Религиозно-философские основы истории

Глава XLVIII Тайные общества как орудие религиозной борьбы

Труднейшей борьбой, которую приходилось выдерживать христианству, была борьба против него со стороны тайных эзотерических учений, поддерживаемых тайными обществами. На первый взгляд может показаться странным, каким образом борьба идейная может быть ведена замкнутыми внутри себя тайными обществами? Борьба идей требует света, гласности, в ней побеждает истина, стало быть, нужно открыто ее выставлять. Но замыкание в тайные общества иногда совершенно неизбежно, если гласное существование данного учения не допускается и подавляется преследованиями. Самому христианству приходилось существовать в виде обществ тайных. Однако это обстоятельство, то есть недостаток свободы, не исчерпывает причин, по которым возникали и поныне существуют тайные общества эзотерических учений. Для христиан, в их прошлом, а также и в настоящем, переход на положение тайных обществ был прискорбной необходимостью и продолжался лишь до тех пор, пока им не позволяли существовать, жить и учить явно. Совершенно иное положение эзотерических учений.

В них тайна составляет внутренний принцип, соблюдаемый помимо всяких внешних условий.

В этом различии христианства от эзотеризма проявляется различие взгляда на божество. При веровании в Единого Личного Бога, Творца и Промыслителя всего, человеческая этика есть отражение божественных свойств, она является абсолютною и одинаковою для всех людей, каких бы то ни было знаний и способностей. Вследствие этого естественным представляется, чтобы они жили вместе, в одном обществе, при одних и тех же принципах взаимоотношений, получали и одинаковое учение о вере и о Боге, о назначении и судьбах человечества. Совершенно иной наклон всем взаимоотношениям дает воззрение, упраздняющее Личного Бога Создателя. В этом случае этика исчезает как начало абсолютное, за отсутствием общего источника, из которого она могла бы истекать. Равенство между людьми исчезает, ибо их природные различия уже не уравновешиваются перед одной бесконечно высокой Силой, одинаково превышающей величайших и малейших людей. Когда нет такого Бога, которому все подчиняются, то вполне логично является господство высшего над низшим, господство того, кто успешнее развил свои силы. Вообще, там, где нет Бога, высшим достоинством является сила. Она, а не этика, является ulfima ratio всего. Подобно тому как святость составляет высшее достоинство при абсолютном значении этики, так сила становится высшим достоинством при отсутствии Высочайшего Существа, устанавливающего этический закон.

Таким образом, является неодинаковость людей и преобладание силы над слабостью. Эти предпосылки объясняют и тайну учения эзотеризма и организацию его обществ, проникнутых тайной не только в отношении внешнего мира, но и в отношении собственных членов. Общее правило в них — деление на разряды, низшие и высшие, причем учение всякого высшего разряда составляет тайну для низшего, а руководство всем обществом принадлежит высшим разрядам. Деление на разряды отчасти обусловлено тем, что членов низшего нужно подготовить к познанию более высокой степени истины и к способности более крупного действия, отчасти же это даже не составляет подготовки, а просто выяснение степени природных способностей члена, из которых многие по природе своей неспособны подняться выше, как бы их ни подготовлять. При такой системе подготовки огромную роль получает гипнотизация обучаемых постоянным однородным влиянием со стороны высших членов. Истина не только открывается человеку, как заколачивается в него. При неспособности низших их даже и прямо обманывают, выдавая за истину то, что высшие члены считают заблуждением. Мы увидим далее примеры этого. При переводах из низшего разряда в высший неизбежно принимаются во внимание не только способность к познанию истины, но и способность властвовать, иметь на других влияние, то есть сила воли и те особые способности, которыми магнетизер держит в своих руках сомнамбул.

Наибольшей отчетливости сознание различия между людьми различных природ достигает в религиях дуалистических, которые в сущности должно рассматривать как разновидность пантеизма. (Религиозный дуализм говорит о двух богах или божественных началах, но Единого Высочайшего Бога не знает. Дуализм древнего парсизма говорит о двух когда-то появившихся высших существах: Ормузде и Аримане. Но они тесно смешаны с силами природы. Позднейший парсизм, вероятно под влиянием монотеистических религий, признал, что оба духа подчинены высшему началу Церуан Акаран. Однако «Церуан» значит просто «время», а «акаран» — бесконечное. Смысл учения, стало быть, состоит в том, что в течение бесконечного времени явились два духа, развившиеся, очевидно, из чего-то стихийного, ставшего сознательным, когда разложилось на составные части «добра» и «зла».) При этом воззрении люди даже и созданы не одним и тем же божеством или, по крайней мере, не из одного материала.

Так, мы видели, что по гностическим учениям есть между людьми «физики», «психики», «пневматики», законы существования и конечные судьбы которых различны, вследствие чего неодинаковы и нравственные правила для них. Если они живут в одном обществе, то образуют существенно различные слои его. И тайное учение, им открываемое — неодинаково. Только «посвященным» сообщается оно, а среди посвященных люди присоединяются к тому или иному откровению тайны в зависимости от того, какой обнаружится их природа при подготовительной дисциплине.

Однако эта дисциплина может развить способности «пневматиков», но создать пневматика из «физика» никаким образом не может, так что природное различие людей не исчезает. Индусы, а вслед за ними оккультисты возводят эзотеризм в принцип совершенно на такой же почве, сообразно своему представлению о развитии и судьбах мира. У них нет природного различия душ, но есть громадное и непереходимое в данный момент различие в фазисе развития души. По этому учению мир представляет последовательную смену человеческих рас, каждая из которых в конце концов погибает от мировых катастроф. При этом сохранившиеся остатки прежней расы имеют относительно высокую степень развития в сравнении с вновь появляющейся расой дикарей. Остатки прежней расы рассматриваются даже как такие души, которые уже множество раз перевоплощались и заглянули в величайшие тайны вселенной. Эти «великие души» и «адепты», посвященные, являются учителями и направителями новых, гораздо более низших людей, но не могут им передать всей своей премудрости, так как низшие люди не в состоянии ее понять. Тем более великие души и адепты не могут передать низшим своей способности владеть тайными силами природы. Таким образом, «великие посвященные» остаются замкнуты в особое тайное сообщество. Для достижения их учения нужно несколько степеней, классов, в которых проходится известная подготовка. Соответственно с этим общество верующих распадается на высшие и низшие разряды, причем учение всякого высшего разряда остается тайной для низших.

С самого первого момента своего существования христианство было затопляемо целым океаном этих пантеистических и дуалистических учений, с их эзотеризмом, с их разрядами посвященных. Тут толпились терапевты, гностики, каббалисты, затем пошли манихеи и разные производные секты — павликиане, богомилы, катары и т. д. Эти учения пытались с самого начала просочиться и в христианство, искажая и Личность Спасителя и Его религиозное дело. Церковь лишь самой напряженной борьбой отбилась от всех этих лжеучений, но они не исчезли и не прекратили своих попыток пробраться в Церковь или разложить ее. Это тянется через всю историю христианства до сей поры, причем все эти лжеучения разнообразно трансформируются, но действуют по той же системе тайных обществ с различными степенями эзотерических посвященных. Папюс совершенно верно, в общем, определяет общий исторический фон борьбы.

«Борьба между братствами посвящения и католичеством, — говорит он, — происходит с самого начала его основания». «С одной стороны, мы имеем католическую церковь (то есть вообще Церковь христианскую), с другой — возмущение всех обществ посвящения (эзотерических), всех иудейских братств (это тоже для воскресения христианства?), всех изотерических центров» (Эзотерические беседы. «Изида», 1913. № 8).

Это совершенно справедливо. Так именно и шла, и продолжается борьба против христианства. Эта борьба против действительного Божественного Откровения и им указанных целей жизни созидает противоположение Царства человеческого измышления и хотения Царству Божиему. Под прикрытием «тайны» учения в разных степенях посвящения в этой борьбе подрывается сначала авторитет Церкви, затем в ряды нарастающих отрицаний дело доводится до формулы нынешнего масонства — о жизни, верованиях и строе чисто «гуманитарных», построенных исключительно на человеческой мысли, с отбросом всякого Божественного Откровения. Причем в крайних проявлениях «тайного учения» несколько раз показывался и сатанизм, идея Царства уже не человеческого, а сатаны, сознанного, как сила, превышающая человеческую.

Религиозно-философские общества, построенные на основах эзотерического учения, весьма часто имеют цели также социально-политические. Как составленные из высших людей, они задаются целями руководить обществом «непосвященных», «профанов», властвовать над ними, устраивать их жизнь по своим понятиям. Этот характер имели древние жреческие коллегии. В античном мире такую политику властвовать над греческими городами в Италии сделали пифагорейцы. Пифагорейский союз, которого эзотерическое учение глубоко различалось от обычной политеистической религии греков, практиковал в отношении своих членов также любую дисциплину, их вырабатывавшую, как говорят, гораздо выше в сравнении с членами обычного, непосвященного населения. Привлекая к себе наиболее выдающихся и влиятельных людей итальянской Греции, Союз через них стал приобретать постепенно огромное влияние на общественные дела. Крепко связанные между собой, всегда поддерживая друг друга, состоя из людей с выработанным характером, пифагорейцы наконец захватили власть почти во всех городах и правили ими с глубокой убежденностью в своей высоте, с уверенностью, что «непосвященные» могут благоденствовать только под их руководством. Союз был близок к тому, чтобы сделаться единственной правящей силой Великой Греции, когда деспотизм пифагорейцев наконец возмутил свободолюбивых греков. Против Союза вспыхнуло восстание в Кротоне и других городах. Дом пифагорейцев в Кротоне был разрушен, а сами они были почти все перебиты по всем городам. Немногие, в том числе и сам Пифагор, успели бежать, им пришлось укрыться в такое тайное существование, что даже и учение их до нас почти не дошло.

В Средние века в ордене тамплиеров обнаружились сходные тенденции к захвату власти над непосвященными христианскими обществами, хотя эта попытка осталась плохо расследованной.

В современном же масонстве она достигла значительной степени осуществления.

Вообще, тайные общества с эзотерическим учением чрезвычайно склонны к таким захватам. Далеко не всегда они держатся в тайне только из боязни преследований, а сохраняют свою изолированность даже и тогда, когда ничто не мешает им существовать открыто. Тайное существование, то есть сохранение тайны своих планов и действий, имеет большие выгоды. Свободно входя во все закоулки общества и государства, занимая в нем всевозможные места, вплоть до наиболее влиятельных, и в то же время не допуская в свою среду «чужих», непосвященных, тайные общества получают возможность легкого захвата «чужого» общества и государства. В некоторых тайных обществах уже исторически обнаружена при этом тенденция подготовлять свою власть над непосвященными, «чужими», посредством деморализации последних. Это достигается чисто изменническим способом, посредством разложения в завоевываемых всех основ, на которых держится их сила. «Валленродизм», внушенный Мицкевичу патриотическим отчаянием, составляет систему, давным-давно предвосхищенную тайными обществами.

Вообще, идея эзотеризма чрезвычайно опасна и, так сказать, коварна. При изолированном существовании тайных обществ, их внутренней сплоченности, их привычной преданности своему делу, при их презрении к внешнему слою непосвященных как чему-то низшему общие основы этики в тайных обществах исчезают, и у них является двойная нравственность: одна для внутреннего обихода, другая для «внешних». В присутствии верований дуалистических в тайных обществах развивается обыкновенно и чрезвычайный разврат, в котором их упрекают все наблюдатели с древнейших времен (катары, манихеи, тамплиеры, не говоря уже о крайних «люциферианах»). Но помимо этого, в тайных обществах сознание и практика долга упрочивается только в отношении своих членов, в отношении же окружающего общества развивается бесцеремонная эксплуатация, обман получает полные права гражданства, и ложь иногда становится принципом. Нередко в высших степенях посвящения выдрессированным посвященным навязывают такие «истины», которые прямо противоположны тому, что говорили в низших степенях, для того чтобы сразу не оттолкнуть неофитов. Старинное манихейское правило гласило: «Давай клятвы, делайся клятвопреступником, лишь бы только не выдал секрета» («Juna, parjura, jecreta prodere nali»). «Тайна» общества, его учения, его действий становится культом, единственной святыней. В отношении внешних «чужих» не существует ни чести, ни совести.

«Альбигойское учение, — говорит проф. Осокин, — для массы так называемых верных допускало коварство и обман в вопросах веры и далеко не предписывало страдания за религиозные убеждения. То сливаясь с католиками, то снова выделяясь, катары не давали выследить себя католическому духовенству. Часто оказывалось, что умиравший катар был заклятым врагом той веры, ярмо которой он осмеливался сбросить только на пороге могилы»^[407].

Этот коварный способ действий, с двойной нравственностью, с обманом, возведенный в систему, характеризует также историю еврейства новозаветной эпохи, и многие подозревали, что именно иудеи были наставниками еретических тайных обществ. Вообще нынешние антисемиты, действительно много сделавшие по раскрытию тайн масонства и еврейства, готовы приписывать евреям создание всех тайных обществ и учений, разлагавших христианский мир.

«С иудея Симона Волхва, иудея Манеса, иудея Альсауда Сабаи (не считая каббалистов Абдаллы сына Маймона и Гасана сына Сабы) и до каббалистов Ашмеля и Камбера — отцом современного масонства, — говорит г. Луи Дасте, — какая-то постоянно действующая воля пропитывала не еврейские нации тайными иудействующими обществами, являющимися более или менее бессознательными изменниками своего отечества и своей веры. В пользу же кого это делалось, если не в пользу иудея. Каббалиста, стремившегося хитростию и изменой достигнуть всемирного завоевания?»^[408]

В такой постановке вопроса нельзя не признать преувеличения, эзотерические учения и тайные общества существовали и действовали испокон веков, когда еще евреи пребывали в Палестине, а христианства не существовало. Самая Каббала возникла как тайное для еврейской среды учение и, несомненно, была создана под вавилонскими влияниями. Наконец, и такие факты, как иудейское происхождение Манеса, ничуть не доказаны исторически. Но, отбрасывая всякие преувеличения, нельзя не признать, что присутствие еврейских элементов заметно во многих тайных учениях. Немыслимо отвергать участия древнеегипетских учений, так же как вавилоно-персидских, в образовании гнозиса, но в нем действовали также и евреи, хотя в это же время другие еврейские элементы обрабатывали основы и христианского учения. В магометанском мистицизме также действовали и евреи, но действовали и персы. В дальнейшей истории христианства евреи и явно, и тайно боролись против него. Исторически несомненно их влияние на многие ереси и, во всяком случае, дружественные и союзные связи со всеми движениями, подрывавшими Церковь. Наконец, в настоящее время нельзя уже сомневаться в связи евреев с франк-масонством, подрывающим христианство. Но самое главное тайное еврейское общество, стоящее против христианства, составляет то «великое неизвестное», которое руководит действиями еврейства как целого.

Если тайные общества, борящиеся против христианства на почве старых языческих воззрений, создают для христианства жестоких врагов, то эти учения и общества по крайней мере не работают против тех национальностей, которые числятся или остаются христианскими. Но еврейство опасно — оно имеет своим идеалом Царство Израиля, которое не есть обыкновенное государство, живущее независимо от других народов и предоставляющее им такое же независимое существование. Царство Израиля, по идее, господствует надо всеми прочими народами, это есть всемирное владычество еврейского племени. Человек всякого племени может стать оккультистом, гностиком, наконец, люциферианином, и, усвоив веру того общества, к которому присоединяется, он становится полноправным его гражданином. Но при господстве Израиля все прочие племена могут только покоряться ему, сделаться же евреями не могут и даже при принятии обрезания становятся только низшими членами государства израильского. В Царстве Израиля созидается противоположение еврейского племени всем остальным, всему человечеству.

Если двойная нравственность и двойное право развивается даже в тайных обществах эзотерического учения, то что же сказать об обществе и государстве, в котором непереходимо разграничиваются два разряда существ: одни «люди в истинном смысле слова», именно евреи по племени, другие — все прочие люди, имеющие лишь некоторое подобие человека? А мы видели, что такое разграничение между евреями и неевреями делается столь крупными еврейскими мыслителями, как Филон и Иуда Галеви. В талмудических же трактатах немало мест, где та же идея выражается несравненно более грубо, с отрицанием человеческого достоинства народов нееврейского племени.

Конечно, еврейство вообще, а в частности и талмудическое учение, представляет очень сложный мир воззрений и направлений. Они не одинаково относятся даже и к христианству. Известный лжемессия Саббатай Цеви порицал своих единоплеменников за несправедливое убийство Христа и даже думал объявить Иисуса Христа в числе пророков. По христианскому учению, будет время, когда «весь Израиль спасется», конечно, «истинный Израиль». Таким образом, нельзя огульно говорить о всех евреях. Но та часть их, которая сохраняет верования и надежды, приведшие к убийству Богочеловека, и подготовляет племенное царство евреев с подчинением им всех остальных народов, конечно, способна порождать тайные общества и учения, наиболее опасные и угрожающие. Должно сказать, однако, что из всех тайн для посторонних исследователей наиболее закрыта именно эта тайна, проскальзывающая наружу лишь в самых общих проблесках. Между тем, конечно, общество, преследующее такую цель, не может не эксплуатировать в свою пользу деятельность всех других тайных обществ, подрывающих христианскую Церковь и государственность. В этом отношении умозаключения Копена Албанселли, хотя и не опираются на точные фактические данные, представляют степень вероятности, доходящей до несомненности.

Глава XLIX Измаилиты и «ассасины»

Один из примечательнейших образчиков тайных обществ с эзотерическим учением представляют магометанские измаилиты с увенчивающим их знаменитым орденом «ассасинов» (гашишим), как их называли европейцы за их обычную практику устранять врагов убийством. Измаилитские секты и отдельные общества, в которые они смыкались, образовались на почве шиитства. Замечательнейшую особенность некоторых составляет сознательное намерение разрушить ислам, пользуясь для этого силами самих магометан, ими одурачиваемых.

Мы уже видели в отделе VI (Ислам), что первоначальное магометанство, созданное арабским гением, было по своей положительности и земному характеру чуждо мистическому духу Персии и Сирии, переполненных смесью древнеперсидских, вавилонских, гностических и каббалистических сект и настроений. Эти мистические настроения надавили на ислам очень скоро. Первые халифы — Абу Бекр, Омар, Осман — с необычайной быстротой распространили завоевания на огромные пространства, обращая в новую веру множество христиан, евреев, персов, сириан, как вдруг явилась мысль, что они не законные наследники Магомета, узурпаторы, законный же наследник есть муж дочери Магометовой Фатимы — Али, в которого будто бы переселилась душа Магомета, или дух Божий, живший в Магомете. Эта теория была выдвинута, как уже сказано, обращенным в магометанство евреем Абдаллой ибн Сабба. Пропаганда имела успех, и Али стал халифом. Но он также был убит через пять лет. Это не остановило проповеди Абдаллы, который утверждал, что Али жив, что гром — это его голос, молния — его меч и что он впоследствии снова придет, чтобы наполнить землю правосудием. «Таким образом, — говорит проф. Гутсм, — иудейское учение об Мессии применяется в данном случае к Али. Это учение о скрытом имаме впервые появляется в исламе как будто для того, чтобы дать возможность обманщикам и искателям приключений играть роль посредников»^[409], посредников то есть между «скрытым имамом» и верующими, его ожидающими. Эти посредники, как увидим сейчас, разыгрывали очень важную роль.

По толкованию шиитских сектантов, существовавших рядом с правоверными магометанами, истинную власть составляет имам, который есть вочеловечившийся дух Божий, бывший и в Магомете. Таковые имамы, после Али, признавались до седьмого его преемника, Измаила, и считались сектантами своими вождями. Они, по убеждению сектантов, были истинными наследниками Магомета, понимая, однако, наследственность в виде переселения духа Магомета, то есть обитавшего в нем духа Божия. Но на сыновьях пятого имама, Джаффара, у сектантов произошло разногласие. У Джаффара было два сына, из которых старший, Измаил, должен бы наследовать имамат, но был лишен этого своим отцом за пьянство, а потом умер, и имамом был назначен его брат. Однако еще при жизни Измаила часть сектантов утверждала, что отец не мог распоряжаться духом Божиим и что Измаил есть истинный имам. Одним из сторонников его был некто Абдаллах ибн Маймун. Когда Измаил умер, его почитатели, вероятно, рассеялись бы, если бы Абдаллах ибн Маймун не сочинил особой теории, окончательно разработавшей идею о «скрытом имаме».

Этот Абдаллах ибн Маймун был родом какой-то перс из Мидии, или же, может быть, еврей, как говорят некоторые. В душе он не был магометанином, хотя официально им числился в качестве шиита. Уже отец его Маймун был преследуем магометанами за еретичество, не только как шиит, но «зендик». Так назывались последователи новозороастровой веры и вообще «вольнодумцы». По профессии Маймун был глазной врач и занимался какими-то оккультными учениями. Подвергшись преследованиям, он укрылся в Иерусалим, где занимался преподаванием каких-то тайных знаний, выдавая себя за магометанина шиита. Сына своего он воспитал в непримиримой ненависти ко всему арабскому. Сам Абдаллах ибн Маймун, прозванный «каддар», то есть окулист, был последователем гностика Бардесана и мистических учений парсизма с примесью греческой философии. Насколько можно говорить об искренности его убеждений, он свою теорию, основанную на смеси разнородных учений и символического толкования Библии и Корана, создал специально для уничтожения арабского владычества. Соответственно с этой целью он организовал и основанное им общество измаилигов. Профессор А. Мюллер замечает, что он выдумал «дьявольски искусное учение»^[410], а К. Казанский говорит, что «главные наследственные черты маймунидов — непреклонность воли, отсутствие совести, глубокое знание человеческой природы, умение ее эксплуатировать и безграничное честолюбие»^[411].

Эти качества проявились действительно как в учении, так и в практике измаилитства.

Вычитанная якобы в священных книгах теория Абдаллаха ибн Маймуна гласила, что история мира протекает в семи периодах, из которых каждый имеет своего пророка. Такими пророками были Адам, Ной, Авраам, Моисей, Иисус, Магомет. Теперь идет седьмой период, в который должен явиться седьмой пророк, и последний, то есть Махди. Махди — это то же самое, что Мессия. Посему привлекаемые к учению христиане могли под этим наименованием ждать второго пришествия Христа, евреи могли разуметь своего Мессию, персы — последнее явление Заратуштры. В обществе измаилитов Абдаллах учредил четыре степени посвящения, к которым потом прибавилось еще несколько высших. Каждый неофит ничего не знал о содержании учения следующих степеней, но обязан был повиновением и должен был распространять весть о близгрядущем Махди и вербовать ему последователей.

На первой степени неофит оставался правоверным магометанином, и соблюдение всей обрядности магометанства вообще было строгой обязанностью измаилита даже и тогда, когда он уже узнавал о вздорности и иллюзорности ее. Он должен был казаться в глазах магометанской массы строгим последователем ислама. «Последовательность изучения основ учения, — замечает А. Мюллер, — сильно напоминала правила, существующие в наших масонских ложах»^[412].

Истина каждой новой степени открывалась посвящаемому не раньше чем он вполне пропитывался тем, что внушалось предшествующей степенью. Полная же истина не открывалась для большинства никогда, ибо в пять высших степеней принимались люди лишь с самой сильной волей и выдающимися способностями, остальные же так и кончали век в низших степенях. Разумеется, кроме воли и способностей нужно было усвоить точки зрения учения. На низших степенях член ордена оставался правоверным мусульманином, и единственный добавочный пункт веры составляло ожидание Махди и вербование ему приверженцев. Этот ожидаемый Махди был Магомет, сын Измаила. Он действительно куда-то пропал, и Абдаллах объявил, что Магомет Махди перешел в скрытое состояние, назначив его своим наместником, так что правоверные должны пока во всем повиноваться ему, Абдаллаху, во имя Махди. Таким образом, Абдаллах ибн Маймун сделался неограниченным владыкой ордена, низшие степени которого наполнялись фанатическими мусульманами, не имевшими понятия об учении более высоких степеней. Орден скреплялся железной дисциплиной и широко развитым шпионством. Впоследствии, с организацией «гашишимов», к орудиям действия прибавилось и убийство. Владыки ордена жили с царской пышностью, как и члены высших степеней, а их опору составляли наивные фанатики низших степеней, которых они называли своими «ослами».

С переходом на более высокие степени в посвящаемых начинали возбуждать критические сомнения в магометанстве путем обсуждения недоуменных мест Корана и т. п., а также приучать к символическому пониманию текста, при помощи чего можно доказывать что угодно. Строгая тайна учения привела к тому, что оно осталось недостаточно известно истории. Известно, во всяком случае, что постепенно внушалось убеждение в относительности всех религиозных истин, а равно на каждой степени объяснялось, что учение предыдущей степени было только символично, и это доходило до такой степени, что на девятой степени символичным объявлялось даже самое пришествие Махди. Действительное же значение «пришествия Махди» состоит лишь в усвоении людьми полной истины и ее распространении между всеми. На промежуточных ступенях уже раньше объяснялось, что, в сущности, все религии одинаковы и в одинаковой степени содержат истину и ошибки, так как пророки были простые люди, часто ошибавшиеся.

«Можно допустить, — говорит А. Мюллер, — что некоторой смесью древнеперсидских, греко-философских и гностических представлений пользовались с целью постепенно вытравить все прежние религиозные убеждения неофита, так что в конце концов его доводили до абсолютного скептицизма или материализма, в нравственном же отношении превращали в эгоиста и циника»^[413].

Должно, однако, оговориться, что если таковы были стремления крупных руководителей измаилитства, то нельзя видеть в этом смысла самой философской доктрины. Для аналогии и уяснения можно вспомнить крайние отрицательные учения нашего времени, которыми легко злоупотреблять, но в которые можно и искренне верить, полагая, например, что, освободившись от всех религиозных представлений и даже от «условной» морали и решивши, что можно делать все, что угодно, люди будут жить гораздо более счастливо. Точно так же можно искренне верить в уподобление Богу, в то, что человек, по существу, есть действительный Бог и т. д. Такие, несомненно искренние, верования существовали и среди измаилитов, как показывает судьба одного из их гроссмейстеров — Гассана II. Точно так же некоторые «даи», прежде чем достичь высоких ступеней власти, десятки лет проводили в величайшей скудости и безвестности. Очевидно, для этого нужно было иметь кое-какие убеждения.

Члены высших степеней назывались «даи». Они были главными миссионерами и правителями, под руководством, конечно, глав ордена.

Общество измаилитов, основанное Абдаллахом ибн Маймуном Каддахом, находилось под главенством сначала его самого, потом сына его Ахмеда и затем — родственника его Саида ибн Хусейна^[414], который назвался впоследствии Обейдаллахом и сделался первым так называемым фатимидским калифом Египта, выдавши себя за сына Магомета Махди и себя провозгласивши в Звании Махди. Это было крупнейшим успехом в карьере маймунидов, или каддахов.

Это произошло таким образом. Когда начальником измаилитов стал сын Абдаллаха Ахмет, он послал одного даи в Персию формировать там свое общество. Даи обратил в измаилитство некоего погонщика Хемдана, прозванного Карматом (уродливый или безобразный), который обнаружил необычную энергию и действительно сформировал общество, прозванное его именем — «карматы» и сделавшееся скоро страшилищем Азии. Сам Хемдан впоследствии отказался от деятельности, ибо он искренно думал действовать в пользу скрытого имама Али, а затем убедился, что все совершается из-за интересов маймунидов-каддахов. Но самое общество продолжало существовать, и его даи вели всюду пропаганду. Они распространили измаилитство, между прочим, в Северной Африке, среди берберов, которые низвергли свою владетельную династию и отдали власть Саиду, в это время уже наследовавшему Ахмету в начальствовании измаилитами. Саид живо следил за этими событиями, лично отправился в Африку, и через несколько времени его власти подчинился и Египет. Тогда он объявил себя сыном будто бы Магомета Махди и потомком Али и Фатимы, с которыми не имел ничего общего. Став калифом Египта, он выдавал и себя самого за Махди. Это был человек страшной энергии и жестокости, и власть свою построил на жесточайшей дисциплине и беспрекословном повиновении ему, как облеченному божественным духом Махди. Он убивал самых верных приверженцев своих, если замечал в них проявление малейшей тени самостоятельности. «Лишенный всякого религиозного чувства, — говорит К. Казанский, — он создал и поддерживал в народе новый культ, предметом которого поставил свою собственную особу»^[415].

Основанная им династия Фатимидов (не имевшая в действительности никакого отношения к Фатиме) упрочилась и существовала от 909 до 1169 года, когда была уничтожена Саладином. Ее судьбы не входят в наш предмет, так как это было обыкновенное государство, в котором из измаилитских идей утвердилась только разве веротерпимость да иногда проявлялись чудачества вроде того, что полоумный калиф Хаким объявлял себя в 1017 году богом. Вообще же Фатимиды правили не хуже других магометанских династий. Как династия Махди, потомков Али и Фатимы, они считались главами измаилитского мира, но действительными владыками измаилитских сект Азии стали другие лица, вовсе не желавшие работать на пользу египетских калифов.

Эти измаилитские секты, в общем, страшно истощили магометанский мир. Сначала особенно свирепствовали карматы. Они образовали общества совершенно коммунистические, даже введя общность жен, отвергли всякие обряды и религиозные предписания ислама и объявили, что Аллах разрешает им грабить имущество и убивать всех неизмаилитских мусульман. Членами секты делались неимущие из низших классов, которые свирепствовали в Аравии, Сирии, Персии, всех грабя, захватывая жителей в неволю и т. д. По приказанию египетского калифа Обейдаллаха карматы решили уничтожить пилигримство в Мекку, напали на священный город, разграбили его и даже увезли оттуда знаменитый черный камень Каабы, который лишь через несколько лет возвратили магометанам за огромный выкуп. Впоследствии карматы перестали подчиняться Фатимидам, и их могущество постепенно стало уничтожаться.

Но взамен того среди измаилитов выросло новое могущество — гашишимов, или ассасинов{1}.

Основатель этого ордена был некто Гассан ибн Сабба, шиит из Хорасана. Как сказано, Луи Дасте и его подозревает в еврейском происхождении. Во всяком случае, он учился в знаменитой магометанской академии в Нишапуре у известного «суфи» Мовофака, изучал богословие и право. Здесь он считался одним из светил учащихся, вместе с Гасаном ибн Али и Омаром ибн Хайямом.

Они были друзья между собою, хотя потом пошли по разным дорогам. Последние стали учеными и государственными деятелями магометанства. Гассан ибн Сабба сделался измаилитом. Он достиг здесь высоких степеней и важного значения. Через несколько времени он был отправлен властями ордена в Египет к фатимидскому халифу Мастанару и действовал по его поручениям. Но затем за какие-то политические интриги он был посажен в тюрьму и, убежавши оттуда, решился действовать самостоятельно. Хотя явно ему приходилось еще уверять, будто он действует как миссионер фатимидского халифа, но в действительности он решил основать в Азии свою собственную власть.

«Это был, — говорит К. Казанский, — чудовищный пример патологической жестокости, совмещаемой с неисчерпаемой находчивостью, глубоким знанием человеческой природы и с такой силой воли, которая импонировала окружающим, как воля гипнотизера его сомнамбулам»^[416].

Захвативши хитростью неприступную крепость Аламут, он там основал свой орден и из этого центра распространял свою власть на огромные пространства. Для того чтобы властвовать над всеми государствами исламизма, Гассан «поставил целью мешать всякой попытке власти улучшать положение вещей в провинциях. Для этого ему понадобилось организовать сложный институт шпионов и провокаторов, которые могли бы всюду заводить интриги при дворах, вносить смуты в народные массы и устранять всякую выдающуюся личность, способную содействовать государственному благу»^[417].

В организации секты он прибавил новую степень так называемых «фидаев», обреченных. Они предназначались исключительно для убийств, и в члены их набирались фанатические мусульмане, которые не знали учения секты, а только беспрекословно подчинялись воле Гассана во славу Аллаха. В этом фидаи давали торжественное обязательство и готовы были по первому приказу убивать всякого им указанного или сложить свою голову. Впрочем, для возбуждения их ревности Гассан придумал особый прием. В его неприступном замке был устроен тайный «Магометов рай». Это был роскошный сад, цветущий и благоуханный. Фидая опаивали гашишем и бессознательного переносили в этот рай, где он, очнувшись, находил себя в роскоши и красоте, окруженный прекрасными гуриями. Некоторое время он оставался в раю, наслаждаясь всеми его благами и ласками очаровательных гурий, а потом его снова опаивали гашишем и выносили обратно в то помещение, откуда он был взят, уверяя, что он все время тут спал и только душа его, по молитвам Гассана, возносилась в рай. Ему разъясняли, что смерть на службе Гассана снова перенесет его уже навсегда в это место блаженства. Фидаи всегда выбирались из крепких молодых людей и, побывав в раю, только и мечтали о смерти по приказу Гассана — «горного шейха», как называли начальника ордена^[418].

Они всегда были вооружены кинжалами, готовые по приказу «горного шейха» (шейх уль-джебель) убивать назначенных лиц. Ничто не могло от них спасти. Они выслеживали жертву в самых укромных уголках и, умертвив ее, шли с радостью на смерть. Рассказывают, что один из горных старцев показывал крестоносцам в дружеской беседе, как повинуются ему фидаи: по одному знаку его они бросались в пропасть и погибали.

Гашишимы мало-помалу захватили множество укрепленных замков и городов. Впоследствии в Сирии образовались особые центры ордена. В Сирии особенно прославился Синан. Этот Решидиддин Синан воспитывался в Аламуте и, став в Сирии шейхом уль-джебель, проявил необычайные способности и такую же жестокость и бессовестность, как Гассан. Он почитался всеми своими подчиненными как какое-то чудесное, полубожественное существо, возбудив это убеждение различными чудотворными действиями. В них он прибегал иногда к разного рода фокусничеству, но, по-видимому, обладал и действительно какими-то оккультными способностями, как, например, читал закрытые письма, мог слышать на расстояниях и т. п. Вероятно, у него были сильные магнетизерские способности^[419].

В общем учении орден ассасинов Гассана не отличался от общеизмаилитских представлений. Но в организации были особенности. Как всегда, к первой степени принадлежали обыкновенные мусульмане, обязанные строго выполнять законы Магомета и ничего не знавшие об учении других степеней. Ко второму разряду принадлежали фидаи. К третьему — рефики, уже несколько ознакомленные с учением. К четвертому относились даи — миссионеры, которые, впрочем, и сами были посвящены в учение не одинаково глубоко. Пятый разряд составляли даильбекиры, занимавшие различные управительные должности. Сам Гассан принадлежал к шестому разряду и назывался «сеидна» — «наш господин» или шейх уль-джебель. К седьмому разряду причислялся не существующий в действительности «скрытый имам».

Тайное учение ордена излагалось в книге, составленной Гассаном, который в ней обнаружил все свои огромные знания, почерпнутые в академии, и весь свой необычайный талант в формировании человеческой мысли и во внушении людям того, что требовалось. Книга разделялась на семь отделов. Сначала в ней излагался сложный курс разнообразных сведений, нужных для пропаганды учения среди лиц разных убеждений и верований. Затем излагались практические правила вербовки в орден, указания на то, как должно воздействовать на людей разного характера, льстя подмеченным в них склонностям и страстям. Третья книга объясняла, каким образом должно постепенно подрывать веру учеников, смущая их разными противоречиями Корана и подводя их к убеждению, что так называемые истины всех религий суть простые выдумки, сочиненные умными людьми в политических целях. В четвертом отделе излагалась система клятв в верности ордену и способы сохранения его тайн. Пятый отдел давал сводку мнений известнейших богословов и ученых, подобранную в целях указать, что все высшие умы разделяли взгляды ордена на ничтожность религиозных истин. В шестом резюмировалось содержание всего предыдущего на предмет практического употребления в пропаганде.

Таким образом, низшим разрядам внушалась нерушимая вера в Коран, беспрекословное повиновение властям ордена и безусловное сохранение его тайн. Замечая же среди этих лиц способность критически относиться к религии, им начинали внушать высшие истины, постепенно доводя до убеждения, что дело не в этих псевдоистинах, а в господстве над людьми.

Орден гашишимов приобрел огромную силу, власть и неисчислимые богатства. Ему принадлежали в разных местах Персии и Сирии десятки крепостей и городов. Все лица, осмеливавшиеся не исполнять требований «горного старца», погибали под кинжалами фидаев, и смерть их выставлялась для мусульманской толпы как доказательство наказания, посылаемого Аллахом за противодействие его верным служителям. Среди погибших таким образом лиц были и могущественные султаны. От фидаев немало пострадали и крестоносцы. Хронологически эпоха господства гашишимов как раз совпадала с крестовыми походами, которые начались в 1096 году, то есть в то время, когда Гассан захватил крепость Аламут (в 1090 году).

Во времена своего величия «горный старец» был грозою восточных государств. Его союза и помощи искали самые могущественные государи. С шейхами уль-джебель имели сношения и короли иерусалимские. Тамплиеры иногда были с ними в союзе, иногда воевали.

Хитроумная система, придуманная Гассаном для своего ордена, держалась в полной целости довольно долго — около 80 лет. Так дела шли при самом Гассане I и при его преемниках — Кеах Бузур Умейде и при Магомете. Но при Магомете в высших сферах гашишимов возникло движение, показывавшее, что среди них были люди, думавшие не только о своих личных выгодах, а искренне веровавшие в истину измаилитской философии. Явилась именно мысль, что пора выставить «невидимого имама» и открыть всему человечеству истинный смысл тайного учения. Замечательно, что во главе движения стоял собственный сын «горного старца» Магомета Гассан II, славившийся ученостью. Он и его приверженцы начали распускать слухи, что именно он, Гассан II, и будет Махди. Планы эти стали известны Магомету, который почувствовал, что намерения сына будут неизбежной гибелью ордена, и свирепо расправился с легкомысленными. Он казнил 250 сторонников сына, сам же Гассан спасся от смерти только тем, что отрекся от своего учения и намерений. Но он сделал это притворно. Когда Магомет умер и Гассан II сделался шейхом уль-джебель, он осуществил свои намерения. В 1163 году он отменил гласно законы ислама, объявил себя явившимся в мир Махди и открыл всем членам ордена великую истину иллюзорности всех религий и их предписаний. Отменяя всю их совокупность, он объявил, что отныне людям все дозволено и нет ничего недозволенного. Нельзя не признать, что нужно было много искреннего убеждения для того, чтобы не побояться применить такой абсолютный нигилизм, не устрашаясь последствий этого ни для человечества, ни для себя лично, и Гассан не усомнился это сделать. Однако последствия оказались не таковы, как он полагал. Все скрепы общественной организации рухнули, и в результате в ордене началась страшная анархия. Все дозволено, все можно делать, нет ничего запрещенного — эта высшая истина произвела хаос умов и совестей. Самый авторитет владык ордена был потрясен, ибо оказалось явным, что доселе они всех обманывали множеством различных способов. «Границы долга и нравственности, — говорит Шустер, — были разрушены. Порок и преступление безбоязненно шествовали по обломкам религии и порядка. Кровожадные инстинкты свирепствовали на просторе, не сдерживаемые никакой уздой». Сам Гассан испытал последствия этого и уже на четвертом году своего правления погиб от кинжала убийцы.

Разоблачение основной тайны ордена отогнало от измаилитов множество лиц и подорвало его силу. Однако он все-таки еще просуществовал несколько десятков лет, утратив идейное значение в магометанском мире и выродившись в простое разбойничье сообщество, грабившее и убивавшее по найму желающих. Властям было трудно справиться с организацией, прочно выработанной и обладавшей сильными средствами действия. В Персии орден ассасинов был истреблен только монгольским ханом Хулагу в 1256 году, а окончательно добил его здесь Тамерлан. В Сирии ассасины были истреблены египетским султаном Бибаром. Впрочем, кое- какие остатки бывших ассасинов существуют и поныне в горах Ливана, уже не практикуя убийств, но все же питая надежду когда-нибудь, при благоприятных обстоятельствах, воссоздать свое былое могущество.

Вероятно, орден ассасинов не мог остаться без некоторого влияния на современные ему тайные общества, в том числе, может быть, и на тамплиеров. Это влияние не могло касаться тайной доктрины. Но пример частного общества, способного захватывать власть над государствами, мог повлиять на тамплиеров, часто сталкивавшихся с ассасинами, то дружа с ними, то воюя. Пример ассасинов мог дать толчок стремлению тамплиеров захватить власть в Палестине, а впоследствии получить такое же господство и в европейских государствах. Пример ассасинов мог иметь значение и для еврейских патриотов, перед которыми носились мечты всемирного владычества Израиля, фактически тогда рассеянного среди чуждых государств.

Глава L Орден храмовников

В христианском мире тайное общество, проводящее антихристианское учение, при сохранении внешности христианства для «непосвященных», обнаружилось впервые в ордене тамплиеров{2}. Этот знаменитый орден, прославленный в первую половину жизни своей и окончивший существование среди страшного позора, достопримечателен не только сам по себе, но еще и потому, что, по уверению некоторых франк-масонских капитулов, они ведут свое происхождение от тамплиеров. В этом случае орден храмовников составляет соединительную связь между древними антихристианскими организациями и франк-масонством, которое, как и они, борется против истинного христианства.

История ордена храмовников не очень продолжительна. Он был основан в Иерусалиме в 1118 году, а упразднен окончательно в 1312 году, проживши, таким образом, 194 года. За это время он имел свою главную резиденцию сначала в Иерусалиме — 69 лет, затем, по взятии Иерусалима Саладином, утвердился в Акре, где пробыл 104 года. После окончательного падения власти христиан в Палестине орден перебрался на остров Кипр, где пробыл 21 год, затем — пытался утвердиться во Франции, где и погиб.

Орден был основан девятью французскими рыцарями с Гуго Пайенским (или Гуго де Паганис) во главе, с благословения Иерусалимского патриарха и — что еще важнее — св. Бернара Клервосского{3}, который имел огромное влияние во всей христианской Европе и привлек ордену благосклонность римского Папы.

Он участвовал и в составлении статута ордена, на соборе в Труа. Название свое тамплиеры получили от места жительства, подаренного им королем Балдуином II{4}. Это была часть его дворца, находившаяся близ бывшего Храма Соломонова и потому называвшаяся Соломоновым Храмом. Официальное название тамплиеров было -- «PaupericommilitionesChristiTemplicueSalomoniacis» («Бедные соратники Христа и Соломонова Храма» или же просто «Бедные соратники Иерусалимского Храма»). По уставу, данному ему в Труа, орден представлял учреждение рыцарско-монашеское, объединяя в себе, как замечает Прутц, обе главные идеи своего времени. Члены его давали монашеские обеты целомудрия, нестяжания и отсечения своей воли, присоединяя к ним четвертый обет защиты Гроба Господня и войны с сарацинами. Время тамплиера должно было проходить либо в войне, либо в молитве. Жили рыцари в общежитиях и должны были избегать всяких развлечений. Все действия ими совершались по приказу его начальников, так что без разрешения рыцарь не мог даже вести переписки. Количество всего потребного для пищи, одеяния, вооружения было определено уставами, а распределением всего потребного заведовали особые чины. Никакой собственности не дозволялось иметь, предписано было не допускать никаких украшений в одежде и даже в оружии. Жизнь вообще полагалась — и первоначально была — самая строгая.

Члены ордена разделялись на четыре категории: 1) рыцари — miles, milites; 2) клирики, духовные; 3) служащие (servientes), к которым принадлежали оруженосцы и ремесленники; 4) к четвертому разряду относились разные светские лица, содействующие ордену, — donatiи oblati(донаты и облаты. — Ред.). В рыцари принимались только члены древних дворянских родов, в оруженосцы и ремесленники — люди из буржуазии. Что касается светских, в числе их могли быть даже женщины. Донаты были предводителями. Облаты — готовились к поступлению в орден. Они не жили в общежитиях, не носили орденского одеяния и давали лишь некоторые обеты, хотя должны были соблюдать орденский устав жизни. Имения донатов и облатов относились к орденским и потому пользовались теми же привилегиями, а сами донаты и облаты в духовном отношении подлежали ведению орденского духовенства.

Клир ордена впоследствии получил важную привилегию — изъятие из ведения местного епископата и непосредственное подчинение римскому престолу. Соответственно с этим и весь орден был независим от епархиальных властей. Столь же независим он был и от властей политических, составляя замкнутое, организованное целое, со своими законами, обязанностями, ответственностью, и если во внешнем мире орден имел какую-либо над собою власть, то только Папы римского.

Внутренняя дисциплина ордена была чрезвычайна. Его члены отрекались от своей воли и все им необходимое получали только от ордена. Верховною властью его был генеральный капитул, который состоял из начальствующих лиц всех «провинций» ордена, знатнейших рыцарей и конвента. Генеральный капитул, однако, почти никогда не собирался за трудностью оторвать все власти от их обязанностей и за дороговизной их съезда. Обычную высшую власть ордена составляли магистр и его конвент. Конвент — это был великий совет из знатнейших рыцарей под председательством магистра, который избирался особым для этого назначенным капитулом. Власть магистра была огромна. Хотя он ничего не делал без конвента, но имел большую административную власть, назначал всех должностных лиц, был высшим военным начальником.

Высшее сословие ордена составляло рыцарство. Кандидат в рыцари должен был не иметь телесных недостатков и быть безупречного поведения. Первоначально в орден не принимались лица, состоящие под церковным запрещением, но впоследствии Папы разрешили принимать даже отлученных, для их исправления. Знать ордена состояла из маршалов^[420](военных начальников), прецепторов (руководивших поведением), контуров старших и младших. Контуры заведовали какими-либо отдельными отраслями орденской организации, как в отношении имущества и разных специальных занятий, так и в отношении и территориальном. Орден разделялся на капитулы по специальностям и по территориальному жительству. Во главе капитулов стояли контуры. Кроме них, были и казнохранители. Каждая провинция имела свой штат начальствующих лиц. Во главе общежитий также стояли контуры (младшие). Общежития каждой «провинции» — в Святой Земле, Антиохии, Триполи, Франции, Англии, Пуату, Аррагонии, Португалии, Анулии, Венгрии — объединялись около старшего контура. Все власти провинций, наконец, стягивались к магистру и его конвенту и им подчинялись^[421].

Первоначальным военным занятием ордена было — защищать и конвоировать богомольцев Святой Земли, а также пещись о больных, по примеру госпитальеров. Когда сложился орден храмовников, госпитальеры и сами преобразовались по его уставу, как вообще тамплиеры явились образчиком для целого ряда других рыцарских орденов^[422].

Как по идее своей, так и по ее исполнению это был первоначально вполне передовой орден. По мере развития сил он все расширял свою военную деятельность, в которой тамплиеры прославились неукротимым мужеством, дисциплиной и товариществом. Белый орденский плащ с красным крестом уже издали говорил сарацинам, что перед ними враг, для которого существует только победа или смерть. Сдаваться в плен у них было воспрещено, и пленных своих орден, за редчайшими исключениями, не выкупал.

Блестящая репутация ордена и покровительство, полученное им у св. Бернара и Пап римских, привлекли к нему огромные пожертвования, и «бедные соратники» стали скоро богачами. Имения ордена, «комменды», умножались по всем провинциям. Изъятые от налогов, они тем сильнее умножали богатства ордена. В конце XIII века у него по разным странам было, по Вильке, 40 000 комменд, приносивших 2 миллиона талеров дохода.

Признавая трудность подвести точные итоги богатств тамплиеров, д-р Ганс Прутц приводит ряд образчиков, дающих об этом некоторое понятие. Так, в 1191 году они купили у короля Ричарда{5}остров Кипр за 100 000 византийских золотых, что составляет 950 000 франков (ас переводом на нынешнюю стоимость — около 8 миллионов франков). Из этой суммы они могли сразу заплатить 40 000 византийских золотых. Жадность и жестокость ордена тут проявились ярким образом. Купив остров, рыцари начали так грабить население, что уже через несколько месяцев на нем вспыхнуло поголовное восстание жителей, против которых тамплиеры едва отсиживались в своих крепких замках. В 1290 году число орденских «мануаров» во Франции составляло от 9000 до 10 500, причем каждый мануар шел на содержание одного рыцаря. Общую стоимость имений ордена исчисляли по разным данным от 25 000 000 франков до 62 000 000. Ежегодный доход ордена исчислялся в 2 000 000 лир, то есть в нынешней стоимости 50 000 000 франков. Магистр Яков Моле, перебираясь во Францию, мог взять с собой казну 150 000 золотых и такое количество серебра, для нагрузки которого потребовалось 10 мулов. Как велико было материальное могущество ордена, видно и из того, что земельные доходы Французского Королевства составляли всего 80 000 лир, то есть 2 200 000 франков, а доход ордена

6 000 000 франков.

Не довольствуясь, однако, правильными доходами, орден нахватывал деньги где только мог и прославился своей жадностью. Он, между прочим, играл роль банкира крестоносцев и через своих агентов ссужал владетельным князьям значительные суммы, без сомнения, не без процентов, замечает Прутц. Все эти богатства чем дальше, тем в большей степени шли не на дело, а на роскошную жизнь рыцарей, которые в огромном числе, забывая о войне, предавались беспечальной жизни в коммендах^[423].

Общее число членов ордена за последнее время существования исчислялось от 30 до 40 тысяч человек.

К этой материальной силе ордена должно присоединить совершенно исключительные права. Он был изъят из церковной юрисдикции буллой Папы Александра III. Он имел свои законы, свою власть, независимую от правителей тех стран, в которых находились его владения. Он не платил налогов. Рыцари никому не подчинялись, кроме властей своего ордена. Это было какое-то государство среди государств. А между тем тамплиеры, происходя из знатнейшего дворянства, занимали важные почетные должности при всех дворах. Они имели вес всюду, а сами были независимы от всех.

Огромную поддержку тамплиерам давали римские Папы, единственная власть, которой по своим статутам был подчинен орден. Римские Папы видели в ордене опору для себя в борьбе со светской властью, и тамплиеры старательно поддерживали в Риме такое мнение, иногда и действительно оказывая Папам помощь.

Такое блестящее привилегированное положение ордена нимало, однако, не оправдывалось его действительной службой делу, для которого он был создан и во имя которого получил свои богатства от жертвователей и привилегии от государственных властей. Очень недолго орден пробыл на высоте своего долга и довольно скоро стал возбуждать против себя справедливые жалобы всех участников в борьбе за Святую Землю. Повсюду стали скоро ходить слухи о развращенности рыцарей, о их роскошной жизни и, что всего хуже, о их изменнической политике в Палестине.

Исследователи истории тамплиеров неодинаково представляют себе, с какого времени орден начал становиться учреждением, во всех отношениях извращенным. Ганс Прутц весьма тонко доказывает, что нравственная и политическая развращенность ордена находится в прямой зависимости от той ереси, которая в него проникла и извратила все его мировоззрение и деятельность. Объясняя его еретичность, как смесь альбигойства и люциферьянства, он говорит, что со времени заражения ею орден уже не мог иметь никаких нравственных задач. Его внутренним содержанием могло быть только развитие богатства и силы^[424],что он и делал в своей политике. Это совершенно неоспоримо. Но политика ордена очень рано начала принимать такой характер, почему и должно признать правильным мнение Жюля Луазелера, что проникновение ордена ересью нужно относить к временам, очень близким к его основанию^[425].

Надо полагать, что дворянство Южной Франции, в это время уже давно проникшееся ересями катаров, манихеев, быть может, люцифериан, вступая в орден, дало руководящему составу его безнравственное направление, еще тогда не оформленное в доктрину, но уже выражавшееся в практической деятельности. Организация ордена была такова, что, захватив высшие места в нем, можно было во имя дисциплины вести рыцарей куда угодно. И вот почему очень рано уже стали замечать, что в ордене творится нечто неладное и что его деятельность не помогает, а вредит христианскому делу.

Финдель, склонный скорее оправдывать тамплиеров, изучая историю ордена по Вильке, сознается, что «постыдные интриги ордена во многом повредили христианству». «Кто внимательно всматривался в историю крестовых походов, — говорит Вильке{6}, — тот не в состоянии отрицать политической виновности ордена храмовников»^[426].

Прутц обрисовывает яркую картину своекорыстной политики ордена. Она во многих случаях чисто изменническая. Уже жалкий исход второго Крестового похода объясняли прямо предательством тамплиеров (1148 год, всего лет 20 по основании ордена). Орден упрекали за то, что в своих сношениях с магометанскими князьями он все время руководился только соображениями своих собственных выгод и не принимал во внимание интересов христианства. Если ордену было это выгодно, он заключал с неверными сепаратный мир в такой момент, когда крестоносцы готовились к новой религиозной войне. С другой стороны, тамплиеры не присоединялись к договорам или перемириям, заключенным другими крестоносцами, если по интересам ордена было выгоднее воевать. В 1154 году орден выдал египетскому султану за 60 000 золотых (полмиллиона франков) его сына Насреддина, который хотел присоединиться к христианам. Однажды король Амальрих{7}начал переговоры с известными ассасинами, причем в результате переговоров тамплиеры должны были лишиться некоторой дани, платимой им ассасинами. Тогда тамплиеры подорвали эти переговоры, схвативши ассасинских послов и перебивши их. Из-за такого вдвойне вероломного поступка между Амальрихом и орденом возникло было острое столкновение, но король сам постарался потушить его, так как боялся борьбы с могущественным орденом. В 1269 году вышло еще хуже: когда принц Эдуард Английский задумал поход против магометан, орден предупредил об этом дружественных ему магометанских князей и этим подорвал все предприятие. При магистре Вильгельме Боже (Beaujen, 1273—1290) тамплиеры хитрой интригой сделали попытку внезапным нападением захватить в свое владение Триполи, где владычествовал Боемунд VII{8}. Короля Гуго III{9} Кипрского и Иерусалимского орден выдал магометанам и подвел его в их засаду. Это был такой поступок, что король не уничтожил за него ордена только по своему бессилию с ним бороться^[427].

Таким образом, в общей сложности орден тамплиеров, развивший огромное могущество, нимало не употреблял его на ту борьбу против неверных, которая составляла, по официальным уставам, обязанность каждого члена и всего ордена. И это шло чем дальше, тем хуже. «С падением королевства Иерусалимского, — говорит Вильке, — орден еще более сблизился с сарацинами. Храмовники знали, что конец христианского владычества в Палестине близок. Они и сами желали этого»^[428].

У них назревала мысль совсем перебраться на Запад.

Действительно, с падением христианского дела в Св. Земле существование ордена утрачивало всякий смысл, и в христианском мире являлись даже мысли об уничтожении его. В 1308 году составитель одной мемории для английского короля Эдуарда I{10}о возможности нового завоевания Св. Земли предлагает для получения на это средств отобрать имения госпитальеров и храмовников, рыцарей же за плохое исполнение своего долга заключить в монастыри цистерианцев{11}^[429].

Мысль о новом крестовом походе носилась кое-где в Европе, и Папа Климент V{12}вызвал к себе магистра Якова Моле для совещания об этом предмете. Вероятно, Папа хотел спасти орден и дать ему новый смысл существования. Он даже предупреждал магистра приехать налегке, с небольшим количеством рыцарей. Но Моле поступил совершенно наоборот. Он, по-видимому, решился эксплуатировать приглашения Папы как предлог перенести орден в Европу. Он явился не к Папе, а во Францию и приехал с Кипра со всем конвентом, привезя и орденскую казну.

Каковы были при этом переселении планы магистра и его конвента? Для нового крестового похода, очевидно, не нужно было уходить с Кипра. Ввиду неимения никаких данных для суждения о планах Моле небезынтересно привести отзыв известного Папюса (Жерар Энкос), который, при всех своих отрицательных качествах историка, все же знает масонско-тамплиерское предание, сам принадлежа к тамплиерскому масонству. Он говорит, что орден преследовал цель установления того, что мы бы назвали Соединенными Штатами Европы, в которых храмовники были бы всемогущи. При этом обязательно было бы всеобщее образование, но храмовое, а не мирское. Это означает, что сделалось бы обязательным тайное учение храмовников. «При этом, — замечает Папюс, — когда тамплиеры держали в своих руках почти всю Европу, папству грозила большая опасность. Начальнику ордена приписывали намерение забрать в свои руки духовную власть»^[430].

С этим сообщением новейшего магистра розенкрейцеров можно сопоставить тот факт, что у тамплиеров действительно было принято право магистра давать отпущение грехов.

Разумеется, нельзя приписывать масонским преданиям большого значения, но не следует оставлять их и совсем без внимания, особенно при недостатке точных исторических данных. Однако же, каковы бы ни были планы Моле, переезд в Европу оказался моментом гибели ордена. Королем Франции был Филипп IV Красивый{13}, который энергически вел национальную политику своих предшественников, уничтожая власть феодалов. В ордене храмовников опасность для национального дела являлась еще сильнее, чем при феодалах. Орден составлял громадную силу, которая, образуя государство в государстве, систематично действовала против планов короля. Так, он поддерживал в Сицилии врагов Филиппа IV, помог Папе Бонифацию VIII (финансовым образом) во время его борьбы с Филиппом Красивым. Храмовников же подозревали в причастности к народному восстанию в Париже в 1306 году. Филипп должен был вообще или покинуть всякую мечту о национальном объединении Франции, или уничтожить грозного врага в лице храмовников, вдобавок перебравшихся во Францию. Борьба была неизбежна и была тем труднее, что римский Папа не хотел уничтожать ордена, в котором видел свою опору. Поэтому Папа закрывал глаза даже на донесения, обличавшие тамплиеров в ереси. Но судьба поблагоприятствовала Филиппу IV. К нему как раз явились два бежавших из ордена тамплиера и для своего спасения открыли королю ряд возмутительных обычаев и верований ордена. Филипп немедленно воспользовался таким благоприятным обстоятельством, устроил 13 октября 1307 года по всей Франции облаву на тамплиеров, перехватал их в одну ночь и немедленно подверг в Париже 174 человека пытке, вымогая у них сознание в тех преступлениях, о которых сообщили беглые рыцари, «апостаты», как их назвали храмовники.

Именно эти пытки и дают повод сомневаться в справедливости обвинений, и впоследствии, когда начала действовать папская следственная комиссия, 74 тамплиера, содержавшихся в парижском Тамиле, подали очень красноречивый протест, утверждая, что все их вырванные пыткой показания ложны. Это ложное сознание в несуществующих преступлениях они объясняют страхом смерти и тяжкими мучениями (permetumortisnetpergrossisimatormenta), у некоторых же, пытке не подвергнутых, — тем, что они боялись, видя мучения других (vidertesaliossictorgueri), у иных же сознание было вырвано подкупом, обещаниями разных льгот и угрозами. (Подписавшиеся называют обвинения ложными, нелепыми и гнусными и умоляют «proDeimiscricordia, quodfiateisjustitia»)^[431] («во имя милосердия Бога, да случится у них справедливость в этом». — Ред.).

Может быть, тени древних тамплиеров содрогнулись при таком упоминании о страхе смерти как причине ложных опорочиваний ордена. Но, оставляя в стороне вопрос о рыцарском духе, нельзя не признать, что заявление написано со всей видимостью искренности, точно так же, как несколько других аналогичных протестов, поданных еще несколькими группами обвиняемых, особенно от заключенных в аббатстве св. Женевьевы, которое написано в трогательном молитвенном тоне. Но так как дальнейший ход процесса обнаруживает с несомненностью лживость этих красноречивых протестов, то остается лишь по поводу них признать большой литературный талант составителей их.

Поступок Филиппа II был, в сущности, дерзким в отношении Папы и незаконным, но он побудил Папу вступиться в дело. Ввиду доноса беглых тамплиеров и сознания остальных под пыткою, приходилось признать обвинения по крайней мере заслуживающим расследования.

Объявив недействительными допросы, сделанные королем 13 октября 1307 года, Папа Климент V произвел новое предварительное дознание в Пуатье, где в присутствии кардиналов и разных высокопоставленных особ лично допрашивал важнейших тамплиеров из рыцарей и клириков, причем допрос был веден без пыток, без угроз, исключительно под присягой и с увещаниями показывать по совести чистую правду. На этом дознании Климент V, по-видимому, вопреки своим ожиданиям, получил от 72 тамплиеров, духовных и рыцарей, сознание во всех или в той или иной части обвинений^[432].

После этого Папа буллою от 13 августа 1308 года приказал произвести повсеместное следствие о тамплиерах, которое и было начато по всем странам. Главная папская следственная комиссия заседала в Париже, где содержалось в разных тюрьмах 540 тамплиеров.

Нужно заметить, что, без сомнения, огромное большинство тамплиеров находилось на свободе.

Допросный лист, который представлялся всем обвиняемым, был составлен из данных, добытых на допросе Филиппа II и на допросе Папы в Пуатье, и содержал 127 пунктов, которые, однако, содержат множество частных подразделений одного и того же обвинения и могут быть сведены к следующему списку возводимых на тамплиеров преступлений:

1. Отречение от Христа, от Бога и Божьей Матери.

2. Непризнание Христа Богом.

3. Именование Спасителя ложным пророком.

4. Утверждение, что Он был распят не для искупления людей, а за свои преступления.

5. Отрицание святынь, святых и таинств.

6. Поругание Креста при приеме в члены и в особых тайных собраниях, по пятницам, особенно в Великую Пятницу.

7. Бесстыдные поцелуи друг друга в живот, заднюю часть и еще более неприличные части тела.

8. Отпущение грехов светскими людьми магистром ордена и прецепторами.

9. Содомский грех (педерастия), рекомендуемый как дозволенное и похвальное дело между членами ордена.

10. Поклонение коту (catus), который иногда появлялся в тайных собраниях капитулов, или собаке, так же таинственно являвшейся.

11. Поклонение идолам, особенно же идольской голове, именуемой Баффометом.

12. Обвязывание себя лентами (поясами), которые через прикосновение к идолу Баффомета делались талисманами для предохранения от разных бедствий.

13. Насильственное принуждение других к поруганию Креста и к бесстыдным и развратным обычаям посредством тюремного заключения и угроз смерти.

14. Такие же угрозы за открытие преступных и гнусных тайн ордена.

Ответы подсудимых на заданные им 217 вопросов, конечно, разнообразны. Некоторые отрицают виновность ордена, другие признают, по большей части показывая не по всем пунктам, а лишь по тем, которые им известны лично на практике, а иногда по рассказам. Все ответы, содержащиеся в протоколах, дают огромный материал для суждения о верованиях и тайном учении ордена.

В прежнее время отрицали значение этих материалов, ссылаясь на то, будто бы они добыты пыткою. Пытка, однако, имела применение лишь в первый момент у Филиппа И. Далее она была упразднена и показания, данные под пыткою, объявлены недействительными. Можно, наоборот, предположить, что для дачи показаний в положительном смысле большое препятствие составлял, конечно, страх подсудимых перед мщением ордена. Этот страх был вкоренен очень глубоко. Так, Готфрид Готовилья показывал, что, тяготясь гнусностями ордена, он несколько раз хотел оставить его и не посмел, боясь могущества тамплиеров. Он не посмел обратиться даже к королю. Конечно, во время суда орден казался потрясенным, но кто мог знать окончательный исход дела? Орден имел могущественных сторрнников, и даже по произнесении обвинительного приговора его на соборе еще старались выручить. Притом множество тамплиеров оставались на свободе, множество друзей их, конечно, и не были привлечены к делу. Страх перед орденом должен был многим сковать уста, тем более что руководящие силы ордена давали подсудимым инструкции. Уже Мишле обратил внимание на то обстоятельство, что показания, даваемые в пользу ордена, однообразны и сделаны как бы по одному условленному шаблону, тогда как показания, обвиняющие тамплиеров, наоборот, имеют всю видимость правды (veracite), потому что они индивидуальны, входят в частности, с обозначением обстоятельств места, времени и лиц, а в пунктах, подсудимому неизвестных, прямо заявляют о незнании или даже выражают сомнение в справедливости таких обвинений. Этот характер показаний, бросающийся в глаза каждому читавшему протоколы процесса, именно особенно способствуют убеждению Мишле в виновности ордена^[433].

Финдель, говоря о тамплиерах, позволяет себе усомниться в возможности для Якова Моле «составить завещание в тесном и тяжком заключении, скрыть его от тюремщиков и передать на волю»^[434].

Но сношения между тамплиерами в самых строгих тюрьмах (как Тампль) составляют факт официальный. Они свидетельствуются рядом коллективных протестов и заявлений за многими десятками подписей. Эти заявления официально принимались следственной комиссией. Для составления же и подписи их эти десятки, а в общем сотни лиц, очевидно, должны были иметь между собою сношения. В 1310 году Филипп II разрешил тамплиерам, после долгих их настояний, иметь своего защитника, каковым был назначен их же сообвиненный, генерал прокуратор ордена Петр Болонский, впоследствии убежавший из заключения^[435].

Хотя составленные Петром Болонским три защитительных акта и были оставлены без последствий, но защитник, очевидно, не мог не получить дозволения на сношение с подсудимыми.

Вообще руководители ордена имели способы влиять на своих созаключенных. Правда, что среди последних было немало людей, которым, так же как Готфриду Готовилья, были противны тайные учения и которые, вероятно, были рады облегчить свою совесть и разделаться с прошлым. На многих же других, без сомнения, тяжко давил привычный страх перед орденом, вероятно, даже мистический страх перед идолом Баффометом, его покровителем, и в общей сложности боязнь мщения за показания против ордена^[436].

Несмотря на это, следствие собрало громадное количество показаний, уличающих орден, во всех местах расследования. Множество сознаний сделано в Париже, Рейне, Нормандии, Лондоне, Равенне, Болонье, Пизе, Флоренции и т. д. Кое-где, как в Русильоне, подсудимые поголовно отрицали обвинения, и большинство, может быть, действительно ничего не знало о тайном учении.

Основываясь на этих данных, парижский суд, равно как и в других местах, признал виновность ордена как целого. Некоторые отдельные капитулы были оправданы, оправдание получили и множество отдельных лиц. Окончательный приговор был весьма мягок, и к смертной казни никто не был присужден. Даже Моле с великим прецептором были осуждены на пожизненное тюремное заключение и казнены лишь по особому случаю. Оба они, выведенные, по обычаю, на площадь для исповедания своих грехов, вместо того объявили себя и орден невиновными и протестовали против несправедливого приговора. Это по тогдашним законам означало, что они вторично впали в те же преступления, и их как «рецидивистов» (relapsi) король Филипп сжег на костре. Прочие осужденные отделались тюремным заключением с характером эпитимьи, а во множестве случаев — простыми эпитимийными постами, молитвами и т. п.

Многие местные группы тамплиеров были признаны чистыми от тайного учения. Так, оставлены вне подозрения португальские тамплиеры, а также немецкие (перебравшиеся на Балтийское море). Испанские и большая часть итальянских членов ордена были освобождены от обвинения в ереси. В Англии, по словам Прутца, судя по актам английского процесса, ересь с ее бесстыдными культовыми обрядами была известна и практиковалась лишь в очень небольшом круге рыцарей, так что можно считать фактом, что в момент катастрофы слияние тайной группы английских храмовников с французским и восточным еретическим тамплиерством было в самом начальном пункте. То же относится и к Шотландии^[437].

Из кипрских тамплиеров никто не был обвинен. Прутц объясняет это довольно странное обстоятельство тем, что все кипрские рыцари, принадлежавшие к конвенту, отправились с Моле во Францию. Кажется, тут нужно скорее предположить какую-нибудь особенную снисходительность следствия, так как с Моле, насколько известно, отправилось всего 50 рыцарей. Но если множество отдельных лиц ордена и целые отделы его были признаны невиновными, то орден — как учреждение — был осужден и упразднен. Самое название его уничтожено. Уцелевшие отделы приняли другие названия. Причем рыцари, виновные и невиновные, разбрелись по другим орденам или просто скитались по свету. Шведская система франк-масонов (она же шотландская) говорит, что уцелевшие рыцари ушли в тайное существование среди обществ строительных каменщиков. Об этом мы будем говорить ниже.

Процесс кончился, и орден был уничтожен. История получила груду документов для суждения о содержании тайного учения тамплиеров. Но знаем ли мы его?

Ученые-исследователи считают данные процессы достаточными для уяснения себе тайного учения. «В отношении его, — говорит Вильке, — нет недостатка в указаниях, и процесс, веденный против ордена, раскрывает это учение в его основных чертах нелицеприятному и старательному исследователю»^[438].

Прутц подробно его реконструирует. Но ни папская комиссия, ни собор не формулировали этого учения, и следствие, веденное по процессу, во всяком случае, приходится признать не совсем удачным. Так видно, что в разных капитулах было немало идолов Баффомета и других. Но ни одного из них следователи не захватили, и теперь об этом идоле приходится судить по очень неясным показаниям. Точно так же не захватили и тайного устава. Положим, он держался в величайшей тайне и, быть может, существовал только в одном экземпляре, так как снимать с него копии было воспрещено под угрозой самых тяжких наказаний. Но, во всяком случае, устава не захватили. Его, стало быть, успели скрыть или уничтожить. Точно так же совершенно очевидно, что высшие посвященные в тайное учение не открыли самого смысла его даже тогда, когда сознавались в отдельных фактах. Показание самого Моле такого рода, что старого магистра можно было бы счесть прямо глупцом, если бы его ответ (данный под пыткою) не был очень ловким приемом ничего не сказать. Он показал, что его самого принимали в орден 40 лет назад с обрядами отречения от Христа и с поруганием Креста, и когда он стал магистром, то его намерением было, чтобы все оставалось по принятому обычаю^[439].

Члены следственной комиссии, по-видимому, не поинтересовались узнать, неужели магистр не знает смысла этого отречения и поругания и смотрит на это как на простой обряд, столь, однако, удивительный и противный официальному уставу 1128 года? Среди массы показаний о частностях, вообще, конечно, ценных, мы совсем не имеем основательных разъяснений смысла учения. Очевидно, что искренне говорили лишь низшие посвященные. Высшие же, знавшие сущность дела, помалкивали. Учение ордена приходится теперь восстановлять с трудностями и, вероятно, с ошибками по частностям обычаев и обрядов.

Тем не менее несомненно, что тамплиеры скомбинировали в своеобразный букет многие ереси, заимствуя их и с Востока и с Запада. В этом отношении не лишено интереса предание нынешнего франк-масонства шведской системы о происхождении тамплиеровского тайного учения.

Истина, тайная, всеобъемлющая, гласит предание, известна людям издревле и всегда хранилась между одними «посвященными». В последнее время иудейства она хранилась у Есеев, среди которых будто бы была еще более дополнена Иисусом Христом, в каковом виде сохранялась в христианскую эпоху среди «посвященных», неведомо для Церкви. Однако бедствия «посвященных» во времена сарацинов и крестовых походов дошли до того, что им нужно было искать себе защитников. Случилось однажды, что семеро посвященных — сирийские христиане (то есть, очевидно, гностико-манихейские еретики), преследуемые сарацинами при Бастре, были спасены храмовниками, которые и обещали их защищать. Прожив некоторое время у рыцарей, эти люди пожелали переселиться к храмовническому духовенству, а Андрей Монгаренский совершенно соединил этих сирийцев с орденским духовенством. В благодарность они открыли тамплиерам свои тайные истины, духовенство же ордена сделали их постоянными хранителями и завещали распространять эту истину на известных условиях. Таким образом, тайное знание (гнозис), распространением которого и занимался орден, продолжали жить под покровительством тамплиеров до самого уничтожения ордена^[440].

Эта легенда, хотя передает дух лишь умеренного тамплиерства (без его ненависти ко Христу), в остальном вполне соответствует исторической действительности: она отмечает как восточное еретическое влияние на орден, так и то, что орден уже был подготовлен к восприятию ереси теми влияниями, которые воздействовали на него раньше. Само собою, что и на Востоке тамплиеры не один раз и не только с этими «семью посвященными» вступали в сношения.

Действительно, орден, существенно французский, комплектовался, конечно, в значительной степени дворянством Южной Франции, давно уже глубоко пропитанной ересями, а в то же время еврейскими влияниями, от которых только и могла идти ненависть орденского тайного учения ко Христу.

«На юге Франции, — говорит проф. Н. Осокин, — евреи тогда пользовались свободой больше, чем где-либо. Врачи, философы, математики, астрологи Прованса были по преимуществу из евреев. Медицинская школа в Монпелье в XII веке была наполнена арабскими и еврейскими профессорами, последователями Авицены и Авверосса. По всем большим городам Лангедока (Нарбонна, Безьер, Монпелье, Люнель, Бокер, Марсель) были еврейские коллегии». «Не только светские ученые, но и духовные заимствовали мудрость арабов и евреев»^[441]. «Южное дворянство, — говорит Мишле, — было все составлено из детей евреек и сарацинок»^[442].

Впоследствии, в так называемом альбигойстве{14}, насчитывалось более 40 разных ересей, возникших, между прочим, под сильным влиянием манихейства. Что касается Востока, где действовали тамплиеры, то он в это время был насквозь пропитан тайными мистическими учениями остатков гностических сект, еврейским каббализмом, магометанским измаилитством. Прутц, выводя ереси тамплиерства главным образом из альбигойства (понимаемого в смысле множества сект), не обращает внимания на влияния Востока и особенно на манихейство, которое, вне сомнения, накладывало свою печать на тамплиерское тайное учение.

В самом процессе мы, к сожалению, находим самые ничтожные указания на происхождение тамплиерских ересей. Готфрид де Готовилья, спрошенный о происхождении обычая отрекаться от Христа и предавать поруганию Крест, рассказал, что, насколько ему известно, однажды некоторый магистр ордена попал в плен к какому-то султану и не мог убежать из тюрьмы, иначе как поклявшись, что если убежит, то введет в орден обычай всем принимаемым отрекаться от Христа. И это, прибавляет Готовилья, было соблюдаемо всегда. Другие, по его словам, рассказывали, что обычай отрекаться от Христа и плевать на Крест и топтать его ногами был введен статутами магистра Ромеелина, иные же приписывали это развратным учениям и статутам магистра Томаса Берария^[443].

Без сомнения, развитию тайного учения способствовали все означенные лица. Оно не сразу утвердилось и притом до конца осталось тайным учением.

Первоначальное еретическое храмовничество, говорит Вильке^[444], было частным мнением, а затем было облечено в систему. Обычай стал обрядом, и простые дисциплинарные и экономические капитулы превратились в ложи. Возникло тайное учение в догмате и обряде. Церковное учение (которому еретичествующая часть ордена уже не придавала значения) отправлялось публично и торжественно, храмовническое же — тайно, обыкновенно в залах капитулов. В обыкновенных капитулах участвовала вся братия, а в тайных — только те, которые были посвящены. Это тайное служение храмовническому «богу» возникло, вероятно, между 1250 — 1290 годами, по Вильке.

По мнению Прутца, основанному на разных не особенно фактических соображениях, собственно тайный устав возник в 1218 году, в виде Дамиеттских правил, о которых упоминается в процессе, и затем дополнялся еще несколько десятков лет. Именно в 1218—1220 годах он предполагает возникновение в ордене внутреннего тайного сообщества^[445].

Судя по характеру действий ордена, это возникновение в нем тайных «лож», с особым учением и уставами, лож, захвативших все управление орденом, непосвященные члены которого еще ничего не знали об этом, — все это, по-видимому, более естественно предположить значительно раньше. Как бы то ни было, орден форменно превратился в тайное общество, может быть, двухстепенное, по примеру катаров, или с большим количеством степеней посвящения, по примеру манихейцев. На процессе мы видим, что в ордене и до самого конца были лица или очень мало посвященные или совсем не посвященные, смутно знавшие о чем-то необыкновенном в ордене по слухам. Так, по показанию Радульфа де Прел ли, тамплиер Гервасий Бельвако говорил ему, что в ордене существует такой необыкновенный и поразительный пункт, что он, Гервасий, скорее отдал бы голову на отсечение, чем открыл бы его кому-нибудь. Гервасий в этом случае намекал на те репрессалии, которые ожидали виновных в сокрытии тайн капитулов^[446].

Выше уже упоминалось, что показаний высших посвященных, по крайней мере искренних, мы на процессе тамплиеров не имеем. В показаниях других лиц ярко проходят две черты: отречение от всего христианского и поклонение идолам, особливо же идолу Баффомета. Остальные черты тайного учения приходится реконструировать из разных мелких проблесков учения.

Достойно внимания, что отречение от Христа, надругательство над Крестом и поклонение идолу принудительно требовалось при приеме от многих таких лиц, которые, однако, видимо, в дальнейший смысл тайного учения посвящены не были, а пред приемом совершенно не имели понятия об учении лож посвященных.

В длинном ряде показаний перед нами раскрывается одна и та же картина. Сначала принимаемого брата приводят в церковь, где он по обычному христианскому типу молился, читал «Отче наш» и другие молитвы и давал присягу (по Уставу 1128 года) целомудрия, неимения собственности, послушания и — новое дополнение — присягал в нерушимом хранении секретов капитулов. Заручившись клятвой послушания орденским властям и хранения секретов, принимающий отводил принимаемого, до тех пор молившегося перед алтарем, к задней стороне алтаря, и тут уже начинались совсем иные речи. Принимавший Якова Кру мел лиса показал ему деревянный крест с изображением Спасителя и спросил: «Как ты веруешь: кто такой Тот, Чье изображение ты видишь?» — Крумеллис отвечал, словно по катехизису, что это изображение Иисуса Христа, который был распят для спасения нас и всех грешников, и что он, Крумеллис, верит в Него. Принимающий ответил: «Ты плохо веруешь, и тебе должно трижды отречься от Него и наплевать на крест и на изображение...» На такой же ответ Радульфа де Грандвиллажа о Спасителе принимавший сказал: «Ты плохо веруешь, потому что этот человек был ложный пророк». Иоганну де Шуну примавший сказал: «Ты плохо веруешь, потому что этот человек был ложный пророк. Верь только в Бога небесного, а не в этого. Плюнь на него для выражения ему презрения» («Spuasindespectuegus»).

Обыкновенно при таком неожиданном обороте дела принимаемый был в полном недоумении и отказывался исполнить приказание. «MariaSanctissima! Quomodohaccfacerem?» («Святейшая Мария! Каким образом, пожалуй, сделаю это?» — Ред.) — воскликнул один такой злополучный «посвященный». Но протестующих принуждали, напоминая, что они дали клятву исполнять приказания ордена. «Если не послушаешься, тебя ждет гибель и смерть, ибо всегда так делается» («Tu essemortursetperditus» (показание Вильгельма Дарблайо). Иоганн де Пру вино попытался не подчиниться угрозам и был немедленно засажен в тюрьму, где его держали на хлебе и воде десять дней, пока он не стал кричать, что подчинится приказанию^[447].

Как видим, руководителям лож не очень-то нужно было «внутреннее убеждение».

Бывали случаи, что принимавшие пытались уговорить протестующего, представляя ему, что в этом нет ничего особенно важного. Готфриду де Гоновилья принимавший даже сказал: «Клянусь спасением моей души, что тебе для души и совести не будет никакого вреда от этого». Без сомнения, для таких упорствующих была сочинена и сказка, будто бы «отречение от Христа делается в память апостола Петра, отрекавшегося от Христа трижды». (Об этом упоминает тот же свидетель Гоновилья.) Очевидно, в системе ордена признавалось, по крайней мере в низших степенях, что важнее всего какими бы то ни было способами толкнуть человека на фактическое кощунство, богохульство, самоосквернение, в расчете, что оскверненная душа постепенно примирится с совершившимся фактом и, чувствуя, что нет возврата, бесповоротно отойдет от Христа и станет уже искать помощи только в Баффомете.

Далее на приеме члена (точнее, на посвящении его в первую степень) следовала весьма гнусная сцена бесстыдных поцелуев. Принимаемого заставляли целовать принимающего в пуп, в зад и в другие неприличные места тела. Принимающий проделывал с ним то же самое. Конечно, и тут повторялись протесты, усмиряемые приказаниями и угрозами. Какой смысл имело это? Прутц указывает, что этот самый обряд практиковался у люцифериян. Обыкновенно при этом же принимающему заявляли, что он может плотски сообщаться с братьями, предаваясь педерастии. Иногда заявляли даже, что это «правило ордена». Должно заметить, что все эти «посвящения» проделывались не в одинаковое время по приеме. Некоторые принимались по обычному уставу 1128 года, и лишь после продолжительного пребывания в ордене их приводили к этому «тайному» обряду.

После нечистых лобзаний следовало поклонение идолу. Идол был, очевидно, не один, ибо описывался различно. В большинстве это была голова, по-видимому, с серебряной бородой. Иногда говорят о двух головах в виде Януса. Идол Баффомет имел вид страшный. По показанию Радульфа де Жизи, вид Баффомета так ужасен, что он принял его за изображение черта, называемого в народе Мофе (или Мауфе): «Itaesterribilisfiguraeetaspectus, quodvidebatursibi, quodessetfiguracujusdemdemonis, dicendogalliceduMaufi».

Идол хранился в особом футляре, откуда вынимался, и тогда принимаемый низвергался перед ним ниц с обнаженной головой, а принимающий объяснял ему, что это изображение истинного бога, в которого он должен верить, и тогда получит все блага. После этого Баффомет снова укладывался в футляр. В заключение церемонии принятому члену выдавалась лента или поясок, которым он должен был обвязывать тело, ибо поясок, через прикосновение к идолу, делался магическим талисманом, предохраняющим от различных бедствий. Вместе с тем он служил знаком, по которому посвященные узнавали друг друга.

Поклонение Баффомету совершалось не только на приеме, но и в собраниях капитулов. Иоганн Дуцис показал, что видел Баффомета и поклонялся ему шесть раз в шести капитулах.

На храмовнических «богослужениях» могли присутствовать только посвященные. Эти мистерии происходили ночью или на рассвете, в укромных помещениях, чаще всего подземных, и всегда в изолированном здании. Непосвященных держали в каких- нибудь удаленных помещениях и наблюдали, чтобы они не могли приблизиться к месту мистерий. Не довольствуясь этим, ложи расставляли на крыше своего здания часовых, которые должны были следить, не подходит ли кто-нибудь из непосвященных. Что происходило на этих собраниях? Известно, что там повторялось и отречение от Христа, с поруганием Креста, и поклонение Баффомету. Говорили о совершающихся оргиях. Возможно, что тут должно искать каких-нибудь аналогий с «черными мессами».

Подводя некоторые итоги храмовническому учению, мы видим в нем прежде всего три главные черты:

1. Полное отречение от христианства, от самого Христа, спасения, Им даруемого, от благодати Святого Духа, полное отрицание таинств. Христианской святыне оказывалось ожесточенное поношение. В церковных богослужениях (католических), которые приходилось совершать для сокрытия отступничества ордена, храмовническое духовенство уничтожило священные формулы молитв, относящихся к таинствам. Причащение являлось простым внешним обрядом, да за отсутствием св. Даров, и не было причащением.

2. Вместо отброшенного христианства, храмовничество приняло религию Баффомета.

3. Наконец, орден усвоил ряд бесстыдных и развратных обрядов и обычаев.

Каким же общим мировоззрением объединялись эти отдельные части тайного учения?

Все исследователи принимают, что основой тамплиерского тайного учения был дуализм. Прутц говорит, что храмовники признавали существование высшего Бога, творца духов и добра, и низшего бога, от которого произошли материя и зло. Но они также признавали, что высший Бог чужд человеку и удален, и воздавали поклонение низшему, который почитался в виде идола и от которого получаются все земные блага, все земное величие и который дает силу цветам цвести и земле произращивать плоды.

Это и есть Баффомет. В этом учении тамплиеры совпадают с альбигойскими катарами, но храмовничество имеет дальнейшую надбавку, совпадающую с учением извращенной секты люцифериан или заимствованную из него. Бесстыдные поцелуи и развратные обычаи, говорит Прутц, свойственны именно люциферианам, которые в XII веке слились во Фракии с павликианами и получили дальнейшее распространение в Германии — Австрии, Штирии, Тироле, Богемии и т. д., считаясь, по-видимому, всюду многими тысячами. Что касается отрицания Христа, Прутцу оно кажется логическим последствием того, что храмовники не верили в общение высшего Бога с земным миром^[448].

В общем это определение храмовнического учения, без сомнения, правильно. Но в частностях к нему должно сделать поправки. Относительно дуализма основного миросозерцания — вопрос совершенно ясен. Но мы должны помнить, что источником дуализма всех ересей, в том числе и южно-французских, было манихейство.

Таким образом, тамплиеров приходится ставить в родственную связь, прямую или посредственную, с манихейством, в котором находили один из своих корней и все упоминаемые Прутцем секты. То, что называется французским альбигойством, представляло множество различных сект. В числе их одна половина — вальденсов{15} — представляла движение, родственное арианству и породившее впоследствии кальвинизм. Другая половина представляла различные формы катаризма{16}, то есть истекла первично из гностико-манихейских влияний. Первая ветвь, так сказать, рационалистически-христианская, не имела отношения к храмовничеству, которое составилось из комбинации различных катарских учений, в общем, самых крайних, наиболее удаляющихся от христианства и ему враждебных.

Самого Манеса нельзя не поставить в связь с некоторыми течениями гностицизма, которые он соединил с персидскими воззрениями. В отношении развратности манихейство по своим принципам не доходило до такой степени развратности, как некоторые гностики, например каиниты. Но вообще говоря, где было манихейство — там был и разврат. По его учению, низший бог в борьбе с высшим захватил его духовные элементы и смешал их с материей в человеке. Духовный элемент раздробления в материи, тем сильнее, чем больше людей. А задача «спасения» состоит в том, чтобы, наоборот, освободить духовные элементы из материи и привести их в область высшего Бога. Поэтому деторождение есть недопустимое действие. Противоестественный разврат, напротив, может быть допустим, так как при нем деторождения нет.

Эта идея, конечно, может бросить свет на тамплиерскую рекомендацию своим членам — содомского греха.

В катарских воззрениях, идущих от манихейства, конечно, заключается вся основа храмовнических воззрений. По верованиям катаров, есть Бог высший и бог низший, или Люцифер. «Люцифер есть творец первоначальной материи, всего телесного и видимого, доступного материальному оку. Небо, солнце, звезды также принадлежат ему. Он производит бури, гром и все явления природы. Он дает животворную силу земле, производящей растения. Добрый же Бог (высший) не причастен ничему земному». Область высшего Бога — Бога света — отделена от царства материи. Он гнушается всего осязаемого, плотского^[449].

При таком воззрении, сходном с тамплиерским, поклонение людей, жаждущих благ земных, может легко обратиться на Люцифера. У тамплиеров это и произошло, в чем является их отличие от большинства катаров, которые почитали и высшего Бога. Они (т. е. большинство) признавали Бога Ветхого Завета за диавола и Моисея называли обманщиком, но пророков почитали, а Иисуса Христа считали совершеннейшим из ангелов. В этом пункте у доктрины тамплиеров были уже другие источники, которые и находились среди альбигойских ересей. «Между некоторыми французскими катарами, — говорит проф. Осокин, — вероятно, вследствие общения с иудеями, существовали в начале XII века совсем иные понятия о Христе. Его считали творением демона. Он нарочно пришел в мир, чтобы обмануть людей и тем помешать их спасению»^[450].

В этой разновидности еще храмовники могли заинтересоваться своими взглядами на Христа, если только не имели непосредственных влияний со стороны евреев, что не только могло, но почти неизбежно должно было иметь место.

Нельзя не принять во внимание, что в народе ходили о катарах страшные слухи, которые проф. Осокин считает недоказанными, но которые могли рождаться от развратных деяний крайних извращенных сект, не отличаемых народом от массы катаров. «На своих ночных собраниях еретики будто бы вызывали диавола, являвшегося им по преимуществу в виде животного. Тогда, перечисливши поименно каждого демона, начинали петь гимн в честь их. Носились слухи, что они лобызали кошек, жаб и других животных. Наконец, погасивши свечи, еретики предавались свальному греху, где будто бы побуждения плоти не удерживались никакими пределами естественности... Дети, зачатые на этих собраниях, через 6 дней после рождения сожигались, и их пепел служил вместо христианского причастия». Совершенно сходные слухи ходили на Востоке о мессалианцах. «Про их тайные обряды собрания рассказывали много ужасного, упоминали про свальный грех, про умерщвление младенцев, кровь и золу которых они-де употребляли»^[451].

Проф. Осокин не верит этим рассказам, и, вероятно, в них много выдуманного, а еще чаще деяния какой-нибудь особенно извращенной секты могут приписывать огулом всем еретикам сходного теоретического учения. Но отвергать безусловно случаи, способные создавать эти рассказы, едва ли основательно, зная, что в некоторых сектах принципиально требовалось совершение всех грехов, всего запрещенного Богом (как у карпократианцев и каинитов).

Народные рассказы о катарах и мессалианцах напоминают некоторые обвинения против тамплиеров, оставшиеся невыясненными (как поклонение коту). Теперь, разумеется, нельзя уже выяснить того, что осталось скрытым на процессе. Но и того, что было выяснено, достаточно для того, чтобы видеть крайнюю извращенность тамплиерства во всех отношениях, как нравственных, так и социально-политических. Уничтожение ордена составило заслугу перед человечеством. Но вполне ли он был уничтожен?

Не подлежит сомнению, что 30 000 человек, разошедшихся по свету, а иногда оставшихся даже в организованных капитулах, не могли не разносить с собою развращенных взглядов ордена. Но есть одно обстоятельство, особенно важное: отношение разбежавшихся тамплиеров к обществам вольных каменщиков и через них — к современному франк-масонству. Это пункт очень темный, однако нельзя оставить его без возможного рассмотрения.

Глава LI Тамплиерство и франк-масоны

Некоторая часть франк-масонства, а именно высшие степени его утверждают, что орден тамплиеров не был вполне уничтожен и что спасшиеся части его укрылись в общества вольных каменщиков (строительные корпорации) и в их среде тайно восстановили свой орден. Как известно, масонство делится на два слоя: символическое, или голубое, имеющее только три степени, и верхний слой, так называемые высшие степени, или красное масонство, утверждающее, что степени «символические» суть только подготовление к высшим степеням.

Голубое масонство отрицает свое происхождение от тамплиеров. И конечно, символическое масонство в качестве явно существующей организации возникло с исторической достоверностью сравнительно недавно: в 1717 году в Англии на месте бывших там организаций строительных каменщиков, которые принимали в свои члены и людей, не занимавшихся строительным делом, из классов образованных и высших. По мере того как организации каменщиков хирели и уничтожались, эти интеллигентные масоны (так называемые masonsaccepteds) делались почти единственными членами. И вот они-то в 1717 году и преобразовали строительные ложи каменщиков в нынешнее масонство — символическое, сохранившее форму прежних действительно каменщических лож, символически выражающих новую цель преобразованного масонства — сооружение здания человеческого храма блага, развития, свободы и т. д.

Красное масонство высших степеней утверждает, что символическое масонство заблуждается, что в действительности в среде каменщиков были ложи высших степеней и что именно члены их и создали в 1717 году символическое масонство, в среде которого продолжают жить, как прежде жили среди лож строительных каменщиков — рабочих.

В свою очередь голубое масонство утверждает, что все это выдумки красного масонства и что все его капитулы вовсе не древние, а возникли уже по образовании символического масонства, в XVIII веке или даже позже, и что все документы, доказывающие древность этих капитулов, выдуманы и поддельны.

Эти-то высшие капитулы, красное масонство, и связывает свое происхождение с орденом храмовников. Собственно говоря, по его утверждению, оно существовало и раньше, спокон веков. Проникнутое оккультизмом и каббализмом масонство высших степеней возводит свое начало чуть не к самому Адаму. Как выше было уже упомянуто, предание масонов шведской системы (одной из тамплиерских) говорит, что всегда были тайные посвященные, хранители некоторой высшей «тайны», «мудрости», «знания», и что эти-то посвященные обратили в свою веру тамплиеров. Но засим сам орден стал хранителем этой «мудрости», этого «знания» и сохранил его для человечества и после своего уничтожения. Относительно того, каким образом остатки ордена успели восстановить свое учреждение разгрома, существуют две версии рассказов, не совсем сходные: шотландско-шведская и французская.

Вот это пишет Финдель, величайший приверженец исключительно «символического» масонства и враг высших степеней, об утверждениях Великой ложи Германской земли (шведской системы) о тамплиерстве франк-масонов^[452].

«Великая ложа Германской земли принимает, что средневековые строительные товарищества кроме строительного искусства занимались тайною наукой, в основе которой лежало истинное христианское таинство (misterium) и что (иоанновское) масонство было не только нравственною философией, но и было тесно связано с этим таинством, которого преддверие и первую ступень оно составляло. Хотя ложа и признавала, что нынешнее масонство (иоанновское масонство) вышло из средневековых строительных товариществ, однако в то же время принимала, что уже в гораздо более ранние времена существовал тайный союз, который старался достичь усовершенствования рода человеческого совершенно тем же путем, как и шведская система, составляющая прямое продолжение этого тайного союза. Он только затаился между этих строительных товариществ, так что, следовательно, наш союз не произошел из них, а только прошел через них, сама же тайная наука, мистерия, очень древняя. Вот это-то таинство и составляет тайну высших степеней, тайну, которая поэтому не только для прочих товарищей союза, но и для членов низших степеней собственной системы должна оставаться сокровенною. Тайна эта будто бы вполне подтверждается документами, которые хранятся в Великой ложе Германии и дают «средства неопровержимо, научным образом доказать эту глубокую древность» (масонства). В числе этих документов находится и мнимое завещание Моле, последнего гроссмейстера храмовников... Тайное учение (шведское и Великой Германии) походило на учение карпократийцев и утверждало, что Иисус Христос сообщил некоторым избранным апостолам тайные знания, которые, передаваясь далее, перешли впоследствии к духовенству ордена рыцарей Храма, а от него, перейдя через строительные товарищества, к нынешним масонам шведской системы. Затем орден подвергся преследованиям, и духовенство его было рассеяно по всем странам, но светская власть не сокрушила его окончательно, как рыцарей, и оно успело спасти множество тайных рукописей. Впоследствии, когда орден нашел себе убежище в Шотландии, духовенство его основало там, именно в Эбердине, клерикальный капитул, первым приором которого был PetrusdeBononia. Оттуда знание распространялось далее, но с крайней осторожностью: сперва по Италии, потом по дальнему северу (Швеция и Россия?) и Франции. В Италии истинная наука осталась будто бы у аббата Северина».

Но каким образом мог уцелеть орден? Предания об этом не чужды неточностей и противоречий.

Общий исходный пункт состоит в том, что Яков Моле в тюремном заключении составил завещание, в котором находилась тамплиерская «тайна», и передал это завещание находящимся на свободе тамплиерам, а также назначил себе преемника — нового магистра. Петр Болонский (или Булонский), бывший генеральный прокуратор ордена и составитель защитительных актов на суде тамплиеров, успел бежать из тюрьмы и передал тайны Якова Моле Гуго вильдграфу Сальмскому, а потом уехал от него с Сильвестром Крумбахским в Шотландию. Вместе с ними бежали великий контур Гаррис и маршал Омон. Этого Омона, говорит шотландское предание, Яков Моле назначил своим преемником в магистры.

Другое предание (французское) говорит, что Моле назначил своим преемником Лармения Иерусалимского. Этот Лармений только один и знал тайну. Почувствовав приближение смерти, он написал Chartatransmissionis, в которой обозначены все бывшие магистры, тут только открыл товарищам, что орден существует и подписал Chartatransmissions, а за ним стали подписываться под нею и все его преемники, дальнейшие магистры.

Разногласия относительно преемника Моле, предания капитулов сходятся в том, что дальнейшее существование ордена пошло в тайне, а именно — что он погрузился в недра строительных обществ каменщиков, то есть его члены стали членами этих обществ, в то же время сохраняя между собою тайную связь, как члены ордена храмовников. Нынешняя шведская система утверждает, что в ее руках находится подлинное завещание Якова Моле в оригинале и что храмовничество было перенесено в ложи строительных каменщиков графом Боже (Beaujei), племянником Моле. Этот же граф Боже, по преданию, похоронил прах своего дяди в одной таинственной гробнице.

Таковы рассказы масонских капитулов. Все эти предания подвергаются жестокой критике масонов, не признающих своего тамплиерского происхождения. Но хотя сосредоточиваемая у Финделя критика обнаруживает в преданиях и ошибки и разные несообразности, но, по существу, не потрясает предания.

Финдель замечает, что Моле, в своем тяжком заключении, не мог ни написать завещания, ни передать при надзоре тюремщиков. Но существуют ли тюрьмы, в которых бы сношения с «волей» были бы безусловно невозможны, — это вопрос только денег и посредствующих лиц. Ни в том ни в другом у тамплиеров и их покровителей не было недостатка. Финдель замечает, что Моле опасно было даже излагать такие секретные вещи. Конечно, но если нельзя избежать риска, то приходится рисковать. Притом же у тамплиеров, конечно, были шифры, в Средние века очень распространенные. Наконец, у Моле был защитник Петр Булонский, который потом бежал из тюрьмы. Он мог и написать завещание под диктовку Моле, и вынести это завещание «на волю».

Петр Болонский, продолжает критика, хотя и бежал из тюрьмы, не мог передать ничего в Шотландию, так как истории неизвестно, куда он бежал. Возражение прямо странное. Если неизвестно, куда он скрылся, то, стало быть, мог скрыться и в Шотландию. Финдель обнаруживает действительно смешные ошибки предания относительно «Сильвестра Крумбахского» и Гуго Сальмского, указывая, что это одно и то же лицо — именно Гуго Сальмский, что касается слова «сильвестр», то это есть название его должности по надзору за лесами в Крумбахе. Но и Гуго Сальмский не мог поехать в Шотландию, потому что был назначен каноником Майнцким. Но если предание перепутало имена, то это только забавно и не доказывает неверности его по существу, тем более что назначение Гуго Сальмского каноником Майнцким могло не мешать ему до этого или после этого проехать и в Шотландию.

Далее указывается противоречие преданий относительно преемника Моле, каким называют то Омона, то Лармения. Это, бесспорно, очень серьезная путаница. Она по малой мере доказывает, что орден если он и пытался сохраниться, то не мог этого сделать стройно, что в разных местах были разные претенденты на звание преемника последнего магистра. Но что касается дальнейших частностей критики Финделя и Вильке, то она не убедительна. Эта критика говорит, что имена Гарриса, Омона, Лармения Иерусалимского — совершенно неизвестны, не находятся среди тех 800 имен тамплиеров, которые известны по процессу. Но в ордене было не 800 членов, а 30 или 40 тысяч. В великие контуры, говорят, можно было избрать лишь знатного рыцаря, а если бы Гаррис был знатным рыцарем, то был бы известен. Но нам, конечно, неизвестны десятки тысяч знатных рыцарей Средних веков, и это не мешало им существовать на свете. Лармениус, говорит Вильке, не мог быть «Иерусалимским», потому что Иерусалим был давным-давно во власти турок. Но титулы сохраняются, несмотря на потерю областей. Король Иерусалимский по титулу существовал сотни лет после того, как Иерусалим был отнят у христиан. Вильке говорит, что маршала Омона в ордене совсем не было. Однако известно, что маршал, неизвестный по имени, был оставлен Моле на острове Кипр. Как знать, может быть, этот маршал именно и был Омоном? Относительно же назначения Яковом Моле в свои преемники и разные чины лиц неизвестных и не находящихся в списке подсудимых должно сказать, что такой способ действий, если бы он имел место, был бы очень умен. Уходя в тайное существование, орден должен был избегать имен известных и выбирать таких людей, которые еще не были скомпрометированы и по возможности не были никому известны. Но, говорит Вильке, Моле не имел вообще права назначать себе преемника. Это было право лишь конвента. Притом назначенное Моле лицо не получило бы признания, потому что в ордене была очень сильна партия Гуго Пейро, который сам хотел быть магистром, так что, когда выбрали Моле, Гуго Пейро был очень обижен, и полагают, что он немало способствовал гибели ордена, «по крайней мере он нисколько не скрывал тайн ордена». Возражение это очень странно. Как бы Гуго Пейро ни был силен до падения ордена, но, оказав содействие его падению, он сделался предателем. Мог ли он после этого иметь влияние в ордене? Да, конечно, по разрушении ордена едва ли было много охотников царствовать в тамплиерском аиде, в бесславии и безденежье. Относительно же прав Моле должно заметить, что, во-первых, мы не знаем тайного устава 1220 года, во- вторых, в таких страшных разгромах, как постигший орден в 1307 — 1313 годах, кто же думает о «правах»? Тут кто палку взял — тот и капрал. При взятии Византии крестоносцами Ласкарис{17} сам себя назначил царем, пробыв в столице ровно столько времени, сколько нужно было для прочтения коронационных молитв, и это не помешало всеобщему признанию его царем.

Вильке критикует также Chartatransmissionis, которую, как и Клавель, считает поддельною. Вильке указывает, что в ней латынь совсем не XIV века, что в списке магистров времен до Моле есть ошибки, и притом те самые, какие сделаны в книге одного масона «Критическая и апологетическая история рыцарей Храма» 1789 года, что один из подписавшихся под хартией исторически известен как неграмотный. Но вопрос о языке разных столетий очень спорен. Ошибки в списках могли явиться при переписках документа еще у Ларнения или после него. Затем: если хартия под ложна, сочинитель ее, конечно, мог списать в указанной книге 1789 года, но если хартия подлинна, то и обратно автор книги мог свой материал заимствовать из нее. Относительно же подписи неграмотного рыцаря ясно, что это тоже ничего не доказывает. Неграмотные очень часто умеют подписать свое имя. Можно поручить кому-либо расписаться за себя. Незнание грамоты едва ли что редкое явление во время крестовых походов.

В общей сложности вся критика противников тамплиерского масонства никак не доказывает с несомненностью того, чтобы оно было заново сочинено в XVIII веке, и основывалось только на подделанных adhoc документах.

Между тем исторически несомненно, что ложи строительных каменщиков, отличавшихся вообще большим свободомыслием и склонностью к церковной оппозиции, издавна охотно скрывали у себя всех преследуемых за веру еретиков. Это говорит сам Финдель. Укрыться в английские каменщические ложи для тамплиеров было тем естественнее и удобнее, что орден имел с этими ложами давние сношения. Каменщики вообще не прочь были приобретать себе знатных и сильных покровителей, и, по признанию историка масонства Клавеля, «уже с 1155 года английские ложи строительных каменщиков были в управлении ордена тамплиеров, и его руководство ими сохранялось до 1299 года, то есть до самого кануна катастрофы ордена. Следовательно, его беглые члены, просящие убежища, являлись в такие рабочие общества, которые уже привыкли иметь с ними дело и, без сомнения, были благодарны за прошлое покровительство ордена»^[453].

Что тамплиеры могли, будучи разогнаны и скитаясь по свету, поступать в ложи строительных каменщиков, это Финдель также признает, но, говорит он, «нельзя же строительные ложи признавать продолжением ордена только потому, что они принимали беглых храмовников». Это совершенно справедливо, но предание не говорит ничего тайного, а говорит только, что тамплиеры укрылись в ложах каменщиков и, числясь их членами, в то же время сохранили между собою, тайно, свою храмовническую связь. Другими словами, еретические храмовники сделали в ложах строительных каменщиков то же самое, что сделали некогда их духовные отцы, еретические тайные кружки храмовников, в своем собственном ордене, тогда еще чистом от всякой ереси. Финдель говорит^[454], что если принять предание шведской системы, то отсюда следует, что у рыцарей храма, примкнувших к строительным товариществам, была своя тайна, не тождественная с учением и обычаями каменщиков. И это совершенно верно, точно так же, как прежде еретические тайные кружки храмовников в своем ордене хранили свою тайну, не имевшую ничего общего с задачами ордена и с его целями по уставам 1128 года. Финдель говорит далее, что если дело обстояло так, то, значит, укрывшиеся в ложах каменщиков храмовники действовали нечестно, образуя в пределах строительного братства государство в государстве и недостойно эксплуатируя сложившееся общество для чуждых ему целей.

Само собою разумеется, что это было нечестно. Но еретические кружки храмовников совершенно так же поступали в своем собственном ордене, тогда еще чистом, образовав в нем тайное государство в государстве и эксплуатируя орден в совершенно чуждых ему тогда целях. Как же можно ожидать, чтобы они были более честными в отношении каменщиков? Но, говорит Финдель, почему же тамплиеры целых четыре века скрывались тайно и вдруг им понадобилось выступить в 1760 году открыто? Это вопрос праздный для не посвященных в жизнь тайного общества. Вероятно, храмовники раньше находили опасным или несвоевременным выступать открыто, а в 1760 году нашли обстоятельства соответственными для прекращения тайного существования.

Большое значение для решения вопроса могло бы иметь сравнение символики тамплиеров и франк-масонов, но тамплиерская символика неизвестна. Конечно, в обряде символических масонов кое-что напоминает тамплиеров, как, например, заседания в таинственных помещениях, с обрядом предосторожностей против посторонних, но все это было и у строительных каменщиков, да есть и во всяком тайном обществе. Более характеристическим является большое участие оружия в обряде символических лож. Откуда у них взялись на каждом шагу мечи? Новичок, когда у него снимают с глаз повязку, видит всех членов ложи, устремивших мечи в его грудь. Точно так же все украшения и эмблемы перемешивают мечи с орудиями труда. Ничего подобного у каменщиков строительных не было. У них символами были только орудия их работы: треугольник, линейки, ватерпасы, молотки. В символическом масонстве в ритуал введены также воинские принадлежности вместе с орудиями труда. Это возможно лишь в том случае, если символ думал изобразить слияние каменщиков и рыцарей.

Что касается тамплиерского масонства (высших степеней или капитулов), то у них тамплиерство восстанавливается в полной мере. Члены капитулов и называются «рыцарями». У них идеи храмовничества воспроизводятся в ритуал с возможной точностью; в 30-й степени — «рыцарей кадош». По словам масона Вильема, «есть ареопаги (так называются собрания их лож), где рыцари носят древнее одеяние рыцарей храма: они обуты в сапоги, одеты в кирасы и каски»^[455].

К сожалению, это обряды нового происхождения, так что выражают лишь желание воскресить тамплиерство и духовную, а не генетическую связь с ним.

Лозунг «Некам», то есть мщение, раздается в высших капитулах очень рано, но его относят будто бы к мщению убийцам Адонирама, строителя храма Соломонова. В степени кадоша президент прямо объясняет, в чем сущность дела:

«Когда вы получили степень мастера масонов, вы проливали слезы на могиле Хирам Аби (Адононирама). Вы были преисполнены негодования против его убийцы Абирама. Но разве это не есть картина поведения Филиппа Красивого и двух преступных негодяев, которые к нему присоединились для разрушения хра- мовничества?.. Степени (масонства), которые вы раньше прошли, не научают ли вас применить смерть Хирама к трагическому и зловещему концу Якова Моле... Ваше сердце не приготовлено ли к мщению, и не чувствуете ли вы неумолимой ненависти к трем изменникам, которых вы клялись ненавидеть и на которых вы должны отомстить смерть Якова Моле? Вот, мой брат, истинное масонство, каким оно нам передано»^[456].

В официальном требнике масонов есть упоминание о том, что при посвящении в рыцари кадоша новопринимаемый, между прочим, входит в комнату, на полу которой изображено распятие. Он должен обойти его кругом девятью шагами и, остановившись, сделать знак ужаса. Но Эккерт, один из изобличителей масонства, рассказывает несколько иначе этот обряд:

«Когда принимаемый произнес свою клятву, ему дают в руки кинжал и у ног его кладут распятие. Потом ему говорят: “Попри ногами это изображение суеверия, разбей его”. Если принимаемый отказывается это сделать, то, чтобы обмануть его, ему аплодируют. Президент произносит ему похвальную речь, и его по наружности принимают в члены, но уже не открывают дальнейших великих тайн»^[457].

Если же принимаемый исполняет приказание, то следуют дальнейшие обряды.

Если бы это сообщение Эккерта было справедливо, то тамплиерское отрицание христианства сказалось бы в степени кадош выдержанным до конца, и хотя степень кадош принадлежит к новым, однако предание, ее выдвинувшее, может быть и очень древним. Как гласит выписка из ритуала, принимающий новичка говорит: «Вот, мой брат, истинное масонство, каковым оно нам передано».

Во всяком случае, предание упорно повторяет, что у тамплиерского ордена остались наследники и что именно они впоследствии создали голубое масонство. Недостаток точности всегда характеризует предания, если они своевременно не записаны. Да и документы могут затериваться, потом восстановляться по памяти, по уцелевшим обрывкам и искажаться. Тем не менее частные неточности не мешают существу предания быть верным действительности.

Но, признавая, что тамплиерство было в числе источников масонства, можно утвердительно сказать, что это был не единственный источник. Мы видим высшие степени масонства переполненными оккультизмом и каббализмом и отголосками антихристианских учений, бывших еще ранее тамплиерства и оставшихся тогда, когда орден уже был уничтожен. Что касается Каббалы, то во времена тамплиеров важнейших ее трактатов или не существовало, или они были не известны и самим евреям. Эти влияния могли прихлынуть к масонству уже после храмовников. Затем множество обществ («академий») с двойным учением и с мечтами о преобразовании всего мира также наложили печать на современное масонство. Наконец, та чисто еврейская организация, которая, по словам антисемитов, тайно владычествует над высшими степенями масонства, могла превзойти к нему также лишь значительно позднее тамплиерства и независимо от него. В общей сложности современное франк-масонство, без сомнения, составляет очень сложный продукт направлений и тайных обществ, старавшихся подорвать христианство с самого его возникновения.

Глава LII Строители царства человеческого

Христианская вера указывала людям цель созидания Царствия Божия, и хотя его осуществление обещано лишь в «паки бытия» — после второго пришествия Спасителя, с пересозданием всей природы и с преображением людей, тем не менее и в здешней жизни, в наш подготовительный период, христианство давало людям множество великих благ. Свидетельством того является христианская культура. Стремление к Царству Божию не оставалось без вознаграждения и в здешней жизни. Однако излишне говорить, что жизнь христианских обществ и государств была зачастую только номинально христианскою. В среде деятелей самой Церкви постоянно обнаруживалось забвение духа христианства, и грех проникал собою все общество.

Критиковать было что. Разумеется, для христианина не было ничего неожиданного в таком разлитии греховности, так как и в самых обетованиях Спасителя это предуказывалось очень ясно.

Вся жизнь здешняя представляет лишь стремление к святости, но не господство ее, и христианская философия истории указывает на глубокие источники греховности в современном человечестве и вечную борьбу злых духовных сил.

В жизни было на что пожаловаться, и для возражения на эти жалобы пришлось бы разве указать на то, что нигде не было лучше, а, напротив, везде было хуже, что в результате отречения людей от христианства может получиться лишь положение самое бедственное. Но, во всяком случае, множество людей были недовольны, среди них действовало и внушение принципиальных врагов христианства, и в результате критики и отрицания начала воскресать мысль так устраивать жизнь, чтобы в ней все учреждалось не по закону Божиему, а по человеческому соображению и желанию. Вырастала идея царства человеческого.

Желание жить и устраиваться по своему усмотрению вырастало отчасти даже в силу той высоты личности, на которую подымало человека христианство. Не всякий может удержаться на этой высоте, не рискуя впасть в самоутверждение. Притом же отпадение от власти Бога совершалось не вдруг, а являлось сначала в формах как бы невинных, в виде протеста не против Бога, а только против его недостойных служителей. Протестующие против злоупотреблений и недостойных деяний церковных и государственных естественно замыкались в свои особые кружки, и это было роковым шагом к дальнейшему разрыву, замыкая человека в среду односторонних влияний гнева, протеста, обиды. Множество ересей зарождалось таким путем, исходя из кажущихся чистых источников, как было, например, у Вальденсов и т. д. Конечно, если бы в такой критический момент эти люди услыхали истинно христианский голос, они бы могли не отрываться от церкви, могли бы возвратиться к ней. Да таких случаев и было, без сомнения, много. Но у всякого своя воля и свое рассуждение. К отпадению от Бога человек может приходить даже и тогда, когда не на что пожаловаться и когда кругом него цветет жизнь самая чистая. Точно так же и среди самого тяжкого греховного состояния окружающей среды человек может находить в себе самом силы для того, чтобы остаться с Богом. Не одни руководители, хороши они или плохи, ведут человека к спасению, а прежде всего — он сам. В этом — корень ответственности нравственной и религиозной.

Многие из злейших отпадений от действительного христианства имели свое начало даже в монастырях. В стремлении к совершенству мысль легко обращается с тоской на зрелища несовершенств в мире, и при этом даже у великого святого, как Антоний Великий, невольно возникает вопрос: почему злой наслаждается, как кажется, счастьем, почему страдает праведный? Не всегда при этом человек, как было с Антонием, расслышит голос Божий: «Антоний, себе внимай». Напротив, вместо этого он все больше начинает входить в критику внешних явлений, и на этой почве являлась даже мысль о том, что мир создан не благой силой.

В течение Средних и Новых веков являлось множество ересей и тайных обществ, представляющих все градации отпадения от Бога, начиная с благовидного протеста против несовершенства жизни и стремления якобы к совершенству и кончая переходом к идее царства человеческого, а у некоторых даже и к царству сатаны. Только незнающие или злонамеренные люди могут говорить, чтобы борьба против всех этих больных настроений совершалась со стороны Церкви непременно способами нехристианскими. Увещание и духовное руководство бесчисленного количества достойных пастырей были орудиями, благодаря которым миллионы людей, смущаемых сомнениями, оставались при Царствии Божием.

Как оклеветываются защитники христианства, показывает пример св. Доминика{18}, которого легенда произвела в основатели инквизиции. А в действительности он устанавливал самый высокий принцип миссионерства: действовать на еретиков личным примером. Когда он прибыл в Южную Францию для совещания с папскими легатами о мерах к обращению альбигойцев, то прямо заявил, что принуждение ни к чему не приведет. Легаты спросили его, что же он посоветует сделать? Св. Доминик ответил, что они должны оставить свои колесницы, в которых приехали, свои роскошные одеяния и пешком идти в селения еретиков, чтобы мирно объяснять их заблуждения^[458].

Вообще, однако, должно сказать, что Средние века заявили себя свирепыми преследованиями еретиков, включая в то число и всевозможных колдунов и чернокнижников. Это было время варварское и свирепое, когда не жалели ни своей, ни чужой жизни. Пытки были непременным орудием судопроизводства, и людей поджаривали и калечили на дыбе не из-за одного неправоверия, а вообще по всем возможным поводам и во всех слоях общества: в народе, в замках феодалов, в судебных учреждениях. Возлагать в этом отношении вины на руководителей церкви невозможно. Напротив, Папы римские всегда восставали против насильственных обращений и т. п. В практике церковного суда пыток не было, и церковные наказания исключали смертную казнь. Еретиков казнило государство. Церковную же власть можно и должно было упрекнуть собственно в том, что она не восставала против пыток в судебной процедуре и не протестовала против смертной казни в преступлениях религиозных. Однако и в этом случае нельзя забывать, что преступления, связанные с религиозными заблуждениями, совершаемые тогда очень часто на почве магии и колдовства, иногда доходили до невообразимой степени гнусности (вроде убиения младенцев с целями волхвования), что приводило государство к самой свирепой репрессии.

Между тем само христианство давало совсем иные нравственные уроки, в которых воспитывались верующие и под влиянием которых на место варварской свирепости назревало постепенно великодушие и самоотвержение. Можно сказать, что враги христианства эксплуатировали в борьбе против него ту этическую высоту, которую оно же развивало в людях. Но в текущей практике жизни было так много антихристианского, что нетрудно было находить предлоги для протеста, оборачивая дело в таком смысле, что само христианство виновно в несправедливостях и жестокостях. Особенно же легко критика и протест обрушивались на церковь.

Поводы для протеста против церкви давали также и ее столкновения с наукою того времени вследствие раздувания понятия о догмате и ереси. В действительности христианство вовсе не смотрит на Священное Писание как на какую-то всенаучную энциклопедию, упраздняющую необходимость человеческ[ого] наблюдения явлений природы. В первые века господствовало самое широкое уважение к личному мнению в деле науки и философии. Но в Средние века в церковь проникло то же отношение к Писанию, как в Талмуде и Каббале, так что в Писании думали видеть ответы на все запросы человеческой пытливости. Вследствие этого ненормального расширения догматики, расширилось понятие о ереси. Это, конечно, не могло не возбуждать столкновений между наукой и церковью.

По совокупности причин в течение всех Средних веков смутно бурлили разнородные протесты против Церкви, против общественной и государственной дисциплины, против закона Божия, против христианства. Эти протесты появлялись и во имя высоких требований самого христианства, не осуществляемых в жизни, и во имя отголосков язычества и языческой мистики, гнозиса, Каббалы, манихейства. Все тайные еретические общества, а также и евреи, подсказывали и поддерживали эту критику и протесты. С самых ранних времен. Среди этих обществ и кружков были и типичные еретики и кружки неопределенного характера, и их было множество. Достаточно назвать павликиан, богомилов{19}, катаров, с разными их разветвлениями, которых насчитывали многие десятки, люцифериан, вальденсов, пасаджеров, иоахитов, ортлиберов, апостольских братьев, спиритуалов, фратичеллов, турлупенов, пасторелов, прыгунов и пр. Тут же ютились кружки полухристианских мистиков, алхимические кружки, тесно сплетенные с магическими «науками». Магические оттенки этих кружков находились часто под влиянием каббалистического еврейства.

С приближением к Новому времени протестующие элементы начинают сплачиваться более систематически и задаются прямой борьбой с римской церковью. Подобно древним манихеям и гностикам, эти общества обычно строились в несколько этажей посвящения. Было ли какое-нибудь одно центральное, хотя бы и тайное, общество, руководившее этой кампанией против церкви, — это вопрос спорный. Антисемиты предполагают существование такого еврейского общества. Кельнская хартия, если бы она была подлинна, указывает существование предшественников франк-масонов с самых первых времен христианства. Но подлинность хартии очень многими учеными отрицается.

Во всяком случае, первоначальное движение строителей царства человеческого представляется текущим в двух руслах. Одна часть обществ подготовляла дорогу будущему протестантству, другая — позднейшему франк-масонству.

Так, вадьденсы, составлявшие одну из альбигойских сект, создали почву для кальвинизма и Чешских Братьев XV века, из которых развился анабаптизм. Это было движение, не отрекающееся от христианства, а, напротив, думавшее осуществить его идеалы, с очень горячей верой и неопределенным догматом.

Оно подготовило почву для Лютера, хотя потом и разошлось с его слишком умеренной реформой. Но рядом с этими общинами развивались общества, которые хотя также действовали против Рима и этим подготовляли почву для Лютера, но имели иные цели, иную организацию и весьма напоминали франк-масонство.

Эти общества существовали по внешности явно, имея на это разрешение властей, но по действительным целям были тайными.

Так они явно имели характер обществ певческих, например, или научных и в действительности преследовали цели общественного характера. Образчик таких организаций представляют мейстерзингеры, или фрейзингеры.

Явная и дозволенная их цель состояла в пении. В действительности же мейстер-зингеры составляли замкнутое тайное общество, с особым религиозным мировоззрением и с задачей обслуживать «высшие человеческие интересы». Один из исследователей их, Келлер, предполагает, что эти общества, действовавшие в XVI веке, имели пункты соприкосновения с более древним обществом миннезингеров, игравших большую роль в альбигойских ересях и впоследствии исчезнувших в корпорациях строительных каменщиков. Устав мейстер-зингеров был так секретен, что его запрещено было даже записывать. Каждый из «братьев», как назывались внутри общестба его члены, давал торжественную клятву безусловно хранить эти тайны, которые и остались почти неизвестны науке. Известно, однако, что у мейстер-зингеров существовало несколько разрядов членов: ученики, певцы, поэты, фрейзингеры, что при принятии в каждую степень соблюдались особые церемонии и члены разных степеней носили соответственные эмблемы и значки. Сверх этих разрядов членов существовала особая коллегия из 12 человек, называемых отметчиками (Merker), которые были «хранителями тайн учения и нравов». Деятельность этой коллегии составляла величайшую тайну^[459].

Мейстер-зингеры, являвшиеся и по замкам рыцарей, и у богатых горожан, были проповедниками миросозерцания вольнодумного, антиклерикального, и то всеобщее заступничество, укрывательство и всяческая поддержка, которые встретил Лютер, были подготовлены деятельностью их и других обществ.

Общества такого двойственного характера, то есть явные по внешности официальных целей своих и строго секретные по действительным целям, были очень сильны в Богемии. Общества занимались не только искусствами, но и науками. Важнейшим принципом они признавали полную религиозную терпимость, по которой предоставляли каждому веровать, во что ему казалось лучше. Такая терпимость внутри одного и того же общества сама по себе уже обнаруживает довольно безразличное отношение к религиозной истине и к ее значению в жизни человека. Здесь ясна презумпция, что нравственная жизнь человека и его отношение к окружающим не находятся в зависимости от религиозных верований. В числе членов Чешских Братьев замечателен Ян Амос Коменский — знаменитый педагог и последний «епископ» этой общины. Впоследствии он укрылся в Англии, где не остался без влияния на английские тайные общества.

После того как чешские общества стали исчезать, в Германии начинают появляться общества, которые, говорит Шустер, «не подлежит никакому сомнению, находились во внешнем и внутреннем родстве с учением и организацией Чешских Братьев»^[460].

Они появляются с одинаковым характером и в Англии, и в Италии. В Германии они наполняют собою весь XVII век. Таковы «Немецкая Пальма», «Братство трех роз», «Орден цветов», «Орден Лебедя». Все они имели двойные цели: явную и тайную. «Орден Пальмы» имел явной целью разработку и очищение немецкого языка, главною же целью было «поощрение похвальных добродетелей» и разработка религиозных и нравственных вопросов. В числе членов, покровительствуемых орденом, было множество преследуемых изгнанников из Австрии и Богемии. Общество горячо заботилось об облегчении их участи. Несмотря на полный секрет действий ордена, известно, что в нем происходили какие-то «тайные дела». Замечательно, что в числе членов его было много немецких владетельных князей и знатных особ. При принятии в члены братства происходили какие-то «испытания водой и дымом» и какими-то «четырьмя главными испытаниями». Каждый принятый получал особое псевдонимное имя, эмблему и девиз. В символике немецких обществ, говорит Шустер, играли большую роль: солнце, три горящих светильника, «столпы мира и единства», лавровый венок, алтарь, две соединенные руки, три сердца, циркуль, наугольник, глобус, рыцарский шлем и т. д. Многое в этой символике, очевидно, напоминает франк-масонство. Члены ордена разделялись на степени. В «Братстве трех роз», основанном в Гамбурге, во главе стоял главный цеховой мастер, затем шли 9 цеховых мастеров, из которых каждый руководил группой из 9 цеховых подмастерьев. Братья разделялись на 4 степени. На собрания все являлись в отличительных значках цеха. Явною целью общества была обработка немецкого языка, под прикрытием чего практиковалось издание «полезнейших книг». Предполагают, что братство вело борьбу за свободу веры и совести и устранение национальных, церковных и сословных различий. «Орден цветов» точно так же скрывал свои «религиозно-нравственные задачи» под видом обработки немецкого языка. Значительную часть его членов составляли люди, бежавшие от религиозных преследований. В «Ордене Лебедя» явной целью общества было занятие музыкой. Однако символика ордена указывала не на музыку, а на «добрые дела, единство, твердость» и т. д.

В английских обществах играл значительную роль Амос Коменский, прибывший из Богемии. Он мечтал основать «Коллегию Света», имевшую выработать пансофическое учение на основании «книги природы Писания и врожденных понятий», а также выработать общий всенародный язык, учреждать во всех странах школы и, когда всеобщее преобразование начнет осуществляться, распространить свет также между язычниками, евреями и магометанами. Английские тайные союзы занимались изучением натурфилософии, главной же целью ставили общее преобразование жизни всего мира. Они находились в сношениях с немецкими тайными обществами и употребляли разные алхимические знаки и термины.

В XVII веке появились также многочисленные союзы алхимиков. Сама по себе алхимия распространилась в Европе в древнейшие времена и была связана с египетскими учениями и так называемыми герметическими книгами. Естественно, что она была проникнута древним пантеизмом, к которому впоследствии присоединился каббализм. К XVI и XVII векам алхимики стали объединяться в общества, которые рядом с непосредственными задачами алхимии (философский камень, эликсир жизни и т. п.) проводили и свои общефилософские воззрения. В отношении этих обществ, говорит Шустер, «получается такое впечатление, что они пользовались таинственными образами в речи специально для того, чтобы замаскировать свои религиозные и научные убеждения и натурфилософские сведения, находившиеся в прямом противоречии с господствующим учением церкви». Философия учителей алхимической мудрости не придает особенного значения искупительной смерти Христа, учит, что тот же божественный дух, который был во Христе, заложен во всяком человеке и что учение Церкви о воскресении должно быть понимаемо не в материальном, а в смысле духовного возрождения. Согласно этим воззрениям, можно и без познания Христа и Евангелия достигнуть блаженства, даже евреям и туркам, всем, кто живет по правде, если они сумеют из закономерности природы вывести законы для своей внутренней жизни, ибо человек и мир управляются одними и теми же законами развития и разрушения»^[461].

Единство внешнего и внутреннего мира составляет основное учение так называемой «Изумрудной скрижали» Гермеса. Алхимия была сильным орудием для привития пантеистических и натурфилософских точек зрения, потому что, привлекая к себе соблазном искусственного произведения золота и отыскания эликсира жизни, она под покровом этого прикладного интереса распространяла и то общее мировоззрение, которым мотивировались все эти чудесные открытия.

Герметическая мудрость алхимии глубоко вошла в состав франк-масонских учений. Любопытно, что натурфилософы употребляли масонское выражение «построения Храма» в тех случаях, где христианство говорит о «Царствии Божием».

Все эти общества, по духу сходные с масонством, развивали дело, вполне солидарное с ним, и подготовили успехи его в XVIII веке, когда масонство выступило наконец явно. Но были ли эти общества проявлением уже существовавшего масонства, организовывались ли они по его инициативе? Как известно, явное выступление масонства в 1717 году относится собственно к так называемому «символическому масонству», или, иначе, голубому, то есть ограничивающемуся тремя степенями посвящения (ученик, подмастерье и мастер). Но в том же XVIII веке и позднее в масонстве выступили явно высшие степени, которые, по их утверждению, существовали и прежде, и сами организовали в 1717 году «символическое» масонство как свою подготовительную стадию; по уверениям же символического масонства — этих высших степеней прежде не было и они созданы уже после голубого масонства. Какое из этих двух утверждений справедливо?

В отношении этого вопроса очень важный факт составляет орден розенкрейцеров, который имел отчасти алхимический характер, отчасти всемирно реформаторский. Как вызов в отношении тайных учений, о начале розенкрейцеров происходит масса споров. Исторически несомненно то, что в 1614 и 1616 годах появилось несколько анонимных сочинений, которые приглашали поступать в орден розенкрейцеров, имеющий своей целью реформу всего мира. Затем во многих местах явились лица, называвшие себя агентами этого ордена и организовывавшие кружки низших степеней. Вопрос лишь в том, был ли центральный орден, во имя которого действовали эти лица, или они были простыми шарлатанами, которые эксплуатировали доверчивость публики, пользуясь вышеупомянутыми сочинениями? Некоторые держатся именно этого мнения, другие же утверждают, что орден действительно существовал.

Кач доказывает на основании своих исследований, что орден розенкрейцеров существовал. Его предание говорит, что некто христианин Розенкрейц, родившийся в 1378 году, отправился в Палестину с каким-то монахом, три года пробыл на Востоке, что познакомился с какими-то мудрецами и, возвратившись в Германию, основал свой орден. Члены его (всего четыре человека) разъезжали по свету, распространяя свои идеи, а затем съезжались вместе к Розенкрейцу. После смерти его члены ордена действовали без него еще 120 лет, а затем в подвале ордена были найдены таинственные рукописи Розенкрейца, излагавшие различную премудрость философского и алхимического свойства. Эта премудрость возводилась ко временам Адама, Моисея и Соломона, что уже показывает каббалистические влияния и вообще те взгляды, которые мы встречаем в высших степенях масонства. Кач не считает достоверным это предание, признает, что орден существовал приблизительно до 1604 года. Учение его было теософическое и филантропическое, включая в себя и алхимию, однако упоминало и о Христе. От поступающих брали клятву верности и тайны. Каждый из братьев должен был приискать в течение жизни преемника себе. Во главе ордена стоял старшина, или отец, затем следовали «старшие» члены, за ними «класс учеников». В 1617 году орден принял решение допускать в члены независимо от исповедания, но в границах все-таки одной христианской веры, как первоначально было и в голубом масонстве. Вообще, Кач полагает, что розенкрейцеровское братство преобразовалось впоследствии в союз франк-масонов в Англии, куда после 30-летней войны скрылись остатки немецких розенкрейцеров^[462].

Среди франк-масонских документов есть один очень загадочный, так называемая «Кельнская хартия», которую одни авторитеты признают подлинною, другие — апокрифом. Эта хартия представляет декларацию 19 франк-масонских лож, собравшихся на конгресс в Кельне в 1553 году с тем, чтобы этим объяснением предотвратить различные неудобные для них лжетолкования.

Если бы этот документ был подлинным, он бы доказывал существование франк-масонства по крайней мере с эпохи Вселенских Соборов. Но даже и самое появление этого документа рассказывается неодинаково.

Гр. С. Д. Толь{20}^[463], на основании, конечно, специальных данных, передает историю так. Хартия хранилась первоначально в архиве амстердамской ложи «Хат Вредехаль», существовавшей от 1519 года до 1601 года, когда она закрылась. Четверо оставшихся в живых членов добились ее восстановления в Гааге в 1647 году под именем Фридрих Вредехаль. Между перевезенными из старой ложи в новую вещей находилась шкатулка, обитая медью, с тремя замками и печатями. В ней нашли: 1) акты утверждения ложи «Хат Вредехаль» от 8 марта 1519 года; 2) Кельнскую хартию, писанную по-латыни; 3) протокол заседания ложи «Фридрих Вредехаль» в 1637 году. Эти документы сохранялись в архивах ложи. В 1818 году гроссмейстер Нидерландских лож принц Вильгельм Фридрих Карл, заинтересовавшись Хартией, передал ее для изучения и проверки ученым-специалистам, и перевод ее был разослан по всем ложам Нидерландов. Подлинность хартии признали масонские писатели Гельдман, Гравель, Брейтшнейдер, Фатченер.

Финдель рассказывает происхождение Хартии иначе^[464].

В 1816 году, говорит он, принц Фридрих получил пакет бумаг с письмом женского почерка, подписанное инициалами «К., урожд. Ф. Т.», где отправительница объясняла, что прилагаемые бумаги она нашла между бумагами своего отца, который хранил их очень тщательно. Она полагала, что отец получил их от Ф. Буцелаара. Это и была Хартия. В Германии Геррен, Краузе, Моссдорф отвергли подлинность документа.

Как бы то ни было, но в 1835 году на основании этой Хартии была выбита медаль в память 300-летия масонства и масонский мир праздновал свой юбилей.

Кому верить? Финдель — жестокий противник мнения о существовании масонства раньше 1717 года и в своей критике вообще крайне тенденциозен. Он особенно боится допустить древнее происхождение ордена, которое дало бы основания для возбуждения против него многих обвинений.

С этими оговорками нельзя не коснуться столь важного, хотя и «недоуменного» документа.

Хартия представляет заявление Съезда настоящих франкмасонов. Они именуют себя «Братство или орден Иоанна или франк-масонов», ясно и резко отличаемых Хартией от профессиональных союзов каменщиков. Именно против этого общества, по словам Хартии, существуют ложные нарекания в том, что они, франк-масоны, хотят восстановить орден тамплиеров и сами принадлежат к нему и составили заговор с целью возвратить себе секвестрованные имущества ордена и отомстить за смерть Якова Моле потомкам принцев, виновных в этой казни. Их обвиняют в этом публично с целью возбудить против них ненависть, обвиняя также в злобе против Римского Папы и в том, что они всюду сеют мятежи и раздоры.

Время, которым датирована Хартия, было кульминационным пунктом мятежей эпохи Реформации. Именно в 1553 году произошло усмирение восстания анабаптистов Иоанна Лейденского, когда сам Лютер кричал, что нужно избивать фанатиков, а император Карл V{21} собирался принимать энергические меры против протестантства, приводящего к таким событиям. Следовательно, если бы орден франк-масонов существовал тогда, то было бы очень естественно с его стороны попытаться выгородить себя от солидарности с мятежами, как масоны впоследствии выгораживали себя от «безумия» Французской революции, над вызовом которой они так усердно потрудились. Но дело в том, что истории совершенно неизвестно их существование в 1553 году. Хартия говорит, что им делают упреки публично. Но если бы в 1553 году были такие упреки публично, как могла бы история о них ничего не знать?

Эта странность может, пожалуй, быть объяснена предположением, что в 1553 году среди властей, расследовавших дела о протестантах, явились какие-нибудь предположения о существовании франк-масонов и их тамплиерстве. Тогда можно себе представить заблаговременное составление хартии для предъявления ее властям в случае надобности. А так как в этом не представилось надобности, то хартия и осталась неопубликованной. Возможно себе представить даже, что были изъяты экземпляры ее, разосланные по ложам, за исключением случайно сохранившегося в ложе «Хат Вредехаль».

Хартия датирована 24 июля 1553 года и подписана делегатами 19 лож^[465], некоторые из которых известны в истории как яркие деятели Реформации. Между прочими значится подпись Колиньи.

Она возбуждает удивление, потому что в 1553 году известному адмиралу Колиньи, убитому в Варфоломеевскую ночь, могло быть только 18 лет. Возможно ли, чтобы такой молодой человек мог быть делегатом на столь важном конгрессе? Хартия заявляет, что экземпляры ее разосланы во все эти ложи, и разъясняет, что такое представляет орден.

Он, по словам Хартии, не происходит от тамплиеров и ни от какого другого ордена, ибо возник раньше всех них. Несомненные документы, по словам Хартии, удостоверяют, что основание общества восходит до времен религиозных споров «разных сект» христианства. Тогда некоторые «адепты» отделились от «толпы». Люди ученые, истинные христиане, видя веру искажаемою и проповедующею ужасы войны, объединились, чтобы «сохранить вернее в чистоте принципы морали этой религии, запечатленные в сердце людей. Они отдались этому для того, чтобы свет, блестя все более среди мрака, мог в конце концов изгнать суеверия и культом всех человеческих добродетелей водворить среди смертных мир и счастье». Эти лица назвались «братьями общества, посвященного Иоанну, следуя примеру Иоанна Крестителя, предшественника света». Старшие лица названы были у них, по обычаю времени, «мастерами» (магистрами), их лучшие сотрудники — «товарищами» (подмастерья), остальные же братья, «по обычаю философов еврейских, греческих и римских, были названы учениками». В данное время общество состоит из трех символических степеней: ученики, товарищи (подмастерья) и мастера, а выше степени мастеров имеются «избранные мастера» и «высшие избранные мастера».

Сверх того, из избранных мастеров назначается патриарх, который есть высший начальник ордена, «одновременно видимый и невидимый», известный очень ограниченному числу братьев. Между частями ордена существуют сношения под надзором патриарха. Настоящая Хартия составлена также с разрешения его, и нижеподписанные, «получив на это авторитет сказанного знаменитого патриарха, установили и далее во всеобщее наставление следующие пункты».

В этих пунктах не сообщается ничего относительно самой тайны «света», хранимого и распространяемого масонами. Не сказано, что общество до 1440 года называлось только «Обществом братьев Иоанна». В 1440 году и именно в Валансьене оно приняло название «Собратьев франк-масонов», то есть строительных каменщиков, так как в это время братство предприняло большую постройку госпиталя для больных, страждущих болезнью св. Антония. Хартия объясняет также, что «хотя братство не придает значения различиям веры и национальности, однако сочло нужным и благоразумным принимать до сих пор в свои члены только лиц, исповедующих в мире профанов христианскую религию». Равным образом общество постановило, что не следует употреблять для испытания новопоступающих никаких телесных мучений. Члены ордена должны приносить клятву быть верными и повинующимися светским властям и держаться принципа «воздавать Божие Богу, а Кесарю кесарево». Наконец, очень любопытный пункт М по поводу знаков и паролей ордена. «В числе их допущены также и те, которые употребляют в ложе Эдимбургской и происходящих от нее ложах Гамбурга, Роттердама, Миддльбурга и Венеции, которых занятия и работы, хотя регулированные по шотландскому способу, не удаляются от наших в отношении происхождения, цели и учреждения» (парагр. М хартии)^[466].

Таким образом, шотландское масонство, утверждающее, что оно происходит от тамплиеров, принято Кельнской хартией в общее масонское братство.

Если принимать данные Кельнской хартии за выражение франк-масонской действительности, то окажется, что происхождение ордена идет со времен догматических споров христианства, то есть со времен Соборов, и что орден образовали такие лица, которые сочли Церковные Соборы представительством сект, другими словами — люди, не признавшие Церкви и основавшие вместо нее свое собственное общество. Выбор Иоанна Крестителя в покровители общества также характеристичен, так как к его имени пристегивают себя многие мистикогностические секты, по всей вероятности, происходящие от тех учеников св. Иоанна, которые по смерти его не захотели присоединиться к ученикам Спасителя, как об этом упоминает Евангелие.

Что касается тамплиерства, то, по данным Кельнской хартии, оно не составляет источника франк-масонства, а только присоединилось к нему. В этом отношении любопытно припомнить шведское тамплиерское предание о том, что свою еретическую «мудрость» тамплиерское духовенство получило от сирийских еретиков.

Нельзя не заметить, что даже при сомнении в подлинности Кельнской хартии она все-таки освещает нам масонское предание. Если и не было такого тайного общества, непрерывно существовавшего полторы тысячи лет, то была преемственность разных тайных обществ, порождавших одно другое. Весьма вероятно, что иные из этих обществ и никогда не уничтожались, а только хирели в стадиях ослабления, а потом при более благоприятных условиях снова воскресали в силе. Это тем более возможно, что некоторые секты, живя в тайне, могли существовать, как известно, почти все время христианской эпохи.

К нашему времени остатки тайных эзотерических обществ сконцентрировались главнейше во франк-масонстве.

Влияние тайных обществ и еврейства на христианские нации замечается с древнейших времен. В этом отношении не составляют исключения и строительные ложи каменщиков, из которых впоследствии вышло «символическое масонство». Эти корпорации каменщиков, называвшие себя «свободными каменщиками», составляли наиболее развитую часть рабочего сословия, и понятно, что оппозиционная интеллигенция старалась подчинить их своему влиянию. Первое появление этих корпораций, как полагают, произошло при св. Вильгельме Гершаусском (1069—1091). В эпоху сильного монастырского строительства личными средствами монастырей нельзя было обойтись, и появились артели мирян, объединявшиеся по образцу монастырских. Основал их, говорят, Вильгельм. Работа требовала людей развитых, понимающих архитектуру и художества, но по безграмотству того времени для запоминания правил работы служили разные символы и фигуры. Тайна же правил искусства охраняла доходы каменщиков. Наконец, для того, чтобы в поисках работы они могли быть опознаны корпорациями других городов для оказания им помощи, нужна была система лозунгов и паролей. Все это и развилось в профессиональных корпорациях, в которых также естественно сложились три степени: ученики, подмастерья и мастера.

Вся эта сторона «тайны» каменщицких лож (как и других профессиональных корпораций) вполне понятна. Но у каменщиков имелось много иного, навеянного, очевидно, извне, вне потребностей ремесла. Самые легенды, описывающие происхождение строительного искусства, сочинялись, очевидно, книжными людьми. Обычно начало каменщиков возводят ко временам Соломонова храма. При этом легенда всегда упоминает о Хираме как главном строителе Соломонова храма, установителе порядка приема учеников и подмастерьев, который был убит подмастерьями за то, что не хотел выдать им секретного лозунга мастеров. В Библии, однако, нет такого архитектора, и он имеется только в еврейском предании. В лозунгах каменщиков внесено выражение: «Я видел Боаз и Иахин». Как известно, так в Библии называются два столба Соломонова храма. Клятвы каменщиков произносились хотя на Евангелии, но именем Иоанна Предтечи. Еще страннее, что каменщики по уставам своим обязывались поступать так, как прилично добрым потомкам Ноя. Но почему христиане могли ссылаться на Ноя? «Законы Ноя» христианам даже неизвестны, ибо в Библии их нет. Законы Ноя существуют лишь в еврейском предании, по которому Ной дал краткие законы, сводящиеся к тому, чтобы не убивать, признавать порядок и власти и т. п. С еврейской точки зрения Моисей дал закон исключительно для их племени, Ной же — для всех людей. При этом Талмуд говорит, что еврей может жить лишь с теми иноплеменниками, которые признают законы Ноя. Значит, для евреев важно было иметь в уставах каменщиков такое правило, дающее им право входить в эти союзы. Но для христиан, имеющих свой христианский закон, зачем понадобились законы Ноя? Тут почти явно влияние евреев.

С другой стороны, на обычаях каменщиков видно несомненное влияние мистических тайных обществ. Так, приемы в члены корпорации сопровождались церемониями, не имеющими никакого отношения к ремеслу. Кандидату завязывали глаза и в таком виде подводили к принимающим. После этого он клялся в верности и в сохранении тайны, и тогда с его глаз снимали повязку и показывали ему тройной светильник^[467].

Влиянием тех же тайных обществ обусловливалось, конечно, и вольнодумство каменщиков, выражавшееся в разных архитектурно-скульптурных выходках против церкви.

«На всех старинных монументах, — говорит Финдель, — монументальных постройках видны указания на тайное братство каменотесов, его символику и его религиозные воззрения. Так, в церкви св. Зебальда, в Мюремберге, изображены были монах и монахиня в неприличной позе. В Страсбурге в верхней галерее против кафедры изображены были свинья и козел, которые несли, как святыню, спящую лисицу, за свиньей шла сука, а впереди шествия медведь с крестом и волк с горящей свечой. Осел стоял у престола и служил мессу. Таковы их “религиозные воззрения”, и они возникли издавна. Страсбургский собор начат постройкой еще в XI веке, а закончен — одна часть в XIII веке, другая в XV веке. В Вюрцбургском соборе (построен в 862 году, возобновлен в 1042-м) находились замечательные колонны Яхим и Боаз, J и B (нынешняя принадлежность масонских лож), которые стояли при входе Соломонова храма. В Доберанской церкви в Мекленбурге (освящена в 1368 году) находятся несколько двойных треугольников (то есть вероятно), поставленных на местах особого значения. На колонках по три виноградных листка, соединенных по-масонски веревкой, и символические числовые отношения. Кроме того, там до сих пор еще хорошо сохранилось запрестольное изображение, знакомящее нас с религиозными взглядами архитектора. На первом плане три священника вертят мельницу, в которой мелется догматика, сверху над ними Пресвятая Дева с младенцем Иисусом, на чреве ее пылающая звезда, внизу тайная вечеря, на которой изображены апостолы в известной всем масонам позе и т. д. В другой готической церкви иронически представлено нисхождение Святого Духа. В Бранденбургской церкви лисица в священническом облачении проповедует стаду гусей. В Бернском соборе (постройка 1421 — 1612 гг.) в изображении Страшного Суда помещен и папа (и т. д.).

Вообще, — замечает Финдель, — немецкие каменотесы, конечно, не остались чужды преобразовательным стремлениям времени. Многие из них принимали в них даже горячее участие: об этом громко свидетельствуют упомянутые изваяния, число которых мы могли бы значительно увеличить... Их строительные ложи всегда были верным убежищем для людей свободомыслящих и преследуемых церковным фанатизмом. Они повсюду принимали их и скрывали их от поисков кровожадной инквизиции»^[468].

Корпорации каменщиков иногда заявляли себя и активными политическими движениями, как это бывало в Англии, так что возбуждали против себя преследования властей.

С падением готического стиля, говорит Финдель, братства каменщиков пошатнулись. «Церковная символика, составлявшая главную часть тайного учения в ложах, потеряла свое практическое значение. К тому же к этому времени философия, благодаря изучению древнеклассических писателей, успела получить новое направление, изучение природы открывало пути более свободному исследованию, да и вообще со времени Реформации... человечество опередило pia-desideria каменщиков. Отныне им стало возможно не скрываясь провозглашать о догматах и церковных постановлениях, о тирании римского престола, о безнравственности духовенства и монахов — те либеральные мнения, которые они до сих пор дерзали выражать на своих зданиях только в злых карикатурных изображениях, в так называемых приметах» (с. 91-92).

«До сих пор масоны, за исключением духовных и светских попечителей, все были на самом деле рабочими строителями строительного мастерства: кладчики, каменотесы, плотники. Но с конца XVI и начала XVII века к ложам вольных каменщиков начинают присоединяться и не рабочие: люди образованного класса. С 1618 года к братству стали присоединяться лица с видным общественным положением в обществе, богатые и ученые люди и вскоре придали ему совершенно иной вид. Эти лица, в отличие от членов из рабочего класса, стали называться сторонними каменщиками (acceptedmason). С ними проникли в ложи новые воззрения, новые потребности, и прежде всего преобразовательный и прогрессивный элемент, в течение этого столетия и особенно к концу его все более увлекавшие ложи в круговорот культуры и современных идей»...

Существует убеждение, что каменщики не оставались чужды движений Английской революции. Даже и такие масоны, как Фесслер и Шредер, держались этого мнения, стараясь доказать его при помощи истолкования шотландских степеней, что после казни Карла I (1649 г.) дворянство стало вступать в масонское братство, рассчитывая под его покровом работать в пользу восстановления монархии и призвания наследного принца. В это время будто бы усилена присяга, изменен церемониал и введены степени подмастерья и мастера. Символика последней состояла будто бы из политических намеков. По восшествии на престол Карла II (1660 г.) масонству в знак благодарности за сделанные услуги дано было имя королевского искусства и т. п. По мнению других, шотландские масоны стояли на стороне королевской власти, а услугами английских пользовался Кромвель^[469].

В Англии членом одной ложи каменщиков стал известный ученый Элиас Асмоль — 16 октября 1646 года. К этому времени Папюс (Жерар Энкос) приурочивает, согласно Рагону (в его OrthodoxieMaconigue), первое появление нынешнего масонства. Рагон именно рассказывает, что в 1646 году Асмоль и другие братья розенкрейцеры собирались в Лондоне в помещении франкмасонов ремесленников и констатировали, что число членов из ремесленников стало меньше, чем число членов из интеллигенции, так как первые все более уменьшались, а вторые постоянно возрастали в численности. Поэтому розенкрейцеры решили, что настал момент применить для наставления ремесленников формулы, сходные с теми, которые употреблялись ремесленниками для посвящения в таинства. Пользуясь устными преданиями, эти формулы заменили писаным посвящением, скопированным с древних египетских и греческих обрядов. Согласно этому мнению, первая степень посвящения (в ученики) установлена была в 1646 году, вторая (подмастерья) в 1648, а последняя (мастера) окончательно средактирована в 1649 году^[470].

По правоверному масонскому толкованию (поддерживаемому, например, Финделем), «истинное» масонство, то есть «символическое» (трех степеней), возникло, однако, не при Асмоле, не в 1646 — 49 годах, а лишь почти сто лет позднее, в 1717 году. В это время ложи каменщиков уже совсем замирали, и интеллигенция, вытеснившая рабочих, решила, сохраняя старые формы, образовать новое общество. Это были Кинг, Кальворт, Л у млей, Мадден, главнее же всего Теофил Дезагюлье и его ближайшие сотрудники Георг Пайн, Джемс Андерсон и другие. Они из нескольких бывших каменщицких лож образовали Великую ложу, которая стала потом организовывать под своим руководством ложи нового характера. «Братский союз действительных каменщиков, — говорит Финдель, — превращается в братский союз строителей символических». Вместо постройки каменных храмов является «возведение храма человечности».

Собственно говоря, начало явного символического масонства, без сомнения, и относится именно к 1717 году. Но оно явилось не без подготовки, не без организаций, ему предшествовавших и оставивших ему наследие не только целей, средств и техники, но даже, без сомнения, остатки и зародыши общества, которые быстро проявились в виде учреждения «высших степеней». Эти высшие степени появились в нынешнем виде не сразу, но их учредителей приходится рассматривать не как создателей, а как восстановителей давно зародившихся идей. Розенкрейцеры сохранили даже название своих предшественников. Таким образом, франк-масонство как целое историческое явление действительно очень древне, и в этом смысле его предшественниками являются и древние еретики, гностики, манихеи, и тамплиеры, и, может быть, общество, оставившее о себе воспоминание в Кельнской хартии, и зачатки, заложенные Асмолем с товарищами, и «академии» натурфилософского и гуманитарного характера.

Все это вносило свою лепту для воздвижения масонского «Храма». Финдель и его единомышленники могут сколько угодно доказывать, что к франк-масонству принадлежит лишь то течение, которое они отстаивают, и, может быть, в интересах сокрытия еврейского господства. Но мы должны считать франк-масонством то, что существует как франк-масонство. Для мира и истории имеет значение не «партия» умеренных масонов, а целостное масонство со всеми его составными частями и во всех формах своего делания, от невидимого «храма человечности» до видимого царства человеческого или даже царства Израиля^[471].

Глава LIII Организация и идеи франк-масонства

Идеи масонства тесно слиты с его организацией, так как оно думает осуществить свои идеи именно между прочим и в форме организации, являющейся прототипом вообще человеческой организации. Человечество будет устроено так, как устроено масонское общество.

Нормальной организацией франк-масонов считается устройство «символического», трехстепенного масонства. Ложи «высших степеней» не изъяты оттого, чтобы их члены состояли в то же время членами какой-нибудь ложи символического голубого масонства в какой-нибудь из ее степеней.

Посему надо прежде всего знать организацию лож символического масонства и их взаимоотношение.

Это символическое масонство, в смысле организационном, представляет федеративный союз отдельных лож, которых представители образуют Великие ложи, а иногда собираются на конвенты. Великие ложи, называемые также «Востоками», отличаются по своим занятиям от основных лож. Простые ложи занимаются тайной учения и выработки своих членов. Великие ложи представляют учреждения административные, конвент — подобие законодательных. Так, новые ложи не могут учреждаться без утверждения какой-либо Великой ложи, и только получившие его считаются у масонов «правильными», хотя в действительности огромное большинство лож не имеют доказательств своей «правильности».

Уже в символическом масонстве организация степеней посвящения такова, что ученики не имеют доступа в собрания подмастерьев, а подмастерья — в собрания мастеров, тогда как, наоборот, ни одно собрание подмастерьев или учеников не может состояться без присутствия мастеров. Таким образом, каждая высшая степень посвящения вырабатывает членов низшей и наблюдает за ними. Каждая высшая степень в своих делах представляет для низшей безусловную тайну. Наоборот, все, что совершается в низших, известно в высших. Повышение ученика в подмастерья или подмастерья в мастера производится не по желанию низших, а по решению высших. Каждый масон уже при поступлении в ученики обязуется клятвой сохранять в безусловной тайне все, что увидит или услышит в своих собраниях. Эта клятва повторяется при каждом новом повышении в следующую степень. Обучение масонским тайнам производится не только устно или по книгам, но главнейше — символическим путем, путем обрядов и обстановки обрядов. Эти обряды имеют целью то, чтобы посвящаемый переживал идею своего посвящения^[472].

Но, кроме этих трех степеней символического масонства, имеются еще так называемые «высшие степени» (так называемое красное масонство, черное и белое). Некоторые масоны утверждают, что высшие степени совершенно ненужны, что весь смысл масонской науки или искусства исчерпывается тремя символическими степенями. По объяснению Колена Албанселли, такое мнение распространяется в низших степенях нарочно для того, чтобы лица, не приглашаемые в высшие степени, не роптали. Им даже внушают, что высшие степени представляют пустое баловство пышными нарядами и обрядами. Однако высшие степени существуют и всеми масонами признаны. Высшие степени масонства утверждают, что голубое масонство самостоятельного смысла не имеет, а служит лишь предварительной школой подготовки персонала для высших степеней, если, конечно, воспитываемые окажутся пригодными для повышения. Если же они для этого не годятся, то остаются весь век в символических ложах.

Во всяком случае, символические степени обязательны для всех масонов, так что нельзя состоять в какой-либо высшей степени, не принадлежа в то же время к какой-либо символической ложе. Таким образом, каждый масон высших степеней посещает символические ложи, знает все, что в них делается, может на них влиять, наоборот, члены символических лож ничего не знают о делах высших степеней. «Символические степени, — говорит Папюс, — содержат в зародыше всю масонскую систему, но высшие степени гармонически развивают этот зародыш». Притом же, поясняет он, «эта система была бы не полна, если бы не была приправлена настоящим оккультизмом, который открывает новые горизонты посвященному в тайны».

Здесь перед нами становится любопытный вопрос о способах влияния высших степеней на низшие. Учение высших степеней переполнено оккультизмом и Каббалой. Чем же обусловливается подготовка масона к переходу из каждой низшей степени в каждую высшую? Каково мерило его подготовленности? Копен Албанселли, который не придает оккультизму никакого значения, усматривает воспитание масонов в том, что в них систематической практикой тайны и клятв, равно как привычкой подчинения, воспитывается бессознательная дисциплина, образуется масса, готовая исполнять все, что ей прикажут. Для выработки же наиболее высоких степеней, по рассказу Колена Албанселли, кандидатов подвергают без ведома их разным трудным испытаниям: умственным, нравственным, разным житейским затруднениям, даже экономическим и финансовым — чтобы увидеть, какова закалка этих людей, насколько они способны выдерживать трудности и побеждать их. Это, конечно, вполне целесообразно. Но в оккультизме есть нечто такое, что не показалось бы Колену Албанселли пустой игрушкой, как обряды ритуала, если бы было ему известно; а именно — выработка оккультных способностей человека.

С оккультической точки зрения люди распадаются на два класса: сомнамбул и гипнотизеров (разумеется, есть и промежуточные степени). Люди типа сомнамбул самой природой своей предназначены к подчинению, люди гипнотизерского типа — к властвованию. Рассуждая теоретически, немыслимо себе представить, чтобы в каких-либо степенях масонства или в высящейся над ним еврейской организации не обращалось внимание при выборе людей и при их упражнениях на эту сторону их природы. Способность гипнотизации и ее развитие, теоретически рассуждая, должна составлять вопрос, особенно важный для масонства, который действует на низшие степени не прямым приказанием, а внушением, как это признает и Копен Албанселли. Но о гипнотическом внушении ничего не сообщают пишущие о масонстве: быть может, это составляет тайну практики.

Как бы то ни было, над символическими масонскими степенями стоят высшие степени. Масонство различается не только степенями, но еще и ритуалами: ритуал Великого Востока, несколько ритуалов шотландской системы, ритуал Мизраиля и пр.

В них неодинаковое число степеней, и они неодинаково называются, но имеют между собой соответствие. Так, например, «Принц адепт» ритуала Совершенства равносилен «Кадошу» чарлстоунского совета и «Рыцарю Солнца» лозанского конвента и т. д. В общей сложности степеней считается 33. В египетском же ритуале Мизраима — 96.

По объяснению Копена Албанселли, степени эти не всегда проходятся полностью. Они приводятся в действие, когда возвышение людей признается нужным задерживать. Иногда же фактически выпускают целый ряд посредствующих степеней. Так, самого Копена из 3-й степени символического мастера сразу посвятили в розенкрейцеры, то есть в 18-ю степень, после которой в его время снова пропускали ряд степеней до 30-й, так что тогда во Франции функционировало только 8 степеней из 33.

Высшие степени 31-я, 32-я, 33-я — суть степени административные, и ими заканчивается организация собственно франк-масонства, по вычислению известного масона Виларио дель Вилар, имеющего ныне (в начале XX века) 137 000 лож с 18 732 184 братьев и 2 576 460 сестер. В этом числе только 5579 лож с 333 607 членами признаются «правильными». Армия огромная. Но этим дело не заканчивается, а лишь начинается новая организация, которую Папюс называет «иллюминатской», а также «невидимой», в противоположность к «видимому» при всех своих тайнах франк-масонству. Это не то иллюминатство, которое было учреждено Вейс- гауптом, или если то, то лишь в том смысле, что оно подсказало Вейсгаупту свое название. Это есть некоторое особое учреждение «посвященных», и уже «просвещенных», которые действовали в старом розенкрейцерстве и раньше его и которые в 1640 — 1717 годах основали франк-масонство. Так говорит Папюс, так указывают некоторые предания (шведской системы). Копен Албанселли также не сомневается в существовании чего-то «невидимого», которое он называет «невидимым масонством». Но это, строго говоря, уже не масонство, а нечто высшее. Тот же Папюс весьма предупреждает от смешения масонства с иллюминизмом. Но в этих глубинах тайн мы уже ничего не знаем, кроме того, что это нечто не масонское, а лишь высящееся над масонством. Таким образом, франк-масонство даже в совокупности 33 степеней не должно считать чем-то вполне самостоятельным. Есть нечто «сверхмасонское», но о нем дальше намеков не идут наши сведения. Тайна хранится прочно, и подбор деятелей, очевидно, производится очень усовершенствованными способами, быть может, именно теми, на которые наводит теория «сомнамбул» и «гипнотизеров». Вся же эта непроницаемо темная сила увенчивается, по убеждению и утверждению Копена Албанселли, еще новым этажом: еврейским центром, преследующим цели всемирного владычества Израиля и держащим в своих руках как видимое масонство с его 33 степенями, так и неведомые степени невидимого масонства или «иллюминатства».

По общему утверждению, подчинение низших степеней высшим создается не каким-либо юридическим путем. Тут нет приказаний, нет начальства. Есть только воздействие сверху вниз, воздействие самыми различными способами. Высшие слои проникают собою низшие и влияют на них, побуждают разного рода внушениями и воздействиями к требуемому им действию. Этот способ воздействия поддерживается системой тайны и повиновения. Верность принятым обязательствам вознаграждается в масонстве очень широко. Каждый «брат» ни в какой беде не погибнет, исключая каких-нибудь совершенно экстренных случаев. Поступив в масоны где-нибудь в Лондоне или Париже, новый член, если пожелает уехать в Россию или Буэнос-Айрес, получает рекомендации, обязательные для каждого масона этих стран. Приезжего везде примут, устроят. В политике во многих странах уже почти невозможно иметь карьеры правительственной или депутатской, не поступивши в масоны. Но зато неверность, измена караются неукоснительно и жестоко. За нее, как уверяют, человек и прямо «устраняется» из числа живых.

В прежнее время клятвы масонов были в этом отношении весьма выразительны.

«Я, — произносил посвящаемый в степень шотландца, — обещаю, клянусь и даю обет хранить нерушимо все секреты, знаки и тайны, которые мне были до сих пор открыты и которые мне будут открыты в первых пяти степенях совершенных масонов, в которые я посвящен... Позволяю, если я их открою, чтобы мне вскрыли жилы на висках и горле и обнаженного выставили на самую высокую из пирамид (? — Л.Т.), где я должен бы был испытывать суровость ветров, жар солнца и холод ночей, чтобы моя кровь медленно вытекала из жил, пока не истощится дух, оживляющий мое тело, и чтобы для увеличения страданий души и тела я был принуждаем принимать ежедневно пищу, сообразованную с тем, чтобы продолжить мучительный голод, ибо в этом не было бы ничего слишком сурового для клятвопреступника^[473].

Дешамп замечает, что в правилах Великого Востока Франции эти обязательства и клятвы для каждой степени посвящения уже переделаны и в них очень смягчена форма, хотя дух остается тот же. Вообще, говорит он, современное масонство стремится упростить свои ритуалы, уменьшить число испытаний для приема членов степеней, смягчить шокирующие формулы, которые содержатся в «тюилерах» (сборники знаков для опознания членов), ловкие люди, находящиеся во главе масонства, действуют энергично в этом смысле и быстро изменяют внешние его формы.

Те же упрощения обрядов производились в Германии стараниями Финделя. Но, разумеется, сущность остается одна и та же. Остается и тайна. Всякие сообщения об учении и символике масонства вообще преследуются и подвержены цензуре. Писать о масонстве членам лож возможно лишь с разрешения масонских властей, да и то случается, что разрешенное сначала потом объявляется запрещенным. Финдель рассказывает печальную судьбу ученого Краузе в начале XIX века за опубликование сочинения «DiedreialtestenKunst-KundenderFreimaurere» («Три старейших примера искусства франк-масонства». — Ред.) (в 1810 году)^[474], где на основании этих трех документов доказывает, что основная идея масонства именно состоит в союзе человечества. И вот из-за этого- то против Краузе началась ожесточенная травля «братьев». Его и Моссдорфа, способствовавшего работе Краузе, исключили из союза и, говорит Финдель, «жестоко весь век вредили Краузе, стараясь изгонять его из университетов и лишить куска хлеба, в чем и успели». «История дальнейших страданий Краузе, — прибавляет Финдель, — составляет самую черную страницу в истории немецкого масонства»^[475].

Рагон, один из крупнейших французских масонов, составил и опубликовал, с разрешения секретаря Великого Востока, сочинение «Философский и объяснительный курс древнейших и новейших посвящений» (в 1839 г.). Через три года книга была воспрещена Великим Востоком как вредная. Еще более популярный масон Клавель, написавший «Живописную историю франк-масонства», был за это исключен на два месяца из союза и подвергнут денежному штрафу. Масонская цензура не всегда и не везде, однако, была одинаково строга, и таким образом явилось в свет несколько тюилеров и справочников ритуала, которые, конечно, не остались неизвестны исследователям-«профанам». Впоследствии у французских масонов было формально воспрещено что-либо печатать о их братстве иначе как с разрешения, и притом исключительно в официальной масонской типографии. Во всяком случае, за свыше 200 лет открытого масонского существования (с 1717 года) написано такое громадное количество сочинений о масонстве и самими масонами, сообщено такое обильное освещение «тайн» в разных курсах, требниках и тюи лерах, что теперь уже трудно закутать все это в возобновленную тайну. «Относительно франк-масонских обычаев, символики и т. п., — замечает Шустер, — существует целый ряд сочинений, доступных и “профанам”, так что в этом отношении уже не может быть речи о масонской тайне»^[476].

Труднее проницаемыми остаются действия масонства, но и в этом отношении за эпоху с конца XVIII века по последние десятилетия XIX века антимасонскими писателями и обществами разоблачено множество сведений.

Нам должно, однако, прежде всего уяснить себе идейную сторону масонства.

Масонство заговорило в такое время, когда было подготовлено широкое движение против христианства. Но в отличие от господствовавшего тогда деизма, шедшего об руку с атеизмом, франк-масонство выступило с характером пантеистическим, прямо заявив себя не чем-нибудь новым, а возрождением дохристианского языческого мировоззрения.

Вот как оно рисуется своими официальными документами. Базо, автор нескольких масонских книг, очень авторитетный член ордена, объясняет в своем справочнике:^[477]

«Масонство есть не что иное, как первобытный культ, который люди открыли по удовлетворении первых нужд. Браманы и египетские жрецы передали его тайны Соломону. По разрушении Иерусалима и народ иудейский рассеялся, и это масонство распространилось с ним по всей земле. Это были тайны соломоновского масонства, которое называют более подобающим образом — свободным масонством, Franc-moconnerier».

Символика масонства объясняет нам содержание этого первобытного культа. По «Manuel» Базо, когда при посвящении ученика в подмастерья его спрашивают, зачем он хочет получить эту степень, он отвечает: «Чтобы узнать букву Г». Его спрашивают:

«Что означает эта буква?» Он отвечает: «Во-первых, она означает геометрию... Во-вторых, она есть инициал одного из имен великого архитектора вселенной и символ божественного огня, который делает нас способными различать, знать, любить, применять истину, мудрость и справедливость».

Рагон по этому поводу объясняет, что буква Г ставится вместо еврейского Иод, инициала Иеговы. «Эта буква означает несотво- ренное бытие, принцип всех вещей... Каббалисты, — замечает Рагон, — употребляют ее для обозначения принципа, из которого происходит все остальное»^[478].

«Буква Г, — продолжает он, — есть не только инициал одного из имен великого архитектора вселенной, но символ божественного огня, который нас делает способными различать, знать, любить, применять истину, мудрость и справедливость. Природа, символизируемая священным огнем, указывает подмастерью- неофиту род изучения, к которому он должен отныне прилагать свой ум. Огонь оживляет все дышащее в воздухе, на земле и в водах. Солнце, образ, которому посвящается в наших храмах, есть прирожденный огонь тел, огонь природы, производитель света, тепла и горения. Он есть действительная причина всякого порождения. Без него нет движения и существования. Он дает материи форму, он безмерен, неразделим, непогибающ и присутствует всюду».

Но огонь есть принцип двойственный.

«Это элемент, который, будучи принципом жизни всех существ, становится вследствие своей деятельности постоянно действующей причиной их разрушения и их агрегации в другие смеси». Двойственность этого принципа символизируется при посвящении в степень мастера. «Степень мастера, — говорит Рагон, — аллегорически обрисовывает смерть Бога-света». Символическое изображение этих двух принципов составляют у масонов две колонны Соломонова храма — Яхин и Боаз.

. «Колонны Яхин и Боаз, — говорит Клавель, — представляют два порождающих фаллуса: один — света, истины и добра, другой — мрака, смерти и зла; вместе они поддерживают равновесие в мире». Это, можно заметить, та же самая идея, которая выражается у каббалистов сефирами Хесед и Гебура. Тем характернее дальнейшее объяснение Рагона. «Догмат двух принципов, — говорит он, — преподаваемый под аллегорией света и тьмы, образует основание масонства, как и всех древних мистерий. История Атиса, Митры, борьба Ормузда и Аримана, Осириса и Тифона, Христа и сатаны суть лишь постоянная борьба света и мрака».

Легко видеть, что в мировоззрении масонства лежит возрожденный дохристианский пантеизм. Их Бог, как формулирует Дешамп, есть сама природа. «Бог масонства есть Бог-Все, Бог Пан, представляющий объединенные два принципа добра и зла, Бог, делающийся вселенской квинтэссенцией, два духа — высший и низший, выдыхаемые и вдыхаемые один другим и отождествляющиеся с землей, водой, воздухом, огнем и эфиром, которые они постоянно геометризируют в их вечной и продолжающейся деятельности» (Т. I. С. 34).

Само собою понятно, что тут нет места для христианства. Самого Христа масонское учение еще может допускать как человека, но никак не в смысле Бога. Это масоны обнаружили и своим отношением к Ренану и Штраусу, отнимавшим у Христа его Божественное достоинство. Когда Ренан написал свою «Жизнь Иисуса», бельгийские масонские ложи сделали у себя публичную подписку на поднесение ему золотого пера. Когда умер Штраус, масонский журнал «Баугютте», редактируемый Финделем, превознес его величайшими похвалами. «Он совершил великое дело. Привет ему!.. Тысячи и миллионы масонских братьев сердечно симпатизировали этому могущественному разрушителю, помогавшему расчистить место, на котором должен быть воздвигнут Храм будущего человечества».

Впрочем, в «Курсе» Рагона прямо отвергается христианское учение. Он говорит: «Учение Христа составили три главные принципа, вытекающие из древних мистерий: единство Божие, свобода человека и совести и равенство между всеми членами человеческой семьи». Все остальное — выдумка духовенства. «Учение Христа не говорит ничего о христианской Троице, это учение позднейшего духовенства, подражание индусской троице, которая, будучи всегда только аллегорией, не могла быть реальным существом».

Откровение также совершенно отрицается масонством. Рагон говорит, что тот, кто первый сказал людям о существовании Бога, был благодетелем человечества, а тот, кто заставил этого Бога говорить, был обманщиком. Масонство признает лишь натуральную религию, и, объясняя ритуал рыцаря солнца (28-я степень масонства), Клавель прямо говорит, что «рыцари солнца имеют целью установить натуральную религию на развалинах религий, установленных на Откровении».

Разумеется, масонство отрицает также первородный грех и его искупление. «Заблуждения моральные и религиозные, и особенно это роковое верование в природную греховность человека, составляют причину почти всех злых дел человека. В действительности человек рожден добрым и только учреждения дурны», — поучает масонский журнал «LeGlobe». Масон Пулеви, обрисовывая в своей парижской ложе задачи масонства, восклицает: «Пусть же не будет больше вопроса об искуплении. Человек никогда не падал: он, наоборот, только беспрерывно повышался»^[479].

Во многих случаях у масонов проявлялась прямая ненависть к Христу. Франк-масон Дельпеш в 1902 году говорил:

«Триумф Галилеянина длился 20 веков. Он умирает в свою очередь... Иллюзия длилась слишком долго... Он идет в пыль веков, туда же, куда пошли другие божества Индии, Египта, Греции и Рима, перед алтарями которых преклонялось когда-то такое же множество обманутых человеческих существ. Франк-масоны, нам отрадно констатировать, что мы не чужды этому раскрушению ложных пророков»^[480].

Наконец, в масонстве имеются направления, представляющие прямой сатанизм. Об этом много писал Марджиотта. Но мы имеем также свидетельство Колена Албанселли, которого никак нельзя заподозрить в выдумках, когда он заявляет положительно, что имел на это в руках подлинные документы. Я, говорит он, имел возможность несколько лет назад нащупать доказательство, что существуют некоторые масонские общества, которые суть сатанические общества, не в том смысле, чтобы диавол приходил лично председательствовать на собраниях, как говорил этот шарлатан Лео Такси ль, но в том смысле, что их члены исповедуют культ Люцифера. Они обожают Люцифера как якобы истинного Бога и воодушевлены непримиримой ненавистью против Бога христианского». У них установлена даже особая формула, расточающая «проклятия» Ему и возглашающая славу и любовь Люциферу.

«В этих обществах учат, что все повелеваемое христианским Богом неприятно Люциферу, что все Им запрещаемое, напротив, приятно Люциферу. Что вследствие этого нужно делать все запрещаемое христианским Богом и беречься как огня всего, что Он повелевает. Я повторяю, что имею в руках доказательства всего этого. Я читал и изучал сотни документов, относящихся к одному из этих обществ, документов, которые мне не дозволено публиковать, но которые исходят от членов — мужчин и женщин — означенных обществ. Я мог констатировать, что это общество есть истинная школа сладострастия, переходящего все, что возможно вообразить (это, видимо, доставляет удовольствие Люциферу), и что убийство там также постоянно практикуется, потому что это неприятно христианскому Богу, а, следовательно, приятно Люциферу. Все остальное — соответственно с этим.

Справляясь в документах, в которых я нахожу доказательство сказанного, я вспомнил легенду, которую я встречал в одном из масонских ритуалов.

По этой легенде, все франк-масоны происходят будто бы от Хирама, строителя Соломонова храма, и от царицы Савской Балкис. Эти же будто бы в свою очередь происходят от Каина, который не был, как нам доселе внушено верить, сыном Адама и Евы, но будто бы был сыном Евы и Эблиса, ангела света. Эблис — это ангел света, и, таким образом, значит — Люцифер, отец всех франк-масонов...

В числе членов этого общества — очень немногочисленного — я видел огромную пропорцию евреев, и... одного из наших политических тиранов. Повторяю: я имею в руках доказательства всего этого»^[481].

Это свидетельство Копена Албанселли тем более достоверно, что он, очевидно, не знает о существовании гностической секты каинитов, которой учение именно и было таково, как у обличаемых ими масонских лож. Вероятно, они принадлежат к тамплиерскому «палладизму», укрепившемуся в Американских Соединенных Штатах.

Вообще, религиозная сторона высших степеней масонства представляет смесь древнеязыческой философии, герметизма, гностицизма, Каббалы. В отношении христианства тут если иногда имеется прикосновение, то не более чем в гностических сектах.

Если мы посмотрим религиозное учение в наиболее умеренных толкованиях, то и там видим основное отрицание христианства. В этом отношении лучше всего взять мнения Финделя. Вот как он изображает масонство:

«Франк-масонский союз есть полнейшее выражение стремления соединить в одно разрозненные части Божества, примирить Создателя с созданными им существами, а их между собою... Идеал, к которому он (союз) стремится, есть то состояние, в котором воля Божия есть воля всех»^[482].

Это последнее выражение было бы точнее, если бы Финдель сказал, что воля Божия есть то, в чем выражается воля людей. Что касается «разрозненных частей Божества», то это означает, что Бог находится во всех религиях и их догматическими различиями разрывается на части. Главная же задача Финделя — убедить «профанов» в безобидности франк-масонства в отношении государства и церкви.

Оно не враждебно ни государству, ни церкви. В посвящении книги Уставов (изд. 1738года) сказано: «При всем различии наших мнений относительно прочего (так как мы предоставляем каждому свободу совести) мы все единомысленны относительно благородной науки и искусства и общественных добродетелей.

Мы верны и добросовестны и избегаем всего, что могло бы задеть какое бы то ни было правительство на всем пространстве земли, под властью которого мы можем мирно собираться в надлежащей форме».

Относительно религии «оно учит уважать и чтить всякую форму исповедания и прежде всего заботится о том, чтобы члены его проявляли в самой жизни любовь и терпимость». Оно не поощряет религиозного индифферентизма, но, «для того чтобы охватить одною общею связью все человечество, оно опирается только на вечные основы всех религий, имеет в виду только нравственное достоинство их последователей, предоставляя каждому полную свободу в его частных мнениях». Финдель считает, что таким образом «в среде его (масонства) счастливо устранены все политические и религиозные препирательства, которые обливают горечью жизнь и становятся элементами раздора».

Так рекомендует свое общество миру «профанов» Финдель. Однако эта характеристика весьма расходится с историческими фактами, сообщаемыми самим же автором. Когда он говорит, будто бы в среде масонов устранены все препирательства, — это неверно. Стоит вспомнить вышеприведенную историю Краузе. Сам Финдель постоянно спорит с высшими степенями, и особенно с тамплиерством. Папюс (Жерар Энкос) принципиально спорит против голубого масонства и его притязаний признавать действительными только ложи, «правильно», то есть с его разрешения, учрежденные. Эти «правильные» ложи он обвиняет и во лжи, и в хищениях. Он обвиняет голубое масонство в забвении своих собственных символов и угрожает ему, что «невидимые бодрствуют» и сумеют привести его к порядку. В свою очередь Финдель рассказывает о самых наглых подлогах высших степеней по поводу издания процесса тамплиеров и книги Дюкюи об этом процессе. Вообще, в «Истории» самого Финделя приведено множество фактов внутренней борьбы в масонстве.

Но уже верх неправды — говорить об умиротворяющем действии масонства на окружающее общество. Франк-масонство с неумолимой жестокостью преследует своих противников, возбуждает преследования против Церкви и духовенства. Участие масонства в подготовке целого ряда революций в настоящее время общеизвестно. Неумолимое преследование масонами своих врагов имеет не характер простого отстранения их, а характер мести, возведенной в принцип. Легенда о Хираме, преподаваемая в руководстве уже мастерам голубого масонства и развиваемая еще ярче в высших степенях, учит не простой благородной борьбе с противниками, а жестокой мести им.

Совершенно неверно также утверждение Финделя, будто бы масонство не вредит государству. Относительно того, сколько опасностей масонство создает для государств и правительств, мы увидим в следующей главе, рассматривающей политическую деятельность ордена. Бывали случаи, конечно, что масоны и поддерживали одни правительства против других, поддерживали даже иностранную власть против власти своей родины. В общей сложности можно лишь сказать, что при лживых уверениях о своей будто бы отчужденности от политики масонство представляет опаснейшую из всех политических партий.

Что касается Церкви, масонство ей принципиально враждебно. Иначе не может и быть. Оно стремится к тому, чтобы стать выше всех исповеданий. Как поясняет Финдель, во всех религиях есть доля «вечных основ», все же остальное в них неважно. Но это значит объявлять вероисповедания и церкви чем-то неосмысленным, неспособным понять, что в них важно и что неважно. Масонство одно поняло это и объединяет людей всех исповеданий на том, что считает вечной основой, отбрасывая все остальное на произвол личного мнения. Таким образом, оно ставит себя выше всех религий и хочет в высшей инстанции заменить их собою. Но может ли для Церкви быть враг более опасный?

Масоны, говорит Финдель, желают «соединить в одно разъединенные части божества». Значит, и божество без помощи масонства само не может соединиться в одно целое. Какую церковь не оскорбляет такое понятие «божества». Масоны хотят еще «примирить Создателя с созданными им существами». Значит, по мнению масонов, Спаситель не успел в своем деле, и теперь масоны предполагают более удачно совершить это дело. Но раз у них такие задачи, то, конечно, лишь при полной уверенности в тупости «профанов» можно говорить о «терпимости к христианству». Христианство считает примирение Создателя с тварью уже состоявшимся фактом, масоны же в это не верят и желают приняться за это дело. Но к нему невозможно и приступить, не уничтоживши сначала веры в искупительный подвиг Христа Спасителя, ибо всякий разделяющий этот основной догмат христианства не захочет приступать к делу, уже совершившемуся более девятнадцати веков тому назад. Дело ясно: масонство считает христианство в корне заблуждением и ставит своей задачей заменить его собою. Как же можно тут говорить о терпимости?

Таким образом, верования масонства и в формулировке Финделя совершенно упраздняют христианство. Что касается каких- то метафор о «разрозненности» частей божества, которое будет собрано воедино усилиями масонства, то единственный смысл этого состоит в том, что божество пантеистично и реально концентрируется только в людях. Точно так же и «примирение» божества с людьми есть выражение метафорическое, которого реальный смысл не «примирения», а «соединения» бессознательной божественной субстанции мира с сознательной ее концентрацией в человеке.

Общее мировоззрение масонства таково, что оно не допускает никакой религии, имеющей своей основой веру в Личного Бога Создателя и Его Откровение. Масонство постоянно и заявляло свое враждебное отношение к христианству, когда не считало нужным притворяться. «За исключением некоторых особенных лож, — писал масонский журнал «RevueMasonnique» в январе 1848 года, — огромное большинство масонов не только не допускает христианства, но борется с ним до последней крайности»^[483].

Впрочем, это относится и к другим религиям. Гольфин в лондонской ложе «Менфис» говорил:

«Если масонство допускает вход в свои храмы еврею, магометанину, католику, протестанту, то это под условием, чтобы он сделался новым человеком, отрекся от прежних заблуждений, отбросил суеверия и предрассудки, в которых был воспитан с молодости»^[484].

В 1854 году в статутах Великого Востока Франции было вписано в пункте первом, что орден франк-масонов «имеет основанием существование Бога, бессмертие души и любовь к человечеству». Раньше этих слов не было, и они были вписаны по практическим соображениям времени. Однако повсюду в масонском мире накоплялось недовольство этим нововведением, и с 1866 года посыпались протесты, вследствие чего прибавка о Боге и бессмертии души была выброшена новым конвентом в 1877 году. По поводу этого отречения от Бога и бессмертия души в масонстве произошли разногласия. Ложи английские и Соединенных Штатов выразили свой протест, прекратив сношения с французским Великим Востоком. Но общий съезд германских лож объявил, что произведенная в Уставе перемена не дает оснований к перерыву сношений с французским Великим Востоком.

Впрочем, малодушная вставка места о Боге ничуть не показывала, чтобы масонство в 1854 году признало Божество в нашем смысле. В то же время в 1856 году ManuelТайсье, одобренный масонскими властями, объявлял, что «для истинного масона божество и природа суть синонимы»^[485].

С таким пониманием, конечно, можно признавать «существование Бога». Журнал «MondeMaconnique» («Мир масонства». — Ред.) писал в 1862 году: «Наши предшественники установили две формулы, с которыми все добросовестные люди могут согласиться: Бог, великий архитектор вселенной, есть общее наименование, которое со времен Платона все могут принять для Бога, почитаемого каждым из них, даже те, которые не верят в Бога». Это, собственно, потому, что «богом» масоны называют «то, через что все существует», хотя бы это была какая-нибудь физическая сила^[486].

Как выражается ритуал Великого Востока Рима — «атеизм непонятен. Единственное различие, которое может быть между двумя добросовестными людьми в отношении Высшего существа, сводится к тому, духовна или материальна первичная причина. Но материалист не есть атеист»^[487].

В отношении божества у людей существует просто некоторое недоразумение, объясняет «MondeMaconnique» в мае 1870 года.

«Есть, — говорит он, — только одна истинная религия — это культ человечества. Та абстракция, которая, возводимая в систему, образовала все религии, то есть Бог есть не что иное, как совокупность всех наших наиболее возвышенных инстинктов... Этот Бог есть продукт великодушной, но ошибочной концепции человечества, которое обобрало себя в пользу химеры. Возвратим же человеку то, что ему принадлежит, и культ, который мы воздаем созданию, воздадим самому автору его»^[488].

Таким образом, когда масонство говорит о «Боге» или «великом архитекторе» вселенной, то под этими выражениями понимается или вообще природа, или, более часто, первичная причина, какого бы она ни была рода, или, наконец, простая абстракция высших человеческих качеств. Ничего общего с Богом истинным, с Богом Личным, Создателем мира или даже личным Устроителем (демиургом) это не имеет.

В общей сложности франк-масонство даже как известное философское мировоззрение неизбежно борется против христианства. Но орден явился в свет не как «академия» натурфилософии, а как союз действия: это «строительство Храма». Он стремится пересоздать все учреждения, на которых держится мир христианской культуры, то вкладывая совершенно иное содержание в эволюцию общественности и государственности, то даже участвуя в государственных насильственных переворотах. На эту сторону его нельзя также не обратить внимания.

Глава LIV Политическая роль масонства

Тот, кто желает беспристрастно оценить политическую роль масонства, не допуская себя быть одураченным и в то же время, не возводя на масонство несправедливых обвинений, чувствует себя крайне затрудненным, слыша утверждения масонства, будто бы оно по принципу не входит в политику, а занимается лишь пересозданием человеческих душ. Такие утверждения не всегда составляют преднамеренную ложь. Без сомнения, есть немало масонов, которые не знают политической стороны действий своего союза. Сверх того, масонство есть учреждение крайне сложное, в котором общая основная мысль, но есть несомненные разногласия в выводах из нее. Кроме того, масонство состоит из различных слоев, которых цели не одинаковы. Наконец, зловредная таинственность, которой оно окутано на всех ступенях, таинственность, при которой не только посторонние, но и сами члены союза не в состоянии распознавать истинных действий его, приводит к тому, что вполне знают эти действия, может быть, лишь те «невидимые» руководители, о которых ни сами масоны низших степеней, ни тем более посторонние люди не имеют никаких сведений. При таких условиях обличители масонства, даже не желая быть несправедливыми, могут впадать во многие ошибки, ибо принуждены судить по данным недостаточным, не допускающим проверки, а потому, вероятно, нередко неточным.

Что масонский союз имеет цели политические, это, однако, не подлежит ни малейшему сомнению. Эти цели неизбежно вытекают из самого существа его. Какова цель масонства по его собственному заявлению? Авторитетнейший Клавель, автор «Живописной истории масонства», сам масон, изучавший и теорию, и историю союза и пользующийся общим уважением масонского мира, так определяет цель масонства: «Уничтожить между людьми различие ранга, верований, мнений, отечества... сделать из всего человечества одну и ту же семью... — вот великое дело, которое предприняло масонство и на котором ученики, подмастерья и мастер призваны соединить свои усилия»^[489].

Такая цель есть, по существу, политическая, не осуществимая без глубочайших социально-политических переворотов не только существующего строя, но всех основ, на которых существовало человеческое общество с самого своего возникновения. На место этого строя масонская цель должна поставить некоторый другой, ему противоположный. Для этого необходима борьба, подавление противников, принуждение их жить так, как требуется, согласно основной масонской цели. Различие может состоять только в том, что эта цель может достигаться сразу или постепенно, с большими или меньшими захватами, с известными передышками на пути.

Но так или иначе, пред масонством стоит приобретение политической власти, и это иногда высказывается им с безграничной самоуверенностью. Так, масон Блюменгаген говорил в своей ложе в 1825 году: «Орден франк-масонов завершил свое детство и юношество. Он теперь возмужал, и, прежде чем кончится третье столетие франк-масонства, мир увидит, чем оно стало в действительности. Дух масонства внимательно бодрствует, предусматривая ход грядущего и мировые настроения, он пускает корни во все закоулки земли и утверждается прочно в сердце страны. И когда весь мир станет храмом ордена, лазурные небеса — его кровлею и полюсы — стенами его, а трон и церковь его столбами, тогда земные державы сами преклонятся перед нами и предоставят нам управление миром, а народам свободу (? — Л. Т.), нами подготовленную. Пусть господин мира даст нам только одно столетие, и мы достигнем цели, заранее предначертанной. Но для этого нужно, чтобы ничто не замедляло работы и чтобы наша стройка подымалась с каждым днем выше. Будем незаметно класть камень за камнем, и невидимая стена будет вырастать все выше»^[490].

Блюменгаген в 1825 году мог с большим правом делать такие прогностики, так как в это время только что завершился круг первой Французской революции, завоевания которой уже стали признанным достоянием Европы. В совершении же этого громадного переворота масоны играли роль первостепенной важности. Финдель, постоянно старающийся выставить орден совсем безобидным учреждением, жалуется, что в отношении первой Французской революции на масонов возводятся несправедливые обвинения. «Многие противники масонства, — говорит он, — в пылу вражды к нему доходят до того, что стали обвинять братство не только в том, что оно подготовило революцию, но даже и произвело ее. Мы не станем останавливаться на этом забавном обвинении... Однако нельзя отрицать, что масонство помогало и способствовало подготовлению лучшего порядка вещей в государстве... Оно радостно приветствовало первые мирные завоевания революции... При известии о взятии Бастилии политические чувства членов ложи, рассказывает Жуо, вырвались наружу. Наша ложа смело объявила себя на стороне этого события и новых принципов, провозглашенных Национальным собранием». Точно так же за год перед этим Великий Восток циркулярно собирал по ложам подарок Национальному собранию. Реннские ложи решили ознаменовать начало революции торжественным актом благотворительности и т. д.»^[491].

Однако не враг масонства и революции, а сам революционер и масон, Луи Блан{22}, определяет роль франк-масонства в революции далеко не одними симпатиями «лучшему порядку вещей».

Нужно, говорит он, указать мину, которую тогда подводили под троны и алтари революционеры, более опасные, чем энциклопедисты. Тут действовало общество из людей всех стран; связанные между собой символическими конвенциями, они обязывались клятвенно нерушимо хранить секрет и пр.: таковы были франкмасоны. Накануне Французской революции франк-масонство приняло огромные размеры. По самым основам своим оно отрицало учреждения и убеждения окружающего мира. Правда, что, собравшись за столом, масоны пили за здравие государей в монархических странах и за гражданские власти в республиках. Но эти предосторожности, внушаемые благоразумием, не уничтожали, по существу, революционных влияний франк-масонства... С другой стороны, тайна, страшная клятва, секрет, узнававшийся только мужественным перенесением страшных испытаний, секретные знаки, по которым братья узнавали своих по всему миру, хранение тайны под угрозой проклятия и смерти, церемонии, относящиеся к истории убийства и внушавшие идею мщения, — что могло вернее вести к заговорам? Потом явились угрожающие нововведения. Так как в трех степенях обычного масонства было много лиц, по общественному положению и принципам враждебных социальному перевороту, то новаторы умножили ступени мистической лестницы общества. Они создали новые этажи лож, предназначая их для горячих голов. Они учредили высшие степени: избранного мастера, рыцаря солнца, ложи строгого послушания, кадоша или перерожденного человека. Мрачное святилище не открывалось перед адептом раньше долгого ряда испытаний, которые должны были показать успехи его революционного воспитания, постоянство убеждений, прочность закалки сердца. Об этих-то подземных школах Кондорсе{23} в своей «Histoireduprogresde Г espritlaumain» («Истории развития человеческого разума». — Ред.) делает намек, обещая рассказать, какие удары монархическому идолопоклонству и суеверию нанесли филиальные тайные тамплиерские общества»^[492].

А вот как оценивает роль масонов во Французской революции и последующих движениях Европы французский масон Малаперт, оратор Верховного Совета шотландской системы, в торжественном заседании мастеров ложи Эльзаса Лотарингии в 1874 году. Он говорил: «В XVIII веке масонство было столь распространено в мире, что можно сказать, с этой эпохи ничто на свете не делается без его согласия. Нет надобности говорить о гигантской работе наших французских философов, которые все были масоны. Поэт Виланд, философ Кант — не единственные масоны своей эпохи. Все замечательные люди считали за честь быть присоединены к нашим мистериям. Немецкие ложи аплодировали первым усилиям наших устроителей конституций... Когда началась война, Франция двинулась вперед, и благодаря нашим идеям мы повсюду нашли друзей... Потом Франция отказалась от своей роли, она вручила свои судьбы удачливому солдату, который восстановил дворянство и угрожал восстановить древние привилегии...»^[493]

Тогда отношения масонства к Наполеону изменилось, и немецкие масоны, сначала изменившие отечеству, возвысили свой голос против французов, в силу чего и возникло немецкое национальное движение.

Относительно громадного значения масонов во Франции революционной эпохи Малаперт совершенно прав, как видно уже из слов Луи Блана.

Масонские ложи явились во Францию из Англии с 1725 года (Париж) и умножались постепенно, особенно в начале 40-х годов. «Уже своим словом в различных классах общества, — говорит Базо, — франк-масоны приготовили умы к великой моральной революции, когда сочинение философов Гельвеция, Вольтера, Ж.-Ж. Руссо, Дидро, Даламбера, Кондорсе, Кабаниса и т. д. привносили свой могущественный свет». Эти философы в большинстве и сами были масоны. Наряду с масонством английского ритуала скоро возникло масонство тамплиерское, одним из инициаторов которого был регент Филипп Орлеанский. Он, по Клавелю, даже просил португальский орден Христа (бывших тамплиеров) доставить древние уставы рыцарей Храма. К тамплиерскому ордену принадлежали первоначально люди самого высокого дворянства. Его гроссмейстерами были один за другим герцог Де Мен, граф Клермон, принц Конти, герцог Коссе Бриссак. Вообще, среди аристократии увлечение масонством было велико. Членами лож делались люди всех влиятельных учреждений и члены парламентов, чем объясняется их либерально-оппозиционная роль. Так называемые философы почти поголовно принадлежали к масонству, как Вольтер, Гельвеций, Дидро, Даламбер, Кондорсе и пр. Особенно горячим масоном был сам Вольтер, который принял посвящение еще во время своего пребывания в Англии. Впоследствии он был членом и других лож во Франции как «Востока». В переписке Вольтера сохранилось немало указаний на его принадлежность к франк-масонству, он сам показывает, что принадлежит к высоким степеням. «Мы составляем корпус мужественных рыцарей — розенкрейцеров, кадошей, защитников истины» («Nousjommeruncorpsdebraveschevaliers — Rose — Croix, Kadosch, defenscursdelaverite»), пишет он Демилавалю, который был членом особой ложи, основанной Вольтером и где собирались «философы» Гольбах, Дидро, Гримм, Гельвеций, Мореле, Лагранж^[494].

Эти философические рыцари розенкрейцеры и кадоши своей пропагандой подрывали старые устои Франции, прежде же всего религию и ее учреждения. Особенно ненавидел Вольтер монахов и если не мог уничтожить их всех, то вместе с масонскими членами парламентов провел победоносную кампанию против иезуитов, которые и были в конце концов изгнаны из Франции.

Для успешности пропаганды во Франции, в противность основным правилам масонства, были учреждены даже женские ложи, куда потянулась высшая аристократия. Гроссмейстершами были, например, герцогиня Бурбонская, герцогиня Шартрская, злополучная принцесса Ламбаль, отрубленную голову которой впоследствии озверелая толпа носила на пике. Дам в ложи тянули различные побуждения: и неудержимая страсть поболтать на высокие темы, и приманка оппозиции, и элемент чудесного, которое вносили с собой мартинисты. Известно, как блистал в это время в высшем свете шарлатан Калиостро (Бальзамо). Хотя он возбуждал отвращение в философствующих служителях Разума, однако был допущен к действию из-за утилитарно революционных соображений. В некоторых случаях дам привлекала и простая распущенность.

Маркиз Жоффруа говорит о ложе Эрменонви л ля: «Известно, что замок Эрменонвилль, принадлежащий Жирардену в десяти лье от Парижа, был знаменитым логовищем иллюминизма. Известно, что там, у могилы Жан-Жака, под предлогом прихождения к состоянию природы царствовала самая ужасная распущенность нравов. Ничто не сравнится с гнусностями, царствующими в этой эрменонвильской орде. Все женщины, допущенные к мистериям, делались общим достоянием всех братьев и отдавались по воле случая или выбора этим истинным адамитам»^[495].

Распущенностью нельзя было удивить тогдашнюю Францию, но многие указывали властям на революционную опасность масонства. Так, шевалье Фолар, бывший масон, уже в 1729 году начал предупреждать о том, что масонство готовит революцию. Сначала на это не обращали внимания, но в 1737 году Флери{24} добился у короля Людовика XV запрещения масонского ордена. Это, однако, мало помогало. Правительственная машина настолько уже расхлябалась, что неспособна была выдерживать какую-либо систему. Герен замечает, что уже всюду установились традиции вялости, снисхождения и безнаказанности. Чиновники, пробовавшие доносить правительству о действиях масонства, чаще всего получали выговоры за докучливое усердие. Масонство продолжало процветать. В 80-х годах XVII века ложа Candenu в циркуляре от 31 мая 1782 года насчитывала во Франции миллион масонов. Лож в это время во Франции было более 700^[496], и их агитация проявлялась всюду. «Дух беспокойства, волнения, бунтливости, — говорит Дешамп, — чувствовался повсюду... Документы того времени показывают, какое значительное место занимали ложи в социальной жизни. Смесь всех классов приняла в них чрезвычайные размеры, и почти все высшее дворянство и члены парламентов были членами лож. Прибавьте к этому капитальный факт, что почти во всех полках имелись масонские “мастерские”, включавшие большое число офицеров, и что эти полковые ложи принимали участие во всех “работах” гарнизонных лож, и тогда объясняется anarchiespontaner, эта дезорганизация всех учреждений в первые месяцы 1789 года, о которой говорит Тэн, но которая была в действительности подготовлена издавна»^[497].

Эта «анархия» была также весьма хорошо организована в революционном смысле, и Луи Блан замечает, что какие-то неуловимые курьеры распространяли по всей стране с быстротой телеграфа агитирующие секреты, выкраденные из учреждений, коллегий, канцелярий, судов и консисторий.

Конечно, мы не должны забывать характеристики Луи Блана, которая оправдывается и всеми последующими эпохами. Масонство было и остается разнослойным. Низшие степени его лож могут быть относительно более умными. Но масонство должно рассматривать в целом составе, с высшими ступенями, с филиальными группами, каковой была группа иллюминатов, а впоследствии карбонариев. Эти группы так и сами смотрят, что символическое масонство имеет свои функции вырабатывать материал, пригодный для комплектования высших степеней, которые, в свою очередь, давят на низшее масонство, побуждая его к потребным для них действиям. Символическое масонство может иногда роптать на это, может стараться укрыться от воздействия. Это не изменяет его роли в общемасонской деятельности.

Активная революционная деятельность в эту эпоху принадлежала мартинистам, иллюминатам и тамплиерским степеням. К ним принадлежала большая часть революционных деятелей. И эти лица также не всегда вполне сходились между собой, и борьба, например, между жирондистами и монтаньярами{25} была борьбой различных слоев масонства. Защитники масонства пользуются этим, указывая, что в течение революции погибло немало членов ордена. Конечно, и принцесса Ламбаль была масонка, и Филипп Эгалите имел высокий чин в масонстве. Но нет такой революционной партии, которая бы не раздроблялась на враждующие фракции, когда после победы над общим врагом начинаются частности их собственного внутреннего действия. Это имеет место и в масонстве.

Если в идейной подготовке революции конца XVIII века масонство занимало огромную и даже первенствующую роль и если среди французских «философов», являвшихся главной подготовительной силой, огромное большинство были франк-масонами, то и активные деятели осуществляемой революции были в огромном большинстве также масонами. Перед 1789 годом, по рассказу Дешампа, объединяющего свидетельства ряда исследователей, в масонстве началась оживленная работа по организации сил для действия. Огромную роль в этом отношении сыграл Вейсгаупт, молодой германский профессор, который создал орден иллюминатов и слил его с обычным масонством, чтобы давить на массу масонов посредством ордена иллюминатов. Мирабо, имевший от своего двора (французского) дипломатическое поручение к прусскому правительству во время своего пребывания в Берлине, одновременно сошелся и с евреями, и с иллюминатами. Он познакомился с известным еврейским деятелем Мендельсоном, который произвел на него огромное впечатление, так что с этих пор Мирабо стал фанатическим сторонником еврейства, стал «влюблен в еврейство», по выражению Греца. В это же время Мирабо поступил в орден иллюминатов и потому перенес иллюминизм во Францию, в ложу филалетов, в которой был одним из главных членов вместе с Талейраном{26}.

В 1781 германские масоны, с участием иноземных, созвали конгресс в Вильгельмсбаде, важный в том отношении, что на нем было признано, что масон, прошедший три символические степени (голубое масонство), мог быть допускаем в ложи всех высших степеней. Это казалось льготою для символического масонства, но в действительности было проведено сторонниками Вейсгаупта с той целью, чтобы дать иллюминатам удобство проникать во все ложи и всюду производить свое давление. В 1785 году французские филалеты, то есть высшая часть ложи Соединенные Друзья (парижского Востока), где действовал Мирабо, созвали общий конвент французских и иностранных масонов в Париже. В 1786 году созван был конгресс во Франкфурте, где было решено начинать революцию во Франции, и вместе с тем, как уверяют, было решено убийство Людовика XVI. Это подтверждается многими свидетельствами. Прусский министр граф Гаугвиц представил в 1822 году на конгрессе в Вероне мемуар о тайных обществах, в котором говорит, что во времена молодости был масоном и в 1777 году руководил несколькими прусскими ложами за три или четыре года до конвента в Вильгельмсбаде. «Тогда я приобрел, — говорит он, — уверенность, что драма, начавшаяся в 1788 и 1789 годах, Французская революция, цареубийство со всеми ужасами, не только были решены тогда, но были результатом обществ, клятв и пр.». Он тогда же открылся Вильгельму III{27}, и «мы получили убеждение, что все масонские общества, начиная с самых скромных и кончая высшими степенями, ставят своей целью эксплуатировать религиозное чувство и исполнять самые преступные планы, пользуясь первым как покрывалом для прикрытия второго».

Дешамп приводит также рассказ кардинала Матье о том, что он слышал от некоего Бургона, хорошо ему известного и отличавшегося честностью. Этот Бургон был знаком с мэром Булиньи, бывшим масоном, который и рассказывал ему, как была решена смерть Людовика XVI. В 1786 году был масонский конвент во Франкфурте, где присутствовал и Булиньи со своим приятелем Раймондом, и здесь именно была вотирована смерть короля шведского и Людовика XVI. Крайне потрясенные этим, Булиньи и Раймонд решили больше не посещать ложи.

Тот же Бургон и некто Вейс передавали рассказ Жана Дебри о том, как он попал в цареубийцы. Он был масоном и потом сделался членом французского конвента, где подал голос за смерть короля. Это страшно тяготило его совесть, и он рассказывал в свое оправдание: «Я вышел из дому с твердым решением вотировать изгнание, а не смерть. Я это обещал и моей жене. Но в Собрании мне, масонским знаком, напомнили клятву лож. Угрозы трибун завершили мое смущение, и я вотировал за смерть»^[498].

По свидетельству Бертрата де Малевиля, министра Людовика XVI, система террора была установлена также масонами в ложе Соединенных Друзей, и первая идея его принадлежит Адриану Дюпору^[499].

Таким образом, европейское масонство проявляло перед началом революции чрезвычайную деятельность и на своих многочисленных конгрессах подготовило все дальнейшие действия.

Перед 1789 годом общие конвенты масонов, созванные в Париже управительным комитетом филалетов, выделили особые секретные комитеты, которые выработали специальные пункты, столь щекотливые, что, как там же объяснено, не только печатание, но и письменное изложение не допускалось осторожностью». Для исполнения же их была сформирована ложа, или клуб, пропаганды. В числе членов клуба находим имена аббата Сийеса, Лакретель Тара старший и младший Кондорсе, Клавьер, Мирабо, Барнав, Дюжор, Тарже, оба Ламета, Буаси Д англ а, Робеспьер, Фурнье, аббат Грегуар, Кабанис, Варер де Вьезак, Лаборд, Шамфор, Камбон, Гримм, Гувиен, Фоше и т. д. По Лекуте Лекантеле, были еще Бабоф, Дюпон, Гобер, Марат, Сен Жюст и т. д. Лафайет также принадлежал к масонам. Шенье, Петиен и пр[очие] состояли в ложе Девяти Сестер. Короче говоря, в масонских ложах были все революционные деятели, за немногими исключениями. А может быть, и без исключений, — только принадлежность некоторых неизвестна по недостатку данных.

Большая часть членов клубов якобинцев и кордельеров{28}, говорит Дешамп, были также членами масонских лож. Однако же в период террора большинство масонских лож закрылось. Как объясняет Луи Блан, значительное число масонов, будучи крайне либерального образа мыслей, не могли все же, по своим личным интересам, характеру и общественному положению, сочувствовать натравливанию обезумевшей массы на богатых, к числу которых сами принадлежали. В самой горячей схватке революции действовали те, которые выделились в высшие степени. Масонские ложи заменились политическими клубами, хотя и в политических клубах началось расслоение революционеров на более умеренных и крайних, так что на эшафотах погибло немало масонов от руки других своих «братьев». После ниспровержения Робеспьера 9 термидора масонские ложи снова открылись.

Единение масонства в решении начинать революцию с Франции проявилось потом и в поддержании французских войск, которых завоевания всюду вносили уничтожение старого строя и начало нового. Особенно ценную услугу Французской революции оказал герцог Брауншвейгский{29}, который был официально гроссмейстером всех немецких лож. При начале войны войска республики состояли из нестройных толп, не способных, казалось бы, сопротивляться закаленным в боях войскам Пруссии под водительством герцога Брауншвейгского, военного героя времен Фридриха Великого. На деле вышло совершенно обратное, и это было произведено чисто изменнически. Вот как происходило, например, знаменитое сражение при Вальми, впервые прославившее оружие республики. Французы располагали в это время очень незначительными армиями Келлермана в 25 000 человек и Дюмурье{30} — 20 000 человек. Келлерман стоял на холме Вальми, в позиции крайне неудобной, не допускавшей развертывания сил, и впоследствии Наполеон говорил, что тут невозможно было сражаться. У прусского короля имелась армия в 150 000 человек, и, если бы он двинулся вперед, французы могли только погибнуть, тем более что даже и Дюмурье не мог оказать помощи Келлерману, так как против него стоял принц Гогенлое{31}. Фридрих Вильгельм{32} опасался только одного: что французы уйдут раньше, чем он успеет их атаковать, и хотел двинуться немедленно.

Но принц Брауншвейгский нарочно поспешил прибыть к королю и настоятельно убеждал его подождать прибытия австрийских войск. Он успел обмануть короля, который отменил наступление и сдал команду принцу Брауншвейгу. Приблизившись к Вальми, Брауншвейг не атаковал французов серьезно, а, притворяясь, будто идет в атаку, развил сильный артиллерийский огонь. Однако и этого оказалось достаточно для того, чтобы не нюхавшие пороху французские войска уже дрогнули и готовы были бежать. Тогда принц Брауншвейгский объявил позицию Келлермана неприступной и приказал своим войскам отступить. Это невероятное распоряжение привело в негодование его армию, но французы поверили в свою победу и были охвачены энтузиазмом. Несмотря на подаренный им успех, несмотря на подъем духа, французы, однако, находились все-таки в совершенно критическом положении. Принц Брауншвейгский имел на фронте 50 000 человек, а в арьергарде 30 000 австрийцев и эмигрантских войск. Во Франции господствовал ужас, все были уверены, что принц Брауншвейгский будет через две недели в Париже, и собирались уже переводить правительство за Луару, взяв туда и Людовика XVI как заложника. Но Дюмурье и Дантонг, которые оба были масоны, повели переговоры с Брауншвейгом, которому, кроме требований масонского братства, по всеобщим уверениям, дали огромную сумму денег за предательство. В результате он не двинулся ни шагу против французов, обе армии простояли в бездействии, а потом было заключено перемирие.

Некоторые масоны всюду поддерживали французов и позднее, при наполеоновских войнах.

Эккерт пишет по этому поводу: «Германия представляла тогда зрелище странное, необъяснимое. Ее закаленные войска, еще недавно дававшие пример мужества, казались внезапно пораженными бессилием, а генералы слепотою. Во всех встречах с республиканскими, а потом императорскими войсками они показывают себя недостойными своей прежней репутации. Гарнизоны в крепостях кладут оружие без выстрела. Сведения, получаемые начальниками, оказываются ложными. Решения, принятые в военных советах, тотчас сообщаются неприятелю. Приказы не даются или плохо исполняются. Верность офицеров сомнительна. Среди солдат является обескураженность от ложных зловещих слухов. Как объяснить эти факты? Они происходят только от измены офицеров, по приказанию высших глав масонства»^[500].

Такая же точка зрения высказывается и некоторыми масонами, как цитированный выше Мальперт и Папюс-Энкос. Папюс — человек, правда, отличающийся крайней фантастичностью, говорит, что вся история Наполеона I объясняется целями «посвященных» (то есть высшими степенями масонства). Когда таланты Бонапарта обратили общее внимание, «посвященные» предложили ему обеспечить помощь всех тайных обществ Европы, если он согласится принять участие в организации федеративного союза всей Европы. Бонапарт, рассказывает Папюс, согласился, «дал клятву и был посвящен в одной из пирамид» (? — Л. Т.). Но когда он достиг власти, то изменил клятве, «стал ослушиваться приказаний тайных властей, и они лишили его своего покровительства». Так он и попал на остров Св. Елены^[501].

Папюс, впрочем, не приводит доказательства принадлежности Наполеона к ложам. Гир в этом сомневается. Дешамп уверен, что Наполеон был масоном. То же самое утверждают Базо и Рагон (масоны). Но когда он стал владыкой Франции, то покровительствовал масонам в таком же роде, как евреям, то есть, давая им открытую официальную организацию, старался посредством этого следить за ними и направлять их деятельность в своих целях. Он назначил- гроссмейстером ордена Иосифа Наполеона. Императрица Евгения председательствовала в женских ложах. Масонами сделались Евгений Богарне, Бернадотт, Келлерман, Массена, Сульт{33}. Масонский писатель Базо говорит: «Императорское правительство пользовалось своим всемогуществом, чтобы господствовать над масонством. Масонство не испугалось этого и не возмущалось этим. Оно позволило деспотизму подчинять себя, чтобы сделать себя верховной властью». Это, конечно, означает, что оно пользовалось властью Наполеона в своих целях. Но когда Наполеон перестал допускать это, масоны обратились против него.

Нельзя, конечно, признавать огромного влияния масонства или стоящего за ним тайного сверхправительства в такой безмерной степени, как делают Папюс и Дешамп. Уже, конечно, Вольтер, Мирабо, Дантон и т. д. хотели кое-чего и сами по себе и стали масонами потому, что думали, таким путем удобнее проводить свои идеи. Нельзя и в политических движениях мира не прикинуть чего-нибудь на самостоятельные стремления народов, на влияния экономические и т. д. Но за такими оговорками нельзя не признать огромного влияния масонства в смысле идейном и в смысле организации на ход истории Нового времени. Исследователи масонства показывают его влияние и в реставрации Бурбонов, и в революциях 1848— 1849 годов, в франко-прусской войне и так до нашего времени. Без сомнения, масонство не может стоять бездейственно и в страшном всемирном столкновении наших дней, уже закончившемся низвержением русской монархии и захватом власти в России социалистами. Оставляя в стороне эти события настоящего момента, за полным отсутствием данных для суждения, относительно прочих событий XIX века в Европе уже одно огромное количество документов, собранных в объемистых томах Дешампа, совершенно несомненно показывает масонов решительно всюду. Это сила всепроникающая и глубоко революционная.

Она стала входить и в социалистическое движение, видоизменяясь, впрочем, в новые формы обществ. Масонство XIX века было резервуаром, откуда черпали силы высшие степени для того, чтобы афилиировать себя и социалистические общества, прямо с масонством не желавшие входить в связь по своей полной материалистичности.

Мы скажем лишь очень немногое ввиду того, что подробное описание действий масонов за XIX век потребовало бы даже по одним публикованным материалам по крайней мере отдельной особой книги.

Когда Наполеон I начал держать масонов в почетной зависимости от себя, более горячие головы образовали тайную афилиацию масонства в обществах, которые назвали себя не каменщиками, а угольщиками (шарбоньеры во Франции, карбонарии в Италии). Первые шарбоньеры образовались по преимуществу из военных в Безансоне. Отсюда орден распространился в Италию, где усвоил несколько иной ритуал, с введением христианских культовых черт для привлечения италианцев, тогда еще набожных. В 1809 году в Капуе была учреждена первая Вента, ставшая потом главной.

Во время реставрации во Франции из масонства вышло другое революционное общество — «Друзья истины». Но «Друзья истины», возбуждавшие первые возмущения против Бурбонов, быстро слились с шарбоньерами. Французские шарбоньеры скоро вошли в состав символического масонства ввиду того, что Великий Восток Франции согласился их включить. Впоследствии во Франции была также учреждена Верховная вента. Таким образом, франкмасонство, занимаясь в своих официальных ложах развитием разных «добродетелей», в революционном отношении действовало в форме Верховной венты.

В Италии во главе местных вент стала «Высокая вента». Горячие головы италианцев, готовых когда угодно грабить и резать, позволили до крайности упростить обязанности членов общества. Обязанности карбонария состояли в том, чтобы иметь ружье, пятьдесят патронов, быть всегда готовым на самопожертвование и слепо повиноваться начальникам. Рядовой карбонарий больше ничего не знал о делах общества. Члены «Высокой венты» пополняли свой состав посредством самовыбора. При таком способе пропаганды число карбонариев в Италии быстро дошло до 600 — 800 тысяч, хотя эта громадная численная сила не могла быть направляема на что бы то ни было сколько-нибудь дисциплинированно^[502].

Впоследствии Мадзини, сам карбонарий, недовольный бездействием «Высокой венты», невзирая на свои обязательства, самовольно основал новое общество «Молодой Италии», где дисциплина была доведена до абсолютной степени и малейшее непослушание приказанию здесь наказывалось смертью. После того стали повсюду возникать «Молодая Испания», «Германия» и т. д. Самовольный поступок Мадзини, впрочем, нимало не помешал ему остаться в Венте. Вообще постоянная политика масонства состояла в том, что давала возможность возникать из своей среды революционным обществам, не прерывая порою с ними связи. Это, конечно, выгодно как для символического масонства, так и для афилиированных обществ и уже совершенно необходимо для того, чтобы «невидимое» масонство могло направлять действия афилиированных обществ.

Из описания Дешампа видно, что в произведении июльской революции 1830 года соединилось много таких обществ. В это время орден тамплиерский был весьма ослаблен. Особенно же сильно работало общество «AidetoiDicut’aidera» («Помощник твой Бог тебе поможет». — Ред.), членом которого был Гизо{35}. Сильно действовала ложа «Друзья истины». Гизо состоял также в символических ложах. Маршал Мэзон, которого измена в Рамбулье разрушила попытки Карла X{36} защищаться с оружием в руках, был масон очень большого чина — великий офицер Великого Востока.

Революционную агитацию между 1830 и 1848 годами вели по преимуществу карбонарии и разные «Молодые Германии», «Молодая Италия» и т. д. В масонском мире перед 1848 годом замышлялось нечто крупное, наподобие 1789 года, и подготовка к революции по всем странам шла сильно. В 1847 году собрался большой масонский конвент в Страсбурге из депутатов, выбранных на нескольких мелких конвентах, заранее собранных. Членами Страсбургского конвента Эккерт называет Ламартина, Кремье, Кавеньяка, Коссидьера, Ледрю Роллена, Луи Блана, Прудона, Марра, Мари, Пиа, а из Германии были Фиклер, Геккер, Гервег, Гагерн, Вассерман, Буге, Блюм, Фейербах, Симон, Якоби, Риц, Велькер, Геркшер. На конвенте решено было «масонизировать» швейцарские кантоны и затем произвести революционный взрыв одновременно по всей Европе. Как известно, движение и воспоследовало действительно, с разницей в несколько месяцев, по целому ряду стран: Париж, Вена, Берлин, Милан, Парма, Венеция и т. д. Реформистские «банкеты», положившие начало революции в Париже, были организованы директорами масонских лож: Вите, Морни, Берже, Маллевиль, Дювержье де Горан. Одилон Баро принадлежал к очень крайней ложе тринософов.

Разумеется, на улицах дрались рабочие. Но когда Луи Филипп бежал и была провозглашена республика, масонская ложа громко выражала свой восторг. 10 марта 1848 года Верховный Совет шотландского ритуала приветствовал Временное правительство. 24 марта депутация Великого Востока также приветствовала Временное правительство и была принята двумя министрами — Кремье и Гарнье Пажес и секретарем Паньером, вышедшими в своих масонских значках.

В общей сложности, однако, революция 1848—1849 годов считалась масонами неудачною, а может быть, даже преждевременно задуманной. В обширной переписке революционных обществ, захваченной в 1846 году папским правительством, имеются любопытные указания на разногласия в этом отношении между деятелями Венты. Так, например, горячий и крупный агитатор еврей Пикколо Тигр (псевдоним) извещает высшего члена Венты Нубиуса (псевдоним) о блестящем в революционном смысле состоянии умов, всюду доведенных до степени кипения, и ожидает успешной революции. Но другой член, занимавший видный наблюдательный пост Венты при Меттернихе{37} в Вене, констатируя то же возбуждение умов, выражает, наоборот, сильные опасения за будущее. «В течение нескольких лет, — пишет он тому же Нубиусу, — мы двинули дело далеко вперед: дезорганизация социальная царит всюду. Все дошло до уровня, до которого мы хотели понизить человеческий род. Мы старались развратить, чтобы господствовать. И я не знаю, не испытываете ли Вы ужаса, как я, перед нашим делом? Я боюсь, что мы зашли слишком далеко, слишком развратили, и, всматриваясь глубоко в персонал наших агентов, я начинаю думать, что мы не уложим в рамки, по воле нашей, спущенного нами потока... Мы отняли у народа религиозную веру, монархическую веру, его честность, его семейные добродетели, и теперь, когда мы слышим вдали его глухое рыкание, мы дрожим, потому что чудовище может нас пожрать. Мы отняли у него чувство чести, честность, и он не будет знать сострадания. Чем больше думаю, тем более убеждаюсь, что нужно искать отсрочки»^[503].

Возможно, что эти размышления (которых благоразумие подтверждено, было страшным социальным движением рабочих в Париже, где Кавеньяк едва успел потопить в крови разбушевавшийся бунт) взяли верх в высшем управлении Венты, и там перед революцией решили «искать отсрочки», не допускать революцию идти в самую глубь. По крайней мере, по очень веским данным самого Дешампа, империя Луи Наполеона была признана масонами желательной. Это стало известно Дешампу от Мислея, игравшего важную роль в революционных кругах, но личного приятеля Дешампа.

Скоро после переворота 1851 г. (именно 7 февраля 1852 г.) Мислей писал Дешампу: «К этому времени в Париже имел место великий конвент глав европейских обществ, где рассуждали о Франции. Три члена только (во главе их Маццини) требовали демократической республики. Огромное большинство думало, что диктатура лучше послужит делу революции — и империя была декретирована surlespromessesformelles(формальным обещанием) Луи Наполеона отдать к услугам масонства все силы Франции. Все люди революции приложили силы к успеху государственного переворота. Нарваец, который повиновался Пальмерстону{38}, ссудил даже Луи Наполеону 500 000 франков незадолго до 2 декабря»^[504].

Если Наполеон III действительно давал «форменные обещания», то это могло относиться только к единству Италии, а следовательно, и к судьбам папского светского владычества. У Дешампа нет никаких сведений относительно принадлежности Луи Наполеона к масонству, иначе как в форме карбонаризма. Он был давно карбонарием, и притом итальянским, и как таковой обязан был работать на единство Италии. За нарушение этой клятвы его и преследовали покушения на убийства, пока он, после покушения Орсини, не возобновил этого обещания и не начал осуществлять его, рискуя, что Папа потеряет и свои владения. Но вообще говоря, масонство покровительствовало Наполеону III. По крайней мере, Пальмерстон, бывший, как уверяют, высшим главой европейского масонства (Востока Востоков), поддерживал Наполеона всеми силами и, может быть, не допустил бы его гибели, если бы не умер за пять лет до франко-прусской войны.

Мы не станем следить далее за историческим международным действием масонства, но отметим, в каком направлении оно давит на внутреннюю политику государств. В общем давление со стороны масонства клонится к упразднению значения церкви и вообще к уничтожению влияния религии на внутреннее устройство стран и их законодательство. На Западе эта задача неразрывно связана с подрывом власти римского Папы и переносится в международную политику в виде уничтожения светской власти Папы, каковое и было достигнуто. Лаицизация школы и изъятие ее из-под влияния церкви всюду поддерживалась масонством и, вообще говоря, достигнуты всюду в почти полных размерах, кое-где в полных. Так, во Франции даже преподавание Закона Божия в школах уничтожено и самый крест выброшен из них. В чисто политическом отношении действие масонства характеризуется двумя чертами: с одной стороны, развивается как бы демократическое устройство, монархический принцип особенно подрывается, вся власть переносится к так называемому народному представительству, то есть фактически отдается в руки наиболее организованным партиям, с другой же стороны, все жизненные функции народов все более изъемлются из рук свободного народного устроения и подчиняются государству. Масонство в этом отношении очень поддерживает даже социалистическую идею. Копен Албанселли объясняет общую тенденцию этих двойственных стремлений задачей захвата всех народов еврейской властью, так как народы, лишенные внутренней организации, а следовательно, и какой-либо силы противодействия, окажутся в руках того, кто захватит в руки так называемое народное представительство. Это же, говорит он, будет сделано именно еврейством, которое и станет тогда владыкой мира. Разумеется, права еврейства всюду развиваются масонами с первого же момента их воздействия на политику, причем их внутренняя организация, мотивированная религиозными соображениями, повсюду сохраняется, тогда как религиозная организация христианских народов (то есть церковь) всюду подрывается. В некоторых отношениях наибольшей власти масонство достигло во Франции и в Италии. Однако оно дает наибольшую поддержку не им, а Пруссии, которая исторически оказывала наибольшую поддержку масонству. В этом отношении наиболее излюбленными странами масонства являлись Англия и Пруссия. Англия до такой степени поддерживалась масонством, что Макс Думик считает его даже, так сказать, английским изобретением (а не еврейским, как Копен Албанселли). Но Пруссия также еще со времен Фридриха Великого, ставшего масоном и покровителем масонства, сделалась излюбленной для него страной.

Когда Гаугвиц в 1822 году представил на Веронском конгрессе свой мемуар о масонах, то впечатление от него на государей было различно. Императоры Франц и Александр, пораженные опасностью, воспретили у себя масонство. Но Вильгельм III частным образом известил ложи, что «франк-масонство может рассчитывать на мое покровительство до тех пор, пока оно будет держаться в границах, которые само же себе определило».

«С этого дня, — говорит Дешамп, — между Пруссией и франкмасонством был заключен договор. Ложи рассудили, что из всех государств Европы Пруссия была наиболее способна осуществить их дело, и сделали ее рычагом своего политического действия, не смущаясь колебаниями и иногда реакционными поползновениями наследников Вильгельма III»^[505].

Хотя революция в 1848 году не миновала и Берлина, но действовала очень слабо, и в последующей исторической своей роли Пруссия имела полную поддержку масонства. «Все заметные деятели нынешней Германской империи, — говорит Дешамп, — высокие масоны, что можно видеть, сравнивая масонские ежегодники с <...>»^[506]. Франк-масоны Австрии были также за германское единство и, конечно, поддерживали как «Культур кампф» против католицизма, так и социальные реформы. Об этом явно говорят сами масоны.

Так, масонский журнал «Рейнский герольд» писал 25 октября 1873 года: «Мы считаем возможным законно утверждать, что дух франк-масонства произнес суждение посредством навсегда памятного письма императора Папе. Идеи императора Вильгельма, который, как известно, член франк-масонства, произошли не со вчерашнего дня и не внушены ему единственно меньшими его советниками».

«FreimaurerZeitung» говорит в этом же духе: «Когда находятся два антагониста: император, который в качестве франк-масона уважает и покровительствует ордену (масонскому), и Папа, который его проклинает, франк-масонство может и должно принять свою сторону... Вслед за императором мы идем к свободе духа ит. д. Этот старец, этот герой — наш брат, он с нами связан неразрушимой цепью... Пусть поведение нашего царственного брата будет примером для всех франк-масонов»^[507].

Должно заметить, что относительно самого Бисмарка Дешамп не дает никаких прямых указаний о его личной принадлежности к ордену. Бисмарк вообще готов был пользоваться всякими силами, способными помогать осуществлению его планов. Он был в тесных сношениях с масонами, как входил в сношения с Лассалем и Карлом Марксом. Он делал разные уступки в пользу масонства, так, например, настоял в Берлинском трактате на равноправии евреев в Румынии, несмотря на обращенные к нему просьбы румынского населения не требовать прав для евреев. Но ему приходилось и ссориться с масонством. Однажды он даже выразился: «Легче иметь дело с иезуитами, как людьми рассудительными, чем с франк-масонами». На это влиятельнейший масонский журнал «Баухютте» Финделя отвечал угрозой международной оппозиции лож Англии, Франции и Италии и протестом всех трех прусских лож и затем всех масонов против политики Бисмарка.

Сказанного достаточно для обрисовки огромной силы франкмасонства в политике. Но всех исследователей его, разумеется, глубоко занимал вопрос о том, имеется ли какое-либо общее, всемирное управление, указывающее пути действия масонству и другим тайным обществам, среди которых Дешампа особенно заинтересовывала Международная ассоциация рабочих. В «Предисловии» к своему труду он ставит на первом плане этот вопрос: «Имеется ли действительно единство управления, которое связывает взаимно все тайные общества, включая в то число и франк-масонство? Здесь мы касаемся наиболее таинственного пункта действий тайных обществ, того, который они тщательнее всего прячут под вуалью национальных Великих Востоков, объявляющих себя независимыми один от другого, иногда даже друг друга предают отлучению». Считая подлинною Кельнскую хартию, он говорит: «История показывает нам в эпоху Кельнского конвента тайную организацию, увенчиваемую единственным патриархом, который известен лишь небольшому числу мастеров. В XVIII веке орден Храма исполнял в отношении масонских лож роль внутреннего ордена и направлял работы обыкновенных масонов так, что они об этом не подозревали... Высшие степени шотландизма служили в эту эпоху святилищами этого внутреннего ордена, почему и были признаваемы всеми масонскими державами, несмотря на протесты многочисленных масонов символических степеней, несмотря даже на кратковременные расколы. Но высшие степени потеряли это значение в наше время, и теперь не в их капитулах нужно искать центр, в котором скрывается высшее управление всемирного масонства. Однако это управление продолжает существовать». Где же оно?

Эккерт приходит к заключению, что «внутренний орден существовал всегда и верховно управлял масонством внешнего ордена» (или «порядка» — ordres). Будучи всемирной ассоциацией, масонство управляется единственным главою, именуемым патриархом. Титул великого мастера ордена не составляет исключительной привилегии одной фамилии или одной нации. Шотландия, Англия, Франция, Германия имеют поочередно честь давать ордену его высшего главу. Кажется, что в настоящее время (то есть во времена Эккерта), достоинством патриарха облечен лорд Пальмерстон. При патриархе находятся два комитета: один законодательный, другой исполнительный. Эти комитеты, составленные из делегатов Великих Востоков, одни только знают патриарха и одни лишь находятся с ним в сношениях. Все современные революции доказывают, что орден разделен на две отдельные части: одна мирная, другая военная. Далее Эккерт объясняет, что мирное отделение действует лишь словом устным и печатным, устраняя власти и лица, которых гибель решена тем, что доводит их до самоубийства или умопомешательства. Она захватывает в пользу ордена места в государстве, церкви и университеты, вообще все влиятельные места. Она прельщает массы народа и господствует над общественным мнением путем печати и ассоциаций... Глава ее носит название Великого Востока, и его ложи прекращают действие, как только военное отделение спускает на улицы массы, захваченные влиянием ордена. Дирекция военного отделения носит название Небес. Члены военного отделения без ведома лож мирного отделения состоят их членами, так что в случае неудачи военных действий мирные ложи выручают членов военного отделения от преследований, указывая на свой несомненно мирный способ действий.

Гужено Демуссо считает еврейство руководящей силой ордена. «Масонство, — говорит он, — есть обширная ассоциация, которой действительные главы (их не должно смешивать с главами номинальными) живут в тесном и интимном союзе с воинствующими членами иудаизма, принцами и практикантами высшей Каббалы.

Эта избранная часть ордена, эти действительные главы, известные очень немногим посвященным и известные большею частью под псевдонимами, функционируют в корыстной тайной зависимости от израильских каббалистов. Такая зависимость достигается привычками строгой тайны, которой их подчиняют клятвы и страшные угрозы, а также жизнь, что большинство членов Высшего совета масонства, по таинственной конституции его, составляется из евреев».

Мы выше видели, что Копен Албанселли резче и решительнее всех говорит о центральной еврейской организации, господствующей над масонством. Он же указывает на то, что эта организация для упрочения своего владычества над миром рассчитывает опереться на так называемое торжество социализма. Дешамп, писавший раньше всех и не имевший перед собою данных, приводимых позднейшими авторами, обращал, однако, внимание на оба эти обстоятельства. Он говорил тогда о Международной ассоциации рабочих, которая представляла центр рабочего социалистического движения, но впоследствии, уже после Дешампа, была распущена стараниями Карла Маркса, находившего ее преждевременною. Уничтожение «Интернационала», однако, послужило, как и рассчитывал К. Маркс, только к более глубокому развитию социализма между рабочими, не уменьшая и нравственной солидарности между ними в разных странах.

Дешамп из всех писателей по данному вопросу наиболее осторожен и наиболее старается не выходить из пределов точных фактов. Поэтому его заключительное, очень тревожное мнение заслуживает полного внимания. Он говорит: «Вполне допуская существование единого центра управления (в масонстве), который наследовал древнему высшему патриарху ордена (Дешамп признает точность сведений Кельнской хартии), мы, однако, склонны думать, что власть этого единого управления не всегда всеми признается, что в армии разных обществ возникают новые силы, иногда входят в конфликт с прежними, ищут сами овладеть высшей властью и лишь наполовину подчиняются ее приказаниям в ожидании, что сами могут проникнуть в высший центр... Эти внутренние раздоры являются часто орудием, которым Провидение пользуется для того, чтобы остановить порыв революции и помочь народам удержаться на краю бездны, в которую их увлекают».

«Но не должно от себя скрывать, что тайные общества все более идут к объединению, начиная с наивного буржуазного масонства до сектантов, спрятанных в европейских кабинетах, и до глав Международного Общества. В момент, когда это объединение вполне совершится, времена станут созревшими для Антихриста»^[508].

Примечания

{1} «Союз ассасинов» (схема Л. А. Тихомирова. ГА РФ, ф. 634, on. I, д. 73, л. 15):

1090 г. Гассан захватил Аламур.

1124 г. — смерть Гассана.

1172 г. Тамплиеры убили послов ассасинов.

1124 — 1138 Кеах Бузур Умейде

1138 — Магомет.

1163—1167 гг. Гассан II.

1256 г. Ху лагу разрушил 40 городов.

1394 г. Тимур окончательно истребил их.

{2} Тамплиеры (схема Л. А. Тихомирова. ГА РФ, ф. 634, on. I, д. 73, л. 15):

1118 г. Основал Гуго де Паганис.

1187 г. Тамплиеры в Акко.

1291 г. Тамплиеры на Кипре (Новый устав 1220—1290 гг.)

1307 г. Суд тамплиеров.

1312 г. Уничтожение.

1314 г. Казнь Моле.

{3} Бернар Клервосский (1090—1153) — католический святой, мистик, аббат знаменитого Клервосского монастыря. Вдохновитель второго крестового похода.

{4} Балдуин II (? — 1131) — король Иерусалимский с 1118 года.

{5} Ричард I Львиное Сердце (1157 — 1199) — английский король с 1189 г. Во время второго крестового похода захватил о. Кипр и крепость Акру в Палестине. Убит во время войны с Францией.

{6} Вильке (1777 —1840) — немецкий историк, профессор Гейдельбергского университета. Автор «Истории крестовых походов» (Т. 1—7, 1807—1811).

{7} Амальрих I (? —1173) — король Иерусалимский с 1162 г.

{8} Боемунд VII (? — 1287) — король Триполи с 1277 г.

{9} Гуго III (? — 1284) — король Кипрский и Иерусалимский с 1267 г.

{10} Эдуард I (1239—1307) — английский король с 1272 г. Присоединил Уэльс, вел войны с Шотландией.

{11} Цистерианцы — монашеский орден, основанный в 1098 г. Название происходит от первого монастыря ордена — цистерциум (около Дижона, Франция). С XII в., после реорганизации ордена Бернардом Клервосским, монахи стали называться бернардинцами.

{12} Климент V (? — 1314) — римский папа с 1305 г. Перенес свою резиденцию в Авиньон в 1309 г.

{13} Филипп IV Красивый (1268—1314) — французский король с 1285 г. Расширил территорию королевских владений. Созвал первые Генеральные штаты (1302). Заставил римских пап перевести свою резиденцию в Авиньон.

{14} Альбигойцы — еретическое движение XII —XIII вв. Приверженцы учения катаров. Отрицали учение о Пресвятой Троице, таинства причащения и брака, отрицали смерть и воскресение Иисуса Христа. Были разгромлены в Альбигойских войнах 1209—1229 гг.

{15} Вальденсы — основателем ереси в конце XII в. был лионский купец Пьер Вальденс (умер в 1218 г.). Выступали против католической церкви и священства. Против них предпринимались крестовые походы. Последователи до сих пор существуют в Северной Италии.

{16} Катары — ересь XI —XIII вв. Считали материальный мир порождением диавола. Распространение имели в Италии, Фландрии и Южной Франции.

{17} Иоанн IV Ласкарис (1256—1268) — никейский император с 1259 г. Правил совместно с Михаилом Палеологом с 1261 г. как император Византийской империи.

{18} Доминик де Гутцман (1140—1221) — католический святой, основатель доминиканского ордена. Родом из Кастилии.

{19} Павликиане — секта, возникшая в Армении в VII в. Основал ее Константин, еретически толковавший Послания апостола Павла. Умер около 584 г. Секта долго существовала и повлияла на учения других сект.

. Богомильство — еретическое течение, византийско-болгарское. Основатель Богомил. Появившись в X в., оно повлияло на другие европейские ереси. Считали, что сатана был перворожденным сыном Бога, отрицали предвечную Троичность Бога.

{20} Графиня Толь С. Д. (в девичестве графиня Толстая) (I860? — 1917) — исследовательница масонства. Автор книги «Ночные братья. Опыт исторического исследования о масонстве в Германии». СПб., 1911.

{21} Карл V (1500—1558) — император Священной Римской империи германской нации в 1519—1556 гг., испанский король (Карлос I) в 1516—1556, из династии Габсбургов.

{22} Блан Луи (1811 — 1882) — французский социалист, писатель. Активный деятель революции 1848 г.

{23} Кондорсе Жан Антуан Никола (1743—1794) — маркиз, французский писатель и политический деятель Французской революции. Автор книги «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794). ’

{24} Андре Эркюль де Флери (1653—1743) — кардинал, французский политический деятель. Глава правительства Франции с 1726 г.

{25} Жирондисты — политическая группировка французских революционеров периода Великой Французской революции. Название дано по департаменту Жиронда, откуда были родом многие деятели жирондизма. После свержения Монархии находились у власти, затем — оттеснены от нее.

Монтаньяры (горцы) — политическая партия во время Великой Французской революции. Вождь — Дантон. Парижские депутаты. Название — от занимаемых ими в конвенте верхних рядов левой стороны. Победили жирондистов (2 июня 1793 г.).

{26} Мирабо Оноре Габриель Рикети (1749—1791) — граф, активный деятель Французской революции.

Талейран Шарль Морис (1754—1838) — французский дипломат. Был министром иностранных дел при директории, при Наполеоне I и при Людовике XVIII.

{27} Фридрих Вильгельм III (1770—1840) — прусский король с 1797 г.

{28} Якобинцы — члены якобинского клуба, оставшиеся в его составе после выхода из него в 1792 г. жирондистов. Были у власти во время якобинской диктатуры (1793—1794). Якобинцами были Робеспьер, Марат, Дантон.

Кордельеры — французский политический клуб (1790 — 1794), называвшийся официально «Общество прав человека и гражданина».

{29} Карл Вильгельм Фердинанд Брауншвейгский (1735—1806) — принц, прусский полководец. Убит при Ауэрштедте.

{30} Келлерман Франсуа Этьен (1735—1820) — маршал Франции. Участник революционных войн.

Дюмурье Шарль Франсуа (1739—1823) — французский генерал. Участник революционных войн. В апреле 1793 года перешел на сторону австрийцев.

{31} Гогенлоэ Кирхберг Фридрих Вильгельм (1732 — 1796) — принц, австрийский генерал-фельдцейхмейстер.

{32} Фридрих Вильгельм II (1744 — 1797) — прусский король с 1786 года.

{33} Евгений Богарне (1781 — 1824) — французский генерал, вице-король Италии. Участник наполеоновских войн.

Бернадот Жан Батист (1763—1844) — маршал Франции. Участник революционных и наполеоновских войн. В 1810 г. уволен Наполеоном и был избран наследником шведского престола. Воевал с Наполеоном. В 1818—1844 годах под именем Карла XIV Юхана был королем Швеции.

Массена Андре (1758—1817) — маршал Франции. Участник революционных и наполеоновских войн.

Сульт Никола Жан де Дье (1769—1851) — французский генерал. Участник революционных и наполеоновских войн. Военный министр у Бурбонов в 1814 — 1815 гг. и в 1830—1832 гг., а затем, с 1847 (с перерывами), председатель Совета министров.

{34} Лагарп Фредерик Сезар де (1754 — 1838) — швейцарский политический деятель. В 1798—1800 вместе с П. Оксом возглавлял Директорию Гельветической республики.

{35} Гизо Франсуа (1787 — 1874) — французский политический деятель и историк. С 1847 г. глава правительства вплоть до свержения его революцией 1848 года.

{36} Карл X (1757—1836) — французский король в 1824 — 1830 годах, из династии Бурбонов. Свергнут Июльской революцией 1830 г.

{37} Метерних (Меттерних) Клеменс, князь (1773—1859) — министр иностранных дел и фактический глава австрийского правительства в 1809 — 1821 гг., с 1821 по 1848 г. — канцлер. Один из вдохновителей Священного Союза.

{38} Пальмерстон Генри Джон Темпл (1784 — 1865) — премьер-министр Великобритании в 1855 — 1858 гг. и с 1859 г.