Репей в хвосте (СИ)

Глава 10

На следующий день — что делать, из песни слова не выкинешь — в палату заявился какой-то тип в спецовке и лишил меня телевизионной антенны, на мое возмущение лишь коротко бросив: «Юрий Вениаминович приказал».

— Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет, — оторопело прокомментировала я, и кто-то в коридоре за неплотно прикрытой дверью хихикнул.

Мне же было не до смеха. Поэтому когда Витаминыч явился с обычным утренним обходом, я накинулась на него как коршун. Однако он остался невозмутим.

— Телеманка, значит? А вот я прикажу сюда дивидишничек из моего кабинета перенести и дисочков дам. Фильмы хорошие. Классика. А то нынче на экране одна чернуха! Одна чернуха! — повздыхал, пряча глазки, и удалился.

В стопке дисков, которые вскоре принесли вместе с дивиди, я обнаружила «Бриллиантовую руку», «Джентльменов удачи», «Кавказскую пленницу» и невесть как затесавшуюся в эту компанию «Семейку Адамс». Совершенно честно попробовала смотреть, но уже через четверть часа поймала себя на том, что просто тупо пялюсь на выученные почти наизусть кадры, в то время как мысли вернулись к исходному: «Ванечка!»

Я полностью отдавала себе отчет, что все мои телодвижения — как то: заявление в полицию, выступление в прессе и тому подобная дребедень — ни к чему не приведут. Полиция и сама попробует его найти — в конце концов, с ним было связано уголовное дело, и во многом зависела судьба Перфильева. Попробует. Кое-что для себя уяснит, и все будет шито-крыто. Что же касается прессы… Я была уверена, что делу это не поможет, а вот Ванечке навредить способно. Вероятность того, что его уберут, как только вокруг его персоны будет поднят шум, практически была стопроцентной. Неужели ничего нельзя сделать?! Дядя Веня! Как последняя надежда, слабая, но все же…

Телефон мой бездействовал. Черт! Наверно батарейки сели. Забыла со всем этим… Та-ак! Зарядного устройства, которое принесла мне Наташа, вместе с самим аппаратиком на обычном месте не наблюдалось. Поискала — нет. Прекрасно! Натянула на себя халат и отправилась на поиски виновников. Однако далеко не ушла — едва я распахнула дверь палаты, мне навстречу из кресла, которого еще вчера здесь не было и в помине, поднялся крепкий молодой человек в неприметном темном костюме. Характерной внешности и в характерном костюме.

— Мария Александровна, Юрий Вениаминович не велел вам покидать палату.

— И нанял для этого охрану?

Улыбнулся одними губами и легко пожал плечиками, явно демонстрируя, с одной стороны, нежелание пускаться в какие бы то ни было объяснения, а с другой — полную непоколебимость в желании до конца выполнить свой долг, черт бы его взял.

— Хорошо, я просто хотела узнать, куда делось мое зарядное устройство. Телефон не работает… — я прочитала ответ по выражению его лица.

М-да. Любопытненькое кино у нас выходит. Опять почувствовала прилив бешенства и зажмурилась, стиснув кулаки. Больше никаких истерик!!!

— Я только хочу узнать, как дела дома. Поговорить с детьми.

— С разрешения Юрия Вениаминовича.

Опять вежливая, но совершенно непреклонная улыбка.

— Кто вы? (Разрази тебя гром на этом самом месте!)

— Мое начальство считает, что после всех имевших место событий, вам необходима охрана. Хотя бы ради вашего же спокойствия.

— Ваше начальство?

— МВД.

Он бы мог сказать и ЦРУ, и служба внешней разведки детского сада № 5 из системы Альфа Центавра. Может быть, я бы даже больше в это поверила.

В этом охраняемом спокойствии прошло еще два дня. К концу второго я уже буквально ходила по потолку — посетителей ко мне пускать перестали, телефон безмолвствовал, телевизор превратился в тупую приставку к видаку. Я было попыталась настроить его, использовав в качестве антенны утаенную после ужина вилку, но ничего не получилось — то ли опять торжествовал мой технический кретинизм, то ли этому японскому умнику в принципе были не по плечу такие типично русские «ноу хау».

Спала я теперь только со снотворным, ела через силу, буквально запихивая в себя пищу, и все ходила, ходила из угла в угол. Появлялся Витаминыч, убеждал меня полежать, но как только дверь за ним закрывалась, я вновь вскакивала, испытывая что-то сродни чесоточному зуду. Только это постоянное маниакально-упорное движение притупляло безысходное отчаяние, которое не отпускало меня. Если бы я еще могла кому-нибудь поплакаться, излить душу, повиснуть на чьей-нибудь крепкой шее и дать волю своему горю, а так… Кастрюля уже давно выкипела, теперь обугливалось дно…

Ночью мне опять привиделась какая-то жуть. Подхватилась я вся в поту, дыша так бурно, что даже всхлипывала, но, при этом совершенно не помня, что же мне собственно снилось. Встала, не обуваясь прошлепала к дверям, и словно параноик с манией преследования осторожно выглянула в коридор… Он был девственно чист. Кресло моего охранника тоже пустовало. Словно что-то ударило меня. Судорожно, совершенно не соображая, что делаю, и видно поэтому действуя четко, будто всю жизнь отрабатывала сбор по тревоге, оделась, собрала кое-какие мелочи, деньги и едва ли не ползком выбралась на стратегический простор. Поплутав изрядно, шарахаясь от каждой тени, я внезапно наткнулась на широко распахнутую дверь на улицу. Шагнула наружу и убедилась, что стою на пандусе для «скорых». На мое счастье как раз подъехало несколько машин — видно где-то случилась большая авария. Началась суета, и никто просто не обратил на меня внимания.

Через два часа я вошла в свою пустую, темную квартиру. Переоделась. Хотела принять душ, чтобы смыть с себя больницу, но все тот же зуд беспокойства толкал прочь. Еще через десять минут я уже сидела в своей машине, которую отец несколько дней назад переправил с дачи в Москву, и нетерпеливо гнала ее в сторону Болшево. К дому своего родителя я подъехала в тот самый момент, когда со двора в распахнувшиеся ворота неторопливо выкатился черный, почти бесшумный на все еще малых оборотах мотора и оттого почти призрачный джип. Мороз пробрал меня по коже. Почему-то я знала, была абсолютно, непререкаемо убеждена — в нем отнюдь не друзья. Остальное получилось наверно случайно. То ли я спутала педаль газа с педалью тормоза, то ли что, но факт остается фактом — машина моя прыгнула вперед, джип взвизгнул тормозами, и в следующую секунду я с грохотом врезалась в его обрешеченную морду.

Удар, пойманный ремнем безопасности, растекся болью по груди, плечам, шее, взорвался искрами в голове. Поэтому когда из джипа выскочили люди и кинулись ко мне, я даже не шевельнулась, отстраненно наблюдая за их действиями через каким-то чудом не покинувшие свой насест очки. Как морковку из грядки они моментально выдернули меня из машины и, шарахнув об ее бок, уставились, изумленно задрав брови. Переглянулись.

— Она?

Я не удержалась и идиотски хихикнула — уж больно забавными мне почему-то показались их лица и ситуация вообще.

— Она. Кто же еще? — подтвердил голос из темного нутра джипа.

До ломоты в зубах знакомый голос, который тут же вывел меня из ставшего уже почти привычным состояния истерии. Чеботарев! Сволочь!! Я рванулась, видно стремясь добраться до его жирной туши. Ногтями, зубами, в морду… Гад! Но порыв мой естественно разбился, словно о каменную стену. Что для двоих здоровенных мужиков была моя птичья возня?

— Что делать с ней?

— Притуши и тащи сюда. Скорее. И так болтаемся тут как говно в проруби.

Пока я соображала, что же может означать слово «притуши», как что-то тяжелое с силой врезалось мне в висок и все…

Привели в себя голоса. Судя по интонациям, «беседа» началась не только что.

— Кокнуть ее и вся недолга! — ревел Чеботарев, и я невольно дернулась.

— Это сделать никогда не поздно, мон ами. Вопрос в целесообразности подобного действия в данный момент. М-да, — голос молодой, но какой-то почти бестелесный. Тихий полусвист, полушепот. Как у змеи…

— Ты еще не знаешь ее! Чем скорее избавиться, тем меньше проблем будет!

— Я понимаю, что общение с госпожой Луневой не доставило вам особого удовольствия, Владислав Николаевич, но это не значит, что следует позволять личным антипатиям мешать делу. Вы же профессионал, голубчик. Как можно!

Изящненько он его! Я попыталась повернуться, чтобы разглядеть второго из собеседников, но едва приподняла голову, как в нее словно выстрелили из крупнокалиберного орудия. Боль просто-таки взорвалась внутри моей бедной черепушки. Я только успела свеситься с дивана, на котором лежала, как меня вывернуло прямо на пушистый светло-бежевый ковер, что лежал на полу. Чьи-то заботливые руки помогли мне сесть и подали большой клетчатый носовой платок.

— Спасибо, — еле слышно пролепетала я и подняла глаза.

Чеботарев стоял в стороне, злобно щуря пуговки глаз. Значит, помог мне тот, второй, судя по голосу, незнакомый.

— Надеюсь, это ваша квартира, Владислав Николаевич. И ваш ковер, — мстительно просипела я и наконец-то перевела глаза на его собеседника, который все еще стоял рядом со мной.

Он улыбался, но лучше бы он этого не делал. Узкое, какое-то высушенное лицо, активно напоминавшее мне персонажа Русских народных сказок, чья смерть, как всем известно, хранилась в яйце, а яйцо в утке, а утка…

«Стоп! Опять бред какой-то!»

Так вот, улыбка подходила этому холеному сухофрукту (если такое в принципе возможно) как корсет лягушке. А когда я заглянула ему в глаза! Бог ты мой! Чеботарев был сволочью, мерзавцем, гнидой, кем угодно, но он был живым человеком, со своими слабостями, маленькими или большими привязанностями, взвинченными нервами и потными ногами. Этот же словно и не жил — могильным хладом веяло от его светло голубых блеклых глаз. Мне показалось, или зрачки у него действительно были не круглыми, а узкими, вертикальными, как у холоднокровных рептилий? Он еще ничего не сделал, почти ничего не сказал, а я уже боялась его так, как никогда и никого в своей более чем разнообразной жизни.

— С возвращением, Мария Александровна. Теперь чувствуете себя получше?

— Кто вы?

— Меня зовут Иван… Что такое, вам не нравится это имя?

— Применительно к вам, голубчик, — я нарочно передразнила ту интонацию, с которой совсем недавно произнес это слово он сам, обращаясь к Чеботареву.

— Ах да… Наш Иван не помнящий родства… М-да.

— Покажи ей, — промурлыкал Чеботарев, и что-то в том, как он это произнес, было таким угрожающим, что я тревожно уставилась на него.

— Да, Мария Александровна, у меня для вас более чем неприятное известие…

— Какое?

— Минутку терпения. Только один вопрос. Вы что же, сбежали из больницы?

— Да.

Покачал головой укоризненно.

— Теперь-то вы сами понимаете, что поступили неразумно. М-да.

— Что вы делали в доме моего отца? Я хочу знать…

— Спрашиваю здесь я! — он не повысил голос, но, тем не менее, меня словно вытянули плетью. — Итак… Кто-нибудь видел, как вы уходили?

— Нет, — со вздохом ответила я, не видя смысла упираться по пустякам.

— Понятно…

— Скажите, хотя бы, что с моими детьми… И с родителями…

— Никто практически не пострадал, Мария Александровна, мы не ставили такой задачи, так что не забивайте себе голову пустяками.

Практически! Хотела бы я знать…

— Вашему отцу, кажется, разбили голову, мать отделалась… гм… легким испугом, а дочь… Владислав Николаевич, по-моему, ребята не устояли перед ее прелестями? Нет? Я так и думал, — помолчал, всматриваясь в мое лицо, и опять улыбнулся. По лицу его при этом словно прошла кривая трещина. — Шутка, Мария Александровна.

— Смешная…

Господи! Как отличить, где правда, а где ложь? Мама с ее сердцем, отец… А Наташка! Моя девочка! Я автоматически зажмурилась, не желая видеть то, что мгновенно нарисовалось мне, словно это действительно могло помочь. Вася! Он ничего не сказал о Васе!

— А мой сын?

— Чуть позже мы поговорим и об этом. А сейчас кино, не так ли Владислав Николаевич? Сразу хочу сказать, что снимали его не мы, так что обвинять нас в том, что вы увидите, было бы несправедливо — не наших рук дело. Кто-то расстарался раньше… М-да.

Чеботарев вышел, вернулся через минуту, неся в руке диск, и вставил его в дивиди, который стоял на тумбе под телевизором прямо передо мной. Сначала на экране была только серая рябь, а потом… Сон! Это был мой сон! Мне даже не нужно было смотреть запись дальше, я и так знала, что увижу на ней — неслышный шепот ветра в занавесках, тихий кашель выстрелов и беспомощное вздрагивание сильного тела моего любимого, когда в него впивались пули…

«Ванечка! Боже мой! Ванечка!!!»

Самое ужасное, что видно подсознательно я была готова к этой новости. Мамочка дорогая, я ведь ждала чего-то подобного! И вот… Накликала…

— Я сожалею, Мария Александровна. Владислав Николаевич воспользовался кое-какими связями, чтобы стать единственным обладателем этого произведения… М-да. Показываю ее вам, конечно же, не из садистских побуждений…

«Конечно же!»

— А для того, чтобы привести в нужное эмоциональное состояние, дать понять, к чему могут привести необдуманные действия, или даже простая случайность, типа вашего побега из больницы. К настоящему моменту вы уже тоже могли бы быть мертвы, как на том настаивал господин Чеботарев, чему вы, несомненно, были свидетелем.

«Несомненно!»

— Поплачьте. Так будет лучше.

— Спасибо… — откашлялась, потому что голос показался мне совершенно чужим. — Спасибо, пожалуй, пока что воздержусь.

— Ну что ж… — взгляд задумчивый, оценивающий. — Тогда к делу. Как вы уже должно быть догадались, в Болшево нашей целью был ваш сын, а не вы. Так что ваше появление поначалу показалось более чем нежелательной помехой, но потом, поразмыслив, я пришел к выводу, что это даже к лучшему. Сейчас мальчик спит, но когда проснется, ему будет психически комфортнее, если рядом будет мать. Да и нам так меньше забот, согласитесь. Вы, я уверен, постараетесь убедить его, что послушание и тихое, разумное поведение будут для него много полезнее, чем, скажем истерики и буйство. Дети… — мгновенная гримаса пробежала по его лицу. — Конечно, мы можем справиться и без вас, Мария Александровна, прошу иметь это в виду, если вам вдруг захочется совершить какие-нибудь неуместные действия. Однако хочу предупредить — всякий ваш поступок будет немедленно отражаться не только на вас, но и на ребенке. Надеюсь все понятно?

— Продолжайте.

— Да, собственно, это почти конец моей небольшой речи. Мы с Владиславом Николаевичем доставим вас с мальчиком в известное нам место, где передадим с рук на руки Аслану Уциеву. Он ждет только ребенка, так что ваша судьба будет зависеть от него и многих уже независящих от меня причин.

«Аслан!»

— Я же предупреждал вас, Мария Александровна!

Это уже Чеботарев. Ненавижу! Дрянь!! Падаль! Оба ничего не ожидали, успокоенные моим внешним спокойствием и рассудочностью, а потому, лишь когда я уже вцепилась в толстую рожу мерзавца, Кощей пришел в движение. Он отодрал меня от визжащего Болека и с силой отшвырнул в сторону. Однако, нападая на ФСБешника, я не только хотела чисто по-бабски разодрать ему физиономию, меня интересовала его кобура, и к тому моменту, когда я отлетела в сторону, пистолет уже был у меня в руке.

Плюхнувшись на пол, я больно ударилась плечом об угол какой-то то ли тумбы, то ли шкафчика, и естественно плечо, которым я приложилась, было правым! Рука мгновенно занемела. Я успела снять с предохранителя и дослать патрон, но и только. Пуля с визгом отлетела от стены где-то над головой Чеботарева, мгновенно рыбкой нырнувшего на пол, а в следующую секунду Кощей уже выворачивал мне руку, пытаясь отобрать оружие. Я выстрелила еще несколько раз, но уже чисто случайно — всякий раз пули летели в разные стороны, не причиняя мерзавцу никакого вреда. Вскоре я была побеждена и прижата к спинке дивана костлявым, но поразительно сильным телом этой холоднокровной сволочи. Подавив последние всплески моего сопротивления, он поднялся, одернул пиджак, поправил узел галстука, а потом, коротко размахнувшись, залепил мне звонкую оплеуху.

— Это было как минимум неразумно, Мария Александровна.

Невольно схватившись за щеку, заглянула ему в глаза. Холод возвращался на свое месте, но за тонкой ледяной корочкой, которой уже подернулся его взгляд, я успела увидеть нечто такое, что повергло меня в настоящий ужас — ему нравилось, физически нравилось все то, что произошло только что.

— Ваш сын проспит еще как минимум два часа. Это время я даю вам для того, чтобы подумать. Хорошенько подумать о том, как вы будете вести себя дальше. И помните, это последнее предупреждение.

Наверно никогда я не плакала так. Словно сама душа отрывалась от тела, стремясь излиться слезами. Оплакивала свою любовь, своего сыночка, ставшего объектом удовлетворения взрослых амбиций. Наверно, если бы эти ужасные события произошли порознь, я реагировала бы иначе, но теперь… Смерть любимого и похищение сына — узнать об этом в один день, в одну минуту, это было слишком. Стоп-кран был сорван.

Поэтому когда слезы кончились, не осталось ничего. Я словно умерла. Я дышала, видела и анализировала происходящее, но ничего не чувствовала. Наверно, не ощутила бы даже физическую боль. И только одно: «Вася. Он маленький и очень ранимый. Я нужна ему!»

Горы, между которых по тряской извилистой дороге пробирался наш «Козлик», были незнакомы мне. Да и можно ли ожидать, что, даже проработав в Чечне изрядное время, я узнаю ее так же хорошо, как те, кто родился здесь и прожил всю жизнь? Вася спал у меня на коленях, сонно разлепляя глаза на ухабах, и тут же снова уплывая, как только дорога становилась более ровной. Рядом сидел незнакомый мне тип, появившийся в нашей кампании только сегодня, после того, как мы пересекли призрачную границу Чечни. Зато здесь нас покинул Чеботарев, что сделало мое существование значительно более сносным — казалось самый воздух рядом с ним был отравлен.

Я согласилась на это путешествие. Да и вряд ли меня был хоть какой-то выбор! Кощей назвал это решение «разумным» и улыбнулся своей отвратительной улыбкой ожившего скелета. Похоже, разумность или неразумность тех или иных поступков была для него единственным стоящим критерием, хотя я до сих пор помнила выражение его глаз после того, как он подавил мой смешной мятеж там, в Москве. Невольно дотронулась до щеки — здесь синяк уже почти прошел, зато появились другие…

Тип рядом со мной пошевелился, и я искоса глянула на него. Это был поразительный экземпляр человеческой расы, возможно даже какой-то гибрид, потому что еще никогда я не видела мужчину, у которого борода начинала бы расти прямо от глаз. Ему и камуфляжная маска не нужна — побрейся, родная мама не узнает! Он тоже обернулся ко мне, видимо почувствовав пристальное внимание к своей заросшей персоне. Борода в области рта зашевелилась и только по выражению его похожих на фундук глаз я поняла, что мерзавец улыбается.

— Вы знаете, Мария Александровна, Ахмед большой поклонник вашего таланта, только на вашем месте я бы все же особо на его поддержку не рассчитывал — он безраздельно предан своему господину, — это Кощей заметил наш обмен взглядов.

— Для меня это не имеет значения. С некоторых пор меня элементарно мутит от почитателей талантов.

— Да-а. Владислав Николаевич тогда здорово маху дал. Подумать только — одна крохотная оплошность, недооценка потенциального противника и — упс! — сколько неприятностей и хлопот. М-да.

Эта его привычка прибавлять в конце почти каждого своего высказывания это тягучее, мерзкое «м-да» уже настолько бесила меня, что только с очень большим трудом удавалось сдерживаться. Практика показала, что Кощеюшка относился к своей персоне с трогательной деликатностью, не позволяя в свой адрес никаких выпадов. А бил он, хоть и без особой жестокости — «разумно», но больно, по-прежнему явно получая при этом удовольствие. И главное при этом я постоянно чувствовала себя словно на краю пропасти — не совладай рассудочность Кощея с демонами ада, живущими под толщей искусственного льда его внешней невозмутимости и… Я не рисковала додумывать эту мысль и во многом поэтому была оч-чень «разумной» — почти все побои достались мне, когда защищала Ваську. Лишь однажды честно заработала их сама, со злости обнародовав свое восприятие внешних данных и внутренних качеств своего похитителя. При всем при этом нельзя было не отдать ему должное — мной занимался настоящий профессионал. Аслан, видно, знал, кого нанимал. Все было предусмотрено, все учтено. Никаких просчетов, никаких погрешностей, никаких допущений.

Аслан… Последний раз, когда мы виделись, он сначала любил меня страстно и, пожалуй, по-восточному вычурно, если можно применить здесь такое слово, а потом сообщил о своем решении уйти. Что ждет меня теперь? Какого человека предстоит встретить?

За время работы в Чечне у меня появилось здесь достаточно много знакомых — деловых, да и просто людей, которые помогли мне, а я помогла им, так и сблизились. Поэтому, зная о моем давнишнем романе (но не о сыне), они иногда приносили мне различные сплетни об Аслане, ведь теперь он был достаточно хорошо известен. Причем каждый раз говорили разное. Кто называл его фанатиком, патриотом, который будет бороться за свои убеждения до конца. Кто говорил о нем, как об одном из самых удачливых предпринимателей, сколотивших свой капитал войной, и чьи счета в банках различных стран превысили все представимые пределы. В последнее верилось с трудом — я помнила Аслана тогдашнего, молодого, яростно отстаивавшего свои патриотические убеждения. Однако те, кто рассказывал мне об этом, были подозрительно подробны в своих историях, то описывая великолепие его виллы, затерявшейся где-то на Турецком побережье, то перечисляя количество вертолетов и прочего вооружения, проданного им боевикам, то едва ли не по карте указывая места, где находились «пиратские» нефтяные вышки, которые поставил он, и на которых работали его же люди…

Куда везли меня и Ваську теперь, я не знала. Мне даже не говорилось, как скоро мы прибудем на место. Кощей не торопился, явно желая действовать наверняка. Однако все, что имеет свое начало, рано или поздно приходит к концу. Даже жизнь…

«Ванечка!!!»

И тут же сама себе: «Не смей распускаться!»

Местом назначения оказалась небольшая горная деревенька. Собственно, ее и деревенькой-то уже назвать было нельзя — из десятка домов под крышей остались только два. Видно авиация федералов во время войны не раз побывала здесь. Водитель, проигнорировав уцелевшие строения, притормозил у руин дома, отличавшегося от остальных своими размерами. Собственно остался только довольно высокий цоколь, и было трудно определить, каким дом был раньше, но, выйдя из машины, я заметила, что в отличие от всех остальных зданий и их останков, в полуподвальном этаже этого маленькие плоские окошки были аккуратно застеклены.

Внутри оказалось прохладно. После знойной духоты зрелого летнего дня меня даже пробрал озноб. Или это было результатом волнения? Василек тесно прижимался ко мне, молчаливый и встревоженный. Узкий коридор закончился дверью, и нас, не церемонясь, втолкнули в нее.

Да, это был Аслан. Он заметно постарел. Серебряные пряди вились в густой бороде, в кудрявой, как у Василька, буйной шевелюре. В прошлом осталась юношеская стройность. Квадратные плечи, заметно округлившийся живот и тяжеловатый зад — таким стал мой бывший возлюбленный. Хотя черты лица были по-прежнему красивы, приобретя даже некую значительность, завершенность, которая часто приходит с возрастом и приобретенным опытом. Я рассматривала его не таясь, обстоятельно. Взгляд же Аслана, лишь мельком мазнувший по моей персоне, жадно впился в лицо Василька.

— Так значит, это правда…

— Потрясающее сходство, не правда ли? — светски поинтересовался Кощей, рассеянно озираясь вокруг, словно прикидывая, куда бы ему было не противно сесть — мебелью подвал не изобиловал.

— Можно подумать, ты действительно ничего об этом не знал! — мой так долго кипевший в вынужденно закрытой кастрюле гнев слегка плеснул через край. — Я потратила достаточно много сил, чтобы в свое время разыскать тебя, но ты найтись не пожелал. Что же произошло теперь, Аслан?

— А, Маша… — Как будто только сейчас заметил меня. — Ты совсем не изменилась.

— Чего не скажешь о тебе, — заявила я, выразительно осматривая его жировые отложения.

Взгляд его потемнел, но уж кого-кого, а его я бояться не собиралась! Хватит с меня Кощея. А вот, кстати, и он.

— Видите ли, Мария Александровна. Вы оказались в своем роде уникальной женщиной для господина Уциева…

— Заткнись!

— Вот как? — я высокомерно выгнула бровь.

— Да. Только вам посчастливилось подарить ему ребенка. Вася единственный наследник… — он замолчал сам.

Именно сам, хотя Аслан даже шагнул к нему, словно хотел кулаками заткнуть Кощееву болтовню, а потом задумчиво уставился на Василька, покусывая тонкую нижнюю губу. Ба!

— Что, поздновато дошло? А ведь знаешь, Аслан, если бы он подумал об этом раньше, не видать тебе нас, как своих ушей. Разве что за оч-чень большие деньги. Подобный индивидуум, привыкший торговать всем, начиная с морковки поштучно и кончая собственной совестью и человеческими жизнями…

От его удара я не удержалась на ногах и растянулась на бетонном полу. Вася с плачем кинулся мне на грудь, а Ахмед, что-то заворчав, качнулся вперед, вытаскивая из-за пояса пистолет. Но он не успел доделать то, что, может, и хотел. Что-то свистнуло в сыром воздухе подвала, и громадный мужчина, охнув, выронил оружие. В его правом плече торчало узкое лезвие, по-моему, лишенное даже рукоятки.

— Со мной в такие игры лучше не играть, — несколько запоздало пояснил Кощей и, осклабясь, взглянул на Аслана. Взглянул явно предупреждая, и тот понял.

— Съел, — неожиданно для самой себя громко прокомментировала я, и вся сжалась, ожидая неизбежного наказания, но его не последовало.

Аслан похоже действительно съел, а скелетина, сделав два шага в мою сторону, вместо того, чтобы добавить мне ума, протянул руку и помог подняться. Когда же я удивленно глянула ему в лицо, ища там объяснения этому поступку, то увидела в бездонной пустоте его глаз тонущее одобрение… Некоторые дяденьки любят непослушных девочек, ведь так? Приятно учить их благоразумию и послушанию… Боже, спаси и сохрани!

— Очень педагогично, Аслан. Очень педагогично устраивать поножовщину и позволять бить мать на глазах у семилетнего мальчика. Прекрасное начало.

Две вертикальные складки залегли между его густых черных бровей.

— Ахмед, отведешь моего сына и… его мать, — сколько сарказма, — в отведенные для них апартаменты, да проверь как следует запор. А потом пойди и приведи себя в порядок.

Детина явно был шокирован отношением хозяина к произошедшему с ним, но покорился и, все еще зажимая левой рукой пробитое кровоточащее плечо, пошел к двери в противоположном углу комнаты. Я же, обняв всхлипывавшего Ваську, не колеблясь отправилась следом. Избавиться от общества моего бывшего любимого и его отвратительного подручного было сейчас для меня верхом желаний.

Комнатка была совсем крохотной, но, по крайней мере, чистой — Васю явно ждали. Именно Васю, потому что кровать здесь была одна. Еще в углу стояло ведро с крышкой, видимо призванное заменить «удобства», а на подушке сидел огромный плюшевый слон немыслимого розового цвета, который выглядел здесь настолько дико, что меня даже передернуло.

Ахмед топтался в дверях, словно не решаясь уйти и оставить нас здесь. Бедный верный пес. Странно, но именно верным псам чаще других достается хозяйским сапогом под зад. И чаще всего ни за что ни про что.

— Спасибо, — проговорила я, и устало опустилась на скрипнувшее ложе.

— Я принесу еще один матрас и одеяло. Вам будет неудобно вдвоем. Мальчик уже большой, — голос низкий с сильным акцентом.

— Не стоит. Плечо наверно очень болит. И благодарила я вас не за комфорт отведенного помещения — это было бы как минимум смешно, а за желание защитить. Спасибо.

— Этот пес еще узнает…

— Он не пес, а бешеный волк. Вурдалак, оборотень, нежить… Идите, Ахмед, займитесь своей раной, а мы отдохнем.

— Я принесу поесть, если вы голодны.

— Хорошо, спасибо. Мы… мы надолго здесь? Я так понимаю, что это все-таки не постоянное жилище Аслана, — я обвела взглядом низкий потолок и бетонные стены.

Ахмед покачал лохматой головой и опустил глаза.

— Ну что ж — нет, так нет.

Я получила ответ на свой вопрос через неделю и от него же. Но при каких обстоятельствах, и что это был за ответ! Собственно, как стало понятно значительно позже, свое развитие события получили в первый же вечер нашего пребывания в «гостях» у Аслана. Мы с Васильком спали, наговорившись вдосталь, наплакавшись и наутешав друг друга. Я была поражена тем, как мужественно и по-взрослому разумно (Тьфу! Наверно, до конца жизни буду ненавидеть это слово!) мой маленький сын воспринял все объяснения касательно фигуры его внезапно и таким ужасным способом нарисовавшегося отца.

Меня разбудил свет, я открыла глаза и невольно вздрогнула, увидев перед собой что-то жуткое, косматое, спросонья не сразу поняв, что это всего лишь бородища Ахмеда. Вася тоже вскинул голову, потревоженный моим движением.

— Простите, но хозяин зовет к себе сына.

Я поднялась и разгладила на себе одежду.

— Пошли.

— Нет. Только он. Не вы.

— Иди, малыш. Все будет в порядке. Я подожду тебя здесь.

— А я составлю вам компанию, Мария Александровна, чтобы не скучали, — Кощей, до сих пор невидимый в темноте коридора, шагнул вперед, и я заметила, как изменилось при его появлении выражение глаз Ахмеда.

— Мне казалось, с вами уже расплатились за проделанную работу, и вы покинули это гостеприимное место.

Рассмеялся эдак вежливо.

— Иди, мальчик. Отец твой не любит ждать.

— Иди, Васюша. Не бойся.

Василек, оглядываясь, поплелся следом за массивной фигурой Ахмеда, который, уходя, не забыл оставить керосинку в комнате.

— Так значит, вам бы хотелось поскорее избавиться от меня?

— Не стану скрывать.

— Но почему же?

— Я думаю, причины должны быть очевидны, — изумленно ответила я, искренне не понимая, к чему он все это говорит.

— Нет. Я лично ведь не сделал вам ничего плохого. Только в рамках полученного заказа…

— Вот как? — я невольно притронулась к новому синяку, уже наверняка окрасившемуся во все цвета радуги.

— Ах, это… — Кошей проявил внезапную проницательность и чуткость. — Но ведь это доставляет одно только удовольствие… — искренен, подлец, совершенно искренен!

— Вы что действительно убеждены в том, что все, доставляющее удовольствие вам, должно доставлять удовольствие и всем остальным?!

Смерил тяжелым, остерегающим взглядом, но ответить не успел — в коридоре раздались крики, детский плач и я, уже не обращая внимания на этого маньяка, метнулась к дверям. Он однако не пустил, сграбастав в колючие объятия. Ощущение было такое, словно попала в лапы какому-то железному кузнечику.

— Все зависит от привычки, Мария Александровна. И вам придется привыкнуть, если вы и ваш сын захотите жить. Со временем вам даже понравится, — произнес он это странно, со значением, явно имея при этом в виду не ту ситуацию, в которой я находилась сейчас, а нечто иное, такое жуткое, что я просто-таки заледенела от ужаса. Настолько, что даже не воспротивилась его поцелую…