Реми

— Тебя это смущает, Брук? — изумленно спрашивает он.

Нежно-розовый оттенок окрашивает щеки Брук и сквозь меня проносится собственнический порыв. Я снова хватаю ее за руку и тихо спрашиваю:

— Хочешь понаблюдать?

Она качает головой, и я молча вывожу ее оттуда, замечая то, как она выпрямляет свою ладонь в моей, ее красивые пальцы переплетены с моими, более крупными. Боже, она такая идеальная. Все мои инстинкты рвутся к тому, чтобы добиться ее.

Она позволяет мне вести ее сквозь толпу, как будто она знает, что моя, или как будто она этого хочет. Здесь шумно и полно сумасшедших танцоров, а когда в помещении начинает звучать трек Ашера, Брук в волнении вскакивает.

— О, обожаю эту песню! — говорит она мне, сжимая мою руку так, что в груди становится больно.

Блондинистая фанатка замечает Брук с танцпола и, прежде, чем я понимаю это, она вытаскивает ее.

— Реми! — рыжеволосая девушка, которая танцевала на столике в моем номере, хватает меня и тянет к себе, а я не могу оторвать глаз от Брук. Темноволосая и сексуальная, она движется так грациозно, как кошка, когда танцует. Бедра покачиваются из стороны в сторону. Длинные загорелые ноги. Дебби притягивает Брук ближе за бедра и они движутся вместе, плавные движения тонкой талии и узких бедер Брук разогревают меня до безумия. Она смеется и оборачивается, размахивая руками в воздухе, когда начинается припев «Scream».

Она замечает меня. Я не двигаюсь, даже не смотря на то, что вокруг меня все двигаются. Только сердце у меня гремит в груди. Моя, моя, моя.

Есть вещи, в которых вы уверены. На что вы бы поставили свою жизнь. То, что вы просто знаете. Вы знаете, что тепло огня обожжет вас. Вода утолит жажду. И к ней я испытываю те же чувства; наиболее безошибочная уверенность в моей жизни.

Она смотрит мне в лицо, нежным и уступающим взглядом, и каждая часть меня жаждет взять то, что она мне даст. Я протягиваю руку, разворачиваю ее и прижимаю к себе. Я жадно тянусь к ее прекрасной шее, откидывая волосы на бок, прижимаясь к спине и вдыхая ее аромат, как сумасшедший. Ее аромат окружает меня, и я открываю рот, гневно прикусывая ее кожу зубами перед тем, как провести языком и почувствовать ее вкус.

Она стонет, когда дотягивается назад и притягивает мою голову ближе к своей шее в то время, как вокруг нас все танцуют. Хватаю ее за бедра и прижимаю к своему члену и, святой Бог, я хочу ее.

Сердце бьется, я поворачиваю ее. Взгляд ее золотых глаз встречается с моим, и я вижу, что они блестят желанием. Я дрожу от желания, когда хватаю ее за подбородок одной рукой и нежно прижимаюсь к ней, вдыхая ее аромат.

— Ты понимаешь, о чем просишь? — говорю я голосом, хриплым от возбуждения. — Понимаешь, Брук?

Она не отвечает, так что я хватаю ее за попу и притягиваю ближе, накрывая ее рот своим. Я хочу ее сейчас. Сегодня. Хочу запустить руки в ее волосы в то время, как буду проникать в нее внутрь, хочу чувствовать ее желание повсюду на мне и утопить язык в ее вкусе. Она проводит пальцами вверх по моей груди, погружая их в мои волосы.

— Да, — она поднимается на носочки, наклоняет мою голову вниз и внезапно ее тело врезается в мое. Я руками поддерживаю ее.

— Неужто это Разрывной и его новая телочка?

Поверх ее темной головы я вижу ублюдка.

Скорпион.

Насекомое размером с человека, со своей обычной отвратительной ухмылкой, а его болваны приближаются к нему.

Единственное, что меня смущает в драке — не знаешь, когда нужно остановиться. Они просто толкнули Брук, а мне хочется уложить их на пол, затем переломать пополам их руки. Черт, я не могу — и даже если бы мог, именно сейчас, я лучше заберу ее от этих ублюдков подальше, чем останусь здесь и буду бить им морды.

— Как зовут твою новую подружку? Чье имя она выкрикивает, когда ты трахаешь ее, а?

Вцепившись в ее топ, я вывожу ее с танцпола, затем поворачиваю к себе, телом закрывая ее так, чтобы Скорпион не мог её видеть.

— Возвращайся к Райли, и скажи ему отвезти тебя в отель, — тихо говорю я ей.

Она встречает мой взгляд.

— Тебе нельзя драться, Реми.

— Мы говорим с тобой, мудила, — слышу поверх своего плеча.

— Я тебя слышу, ублюдок, просто мне плевать на то, что ты говоришь, — говорю в ответ.

Чувствую, что он движется и оборачиваюсь вовремя, чтобы увидеть, как приближается его кулак и уклониться, затем я пихаю его достаточно сильно, чтобы он плюхнулся задницей на пол. Схватив другого за рубашку, подталкиваю его на пару шагов назад.

— Пошел на хер отсюда, или я отрежу тебе яйца и скормлю их твоей маме! — рычу я, хватаю двух других и толкаю их назад, а когда первый поднимается и приближается ко мне сзади, я позволяю своему локтю дернутся высоко назад.

Его нос хрустит под моей костью, и он вопит.

— Прости, чувак, моя вина, — говорю я.

Скорпион ухмыляется. Ловлю себя на том, что я достаточно кровожадный, чтобы ухмыльнуться в ответ. Ты рад тому, что я собираюсь разломать твой череп надвое, ублюдок?

Затем, внезапно, Брук материализуется из ниоткуда с двумя бутылками, поднимает их вверх и разбивает о головы двух ублюдков. Стекло разбивается и осыпается на пол, затем она бежит назад к бару так чертовски быстро, будто она маленькая пуля.

Я был бы в восторге от увиденного, если бы каждый защитный инстинкт во мне не слетел с катушек, и если бы она не бежала назад с третьей бутылкой — третьей чертовой бутылкой!

Я выхватываю ее из рук прежде, чем она сможет что-нибудь сделать, и подталкиваю назад к бару, где громко ставлю бутылку на место. Затем перебрасываю Брук через плечо и направляюсь в приватные комнаты. Клянусь, если я не заберу ее отсюда прямо сейчас, то закончу тем, что убью кого-то.

Брук извивается и пытается вырваться, колотя кулаками по моей спине и возмущаясь:

— Ремингтон!

Усиливаю хватку на ее попе, чтобы унять ее и вижу Пита, болтающего с компанией женщин.

— Здесь Скорпион со своими болванами, я ухожу, — рычу я ему, затем направляюсь наружу и усаживаю ее на заднее сиденье машины.

Наш водитель запрыгивает за руль и быстро выезжает на дорогу. Я борюсь с собой на заднем сиденье, а Брук пытается отдышаться и, святой Бог, я пытаюсь стереть из своей памяти то, как она безрассудно напала на двоих огромных кровожадных мужиков.

— Какого черта ты там вытворяла? — взрываюсь я, дрожа от ярости.

В свою очередь, Брук даже на чуточку не выглядит обеспокоенной, она выглядит чертовски в восторге.

— Я только что спасла твою задницу, и чувствую себя превосходно, — говорит она, затаив дыхание, выглядя как чертовское видение в этом золотистом маленьком топе.

Боже! Мне хочется хорошенько ее встряхнуть и в то же время, я хочу поднять ее юбку к бедрам, наклониться между ног и погрузить свой язык в нее, пока она будет стонать мое имя, заставляя меня забыть обо всем, что только что произошло.

Мне чертовски не нравится, что Скорпион смотрит на нее.

Мне не нравится, что он говорит о ней.

Мне не нравится, черт возьми, что он толкает ее.

И я даже не могу выразить словами, что чувствую после того, как она разбила несколько бутылок о головы его приспешников. Иисус.

Провожу руками по лицу, затем потираю затылок, все мои конечности дрожат.

— Твою мать, во имя всего святого, никогда, никогда не смей делать этого вновь. НИКОГДА. Если бы хоть один из них поднял на тебя руку, я бы убил их всех на хрен, и я класть хотел на то, что кто-то наблюдает за мной!

Когда она просто смотрит на меня с вызывающим легким блеском в глазах, я ловлю ее за запястье и сжимаю так, чтобы она поняла, что ей нельзя сражаться с людьми такого типа, и отпускаю ее, когда она ахает.

— Я серьезно. Никогда не смей так делать снова.

— Ну, конечно же, я буду так делать. Я не позволю тебе вляпаться в неприятности.

Я могу только пялиться на нее, тысяча вещей, которых я никогда в своей жизни не чувствовал, поражают меня одновременно.

— Иисусе, ты серьезно? — в моей груди будто узел от напряжения, когда я провожу рукой по лицу и смотрю в окно, дрожа от мысли о всех годах, когда никому не было дела до того, вляпаюсь я в неприятности или нет. — Ты как взрывчатка, ты в курсе?

Ее щеки еще больше краснеют, когда она кивает. Она выглядит так красиво, как чертова радуга. Мне хочется прекратить этот спор, взять ее к себе и заняться с ней любовью.

Поднимаясь на лифте, я держусь подальше. Я хочу закончить то, что мы начали на танцполе. Хочу схватить ее, поцеловать и обнять. Хочу, чтобы она пообещала мне, что никогда больше не сделает такого снова. Никогда не рискнет ради меня или кого-то другого снова.

— Все в порядке, — говорит она, касаясь моего плеча, и все, о чем я могу думать, это: «Боже, Брук. Ты такая милая и невинная. Останешься ли ты такой же, когда я стану маниакально-темным?»

Я весь напряжен, когда я вижу ее пальцы на мне, мысленно я наклоняю голову и провожу языком по ее пальцам, вверх по руке, плечам, шее и останавливаюсь на рте. Прежде чем я могу это сделать, она делает шаг назад в свой угол и смотрит на меня в замешательстве широко раскрытыми глазами.

Я сгибаю руки и пытаюсь успокоиться.

— Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этими ублюдками, — говорю я, проводя рукой по своим волосам на секунду. — Я собираюсь сломать к чертовой матери все кости Скорпиона и вырвать его глаза, как только представится такая возможность.

Она кивает, и я как-то успокаиваюсь, но даже тогда я борюсь с желанием обнять ее.

— Могу я побыть в твоей комнате, пока ребята не вернутся? — спрашивает она.

Я колеблюсь, затем мысль о том, что ее запах останется в моей комнате, заставляет меня кивнуть, как истинного мазохиста, и она идет за мной. В моем номере она присаживается на диван в гостиной, и я включаю телевизор для отвлечения.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Нет, — говорит она. — Я никогда не пью за день до полета, иначе буду вдвойне обезвожена.

Я достаю две бутылки воды в баре и сажусь возле нее.

— Почему у тебя были проблемы, когда ты участвовал в профессиональных боях? — спрашивает она.

— Я ввязывался в драки, вроде той, которую ты предотвратила, — отвечаю я низким хриплым голосом. Затем смотрю в экран, и челюсть сжимается от воспоминаний. Я проснулся и обнаружил, что телевидение горит новостями обо мне. Я маниакальный. Меня спровоцировали. Я действовал так, как всегда. Моя жизнь закончилась, просто как у Брук, когда она разорвала свою ПКС.

Тем не менее, она сидит здесь, рядом со мной, моя женщина.

Моя сильная, красивая женщина, которая сегодня защищала своего мужчину.

Меня съедает потребность заключить ее в свои объятия. Ни одна женщина еще никогда не вызывала во мне желание прижаться к ней и прижать ее к себе, но если я прижму ее к себе, то поцелую ее красивый рот, а если поцелую ее красивый рот, то меня уже не остановить.

Я все еще изнурен, тестостерон затопляет мои вены, а тело напряжено от недель неудовлетворенного желания. Но мне нужно быть ближе, и я ловлю себя на том, что медленно вытягиваю руку на спинке дивана. Так чертовски близко, что ощущаю ее мягкие волосы своим предплечьем.

Она смотрит на меня сквозь свои ресницы, будто хочет, чтобы я был еще ближе, и я понимаю, что на экране телевизора какие-то страстные поцелуи, которые раздражают меня так сильно, что я выключаю его. Хочу, чтобы было достаточно тихо, чтобы я мог слышать звук ее дыхания, слышать, как оно учащается просто из-за меня. Направляюсь рукой к ее шее, и нежно ласкаю пальцем мягкую кожу на ее затылке. Она дрожит.

— Почему ты сделала это для меня? — спрашиваю ее я охрипшим голосом.

— Потому что.

Она удерживает мой взгляд, ее янтарные глаза такие живые и завораживающие, внутри меня загорается огонь, когда я сжимаю ее затылок, настаивая:

— Почему? Кто-то сказал тебе, что я не могу о себе позаботиться?

— Нет.

Ее рот более притягателен для меня, чем что-либо, чего я когда-нибудь хотел и без чего приходилось обойтись. Закрываю глаза и упираюсь своим лбом в ее. Я жажду ее аромата, не могу прекратить вдыхать ее. Слышу, что она тоже вдыхает мой аромат, когда ощущаю легкое прикосновение её пальца на моих губах. В груди все затягивается в узел от желания, и я высовываю язык. Я жажду почувствовать вкус. Ее. Она вздрагивает. Останавливаясь, я издаю стон и посасываю ее палец во рту, закрывая глаза и наслаждаясь ею.

— Ремингтон... — мое имя на ее губах достаточно меня разогревает, чтобы взорваться.

— Дорогая, я дома! — захлопывание двери и саркастический голос Пита ошеломляет нас. — Просто хотел убедиться, что вы, ребята, нормально добрались. У Скорпиона определенно стояк при мысли о тебе за решеткой.

Включается свет и осознание того, что я делаю, поражает меня, как удар кувалдой. Я отпускаю ее палец и отхожу к окну, тяжело дыша, пытаясь взять себя в руки. Какого черта я делаю? Она не имеет никакого понятия обо мне.

— Мне лучше уйти, — говорит она.

Пит смотрит, как она уходит, затем смотрит на меня, как я стою здесь, мучаясь, будто это мой последний день.

— Я просто подожду тебя здесь, Рем, — спокойно говорит Пит.

Сгорая под кожей, я разочарованно сжимаю челюсть, сжимаю руки в кулаки и следую за ней в ее комнату, чувствуя себя таким заведенным, что готов прорваться сквозь джинсы.

Я так сильно ее хочу, что даже не думаю о чем-то другом, кроме того, как она выглядит, как пахнет, как она просунула свой чертов палец мне в рот.

Когда она засовывает ключ в скважину, я позволяю себе пофантазировать, что это наша комната. Или хотя бы, что только ее. И она откроет дверь, и я зайду за ней внутрь. Медленно ее поцелую. Уложу ее на кровать. Покрою ее поцелуями.

Но это не только ее комната. Я поселил ее вместе с Дианой, так что я не захожу. Но может мне не нравится больше оставаться в стороне, черт возьми! Мгновение она ждет, и наконец, оборачивается.

— Спокойной ночи, — шепчет она, и поднимает свой взгляд на меня.

Прежде, чем я могу отстраниться, охватываю ее лицо и целую в губы.

— Ты красивая, — отчаянно провожу пальцем вдоль ее челюсти. Наклоняю ее за подбородок и целую её — нежно, сухо и быстро, прежде, чем отстраниться. — Чертовски красивая, я весь вечер не могу отвести от тебя глаз.

НАСТОЯЩЕЕ

СИЭТЛ

«Выйдешь за меня» звучит в динамиках машины через систему Пандоры. Пит с Райли начинают присвистывать, как пара придурков.

— Совпадение или нет? Или нет, мужик? — Пит ударяет мою руку и я наношу удар в ответ с такой же силой. — Ай!

Ладно, может с немного большей силой, чем он.

— Не будь размазней, — смеюсь я.

Мы въезжаем на парковку церкви, где замечаем арендованный командой «Эскалейд», уже припаркованный на месте.

— Так что там за история, будто у Мелани есть чертов бойфренд? — говорит Райли, выпрыгивая из машины, доставая коробку конфет из багажника машины и показывая ее нам. — Называются как-то особо выпендрежно, даже круче Годивы.

— Она говорила, что парня зовут Грейсон, помнишь? А это тебе не принадлежит, — Пит выхватывает коробку конфет и кладет их обратно в багажник машины, затем ждет, пока дверца закроется.

— Мудацкое имя. В наши дни никто не дарит конфеты, особенно не тому, с кем встречаешься. Попка Мелани прекрасно выглядит и без них, вот, что я вам скажу.

Я шлепаю Райли по руке, чтобы он замолчал, пока мы входим в церковь. Персонал заканчивает с цветочными украшениями. Белыми. Белыми для моей невесты.

Брук.

— Все равно, спорю, он какой-то богатенький...

Я снова легонько бью Райли.

— Ты любишь ее? — спрашиваю я настойчиво.

— Конечно же, нет, — он выглядит оскорбленным.

— Тогда кончай жаловаться, и позволь ей быть счастливой с этим чуваком.

— Аминь, — говорит Пит.

Я достаю телефон, чтобы проверить время, пока Райли и Пит продолжают обсуждать личную жизнь лучшей подруги Брук.

— А вот и мой мальчик! — Тренер хлопает меня по спине. — Ты готов?

— Я родился готовым.

Он смеется.

— Сезон начинается через две недели, и мы будет готовы.

— Я буду готов.

Прямо сейчас я чертовски готов вступить в брак со своей женой.

ПРОШЛОЕ

В МАЙАМИ

На следующий день мы сидим в хвосте самолета, держа плееры в руках, я жадно поглощаю ее глазами, а она беззастенчиво рассматривает меня в ответ.

— Включи для меня песню, — говорю я ей.

Прошлая ночь была откровением. Возможно, она более готова принять меня, чем я думал раньше. Черт, я не могу даже подумать об этом без того, чтобы внутри не взрывались гормоны. Когда она наклоняет голову, чтобы выбрать песню, я хочу откинуть назад ее волосы и взять ее рот, и сказать ей этим поцелуем, что она будет моей.

Я ставлю ей «High on You» в исполнении «Survivor» и с нетерпением жажду узнать, что она включит мне сейчас. Еще одну девчачью песню? Ту, которая будет дразнить меня намеками, что ей неплохо и без мужчины?

Я протягиваю ей свой плеер, забирая ее, надеваю наушники и слушаю то, что она выбрала

— «Any Way You Want It» от «Journey».

У меня на губах появляется довольная улыбка, но, черт побери, слова песни возбуждают меня. Я смотрю ей в глаза, потом рассматриваю ее розовый зефирный ротик.

Она говорит мне, что я могу получить все, что захочу?

Включая этот, мать его, прекрасный рот?

Что насчет этих шикарных грудей? Этих ног, обвивающих меня?

Наблюдая за тем, как я слушаю, она беспокойно облизывает губы, и желание накрывает меня с такой силой, что мой член твердеет и пульсирует, становясь тяжелым, как свинец.

Она что-то говорит, затем смеется, но в моих ушах играет музыка, и я понятия не имею, о чем она говорит или с кем. Я наклоняю голову ближе. Я не привык к играм в намеки. Мне нужно знать, означает ли это то, что я думаю. Что я хочу, чтобы это значило. Моя сила воли рассыпается на куски столь мелкие, что мне даже не верится, что я в состоянии сидеть здесь, не затащив ее к себе на колени, не запустив пальцы в ее волосы, не прикасаясь своим языком к ее. Но от слов этой песни мой внутренний лев зарычал, и я начинаю сомневаться, что смогу удержать его.

— Включи мне еще одну, — требую я.

Она колеблется, ее лицо краснеет, а глаза блестят, и я слежу за своими руками, как никогда прежде, за ладонями, за своими пальцами и местами на ней, где я хочу, чтобы они были. Тогда она включает мне песню, в которой женщина умоляет заняться с ней любовью.

Пока песня звучит, в своей голове я занимаюсь любовью с Брук. Я двигаюсь на ней, внутри нее у себя в голове. Она прижимает меня руками, я впиваюсь в ее губы и усаживаю ее на себя сверху, она движется вместе со мной, открывая рот, когда я облизываю ее губы, ее язык.

Теперь я пододвигаюсь ближе и наклоняю голову к ней, а она отодвигается на сидение, и будто слишком встревожена, а пульс на ее горле бешено колотится. Нет, маленькая петарда, иди-ка сюда ко мне. Не отступай сейчас.

Скользя рукой вокруг ее худенькой талии, я пододвигаю ее ближе, затем прижимаюсь губами к ее уху. Мой член пульсирует в джинсах. Сердце бьется внутри грудной клетки, отдаваясь пульсацией в паху. Я отклоняюсь и включаю ей «Iris», затем я стягиваю с нас наушники и прижимаюсь, чтобы вновь поцеловать ее ухо.

— Ты хочешь меня? — спрашиваю я ее, и мой голос гулкий от желания.

Она кивает в ответ, и я теряю контроль. Я сжимаю руки на ее бедрах, притягивая ее к себе. Боже, она хочет меня. Я знал, что это так. Я знал. Что-то в моем мозгу щелкает, и я вдыхаю аромат ее шеи, где запах всегда такой сладкий. Сегодня ночью я сделаю ее своей.

Внезапно, меня больше ничего не останавливает.

Ничего.

На хрен меня темного.

На хрен все, кроме Брук.

Мой голод — бушующий монстр, я подергиваю ее мочку уха зубами, облизываю ее ушную раковину, с удовольствием занимаясь любовью языком с этим маленьким ушком. Кровь ускоряется во мне, горячая и опьяняющая. Я не могу перестать пробовать ее и обнюхивать. Она все еще неподвижно сидит на своем месте, рядом, почти подо мной, и я могу чувствовать, как она вздрагивает каждый раз, когда я прикасаюсь губами к ее коже. Все, о чем я могу думать, это песня, которую она мне включила... что в ней говорилось... я могу получить все, что захочу, как захочу, и она хочет, чтобы я занялся с ней любовью. Она моя. Я собираюсь взять и овладеть всем, что она мне даст. Я не стану больше удерживать ее. Не стану удерживать себя.

Мы приезжаем в отель, и я вписываю ее в двухспальный президентский люкс.

— Ты уверен насчет этого? — спрашивает Пит.

Я киваю и смотрю на Брук, и она немного шире открывает глаза, когда я протягиваю ей ключ-карту от своего номера.

Я глажу ее руку пальцем, а она пристально смотрит на меня, как бы спрашивая. Я смотрю в ответ и надеюсь, что она читает меня, желая, чтобы она знала, что я хочу сделать этой ночью. Если она не готова, я, блин, надеюсь, что она скажет об этом сейчас.

Но она не говорит. Она забирает ключ и улыбается, светящейся, скромной улыбкой, гладя мой палец в ответ своим. Это, вот это, точно не было случайным. Ни то, как она улыбается, ни то, как касается меня, или смотрит на меня взглядом «давай-же-сделай-это», заставляющим меня пылать от желания.

В моем мозге все крутится со скоростью километр в минуту, пока мы поднимаемся наверх и ждем свой багаж.

— Какой красивый вид, — говорит она, когда мы входим в гостиную. Дверь захлопывается позади меня. Мы одни. Внезапно я беру ее на диване. На обеденном столе. На полу. Я срываю с нее одежду. Я погружаю свой член в нее, зубами впиваясь в ее кожу... мои губы на ее шее и все, что я чувствую, это ее аромат.

Но нет, вот она стоит, смотрит на улицу.

Брук Дюма.

Единственная женщина, которую я хочу.

Я упираюсь в молнию на джинсах. В моем номере были фанатки, обнаженные, скользящие руками по моему прессу и груди. Но ничто не возбуждало меня так, как видеть Брук в моей комнате, с этим ее хвостиком, выглядящую взволнованно... и счастливо.

Она счастлива, потому что она с тобой.

Мое сердце колотится. Я скрещиваю руки, обхватывая себя ладонями, и наблюдаю, как она нервно смотрит в окно, покусывая зубами нижнюю губу.

Сегодня вечером у меня бой.

Не могу дождаться, чтобы она увидела мою победу.

А потом... увидела, как я займусь с ней любовью.

Сердце тяжело стучит внутри, я подхожу к ней, наклоняя ее голову, прижимаясь ртом к ее уху. Я наклоняюсь и лижу его, от мочки до ракушки, затем погружаю язык внутрь и говорю ей: «Надеюсь, ты готова ко мне. Я уж точно чертовски готов для тебя».

♥ ♥ ♥

— ИДИ-КА СЮДА, чертов мистер Майами! — несколько ребят качают меня на плечах и вносят в президентский люкс после боя, а я возбужденно просматриваю толпу в комнате в поисках своей темноволосой богини.

— Реми! Ремииии! — скандируют они, подбрасывая и ловя меня.

Иногда мои кулаки сами знают, что делать.

Сегодня один из таких дней.

Чертов Майами обожает меня за то, что я надрал задницу каждому несчастному мудаку, ставшему у меня на пути.

Молнии циркулируют по моим венам.

Черт, если бы я поднял руки, вскидывая вперед запястья, то уверен, из них бы выстрелила паутина.

— Все верно, кто здесь настоящий мужик? — кричу я, ударяя себя ладонями в грудь. Я заполучил Брук, я чертов чемпион! Толпа людей набилась в номер, и когда я, наконец, замечаю свою женщину, фиксирую на ней взгляд. Она стоит там, наблюдая за мной, со вздымающейся грудью, доводящей меня до безумия. Ее глаза сияют, а улыбка освещает все лицо, и голод скребется во мне, словно когтями. Боже, как же я хочу ее.

— Брук.

Я спрыгиваю и подзываю ее, приманивая пальцем, и она идет ко мне. Сердце взрывается с каждым ее шагом, и я клянусь, она идет не достаточно быстро, так что я встречаю ее на полпути, и в то мгновение, когда она достаточно близко, чтобы я мог ее коснуться, я подхватываю ее в объятиях, кружу ее, накрывая ее губы своими.

Кровь шипит от жара, когда ее маленькое тело тает в объятиях моего, огромного, а ее рот такой мягкий и такой же изголодавшийся, что и мой.

— Иди трахни эту киску! — я слышу, как орет какой-то урод. Я отпускаю ее, мгновенно заводясь. Мне не нравится, когда кто-либо говорит так о ней. Мне не нравится, когда кто-либо даже приближается к ней. Я притягиваю ее ближе и шепчу ей в ухо: «Ты моя сегодня ночью».

Из-за ее стона я закрываю глаза, обхватываю ладонями ее лицо и целую ее вновь. Я больше не могу устоять, она порвала мое самообладание на куски. Я продвигаюсь медленно, зная, что за нами наблюдают, но повторяя одно и то же, снова и снова:

«Сегодня ночью ты моя».

Я хочу ее сейчас. Я хочу, чтобы все нас оставили.

— Реми, я хочу тебя, возьми меня! — я слышу чей-то крик.

Брук шире раскрывает глаза, и мне хочется сказать ей, что она единственная женщина, которой с этого момента я буду обладать. Вместо этого, я глажу ее лицо большими пальцами и целую ее снова. Я не могу остановиться. Из-за нее я на взводе и был заведен весь день, с тех пор, как вписал ее в один со мной номер. Она теплая и прижимается ко мне, а этот изголодавшийся ротик убивает меня.

— Отведи ее в свою комнату, Тейт!

Я прижимаю ее ближе, отводя назад выбившиеся из хвостика пряди, потом целую ее в ямочку между шеей и ключицей, вожу носом возле ее уха, слыша свое же бормотание: «Моя. Этой ночью».

— А ты — мой, — говоря с нежностью, которую никто никогда не проявлял по отношению ко мне, Брук обхватывает ладонями мою челюсть, удерживая мой взгляд, и тут меня подхватывают сзади и начинают раскачивать.

— Реми, Реми... — скандируют парни.

Когда они ставят меня на землю, я направляюсь к бару, чтобы налить пару стопок текилы, а какая-то женщина зовет меня, чтобы я пришел и выпил стопку, зажатую между ее грудей. Я подхожу, но вместо того, чтобы подчиниться, хватаю ближайшего парня и толкаю его лицом в ее сиськи. Заливаясь смехом, я возвращаюсь к своей Брук.

Наши взгляды встречаются. Я схожу с ума и чувствую себя немного взвинченным, «к черту!» — говорю я себе, это просто возбуждение. Я ждал этого, желал этого с тех пор, как увидел ее впервые на бое в Сиэтле, когда она смотрела на меня, словно я какой-то бог и дьявол в одном лице.

— Иди сюда, — шепчу я, ставя рюмки и кусочки лайма. Я зажимаю одну дольку лайма между губами и наклоняю голову, передавая его ей. Она открывает рот и посасывает, я отодвигаю лайм, высовывая язык. Застыв, я стону вместе с ней, но потом все же протягиваю ей забытую рюмку.

Она забирает выпивку и протянутый лайм. Когда она засовывает дольку себе в рот, я наклоняю голову и высасываю сок. Она стонет, когда я всасываю лайм и заменяю его языком между ее губами.

Жажда проносится сквозь меня.

Пустые рюмки разбиваются об пол, когда я хватаю ее миленькую попку, поднимаю ее, усаживая на стол, вклиниваюсь между ее красивых бедер и отчаянно проталкиваю язык ей в рот.

Я прижимаюсь к ней, а она притягивает меня еще ближе, и внутри я горю.

— Ты так хорошо пахнешь...

Моя эрекция зудит так сильно, что я возбужденно трусь об нее, чтобы она знала, что делает со мной, что я дам ей этой ночью.

— Хочу, чтобы ты знала. Мне не терпится избавиться от этих людей. Как ты хочешь этого, Брук? Жестко? Быстро?

— Так, как хочешь ты.

Черт, я вспоминаю песню, которую она включала мне в самолете, дразня меня, доставляя удовольствие и мучая, и мое нижнее белье готово разорваться на мне.

— Жди здесь, маленькая петарда, — говорю я, уходя за еще одной порцией шотов.

Мы выпиваем еще, и я вижу, что ей это нравится. Она улыбается мне, смотрит на меня, на мой рот, пока мы целуемся в перерывах между выпивкой. Меня опять подхватывают и подбрасывают, и я смеюсь, когда они кричат: «Кто настоящий мужик? Кто настоящий мужик?»

— Уж не сомневайтесь, мать вашу, что это я!

Опуская меня возле бара, они протягивают мне здоровенный бокал пива, после чего начинают кричать и стучать по барной стойке кулаками с поднятыми вверх большими пальцами, скандируя: «Ре-минг-тон! Ре-минг-тон! Ре-минг-тон!»

— Спокойнее, ребята, — говорит Пит, приближаясь к нам.

— Что за гребаный ботаник? — говорит один ублюдок, но я хватаю чувака, и хмурясь, прижимая его к стене.

— Он мой братан, ты, ничтожество. Прояви немного гребаного уважения, — рычу я.

— Успокойся, чувак, я просто спросил!

Заставляя себя разжать пальцы, я роняю его на пол и возвращаюсь за текилой, начиная раздражаться. Брук ждет меня, а эти чертовы людишки меня задерживают. К тому времени, как я возвращаюсь к тому месту, где оставил ее, она уже исчезла.

Сердце проваливается вниз, пока я всматриваюсь в толпу, не находя темноволосую богиню, ожидающую, что я буду ублажать ее рот. Смотря сердито, я шагаю к тому месту, где стоит Пит.

— Где, черт возьми, Брук?

Его лицо выражает недоумение.

— Что ты имеешь в виду? Она была здесь.

Отдавая ему рюмки, я иду вдоль холла, распахивая двери. На кровати второй спальни трахается парочка. Хозяйская спальня пуста. Ее нет в толпе. Я проверяю лифты, а затем со злостью распихиваю толпу, но. Брук. Здесь. Нет.

Глаза наливаются кровью. Сквозь меня проходит чистейший гнев, и я хватаю подушку с одного из диванов, и разрываю ее. Хлопковые шарики из набивки взрываются от давления, а я проделываю то же самое со следующей подушкой, и следующей, и еще одной. Конечно, потому что она исчезла! Черт! Исчезла! Исчезла, исчезла, исчезла, ИСЧЕЗЛА, ИСЧЕЗЛА, ИСЧЕЗЛА!

Вскоре толпа начинает кричать в панике, когда я начинаю хватать все, что попадается под руку, разбивая об пол.

— Рем! Рем! — мольбы Пита доносятся сквозь крики толпы, но я не слушаю. Я хочу уничтожить что-нибудь. Разбить что-нибудь. Хочу разбить свою чертову голову об стену!

Я хватаю Пита за пиджак, и он скидывает его, чтобы сбежать от меня, затем стягивает галстук, отбрасывая его в сторону, будто думает, что дальше я стану его душить. Он медленно приближается ко мне, согнувшись, будто загоняет взбесившегося зверя, и я слышу, что он разговаривает, но я не могу разобрать ничего, кроме рычания и собственных криков.

— Какого черта вы ей рассказали обо мне? Куда, вашу мать, она смылась?

Я хватаю ближайшую стеклянную бутылку и бросаю ее об стену. Еще больше криков. Нервный смех.

Райли занят, выводя людей через открытые двери номера, когда знакомый голос доносится из холла.

— Вон, вон, выходите вон!

Я разворачиваюсь. Брук. Вот она, щеки раскраснелись, а вид обеспокоенный. Гнев и облегчение проносятся сквозь меня, и я понимаю, что у меня что-то в руке. Я отбрасываю это в сторону и слышу, как оно разбивается вдребезги, сжимаю руки, и направляюсь к ней. Боже, моя Брук. Хочу, чтобы мои руки были на ней, мне нужно, чтобы мое тело было в ней, а мой язык на ней.

Пит хватает меня за руку и оттаскивает с дикими, полными боли, глазами.

— Видишь, чувак? Она подписала контракт, помнишь? Тебе не нужно крушить отель, мужик.

Колени подгибаются от слабости, когда меня накрывает облегчение.

Моя Брук, моя Брук, моя Брук здесь.

Пока я рвусь к ней, Пит колет меня в шею и я чувствую щипание, а затем жжение впрыснутой под кожу жидкости. Ревущая внутри меня энергия затихает и спадает, ноги замедляются, зрение затуманивается, остается лишь туннель света, в котором она. Черт! Черт, нет! Нет, нет, НЕТ!

В голове проносится последняя вспышка паники, что она, Брук Дюма, которая смотрит на меня, словно я сам Господь Бог, сейчас все видит. Моя голова повисает и все становится черным. Темным, как я сам. И теперь она узнает. Она узнает. И теперь. Она. Уйдет.

Отчаяние накрывает меня с такой силой, что я хочу умереть прямо здесь, прямо сейчас. Я пытаюсь встать, но не могу, и миниатюрный Пит пытается удержать меня возле ближайшей стены. Разочарование, которое я ощущаю, и боль, которая приходит, когда все мои надежды на нас с Брук разлетаются на куски, не описать словами. Несравнимо тяжелее, даже если бы все здание обрушилось на меня.

Пит закидывает одну мою руку себе на плечи, Райли подходит, чтобы подхватить меня под другую. Ноги волочатся, я горю от стыда и унижения от невозможности освободиться и выпрямиться самостоятельно. Я. Я дрался, как сумасшедший, чтобы показать ей, как я силен, и что ей не найти защитника лучше меня. Теперь же я жалкая масса мышц и костей, повисшая на парнях, но остатки адреналина, смешавшиеся с паникой внутри меня, вынуждают меня заговорить.

— Не позволяйте ей увидеть.

— Мы не дадим, Рем.

Я пытаюсь поднять голову, чтобы удостовериться, что она смотрит на что-то другое, не на меня, но я не могу пошевелиться. У меня уходит такое количество энергии, которое в обычном состоянии позволило бы мне сдвинуть гору, чтобы договорить то, что нужно.

— Просто не давайте ей увидеть.

— Да, чувак, мы поняли, — уверяет меня Пит.

Они затаскивают меня в комнату и начинают обсуждать, что я могу задохнуться, запутавшись в одежде, поэтому раздевают и укладывают на кровать. Мой разум уже мучает меня. Если она видела, она уйдет. Она свалит к черту. Она моя, но мне ее не заполучить. Она только моя, и я даже не могу ей сказать об этом, я не могу получить то, чего хочу, я не могу ничего, кроме как лежать здесь, стараясь оставаться в сознании, чтобы, если она решит уйти, я мог остановить ее.

— Вот так, великан.

— Не позволяйте ей видеть, — рычу я.

Пит кряхтит, как и Райли, пока они пытаются уложить меня на кровати.

— Она в порядке, она ничего не увидит, Рем. Держись, мы найдем кого-нибудь, кто придет и поможет тебе почувствовать себя лучше, — говорит мне Райли.

Я прикрываю лицо рукой и знаю, что это невозможно. Мне никогда не станет лучше.

Брук видела меня. Я видел её лицо всего на мгновение. Я видел ее широко распахнутые, испуганные глаза, черт.

Я слышу как дверь за ними тихонько закрывается, когда темнота накрывает меня. Это знакомое место, в котором я был тысячи раз. Иногда я добровольно погружаюсь сюда, но сегодня я чувствовал зуд во всех местах, которые Брук Дюма освещала своей улыбкой, и все, о чем я могу думать, это то, как выкарабкаться отсюда и не позволить ей покинуть меня.

♥ ♥ ♥

Я ПРОСЫПАЮСЬ от звука хлопков в ладоши. Простыни сбоку шевелятся, и я не понимаю этого, потому что уверен, что лежу неподвижно.

— Отрывайте свои ленивые задницы от койки, ребята, и давайте постараемся поработать в зале, — говорит Райли с порога.

Спортзал, говорю я себе, несмотря на то, что сегодня один из тех дней, когда мне на все насрать. По ощущениям, мое тело не гибче здания, но я все же прилагаю усилия, чтобы приподняться на руках...

И тут же замираю, краем глаза замечая Брук, лежащую рядом.

Она вскакивает и садится, когда видит меня, и вся путаница в моей голове проясняется в ту чертову секунду, когда я вижу ее.

Она сидит на моей постели, словно мечта. Нет. Больше, чем мечта. Она чертовски нереальна. Прекрасна настолько, что у меня сводит живот, сжимаются яйца, перехватывает в груди. Ее темные волосы в беспорядке лежат на плечах, губы розовые, веки тяжелые и сонные. Она часто дышит, будто в режиме «бей или беги» от одного только взгляда на меня, и на ней надета футболка из «Диснейленда», которая выглядит настолько чертовски старой, будто кричит, умоляя меня разорвать ее. Лучи солнца касаются ее кожи, освещая три веснушки на виске, которых я раньше не замечал, и если бы я не был так накачан успокоительным, я бы провел по ним пальцами, пока мои губы покрывали бы ее всю.

Борясь с самим собой, я наблюдаю за тем, как она делает глубокий вдох и поднимается с постели, будто стараясь поскорее выбежать отсюда. Мое сердце бьется в диком, отчаянном темпе, пока я смотрю, как она пересекает комнату и закрывает дверь позади себя. Черт.

Когда я встаю, чтобы последовать за ней, волна тошноты накрывает меня, и со стоном я падаю обратно на кровать. Следом меня ударяет волна отчаяния, и я перекатываюсь на живот. Я растягиваюсь на кровати и сжимаю ладони в кулаки, как делаю всегда, когда не могу определиться с тем, что чувствую. Мои мускулы будто вылиты из свинца, и я с трудом могу пошевелиться, передвигаясь с того места, куда упал. Чертово успокоительное, которое дал мне Пит, предназначено для гребаного носорога, и я все еще не могу расслабить мышцы рук. Хочу запустить их в ее волосы, прикоснуться к губам, обхватить ее сочную, маленькую попку.

Я вновь стону. Я обнажен. Тверд, как мрамор. У меня даже нет сил подрочить, и мои яйца болят, словно проклятые.

Некоторое время спустя заходит Пит.

— Как у тебя дела, Рем?

— Почему Брук была в моей чертовой койке? — требовательно спрашиваю я, уткнувшись в изгиб руки.

— Он разговаривает, — Пит тихонько смеется надо мной. — Значит с нашим мальчиком все хорошо.

— Где она сейчас? — ворчу я, поворачивая голову и сердито уставившись на него.

— Я разрешил ей взять выходной и немного расслабиться.

— Ты позволил ей видеть меня таким, козел, — ворчу я, хлопнув его по плечу так сильно, насколько мне позволяет нынешнее состояние, чего, все-таки, хватает, чтобы он отлетел в сторону.

— Ай! Осторожнее, ты все еще ты, знаешь ли! И весь чертов город видел тебя таким, — он вздыхает, смотря в окно. — Она подписала контракт, чувак. Она не уйдет, не важно, видела она тебя таким или нет, — он оборачивается, хмуро взглянув на меня. — Слушай, я обещаю, что не позволю ей уйти до конца срока, и вы сможете разобраться с тем, что бы у вас не происходило.

Мысль об ее уходе наполняет меня тревогой.

— Что она видела прошлой ночью? — я приподнимаюсь, опираясь на руки.

— Она видела тебя в твоем знаменитом режиме Разрушителя.

Боже, я ненавижу себя. Со стоном, я прячу лицо в подушку.

— Мы наняли нескольких девчонок для тебя прошлой ночью, Рем, — говорит мне Пит, будто мне есть до этого дело.

Кряхтя, я перекатываюсь на спину, скрещиваю руки на лице, прикрывая глаза. Мне мешает солнце. Мне мешает Пит. Мне мешает моя чертова жизнь.

— Но Брук не пропустила проституток внутрь, — добавляет Пит.

Моему усыпленному успокоительным мозгу требуется целая чертова минута, чтобы понять, что он мне говорит. После чего мне требуется еще минута, чтобы удержать себя от погони за ней.

— Объясни, — отчетливо говорю я.

— Да ладно. Ты ей нравишься, Тейт. Она разозлилась вчера на то, что я усыпил тебя, и стала такой защитницей.

Мысль о Брук, защищающей меня, еще сильнее заставляет меня хотеть защитить ее, и чертовски разжигает желание обладать ей. Но это ведь должно что-то значить. Это должно быть достаточным для нее, чтобы, когда она узнала, что я не... в порядке... она бы все еще оставалась со мной.

— Ладно, Рем, поправляйся. Напиши, если я понадоблюсь. Пойду, повешу значок «НЕ БЕСПОКОИТЬ, ВНУТРИ УЖЕ ОБЕСПОКОЕННЫЙ МУЖИК» на дверь.

— Спасибо, — бормочу я, перекатываясь на живот.

Не хочу есть.

Не хочу двигаться.

Не хочу, блин, жить.

И тут я замечаю, что подушка пахнет ею. Я обнюхиваю аромат Брук Дюма с ткани, и мой член встает в возбуждении, так что я меняю свою подушку на ее, и засыпаю.

♥ ♥ ♥

ЧАСЫ СПУСТЯ, я слышу движение за дверью. «Брук!» кричит мой мозг. Мой член уже весь во внимании. Я опять стону от отчаяния.

Я заставляю себя принять душ, и вернуться в постель. Солнце зашло за горизонт, но я не могу уснуть. Надев наушники, я включаю случайное воспроизведение на плеере. Песня за песней звучит в моих ушах, но я не слушаю. Мне нет до них никакого дела.

Ровно два часа я лежу в постели, проигрывая в голове ее образ в той футболке из «Диснейленда». Она была в моей постели, будто здесь ей и место, словно частично она уже принадлежит мне.

Еще час я размышляю о Скорпионе и о том, что не могу позволить себе валяться здесь, как лузеру. Я ведь не позволю ему снова забрать у меня то, что мне принадлежит? Он спровоцировал меня, добившись того, чтобы я больше никогда не смогу боксировать, но теперь я на его территории, и я помечаю ее, как свою собственную, каждый сезон. По очкам я лидирую, как обычно, но не могу позволить себе пропустить больше пары боев, несмотря на то, что бои — последнее, чего я сейчас хочу.

Я. Хочу. Ее.

Заставляя себя встать на ноги, я надеваю пижамные штаны, прохожу через люкс и открываю дверь ее комнаты. Глаза почти вылезают из орбит, пока я пробегаю взглядом по ее силуэту на кровати. Шурша простынями, она садится, и ее взгляд находит мой, я тоже наблюдаю за ней.

— Ты в порядке? — ее голос нежнее шепота, и впервые в жизни, я понимаю, что женщина обо мне беспокоится. В груди что-то сжимается.

Я произношу более грубым голосом, чем хотелось бы, хриплым и сонным:

— Я хочу спать с тобой. Просто спать.

Мгновение ничего не происходит. Брук просто сидит там... будто ожидая. Глаза привыкают к темноте, и я вижу каждый сантиметр ее тела на постели. И я хочу все, что вижу. Я хочу ее так сильно, что все мое тело напряжено, и это видно невооруженным глазом. Медленно выдохнув, я подхожу к ее постели, беру ее на руки и несу в хозяйскую спальню в свою не застеленную кровать.

Она прижимается ко мне, будто я был создан для того, чтобы носить ее. Она почти ничего не весит, ее маленькие мускулы аккуратные и крошечные по сравнению с моими. Я укладываю ее, и присоединяюсь к ней под простынями, прижимая ее лицом к своей груди, зарываясь носом в ее макушку.

Так мы и замираем; она обнимает меня, а я ее. Успокоительное все еще в моей крови. Если она побежит, я не успею ее догнать. Моя сила на месте, но не моя скорость. Но вместо того, чтобы уйти, она устраивается поближе ко мне, и ее тело инстинктивно тянется к моему теплу.

— Просто поспим, ладно? — шепчет она хрипло.

— Просто поспим, — бормочу я. — А еще это.

Обхватив ладонью ее челюсть, я начинаю целовать ее. Никто не говорил мне, что мне потребуется не только еда, воздух и вода, чтобы выжить. Но так и есть. Боже, так и есть. Мне нужен этот сладкий рот, только и всего. Мягкий стон вырывается из нее, когда она запускает свои пальчики в мои волосы, и я чувствую, как она прижимается своими упругими маленькими грудками к моей груди. Тестостерон простреливает меня, срывая крышу. Я хочу стащить с нее эту футболку и разорвать то, что у нее там под ней, чтобы все, что я мог видеть, были ее золотые глаза, ее розовые соски и ее сладкая киска. Я хочу засасывать в рот ее клитор и скользить пальцами в нее, сначала одним, затем двумя, потом тремя, пока она не будет влажной и готовой, пока моя маленькая петарда не кончит для меня.

Я набух до предела, и я так чертовски готов сделать ее своей, что не могу нормально дышать, но в том, что касается ее, я жадный, заставить ее кончать, это не все, чего я хочу. Это только часть.

Так что я провожу языком по ее, и чувствую, как дрожит ее маленькое тельце. Когда я возьму тебя, детка, я возьму все. Каждый чертов вздох, каждый сантиметр твоей кожи. Каждый. Кусочек. Твоего сердца.

От ее вкуса, я будто снова под наркотиком, ее влажность, ее жар, то, как двигаются наши рты. Этого не достаточно. Скоро я трахну ее рот, буду лизать ее, жестко пробуя. Она так сексуальна и голодна. Она проводит руками по мне так, будто хочет меня всего. Звуки, которые вырываются из глубины ее горла, похожи на те, будто я причиняю ей боль, приводят все мои инстинкты в исступление, сначала инстинкты спаривания, затем защиты. Я хочу трахнуть ее, заставить ее кричать громче, и я хочу прижать ее к себе, защищая от всего, особенно от себя самого.

Она отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и ее губы перепачканы моей кровью, Когда она понимает, что открылся мой порез на губе, тихонько охнув, она приближается и лижет меня, заставляя меня стонать, прижимая ее еще ближе. Я хочу каждый сантиметр ее кожи на своей. Она горит, и я знаю, что она чертовски сильна, но я еще никого не хотел держать так нежно. Мы продолжаем целоваться еще некоторое время, все глубже и отчаяннее, я притягиваю ее лицом к своей шее, устраивая возле себя, и дышу так же учащенно, как и она. Мне кажется, я провалился в сон, но когда она шевелится рядом со мной посреди ночи, просыпаюсь от странного ощущения совместного сна с кем-то, таким теплым и мягким.

Она тоже просыпается и смотрит на меня в темноте, будто тоже никогда не засыпала ни с кем в одной постели. Я никогда не спал с женщиной, которую трахал. Я ценю свое личное пространство, но мне нравится, когда рядом Брук. Я знаю, что мужчины смеются над этим. Над подкаблучниками. Над беганьем за девчонкой, словно верный пес. Над желанием обладать женщиной сильнее, чем ее желание обладать тобой. Мне по херу на все это. Могут в жопу себе засунуть свой сарказм. Я предпочту девчонку.

Удерживая в темноте ее любопытный взгляд, я наклоняю голову и облизываю ее рот, чтобы она знала — я хочу, чтобы она спала здесь, затем ласкаю ее, прижимая ближе, и обхватываю руками, чтобы она не ушла.

ПРОШЛОЕ

ДЕНВЕР

Мне не нравится то, как ребята смотрят на Брук.

Я не доволен, и точка.

Я сказал им отвалить, помогая ей с ее багажом, и она немного улыбнулась, посмеиваясь. Будто я какой-то ревнивый глупец.

Может, так и есть.

Но я все равно не позволю Райли нести ее чертов багаж.

Сейчас она в передней части самолета, разговаривает с ними о нашем полете в Денвер, и у меня открывается отличный вид на ее попу.

Попа, чья обладательница спала со мной. В моей кровати. Я думаю о ее губах. Я целовал их в течение четырех дней. Я не буду больше ничего предпринимать, пока она не будет к этому готова. Боже, иногда мне кажется, что она уже готова. Думаю о том, как она играет со мной своим маленьким языком. Влажным, игривым и также желающим. Она руками гладит мои плечи, пока трется им о меня. Ее тело извивается навстречу моему.

Она раскрывает ноги подо мной. Я пытаюсь игнорировать все зеленые огни, восхитительное прижимание ее груди ко мне, и вместо этого я сосредотачиваюсь на ее губах. Я скольжу рукой вверх по ее шее и провожу большим пальцем вдоль ее подбородка. Она так же быстро дышит, как и я. Она стонет. Она отвечает мне так сильно, что у меня возникает необходимость остановится и принять холодный душ, когда я в секунде от того, чтобы взорваться на нее.

Она ждет меня в постели, не отрывая глаз от двери. В момент, когда я возвращаюсь, она протягивает ко мне руки и открывает рот. Меня накрывает запах ее возбуждения, когда я говорю ей, что она такая чертовски красивая и так хорошо пахнет. Она тихо стонет и произносит мое имя двумя способами. Ремингтон... Реми...

Она возвышается надо мной и я пробую на вкус ее шею, ключицу, удерживая руки там, где находится мой рот — если я коснусь к ее груди, я потеряю контроль. Даже ощущение ее раскрытых ног для меня и то, как она двигается, чтобы прижаться к моей эрекции, сводит меня с ума.

Пробую на вкус ее ухо. Трахаю его. Хочу, чтобы каждая частичка ее тела ощутила мой язык. Она дрожит, и звуки сводят меня с ума, как животного. Она позволяет мне возбудить ее так сильно, что она стучит зубами, пока я не накрываю нас простыней и пытаюсь согреть ее теплом своего тела.

Когда у нее вырываются вздохи, и она звучит слишком возбужденной, я отстраняюсь и включаю ей музыку. Ей нравится, когда я включаю ей песни. И когда я включаю телевизор, чтобы остыть, она наклоняет голову мне на плечо и смотрит, этот жест заставляет меня приблизить ее голову ближе к себе, и овладеть ее ртом еще раз, пока мы еще можем выдержать.

Мой член в постоянном напряжении. В момент, когда она смотрит на меня, я твердый. Она смотрит на мой рот, улыбается мне... все, что она делает, отдается прямо к моему члену.

Сейчас она поворачивается ко мне, и я улыбаюсь ей, когда она направляется прямо ко мне и садится с моей стороны, а ее ноги и попа в этих узких розовых джинсах, умоляющих о том, чтобы их с нее стащили. Снимаю наушники и наклоняюсь к ней ухом, чтобы она сказала мне о всей этой суете в команде.

— Они беспокоятся о тебе.

— Обо мне или моих деньгах? — тихо спрашиваю я. В любой другой день я мог бы этого не спросить. Но я знаю, что они волнуются о моей чертовой ставке. Одной чертовой ночью, будучи темным, я поставил все свои деньги и сбережения на свою победу в этом году. Пит с Райли волнуются об этом, особенно Пит, ответственный за финансы.

— О тебе. И твоих деньгах.

Я улыбаюсь ей:

— Я собираюсь выиграть. Я всегда выигрываю.

На ее губах появляется небольшая улыбка, и мой рот тянет к ее рту, который на вкус, как персики в сахаре. У меня вскипает кровь, когда я замечаю, какими опухшими и красными они стали от наших поцелуев, и сквозь меня проносится потребность взять этот рот своим, когда она вздрагивает.

Она что, знает, о чем я думаю?

Клянусь, что даже не хочу сегодня находится здесь. Только благодаря ей мне удалось сегодня выйти из своего номера и сесть на этот самолет. Но я не чувствую, что занят чем-либо, кроме нее.

— Хочешь побегать сегодня? Чтобы подготовиться к завтрашнему дню? — спрашивает она.

Я отрицательно качаю головой.

— Ты устал? — продолжает она.

Кивая, я шепчу:

— Я так чертовски устал, что едва ли смог вытащить себя из кровати.

Когда она кивает этой темной маленькой головой в понимании, вся тяжесть в груди на миг поднимается, а она, как маленькое солнце во всей моей серости.

Она откидывается на сидении, плечом к моему плечу, и выглядит такой плохо спавшей из-за меня, я опускаюсь ниже на сидении так, чтобы мое плечо было ближе там, где находится ее голова. Так она сможет опереться на меня, и отдохнуть.

Она так и делает.

Молча, я даю ей свой iPod, чтобы она послушала песню Норы Джонс «Come away with me» (прим. «Пойдем со мной»).

Она слушает, лениво прислонившись головой ко мне, и я склоняю голову, пытаясь слушать вместе с ней. Рывком, будто она только что о чем-то подумала, она хватает iPod, находит песню и передает его мне. Начинается песня «The Fighter» (прим. «Боец») в исполнении «Gym Class Heroes».

Ее глаза сосредоточены на моем профиле, когда я слушаю, и если я целовал ее четыре дня подряд, а она включает мне песню про борьбу, я делаю что-то не то, черт возьми.

— Ты включаешь мне песню о бойце? — спрашиваю ее в неверии и с досадой на себя.

Она кивает.

Я угрюмо отбрасываю ее iPod в сторону, затем хватаю ее за бедра и усаживаю ее к себе на колени, замечая, как у нее перехватило дыхание, когда моя эрекция впивается в ее сочную маленькую попу. Склоняя голову вниз, я приближаюсь губами к ее уху.

— Включи мне другую, — требую я.

Она вздрагивает и внезапно начинает качать головой.

— Мы не можем продолжать так и дальше, Реми. Тебе нужно поспать.

Я шепчу:

— Включи мне другую песню, Брук.

У меня подпрыгивает сердце, когда она повинуется мне и протягивает руку к iPod, у меня ощущение, будто мне, наконец, что-то перепадет. Забирая его у нее, нажимаю «воспроизвести» и внимательно слушаю, когда начинается знакомая песня «Iris».

Боже, эта женщина убивает меня.

Поднимаю голову, чтобы встретится с ней взглядом в то время, как на коленях и в груди учащенно бьется пульс.

— Я тоже так думаю, — говорю я.

— Ты про что?

Остальные пассажиры сидят тихо, но они не смотрят на нее или на меня. Я запускаю пальцы в ее волосы и наклоняю ее голову вниз, что дает мне возможность жадно провести губами по линии ее губ.

— Про каждую строчку в песне.

Вздрагивая, она отстраняется от меня, что говорит о том, что она этого не хочет.

— Реми…у меня никогда не было интрижек раньше. Я просто не буду делить тебя. Ты не сможешь быть ни с кем, пока будешь со мной.

Боже, она так сводит меня с ума, что я больше не могу думать ни о чем другом. Проведя пальцем по ее нижней губе, которую я только что облизал, смотрю в эти золотые глаза, которые будто одновременно просят и требуют сказать ей:

— У нас не будет интрижки.

Мгновение, она не реагирует.

Я так проголодался за нашими поцелуями, что прижимаю ее к себе и провожу носом по ее уху.

— Когда я возьму тебя, ты будешь моей, — я обещаю ей, проведя пальцем по ее подбородку и нежно целую в мочку уха. — Ты должна быть уверена.

Ее взгляд встречается с моим, когда я предупреждаю:

— Я хочу, чтобы сначала ты узнала меня. Только после этого я хочу, чтобы ты дала мне знать, если ты все еще захочешь, чтобы я овладел тобой.

— Но я уже знаю, что хочу тебя, — протестует она.

Я наблюдаю за тем, как движется ее рот, говорящий, что хочет меня, и от мысли о том, что она не знает, о чем говорит, у меня образуется узел в груди. Медленно, я глажу ладонью по ее руке, произнося хриплым измученным голосом:

— Брук, мне необходимо, чтобы ты знала, кто я такой. Что я из себя представляю.

— У тебя был миллион женщин, от которых ты подобного не требовал, — умоляюще говорит она.

Я хватаю ее за попу и усаживаю ближе к себе на колени, запоминая то, как она смотрит на меня прямо сейчас, когда я смотрю в ее глаза, заставляя понять меня.

— Мне это нужно от тебя.

Ее глаза темнеют от боли, она наклоняется ко мне ближе и шепчет:

— Мы не можем так продолжать и дальше, Реми. Не тогда, когда на кону звание чемпиона. Итак, либо ты придешь за мной сегодня, и мы занимаемся любовью, либо ты оставляешь меня одну, и мы оба отдыхаем.

На мгновение, я не уверен, что услышал все правильно.

Она говорит мне, что я не могу целовать рот, принадлежащий мне... свою женщину... Она говорит мне, либо трахнуть ее, и взять ее всю, либо ничего.

Если бы она была любой другой женщиной в мире, я бы трахнул ее в ночь, когда встретил. Возможно, я бы трахнул ее в другой раз. Тогда, я бы забыл ее. Но она Брук Дюма, и я не собираюсь испортить все с ней, даже если это меня убивает.

— Ладно, — говорю я, улыбаясь так, будто не ощущаю, как мне приходится сдерживать собственный член.

Внезапно, я не могу держать ее на коленях. Ее попа пышная, сочная и моя, но недоступная. Черт бы меня побрал. Усаживая ее сбоку, хватаю свой iPod и что-то ищу. Metallica. Мэрилин Мэнсон. Что-то безумное, что заткнет все протесты, появившиеся в моей голове, и ощущение в груди о проигранном бое, в котором я даже не начал бороться.

ПРОШЛОЕ

ЛОС-АНДЖЕЛЕС

Я забронировал номер для Брук с Дианой, и одной из девушек это не понравилось.

Моей девушке, если быть точным.

Я был весь покрыт потом, и все еще тяжело дышал после тренировки, когда она, массируя мою шею, наклонилась достаточно близко, чтобы прошептать на ухо:

— Не желаешь рассказать мне, почему я живу в одном номере с Дианой, Реми?

Она повернула мою шею в одну сторону, затем в другую, ее нежные пальцы на моем подбородке, но я все равно отказывался отвечать.

— Ты не можешь так поступать, Ремингтон.

Сдерживая смех, я повернулся и коснулся двумя пальцами ее губ, удерживая ее взгляд в течении длительного сердцебиения.

— Останови меня. Слабо? — сказал я ей, затем схватил свое полотенце и направился в свой номер, чтобы утопить все свое неудовлетворение в холодном душе.

Сейчас я в раздевалке «Андеграунда» в Лос-Анджелесе, сижу в конце на скамейке, пока Тренер заматывает мои руки. В ушах звучит какая-то музыка, когда я вижу, как в поле моего зрения Пит кому-то машет.

Вижу, как ко мне направляется Брук по просьбе Пита, и я тут же подцепляю пальцем шнур, стаскивая наушники.

Брук удерживает мой взгляд, молча наклоняясь и нажимая паузу на моем iPod, затем она обходит меня, чтобы схватить за плечи и начинает работать над моими узлами.

В момент, когда я ощущаю ее пальцы на своей голой коже, я издаю стон и чувствую, как мое тело одновременно напряжено от возбуждения и расслаблено от осознания того, что она со мной.

Такое чувство, будто я не целовал ее год.

Мне не хватает ее в моей постели.

Мне не хватает того, как она стонет и того, как ее мягкие шелковистые губы распухают под моими.

Я скучаю по ее прикосновениям; я желаю их очень сильно.

— Глубже, — приказываю ей, и она начинает работать глубже пальцами, используя свой большой для самых крупных узлов. Расслабляя шею, я опускаю свою голову вниз и делаю очень глубокий вдох, когда она прижимает пальцы сильнее, уничтожая узлы, и я издаю стон от удовольствия ощущения тепла, распространяющего по моему телу.

— Удачи, — шепчет она мне на ухо прежде, чем отступить, а моя кожа ощущается такой натянутой, как покрытие барабана.

Я поднимаюсь и смотрю на нее, и не понимаю, почему она так решительно настроена заставить меня трахнуть ее, что отказывается целовать меня, пока я этого не сделаю, но я собираюсь заставить ее уступить мне прежде, чем я уступлю ей.

Пока что я не трахну ее, независимо от того, насколько я готов убить ради этого.

Я пальцем не притронусь к этой сладкой киске, пока она не будет готова, чтобы ей овладели полностью — на постоянной основе.

Позади ко мне подходит Райли с моим халатом, я засовываю руки в рукава, не отводя от нее глаз.

— Разрывной! — слышу я и мгновение подпрыгиваю на месте, затем трусцой бегу на арену.

Забираюсь на ринг, как всегда, но сегодня не обычный бой. Сегодня я борюсь с…

— Бенни «Черный Скорпиоооооон»!

Вижу, как он движется по проходу с другой стороны. Эта уродливая черная татуировка на его лице, он выбегает под свист толпы, но, тем не менее, усмехается.

Вспоминая инцидент в клубе, где он осмелился упомянуть киску моей девушки, я напоминаю себе, что обязан его избить. В момент, когда он забирается на ринг и направляется в центр, я выдвигаюсь навстречу, фиксируя свой взгляд на его желтых глазах.

Его ярость и мой гнев в совокупности создают мощное действие на атмосферу в воздухе.

— Чертов слабак нуждается в женщине, которая бы защитила его сейчас? — говорит он, сплевывая на пол.

Я негромко смеюсь.

— Плохие новости заключаются в том, что теперь даже женщина не сможет защитить тебя от меня.

Мы ударяемся перчатками и раздается звук колокола.

Мы пережидаем, осматривая друг друга, и я хочу, чтобы моя маленькая петарда увидела это.

Я хочу, чтобы она видела, как я выбиваю дух из этого ничтожества.

Бросая взгляд в сторону, я замечаю, что место Брук пустое.

Нахмурившись, просматриваю арену, уклоняясь, когда замахивается Скорпион, затем возвращаюсь и ударяю его в челюсть, быстро и сильно.

Затем я вижу ее.

Она кричит девушке, направляющейся к выходу с одним из приспешников Скорпиона в то время, как другой из этих ублюдков держит ее, Брук, за руки.

Моя кровь холодеет, затем горит от ярости. Ударяю кулаком подбородок Скорпиона, пихаю его в сторону, хватаюсь за ближайший канат и спрыгиваю с ринга на пол, оставляя Скорпиона позади на ринге истекать кровью. Люди взрываются криками и воплями и ринг-анонсер кричит в динамиках:

— Победитель – Скорпион! Скооооооорпиооооон! Ремингтон Тейт дисквалифицирован в ходе этого раунда! Дис-ква-ли-фи-ци-ро-ван!

Протягиваю руки к Брук, когда она изо всех сил пытается вырваться и она выглядит крошечной и злющей в захвате этого ублюдка, от чего я прихожу в ярость. Расцепляю хватку, удерживающую Брук, отталкивая, одаривая его взглядом, сулящим скорую смерть от моих рук, затем я притягиваю ее к себе и забываю обо всем, кроме того, что она в безопасности возле меня.

Но она все еще вырывается.

— Нет. Нет! Реми, пусти меня, мне нужно проследить за ней, — она извивается в моем захвате и слегка ударяет меня в грудь, на ее лице отображается боль. — Пусти меня, Реми, пусти, пожалуйста.

Я прижимаю ее ближе к себе и веду ее к выходу, потому что я не думаю, что она понимает, что происходит.

— Не сейчас, маленькая петарда, — мягко говорю ей. Она прекращает извиваться и выглядывает из-за моей руки на злые лица фанатов Разрывного, и я плечами пробиваюсь сквозь толпу, когда они начинают становится агрессивными.

— Сука. Это ты виновата, ты — глупая сука!

Ее глаза расширяются от ужаса, когда толпа начинает яростно махать кулаками в воздухе, затем она прижимается ко мне и позволяет провести ее к машине.

— Вот дерьмо! — кричит Тренер, когда подъезжает лимузин.

— Ты опустился на третье место. Третье. Возможно четвертое, — угрюмо говорит мне Пит, протягивая футболку и наушники, которые я надеваю после боев. — Ты опустился вниз, Рем. Ты так чертовски хорошо тренировался, ты должен был насадить его задницу на палку, чувак.

— Тренер, успокойся, я понял.

Надеваю повседневную одежду так быстро, как только могу, затем притягиваю Брук к себе, моя кровь все еще пульсирует, горячая, как лава.

Растирая ладонью ее руку, я замечаю, что она не отрывает взгляд от окна, будто ища ту женщину.

— У тебя худшее место в рейтинге за все время, чувак! Да и концентрация ни к черту не годится!

— Черт, Пит, я же сказал, что все под контролем. Я справлюсь, — заверяю его я, быстрее поглаживая руку Брук, чтобы она знала, что все будет хорошо.

— Думаю, в следующий раз Брук лучше остаться в отеле, — бормочет Райли.

Я разражаюсь смехом.

— Брук пойдет со мной, — резко отвечаю я, в недоумении качая на них головой.

— Рем… — Пит пытается урезонить.

Я сжимаю челюсть и стреляю в него предупреждающим взглядом, не в настроении для этого дерьма. Мы едем в лифте в напряженной тишине и я начинаю горячиться из-за беспокойства Брук. Потребность защитить ее от чего бы то ни было, от чего она так встревожена, съедает меня изнутри.

Двери открываются на ее этаже и она вихрем вылетает из лифта, как я понимаю, чтобы наконец-то, к черту, успокоиться. Парни начинают кричать на меня и требовать поговорить с ними, заставляя меня огрызнуться:

— Пит, мы поговорим об этом позже, уймитесь, все трое.

— Ну-ка вернись, Рем, нам надо поговорить!

— Поговори со стеной!

Дверь в ее комнату почти захлопывается, когда я протягиваю руку, открываю и следую за ней внутрь.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Дверь закрывается позади меня, и она встречается со мной своими изумленными золотыми глазами, и лицом моей чертовой мечты, и внезапно я чувствую себя бессильным и полезным не более, чем чертов стол, стоя здесь, пока что бы то ни было разрывает мою женщину на части.

Я не допущу этого, черт возьми.

Жизнь может бросать крученые мячи в меня, но не в нее. Я поймаю их и брошу обратно. Она будет неприкосновенной, если это будет в моих силах. Она будет неприкосновенной для всего и всех, кроме меня.

Она должна прекратить рисковать собой!

Когда она смотрит на меня, я слышу ее резкий вздох, когда она указывает на дверь позади меня.

— Иди, поговори с ними, Реми.

Мой голос звучит грубее, чем обычно, даже для меня:

— Сначала я хочу поговорить с тобой.

В момент, делаю пару шагов, провожу рукой по волосам до затылка. Затем опускаю руки со вздохом, потому что не могу подобрать слов.

— Брук, я не могу драться и приглядывать за тобой.

— Реми, у меня все было схвачено, — кричит она.

— Черта с два, у тебя все было схвачено!

Она удивленно вздрагивает, а я сжимаю пальцы в кулаки, когда меня начинает медленно и мучительно поглощать потребность запустить руки в эти темные волосы и прижать ее к себе. Внезапно, ее глаза горят от ярости.

— Почему все смотрят, будто это моя вина? Ты должен был драться со Скорпионом!

Я хмурюсь.

— А ты должна была сидеть на своем чертовом месте в первом ряду слева от меня!

— Да какая разница? Ты годами дрался без моего участия! Какая вообще разница, где я нахожусь? — она смотрит на меня и провоцирует сказать ей все дерьмо, что я чувствую к ней, а недостаток слов только, к черту, расстраивает меня. — Мы даже не спим с тобой, Ремингтон! Я твой работник. А меньше, чем через два месяца я перестану быть даже работником, я стану для тебя никем. Никем.

Боже, это то, что она думает?

Она думает, что я не сплю с ней, потому что… что? Она игрушка для меня? Я испорченный и несовершенный, но я человек и нуждаюсь в кое-чем. И то, что мне. Нужно. Это. Она.

Я хочу ее слишком сильно, чтобы испортить это. Делаю выдох через нос и спрашиваю:

— Кто та девчонка, за которой ты погналась?

Она отвечает шепотом:

— Моя сестра.

Между нами повисает тишина, и я осознаю, что ее сестра, видимо, дружит с командой Скорпиона.

— Что твоя сестра делает с тупицами Скорпиона?

— Может, она задается тем же вопросом насчет меня, — говорит она с горькой усмешкой.

Я смеюсь вместе с ней, мой смех в тысячу раз более горький, чем ее.

— Не сравнивай меня с ублюдком вроде него. Может я и облажался в свое время, но он сжирает девственниц, переваривает и выплевывает, как отбросы.

Брук начинает расхаживать, на мгновение, она морщится от беспокойства, затем грустно закрывает глаза.

— О, боже. Она выглядела ужасно. Ужасно, — шепчет она.

Вот и все.

Вот и все, вашу мать.

Брук не будет так страдать не из-за кого.

Не передо мной.

Я не тот человек, кто может стоять и говорить о делах, когда что-то должно быть сделано.

Молча открываю дверь, но прежде, чем уйти, смотрю на ее красивое бледное лицо, и чувствую, что должен что-то сказать. Я в этом не хорош, но делаю усилие над собой и грубо говорю ей:

— Ты не ничто. Для меня.

Закрыв за собой дверь, я направляюсь прямо к лифту.

Не сложно найти мужика с чертовой татуировкой на лице.

Плюс, бойцы всегда останавливаются в одном из отелей, находящихся около «Андеграунда».

Становясь агрессивным, сжимаю руки в кулаки, прохожу через лобби и выхожу в ночь. Огромная толпа занимает подъездную дорогу в отель.

— Разрывной! — кричат они.

Повсюду взрываются вспышки.

— Обожемой! — начинает кричать женщина, пока сотрудники отеля пытаются удерживать толпу на расстоянии.

Я успешно проталкиваюсь с одной стороны толпы, пока с десяток рук гладят мою задницу и грудные мышцы, когда я слышу:

— Это она. Ее вина, что его сегодня дисквалифицировали!

В недоумении поворачиваясь, вижу, как что-то белое летит в воздухе и разбивается прямо об Брук.

Другой белый шар следует за первым.

Закипая от ярости, сжимаю челюсть и направляюсь назад к ней в то время, как чертовые сумасшедшие люди продолжают бросать в нее дерьмом. Брук наклоняется и бежит к одному из работников парковки, который, увидев, что я приближаюсь, что-то ей говорит.

Другое яйцо попадает в ее плечо, когда я достигаю ее, и я клянусь, чувствую себя чертовым Халком. Я так чертовски безумен, что чувствую себя зеленым!

— Шлюха! — кричат они. — Сука!

Используя спину, как щит, получаю яйцом по трапециевидным мышцам, поднимая ее на руки. Поворачиваюсь лицом к этим чертовым лунатикам.

— Только из-за этой женщины я все еще дерусь! — ору на них, чувствуя гнев и их предательство.

Внезапная тишина обрушивается на толпу, и я еще не закончил — ублюдки!

— В следующий раз на ринге я одержу чертову победу ради нее, и я хочу, чтобы все вы, кто сегодня обидел ее, принесли по красной розе и сказали, что это от меня! — требую я.

Они осознают это в течение секунды.

Они осознают это...

И они начинают кричать, хлопать, когда я отношу ее назад внутрь.

Дыша через нос, я пытаюсь успокоиться, когда Брук начинает смеяться в моих руках. Ее глаза сияют в неверии, когда она поднимает на меня взгляд.

Я хмурюсь в замешательстве и нажимаю на кнопку вызова лифта десять раз подряд.

— А говорят, что фанаты Джастина Бибера ненормальные, — говорит она, восстанавливая дыхание.

Мой голос хриплый и грубый, когда я счищаю скорлупу с плеча:

— Я приношу извинения от их имени. Сегодня они меня огорчили.

Она прекращает смеяться, сцепляет руки у меня на затылке и смотрит на меня, пока я несу ее в лифт. Какая-то пара решила не присоединяться к нам, и не вошла в лифт.

— Ну, так вы заходите? — спросил я у них, прижимая ее ближе к себе.

Они оба сделали шаг назад и ответили:

— Нет.

Таким образом, мы одни поднимаемся наверх, и Брук прижимает кончик своего красивого маленького носа к моей шее.

— Спасибо тебе, — выдыхает она.

Я усиливаю свой захват. Она ощущается так правильно и идеально в моих руках, никогда не хочу ее отпускать. Меня не волнует, если от нас несет желтками; я жаждал обнимать ее и соскучился по ее рукам, обнимающим меня. И прямо сейчас я не могу думать ни о чем другом, что я предпочел бы делать или где бы предпочел находиться, кроме, как здесь.

Вставив ключ в дверь, открываю ее и заношу Брук внутрь.

— Какого черта происходит, Рем? — требовательно спрашивает Пит, а вслед за ним и Райли.

— Просто убирайтесь отсюда, парни, — я придерживаю дверь открытой для них одной рукой, а другой удерживаю Брук у своей груди. Они пялятся на Брук, будто она может решить какую-то неведомую загадку для них, так что я резко говорю им:

— Я делаю, что хочу, вы поняли?

Это напоминает им, что я здесь, свирепо смотрю на них, и они обращают свое внимание на меня.

— Мы поняли, Рем, — отвечает Райли, следуя за Питом в коридор.

— Тогда не смейте забывать об этом, — хлопаю дверью и запираю ее, теперь никакой тупица не войдет сюда и не прервет мое время с ней, затем мы идем в ванную номера. Она усиливает захват, когда я открываю дверь душа, и я так чертовски счастлив, что она хочет остаться со мной, я держу ее в руках, включая душ.

Идет вода, и я быстро снимаю свои ботинки и ее обувь, затем вхожу в душ, неся ее на руках.

— Давай смоем с тебя это дерьмо.

Она становится на ноги, когда я провожу руками по ее влажным волосам. Вода стекает ей на лицо, когда я снимаю с нее платье через голову. Отбрасываю его в сторону, намыливаю руки, затем наблюдаю за ее лицом, когда провожу руками по ее телу.

Она прикусывает нижнюю губу, когда я прикасаюсь к ней, поднимая ее руки вверх и скользя мылом у нее подмышками, вниз по животу, между ног, вверх к шее. Моя футболка мокрая, и прилипла к груди, и я рывком снимаю ее одной рукой, быстро намыливая себя.

— Не верится, что твои фаны назвали меня шлюхой, — говорит она, наблюдая за мной.

Я быстро намыливаю свои волосы.

— Ничего, ты справишься.

— Думаешь, я должна?

— Ага.

Затем я намыливаю волосы Брук, пальцами поглаживая кожу ее головы.

— Они ненавидят меня, — несчастно говорит она мне. — Я не смогу прийти на твои бои без страха подвергнуться линчеванию.

Хватаю душ и направляю воду на голову Брук, и она закрывает глаза, когда пена стекает по ее телу.

О Боже. О Боже.

Ее соски упираются в лифчик, мягкие и сморщенные. И ткань ее белых трусиков прилипла к губам ее киски. Чертовски гладкой, как и вся она. Я резко перевожу взгляд к ее глазам прежде, чем вздрагивают ее ресницы, она открывает глаза и смотрит на меня. Ее овальное лицо, розовые губы, темные влажные волосы, блестящие от воды ресницы и эти золотые глаза, смотрящие на меня с таким выражением. Будто на этой земле больше ничего нет, на что бы она хотела смотреть, кроме меня. Мое горло, будто пересохло, когда я отодвигаю прядь влажных волос возле ее лба, мое сердце бьется так быстро, как оно еще никогда не билось ни за что в моей жизни.

Она такая красивая и совершенная, что мне становится больно дышать. Поднимая руки, обхватываю руками ее лицо так нежно, как только могу и смотрю на нее, затем одним пальцем касаюсь ее рта. Она забрала у меня этот рот, и я хочу его обратно. Хочу его обратно, потому что он мой. Он чертовски мой, и она убивает меня прямо сейчас, смотря на меня этими глазами, и я вижу её влажное и дрожащее тело.

— Этого никогда не случится, — грубо отвечаю я, потому что только через мой труп кто-то причинит ей вред, фаны или кто-либо еще.

По гладким сухожилиям ее горла вижу, как она сглатывает.

— Реми, тебе не стоило... говорить так обо мне. Они подумают, что ты и я... что ты и я... — она качает головой и смотрит на меня, задыхаясь.

— Что ты моя? — мягко продолжаю я.

Мгновение она моргает, затем смеется.

— Что смешного? — спрашиваю ее.

Открываю стеклянную дверь душевой, затем оборачиваю полотенце на своих бедрах и снимаю спортивные штаны. Она все еще смеется, когда я возвращаюсь к ней, оборачиваю в полотенце, поднимаю и несу к кровати.

Опускаю ее по центру, и я не уверен, веселит ли меня ее смех или нет.

— Мысль о том, чтобы быть моей, веселит тебя? — дразню ее.

Забираясь руками под ее полотенце, стаскиваю с нее трусики и снимаю лифчик, затем вытираю полотенцем ее тело и волосы быстрыми, уверенными движениями.

— Так ты считаешь, что быть моей – смешно? — настаиваю я, проводя полотенцем по ее обнаженной аккуратной груди, наблюдая за ней. — Это смешно, Брук? — повторяю я, глядя ей в глаза.

— Нет! — выдыхает она, ее смех полностью исчезает, когда она наклоняет свои бедра, помогая мне вытереть ее. Я вытираю ее ноги и, когда достигаю колена с небольшим шрамом, замедляю свои движения, обследуя его. Я никогда не хотел поцеловать что-то другое, кроме губ и киски, но я борюсь с желанием поцеловать ее поврежденное колено.

Маленькая рука дрожит в моих волосах, и я слышу ее шепот:

— Ты когда-нибудь принадлежал кому-то?

Мои глаза возвращаются к ней, ее зрачки темные, как ночь, когда она смотрит на меня. Всепоглощающая ревность разрывает меня, когда я думаю, что она принадлежала кому-то другому передо мной. Ощущая бурление в груди, охватываю ее щеку одной ладонью и смотрю на нее.

— Нет. А ты?

Она прячет щеку в моей руке и шепотом отвечает:

— Я никогда этого не хотела.

— Я тоже.

Мы смотрим друг на друга, и между нами будто потрескивает воздух. Она нуждается во мне. А я чертовски нуждаюсь в ней.

Провожу пальцем по ее подбородку, подбирая нужные слова:

— Пока в Сиэтле не увидел эту милую девушку с огромными золотыми глазами и розовыми пухлыми губами... мне стало интересно, сможет ли она меня понять...

Ее грудь вздымается и я наклоняюсь ближе, чтобы почувствовать ее аромат, поднимая полотенце выше, чтобы прикрыть ее тело прежде, чем я не выдержу и возьму это маленькое тело моей мечты, и трахну эту женщину моей жизни, и позволю ей разбить меня, когда она осознает, кем и чем я являюсь, и что во мне чертовски не так.

Мой голос становится грубым от этой мысли.

— Брук, я так многое хотел тебе сказать, но не могу подобрать слова.

Упираясь своим лбом о ее, делаю глубокий вдох и провожу носом по ее лицу.

— Ты меня крепко связала.

На мгновение, я нахожу её губы и быстро целую, прежде чем смотрю в ее глаза.

— Я хотел включить тебе тысячи разных песен, чтобы ты поняла, что... я чувствую…

По ней проносится дрожь, когда я вожу пальцем вдоль ее верхней губы, затем нижней. Она тихо стонет и я держу ее лицо в своих руках и прижимаюсь своим ртом к ее, затягивая ее язык в свой рот, чтобы я мог сосать его.

Она стонет и впивается ногтями мне в плечи, выдыхая:

— Почему ты не возьмешь меня, Ремингтон?

Издав от этого стон, я притягиваю ее ближе к себе.

— Потому что я слишком сильно тебя хочу.

Прижимая свой язык сильнее к ее, я наклоняюсь и чувствую, как ее тело прижимается к моему, ее грудь, ее пресс, ее ноги между моих бедер. Она тяжело дышит, когда я притягиваю ее ближе и продолжаю пожирать ее рот.

— Но я так сильно хочу тебя, и я пью таблетки, — умоляет она меня. — Я знаю, что ты чист. Тебя все время проверяют, и я...

Кончики ее сосков упираются в мои ребра, и она дрожит и поднимает свои бедра, молча умоляя меня пойти туда и взять то, чего я хочу. Чего я чертовски жажду. Черт меня побери.

— Я хочу, чтобы ты вернулась в мою постель. Я хочу целовать тебя, держать тебя, — грубо говорю я.

Она сильнее хватает меня за плечи и шепчет напротив моих губ:

— Я больше так не могу, прошу, займись со мной любовью...

Я заглушаю ее рот своим, проникая языком, перемещаюсь так, что мой член упирается в ее бедро... а мое бедро ощущает ее киску.

Она влажная.

Чертовски влажная.

Она меня так заводит, что я не могу прекратить покусывать ее губы, сжимая ее влажные волосы в руках, когда она проводит ладонями по моим рукам и трется об мое бедро. Она тихо стонет, и у меня внутри все скручивается от необходимости, пока она трется, ударяясь бедрами об меня и целует в ответ.

Два... три удара... и она начинает неудержимо содрогаться подо мной.

На мгновение, я прекращаю целоваться, затем понимаю, что происходит. Мой член начинает выпускать сперму, когда я чувствую, как она кончает, и я держу руку у нее на спине и поднимаю ногу, заставляя ее сильнее вжиматься в меня, убедившись, что ее клитор получает достаточно трения, пока я накрываю ее рот своим, и заставляю ее взять мой язык, когда она кончает для меня.

Звуки, что она издает... то, как ее тело ощущается возле моего...

Моя грудь переполнена нежностью, когда я убираю ее волосы назад, и смотрю на ее раскрасневшееся лицо и застывший взгляд.

— Было ли это хоть вполовину так хорошо, как выглядело? — спрашиваю я, проводя пальцем по ее щеке.

Она затягивает на себе полотенце и сердито избегает смотреть на меня.

— Уверяю тебя, этого больше не случится, — шепчет она.

Боже, я люблю ее. Я люблю ее дерзость и мужество и люблю то, как она становится со мной застенчивой. В восторге от ее застенчивости, когда она только что кончила для меня таким образом, как никакая другая женщина еще не кончала прежде, я наклоняюсь ближе, чтобы поцеловать ее в ухо, и говорю хриплым голосом:

— Я удостоверюсь, чтобы это случилось.

— Не рассчитывай на это. Если бы я хотела самостоятельно достичь оргазма, то позаботилась бы об этом, не устраивая ни для кого шоу, — она удерживает полотенце на груди, когда садится и спрашивает, — Могу я одолжить у тебя проклятую футболку?

Она такая милая, когда сердитая. Я, улыбаясь, направляюсь к шкафу и достаю одну из моих обычных черных футболок.

Она все еще хмурится, когда я возвращаюсь.

— Подойдет? — спрашиваю я, чувствуя себя чертовским собственником, когда она берет и надевает ее.

Она по-прежнему выглядит застенчивой и смущенной от всего этого. А я не хочу, чтобы она себя так чувствовала.

— Пошли со мной, съедим что-нибудь, — говорю я, и радуюсь, когда она соскакивает с кровати и следует за мной на кухню.

— Посмотрим, что Диана тебе оставила, — бормочет она, вытаскивая содержимое из духовки и открывая тарелку. Она озорно улыбается. — Яйца. Должно быть сегодня на них скидка.

Я улыбаюсь и смотрю на ее губы, и мне хочется их больше, чем яиц и больше, чем чего-нибудь на кухне. Наблюдая за ней, чтобы она не ушла, я вытаскиваю две вилки и подхожу к ней.

— Подходи, поделюсь.

Потому что я чертовски хочу накормить ее.

— О, нет, — быстро говорит она, поднимая ладони вверх. — Для меня достаточно яиц на сегодня. Наслаждайся.

Я опуская вилку, и следую за ней к двери, хватаю ее за запястье, прежде чем она уйдет и говорю:

— Останься.

Она задерживает дыхание и поднимает на меня взгляд.

— Я останусь, — уверенно шепчет она, — как только ты займешься со мной любовью.

Она смотрит на меня, а я смотрю на нее, борясь в себе. Я хочу ее. Черт, Я хочу ее больше всего. Она должна это знать. Я не могу испортить это, потому что рога у меня больше, чем у проклятого дьявола.

Я не испорчу это из-за своего члена.

Тоскливо вздохнув, я держу двери открытыми для нее и становлюсь так, чтобы она должна была соприкоснуться со мной, чтобы уйти. Каждая мышца в моем теле сокращается, когда она проходит... и я наблюдаю, как она направляется вниз по коридору.

От наблюдения за ней в моей чертовой футболке мои яйца становятся синими, как никогда за всю мою жизнь.

После ужина, мне нужно принять еще один душ, на этот раз холодный, и когда я скидываю нашу одежду в сушилку, я ловлю себя на том, что обнюхиваю ее влажное платье, лифчик и влажные чертовы милые белые трусики. Часами, я представляю себе, как иду в ее комнату и забираю ее назад, сюда, ко мне.

Представляю себе, как раздеваю ее, затем целую и ласкаю ее всю ночь, пока не взойдет солнце.

А затем представляю себе выражение её лица, когда скажу ей, что я биполярный.

ПРОШЛОЕ

ОСТИН

Настроение сегодня такое, что хочется кого-нибудь прибить.

Кого-нибудь с кудрявыми волосами и карими глазами. В чертовом черном костюме, за который я заплатил. В галстуке, за который я заплатил. С чертовой улыбочкой на лице, за которую он заплатит.

Пит и Райли — мои братья.

Я бы убил за них.

Но Брук избегает меня, и я не выдерживаю, что она улыбается им так, как я бы хотел, чтобы она улыбалась мне.

Я слышу, как они шутят. Смеются за завтраком, обедом. Ужином.

Сейчас я бью грушу, прямо по центру, пока мои внутренности каменеют от гнева, когда Пит выходит из дома (моего дома) с Брук и вместе они подходят ко мне. Остин — это моя проверка на прочность. Я могу чувствовать, как каждый момент моей жизни здесь душит меня, заставляет колесики в моей голове крутиться от воспоминаний, слишком смутных, чтобы отчетливо восстановить в памяти, но и слишком болезненных, чтобы забыть. Этот дом я купил, чтобы сблизиться с теми самыми родителями, который бросили меня, когда я был подростком. Они относились ко мне не иначе, как к голодному псу, и мне потребовалось время, чтобы понять, что они не собирались бросать мне кость. А я все приходил и приходил, продолжая надеяться получить их внимание.

Таким же голодным до внимания я чувствую себя, когда вижу, как Брук подходит ко мне вместе с Питом.

Нет. Я чувствую себя еще более изголодавшимся. Я чувствую ярость из-за сдерживаемого страстного желания обладать ею, и мое самообладание рассыпается на куски. Так что, когда Пит хватает ее за локоть и шепчет что-то ей на ухо, а она шепчет что-то в ответ, меня мутит, а ревность разъедает меня живьем.

О, да, мне хочется кого-нибудь прибить.

— Эй, Би, может, попробуешь размять его, его форма не идеальна. Тренер думает, дело в нижней части спины, — кричит Райли в дверях амбара.

Она начинает идти ко мне, я хмурюсь и бью грушу так быстро, как могу. Бахбахбах...

— Тренер не доволен твоей формой и Райли считает, что я могу помочь, — говорит она, наблюдая за моими ударами.

А я продолжаю бить, потому что чертовски зол на нее.

Она принадлежит мне.

Я хочу быть с ней и хочу, чтобы она увлеклась мной, как только можно пристраститься к чему-нибудь, может тогда, узнав обо мне правду, она не уйдет.

— Реми? — произносит она.

Я отворачиваюсь, чтобы она не отвлекала меня и не отвожу взгляда от мешка, заставляя его летать, бешено колотя.

— Ты позволишь мне размять тебя?

Отворачиваясь сильнее, я продолжаю колотить грушу по центру обоими кулаками, когда замечаю, как она роняет эластичные бинты на землю, прежде, чем потянуться ко мне.

— Реми, ты собираешься отвечать мне?

Ее рука касается моей спины и дрожь проходит сквозь меня. Замирая, я опускаю голову и злюсь, думая, чувствует ли Пит дрожь, когда она касается его, после чего оборачиваюсь и сбрасываю перчатки на землю.

— Он тебе нравится? — требовательно спрашиваю я.

Она только молча смотрит на меня, так что я протягиваю руку в пластыре и кладу ее на то же место, где Пит касался ее руки.

— Тебе нравится, когда он касается тебя?

Прошу, скажи мне «нет».

Прошу, скажи «нет».

Нет слов, чтобы описать, какую боль она мне причиняет. Я пытаюсь защитить ее от себя. Я пытаюсь защитить себя... от того, что может стать самой большой трагедией моей жизни.

— Ты не имеешь на меня никаких прав, — говорит она, затаив дыхание от гнева.

Моя хватка на ней усиливается, и я еле слышно рычу.

— Ты дала мне право, когда кончила на моем бедре.

— Я все еще не твоя, — выпаливает она мне в ответ, ее щеки горят. — Может, ты боишься меня?

— Я задал тебе вопрос, и хочу получить ответ. Тебе, черт побери, нравится, когда другие мужчины прикасаются к тебе? — говорю я требовательно, мое раздражение растет.

— Нет, болван, мне нравится, когда ко мне прикасаешься ты! — кричит она.

Это успокаивает меня.

Это настолько умиротворяет меня, что лед внутри меня мгновенно превращается в лаву. Проводя пальцем по сгибу ее локтя, я хрипло спрашиваю:

— Насколько сильно тебе нравятся мои прикосновения?

— Сильнее, чем мне бы хотелось.

Она взбешена, но я понимаю, почему.

Потому что мы, блин, убиваем друг друга, отдаляясь, и я хочу покончить с этим.

— Нравится ли тебе это достаточно сильно, чтобы позволить мне ласкать тебя в постели этой ночью? — произношу я.

— Мне нравится это так, чтобы позволить тебе заняться со мной любовью.

— Нет. Не заниматься любовью.

Черт, она сводит с ума не только мой член, но и всю мою жизнь.

— Только прикосновения. В постели. Сегодня. Ты и я. Я хочу снова заставить тебя кончить.

Она изучает меня в тишине, и на мгновение, я чувствую, как она рассматривает мое предложение.

Я никогда в жизни не видел, чтобы женщина кончала так, как она кончила со мной.

Потому что она моя и она на редкость упряма. Черт!

— Слушай, я не знаю, чего ты от меня ждешь, но я не стану твоей игрушкой, — говорит она, освобождаясь из моего захвата.

Притягиваю ее ближе, мой голос груб от досады.

— Ты — не игра. Но мне нужно сделать это по-своему. По-своему.

Прежде, чем взять себя в руки, я зарываюсь носом в ее шею и вдыхаю ее запах, провожу языком влажную дорожку к ее уху. Низкое рычание вырывается из моей груди, после чего я беру ее за подбородок и заставляю встретиться со мной взглядом, молча призывая понять.

— Я делаю это медленно ради тебя. Не ради себя.

Она качает головой, будто не верит мне.

— Это затянулось. Давай, я просто поработаю над твоей растяжкой.

Она подходит к моей спине, но прямо сейчас все ее прикосновения являются напоминанием мне о том, чего я хочу и что она, черт побери, не дает мне.

Я вырываюсь и бросаю на нее сердитый взгляд.

— На хрен, не беспокойся. Иди, займись растяжкой Пита.

Я вытираю пот с груди ближайшим полотенцем, затем, не обращая внимания на свои перчатки, продолжаю бить грушу голыми руками.

Бац, бац, бац.

— Он меня не хочет, — слышу, как она говорит Райли, уходя.

Я сжимаю челюсть и бью грушу сильнее.

♥ ♥ ♥

ТОЛПА В ОСТИНЕ любит меня в тысячу раз сильнее, чем когда-либо любили родители. Это мой город. Где я должен был вырасти. Где я слышу, как люди выкрикивают мое имя, говоря мне, что любят меня.

Но это не ощущается реальным. Это не чувствуется домом. Даже ринг больше не чувствуется домом. Последнее время я чувствую себя, как чертов бездомный. Я хожу с дырой в груди и, не важно, как сильно я бью, как много я тренируюсь, она не проходит.

По всей арене машут плакатами. Женщины выкрикивают мое имя. А я все равно хочу, чтобы его кричала Брук Дюма. Но она никогда этого не делает.

Я побеждаю последнего соперника чистейшим нокаутом, и последовавшие за этим крики оглушают.

— Наш победитель сегодня, Ремингтооооооооон Тейт, ваш РАЗРЫВНОЙ!! — кричит анонсер.

Пот стекает вниз по моей груди, мое тело горячее от напряжения. Мою руку поднимают в знак победы, я бросаю на нее взгляд, чтобы узнать, смотрит ли она. Она смотрит.

На моих губах появляется улыбка, и я указываю пальцем на нее, и наблюдаю, как цепочка людей направляется к ней. Удерживая ее взгляд с еще более широкой улыбкой, я указываю на девчонку, которая идет к ней с моей красной розой. Золотые глаза Брук расширяются в неверии, и мою грудь переполняет счастье, когда вскоре она окружена толпой фанатов, протягивающих ей розы.

Она выглядит ошеломленной, хватая каждую розу, оцепенев от ужаса.

По пути в дом, она дрожит, сидя на сидении. Я тоже на взводе. Черта с два она сможет отказать мне в поцелуях этой ночью.

— Ты был бесподобен, Рем! — восклицает Пит в машине. — Чувак, вот так ночка.

— Отличный бой, сынок, — добавляет Тренер низким от гордости голосом. — Ни разу не утратил форму. Ни разу не опустил защиту. Даже Брук сегодня влюбилась, да, Брук?

Тишина.

Брук не проронила ни слова, не смотрит на меня, ее колени укрыты розами. Моими розами. И все же она не смотрит на меня.

— Ты всех порвал, — продолжает Райли.

Я перестал слушать ребят. Единственное, к чему я прислушиваюсь, это тишина, исходящая с места, где сидит Брук, в напряжении напротив меня, с охапкой роз, полностью игнорируя меня. Напряжение съедает меня. Разве не все женщины любят розы?

Она сжимает челюсть и даже не смотрит на меня, а я в таком чертовском замешательстве, что мне хочется вцепиться в свои же волосы.

Кровь закипает в моих венах, когда я вхожу в свою комнату и захожу в душ, открываю холодную воду и стою там, закрыв глаза, вновь прокручивая в памяти, как она стояла там, и смотрела, как ей несли розы. Она выглядела удивленной. Но выглядела ли она обрадованной? Выглядела ли она счастливой? Все сработало не так, как я планировал. Я планировал, что она будет в моей чертовой койке этой ночью. Где я хотел наблюдать, как она смотрит на меня, пока я забираюсь к ней в трусики и заставляю ее кончить парочку раз, выкрикивая «Ремингтон»...

Я все еще закипаю от неудовлетворения и, выйдя из душа, хватаю полотенце, когда, я слышу, как хлопает дверь моей спальни.

Неожиданно мои чувства усиливаются. Каждая пора моего тела гудит от осознания, что она рядом.

И вот она. Черт, Брук Дюма.

Я бросаю полотенце.

Она стоит в моей спальне и смотрит прямо на меня, даже после холодного душа мой член подпрыгивает, привлекая внимание.

Ее взгляд падает ниже и ее лицо вспыхивает красным, когда она шагает вперед, ее золотые глаза мерцают от злобы и боли. Она несколько раз бьет меня в грудь, и боль в ее голосе проникает в более глубокие, уязвимые части меня.

— Почему ты ко мне не прикасался? Почему, черт возьми, ты не берешь меня? Я слишком толстая? Слишком простая? Ты просто наслаждаешься, бессмысленно чертовски мучая меня, или ты просто настолько жесток? Чтобы ты знал, я хотела заняться с тобой сексом еще с того дня, когда пошла в твой дурацкий номер в отеле, а вместо этого получила работу!

Я инстинктивно реагирую, притягивая ее к себе, опуская ее руки вниз.

— Почему ты хочешь заняться со мной сексом? — сердито спрашиваю я. — Ради чёртового приключения? Кем я должен был стать? Парнем на одну ночь? Для каждой женщины я становлюсь приключением, мать твою, и я не хочу быть им для тебя. Я хочу быть твоим грёбаным настоящим. Понимаешь ты это? Если я трахну тебя, я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Была моей. Я хочу, чтобы ты отдала себя мне — не Разрывному!

— Я никогда не буду твоей, если ты не возьмешь меня, — выпаливает она в ответ. — Возьми меня! Ты сукин сын, разве не видишь, как сильно я тебя хочу?

— Ты меня не знаешь. Ты не знаешь обо мне главного.

— Тогда скажи мне! Ты думаешь, я уйду, если ты скажешь мне то, что так не хочешь, чтобы я знала?

— Я так не думаю, я знаю, — я обхватываю руками ее лицо, все внутри меня скручивается от боли, когда я смотрю в ее голодные, обозленные золотые глаза. — Ты уйдешь от меня в туже секунду, когда это станет уже слишком, и ты оставишь меня ни с чем — когда я хочу тебя, как никогда ничего не хотел в своей жизни. Все, о чем я думаю и мечтаю — это ты. Мне бывает очень хорошо и плохо, и сейчас причиной этому являешься ты, от меня это больше не зависит. Я не могу спать, не могу думать, мне тяжело сконцентрироваться, и это все из-за того, что я хочу быть твоим чертовым «единственным», и как только ты поймешь, кем я являюсь, я стану чертовой ошибкой!

— Как ты можешь быть ошибкой? Ты себя видел? Ты видел, что ты делаешь со мной? Я принадлежала тебе с самого начала, ты, чертов кретин! Ты заставляешь меня хотеть тебя до боли, а затем ты ни хрена не делаешь!

— Потому что я биполярный, твою мать! Маниакальный. Жестокий. Депрессивный. Я — гребаная бомба замедленного действия, и если кто-то из команды облажается, когда у меня будет очередной эпизод, следующим человеком, кому я сделаю больно, можешь быть ты. Я пытался донести это до тебя так медленно, как это возможно, чтобы, по крайней мере, у меня был шанс с тобой. Это дерьмо отобрало у меня все. Все. Мою карьеру. Мою семью. Моих гребаных друзей. Если это отберет и этот шанс быть с тобой, я даже не знаю, что буду делать, но депрессия поразит меня так глубоко, что я, вероятно, в конечном итоге убью себя!

Когда я замечаю шок на ее лице, я заставляю себя отпустить ее.

Святой боже, почему я только сделал это? Почему рассказал все так? Я все провалил. Я думал, что однажды она уйдет и хлопнет дверью? Черт, теперь мне остается только отсчитывать секунды. Мои нервы натянуты, как провода. Я не спал, и все, что я ей рассказал — даже не половина всей правды. Внутри меня неразбериха, я иду за штанами от пижамы, затем хватаю футболку из шкафа.

Я вижу, как она изо всех сил пытается понять сказанные слова.

Биполярный.

Маниакально-депрессивный.

Сумасшедший чертов псих.

Я даю ей время обдумать услышанное и сжимаю кулаки, футболка все еще в моей руке, и я чувствую, будто граната вот-вот взорвется в моей руке, пока смотрю, как она поражена. Я только выбросил на хрен свой план «не спешить и дать ей узнать себя». Я все откладывал. Ждал удобного случая. Может, я не хотел, чтобы она знала. Я хотел притвориться, что ей никогда не нужно будет узнать. И я просто смогу быть рядом с ней таким обычным парнем. Я всю жизнь старался, чтобы это не влияло на меня, даже когда годами это было единственным значимым определением меня.

Никто не говорил, что я могу быть бойцом, или что я могу быть другом, сыном, или партнером. Все, что говорили мне врачи — что я был биполярным.

И теперь она знает. Она знает, что я такой — я потерял ее. Прежде, чем сделал своей.

Я все еще пытаюсь смириться с фактом, что теперь она не захочет иметь со мной ничего общего, когда, одну за другой, она медленно расстегивает пуговицы своей рубашки. Сперва я убежден, что мой мозг играет со мной. Одна пуговица расстегивается, следом другая, обнажая нежную, загорелую кожу, больше и больше кожи. Мой пульс подскакивает, и горло сжимается от силы моего желания. Где-то в комнате кто-то что-то произносит, и это, должно быть, я. Я в отрицании. Я не могу поверить. Я не верю в это и ей лучше бы уйти прежде, чем это случится.

— Я принимаю все, как есть, — предупреждаю я ее. — Я не пью лекарства. Они заставляют меня чувствовать себя мертвым, а я намерен прожить свою жизнь живым.

Она кивает.

Внутри меня что-то сжимается, прямо там, где находится мое гребаное сердце, когда ее пальцы продолжают расстегивать пуговицы.

— Сними свою одежду, Реми.

Она расстегивает последнюю пуговицу и распахивает рубашку прямо по центру, мои пальцы сводит так сильно, что футболка, которую я держу, падает на пол.

Она так прекрасна, мои глаза жадно поглощают ее расстегнутую рубашку и гладкость кожи, которую она только что обнажила, и я все еще не могу поверить, что что-то настолько идеальное и прекрасное захочет быть со мной.

— Ты не представляешь, о чем просишь, — говорю я с хрипом, не зная, на кого злюсь. Я просто зол, что биполярен и прямо сейчас ничто не убедит меня, что я когда-либо буду достаточно хорош для нее.

— Я прошу тебя, — возражает она.

— Черта с два я позволю тебе уйти от меня.

Она удерживает мой взгляд и мое сердце бьется так быстро в груди, что я с трудом слышу ее.

— Может, я и не захочу.

Мое сердце гулко стучит в надежде, и я чувствую, будто оно вот-вот сломает все ребра.

— Дай мне чертову гарантию. Я не позволю тебе уйти, а ты захочешь попытаться. Со мной будет трудно, и я буду ослом, и рано или поздно, с тебя будет довольно.

Она сбрасывает рубашку на пол, затем стаскивает юбку вниз по бедрам. Она стоит в хлопковом лифчике и трусиках, ее грудь вздымается, ее глаза такие глубокие и бездонные, я чувствую, как они затягивают меня.

— Мне никогда не будет достаточно тебя, никогда, — шепчет она.

Я клянусь, за всю мою жизнь ничто и рядом не стояло с этим. Тем, как я нуждаюсь в ней. Хочу ее. Чертовски люблю ее. Я поглощен испытываемыми чувствами, тонной вещей, которые раньше не ощущал, и низкий голодный звук вырывается из моей глотки.

Она перестает дышать, пока я дышу так тяжело, что с трудом могу слышать себя в комнате, и мне надо прижать ее к себе так сильно, что я сжимаю пальцы в кулаки, говоря ей грубо.

— Тогда иди сюда.

Она беспомощно смотрит на меня, и я жду, мое сердце бьется о грудную клетку, пока я смотрю на нее в этом белье. Она самая сексуальная, горячая штучка, что я видел, каждый маленький мускул в ее теле гладкий и аккуратный, в то время, как ее бедра изгибаются, словно бутылка содовой, ее маленькие соски упираются в лифчик. Когда она делает первый шаг мне навстречу, все мое тело сжимается. Ее пульс колотится, и в моем рте становится влажно от желания попробовать ее вкус, пососать ее.

Она останавливается в полушаге от меня, и я протягиваю руки, мгновенно захватывая ее волосы, наклоняя ее голову назад, зарываясь носом в ее шею. От ее женственного аромата я рычу, и, когда она вздрагивает и вдыхает меня в ответ, я провожу языком влажную дорожку вверх по ее шее и обхватываю ее руками.

— Моя.

— Да, да, да, Ремингтон, да.

Она сжимает в кулаках мои волосы, и я вдыхаю ее, как сумасшедший, затем хватаю ее лицо и провожу языком вверх по ее шее, челюсти, облизывая ее губы.

Жадно, я раскрываю их и прикусываю мягкую плоть, заставляя ее хныкать, втягивая ее губы в рот. Наши языки сплетаются, и, святой боже, я клянусь, что чувствую, как она тает от меня, пока я сгораю от нее. Я горю так яростно, что мои нервы потрескивают, словно фейерверк, внутри меня, пока я скидываю свои штаны и ее лифчик.

Я обхватываю ладонью ее полную грудь и притягиваю напрягшийся сосок в свой рот. Я увлажняю его языком, пока двигаю пальцами в ее трусиках...и вот она в моей руке.

Горячая и влажная. Моя.

— Скажи, что это для меня, — приказываю я гортанным голосом, дразня ее кончиком пальца.

— Это для тебя, — выдыхает она, затем целует мой висок и челюсть, когда я срываю ее трусики одним резким рывком.

Она распахивает глаза от восхищения, когда я поднимаю ее, поворачивая, прижимая спиной к стене, и обхватывает меня ногами. Я пристраиваю свой член возле ее входа, поднимая ее руки над головой.

— Ты моя? — спрашиваю я требовательно, проскальзывая рукой между нами и немного вводя внутрь средний палец.

— Я твоя.

Слова рвутся из меня наружу, когда я погружаю свой палец глубже в ее влагалище.

— Ты хочешь меня внутри себя? — спрашиваю я охрипшим голосом.

Ее глаза горят от желания, губы налились кровью и влажные после моих поцелуев.

— Я хочу тебя повсюду. Везде на себе. Внутри себя.

Я борюсь, чтобы сохранить контроль, когда начинаю проникать в нее, медленно и мягко. Достаточно медленно, чтобы не причинить ей боль. Только доставить ей удовольствие. Она хнычет, пока я растягиваю ее, и, когда я начинаю выходить из нее, она притягивает меня ближе и опускается ниже — вбирая меня всего внутрь. Удовольствие разливается внутри, когда ее жар окутывает меня.

Обезумев от желания, я хватаю ее грудь и проталкиваю свой язык в ее рот, а она сосет, пьет меня. Я пробую ее подбородок, ее вкусную нежную шею, затем наклоняю голову и всасываю один из ее красивых сосков в рот.

— Реми, — стонет она, сжимая руки вокруг моей шеи. Ее сильные гибкие маленькие ножки сжимаются вокруг моих бедер, и молния удовольствия простреливает через мое тело, заставляя меня дрожать, пока я не двигаюсь.

— Реми... — умоляет она, ударяясь бедрами. — Прошу, прошу.... двигайся.

Я рычу и стараюсь не думать о том, как приятно она ощущается, чтобы продержаться подольше, но она хочет этого... черт, я хочу этого сильнее жизни.

Медленно, я выхожу из этого влажного восхитительного тепла, затем врываюсь обратно внутрь. Стон удовольствия вырывается из нас обоих. Ее киска дрожит вокруг меня, и мой член насколько готов взорваться, что у меня требуются все силы, чтобы выйти из ее уютной теплоты и толкнутся обратно, и, когда я это делаю, я рычу и прижимаюсь своим лбом к ее, бесконтрольно целуя ее. Я хриплю ее имя ей в рот, сжимая ее бедра, когда выхожу и врываюсь внутрь, достаточно глубоко, чтобы целиком погрузить свой член в нее.

Я настолько возбужден этим новым ритмом, что яростно кончаю внутри нее. Она кончает вместе со мной, мы дрожим и сжимаем друг друга. Она кружит своим язычком вверх по моей шее, когда наши тела сближаются, расслабляясь, когда мы прижимаемся друг к другу, и, когда я, наконец, расслабляюсь, тихонько рычу.

Я все еще твердый, как камень, а она чертовски влажная, так что я хватаю ее попку и, удерживая ее ноги вокруг себя, отношу ее в постель. Все еще оставаясь внутри нее, я нежно опускаю ее вниз, подкладывая подушку ей под голову, и снова начинаю двигаться.

Пробуя ее сначала, делая это медленно, я спрашиваю без слов. «Ты хочешь большего?»

Она отвечает сексуальным мяуканьем, когда впивается ногтями в мою спину, такая сногсшибательная подо мной. Чертова влажная мечта, смотрящая вверх на меня. Набухшие губы. Блестящие золотые глаза. Раскрасневшиеся щечки. Темные волосы. Она судорожно вдыхает, когда я с силой проталкиваю язык в ее рот.

— Ты хотела меня, — хрипло говорю я, и боже, я вижу, что это так, когда она перестает стонать, чтобы впиться в мой язык. — Так вот же я.

В этот раз я действую жестче, трахая ее так, чтобы она каждой клеткой тела почувствовала мои толчки, чтобы она знала, что теперь я ее мужчина. Она принимает это с таким удовольствием и выглядит так сексуально, когда кончает, я выхожу из нее и трусь своим влажным членом о ее бедра, живот, сжимая ее прелестную грудь в руках и пробуя ее шею, делая ее липкой и влажной, кончая.

— Я так давно хотел прикоснуться к тебе, Маленькая Петарда.

Люблю то, как ей нравится, когда я играю с ее сосками. Люблю то, какие они твердые и маленькие, какие розовые и чувствительные. Сжимаю их, пока они не выглядят красными и счастливыми от моих щипков, хватаю ее бедра и снова беру ее. Глубоко.

Сильно. Мои пальцы впиваются в ее бедра, и она такая требовательная и тугая, она стонет мое имя: «Ремингтон».

Я заявляю на нее свои права, и она отдается мне без возражений. Она хочет принадлежать мне. Она хочет быть моей.

Она. Теперь. Моя.

Она ловит ртом воздух... «Прошу», «о, боже», «ты такой твердый», «так приятно».

А я говорю ей «такая сладкая и влажная», когда она хватает меня за зад и притягивает ближе, сжимаясь подо мной, и я не могу устоять, когда ее киска начинает доить меня. Ее оргазм срывает тихий стон с ее губ, а я издаю низкое рычание, мое тело сжимается и расслабляется вместе с ее.

Мы падаем на кровать, она оборачивает мою руку вокруг своего тела и прижимается ближе, целуя мой сосок. Я передвигаю ее, чтобы лежать на спине, а она лежит на мне, прижимаясь упругим животиком к моему.

Чувствую себя чертовым королем. Мне никогда не будет достаточно тебя, никогда...

Она первая женщина, внутри которой я кончил. Она, блин, позволила мне. Для меня это означает «Ты определенно точно мой мужчина».

О, да, я чувствую себя охренительно и все еще хочу покрыть ее собой, чтобы каждый сантиметр ее прекрасной кожи этой ночью пах Ремингтоном Мать Его Тейтом, ее мужчиной.

Пододвинув ее, я укладываю ее маленькое расслабленное тело на себя, живот к животу, и вожу носом по ее уху, пока руками глажу ее сладкие округлости.

— Ты пахнешь мной.

Мне это так чертовски нравится, я начинаю обнюхивать ее шею.

— Ммм, — звучит ее ленивый ответ.

Упираюсь носом ей в висок, когда сжимаю ее сочную попку. Она кажется сонной, но я слишком заведен сейчас, чтобы спать.

— Что означает «ммм»?

— Ты первый так мне ответил, — отвечает она дерзко, и я слышу улыбку в ее голосе.

В темноте, я смотрю на линию ее подбородка, и нежно говорю:

— Это означает, что я хочу съесть тебя. Твои маленькие бицепсы. Твои маленькие трицепсы. — Я легонько толкаю ее нос своим, чтобы она откинула назад голову, затем целую ее сладкий рот. — Теперь твоя очередь.

Повернувшись на бок, она берет мою руку и проводит ею по своему животу, где я оставил влажный след на ее коже.

— Это означает, что я собираюсь пренебречь личной гигиеной на этой неделе и не принимать душ, чтобы на мне оставался твой запах.

Боже, клянусь, только моя женщина сказала бы так. Рыча, я перекатываю нас на бок, лицом друг к другу, затем тянусь между ее ног и скольжу по семени вверх, внутрь ее влагалища, в киску.

— Липко?

Я стону, наклоняя голову и облизывая ее плечо, пока мой влажный палец проникает внутрь нее.

— Ты хочешь смыть меня с себя? — нежно дразнюсь я.

Брук почти незаметно раскачивается, но не настолько незаметно, чтобы я не видел, как она хочет приблизиться ко мне, моим губам, моему телу и моим пальцам. Мне это чертовски нравится.

— Нет, — выдыхает она, расставляя ноги чуть шире для меня. — Я хочу, чтобы ты дал мне еще.

Я хочу, чтобы она попробовала нас на вкус, так что я потираю своим влажным пальцем о ее губы и проталкиваю его ей в рот.

— Я хотел тебя с той ночи, когда впервые увидел, — хрипло шепчу я ей, наблюдая, как она сосет палец.

— Как и я.

От ее признания в моем животе все сжимается, и я проталкиваю второй палец в ее рот, смотря, как ее нежные золотые глаза закатываются, пока она слизывает с пальцев наш вкус, словно это деликатес. Когда она стонет, я снова набухаю.

— Тебе нравится мой вкус? — подначиваю я.

— Ммм. Теперь это все, чего я хочу, — она легонько покусывает мои пальцы, и мой член подпрыгивает в полную длину, когда ее зубы впиваются в мою плоть. — Мне всегда будет необходима моя доза Реми после обеда, — продолжает она. Я становлюсь болезненно твердым, и ее светящиеся, дразнящие глаза сводят меня с ума от желания. — И, может быть, перед завтраком. И после ланча. И во время чаепития.

Я рычу, не выдерживая этого. С конкретной целью я опускаюсь вниз между ее раздвинутых ног, и мой язык накрывает ее лоно. Она выгибается, предлагая больше, и я хватаю ее ягодицы, чтобы поднять повыше к своему рту, ее вкус опьяняет. Сладкий, сбивающий с ног, отдающий прямиком мне в чертовы яйца. Я так чертовски заведен и изголодался по ней, могу говорить только в перерывах, пока вылизываю ее.

— Я... хочу.... кончить... на каждую часть твоего тела, — я всасываю ее вкус, зажмуриваясь от наслаждения, затем поднимаюсь, чтобы ворваться своей эрекцией в нее еще раз.

Она хватает мою голову, впиваясь в молчаливой мольбе своими губами в мои.

— Кончай куда захочешь, внутрь меня, снаружи, в мою руку, в мой рот.

Ее пальцы обхватывают мой член, это касание такое неожиданное, такое сладкое и жадное, что от ее прикосновений мой член взрывается, и я кончаю, выплескивая семя на ее руку, ее запястье. Она толкает меня на спину и запрыгивает на меня, толкаясь на мой ствол, я вскрикиваю от удовольствия и откидываю голову назад, пока обхватываю ее бедра, поднимая ее вверх, затем резко опускаю вниз, все еще кончая внутри нее.

Позже она вздрагивает с тихим стоном, запрокидывая голову назад, когда взрывается вместе со мной, затем падает, слабая и обессиленная, на мою грудь. Я укладываю ее на себя, оставляя свой член внутри нее, тяжело дыша, поглаживая руками ее спину, проводя по ее попе, ямочками на пояснице.

Мы лежим так часами, лаская друг друга. Она слаба, но я все еще на взводе от того, что я с ней. Я не могу перестать водить руками по ее округлостям. Я касаюсь ее колена, ее попки, волос.

— В ту ночь, когда они накачали тебя успокоительным... — спрашивает она тихонько, спустя несколько часов, — это был эпизод?

Она гладит мой пресс, но даже ее прикосновения не могут отвлечь меня от напряженности этой темы.

— Мы вообще можем говорить об этом? — спрашивает она.

Я закрываю глаза, когда она продолжает гладить меня. Я раньше не испытывал проявления нежности, которые бы не были прелюдией. Я не позволял этому случиться, когда мы кончали, я кончал. Как во время боя. Но вот она касается меня, и мне это так сильно нравится, я прижимаю ее к своей шее, чтобы она не отодвигалась от меня.

— Ты можешь поговорить об этом с Питом, — шепчу я.

— Почему бы тебе не поговорить об этом со мной, Ремингтон?

Вот черт. Я сажусь, свешивая ноги с кровати, проводя руками по лицу.

— Потому что во время большинства эпизодов я не помню, что делаю.

Я начинаю расхаживать по комнате. Я ненавижу говорить об этом. Эта тема нервирует меня. То, чего я не помню и обычно не могу сознательно контролировать. Что она хочет, чтобы я сказал? Я делаю всякую херню, а потом не уверен, что сделал это? Я, кажется, теряю контроль, а когда возвращаюсь в сознание, обычно узнаю от кого-то постороннего, каким редкостным мудаком я был?

— Хорошо, я поговорю об этом с Питом, вернись в постель, — выпаливает она, но она уступила слишком легко. Я не идиот, и понимаю, что она хочет знать. Черт, она заслуживает знать.

— Я помню тебя, — говорю я ей, просто, чтобы это было ясно. — Во время моего последнего эпизода. Шоты текилы. То, как ты выглядела. Тот маленький топ, который ты надела. Ночи, когда ты спала в моей постели.

Кажется, она обдумывает это несколько мгновений, А затем шепчет, голосом, полным такой нежности, которую я никогда не слышал по отношению к себе: