подождем до утра? Смотришь, сам объявится…

— Седлай коней, говорю! И нечего зубы скалить!

— Слушаю, госпожа моя, — сказала Ольга с непонятной интонацией, повернулась на каблуках и побежала к конюшне.

Через несколько минут они понеслись вскачь по мощеным и немощеным улочкам, по пятнам падавшего из окон бледного света.

На выезде пришлось остановиться. Ворота были заперты на огромный засов, брус, вытесанный из цельного ствола большого дерева, замки наглухо соединяли брус с оковкой ворот. Да еще цепь, протянутая чуть пониже бруса, была продета в четыре ушка на створках и схвачена на концах замками. Окошко караульной избы, прилепившейся к стене, было темным. Анастасия подъехала и постучала в него рукоятью меча. Стучала долго. Наконец в темноте за мутным стеклом показалось лицо.

— Кого там носит?

— Рыцари, — сказала Анастасия. — Нам нужно…

— Приказ, — сказали за окном, отчаянно зевая. — До первых петухов ворота заперты.

Анастасия позвенела золотом, потом пыталась помочь делу бессвязными угрозами — все безрезультатно. За стеклом пообещали поднять тревогу.

Спорить Анастасия не пыталась. Повесив голову, отъехала прочь. На постоялый двор возвращались шагом. Анастасия цыкнула на Ольгу, собравшуюся лезть с увещеваниями, сухо приказала держать коней в стойлах, не расседлывая, и ушла к себе.

Сначала она металась по комнате, потом немного угомонилась, села, поставив меч меж колен. На душе скребли кошки. Она злилась из-за случившегося, то взвинчивая себя, то впадая в тупое безразличие. Распутала крепко зашнурованный вьюк, расшвыряла по комнате вещи, достала бинокль, яростно дунула на светильник и с ногами устроилась на подоконнике. Смотрела на Луну долго-долго, и вдруг Луна стала туманной, расплылась перед глазами. Анастасия недоумевающе осмотрела бинокль. С ним все в порядке. И небо ясное.

Оказалось, что это глаза у нее мокрые — событие небывалое для рыцаря. Слеза ползла по щеке, Анастасия слизнула ее, и тут вдруг случилось вовсе уж невообразимо позорное — Анастасия упала на постель и заревела в подушку, изо всех сил прижимаясь к ней лицом, чтобы кто-то, страдавший бессонницей, не услышал эти звуки, способные навсегда опозорить ее в глазах рыцарства, если разойдется молва. И плакала долго.

К ее несказанному удивлению, обнаружилось, что после этого стало легче, определенно легче.

…Небо уже посерело, звезды были едва заметны, когда они подъехали к воротам вновь. Снова застучали в дребезжащее стекло рукоятками мечей. Снова после долгого молчания за стеклом появилась заспанная физиономия и стала бубнить, что до первых петухов еще далеко, а до казарм гораздо ближе… К радости Анастасии, на ближнем подворье заорал петух — самоуверенно, звонко. Довод был неопровержимый, а золото его подкрепляло. Стражник, зевая, выбралась на крыльцо и поплелась отмыкать цепь. Анастасия взбежала по шатким ступенькам в караульню и с размаху швырнула внутрь горсть монет, что было лучшей побудкой. И уже вскоре восемь зевавших и потягивавшихся стражников выталкивали брус из огромных скоб. Упираясь обеими руками, налегли на правую створку ворот, и она с тягучим скрипом распахнулась наружу.

Анастасия пустила Росинанта галопом. Она была без кольчуги и шлема, волосы разметались, рассветный холодок выстудил рубашку, заползал в рукава и в распахнутый ворот. Меч колотил по бедру. Кони, разозленные проведенной под седлом ночью, в понуканиях не нуждались — они едва не проскочили нужный поворот.

Двуэтажный охотничий домик из толстых бревен стоял посреди большой поляны. Все окна плотно закрыты ставнями. В конюшне, чуя чужих коней, забеспокоились лошади. Забрехала собака, из конюшни выскочила заспанная сторож, но Анастасия так прикрикнула на нее, что та быстро захлопнула дверь. Анастасия привстала на стременах и что есть силы затрубила в рог. Хриплый тревожный рев разнесся далеко по лесу. Анастасия трубила и трубила, пока не заскрипела дверь. На галерею вышел тот самый рослый усач. Держась за перила, моргая, стал разглядывать Анастасию.

— Подойди сюда! — сказала Анастасия властно.

Он лениво подошел, почесывая в затылке. Тут же Анастасия, перевесившись с седла, одной рукой схватила его за волосы, а другой приложила к подбородку кинжал. Медленно, внятно, чеканя слова, сказала:

— Я — княжна Анастасия. Не слышал? Если ко мне сейчас же не выйдет мой псарь… Вас тут много, но вы все — барахло, лоботрясы свиты, потешники. Я войду в дом, и вы будете в окна прыгать, вынося на себе ставни…

— Ну понял, понял, — пробурчал усач. — Так и передам.

— Ты уж постарайся, — грозно-ласково попросила Анастасия.

Он удалился внутрь. Какое-то время в доме было тихо, потом в щелях заблестел колышущийся свет, забубнили мужские и женские голоса. Кто-то возмущался, кто-то уныло уговаривал, гомона и света становилось все больше. Анастасия вновь затрубила. Наконец из дверей появился Капитан. К тому времени уже рассвело, и на его лице были заметны одновременно смущение, облегчение и попытка сохранить невозмутимость. За спиной Анастасии фыркнула Ольга.

— Залезай на коня, — хмуро бросила ему Анастасия, подъезжая вплотную к крыльцу.

Он одним прыжком оказался на крупе Росинанта за ее спиной, и Анастасия, не дожидаясь, пока он устроится поудобнее, пришпорила коня. Капитан пошатнулся, схватил ее за талию. От него крепко попахивало вином и ненавистными духами.

— Руки, — сухо сказала Анастасия.

— А за что ж тогда… Ага, вот, — он ухватился за седло. — Слушай, ну чистенько они меня упаковали…

— Вояка, — хмыкнула Анастасия.

— Но кто же думал, что прямо в городе?… Ну, компания, я тебе скажу…

— Подробности меня не интересуют, — сказала Анастасия, чуя щекой его горячее дыхание, и тут ее прорвало: — Нет, я не понимаю! Ну ладно, сунули в мешок, спутали, но потом-то, потом?! Здоровенный, умелый, может голыми руками толпу разбросать, жерди он рукой рубит, топор усатый… Мог их по стенам размазать и уйти, так нет, приглянулась компания… И кто?! Кошка белобрысая…

Капитан смущенно покряхтывал за ее спиной, подпрыгивая не в такт размашистой рыси Росинанта. Анастасия уже чувствовала себя победителем, а его стертым в порошок и сгоревшим со стыда, когда он наклонился и шепнул ей на ухо:

— Настенька, а у вас пословица про собаку на сене в ходу?

Пословица была в ходу. Весь оставшийся до города путь Анастасия молчала.

Верстовой столб 12. НА ЗАКАТ

Лошади осторожно перебирали ногами, входя на крашеные темной краской (чтобы не так пугались норовистые кони) доски парома. Старшина перевозчиков протяжно крикнула, перевозчики вцепились в канат, уперлись ногами в настил, и паром поплыл в сизой дымке утреннего тумана, заскользил поперек реки Тюм, отделявшей Счастливую Империю от ничьих земель. Анастасия стояла у перил и смотрела в мутную воду. Временами из нее высовывали хищные зубастые пасти караси, вцеплялись в толстые бревна, откусывая щепки, пытались вцепиться когтистыми передними лапами, вскарабкаться, но срывались и плюхались назад в реку.

— Эх, де-ти-ну-шка, ухнем! — протяжно вскрикивали перевозчики на старинный манер. — Эх, зе-ле-ная, сама пойдет!

— Мириться будем, Настя? — бесшумно подошел Капитан, уже в своей обычной одежде и кирасе. Перевозчики с любопытством косились на него, но в расспросы пускаться не осмелились.

— Мы и не ссорились, — ответила Анастасия, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее. Ольга держалась поодаль, присматривая за конями: — Я эту белобрысую кошку слишком презираю, чтобы…

— Ну, затащили. Ну, не сдержался. Заменим смертную казнь испытательным сроком? — его веселость, как и ее равнодушие, была чуточку наигранной. — Настя…

— Хватит, — сказала Анастасия и отвернулась. — Я тебе не нянька. А если тебе взбрели в голову какие-то глупости, то советую помнить, что это и есть глупости. Я рыцарь, а не кошка в перстнях. Все. Мы снова в дороге.

Капитан пожал плечами и отошел, напевая:

Приближался берег — точно такой, как покинутый ими, та же трава, те же деревья, то же солнце. Но берег был чужой. Раньше они всего лишь отклонялись от Тракта и могли в любой момент свернуть к наезженной дороге. Теперь же впереди была полная неизвестность. Если хоть одна десятая страшных рассказов хронистов правдива…

— Господи, — сказал Капитан. — Пивка бы выпить, хорошую книжку в руки взять, видик бы посмотреть…

— Видик я смотрела, — не удержалась Анастасия.

— Что? — он сразу забыл о размолвке и о их взглядах, старательно избегавших пересечения. — Как так?

— У нас эта церемония тоже есть, — сказала Анастасия.

— Не может быть! — он заинтересованно придвинулся.

— Достигших совершеннолетия, тех, кто готовится стать рыцарем, ведут в подвал. Там старший в роду снимает покрывало, и открывает стеклянный шар. В него смотришь. Предание гласит, что тот, кто отмечен богами, увидит в нем диковинные картины. — Анастасия грустно вздохнула. — Я не видела, жаль. И не слышала, чтобы кто-нибудь видел. У вас было так же?

Капитан вместо ответа захохотал так, что кони встрепенулись и грохнули подковами по доскам. Ольга повисла на уздечках. Анастасия сердито отвернулась. Ясно, она попала впросак. У Древних эта церемония проходила, надо думать, совсем иначе.

Смешно было бы думать, что чудовища и воины, неизвестных народов набросятся на них, едва они окажутся на чужом берегу, ничейной земле. Ничего не случилось. Они ехали, минуя перелески, без дорог, потому что дорог не было. Капитан при помощи своего «компаса», коробочки со стрелкой, выверял направление, ворчал, громко недоумевал, пытаясь понять, как ухитрялась без компаса и карты находить дорогу вся эта компания — Квентин Дорвард, Айвенго и остальные. Анастасия поинтересовалась, знакомые это его или известные своими подвигами славные рыцари Древних. На этот раз он сдержался, но Анастасия все же поняла, что снова сказала глупость, и решила молчать.

Вскоре Горн повел себя странно. Он метался, внюхиваясь в землю, рычал, скалил зубы и наконец стал жаться к ногам коней, из-за чего чудом только не угодил под копыта. Капитан, давно уже посерьезневший, перевесил автомат на грудь и спросил:

— Понимаете что-нибудь?

— Как бы не звери, — сказала Анастасия, и обе они наложили стрелы на тетиву.

Горн повизгивал, держась у ног лошадей. Капитан навел бинокль на близкую рощицу, довольно-таки густую, сплюнул и сообщил:

— А ведь там, ребята, что-то виднеется. И надо нам эту зеленку проверить…

Они пустили коней шагом. Те прядали ушами, всхрапывали. Горн переместился в арьергард и поскуливал жалобно. Дома, в Империи, он не боялся лесных ящеров…

— Вот оно! — вскрикнул Капитан и прицелился. Тут же опустил автомат, чуть растерянно оглянулся, пожал плечами: — Что-то это как бы…

Ольга завизжала. Кони попятились.

Хрустя ветками, на открытое место выбралось огромное двуногое существо, выше самого высокого человека, все заросшее редким курчавым волосом, сквозь который просвечивала розовая кожа. Бедра обмотаны куском грубого полотна. Шагало оно довольно косолапо, когти на босых ступнях были длинные, а в передних, столь же когтистых лапах, оно удерживало на плече дубину, кончавшуюся огромным комлем. Физиономия — неописуемая смесь человеческого лица со звериной мордой — вытянута вперед, торчат клыки, но взгляд, как ни странно, осмысленный. Оно стояло, покачиваясь, глухо взрыкивая. Горн залился истерическим лаем.

— Стрелять? — спросил Капитан то ли Анастасию, то ли самого себя. — Что-то тут… На кого ж это похоже?

Страха Анастасия не почувствовала. Она просто смотрела, поглаживая по шее пятившегося Росинанта.

— Слышали у вас о таких? — спросил Капитан, сторожа движения чудища стволом автомата.

— Нет, подожди, — сказала Анастасия.

Воцарилось странное, неуклюжее замешательство. Для боя необходим был повод, какой-то крик, толчок, жест угрозы, но ничего подобного они не дождались. Чудище стояло, как вкопанное. Наконен Капитан не выдержал и крикнул:

— Эй, дядя, ты тут шлагбаумом работаешь или как?

Чудовище разинуло пасть и хрипло спросило:

— Сахар есть?

Вот тут Анастасия от неожиданности едва не спустила гетиву. Капитан тоже готов был выстрелить, но сдержался и ответил, как ни в чем не бывало:

— Сахар есть.

— Сахар давать — не драться, драться — сахар не давать.

— Логично, — сказал Капитан. — Моя драться не хочет, моя твоя сахар давать. Идет?

Чудище небрежно сронило дубину с мохнатого плеча — она грохнулась оземь так, что гул пошел, — и безбоязненно двинулось к путешественникам. Самое поразительное — лошади храпели и приплясывали, но вели себя, в общем, мирно. А чудовище вытянуло лапу и прохрипело:

— Сахар давать.

Капитан протянул назад левую руку. Торопливо распутав ремни переметной сумы с едой, Анастасия вытащила угловатый кулек с сахаром и сунула Капитану в ладонь. Два больших куска перекочевали к чудовищу. Оно сунуло сахар в пасть и смачно захрустело. Потом плюхнулось в траву так неожиданно, словно ему подрубили ноги, уселось и похлопало лапой по земле:

— И вы сидеть.

Анастасия колебалась, но Капитан спокойно спросил:

— Кто на карауле останется?

— Знаете, мне на коне спокойнее, — сказала Ольга.

— Вот и сиди, да по сторонам гляди, — сам он спрыгнул с седла, устроился не так уж близко, но и не так уж далеко от чудовища, зажег сигарету и спросил:

— Сторожишь тут, Финогеныч?

— Мой тут жить, — сообщило чудище. — Баба жить, детка жить. Хлебца сеять, мясо ловить.

Анастасия тоже решилась — подошла и остановилась поодаль.

— Хитрый, — сказало чудище Капитану. — Мой один баба жить, твой за собой таскать один баба и один баба.

— Девочки, можно я ему не буду объяснять сложные вещи?

— Да ладно уж, — сказала Анастасия. — Вы… ты… — она решительно не знала, как обращаться к странному встречному. — Кто ты такой?

— Мой человек, — с интонацией, которую можно было считать и гордостью, сообщило чудище. — Мой умный.

Из дальнейшей беседы выяснилось (с домыслением) следующее. Давным-давно прадедушки чудовища были глупые и ходили на четырех лапах, но потом с неба стал сыпаться горящий воздух, и прадедушки до того испугались, что стали ходить на задних лапах. И стали умные.

— Тьфу, черт! — сплюнул Капитан. — То-то ты мне, Финогеныч, кого-то напоминаешь… Мишка ты косолапый, вот кто.

— А это кто? — спросила Анастасия.

— У вас что, медведей нет?

— Медведь — это такой мифологический зверь, — сказала Анастасия. — Крылатый и двухголовый.

— Вот он, медведь, — сказал Капитан. — На дыбки встал и поумнел, надо же…

— Мой умный, — подтвердило чудище. — И сосед умный, и еще сосед, и еще сосед. Все умный.

Местность эту, как выяснилось, заселяли сородичи чудища. Правда, путешественников больше интересовали похожие на них самих существа. Здесь чудище мало чем могло помочь. Оно четко выделяло две разновидности живших где-то в отдалении «безволосые люди» — одни не дерутся и делятся сахаром, даже научили хлеб сажать, зато другие охотятся на «человеков», и «человеки» после этого бесследно исчезают. Особо подчеркивалось, что ролями эти две разновидности никогда не меняются.

Но никаких полезных для дальнейшего странствия выводов сделать из этого нельзя. Те, кто давал сахар, могли без зазрения совести прикончить трех путников, а те, кто на «человеков» охотился, могли оказаться хлебосольнейшими гостеприимцами. Поэтому разговор особенно не затягивали. Оставили чудищу сахара и поехали дальше. Ехали без опаски — «человек» заверял, что его соплеменники, если их не трогать, первыми не бросаются. Капитан неожиданно стал грустен и насвистывал что-то печальное.

— Да грустно все это, Настасья, — неохотно сказал он в ответ на ее мимолетный вопрос. — С людьми все более-менее ясно, а вот чем мишки виноваты, что и по ним грохнуло?

Они ехали долго, пока не наткнулись посреди густого леса, перемежавшегося густым малинником, на великолепное озеро. Отличное место для привала. Капитан сначала твердил, что настоящая малина совсем другая, красная, а не голубая, не такая большая, и вид у нее другой. Однако Анастасии с Ольгой именно такая малина была знакома с детства, они принялись уписывать ее горстями, и Капитан присоединился после короткого колебания.

После обеда решили искупаться. С соблюдением всех предосторожностей, понятно. В озеро долго швыряли камни и коряги, палками промерили глубину у берега, Капитан выпустил в воду короткую очередь, но никакого чудовища на поверхности не появилось. Впрочем, большие чудовища в таких озерах и не живут, подохли бы с голоду. Просто сторона чужая, кто ее знает…

— Уж если ты так боишься, то сидел бы на бережку с автоматом и стерег, — сказала Анастасия. — Это ведь женщинам неприлично глядеть на голых мужчин, а не наоборот.

Капитан хотел что-то сказать, но промолчал. В его глазах вновь появилась та смесь дерзости и смущения, которая и притягивала Анастасию, и мучила неразгаданностью — то ли Капитан являл собой образец типичного мужского характера Древних, то ли это только он один такой. Почему-то очень хотелось эту загадку раскрыть, а спрашивать прямо было как-то неловко.

Анастасия думала об этом, сбрасывая одежду на крупный желтый песок, по которому просто замечательно было идти босиком, думала, плывя в прогретой солнцем воде. Ей вдруг захотелось увидеть на дне клад, сияющие золотые чаши и груду сверкающих самоцветов, а то и сокровище из старых легенд — Валюту, о которой летописцы отзывались восторженно, но не объясняли, как это сокровище выглядит (Анастасия подозревала, что летописцы сами этого не знали). Увы, вода мутноватая, на расстоянии четырех-пяти локтей уже ничего не видно.

Невидимые за кустами спутники позвали ее для проверки, она звонко откликнулась и поплыла на середину. Ужасно не хотелось вылезать из воды — когда еще подвернется такой случай?

И тут она увидела сокровище. Самое настоящее. На том берегу в песке у самых кустов сверкали огромные, с лесной орех самоцветы — синий, желтый, красный. Анастасия моргнула, тряхнула головой. Самоцветы не исчезли, они сияли, переливались, дразнили и манили. Размашисто загребая, Анастасия подплыла к самому берегу, встала на дно. Прислушалась. Полная тишина, на том берегу слышен спокойный разговор Капитана и Ольги — звуки над водой далеко разносятся. Она вышла на берег, сделала три шага, нагнулась к самоцветам, отводя с лица мокрые волосы. Выпрямилась, держа их на ладони. Словно бы светятся изнутри. Значит, не все легенды врут. Бывают клады. Вот только куда голому человеку спрятать камни? Плыть, загребая одной рукой, не столь уж удобно. Не обходить же озеро кругом?

Поразмыслив, Анастасия сунула их в рот, под язык. Довольная своей смекалкой, обернулась к воде.

В тот же миг что-то тяжелое, жесткое упало сверху на голову, заслоняя солнечный свет, молниеносно скользнуло по бокам, сковав руки. Мгновенно Анастасия оказалась спеленутой в плотном мешке, ее сбили с ног ударом под коленки, подхватили и очень быстро, почти бегом понесли сквозь кусты — она ощущала, как по мешку хлещут ветки.

Она отчаянно забилась, но мешок держали умело, цепко, и за колени, и за плечи, так что ничего не вышло. Проклятые камни все еще были во рту, мешая подать голос. Анастасия вытолкнула их языком и попыталась крикнуть. Тут же чья-то рука перехватила шею, заглушая крик. Бег продолжался. Ее явно похищали люди, а не чудовища, но это-то, быть может, и было самым опасным… Анастасия извивалась, пробуя кричать, уже из чистого упрямства, зная, что не удастся, что друзья на том берегу спохватятся слишком поздно, пока разберутся, пока пустят вокруг озера Горна искать следы… Куда ни кинь, выходило, что положение ее — хуже некуда. От злости она не могла даже толком испугаться. На бегу ей опутывали лодыжки колючей веревкой, которая немилосердно впивалась в тело.

Мешок взлетел вверх — его взвалили на что-то дернувшееся, живое, теплое, пахнущее лошадью. Зазвенела сбруя, кто-то прыгнул в седло, прижал мешок коленками к лошадиной шее, и тут же затопотали копыта, судя по стуку — пяти-шести коней.

Скачка была бешеная. Анастасию подбрасывало, колотило о лошадиный хребет и шею, она задыхалась, жадно хватала ртом воздух и никак не могла вдохнуть полной грудью. Мокрые волосы лезли в рот и в глаза. Всадники свистели, орали, гикали, видимо, чуя уже себя в безопасности, и по быстроте конского аллюра Анастасия поняла, что они несутся по открытому пространству — в густом лесу так не разгонишься.

Всякое ощущение времени исчезло. Перед глазами вспыхивали цветные пятна, сознание мутилось, тошнота подступала к горлу. Пугаться было некогда — лишь бы не задохнуться. Шалая скачка сменилась размеренным аллюром, всадники целеустремленно ехали куда-то, и Анастасия в редкие проблески более-менее сносного самочувствия пыталась сообразить, что ее ждет. В голову, понятно, ничего дельного не приходило — все мысли вытрясла скачка.

Наконец кони пошли медленно, остановились совсем. Веревку на лодыжках распутали, Анастасию поставили на землю и потянули мешок вверх. Она яростно извивалась, помогая сдернуть его быстрее. Зажмурилась от света, всплеском ударившего в глаза. Вокруг хохотали. Она медленно открыла глаза, стояла, обнаженная и взъерошенная, в кругу смеющихся крепких мужчин в черной одежде с какими-то затейливыми золотыми знаками на левой стороне груди. Ее пошатывало и мутило. Она зло сверкнула глазами из-под спутавшихся волос, и хохот грянул с новой силой.

— Клянусь Предначертанием, охота того стоила! — сказал кто-то. — Какая кобылка!

Ему дружно поддакнули. Анастасия прикинула, сможет ли она в броске выхватить меч изчножен у того, кто выглядел главным. Нет, тело пока что плохо слушается. Она потрясла руками, разминая их. Огляделась внимательно. Вокруг — голые холмы, под ногами сухой горячий песок, серая пыль. Ни деревца, ни кустика.

Кони — обычные кони, шестиногие, люди — обычные люди, разве что их штаны и рубахи иного, диковинного покроя, а золотые знаки больше всего напоминают какое-то шестиногое насекомое. Только вот взгляды их настолько не нравились Анастасии, что она даже не чувствовала стыда за свою наготу. Странная пустота была в их глазах, и смотрели они так, словно Анастасия была не женщиной, не вообще человеком — глаза лошадиных барышников, довольных красивой и выгодной покупкой. И ничего кроме этого. Анастасия не стала заслоняться руками, выпрямилась с видом гордым и презрительным, сглатывая тошноту. Судя по выражению лиц, они поняли оскорбление: сообразили, что их считают низшими существами, которых и стыдиться-то нельзя.

Вокруг дыбились голые желтые холмы, и ветер, посвистывая, по-змеиному шипя, сдувал с них песок, гнал его тонкими невесомыми струйками неизвестно куда.

— Какая кобылка! — повторил главный. — Тряпки ей бросьте.

К ногам Анастасии упали рубаха и штаны из той же черной ткани, но гораздо более поношенные. Она накинула рубаху через голову и не сразу справилась с непривычной застежкой штанов.

— А ты уверен, что Китеж мы себе на голову не посадим? — спросил один Главного.

— Абсолютно. Я за ними долго смотрел. Совсем ничего похожего.

— Поверим… Как с ней толковать?

— Как обычно.

Все снова заржали. Один протянул ей железную гребенку, и Анастасия не удержалась, взяла. Долго расчесывала спутавшиеся волосы, дергаясь от боли и тихонечко ругаясь под нос. Швырнула гребенку под ноги хозяину.

— Ого!

— Да уж это не про нашу честь. Закон Законом, а Хранители Кнута и Лопаты…

Все разом примолкли. Казалось, им хочется оглянуться друг на друга, но они боятся.

— Вы, скоты, что все это значит? — спросила Анастасия.

— Ого. Говорит по-человечески. Меньше будет возни. Ну, так!

Анастасия покрепче уперлась левой ногой в землю, прикинула расстояние, оценила и выбрала.

И метнулась. Крутнулась. Влепила.

И почти тут же ей досталось меж шеей и плечом чем-то твердым, да так, что она кубарем полетела в песок. Сразу же навалились, вывернули руки, скрутили ремнем за спиной, спутали ноги. Грубо подняли и держали за локти.

Главный, которому она угодила босой пяткой под массивную пряжку пояса, еще сидел, схватившись за ушибленное место, со свистом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, охал и шипел. Его люди, когда он прикрывал глаза, косились на него скорее злорадно, чем сочувственно. Наконец он встал, разогнулся, проковылял к Анастасии и влепил ей оглушительную пощечину.

— Ну, стерва! — выдохнул он. — Я ж тебя до места не доведу, не посмотрю на Хранителей…

Анастасия облизнула нижнюю губу — нет, не разбил, но все равно больно.

— Развяжи руки и дай меч, — сказала она. — А там посмотрим, скотина.

— Я тебе сейчас на песочке такой меч устрою…

— Хранители, — небрежно и равнодушно обронил самый неприметный из его людей, и главарь тут же сник. Выругался, сплюнул. — Ладно, пошли.

Анастасию повели к холмам. Идти было трудно, она то и дело спотыкалась. Ее тут же подхватывали, но при этом старались как бы нечаянно щупать, тайком, но грубо и нахально, и она старалась идти осторожнее, крохотными шажками, медленно. Черных это раздражало, и в конце концов после короткой перебранки ей разрезали веревку на ногах. «Что-то не похоже, чтобы женщины тут были сильным полом», — подумала Анастасия, ежась от тоскливой безнадежности. И впервые пожалела, что пустилась в путешествие.

Чем ближе они подходили к холмам, тем диковиннее и явственнее становились долетавшие оттуда звуки — мощное шипенье, гул, пыхтенье, многоголосые выкрики. Звуки, похожие на шум большого города.

Они оказались на вершине холма, и Анастасия попятилась.

Внизу кипела невообразимая суета, казавшаяся непривычному глазу сплошной мешаниной людей, животных, повозок, железа и дерева, канатов и лестниц.

Справа от горизонта тянулась гигантская канава, шириной и глубиной не уступавшая той высохшей реке у Серого Моста, даже превосходившая ее. Но это русло было вырыто человеческими руками — идеально прямое, с отлогими краями, валом выброшенной земли на том берегу. Какие-то исполинские железные животные, членистые, испускающие жирный дым, свистящие, то и дело выпускающие клубы густого белого пара, слепленные, казалось, кое-как из бочкообразных, кругло-вертящихся, криворастопыренных, косо-дырчатых кусков. Железные гиганты вгрызались гигантскими зазубренными ковшами на длинных шеях в отвесную стену земли. Многие тысячи людей копошились в русле, выравнивая его дно, увозя тачками землю и сваливая ее в бесконечный вал, уходивший за горизонт обок русла. Другие распоряжались, вопя, хлеща бичами замешкавшихся, суетясь на площадках, спуская вниз какие-то бочки, связки дров. Поминутно раздавались истошные вопли придавленных и раненых, на которых, казалось, не обращали внимания. Марево пыли стояло над исполинским руслом. Казалось, это горе повисло невесомым облаком. Зрелище жуткое. Анастасии показалось даже, что она умерла и попала в потусторонний мир, на зловещую Свалку Истории, которой пугали грешников жрецы. Они, правда, уверяли, что там царит холод и сумрак, но все равно это похоже…

— Что это? — спросила Анастасия, чувствуя себя крохотной пылинкой посреди смерча.

— Великий Канал! — ответил кто-то. — Творение Божественного Жука!

— А… зачем все это? — спросила Анастасия недоуменно. Как раз из-за грандиозности Канала не верилось, что здесь скрыта естественная, разумная, человеческая цель. Людей здесь собрано многие тысячи, но все, что они делали, было нечеловеческим.

В ответ — удар по спине:

— Заткнись, дикарка!

Анастасия посмотрела влево — там стоял целый город, но город на колесах. Огромные повозки, крытые грубой тканью, и настоящие домики — но на высоких колесах, с оглоблями и дышлами, уткнувшимися в землю, с окнами и дверями, крылечками и латаными жестяными трубами. Тысячи повозок, тысячи домиков, образовавших неисчислимые улицы и тупики жуткого лабиринта. Там дымили печи, взлетали снопы искр над трубами кузниц, бегали дети, ревел скот, под навесами в стойлах из жердей стояли кони, висело на веревках белье. В любой момент этот город мог сняться с места и тронуться в путь. А над городом на высоченном столбе, обитом жарко блестевшими золотыми пластинами, сидел на человеческом черепе (слишком большом, чтобы быть делом рук природы), вцепившись в него, шестью растопыренными лапами, гигантский золотой паук с черными матовыми глазами. Чуть пониже развевались по ветру то ли длиннющие лошадиные хвосты, то ли пучки черных веревок.

Один из пленивших Анастасию поскакал в город — видимо, предупредить кого-то.

Анастасию грубо схватили за плечо и повернули, толкнули в спину костистым кулаком:

— Пошла!

— Я… не умерла? — спросила она неуверенно.

Тычок кулаком в поясницу:

— Скоро убедишься, что тут живые…

Они вошли в город, зашагали меж повозок и домиков. Анастасия поразилась, что никто не обращает на них внимания. Взглядывали мельком и тут же равнодушно отводили глаза, уступали дорогу без страха, без любопытства, без единого человеческого чувства. Только у детей, и то совсем крохотных, Анастасия увидела в глазах живой блеск. Те, что постарше, уже пугали безразличными пустыми глазами.

Они подошли к столбу с черепом и жуком. Вблизи оказалось, что столб воистину громаден. Черные веревки шуршали в налетевшем ветерке, Анастасия отметила, что дом под столбом был больше и наряднее остальных.

Захватчики на глазах переменились. Теперь они приняли вид раболепный и предупредительный, хотя пока что не видно никого, перед кем следует эти чувства проявлять. Они стояли в ряд, смирнехонько, вытянув руки по швам.

Скрипнула дверь, и сверху позвали:

— Входите!

Старший толкнул Анастасию в спину, и она пошла вверх по приставному крыльцу с перилами. Следом на цыпочках взбирался старший. Казалось, он и не дышит.

Прихожая, где застыли двое воинов с секирами. Дверь медленно распахнулась. Старший уже не толкал — упер в спину Анастасии палец и направил в проем, бесшумно ступая следом. Дверь неслышно захлопнулась за ней.

— Подойди ближе, — произнес лишенный человеческих чувств мужской голос, словно сам воздух, насыщенный запахом железа и песка, складывался в слова под ударами невидимого кнута.

Анастасия сделала два шага вперед.

— Развяжи ее.

Руки Анастасии оказались свободными. Она встряхнула ими, разгоняя кровь, огляделась.

В темном высоком кресле сидел человек в черном. Узкое длинное лицо, крючковатый нос, острый подбородок. Совершенно голый череп перехвачен над глазами обручем с золотым жуком. Казалось, жук впился ему в лоб всеми шестью лапами. Такой же жук, только побольше, восседал на спинке кресла над головой человека. По обе стороны кресла стояли люди в черном, только у этих жуки висели на груди на золотых цепочках.

— Убирайся.

— Великий Мастер, она строптива…

— Великие истины усмиряют строптивых, — сказал человек в черном. — Иди.

Дверь мягко затворилась. Полтора десятка взглядов скрестилось на Анастасии. Она стояла, гордо подняв голову и делая вид, что не замечает этих взглядов — шарящих, холодных. И совершенно пустых.

— Ну что же, — сказал ют, кого назвали Великим Мастером. — Она слишком красива, чтобы продолжать род рабочего быдла, а следовательно, достойна продолжать род кого-то из вас, Хранители Кнута и Лопаты.

— Сначала следовало бы меня спросить, согласна ли я продолжать чей-то там род, — сказала Анастасия. — И стоит ли вообще его продолжать.

На нее уставились даже не возмущенно — с безмерным удивлением.

— Участь женщины — неустанно продолжать род, — сказал Великий Мастер. — А участь рожденных женщиной — вести вперед Великий Канал. Ты, должно быть, издалека, и разум твой темен, если ты не знаешь очевидных вещей.

— Я — княжна Анастасия из рода Вторых Секретарей.

— Придуманные дикарями звания нелепы перед делом создания Великого Канала.

— Прекрасно, — сказала Анастасия. — Похоже, меня собираются сделать чьей-то женой, не спрашивая, как я к этому отношусь?

— Какое это имеет значение? — сказал Великий Мастер. — Хранители, вы видите, что, как ни удивительно, дикарка способна связно выражать свои мысли, пусть и примитивные. Это лишний раз доказывает, что получить ее должен кто-то из вас.

— Кто вы? — спросила Анастасия, решив пока что не ввязываться в споры.

— Мы — слуги Великого Канала, — сказал Великий Мастер. Он встал с кресла, подошел к Анастасии, положил ей на плечо холодную жесткую руку и подтолкнул к окну. Из окна виднелись за скопищем передвижных домиков пыльное марево и облака пара над Каналом. Тысячеустый шум, грохот железных зверей, бадей и тачечных колес долетали и сюда.

— Но зачем все это? — удивленно спросила Анастасия.

— Мы — лишь скромные слуги Канала, — сказал Великий Мастер. — Его голос словно пытался вопреки своей природе стать мягким. — В незапамятные времена мир был дик и бессмыслен. Жалкие дикари ковыряли землю и строили хижины, без пользы расточая труды и мысли на сотни неразумных дел, прибавляя хаоса. И тогда пришел Великий Тро, чьи волосы распростерлись над миром семицветной, жизнетворящей радугой, вещающей о наступлении Эры Порядка и Труда. Тро протянул руку, и на ладонь ему сел, дабы вкусить крохи великой премудрости, Божественный Жук, и мыслчь Тро оплодотворила Жука озарением Великого Канала. И откладывал Жук яйца, и Тро дул на них, и из его божественного дуновения рождались Славные Предтечи, родоначальники Хранителей Кнута и Лопаты — Яго, Бер, Фир, Ког, Фре. И труды Родоначальников озарили светом божественной мудрости Великого Тро толпы дикарей. И первые комья земли взлетели, и Великий Канал пролег по земле. Мы, Хранители, смертны, но бессмертен Великий Канал. Сотни лет он неотвратимо растет.

— Сотни лет? — шепотом переспросила Анастасия, боясь поднять на него глаза, столкнуться с бездонной пустотой его взгляда.

— Сотни лет, — твердые крючки его пальцев сжимали плечо Анастасии, и от них растекался холод. — Бессмертен Великий Канал. И волосы Великого Тро семицветной радугой веют над миром.

— Но… что потом?

— Ты красива, но разум твой темен, — сказал Мастер. — «Потом»- бессмысленное слово. Есть великое слово — вечность. Великий Тро — это Вечность. Канал — это Вечность. У него было начало, но нет конца.

— Так не бывает, — сказала Анастасия. — Людям надоест…

— Для того, чтобы им не надоело, и существуют Хранители Кнута и Лопаты.

— Сломаются ваши железные…

— Люди будут рыть руками.

— А если Канал упрется в море?

— Мы идем вперед, в направлении, указанном Великим Тро, как сотни лет назад. Великий Канал не может свернуть и остановиться. Довольно, — он сжал плечо Анастасии. — Сейчас тебе прощаются эти дикарские глупости. Но завтра они будут считаться ересью, и советую об этом не забывать. В тебе, мне кажется, есть проблески разума. А потому постарайся понять — у тебя нет иной судьбы, кроме как стать продолжательницей рода Хранителя Кнута и Лопаты, а не рабочего быдла. Единственным твоим чувством должна стать благодарность за оказанную тебе милость.

— Благодарю, — сказала Анастасия. — Надеюсь, меня не заставят продолжать род вот прямо сейчас, тут же?

— Рад, что ты быстро усваиваешь священные истины, — он начисто не заметил иронии. — Разумеется, состоится брачная церемония. Она начнется вечером и будет краткой. Тебя подготовят. Нынче же ночью ты должна будешь дать начало жизни будущим Хранителям Кнута и Лопаты.

— Благодарю за высокое доверие, — сказала Анастасия.

Она почувствовала себя, гораздо спокойнее и увереннее. Вряд ли этот сумасшедший и его пустоглазая банда будут торчать вокруг брачного ложа, духовно сопутствуя трудам по продолжению рода. Тех, кто ее похитил, давно отослали прочь, и они не смогут рассказать, что ценный трофей не так уж смиренен и слаб, когда у него свободны руки и ноги — так что ее «нареченного» ожидают неприятные сюрпризы, весьма нетипичная брачная ночь… А там посмотрим. Ускользнуть отсюда нелегко, обратную дорогу к друзьям отыскать еще труднее, но лучше уж рискнуть, чем превратиться в продолжательницу рода этих безумцев…

Поэтому Анастасия смиренно склонила голову и сказала:

— Твоя мудрость потрясает меня, о Великий Мастер, — и окинула угрюмую шеренгу таким взглядом, что в их глазах зажглось слабое подобие чего-то человеческого. — Я с трепетом жду достойнейшего из вас.

Оказалось, что достойнейшего они избирают примитивнейшим жребием — тянули шарики из золотого сосуда, и вскоре обнаружился счастливчик, ничем, правда, свою радость не выказывавший. «Болван с пустыми глазами, неотличимый от прочих», — подумала Анастасия.

Слуги в черном — новые, незнакомые — вывели ее на крыльцо. Смеркалось, солнце давно скрылось за горизонтом, а по левую руку от заката собирались черные тучи, предвещавшие скорый ливень. «Тем лучше», — подумала Анастасия, ощущая пьянящую опасность предстоящего дела, отрешенную легкость.

Ее привели в домик с занавешенными окнами и сдали с рук на руки служанкам в черно-сером. Они усердно вымыли Анастасию в жестяной ванне, обрядили в голубые штаны и белую рубашку с синим узором. Повесили на шею золотую цепочку с золотым жуком и пучком черных нитей. Зеркала не оказалось — то ли они бились при переездах и от них отказались, то ли потомки богов до зеркал попросту не додумались. Анастасия об этом чуточку пожалела — хотелось все же посмотреть, как она выглядит в брачном наряде этих сумасшедших.

Потом ее отвели в домик, явно принадлежащий счастливчику, которому выпал удачный (по его мнению) жребий. С точки зрения Анастасии, жребий Хранителю выпал малоутешительный.

Служанки зажгли золотой семисвечник в углу, скупо объяснили, что вскоре сюда явится для свершения брачной церемонии какой-то там их жрец, приведет с собой счастливого жениха.

Анастасия слушала их вполуха. Едва за ними захлопнулась дверь, она обернулась к стене. Там, под выкатившим черные бельма неизменным жуком, висел меч в богато украшенных ножнах, с драгоценной рукоятью. Меч был короче и шире тех, к которым Анастасия привыкла, но выглядел внушительно.

Косясь на дверь, Анастасия обошла низкое ложе («жди, как же!»), осторожно вытащила меч, придерживая ножны, чтобы не брякнули. Попробовала пальцем лезвие и удовлетворенно хмыкнула — отточено на совесть. Бедный нареченный. Тихонько вложила меч назад. Улыбнулась. «Просьба пожаловать, невеста ждет с трепетом…»

Она присела на краешек ложа и попыталась принять вид трепетной невинности.

За окном накрапывал дождь, потянуло приятным запахом влажного чистого песка, и вдруг посреди этого мокрого полумрака раздался страшный грохот. Пламя семисвечника качнулось, едва не погаснув, и тут же вылетело стекло. Анастасия подскочила от неожиданности, сорвалась с ложа и подбежала к окну, топча обломки стекла. Для грома и молнии слишком уж оглушительно, а главное — рано, настоящая буря еще вроде бы не подступала к городу.

Анастасия высунулась наружу, рискуя порезаться о торчащие в раме острые осколки. Слева, довольно далеко, все выше и шире разрасталось багровое зарево — колышущееся, огромное, идущее как бы из-под земли. «Канал, — сообразила Анастасия. — Что-то там загорелось. Весьма кстати!»

Сразу в нескольких местах, в разных концах города хрипло и страшно заревели трубы. По улочкам, озаренным пляшущими багровыми отсветами, бежали люди — все в одном направлении, к пожару. Никакой сумятицы. Анастасия разглядела — их гонят, как стадо, слышно, как свистят плети, немилосердно полосуя спины, головы. Один за другим прогрохотали еще два взрыва, зарево разрасталось.

Анастасия осторожно отпрянула в комнату. Самое время. Улочка опустела, направление она помнит, коней тут много, меч есть…

И тут в прихожей затоптались, нашаривая ручку. «Ну, долой трепетную невинность», — сказала себе Анастасия. Выдернула меч из ножен, дунула на семисвечник и прижалась к стене. Багровые отсветы проникали внутрь, и вошедший сразу бы ее увидел, но это не меняло дела — до двери один бросок, и жить вошедшему всего ничего…

Дверь рывком распахнулась, но никто не вошел. Анастасия напрягла глаза, всматриваясь в темную прихожую. Отвела руку с мечом, изготовясь к удару. Оттуда, из темноты, сказали напряженно-радостно:

— Настя, брось железку, порежешься!

Ноги у нее подкосились. Она выпустила меч и бросилась на шею Капитану. Тот обхватил ее так, что ребра хрустнули.

— Задавишь, — выдохнула Анастасия, счастливо смеясь. — Откуда ты такой? Ну говори же!

На нем была эта омерзительная черная одежда с золотым жуком на груди, но под ней чувствовалась кираса. И автомат висел на плече.

— Да подарил тут один одежонку, — сказал Капитан. — Разговорчивый такой попался, гнида, все растолковал — что к чему, где что лежит… Ну, я там неосторожно обошелся с огнем. Горючка, Настенька, потому так и названа, что горит…

— Так это ты? — она обернулась к окну.

— Мой грех, — он отпустил Анастасию, выглянул наружу. — Обормоты, кто ж так горючку держит — неогороженной, с одним вертухаем… Ну, пошли!

Они выскочили под дождь. Вдали, вокруг пожарища, стоял страшный шум, но улочка была пуста. Они бежали меж рядов темных повозок, темных домиков. Капитан схватил ее за руку и тащил за собой, указывая дорогу. Меч Анастасия все-таки прихватила с собой, но второпях оставила ножны. Бежать с мечом в руке было неудобно.

— Да брось ты его! — крикнул Капитан.

Анастасия послушалась. Кто-то шарахнулся из проулка им наперерез, ничего еще не сообразив, выставил секиру. Капитан выпустил руку Анастасии и отшвырнул нападающего короткой очередью в упор. Они побежали в противоположном от пожара направлении. Вдруг Капитан застыл, прислушался:

— Стоп!

Толкнул Анастасию к ближайшей повозке:

— Быстро туда!

Сам запрыгнул следом, опустил полог. Беглецы оказались на каких-то жестких тюках. Тут же совсем рядом промчались всадники, протопало множество человеческих ног. Анастасия перевела дух и, вглядываясь в его неразличимое почти во тьме лицо, спросила:

— Как ты меня нашел?

— А ты думала, так тебя и бросили? — он нащупал в темноте плечо Анастасии. — Десант своих не бросает, княжна… Горна благодари. Пустили его по следу, быстренько на хвост им сели, потом я издали в бинокль увидел, как ты с ними мило беседуешь. Засели на холмах… Вечером все было гораздо проще. Пошел в становище, притормозил там одного с топориком, а он болтун оказался жуткий… — Капитан осторожно коснулся ее щеки: — Чего они от тебя хотели?

— Детей им, дуракам, рожать, — сердито сказала Анастасия. — Таких же дураков, землекопов свихнувшихся…

— Действительно… — он помолчал и решительно шепнул ей на ухо: — Я бы тебе этого не простил.

Анастасия улыбнулась, стоя на коленях на жестком тюке. Почувствовала на губах его губы, медленно подняла руки и положила ему на плечи. Зажмурилась в темноте и долго не открывала глаз.

— Чудо ты, Настя, — защекотал ей ухо голос Капитана. — Чудо несусветное, в кольчуге…

Анастасия улыбнулась в темноте, к глазам подступили слезы. Но почему? Загадочная это вещь — слезы, большая и сложная тайна, пока что ей непонятная.

— Пошли отсюда, — сказала она тихо, коснулась его щеки, провела ладонью. — Тут так страшно…

Вокруг снова не было ни души. Они спрыгнули на землю и, держась за руки, спокойно пошли быстрым шагом к окраине. Никто не бросался наперерез, никто не гнался — все сгрудились вокруг пожара. Ливень усиливался. Время от времени, уже отойдя от страшного города на большое расстояние, оглядывались на пожарище — оно заметно пригасло, багровые отсветы словно уходили в землю, погружались на дно канала.

— Тушат помаленьку, — сказал Капитан. — Тушат-тушат — не потушат, заливают — не зальют…

Анастасия улыбнулась ему. Она промокла насквозь, одежда облепила тело, но холода Анастасия не чувствовала — она была на свободе, и безумцы, рывшие столетиями свою исполинскую канаву, хочется верить, навсегда уходили из ее жизни.

— Разобраться бы с ними как следует, — сказал Капитан. — Черт, и ничем тебя не укутать, сам мокрехонек…

Анастасия зажала в кулаке золотого жука, рванула цепочку и зашвырнула ее подальше. Раскинула руки и закружилась под дождем, зажмурясь, закинула голову, подставила лицо косым струям, крикнула:

— А жизнь — прекрасна!

— Точно. Сам начинаю верить, — Капитан поймал ее в охапку и сказал, словно бросаясь в воду: — Настенька, я ведь не шучу…

— Я знаю, — тихо сказала Анастасия. — Я тоже. Только я… ты… как-то… если…

Она безнадежно запуталась и замолчала в полной растерянности. Что-то старое рушилось, уходило, исчезало, что-то новое никак не могло заступить его место, и Анастасия замерла в его объятиях, уткнулась в плечо, чуточку жалобно попросила:

— Ну не надо так быстро, я…

— Настя, я понимаю, — Капитан погладил ее по мокрым волосам. — Только я серьезно и насовсем…

— Я тоже, кажется, — сказала Анастасия так тихо, что он, быть может, и не расслышал.

Вскоре они добрались до места, где ждала Ольга с лошадьми. Горн, радостно гавкая, прыгал вокруг, а Ольга бросилась ей на шею. Дождь на ее лице или слезы — разобраться под этим ливнем было невозможно.

— Что там было? — спросила Ольга наконец.

— Да пустяки, — сказала Анастасия и впервые зябко передернулась: и от пережитого, и от прохлады дождя. — Чуть замуж не выдали, только и всего.

Верстовой столб 13. СОН О РЖАНЫХ АПОСТОЛАХ

Анастасия ехала во главе своего маленького отряда хмурая, как туча. Даже Росинанту передавалось настроение хозяйки, не говоря уж об Ольге с Капитаном — они и не пробовали завязать разговор, и в глазах у них Анастасия видела неприкрытое недоумение. Но никак не находила нужных слов и подходящего случая, хранила угрюмое молчание, отчего злилась еще больше. И получался замкнутый круг.

Если честно, ей больше всето хотелось оказаться вдвоем с Капитаном в каком-нибудь уединенном месте, взяться за руки и выговориться начистоту. О том, что они все же люди из разных миров и нужно долго ломать голову над тем, как же им все-таки подогнать, притереть, совместить эти миры, чтобы родилось что-то новое, не ранившее ничьей гордости, самолюбия и устоявшихся взглядов на жизнь. Временами ей казалось, что и Капитан ломает голову над тем же самым. Наверняка.

Леса кончились, путники третий день ехали по равнинам, перемежавшимся редкими невысокими холмами. И эти равнины были самым неподходящим местом для серьезного разговора. Так иногда бывает — позарез необходима удобная, располагающая обстановка — деревья над водой, лесная поляна, комната, галерея; старая стена… А вот как — взяться за руки и уйти подальше от разбитого на равнине лагеря — не получается… Больше всего Анастасию мучила мысль, что Капитан подумает, будто она бросалась ему тогда на шею из одной лишь благодарности за спасение. Чтобы покончить хотя бы с этим недоразумением, Анастасия придержала коня, подождала, когда поравняется с ней чалый конь Капитана, и тихо спросила:

— Не сердишься?

— За что, господи? — какая-то нотка грусти в его голосе все же была. — Все нормально…

— Вот уж нет, — сказала Анастасия, не глядя на него. — Только не сердись… Я думаю, и мне тяжело.

— Странное совпадение, — сказал Капитан уже веселее. — Я тоже думаю, и не над самыми простыми вещами. Не подумать ли нам вместе и вслух?

— Подождем, — сказала Анастасия. — Только не сердись, хорошо? Подождем…

И отъехала. Словно камень с души свалился. Она погнала Росинанта легким галопом, волосы развевались из-под шлема, увенчанного золотым серпом-и-молотом. Где те времена, когда жизнь казалась ей не лишенной тягостных загадок, но довольно простой и без крупных неожиданностей? Где времена, когда она и подумать не могла, что потрясение основ — столь мучительная штука? Анастасия, светлая княжна из рода Вторых Секретарей, храбрый рыцарь, пустившаяся в поход за Знаниями — ах, каким легким и прекрасным виделся тот поход…

Она остановила коня — вокруг были возделанные поля! Пшеница стояла золотой, чуть колыхавшейся, упругой стеной. Анастасия спрыгнула с седла, сорвала колос, размяла в пальцах, попробовала зерна. Самая настоящая пшеница — и на вид, и на вкус.

Подъехали Капитан с Ольгой. Анастасия молча обвела рукой золотящиеся до горизонта поля.

— Ну, по крайней мере, не Канал… — сказал Капитан.

Все прекрасно понимали, что означают эти золотые колосья. Обширные поля без конца и края — это государство. Вот только чье? И как здесь относятся к путникам?

Оставалось набраться терпения и ехать вперед, что они и сделали. Скоро обнаружили торную дорогу и двинулись по ней. И прошло не так уж много времени, прежде чем Капитан, случайно оглянувшись, вскрикнул:

— Черт!

Анастасия ничего не спросила. Все и так было ясно. Далеко позади, неподалеку от дороги, по которой они проехали, поднималась черная струйка дыма. Прервалась. Вновь потянулась к небу. Прервалась. Возникла снова.

— Поздравляю, — сказал Капитан. — Мы в мешке. Может быть, те, впереди, уже знают, сколько нас тут есть.

— Приятная весть, — сказала Анастасия. — Что ж, деваться некуда…

— Давно мы ни с кем не дрались, — добавила Ольга не без азарта.

— Нашла о чем горевать… — фыркнул Капитан. — Ну вот, радуйся! Едут!

Над дорогой стояла туча пыли — навстречу скакал конный отряд, человек двадцать. Анастасия положила руку на рукоять меча.

Они стояли в ряд посреди дороги и молча ждали. Клубилась пыль, вот уже можно различить красные щиты, разноцветные плащи…

Всадники осаживали разогнавшихся коней. Все они были мужчинами, голубоглазыми и русобородыми, но во всем остальном чрезвычайно походили на Анастасию — кольчуги, остроконечные шлемы (только без символов на шишаках), мечи, копья. Разве что щиты чуточку иной формы — красные, без гербов, да у нескольких воинов — булавы, в Империи почти не употреблявшиеся. Анастасия не знала, радоваться такому сходству или оно сулит новые хлопоты, а посему на всякий случай вытащила меч из ножен — чуть-чуть, на ладонь.

Они разглядывали друг друга настороженно и с любопытством, потом Анастасия выехала немного вперед, так, чтобы оказаться на корпус впереди спутников, и сказала:

— Я — Анастасия, княжна отрогов Улу-Хем, из рода Вторых Секретарей. А кто вы?

Точно так же, как она, вперед выдвинулся на корпус всадник в алом плаще, с золотой цепью на шее и ответил:

— Я — воевода Бобрец, порубежной стражи. С чем идете? Почему единственный мужик — в столь паскудном облике, а девицы в доспехах?

— Так уж у нас заведено, — сказала Анастасия не без вызова.

И он этот вызов понял, сказал дерзко-увещевающе:

— Такого быть не может, синеглазая. А если бы и было — стоило бы вас ремешком отходить по нежным сиденьям.

— А ты попробуй, — сказала Анастасия, вытаскивая меч до середины.

— Настя, не заводись, — тихо посоветовал Капитан. — Монастырь тут чужой, треба оглядеться.

Воевода Бобрец, играя плеткой с резной ручкой, разглядывал Анастасию насмешливо и хвататься за меч не торопился. От него исходила спокойная уверенность, вполне понятная для человека с двумя десятками всадников за спиной, к тому же стоявшего на своей зешле.

— Ну? — сказала Анастасия, чувствуя себя все же не очень уверенно.

— Ты откуда такая прыткая? — спросил Бобрец с интересом.

— Оттуда, где все такие, — сказала Анастасия.

— Положим, ты этой железкой владеешь хорошо, — сказал Бобрец. — Положим, кого-нибудь да поцарапаешь. А долго ли продержишься? К святому Деру мы тебя, конечно, не отправим, а вот ремешком как следует поучим, на коняшку долго не полезешь…

— Погранец, ты уж тоже не заводись, — сказал Капитан. — Давай-ка поговорим ладком. Девушки у нас молодые, горячие, привыкли за ножики хвататься — не наигрались, лиха не хлебали… Ты это учитывай. Мужик ты, я вижу, серьезный. А потому объясни мне сразу: у вас проезжающих резать принято или как?

— Режем мы, если уж приходится, лазутчиков да сволоту с Канала, — сказал Бобрец с достоинством. — А если ты честный проезжающий, вреда тебе не будет. Ты-то сам кто такой?

— Да как тебе сказать… В нынешнем положении — странник. Глядят нахмуренные хаты, и вот ни бедный, ни богатый к себе не пустят на ночлег…

Бобрец вытаращил на него глаза:

— Откуда знаешь? — и продолжал торжественно:

Теперь Капитан таращился на него, а во всадниках что-то переменилось — они сбили строй, копья опустились, взгляды потеряли зоркую подозрительность. Ощущение предстоящего боя растаяло без следа. Анастасия невольно разжала пальцы, и меч скользнул в ножны, крестовина глухо стукнула о серебряную оковку.

— Так бы сразу и говорил, — сказал Бобрец. — И коли вы уж с той стороны едете — не слыхали, что за переполох был нынче ночью на Канале? Полыхало там здорово.

— Я старался, — скромно сказал Капитан.

— Ну? Ты? А что там?

— Да нахамили, как последняя сволочь, — сказал Капитан. — Нашу Настасью к себе принялись «в гости» тащить, не попросив честью. Вот и пришлось… А вас они не трогают?

— Нас они, братец, давно не трогают, — объяснил Бобрец значительно. — Моего дедушку спросишь, он тебе обскажет, как они канальщиков отучали добрых людей обижать…

Капитан перекинул ногу через седло, спрыгнул на землю и предложил воеводе:

— Пошли поговорим?

Бобрец, ничуть не удивившись, тоже спешился, они отошли от дороги и оживленно о чем-то заговорили — то один размахивал руками для вящей убедительности, то другой, но выглядело это вполне мирно и длилось довольно долго. Раза два Бобрец оглянулся на Анастасию, то ли с удивлением, то ли уважительно. Потом разговор, должно быть, зашел об автомате — потому что Капитан выстрелил в землю. Конники встрепенулись, но Бобрец махнул им рукой и остался спокоен, хотя это далось ему не так уж легко.

Возвращались они с видом людей, довольных друг другом и успешно завершивших трудное дело. Бобрец махнул своим рукой:

— Сполох напрасный. Люди свои, — и весело глянул снизу вверх на Анастасию. — И все же не верю я, синеглазая, что ты искуснее меня на мечах.

— Потом попробуем, — сказала Анастасия мирно. — Если хочешь.

Они тронулись в путь. Бобрец ехал меж Анастасией и Капитаном и рассказывал, продолжая начатый с Капитаном разговор:

— И понимаешь, бумаг вообще-то мало осталось, от самого начала, я говорю, от мрака кромешного, но известно доподлинно, что святой Дер по земле этой ходил. И учил, что безобразий против нас наворочено изрядно, а потому следует ни на кого особо не глядеть, чужих укладов не хватать, а жить себе своим умом, и жить с земли, потому как баловство проходит, словно дым и облако, а земля вечна. А сочинения Многопечальников, апостолов ржаных, он сам же и записал по памяти в те начальные времена, и мы тех апостолов чтим, как людей душевных и пробирающих до сердца. — Лицо Бобреца стало отрешенно-важным, и он нараспев продекламировал:

И Капитан свободно, без запинки подхватил:

Краем уха Анастасия слышала, как Ольга за ее спиной что-то отвечает, смеется. Все было в порядке, и уже как-то не удивляло, что рядом с ней едут мужчины в рыцарской броне. Мир был огромен и многолик, а ее прежняя жизнь — лишь бусинкой в пестром ожерелье многоцветья укладов и обычаев, законов и установлений. Трудно было, понятно, отрешиться от сознания, будто единственно верное и правильное лишь то, что ты знала с детства, принять и согласиться с правом других жить по тем законам, что заложили их предки. Но путешествие продолжалось, и старые предрассудки выпадали, как молочные зубы. Анастасия чувствовала себя старше, словно не дни проходили в седле, а годы.

Впереди вырастал город — прямые чистые улицы, высокие терема, деревянные и каменные, под яркими веселыми крышами, разноцветными, как ярмарочные леденцы, сверкающие радужным многоцветьем оконных стекол. Такие витражи Анастасия видела только в императорском дворце, а здесь они были чуть не в каждом доме.

— Китеж, — с гордостью обронил Бобрец.

Город был без стен — и это о многом сказало Анастасии, знакомой не понаслышке с усобицами, стычками на границах княжеств, осадами, массивными стенами городов Счастливой Империи, окованными железом воротами. Только сильный, уверенный в своем могуществе город может заменить стены гордой славой своих рыцарей.

— Жить будете у меня, — сказал Бобрец. — Не стесните, чай. Между прочим, братишка младший у меня холостякует, так что если надумаешь, синеглазая, принять сватов…

Капитан ничего не сказал, только зубы блеснули из-под выгоревших усов. Анастасия со смешанным чувством смущения и гордости опустила глаза, а Бобрец почесал в затылке.

— Понял. Считай, пошутили.

Дом у него был большой, с просторным чистым подворьем, широкое крыльцо вело на поднятую на резных столбах крытую галерею. Такие же собаки, немного настороженно принявшие Горна, такие же куры, даже осанистый петух совершенно так же расхаживал, кося хозяйским спесивым глазом. Вот только вышедшая навстречу хозяйка, сероглазая и русоволосая, Анастасию изумила (хотя гостья и постаралась этого не выказать).

Впервые в жизни Анастасия видела женщину, одетую так необычно. На хозяйке была белая рубашка до колен, перехваченная на талии вышитым поясом. И широкие рукава, и открывавший стройную шею ворот, и подол вышиты красным, синим, желтым шелком. Надо признать, это выглядело красиво, и женщина двигалась легко, свободно, грациозно, ничуть не стесняясь открытых до колен загорелых ног.

Анастасия ни о чем не спросила, вспомнив, как не единожды попадала впросак, да вдобавок ее называли дикаркой.

Впрочем, хозяйка тоже смотрела на них удивленно — именно на них с Ольгой, а не на Капитана. Это лишний раз подтверждало, что здесь как раз они выглядят странновато, и Анастасия по дурной привычке сердито прикусила губу.

— Баню, мать, баню! Сейчас мы гостей в баню пригласим! — весело гремел Бобрец, обхватив жену за плечи и улыбаясь гостям открытой и слегка хвастливой улыбкой вольного человека. Анастасия ощутила легкий укол зависти. Наверное, впервые что-то в прежней жизни показалось неправильной игрой.

— А что такое баня? — все же не удержалась она, снимая шлем.

Бобрец захохотал — не обидно, но так громко, что петух, враз растеряв спесь, припустил прочь.

— Не знаешь? Ну, синеглазая, а еще княжна, а еще с мечом! Алена, уяснила, что тебе сделать надлежит? А покажи-ка ты гостям, что такое баня, чтоб до старости не забыли!

Очень скоро Анастасия с Ольгой убедились, что баня — и в самом деле вещь, которую забыть уже невозможно. И описать трудно. Жаркий пар, ведро ледяной воды, коварно опрокинутое на голову Аленой, испуганно-довольный визг, шипение кваса на раскаленных камнях, ощущение прозрачности отмытой кожи, беспощадное избиение веником, чудодейственным образом снимавшее усталость и дурное настроение. Одним словом, когда Анастасия вывалилась в предбанник и попыталась отдышаться, она ощутила себя обновленной. Казалось, родилась заново. С этим не могли сравниться ни ванны Империи, ни купанье в водоемах. Она приняла из рук Алены кувшин пахучего кваса и жадно пила, проливая на грудь. Передала кувшин Ольге и отфыркнулась:

— Легенда.

— У вас, значит, бани нет? — покачала головой Алена не без сочувствия. — Грустно… А не надеть ли вам, девушки, платья? Я сразу подумала и принесла, — она кивнула на скамью с одеждой.

— Так это и есть платье? Черт меня подери! — вспомнила Анастасия от изумления старое богохульство.

Вспомнила и картины прежней жизни, что показывал волшебник. Волшебник был жалкий, но картины — настоящие. Это платья и есть, и в нем можно выйти во двор?

— А обязательно? — спросила она едва ли не жалобно.

— Ну отчего же, — Алена улыбалась. — Просто в штанах у вас, девушки, вид, прямо вам скажу… Оглядываться на улицах, может, и не будут, но уж про себя посмеются вдоволь…

Неизвестно, как повела бы себя Анастасия, оказавшись одна, без Ольги, но той предложение пришлось по вкусу, даже глаза загорелись, и она моментально сделала умоляющее лицо.

— Анастасия, любопытства ради?

Если совсем честно, это же самое любопытство искушало Анастасию ничуть не меньше.

А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена помогала ей — стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс. Отступила на шаг, оглядела и осталась Довольна:

— Ну вот. Просто прелесть.

— А зеркало? — нетерпеливо спросила Ольга.

— Зеркало в доме. Пойдешь?

— Пойду.

Анастасия колебалась. С одной стороны, до ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой — нигде не сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому кодексу. Все законы и заповеди об этом молчат. Очевидно, такого случая они не предусматривают. Согласно строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения…

Анастасия азартно взмахнула рукой:

— Ну-ка!

И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с нарочитым безразличием поинтересовалась:

— Надеюсь, я не очень смешно выгляжу?

— Прекрасно ты выглядишь, — сказала Алена тоном старшей и умудренной. — Клянусь апостолами, лучше и ждать не стоит.

И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь рост. Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую мешанину, но утешилась все той же мыслью: где нет запрета… И все-таки — красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали.

Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва не покраснела под восхищенным взглядом Капитана. Он только и выдохнул:

— Настасья, нет слов…

Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе, в синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах. И крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее взгляд, без всякого смущения объяснил:

— Всегда хотелось, знаешь, этак вот по городу пройтись… Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы набекрень ее на буйну голову надеть, и — гоголем…

— Найдем, Иваныч, — Бобрец водрузил на стол жбан, содержимое коего назвал медовухой. — А пока что, как заведено после баньки и не нами…

Стол, признаться, был побогаче, чем те, за которыми Анастасия сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей подслащенной водичкой, но вскоре в голове зашумело, и Анастасия оценила коварство напитка. Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила в эти минуты жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом дождь, все слова, что были тогда сказаны. Опустила глаза. Неожиданно для себя сказала Бобрецу:

— Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города нет…

Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода сказал:

— Знаешь, Настасья, жизнь вообще-то не так чтобы уж полностью безоблачная… Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники, да до этого много воды утечет. Словом, бывает всякое. И люди бывают всякие. Однако стараемся…

— Вы мне вот что объясните, — сказала захмелевшая Анастасия громко и решительно: — Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот такой вопрос меня гнетет…

Бобрец развел руками:

— Тут уж я судить не могу. Древний — вот он сидит.

Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую беззаботность.

— Ох уж эта Настасья, — сказал он наконец. — Иногда бьет в самое яблочко… По-моему, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, кажется, совсем не в том, чтобы быть похожими на Древних… на нас, то есть. Одним словом, жить бы мне хотелось не в вашей Империи, а тут. А тебе?

— Там моя родина, — сказала Анастасия. — Там…

— Гости мои дорогие! — сказал Бобрец. — Я, признаться, к ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет братишка — он у меня, ученым и звездочетом будучи, к ученым мыслям имеет прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте-ка, как после честной баньки, идет?

Он подпер широкой ладонью щеку и запел:

Он пел чистым и звонким голосом, и все сидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая, подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюся жизнь. Она пригорюнилась, подумав со щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, чем бы могла похвалиться, чем стоило гордиться. Украдкой посмотрела по сторонам — Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестела слеза.

— А ну! — Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыгнули кубки. — Огорчил я вас, гости дорогие! Пора и повеселить!

Он выбрался из-за стола и пошел в пляс по горнице, с притопом и прихлопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявую голову, то разбрасывая руки, то подбоченясь одной и закинув другую на русый затылок. Капитан не выдержал. Встал. У него получалось гораздо хуже, но он старался, как мог, и пол гудел под их сапогами…

Дверь распахнулась, и кто-то весело закричал с порога:

— Воевода, врагов проспишь!

— Одно ухо спит, другое службу несет! — Бобрец остановился, отдувался нарочито тяжело. — Поплясали… Ну, Иваныч, молодцом. Не умеешь, но стараешься. А вот это и есть ученый братишка, который скоро дыру в небе проглядит, все звезды сочтет и в книжицу запишет, как какой прозвище.

Младший брат был очень похож на старшего — статный, плечистый, только лицо тоньше, и глаза выдают человека, привыкшего читать долго и много — в них отражение той глубины, что порождают, тысячекратно отразившись в глазах, рукописные строки. Анастасия знала такие глаза — у книжников в Империи. Правда, те были грустнее — быть может, оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это толкало некоторых, как шептались, к запретному желанию самим писать книги.

— Звездочет Елизар, — сказал Бобрец-младший. — Как вас зовут, знаю уже. Что глаза таращишь, Родя? Твои конники друзей и жен имеют, а жены — соседок. За пять улиц от вашего дома рассказывают, что княжна Анастасия одолела дракона, а на соседней — уже прошел слух, что она всех хранителей загнала в Канал, да так и велела там сидеть, пока не поумнеют… Что народ, прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю я этому мало — с Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит… Так, княжна?

— Так, — сказала Анастасия, открыто глядя ему в глаза. — С ними повозиться пришлось бы…

Елизар глянул мимо нее на Ольгу, а та на него, и у них словно сразу возникла некая перекличка взглядов.

— Ну, к столу! — засуетился Бобрец-старший. Анастасии показалось, что к младшему ученому брату он относится с большим уважением. Видимо, были основания.

— А не надоело ли за столом? — спросил Елизар негромко и уверенно. — Провел бы гостей по городу, показал бы. Как, гости?

— В самом деле, пойдемте! — это Ольга, опередив всех, успела ответить, шагнула вперед.

Вшестером они шли по широким улицам и переулкам, фонари на столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было довольно светло. То там, то здесь слышались песни — веселые и грустные. Анастасия вспомнила настороженно-угрюмые вечерние улицы имперских городов, где могли разорвать тишину то визгливый скандал пьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы. «Нечего и сравнивать, — подумала Анастасия. — Здесь гораздо покойнее себя чувствуешь».

Она искоса оглянулась через плечо — Ольга с Елизаром, приотстав, о чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то озорное, но ладонь Капитана сжала ее пальцы. Анастасия притихла, опустила голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагает рядом и держит за руку.

Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре каменные фигуры, высеченные довольно мастерски, стояли на ней. Одна фигура, которая изображала человека, выбросившего руку в жесте отрицания и решимости, была повыше других. Остальные стояли, опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжкой усталости, но лица их, как рассмотрела Анастасия, были скорее грустны. Венки из ржаных колосьев — не каменных, а живых — покрывали их головы. И перед ними на каменной плите горел огонь.

— Тот, кто выше, — святой Дер, — сказал Елизар. — Имя в тумане времени затерялось, но слова и дела, заложившие основу, дошли до нас. Все, понятно, сложнее и дольше надо рассказывать. После него остались книги, но главное легко укладывается в слова — быть собой и жить памятью, — он помолчал. — Может, память оставила нам не все, может, мы в чем-то и напутали, но сохранившееся ошибкой быть не может. А это — ржаные апостолы, мученики земли. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Григорий. И потому помолимся за их честную жизнь и злую гибель. Супруги мы… В живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя на песнетворческих пирах…

Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Она подняла глаза на Капитана и шепотом спросила:

— А как с ними было на самом деле?

Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к алому пламени, наклонился и положил что-то недалеко от огня. Анастасия подалась вперед и рассмотрела — кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней и сказал тихо:

— При жизни бы им хлебушка…

Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, и она поежилась, зябко подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-то трагедия — как водится, сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных воспоминаний о ней. «Что за память сохранится о нас, если мы неожиданно исчезнем с лица земли?» — подумала Анастасия. И ответа не нашла.

Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Что до Анастасии, ее не покидало ощущение, будто подошла к какому-то рубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложные коловращения мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она внушала себе, что не понимает, в чем заключается рубеж, в последний раз пыталась отодвинуть неизбежное. А потом подошла и приоткрыла дверь на миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать.

Закинула руки Капитану за шею, закрыла глаза и прильнула к его губам.

Верстовой столб 14. ПОД НИЗКОЮ, РЖАВОЙ ЛУНОЙ…

Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым спесивым петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не вполне получалось.

Жизнь текла спокойно (ночи, правда, были — сплошное нежное сумасшествие). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали так неизменно, что по ним можно было проверять время. Потом Ольга при редких встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими от счастья шалыми глазищами, а ученый звездочет постоянно смущался. Капитан исчезал сразу после завтрака. Беседовал с учеными людьми и ездившими в дальние путешествия купцами, а возвращаясь поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно уж серьезные дела решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит Анастасию во все подробности, но пока — не время. Она терпела, но начинала сердиться. Получалось, что она оказалась в каком-то дурацком состоянии — никто вроде бы не принимал ее всерьез, не делился важными знаниями. На исходе третьего дня она украдкой позлорадствовала, когда на подворье явился осанистый старик и стал потихоньку отчитывать молодого звездочета за полное забвение своих обязанностей.

Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре поняла, что душа это простая и бесхитростная, что он — человек, хорошо знающий свое дело. И, что очень важно, он не злился на тех, кто был способен на большее — отсюда уважение к младшему брату. Вспомнив их первую встречу, Анастасия как-то переоделась в прежнюю одежду и предложила воеводе помериться силой на мечах. Бобрец охотно согласился. Победителей не оказалось — это они оба признали. После этого воевода стал относиться к Анастасии гораздо серьезнее. Рассказал, что в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами.

А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки Анастасия взялась было помогать Алене по дому, но кончилось это сплошным конфузом. Готовить Анастасия умела лишь на костерке, по-походному, кое-как. Попытка приобщиться к загадочному искусству шитья закончилась неудачно — только пальцы исколола.

Анастасия не без оснований подозревала, что жена воеводы относится к ней с жалостью, поскольку здесь рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми. Анастасия сначала редко, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях, но это оказалось столь сложной и мучительной темой, что в голове воцарялся полный сумбур.

Однажды Капитан появился, когда она пребывала не в самом добром расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась радостно, и радость эта была искренней, но он все же почувствовал холодок, глянул испытующе.

— Настенька, случилось что-нибудь?

— Не женское это дело — устраивать скандал, а то бы я устроила, — сказала Анастасия, стараясь не заводиться. — Я так не могу, понимаешь? И нельзя со мной так. Если уж я и отступила от каких-то правил, не думай, пожалуйста, что стала существом слабого пола. Никогда я им не стану. Вот так…

Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо:

— Чем же я тебя прогневил?

Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала:

— Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец место, где все устроено по твоему вкусу…

— Святая правда. Не без этого, Настенька. А ты бы на моем месте не радовалась? — он отстранил ее и заглянул в глаза. — В глаза смотрите, княжна! И отвечайте честно.

— Еще чего! — Анастасия гибко уклонилась, уперлась ему в грудь ладонями, вырвалась, но раздражение пропало — он умел шутливо гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они становились огнем.

— Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас или скажет дерзость, или будет плакать… — сказал Капитан. — Плакать ты не собираешься, не та закваска, — он присел на подлокотник тяжелого кресла. — Давай тогда, говори дерзости.

— Пока что наша жизнь — сплошное путешествие, — сказала Анастасия. — Но ведь когда-нибудь путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать, как-то определяться?

— Я не сомневался, что ты умница, — сказал Капитан без улыбки. — И частенько зришь в корень. Определяться надо. И я тебе сразу скажу, что место мое вот здесь. Что-то меня ваша Счастливая Империя отнюдь не прельщает, и вовсе не из-за поменявшихся местами мужчин и женщин. Здесь… Здесь, по крайней мере, многое забывши, кое-что важное сохранили.

— А по-моему, здесь очень скучно.

— Ну да, со шпагами в переулках не бегают… — он подошел, присел рядом на нагретый солнцем подоконник и обнял Анастасию за плечи. — Но здесь не так уж скучно. Это поначалу кажется, будто все недвусмысленно благостно — пряничные терема, опрятные мужички на золотых полях с песнею хлеба сгребают… Я сам сначала купился — думал, пастораль… Но вскоре, Настенька, оказалось, что есть и здесь свое потаенное кипение, — он вздохнул. — Ты ведь тоже поехала из своей мушкетерской глубинки за знаниями, так что быстро все поймешь… Слушай внимательно. Здесь начинаются серьезные дела. Видишь ли, не может человек пятьсот лет смирнехонько ходить по кругу, бесконечно повторять дедов-прадедов. Когда-нибудь обязательно надоест, хлеб — это еще не все… И тогда начинаются раздумья. Даже у вас, судя по твоим рассказам, задумавшихся над бытием хватает. А здесь — тем более, особенно если учесть, что им не грозит костер. Словом, здесь пока что спокойно, но грядут жаркие споры насчет основ. Кто-то по кузням и горницам новое изобретает, кому-то хочется дойти до края света и сплавать за море, а кому-то пуще всего дороже прадедовская старина. Это крайние точки, а сколько между ними оттенков и мнений… Понимаешь?

— Понимаю, — сказала Анастасия. — Не так уж это и сложно. Лучше расскажи, где ты пропадаешь.

— Там и пропадаю. Споры-разговоры до одури. Отсюда ведь ходит много торговых караванов. Так что — есть книги, есть люди…

— А я? — спросила Анастасия, подняв к нему лицо. — Ты не забывай, пожалуйста, — я ведь не за одними приключениями поехала. За Знаниями.

— А знания, дорогая, — это такая нелегкая вещь… — он смотрел ей в глаза угрюмо и печально, и Анастасия отчего-то почувствовала смутную тревогу.

— Я уже взрослая, — сказала она.

— Я вот тоже взрослый, — сказал Капитан. — И повидал побольше твоего. А все равно страшно, до ужаса…

— Ты о чем?

— Ох… Пошли, ждут нас, — он спрыгнул с подоконника, подхватил ее, прижал, шепнул на ухо: — Настька… Ну что за поганая штука жизнь — едва уверишься, как все хорошо, новая пакость в затылок дышит…

В его голосе звучала такая тоска, непонятная и надрывная, что Анастасия невольно отстранилась, захваченная его тревогой:

— Что случилось?

— Ничего пока. Пока… Ладно, пошли. Смеркается уже, нас ждут.

Анастасия давно уже приметила эту башню, стоявшую особняком на окраине Китежа, поодаль от крайних домов. Высокая, этажей в десять, со странной крышей — полукруглый купол из множества стекол. Оказалось, что это и есть башня звездочетов.

Внутри было чисто и тихо. Поднимаясь по широкой лестнице, Анастасия мельком успевала разглядеть в дверных проемах на этажах ряды полок с толстыми книгами, какие-то громоздкие загадочные устройства, столы, заставленные диковинной стеклянной посудой, чучела известных ей и незнакомых зверей и птиц.

— Алхимики тут работают? — спросила она понимающе.

— Бери выше, — сказал Капитан. — Это, конечно, не академия наук, но единственное серьезное научное заведение на ба-альшом пространстве… Нет, нам выше, на последний.

Они поднялись под самый купол. У Анастасии разбежались глаза — на кованых треножниках стояли несколько огромных труб, напоминавших бинокль Капитана, уставленных вверх, в свободные от стекол квадраты медного каркаса купола. На столах лежали странные приспособления, загадочные цветные рисунки — раскрашенные в несколько красок круги и полумесяцы, черные диски с лохматой золотой бахромой, россыпь золотых точек на черном. В некоторых Анастасия узнала знакомые созвездия, были и очень точные изображения хвостатых звезд, изредка появлявшихся в небе и наводивших ужас на людей.

— Я посмотрю. Можно? — не вытерпев, Анастасия рванулась к ближайшей трубе, соблазнительно посверкивавшей фиолетовой линзой.

— Потом, — деликатно, но твердо отстранил ее Капитан. — Сейчас соберутся люди для серьезного разговора. Тебе тоже придется участвовать, так что держись соответственно. Потом насмотришься.

Люди входили один за другим, приветствовали их поклонами и степенно рассаживались у стен меж труб и столов — старые и молодые, иные с обветренными в странствиях лицами, то ли купцы, то ли рыцари. Их набралось около тридцати. Молчание казалось Анастасии тягостным, напряженным. Она невольно выпрямилась в кресле с высокой спинкой, положила руки на колени.

— Приступим, — сказал старик, приходивший тогда к Елизару. — Друзья, перед нами — княжна Анастасия. Не могу сказать, что она искушена в науках, но тянется к знаниям, а это говорит само за себя. Потому мы и решили ее пригласить. Должен предупредить, княжна: знание — вещь тяжелая.

— Я взрослый человек, — сказала Анастасия. — И жизнь немножко повидала, смею вас уверить. В моей стране женщины занимают несколько иное положение…

— Права на знания у женщин никто не отнимает и здесь, — мягко сказал старик. — Перейдем к делу. У ваших звездочетов есть что-нибудь подобное? — он показал на зрительные трубы.

— Нет, — сказала Анастасия, вдруг ощутив прилив жгучего стыда за тот мир, что остался далеко отсюда и временами казался уже чуточку ненастоящим — то ли сказочным, то ли приснившимся. — Честно говоря, звездочеты наши имеют дело в основном со смутными легендами…

— А нет ли среди этих легенд рассказов о цвете и величине Луны?

Анастасия старательно подумала и ответила:

— Вроде бы в незапамятные времена Луна была другого цвета и гораздо меньше… Это все, что я знаю. Вряд ли у нас есть человек, который знает больше.

— Все сходится, — сказал кто-то.

— Все сходится, — поддержал его старик. — Елизар, будь добр…

Елизар встал, развернул шелестящий свиток и укрепил его на подставке так, чтобы видно было всем. На белом листе — восемь или девять концентрических кругов. Старик медленно вышел вперед, остановился рядом с подставкой, держа в худых опущенных руках длинную указку.

— Самые первые наши небесные хроники описывают Луну такой вот величины, белого или желтоватого цвета, — он указал на внутренний, самый маленький круг. — Примерно такой она была до того времени, которое в Счастливой Империи называют Мраком, а у нас Хаосом. Поскольку к нам чудесным образом угодил человек, живший до Хаоса, это можно утверждать совершенно точно. Однако с течением столетий Луна увеличивается в размерах и постепенно меняет цвет, — он прикоснулся указкой к нескольким кружкам, что были один больше другого. — И принимает наконец облик, с детства знакомый и мне, и вам… Как явствует из бесед с нашим гостем, это может означать только одно: Луна все более приближается к Земле, — он выпрямился, обвел всех суровым взглядом. — Наука наша в таком состоянии, что мы, увы, могли лишь осознавать происходящее, не в силах дать тому объяснения и предсказать последствия. Теперь же… Говори.

Капитан выступил вперед, и Анастасия увидела, как он бледен.

— Я не специалист, — сказал наконец Капитан. — Помню только то, что читал в детстве. Есть какой-то предел отдаленности Луны от Земли. Да, у него даже есть название. Но я не помню… Не все помню. За этим пределом, независимо от того, упадет Луна на Землю или нет — Землю ожидает катастрофа. Везде начнутся землетрясения, море бросится на сушу, пылища поднимется до небес. А если Луна упадет, будет совсем плохо… Даже говорить не хочется, как плохо. Конец всему. Когда это произойдет, я не знаю. Можно как-то рассчитать, но я не умею… Завтра? Лет через сто? Не знаю. Но это неизбежно.

Анастасия подавила вскрик (кажется, так было и с другими). Перед ее глазами пронеслись страшные, неоформившиеся и оттого еще более пугающие картины неких исполинских несчастий — земля вздымается к небу тяжелыми тучами перемешанных с обломками домов и деревьев, чернозема и песка. Стены рушатся, кладбища разверзаются, камни взмывают ввысь вслед за водой рек, и высоченная мутная волна смешивает все в одну неописуемую грязь… Она ахнула, ища взглядом помощи и поддержки.

Но все лица были так же напряжены, как ее собственное. Анастасии казалось, что она смотрится в зеркало. Жуткое зеркало, беспощадное, как все зеркала, не умеющие лгать.

До сих пор все известные ей опасности приносила Земля (Хвостатых Звезд боялись как-то по привычке, идущей неизвестно от каких времен. Никто не знал в точности, чего бояться, и это обесценивало, обезличивало страх). Теперь опасностью стало само небо, и укрыться от него было негде.

— Но ведь может пройти лет сто, ты сам сказал… — жалобно сказала она, не в силах взглянуть на Капитана.

— Все равно над детьми и внуками нависнет неизбежная гибель, — ответил кто-то. Анастасия не рассмотрела лица говорившего — перед ней все плыло. Она с ненавистью подняла глаза к Луне — та сияла над куполом, огромная, багровая, вдруг ставшая напоминанием о неотвратимой гибели.

Кто-то громко и невнятно задал вопрос, кто-то вскочил, несколько человек заговорили разом, и ничего толкового нельзя было разобрать в этом гомоне. «Вот так начинается паника, — невероятным усилием воли превозмогая животный страх, подумала Анастасия, — паника нарастает, разгорается, и приходит миг, когда ничего уже не поправить и ничем больше нельзя управлять».

— Хватит!

Ей показалось, что это крикнул Капитан. Нет. Старик. Он вновь стоял у рисунка. Сорвал его с подставки — бумага сама собой свернулась в трубку — и швырнул свиток в угол.

— Хватит, — повторил он чеканно, резко. — Смерть приходит тогда, когда нет сил бороться за жизнь. Нужно искать. Нужно отправить наших людей туда, где они пока что не бывали. Во все края до пределов Мира. Быть может, найдутся те, кто знает больше. Легенды о таких людях кружат давно, но никто не удосужился их проверить. Нужно проверить. Я всегда говорил, вы помните, что глупо считать вершиной творения самих себя. Будем искать. Кто смеет говорить, что все потеряно, не шевельнув и пальцем ради установления истины? Кто посмеет? Молчите? И правильно. Ответить нечего. Нужно искать выход.

Наверное, его очень уважали — никто не возразил этим словам. Анастасия видела, как тревога и страх, уйдя глубже, тем не менее растворяются и слабеют, не достигнув того рубежа, за которым все сминает паника. Даже Капитан выглядел так, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Ей самой стало чуточку легче. Старцк не дал передышки, он, как догадывалась Анастасия, стремился раз и навсегда взять инициативу, указать цель и уже не сворачивать с избранного пути. «Железный человек», — подумала она с уважением и прямо-таки детской радостью.

— Кто желает что-нибудь предложить? — говорил тем временем старик. — Прежде всего пусть говорят те, кто ездил к Янтарному Берегу, на север, на закат.

Что-то переменилось, и настрой стал деловым.

— Ходят упорные слухи, что где-то живет очень могущественный народ, — сказал тот, кого называли Станом, человек средних лет с обветренным лицом путешественника. — Чем ближе к Янтарному Берегу, тем сильнее слухи. Сейчас приходится сожалеть, что мы мало заботились о собирании слухов и отделении правды от вымысла. Говорят, что те, неизвестные, умеют летать по воздуху. Говорят о каком-то холодном огне, странных звуках и запретных местах. Бережане в основном говорят, а бережане, сами знаете, трудный народ… У них подмечали странные вещички, какие им самим нипочем не сделать.

— Вот это уже интереснее, — сказал Капитан. — Лично у меня большой интерес вызывают те штуки, что у вас зовутся Бродячей Десяткой, или Плывущими Звездами. Я за ними долго наблюдал. И пришел к выводу, что никакие это не звезды. Вокруг Земли существует некое изделие рук человеческих. В наше время туда, в небо, умели забрасывать разные штуки, иные с людьми внутри. Но, как я понимаю, они слишком огромны. Что-то тут не вяжется, никак не могу догадаться…

— Ты можешь говорить понятнее? — почти крикнула Анастасия.

— Не могу пока. Очень долго объяснять, что я имею в виду. И ничего это сейчас не прояснит. Мне бы простенькое радио, послушать эфир, хотел же, когда вылетали, транзистор прихватить…

— Довольно, — сказал старик. — Боюсь, здесь уже начинаются вещи, о которых ты нам должен будешь рассказывать до утра. А это ничему не поможет и ничего не изменит. Лучше собирайся в дорогу. Ты ведь не откажешься поехать на разведку? А ты, Анастасия?

— Хоть сейчас, — сказала Анастасия.

— Рано. Еще предстоит покопаться в книгах, поискать упоминания, разобраться с легендами… Осторожно поговорить с людьми, со всеми, кто ездил с торговыми караванами. И побыстрее готовить обоз. Придется еще выдумать убедительную причину, почему этот обоз отправляется раньше обычного. Подберите самых надежных в сопровождение. И чтобы ни одна живая душа… — он обвел всех таким взглядом, что у Анастасии похолодело внутри. — Пока что мы не имеем права взваливать на людей такую ношу. Или кто-то думает по-другому?

Но все молчали.

— Тогда — совет окончен. Сейчас распределим, кто чем займется.

Пока он называл незнакомые Анастасии имена и раздавал поручения, она сидела, не шевелясь. По правде говоря, ей больше всего хотелось проснуться. Вот и поехала за Знаниями. Вот и обрела. Вот и повзрослела в одночасье. Как же ей, оказывается, легко жилось до сих пор, какими кукольными были горести и беды, какими смешными опасности…

И все же не верилось, не могла проникнуться. Умом понимала, и сердце заходилось в тревоге, смертной тоске, но в сознание все равно не вмещалось, что существует такая вещь, как гибель всего мира, оказавшегося не плоским, а круглым и таким огромным, что она и поверить не могла. Необозримые расстояния, исполинские глыбы, гигантские огненные шары, чудовищные дали. Нет твердой опоры, единственной точки, на которой держится мир, земля уходит из-под ног, падает в бездну…

Голова закружилась от всей этой необозримой сложности, шалых миражей, и Анастасия вцепилась в резные подлокотники, чтобы не соскользнуть в черную пропасть…

— Настенька! Плохо?

Она медленно открыла глаза, слабо улыбнулась, глядя на него снизу вверх с детской надеждой.

— Фу ты, черт! — Капитан облегченно вздохнул, погладил ее по щеке. — А бледная, как стенка…

— Ты тоже, — сказала она тихо.

— Что?

— Тоже бледный.

Капитан сел на подлокотник кресла, прижал ее голову к груди.

— Ну конечно, — сказал он глухо. — Побелеешь тут. Это надо же — атланты держат небо. Я всегда считал, что это невыносимо тяжкая работа…

Самое странное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большим горем — за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя, заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулись домой из башни звездочетов, то нашли успокоение в какой-то шалой, исступленной нежности. Но потом Анастасии приснился кошмар — Луна, багровая и чисто-прозрачная, словно отлитая из стекла и вымытая с мылом, величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцами башен, коньками теремов — и крыши отрывались, взмывали в небо, но не рассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. «Как журавлиный клин в чужие рубежи», — то ли это сама Анастасия сказала во сне, то ли это звучало вокруг нее. «Как журавлиный клин», — повторила она во сне, попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глядя вслед веренице крыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и пора просыпаться, иначе сердце не выдержит.

Анастасия проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном близится рассвет. Слова еще стояли в памяти, и, чтобы они не забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила губами:

— Как журавлиный клин в чужие рубежи…

Рядом, не поднимая головы от подушки, метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики — он кого-то остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок — черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов — только синие и красные, в оранжерее Императора.

— Ну тихо, тихо, — шепотом сказала она, отвела с лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб, едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. — Все тихо, все спят…

Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел ровно и спокойно. Анастасия, не глядя, протянула руку, нащупала зашуршавшее платье и выскользнула из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, и розовая полоска на восходе не шире лезвия меча…

— Княжна Анастасия, — шепотом сказала она своему отражению, едва различимому в темном стекле.

Отражение молчало, как ему и полагается. Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не было вовсе. Никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее теперь ненавидела.

— Взрослеем? — сказала она отражению. — А дела-то крутые…

Отражение промолчало.

Верстовой столб 15. АТЛАНТЫ ДЕРЖАТ НЕБО

Анастасия чуточку раздраженно постукивала о пол каблуком и слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во дворе что-то бодрое, держа под уздцы заседланных коней, а Ольги все не было.

Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия, — в белом платье, бледная. Упорно отворачивала от Анастасии глаза — взгляд метался, как птица над разоренным гнездом.

— И как это понимать? — спросила Анастасия даже не удивленно-вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не верила. — Остаешься здесь, что ли?

— Анастасия, пойми, я… Можешь считать меня дрянью, предательницей, но я… — лицо Ольги вдруг переменилось, она дерзко и решительно подняла голову. — Да, можешь считать кем угодно, если ты так глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять дурацких звезд — да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж, и я хочу жить здесь. И вам обоим бы советовала…

Ольга замолчала, удивленная спокойствием Анастасии, неуверенно моргнула. Анастасия задумчиво кивала. Пожалуй, она не сердилась. Не было времени и желания на такие глупости. Нависшая над землей беда была столь огромной и тяжкой, что все прежние счеты-обеты, все прежние наставления и сложности больше не казались важными, безвозвратно уплывали в прошлое. Правда, Ольга об этом ничегошеньки не знала — Анастасия, посоветовавшись с Капитаном, хотела рассказать ей все в пути, а теперь, понятно, не расскажет. Что ж, одной заботой меньше, только и всего…

— Я не сержусь, — сказала Анастасия, уносясь мыслями в тягостную неизвестность. — Правда, не сержусь. У каждого своя дорога, и глупо насильно тащить кого-то на чужую. Так что желаю счастья. Прощай.

— Вам тоже лучше было бы…

— Прощай, — повторила Анастасия мягко. Чтобы избежать лишних слов, затяжных прощаний (которых она и так-то не терпела), повернулась и вышла, сбежала с высокого крыльца, и ножны меча стучали по ступенькам. Молча вскочила в седло, и застоявшийся вороной гигант, храпя, легко вынес хозяйку за ворота. Горн бежал следом, радостно повизгивая. Анастасия оглянулась все же, увидела в окне Алену, по обычаю махавшую платком, махнула в ответ ей и Ольга. На душе было скверно. Словно куска живого тела лишилась.

На выезде из Китежа они нагнали обоз, с которым предстояло ехать к Янтарному Берегу — десяток четверо-конных повозок, доверху нагруженных мешками с провиантом. Повозки были накрыты грубой мешковиной, туго пришнурованной к бортам. Еще четыре телеги нагружены шатрами, котлами и съестными припасами для самих путешественников. Вокруг — человек двадцать в кольчугах, не ведающие потаенной цели этой неурочной поездки, и среди них — Стан, с позолоченными бляхами колонтаря, в алом плаще, все прекрасно знающий и оттого хмурый.

Анастасия пригнулась к шее коня, понеслась бешеным галопом — благо дорога простиралась прямая, как полет стрелы. Синий плащ с белым единорогом хлопал и трещал за спиной, жесткая грива Росинанта хлестала по лицу, скачка переполняла душу возбуждением и сладкой тревогой — попади конь ногой в выбоину, оба сломают шеи… Анастасия не взялась бы описать свои ощущения. К прошлому не было возврата, но на ней была прежняя одежда и меч у пояса, и она вновь стала путешественником, рыцарем важной миссии, равноправным бойцом в нелегкой борьбе, в которой и первого-то шага не сделано, а посему невозможно предсказать, чей меч вырвет победу. Быть может, это будет ее меч.

Нет, не стоит возноситься гордыней к облакам. Рано. И примета дурная. Что ж, эти мысли — от внезапной свободы, привычной тяжести меча на боку, верного коня, вновь обретенной дороги. Трудно отпускает прошлое…

Анастасия остановила коня, оглянулась. Обоз едва виднелся на горизонте, единственно благодаря алым плащам всадников. Она вздохнула и стала поджидать спутников.

Сначала путешествие тянулось скучновато. Они ночевали то в деревнях, то под открытым небом на обочине дороги, дважды останавливались в небольших городах. К Анастасии спутники относились с любопытством, но без особого удивления. Гораздо больше внимания привлекал Капитан, переодевшийся в свою прежнюю одежду. Правда, Стан как-то ухитрялся устроить так, что любопытные с дотошными расспросами не лезли. Видно было, что на Дороге Стана хорошо знают и уважают. Везде к нему приходили самые разные люди и долго беседовали с глазу на глаз. Увы, как выяснялось потом на военном совете, состоящем из Стана, Капитана и Анастасии, ничего нового узнать не удалось — пересказы прежних слухов, старые легенды.

На седьмые сутки конники посерьезнели. Анастасии и Капитану настрого наказали не отъезжать далеко — кончились подвластные Китежу земли, начинались ничейные, тревожное порубежье. Очень скоро оно дало о себе знать. Совершенно неожиданно слева вдруг заревел рог — как-то странно, со злорадной насмешкой, вызывающе.

Никакой паники не возникло — люди ехали бывалые. Повозки плотно сгрудились в три ряда, конники окружили их, выхватив мечи и взведя самострелы. Анастасия смотрела следом за другими в ту сторону, но различала лишь смутную шевелящуюся полосу. Полоса быстро приближалась, распадаясь на отдельные фигурки, странные силуэты. Они остановились довольно далеко, и снова загудел рог.

Стан поднял к глазам бинокль из медных трубок, сработанный погрубее, чем у Капитана, но в дальнозоркости не уступавший. Капитан подал Анастасии свой. Она с приобретенной уже сноровкой покрутила колесико и ахнула. Такого она еще не видела.

Ломаной шеренгой вытянулись странные животные — с бочкообразными туловищами, неимоверно раздутыми в суставах ногами, длинными тонкими шеями и головами, похожими на кувшины. Чем-то напоминают лошадей, но неописуемо уродливых, злую карикатуру на благородных животных. Глаз только один — огромный, посреди лба. Даже копыта есть. И гривы, похожие скорее на щетки для сапог.

И на них сидели… двухголовые. Низенькие, длиннорукие и двухголовые человечки с широкими злыми лицами. Топоры непривычного вида, копья с трезубыми наконечниками, мечи с зазубренными кривыми лезвиями, медные шлемы. Анастасия моргнула, приникла к биноклю. В самом деле двухголовые.

— Будем биться? — спросила она, вернув бинокль.

— Авось обойдется, — сказал Стан. — Не хотелось бы. К чему лишняя драка? Эгей, двинулись потихоньку!

Повозки, скрипя, тронулись. Всадники ехали, не пряча оружия в ножны, стрелы лежали на тетивах. Проревел рог, но странные встречные не шелохнулись, только прокричали что-то злое, ехидное, потрясая топорами и копьями.

— Вроде пронесло, — облегченно вздохнул Стан.

— Кто это? — спросила Анастасия, на миг опередив Капитана.

— Племя такое, — хмуро объяснил Стан. — Не знаю, как они там жили до Мрака, но говорят, им больше всех досталось. Вроде бы на их землю упали звезды под грохот и трубный вой и все отравили своим ядовитым пламенем — источники, траву, небо и поля. Вроде бы с тех пор они такими и стали. Мы с ними, случается, тоже поторговываем. А иногда на них находит, срываются в набег, как ошалелые, и уж тут только держись. Мне, правда, с ними драться не приходилось, но дело бывает крутое… — он вздохнул. — Вырасти у меня две головы, я бы, может, тоже, как дурак, на проезжающих бросался…

Анастасия привычно обернулась к Капитану, чтобы он рассказал, как это связать со знакомым ему прошлым, но он лишь выругался, уставясь в землю:

— Хватало в старину, то есть у нас, всякой пакости собственного производства. Временами удивляюсь, как шарик вообще на кусочки не разлетелся. Ведь мог…

И когда вечером в их маленьком шатре Анастасия вновь заговорила о двухголовых, Капитан с угрюмым видом отмахнулся:

— Настя, легче тебе будет, если расскажу еще об одной мерзости, которую человек учинял над природой? Ну вот. Замнем для ясности…

Перед своими людьми Стан выдавал Анастасию с Капитаном за мужа с женой, ученых людей из далеких краев. Шатер им ставили чуточку поодаль от остальных. Люди Стана считали, что это делается исключительно с целью обеспечить молодым супругам должное уединение, ибо жизнь есть жизнь, а молодость есть молодости. Но была и другая, потаенная причина — Стан не хотел, чтобы кто-нибудь ненароком услышал, о чем они говорят, собравшись втроем.

Обычно Стан предупреждал о своем приходе заранее, и вдобавок постукивал ножнами по колу у входа. Вот и сейчас, услышав шаги и стук, легонько колыхнувший идущие от кола растяжки шатра, Анастасия подняла полог.

Стан, пригнувшись, вошел, уселся на войлочный пол.

— Ну, значит, так, — сказал он. — Завтра будем на месте. Бережане — народ тихий, без особых хитростей. И нас не задевают — без хлебушка нашего остаться не хотят. Живут себе под землей и потому…

— Под землей?

— Сама увидишь. Живут под землей, залезли туда в незапамятные времена, что-то им наверху не глянулось. И мастерят разные поделки из янтаря — видели в Китеже? А пока будет идти торг, пока ярмарка не кончится, надо нам всем троиц их осторожненько так порасспросить, — он повернулся к Капитану: — Ты им покажи что-нибудь из твоих хитромудрых вещичек, вдруг и клюнут. А вот Анастасии лучше всего упрятать подальше все оружие и одеться понаряднее. Так и будем выдавать за ученую жену. Ну! — он поднял ладонь, останавливая недовольно вскинувшегося Капитана. — Целоваться с ними не заставим. Народ они не то чтобы дикий, это не канальщики, красть не станут и обхождение понимают. Кто-нибудь обязательно свататься полезет, язычок распустит… Ты не против? Поиграть глазками-зубками ради дела?

— Я-то не против, — сказала Анастасия. — Только я, честно говоря, совсем не умею играть глазками-зубками. У нас ведь все было наоборот, у нас это мужчины умеют…

— Больше улыбайся, и все тут. Можно еще этак вот глазки потупить, да на него. — Стан добросовестно попытался изобразить эти ужимки на своей обветренной загорелой физиономии, и Анастасия фыркнула. — Смекнула? Ну, а если полезет с руками, то можно его легонько… — он кашлянул в кулак, вспомнив, как Анастасия показала ему недавно приемы рукопашного боя. — Только легонько, Настя. Чтобы встал и на своих ногах ушел.

— А не рискованно? — спросил Капитан.

— Отчего ж рискованно? Про Луну ребятам рассказывать не станем. А про неизвестных людей, весьма могущественных, слухи кружат давно, и ярмарка для сбора таких слухов — место самое подходящее, — он ухмыльнулся. — Одним словом, сеть забросим густую, глядишь, чего и вытянем… — он осторожно выпрямился. — Ну, доброй ночи.

Полог опустился за ним.

Поутру тронулись в путь и к середине дня достигли возвышенности, откуда открылась ярмарка. Она как раз Анастасию не поразила. Ей пришлось бывать на больших ярмарках в княжестве Чи, куда стекались и желтолицые торговцы яшмой и узорчатыми тканями, приходящие от Моря Восхода, и загадочные бритоголовые горцы с далеких снежных вершин, где якобы бродят мохнатые дикце страшилища, и много другого народа из самых отдаленных земель. Издали ярмарка выглядела вполне привычно — море повозок с выпряженными лошадьми, море разноцветных шатров, великая толчея и неописуемый гомон.

Куда интереснее было то, что простиралось слева от ярмарки — уходящие за горизонт правильные шеренги, бесчисленные ряды краснокирпичных труб, (и многие дымят вовсю), а меж ними столь же правильными рядами — прямоугольники и квадраты толстого мутноватого стекла. Анастасия навела бинокль. Прямоугольники величиной с крыши домов, а квадраты больше похожи на окна. Сквозь стекла вроде бы виднеется некое шевеление.

— Ну да, так и есть, — кивнул Стан, когда она спросила. — Только окна эти — в потолке, в крыше, а стекла, что побольше, над улицами положены. Там и улицы внизу, по ним ходят и ездят. Город как город, только под землей. Зачем-то они туда залезли в незапамятные времена.

Их прибытие прошло абсолютно незамеченным. Ярмарка суетилась и шумела, и каждый мог преспокойно влиться в эту суматоху и растаять.

Человек шесть из людей Стана занялись торговлей. Остальные, принарядившись и заранее приятно улыбаясь, подкручивая усы и расчесывая бороды, отправились к знакомым девицам. Стан тоже исчез. Капитан оглядел Анастасию — она надела лучшую рубашку, алую с золотым шитьем, волосы расчесала так, что они падали до пояса. На джинсах посверкивали золотые заклепки и золотой родовой герб на заднем кармане. А за голенище красного сапожка она сунула кинжал в ножнах, специально для таких случаев изготовленный — рукоятка без крестовины, с шаром на конце, чтобы легче выхватить.

— Ну как? — спросила она, старательно потупив глаза. — Я очаровательна, правда?

— Даже слишком. Мата Хари…

— Глупости, — Анастасия положила ему руку на грудь. — Ты же слышал, опасности никакой.

— Ты уж сама опасностей не создавай.

— Постараюсь. Ну, я пошла.

Она не спеша шла вдоль лотков, наскоро сколоченных прилавков и разостланных прямо на земле грубых покрывал, на которых громоздились самые разнообразные товары, ничуть ее не поразившие — все то же самое, только выглядит по-иному. Стан дал ей горсть китежских монет, но покупать что-то основательное показалось нелепым. Анастасия только, не удержавшись, купила большой розовый леденец на палочке — согласно этикету она не могла бы себе этого позволить в Империи, где леденцы считались лакомством простолюдинов — и, с удовольствием его полизывая, отправилась дальше. По описанию Стана она сразу узнавала бережан — белобрысых и светлоглазых, с янтарными ожерельями на шеях. Ломала голову, как бы с ними заговорить и познакомиться. Это выглядело задачей более трудной, чем представлялось — в толпе шныряли женщины, чье занятие Анастасия определила сразу, хотя до сих пор в этой роли видела только мужчин.

Попытавшись заговорить с мужчиной первой, она неизбежно будет принята за одну из этих… интересно, как же они здесь называются? А на это Анастасия не пошла бы и в интересах дела.

Первое приключение ее поджидало у гончарных палаток. Анастасия задержалась у витрины, чтобы взглянуть на диковинные кувшины в желто-черных узорах, и торговец, низенький такой, черный, кучерявый, в красной тунике и с золотыми кольцами в ушах, оживился неимоверно. Сначала он, все время употребляя загадочное слово «синьорина», добросовестно пытался всучить Анастасии кувшины. Она, улыбаясь, отрицательно качала головой. Убедившись, что кувшины ей не нужны, торговец поманил ее к откинутому пологу палатки — с такой загадочной миной, что охваченная любопытством Анастасия шагнула туда, в полумрак. Торговец забренчал золотыми, пересыпая их из ладони в ладонь звенящей струйкой, что-то шептал, таинственно пучил глаза и улыбался. Анастасия никак не могла сообразить, в чем тут дело, сделала недоуменную гримаску. Когда он, скалясь, положил ей на талию горячую руку, все стало ясно.

Она хотела разозлиться, но сдержалась. Переложила леденец в левую руку, улыбнулась обворожительно и двумя сжатыми выпрямленными пальцами ударила его меж нижней челюстью и шеей.

Торговец издал неописуемый звук и повалился, как сноп. На всякий случай Анастасия постояла над ним, беззлобно наблюдая, как он охает, закрывая голову руками и опасаясь новых ударов. Убедившись, что с торговцем все в порядке и умирать он не собирается, вежливо попрощалась и пошла дальше.

Ноги сами принесли ее в длинные конские ряды. Здесь все было знакомо и привычно — запахи и звуки, гвалт, шумная купля-продажа. Кого-то уговаривали, кого-то в чем-то уличили и собираются бить, а он отчаянно оправдывается, призывая в свидетели своих неизвестных богов. Пыль стоит столбом, ругань — до небес, звенят уздечки, стучат копыта…

— Вы любите лошадей? — раздался за ее спиной мягкий голос.

Анастасия обернулась. Перед ней стоял бережанин, молодой, но явно не из простых — одежда шелковая, в ожерелье на груди янтарные шарики перемежаются с золотыми, и на пальцах поблескивают золотые перстни, а вокруг неуловимым облачком витает запах духов. В Империи его с первого взгляда определили бы в публичные мужчины, но Анастасия уже успела привыкнуть к укладу закатных земель, где всё наоборот. И подумала: «Зверь бежит прямиком на ловца…»

— Лошадей я люблю, — сказала она медленно, спохватилась и потупилась, как учил Стан. Вновь подняла на него озорные глаза и убедилась, что произвела должное впечатление.

— Могу ли я осведомиться, как вас зовут? — он выговаривал слова ее родного языка странно и смешно, но понятно.

Анастасия миг раздумывала.

— Княжна Анастасия, — сказала она наконец.

— Судя по этому титулу и вашей одежде, вы из Счастливой Империи?

Вот тут Анастасия воззрилась на него с неподдельным изумлением:

— Ты о ней слышал?

— Конечно. Такое смешное государство, где женщины дерутся на мечах…

— Между прочим, меч и у меня есть, — сказала Анастасия.

— Я понял. Я спешу вас заверить, что вовсе не принимаю вас за одну из тех женщин, которые…

— Ну, те самые, — закончила за него Анастасия. — Что ж, приятно слышать. Только не обращайся ко мне так, словно меня здесь несколько. У нас это не в обычае.

— Охотно, княжна. Тем более охотно, что по нашим обычаям обращение на «ты» является обращением к близким друзьям, и я поистине рад употреблять его в твой адрес, Анастасия.

«Быстрый, — подумала Анастасия, одарив его в меру застенчивым взглядом. — Тем лучше. Сейчас начнет в гости звать, я полагаю. А немножко придушить его при необходимости не будет столь уж трудно…»

Бережанин вынул круглый золотой предмет на цепочке, всмотрелся в него. Анастасия видела, что делает он это с целью единственно произвести на нее впечатление. Она увидела цифры, золотые стрелки и сообразила, что это часы. У Капитана, правда, были интереснее — там цифры сами сменяли друг друга и мелькали, отмеряя мгновения. Но девушке из смешного захолустья таких вещей знать, понятно, было неоткуда. А посему она удивленно и широко открыла глаза, взмахнула ресницами (Анастасия уже заметила, что на мужчин это хорошо действует):

— Это и есть знаменитые часы? Я о них столько слышала…

Бережанин охотно, с оттенком гордости продемонстрировал часы:

— Я бы с удовольствием преподнес их тебе, но меня останавливают этикеты учтивости, ибо ты сама в первую очередь можешь рассердиться, ибо мы знакомы только что…

— Ну да, я даже имени твоего не знаю.

Он произнес имя, которое Анастасия при всем желании не смогла бы выговорить. Впрочем, он великодушно заметил:

— Но ты можешь называть меня просто Ярл. Это то же, что и князь. Говорят, наши ярлы некогда завоевали земли на восход, до океана и правили там, неся культуру и знание диким племенам.

— Признаться, я об этом как-то не слышала, хотя сама из тех мест, — сказала Анастасия. — Ну ладно. Ты тоже любишь лошадей?

— Нет. Меня заинтересовала единственная девушка среди такого множества лошадников.

— А откуда ты знаешь про Империю?

— Мы многое знаем, — сказал он загадочно. — В знаниях и искусных ремеслах мы преуспели, как ты можешь убедиться.

Анастасия в душе возликовала — теперь самым естественным делом было задать ему вопрос, который она и задала миг спустя:

— А часы — это самое интересное, что у вас есть?

— Могу тебя заверить, что нет, — сказал Ярл. — Позволено ли мне будет набраться смелости и пригласить тебя в гости для лицезрения других гораздо более удивительных вещей, и не будет ли это принято за чрезмерную дерзость с моей стороны?

— Не будет, — весело заверила Анастасия, которой двигали не один деловой расчет, но и откровенное любопытство. — Лишь бы ты только не забыл, что я — княжна Империи.

— Обещаю об этом помнить, Анастасия, — сказал Ярл.

Неподалеку, за спиной Ярла, неведомо откуда возник один из людей Стана, привалился спиной к столбу коновязи и, улучив момент, подмигнул Анастасии. Затем с полнейшим равнодушием отвернулся и стал глазеть на назревавшую в двух шагах драку. Анастасия облегченно вздохнула про себя — теперь ее спутники будут знать, что дела у нее пошли удачно.

Вскоре они с Ярлом подошли к спуску в город. Городскими воротами это место никак нельзя было назвать, входом тоже — квадратная яма, куда уходит широкая каменная лестница, освещенная какими-то странными фонарями — язычок синего пламени без дыма и копоти в стеклянном шаре.

— Это газовое освещение, — важно сказал Ярл.

— А что это такое?

— Ну… это такой воздух, который горит.

— Занятно, — сказала Анастасия, чтобы не терять достоинства.

Они стали спускаться. В конце лестницы Анастасия увидела кованые ворота, распахнутые настежь. Несколько стражников в доспехах, с мечами и секирами — весьма знакомая картина. Стражники поклонились Ярлу и пропустили их без расспросов.

Странно выглядела улица — казалось, что, убрав с домов крыши, город накрыли наглухо колоссальной железной крышкой, как кастрюлю. Ну, а кроме этого — ничего удивительного. Мощенная брусчаткой мостовая, вывески лавок почти те же — калачи у пекарей, башмаки у сапожников, ключи у ремесленников и прочая всячина, легко позволяющая угадать занятие хозяина. Только шума в трактирах почти не слышно, пьют чинно. И уличная толпа потише. Сквозь огромные прямоугольники мутноватого стекла над головой льется слабый свет, и повсюду горят те же стеклянные фонари. Никаких особенных чудес Анастасия не увидела, о чем и сказала Ярлу. Он в ответ осведомился, не хочет ли Анастасия приобрести себе часы. Понятно, она хотела, тем более что деньги, которые были у нее, имели, как оказалось, хождение и здесь.

Правда, хозяин вполне обыкновенной на вид ювелирной лавки сначала не хотел продавать ей часы, которых в витрине не было, употреблял загадочное выражение «местная прописка», говорил о какой-то загадочной штуке, которой у Анастасии не было. Ярл, сдвигая брови и делая значительное лицо, пошептался с ним, и хозяин принес часы откуда-то из задней комнаты. Ярл порывался заплатить сам, но Анастасия не позволила.

— И не скучно жить под землей? — спросила она, когда они вышли на улицу под неодобрительным взглядом хозяина.

— Наоборот, — сказал Ярл.

— А хлеб? Пашни?

— Хлеб всегда можно купить. Наши деньги не хуже других. Сравни со своими — чьи отчеканены лучше?

— Меняемся на память?

— Возьми так.

— Нет уж, меняемся.

— Ну хорошо, — Ярл отдал ей монету и со снисходительной усмешкой спрятал в карман китежскую. — Вот мы и пришли.

Тяжелая портьера сомкнулась за спиной Анастасии. Она уселась в кресло, огляделась. Ярл взял со стола синий стеклянный графин, налил в бокал рубиновую жидкость:

— Ты не против?

Анастасия осторожно отпила. Похоже на легкое вино, но в этом напитке чувствуется крепость. Она осмотрелась и пожала плечами:

— Признаться, что-то я не вижу здесь особенных чудес, разве что фонари…

— Присмотрись. Это не такие фонари, как на улице.

Анастасия присмотрелась. В самом деле, фонари другие. В них словно сам воздух пылает — невыносимо ровным, без малейшего шевеления пламенем.

— Я не стану объяснять тебе, что это такое. Прости, но ты сразу не поймешь.

— Ну да, я ведь дикарка, — засмеялась Анастасия. Вино самую чуточку ударило в голову.

— Ты прекрасная дикарка, — сказал Ярл, глядя на нее с какой-то непонятной грустью. — Тебе не приходило в голову, что ты достойна лучшей участи?

Анастасия насторожилась, но на ее улыбке это не отразилось ничуть:

— Смотря что будут предлагать. Эти вот фонари?

Ярл встал и отдернул занавеску. Там стоял странный ящик — металлический, блестящий, с передней стенкой из непрозрачного стекла. На нем еще один, поменьше. Оба в каких-то украшениях, цветных буквах и эмблемах, стеклянных окошечках со стрелками.

У Анастасии возникло странное чувство.

Ящик был не такой.

Дело не в том, что он непонятный и загадочный. Совсем не в том.

Он словно бы чужд этой комнате. Комната вполне обычная — те же столы и кресла, те же ковры и гобелены, та же утварь. А вот ящики и фонари — другие. Не совмещаются с комнатой, с домом, с городом. Словно сделаны не здесь, а в другом времени, людьми с другими возможностями…

Но додумать она не успела — Ярл что-то сделал, и стеклянная стенка ящика загорелась изнутри. Там, в ящике, пела женщина.

Анастасия не особенно и удивилась. Те картины, что показывал Жалкий Волшебник, были гораздо удивительнее — яркие, объемные, подлинное окно в другой мир. А здесь — пусть и цветное, но плоское зрелище, ожившая картина.

Она спохватилась и сделала ужасно изумленное лицо. Краешком глаза наблюдала за Ярлом — нет, все в порядке, он усмехался покровительственно, важно. «А мы-то при свечах и факелах, как дикари», — сердито подумала Анастасия, допивая бокал.

Музыка была резкая, негармоничная, какофония какая-то. Женщина пела на незнакомом языке. Одежды на ней почти не было — так, несколько бахромчатых лоскутков, соединенных нитками бус, и она двигалась так, чтобы еще больше это подчеркнуть.

— Великолепное развлечение для мужчин, я понимаю, — сказала Анастасия язвительно. — Если нет рядом живой женщины, — сиди и пялься…

— Тебе не нравится? — удивился Ярл, подходя ближе.

— Довольно убого, — сказала Анастасия.

Услышав над собой его хриплое дыхание, подняла голову и глянула ему в глаза с дерзкой насмешкой. Наверное, он понял. Не шелохнулся. Сказал грустно:

— Действительно — княжна… Извини, пожалуйста, я отлучусь на некоторое время.

И ушел. Женщина продолжала выплясывать, изгибая холеное тело. Решившись, Анастасия поднялась, на цыпочках подошла к портьере, отодвинула ее указательным пальцем, приникла одним глазом к щелочке.

Ярл стоял спиной к ней и тихо с кем-то разговаривал. Прижимал к щеке странный предмет на длинной белой веревке и говорил в него, словно там, внутри, сидел невидимый собеседник, говорил на незнакомом языке, но вдруг явственно прозвучало ее имя. «Ничего не понимаю, — растерянно подумала Анастасия. — Что он делает? Молится?»

Ярл положил незнакомый предмет, Анастасия быстро опустила портьеру и бегом вернулась на место. Заинтересованно уставилась в ящик, где плясало уже несколько женщин.

— Послушай, а как это делается? — спросила она вернувшегося Ярла.

— Очень долго объяснять. Как ты смотришь, если мы с тобой сейчас отправимся в гости?

— Давай отправимся, — сказала Анастасия.

Она была удивлена не на шутку. По всем канонам он должен был сейчас добиваться ее благосклонности. Видно же, что ему этого ужасно хочется. Полное впечатление, что после того разговора его собственные планы резко переменились. Может, он с самого начала поступал вопреки своим желаниям? Пожалуй, именно такой у него вид. Сплошные загадки. Что ж, идти нужно до конца…

Дом, куда они пришли, был полон людей. Фонари горели не белые, а какие-то странные, все время менявшие цвет — синий, красный, желтый, розовый… И музыка играла похожая на ту, из ящика. И никто ее не слушал — люди пили, беседовали, танцевали как-то странно, медленно кружили, обнявшись.

Ярл усадил ее на мягкий длинный диван у стены, дал бокал и пропал куда-то. Анастасия украдкой оглядывалась, присматривалась к платьям женщин — и короткие, и длинные, с разрезами… Она фыркнула про себя.

— Ты откуда, прелестное дитя? — с тем же странным выговором спросила ее сидевшая рядом женщина.

— Издалека, — осторожно ответила Анастасия.

— Да, я смотрю — из этих феодальных принцесс… Ты молодец. Умница, — женщина обняла Анастасию за шею и чмокнула в ухо влажными губами. — Совсем не боишься, глазенки спокойные. Это редкость. Обычно дикарям ровным счетом ничего не объяснишь… Прошла уже выучку, а?

Анастасия оставила эмоции при себе и спросила:

— А вы давно в этом городе?

— Я родилась здесь, — сказала женщина. — Или ты имеешь в виду мои знания, опыт? Давно, — она жарко прошептала Анастасии в ухо: — Так давно, что никаких секретов для меня уже не осталось. Ну никаких. Сказать?

— Скажи, — тоже шепотом ответили Анастасия.

— Глупости все это насчет веков. Остались считанные недели. Видела прибой? Нет. Что ж ты так, неужели не интересно? Ну, все равно. Совсем немного осталось, знаю совершенно точно. Жуткое будет зрелище, как подумаешь, что пришлось бы его с земли наблюдать…

Она бормотала еще что-то, непонятное уже, бессмысленное. Анастасия не слушала. Кажется, достаточно и того, что услышала. Странное дело — удивительно легко, без малейших усилий и натяжек эта пьяная болтовня сочетается с тем, что уже известно. Совпадение? Чересчур зловещее совпадение…

Ее мягко тронули за плечо. Ярл стоял над ней:

— Пойдем.

Анастасия поднялась.

Они прошли еще через несколько комнат, где никто не обращал на них внимания, остановились перед закрытой дверью.

— Сюда, — сказал Ярл.

Но сам остался снаружи. Анастасия помедлила, однако в распахнувшейся двери увидела самую обычную комнату и человека в кресле. На ловушку это никак не походило, и Анастасия решительно переступила через низкий порог. Дверь тихо закрылась за ее спиной.

— Садись, — сказал человек.

Анастасия села напротив него, положила ногу на ногу, покачивая носком сапожка, переплела пальцы на колене и откровенно разглядывала хозяина.

Человек тоже был не такой.

В одежде бережан, но не похож на них. И волосы, короткие, с редкой сединой, подстрижены чуточку не так, и цвет лица иной, не такое бледное лицо, как у бережан, редко выходивших на солнце. И выражение лица другое, и разные мелочи — поза, форма носа, ногти на руках как-то не так обрезаны, и часы на руке очень похожи на часы Капитана… Обострившимся, почти звериным чутьем Анастасия понимала- этот другой. Он не отсюда. На миг ее даже покинула уверенность в себе. На миг, не более.

— Неплохо для девочки, еще вчера игравшей с мечами и гербами, — усмехнулся он.

И выговор у него другой.

— Ты о чем? — спросила Анастасия.

Он улыбнулся и протянул ей бокал с рубиновой жидкостью.

— Ты хорошо держишься. Или уже знаешь кое-что?

— Ничего я не знаю, — Анастасия приняла бокал. — Просто я не падаю в обморок при виде чудес. Я их насмотрелась по дороге, когда ехала сюда.

— Из Империи?

— Да.

— Серьезное путешествие. Хочешь о чем-нибудь спросить?

— Я и так знаю, что услышу, — сказала Анастасия. — Все почему-то называют меня прекрасной дикаркой.

— Но ты и в самом деле прекрасна. И в самом деле дикарка по сравнению с теми, кто жил до… неважно, как это называть…

— Я глупее? Более жестока, зла? Или у вас человек считается дикарем только потому, что с детства не видел этих вот штук? — она указала в угол, где стояло что-то блестящее, непонятное, все в прозрачных цветных колпачках и стеклянных окошечках.

— Не сердись.

— Я и не сержусь, — сказала Анастасия сердито. — Просто слишком многие хотят мной играть, как вещью.

— Прекрасной вещью, — мягко поправил он. — И умной. А это — нечто иное. Такую вещь берегут… Прости. Я просто неудачно пошутил. Не умею шутить.

— Это сразу заметно.

— Девочка, у меня не было намерений тебя оскорблять. Я не стал бы тебя приглашать только за этим.

— Понятно, — сказала Анастасия.

— Да нет, не совсем, прелестная Анастасия. Я в самом деле, услышав, что в наши края прибыла некая прекрасная синеглазая княжна, велел привести тебя сюда. И мысли у меня были самые недвусмысленные. Признаюсь, они такими и остались. Но я вижу, что ты умница, больше, чем красивая игрушка. И это меня ничуть не удручает. Наоборот, радует. Глупенькие игрушки скоро надоедают, их слишком много. А умная подруга — вещь ценная.

— Все-таки вещь?

— Прости, оговорился. Знаешь, когда из этого кресла можешь управлять судьбами мира и его обитателей, начинаешь чувствовать под собой Олимп, что ли. Ты знаешь, что такое Олимп?

— Не знаю, — сказала Анастасия.

— Неважно. Узнаешь потом. Как видишь, я хочу быть с тобой предельно откровенным. Ты мне понравилась. Сразу. А когда оказалось, что ты еще и неглупа… — он упругим кошачьим движением встал, сделал два шага и остановился над ней, положил ей руки на плечи. Анастасия напряглась. — Силой я от тебя ничего не буду добиваться. Ты достойна лучшего отношения.

— Это и есть предложение руки и сердца?

— Вот именно. Руку и сердце бога.

Анастасия подняла голову, посмотрела в его массивное властное лицо, усмехнулась:

— Везет мне на сумасшедших богов…

— Что?

— Так, шутка, — сказала она с улыбкой.

— Я не сумасшедший. И не бог. Но мощью располагаю большой. И знаниями тоже. И вдобавок, мне очень не хочется, чтобы ты погибла со всем этим миром. Может быть, ты не поверишь или не поймешь, но на этот мир надвигается страшная катастрофа.

— Я знаю. Луна падает, — сказала Анастасия.

— Ого! Какие-нибудь местные звездочеты?

— Да.

— И многие об этом знают?

— Очень немногие, — сказала Анастасия. — Это жреческие тайны. Из тех, кто со мной приехал, обо всем знаю одна я.

— А ты представляешь, как это будет выглядеть?

— Это будет что-то жуткое, — сказала Анастасия.

— Не то слово. Из жалких обломков того, что останется, нормальной жизни построить уже не удастся. И произойдет это очень скоро. Через несколько недель. Ты же не хочешь остаться на Земле, когда здесь начнется ад кромешный?

— А где же я могу спастись?

— В небесах. Это долго объяснять, но в небе тоже живут люди. В таких… летающих городах. Люди, которых не коснулось то, что именуется Хаосом и Мраком. И живут они так, как ты себе представить не можешь. Владеют знаниями, о которых ты и понятия не имеешь. Но тоже можешь ими овладеть.

«Плывущие Звезды?» — чуть не выпалила Анастасия, но вовремя опомнилась. Не стоит выглядеть чересчур уж умной. Хороший игрок никогда не выложит все козыри сразу, нужно приберечь что-то для себя, на потом… В этом человеке чувствовалась недюжинная сила ума, соединенная с неизвестными ей знаниями, и Анастасия не решилась выкладывать козыри, затевать какую-либо рискованную игру. Самое разумное, что можно и нужно сделать, — выбраться отсюда и посоветоваться с Капитаном. Вот если бы взять этого типа в плен… Но если даже она его благополучно оглушит, как доставит в шатер, как минует стражников у выхода из подземного города? Как по улицам протащит? Нелепо. Принудить? Не тот человек, он у себя дома…

— Прекрасно, — сказала Анастасия. — Значит, ты меня покупаешь. Только не золотом — спасением. А все остальные люди, на этой земле живущие?

— Всем не хватит места там, у нас. И большинство из них — тупое стадо. А менять решение и все же отбрасывать Луну… — он резко оборвал речь. — Не говори глупостей. Вовсе я тебя не покупаю. Неужели ты думаешь, что, если откажешься, я тебя брошу здесь? Ну уж нет. Ты мне нужна. Я тебя спасу, хочешь ты того или нет, — он усмехнулся. — Потому что второй такой можно и не встретить, и не стоит рисковать… Но мне почему-то кажется, что ты будешь умницей. То, что ты увидела здесь, — мелочи. Есть чудеса, которых ты и представить не можешь.

— Как тебя зовут? — спросила Анастасия.

— Называй меня Тор.

— Что это означает?

— У неких дикарей так назывался в древности бог грома, — его сильные пальцы небрежно играли золотой цепью на шее Анастасии. — Я как-то подумал, что имею полное право носить это имя.

— А ты не сумасшедший, часом?

— Ничуть, — ответил он серьезно. — Сумасшедший — это тот, который приписывает себе могущество, каким не обладает. А когда от одного-единственного человека зависит, рухнет Луна на Землю или останется на небе, по-моему, такому человеку вовсе не грешно именоваться Тором. Как ты думаешь?

— Звучит-то внушительно, — усмехнулась Анастасия. — Если бы еще доказательства…

Он взял ее за руки у самых плеч, приподнял с кресла. Анастасия открыто смотрела ему в глаза и пыталась отгадать, что в его словах от самомнения, а что от правды. Одно ясно: человек сильный и очень уверенный в себе — вон как Ярл ходит перед ним на задних лапках, хотя на вид гордец изрядный… Или за спасение жизни всецело продался?

Видимо, он понял ее взгляд иначе — притянул, обхватил ее затылок сильной ладонью, поцеловал. Отстранился, прежде чем она успела решить, что ей делать, окинул разгоряченным взглядом:

— Доказательства? Хочешь прямо сейчас? Полетим из этой норы ко мне в дом, это недалеко. Хочешь полететь по воздуху?

— Со мной так нельзя, — сказала Анастасия. Кажется, она нащупала единственно верную линию поведения. — Может быть, ты и равен богу, но я не привыкла вот так… Я ужасно гордая, — она очаровательно улыбнулась. — И чуточку капризная, ты уж прости. Вспомни, что я княжна Империи, и не особенно удивляйся. Я приезжаю, когда захочу сама, а не когда меня схватят за локоть на улице, как этих… ярмарочных… Ты же упорно повторяешь, что тебе не игрушка нужна?

Она неизвестно кому и чему молилась в душе, чтобы ее улыбка и взгляд создали должный образ — неглупая, но капризная княжна, слегка ошеломленная чудесами и предстоящей гибелью мира, но не кидающаяся сломя голову в сильные руки будущего хозяина. Собственно, до недавнего времени она и была такой — чуточку капризным и чуточку спесивым рыцарем, так что ей не пришлось изображать нечто вовсе уж противоположное ее характеру.

Должно быть, она сыграла хорошо. Очень уж Тор был уверен в себе, чтобы вдумчиво и подозрительно изучать ее. Конечно, он не сумасшедший, но опьянен каким-то стоящим за ним серьезным могуществом. К тому же свято верит, что перед ним стоит дикарка, имперская княжна. А о Капитане понятия не имеет.

— Ну что же, — сказал Тор, — приглашаю тебя, княжна Анастасия, быть завтра моей гостьей.

— Принимаю твое приглашение, благородный Тор, — Анастасия склонилась в придворном поклоне, волосы золотой волной упали на плечо. — Соблаговоли объяснить дорогу, — она села, чуть приподняла бокал и отпила крохотный глоток. — Рыцарю подобает отправляться в гости не в экипаже хозяина, пусть даже летучем, а на своем боевом коне.

Тор откровенно любовался ею. Анастасия лукаво глянула на него поверх бокала:

— Надеюсь, коновязь в твоем доме найдется, а слуги не будут путаться под ногами?

— Я позабочусь, — пообещал Тор. — Ты видела дорогу, уходящую от города на запад?

— Куда уходящую?

— На закат.

— Видела.

— Ты поедешь по ней. Если ехать рысью, это будет часа полтора (Анастасия, давно уже уяснившая по часам Капитана систему отсчета времени, тем не менее вовремя спохватилась и сделала удивленно-вопросительную гримасу). Полтора часа означает, что стрелки опишут вот такие круги, — он показал на часах Анастасии. — Слева покажутся два невысоких холма, и на вершине одного из них — круглая белая башенка. Свернешь с дороги и поедешь прямо меж холмами, — он усмехнулся. — И очень скоро увидишь чудовищ. Не бойся их. Это всего лишь мираж, имитация, пугало для дикарей. Поезжай дальше, не сворачивая. Увидишь на земле полосу из металлической сетки. Защитная ограда. Это смерть, если у тебя нет вот этого, — он достал из ящика маленькую, круглую металлическую коробочку на цепочке. Сам надел ее Анастасии на шею, не упустив случая легонько провести по ключицам кончиками пальцев. — Помни, без этой вещи — смерть, с ней — пояс из сетки совершенно не опасен. Ну, а дальше езжай вдоль голубых шляпок. Там будут разные строения, ну, нечто вроде служб. А я живу в белом доме с большими окнами. Ошибиться невозможно, он там один.

— Похоже на дорогу в замок людоеда из сказки, — сказала Анастасия.

— Это мое временное пристанище.

— Но со мной будет оруженосец, — сказала Анастасия. Начинался самый важный, пожалуй, миг игры. — Во-первых, я не собираюсь изменять своим привычкам — рыцарь не может ехать один. Во-вторых, мой оруженосец — в своем роде редкость. Он изобретатель. Все время выдумывает разные удивительные вещи.

Вот теперь в глазах у Тора блеснула настороженность. Но только на мгновение. Должно быть, сразу вспомнил, что имеет дело с дикарями.

— Изобретатель? — спросил Тор с интересом.

— Да. Он придумал такую стрелку, которая концом все время указывает на одну и ту же сторону горизонта.

— Быть не может!

— Уверяю тебя, — сказала Анастасия. — Я им горжусь, ни у кого такого нет. Быть может, он и тебе пригодится?

— Представляю себе этот дикарский компас… — усмехнулся Тор. — Ты знаешь, привози своего умельца. Кто знает, что из него получится у нас, вы ведь все-таки не дикари, а потерявшие память осколки прежнего мира…

— А коробочка? — Анастасия коснулась цепочки. — Для него?

— Хватит одной. Надеюсь, ты сумеешь ему преподнести подходящую полуправду? Чтобы с перепугу с ним не случился конфуз?

«Ну, мы еще посмотрим, с кем может выйти конфуз», — весело подумала Анастасия. И сказала:

— Мне пора.

— Я буду ждать. Ты ни о чем не пожалеешь.

«Надеюсь, пожалеешь ты», — подумала Анастасия, глядя, как он идет к ней с самоуверенной хозяйской улыбкой, в самом прекрасном расположении духа. Когда руки Тора сомкнулись у нее на талии, она не противилась и даже, превозмогая себя, ответила на поцелуй, но постаралась прервать его побыстрее.

— До завтра, благородный Тор, — сказала она, закрывая за собой дверь.

Лицо словно судорогой свело — идя сквозь комнату с цветными огнями, странной музыкой и танцующими, Анастасия чувствовала, что обаятельнейшая улыбка никак не исчезает с губ, словно налипла на кожу. Видимо, страшное напряжение сказалось. В жизни еще не было такого поединка. Анастасия присела на краешек упругого дивана в углу потемнее, закрыла лицо руками и тяжко вздохнула. Душа, все тело медленно отходили от этой нечеловеческой игры. Ее прошиб озноб. Хорошо еще, никто не обращал на нее внимания в сутолоке и гаме.

Рядом с ней кто-то остановился. Анастасия подняла голову и узнала Ярла. Подумала о нем с неприязнью. Потом властно и резко сказала:

— Проводи меня к выходу.

Позванивая шпорами, Анастасия шла в толпе следом за Ярлом по ярко освещенным улицам-норам этого странного города. Что происходит вокруг, она воспринимала плохо, голова чуточку шумела, и словно бы туман стоял вокруг. Но она была довольна собой.

У подножия лестницы, отвернувшись от Ярла, чтобы намеренно оскорбить, сунула ему в руку монету и быстро поднялась по широким ступеням под открытое небо, покрывшееся уже звездами. С огромным облегчением вдохнула прохладный вечерний воздух и быстро пошла к шатрам ярмарки, светившимся изнутри зыбкими огоньками светильников. Начиналась ночная жизнь — смеялись женщины, позванивали кубки, неслись отовсюду песни и хохот, бродили пьяные (одного, нетвердой походкой посунувшегося наперерез, Анастасия, не вдаваясь в разговоры, отшвырнула точным ударом).

Чуточку поплутав, она отыскала китежские шатры. Тихонько откликнулась на крик караульного. Подняла полог. Капитан со Станом сидели у пузатого кувшина, но явно еще не притрагивались к нему. Глаза Капитана полыхнули такой радостью, что Анастасию охватила гордость.

— Вот и я, милорды, — сказала она. — Спешу вас обрадовать — отразила все покушения на мою добродетель. Что было не самым легким делом.

Ощутив, что ноги ее не держат, блаженно вытянулась на застланной полосатым покрывалом постели, закинула руки за голову, закрыла глаза. Попросила Капитана:

— Сними сапожки, пожалуйста.

— Подай ножку, княже, я тя разую, — Капитан вздохнул с громадным облегчением, стащил сапожки. — Ну, Настасья, сидели мы, как на штыке… И кое-что узнали… Что это ты вся в каких-то цепочках?

— Боюсь, начать придется мне, — сказала Анастасия, приподнялась на локте. — Что бы вы там ни узнали, я была в самом сердце, сдается… Итак…

Времени ее рассказ занял много — Капитан требовал напрячь память изо всех сил и передать речь Тора дословно, а все странные вещи, которые она там видела, описывать как можно подробнее. Потом он долго изучал в слабом мерцании светильника часы и монету.

— Ну что? — спросила Анастасия.

— Что… Никаких сомнений — не в этом городе вещички сделаны. И часы, и монета. Не тот уровень техники.

— Я не знаю, что такое уровень техники, но я тоже подумала, что вещи нездешние, — сказала Анастасия. — Город мало чем отличается от наших… Но как же можно жить на небесах? Плывущие Звезды?

— Они, похоже, — сказал Капитан. — Прямо в небе жить, конечно, нельзя. Но там могут летать такие… ну, проще всего сказать, агромадные бочки. Летающие города. В каждой бочке — город. Это, признаться, странно — твой Тор говорил, что они пережили Мрак, а при мне таких орбитальных станций не было… Похоже, все-таки параллельный мир… Да, но что это меняет?

— Ничего это не меняет, — сказала Анастасия, вновь ровным счетом ничего не понявшая, но не желавшая лишних загадок. — А может, все же не в небе? Может, они преспокойно живут себе где-то далеко отсюда?

— А как же Луна, которая уничтожит жизнь на Земле? У тебя ведь не создалось впечатление, что он шутил?

— По-моему, он был ужасно искренним и серьезным, — сказала Анастасия. — Даже проговорился: мог бы сделать так, что Луна не упадет, но не хочет…

— Вот это меня то ли смущает, то ли злит. Больно уж сволочной подход, Настенька. Ох, как мне этот тип не нравится, я таких ненавижу… — он повертел часы, держа их за конец цепочки, вернул Анастасии. — Ну, Настя, предстоит нам завтра такая передряга, что честно тебе скажу…

— А мне что же, не ехать? — хмуро спросил Стан, ничуть не довольный тем, что избежит опасности.

— Насчет тебя уговору не было, воевода, — сказал Капитан. — Ты сам слышал — в гости приглашены только рыцарь с оруженосцем. Тебе выпадает роль потруднее — если мы не вернемся, брать за шкирку этих, в городе, и продолжать дело…

— Думаешь, выйдет у меня?

— Не в том дело, — сказал Капитан, глядя сквозь них на что-то видимое ему одному. — Пока стоишь на ногах, дерись. Такая на этой грешной земле философия, и другой не дано…

— Да, а что вы узнали? — вмешалась Анастасия.

Но все, что узнали люди Стана, лишь дополняло ставшее известным ей. В городе шептались, что власть давно перешла к неким загадочным и могущественным то ли людям, то ли богам, то ли дьяволам, подмявшим под себя Ратушу Ярлов. О целях этого потайного завоевания из-за недостатка точных знаний кружили, понятно, самые невероятные домыслы, но большинство сходилось в одном — грядет нечто страшное, и спасутся лишь избранные. Примерно на тот район, куда завтра предстояло ехать Анастасии, молва давно указывала как на место жуткое, заколдованное и проклятое, куда сунуться может только безумец. Что-то там вспыхивало, озаряя всю округу, иногда громыхало, по ночам в воздухе вились загадочные тени, а днем разгуливали чудовища. Словом, город был на грани то ли поголовного бегства непосвященных, куда глаза глядят, то ли бунта — вот только никто не знал, с чего начать и как…

…Они рысью скакали по дороге — уже около часа. Анастасия была в жутком душевном разладе. То вспоминала сегодняшнюю ночь, полную радости и нежности, то впадала в понурое безразличие, то с ненормальным воодушевлением пришпоривала коня, стараясь поскорее достичь цели, а там — будь что будет…

Капитан вдруг натянул поводья. Их кони остановились бок о бок.

— Что? — спросила Анастасия.

— Нельзя так, Настенька. С таким настроением в бой идти — самое поганое дело. Ну, соберись. Он же ничего такого не ожидает, он двух дикарей пригласил, милую девочку предвкушает, один наверняка сидит, челядь повыгнал… Ну, соберись.

Он взял в ладони ее лицо, поцеловал в губы. Анастасия закрыла глаза, сжала его плечи. Позвякивали уздечки, наплывал горьковатый запах травы, и вдали раздавался какой-то странный глухой шум, ритмичный грохот.

— Как я сразу не сообразил! — ударил себя по лбу Капитан. — Это же море шумит!

Все горести и тревоги отлетели разом. Анастасия широко раскрыла глаза:

— Море?!

Дернула повод и поскакала в ту сторону. Море!

Зрелище было жуткое и величественное. Волны, волны, водная гладь — до самого горизонта. Солнце сверкало на темно-синей воде мириадами крохотных бликов. Прибой грохотал, волны в два человеческих роста безостановочно катились к берегу, обрушивались на гладкий влажный песок, растекались, уползали назад, вновь вставали белопенными громадами, неслись к берегу, и все повторялось — эта безостановочная коловерть, влажный грохот, мощь заворожили Анастасию, она застыла в седле, выпустила поводья, по-детски округлившимися глазами всматриваясь вдаль, стараясь запомнить навсегда этот миг, этот берег.

Тучи белых птиц с пронзительными скрипучими криками метались в воздухе. Анастасия спрыгнула с седла и побежала навстречу волнам, проваливаясь каблуками в мокрый песок. Остановилась поодаль: подняла ковшиком ладонь, ловя долетавшие брызги. Осторожно попробовала на язык. Соленая горечь. Вот и исполнен данный в запальчивости обет. Сколько веков прошло с тех пор, как она поклялась попробовать воду Закатного Моря? И каким же смешным теперь кажется все — прежняя жизнь, прежние страхи и радости, стремления и неудачи…

Капитан подошел, обнял ее за плечи, Анастасия прижалась к нему, и они долго смотрели на море.

— Какой прибой… — тихо сказал он.

— Раньше его не было?

— Раньше он был во-от такой, низенький… Это все из-за Луны.

— Но ее же сейчас, днем, на небе нет?

— Ох, Настя… — Капитан, грустно смеясь, обнял ее покрепче. — Чудо ты мое княжеское… Найти бы сейчас какой-нибудь там рубильник, дернуть — и прощай, этот чертов параллельный балаган… В книгах всегда был какой-нибудь рубильник. Загнали бы твой золотой брегет, сели на поезд — и домой. А там уже войска выведены, пироги пекут… Эх, Настенька… Нету рубильника. Может, и есть, да не тот…

Анастасия вскрикнула и показала вытянутой рукой в ту сторону. Капитан всмотрелся, почесал в затылке:

— Давай-ка на всякий пожарный обеспечим отход…

Они сели на коней, отъехали и вновь осмотрелись. Черный предмет, становясь буро-серым, приобретая правильные очертания, быстро увеличивался в размерах и приближался к берегу. Капитан взялся было за бинокль, но в этом уже не было нужды.

Присвистнул:

— Вот это да, корабль!

— Корабль? — изумилась Анастасия. — Это скорее дом какой-то, крепость взбесилась и поплыла…

— Корабль, Настенька. Вот только что-то с ним не то…

Анастасии корабль показался ящиком великанских размеров. На корме — целый дом в несколько этажей, только стекла почти все выбиты. Борта грязные, в рыжих громадных пятнах ржавчины, потеках грязи и жирных черных полосах. Он плыл к берегу целеустремленно, но все равно отчего-то казался мертвым, брошенным, нежилым.

— Может, там эти… Призраки? — шепотом спросила Анастасия.

— Глупости. Хотя Летучий Голландец, конечно, классный…

Корабль слепо надвигался, возвышаясь над прибоем, нелепый и ненужный. Внезапно он начал сбавлять ход, остановился совсем. Что-то отчаянно заскрипело, завизжало, массивные якоря с лязгом и скрежетом натужно поползли вниз на ржавых цепях, но остановились на полдороге, не коснувшись воды. Правый пополз вверх, и его цепь почти скрылась, а левый так и повис. Душераздирающий протяжный вой, железный стон пронесся над берегом. Тучи птиц шарахнулись во все стороны.

Анастасия зажала уши. Кони беспокойно приплясывали. Вой оборвался. Левый якорь двумя рывками поднялся выше, но на прежнее место не встал. Корабль развернулся, показав левый борт во всю длину. Разбитые круглые окна белого некогда здания, окруженного лесенками с погнутыми перилами, зияющими дырами выпавших пролетов, какие-то проржавевшие устройства на крыше, болтающиеся обрывки тросов, косо висящая лодка.

От букв на борту остались частички, которые невозможно распознать.

— Где же люди? — недоуменно спросила Анастасия. — Так и не показались.

Снова короткий вой, надсадный, скрипучий. Корабль уходил к горизонту и вскоре исчез из виду.

— Да нет там наверняка людей. Ни одного. Видела, какой он неприкаянный?

— Как призрак, — согласилась Анастасия. — Но разве бывают призраки вещей?

— Бывают даже призраки идей, Настенька… Может, он еще до вашего Мрака вышел в Море. Автоматика… Кажется, такие уже появились, когда я…

— Знать бы, плохая это примета или хорошая?

— А никакая, — сердито сказал Капитан. — И вовсе это не примета. Просто старая рухлядь, которая гуляет сама по себе… Ну, поехали?

Вскоре на дороге впереди заклубилось облачко пыли. Капитан на всякий случай плотнее запахнулся в плащ, под которым скрывал автомат и гранаты. Посмотрел в бинокль:

— Господи, еще один металлист на мою голову…

Навстречу им неспешной рысью ехал самый настоящий рыцарь. Мужчина. Кольчуга почти такая же, над головой качается наконечник копья, щит зеленый, с диковинным серебряным зверем, а на шишаке — золотой петушок задорного облика.

Увидев их, он остановил коня. Совсем мальчишка, едва усики пробились. На Анастасию он смотрел без всякого удивления — видимо, принимал ее как должное. По привычке Анастасия положила было руку на рукоять меча, но покосилась на Капитана и опомнилась — не до того сейчас…

Рыцарь неуверенно потряс копьем и крикнул ломающимся баском:

— Вив ле имперьер де Голль!

Признаться, Анастасия с удовольствием показала бы этому юнцу, кто есть кто. Так, немножко, легкая трепка… Но Капитан, погрозив ей пальцем, крикнул что-то на незнакомом Анастасии языке. Рыцарь, к ее удивлению, откликнулся, и сам при этом выглядел изумленным.

После короткого разговора мужчины сошли с коней, причем Капитан тут же закурил, что произвело на чужеземного рыцаря сильное впечатление. Анастасия осталась в седле и терпеливо ждала, пока они оживленно толковали, помогая себе жестами, тыча пальцами в разные стороны. Расстались они совершенно по-приятельски. Рыцарь взобрался на коня, вежливо поклонился Анастасии, но, улучив момент, когда Капитан отвернулся, сделал ей гримасу, выражавшую неприкрытое сожаление оттого, что их встреча протекала так не по-рыцарски. Анастасия показала ему язык, сожалея в душе, что не пришлось помериться силами. Надувшись, он принял горделивый вид и поскакал в ту сторону, где по-прежнему шумела ярмарка.

— Кто это? — спросила Анастасия.

— Француз, — ответил Капитан. — Самый настоящий. По-моему, из Марселя едет, если я правильно понял.

— Это где?

— Это едва ли не у самого края суши. Месяц ехать. И там все точно так же, как у вас, — замки-герцоги… Я его послал на ярмарку, там-то уж сыщет приключений в честь своей прекрасной Жанны. Прыткий салажонок. Только надают ему там, чует мое сердце…

— Значит, за Бугром нет никакой счастливой страны?

— Уж это точно. Самое интересное, Настенька, что наш друг ухитрился подобраться к самому логову твоего Тора. Очень обижался, что чудовища ведут себя так хамски — в бой с доблестным благородным рыцарем не ввязываются, а потом и вовсе обнаруживается, что никаких чудовищ нет, одно наваждение. Он даже до сетки добрался. До этого заграждения. И хватило у него ума кинуть на сетку кинжал. Представляю, какой был разряд…

— Смотри, холмы, — сказала Анастасия. — И башенка белеет.

Они свернули влево, подъехали к холму с белой круглой башенкой на вершине.

— Похоже на колпак радара, — сказал Капитан. — А может, и не радар…

— Плащ запахни, всезнайка, автомат видно…

Кони шарахнулись, и было от чего — впереди, неизвестно откуда взявшись, вырос паук — черный, красноглазый, мохнатый, с башню высотой, со страшными зазубренными челюстями, способными одним движением перекусить пополам всадника вместе с лошадью.

Встреться такое чудище Анастасии до начала ее странствия на закат, она наверняка карьером припустила бы прочь, ничуть того не стыдясь. Но теперь… Она хорошенько присмотрелась и сообразила, что паук абсолютно неподвижен, ноги не шелохнутся ни на волосок. Мираж, наваждение. Все же жутковато было проезжать прямо сквозь него, кони уперлись, и пришлось объехать стороной.

Точно так же они миновали исполинского дракона-призрака и трех монстров, которым не подобрать названий. Страшилки, в общем, рассчитаны были на пугливых окрестных жителей, горожан, не имевших своего рыцарства. А чужие, должно быть, заезжали сюда не часто — для серьезных рыцарей потребовалось бы что-нибудь более основательное, чем неподвижные миражи.

И вот, наконец, полоса металлической сетки шириной сажени в три.

— Чисто сработано, — сказал Капитан. — Заизолировано. А ступи ноженькой…

Он бросил перед собой кинжал. С кинжалом ничего не случилось, лежал себе на сетке.

— Можно ехать? — спросила Анастасия.

— Можно. Видимо, эта коробочка дистанционно отключает ток.

— Ох… — жалобно вздохнула Анастасия. — Смогу ли я когда-нибудь усвоить эти премудрости?

Свесившись с седла, Капитан подхватил кинжал. Стараясь держаться как можно ближе друг к другу, они проехали по сетке — копыта не причинили ей никакого вреда. Осмотрелись. Линия как бы выраставших из земли голубых прозрачных шляпок с какими-то штуками внутри вела вдаль.

— Видимо, фонари, — сказал Капитан. — Ориентир для ночной посадки. Очень похоже. А интересно, что это вон там… Глянем?

Зеленое поле было покрыто странными черными крышками — высотой по колено, шириной в пять-шесть саженей. Анастасия насчитала их двадцать четыре, сбилась и махнула рукой.

— А он нас не увидит? — спросила опасливо. — На расстоянии, из дома, увидит, что мы свернули с дороги…

— Ну не волшебник же он. Смысла нет понатыкать тут телекамер. Они ж себя здесь в полной безопасности чувствуют, — Капитан не отрывал взгляда от крышек. — Это, знаешь ли, попахивает баллистическими… — он покосился на Анастасию, раскрывшую было рот. — Долго объяснять, Настенька. Поехали лучше в гости…

На приличном расстоянии от крышек стоял низкий серый купол с узенькими горизонтальными щелями вместо окон, огромными, фиолетово отсвечивающими окулярами, какими-то сетчатыми плетенками.

— Ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросила Анастасия.

— Больше всего это похоже на ракетную базу. Даже версия у меня появилась, так все складно… А вот и спецдача показалась. Твой предводитель команчей, я вижу, обосновался в пошлой роскоши…

Белое одноэтажное здание с высокими окнами стояло посреди зеленого сада. Неподалеку от крыльца — овальный огромный бассейн, вокруг расставлены легкие кресла из натянутой на металлические палки пестрой ткани. Кажется, в доме играет негромкая приятная музыка. Ну да, так и есть.

— Устроился неплохо, — сказал Капитан. — Вряд ли он тут один, где-то должны стоять другие дома, но хорошо, что они в отдалении…

— Что будем делать? — спросила Анастасия.

Теперь она полностью признавала его главенство, но никаких сожалений и амбиций не возникло — в этот миг ее такие мелочи уже не заботили.

— Мы преспокойно войдем, — сказал Капитан. — Дачка небольшая, он наверняка обитает тут один. И вряд ли вокруг полно охраны — кого им тут бояться? Вокруг базы защитный пояс, а в городе они хозяева. Если и есть у него оружие, оно мирно покоится где-нибудь в шкафчике. Он же в себе уверен по-ненормальному, он же прелестную девушку в гости ждет, у него сейчас мысли одним заняты — как бы меня побыстрее куда-нибудь на кухню отправить и снаружи запереть…

— Это на него похоже, — сказала Анастасия.

— Ну вот. Мы аккуратненько входим, гоняем чаи и ведем светскую беседу — то есть ты ведешь. Если увидим, что момент подходящий… Вот и все. Кто знает, как у них выглядит оружие, поэтому не позволяй ему хватать какой бы то ни было предмет… Усекла?

— Усекла, — сказала Анастасия.

— И если вмешается какая челядь…

— Я поняла, — сказала Анастасия. Улыбнулась ему. — Все в порядке.

Она лгала, понятно, ведь всё тело было напряжено, ощущения испытывала такие, что и слов не подберешь. Но колебания, страх, замешательство — ничего подобного не было. Холодное, рассудочное предчувствие перед схваткой с сумасшедшим богом.

— Все в порядке, — повторила Анастасия.

— Ты в бога… ах, да. Я тоже не верю. Но помоги ты нам, господи, какой ты ни есть и какие ни есть мы…

Они тронули коней и поехали по белой твердой дорожке меж ярких клумб, прямо к крыльцу. Дом Анастасии понравился. Тихие вечера, неопасная Луна, детский смех в бассейне… Да провались он пропадом, этот несчастный дом, лишь бы все удалось!

Тор появился из стеклянных дверей и остановился на третьей, верхней ступеньке в исполненной достоинства позе. Анастасия почему-то решила, что он, как и Жалкий Волшебник, появится в чем-то пышно-триумфальном. Но нет, ничего подобного, — обычная одежда, в какой он был тогда. И никаких отличий. То ли у него их не было, то ли там, на небесах, регалий не было вообще.

— Приветствую тебя, Тор, — сказала Анастасия с ослепительной улыбкой. — Я приехала.

Капитан проворно соскочил с седла и бросился поддерживать ей стремя. Анастасия, понятно, и кивком его не поблагодарила, как и подобает высокородной. Протянула руку спустившемуся ей навстречу Тору, встряхнула головой, отбрасывая назад волосы, окинула хозяина многозначительным взглядом:

— Надо сказать, довольно омерзительные чудища стерегут дорогу к твоему замку…

— Зато на дикарей прекрасно действует, — усмехнулся Тор, целуя кончики ее пальцев.

— А куда же привязать коней?

Тор после короткого замешательства пожал плечами:

— В самом деле, я забыл… Конные сюда никогда не приезжали, ты первая. Можно вот сюда, пожалуй.

Капитан привязал коней к спинке ажурной металлической скамейки. Больше всего Анастасия боялась, что из-под плаща у него выглянет автомат — Тору он несомненно покажется вещью, которой ну просто неоткуда взяться у дикарей, и трудно предсказать, как все дальше закрутится. Нет, обошлось. У самого Тора Анастасия не заметила ничего, что походило бы на оружие.

— Это и есть твой умелец… — Тор разглядывал низко склонившегося Капитана. — Ну что ж, любезный. Можешь считать, что тебе крупно повезло. Если окажется, что голова у тебя светлая, кое-чего достигнешь. И прежде всего жив останешься.

— Благодарю, господин мой. — Капитан не поднял глаз.

— Знаешь, он жутко перепугался — и чудовищ, и твоего поместья, — беззаботно улыбаясь, сказала Анастасия Тору, отвлекая его внимание на себя. — Едва успокоила. Он в полном ошеломлении. Не будем обращать на него внимания — скорее опомнится. Я готова вступить в твой замок.

— Готова? — со значением переспросил Тор.

— Полностью готова, — ответила Анастасия, подала ему руку. — Веди в свой замок.

— В твой замок, — поправил Тор. — Прошу тебя. И ты иди, — бросил он через плечо Капитану.

Распахнул стеклянную дверь и пропустил ее вперед. Отодвинул белое кресло от низкого стола, где в роскошной вазе стояли розы, усадил. Небрежно махнул Капитану на другое кресло, поодаль. Сам сел рядом с Анастасией. Тихая приятная музыка, казалось, льется со всех сторон.

— Можешь снять меч, — сказал он. — Меч тебе больше никогда не понадобится.

Анастасия отстегнула ножны, поставила меч, оперев на кресло. Облизнула губы:

— Я бы чего-нибудь выпила. На дороге пылища, в горле пересохло. Прикажи твоим слугам…

— Здесь никого нет, — сказал он. — Извини, я накрыл стол не тут. Сейчас чего-нибудь принесу.

Едва он скрылся, Анастасия обменялась с Капитаном быстрым взглядом. И ощутила легкое разочарование — в большой светлой комнате не было ничего диковинного. Стены разрисованы бело-голубым узором и словно бы покрыты лаком. Причудливый светильник под потолком, стол и кресла. И все.

— Когда окажетесь в спальне, начнем, — быстрым шепотом сказал Капитан.

Тор вернулся, катя перед собой тележку из сверкающих трубок со стеклянной столешницей, заставленную графинами и какими-то яствами. У Анастасии и в самом деле пересохло в горле, и она с удовольствием выпила какой-то странной, но вкусной воды, шипевшей пузырьками. Поверх стакана бросила лукавый взгляд на Тора.

— Твой замок не кажется мне удивительным, — сказала Анастасия. — Я ожидала увидеть что-то такое… такое… А здесь все вполне обычное.

— Это только прихожая, — Тор не сводил с нее глаз. — Показать тебе дом?

— Охотно, — поднялась она из кресла.

— Твой оруженосец будет сидеть смирнехонько?

— Мы дикари, дорогой Тор, — сказала Анастасия. — Но наши слуги воспитаны хорошо. — Она обернулась к Капитану и приказала невыносимо надменным тоном: — Сколько бы я ни отсутствовала, сиди здесь и не трогайся с места.

— Да, светлая княжна.

— Это все для тебя, — Тор указал на столик.

Шторы в спальне были задернуты наглухо, и помещение освещал ажурный сиреневый фонарь. Анастасия прошла мимо широкой низкой постели, даже на вид ужасно мягкой и уютной, мимо стеклянного столика, накрытого гораздо богаче, чем тот, что оставили Капитану. Остановилась перед высоким зеркалом, досадливо оглядела свое запылившееся лицо и спутавшиеся волосы. Тор протянул почти невесомый прозрачный гребень, и она принялась расчесывать волосы. Закончив, встряхнула ими, обернулась к Тору:

— Если бы еще и умыться…

— Вон там — ванная, — Тор указал на дверь, почти сливавшуюся со светло-голубой стеной. — Такой ты еще не видела. Пойдем, я тебе объясню, как что включать, — он подошел, взял ее за локти и глянул с такой самодовольно-хозяйской улыбкой, что Анастасия потеряла всякую охоту к игре. Посмотрела ему в глаза:

— А правда, что в той белой башенке на холме — радар?

— Что-о?! — Тор взял ее за подбородок. В его улыбке изумление мешалось с растерянностью. — Откуда ты знаешь, что такое радар?

— Я понятия не имею, что это такое, — безмятежно сказала Анастасия. — Просто…

Дверь распахнулась, Капитан кошкой скользнул внутрь, аккуратно прикрыл за собой дверь, приятно улыбнулся Тору, как ни в чем не бывало, словно так и надо себя вести. Блеснули зубы из-под выгоревших усов:

— Аллах акбар, начальник…

Он был уже без плаща. В своей зелено-пятнистой одежде, с гранатами, ножом и свернутой веревкой у пояса, с автоматом на плече, он являл собой настолько несовместимое с роскошной спальней зрелище, что Анастасия ничуть не удивилась выражению лица Тора. И звонко, весело рассмеялась.

Оцепенение хозяина длилось миг. Тор напрямик, прямо по постели бросился к вычурному шкафчику, бежевому с золотом. Автомат Капитана брызнул коротким грохотом ему наперерез, и дверцы шкафчика треснули, полетели щепки. Тор мгновенно отскочил к стене, прижался к ней спиной, пригнулся. Несомненно, он знал, что такое автомат. Его лицо стоило бы запечатлеть на холсте — сложная смесь ярости, страха и недоумения.

— Ляг на пол, — ласково, будто непослушному малому ребенку, сказал ему Капитан и улыбнулся совсем неласково. — На животик ляг. А рученьки блудливые за спиной сложи. Ну?

В мертвой тишине Тор выполнил приказ. Анастасия связала его добросовестно, присела на постель. Капитан перевернул Тора на спину, подтащил к стене и усадил. Сам сел рядом с Анастасией, зажав автомат меж колен. Достал сигарету.

— Предпоследняя, — сказал он грустно. — А там — хоть повторяй подвиг Колумба ради табачку… Как самочувствие, курбаши?

— Что все это значит? — спросил Тор сквозь стиснутые зубы. — Что это вообще такое?

— Да я сам удивляюсь, — сказал Капитан. — Ну, офицер. Ну, из прошлого. Бывает раз в жизни. Думаешь, я понимаю, что и как?

— А эта? — Тор метнул в Анастасию бешеный взгляд. — Господи, ну, стерва, надо же…

— Одну минуту, — сказал Капитан. — Хоть ты и пленный, сучий потрох, но если еще раз оскорбишь мою любимую женщину… Извинений не слышу!

— Извините, — сказал Тор с величайшим усилием.

— Молодец. Цивилизуешься на глазах. Надеюсь, ты уже понял, что с эротическими планами покончено? А посему отвечай, как на духу: может сюда кто-нибудь заявиться непрошенно? Между прочим, для тебя это вопрос принципиальный: если нас тут обложат, я тебя первого…

— Сюда никто не придет, если я не вызову, — хмуро сказал Тор. — Я предупредил, что…

— Что принимаешь плату за спасение жизни?

— Послушайте? — Тор по привычке хотел гордо выпрямиться, но в его положении это оказалось невозможным. — В конце концов я ее действительно спас бы. И сделал человеком.

— А сейчас она кто, по-твоему?

— Музейный экспонат.

— Ну и дурак же ты, курбаши, — сказал Капитан. — Ладно, давай оставим Настю в покое, ей и так досталось… Поговорим лучше о высоких материях.

— Интересно, почему вы так уверены, что я буду с вами разговаривать? — оскорбительная вежливость осталась единственным оружием. Тора.

— А почему ты так уверен, что я с тобой буду церемониться?

Несколько мгновений длился немой поединок взглядов. Анастасия устало откинулась на подушки. Вмешиваться она не собиралась — понимала, что от этого не будет никакой пользы.

— Я не с самой веселой войны сюда угодил, — сказал Капитан тоном, от которого даже Анастасии стало неуютно. Притоптал подошвой окурок на полу. — И все, что мне о тебе известно, позволяет заключить, что сволочь ты изрядная. А со сволочами у меня особый счет. И за людей я их не считаю. Так что отвечай на вопросы и не пыжься. Ясно?

— Ясно, — сказал Тор. — Но позвольте тогда и мне задать несколько вопросов. Вы в самом деле из прошлого?

— В самом деле. У вас тут полно самых дурацких чудес. Однажды одно из них не так сработало.

— А она?

— А она — княжна Анастасия. Хороший человек, между прочим. Доволен? Тогда продолжим наш КВН. Значит, орбитальных станций ровно десять? Не надо лишний раз изумляться. Отвечай на вопрос. Десять?

— Десять. Общая численность населения около сорока тысяч человек.

— Так и крутитесь пятьсот лет вокруг шарика?

— Так и крутимся, — сказал Тор. — Собственно, это даже не станции, это целые города…

— Неважно. И не надоело вертеться на орбите?

— Надоело, — сказал Тор. — Потому и решили переселиться наконец на Землю.

— Теперь поговорим о ракетах. Это ведь ракетные шахты неподалеку отсюда? Что-то, я смотрю, вы недалеко продвинулись за пятьсот лет. Впрочем, это и понятно — куда и ради чего? Живете себе в своих банках… Значит, ракеты. С какой-нибудь серьезной начинкой, а? Прекрасно. Отсюда вопрос: воевать с кем-нибудь собрались? Имеется Луна, которая либо упадет на Землю, либо пройдет в опасной близости. Есть стартовая площадка ракет с серьезной начинкой. Как это меж собой увязывается? Не вытекает ли отсюда, что именно эти ракеты должны, грохнув по Луне, перевести ее на безопасную орбиту?

На этот раз молчание длилось дольше. Наконец Тор с трудом выдавил:

— Не могу не признать, что голова у тебя работает…

— Да что там, — сказал Капитан. — В мое время о таких вещах писали в популярных журналах для юношества. Теперь переходим к главному: почему ты уверял, что падение Луны неизбежно, имея под рукой все средства для того, чтобы это падение предотвратить? — он рванулся с постели, Тор от неожиданности шарахнулся, треснулся затылком об стену. — Отвечать быстро! Почему!?

— Потому что такого эксперимента никак нельзя было упускать, — сказал Тор быстро. — Еще миллион лет может такого не случиться. Падение Луны на Землю или ее опасный проход у самой планеты, возможность наблюдать это своими глазами — да за это можно отдать душу черту! А станции можно увести на безопасную орбиту. И мы решили…

— То есть ты хочешь сказать, что тебе поручили отбросить Луну, а ты решил этого не делать? Ну и сволочь же ты…

— Бранные слова — это категория, для данного случая бессмысленная, — сказал Тор. — Речь идет о таком количестве бесценной информации, которое оправдывает все издержки.

— Люди тоже в издержках числятся?

— Господи, как вы не понимаете… — сказал Тор. Анастасия видела, что он не — сердился — совершенно искренне пытался объяснить собеседнику некую высшую истину. — Какие люди? Эти болваны, что поклоняются пяти звездам? Те идиоты, что копают бесконечный канал? Другие дикари? Да все они, вместе взятые, не стоят Эксперимента! Не смотрите на меня так. Здесь, на станции, есть люди, которые мои убеждения разделяют полностью. Есть такие люди и там, — он задрал голову к потолку. — К тому же часть этих дикарей уцелеет. Луна, по расчетам, должна упасть в Индийский океан, в глубине континентов могут сохраниться отдельные племена, хотя им какое-то время будет неуютно… А мы получим бесценную информацию. Правда, придется отложить переселение на Землю на какое-то время, пока все стабилизируется…

— А голову тебе не оторвут потом?

— В любом случае наука получит бесценную информацию. Одно изучение гравитационных полей при взаимодействии…

— Хватит! — Капитан присел над ним на корточки. — Не вижу смысла продолжать диспут. Займемся делом. Сейчас мы с тобой пойдем на капе, соберем дежурную смену и сыграем старт. Усек?

— Вы с ума сошли? Вы хоть представляете, какое это сложное дело?

— Старина, женщине ты бы запудрил мозги, — сказал Капитан с улыбкой. — А вот мне — черта с два. Падение Луны ожидается через считанные недели, ты сам говорил. Ракеты были размещены здесь исключительно для удара по ней. Значит, все давно рассчитано-просчитано на шесть ходов вперед, и пакет соответствующих программ давно в компьютерах. Не столь уж сложные манипуляции потребуются — всего лишь сыграть старт в неурочное время. Небольшая коррекция, и… Я предпочитаю думать о людях хорошо. Вряд ли у тебя, фанатика, здесь столько единомышленников, чтобы захватить контроль буквально над всем. Я правильно излагаю?

Тор молчал — кажется, силился порвать веревки. Мускулы напряглись, лоб покрылся испариной.

— Все правильно, — удовлетворенно сказал Капитан. — Если я и ошибаюсь, то в мелких деталях — вон как тебя корежит… А потому мы с тобой сейчас пойдем в бункер и поговорим с народом.

— Никогда, — сказал Тор хрипло.

— Прямо сейчас. У меня нет времени взывать к твоей сознательности и читать тебе мораль. Поэтому расклад простой. Или ты все сделаешь, как миленький, или… — он шепнул что-то Тору на ухо.

Анастасия видела, как страшно побледнел Тор, но ей ничуть не было его жаль.

— Да вы… вы… — прошептал Тор бледными губами.

— На темы морали мы поговорим потом, — сказал Капитан. — А сейчас встанем-ка на ножки… — он поднял Тора. — И пойдем делать фейерверк.

— Должен вас предупредить, — сказал Тор. — Не все со мной, вы правы. Слюнявый гуманизм наличествует… Но там есть люди, которые во всем со мной согласны. И они вооружены. Предугадать ход событий невозможно…

— А мы попробуем. Что у тебя там? — Капитан распахнул исковерканную дверцу, заглянул в шкафчик. — Довольно паршивый люгер. Я-то думал, бластер какой-нибудь… Оно и понятно: к чему вам совершенствовать оружие? Постой пока у стеночки, как двоечник в углу.

Он взял Анастасию за руку и вывел в прихожую. Заглянул в глаза:

— Все поняла?

— Самое главное, — сказала Анастасия. — Я с тобой пойду.

— Не смеши меня, Настенька, милая, вспомни одно — я в тебе не сомневаюсь, но для такого боя у тебя нет опыта. Абсолютно. Только помешаешь. Надо мне одному. Ну? Ты же рыцарь, ты же все понимаешь, так что не будем спорить, ладно?

В ней взвихрилось негодование, она собралась было сердиться и спорить. Но посмотрела Капитану в глаза и опустила голову.

Он был прав.

— Хорошо, — сказала она тихо.

— Умница, забери вот пистолет на всякий случай, пригодится. И если что, уходи в Китеж. У них не будет времени переиграть что-то с защитой, ты со своей пищалкой пройдешь. А лучше всего уходи сразу.

— Нет, — сказала Анастасия, глядя ему в глаза.

— Ну… Эх, времени нет, этот сукин кот расслабиться не должен… — Капитан притянул ее к себе, поцеловал, заглянул в глаза. — Между прочим, меня зовут Алексей.

Анастасия стояла у дома, смотрела, как уходят к низкому серому куполу две фигурки. Та, что впереди, — со связанными руками. Вот раскрылась выпуклая изогнутая дверь, вот они исчезли внутри, и дверь захлопнулась за ними. Минуты ползли медленно, как облака в безветренный день.

Анастасия уже разуверилась полностью в существовании богов, но сейчас молилась — земле и ветру, огню и воде, молилась истово, чтобы все удалось, чтобы остался жив ее любимый, чтобы мир был спасен. То ли слухом, то ли сердцем она почуяла в тягостной тишине короткую автоматную очередь. И еще одну. И какие-то хлесткие хлопки. Потом все стихло, вновь ползли нескончаемые минуты и всхрапывали за спиной кони, ползли в небе белые облака.

И наконец в спокойном воздухе, насыщенном ароматом неизвестных Анастасии цветов, загремел, уносясь к горизонту, железный, нечеловеческий голос:

— Стартовая готовность! Всем покинуть зону! Отсчет! Восемнадцать, семнадцать, шестнадцать…

Победа это или конец всех надежд, Анастасия не знала. Не сводя глаз с купола, она завороженно слушала железный голос, называвший все меньшие и меньшие числа и завершивший отсчет непонятным криком:

— Зеро!

И — загремело. Грохот раздался где-то внизу, в недрах земли, словно рвались из неволи к солнцу и свету неведомые исполины. Грохот накатывался тяжелыми упругими волнами, наплывал, заливая все вокруг, и вот уже весь мир стал грохотом, громом, и это было настолько страшно, что Анастасия даже не могла испугаться. Она застыла, как вкопанная, в лицо дунул порыв горячего ветра, и там, далеко впереди, в грохоте, в пульсирующем гуле, в растущем облаке тяжелого густого дыма поднялись над землей черные высокие башни. Они взлетали все выше и выше, оставляя за собой широкие, белые, пушистые полосы — словно диковинный лес деревьев-великанов вдруг умчался в небеса, волоча за собой свои хрупкие корни.

Слезы катились по щекам Анастасии. А башни взмывали все выше и выше, белые полосы становились бесконечно длинными, будто кто-то великанскими стежками сшивал небо и землю, соединяя их в одно целое. Вот уже совсем не видно башен, не разглядеть, вот и грохот стих, белые полосы все тоньше и тоньше, и Анастасия поняла, что это — победа, что мир остался тем же, но никогда уже не будет прежним.

В тишине, показавшейся сначала похожей на гром, Анастасия услышала, как за ее спиной бьются и храпят кони. Не обернулась к ним. Вся обратилась в слух. Кажется, в куполе вновь стреляли. Да, похоже.

Она ничего еще не знала точно, но верила, что они победили. А потому не столь уж бесполезным было ее стремление вмешаться в бой. Потому что бой не кончается и после победы.

С непросохшими на щеках слезами, с мечом в руке, с яростной надеждой в сердце она решительно шла к куполу.

Анастасия…

Июнь 1989 г.