Реликт 0,999

Часть первая ЭТО — МОЙ МИР?

Деревянное ведёрко примостилось на лавку, берестяной ковшик плюхнулся в него белоснежной лодочкой. Дан зачерпнул, сделал глоток настоящей родниковой воды, холоднющей до зубной ломоты. Вкусно! Обернулся ко входу, притянул дверь, плотно закрыл, набросил крюк. Повесил компакт-ружьё на стену, снял куртку, разулся. Настоящие яловые сапоги ручной работы задвинул под лавку, портянки скомкал и швырнул в корзину грязного белья, туда же отправил пропотевшее бельё. Нагишом прошлёпал в душ, сполоснулся, набросил длиннополый халат, опустился в бамбуковое кресло-качалку и скомандовал:

— Ну, какие новости, уважаемая изба?

Домовой степенно докладывал о поступивших сообщениях. Древняя симфоническая музыка создавала звуковой фон, кресло уютно поскрипывало. А хозяин наслаждался свободой, одиночеством и простором. За окном румяно светилось закатное небо, лежащее на зубчатом горизонте девственной тайги. Сегодня никто не намеревался прилететь в гости, чтобы отнять у Дана драгоценное время. Он покачивался, наблюдая, как постепенно меркнет день, но не давал команду домовому на включение подсветки. Вместо этого дотянулся до стола, зажёг свечу, огонёк которой сделал горницу ещё уютней.

Пустота избы и почти полное отсутствие современных предметов обихода придавали ей музейный вид, что нравилось Дану Примитивизм служил отдушиной в плотной атмосфере техногенного мира, многим современникам давал возможность выключиться из бешеного ритма работы и развлечений. Однако тридцатилетний писатель настолько вжился в простоту, которая некогда казалась ему маскарадом, что уже не мыслил иной жизни. И, главное, мог себе позволить.

Денег, заработанных в бытность инженером, с лихвой хватило на эту спартанскую обстановку, учитывая, что срубил дом Дан собственными руками. Конечно, окна, кровля и «начинка», создающие приемлемые условия жизни в тайге, были современными. Примитивизм не означал отказ от абсолютно всех благ цивилизации — полезные существенно облегчают жизнь, вредны лишь избыточные. Согласитесь, глупо читать при лучине, кормить комаров, грызть сырые коренья, спать на куче листвы под открытым небом. Это не примитивизм, а дурь, если не сказать жёстче!

Зато освоить старинные, незаслуженно забытые ремёсла — дело доброе. Даниил Каменев, так полностью именовался Дан, мог самостоятельно сшить прочные мокасины, брюки и рубашку, сковать засов, дверной навес и нож. Он выращивал на огороде картофель, имел несколько овощных грядок и уже два года пользовался мукой собственного производства. Животноводство освоил теоретически, но доить корову научился, будучи в гостях у соседей-примитивистов. Жаль, знакомым девушкам его подход к жизни казался странным хобби, и семья оставалась далёкой перспективой. Но всё равно, до чего приятно сознавать себя человеком умелым, способным выжить в любых условиях!

Сосновый бор сегодня так зарядил энергией, что Дан не стал ужинать. Собственноручно приготовленные по старинной, прадедовской технологии суточные щи и охотничье жаркое остались ждать в стилизованном под двадцать первое столетие холодильнике. Сыр, колбаса, ржаной хлеб сложились в простые бутерброды (всё как в старину!). Стакан травяного чая с мёдом присоединился к ним, и после «перекуса» Дан продиктовал домовому:

— Заглавие, с большой буквы. Таёжная повесть, без точки. Первый абзац…

Да! Именно повесть! В литературное общество Каменева приняли недавно, но ему удалось опубликовать на бумаге несколько рассказов. Больше того, их прочитали и даже — отчего вдохновение забурлило и подвигло замахнуться на крупную форму — раскритиковали, весьма доброжелательно. Пусть сегодня каждый мог издать собственную писанину, пусть бумажные книги никто не читал, кроме людей своего круга! Но в этом кругу Даниил Каменев слыл настоящей знаменитостью, чьи рассказы имели значение для двух миллионов читателей. И сейчас его слова ложились на бумагу древнего формата загадочной аббревиатуры А-4:

— Вы бывали в сосновом бору, в настоящем сосновом бору, где вершину лесного великана не видно, а под ногами пружинит усыпанная толстым слоем хвои почва? Где чешуйки коры отслаиваются, когда ведёшь ладонью по стволу, с шорохом сыплются вниз, а в месте случайно сломленной веточки медленно нарастает и течёт вниз остро пахнущая капелька? Где комар не мелкий и серый, немощно пищащий на грани слышимости, а могучий, рыжий и басовитый, весомо совершающий посадку на кожу и с маху вонзающий хоботок. Такого и прихлопнуть приятно — достойный противник…

А воздух! В солнечный день на распаханной просеке попадаешь в удивительный затишек, залитый густым запахом смолы и накалённого песка, пронизанный лучами и таким жужжанием, а может, отдалённым гудением — будто бесчисленное количество мух-журчалок вьётся вдали…

Домовой пискнул будильником, перестал печатать, напомнил:

— Через три дня земля столкнётся с друзой нагуалей. Идёт эвакуация. Твоё отправление — завтра, в семнадцать часов по Москве через среднесибирское метро на африканский космопорт.

Дан велел повторить и пояснить. Когда картина реальности улеглась в его голове, он понял, что слишком оторвался от жизни и может потерять её, жизнь, совсем, если не поторопится…

Лада проводила пациента и брезгливо вымыла руки:

— Не люди, а слезливое желе!

В последнее время у неё всё чаще появлялось желание бросить работу или поменять специализацию. Мир словно надломился с появлением неведомого и могущественного врага человечества. Аркадий, с которым они решили создать семью, вкратце пояснил, чем плохи нагуали. Ему, инженеру, нюансы сдвига фундаментальных законов Вселенной были понятны, а ей, врачу, не очень.

Подумаешь, масса элементарных частиц меняется! Лада не разделяла опасения друга о безысходности ситуации. Гибкость и приспособляемость живого трудно переоценить, это доказали миллионы лет эволюции и успехи генной инженерии. Ну, пусть меняются условия, начнёт меняться и человек! Не сразу, но ведь и законы Вселенной тоже не указом господа бога устанавливаются, не в один же день?

Поэтому страха перед будущим Лада не испытывала, а массовая истерия вызывала у неё недоумение. Недоумение превращалось в раздражение, когда она, как психотерапевт, сталкивалась с неврозами. Странными неврозами, ранее, на заре классической медицины, присущими изнеженным аристократическим дамочкам.

Увы, с каждым пациентом Лада убеждалась, что человечество превратилось в стадо, идущее в непонятном ей направлении. Мужчины от женщин отличались только половыми признаками, независимо от мышц, фигур и лиц. Мужество атрофировалось за ненадобностью, уступив место агрессивности. И у большинства людей отсутствовала цель жизни, зато наличествовала потребность эту жизнь прожигать.

Ладе с детства хотелось сделать нечто полезное для общества, для мира, для — неважно кого, лишь бы не зря прожить отмеренные природой годы! Будучи старшеклассницей, принялась работать над продлением жизни, но убедилась, что биологический предел уже достигнут. Идея о переносе разума на небиологические носители тоже оказалась бесперспективной. Причина провала крылась в эфемерной субстанции под названием «душа», упорно не желающей существовать вне тела. Ни один интеллект, бережно и полностью перенесённый в компьютеры, не сохранил личность, не осознал себя человеком. Человекоподобной машиной, способной на многое, — да, но и только!

Психотерапевтом Лада стала случайно. Аркадий работал в геронтологическом институте и обратил внимание, что взрослые сотрудницы бегают к школьнице-доброволке изливать душу. Заинтересовался красивой девушкой. Лада увлеклась, стала встречаться, а что? Взрослый, симпатичный. Аркадий ввёл подругу в круг знакомых врачей, те посоветовали, на кого учиться, — так всё и катилось само собой. Тогда ей это нравилось, а сейчас:

«К чёрту, никакой я не врач, если терпения не хватает! Пациент не виноват, он ждёт помощи, а я его ненавижу, — пришёл неутешительный вывод. — Наверное, надо уходить из медицины. Господи, как надоели нытики…»

Приступ мизантропии оказался продолжительным, трансформировавшись в мизандрию, когда с Ладой связался Аркадий:

— Немедленно бросай все дела и вылетай ко мне. — В голосе друга тоже звучали истерические нотки.

— Зачем?

— Они просчитались, Земля уже завтра погибнет при столкновении с нагуалями! Скорость слишком высока, планета разобьётся вдребезги!

— А как же график эвакуации? — Лада осознала масштаб предательства. — Как люди? Мы погибнем? И нам ничего не сказали, нас бросили на произвол судьбы!

Её, как и миллиарды обитателей Солнечной системы, не интересовала деятельность тех, кто управлял огромной государственной машиной. Конечно, она голосовала за каких-то кандидатов в какие-то координационные советы. И что? Знать, чем занимались эти советы, — оно ей нужно? А вот, оказывается, нужно! Эти самые члены приговорили оставшихся жителей Земли к смертной казни, даже не поставив в известность! Лада выплеснула всё возмущение на Аркадия. Тот рассердился, впрочем, как и обычно:

— Я-то здесь при чём? И не ори, и так невозможное делаю. Да если кто узнает, знаешь, что мне будет? Тут шепнули, чтобы своих эвакуировать. По метро только ВИП-персоны, а ты на лайнере успеешь. Отсюда вместе — на Гею. Забери мои обменные нэцкэ в ручную кладь…

Друг ещё что-то продолжал, жарко и убедительно, но Лада уже возненавидела его за многословие, за свинскую секретность — да за всё сразу! И отключила.

«Невозможное он делает! Трус! Про коллекцию так не забыл!»

Маму и отца удалось застать, сестра не отзывалась. Коротко передав родителям жуткую новость, Лада заказала место на вечерний лайнер. Прикинув время, принялась упаковывать нэцкэ — простила Аркадия. Собственный багаж всегда умещался в сумочке — Лада следовала поговорке: «Омниа меа мекум порто».

Есть хотелось до жути. Дядя улетел, а старики, позавчера покинувшие Загреб, до сих пор не отвечали на вызов. Кроме них, никто не мог помочь Здравко. В метро требовали допуск — мол, спецтранспорт. В космопорт — без сопровождения родителей нельзя. Гостиница, оплаченная за три дня, выкинула парнишку на улицу, а купить еду оказалось не на что, деньги он опрометчиво потратил на мелкие удовольствия.

Мимо Здравко шёл чернявый паренёк на голову ниже, с большим бутербродом. Золотистая булка, начинённая полосками розовой ветчины, надкусана в самом начале. Чего церемониться? Два шага, рывок, и добыча принадлежит сильнейшему!

— Ты что? — В голосе ограбленного звучало неподдельное изумление. — Настолько оголодал, что на людей бросаешься?

Здравко не ответил, занятый едой, хотя английским владел получше этого мальчишки. А тот прочёл надпись на куртке и перешёл на русский:

— Эй ты, хорват! Ах, серб? Не нукай, не запряг… Во как, даже говорить не можешь. Не подавись, братишка. Спорим, тебя тоже бросили… А пойдём со мной, почавкаем нормально… Тебя как зовут, налётчик?

Словоохотливый Гарик оказался шустрым и сообразительным — за несколько минут обошёл блокировку флайера, запрещающую полёты без взрослых. Сумасшедшие виражи закончились щегольским приземлением перед виллой или небольшим дворцом:

— Здесь живём. У вас в Загребе такие есть?

На лужайке шло сражение в бадминтон. Волан порхал над сеткой, пока Гарик не окликнул игроков. Здравко кивнул:

— И получше виллы, чем эта. — Присмотрелся к низенькому полному мальчишке и стройной девочке, лет четырнадцати по виду: — А кто из них хозяин?

— Сказал же, наше. Мы, это Боб — знакомься… это Лизяка… решили пожить в своё удовольствие.

Боб подал руку, Лиза обменялась со Здравко кивками. Вчетвером подошли к парадному подъезду, где висела табличка с именем известного певца. Здравко изумился — витс-привратник распахнул двери, склонился в поклоне и повторил приказ Гарика:

— Обед в большом зале на четверых. Исполняю.

За столом прислуживали андроиды в виде шустрых, почти обнажённых девиц, подававших блюда по команде привратника, который и в роли мажордома смотрелся послушно-услужливым. Наевшись досыта, серб спросил:

— Как вы сумели виллу перепрограммировать? Да ещё с витсом охраны! И вообще, войти сюда? У нас дома такой же проект, так никто не войдёт, — и чуть не всхлипнул, вспомнив, насколько далёк родной дом.

— Проще простого, — хитро прищурился Боб, — ждём хозяина, который на эту виллу ещё сто лет не прилетит.

— Не ври, — возмутился Здравко, — домовой и витс не идиоты.

Лиза, сидевшая за столом с королевской осанкой в отличие от мальчишек, непрестанно ёрзавших, пояснила:

— Нам просто повезло. Они связаться с хозяином не могут, а выгонять гостей без приказа не велено. Мы заявили, что он вот-вот прилетит. И ждём…

Перебравшись в огромный игровой зал, они вчетвером бились против компьютера за человеческий род. Оказалось, в группе отражать атаки инопланетных монстров проще, но пройти финальный уровень так и не удалось. Потом слушали музыку, ужинали, рассказывали о себе, строили планы на будущее. Здравко не до конца понял, почему отстали от своих эти трое. Засыпая, подумал, что и сам утаил некоторые подробности.

«Неважно. Удрать бы с Земли, пока не поздно, — мелькнула последняя мысль, — вместе. Должно лучше получиться, чем поодиночке…»

Пробиться к метро оказалось невозможно — тысячные толпы, нагруженные чемоданами, дрались за каждый сантиметр, отделяющий от заветных ворот. Бойцы службы безопасности, узнаваемые по громадному росту и защитной одежде, сдерживали натиск толпы. Пока что они применяли шокеры и парализаторы, однако более грозное оружие висело за спинами. Охранялся и периметр посадочной площадки. Несколько птеранов высадили десятка три пассажиров за те минуты, что Дан провёл, наблюдая за происходящим со двора соседней улицы.

«Экипировался правильно — прочная одежда, охотрюкзак, компакт-ружьё и ничего лишнего. Хорош бы я был с чемоданом, — похвалил себя Каменев, но посетовал на опрометчивость: — Зря высадился на парковке, не у трансметро. И такси-флайер отпустил…»

Вызвать транспорт снова не удалось, видимо, линия была перегружена. А как в метро попасть? Ломануться напрямик? Слишком плотная толпа, одному не растолкать народ, как это делала группа бестиалов — высокие, в тигрокрасе, те клином двигались ко входу.

«С тылу зайти, пролезть в окно? Или там бронепластик, не разбить?»

Пришлось расчехлить бинокль, пусть армейский, образца 2070 года, но прекрасно исполняющий предназначение. Дан максимально повысил кратность, осмотрел подступы, окна. Безнадёжно. Пригляделся к солдатам на входе и понял — ситуация хуже некуда. В метро допускались не все. Пассажиров, прилетевших без пропусков, вышвырнули через ограждение. Опустевший птеран недолго стоял на площадке, один из солдат сунулся в кабину и отправил машину на крышу высокого здания, видимо задав автоматический режим.

Отлично! Мгновенно возник простой, зато надёжный план:

«Вектор на африканский космопорт, — примитивист на ходу решал задачу про скорость и время, — грубо, шесть тысяч километров. Сто в час… Не успею. Надо с запасом…»

Точных способностей птерана Дан не представлял, но о практически вечном ресурсе движителя помнил. Двести километров в час представлялись возможными для обтекаемой каплеобразной формы аппарата.

Толпы, идущие навстречу Дану к зданию трансметро, понемногу редели. Удивительно, что человек десять никуда не спешили, наоборот — стояли посреди улицы и скандировали:

— Бог ждёт тебя, вернись в его объятия! Бог — он един, и все мы — сёстры, братья!

Двухсторонний транспарант с тем же призывом возвышался над горсткой агитаторов, которые совали в руки беженцев брошюры и безуспешно пытались остановить для разговора. Кто-то отмахивался молча, иные гневно отругивались, швыряя цветные бумажки под ноги. Каменев обогнул агитаторов стороной, поднял брошюрку — из любопытства. «Церковь Единого Бога зовёт тебя…» — крупно выделялось начало. Крещёный, но неверующий, он спрятал писанину «единобогцев» в карман. «При случае прочту, — немного удивился церковной затее, — надо же, в какое тревожное время прозелитов ищут…» — и направился в гостеприимно распахнутые двери.

Здание называлось центром развлечений. Дана встретил кондиционированный воздух и полное безлюдье. Странно. Судя по новостям, на планете ещё достаточно народа, который улетает в последние до столкновения дни. Отказники, решившие встретить Конец Света, молятся в своих церквях, понятно. Но в запасе — почти неделя! С чего бы город так стремительно опустел? Всем досрочно захотелось убежать?

Лифт вознёс Дана до последнего этажа, где несколько кафешек и магазинчиков контрастировали с рестораном под вывеской «Ретро». Обеденный зал хранил следы поспешного бегства — опрокинутый столик и стулья, посуда с объедками. В производственном зале мигал индикаторами поварской автомат. Подобрав с пола блокнот официанта, Даниил ввёл последний код, получил еду — первое и второе. Суп оказался экзотическим, из морепродуктов, а вот эскалоп заслужил доброе слово. Дан повторил заказ, переложил мясо хлебом — на завтрак.

Питьё нашлось среди обломков и осколков витрины бара, которую некто разгромил с помощью длинноногого табурета, напоследок сокрушив кофейный автомат. Может, буфетчик, недовольный нанимателем? Каменев поцокал языком, восхищаясь темпераментом хулигана, забрал несколько бутылок с квасом, клюквенным морсом и чистой водой. Прихватил шоколад, печенье, пригоршню конфет и яблоко. Платить? Кому?

Дожёвывая на ходу, Дан преодолел последний пролёт лестницы и вышел на крышу. Птеран оказался не совсем пуст. В багажном отсеке ютились два чемодана и сумка. На переднем сиденье валялся несессер со спиртным. Переставив его назад, примитивист пристроил рюкзак, оружие и стартовал. Пролетая мимо метро, он заметил, что бестиалы преодолели ограждение и штурмовали вход. Неподвижные фигурки лежали на посадочной площадке — в мундирах и в гражданской одежде.

Хотя сверху схватка выглядела кукольной, ненастоящей — Дан поёжился. Земля ещё летела сквозь пространство к месту своей кончины, а люди уже погибали. И кто даст гарантию, что ему самому не уготована страшная судьба?

Наверное, всё население земного шара скопилось вокруг космопорта. Ладе не удалось протолкнуться внутрь посадочного терминала. Когда до дверей осталось метров двести, прибыла армейская команда и начала наводить порядок. Всех оттеснили, стали сверять, заказан ли билет. Затея оказалась бессмысленной. Никто не хотел пропускать вперёд счастливчиков, и напрасно Лада кричала, что она здесь, — военные не слышали. Зато кто-то злой и завистливый ударил в спину. В этой давке не получилось даже обернуться, чтобы посмотреть обидчику в лицо.

Лада поняла причину столпотворения. На припланетных станциях и в системе работало не меньше ста тысяч человек. Если каждый по секрету предложил хоть одному близкому быстро убраться с обречённой Земли, то уже набиралось на десять космолайнеров! Но каждый захотел спасти родственников и друзей! А те — своих, вот и пошла цепная реакция. Чтобы этот миллион улетел, надо дня два-три, не меньше-Несколько часов стояния в толпе ничуть не приблизили Ладу ко входу, где солдаты пропускали уже всех подряд, но маленькими порциями. Вперёд успешно пробивались организованные группы, сбивая и затаптывая людей. Ей повезло, что бандиты прошли мимо, не задели. Лада попыталась успеть за спинами одной из групп, но толпа сомкнулась мгновенно, едва не сбив и её.

В этом гаме вызов родителей удалось расслышать чудом. Отец сообщил: успели! Лада порадовалась, проводила челнок взглядом. Жаль, что она не рядом со стариками, но — сама прокопалась. Если бы не Аркашины вещи! Броситься бы налегке, сразу, шесть часов назад… Укоризна к себе неожиданно переросла в неприязнь к другу:

«Позаботился, да? О своих вещичках, не обо мне! Зачем я тащу их? Зачем я стою тут?»

Лада отпустила ручку, наступила на чемодан, развернулась и стала продираться навстречу общему стремлению. С каждым шагом давление ослабевало, идти становилось легче. На площадке общественного транспорта очередная партия беженцев едва не сбила Ладу, торопясь пополнить толпу. Потом набежала другая волна, третья, ещё, ещё… Народ прибывал во всё возрастающих количествах, мест на посадочной площадке уже не оставалось. Несколько птеранов и флайеров решили не церемониться, опустились прямо на головы. Возникла драка, но Лада даже не обернулась, чтобы посмотреть, — всё вмиг сделалось ненужным и неинтересным.

Шум космопорта затихал, удаляясь с каждым шагом. Трава покорно сминалась под ногами, а впереди непорочно голубел далёкий горизонт, парили птицы над лесом, светлела полоска облаков. Лада обернулась на ровную цепочку следов, идущую от несостоявшегося места спасения. Космопорт и толпа вокруг него словно ударили по ней злобой, добавив шум стартовавшего челнока.

Она отшатнулась, повернулась лицом к ровному ряду деревьев, которые оказались совсем рядом. Лёгкий ветерок успокаивающе зашелестел листвой. Красота мира, который мог быть вечным, но должен сгинуть по нелепому стечению обстоятельств, наполнила душу Лады такой обидой, что слёзы заструились без рыданий. И решение пришло само…

Позавтракав, четвёрка обсудила план спасения. Лиза, как самая сведущая, кратко обрисовала ситуацию. Гарик и Здравко подтвердили, что улететь с Земли обычным путём, через пассажирский космопорт, не удастся. Уже пробовали, порознь. Ничего утешительного опыт не принёс, значит, стоило пробраться «зайцами» на грузовик. Транспорты стартовали раз в три дня, загрузка очередного начиналась послезавтра. Вопрос, как попасть внутрь, не замёрзнуть и не задохнуться? Боб с отцом летал на таком и знал, что комфорт, то есть — тепло и воздух, полагались только команде. Грузовой отсек для людей приспособить невозможно.

— Забраться в контейнер, взлететь и потом перебраться в жилую зону, — предложила Лиза, но девчонку раскритиковали вдребезги.

Самостоятельно выбраться из контейнерного отсека, который рассчитан под стопроцентную загрузку, им не удастся. А в контейнере они задохнутся за два часа или замёрзнут к исходу десятого, как показали расчёты, тут же проведённые Бобом. Он похоронил и предложение Здравко — взять молекулярный резак, чтобы пробиться наружу:

— Во-первых, где гарантия, что не попадём в середину отсека, во-вторых, температура так поднимется — зажаримся.

Идею подсказал Гарик, скромно ждавший, пока иссякнут предложения. Забраться в герметичный почтовый контейнер с мелкими посылками, взять с собой запас воздуха, еды, обогреватель и спокойно сидеть, пока очередь на сортировку не дойдёт. Контейнер извлекут, повезут по коридору в жилую зону, тут и выбираться можно. В худшем варианте — дня три очереди ждать придётся.

— Как выпотрошить? — усомнился Здравко, но согласился, услышав конкретный ответ:

— Мы несколько раз так делали, груз пересылали. В Шаар-Машиахе. Я сам ту почту вскрывал, — убедительно заявил Гарик и подробно рассказал, как и зачем это делал.

Признание о принадлежности к сети наркоторговцев, практически легально работавшей на Синайском полуострове и по исламской Африке, не шокировало собеседников. Боб посмотрел на Гарика с уважением и заявил:

— Тогда полетели, чего тянуть. Я проверил, отправка оттуда завтра вечером, — и они бросились к флайеру наперегонки.

Шаар-Машиах пустовал. Едва ли сотня человек валялась на пляже или плескалась в море. Без сомнения, большинство толпились у станций метро, мчались в космопорты. Проходя мимо отеля, подростки заглянули внутрь. В громадном холле работал видом. Передавали новости.

Дикторша подтвердила, что улететь на Гею успеют все. По мнению обозревателя, предстояло вывезти всего десяток миллионов, но приглашённый эксперт-транспортник проговорился о миллиарде. Дальше шли сообщения о перегрузке линий метро, о волнениях на космодромах. Понятно, где вся полиция!

Здравко едва сдержал слёзы, когда в кадре мелькнули врачи, осматривающие тела, затоптанные толпой. Он представил родителей, которых обижал любой, кому не лень:

«Дурак, поссорился с ними и убежал, демонстрируя самостоятельность… Где они теперь?»

Боб тоже шмыгнул носом, но вдруг поднял со стойки увесистый иридосканер и запулил в сторону видома. Объёмное изображение дрогнуло, а подросток оправдался:

— Гады, всё бы им врать! Плановая эвакуация, конечно. Меня из пассажирского птерана выкинули!

В этот момент в холл с грохотом вломилась развесёлая компания, и Гарик крикнул, что надо смываться. Завернув за угол, подростки бежали, пока не поднялись на ступеньки почтового отделения.

— Ты чего? — Лиза не успела отдышаться, вопрос получился скомканный, но глаза смотрели требовательно.

— Лайферы. Они трезвыми не бывают, а нас отлупить — для них подарок судьбы. Я с ними сталкивался. Вот отметина, — Гарик показал рубец на боку, задрав рубаху.

Про хулиганство прожигателей жизни знал каждый, так что вопросов не последовало. Понятно, лайферы сейчас громят всё подряд — резвятся напоследок, да и полиция отсутствует.

Это оказалось на руку и друзьям. Здравко, самый сильный, выбил дверь ногой, совсем как те хулиганы, от которых они убежали. Складское помещение обслуживалось киберами, и почтовая автоматика работала, как часы. Уверенность, с которой Гарик вскрыл контейнерную, подтверждала — дело в руках профессионала! Полупустой контейнер друзья очистили быстро, пища и вода нашлись в соседнем магазине, дело застопорилось из-за воздуха и аккумуляторов к обогревателю.

— Надо на пляж, где акваланги, — сообразил серб, — по паре баллонов на каждого, как раз неделю продышим. За глаза хватит.

Разделились, принялись обыскивать эллинги. Повезло Бобу с Лизой, те увидели стойку с баллонами возле длинного судна. Гарик определил: круизная яхта. Рядом стояла моторная лодка, с которой и сняли источники питания. Заряд, по мнению Боба, мог обеспечить обогрев на месяц, не меньше. Загрузив десяток плоских ёмкостей с жидким воздухом в багажник флайера, подростки оглянулись. Белоснежная яхта манила к себе.

— Может, искупнуться, с аквалангами поплавать… — мечтательно сказал Здравко, а Боб продолжил:

— …всё равно отправка ночью.

— Успеем, — согласился Гарик, обрадовав всех.

Нос яхты резал небольшую волну открытого моря. Друзья подгоняли снаряжение, что делать было легко — яхтенный инк снимал мерку, взвешивал, измерял объём лёгких и выталкивал уже с грузами и маской на лице. В таком виде они и носились повсюду, дожидаясь остановки, рекомендованной стандартным маршрутом.

— Ой! — наткнулся Боб на незнакомую девушку, шагнувшую на палубу.

Высокая, темноволосая, она щурилась на свету:

— Вы кто?

Здравко встречно спросил, тоже на английском:

— Ты откуда взялась? — Присмотрелся, разглядел отпечаток подушки на заспанном лице, добавил: — Где пряталась? И что здесь делаешь вообще?

Красивая, почти одного роста с ним, та ответила:

— Прислуга шейха Абдаллы. Мне велено держать яхту в готовности на случай его прилёта. — И принялась оправдываться: — Но меня не предупредили! Я бы встретила вас, — а полные губы набухли незаслуженной обидой, в голосе послышалась слеза.

Здравко смотрел на неё, отмечая прелестные чёрточки семитского облика — дуги, образованные шелковинками бровинок, густые волосы, подчеркивающие безукоризненный овал лица, влажно блестящие глаза кофейного цвета и губы, очарование которых не поддаётся описанию.

Он что-то объяснял Тали, не понимая, откуда узнал имя, не замечая, что яхта давно стоит на якоре, что друзья спустились в воду. Та слушала тоже как заворожённая, послушно готовилась к погружению. Инк снабдил Тали маской, защёлкнул пояс с грузами, присоединил ёмкость с воздухом, и об руку со Здравко она погрузилась в море.

Прозрачно-зелёная вода сделала разговор ещё интимнее, ведь связь в прогулочных аквалангах работает всего-то на десяток метров…

Две остановки Дану всё-таки сделать пришлось. Он заскочил в гостиницу, когда стало уж вовсе невмоготу — физиология потребовала. Город Исфахан оказался гостеприимным, накормил и освежил душем. Его улицы тоже пустовали, но службы работали нормально, а в метро втягивалась чинная очередь. Агитаторы-«единобожцы» работали и здесь, под транспарантом на английском, фарси и китайском, наверное — в иероглифах Дан не разбирался.

Настойчивость показалась достойной уважения — напомнила о брошюрке. Автопилот управлял лучше человека, а какая муза рискнёт посетить писателя, сломя голову летящего от смерти? Разве что отвратительнейшая из мойр — Атропос, грозно пощёлкивая ножницами… Чтение тоненькой книжки в шесть страниц помогло скоротать время. Идея, заложенная в фундамент Церкви, — понравилась. Бог-Творец вездесущ, космичен, потому и един, это люди придумывают для него разные названия да воплощения. Коль скоро все человеческие боги — суть неполное, но таки отражение божественного начала и конца, то любой верующий — прав. Жаль, что фантазия учредителей Церкви странным образом дала сбой — верующим предлагалось принять столкновение Земли за Апокалипсис и добровольно отправиться на Страшный суд. То есть никуда не улетать.

Дан с таким выводом не согласился, предложение отклонил и брошюру выбросил, когда остановился в центре Африканского континента, чтобы задать координаты космопорта. Сибирский птеран их не знал, но найти сведения в сети и ввести вручную — что тут сложного? Спокойствие наполнило душу, когда подтвердились расчёты Дана — он с запасом успевал на свой рейс.

Однако уверенность испарилась на подлёте к порту. Люди спрессовались у пассажирского входа в километровой длины пробку. Какие билеты, какая очередность, если внутрь посадочных терминалов не пройти? Задача оказывалась сверхтрудной, а то и неосуществимой. Стыковочные катера ежечасно выполняли челночный подскок до лайнеров, но вряд ли забирали больше пятисот или тысячи пассажиров, а беженцы прибывали гораздо более мощным потоком…

Всех не переждёшь, следовательно, действовать надо нестандартно, поперёк правил. Каменев не стал садиться, сделал круг, оценивая ситуацию. Задав автопилоту программу повтора, вынул бинокль, стал рассматривать космопорт детально, ища шанс:

«Прорваться бы на поле, а там — будь что будет! Зайти сверху, бросить машину за ангарами, войти внутрь челнока и спрятаться…»

Итог авантюры представлялся в радужном свете, однако первым опыт поставил более безрассудный экспериментатор. Спортивный флайер пикировал, намереваясь приземлиться у трапа стыковочного катера. Защита периметра сработала, хоть и с опозданием, перехватив нарушителя уже над площадкой. Вспышка взрыва вычеркнула из жизни летуна, а крупные обломки флайера — нескольких беженцев-неудачников. Значит, атака сверху — самоубийственна. А по земле? Дан спустился ниже, присматриваясь к ограждению:

«Ага! Крупная сварная решётка — секциями… Индикаторы движения и биомассы, лазеры и антенны СВЧ… Это активная защита от животных. Лазер — обжечь шкуру у голых зверей, микроволны — нагреть верхний слой кожи у волосатых… Или одетых… Полицейская технология прошлого столетия… Экранироваться — плёвое дело…»

Знание — сила! Дан физику помнил, осталось лишь найти мелкую сетку или фольгу. Напрасно переворошив несколько домов в ближайшем городке, Каменев заглянул в школу. В секторе младшеклассников повезло — початый рулон алюминиевой фольги выкатился из очередного шкафа. Даниил огорчился, прикинув количество:

«Если на обтекатель и борта не хватит, придётся заворачиваться самому… Вот невезуха!»

«Таранов» для ограждения — сколько душа желает. Все подступы к порту заставлены. Но прежде следовало на время припрятать птеран. И Дан направился к лесочку, замеченному неподалёку. Небольшая полянка скрыла машину от посторонних глаз. Каменев побежал через поле, засеянное неизвестной ему культурой. Метров пятьсот, не больше, отделяло его от брошенных летательных машин. Какая-то женщина брела в направлении леса, но такой выразительно бесцельной походкой, что примитивист пренебрёг беспокойством. Эта на птеран не покусится.

Несколько группок шумно пировали, сидя и лёжа на земле. По кругу ходили бутылки. В одном месте горел костёр из каких-то обломков и обрывков, а разнузданная парочка совокуплялась в коленно-локтевой позе. Дан постарался не привлекать внимания, поскольку чуть в стороне крупный парень ожесточённо пинал неподвижное тело.

Серый флайер показался подходящим. Взлетев, Дан направился к полянке. И растерялся, приземлившись. Неподалёку от птерана двое мужиков пытались изнасиловать женщину, которая кричала и отбивалась. Один из насильников распяливал жертве руки и пробивался к вожделенному месту, второй душил её.

Даниил колебался. Ему не хотелось вмешиваться в чужие отношения. Конечно, женщина сама виновата — не теряй бдительность! Может, она даже подруга какого-то из парней, почему нет? Однако насилие остаётся насилием. Позволив негодяям завершить его, не сделает ли Дан подлость? Тем более что подготовить машины к таранному удару в присутствии столь энергичных соседей ему, скорей всего, не удастся.

— Эй, подонки, а ну прекратите!

Мужики отреагировали быстро. Который уже пристраивался меж бессильно раскинутых ног женщины, вскочил первым, поддёрнул спущенные брюки. Второй отпустил полузадушенную жертву немногим позже. Оба смотрелись внушительней сухощавого примитивиста, вероятно, специально наращивали мышцы. Остановить их кулаками, без специальных приёмов драки казалось проблематичным. Пришлось выдернуть из-за спины компакт-ружьё.

В раннем детстве, сломав палец в падении с качелей, Лада потеряла сознание от непереносимой волны страдания. И всё, на этом состязание с болью завершилось. Конечно, можно было поднять болевой порог — постоянно колоть себя, бить током, скажем. Но зачем? Этим даже мазохисты не занимаются. Будучи смышлёной девочкой, Лада приноровилась воровать обезболивающие у медицинских автоматов, а став старше, постоянно носила с собой инъектор с набором анестетиков.

Сейчас, осознав обречённость, она не собиралась погибать в мучениях, в судорогах вместе с планетой:

«Нет, не хочу гореть в магме распоротой Земли! И задыхаться на уцелевших обломках — ни за что! Никто не сказал, когда наступит роковой миг, но он неизбежен, а потому — незачем тянуть. Дойду до леса, введу обезболивающие, и всё… Трупу на ветке уже не будет страшно и больно…»

Так Лада и поступила. Правда, инъектор отказался вводить все лекарства, блокировка передоза сработала. Зато ремень сумочки не подвёл. Пригодился и птеран, брошенный на краю полянки, — с него Лада сделала последний шаг. Шею сдавило, позвонки хрустнули, в глазах потемнело, но сознание не пропало, как ни странно. Она попыталась вдохнуть и вдруг упала на траву. Пришлось открыть глаза, чтобы понять, почему и что пошло не так?

Над ней склонилось мужское лицо, в уши проник вопрос:

— Дура, что ли? А симпатичная, глянь, Амир.

Ещё лицо возникло вверху, заслонив часть неба и отравив воздух сивушным перегаром:

— Некрофилия не мой жанр, а живую да тёпленькую я с удовольствием напялю, — и грудь ощутила рывок.

Лада не сразу поняла, что собрался делать мужчина, но колено, недвусмысленно внедрившееся между ног, пробудило защитный рефлекс. Она завизжала, брыкнула, отбросила тяжёлое тело в сторону. Это не помогло, мужики объединили усилия и стали одолевать. Пьяному удалось порвать её трусики, а второй вжимал Ладу в землю, налегая всем весом на шею. Руки и ноги обессилели, тьма с пронзительным ми-минором заволакивала мир…

Но внезапно стало легче.

«Уже умерла? Или нет? Нет вроде…»

Лада сделала вдох, второй… Звон утишился, угас… Темнота истаяла, спала с глаз. На фоне листвы проступили силуэты — двое наступали на третьего, стоящего выше их. Зрение сфокусировалось, стало понятно — тот в кабине флайера. Кажется, все трое говорили, однако Лада не понимала о чём. Затем наступавшие повалились наземь, а сухощавый третий подошёл, склонился, протянул руку к шее…

Ужас вернулся звоном и темнотой. Она только успела рассмотреть, что этот тип — белый и произносит нечто непонятное:

— Каквысебячувствуете…

Дышать стало легче, темнота отступила, перед глазами мелькнула змейка, отлетела в сторону… Лада поняла — ремешок, который выдержал вес, не помог уйти из жизни. Сил хватило оттолкнуться от земли, сесть. Уник, который должен выглядеть платьем, пришёл в негодность — насильники постарались. Груди торчали наружу, без поддержки и прикрытия. В другое время Лада бы не постеснялась наготы (что естественно, то не безобразно), но перед этим человеком растерялась и прикрылась руками.

— Вам плохо?

Когда слова стали понятны, кивок получился. Избавитель помог подняться, довёл к птерану, усадил. Достал чемоданы и сумку, предложил поискать самой. Лада схватила первую женскую одежду, что попала в руки, попросила отвернуться, переоделась. Окружающий мир воспринимался странно, неправильно. Краски и звуки несколько потускнели, тело вело себя, как включённое на замедление — с трудом, неохотно выполняя приказы головы.

— Всё в порядке? Нигде не болит? Они вас били… Да что с вами?

И тут Лада вспомнила.

— Я под обезболиванием. Ничего не чувствую. Господи, дура-то какая! Повеситься же хотела! А они сняли…

Бурный поток слов о причине самоубийства, об Аркадии, о грядущей боли, о несложившейся и уже законченной жизни — извергался, избавлял Ладу от тайны, лишал стыда, ненужного на этой Земле. Спаситель послушал некоторое время, кивнул, занялся делом. Сторонний наблюдатель мог бы удивиться странной картине, где женщина рыдала и адресовала рассказ неизвестно кому. Вряд ли мужчине, который деловито закрывал стёкла птерана блестящей фольгой. А двое других, что лежали неподалёку, любопытства не проявляли — парализующие заряды на крупных зверей действовали шесть часов.

Дан прикинул, как штурмовать ограждение, облетел на флайере периметр, выбрал место. Покопавшись в управлении, отключил автоматику, иначе летательный аппарат остановится в нескольких метрах от ограды, вместо того чтобы пробивать её. Поколебался, но у птерана отключил защиту при авариях:

«Повезёт — уцелею, а нет, так без разницы…»

Оставив флайер на стартовой позиции, пешком вернулся за птераном. Одурманенные и связанные насильники, конечно, не могли уйти, а вот спасённая девушка — вполне. Но нет — привалившись к дереву, глядела в небеса, и по лицу катились слёзы.

«Что с ней делать? Вот обуза…» Желания обременять себя Каменев не испытывал, однако шершавая рука совести толкнула, заставила сказать:

— Я намерен рискнуть и пробиться на посадку. Хочешь со мной?

В заплаканном лице ничего не изменилось, лишь голова отрицательно качнулась, даровав Дану облегчение. Он перестал злиться и даже отметил, что спасённая очень красива. Захотелось, чтобы девушка согласилась лететь. На мгновение, затем Дан пришёл в себя.

— Тогда прощай, — махнул рукой, сел в птеран и отправился к месту атаки.

Очередной челнок приземлился. Пора! Прикинув расстояние, Дан переставил птеран немного вперёд, открыл обтекатель, примерился, как сразу попасть на сиденье. Ружьё и рюкзак мешали — снял, бросил на задние сиденья. Сердце колотилось сильнее, чем перед берлогой медведя. Дав максимальное ускорение флайеру, Каменев выпал из него, удачно приземлился на кувырок и через несколько шагов запрыгнул в кабину птерана. Намного отставать нельзя, иначе автоматика «поймёт», что нарушитель — сдвоенный!

С разрывом метров десять, не больше, машины неслись на ограждение периметра. Дан не почувствовал ожог микроволн — фольга отразила их, но красный луч лазера сверкнул по смотровой щёлке, что оставалась на обтекателе, и напугал: «Собьют!»

Флайер прорвал первое ограждение, свалил секцию второго и продолжил движение. Когда он исчез в пламени взрыва — ударная волна крепко шваркнула Дана о борт птерана, выбив стон.

«Хорошо, защитный кокон отключён! Из того выбираться — минут пять потерял бы… Автоматика ограждения должна «удовлетвориться» победой. А если нет? До челнока — больше двух километров, даже бегом не успеть…»

Дан выпрыгивать не стал, положился на судьбу. Та не подвела — защита периметра и впрямь исчерпала себя, сбивая флайер. Отрулив немного в сторону, чтобы не попадаться на глаза охране, Каменев бросил птеран, поспешил к остаткам очереди у челнока. Ещё несколько минут, и он внутри!

Тут планета дрогнула.

Пластбетон дорожки, которая почти довела Дана до катера, ударил по ногам с такой силой, что Каменев сел на полушпагат, а потом — упал. Неведомая сила швырнула оземь и плющила не только его — свалились все, кто шёл впереди. Несколько человек выкатились из челнока, который кренился набок. Толчки и удары следовали беспрестанно, и тяжесть, страшная тяжесть не давала встать на ноги.

Дан представил, куда рухнет челнок, — на него! Обезумев от ужаса, он пополз к птерану, чтобы улететь, не быть размазанным. В голове билось желание: «ВЫЖИТЬ, ВЫЖИТЬ СЕЙЧАС, НЕМЕДЛЕННО!» Столько бесконечных минут тянулось натужное движение, что Дан вымотался и обессилел. Стыковочный катер давно свалился, внеся в общий шум и грохот свою лепту. Но до птерана — не дотянулся, совсем немного, а не достал! Каменев вполз на водительское сиденье, из последних сил поднял тяжеленную руку, нажал кнопку старта.

Птеран справился, взлетел, добавив тяжести. Дану казалось, что кожа с лица стекает и сам он слаб, немощен. Обтекатель не опустился плавно, как обычно, а стремительно упал. Шум немного стих, агонизирующая земля чуточку отдалилась. Легче не стало, понятно почему — птеран отталкивался с ускорением, «убегал», чтобы не разбиться о землю, и почти ползком удалялся от космодрома, «отматывая» предыдущий маршрут. Возможно, Дан нажал какие-то кнопки или так работала автоматика. Он боролся с паникой, затопившей мозг. Гул и сотрясения отдавались в теле, вызывая желание забиться в норку, сжаться в комочек.

«Инфразвук», — робко пробилось понимание причины страха.

Способность анализировать окрепла и словно отрезвила. Сквозь панику снова прорвалось страстное желание, усмирило страх приказом: «Выжить!»

Голова заработала, разыскивая выход из непредвиденной, да что там — невозможной и от этого жуткой ситуации! С небольшой высоты виднелась только часть катастрофы, поразившей этот кусочек планеты. Но и увиденное ужасало. Трещины избороздили пластбетон, разломили здания, порвали ухоженные квадратные километры стартопосадочных площадок на неравные клочки. Широкий провал уничтожил несколько зданий и один челнок, а остальные, в том числе и рухнувший рядом с Даном, выглядели гигантскими птичьими трупами.

Что-то дымно загорелось на космодроме, оставшемся позади. Недавно прозрачный воздух заполнялся мутью, словно пропитывался пылью. Птеран подполз к лесочку, откуда стартовал. Бездонный разлом через поляну уже поглотил парализованных насильников — милосердно спящих, — а девушку оставил на десерт. Крона дерева, на котором, может, и хотела та повеситься совсем недавно, склонилась в ад. Корни ещё не вывернулись до конца и держали девушку, но провал спешил к добыче, отгрызая толстые ломти земли.

Что заставило Дана броситься на помощь, он не понял. Птеран лёг на остаток поляны и содрогался, готовый свалиться вместе с деревом туда, в неведомую черноту. Каменев руками помог обтекателю открыться, поймал девушку за одежду, потянул в кабину. Та что-то кричала, не слышимое в гуле землетрясения, помогала изо всех сил. Кажется, тяжесть ослабла и они успели спастись.

Взмыв повыше, где голос выделялся из общего шума, Дан спросил:

— Цела? Как зовут-то?

Глаза Лады блеснули, а грохот заглушил ответ — на земле родился вулкан. Фонтан выброса прошёл рядом, и Дан поспешил убраться. Смеркалось. Картина гибели континента всё больше превращалась в адское действо, озаряя птеран лавовыми потоками и заволакиваясь противным серным дымом. Шансы получить удар снизу неожиданной вулканической бомбой становились слишком высокими, когда Каменеву пришла в голову идея:

— Над океаном безопаснее.

Солнце клонилось к закату, освещённость падала, намекая — пора на поверхность. И вдруг возникло сильное течение. Водоросли вытянулись, цветастые рыбки заработали хвостиками, чтобы удержаться на привычных местах, но масса воды двигалась неотвратимо. Здравко попробовал выгрести против неё, однако сил не хватило. Он оглянулся. Тали смотрела испуганно:

— Что случилось?

— Не знаю. Пошли наверх.

Тёмный эллипс яхты на поверхности казался близким. Здравко подвсплыл, описал полукруг, попробовал сверху рассмотреть остальную компанию. Позвал, ответа не услышал, рассердился:

— Да где они? Ты не видела, куда их черти унесли?

Тали отрицательно помотала головой, отчего волосы сделали пируэт, красиво, по-русалочьи, скользнув вправо-влево.

За эти минуты скорость течения возросла. Радужных рыбок, не успевших спрятаться в укромные местечки, сносило вместе с людьми. Дно становилось глубже, уходя вниз. Здравко испугался, в десяток гребков выскочил на поверхность, поплыл к яхте, натянувшей якорный трос. Взобрался на кормовой слип и обнаружил неладное. Встать не удалось — невыносимая тяжесть падала на плечи. Тали подплыла, поступила как он — перевернулась на спину, отстегнула пояс, баллоны, бросила на слипе. Подниматься пришлось на четвереньках, долго. Одолев пять метров до лифта, устали невероятно. Сил едва хватило выползти из него наверху и добраться до борта.

С палубы поверхность Красного моря выглядела почти ровной, привычные волны стали словно меньше высотой. Перспектива берега, усеянная высокими зданиями отелей, привлекла внимание Тали:

— Нас сносит в море!

— Мы и так в море, — возразил Здравко, чтобы унять панические нотки в её голосе, но скорость, с которой двигался далёкий берег, поразила и его.

— Ой, что творится… Здания рушатся… Ой, мамочка… — причитала Тали.

Серб смотрел на берег молча. Его пугало другое. Вода тащила судно вместе с якорем! Тот несколько раз цеплялся за дно, резко дёргал, отчего яхта «клевала» носом, а людей сволакивало вперёд. На очередном рывке якорь оборвало. Здравко ощутил, что тяжесть, непереносимая сначала, стала уменьшаться, дополз к рубке, сумел встать. Чуть позже поднялась Тали.

«Надо что-то делать. — В душе парня страх боролся с честью, понемногу беря верх, и самое простое решение напрашивалось само. — Срочно приставать к берегу, пока до него можно добраться. Иначе нам конец! Но уплывать вдвоём, бросив компанию? Нельзя! Нечестно…»

Берег убегал всё стремительнее. Руки сами включили двигатель, развернули яхту, дали ход….

— Смотри, мальчишки! А вот и Лиза, — показала Тали.

Здравко направился к друзьям, вынырнувшим из воды далеко за кормой. Боб из воды закричал, что они заблудились, устали. Лиза спросила, почему акваланги брошены на слипе. Гарик ругал неизвестными словами морское дно, которое уплыло от них, и течение, которое унесло от яхты. Эти трое настолько перепугались, что не сразу поняли, зачем смотреть на берег. Гарик припал к стационарному биноклю, закричал:

— Ребята, там дно обсохло!

У жалкой полоски совсем маленьких отсюда зданий бывшее дно выглядело тёмным у берегов, серым или грязновато-зелёным с остатками воды в остальной части. И всё это микшировалось стремительно мутнеющим воздухом. Вода неслась на юг. Яхта шла поперёк движения, приближаясь к берегу. Но тот уходил в сторону, точнее, море заливало его, наваливаясь волной.

— Здравко, не туда, — сказала Лиза, — разобьёт. Ты видишь, какая скорость? Там не пристать… Пусть волна остановится.

Её негромкие слова произвели гораздо большее впечатление на всю компанию, чем крик Боба:

— Смотрите, мы поднялись!

Яхта скатывалась по заднему склону пологой волны, словно занимаясь серфингом.

— Надо на гребень, — сказал себе Здравко и повернул, догоняя вершину…

Почти сутки подростки маневрировали, по очереди удерживая судно на волне. Вода Красного моря вынесла их в какой-то океан, чудом сохранив яхту в целости. С миром творилось невероятное, он стал адом! Во многих местах из воды вырывались чудовищные столбы пара или огня. Дышать стало трудно. Они приволокли баллоны с воздухом, создали в капитанской рубке избыточное давление, как сказал Боб. Включили кондиционер, чтобы стало хоть чуть прохладнее, но тот скоро перестал работать.

Сумасшедшая пляска волн разной высоты и направления так раскачивала яхту, что у всех, кроме Здравко, началась морская болезнь, вычистившая желудки. То один, то другой высовывали головы из окон капитанской рубки, давясь болезненной пустотой и жмурясь от солёных брызг, бьющих в лицо. Возможно, на горизонте темнел материк, но инк яхты отказывался сотрудничать с картой навигатора, не находя себя в этом кошмаре.

Напрасно подростки пытались поймать новостные каналы — никто не собирался комментировать происходящее. Последнее сообщение, записанное инком судна, показывало картинку, где земной шар уплощался. Компания долго рассматривала изображение, пытаясь представить последствия деформации. Лиза, как самая образованная, предположила, что Земля не разорвётся на куски и люди не погибнут. Они же, пятеро, уцелели! Значит, всех выживших найдут и заберут на Гею.

Если Лиза права и учёные сумели затормозить нагуали, то удар получился как на флайере — лобешником в стенку. Планета Земля наткнулась на долбаных чужаков и остановилась. Больно, но терпимо, не до смерти. Проблема в том, что земля-то остановилась, а вода — нет! Море выплеснулось по инерции и унесло их сам чёрт не поймёт куда! С другой стороны, спасибо сказать надо, что на судне. На той земле, которая растрескалась и покрылась вулканами, которую затопила волна, кто бы выжил?

Сведения о землетрясениях нашлись в памяти яхтенного инка. Там оказалось столько информации, что раньше бы они и за год не осилили, но теперь выдрючиваться некогда, на кону — жизнь! Здравко, как самый старший, невольно оказался вожаком и научился приказывать. Каждый прочитал свой объём, потом пересказал компании. Оказалось, на воде самое страшное — это вулкан, а на берегу — цунами.

Растерянные подростки не решились плыть куда-то, тем более что Тали с Лизой проверили запасы еды и заверили, что месяц прожить можно спокойно. С питьём проблем вообще не ожидалось, опреснитель в автоматическом режиме постоянно пополнял бак. Вопрос, чем заняться, как убить время — это да, проблема! Инк обеспечивал около трёхсот интерактивных игрушек, но терминалов-то всего два. Договорились чередоваться с развлечениями, даже составили график.

Все разговоры, проверки и подсчёты шли в рубке. Вниз, в каюты и в салон никто не хотел уходить. Боб признался:

— Боюсь, вулкан даст рядом — вы бросите всё и уплывёте, а я не успею выйти, изжарюсь.

Гарик смеялся до упаду, показывал на чудика пальцем, объяснял — когда за бортом кипящая вода, никто не ныряет в неё, но тот боялся:

— Не могу один.

Спать решили здесь же, в рубке. Здравко признал предложение правильным, так и вахтенному не скучно. Гарик отправился внутрь, приволок груду одеял и подушек. Сделали общее лежбище и бросили жребий. Дежурить выпало Лизе.

Птеран висел на максимальной высоте, в светлых, словно дневных облаках, хотя по времени наступила ночь. Дан попробовал уснуть — не удалось. В теле бродил ужас, сжимая сердце ледяной лапой. Лада сидела в позе испуганного ребёнка, обхватив себя руками. И всё-таки с ней рядом было не так одиноко и страшно. Дан радовался, что спас девушку от смерти, хотя сомневался, надолго ли. Инженерное образование экстраполировало увиденное и выстраивало прогноз. Земля не могла уцелеть при столкновении с друзой нагуалей, вопрос её гибели должен решиться в ближайшие часы. Пробьёт ли убийственный сросток планету насквозь или разорвёт на части — конец для живых одинаков. Мучительная, а то — мгновенная смерть. Как повезёт!

Вода заглушила стоны гибнущей планеты, позволила говорить, и он расспросил спутницу, насколько удалось. Та послушно отвечала. Вопросов надолго не хватило. Промучившись ожиданиями часов десять, Дан спустился к воде. Воздух в салоне сразу стал жарким. Кондиционер автоматически включился, но серный запах не исчез — вулканы давали о себе знать. Низкие тучи дополнялись клубами пара из кипящего местами океана. Видимость была ни к чёрту, навигация не работала, определить своё место не удалось.

Хотелось есть, и не только. Лада тоже с благодарностью отлучилась на несколько минуток, когда он отыскал кусочек суши. Вулканическое происхождение островка подтверждал океан, бурлящий совсем рядом, в паре километров. К островку прибило крупную рыбину, практически целую, но варёную. Мясо отдавало серным душком, чуть кислило сверху, однако в пищу сгодилось. Наевшись, Дан уснул. Разбудила его Лада:

— Нас затапливает. Мы тонем.

Островок действительно погружался в воду. Птеран взлетел. Размышления привели к нескольким версиям — островок опустился, уровень воды поднялся или нахлынула волна. Оказалось, волна. И не одна, а несколько. Пришлось пропускать их под собой, пока Дану не надоело. Выбрал направление, вернее, как стоял, так и полетел — вперёд. Через пару часов стало казаться, что птеран кружит на месте, настолько однообразный простор расстилался под ним. Усилием воли примитивист совладал с желанием повернуть вправо или влево. Метаться нельзя, иначе паника неминуема.

Настойчивость восторжествовала — впереди показалось судёнышко. Большая спасательная шлюпка, полузатопленная. Пустая. Дан вознамерился забрать оттуда еду — в бинокль укладка «НЗ» выглядела нетронутой, но волны, пляшущие на неспокойной поверхности бог знает какого океана, так трепали шлюпку, что пришлось лететь дальше несолоно хлебавши. Видимость ухудшалась с каждым часом. Клубы пара добавлялись в низкие облака, доращивали их снизу. От поверхности воды до их кромки оставалось метров двести, не больше.

В мутной серости проступило нечто белое, выросло в размерах, оказалось крупной яхтой или катером — Дан не умел их различать. Услышав крик, пятеро разновозрастных подростков замахали руками и согласились принять птеран на носовую палубу. Столики и шезлонги полетели за борт.

— Здравко, капитан, — солидно представился самый рослый, выше Дана, парнишка.

Остальные выглядели мельче, и все — испуганными. Только сейчас Дан понял, насколько ему повезло — пережить планетарную катастрофу в воздухе. Яхту сильно качало, пришлось искать тросы, крепить птеран расчалками. После кондиционированного воздуха кабины духота океана воспринималась особенно остро. По спине Каменева потекли струйки пота. Он предложил:

— Ребята, давайте спустимся вниз, в кают-компанию?

Здравко смотрел на взрослых и тихо ненавидел их. Красивая баба и сухощавый мужик с оружием на плече остались живы и припёрлись сюда, чтобы пожрать, а его родители — погибли! Это было настолько несправедливо, что ему хотелось заплакать. А ещё больше — скинуть чистенькую пару за борт, поближе к вулкану, чтобы сварились! Неприязнь росла и мешала слушать, что те предлагали:

— Не знаю, сколько берёт радар, километров полста, меньше? Думаю, сверху проще увидеть берег. Я найду бухту, подходящее место. А вы дадите нам приют на это время. Годится?

Команда согласилась с Даном, не спрашивая Здравко. Это злило парня, особенно непонятное поведение девчонок. Те сияли улыбками, словно получили подарок на день рождения. И вообще, все вдруг перестали бояться, даже спустились в салон, хотя ещё час назад никого, кроме Гарика, силой не выгнать было из рубки.

Когда взрослые пошли в отведённые им каюты, Здравко напал на предателей:

— Вы чего перед ними застелились? Да кто они такие? Это взрослые бросили нас погибать, не пустили улететь с Земли! Как можно им верить? Они будут жрать наши запасы, пить нашу воду, а потом завидят землю и смоются!

Мальчишки оробели. Капитан впервые выглядел так, впервые кричал. Тали не сказала ничего. Возразила Лиза:

— Может, ты и прав, но людям надо верить. Они тоже одиноки на этой земле. А вдруг, кроме нас семерых, никто не выжил?

Гарик принял сторону капитана, предложил самим слетать на птеране, осмотреться:

— Если земля недалеко, мы на неё высадимся, а уж там — не пропадём! Магазин вскрыть, запасов на сто лет хватит. И не нужны никакие взрослые. Потом, это честный обмен, мы им яхту, они нам — птеран.

— Воровать нельзя, — возразила Лиза и предостерегла: — Я в этом не участвую. На меня даже не рассчитывайте!

Раскольница гордо отошла в сторону и демонстративно сложила руки на груди. Боб заволновался, начал мирить друзей, но Здравко положил конец спорам:

— Там видно будет. Я им не верю, особенно Дану. У него оружие, он может попытаться захватить власть. Но нас больше, а он один. Если что, все навалимся и одолеем. Давайте так: я единственный командир, и выполнять только мои команды. А пока пусть летает, разведчиком работает. Почему нет?

Когда гости, посвежевшие после нормального сна и душа, поднялись в капитанскую рубку, команда подростков снова была едина.

С палубы яхты океан выглядел как обычно, никто бы и не сообразил, что назревает очередная катастрофа. Но когда Дан буквально свалился на палубу и ворвался в рубку, бросив незакреплённый птеран, — всполошились все.

— Быстро назад!

— Ты чего? — Здравко продолжал вести себя как командир, а Гарик, получивший вчера от Дана в ухо за попытку самовольно покататься на птеране, добавил:

— Что, не получилось одному смыться?

— Разворачивайся и назад, скорее! Там скалы, нас расшибёт, да скорей же, идиот!

Как реагировать на оскорбительный приказ и столь явную трусость взрослого мужчины, да ещё на пустом месте? Капитан Здравко решил подать пример правильного поведения, особенно в присутствии команды:

— Не паникуй, какие скалы? Радар ничего не показывает…

— Идиот, назад, говорю, а то опоздаем! Назад!!! — сорвался на крик Дан, но увидел безнадёжность уговоров и бросился к пульту.

Он сумел отшвырнуть капитана, дать полный ход и заложить вираж, а три подростка и девушка набросились, повалили узурпатора на пол. Пока куча-мала барахталась и победа не определилась, Лиза встала к пульту, выровняла курс. Скоро стало понятно, что жилистый примитивист выносливей, если не сильней. Первым отвалился Боб, зажимая окровавленный нос, затем вскрикнула Тали и села, потирая щеку. Дан поднялся на четвереньки, а парнишки висели на нём, бессильно колотя кулаками. Он крутанулся, стряхнул Гарика со спины, расцепил руки Здравко, оттолкнул к стене. Спросил Лизу:

— Сколько прошли? Пять? Так и держи. — Обернулся в сторону тяжело дышащих капитана и Гарика. — Полетели, сами увидите. Дураки.

Радар и не мог ничего показать — земля находилась далеко внизу. Вода шла горой, высота которой превышала прямую видимость, примерно с километр. На птеране не было приборов, определяющих высоту, да и толку-то, замерь они её? Страху бы не убавилось, ведь подростки сообразили, с какой силой шваркнется яхта о землю, соскользнув по этой волне. А до гребня, где начинался перелом и воздух превращался в злой ветер, им оставалось совсем немного. Но теперь расстояние увеличивалось, яхта убегала от края волны, которая подминалась сама под себя и мчала в глубь материка, который, наверное, недавно назывался Африкой. Или Европой, что ничего не меняло в предстоящем «приземлении».

Здравко нашёл в себе мужество извиниться перед Даном. Гарик, Боб и Тали — нет. Яхтенное сообщество опять разбилось на две группы, потому что Лиза примкнула к Дану и Ладе, заявив прежним друзьям, как глупо те себя ведут.

Мутная вода несла семерых людей под тёмными тучами к неизвестному будущему.

После драки у капитанского пульта, когда Дан спас жизнь всем, вопреки дурацкому гонору Здравко, отношения подростков со взрослыми окислились до невозможности. Лада попробовала найти контакт с Тали, самой старшей и разумной на вид. Однако арабка отказалась обсуждать проблему, заявив:

— Твой Дан напал на нашего капитана! Вы здесь из милости, а так себя ведёте!

Боб прятал глаза, Гарик хамил, серб игнорировал Ладу. Дан отказался брать её в полёты, дескать, так ребятишки не будут думать, что он улетит один. В словах был резон, но ощущать себя изгоем? Лучше скрываться в каюте. В таком добровольном заключении никто не мешал Ладе привести «растрёпанные» катастрофой мысли в относительный порядок. Она многое успела обдумать и высоко оценила спасителя — его немногословие и решительность.

Пока волна несла яхту в глубь материка, Дан не вылезал из птерана, парил над гребнем, наблюдая, не нарастает ли опасность. Напряжённое всматривание в мутную даль настолько утомляло, что из всех прежних мыслей осталась одна, о случайной попутчице по имени Лада. Перестав плакать, эта девушка стёрла первое впечатление о ней как об «истеричной дуре». Она встречала Дана на палубе, помогала закрепить расчалки. Когда он возвращался, его уже ждали бутерброды и чашка горячего чаю.

«Всё бы отдал, чтобы перенести вот ЭТО, — прищёлкивание пальцами заменяло невыражаемое словами мечтание о семье, — в мою сибирскую избу… В нашу избу…»

Затем вода стала терять напор, высота волн уменьшилась. Судно застряло в лесу, подмяло несколько деревьев и боком легло на землю. Никто не пострадал, если не считать самолюбия серба, который отказался заблаговременно эвакуировать команду с яхты — снова не поверил примитивисту.

Птерану места для посадки не хватило, подходящая полянка оказалась далеко, и пешим ходом Дан вернулся не скоро, что сильно разволновало Ладу. Она бросилась ему на шею, чем несказанно смутила. Остальные словно и не заметили его возвращения, лишь Здравко попросил взять на облёт, сориентировать, куда двигаться дальше:

— Сделай доброе дело напоследок.

— Давай сначала яхту выпрямим. Вдруг опять придёт волна?

Молодой серб пожал плечами, равнодушно заметил:

— Придёт, так и поднимет. И вообще, как ты её ставить будешь? Яму рыть?

— Птераном приподниму, подопрём — раза за три выпрямим. Распорки с каждой стороны. Брёвен-то сколько угодно!

— Была охота! Мы к жилью пойдём, наплавались вдосталь.

Рука Дана показала направление, где он заметил какие-то постройки, но молодой капитан резонно возразил:

— Хочу сам посмотреть.

И они собрались к птерану втроём, с Ладой. Тюкать тупым топориком, найденным на яхте, Дан не захотел, повалил несколько деревьев выстрелами у комлей, создав площадку:

— Здесь сядем. Переночую у вас, утром улечу.

Они ещё пытались вести учёт времени, пользуясь часами, хотя мир перестал менять день на ночь. Во всяком случае, низкие тучи пропускали тусклый свет, яркость которого не менялась уже сто часов, по наблюдению Каменева. Подниматься выше, чтобы посмотреть на солнце, ему пока не представилось возможности. И с молодым капитаном Дан тоже не полез в высоту. Птеран взмыл под самые тучи, сделал большой круг и завис над бывшим руслом реки, которое проходило неподалёку от холма, приютившего катер. Река, местами заполненная водой, а большей частью сухая, исчезала в мутном далеке, у невысоких строений. Небольшой городок или посёлок, определил Дан.

Здравко запомнил ориентиры, и они вернулись к перекошенной яхте. В ней спать никто не захотел, устроились на мокрой земле, побросав вырванные из кают постели на разнообразные подстилки и укрывшись кто чем. Каменев соорудил для себя и Лады небольшой шалаш, принёс стулья, маленький столик и благоустроил временное жильё. Они поужинали, затем Дан привёл себя в порядок, с удовольствием выбрился, чего не мог позволить себе вчера — так был занят. Лада прилегла рядом с Даном и смотрела на его профиль, пока сон не одолел. А тот долго думал, как поступить с попутчицей. И проснулся с той же мыслью. Повернувшись на бок, встретил её взгляд, удивился:

— Почему не спишь?

— Я рановставка, непоспячка. Засыпала в десять и вставала в пять. Сейчас половина шестого. А ты чего?

— Не люблю время терять. Раз уж выжил, буду разыскивать место, где можно дождаться спасателей, — объяснил Дан сугубо личное намерение, затем сказал для неё: — Вот успокоится Земля, за нами прилетят… — Но уверенность, которую он старался излучать, была напускной, и Лада это не только видела, а прямо-таки ощущала.

Ей в последнее время частенько становилось не по себе, словно в голове поселились призраки. Нет, не в буквальном смысле, совсем наоборот! Слово «призрачный» отражало суть чувства — её переносило из реального мира в некий воображаемый, который возникал на краткий миг, озаряемый вспышкой понимания. И тотчас же уходил, гас, его отпечаток начинал размываться. Оставалось воспоминание, как от увиденного сна. Самое неприятное, высказать воспоминание Ладе не удавалось, не хватало слов. Получалось сумбурное описание, скорее — оценка, по банальному критерию «хорошо-плохо». Вот и сейчас полыхнуло, высветило: не прилетят спасатели.

Молодая женщина вздохнула, не отваживаясь огорчить спасителя. Однако намёк его поняла, ответила явным согласием:

— Я с тобой, ладно? — Долгим взглядом показала, что неравнодушна к Дану, что разглядела в нём мужчину, с которым постель готова делить и не от беды спасаясь, а навсегда; потом откровенно попросила: — Не оставляй меня одну. — И горькой шуткой закончила: — А то хоть снова вешайся…

Дан решился, робко обнял за плечи, проверяя, верно ли понял. Лада подтвердила его догадку, прильнула и поцеловала в губы. Дальше события развивались, как предусмотрено природой, обстоятельно и неторопливо. Мужчина и женщина тихонько встали, сделали несколько шагов и уединились. Никто не мог помешать, заглянуть в птеран — примитивист поднял его и чуть в стороне запустил на круговое движение.

Через несколько часов влюблённая пара насытилась общением.

— Надо попрощаться, — предложила Лада, одеваясь, — спасибо сказать ребятишкам. Может, они передумали, захотят с нами…

— Мы им не нужны, — сразу возразил Дан, — а вот пару кастрюль и сковородку попросить… И еды на первое время, пока я чего-нибудь не добуду.

Озабоченность, скорее обескураженность проступила на лице Лады. Не надо быть психотерапевтом, чтобы понять причину — без запаса пищи особо не разгуляешься. Конечно, сварить суп и пожарить мясо сумеет и она, не забывшая основы домоводства со старших классов школы. А вот где взять продукты? Кухонные автоматы давно отучили человечество от ручного приготовления пищи, так что опознать овощ или шницель в исходном, природном варианте — для обычного человека задача нереальная.

«Хотя, — вспомнила она, — Дан же примитивист, охотник, у него даже ружьё есть! — И старательно погасила неприятное воспоминание про обстоятельства, в которых он ружьё применил. — Так и надо ублюдкам!»

Подростки уже проснулись, что-то таскали из кают наружу. Здравко просьбу выслушал, переглянулся с друзьями, кивнул. Лиза помогла Ладе собрать сублимированные продукты из расчёта на пару недель, заполнила все пустые бутылки водой и обняла взрослых на прощанье.

— Лучше, если бы все вместе полетели, — сказала она громко, адресуя упрёк Здравко и компании, затем обратилась к Дану: — Мне без вас страшно. — И попросила: — Вы к нам в гости заглядывайте, когда устроитесь, хорошо?

Он кивнул, чтобы отвязаться, а Ладу опять пробило призрачное видение скорой встречи. Она пообещала искренне, ничего не сказав о неприятном привкусе видения. Встретятся, да повод окажется не слишком приятный. С кем-то эти мальки не поладят…

Океанская волна залила только часть домов, в низине, а те, что стояли на склоне, — не пострадали. В городке теплилась жизнь. Несколько человек деловито копались в развалинах строения, попавшего на трещину. С высоты длинный разлом выглядел лохматой змеёй, сползающей к реке.

— Ну, вот и люди, — облегчённо вздохнул Дан. — Жизнь налаживается. Здесь купим палатку, продуктами разживёмся. Чтобы на первое время хватило, до моего жилища. Ты же не хочешь со всеми вместе жить? — В тоне сквозило неприкрытое превосходство примитивиста над горожанами.

Лада предпочла отмолчаться. Вернуться к привычной обстановке, пользоваться удобствами — кто стал бы возражать? Но ей не верилось, что прошлое обратимо, а настоящее складывалось настолько пугающе, что пусть уж мужчина принимает решения. Пока у него неплохо получалось.

Дан направил птеран к раскопу. Десяток мужчин разделился. Большинство продолжило разбирать обломки, а трое, вооружённые старинными винтовками, подошли ближе, поздоровались на незнакомом языке. Смуглые лица и гортанные голоса выдавали южан. «Хэлло» Лады осталось без ответа, на «привет» Дана откликнулись:

— Русские?

— А вы? Вообще, это что за место?

Дан обомлел, услышав, что Афганистан. Очутиться в горной части Азии? Пока он приводил растрёпанные новостью мысли в порядок, старший из встречающих по-хозяйски заглянул в птеран, оценивающе посмотрел на Ладу, повторил вопрос:

— Вас двое?

— Там ещё пятеро, по руслу идут, — кивнул за спину Дан, имея в виду подростков.

Старший обернулся к своим, скомандовал — вернул одного к раскопу. Второй свернул за угол, пока гости выслушивали цветистое приглашение разделить трапезу. Каменев согласился. Значит, у азиатов сохранился обычай беседовать за столом. Что плохого — поесть и узнать новости о планете, о делах мирового правительства? Войдя в относительно приличное помещение какого-то офиса, судя по остаткам интерьера, Дан увидел работающий видом почти метрового размера, где крутился эротический фильм.

— Можно новости поищу?

Хозяин поощрительно кивнул, открыл ключом комнату, выпустил молодую горянку. Сели на ковёр, забросанный множеством подушек.

«Дастархан», — вспомнил Дан, когда посреди ковра появился чайник, варёное мясо, лепёшки, сласти. Здание дрогнуло, видом мигнул, но продолжил пролистывать каналы. Безрезультатно — везде раздражающе голубела пустота. Может, потому холодное мясо и лепёшка показались невкусными, чай — спитым, сласти — приторными? Огорчённый, Каменев не придал значения тихим словам Лады:

— Неуютно здесь, неладно. Эта девочка, Ширин, выглядит запуганной. И вообще, атмосфера гнетущая в посёлке. Давай уйдём отсюда?

«Мало ли что не нравится женщине, — отмёл предложение Дан, просто качнув головой, — не хватало ещё на каждый каприз соглашаться».

Хозяин предложил гостю начать рассказ. После краткого описания приключений на птеране и яхте настала очередь афганца. Шумно прихлёбывая чай, хозяин пояснил, как они, семья пуштунов, охотились, а горы вдруг затряслись и опустились. От селения, погибшего под обвалом, брели наугад два дня, пока не нашли это место. Решили жить здесь. К себе принимают любого, кто приходит. Таких набралось уже больше двадцати человек.

В этот момент Ширин всхлипнула, и пуштун рыкнул, загнал её в комнату, закрыл на ключ. Дан не увидел в таком поведении ничего странного. Ислам сохранял свои позиции в азиатско-африканском регионе. Здесь «Церковь Единого Бога» никак не прижилась бы. Дикие средневековые нравы, слепое подчинение шариатским установлениям — всё оставалось нормой жизни правоверных муслимов. Вернувшись, хозяин спросил о планах гостей. Дан пояснил, куда направляется и зачем ему универсальная палатка, одежда, заряды для ружья, обувь и топор.

Радушное предложение выбрать комнату, отдохнуть, а то и остаться навсегда Дан отклонил, поскольку напрочь утратил оптимизм. Если ни один канал вещания не работает, то как Гея узнает, что на Земле есть выжившие? Прибытие спасателей откладывалось на неопределённый срок, а состояние повреждённой нагуалями планеты представлялось Дану весьма скверным. Волна цунами вполне могла дойти сюда ещё раз.

Задерживаться в чуждой стране не хотелось. Поскорей бы узнать, насколько пострадала сибирская изба! Уцелела ли она вообще, если здесь, в Афганистане, землетрясение выположило горы, сотворив почти равнину? О былой высоте говорила снеговая шапка на соседнем бугорке, которая бурно таяла, наполняя водой обсохшее русло. Вулкан, подсвечивающий небо довольно далеко от городка, свидетельствовал о глубоком разломе земной коры. Волны землетрясения несколько раз встряхнули здание, пока Дан допивал чай, заставили поторопиться:

— Так что, продадите? Деньги у меня на счету есть…

Абориген усмехнулся:

— Нет у тебя денег. Ни у кого нет. Банки не работают, уважаемый. — И добавил, увидев понимание в лице русского: — Меняться надо. Что предложишь?

Неприятное осознание правоты собеседника и собственного недомыслия резануло по самолюбию. Дан молчал несколько долгих секунд, приходя в себя, затем сообразил, что имущество к обмену есть: «Чужие вещи! Я даже не заглядывал в чемоданы и сумку, только Лада взяла оттуда одежонку для себя».

Мысль получилась поспешная, не слишком правильная, но Каменеву настолько захотелось убраться отсюда, что он позвал старшего вместе посмотреть багаж. На улице сеял мелкий дождь. Два вооружённых пуштуна стояли у раскопа, рассматривая добычу, которую выкладывали те, кто работал внизу. Старший что-то спросил, те утвердительно ответили и остались на месте.

Вытащив чемоданы и сумку в салон птерана, Дан распахнул их. Кроме одежды и дамской обуви, обнаружилось несколько золотых вещиц, колье, браслеты и перстни с камнями. Абориген сдёрнул с плеча винтовку, ствол которой упирался в обтекатель и мешал ему, отложил в сторону. Глаза его перебегали с одной драгоценности на другую. Однако предложение Дана ударить по рукам оказалось преждевременным.

— Не годится, — с порога отверг идею пуштун, — зачем мне золото? Женские побрякушки да тряпки предлагаешь, а сам хорошие вещи просишь. Этого, — он обвёл рукой кучу тряпок, — даже за палатку не хватит. Есть у тебя товар, настоящий… — и замолк выжидательно.

— Что именно, не тяни, — поторопил Дан, потом сообразил, куда клонит абориген, и сразу урезал аппетиты того: — На ружьё и птеран можешь не рассчитывать. Самому нужны.

Каменеву не нравилась торговля. В ней крылось нечто неправильное, фальшивое, особенно когда неопрятный горец, до глаз обросший щетиной, хаял каждую драгоценность, хотя глаза горели жадностью. Пуштун оглянулся, гортанно позвал напарников. Те неторопливо направились к птерану. Дан опять поторопил продавца:

— Так что впромен хочешь?

Рука с грязными ногтями хлопнула по крышке чемодана, показала на сумку:

— Давай так. Всё, что здесь, целиком, и… — пауза получилась долгой, — твоя женщина.

Дан не ожидал от себя такой реакции. Удар в небритую челюсть свалил аборигена. Быстро вскочив, тот оскалился, гортанно крикнул трёхсложное ругательство или призыв, на которое откликнулись остальные. Блеснуло кривое лезвие в руке обиженного, а пособники сдёргивали с плеч оружие и уже подбегали к птерану. Самое страшное, что Лада, деликатно отошедшая в сторону, чтобы не мешать торговле, оказалась слишком близко к ним, но далеко от Дана.

Страх окатил холодной волной. Дану однажды пришлось принять участие в ритуальной разделке туши подстреленного, а не временно усыплённого кабана. Своё будущее он увидел именно таким, настолько свирепо выглядели противники. А уж что ожидает Ладу! Наверное, всё вместе взятое руководило Каменевым, когда компакт-ружьё словно само переместилось из-за спины в руки и слитно, как в тире, сделало три тихих выстрела, опередив нападающих.

Пуштунов отбросило назад, причём в груди ближайшего появилась зияющая дыра размером с яблоко, и кровавые ошмётки забрызгали Ладу. Даниил с ужасом сообразил, что не перевёл режим стрельбы, а последний раз применял разрывные, подрубая стволы, готовя посадочную площадку! Но сожалеть было поздно — три трупа агонизировали посреди улицы. Несколько человек прекратили разбирать завал и направлялись к Дану. Ошеломлённая Лада стояла неподвижно:

— Что случилось?

Вместо ответа он схватил девушку за руку, толкнул к птерану:

— Быстрей!

Та вырвалась, гневно блеснула глазами:

— Нет, не полечу! Зачем ты их убил? Что они тебе сделали? Зверь!

Уже все люди быстро шли к ним, оставив работу. Дан видел озабоченные, хотя и не злые лица. Он снова поднял ружьё, готовясь защищаться, и перевёл режим на парализатор. Девять мужчин разного возраста остановились возле дальних трупов. Пожилой бородач в сером балахоне спросил на русском:

— Нам можно взять их оружие? Только это, больше ничего не надо, и мы уйдём, — показал на винтовки, пояснил, видя недоумение: — У них ещё четверо бойцов, твоих ищут. Надо успеть, пока не вернулись…

Дану казалось, что он сошёл с ума, но старший, которого звали Илия, продолжил рассказ, похожий на фильм с убогим сценарием из прошлого. Группа пуштунов, половина которых только что покинула земную юдоль, обратила встреченных монахов в рабов, добралась до этого городка и решила его обжить. За неделю к ним прибилось три семейные пары — всех немедленно разлучили. Женщин держат в гареме, а мужчин используют на расчистке обрушенного склада. Одного из мужей, который попытался сбежать, показательно казнили, медленно перерезав горло.

— …вас не тронули, посчитав, что твоя банда сидит в засаде, наблюдает. Пока эти зубы заговаривали, те пошли в обход. Если твоих захватят, то приведут, а нет — прикончат, как конкурентов.

— Надо спасать ребятишек, — выкрикнула Лада, — там девчонки!

Лететь решили все, кроме Халиля, который жаждал освободить жену, ту самую Ширин. Птеран взмыл и пошёл на максимальной высоте над руслом. Дан вынул бинокль, показал, как пользоваться. Илия поручил прибор молодому монашку. Остальные тоже смотрели вниз, стараясь первыми обнаружить движение. Заметил пуштунов и пленённых подростков сам Каменев. Он скрытно приземлился, расположил Илию с монахами в засаде, дав чёткие распоряжения — не высовываться без приказа. Ладу проигнорировал. Та из птерана смотрела, как Дан ушёл в обход бандитов:

«Что же я наделала?»

— Дан, не молчи, — плакала Лада, — не молчи! Я не виновата, я не поняла…

Он не знал, как ответить девушке, которая вызывала у него такие противоречивые чувства. Впервые в жизни ему хотелось пожалеть человека, который несколько часов назад не поверил ему, оскорбил подозрением. Раньше Дан запросто вычеркнул бы столь недостойное существо из числа знакомых — перестал замечать, и всё тут. Но теперь — не получалось. Он находил массу доводов, что по-иному эта девушка и не могла подумать, иное и не могла сказать — так хотелось верить, что она искренне переживает, искренне плачет, а не обманывает, преследуя какие-то свои цели.

Желание успокоить Ладу оказалось настолько сильным, что Дан обнял её за плечи и негромко шепнул:

— Дурочка. Я же не знал, какие у меня заряды, хотел-то парализовать, как тех, на космодроме… — И замолчал, испугавшись резкого движения.

— Что он тебе сказал? — Лада вскинула голову, перестав плакать. — Он про меня сказал? Я поняла, ты его поэтому ударил!

В нескольких словах Дан передал смысл торгового предложения главаря бандитов. Лада твёрдым голосом обозвала себя дурой и попросила:

— Научи меня стрелять. Надо. Мир изменился, сантиментам нет места. — А потом решилась: — Дан, милый, за нами никто и никогда не прилетит, не надейся. Я это знаю, — и рассказала о призрачном мороке, возникающем в голове.

Он поверил, даже испытал некоторое облегчение, расставшись с надеждой. Но планы на будущее предстояло пересмотреть, и любовники долго шептались в темноте, очень условной, впрочем, которую удалось создать в комнате, занавесив окна. Уснули не скоро, утомлённые многократным примирением…

Их разбудил шум. В коридоре громыхал сочный баритон священника:

— Кто это сделал?

Илия вопрошал собравшихся хорошо поставленным голосом, выражая гнев и возмущение, вперял в каждого горящий взор, грозил пальцем. Выглядел священник очень убедительно, поэтому все стоящие в комнате потупили глаза, не в силах выдержать напора.

— Зачем губить души, которые можно спасти? Нет прощения грешнику, если не покаяться, — возвестил Илия, остановившись над трупами пленённых вчера бандитов.

Дан протиснулся вперёд, раздвинув подростков. Кровь, залившая пол, свернулась, что придавало зрелищу особо неприятный колорит.

— Выстрелов никто не слышал, значит, твоё ружьё. — Обличающий перст упёрся в грудь Каменеву, а голос Илии требовательно загустел: — Признавайся!

— Я прикончила ублюдков, — шагнула вперёд Лада.

Священник растерялся и лишь смог вымолвить, уже обычным голосом:

— Зачем?

— Надо пояснять? А вот Зубейда, Сарай и Ширин, — освобождённые из гарема женщины тоже стояли в комнате, — меня прекрасно понимают…

От Ширин, лицо которой не украшали синяки, наставленные мужем, гневный взгляд Лады метнулся к ревнивцу:

— Тебя, Халиль, надо пристрелить с ними, скотина! Нашёл, на ком зло вымещать, тоже мне… Какие вы мужчины, только жён бить да людей под пули подставлять!

Молодой таджик отступил назад, священник покраснел. Вчера Илия основательно навредил, выстрелив в воздух и предложив бандитам сдаться. Хорошо, Дан парализовал всех четверых раньше, чем те успели перестрелять глупца и его команду. Пострадали молодой монашек, получивший пулю в плечо, и, разумеется, самолюбие игумена Илии, отруганного Даном за идиотское поведение.

По счастью, бандиты никого из подростков не убили, только слегка помяли да потискали девушек. Видимо, собирались насладиться «свежатинкой» уже в гареме. Дан уступил настоянию Илии, не стал бросать усыплённых бандитов на поле боя, но крепко связал. Более того, после вечерней трапезы зашёл в комнату, где валялись обездвиженные пуштуны, и выстрелил в каждого дозой снотворного.

Сейчас Дан потрясённо слушал. Лада озвучивала его мысли гораздо убедительнее, да и намного эмоциональнее:

— …у нас нет выбора. Оставлять таких тварей за спиной? Лучше сразу сдаваться им, хоть не так больно будет! Зациклились — не убий, не убий… Девиз моего Дана звучит правильней — убей, защищая себя и близких!

Раненый монах ужаснулся:

— Что ты говоришь! Разве катастрофа отменяет заповеди? И можно красть, лгать, прелюбодействовать?

— Не передёргивай, Фёдор. Или ты рассматриваешь их, — палец Лады снова указал на женщин, потом на девушек, — только в качестве жертвенных овец? А ты, Илия? Хорош пастырь, — презрительный прищур достался игумену, — своё стадо от волков не защищаешь…

Илия потерял дар речи от такого обвинения, Фёдор смешался, и тут, как гром с ясного неба, прозвучали слова:

— Мы с мужем уходим в сторону России. Кто хочет присоединиться, тот признаёт его старшинство и подчиняется беспрекословно…

Дан не собирался никого брать в попутчики, не хотел никакого старшинства, ни над кем, даже над Ладой, которая объявила его мужем. Но интуиция подсказала: спорить теперь, опровергать — это потерять лицо! Тем более что священник опомнился, вступил в спор, пытаясь вернуть лидерские полномочия, завоёванные вчера вечером, за общей трапезой:

— Месть, как и убийство безоружных, деяния безнравственные. Ты взяла великий грех на душу, дочь моя! Я призываю всех, чьи уши открыты для слова Божьего, остаться со мной, основать здесь монастырь для призрения…

Баритон игумена заполнял комнату, седая борода эффектно оттеняла иконописное смуглое лицо, а рука стискивала большой серебряный крест, найденный в вещах бандитов. Дан с облегчением подумал, насколько убедителен Илия: «Молодец. Уговорит всех остаться. И я улечу с Ладой». Однако «жена» сокрушила оппонента:

— Избави Бог, девочки, иметь отца, который прощает насильника дочери. Ты трус и потатчик преступникам, Илия, если не хуже. Ты даже не пробовал убежать, не говорю уж бунтовать. Противно слушать. Если бы не Дан, все вы, — она обвела рукой по кругу, глядя на каждого мужчину так, что те прятали глаза, — остались бы рабами.

Колонна за день успевала пройти до сорока километров. Первую неделю Дан обучал каждого умению водить птеран и набрасывать кроки для пешего маршрута, затем отрабатывал взаимодействие воздушной и наземной групп. Полтора десятка членов его команды понемногу притирались друг к другу. С Илией остались два монаха и вдова зарезанного беглеца.

График движения рассчитывался на стандартную длительность суток, хотя день стал непрерывным. Шли дважды по пять часов с двухчасовым обеденным перерывом. После ужина два часа тренировок и самоподготовки, личное время, затем сон. Палатки покрасили в чёрный цвет, но усталость так одолевала, что подростки досыпали в обеденный перерыв, отодвинув опорожнённую миску. Собственно, особого света и не наблюдалось. Так, постоянные дождливые сумерки. Ад, как назвали первые дни Катастрофы, продолжался, только утратил привкус новизны. Ходоки не удивлялись кислотным дождям, внезапным ураганам, землетрясениям и прочим страшным событиям.

Изувеченная планета пыталась приспособиться к новым условиям существования. Тем же занимались и люди. Птеран загрузили до предела. Он едва вмещал дежурную пятёрку, которая разбивалась на двойки и встречала пешую колонну горячими обедом и ужином. Пилот контролировал маршрут, вносил коррективы.

Пока всё шло нормально. К ним присоединились три женщины среднего возраста — работницы секретного правительственного архива Узбекистана, так и не дождавшиеся своего транспорта. Их просторный бетонированный бункер совершенно не пострадал от землетрясения. Дан пожертвовал частью менее ценных вещей, увеличил поклажу на пеших, но забрал основной и резервный источники питания, аккумуляторы и всю техническую библиотеку.

Теперь, в свободное время, он читал книги по тактике боя, изучал руководства по управлению коллективами и сетовал, что командир из него аховый. Лада утешала, подбадривала, порой дельно советовала — кому, как не психотерапевту, подмечать особенности характеров окружающих? Муж выслушивал, не оспаривая. Присматривался, чтобы понимать людей и манипулировать ими. А главное, учился сдержанности и терпению.

В тот памятный день накануне похода у Дана сдали нервы. Он дождался, пока его команда под руководством монахов занялась погребением бандитов и зарезанного теми мужа Зубейды. Убедившись, что все при деле, предложил Ладе слетать с ним на разведку. У брошенной яхты, где никто не мог помешать, Дан раскричался:

— Как ты посмела говорить от моего имени! Кто тебя просил? Я не собирался тащиться вместе с ними! У меня в Сибири всего одна маленькая избушка, на нас двоих, а ты! — И захлебнулся негодованием.

Впервые в жизни он оказался в дурацкой ситуации, когда предстояло выбирать: тихо, позорно сбежать одному или подчиниться обязательствам, которые ему навязали. Гнев подогревало немаловажное обстоятельство — навязала девушка, которая нравилась, как никто прежде. Которую хотелось видеть женой. Но почему она не спросила, прежде чем наобещать столько от его имени?!!

Лада выслушала темпераментную речь, ни словом, ни жестом не перебивая. Когда Дан иссяк — продолжала молчать, одобрительно разглядывая его. С некоторым чувством вины (вопил в голос, а ещё мужчина!) он уточнил, почти нормальным тоном:

— Сказать нечего?

— Ты замечательный оратор, Данчик! Прекрасное качество для руководителя, для вождя, не побоюсь этого слова, — искренне похвалила она, — и очень нужное в такое трудное время…

Онемев от неожиданности, Дан выслушал продолжение:

— …только в ситуации не разобрался, от шока не отошёл — я понимаю… Но никто не должен видеть тебя в минуту слабости, это мы отдельно проработаем. Милый, я говорила тебе, что мир изменился. Да ещё не просто, а в худшую сторону. Одиночке не выжить в нём…

Её слова понемногу вправляли вывихнутый ум на место. Дан понял, почему рефлексы опережали сознание, когда он спас яхту от верной гибели, когда успел застрелить бандитов, нутром ощутив их агрессивный замысел. Приводя примеры его быстрой и точной реакции, Лада пояснила:

— …и никто, кроме тебя, не годится на роль лидера. Здесь слова бесполезны, Илия убедился. Люди не понимают почему, но тянутся к тебе. Ты — надёжный.

— Но я ничего не знаю, как и они!

— Зато не боишься в том признаться. Самое удивительное, делаешь всё совершенно правильно! И ещё, — тут Лада сделала выразительную паузу, — не боишься принять на себя ответственность.

Каменев с тоской подумал о беззаботной жизни, которая ждала бы их в горах Западного Саяна, если избушка уцелела. Трусливая и подлая мыслишка пробралась в голову, когда он отстранённо посмотрел на красивую девушку: «Не спаси я тебя, Лада, и проблем бы сегодняшних не было!» Мыслишка оказалась заразительной, заставила высказаться:

— Зачем мне это? Что, сами до России не дойдут?

— Да ты себя изгрызёшь, если откажешься им помочь! У тебя такой рудимент сохранился, совесть называется… За что я тебя и люблю, муж мой. — Лада закончила разговор, отметя в сторону его извинения. — Ой, да кричи на меня, сколько вздумается! А как ты ещё напряжение снимешь, пар выпустишь? Только не при людях…

На этом первая и единственная супружеская разборка закончилась. Лада оказалась права — лидеры в их окружении отсутствовали. Два офицера полиции, присоединившиеся к ним по пути, почти сотня человек из полностью разрушенного города, одиночки, примыкавшие к отряду, — охотно признали главенство Дана. Так, прирастая людьми и багажом, колонна двигалась вперёд.

— Еды мало. Конфет двести килограммов, а мяса вовсе нет. Соль кончается.

— Забейте жеребца. Самого старого. Поедим досыта, потом возьмёшь зерно, пару дней на каше продержимся, а там видно будет.

— Ладно. Кстати, после мясоеда и попоститься не грех.

Фёдор, на которого Дан возложил обязанности интенданта, отправился выполнять указание. Бывший монах оказался мужиком хозяйственным и прижимистым. В монастыре он поднаторел в учёте и отчётности, так что ни одна кроха еды не ускользала из поля его зрения. Но кормить сотню едоков непросто. Где котлов на такую ораву наберёшься? Первое время готовили в две смены, но это замедлило движение колонны. Фёдор предложил отправить десяток мужчин вперёд, на поиск инвентаря и продовольствия. Дан так и поступил, забрасывая на птеране, по вектору движения колонны, не одну, а три группы поисковиков. Территория пошла русская, ранее известная, хотя изуродованная до неузнаваемости.

Поиск оказался удачным. Табун разновозрастных лошадей, бродящий вокруг развалин ипподрома, удалось отловить почти целиком. День потратили на разборку склада, зато теперь сёдла, хомуты и прочие упряжные причиндалы ехали в жокейских двуколках. Зерно, пшеницу и овёс, частично забрали с собой, частично перепрятали в более надёжное место, чтобы сохранить до следующего визита.

Люди несли зерно на себе, в чемоданах, сумках, одеялах и простынях. Дан научил их печь хлеб, объяснил, как предстоит пахать, сеять, боронить, жать и обмолачивать, чтобы не умереть с голоду. Он уже не удивлялся, что оказался единственным, кто имел представление о простых вещах, которые недавно казались ненужными миллиардам землян.

Катастрофа выдвинула его на руководящий пост, поэтому Дан стремился передать знания и умения окружающим. Лада и Лиза рассортировали людей по группам, и будущие кузнецы, агрономы, плотники уже осваивали новые профессии. Пока теоретически, по лекциям Дана и учебникам. Зато обувщики работали вовсю, тачая мокасины из любого пластика, резины или сырых шкур, добытых охотниками, — ведь колонна прошла пешком более четырёх тысяч километров. Но конец пути приближался, судя по изменению рельефа. Этот участок Земли пострадал значительно меньше, чем пройденные.

Заслушав доклад разведчиков, наметив с десятниками маршрут и порядок движения на завтра, Дан вышел из-под навеса. Небо всё так же не пропускало лучи солнца — слой туч истончился незначительно с последнего контрольного подъёма на птеране. Дождь сегодня не лил, ураган не налетел. Стреноженный табун пасся на обширном поле, где трава уцелела. Шестеро всадников стерегли коней и десяток коров.

«Ещё бы парочку быков, — размечтался Дан, — и кур бы найти. Скоро леса начнутся, выберем красивое место, избы срубим. Тогда хоть немного отдохну. А лучше всего встретить бы кого из наших, примитивистов…»

Ему казалось, что вот-вот, и найдётся, примкнёт к ним настоящий руководитель. Не такой, как майор Михаил Прунич, который своих поисковиков за две недели сплотил в боевую группу и попытался захватить власть. Переворот состоялся, когда Дан улетел на рекогносцировку, а к его возвращению уже закончился — руководители десятков отказались признать нового командира. Оскорблённый недоверием майор напророчил «штафиркам» скорую гибель под рукой примитивиста и ушёл с двумя единомышленниками. Других претендентов на сомнительной ценности престол пока не объявлялось. А жаль! Это здорово, скинуть чёртову уйму обязанностей и уйти в сторону, сдать полномочия более толковому или амбициозному… Вернуться сюда, построить дом…

Дан вспомнил, как утром миновали громадный разлом, поднялись на плато и попали в полосу соснового бора. Широкие просеки, распаханные до песка, не позволили пожару уничтожить всё. Примитивист тогда обнял могучий ствол и вдыхал, вдыхал, вдыхал любимый аромат…

Вот и сейчас он улыбнулся, посмотрел в сторону бора. Вошёл в палатку, сел рядом с Ладой, взял «Психологию управления коллективом». Открыл на закладке, но вдруг отложил учебник и начал декламировать:

— «Вы бывали в настоящем сосновом бору, где под ногами пружинит усыпанная слоем хвои почва, а в месте сломленной веточки медленно нарастает остро пахнущая капелька смолы?»

На изумлённый взгляд жены пояснил:

— Моё. Недописанная повесть, — и промурлыкал незатейливую песенку:

Хорошее настроение передалось Ладе, которая принялась расспрашивать, почему старинная песенка является неофициальным гимном примитивистов. Дан охотно рассказал, а укладываясь спать, задержал её руки в своих:

— Я поверю в судьбу, наверное. Ведь не может быть случайностью, что примитивист, который хотел и готовился жить в упрощённом мире, не только уцелел в планетарной катастрофе, да ещё и встретил женщину, о которой мог лишь мечтать… — Она ответила благодарным поцелуем, а муж продолжил: — …Хотя сравнительно недавно я в ужасе смотрел вокруг и спрашивал себя, боясь ответа. Хочешь знать, что меня страшило? — Дан остановился и ждал от своей женщины поддержки.

Получив её в виде очередного горячего поцелуя, отчеканил:

— Я думал, неужели вот этот ад — мой мир?

Лада слушала мужа и улыбалась — призрачный морок давно дал ей ответ. В скромном примитивисте скрывался талантливый вождь для нового, такого странного и неспокойного мира.

Часть вторая ЭТО — МОЙ МИР!

Обезьядов оставалось слишком много. Атаковать в лоб Здравко поостерёгся. В схватке даже камень, основное оружие четвероруких, мог ранить кого-то из бойцов, а клыки — порвать лошадь. Враг не высовывался, возможно, хотел скрытно отступить оврагом, поэтому разведчик уже скользил в обход, чтобы вовремя подать сигнал. Несколько минут спустя стрела с короткой лентой указала направление. Жестом подав команду «К бою!», Здравко поднял коня. Гнать и рубить в капусту куда как безопасней, когда ты верховой, а враг — пеший!

— Стойте! — прозвучал из воздуха сильный и властный голос; пространство зыбко качнулось, словно круг по чистой воде, и посреди поля возник могучий мужчина.

Командир мгновенно оценил: новый соперник безоружен, одет странно, в облегающий костюм прежних времён. Здравко метнул клинок в ножны, осадил коня. Рядом спешился на скаку Гарик, припал на одно колено, направляя арбалет в широченную грудь лобастого и крупногубого мужчины.

— Ты кто? Зачем помешал?

Командир давил взглядом чужака, по чьей вине обезьяды ушли от разгрома, и ждал возвращения разведчика. Тот притаился у леса, но враг уже там, так что стоять в пределах досягаемости брошенного камня — опасно. Боец мелькнул в траве, Здравко успокоился, а потому нахмурился сильнее. Прозрачно-серые глаза и улыбка чужака излучали дружелюбие:

— В лесу у гоминоидов ещё две группы, могли броситься скопом, поняв численное преимущество. Они скоро пойдут на морковное поле, лучше убрать полольщиков. Мне бы в селение. С вождём поговорить.

Бойцы переглянулись. Командир велел разведчику взять чужака и ехать рядом.

— Меня зовут Ник. — Гость умело запрыгнул на круп лошади, обхватил бойца за пояс.

Позади трусили остальные, держа под прицелом арбалетов широкую спину, на которой переливалась искорками серебристо-серая ткань. Чужак выглядел сильным и тренированным, да ещё намеревался сразу повидать вождя. Опыт диктовал осторожную тактику — регрессоры продолжали покушения на Дана.

Здравко осматривал окрестности, примечал изменения, чтобы доложить по инструкции, полно. Полезность следования уставу доказана давно. Вождь — мастак добиваться послушания. И ведь прав почти всегда оказывался, начиная с той драки на яхте. В общине его просьба или поручение уважается наравне с приказом, а сам приказ — как Господне повеление.

Дан приучил, что спорить можно и нужно на совещании, но принятое решение следует неукоснительно исполнять. Халиля, горячего таджика, за отказ дежурить на вышке просто изгнал со всей семьёй. Выкинул за ворота, и всё. Ширин с ребёнком часа три стучалась, умоляла, пока муж палкой от крысобак отбивался. Запустили, когда Халиль на колени стал, прощения у селян попросил. Дан потом объяснил, что отказники и лентяи — главные враги, поскольку разрушают единство. Урок запомнили накрепко и посейчас новосёлам рассказывают.

Странно, чем жёстче становился вождь, тем меньше его боялись. Не все, конечно, но большинство уважало в Дане простоту и готовность выслушать любое мнение. Тот выделил вторую половину понедельника для свободного приёма и объявил:

— Каждый имеет право на десятиминутный разговор.

Народ приходил делиться идеями или поругаться, это уж кому чего хотелось!

Здравко приходил спорить, пока был горяч и глуп. Ух, как он ненавидел вождя и его жену — потому и орал против, по всем вопросам. И всегда проигрывал. Как получилось с выбором места для первого в общине селения. Вот она, Дановка, показалась вдали. Теперь любой понимает, насколько стратегически выгодна позиция на бугре. Конечно, как не понять — лес вырублен вкруговую метров на пятьсот, сделаны радиальные просеки для обзора. Загляденье! Когда пришли, ничего очевидного не было. Пустошь на береговом склоне выглядела много предпочтительней, если не учитывать останец.

Здравко усмехнулся тогдашней наивности. Охранять останец постоянно никто не станет, а заберись туда враг? Назад без диких потерь не отобьёшь, но придётся — ведь с него простреливается всё вокруг. И ров в скальном грунте на нужную глубину не вырыть. Зато на глинистом бугре, где стоит Дановка, — за милую душу!

Отсюда не видно, но перед высоким частоколом поселения склон обрывался, образуя эскарп, а дно глубокого рва украшали острые колья, обожжённые для неразличимости и скрытые в специально посеянной, густющей траве. Это придумал Здравко, став командиром сборного войска. Когда обсуждались кандидатуры, Дан предложил молодого серба, чем поверг того в глубочайшее изумление:

— Умён, решителен, не боится иметь собственное мнение. Свою жизнь пока не ценит, но за других — беспокоится. Молод? Это скоро пройдёт.

Здравко быстро понял хитрый ход вождя. Ответственность за вверенных тебе людей — это не шутка. Жизнь бойцов зависела от дури или ума командира, и молодой серб не только посочувствовал Дану, но и согласился со всеми решениями. Да, вождь совершал ошибки, однако не упорствовал в них, а немедленно признавал и спешно исправлял. Кинуть в него камень, обвинить — такое Здравко и в голову не приходило.

Дан нёс на плечах неподъёмную для рядового поселянина тяжесть, которая и не каждому старосте под силу. Застонешь, запричитаешь, на крик сорвёшься. Вождь справлялся молча, а серб с завистью смотрел и старался подражать. Преданней человека не было в общине, даже прозвище он получил соответствующее — «Цепной пёс Дана». От подростковой, глупой неприязни не осталось и следа.

Лада готовила обед и вспоминала сегодняшний переполох в больнице. Её рабочий день закончился, дежурный фельдшер и медсестра — народ опытный, не разберутся сами, так вызовут. Дом вождя стоял напротив больницы, через площадь. Лекарям построили не избу, а настоящие хоромы — с приёмной, изолятором и операционной, где стоял настоящий стол с правильной подсветкой и хранились инструменты. Это всё, что общине удалось найти и выменять, кроме лекарств.

Поисковикам несказанно повезло — суздальский аптечный склад всего лишь перекосило, не разорвало полностью. Естественно, многое разбилось, свалившись с полок, но охлаждение работало — уцелевшие препараты не испортились. Под них в Дановке отвели промышленный холодильник и обширный подвал. Лада лично сортировала ампулы, таблетки, бутылочки, баллоны, пока не навела порядок и не учла весь запас. Анестетиков лет на сто хватит, что радовало, ведь боли она боялась пуще смерти и пациентов жалела. Вот антибиотиков уцелело совсем мало, так что в ход шли отвары и настои из собираемых лекарями трав.

Жаль, от роботизированной лечебно-диагностической аппаратуры остались рожки да ножки, однако толковый лекарь мог провести даже полостную операцию. Только где они, толковые? Кроме неё, психотерапевта и плохонького стоматолога из Борисова, дипломированных медиков в общине не нашлось. Когда Дан провёл перепись, оказалось, что из полутора тысяч взрослых — семьсот инженеров, двести учителей и шесть сотен обслуживающего персонала, то есть «подай-принеси». А врачей — всего два! Ох и потрудилась она, отбирая и обучая лекарей! Сейчас, конечно, легче. В каждом поселении работает по нескольку фельдшеров-акушеров, способных на простые операции. А настоящих хирургов, способных резать и шить, — всего пятеро, считая Ладу. Тяжёлых больных направляют в Дановку.

Сегодня пришлось срочно делать кесарево сечение толстушке, которую привезли игуменцы. Плод стал поперёк — фельдшер там совсем неопытный, поворот на ножку делать не рискнул, проваландался. Пришлось укладывать девицу под нож. Слава богу, и мать и младенец выжили. Лада вела статистику смертей и с каждым годом огорчалась всё больше. Хотя атмосфера очистилась, раны Земли заросли остывшей лавой, но увечная планета плохо влияла на людей — выросло количество онкологий. Детская смертность ужасала — каждый третий младенец не выживал. Уродства, не совместимые с жизнью, аномалии развития. Некоторые поселяне так испугались, что решили не рожать больше, так что Ладе пришлось ставить вопрос на Совете общины. Она сумела убедить старост — фельдшеры прочли приготовленные лекции, объяснили принципы демографии, особенно расширенного воспроизводства. Вроде бы численность общины перестала сокращаться.

Народ привык помалу, что уродов не выхаживают. Эвтаназию никто уже не оспаривал. Но младенческий могильник на погосте имел дурную славу, дескать, невинные души… и так далее. И то, почти каждая семья пополнила его своим отпрыском, а то и не одним. Лада старалась не удивляться собственному везению, чтобы не сглазить. Сплюнула и сейчас:

— Тьфу-тьфу-тьфу!

Их с Даном девчонки получились крепкими и здоровыми. Старшая, Алиса, уже ходила в школу. Вот она и устроила переполох. Забежав к маме на минутку — попала в разгар операции. Отыскала халат, бахилы, маску (понятия о стерильности Лада привила всем!), принесла стул, залезла с ногами и уставилась на операционное поле. Лада как раз вынула из полулунного кровоточащего разреза младенчика, пережала пуповину и шлёпнула по ягодичкам для стимуляции. Тот запищал. Зрительница впечатлилась настолько, что упала в обморок. Как подобает в таких случаях, с надлежащим грохотом. Пока фельдшер приводил Алису в чувство, Лада одна, без ассистента, ушивала операционную рану.

И сейчас, вернувшись домой, тревожилась, всё ли сделала качественно. На фоне этой тревоги лёгкое гудение в голове, неявная головная боль, наверное, — мешала. Лада усилием воли запретила себе отвлекаться на недомогание. Дан сидел за рабочим столом с утра, голодный. А суп не поспел, мясо оказалось жестковато. Но держать мужа некормленым ещё час? Зная его характер и неприхотливость, Лада сомневалась, чтобы тот ради перекуса оторвался от дел. Отсюда и гастрит, который на нервной работе практически неизлечим!

«Нет, так не годится. Пару бутербродиков с сыром, огурчик, — жена быстро собрала нехитрую еду на деревянном кружке, как любил примитивист, накрыла салфеткой, — и чай с мёдом. Только бы никого не принесло, а то он при людях не станет».

Чайник никак не закипал.

— Это и есть Дановка? Резиденция вождя?

Здравко кивнул, скрывать нечего. Название селения любой мог прочесть на указателях, что стояли у каждого перекрёстка. Да и не узнать в самом крупном населённом пункте столицу общины — это кем надо быть? Полным идиотом. Опять же, чего или кого бояться селению?

Давненько никто не осмелился не то чтобы штурмовать такой укреплённый объект, а даже близко пройти без разрешения. Арбалеты защитников жалили смертельно, к тому же вождь мог пустить в ход и огнестрельное оружие. Два цикла назад шалая банда Разгулян целиком полегла у стен, зажатая объединённой ратью. Вождь не щадил врагов, чтобы слух о жестоком Дане крепко запал в умы потенциальных налётчиков. Мелюзга не рисковала нападать, одиночные собиратели или бродяги предпочитали с общиной меняться, чем воровать у неё. Войско зорко оберегало от посягателей урожай, который по нынешним временам означал жизнь поселян.

Авторитет вождя для отпочкованных от столицы деревень был абсолютным. Хотя, в принципе, их старосты имели равный с Даном статус. Кроме Игуменки, конечно. Та ещё не выросла до самостоятельности. Отряд проезжал как раз мимо неё. С вышки махнули условным флажком, спросили — что нового? Получив ответ, успокоились, переслали сигнал караульщику Дановки. Им это сделать проще — на расстоянии всего двух километров от столицы стояла эта деревня-монастырь, заложенная у могилы Илии.

Старый священник не выдержал среди приверженцев ислама и увёл выживших в последней схватке послушников своего монастыря. К ближнерусской общине добрались шесть человек из десяти, да и те поувеченные изрядно. Кормить нахлебников Дан не стал, но приютил на первое время, помог выстроить избы, огородиться. Монастырь вёл собственное хозяйство, помалу выплачивал долг и учился оказывать поддержку в боях. Преемником почившего игумена Илии стал Назар, по совету Дана отменивший обет безбрачия для послушников.

Здравко гнал отряд бодрой рысью, поглядывая на странного человека, восседавшего за спиной разведчика. Ник выглядел очень сильным и уверенным, а ростом превосходил всех. Поэтому мысли командира получались нерадостные, хотя день сложился на редкость удачным — обезьядов обнаружили, основательно побили и прогнали аж за Гиблый лес.

«Но стоило ли сразу брать в поселение человека, так странно возникшего из ничего? Не привезу ли я скрытого врага?»

Такие мысли серб хранил в себе, не позволяя бойцам заподозрить неуверенность командира. Боже упаси! Для отряда Здравко оставался сосредоточенным и решительным. Ворота Дановки распахнулись, впустили воинов.

Лада провела рукой по лбу, словно сметая налипшую паутину. Странное недомогание, похожее на головную боль, пусть без боли, всё чаще привязывалось к ней. Обследование не показало отклонений — давление и пульс стандартные, внутренние органы функционируют без особенностей. Беременность протекала нормально, как и предыдущие. А шум в голове не унимался. В нём проскакивали странные нотки. Не пульсация в висках, нет! Разноголосое урчание громадной толпы с отдельными, более громкими выкриками — примерно так гудела голова Лады.

Аутотренинг, интенсивный массаж висков и затылка немного ослабляли шум. Повышенное внутричерепное давление?

Однако в общине такое обследование не проведёшь… Поисковики слышали от поморов, что в бывшей Европе сохранилась редкостная диагностическая аппаратура, но кто Ладу туда пустит? Да она никогда Дану такой просьбы и не выскажет:

«Этот ненормальный вполне может отправить меня на птеране с отрядом, а то и сам помчится… Хотя, сам не помчится — забот слишком много…»

Лада хорошо представляла, каково это, руководить общинным хозяйством и переживала, видя каждодневное напряжение мужа. Жизнь после катастрофы никак не хотела налаживаться. В отличие от «собирателей», ближнерусская община делала ставку на собственные силы — растила овёс, рожь, пшеницу. Даже овощами поселяне себя обеспечивали, не говоря уж о развитом скотоводстве. Группа поисковиков выкопала найденные плодовые деревья, привезла и создала целый сад. Знания Дана и справочники с учебниками помогли выбраться из тупика собирательства.

Нет, поисковики и сейчас трудились, не покладая рук, не жалея ног. Община находила применение любой мелочи, пережившей Катастрофу. Обширные амбары хранили множество машин и механизмов, их обломки и части, которым хитроумные механики, во главе с Бобом, искали и находили применение. Ветряные мельницы, прессы, сеялки, бороны, плуги, культиваторы — требовали постоянного ухода и ремонта. Кузница и мастерские освоили забытые технологии, но слишком многое утратилось навсегда, безвозвратно.

Да еще природа старательно мешала, учиняя губительные ураганы, наводнения, насылая неведомых насекомых, перед которыми знаменитая некогда саранча выглядела невинными кузнечиками. Их не брали ядохимикаты, найденные в уцелевших резервуарах азотно-тукового комбината. Взять хотя бы последнее нашествие яблоневой моли. Приходилось вручную обирать прожорливых гусениц! Неделю община билась с тварями, снося полные ведра к давильне. Укушенным сборщикам (а ротовой аппарат у гусениц, ого-го, какой мощный!) лекари обрабатывали раны немедленно, иначе воспалительный процесс надолго выводил бедолаг из строя.

И крупные твари, в том числе двуногие, так и норовили поживиться на дармовщинку. Приходилось отвлекать от работы здоровых, сильных мужчин, патрулировать окрестности, отбивать нападения. И чем сильнее становилась община, тем дальше уходили поля. К общине примыкали хуторяне, уставшие от постоянных поборов. Мелкие банды, раньше грабившие одиночек, лишались источников еды, схватывались между собой, объединялись и пробовали силы на поселениях общины.

Мутантов, типа обезьядов, крысобак, хищунов — можно перебить из арбалетов, а человек требует адекватного ответа. Дану пришлось отрядить несколько групп на поиски убойного оружия, ведь бандиты-собиратели даром время не тратили. У них огнестрелов и лучевиков всё прибавлялось.

Конечно, регулярная конница, умеющая пользоваться отточенным клинком, легко рассеивала мелкие банды, но год назад пришли вести о крупной религиозной группировке. И три декады назад вернулся поредевший отряд поисковиков — их подкараулила та самая группировка, возглавляемая неким Маргилом. Здравко удачно нанёс ответный удар, показав силу общины. А затем начались покушения на Дана…

Мысли растекались произвольно, пока жена вождя заливала кипяток в заварочный чайник, где лежала смесь пахучих разноцветов, для усиления сдобренная щепоткой «прежнего» чая. Сплеснув назад в чайник желто-коричневый настой, набравший полный аромат, она нацедила бокал, не пустив туда ни травинки, ни листика. Другой рукой подхватила кружок с бутербродами, пошла к мужу.

«Господи, с ума схожу, что ли, — поразилась Лада голосу, возникшему в голове, и словно воскликнувшему «кто ты?», но не голосом, скорее, громадным вопросительным знаком, сложенным из десятков других вопросов, — надо Данчику признаться, что у меня не всё в порядке…»

И остановилась, войдя в горницу, чуть не выронив бокал. Спиной к ней стоял автор «голоса» — она чувствовала это. Лада ойкнула и отразила вопрос, добавив в него собственный:

«Кто ты?»

Изба вождя ничем не выделялась из прочих, разве что флагом. Боб постарался, перенося на ткань рисунок, который одобрил Совет. Идея принадлежала Лизе, директору школы. Красное полотнище, колосья и ёжик означали не только желание жить в мире, собственными силами, но и высокую готовность отразить любую агрессию. Ник соскочил с коня, дождался приглашающего жеста от Здравко, шагнул внутрь. Бойцы вошли следом, расположились полукругом.

— Разрешите доложить?

Получив утвердительный кивок вождя, работавшего с бумагами, командир кратко изложил историю боя, представил Ника. Дан внимательно осмотрел здоровяка. Даже серб, мало не под два метра ростом, выглядел слабее. Но три бойца с арбалетами наготове — способны надёжно остановить любого человека. Проверено!

Ниндзя, наёмник регрессоров, уж на что шустрый оказался, но арбалетный болт вошел ему в голову раньше, чем сюрикен выпорхнул из руки. Этот гость намного массивнее, следовательно, двигается медленнее. А если присядет в глубокое кресло, то и вовсе не сможет сделать рывок наружу. К тому же, Ник излучал доброжелательность и спокойствие, словно не замечая, что спину держат на прицеле.

Сделав мгновенную оценку и признав опасность незначительной, вождь переключился на Здравко. Тот выглядел обиженным, что не к лицу командиру регулярного войска. Дан попытался понять причину, мысленно поставил себя на его место: «Похоже, опять детские комплексы, подмеченные Ладой».

Южный славянин преодолел мальчишескую обидчивость, но сомневался в собственных способностях, поэтому вождь решил поддержать самооценку отличного воина и хорошего командира. Не напрямую, хитрее:

— Ник, а надо ли было мешать отряду?

Вопрос содержал в себе гораздо больше, нежели услышали рядовые бойцы. Здравко, знающий Дана с первых дней Ада, воспринял подтекст. Он захотел взглянуть на лицо Ника, оценить, понял ли тот, как следует отвечать. Нехитрый маневр, якобы к ведру с водой, позволил выиграть несколько секунд и повернуться в нужную сторону. Поверх кружки командир смотрел на пришлеца. Тот был спокоен:

— Какой резон в избиении гоминоидов? По оврагу двое не успевали уйти. В том раскладе они срезали угол, выбегали на пешего бойца и ранили его, — ответил мужчина, принимая ответственность за прогноз.

Из всех жителей общины только Лада осмеливалась так уверенно говорить с Даном о вероятностях. Нескольких предсказателей вождь испытал на достоверность прогнозов. Публичная порка и позорное развенчание отучили любителей вранья и запугивания соваться в Дановку.

«Неужто и Нику вождь учинит проверку с наказанием?» — Успел подумать Здравко, как услышал приказ:

— Карту! Покажите диспозицию, оба.

Расстелив рукодельный лоскут с детальной схемой окрестностей, командир отметил положение своих бойцов, расположение неприятеля и место встречи с Ником. Тот поправил несколько фишек за обезьядов:

— Они отползли сюда. Твой разведчик попадал на линию их бегства, они сбивали его с ног и прокусывали руку, левую или правую, в зависимости, которого из нападающих он убивал. Второй гоминоид успевал тяпнуть… — и обернулся. — Здравствуйте!

Дан тоже смотрел на Ника, который сделал шаг к проёму, где стояла Лада. Та несла мужу кружку с горячим напитком, да обнаружила в горнице незнакомца и сейчас вглядывалась в него. Здравко помнил такой взгляд, пронизывающий, который немногие способны вынести. Его Тали, Лиза и сам вождь, разумеется. Гость выдержал, улыбнулся:

— Лада… Красивое имя. Не ожидал встретить такого сильного… женщину. Мне очень приятно… Да, конечно, я готов продолжить наш разговор, когда уважаемый Дан разрешит…

Видать, вождь понял больше, чем командир, если отпустил бойцов с наказом приготовиться к отражению набега обезьядов. Выходя из комнаты, Здравко услышал, как Дан задал гостю неожиданный вопрос:

— Колдун или волхв?

— Кто ты, Ник, признавайся, не тяни, — взял быка за рога Дан, едва дверь закрылась, — Лада тебя вычислила, я вижу. Да сядьте вы, наконец, оба!

Ник кивнул:

— Сейчас, вождь, одно мгновение, — и обратился к Ладе, посетовал. — Как же я не смог определить твоё пси-присутствие раньше, почему? Маскируешься? Вот теперь воспринимаю тебя полностью. Ты очень странный паранорм, — добавил он, присаживаясь на скамью.

Вождь слушал, неодобрительно хмурясь. Жена помешала допросить пришлого, хотя помогла определить, что тот не враг — уж эмоции любимой женщины Дан научился считывать безошибочно! Не нравилось вождю, что чужак переговаривался с Ладой мысленно: «А коли не с другом, но с врагом? В таком аспекте телепатия слишком опасное умение!»

Лада поставила перед мужем кружок, накрытый салфеткой, бокал. Тоже села, но боком, чтобы видеть и мужа и Ника:

— Как странно… Без слов, а понятно… Дан, наш гость — очень хороший человек, ему можно верить, — она радостно улыбалась чужаку, потом опомнилась, крикнула дочери принести еще чаю.

Дан не стал ждать, пока жена разъяснит, почему гостю надо верить:

— Отставить чай… Пошли за стол, пока с голоду не умерли, — и напомнил, кто в доме хозяин. — Ник, я тебе вопрос задал. Не худо бы уважение к вождю проявить, ответить, — а потом уточнил, словно между делом, — вы как говорите, телепаты? Словами, как и со мной?

Могучий мужчина улыбнулся:

— Спасибо. Я сыт, разве что за компанию посижу. И…

— Данчик, милый мой, я впервые такое ощутила, с Ником, — быстро ответила Лада, слегка споткнувшись на имени гостя. — Это необычно и очень образно. Потом попробую тебе обрисовать, что именно воспринимается… Ой, Ник, скажи сам, мой муж умнее, чем прикидывается.

— Вождь, неужели ты не знал о способностях жены? И верно, не знал… Ты и сама не знала… А прекогностика для тебя, Лада, не секрет уже давно, вижу…

Дар предвидения жены вождь использовал на всю катушку. Это тебе не Дельфийский оракул, который изрекал двусмысленности. Лана четко определяла, хорошо или плохо кончится конкретная затея мужа, а тот положительные оценки воплощал в жизнь стремительно и уверенно. Как сейчас, призвав гостя за стол:

— Мало ли, что сыт… Рукомойник видишь? Если лицо сполоснуть, возьми большое полотенце, на стене.

Вытирая руки, Ник продолжил:

— … везет тебе, Дан. Лада, ты на сколько порядков видишь будущее? Не представляешь? Надо будет сравнить, прикинуть совпадения по футур-анализу, — а потом ответил на первый вопрос вождя. — Я не колдун, а паранорм. Это тебе что-нибудь говорит?

— Термин — мало. А эффектное появление — много. В древние века таких называли магами, волхвами. Ходят слухи, что в бывшей северной стороне есть селение, где они живут, — показал направление Дан, — у нас пока не объявляются. Но слухи не на пустом месте, полагаю…

— Нет во мне магии, это поле сил. Достаточно его организовать нужным образом, получишь нужный результат. Всё просто…

Дохлебав суп, вождь скептически заметил:

— Настолько просто, что ни у кого, кроме тебя, и не выйдет.

Лада подала второе. Как ни пытался Дан отучить её от ухода за собой, та упорствовала. Примитивист не понимал, что за удовольствие налить ему суп в тарелку, а не в миску, подать красиво уложенный гарнир с котлеткой, вилку с ножом, специальную салатницу, но с женой не спорил. В отсутствие Лады он превосходно обходился одной тарелкой и ложкой. Поблагодарив, Дан принялся за бифштекс, с упреком выговаривая гостю:

— Зря ты со мной, словно с дефективным. На вашем жаргоне я — нормал… Да, с паранормами знаком, некоторое время рядом работал. Спесивые снобы, как на подбор, — он скорчил презрительную гримасу. — Знаешь, Ник, кошка не кичится перед собакой, что умеет лазать по дереву, а твои… — ехидная гримаса подчеркнула неприязнь, — … богато одарённые коллеги выпячивали жиденькие отличия от нормалов, как личное достижение.

Ник не стал спорить, пожал широченными плечами. Разговор продолжился за чаем. Вождь поинтересовался, что привело гостя в поселение, чем тот намерен заниматься, какую пользу принесет жителям:

— Нахлебников не держу, наслышан, небось.

— И правильно делаешь, Дан. Время суровое, — гость перестал улыбаться, — ресурсов почти нет. А ваш регион так мощно развился после катастрофы. Я не ожидал, что на Земле вообще выжить можно…

— Можно, если нужно, — и примитивист кратко пояснил, сколько обозов ходило к развалинам ипподрома, пока весь запас зерна не переместился в амбары общины.

— … построили кузню, стали инструмент мастерить. Сейчас-то наши умельцы что хочешь откуют, а тогда чуть не сутки на первый топор ушли.

— Неужели так сложно отыскать готовое?

— Ищем. Порой находим, но основное делаем сами. Те же подковы, плуги, бороны, ножи, клинки. Скверно, что источников энергии мало, перешли на тягло. Электричество у нас только для общественных зданий, для морозилки и больницы. И то экономить приходится…

Вождь спохватился, что жалуется гостю, который ничем помочь не может, исправился:

— Сам-то откуда пришел, что повидал? Выглядишь несовременно, допотопно. Точнее, докатастрофно… Где твоё обиталище?

— Нигде. Брожу по свету, смотрю, как дела обстоят…

— Бомж? — Дан недоверчиво усмехнулся уголком рта, процитировал классика. — Свежо предание, да верится с трудом…

— Смотри шире, вождь, — не согласился гость, — мой дом, это вся Земля. Даже такая, как сейчас…

Ник рассказывал, в каких местах изувеченной планеты сохранилась жизнь, как мало выжило людей, что творится по краям расплющенного земного шара и почему не заходит солнце. Многое казалось невероятным и невозможным, но Дан верил. Столько спокойной силы излучал Ник, что не хотелось подозревать его в бредовых выдумках.

«Да, он не враг. Куда же его приспособить, на какое дело? Воин из такого силача получится отменный, но воинов предостаточно, — думал вождь, невольно запоминая ненужные, по большому счёту, сведения о состоянии Земли, — может, учителем?»

Десятилетие минуло со дня, когда ведомая Даном колонна ступила на ближнерусскую возвышенность. Мечта примитивиста — жить отдельно, в сосновом бору, так и не осуществилась. Несколько раз пытался он сложить полномочия, но обстоятельства вынуждали продолжать. То назревала стычка с очередной группой налётчиков, то кандидат на должность вождя оказывался одиозный фигурой…

Как Роман Покатилов, староста Гелеровки. Толковый хозяйственник, а выродился в подобие Иоанна Грозного или Сталина — завёл опричников, тайный сыск учинил, инакомыслящих преследовать принялся. И ведь почти склонил большинство старост на свою сторону, кого обещанием льгот, кого угрозой расправы. Не попади основатель Гелеровки, старик Афанасий, на операционный стол к Ладе, да не разболтайся — так и пропустили бы потенциального диктатора к большой власти. Дан помнил, как изумился Совет, когда истинное лицо Покатилова открылось, через показания свидетелей…

Вождю тот случай послужил уроком, заставил организовать службу сбора информации. Проведчики, то есть — стукачи, шли по ведомству полиции, которую организовал и возглавил присмиревший, утративший гонор Михаил Прунич. Потеряв руку в нападении на богатый хутор, бывший путчист был изгнан из собственной банды. А приют нашел только в Дановке — Лада посоветовала принять инвалида. Вождь согласился и не прогадал — майор из шкуры вон лез, чтобы оправдать доверие…

«Как неожиданно меняется расклад, — мимолётно отметил Дан, в пол-уха слушая Ника, — недруг, а кто он общине, Прунич? Конечно, недруг — и оказался полезен… на своём месте, как профессионал…»

Тем времением гость закончил рассказ, повторил, что хотел бы в Дановке поработать над рукописью, краткое содержание которой только что изложил:

— Не так, чтобы я крупный ученый, но в общих чертах понимаю происходящее в космосе, во вселенной… Мы знали, что мир изменится — под влиянием ли ФАГа, других сил, тех же Сеятелей. Больше того, я полагал, что человечество не уцелеет ни в том, ни в другом случае… Но слегка ошибся с Землёй. Мне надо проверить, пересмотреть многое…

— Ученый. Да еще космогонист, — вождь сделал на этом слове ударение, — роскошь в нынешние времена непозволительная. Опять же фаг, сеятели… Мне это ни о чём не говорит, слишком высокие материи. Давай вернёмся с небес на грешную землю. Жить с нами, значит, работать на общество. Что ты умеешь, паранорм?

Постучав, вестовой сунулся в дверь, доложил:

— Войсковой командир прибыл, просит принять.

Здравко вошел на приглашение, сел к столу, схватил кусок хлеба, нарезанное мясо, откусил, выслушивая упрёк вождя:

— Я тебе сколько говорить буду, что надо заходить без доклада? Ногой дверь открывай, чтобы ни секунды не терять, понял? Ладно, прожуй сначала, по тебе видно, что всё хорошо…

— Угу. Мы их подстерегли, гоминоидов…

Дан отметил про себя, что серб применил для обезьядов термин, высказанный Ником: «Цепкий у парня ум, сложил все названия — приматы, обезьяны и прочее, сравнил и выбрал наиболее точный», — затем вернулся к разговору с паранормом:

— Так что умеешь?

— Скажи, в ком нехватка, может, и сгожусь, — усмехнулся Ник, словно прочитав мысли собеседника, — но учти, лекарь из меня неважный. Ладе уступаю по всем параметрам. Обучить кое-чему, это да. Может, я лучше охраной общины займусь? Нет, не со всеми… Заранее оповещать стану, кто незваный и откуда в гости к вам…

Лада прыснула:

— Данчик, ты Шемаханской царицы не боишься?

Вождь улыбнулся, а паранорм расхохотался:

— Ну ты сравнила… Я Золотой Петушок на спице — ку-ка-ре-ку! Царствуй, лёжа на боку!

Здравко чуть не поперхнулся от неожиданности. Ник паясничал? В устах взрослого, мощного человека это казалось настолько неприличным, так не вязалось с представлениями о правильном поведении людей, что серб высказал мнение вслух. Лада и гость с изумлением выслушали призыв не вести себя, словно неразумные дети. Ник опередил всех:

— Ой, Здравко, смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно… Самоирония — лучшее средство от спесивости и снобизма!

Лада добавила цитату:

— Все глупости в мире делаются с серьезным выражением на лице.

Вождь промолчал, но пристыженный командир понял, что и тот не на его стороне. Чувствуя себя неловко, серб сгорбился, пытаясь стать незаметным. Его, действительно, не задевали, обсуждая идею раннего оповещения. Чтобы проверить способности Ника в столь неожиданной роли, Дан поручил Здравко отработать схему взаимодействия и отпустил того.

— Обиделся. Ух, серьёзный у тебя военачальник…

— Перемелется, мука будет, — успокоил паранорма вождь, выходя в горницу. — Лада, покажи Нику гостевую комнату, а там посмотрим, куда поселить.

Вынимая очередной учебник из плотного ряда, стоящего на полке, Дан пожелал гостю прогуляться по селению:

— Погляди, ради чего на спице сидеть, — и добавил вслед. — Ладушка, потренируйся в телепатии. Полезное дело, вместо радиосвязи.

Ник послал Ладе мысль-картинку, где совместилось лукавое подмигивание, одобрение прагматизма и хитроватости вождя. Ей так понравилось образное общение, что она расхохоталась и спросила:

— Как тебе это удаётся?

— Мыслеобраз. Лови наставление!

И они ушли, оставив Дана наедине с бесконечными заботами. Но, принимая письменную сводку от разведчиков и поисковиков, выслушивая жалобы Боба на износ техники, вождь нет-нет, да улыбался. Приятно сознавать, что у тебя одаренная жена!

«Ник прав, не каждому так везёт», — и Дан принялся планировать поиск потенциальных телепатов среди жителей общины, но ворвался нарочный:

— Поисковики вернулись, вождь. Стычка с регрессорами. Есть потери.

Караульщики опоздали на несколько минут. Ватага бродяг, десятка три, не меньше, уже рыла картошку, разоряя крайние ряды. Выглядели налётчики неорганизованной толпой. Здравко решил обойтись без крови, разоружить и прогнать плетями. Чтобы не топтать поле напрасно, подъехал открыто, громко сказал:

— А ну, кончай! Все вон, и побыстрее! Что накопали, оставьте. Оружие — на землю!

Все женщины и большинство мужчин, видимо, разумные или трусливые, подчинилось, поплелись с поля. Однако мешки не бросили, оружие не сложили.

— Оружие и мешки на землю! — Здравко повторил приказ, но ватага бросились наутёк.

Это от конников? Отряд караульщиков рванул за ними, охаживая плетями. Самые сообразительные бродяги бросали награбленное, получив жгучий удар или падали на землю, сжимаясь в комок. Но некоторые обнажили оружие. Бой сразу распался на отдельные схватки, где на одного противника приходилось по два-три ополченца.

Через несколько минут всё было кончено. Лязг металла прекратился, пойманных бродяг сгоняли в одно место для допроса. Десятники доложили, что свои все целы, несколько царапин не в счет. Хрипло выл какой-то раненый. Здравко выругался, направил коня в ту сторону:

— Чей недобиток?

Вопрос адресовался молодому парню, блевавшему в куст. Разогнувшись, тот вытер слёзы и сопли, отер рот:

— Мой. Не могу смотреть… У него… — и снова согнулся в приступе рвоты.

Командир спешился, глянул на раненого бродягу. Мужчина лежал скорчившись, поджав колени к животу. Левая половина головы сочилась кровью — кожа с черепа, ухо и часть скуловой кости снесены ударом клинка, который продолжил движение и почти отсек руку по плечевому суставу. Ранение тяжелое, но не смертельное, поэтому раненый оставался в сознании и вопил, надрывно, на одной ноте.

— Зачем человека мучаешь? Что, слушать нравится? — Церемониться с рассопленным бойцом Здравко не собирался. — Добей, быстро! Не могу? Ах ты, чистоплюй, — оплеуха справа получилась звонкой, — другие могут, значит, а ваше величество брезгует?

Вторая оглушительная затрещина, слева, помогла бойцу восстановить равновесие — командир весил за сто килограммов, а руку имел тяжёлую. Третья не понадобилась. Боец поднял клинок и рубанул лежащего по шее, с оттяжкой. Вой прекратился. Несколько ополченцев, неслучайно оказавшихся рядом (любопытно же, как дело обернется!) двинулись по своим делам.

Здравко опустил лопатообразную ладонь на плечо бойца, повернул к себе лицом, ободрил:

— Первый бой? Это обычное дело, не горюй. Чисто срубить врага в сече и бывалому воину трудно. Свалил, тут же дальше, на следующего… Но помни, раненый опасен, и как момент выдался — немедля исправь. Быстро и аккуратно, пока тот слаб. Тут ведь, оставишь недобитка, а он тебя в спину…

Командир знал на собственном опыте, как трудно перешагнуть черту, отделяющую тебя от первого убитого. Парню предстояло оправдаться перед собой. Потом, когда разум привыкнет, что враг — не вообще человек, а ВРАГ, станет легче. Но всё равно, ведь не подарил жизнь, а отнял…

Вождь прочёл донесение о разгоне бродяг, сделал пометку в рабочем журнале. «Полевых вредителей» такого сорта становилось всё меньше, хотя всего месяц минул, как в общину пришел Ник. Его дивное умение воспринимать врага на расстоянии очень помогло. Урожай собрали без потерь и спокойно, потому как караульные отряды встречали любителей легкой наживы в самом начале их пути и рассеивали, не пуская к полям. Но любое блаженство недолговечно — теперь вождя беспокоила повышенная активность регрессоров.

В прихожей раздались громкие голоса. Дверь распахнулась. Паранорм стремительно вошел в горницу, сметя вестового в сторону одним движением. Дан удивился:

— Ник? Почему ко мне? Что-то экстренное?

Право свободного входа касалось только Здравко, и никого иного. Сигнал тревоги от паранорма передавался дежурному отряду караульщиков, минуя вождя. Если Ник примчался к Дану — случай требовал немедленного рассмотрения. Но паранорм заявил:

— Это не по тревоге!

— Тогда позже. Я занят, время неурочное. Свободный прием через два часа.

— Знаю, только вопрос неотложный! — Настаивал паранорм.

Вождь кивнул:

— Говори.

— Я расторгаю наше соглашение. Никаких предупреждений с моей стороны не будет, караульте сами, — отчеканил Ник.

Дан прикинул варианты: «Все знают, чужак держится в поселении только прихотью вождя. Выставить отказника за ворота немедля — эффект нулевой. Если обязанности не дать, и не выгнать, то Ник сам придумает компенсацию, чтоб не нахлебником…»

Решив, что в таком раскладе ущерба ни авторитету вождя, ни репутации чужака не будет, он согласился:

— Договорились.

«Вот хитрюга! — Паранорм восстановил цепочку размышлений вождя, — а ведь прав, верно рассчитал…»

— Зайду через два часа. Ты от меня так просто не отделаешься.

И зашёл. Разговор начался с упрёков:

— Зачем бродяжек избили? Я для этого вас оповещал? Неужели сложно преградить путь, предупредить по-доброму, чтобы не лезли на поля? А ты окружил и зарубил!

— Не всех, а кто за оружие схватился, — уточнил вождь, — всего семерых. Остальных плетями прогнали. Кстати, две пары к нам пришли, я их в Игуменку направил. И раз на то пошло, не твоего ума дело, какая у нас военная доктрина, — он щегольнул недавно вычитанным термином.

— Доктрина? Смотри, какой стратег выискался! Думаешь, если в вашем болоте твоя кочка самая высокая, ты громче всех квакаешь, то уже всегда прав? Уже всё знаешь?

Вождь замолчал, стиснул зубы, а Ник горько продолжил:

— Как слепец бредешь, ни начала, ни конца дороги не видя…

Вошла Лада, закончившая приём больных:

— Опять сцепились? Данчик, там еще четверо ждут. Некрасиво регламент нарушать, а вы не десять минут воюете, явно. За ужином доспорите, — и выдворила Ника укоризненным мыслеобразом: «покачивание пальцем, Ник и Дан — малыши в коротких штанишках, швыряются песком».

Паранорм прислал ей коротенький ответ: «Не переживай, мы помиримся». Но Лада не поверила в такой исход, она знала своего мужа гораздо лучше, нежели Ник. Не напрасно ведь Дан несколько минут кружил по комнате, успокаиваясь и негромко шепча стихотворные строки:

— Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…

Вождь закончил прием, уделив каждому посетителю установленное время. Но переворачивая склянку песочных часов, возвращался к спору с паранормом. Этот сильный мужчина обладал неведомыми Дану знаниями и постоянно удивлял широтой кругозора. Здесь крылась причина чуть не ангельского терпения вождя, который с прочими неслухами особых церемоний не разводил.

«Может, он прав? Я варюсь в собственном котле и делаю ошибку за ошибкой? — Терзал себя примитивист и всё ближе подходил к неприятному для самолюбия выводу. — Надо признаваться, что мало знаю».

Садясь ужинать, он решил зайти издалека:

— С бродягами — чистая случайность, не успели перехватить, отсюда и кровь. Этого уже не изменить, так что забудем, — но не преминул «лягнуть» паранорма. — Однако ты тоже хорош, торопыга! Я расторгаю наше соглашение, — передразнил вождь и закончил быстро, опередив Ника, — а это вовсе даже УСЛОВИЕ твоей жизни в общине.

— Не волнуйся, скоро уйду, — парировал Ник, — но за постой расплачусь, как только найду, чем.

Лада огорчилась, вмешалась в разговор:

— Ну что вы, ей богу, поладить не можете? Два умных человека, а общего языка не найдёте…

— Вот именно, — согласился вождь, — два медведя в одной берлоге не уживутся. Не лез бы ты со своими советами, а занимался наукой. С твоим умищем копаться в общинных проблемах, как микроскопом орехи колоть.

Ник поучающее парировал:

— Вообще-то на текущий момент общинные проблемы — самое важное. Это вопрос — быть или не быть цивилизации.

— Ух, ты, а я и не знал! — Делано изумился Дан. — Десять лет общиной занимаюсь, и вот ты мне глаза открыл, наконец.

Не обращая внимания на умоляющий взгляд жены, вождь жёстко отрезал:

— Пока ты ничего дельного не присоветовал.

— Ты не просил…

— И не стану!

Дан хотел объяснить — почему, но сообразил, что это не поможет, ведь ни он, ни паранорм не изменят собственное мнение. Значит, и сотрясать воздух впустую нет резона. Ужин закончился в молчании. Допивая чай, примитивист обратился к Нику, словно резкого разговора и не бывало:

— Космогонист, у тебя время найдется по специальности дело сделать? Объясни, почему катастрофа случилась, а то народ всякую чушь порет. Вон, игуменцы свою трактовку Армагеддона сочинили. Взяли дневник Илии за основу. Там мне и Ладе черная роль отведена. Хоть сам новейшую историю пиши…

Паранорм на мгновение задумался. В лице появилось незнакомое прежде выражение, словно Дан оскорбил его. У вождя зародилось подозрение, что человек, которого хотелось иметь в друзьях, сейчас встанет из-за стола и уйдет. Он поднял руку, чтобы остановить Ника, но тот всего лишь пытливо посмотрел на вождя, уточнил:

— Хочешь знать, как началось изменение мира и почему? Хочешь знать, кто такой ФАГ? Почему погибла Солнечная система?

Дан кивнул:

— И не только…

— Вопросов всегда больше, чем ответов на них. Не обещаю, что будет очень интересно, но книга такая есть, — и Ник вышел в свою комнату.

Через несколько минут он вернулся с квадратным пакетом, открыл, вынул прозрачную коробку. В таких хранились старинные архивные документы.

— Здесь, — Ник подал вождю стопку пластиковых листов, — найдёшь основное.

Дан принял рукописные страницы, прочёл заголовок:

— Свод истин. Скромно… С претензией на новое Евангелие, — взгляд вождя неприкрыто адресовал скепсис паранорму, — и кто у нас евангелист? Попробую угадать. Лука, Матфей, Петр — нет, не они… Может, Ник?

Пробить паранорма иронией не удалось. Тот выдержал взгляд, ответил спокойно и уверенно:

— Труд рассчитан на века, поэтому и назван соответственно. Сам посуди, станет кто читать философскую работу, озаглавленную скромно, даже убого, типа — моё мнение? Или мемуары? Нет. А Ставр Панкратов намеренно вызывает огонь на себя…

— Так это не твоё, — разочарованно протянул Дан, откладывая стопку страниц в сторону. — Над чем тогда ты трудился столько времени? Не роман же творил?

Ник чувствовал причину огорчения. Вождь писал свои воспоминания о пережитом, но неудовлетворённое писательское самолюбие мешало и вклинивало лирические отступления в текст. Как опытный читатель, Дан воспринимал чужеродность вставок, но духу на жестокую редакторскую правку недоставало. Он ждал, когда паранорм закончит своё писание, чтобы предложить взаимную «вивисекцию» творений, потому и огорчился ошибке в авторстве.

— Не роман. Скоро закончу, — обнадёжил Ник, — попрошу прочесть и раскритиковать. Путевые заметки, вроде путешествия из Петербурга… — и усилил понимающую улыбку вождя шуткой, — в вашу общину.

Перед сном Лада нехотя пролистала первые страницы и вернула мужу:

— Я не одолею такую заумь. ФАГ, Конструктор… Данчик, неужели тебе интересны разборки — кто, когда, кому? Это история! Дела давно минувших дней…

Дан другого и не ожидал. Жена, как истинный гуманитарий, жила в реальном мире, а космос представлялся ей безбрежным, холодным и страшно далёким от судеб человека пространством. Как ни пытался муж объяснить явную для него включённость каждого человека в это необъятное пространство — ничего не удалось. Связь с планетой Лада еще признавала, а дальше идти отказалась наотрез. Не женское, дескать, дело — судьбы вселенной. Однако книга представлялась Дану очень важной, он попробовал шуткой изменить отношение жены:

— Неужели так трудно прочитать? Какой странный у нас в семье половой шовинизм. Судьбы Вселенной исключительно мужское дело?

— Данчик, тут не шовинизм, а диморфизм. Добывать еду и защищать племя должен мужик, а рожать — баба. Я и до катастрофы считала феминизм забавой женщин, у которых нет мужа. У меня — есть, так что не надейся, амазонкой не стану. Мне нравились мелодрамы, тебе боевики и детективы. Разве это странно?

Вождь повернулся к жене, заглянул в глаза и напомнил:

— А кто прикончил пуштунов?

«Свод Истин» на боевик не претендовал, понял вождь, вчитавшись в рукописные строки. Автор сухо и деловито рисовал неприятный для человечества расклад, в котором неведомые Игроки делали понятные лишь им ходы. Книга захватила вождя своей простотой. Даже наскоро прочитав, он постиг главную идею, сверхзадачу, двигавшую Ставром Панкратовым. Не бесполезные метания героев описывал автор, а внедрял в ум читателя убежденность, что лишь тот разум имеет право на жизнь, который хочет и может постоять за себя.

Паранорм появился в Дановке спустя две недели:

— Прочел?

— Ты прав, — признался вождь, передавая книгу, — название правильное. Скажи автору спасибо. И вот еще, я снял копию. Для себя. Другим не дам, слишком страшно. Может с ума свести, если без подготовки…

Свои мемуары Дан отредактировал в сухом духе «Свода», передал в библиотеку вместе с путевыми заметками Ника. Приказом обязал библиотекарей вести летопись, по итогам каждой декады. На этом он счел историю с паранормом законченной.

Следующим утром набатный звон поднял вождя на ноги. Отбросив крышку сундука, Дан споро надел металлический доспех, попросил жену завязать его. Чмокнув мужа, Лада вышла проводить на крыльцо, подала шашку. Молча смотрела, как вождь вскочил на коня, подведенного денщиком, молча махнула рукой, когда он присоединился к отряду в тридцать всадников и выехал из селения. Ворота закрылись, длинный запорный брус прижал створки. Дежурный десяток рассредоточился — им предстояло наблюдать за окрестностями и ждать возвращения отряда.

Лада распорядилась кипятить воду, готовить операционную, а сама забралась по лестнице на крышу, посмотреть, куда направился отряд. Тех не было видно, только пыль стояла над проселком, где протрусили всадники. Не мчались во весь опор, берегли силы? Судя по звону, это был общий сбор, не тревожный, выручальный. Значит, предстоял большой бой. Такое случалось всего дважды, но Дан не зря тренировал бойцов — единое войско собиралось быстро. Маневры, проводимые Здравко, сплотили ополченцев, а хорошие дороги позволяли конникам быстро добираться и стремительно атаковать противника.

Лада в который раз посетовала на собственную лень — так и не удосужилась выучить семафорную азбуку. На вышке Игуменки и (тут она переместилась на другой скат крыши, присмотрелась из-под руки) в Саргеле сигнальщики махали флажками, передавая сообщение. Сами-то воинские отряды для связи пользовались эмканами[1], их хватало на командиров и десятников, но меж поселений применяли зрительную. Дан отыскал древнюю морскую азбуку, которая ни разу не подвела, в отличие от радиосвязи.

Парнишка-сигнальщик свесился с площадки, крикнул вниз:

— Обнаружили становище регрессоров, чёрных гасителей, за перекрестком, близ Борисово.

Собравшаяся у вышки пацанва брызнула врассыпную, спеша донести весть до каждого жителя. Подошло несколько взрослых, стали обсуждать новость, строить предположения:

— Ай, не надо бы на рожон лезть!

— Не скажите, если их не отпугнуть, опять поля подожгут…

Сигнальщик спустился с вышки, уступив место сменщику, напустил на себя солидность, предложил разойтись, не мешать. Старики на него внимания не обратили — молод еще, указывать! А женщины, те горячо отругали — о какой работе могла идти речь, если в отряде близкие ушли? Парнишка смешался, отступил в караулку.

Отставные ополченцы, по здоровью в бой не годные, но виды повидавшие, понимали опасность предстоящей схватки. Регрессоры, как истые фанатики, в битве себя не щадили, сражались яростно, если судить по встречному бою, выигранному за счёт внезапной атаки. Хотя экипированы бойцы общины надежно, многие окольчужены, однако, пострадали же в том бою трое? И еще как!

Регрессоры — не разгуляйцы, у многих оказались «лучевики», как назывались для простоты винтовки с лазерными прицелами. Выстрелы из них пробивали бехтерцы и оставляли глубокие, а то и сквозные раны, хорошо хоть, чистые — энергетический удар просто испарял всё на своём пути. Раненые выжили, но остались калеками. Как раз один из пострадавших, Халиль, сменил дежурного на вышке. Он и вмешался в разговор:

— Не станут наши церемониться, издалека всех перестреляют. Особенно, если это гасители. Они в тот раз поисковиков перехватили и замучили.

Самый старый поселенец Афанасий Гелеров, который своевременно сбежал от тирана Покатилова в столицу, обрадовался повороту темы:

— Вот вы все, пришлые, как один — всё бы убивать! Сколько твержу, доказываю, что жизнь бесценна, что нельзя отнимать её лишь потому, что оппонент думает иначе, чем вы! Надо пригласить регрессоров к поиску компромисса, переубедить. В конце концов, худой мир лучше доброй ссоры, — козырнул пословицей претендент на звание старейшины, поправляя белую бороду. — Нельзя решать вопросы путем насилия!

— Дед, какого хрена ты здесь, за стенами страдаешь, нас агитируешь? Отселяйся наружу и живи без насилия, переубеждай налётчиков, — сделал наивные глаза молодой караульщик. — Интересно, надолго тебя хватит?

В прошлом крупный философ, а ныне редкий зануда и критик всех действий Дана, да и Совета в целом, Гелеров на провокацию не ответил, увернулся:

— Демократия, демократия и еще раз демократия! Ничего лучшего мир не придумал. А вы подчиняетесь диктатуре!

Халиль, потерявший в битве с разгуляйцами половину кишечника и три ребра, снова перегнулся через перила, пригрозил:

— Подскажу-ка Дану, чтобы тебя за ограду на денек выставил. Вдруг вылечишься?

Молодой караульщик прыснул, Гелеров обиделся, отошел в сторону. Халиль принял новое сообщение, что бой уже идёт, крикнул об этом вниз — площадь затихла. Лада вернулась в больничное помещение, проверила готовность операционной, заставила сестру зарядить автоклав перевязочными средствами, придралась к фельдшеру…

Опомнилась, прикрикнула на себя: «Не суетись! С ним всё будет в порядке. Бог уже забрал у тебя родных, не станет же совсем сиротить, не настолько он жесток…»

Раз в год, в дату Катастрофы, супруги поминали покойных. Если Лада хотя бы знала, что отец с матерью улетели с Земли, то муж потерял своих в бытность подростком — те просто исчезли в космосе. Неизвестно, когда и почему, как и остальные триста пассажиров каботажного рейса Земля-Венера.

Наверное, Дан натосковался в сиротстве, если каждую свободную минуту уделял дочерям, при любой возможности дарил родительскую ласку — таскал на руках, возил на себе. И жену не забывал погладить по бедру, перехватить и поцеловать руку, пока та подавала чай или бутерброд. Тем страшнее становилось Ладе, когда неумолимый долг призывал вождя идти навстречу смертельной опасности.

Как сейчас, в битве с регрессорами…

Бойцы стаскивали трупы врагов в одно место, чтобы потом раздеть и захоронить в одной могиле. Бросать непогребенное тело — создавать проблемы на будущее. Отведает человеческой плоти какая-нибудь хищная тварь, разохотится и станет людоедом. Проще и надёжнее зарыть.

Вождь дождался, когда Здравко подвёл итоги, подошёл с докладом:

— Побили сорок человек. Трое-четверо ушли. Гнаться нет резона, наши кони устали, а у них свежие и на подмену есть. Потери: один убитый, семеро раненых, трое тяжело. Пленные: четверо, два воина и женщины, похожи на сообщниц. Трофеи приличные, сейчас подсчитывают.

Дан заинтересовался пленными. Толстый и сильный мужчина по имени Прокоп оказался в сильном наркотическом опьянении. Второй, молодой и тощий, весь в татуировке, представился Эфраимом:

— Я племянник князя Маргила… За меня вам такая месть будет! Всех спалят, всех в рабство обратят!

Ни одного разумного слова не сказали и пленные женщины, то ли фанатички, то ли одурманенные. Только плевались, изрыгали проклятья, и грязную ругань. Единственное, что удалось понять — Маргил продолжает расширять свои владения. Этот отряд шел с целью нахватать пленников, собрать сведения, изучить дорогу для наступления крупными силами.

— Не миновать нам генерального сражения, командир, — вождь сделал неутешительный вывод, — а жаль.

Здравко пожал плечами:

— Так выбора нет, жалей, не жалей. Готовиться надо. Нам бы оружия, а бойцов — хватит. — Он просительно глянул на Дана, — Может, пора посылать поисковиков на птеране, пусть заберутся подальше?

— Поговорим, — тот отложил вопрос, поднялся, сделал знак денщику, вскочил в седло.

Убедившись, что поле битвы прибрано, могила вырыта, Дан приказал:

— Пленных прикончить, — а на недоумённый взгляд Здравко уточнил, — вместе с женщинами.

Войсковой командир подумал: «Какая глупость! Если среди пленных — родственник главного бандита, что за прок в тупом убийстве? Эфраим может оказаться ценной картой в переговорах». Мысль показалась разумной, зато приказ вождя — опрометчивым. Здравко возразил:

— Зачем? Оставь племяша. Для обмена пригодится.

Дан укоризненно посмотрел на серба, сказал негромко, чтобы не слышали бойцы:

— Донесения разведчиков не только читать, но и помнить надо. Нет у Маргила такого родственника. А был бы, так менять не на кого, — и добавил, увидев понимание в глазах командира, — выполняй!

Здравко передал распоряжение, проследил за исполнением. Когда братскую могилу зарыли и завалили камнями — надёжно, недоступно для крысобак — он тяжело вздохнул. Вождь прав. Эти враги выглядели страшнее всех зверей, безжалостнее любых природных катаклизмов. Фанатики. Пленных они пытали, пока те не принимали их веру. А затем всё равно убивали, как велела эта самая вера.

Войско ушло вперед. Серб смотрел на невысокий каменный курган, прокручивал в голове свою жизнь, которая началась в мирном сытом Загребе. Он, добрый и наивный мальчишка, выжил в чудовищно искорёженном мире, но чего это стоило? Катастрофа изувечила Землю, животных и растения. Изувечила людей. И его тоже не пощадила. Как он превратился в бойца, который убивает других, чтобы не убили его? Почему он подчиняется приказам Дана? Зачем?

Здравко очнулся, отпустил ствол берёзы, утёр мокрое от слёз лицо. Стыдясь минутной слабости, выхватил клинок, наискось ссёк толстенный стебель какого-то зонтичного мутанта, похожего на анис. Стало немного легче, и, вскочив на коня, войсковой командир бросился догонять колонну.

Опасаться сегодня некого — враг разбит. Вождь отказался от охранения и в сопровождении денщика намного опередил войско. Но бдительности не утратил, издалека заметил — на дороге к Дановке стоял человек. Неподвижно и открыто тот ждал, пока всадники поднимались на взгорок. Разглядев крупного мужчину в сером блестящем костюме, вождь пришпорил коня.

— Добрый день, Дан.

— Здравствуй, паранорм. А день не слишком хорош. Если бы мы знали, что у них столько оружия, то взяли бы измором или окопались… Тебя где носило?

— Дела неотложные, — отговорился Ник, и хмуро попросил. — Уделишь мне время?

— Хоть сейчас, до селения еще минут двадцать, — предложил Дан, делая денщику знак отстать от собеседников.

Ник оказался практически единственным человеком, кроме Лады, с которым примитивист говорил откровенно. Ник не зависел от вождя. Здравко, Прунич и Горлов, староста Саргеля — они понимали многое, имели приличный кругозор и давали обратную связь, но не ту, которая требовалась.

Дан нуждался в предвзятом противнике, желательно, более умном, чем сам — это стимулировало, не позволяло почивать на лаврах. Даже упрёки маразматика Гелерова и нападки женской фракции расценивались вождём, как однозначно полезные. Судя по лицу Ника, беседа предстояла напряженная.

— Начинай критиковать, я готов.

— Зачем ты устроил бойню? Полсотни трупов, и это, когда на Земле едва сто тысяч набирается! Пленных перебил! Я пытаюсь создать технологию этической нейтрализации межчеловеческих отношений, рассчитать амортизаторы зла, а ты?

Вождь хмыкнул:

— Врага жалеешь, — добавил иронии в голос, поддел Ника, — а живешь в нашей общине, это ничего? — И закончил, словно печать поставил. — У меня нет выбора. Мы или они!

Ник двигался рядом с конем, шагал широко и легко. Для удобства взялся рукой за стремя, а второй жестикулировал:

— Я встречался с Маргилом. Он согласен на переговоры, готов заключить перемирие. Надо остановить бессмысленное истребление. Ты пойми, там люди, всего лишь одурманенные пропагандой. Они не виноваты, за них надо бороться, а ты…

Лицо вождя оставалось непроницаемым. Он слушал давно знакомые, наивно благожелательные разглагольствования, и думал, почему никто не хочет разделить его точку зрения на ситуацию:

«Никто, кроме войскового начальника, Здравко. И то, даже тот смелый воин считает возможным оставлять пленным регрессорам жизнь, в виде условного рабства, как осуждённым. Держать у себя врага, который в любой момент сбежит, сделает диверсию? А то отравит идеологическим ядом чью-то душу…»

— Ты отвечать будешь, или так и намерен отмалчиваться? — Ник дёрнул стремя, привлекая внимание Дана.

Набежал дождь, вбивая крупные плюхи в дорожную пыль, быстро усилился. Примитивисту показалось странным, что на него и собеседника не упало ни капли. Круг сухости двигался вместе с ними, но под копытами уже зачавкало. Он глянул на ноги паранорма — ни единой капельки грязи не осело на ботинки того.

— Чудесишь… Как тебе удается? Создал зонтик…

Ник отмахнулся:

— Дан, не увиливай! Можно подумать, такие мелочи тебя волнуют! Я это на автомате делаю… Так что? — Он требовательно смотрел в глаза вождю. — Согласен со мной?

— Нет. Неужели ты веришь в бред, который они несут? Исполнить волю Творца! — Дан задрал голову вверх, подражая проповедникам Регрессии. — Вернуть души на небеса для новой попытки! Тьфу! — И своим голосом продолжил. — Собрать под свою руку всех, кто пережил Конец Света, чтобы потом сообща, одномоментно уйти на тот свет? И ты, умный мужик, веришь в такие сказки?

Вождь говорил гневно, прерывая попытки Ника вставить хоть слово:

— Это не община, а секта! Ты что, совсем слепой? Если ты всерьёз намерен мирить нас, то ты опасен для человечества!

Выплёскивая наболевшее, Дан рассказал об истинных замыслах предводителя регрессоров, Юстаса Маргила, функционера средней руки, служившего прежде в Балтийском филиале Церкви Единого Бога:

— … ему рабы нужны, чтобы благоденствовать! Как только он получит достаточную власть, идея самоубийства увянет, заменится другой, более подходящей. Да и когда срок общей смерти придёт? Не зря мелкие банды к нему стекаются — соображают, что финал может никогда не наступить! И не морочь мне голову прогнозами и предсказаниями! Тут ни в тебе, ни в Ладе я не нуждаюсь! Есть закон: при столкновении двух государств — погибает слабое. На мне, как странно это тебе ни покажется, лежит долг перед общиной, и я сделаю всё, чтобы она выжила. А не наоборот!

Ник уточнил:

— Нет такого закона. Соседние государства ассимилируют друг с другом. Конечно, при условии, что руководителям этих государств невыгодно воевать.

— Достал ты меня своим всезнайством! Есть такой закон — я его открыл! Здесь не государства, а цивилизации сталкиваются, понимаешь? Нам неприемлемы порядки Маргила, ему — наши, там мне что, сдаваться этому уроду, чтобы жить в мире? Ну, уж нет! Хочешь мира — пара беллум![2]

Паранорм попытался объяснить, что существует щадящая тактика, что обманутых людей надо переманивать на свою сторону, что упор следует делать на идеологию, однако получил неожиданное:

— Я же не просто прочёл Свод Истин, дружище Ник, но и сделал выводы. Понимаю, ты лично не виноват в том, что ФАГ победил. Но как представителю тех, что воевали от имени человечества, скажу, почему паранормы проиграли. Грубо скажу, без экивоков…

Столько горечи прозвучало в словах Дана:

— …дурью маялись, нежные сопельки распускали, как ты сейчас. Перебей вы всех К-мигрантов сразу, этого Алсаддана — вроде не ошибся с именем? — и прочих ставленников Фундаментального Агрессора, то исход был бы другим. Ой, не пори чушь, ФАГ не смог бы так быстро готовить смену — он работал с тем же человеческим материалом, что и вы! В конце концов, почему не истребить большинство людей, образующих южномусанский эгрегор?

Паранорм дёрнул стременной ремень, изумился:

— Бред! Что ты несёшь, Дан! Опомнись…

Рука вождя остановила возражение Ника:

— И не доказывай, что такое поведение не этично! Геноцид, видишь ли! Словами легко жонглировать, а в сути разобраться слабо? Война на выживание, это тебе не рыцарский турнир! Кому помогло, что вы, паранормы, приседали в реверансах: — ах, не станем губить нормалов! Не эти ли нормалы погибли в Аду, что пришел на Землю с вашим поражением?

Ник потемнел лицом:

— Это страшная идеология. Цель оправдывает средства… Фашизмом пахнуло. Не нравится мне твоя логика. Очень.

— Я не шлюха, чтобы всем нравиться, — грубо парировал Дан, и ещё грубее добавил, — да и ты мне не поп, чтобы нравственности учить. Маргилу мораль читай!

Паранорм с такой силой рванул стремя, что оторвал ремень напрочь. Конь стал на дыбы. Вождь потерял равновесие, вцепился в луку седла. Денщик выхватил шашку, рванул на помощь Дану.

Вождь удержался в седле. Жестом унял денщика, успокаивая коня, сделал небольшой круг, вернулся к паранорму, забрал у того стремя, зажатое в могучем кулаке. Ворота уже раскрывались, когда прозвучала последняя фраза Дана:

— Ну, с геноцидом я погорячился, пожалуй. Хотя Ветхий Завет подобную практику описывает и не осуждает. Демократия хороша в мирное время, паранорм, а единоначалие — в суровое. Нужен лидер, чтобы своевременно взять на себя ответственность за убийство врагов, даже ненужное, может оказаться, и дать команду. Толку-то, что вы потом поодиночке воевали…

В центре поселения, на площади, Дан остановился. Громко объявил результаты битвы, назвал имена пострадавших и убитого. Запричитала вдова, к ней присоединились родственники раненого селянина. Тали протиснулась к вождю, дернула за полу:

— Где Здравко? Он цел?

Дан кивнул, стараясь не смотреть в горящие глаза. Темпераментная арабка ненавидела вождя с той же страстью, как обожала мужа. Она объединяла группу женщин, выступающих против активных боевых действий общины. Каждая новая вдова становилась объектом настоящей вербовки и быстро начинала считать виновником смерти воина уже не врага, а вождя. Дан терпел демонстрации протеста и лишь единожды применил силу, приказав мужьям и сыновьям развести своих женщин по домам и запереть на время похода. Вот и сейчас — он молча выслушал проклятья в свой адрес, дождался, пока вдову не увели.

— Павший мог остаться в живых, — попытался продолжить разговор Ник.

Вождь не удостоил его ответа, спешился, оставил коня денщику и пошел домой, раздвигая толпу. На крыльце обернулся. Наверное, можно задержаться на площади, поискать слова, чтобы разъяснить селянам правильность его решений. Наверное. Но для этого следует быть не Даниилом Каменевым, а витией, свободным от других забот:

«Речи надо произносить хорошо или вовсе помалкивать, — подумал примитивист, желавший, но не успевший стать писателем, — и вообще, нелюбовь масс — обычный крест руководителя».

На этом он, не хотевший, но ставший вождём, отринул посторонние мысли, шагнул в горницу, где его ждала любящая и любимая жена.

Ник проводил Дана взглядом, покачал головой. Этот честный и добросовестный руководитель самой успешной земной общины шел неверным путем. К сожалению, паранорм провидел будущее достаточно отчетливо: «Не войной решаются проблемы, стоящие перед выжившим человечеством. Эх, Даниил Каменев, упрямый ты человек…»

— За неоправданное применение силы — игумену Назару Сидорову пять ударов ремнем. Сечёт мусульманин. Желающие есть?

Халиль охотно взял ремень в руку.

— За несдержанность в споре и провокационные слова хадже Ильгизу Нигматзянову — пять ударов… — Дан не успел закончить приговор, как Федор, вновь ставший монахом, поднялся со скамьи:

— Я, я!

Вручив второй ремень, вождь закончил:

— За невмешательство, нежелание разнять драчунов, Давид Гельман и Остап Непейвода приговариваются к двум ударам, — подсудимые ахнули, а мулла с игуменом воспряли духом. — Порете друг друга взаимно. Очередность по жребию. Не хитрите. Здравко, поставь воина надзирать. Если не в полную силу — пусть каждому добавит еще два, но уже сам.

— Несправедливо! — Униат с иудеем искренне удивились.

Дан пояснил, почему счел нужным наказать лидеров всех конфессий:

— Поговорка гласит, что языком хоть в… — пауза получилась крохотная, но дала понять, как звучит оригинальная версия, — хоть куда залезь, но рукам воли не давай. Совет по делам религий, какой пример вы показали? Если муслим, православный, католик и так далее, подерутся, даже по пьяной лавочке, будете пороты вместе с ними, уже на площади, а не кулуарно, как сейчас. Все пороты, уяснили?

Священники попытались возразить, но вождь повысил голос:

— Довольно! Я слушал, теперь ваша очередь! Остапу и Давиду повторю — не зрителем стоять надо, а разнимать. Коли разумом не понимаете, что в единстве сила, буду вкладывать через другое место…

Здравко оставил бойцов личной охраны контролировать ход экзекуции, сам вышел вслед за Даном. Глядя на далекую тучу, сулившую грозу, спросил того:

— Не боишься? Всех пастырей выпорол! А ведь за Назаром две трети общины… Ну как от церкви отлучит?

Дан усмехнулся, потрепал громадного войскового командира по плечу, едва дотянувшись:

— Разве мы с тобой не истинно верующие? Для меня, Здравко, Бог не в синагоге, не в храме, не на иконке. Он в душе. А точнее, он — всё. Всё на свете, каждая пылинка… так что я — самая настоящая часть Бога, как и ты, и этот столб…

Войсковой командир, помалу учившийся иронизировать, смеяться над собой, другими способами снижать пафос, поддел вождя:

— И Маргил? И бандиты, которых мы отбиваем?

Дан согласился:

— Верно. И они, никак иначе… Таков замысел Творца, а с кем же состязаться за право жить? Так вот, Назаров Бог — снаружи, вне. Нечто недостижимо-непостижимое. Для меня — я и есть бог, его несовершенное, но — отражение, как осколок голограммы. Ну, и кто ближе к божественной сущности?

Обомлевший серб смотрел на вождя, впитывая каждое слово.

— Скажешь, Дан — язычник? А христианство не исконно русская религия. Да и не важно, какова твоя вера, главное — есть она в тебе или нет её. Мне Церковь Единого Бога наиболее близка, — тут лицо Дана закаменело в недоброй гримасе, — так что ересь Маргила вдвойне омерзительна. А наши попы, ксендзы, муллы и равы — люди честные и порядочные. Они потому и слушаются меня, что я не сомневаюсь в своей правоте, не молю небеса ниспослать мне знак, — вождь усмехнулся каким-то своим мыслям. — Моя воля и есть божье изъявление. Вот так-то. Станешь вождем, Веру не теряй, но держись в стороне от религии. Она — опора слабым. А сильному может стать помехой…

— Уверенность в своей правоте ты считаешь мерой правоты?

Вождь одобрительно хмыкнул:

— Хорошо вопросы ставишь, поднаторел. Да, считаю. Если помыслы чисты, если мои цели совпадают с целями общины, если мне доверяют ею руководить, значит, не так часто я ошибаюсь. Ладно, иди. Меня агрономы ждут, говорят, нашли новый злак…

Здравко проводил его взглядом, отметил, как трое сопровождающих двинулись рядом, готовые в любой момент отразить нападение, прикрыть вождя щитом или собственным телом. Как Дан ни спорил, что своего населения бояться не следует, Совет общины разделил тревогу серба. Вождь подчинился решению, и мера себя оправдала. После недавнего разгрома банды Маргила многие бывшие сектанты и освобождённые рабы попросились в общину. Принимали таких на поселенских сходах, без особых проверок. Несколько новоприбывших оказались фанатиками, жаждущими отомстить за смерть идеолога Регрессии. Покушения не удались, пособники последних сектантов разбежались после казни заговорщиков, и вождь не нуждался в защите. Но Здравко сопровождение не отменял.

Войсковой командир вернулся в школьный зал, который сегодня использовался для судебного разбирательства. Вождь редко вмешивался в дела третейских судей, однако решение по делу о драке священнослужителей оказалось настолько предвзятым, что Дан не выдержал.

Экзекуция закончилась. Помирившиеся жрецы с жаром обсуждали, где и что строить. Словно ничего и не случилось.

«Интересно, как они завтра голосовать будут, за кого? Небось, Горлова поддержат, или Асанова, а то меня, лишь бы против…»

Новый порядок замещения должности вождя общины приняли год назад, по настоянию Дана. Тому пришлось по душе предложение Гелерова. Регламент голосования девяностолетний философ успел прописать, а вот до выборов не дожил. Завтра здесь, в школе, соберутся все старосты, представители общественных движений, Совет религий, начальники общинных служб, чтобы взять камушек и распорядиться им в комнате голосования. Здравко с Бобом заранее встретились с каждым выборщиком и получили нужные уверения. Вроде все согласны, что Даниил Каменев олицетворяет стабильность, но эта выходка с поркой священнослужителей…

«Что, нельзя было подождать два дня? Слов нет! И всегда он так, бескомпромиссно…»

Полгода назад вождя встревожила новая тенденция — евреи со всех поселений мал-помалу перебирались в Дановку, мусульмане — в Саргель, образуя какие-то диаспоры. Здравко не понял, что в том ужасного и возразил. Дан пытался объяснить свою мысль, упирая на единство народа. Не преуспел и заставил командира читать учебники по истории, по философии и еще десяткам предметов, беспощадно экзаменуя в конце каждой декады. Умница Лиза, уже ставшая директором общинных школ, помогала Здравко, разъясняла, что к чему. Она вычислила намерения Дана:

— Тебя в преемники готовит.

Здравко не хотел брать на себя такую ответственность. И вообще, кроме него в кандидатах числились Вадим Горлов, саргельский староста, и Дмитрий Асанов из Борисово, их надо натаскивать!

Ну, не нравился сербу самый высокий пост, ему хватало и воинской заботы. Он тренировал бойцов, повышал боеготовность и желал здоровья Дану, как никому и никогда. Потому, что вождь не имел права на близких друзей. А сохранять дружбу, значит, обрекать себя на страдания. Войсковой командир никогда не забудет, что пережил, когда Гарик не вернулся из рейда…

«Выбрать должны Дана, — тревога не оставляла серба, — несмотря ни на что…»

Священнослужители закончили совещание, направились к выходу. Здравко шагнул наперерез:

— Отцы, прошу прощения. Уделите минуту внимания…

Дома счастливая Лада встретила Дана поцелуем, затормошила:

— Скорей, переодевайся и за стол, вот-вот Ник прибудет.

Вождь улыбнулся:

— Действует телепатия? Ну, передай ему привет, скажи — ждём. Может, не спешить, вместе и поедим? Ах, он торопится…

Дан искренне обрадовался предстоящей встрече, ведь Ник оживлял его однообразные будни, вносил разнообразие. Жаль только, что реже и реже. Однако гостевая комната ждала паранорма всегда, её не занимали, только прибирали да мыли полы.

Дан с Ладой частенько вспоминали Ника и гадали, кто он такой, откуда и зачем странствует по увечной Земле. По мнению супруги, паранорм имя своё скрыл специально. Она ощутила мысленную оговорку Ника в момент первой встречи, но тот мгновенно исправился и «закрылся».

— Наверное, семью потерял в катастрофе, вот и ходит по всем жилым местам, ищет, — предположил Дан, но Лада не согласилась:

— Я бы почувствовала. У него другое. Он хочет исправить какую-то ошибку, на нём виноватость, отпечаток такой, аура…

Понять тонкие материи примитивист оказался не в состоянии, хотя пытался изо всех сил. Перечитав громадное количество книг по эзотерике, он признался жене, что ум его не под то заточен.

А Ладе учебники не понадобились, она наращивала способности пси-связи, пока не достучалась до волхвов. Те и впрямь жили на берегу океана, но ближнерусскую общину посетили. Дан с ними общего языка искать не стал, поскольку волхвы начали вещать о непреходящих ценностях и прочей ерунде, претендуя на эксклюзивное владение Истиной. Он тут же в глаза обозвал их снобами и отослал к Ладе с Лизой, умницам и подругам.

Пока вождь с супругой трапезничал, подоспел Ник. За стол садиться не стал, продемонстрировал озабоченность и спешку:

— Здравствуй, Даниил. Ты уже поел, так что давай к делу…

Лада чмокнула паранорма в щеку, ушла по делам. Вождь выбрался из-за стола, не торопясь, пожал Нику ладонь:

— Как жизнь молодая, Чайн Гарольд? Куда путешествовал? Проведчики донесли, дальнерусская община тебе обрадовалась, дом за так предоставили, — и съехидничал, — щедрые люди, не чета нам, жлобам.

— Предоставили. У них спокойней, чем тут.

— Тебе покой нужен? — Дан искренне изумился. — Никогда бы не подумал. А ты не жениться ли решил? Девок наплодишь, так и породнимся, — он мечтательно прищурился, — Лада пятого носит, сына, надеюсь…

Ник шутку отклонил:

— Я женат. Закончим об этом. У меня конкретное предложение. Не люблю быть должником. Чтобы закрыть наши счета, покажу почти целый склад. Много обуви, одежды, техника…

— Оружие?

— И не надейся! С твоим подходом?

Давний спор о тактике и стратегии выживания общины так и не заканчивался. При встречах, всё более редких, они схлестывались в кратких, но острых диалогах. И заканчивали резко. Как сейчас. Дан принял вызов, ответил в том же тоне:

— Дураком тебя, паранорм, обозвать нельзя — ты умнее меня, я понимаю, но позиция твоя — дурацкая! Помогать надо сильным, а ты? — Продемонстрировал обиду вождь, на самом-то деле ничуть не обидевшись. — Вот скажи, чем наша община не угодила, что ты дальнеросам подсказал про оружие, а нам нет?

— Тебе — никогда. Раз мои советы не нужны, — ровным голосом, как терпеливый учитель несмышлёному школьнику, отрезал Ник, — так не получишь и помощи. Дальнеросов мало, им труднее.

— Чёрта с два, труднее! Работать не хотят, собирательством кормятся. Ты же не знаешь, сколько они техники до тебя прожрали, а я знаю! Кстати, те винтовочки уже у меня, я их караульщикам дал. Так что, спасибо за помощь, — и вождь, как расшалившийся мальчишка, показал Нику язык.

Тот невозмутимо и твёрдо пообещал:

— Проверю. Если ты прав, расстанусь и с ними. Но речь о моём долге вам. Давай поисковиков, птеран — и прощай. Совсем. Время на тебя тратить не хочу…

Дан вызвал вестового, отдал распоряжение, протянул паранорму руку:

— Вот и расплевались мы с тобой. Нельзя так расставаться, — фразы получались рубленными, словно нечто мешало вождю говорить, — вдруг никогда не увидимся. Я благодарен тебе за всё, что ты мне сказал и показал. За книгу. За споры. За то, что поднимал меня, заставлял выходить из рамок обыденности, — вторая рука Дана легла сверху на лапищу паранорма, — за Ладу, в которую ты вселил уверенность…

Неожиданное многословие вождя удивило Ника. Он смотрел в глаза взволнованному человеку, которого считал несгибаемым упрямцем, а тот продолжал:

— … за помощь, оказанную нам. Ты оказался удивительно терпелив по отношению ко мне. Вот, — Дан сморгнул, продолжил. — А что я тупо упрям и настойчив, так мной движет императив выживания. Ему одному я и подчиняюсь. Может, не прощай, а до свидания?

Паранорм вымолвил:

— Если так, то до свидания, — и пошёл к выходу, где его ждал отряд поисковиков.

— А все же, кто ты такой, Ник? — Без надежды на ответ спросил вождь, но паранорм обернулся, сверкнул улыбкой:

— Файвер.

Пока готовили птеран, Ник отыскал Ладу, послал ей мыслеобраз «надо встретиться». Та мысленно кивнула, и файвер создал объем поля Сил, мгновенно переместив себя в операционную. Алиса, помогавшая матери наводить порядок, вежливо поздоровалась и ушла, повинуясь жесту Лады. Без неё файвер перешёл на мыслеречь:

«Я надолго исчезаю. После Ада я остался один, а задача передо мной — слишком сложная, боюсь не справиться».

Лада метнула ему слоган поддержки и понимания, сочувственный и теплый. Ник благодарно ответил и продолжил:

«Увы, мои надежды не оправдались. Катастрофа изменила ориентацию большинства выживших на Земле людей, но как? Падение уровня потребностей до витальных, самых примитивных, сместило вектор жизни с этического компонента на физиологический. Каких научных и нравственных прорывов ждать от существ, безжалостно истребляющих себе подобных ради еды и спаривания? Как вбить в их головы иерархию целей и принудить эволюционировать в нужном домену направлении?»

«Ник, я плохо понимаю… Это с Даном надо!»

«С ним обсудишь, как же! Но я хотел не об этом, просто из сердца вырвалось, — оправдался файвер, — так слушай. В общине пятеро детей, будущих паранормов. Двое из них ваши, — Ник сбросил пакетный образ детей, их имена и потенциал каждого, — всех поручаю тебе…

Лада от изумления перешла на голосовую речь:

— Но как я сумею?

Паранорм пояснил, тоже вслух:

— Дан в прошлый раз просил, я договорился с волхвами. Те займутся воспитанием… Свяжись с ними, когда решите передать детей, — и возразил всхлипнувшей женщине. — Надо. Это будущее Земли.

Воздух колыхнулся гигантской линзой, файвер исчез. Алиса словно почувствовала, заглянула в операционную, бросилась к плачущей Ладе:

— Мамочка! Он тебя ударил?

— Лоси самые выносливые, — завершил доклад селекционер, — так что стоит готовить их под седло.

— Согласен, — поддержал его Здравко, а вождь просто кивнул.

Заседание ученого совета закончилось, все разошлись. Дан поднялся, размял спину, уставшую за день. Засунул на полку справочное пособие по генной инженерии.

«Нам бы такую технику сейчас, сюда, — помечтал он, — вот поглядели бы, ФАГ, кто кого…»

Четвёртое десятилетие разменяла община. Давно ушли в прошлое битвы с шальными бандами, теперь удачливые главари стали новыми феодалами, собирая дань с хуторов и обеспечивая тем защиту от мелких разбойников. С общиной никто не рисковал ссориться, поскольку ополчение поддерживало высокую боеготовность.

Административно-территориальный скелет ближнерусского государства сформировали семнадцать деревень. Столица, Дановка, походила на городок. Одиннадцать тысяч жителей называли себя ближнеросами. Предложенные Даном выборы стали привычным ритуалом, показывающим рейтинги кандидатов. Здравко не обращал внимания на хроническое второе место, лишь Горлов стремился улучшить результат. Четвёртая кандидатура периодически менялась, но мало кто стремился в аутсайдеры. Вождь, похоже, смирился со своей бессменностью и основной упор в работе перенёс на долгосрочные проекты.

Земля значительно успокоилась, климат приобрёл признаки цикличности. Однако, животный и растительный мир планеты стремительно менялся. Какие-то странные грызуны и насекомые нападали на поля, снижая урожай. Пшеница вырождалась, картофель мельчал. Рожь еще держалась, да соя выручала. Скверно, что домашний скот тоже вырождался. Коровы едва достигали метра в холке, а лошади превратились в пони, неспособные держать всадника.

В загодя созданное научное отделение при главной школе Лиза и Лада отобрали способных ребятишек, нашли пару бывших учёных. Дан озадачил селекционеров — найти замену привычным сельхозкультурам, скоту и птице. А сегодня община получила реальную отдачу. Молоко, мясо и тягловая сила — всё уже испытано и проверено. Правда, в малых масштабах. Но коннице предстояло пересесть на лосей, и в темпе!

«Ник удивится, когда увидит, — улыбнулся вождь, представив рогатый и комолый лосиный эскадрон, — вышучивать станет».

Файвер прожил в общине немногим менее года, но оставил в памяти семьи прочный след. Вождь мысленно отчитывался перед Ником в своих поступках, словно продолжая незаконченный спор. Это помогало увидеть себя со стороны, даже — сверху, пожалуй. Взять хотя бы последнюю, пятилетней давности встречу:

— Истощаются доступные запасы. Находок всё меньше. А природа меняется так стремительно, что мы за ней не поспеваем, — объяснил Дан причины создания научной группы.

Лада добавила:

— Скверно, что мутации направленные. Я не сомневаюсь, статистика вот, — она тряхнула рабочей тетрадью, — для случайностей слишком явная тенденция. И волхвы согласны, против человечества ведется война. Одно радует, паранормы добавляются в общине. Уже двенадцать детишек, считая наших.

Файвер улыбнулся ответно, зная, как трудно смирилась Лада с уходом младших дочерей на обучение к волхвам. Дан, как всегда при упоминании о паранормах, нахмурился:

— Жаль, пользы от этого ни на грош. Ник, скажи, положа руку на сердце, от вас, ненормалов, кроме Ладушки, конечно, толк будет когда-нибудь? Твой ФАГ продолжает Землю гнобить, а вы с ним воевать прекратили, как я понимаю? Неужели никто нам, обычным людишкам, не порадеет?

— Не прибедняйся, обычный! — Прервал ерничание вождя Ник. — Вы и без нашей помощи обойдётесь. Кстати, я слышу, ты изрядно помягчел, бескомпромиссный истребитель пленных, апологет геноцида, — выдал ответную подначку файвер.

— Старею, сентиментальным становлюсь, — скорчил трагическую гримасу Дан, — о непреходящих ценностях задумываюсь.

Лада фыркнула. Она помнила, как резко муж выставил из горницы волхвов, едва те вознамерились поучать: «На этом и закончим знакомство. Вы специалисты по душам, а я по телам. Прощайте!»

— Если без дураков, то перестал бояться. Страшно было, пока регрессоров не разбили. Теперь знаю, что община устоит, справится, — продолжал Дан. — И Ладушке спасибо, надоумила применить древнейшую методику. Макаренко, перевоспитание через коллектив, слышал? Сейчас поселенческий сход пришлым разрешение даёт. Почти и не ошибаются…

Та встреча оказалась последней. Прощаясь, файвер обнял вождя, поцеловал Ладу в щеку:

— Таким ты гораздо более симпатичен, Даниил Каменев. А твою жену обожаю за разумность. Вы на редкость сбалансированная пара, друзья. Ну, мне пора…

И лишь воздух всколыхнулся на том месте, где исчез крупный мужчина с приветственно вскинутой рукой.

Нежданная болезнь, смертельный недуг поразил семью вождя. Им с Ладой и семидесяти не исполнилось, жить бы да жить, а вот — не сложилось. Первым заболел Дан. Терпеливый и неприхотливый примитивист молча переносил зародившуюся в желудке боль, списывая её на привычный гастрит, пока Лада не обратила внимание на его руку, прижатую к животу. Заподозрив неладное, она настояла на обследовании. Обнаружив неоперабельную опухоль — впала в депрессию. Дан же отнесся к новости философски:

— Значит, время пришло. Надо успеть срочные дела закончить, — и максимально ускорил темп жизни, отринув уговоры жены поберечь себя.

А та напрочь утратила покой, пыталась найти лекарство, заставляла принимать всё новые и новые отвары, настои. Муж проглатывал их, чтобы не тратить время на споры. Лада постоянно была рядом, проверяла его состояние, кормила по часам и так истерзала себя, что стала физически воспринимать боль, которая безжалостно грызла внутренности Дана.

Когда вождь, встревоженный резким похуданием жены, спохватился — у неё нашли такую же опухоль, которая тоже не подлежала лечению. Это новость сразила Дана сильнеё, чем собственная болезнь. Он бросил все дела на Здравко, полностью отрешился от общения с селянами. Его не интересовали слухи и мстительные сплетни, поползшие по общине.

Из посетителей допускались лишь дочери и внуки. Супружеская чета таяла с каждым днём. Теперь уже фельдшер приносил травки, предлагал отвары, настои, но Дан гнал его прочь. Лада сгорала быстрее мужа, и тот вместе с нянькой сутками сидел, а как не стало сил — лежал рядом с любимой, спеша помочь, исполнить любое желание. Она всё реже приходила в сознание и стала даже в забытьи стонать. Дан не жалел обезболивающих, держа инъектор под подушкой.

Это был её личный запас, с которым она собиралась уйти из жизни в последний день перед катастрофой. В памятный день, когда супруги встретились, чтобы никогда не расставаться.

Бодрствуя, Дан гладил беспамятную Ладу по седой голове, рассказывал, как любит её, сколько счастья она подарила ему, и жалел, что скуп был на такие слова раньше. Нечто странно-сказочное чудилось ему в одновременной болезни:

«Они жили долго и счастливо, а умерли в один день…»

Вождь терпеливо дожидался этого дня. Уже и ему не хватало сил на бодрствование, он чаще и чаще уходил в беспамятство. Однажды сиделка затеребила Дана за плечо — жена пришла в себя, жалобно просила, заливаясь слезами без рыданий:

— Данчик, милый мой, мне так больно. Убей меня, не мучай. Ты же знаешь… Пожалуйста, — и вновь ушла в забытье, глухо постанывая.

Примитивист знал, насколько Лада боялась боли, и преклонялся перед её мужеством — ведь она родила пятерых детей. Он понимал, что действие наркотика слабело с каждой инъекцией, так уж нелогично устроен человеческий организм — ко всему привыкает. Глядя на влажные дорожки слёз, пролёгшие по впалым щекам жены, Дан сполз с постели, встал, дождался, пока прекратится головокружение. Велел сиделке выйти. Аккуратно ступая, держась стены, прошел до своего сундука, опустился на колени. Отдышался, уперся руками в крышку и поднял её, вложив почти все силы.

Компакт-ружье хранилось здесь, рядом с несколькими древними бумажными книгами, которые поисковики обнаружили в Суздальском музее старины. Скользнув пальцами по обложкам, Дан вынул любимое оружие. Со стоном поднялся с пола, вернулся к постели. Зеленый светлячок индикатора раздражал примитивиста пронзительной яркостью:

«Аккумулятору хоть бы что, а мы уже исчерпали себя, — горько поразился он непонятной, однако явной связи вещей и событий, некоей символичности: — Ружье, инъектор, смерть. И всё вокруг нас с Ладой. Тогда я её спас от ублюдков, сейчас — спасаю от боли…»

Почти неслышные шелчки выстрелов прекратились быстро — парализующие заряды кончились. Малюсенькие оперённые флакончики выстроились в короткий ряд на худом бедре Лады.

«Всего пять. Ей хватит, чтобы уже не проснуться… Прощай, любимая! Жаль, что загробной жизни нет…»- его сухие пальцы неторопливо выдернули опустевшие флакончики, спрятали в карман.

Лада успокоилась, перестала стонать. Её дыхание становилось всё мельче, затем совсем прекратилось. Дан приложил ухо, слушая редкие удары сердца. Затихли и они.

Муж повернул голову жены к себе, отодвинулся, чтобы видеть её спокойное лицо. Руки сами нашли уголок простыни, промокнули глаза — слёзы, которые вождь никогда не позволял себе прежде, быстро прокладывали путь по щекам. Ноги устали, подогнулись. Никогда прежде, ни перед кем Дан не преклонял колени, а вот сейчас ослабел — словно стержень выдернули из него, и в тело влился курареподобный яд. Последние усилия воли вождь истратил, чтобы убедить незнакомого ему человека, стоящего на коленях у тела, которое столько лет звалось Ладой:

— Ты всё сделал правильно. Так ей лучше, так не больно…

Но тот, потерявший жену и НАВСЕГДА ОСИРОТЕВШИЙ, по-детски, взахлёб рыдал, не в состоянии смириться с утратой.

Здравко попрощался, пообещал заскочить еще, однако Дан знал, что дела не позволят сербу такой роскоши. Следующими просились священнослужители. Алиса одела отца, помогла сесть к столу, как он захотел. Демонстрировать слабость старик не собирался, а кресло давало больше опоры, чем стул или край кровати.

— Мы к тебе, вождь, — обратился Назар от имени четверых.

Он явился в полном облачении — расшитые золотом одежды, накидки, шапка, названий которых примитивист не знал. Так батюшка наряжался только на большие церковные праздники. Рав выглядел проще, но поверх его черных одежд легла светлая накидка. Униат и мулла тоже удивили Дана необычным видом.

— Не вождь. Я уже отрёкся, — пошутил он. — Что случилось?

— Исповедать и причастить тебя явились, — торжественно заявил Назар, а Ильгиз добавил:

— Ты на пороге стоишь. Негоже перед Богом представать, как дикарь невежественный.

Униат расправил усы, торжественно произнес:

— Покаяться в грехах, получить прощение — что в том плохого? Вот Лада не успела, так отпевали долго, а теперь за неё молить будем Господа Нашего…

Слёзы навернулись на глаза Дана. Он не свыкся со смертью жены, душа горела болью одиночества, и каждое напоминание разило, как нож острый:

— Не надо о ней. Мы не безбожники, просто без жрецов к богу обращаемся…

Назар повторил:

— Исповедуйся. Ты крещеный, сын мой, нельзя без покаяния и очищения. Какой пример общине подаёшь?

Вождь никакого примера подавать не собирался, желания отчитаться перед священнослужителями не испытывал, о смирении не задумывался, но уход Лады осиротил его. Не стало той, которая готова была выслушать, осудить и оправдать, которая верила ему и верила в него безоговорочно, что бы он ни натворил. Он остался жалкой, ущербной, никому не нужной половинкой, и потому сам ответил на свой вопрос: «стоит ли спорить с хорошими людьми по пустякам?» Усмехнулся, ведь он был много старше всех присутствующих, кивнул:

— Ладно, отцы, приступим. Грешил я много, в основном против заповеди — не убий. Ложь, прелюбодеяние, идолопоклонничество? Нет. Здесь я чист перед людьми. Имя господне всуе? Произносил ли, не помню. Лжесвидетельство отметаю, день субботний блюсти — дела не позволяли, почитание родителей опустим, как неуместное. А имущество ближнего своего, как и его жены, рабов, ослов и прочего — возжелать не имел возможности…

Пока вождь переводил дух после длинной речи, слушатели переглянулись.

— Гордыня. Как решим, отцы? — В голосе Назара особого сомнения не слышалось.

Дан наблюдал за членами Религиозного Совета, которые имели основания быть весьма недовольными решениями вождя общины. Он не только взял на себя смелость однажды приговорить их к порке, а еще и отменил постройку отдельных молитвенных домов. Это с его подачи в центре каждого селения рядом с административными избами обязательно строился общий храм Веры.

— Праведник не всегда безгрешен, — заявил рав Гельман, согласно качнув пейсами.

— И Моисей не свят, за что и не ступил на землю обетованную, — подтвердил униат.

Мулла склонил зеленую чалму:

— Добродетели перевешивают.

— Отпускаются тебе грехи, раб божий Даниил, — торжественно завел речь Назар, а изумленный примитивист слушал и едва удерживался от слёз.

Жрецы не притворялись, им это было не нужно. Власть перешла в руки Здравко, чего ради религиозным лидерам лукавить перед умирающим стариком? Искренность священнослужителей окончательно выбила того из привычной колеи. Он, считавший себя почти атеистом, этаким закоренелым материалистом языческого толка, и признан праведником? После ухода посетителей Дан долго не мог уснуть, высказывая своё удивление жене, словно та могла его услышать…

На третий день после похорон Лады объявился файвер. Алиса, взявшая на себя уход за отцом, который утратил интерес к жизни, растормошила дремлющего Дана:

— Папа, ты бы бульончик выпил, подкрепился. К тебе Ник пришел, примешь?

Примитивист кивнул, выбрался из постели, набросил на себя халат. Возраст и болезнь иссушили его тело, но не согнули спину. Давнего друга он встретил стоя, пожал мощную ладонь:

— Поражаюсь тебе, файвер. Сколько лет прошло, как познакомились, а ты не меняешься.

Крупный мужчина осторожно обнял старика, деликатно помог вернуться в постель:

— Лежи, не подводи меня. Алиса такое условие поставила, а ты знаешь, если не по ней — выгонит.

— Вся в мать, — согласился вождь, смахнул слезу и сменил тему, чтобы не травить себе душу. — Где был, что делал? Небось, наворотил делов, космос трясётся? Богов пораспугал?

Давным-давно, в этой же самой комнате, Ник намекнул Дану, что намерен вмешаться в некие процессы, способные изменить судьбу человеческого рода. Вождь философски заметил, что «бог не по силам не даёт», что привело друзей к очередному спору. Файвер считал, что термин «бог» может применяться лишь в ограниченном, теософском толковании, а примитивист настаивал на образности, эдаком литературном обороте, что ли.

— Да, на уровне Творца попытался… Не творить, ремонтировать.

— И как его мантия, не жмёт? — Дан не утратил способность иронизировать.

Ник поразился силе духа, заключенного в немощном теле вождя, потому, что воспринимал боль, терзающую внутренние органы того. Он незаметно убрал, отключил в нервной системе друга функцию, которая напрасно мучила, сигналя о катастрофическом непорядке в организме. Дан не понял, отчего стало легче, но выражение лица изменилось, помягчело. А файвер, неожиданно для себя, сказал:

— Дан, я могу дать тебе новое тело, хочешь? Начнёшь жизнь на Гее, в нормальных условиях.

Примитивист не удивился. Он давно понял уровень, на котором реально находился Ник, просто научился воспринимать того, как человека, оставляя «за кадром» сверхъестественные способности, присущие разве что богам. Предложение вызвало у вождя печальную улыбку:

— Опоздал. А слабо воскресить Ладу? Вдвоем с ней — я бы согласился не думая…

Помолчали. Дан снова промокнул глаза:

— Ты вот что мне скажи. Лады нет, да Здравко и не верит предсказаниям, чертяка упрямый… Как наша община дальше будет жить, что её ждёт, к чему надо готовиться. Сделал бы ты прогноз, лет на пятьдесят вперед…

Файвер удивился:

— Зачем? Сам же сказал, Здравко не поверит. А мне вторым Нострадамусом выступать — ни чести, ни славы…

— Для меня. Не можешь или не хочешь?

Настойчивость вождя заслуживала подробного ответа, и Ник начал издалека:

— Могу. Футур-анализ доступен мне до предела насыщения с удвоением кванта на каждые десять квантов времени. Но резона в предсказаниях нет…

Кратко упомянув множественные миры Эверетта, он посетовал, что существуют ограничения, которые сводят на нет любые попытки Наблюдателя низкого уровня повлиять на закономерный ход событий, отчего и сохраняется вектор движения. Вождь слушал, прикрыв глаза.

— … к сожалению, я знаю, чем закончится история человечества. Это тупик, гомо сапиенс обречен.

— Всё когда-то кончается, — согласился Дан, — Но ведь ты останешься, файвер. Значит, человечество пригодилось, создав тебя… И вот еще что — не строй из себя всезнайку. Появится кто-то повыше ростом, отменит твой прогноз, и человечество продолжит существование. Жизнь многопланова, дружище, а порой и непредсказуема…

Ник в который уже раз посетовал, что Дан не обладает способностями мыслеречи. На звуке ему пришлось долго объяснять, что в технологически ориентированной культуре, как земная цивилизация, изменчивость условий жизни нарастает по экспоненте. Скорость изменений социума достигает предела, за которым дрейф ценностей и моральных принципов ведёт к вырождению цивилизации…

Бывший примитивист прервал его:

— Не помню, в какой древней пьесе один герой осаживает второго прекрасной фразой «Не говори красиво!» Островский, что ли? Лада помнила, а я вечно забываю… Так вот, ты сейчас не говоришь, а прямо-таки, глаголешь.

— Есть вещи, которые требуется подчеркивать, — заметил файвер, — хотя бы интонацией…

Дан пренебрёг поправкой, упрямо продолжил:

— Терпеть не могу проповедей. Но речь не о том. У тебя странное имя, Ник-никнейм… Нечеловеческие способности. Нечеловеческие знания. Нечеловеческое мнение. Порой кажется, что ты, действительно, бог. А хочешь иное мнение о моём мире?

— Зачем ты себя мучаешь? Отдохни, побереги силы…

— Нет, ты послушай, — жестом остановил файвера старый человек, душа которого, некогда разбуженная любимой женщиной, так и осталась неравнодушной к судьбам людей.

Физическая немощь ограничила громкость голоса, но не умалила страстность высказывания:

— Во-первых, техноцивилизация — это про Гею. Во-вторых, ты озвучил оценку богов, дружище, а не людей. Понимаешь, когда Будда стал мадхъямой, он уклонился от решения земных проблем. Христос, более лояльный к землянам, и тот сбежал после первой же попытки помочь нам…

Фраза получилась длинная, утомила Дана, и он попросил:

— Погоди, закончу.

Ник терпеливо ждал, чтобы не огорчать старика. Тот сделал перерыв, отдышался и продолжил:

— Я ни тебя, ни тех двоих не осуждаю, но пугаться и вымаливать у вас, богов, наставление, куда и как жить — не стану. Такой уж я противный человек. Дальше. Мне не нужно личное бессмертие без любимой женщины. Собственно, я и жил ради Лады, для Лады. Она сделала меня Даном, которого ты застал…

Одышка прервала речь. Отпив из чашки, больной человек продолжил медленнее и спокойнее, утерев слезу:

— Кто я буду без неё? И где? Кому нужен? Молодой обалдуй, без детей, внуков? Без общины, без других людей? Это уже не Дан, а совсем иной человек… Я значу что-то, лишь, как часть чего-то, — вождь усмехнулся. — Пафосно получилось… Ну, напоследок можно. Если без придури и всерьёз, то я думаю, только потому, что мы были вместе, нам с Ладой удалось сделать следующее поколение умнее и совестливее, чем мы. И без опоры на богов…

Файвер молчал, терпеливо ждал. Очередной перерыв восстановил силы Дана:

— Жаль, Лада ушла от нас, она умела выражать мысли… Если коротко, то притча о горе, срытой несколькими поколениями, более симпатична мне, нежели битье головой о пол в храме Веры и упование на бога. Я понимаю, насколько ты сильнее и умнее меня, но не премину запустить тебе ежа под шкуру. Ты задумывался, зачем принимаешь человеческий облик, господин чистый разум?

Ник пожал плечами, не собираясь отвечать. Да вождь и не ждал ответа, он спешил объяснить паранорму то, на что за их горячими спорами всегда не хватало времени:

— Не задумывался, конечно… А зачем это делали предыдущие, Зевес, Юпитер, скажем? Хотя, тот бог быковал, с Еленой, но прочие-то человеками резвились, помнишь ведь. Сам скажу — одиноко вам на Олимпе восседать, скучно. Вот вы в людские дела и лезете, забыв, что росту мы разного…

На этом старик обессилел окончательно, прошептал:

— Помнишь, ты тщился меня поучать, а я упрямился? Причина — мы с разных высот смотрели, и разно видели. Этот стол, когда на него с полу глянешь, совсем иной, чем когда с крыши…

Рука, указавшая на рабочий стол, ныне свободный от бумаг, легла поверх простыни, но язвительность из голоса не исчезла:

— Вот ты бог, а я простой смертный. Ты можешь, а я нет. Ты зряч, а я слеп, и так далее… Легко быть сильным промеж слабых, а если среди равных?

Паранорм усмехнулся — он никогда не считал Дана слабым и не делал никаких скидок в спорах. А навязывать свою волю, превращать человека в марионетку, запугивать грядущими карами? Для этого не надо становиться богом. Но оправдываться перед немощным стариком уже не оставалось времени — тот угасал.

— Извини, — вождь слегка пожал руку Нику, — устал. Запала не хватило… Прощай, теперь уж навсегда, думаю. Уходи. Не хочу при тебе умирать, — и отвернулся.

Файвер исчез мгновенно. Дан лежал с закрытыми глазами и с жалостью думал, что бессмертие, по сути, является проклятием, сродни Агасферову. «Что значат человеческие эмоции для разума, свободного от плоти, от биологических обязательств по продолжению рода? Или привязанности? Ничего. Единственным развлечением бывшего человека, а ныне файвера, который назвался Ником, может остаться постижение новых знаний. Надолго ли хватит этого желания, не выродится ли оно в скуку?»

Старый вождь утешил себя представлением о том, как после его слов Ника потянуло найти свою любимую и проверить, не утратилась ли прежняя эмоциональная горячность… Дан не сомневался, что спроси он файвера в лоб, тот признался бы в настоящем имени. Жаль, что эта встреча последняя, сил на жизнь у вождя совсем не осталось…

А файвер вспоминал о прощальном слогане Сеятеля[3], который не так и давно, даже по земным меркам, озвучил Габриэль Грехов:

«Странные вы существа, файверы, — неисправимые индивидуалисты. Вместо того, чтобы объединиться и стать хозяевами собственного космоса, вы отправляетесь в странствия, паломничество…»

Последние слова человека Дана перекликались с мнением гениального нечеловеческого разума:

«…если тебе не нужен космос, зачем ты космосу?»

Ник ощутил, как угасло сознание упрямого земного друга, чей разум был неспособен вместить и малой доли того, что доступно любому паранорму, но по волевым и этическим параметрам едва ли не превосходил его, файвера:

— Прощай, Даниил Каменев. Ты показал, как надо жить. А ведь я почти смирился. Решил, что божественно сложная задача мне не по плечу. Спасибо, вождь. Если ты, обычный человек, далеко не идеал, живя по принципу «делай, что должен» — успел так много, то мне, файверу, не место на увечной Земле. Ты прав, нужны иные масштабы. Мой мир — метавселенная!