Александр Горшков

Шарка Кракорова-Паюркова

РЕПОРТЁР

психологическая повесть


Прошлое имеет на нас такое влияние, какое мы ему позволяем иметь. Поэтому каждый из нас сам выбирает, что хранить в своем сердце: убитых или живых, сгоревшие в пожаре дома и улицы или уцелевшие ему назло…

Таких, как я – много. Нам никто не ведет счет, мы брошены живым семенем в сухую землю, но новая жизнь из него не возродится, ибо мы – прах, имеющий цену лишь в глазах Бога…

Из переписки живущих без Родины

1

Улица, по которой одиноко шла Марта, была совершенно пуста. Моросящий дождь и порывистый колючий ветер загнал последних прохожих под крыши в дома и уютные кафе, мерцавшие в этом холодном и неуютном вечере теплыми огоньками. То, что Марта сейчас ощущала в своей душе – совершенное одиночество, пустоту и холод – вполне отвечало унылой погоде и темноте, обступившей ее со всех сторон.

Возле зеркальной витрины она на мгновение остановилась, чтобы взглянуть на себя. Кисло усмехнулась: припухлые от слез веки, такие же опухшие губы, потекшая с ресниц тушь… Марта вытащила из маленькой сумочки косметичку, взяла оттуда тюбик алой губной помады и жирным крестом перечеркнула свое отражение в сверкающем стекле. А потом, кинув помаду назад в сумочку, не спеша пошла дальше.

«Какая ж ты сволочь, – она снова вспомнила Гонзу, его нагловатую улыбку и недвусмысленные намеки на то, что между ними все кончено. – Какой подлец, мерзавец…».

Пустота, царившая в ее душе, стала быстро наполняться яростью и злобой, готовыми выплеснуться новыми слезами. Марта взяла себя в руки, стараясь не отдаться нахлынувшим на нее неприятным воспоминаниям. Чтобы успокоиться, она опять остановилась, достала сигарету и, повернувшись спиной к ветру, чиркнула зажигалкой. Но порывы ветра гасили огонек, пока Марте это не надоело, и она, скомкав так и не раскуренную сигарету, бросила ее в решетку канализации на обочине мостовой.

Сегодня был явно не ее день. Все было против нее, даже эта погода, этот внезапно налетевший ветер с мелкой моросью, превратившие ее стильную прическу в подобие мочалки.

«Мерзавец, – она не могла успокоиться, – ты еще пожалеешь… Мразь. Подонок…».

Она перебирала все подробности этого вечера, обидные слова, сказанные друг другу, упреки и обвинения. Нехорошие предчувствия Марты, не покидавшие ее в последнее время, оправдались. Как ни старалась она отогнать от себя дурные мысли, связанные с изменившимся поведением Гонзы – его недомолвками, странным нежеланием встречаться, как раньше, – сердце подсказывало, что разрыв близок. И вот сегодня он настал.

Марта опять всхлипнула, не в силах подавить подступивший комок к горлу, и еще больше размазала по щекам расплывшуюся тушь.

«И еще этот русский, – она вспомнила пьяную горластую компанию, сидевшую недалеко от них в том же уютном подвальчике «У Яны», где они любили коротать время с Гонзой, когда тот ненадолго приезжал из Праги. – Кто там был еще? Мадьяры? Югославы? Да какая разница! Свиньи есть свиньи…».

Эта компания в течение всего времени, пока она объяснялась с Гонзой, раздражала ее больше всего: их разнузданный громкий смех, наглые заигрывания с девчонками, сидевшими возле бара. Понимая немного русский язык, она слышала грязные слова, без которых не обходилась ни одна русская речь. Вся компания хлестала финскую водку вперемешку с пивом – и то, и другое на их столе было в огромном количестве вместе с закуской, которую то и дело подносил официант.

Нагловатый русский был в центре этого дикого пьянства. Он сидел в темно-бардовой тунике, совершенно вспотевший от выпивки и духоты, царившей вокруг, с давно небритой щетиной. Когда он начинал что-то рассказывать, вся компания на миг затихала и внимательно слушала, стараясь понять каждое его слово, а потом взрывалась либо одобрительными возгласами, либо оглушительным смехом, хлопая русского по плечу и наливая ему в рюмку.

Марта не любила русских: за их бесцеремонность, высокомерие, откровенное хамство. Она не любила их с тех пор, когда еще девчонкой жила с матерью недалеко от военного госпиталя оккупационного советского гарнизона, части которого были разбросаны по лесам вокруг их городка. Марта видела, что там служили не только русские, но и другие: черноволосые, курчавые, смуглые, как арабы или мулаты, раскосые, как китайцы, говорящие на странных гортанных наречиях. Но для нее они все были русскими, живущими неизвестно во имя чего на ее родной земле и чувствовавшими себя здесь полновластными хозяевами.

Марта не любила русских. Из-за них пострадал ее родной отец – скромный учитель истории, который осмелился высказаться нелестно про русские танки на Вацлавской площади в Праге в 68-м году. От этой неприязни в ней жило абсолютное равнодушие к тому, о чем так много писали и говорили журналисты: какие-то новые русские президенты, этнические и междоусобные войны внутри самой России, террористы, беженцы…

И вот теперь почему-то именно в этом русском хаме, весь вечер сидевшем недалеко от них, она видела причину краха своей любви и надежд. Ей казалось, что, не будь его рядом, она б сумела поговорить с Гонзой как-то по-другому, не взорваться в ответ на его снисходительные улыбочки, ухмылки и шутки. Однако Гонзу, похоже, все вполне устраивало. Он то и дело поворачивался в сторону, где сидела пьяная хохочущая компания, и весело подмигивал Марте, когда та готова была разрыдаться и убежать.

Полное отчаяние и жажда мести за свою поруганную любовь накатывались на нее волна за волной, заставляя до боли кусать и без того распухшие губы, вытирать катившиеся слезы.

Неожиданно Марта остановилась. Она увидела, что в темноте чуть не наступила на маленького, крошечного котенка, появившегося неизвестно откуда посреди мокрой улицы.

– Ты откуда взялся? – Марта взяла котенка на руки и прижала к себе.

Крошечное существо было промокшим и дрожало от холода. Едва почувствовав близость человеческого тепла и прикосновение ласковых рук, котенок замурлыкал и уткнулся мокрой мордочкой прямо в грудь Марты. От этого Марта вдруг забыла про душившие ее обиды и отдала всю свою нежность этому беззащитному существу.

– Как тебя зовут, а? – она оторвала лапки котенка, которыми он вцепился в легкую кофточку, и поднесла почти к самым глазам. Котенок был черный, с белым пятнышком на груди и такими же белыми лапками. – Разве можно такому чумазому гулять ночью? А если на тебя наступят или раздавят?

Она снова прижала его к груди, испытывая в этом сострадании к несчастному обездоленному животному некоторое облегчение от собственных душевных терзаний и обид.

– Хочешь жить у меня? Я тебя не буду обижать. И любить буду… Не то что…

Ласково гладя мурлыкавший на груди комочек, Марта пошла напрямик через парк, откуда уже виднелись окна старого дома, где она вместе со своей подругой Марцелой снимала маленькую квартирку. Центральная аллея была освещена, хотя здесь казалось еще безлюдней, чем на городских улицах.

– Сейчас придем домой, я дам тебе молочка, – Марта потрепала уже спящего котенка за ушко и вдруг почувствовала, как каблучок ее новеньких туфелек угодил прямо между декоративными плитами, которыми была выложены все аллеи в парке. Марта застонала от досады: она так давно мечтала купить эти итальянские туфельки. И что теперь? Выбросить? Нет, сегодняшний день был явно не ее.

Она попробовала вытащить застрявший каблучок, но ничего не получилось. Тогда она расстегнула лямку, сняла туфельку и швырнула ее в темноту, где рос густой кустарник. Потом, немного подумав, расстегнула вторую и швырнула ее вслед за первой, оставшись босиком на мокрой аллее. Дом все равно был рядом. Вздохнула, сожалея о том, что лишилась долгожданной покупки, и пошла дальше, как вдруг услышала из кустов, куда только что отправила свои драгоценные туфельки, чей-то стон.

Марта вздрогнула и тут же захотела бежать без оглядки к своему дому. Но стон повторился: жалобный, словно зов на помощь, и это заставило Марту остановиться и тихо, на самых цыпочках, подойти к кустам, за которыми действительно слышалось чье-то тяжелое дыхание и тихие стоны.

– Эй, кто там? – шепотом спросила Марта, не решаясь заглянуть за кусты, а тем более перейти с освещенной аллеи, где начиналась сплошная темнота.

Но в ответ слышались все те же стоны.

– Эй, – чуть громче обратилась Марта, – может, вызвать полицию или «скорую»?

Но тут же вспомнила, что оставила свой мобильник в клинике, когда спешила на злополучную встречу с Гонзой. Тогда, прижимая бездомного котенка еще сильнее, словно это ему угрожала опасность, притаившаяся за черными кустами, она робко сошла с аллеи и заглянула туда, откуда доносились стоны.

Темень была настолько непроглядной, что она не сразу заметила мужское тело, распростертое на мокром газоне. Мужчина лежал на спине, схватившись за правый бок, и тихо стонал, корчась от сильной боли.

Марта осмотрелась по сторонам, привыкая к темноте, и уже без опаски подошла к незнакомцу. В слабых отблесках света, заливавшего аллеи парка, она могла различить, что он тоже был босым. Легкие туфли незнакомца валялись неподалеку, почти рядом с итальянскими туфельками самой Марты, которыми она, судя по всему, угодила в несчастного в довершение всех его физических страданий. Весь газон вокруг него был изрядно помятым и говорил о том, что тут произошла какая-то борьба или драка. Мужчина был одет в джинсы и темную майку, порванную от плеча до груди.

– Эй! – Марта уже не испытывала ни малейшего страха, а лишь пыталась сообразить, как и чем помочь этому человеку. – Как вас зовут? Что с вами?

Незнакомец слегка приподнял голову и со стоном произнес:

– Помогите подняться…

Марта снова вздрогнула – на этот раз оттого, что услышала русскую речь. Она сразу узнала немного хрипловатый голос того русского горлопана и пьяницу, который, как ей казалось, испортил весь вечер и разрушил ее любовь. Не веря своим ушам, Марта порылась в сумочке, достала оттуда зажигалку и несколько раз чиркнула ею, пытаясь убедиться, что это был действительно он. Бережно опустив спящего котенка рядом на землю, Марта, ладонью прикрывая от ветра вспыхнувший огонек, поднесла его ближе к лицу незнакомца и тут же отпрянула назад: да, это был тот самый русский. Все его лицо, шея и грудь, оголившаяся из-под разорванной туники, были в страшных кровоподтеках и ссадинах. Марта коснулась самой туники – и ощутила на своих пальцах липкую жидкость. Она снова чиркнула зажигалкой и увидела, что это была кровь. От незнакомца сильно разило спиртным.

Чувство жалости и сострадания мгновенно сменилось отвращением и брезгливостью. Она тут же вспомнила его грязные слова, развязанный смех, шутки, стол, заставленный бутылками из-под водки.

– Скотина, – прошептала она, взяла на руки котенка и поднялась, собираясь уйти. – Пусть с тобой полиция разбирается.

Подобрав свои туфельки, она уже вышла на аллею, как снова услышала жалобный стон:

– Помогите… Помогите встать…

В сердце Марты опять шевельнулось сострадание. Казалось бы, работая хирургической медсестрой в одной из здешних клиник, она должна была давно привыкнуть к подобным стонам. К тому же, это был не ее пациент, какие приходят в клинику за помощью, а самый обычный пьяница, а, может быть, и хулиган, драчун, место которому – в полиции. Но зов на помощь, то, как он корчился от боли, не в силах подняться с сырой земли, остановили Марту. Не выпуская котенка, она возвратилась к незнакомцу, нагнулась к нему и протянула свободную руку:

– Держите.

Незнакомец ухватился за протянутую руку, и Марта попробовала помочь мужчине приподняться или, по крайней мере, сесть. Но тот снова застонал, высвободил свою руку и схватился за правый бок.

«Да, парень, тебе, видать, бока хорошо намяли, – подумала она, бережно ощупывая его ребра. – Нескоро теперь будешь хлестать водку и горланить в кабаках».

Марта уже в который раз опустила спящего котенка на землю и, поддерживая незнакомца под спину, испытывая при этом жуткое отвращение от алкогольного смрада, начала помогать ему подниматься с земли. Потом помогла выйти на аллею, где было светло, и так же бережно посадила на лавочку.

– Чао, мачо! – она похлопала его по плечу, подняла котенка и направилась к своему дому. Но не успела ступить нескольких шагов, как новые стоны, исполненные болью, заставили ее возвратиться.

– Послушайте, вам нужна медицинская помощь и полиция, – Марта легонько потрясла незнакомца за плечо, стараясь привлечь его внимание.

– Вы меня понимаете? Вам надо в больницу, а они вызовут полицию. У меня с собой нет телефона, чтобы помочь. Уже поздно. Дождь. Здесь нельзя оставаться.

– Спасибо, – превозмогая боль, тихо сказал незнакомец. – Я как-нибудь… Спасибо…

– Тогда я пойду? – спросила Марта, желая убедиться, что действительно больше ничем не может быть полезной начинавшему приходить в себя русскому. – Все окей?

– Окей, окей…

Незнакомец слабо махнул рукой, давая понять, что дальше со своими проблемами справится сам. Марта пошла по пустынной аллее, то и дело оглядываясь на русского, оставшегося сидеть на мокрой лавочке, согнувшись от мучивших его болей.

«Ему срочно нужно в больницу, – подумала она, – сейчас приду домой и вызову неотложку».

В дверях ее встретила заспанная подруга Марцела, с которой она снимала эту крохотную квартиру на две комнатки.

– Явилась наконец-то, – сонным голосом сказала она, запирая дверь на ключ. – Все подробности вашей вечеринки потом… Хорошо?.. Страшно хочется спать. Доброе утро… Нет, спокойной ночи…

Она тут же плюхнулась на свою кровать и с головой укрылась одеялом.

– Если хочешь есть, то там… Молоко… Наверное, теплое еще. Потом поставь в холодильник, не забудь, – пробормотала она Марте, поворачиваясь к стенке, завешенной вырезками из разных журналов, календарями и постерами.

Тихо раздевшись, Марта прошла на кухоньку и, не включая свет, налила молока – сначала в блюдечко для котенка, а потом в чашку себе – и присела за маленький стол, стоявший возле окна. Неприятные воспоминания стали опять душить ее, метаться в памяти. Чтобы как-то отвлечься и успокоиться, Марта выпила молока и, приоткрыв окно, закурила сигарету, выпуская дым в ночной воздух. Потом снова пригубила молоко, все думая и думая о том, что произошло между ней и Гонзой.

Окно кухни выглядывало прямо на парк, на ту самую аллею, по которой она только что шла. Марта отодвинула занавеску и в глубине аллеи вдруг снова увидела того русского. Он сидел по-прежнему на лавочке один, опустив голову на колени и корчась от боли.

Марта подошла к спящей Марцеле и легонько потрясла ее.

– Я же сказала, что все подробности утром… Дай поспать…

– Марцелка, где твой мобильник? Один звонок надо срочно сделать.

Не говоря ни слова, Марцела махнула рукой в ту сторону, где на стуле стояла ее сумочка. Марта нашла телефон, но он был совершенно разряжен.

– Марцелка, а зарядное где? Он же у тебя разрядился.

– На работе, – в полусне чуть слышно пробормотала она. – Ложись спать и дай мне тоже…

«Если не повезет – то до конца», – вздохнула Марта и положила телефон назад. Потом откинула покрывало на своей кровати и легла, давая отдых уставшим ногам и всему телу.

Но сна не было. Она почему-то стала теперь думать о русском, сидевшем под холодным дождем, в безлюдном парке, совершенно один, избитый. Она попыталась успокоить себя, полагая, что полиция обязательно увидит его и сделает все, что положено, но жалость к этому незнакомцу, оставившему в ее памяти такие неприятные воспоминания, возвращала мысли к его страданиям и одиночеству.

Неслышно встав с постели, Марта на цыпочках снова подошла к окну и выглянула в пустынный ночной парк. Русский сидел все там же, не изменив позы, свидетельствовавшей о том, что ему было плохо.

«Откуда ты взялся на мою голову?», – вздохнула Марта и, подумав немного, быстро надела джинсы, майку, накинула на плечи легкую куртку и пошла открывать дверь.

– Ты куда? Что случилось? – Марцела тут же подняла голову, услышав, как Марта пыталась в темноте попасть ключом в замочную скважину.

– Спи, все в порядке, – шепотом ответила Марта, – я сейчас вернусь.

Она быстро пошла по мокрой аллее, ежась от холодных капель, падавших с деревьев. Когда она подошла к незнакомцу и тронула его за плечо, тот даже не повернул к ней голову, по-прежнему не чувствуя, наверное, ничего, кроме страшных болей в правом боку, за который держался и стонал.

– Эй, – Марта уже не трясла его, а просто положила ему руку на затылок. – Вам срочно нужна медицинская помощь. Вы меня понимаете?

Незнакомец поднял голову и уже осознанным взглядом посмотрел на нее.

– Понимаю… Спасибо вам… Вы очень любезны…

– У меня нет телефона, чтобы вызвать полицию. Я просто не знаю, чем помочь вам. Оставаться здесь одному тоже нельзя.

Незнакомец снова поднял голову и, превозмогая боль, слегка улыбнулся:

– Тогда, может, посидим где-нибудь? Как вас зовут? Или вы не понимаете по-русски?

– Ne rozumim[1], – резко ответила Марта. Отвечать на глупые шутки ей совсем не хотелось.

– Не-ро-зу-мим, – заплетающимся языком повторил незнакомец и опять попробовал улыбнуться. – А я по-чешски ни бум–бум. Как же мы будем с вами объясняться в любви, а?

Марта хотела ответить чем-то резким и немедленно уйти, но вдруг рассмеялась. Глядя на этого пьяного русского хама, она впервые почувствовала свое превосходство над теми, кто много лет ходил по ее родной земле, как хозяин. Глядя, каким беспомощным, жалким и в то же время ничтожным в эту минуту был русский незнакомец, Марта особенно ясно ощущала собственное достоинство. Она не сомневалась: толкни его – и он свалится на мокрую аллею, будет валяться, пока его не подберут полицейские или на него не наткнутся такие же бродяги, чтобы обобрать и отобрать последнее, что, может быть, осталось в карманах его джинсов.

Марта осмотрелась по сторонам, но ни тех, ни других, ни просто случайных прохожих, у которых можно было бы попросить телефон, чтобы вызвать полицию, в парке не было видно. Ветер донес до нее одинокий удар часов на городской ратуше. Сколько это означало времени: час ночи или половину какого-то другого ночного часа – понять было невозможно.

Дождь усилился.

«Не ночевать же тебе здесь, в самом деле, пока не околеешь, – подумала Марта, глядя на незнакомца. – Поди, не собака. Хоть и настоящая свинья…».

Она аккуратно взяла его под левый локоть и помогла подняться. Все еще сильно шатаясь, незнакомец оперся на руку Марты и опять улыбнулся, дохнув ей прямо в лицо страшным перегаром:

– Я сразу почувствовал, что понравился вам. Это любовь с первого взгляда. Даже не сомневаюсь. Такое бывает не только в сказках. Вы верите в сказки? То есть я хотел спросить, вы верите в любовь с первого взгляда? И вообще в любовь?

Марта презрительно посмотрела на русского и усмехнулась:

«Ты на себя в зеркало хотя бы раз смотрел?».

Но незнакомец, продолжая стонать и держась за бок, не унимался:

– Настоящая любовь начинается всегда именно так. От такой любви рождаются красивые дети. У нас будет девочка. Очень милая и очень умная. Просто очаровашка. Вся в меня. И немножко похожа на вас, чтобы не обидеть. Имя у нее тоже будет красивое: Кристина…

«Боже, какой хам! – возмущенно подумала Марта, без особого труда разбирая его пьяный бред. – Или дурак. А, может, то и другое вместе. Очень подходящая комбинация».

Она остановилась и пристально посмотрела незнакомцу в глаза, стараясь сохранять самообладание, чтобы не оттолкнуть эту пьянь от себя.

– Послушайте, – Марта пробовала вспомнить русские слова, знакомые ей с детства. – Я работаю медсестрой. В клинике. Мне вас просто škoda. Rozumite nebo ne?[2] Дождь!

– А, так вы решили пригласить меня к себе в гости? – не унимался незнакомец. – Очень мило с вашей стороны… Кстати, вы неплохо говорите по-русски. От этого вы нравитесь мне еще больше… У нас будет романтичный вечер…

И, присев, он громко застонал от боли.

«Да уж, романтичнее не придумаешь, – горько усмехнулась Марта, помогая ему подняться и двигаться дальше в сторону дома. – Все, что я о тебе думаю, я скажу утром, когда ты немного очухаешься».

Марта отворила незапертую дверь, и они вошли в темную комнату. Незнакомец снова громко застонал и присел на стул, стоявший в прихожей. Услыхав эти стоны, Марцела вскочила с постели и, ничего не соображая, бросилась к двери, на ходу включив свет в комнате.

– О, так вас тут двое! – незнакомец с трудом поднял голову и сделал попытку улыбнуться. – Вообще мило… А у вас, между прочим, красивая фигурка…

Марцела вскрикнула от такой неожиданности: она стояла на свету, почти голая, перед совершенно незнакомым мужчиной, который вперился в нее циничным и одновременно пьяным взглядом. Она тут же выключила свет и, ничего не соображая, шепотом спросила Марту:

– Что все это значит? Кто этот тип? На какой помойке ты нашла его?

– Лучше помоги, раз вскочила, – Марта снова включила свет и провела незнакомца в комнату, где уложила его на свою кровать.

– Обалдеть можно! – всплеснула руками Марцела, едва успев накинуть на голое тело халатик. – Может, все-таки объяснишь, что все это значит?

– Потом, – буркнула Марта, пытаясь снять с незнакомца порванную майку. – Сама ж просила: все объяснения утром. Помоги лучше. Ему плохо.

Вдвоем они сняли с него майку, а потом и джинсы, оставив лежать в одних плавках.

– Ну а теперь? – ухмыльнулась Марцела. – Ты думаешь, он на что-нибудь способен?

– Теперь принеси воды. Только не слишком горячей. Нужно обработать раны.

– Ой, какая трогательная забота! – Марцела теперь улыбнулась с иронией. – Ты хоть объясни, кто он такой, что так с ним возишься?

– Сама не знаю, – ответила Марта, начиная осматривать тело незнакомца. – Знаю, что он пьяный и что его сильно побили. А еще… Он русский.

Не найдя, что ответить, Марцела пошла на кухню, бросив на ходу:

– Это все, конечно, твое личное дело, но мне кажется, кто-то из нас явно сошел с ума. И я даже догадываюсь, кто.

Щелкнув там включателем, она вполголоса запела, вспоминая слова старой советской песни, которую они когда-то хором разучивали в школе:

Как мне дороги, как мне дороги

Подмосковные вечера….

Потом рассмеялась и вспомнила еще одну знакомую с детства фразу:

– «Внимание, внимание! Говорит Москва!».

Попробовав воду, Марцела взяла кастрюльку, принесла ее в комнату и поставила возле кровати, где лежал стонущий незнакомец. Только сейчас она увидела, что все его тело было в страшных ссадинах, синяках, и кровоподтеках. На правом плече был виден зарубцевавшийся шрам.

– Боже мой, – прошептала Марцела, уже даже не думая шутить. – Кто это его так?

– Не знаю, – ответила Марта, смывая грязь и обрабатывая кровоподтеки. – Найди в моем чемодане широкий бинт и подай сюда. По-моему, у него сломаны два ребра. Надо сделать тугую повязку.

Марцела быстро нашла бинт.

– Ты объясни, кто он? Русский бандит? Мафиози?

– Русский шпион, – не отрываясь от своего занятия, ответила Марта. – Помоги его приподнять и держи, а я буду перевязывать.

Когда она все закончила, то снова уложила незнакомца на свою кровать, а сама села рядом со своей подругой напротив.

– Такие вот дела...

Незнакомец был крепкого телосложения, русоволосый, с заметной сединой на висках, небритый. На вид ему было за сорок. На шее у него висел серебряный крест, держащийся на куске прочной бечевки. Нагнувшись ближе, Марцела шепотом прочитала выгравированную надпись:

– «Спаси и сохрани»… Ты можешь хоть сказать, что все это значит? Где его подцепила, мать Тереза?

– Там, – Марта кивнула в сторону темного окна, – в парке.

Только сейчас Марцела вдруг поняла, что со Гонзой у ее подруги все кончено. Она без лишних слов обняла ее за плечи. Та в ответ склонила голову и тихо заплакала.

– Не пойму я тебя, – Марцела ласково гладила Марту по голове, – ты когда решительная, а когда – настоящая тряпка, об которую любой готов вытереть ноги. Я же говорила, что ты для него лишь очередная игрушка. Думала, что нашла себе пражского жениха? Эх ты…

Марта продолжала всхлипывать, не в силах сказать ни слова. Неожиданно Марцела вскрикнула и подскочила с места.

– Что такое? – Марта быстро утерла слезы и осмотрелась по сторонам.

Марцела нагнулась куда-то под кровать и вытащила оттуда крошечный комочек – того самого котенка, про которого Марта как-то совершенно забыла, занимаясь незнакомым русским.

– Ой, какое чудо! – страх Марцелы сразу исчез, она взяла котенка на руки, нежно прижала к себе и поцеловала. – И что, тоже в парке нашла?

– Почти, – улыбнулась Марта, окончательно вытирая слезы. – Я знала, что ты его полюбишь. Да и нам веселее будет, правда?

Они посидели еще немного, по очереди лаская котенка и глядя на незнакомца, который уже почти не стонал и погрузился в глубокий сон. Марцела нагнулась над ним, внимательно посмотрела на его лицо и прошептала Марте:

– Я никогда не видела русских так близко. Смотри, какие у него длинные ресницы… И здесь тоже шрам… И губы у него такие… Мужественные… Смотри, Марта, не влюбись в своего русского шпиона.

– Иди ты со своими шуточками знаешь куда? Только этой любви мне не хватало…

2

…Марта сидела на кухне и не спеша маленькими глотками допивала абрикосовый сок из холодильника. Она любила этот вкус еще с детства, когда гостила у бабушки, а та угощала ее сочными золотистыми плодами: летом свежими, прямо с огромного раскидистого дерева, что растет напротив окон, а в остальное время года – компотами из тех же абрикос. Марта особенно любила собирать их сама, когда спелые абрикосы падали прямо на землю, тут же трескаясь и пуская ароматный сок. Тогда маленькая Марта, забыв о том, что мама и бабушка заставляли ее мыть каждую поднятую с земли, вытирала их лишь краем платьица и тут же совала себе в рот, одну за другой, тем же платьицем вытирая сок, струившийся уже прямо с уголков губ.

«Сколько же можно спать? – подумала она, глядя на часы, показывавшие десять утра. – Как эти русские умеют пить, я теперь хорошо знаю. А вот сколько они любят спать?..».

Она снова стала перебирать в памяти подробности вчерашнего вечера – от размолвки с Гонзой до встречи в парке с этим вдрызг пьяным русским.

Марцелы не было дома. Она предупредила, что выходные проведет с Янеком на даче у кого-то из его новых друзей, и пораньше выпорхнула на улицу, прихватив с собой легкую джинсовую куртку и зонтик. Марта, напротив, совершенно не представляла, чем заняться на уикенд. Надежды на то, что она махнет куда-нибудь с Гонзой, рухнули, как и вообще планы на их совместное будущее. Единственное, чего ей хотелось сейчас, несмотря на утро, – поскорее выпроводить этого пьяницу, а потом хорошенько выспаться, забыв обо всем, что продолжало терзать ее душу при первом же воспоминании о размолвке с Гонзой.

«Сколько же можно дрыхнуть? До вечера, что ли? Чтобы потом опять пойти в кабак и нажраться до свинского состояния», – подумала она. Но тут незнакомец заворочался и тихо застонал.

Марта зашла в комнату и увидела, как тот пытался встать с постели. Каждая его попытка, каждое движение доставляли ему новые мучения. Взглянув на Марту, он с удивлением огляделся по сторонам и спросил:

– Где я?

Марта усмехнулась, глядя на его полную беспомощность и беспамятство:

– Hezke rano![3]

– Разве рано? – удивившись еще больше, спросил он. – Мне кажется, я проспал целую вечность. Где я? Кто вы?..

– Ja jsem ja[4], – ответила Марта, но, вспомнив, что разговаривает с иностранцем, тут же повторила с заметным акцентом, вспоминая русские слова:

– Я – это я. Меня зовут Марта. Я у себя дома. А кто вы и что тут делаете? Можете сказать?

– Могу, – кивнул незнакомец, по–прежнему от боли не в силах встать с постели. – Я – Алексей… Алексей Соколов… Живу в отеле «Влтава». А что тут делаю? Как тут оказался?... Не знаю… Не помню… Простите… Приятно познакомиться…

– «Влтава»? – усмехнулась Марта. – Это довольно приличный отель. Таким, как вы, место не там.

– А каким таким? – без всякой обиды переспросил Алексей.

– Ну, таким, – Марта мучительно вспоминала подходящие русские слова, – которые много пьют – очень много, потом дерутся, а потом лежат в парке.

– А что, я.., – незнакомец выразительно посмотрел сначала на Марту, потом на свою повязку, потом на постель, на которой лежал, прикрытый одеялом.

– Ano, да, вы! Именно вы! Много пили, потом много дрались, а потом я вас нашла в нашем парке, – Марта кивнула в сторону окна, выходящего на тот самый парк.

– Какой ужас, – прошептал русский, – какой кошмар… И мы с вами…

– Нет, мы не с вами! – отрезала Марта. – Вы сам! Вы… Počkejte, jak to bude rusky[5]…

От сильного волнения Марта перешла на чешский.

– Простите, я действительно ничего не пойму, – продолжал шепотом незнакомец. – Вообще-то я здесь проездом. Я договорился со своим близким другом встретиться в этом отеле, чтобы отсюда вместе поехать отдохнуть пару недель в Татрах. Мой друг живет в Венгрии, у него там свой бизнес, мы с ним земляки, очень близкие друзья, родом… Ну, какая вам разница, откуда мы родом… Не в этом дело. А в том, что он задерживается на несколько дней… В Германии задерживается… Или в Голландии… Опять не в том дело. Мне понравился ваш городишко, и я решил никуда не ехать, ни в какие Татры, а ждать его здесь, как и договорились. По Интернету так и сообщил. А потом… Потом в ресторане во время ужина я познакомился с албанцами. Они из Косово, но хорошо говорят по-сербски, а сербский и русский очень похожи. Кроме того, они были там, где… Короче, это вам тоже не интересно. Мы пили, это правда. Не то, чтобы уж слишком много, но…

Он взглянул на Марту, ожидая ее реакции.

– Кстати, откуда вы знаете, что я пил?

– Знаю, – презрительно хмыкнула Марта, – потому что я тоже была в этом ресторане.

– И тоже… Ну?..

– Нет, не тоже! – Марта снова отрезала грязные намеки. – Я сидела со своим другом, а вы сидели со своими друзьями. Потом я вас нашла в парке…

– А друг? – русский никак не мог восстановить в своей памяти все, что произошло с ним в тот вечер. – Он-то куда делся? Разве можно оставлять свою девушку одну в парке? Да еще ночью! Вот еще друг, оказался вдруг…

– Это вас не касается, – оборвала Марта. – Мой друг – известный в Праге доктор. У него своя клиника. Он хирург. А кто вы – я тоже видела.

– А, хирург… Так это, значит, он меня? – Алексей провел по тугой перевязке на груди.

– Нет, это я вас, – Марте стало смешно от того, насколько бестолковым был этот русский. – Я работаю в nemocnice, в больнице.

– И тоже хирургом?

– Нет, медсестрой.

– А где вы так хорошо научились говорить по-русски?

– Ne delejte legrace[6], – усмехнулась Марта, – не надо шутить.

– Я не шучу, – через силу улыбнулся Алексей, – вы действительно хорошо, а главное – приятно говорите по-русски. Вы были в России?

– Нет, это Россия была у меня. Тогда и научилась. Во время оккупации.

– Оккупации? – изумился Алексей. – Сколько ж вам лет, если вы помните оккупацию? Наверное, не больше тридцати, а Чехословакию освобождал от немцев еще мой дед.

– Я говорю не про немецкую, а русскую оккупацию. Шестьдесят восьмой год. Ваши танки в Праге. Или то была не оккупация?

И она посмотрела на Алексея, ожидая его реакции.

– А, ну конечно.., – улыбнулся он. – Правда, нам говорили, что это была помощь вашему правительству. В Советском Союзе в этом убеждали всех. А тех, кто сомневался, объявляли диссидентами со всеми вытекающими последствиями.

– Не знаю, что вам говорили, а я сама видела, какая это была помощь, – жестко ответила ему Марта. – И отец мой видел. Вас никто не звал. Ни сюда, ни в Венгрию, ни в Афганистан. Никуда вас не звали. И не зовут!

Алексей хотел что-то сказать, но Марта опередила:

– Я вижу, вам уже лучше после вчерашнего.

– Конечно, конечно, – понял ее Алексей. – Только не пойму, где мои джинсы и майка. Я сейчас оденусь и уйду. Простите ради Бога.

Марта вышла из комнаты и вернулась с вещами ночного гостя. Сначала подала ему джинсы:

– Я их немного почистила от грязи, а вот это…

Она без слов протянула то, что осталось от майки – кусок рваной ткани, пригодной лишь к тому, чтобы выбросить.

– Ничего, доберусь как-нибудь до отеля, там у меня есть во что переодеться. Еще раз простите за все неудобства. Я вам очень…

Он хотел сесть на кровати, но тут же со стоном упал назад на спину, схватившись за бок. Марта подошла ближе и присела на край этой же кровати. Едва она прикоснулась к забинтованным ребрам Алексея, как тот снова охнул и застонал.

– Co se stalo?[7] Что случилось с нашим русским героем?

У нее опять проснулась жалость к страданиям этого незнакомца, и она принялась осторожно ощупывать его грудь. Алексей, стиснув зубы, старался не стонать, а лишь вздрагивал при каждом прикосновении рук Марты.

Только сейчас он рассмотрел свою спасительницу. Это была немного круглолицая молодая чешка лет тридцати. Ее непослушные светлые волосы, рассыпаясь по плечам, напоминали некий картинный образ, что изображали старинные художники. Щеки ж выделялись маленькими бугорочками, подчеркивая большие выразительные голубые глаза. Испытывая неловкость или смущение, она слегка прикусывала нижнюю губу, отчего ее лицо принимало детскую непосредственность и простоту. Едва заметная полнота вовсе не портила ее стройной фигуры, а, наоборот, придавала особую женственность.

– Вы красивая девушка, – тихо сказал Алексей, пока Марта поправляла ему повязку. – Наверное, ваш друг очень любит вас?

– Очень, – даже не взглянув на русского, бросила Марта.

– Простите, что я доставил вам столько хлопот и неудобств… Честное слово, простите… Я помню, как мы сидели, пили, разговаривали. Оказалось, что они тоже были там же, где и я. Мне было интересно кое-что узнать. Мы говорили о политике – русской политике, европейской, потом рассказывали анекдоты…

– С грязными словами, – съехидничала Марта, вспомнив, каким развязанным был этот русский вчера в том ресторанчике.

– Вы и эти слова знаете? – спросил изумленный Алексей.

– Так ведь вы, русские, без этих слов жить не можете! Наверное, даже о любви говорите этими словами.

– О любви?... Нет, для любви у нас другие слова есть. Красивые… Чистые. Нежные. А грязные слова… Это правда, без них русская речь, что…

Он на секунду задумался, подыскивая сравнение.

– … что брачная ночь без невесты!

И рассмеялся, но снова застонал, схватившись за бок.

«Наверное, без больницы не обойтись, – подумала Марта, глядя на него. – Кто там сегодня дежурный доктор? Не помню. Схожу, а там решим, что делать с ним. Да и мобильник надо забрать…».

– Я пойду в больницу. Вам нужна помощь врача. И еще вам надо лежать. Много лежать. Rozumite?

– А как же! Конечно, разумею.

Марта усмехнулась и пошла на кухню. Побыв там несколько минут, она возвратилась с небольшим подносом.

– Я иду в больницу. Здесь сыр, хлеб… Хлеб čerstvý. Dodrou chut’[8]. Приятного аппетита.

Алексей удивленно посмотрел на приготовленные ему бутерброды.

– Какой же он черствый? Хороший мягкий хлеб.

Марта пыталась вспомнить нужное русское слово, но никак не могла.

– Ano, chleb čerstvý[9]. Моя подруга вчера купила в маркете.

И, взяв один бутерброд, она слегка надавила на него.

– Ага, понял! – рассмеялся Алексей, хватаясь за больные ребра. – По-вашему «черствый», а по-нашему – свежий. Так?

– Ano, свежий, – облегченно вздохнула Марта, вспомнив подходящее слово. – Тут kava, вода. Horká[10].

– Горькая вода? – опять изумился Алексей. – А для чего? Вы что, готовите кофе на горькой воде?

– Ježišmarie[11], – всплеснула руками Марта, – как вы не можете понять! Voda je horká. To znamena[12]…

– Да я понимаю вас, – хотя Алексей ничего не понимал. – Горькая – значит без сахара, и не кислая.

Марта попыталась изобразить жестом значение того слова, которое русскому было непонятно. Она дотронулась до термоса и тут же стала дуть на руки:

– Horká voda! Horká!

– Да так бы сразу и сказали! – хохотал Алексей, превозмогая боль. – Горячая вода! А то «горькая», «горькая»!

Улыбнулась и Марта, снова вспомнив знакомое русское слово. Алексей же не мог остановиться от смеха:

– Черствый хлеб! Горькая вода! А как тогда будет «горькая»?

– Hořká, – перевела Марта, ожидая новую реакцию гостя.

– Как? Опять «горка»? – глаза Алексея округлились от изумления.

– Hoř–ká, – по слогам повторила Марта.

– Боже, как вы понимаете друг друга?

– Точно так же, как вы понимаете свои грязные слова, – вспыхнула Марта и пошла к двери, оставив Алексея одного в комнате.

3

…Несмотря на то, что утро выдалось пасмурное и накрапывал дождик, в городском парке было людно. Работали детские аттракционы, негромко играла музыка, под навесами кафе сидели посетители, наслаждаясь ароматом утреннего кофе.

Марта прошла мимо того места, где ночью увидела пьяного незнакомца. Следов борьбы там уже не было видно: на этой лужайке стайка детей гоняла мячик, заливаясь веселым смехом и радостными криками.

«Дернуло меня пойти по этой аллее, – думала Марта. – Теперь попробуй объясни кому-нибудь, как и почему этот русский очутился в моей постели, да еще вдрызг пьяный, грязный и избитый. Лучше бы сразу вызвать полицию, так нет, решила проявить милосердие».

Когда она пришла в клинику, доктор Недамански как раз сдал дежурство и собирался домой. Марта обрадовалась этому, потому что он считался душой всего коллектива, умел понять проблемы каждого, не участвовал в сплетнях и пересудах про своих коллег. Его преклонный возраст – под 60 – не мешал ему быть очень общительным, веселым, совершенно безобидным человеком. Сотрудники клиники часто делились с ним своими секретами, зная, что доктору Недамански можно довериться.

Увидев Марту, он радушно улыбнулся и поздоровался, когда та вышла из своего отделения с мобильным телефоном, на ходу проверяя, не звонил ли после их размолвки Гонза. Но никаких звонков или сообщений не было.

– Доктор Недамански, – смущенно улыбнулась Марта, – я хотела бы просить вас об одной любезности.

– С радостью, милая Марта, – он учтиво взял ее под руку и провел в свой кабинет, где никого не было.

– Доктор Недамански, мне страшно неловко обременять вас, тем более после дежурства, но со своей просьбой я могу обратиться лишь к вам. Это моя личная просьба…

Доктор присел за стол и вопросительно посмотрел на Марту.

– Не могли бы вы осмотреть одного человека… Мужчину… Я его нашла сегодня ночью в парке и вынуждена была привести к себе домой, потому что забыла телефон и не могла вызвать…

Она показала свой мобильник, который от волнения теребила в руках.

– Ему было очень плохо… Там следы побоев… Видимо, кто-то его… Я сделала, что смогла. Но я хотела бы просить вас, доктор, осмотреть его, потому что мне кажется…

– Вот и посмотрим вашего друга, – улыбнулся доктор Недамански, не требуя больше никаких объяснений и понимая, что в этой истории есть что-то личное.

– Он мне вовсе не друг, – Марта смущенно покраснела, не зная, как лучше объяснить все, что произошло ночью.

– Значит, гостя. Вы, пани Марта, поступили очень правильно и милосердно, не оставив его одного, тем более в такую погоду.

Он быстро собрал в свой чемоданчик все необходимое, и вместе с Мартой они вышли из клиники к машине доктора, припаркованной тут же во дворе.

Когда они вошли в комнату, где жила Марта, Алексей снова спал, повернувшись на левый бок. Услышав, что рядом кто-то есть, он открыл глаза и попытался встать, но охнул и схватился за больные ребра.

– Это доктор Недамански, – Марта поставила возле Алексея стул, а сама присела рядом на край кровати, где спала Марцела.

– Здравствуйте, доктор, – Алексей беспомощно улыбнулся.

– О, vaš přitel je rus?[13] – радостно воскликнул Недамански и тут же сам перешел на русский язык:

– Рад, очень рад познакомиться, – он легонько пожал Алексею руку, а потом обратился к Марте:

– Пани Марта, почему вы мне сразу не сказали, что ваш друг – русский?

– Потому что он мне вовсе не друг, – в ответ сухо ответила Марта, – а просто человек, который нуждался в помощи. А кто он – русский или нерусский – мне все равно.

– Это, пани Марта, потому что вы не жили в России. А я жил. Почти три года. В самой Сибири. Учился там, наукой занимался. Даже чуть не женился!

Он от души расхохотался.

– Да–да, милая Марта, чуть не женился и не стал русским зятем. Это удивительные люди!

– Удивительные хамы и пьяницы, – по-чешски возразила ему Марта, не разделяя восторга доктора.

– Ну, я бы не стал так плохо говорить про всех русских. Я знаю, что среди них есть люди хорошие, добрые, веселые. Главное, что они очень простые, искренние.

И, перейдя на русский, весело подмигнул Алексею:

– Пить – так пить, а бить – так бить?

В ответ Алексей тоже улыбнулся:

– У нас есть другая пословица: «Чем лучше вечером, тем хуже утром».

Доктор Недамански снова от души рассмеялся и опять перешел на чешский, обращаясь к Марте:

– Знаете, пани Марта, для нас, европейцев, русская душа – это действительно загадка. Европа никогда не поймет, почему для русских, когда они собираются выпить, одна бутылка водки – в самый раз, две бутылки – много, а три – уже мало. Вы-то сами можете это понять?

– А зачем мне это вообще понимать? Я видела, как им всем вчера было «мало», а потом нашла этого типа в парке почти без чувств.

– По-моему, вы слишком строги. Когда русские гуляют – у них это всегда от души.

– А когда приходят в чужой дом? На чужую землю? Тоже от души?

Доктор Недамански ласково взглянул на Марту:

– Давайте лучше осмотрим нашего пациента. А про политику поговорим потом.

Надев очки, он стал внимательно осматривать и ощупывать покрытое синяками и ссадинами тело Алексея.

– Где же это вы, голубчик, так «поцарапались», а?

Алексей смущенно молчал и лишь охал при каждом прикосновении доктора. Тот продолжал не торопясь осматривать тело, сантиметр за сантиметром, пока не дошел до зарубцевавшегося шрама на правом плече.

– Ну, голубчик, а это кто вас так нежно «поцеловал»?

Алексей ничего не ответил. Доктор Недамански снял очки и вопросительно посмотрел ему в глаза.

– Вы где-то воевали?

– Нет, я просто работал в тех местах, где воюют. У меня опасная профессия. Я – репортер, делаю новости. А там где воюют, стреляют, взрывают, случается всякое. В том числе и с нашим братом.

Доктор вздохнул, а потом взял Алексея за руку:

– Руки и ноги целы, голова тоже, а все остальное, как говорится, до свадьбы заживет. Кстати, вы женаты? Семья есть?

Алексей утвердительно кивнул.

– А как с этим? – он многозначительно указал взглядом на плавки Алексея. – Этому хозяйству, наверное, тоже крепко досталось? Давайте-ка, голубчик, посмотрим…

– Доктор, – Алексей смутился, взглянув на сидящую рядом Марту. – Я прошу вас, только не это…

– А, вот вы о чем, – рассмеялся Недамански, тоже взглянув на Марту. – Так мы попросим эту милую девушку приготовить нам по чашечке кофе.

Марта послушно встала и пошла на кухню, а доктор продолжил свое дело. Когда она вернулась с подносом, на котором стояли три чашки ароматного кофе, Недамански потер руки, как это он делал всегда, удовлетворенный результатом, и сказал:

– Ну что ж, милая пани Марта, вы просто молодец, все сделали грамотно. Я всегда высоко ценил вас. Страшного ничего нет. Вашему другу нужен полный покой и постельный режим, деньков эдак на десять. Не больше. Лежать, лежать и еще раз лежать. Можно немножко сидеть, немножко ходить. Но больше покоя. И не волноваться. Тут, – он указал на лекарства, оставленные на столе, – все необходимое, чтобы он быстрее поправился. Перевозить его в клинику, думаю, нет особой нужды. Там ему будет скучно. Кроме того, лучше вас за ним никто не сможет поухаживать.

Марта совершенно растерялась от такой перспективы – не только оставаться в компании этого русского, но и ухаживать за ним.

– Доктор Недамански, – сдерживая свои эмоции, сказала Марта, – я уверяю вас, этот человек мне совершенно не друг и даже не знакомый. Я узнала его имя буквально перед вашим приходом. Все получилось совершенно случайно…

– Вот и замечательно, – улыбнулся Недамански, – теперь он станет вашим другом. Русские умеют дружить и быть верными друзьями. Я это знаю.

– Кроме того, я тут живу не одна, а с подругой, она работает в косметическом салоне. По-правде говоря, я не знаю, как она воспримет такую новость.

– Милосердие, пани Марта, еще никому не было в тягость. И, кроме того, кто-то из мудрецов сказал, что каждое доброе дело возвращается к тому, кто его делает. Точно так же, как и злое. Почему не позаботиться об этом человеке, раз уж вы однажды спасли его?

– Кстати, – доктор Недамански снова перешел на русский, обращаясь к Алексею, – где вы остановились? У вас не будет проблем с визой и всем остальным?

– Нет, все нормально, – ответил Алексей, тоже с удовольствием пригубив кофе. – Правда, как раз сегодня мне нужно либо продлить свое проживание в отеле, либо уехать оттуда. У меня есть деньги. В том же отеле, в сейфе. Не беспокойтесь. Я сегодня же переберусь туда. Я без того доставил вам столько хлопот и беспокойств. Простите…

– Голубчик, вам нужен покой. Полный покой. Лучше сестры Ковачовой за вами никто не поухаживает. Пани Марта Ковачова – наш лучший работник…

– Доктор Недамански, – попыталась остановить его Марта.

– Нет–нет, мы поступим так: мы прямо сейчас едем в отель и привозим вещи. Надеюсь, их там немного, чтобы все поместилось в машину. А потом…

– Доктор Недамански, – Марта посмотрела на него уже умоляющим взглядом.

Доктор ответил тоже взглядом, но совершенно решительным, не терпящим возражений…

– Иногда, милая Марта, судьба ставит нас в совершенно непредвиденные ситуации, чтобы проверить наше сердце, – задумчиво сказал доктор Недамански, выруливая на городскую дорогу, ведущую к отелю. – Это как награда, как подарок судьбы за что-то хорошее. Но перед тем она испытывает нас, хочет понять, достойны ли мы этого подарка. Мне кажется, то, что случилось с вами, надо принимать как подарок судьбы. И ничем не смущаться.

– Доктор Недамански, – Марта за все это время впервые улыбнулась, – я и не знала, что вы философ. Или вы верите в Бога?

– Ну, верующим – по-настоящему верующим – я никогда не был и уже, наверное, не стану, – тоже улыбнулся доктор, – а вот философом… Наверное, каждый из нас немножко философ, не правда ли?

Они помолчали, думая о своем.

– Доктор Недамански, – Марта повернулась к нему, – вы рассказывали о своей любви… Ну, там, в России…

Недамански рассмеялся.

– О, это удивительно романтичная история. Если бы я был не врачом, а писателем, то обязательно написал бы целый роман. В те годы, когда я был таким же молодым, как и вы, я изучал советский опыт полевой хирургии. Войны научили русских врачей творить настоящие чудеса с ранеными. Кроме того, этот опыт может всегда пригодиться не только на войне. Вот тогда я и познакомился со Светланой. Она была намного младше меня, настоящая русская красавица. Такой тип женщин есть только в России.

– Доктор, да вы, оказывается, еще и романтик! – рассмеялась Марта.

– В те годы я был еще больший романтик. Наверное, поэтому Светлана ответила на мои чувства взаимностью. Я наверняка б женился. Все шло к этому. Мы мечтали о будущем, о том, где лучше строить молодую семью – там, в Советском Союзе, или у нас. Но… Вы когда-нибудь слыхали о такой организации – КГБ?..

– Конечно, – кивнула Марта, – все русские шпионы – из КГБ. Неужели вас тоже заподозрили в шпионаже?

– Нет, в шпионы я никогда не годился. Как и в космонавты. Просто в той организации работал отец девушки, которую я любил. Он был кадровый офицер КГБ. И им, конечно, хорошо было известно о наших отношениях и намерениях. Да, Советский Союз и Чехословакия тогда были друзьями, братьями, но КГБ во всех иностранцах, даже в нас, видел потенциальных врагов. Для отца Светланы наша любовь грозила крахом его успешной офицерской карьеры, а сама Светлана была еще слишком юной, чтобы между мной и своим отцом выбрать любовь…

– Грустная история, – вздохнула Марта. – Пан Недамански, какой вы интересный человек! Какой вы романтик!.. Я и не знала. Как жаль, что вы расстались…

– Это не совсем так, дорогая Марта. Светлана, конечно, вышла замуж. Теперь у нее двое взрослых детей, есть даже внуки. Но мы на всю жизнь остались верными друзьями. Я очень дорожу этой дружбой. Она нам послана тоже как подарок судьбы.

– Разве это подарок, доктор? – задумчиво спросила Марта, вдруг вспомнив Гонзу. – Подарок – если бы остались вместе. А так…

И она глубоко вздохнула.

– Вы еще молоды, милая Марта, поэтому вам кажется, что судьба несправедлива к нам. Это не совсем так… Да, не всегда получается, как нам хочется. Но жизнь мудра, дорогая Марта. Мудра и милосердна. Она умеет утешить человека с добрым сердцем. Умеет наполнить печаль тихой радостью… Нам трудно понять это, а тем более согласиться. Но это так…

Наверное, доктор Недамански хотел сказать что-то еще, но они уже подъехали к отелю «Влтава» и припарковались.

4

Доктора Недамански в городе все хорошо знали и уважали. Поэтому договориться открыть дверь номера, где жил Алексей, и забрать его вещи не было проблемой. Пока Марта укладывала в большую дорожную сумку одежду, доктор аккуратно сложил раскрытый на столе ноутбук, а потом взялся за сумку, набитую фотоаппаратурой. Кроме двух фотокамер Canon, тут было три мощных объектива, фотовспышка и разная мелочь, назначение которой мог объяснить только сам Алексей.

– Ого, какая тяжелая! – доктор Недамански повесил репортерскую сумку себе на плечо. –Надо быть настоящим атлетом, чтобы таскать такую тяжесть.

Потом он подошел к дверце сейфа, встроенного в стену, и, набрав комбинацию цифр, написанную на листочке бумаги Алексеем, открыл ее. Внутри лежал загранпаспорт, журналистское удостоверение, несколько тысяч крон, пару тысяч евро и банковская кредитная карточка. Все это доктор Недамански сложил в отдельный пакет и спрятал в ту же сумку, где лежала фотоаппаратура.

Они еще раз осмотрели комнату, чтобы ничего не забыть, и поехали назад.

– Ну вот, голубчик, – улыбнулся доктор, выкладывая перед Алексеем его сумки, – теперь можете ни о чем не беспокоиться. О вас будет беспокоиться милая пани Марта.

Он вежливо откланялся и ушел. Марта подошла к Алексею и присела возле него.

– Я хочу знать, кто вы.

– В каком смысле? Я же сказал: Алексей Соколов, репортер…

– А мне кажется, что вы русский шпион.

Алексей рассмеялся:

– Нет, шпион живет этажом выше. Вы, наверное, начитались нехороших книжек.

– Ne delejte legrace![14] Я не хочу с вами шутить, – Марта даже не улыбнулась в ответ на этот смех. – Что это за аппаратура? Кто вы?

– Я – репортер. А это моя аппаратура. Она всегда со мной. Это моя работа, понимаете? Ра-бо-та!

– Я не верю вам. Вы сказали, что приехали отдыхать. Так, – она снова указала взглядом на репортерскую сумку, набитую аппаратурой, – не отдыхают!

– А я по-другому отдыхать не умею, – Алексей смотрел на Марту веселым и искренним взглядом. – Одни умеют, а я нет. Для меня моя репортерская профессия – это все: и работа, и отдых, и вся жизнь.

– Я не могу понять такую жизнь, – Марта немного успокоилась. – Наверное, кроме работы в жизни человека должно быть еще что-то.

– А вы любите свою работу? – Алексей придвинул к себе репортерскую сумку.

– Конечно, – без всяких эмоций ответила Марта, – я очень люблю свою работу. И дорожу своей работой.

– А вчера вечером, когда вы… Ну, когда там, в парке… Вы были на работе?

– Конечно, нет. Я шла домой.

– Вот видите! Ведь вы могли пройти мимо? А не прошли. Снова стали сестрой милосердия. Потому что любите свою работу не только на работе, но везде и всегда. Так и я – репортер везде и всюду, даже на отдыхе. Кроме того, в моей профессии многое решает случай. Самое интересное в жизни репортера случается совершенно неожиданно, внезапно, поэтому надо быть всегда готовым.

– О, так вы папарацци? Бульварная пресса? Охотник за сенсациями и скандалами? Однако, у вас грязная работа.

– Нет, Марта, я занимаюсь экстремальной журналистикой.

– Что? – Марта тут же насторожилась. – Вы экстремист?

Алексей снова добродушно рассмеялся:

– Не экстремист, а экстремал.

– Špatne rozumim, co to znamena.[15] Я плохо понимаю вас.

– Я работаю там, где опасно. Понимаете? Там, где воюют, где происходят катастрофы, аварии, разные несчастья и беды. Туда посылают работать специальных репортеров.

Марта на мгновение задумалась.

– Но ведь это очень опасная работа. Наверное, вам за нее хорошо платят?

– Когда как, – серьезно ответил Алексей. – В зависимости от того, кто заказывает информацию. Ведь хорошо сделанная новость – это тоже товар. А товар надо уметь не только хорошо сделать, но и хорошо продать.

– Новости про войну – это плохой товар. Я не люблю такие новости. Это плохие новости. И все, кто делает эти новости – это люди жестокие. Я так думаю. Простите. Показывать смерть, кровь, слезы… Что в этом хорошего?

– Может, вы и правы, Марта, – в задумчивости сказал Алексей. – Но люди должны знать, что такое война. Фильмы показывают войну в ореоле некой романтики, приключений, как чье-то геройство. А мы, репортеры, показываем войну такой, как она есть: раненых, убитых, калеченых... Показывать войну – плохая эстетика, согласен с вами. Это не то что снимать эротику или работать в рекламе. Но наша работа тоже нужна. Чтобы у людей появилось отвращение к войне. На войне много грязи. И в окопах, и вообще… Правда о войне – не под заказ, а настоящая, какой мы видим в объективе – очень страшная. А для тех, кто делает войну – это бизнес. Но тоже грязный.

– Тогда чем ваша работа есть для вас? – Марта быстро взглянула на Алексея. – Бизнес? Деньги? Слава?

– Нет, – усмехнулся он. – Я не хотел бы получить награду от тех, кто делает войну. Тем более такую славу. Хотя, признаюсь, за мою работу мне обычно неплохо платят. Как профессионалу. Но для меня не это главное.

– Что же? Азарт? Адреналин?

– Нет. Просто у меня к войне счет.

– Špatne rozumim, co mate na mysli.[16]

– Не знаю, поймете ли вы меня, Марта. Вы живете в маленькой, очень красивой, тихой стране. А я родился и вырос в другой стране: очень большой, огромной, богатой и в то же время бедной. Даже нищей. Вся история моей страны – это история войн. То на нас нападали со всех сторон, то мы куда-то лезли… Как бы вам это объяснить попроще…

– О, чехам это хорошо знакомо! Можете ничего не объяснять.

Марта кивнула в знак того, что все поняла.

– Так вот, то на нас кто-то, то мы кого-то или куда-то. А потом стали искать врагов внутри своей же страны…

Алексей посмотрел Марте в глаза и тихо спросил:

– Вы можете прожить без родины?

– Без родины? – удивленно посмотрела на него Марта. – Как это? Моя родина маленькая, но это моя земля. Я тут родилась и никакой другой не желаю.

– А у меня нет родины, – вздохнул Алексей. – У меня ее забрала война. Поэтому я воюю с войной. У меня к ней свой счет. Особый…

– А что это за родина? – осторожно спросила Марта. – Я знаю Советский Союз, знаю Россию. Разве вы не русский, пан Соколов?

– Русский. Но я родился там, где кроме русских живет много других народов. На Кавказе.

– Počkejte,[17] – Марта пыталась вспомнить то, что знала про этот далекий для нее край. – Кавказ… Это, если я не ошибаюсь, горы, вино, Сочи, Черное море, какие-то курорты… Так? При чем тут война?

– При том, что кроме Сочи, вина и солнечных пляжей на Кавказе есть еще и Чечня…

В глазах Марты мелькнул испуг.

– Вы хотите сказать, что вы...

Алексей поспешил улыбнуться:

– Моя родина была ничуть не хуже вашей. Такая же маленькая, красивая, зеленая. Красивые высокие горы. Красивые люди. Война все изменила…

Он снова вздохнул.

– Как странно, – Марта тоже вздохнула, о чем-то вспомнив.

– Что странно, Марта?

– Все… Чечня, война, вы… Я мало знаю обо всем этом. Какие-то террористы, бомбардировки… Город весь в руинах. Страшно… Помню, как по телевидению показывали людей, которые прятались в подвалах. Кругом все горит, бомбы, много убитых, раненых, а они сидят в подвале. Ждут помощи. Я тогда плакала… Не могла понять, почему такая жестокость в наши дни. Зачем эта война? Еще я думала: какое счастье, что моя страна находится далеко от всего этого. Но все равно было жалко тех людей… И вот теперь вы… Оттуда… С той страшной войны…

Они оба немного помолчали.

– Марта, мне очень неловко после всего, что произошло, – Алексей безуспешно сделал попытку приподняться. – Я уйду сразу, как только смогу встать. Может, даже сегодня. Простите ради Бога…

Марта посмотрела на своего гостя и усмехнулась уже без всякой злости.

«Русский шпион в моей постели. С ума можно сойти!».

В это время зазвонил ее мобильный телефон, который она оставила в прихожей. Звонила Марцела. По ее радостному: «Привет, подружка!» Марта сразу догадалась, что у той было все в полном порядке.

– Марта, – кричала она от радости в трубку, – я тебе не могу описать, как тут все здорово! Такие классные ребята! В общем, все блеск. Мы заночуем в отеле, а завтра к вечеру я вернусь. Не волнуйся. А ты как? Выпроводила своего пьяницу?

Марта вздохнула, думая, как лучше объяснить ту ситуацию, в которой она оказалась.

– Марцелка, об этом по телефону не расскажешь.

– Не поняла, – та старалась перекричать гремевшую где-то рядом музыку. – Какие-то проблемы с полицией?

– Нет, с полицией проблем никаких. Проблемы с самим русским.

– Так пусть он и разбирается! Тебе-то какое дело до всего этого?

– Я повторяю: это не по телефону. Лучше отдыхай, а когда приедешь, все сама поймешь.

– Ты хочешь сказать, что он до сих пор у нас? – изумилась Марцела.

– В общем-то да, – Марта представила себе, какими огромными стали от удивления и без того большие глаза ее подруги.

В ответ послышался истерический хохот.

– И как это понимать? Надолго он у нас?

– Доктор сказал, что на неделю или дней на десять.

– Он что, серьезно болен?

– Не то чтобы серьезно, но нужен постельный режим. Покой.

– А для чего больницы? Что это за милосердие?

– Марцелка, прошу тебя, давай не по телефону. Мне и так тошно.

Та рассмеялась и крикнула в трубку:

– Я ж говорю: ты еще влюбишься в этого русского!

– Да пошла ты.., – Марта даже не улыбнулась на эти шуточки и выключила мобильник.

Когда она возвратилась к Алексею, тот встретил ее тем же вопросом, что и у Марцелы:

– Марта, я вижу, у вас проблемы?

– Проблемы у вас, пан Соколов, – отчеканила Марта. – А у меня все в порядке.

В ответ на этот строгий и официальный тон Алексей улыбнулся:

– У вас не только все в порядке, но и очень красивые глаза.

Марта никак не ожидала комплимента.

– И очень обаятельная улыбка, – продолжил Алексей, пока Марта приходила в себя от неожиданности. – Мне бы хотелось сфотографировать вас, оставить вам добрую память о себе, чтобы вы не сердились на меня.

– Я плохо получаюсь на фото, – она старалась сохранить официальный тон, но мягкая, добрая улыбка Алексея, его тихий голос обезоружили ее. Она тоже улыбнулась.

– Это потому, что вас плохо фотографируют, – возразил он. – А я сделаю вам красивые снимки. Вам понравится.

– А разве вы умеете фотографировать еще что-нибудь, кроме войны?

– Мои друзья говорят, что я неплохой фоторепортер и фотохудожник. А в нашей профессии надо уметь снимать все. Я вам кое-что покажу…

Он потянулся за ноутбуком, но Марта остановила его:

– Мне это не интересно. Я оставлю вас ненадолго. Мне нужно идти за продуктами. Чтобы мой русский гость не умер от голода.

Алексей взял свой бумажник и протянул Марте:

– Здесь евро и ваши кроны… Прошу вас, возьмите. Поверьте, мне очень неловко после всего, что произошло…

– Пан Соколов, – Марта отклонила жест Алексея, – вам эти деньги еще будут нужны. Кажется, вы собирались путешествовать?

– Конечно! Приедет мой друг, о котором я вам говорил. Я вас обязательно познакомлю с ним. Вы увидите, какой это замечательный, какой это веселый человек…

«Боже, только это знакомства мне не хватало!», – подумала Марта, но, чтобы не обижать гостя категоричным отказом, уклончиво ответила:

– Пан Соколов, как там у вас, русских, говорят? Сначала прыгнуть, а потом крикнуть «ура»?

– Сказать «гоп!», – поправил ее Алексей.

– Или «гоп», – безразлично сказала Марта.

Она достала с полки пачку дисков и положила перед Алексеем.

– Тут разные фильмы, чтобы не было скучно. Правда, на чешском, но я не готовилась к тому, что у меня будет русский гость.

Алексей механически взял и просмотрел глянцевые обложки.

– О, – удивленно и в то же время радостно воскликнул он, – а этот фильм не нуждается в переводе. Я смотрел его много раз. Это одна из самых любимых наших сказок.

Марта взглянула на диск и теперь удивленно посмотрела на Алексея:

– Вы смотрели «Tři ořisky pro Рopelku»?[18]

– Да–да, – радостно ответил Алексей, без труда поняв название, – именно «Три орешка для Золушки». Это старый фильм. Его показывали у нас еще в советское время, и теперь это один из самых любимых фильмов на новый год.

– Как, – снова удивилась Марта, – даже там, где вы… Где война?

Алексей улыбнулся.

– Там ведь не все время была война. Когда-то люди в моем родном городе жили мирно, красиво… Влюблялись. Детей рожали. А все дети любят сказки.

– «Влюблялись», – с нескрываемой иронией повторила Марта. – По-моему, любовь – это и есть сказка. Только не для детей, а для взрослых. К тому же плохая сказка. Плохая и опасная…

– Марта, вы, наверное, несчастны? Или вас кто-то обидел? – тихо спросил Алексей.

– Нет, у меня полный порядок, – Марта отмахнулась от налетевших на нее неприятных чувств и воспоминаний, когда она услышала про любовь. – И давайте, пан Соколов, не задавать ненужных вопросов. Приятного вам отдыха.

Быстро собравшись, она вышла из дома.

Весь остаток дня она провела под впечатлением того, что узнала от Алексея.

Война? В наше время? Марте это казалось непостижимым: во имя чего люди уничтожают друг друга, когда мир и без того стал слишком хрупок? Неужели нельзя жить без войн? Без разницы – глобальных или же локальных, но от этого не менее трагичных и жестоких?

Эти мысли не покидали ее, когда она возвратилась уже поздним вечером домой, неслышно отворив дверь. Из комнаты, где лежал Алексей, доносилось легкое похрапывание. Не став ничего больше делать, Марта так же неслышно разделась и легла на кровати своей подруги, уложив рядом мурлыкавшего сытого котенка. Мысли о войне и совершенно непонятной судьбе своего гостя не давали ей спокойно заснуть.

В памяти снова всплыла кинохроника о Чечне, которую она случайно увидела в теленовостях: разбитый, охваченный пожаром город, какой-то подвал, в котором в последней надежде спастись от бомбардировок и артобстрелов укрылись мирные жители, стоны раненых и тела убитых. Марта хотела избавиться от этих неприятных воспоминаний, но память все крутила и крутила их, словно наспех склеенную кинопленку…

5

…Марта шла, прижимаясь к Алексею и испуганно озираясь по сторонам. Вокруг нее громоздились руины разбитых зданий, еще недавно бывших чьими-то домами, офисами, школами. Они вонзались в холодное серое небо огрызками взорванных, рухнувших стен, торчащих бетонных перекрытий, скорбно глядя на город и его обитателей пустыми оконными глазницами. По широкой улице, где они шли, сновали военные и гражданские люди, где-то отдаленно слышались выстрелы, разрывы, а небо барражировали низко летящие вертолеты. Тем не менее, все это не мешало местному населению тут же, среди пепелищ, завалов и беспорядка заниматься торговлей. То и дело пробегали женщины, предлагая сигареты, жвачку, самодельный хлеб, подозрительную водку, лепешки, консервы, разные вещи и дешевые украшения. Каждая из этих торговок почему-то подбегала именно к Марте, хватая ее за руку, таща к себе и незнакомым гортанным языком наперебой предлагая купить хоть что-нибудь. При этом они смотрели на нее каким-то отчужденным, пустым, холодным взглядом, словно за их стеклянными глазами совершенно не было жизни. От этих остекленевших взглядов Марте вовсе становилось жутко. Ей казалось, что ее тащили к себе не живые люди, а мертвецы.

Другие копошились в руинах, что-то ища и собирая рядом на небольшие кучки: уцелевшие вещи, одежду, посуду, продукты. Тут же, прямо на руинах, прячась в развалинах, весело игрались дети, изображая свою войну.

Миновав стихийное торжище, Марта подошла к одной из развалин и на сохранившейся табличке прочитала название: «Бульвар Мира». Она горько усмехнулась, понимая, что это название никак не вязалось с тем, что видела вокруг.

– Чего улыбаешься? – поймал ее взгляд Алексей. – Между прочим, красивая была улица. Широкая, шумная, много магазинов, кафешек. Весь деловой мир города здесь крутился.

– Что-то я не вижу ни магазинов, ни кафе, – снова усмехнулась Марта. – Где все? Или от бульвара только название осталось?

– А это ты спроси у них, – Алексей кивнул в сторону патруля, проходившего неподалеку.

Заметив кивок, вооруженный короткоствольным автоматом офицер быстро подошел к Алексею и остановил его.

– Мы репортеры, – попытался объяснить он, доставая документы.

– Разберемся, – буркнул мрачный офицер, сверяя фотографию. – А это кто?

– Это моя коллега. Чешка.

– Чеченка в смысле? – офицер посмотрел на нее недобрым взглядом.

– В смысле из Чехии. Тоже репортер.

– А сюда чего принесло? Сидела бы у себя дома, пиво пила… Чешское.

– У нас такая работа, офицер, – Алексей протянул руку, желая забрать документы назад, но тот не спешил возвращать.

– У каждого своя. Подними руки, – уставшим голосом сказал он.

– Что непонятного? Мы журналисты из международного информационного агентства.

– Я сказал: руки подними! Ноги на ширине плеч! И лицом к стене! – крикнул офицер и ткнул Алексея стволом автомата прямо в живот.

Торговки, только что сновавшие рядом, услышав крик офицера, мгновенно разбежались в стороны. Алексей послушно повернулся к стене и облокотился на нее высоко поднятыми руками. Офицер ощупал его куртку и карманы брюк, потом расстегнул репортерскую сумку и, даже не взглянув, что там находилось, вытряхнул содержимое прямо на грязную улицу.

– Осторожно! Там дорогая аппаратура! – Алексей хотел повернуться, но мгновенно получил удар в бок.

Офицер носком сапога перебрал то, что было вытряхнуто: камеры, оптика, диктофон, бустер, аккумуляторы, после чего взглянул на Марту:

– Чешка, по-русски ферштейн?

– Да, я немного понимаю ваш язык, – Марта стояла бледная, не зная, как себя вести в этой ситуации.

– Ну, раз ферштейн, тогда тоже подними руки, – офицер снова стал угрюмым и даже немного безразличным.

Марта подняла руки, и тот бесцеремонно облапал ее грудь, бедра, шлепнул по заднице:

– Смотри, чешка, не попади к «чехам»! Там с тобой церемониться не будут.

Они расхохотались и пошли дальше по бульвару Мира, живущему своей странной жизнью посреди войны и разрушений. От страха, обиды и откровенного хамства Марте хотелось расплакаться, но она взяла себя в руки, присела на корточки и помогла Алексею уложить назад в сумку его репортерскую технику.

– Я не понимаю, что происходит, – шепотом заговорила она, глядя туда, куда только что ушел патруль. – Мы репортеры, нас никто не имеет права обыскивать, а тем более унижать. Мы…

– Пошли отсюда, – Алексей не дал ей высказать до конца свое возмущение и, взяв под руку, повел дальше. – Прежде всего, мы в зоне боевых действий. На войне. Здесь тебе не фронтовая хроника по телевизору, на мягком диване с чашечкой кофе или под пиво. Здесь реальная война! Понимаешь? А если тебя что-то не устраивает, то я могу завтра же отправить тебя домой. Ближайшим спецрейсом. Ферштейн?

Марта недовольно хмыкнула, но не стала спорить со своим коллегой и другом, а пошла дальше рядом с ним, все озираясь и озираясь на страшные развалины. Между тем Алексей отошел немного в сторону и, достав из сумки фотоаппарат, начал незаметно снимать Марту, не перестававшую ужасаться всему, что шаг за шагом открывалось перед глазами. Алексей не сердился на нее. Если ему, матерому репортеру, прошедшему через горячие точки, были понятны царившие здесь порядки, то для командированной вместе с ним молодой иностранной журналистки все было непостижимым.

Неожиданно она обернулась и, увидев снимавшего Алексея, погрозила ему пальцем.

– Ничего, ничего, – рассмеялся тот, – а то приедешь домой – никто не поверит, где была. А попала ты не просто в горячую точку, а в самое пекло. Помнишь плакат на въезде? «Добро пожаловать в ад!». Со временем книгу напишешь про нашу поездку.

Марта хотела заглянуть внутрь разрушенного одноэтажного здания, стоявшего на углу, но Алексей остановил ее:

– Не забывай, о чем предупреждали. Везде могут быть мины–ловушки. Под каждым камнем. Саперы могли еще не все успеть проверить.

Она остановилась и послушно пошла за Алексеем.

– Ты не поверишь, но как раз в этом здании еще до войны сидели наши коллеги, – он поднял с земли небольшой обломок кирпича и ловко забросил его в зияющую дыру в стене. – Здесь была редакция молодежной газеты. Моя первая репортерская школа.

Он рассмеялся, засовывая «Кэнон» назад в сумку. Они стояли на перекрестке двух некогда больших и широких улиц.

– А тут был здешний «Бродвей», – пояснил Алексей. – Каждый вечер – сплошная тусовка. Все выходили сюда, особенно летом, чтобы подышать вечерним воздухом. После выпускного школьного бала тоже все шли сюда – встречать первый рассвет самостоятельной жизни. Классное место…

Они прошли перекресток, и Алексей продолжил:

– А это наш любимый скверик. У каждого тут была своя лавочка. Наша, например, вон там.

И он указал в ту сторону, где лежали остатки рухнувшей стены.

– Пошли дальше, за нами скоро должны приехать. Группа вылетает в горы рано утром. Нам еще надо отдохнуть. Или ты останешься?

– Нет уж, – возразила Марта, – не для того я сюда просилась, чтобы просидеть всю командировку с пьяными офицерами.

– Тогда давай топать, а то…

Алексей не успел договорить, как метрах в пятидесяти от них раздался оглушительный взрыв, потом еще один. Их накрыло ударной волной и целым облаком пыли. Не успев ничего крикнуть Марте, Алексей сгреб ее двумя руками и накрыл собой, повалив прямо на грязный асфальт…

Марта вскрикнула и… проснулась. Она даже не сразу сообразила, что все только что виденное и пережитое ею было сном. Ей казалось, что она еще слышит эхо взрывов, смешавшихся с истошными криками людей, автоматными выстрелами. Оглядевшись по сторонам, она постепенно начинала соображать, что находится в своей комнате, на маленьком диване, а через проемы окон разливался тихий мягкий свет от уличных фонарей.

Ее била нервная дрожь. Она откинула назад растрепанные волосы и ощутила, как вспотели ладони. Марта слегка потерла их – как будто почувствовала под пальцами какой-то песок. Она встала с постели, тихонько прошла на кухню и включила маленький настольный светильник. Взглянув на себя, она была не в силах сдержаться от охватившего ужаса. Ночная сорочка была вымазана странной пылью, грязью, частичками строительного мусора, словно Марта лежала в ней ничком на грязном асфальте. Такими же грязными, перепачканными были ее руки, особенно ладони, а на коленках виднелись свежие ссадины.

– Ježišmarie![19] – в ужасе воскликнула Марта и бросилась в ванную, чтобы смыть с себя неизвестно откуда появившуюся грязь.

Она начала тереть под струей теплой воды руки, а потом, скинув с себя ночную сорочку, встала под душ, смывая все, что напоминало об этом кошмаре.

Когда она вышла из ванны, то почувствовала некоторое облегчение. Волнение и дрожь тоже понемногу улеглись. Она снова зашла на кухню, налила себе маленькую рюмочку «Бехеровки» и не спеша выпила. Потом достала сигарету из лежащей на столе начатой пачки и глубоко затянулась, выпуская дым в приоткрытую створку окна.

– Ježišmarie, – уже без оцепенения в душе тихо повторила она, пытаясь понять, что же произошло.

До утра Марта уже не могла уснуть. Она боялась снова увидеть те развалины, пепелища домов, странных людей, торгующих на улицах, где накануне шли ожесточенные бои, работала авиация и артиллерия. Все это было куда страшнее того, что она видела в телехрониках, сообщавших о том, что происходило в горячих точках. Сон стирал грань между реальностью и самим сном. Марту не покидало ощущение того, что все виденное было реальным, происшедшим с ней в некоем странном, неведомом ей измерении. А, кроме того, эта пыль, грязь, эти частицы измельченного кирпича, цемента… Откуда все? Как соединить все в одну реальность?

– Ježišmarie, – то и дело шептала она, лежа на боку с открытыми глазами и ожидая рассвета.

И все же Марта уснула. Проснулась она от стона Алексея. Тут же вскочила и, забыв, что была в одной ночной рубашке, подошла к гостю.

– Нет, все в порядке, – улыбнулся Алексей, увидев ее, – просто я неловко повернулся, забыл, что у меня не все ребра целы. Доброе утро, Марта. Как вам спалось?

– Špatne, плохо, – ответила Марта и, только теперь поняв, в каком виде стоит перед Алексеем, тоже смущенно улыбнулась:

– Prominte[20]. Простите, я забыла, что…

И вышла в другую комнату.

– А я, между прочим, слышал, как вы вставали ночью, сидели на кухне, – Алексей старался говорить громче, чтобы Марта слышала. – Бессонницей страдаете или сон страшный приснился?

Марта слегка вздрогнула.

«Как он догадался?» – подумала она и ответила:

– Я не вижу снов.

– Вы счастливый человек. С тех пор, как я вынужден был покинуть свою родину, она мне снится в каких-то развалинах. Все хожу, хожу по знакомым улицам, чего-то или кого-то ищу – и не нахожу… Друзья часто снятся. Горы… Я очень любил наши горы. Здесь таких гор нет, хотя тоже очень красивые места.

Марта ничего не ответила, а, быстро одевшись, пошла на кухню готовить завтрак.

– А вы верите в сны? – снова крикнул Алексей, на что Марта рассмеялась:

– Если я не вижу снов, как могу в них верить? И вообще, я ни во что не верю.

– Даже в любовь?

– А в любовь – прежде всего.

Алексей помолчал, потом снова подал голос:

– Жаль, Марта, что вы ни во что не верите. А то я хотел просить вас.

– О чем же?

– Зайти в церковь и поставить за меня свечку. У вас тут есть церковь?

– Какая-то есть. И не одна. Я никуда не хожу, потому что неверующая. Я не верю. Ни во что. И в ни в кого. И особенно – никому.

Алексей снова замолчал.

– Мне все кажется, что вас кто-то обидел.

– Мы же договорились не задавать ненужных вопросов. Моя жизнь – это моя жизнь. Если вам она кажется странной, то меня вполне устраивает.

Алексей посмотрел на Марту и улыбнулся.

– В чем дело? – та не поняла этой улыбки.

– Вы на самом деле хорошо говорите по-русски. Если бы это было раньше – ну, когда мы дружили против остального Запада, это было бы нормально и даже естественно, а теперь…

– Вы странные люди, – Марта налила Алексею и себе кофе в маленькие чашечки и присела напротив, – вы все время предлагаете другим свою дружбу. Как вы сказали? Предлагаете дружить против кого-то. Неужели у вас мало своих проблем? Или вам мало своей земли? Почему вы все время с кем-то воюете? С чужими, своими…

– По этому поводу, Марта, есть известная песня. «Хотят ли русские войны?» называется.

– Ну и? – Марта вопросительно посмотрела на Алексея. – Что же песня отвечает?

– А так и отвечает: «Спросите вы у тишины».

– Странно… Я далека от политики, она меня никогда не интересовала, но мне кажется, что так жить нельзя, как живете вы, русские.

– Мне тоже так кажется, Марта, – улыбнулся Алексей.

Марта удивленно вскинула брови:

– Что я слышу? Вы, русский, не согласны с русскими?

Теперь Алексей рассмеялся, хватаясь за перебинтованный бок:

– А что вас так удивляет? Ведь вы тоже не всегда и не во всем согласны с тем, что происходит в вашей стране. Разве не так?

– Так. Но у нас никто не поет: «Хотят ли чехи воевать?». Мы не хотим ни с кем воевать. И не хотим, чтобы с нами воевал кто-то. Мы не хотим быть оккупантами и быть в оккупации. Все остальное – это наше внутреннее дело.

Алексей перестал улыбаться и серьезно посмотрел на Марту.

– Наверное, вы думаете, что все русские одобряют то, что происходит у нас? В том числе войну? Или думаете, что все русские одинаковы?

Марта хотела чем-то возразить, но вдруг снова вспомнила разрушенный город, который видела во сне, разбитые дома, пепелища, торговок, военный патруль. От этих воспоминаний она сразу ощутила неприятный осадок.

– Простите, мне нужно оставить вас, – скороговоркой сказала она. – Отдыхайте.

7

Она шла по знакомым улицам, залитым утренним солнцем. Город не спешил просыпаться. Вокруг было тихо, лишь редкие прохожие неспешно шли в магазины, на утреннюю прогулку в парк – кто в одиночку, кто с детьми, кто с домашними питомцами. В сознании Марты все крутились и крутились обрывки виденного во сне.

В таком состоянии она подошла к маленькому рукотворному озерцу: в него из каменного грота таким же маленьким водопадом вливалась вода, а в глубине грациозно скользила форель. У кромки воды несколько детей бросали рыбам хлебные крошки, поедаемые обитателями озерца, что вызывало детский смех и радость.

Марта тоже порылась в кармане куртки, но не нашла ничего, кроме нескольких крон. К ней подошла незнакомая девочка, протянув с улыбкой кусочек хлеба, делясь своей радостью. Марта поблагодарила, погладила ее по головке и стала бросать снующей форели мелкие крошки.

Озерцо было совершенно прозрачным и чистым, лишь по тихой поверхности плавали опавшие листья, нанесенные сюда ночным ветром. А еще в этой поверхности отражались контуры окружающих домов, освещенные тихим солнцем. Отражение домов вперемежку со скользящими листьями сплетались в удивительную гармонию осеннего утра, которую не хотелось нарушать ничем, даже крошками хлеба, падавшими на водную гладь.

Марта на мгновение отвлеклась от мучавших ее мыслей, как вдруг испытала новое неведомое ей ощущение. Ей показалось, что она смотрит на воду чьим-то чужим взглядом, а в отражении видит не тихие улочки своего маленького городка, а их развалины – обугленные, дымящиеся, изувеченные бомбардировками и обстрелами, точь-в-точь как она видела во сне незнакомый ей уничтоженный город. От этого страшного наваждения Марту качнуло, и она едва успела опереться на перила, чтобы не упасть в воду. К ней тут же подошла пожилая женщина, гулявшая рядом, и учтиво спросила:

– Вам плохо? Может, нужна помощь?

– Нет, спасибо, все в порядке, – Марта встряхнула головой, освобождаясь от наваждения, и пошла вдоль тихой улочки. Потом она зашла в маленькое кафе, где еще не было ни одного посетителя.

«Что происходит? – думала она, глядя на чашечку кофе, от которого поднимался ароматный пар. – Какая связь между этим русским и тем, что я видела? Почему я никогда раньше не видела этих страшных снов? Откуда все взялось?».

Выйдя из кафе еще больше уставшей и измученной терзавшими недоумениями, она опять пошла тихими безлюдными улочками, вдыхая свежий утренний воздух и запахи наступавшей осени.

Неожиданно она увидела прямо перед собой небольшую церковь. Над ее входом висел образ Богоматери, склонившейся в скорби к Младенцу. Подойдя ближе, она увидела надписи, сделанные изящной славянской вязью. Догадавшись, что это православный храм, Марта открыла массивную дверь и робко вошла туда.

Внутри было лишь несколько женщин. Пахло ладаном и стариной. Не зная, что делать и в какой угол встать, Марта отошла от двери и начала рассматривать внутреннее убранство храма. Он был маленький, но очень уютный, тихий и светлый. По стенам висели святые образа, а некоторые стояли в массивных позолоченных рамах–киотах. Возле них горели зажженные свечи.

– Могу вам помочь? – услышала Марта возле себя чей-то голос.

Она посмотрела и увидела рядом миловидную женщину лет сорока. Заметная седина вовсе не старила ее, а придавала лицу особую привлекательность.

– Простите, но мне показалось, что вы впервые в нашем храме, – незнакомка приятно улыбнулась. Марта тоже ответила улыбкой, в смущении опустив глаза.

– Мой друг…, – тихо сказала она, – мой знакомый…

– Наверное, он просил вас зайти сюда?

– Он болен и он…

Марта не знала, как объяснить свое появление здесь, но вдруг сказала:

– Он русский.

– Правда? – удивилась незнакомка. – Мой дедушка русский эмигрант. Я помогу вам.

Незнакомка подошла к тому месту, где лежали свечи.

– Возьмите, – она подала несколько штук Марте, – поставьте их вон перед тем образом Богоматери. Русские почитают этот святой образ. Казанская Богородица…

Марта робко взяла одну свечу и подошла к иконе, оправленной в дорогую раму с тонкой резьбой и позолотой. Потом зажгла и осторожно поставила рядом с уже горевшими свечами. Отойдя на шаг, она посмотрела на старинный образ, украшенный многими крестами и медальонами – большими, маленькими, очень дорогими и совершенно скромными, простенькими, на золотых и серебряных цепочках висевших под стеклом возле груди Богородицы.

– Мне ваше лицо очень знакомо, – Марта снова услышала возле себя тихий голос женщины.

– Возможно, – так же шепотом ответила Марта. – Не знаю, что вам сказать. Я в кино не снимаюсь. В рекламе тоже. Простите…

И, не говоря больше ни слова, вышла из храма, затворив за собой дверь.

Первое, что она услышала, придя домой, это был заливистый смех ее подруги Марцелы. Та сидела возле Алексея и рассматривала фотографии с портативного компьютера, который он держал прямо на забинтованной груди.

– Привет, – буркнула Марта и, сняв куртку, прошла на кухню.

– А ты знаешь, твой русский шпион очень даже милый, – Марцела тоже зашла на кухню и, обняв свою подругу, поцеловала ее в щеку. – Привет, моя дорогая! Как ты?

В ответ Марта устало махнула рукой и налила в стакан свой любимый сок.

– Между прочим, он обещал мне сделать портфолио, а потом, если ты не будешь против…

– Одного не пойму, – перебила ее Марта уставшим голосом, – как вы могли обо всем договориться, когда ты по-русски, как я по-китайски?

Марцела снова обняла подругу за плечи и радостно зашептала:

– Он очень даже! Ох, смотри, не влюбись в своего русского шпиона!

– Сама не влюбись, – Марта легко освободилась от объятий. – А за меня не беспокойся.

– Какая-то ты сегодня уставшая. Или просто не в духе?

– Плохо спала. Плелось всякое… И потом… Как-то все сразу на мою голову свалилось. Прости.

– Наверное, сегодня я приду поздно, – крикнула Марцела из ванны, принимая горячий душ, – так что отдыхай, не жди меня.

Марта снова устало махнула рукой, чувствуя огромное желание побыстрее остаться одной и хорошо выспаться.

Она заснула неожиданно легко и быстро. Разбудил ее громкий и веселый смех Алексея. Он с кем-то разговаривал по мобильному телефону. С трудом разбирая быструю речь, Марта догадалась, что тот, кого Алексей называл Асланом, был тот самый приятель, с которым он договаривался встретиться, чтобы вместе ехать отдыхать.

– Не знаю, братишка, – он почти кричал в трубку, – я и так тут незваный гость, а если еще ты появишься, тогда точно туши свет.

«Тушить свет? – изумилась Марта, вслушиваясь в разговор. – Зачем? Что это значит?».

Она не успела вникнуть в смысл этой фразы, как новый словесный каламбур из уст Алексея еще больше спутал ее мысли:

– Нарезались в стельку. Короче, полный аут. Конец машине боевой!

«О чем они говорят? – пыталась понять Марта этот набор слов. – Кого они порезали? Причем тут боевая машина?».

Пока она терзалась недоумениями, до нее донеслись более–менее понятные слова:

– Сейчас спрошу Марту. Если она не будет против…

– Не буду против, – тут же подала голос Марта, поняв, о чем идет речь. – Пусть ваш друг приезжает. Только прошу вас: не надо тушить свет.

– Не понял, – Алексей отвел трубку мобильника в сторону и удивленно посмотрел на Марту.

– Ну, о том, что «туши свет».

Алексей громко рассмеялся, схватившись за перевязанный бок. Поняв, что в эти слова был вложен иной смысл, Марта тоже улыбнулась и назвала свой адрес, готовясь к встрече еще одного гостя.

Тот не заставил себя долго ждать. Марта не успела выглянуть в окно, услышав мягкий скрип тормозов остановившейся возле дома машины, как раздался звонок – и Марта поспешила открыть дверь. В прихожую вошел сначала не гость, а букет алых роз – огромный, красивый, мгновенно наполнив комнату пьянящим ароматом.

– Это вам, – из-за букета показался сам гость, галантно кланяясь Марте и передавая ей цветы. – Я тот самый Аслан, которому мой друг предлагал тушить свет. Но я обещаю, что не буду этого делать.

И улыбнулся, целуя Марте руку. Вручив цветы, он тут же выбежал и мгновенно возвратился назад, держа в обеих руках по большому пакету с подарками. Каждый его жест, каждое движение излучали невероятную энергетику. Такими же были его глаза – жгуче темные, открытые, искрометные.

Марта смутилась от этого взгляда и улыбнулась.

– Что-то не так? – гость застыл со своими пакетами в дверях.

– Нет, просто я не такими представляла себе людей с Кавказа, – Марта попыталась снять неловкость. – Вы больше похожи на…

И еще больше смутилась.

– На кого же? – гость с нескрываемым любопытством посмотрел на Марту.

Покраснев от смущения, Марта снова взглянула на гостя. Он был одет в безукоризненный дорогой костюм, белоснежную наутюженную рубашку с модным галстуком. Вспомнив, в каком виде был его друг Алексей, когда она впервые увидела его – сначала в баре в окружении пьяной горластой компании, а потом в состоянии полного беспамятства в ночном парке, Марта покраснела еще больше.

– Простите, но я никогда не видела людей оттуда… Ну, откуда вы, ваш друг… Мне почему-то казалось, что это люди такие… Ну, с черной бородой, небритые… Очень злые…

– С автоматом и ножом, да? – снова весело рассмеялся гость. – Нам надо больше общаться, дружить. Тогда вы быстро расстанетесь со своими представлениями.

– Ну, что касается вас, я уже согласна начать думать по-другому, – теперь улыбнулась Марта, провожая гостя в комнату, – а вот что касается вашего друга…

– Не надо так думать о моем друге. Ему и так плохо, – Аслан подошел к Алексею, нагнулся и обнял его. – Как ты, дружище?

Алексей ответил на объятия друга рукопожатием и улыбкой:

– Рад тебя видеть.

– Это вино тебя быстро поставит на ноги, – Аслан откупорил глиняную бутылку, больше похожую на старинный кувшин, и налил в такую же глиняную чашку, давая другу выпить. – Специально для тебя вез. Словно чувствовал, что пригодится. Это лучшее лекарство от всех болезней. Старое вино. В нем все – и здоровье, и сила, и бодрость. Пробуйте на здоровье.

Он достал еще одну такую же глиняную чашечку и налил, подавая Марте.

– У меня свои виноградники, поэтому и свое вино. Сам, правда, не пью, но люблю угощать близких друзей от хорошей лозы.

Марта пригубила вино, сразу почувствовав насыщенный мускатный аромат.

– А разве я среди ваших близких друзей? – она пыталась понять, что объединяет этого изысканно одетого, с красивыми манерами ингуша[21] с тем пьяным хамом, которого она подобрала ночью в пустынном парке и привела к себе в дом. – Ведь мы знакомы несколько минут.

– В жизни такое случается. Несколько минут знакомства, общения – и человек тебе становится не просто близким, а родным. Хотя бывает и наоборот: проживешь многие годы под одним кровом – и лишь потом начинаешь понимать, что живешь с совершенно чужим человеком. Всякое бывает. То, что вы сделали для моего друга, не оставили его одного – больше, чем минутное знакомство.

Он снова галантно взял руку Марты и поцеловал.

«Какие разные люди, – подумала она, переведя взгляд на Алексея. – Какая может быть между ними дружба?».

8

Они просидели втроем почти до самого вечера. Наконец, Алексей, утомленный воспоминаниями и разговорами со своим другом, задремал.

– Сон для него сейчас – лучшее лекарство, – тихо сказал Аслан, собираясь уйти. – Да и вам нужен отдых от таких гостей. Я надеюсь, у нас еще будет время и возможность пообщаться?

Марта в ответ улыбнулась, показывая гостю свое расположение.

– Мы могли бы немного посидеть где-нибудь, – тихим голосом предложил он. – Мне-то спать еще рано. И потом у меня такой ритм, что иду отдыхать обычно за полночь.

Марта многозначительно улыбнулась:

– Ну, такой мужчина… Я понимаю…

– Вы очень догадливая девушка, – так же тихо рассмеялся Аслан. – Но дело в том, что у меня небольшой отельный бизнес. В нескольких странах. Когда в одной стране идут спать, в другой только просыпаются, а в третьей собираются на ужин. Поэтому сам я мало сплю. Мой бизнес требует особой аккуратности. Иначе я потеряю клиентов. И авторитет.

– А ваш друг? – Марта кивнула в комнатку, где остался Алексей. – У него тоже бизнес?

– Нет, – снова рассмеялся Аслан. – У него – состояние души.

– Ne rozumim, – Марта внимательно посмотрела на Аслана. – Что значит «состояние души»? Пить и валяться пьяным – это состояние души?

– Кстати, душа иногда просит выпить, – попытался объяснить ей Аслан. – Особенно русская душа. Но у Лёхи не это главное. Он журналюга, репортер. Матерый репортер, для которого не существует ничего, кроме его работы. Эта работа для него и есть его главным состоянием души. Заберите у него эту работу, эти фотокамеры, объективы, блокноты, книжки, бумажки – и все! Нет Лёхи!

Марта тихонько закрыла дверь и вместе с Асланом вышла во двор, где у подъезда стояла его машина. Это была «Мазда» спортивного типа, динамичного красного цвета, всем внешним видом вполне отвечающая характеру своего хозяина. Щелкнув сигнализацией, Аслан открыл перед Мартой переднюю дверцу, любезно приглашая сесть рядом.

– Куда едем? – спросил он, включая зажигание. – Я совершенно не знаю ни здешних мест, ни языка.

– Ну, с языком мы как-нибудь, – улыбнулась Марта и неожиданно для самой себя предложила:

– Едем в «Яну». Это недалеко, но очень уютно.

Ей вдруг захотелось снова приехать туда, где она оставила все свои надежды на Гонзу. Приехать с этим молодым красивым кавказцем, на его безумно дорогой и красивой машине, сесть с ним за один столик, и чтобы ее увидел сам Гонзик. А там – будь что будет.

И каково же было удивление, изумление Марты, когда, подъехав к знакомому кафе «У Яны», она действительно увидела припаркованную недалеко серую «Шкоду» своего обидчика. Но теперь чувство обиды даже не шевельнулось в ее душе. Она скорее хотела реванша за унижение, за свои слезы и мольбы, над которыми посмеялся Гонза. Поэтому Марта нисколько не удивилась, а даже наоборот – обрадовалась, когда, спустившись под руку с Асланом в полумрак любимого кафе, за одним из столиков сразу увидела Гонзу, мило беседовавшего с блондинкой.

«Ах, стерва!» – Марта ощутила прилив злобы, безошибочно узнав в ней худощавую продавщицу из того самого парфюмерного магазина, куда любил забегать Гонза, желая сделать Марте очередной подарок.

И в это мгновение она встретилась взглядом с самим Гонзой. Она увидела в его глазах полную растерянность. Марта, бывшая всегда и во всем ему послушной, согласной, покорной, даже безропотной, сейчас стояла перед ним под руку с незнакомым ему галантным спутником, приятно улыбаясь и ничуть не смущаясь тем, что села за соседний столик. Самоуверенность, самовлюбленность Гонзы мгновенно исчезли. Он сразу потерял интерес к своей собеседнице, пытаясь встретиться взглядом с Мартой и понять, что же произошло.

– Прошу вас, заказывайте, мне хочется угостить вас, – Аслан подал Марте меню, располагаясь напротив. – Здесь и впрямь очень уютно.

– Ну, чтобы не разорить такого бизнесмена…

Марта немного озорным взглядом посмотрела на Аслана и ограничила свой выбор пирожным, любимым абрикосовым соком и чашечкой кофе.

– А я с вашего позволения позволю себе немного поужинать.

– Можно вам посоветовать? – Марта снова взяла листочек меню. – Вот очень вкусная свинина…

– Свинина, даже очень вкусная – не для ингушей, – Аслан тронул ее за руку, улыбнувшись.

Марта удивленно посмотрела на него.

– Это правда очень вкусно.

– Я верю вам. Но ингуши свинину не едят. Нам вера не позволяет.

– Так вы тоже верите?

– Тоже? – теперь удивился Аслан.

– Ну, ваш друг тоже… Он просил меня… Но я ничего не знаю и не умею… Я неверующая.

– У вас очень доброе сердце, – улыбнулся Аслан. – Значит, вы не совсем неверующая.

Марта ощущала на себе не просто пристальные, а полные злобы и ненависти взгляды своего недавнего возлюбленного. Она пересела на стул ближе к Аслану, теперь повернувшись к Гонзе спиной. Аслан достал зажигалку и зажег маленькую свечку, стоявшую на их столике, добавив атмосфере общения еще больший уют и доверительность.

– И все же так все странно, – тихо сказала Марта, глядя на замерцавший огонек. – Я, вы, ваш друг… Эта встреча в парке… А сейчас… Вы и…

Она осеклась, едва не произнеся имя того, кто сидел у нее за спиной.

– В нашей жизни нет ничего странного. То, что кажется странным нам, в жизни имеет свою логику.

Марта опустила голову и улыбнулась.

– Вас это удивляет? – Аслан по-своему понял ее улыбку.

– Нет, просто вы повторили слова одного моего хорошего друга. Он тоже думает, что в нашей жизни ничего не бывает просто так.

– А вы думаете иначе?

– Нет, я сейчас думаю не о том. Но не буду говорить. Это может вас обидеть.

– Марта, о какой обиде может идти речь после того, что вы сделали для моего друга?

– Я как раз и подумала о вашем друге, – немного помолчав, сказала Марта.

– Он мне очень близкий и дорогой друг, – тут же отозвался Аслан.

– Я не об этом, – в задумчивости сказала Марта. – Вы… У вас бизнес, красивая машина… Наверное, красивая жена, умные дети… Красивый дом… И ваш друг…

Она снова вспомнила, как впервые увидела Алексея в окружении пьяной компании наглецов, а потом валяющимся в полном беспамятстве в парке и содрогнулась от этих неприятных воспоминаний:

– Ježišmarie… Мне все непонятно. Вы, ваш друг… Что вас может связывать? Какие интересы? Что между вами…

Она попыталась найти нужное русское слово.

– Что между нами общего? – помог ей Аслан.

– Ano![22] Так! Что между вами общего? Я не понимаю. Простите…

– Что общего? Дружба. Самая искренняя дружба. Много лет. А все остальное: бизнес, машины, дома, жены, дети – это уже жизнь каждого из нас. У него своя, а у меня своя.

– Мне всегда казалось, что люди такого высокого положения, как вы, имеют таких же друзей.

Аслан улыбнулся, посмотрев на Марту.

– Если бы все было действительно так, то на дружбу надо написать свое меню. Свой прейскурант. Как здесь.

Он открыл лежавшее перед ним меню и, как мог, прочитал названия чешских блюд:

– Polevka… Brambory… Hulaš… Ryba[23]… Разве вы не допускаете дружбу между людьми с разным достатком?

Марта вдруг подумала про свои недавние отношения со Гонзой, которым удивлялись многие. Как он, столичный интеллигент, известный врач, хозяин клиники, мог так часто приезжать к своей подруге – обычной медсестре, живущей в маленьком провинциальном городке за триста километров от Праги? Если с его стороны это была обычная любовная интрижка, то почему она затянулась так надолго?

– И все-таки странно…

Марта задумчиво посмотрела на Аслана, потом на огонек свечи и улыбнулась.

– Чему вы все время удивляетесь?

– Я не могу вспомнить вашу пословицу. Как там? Скажи о своем друге – и я расскажу про тебя. Так.

– Почти, – рассмеялся Аслан. – Скажи мне, кто твой друг – и я скажу тебе, кто ты.

– Вот–вот! Глядя на вас, я никогда бы не подумала, что у вас есть такой друг. И наоборот: если смотреть на вашего друга…

– Марта, а вы старайтесь не смотреть на нашу внешность. Ни на мою, ни моего друга. Хотя, признаюсь, Алексей всегда был таким: джинсы, майка, куртка, кепка… На груди, за плечами куча всякой аппаратуры, оптики. Он репортер. А у меня другая работа. Мое нынешнее положение обязывает придерживаться своего стиля: одежда, машина, привычки… Но мы с Лёшей друзья. Почти братья. Хотя и разные. Не только потому, что он русский, а я ингуш. Мы с ним разные по характеру, привычкам, вкусам, увлечениям…

– Все равно не понимаю, – Марта продолжала смотреть на мерцающий перед ней на столике огонек. – Ваш друг с какой-то войны. Я плохо знаю, что это за война, почему начали убивать своих же людей, бросать на мирный город бомбы. Что-то слышала из новостей по телевидению. Наверное, ваш друг остался без дома. Без своей родины. Но вы… Почему вы…

– Я покинул родину незадолго до войны.

Марта удивленно посмотрела на Аслана.

– Да–да, я не стал ждать, пока мой дом, как и дом Лёши, будет сначала разграблен, а потом просто уничтожен. Я на все плюнул и уехал. А мой друг всегда был идеалистом, неисправимым романтиком. Убедить его плюнуть на все и начать жизнь с нуля было просто нереально. Я ж говорю, мы с ним разные. Он во что-то верил и наделся, что все как-то изменится, образумится. А я уехал. Вот так все бросил – и уехал. Потому что видел и понимал: наша прежняя жизнь там кончилась. Конечно, можно было жить и дальше. Но для этого нужно было самому стать другим: подстроиться под новую власть, под кем-то прогнуться, на что-то просто закрыть глаза. Кому-то это удалось. А мне – нет. У меня другие принципы. Поэтому я уехал. А моя родина…

Аслан приложил руку к сердцу:

– Моя родина всегда со мной. Вот тут… Здесь ее никто не уничтожит и не опозорит.

– Да, – Марта робко взглянула на собеседника, – но ведь теперь там, говорят, мирная жизнь. Что мешает вам возвратиться туда, где все близко и дорого?

– Я обязательно возвращусь, – твердо сказал Аслан, глядя Марте в глаза. – Чтобы лечь в родную землю. Наверное, не раньше.

– Но там ведь мир, никто не воюет…

В глазах Марты застыл немой вопрос непонимания того, о чем говорил Аслан.

– Я не хочу возвращаться туда, где так легко предают свой народ.

Марта по-прежнему смотрела на Аслана непонимающим взглядом.

– Первый раз предали, когда подло молчали о том, что творилось на нашей земле. Второй – когда кинули туда погибать молодых пацанов и погребли под бомбами тысячи мирных людей. А третий – когда такие, как мой друг Лёха, кто прошел через свой ад, оказались лишними в своей же стране. Таких людей никто не замечает, они никому не нужны. Я не хочу жить там, где так предают свой же народ. Я не хочу жить в городе, где уничтожено все, с чем связана память: мой дом, моя школа, улицы, по которым я ходил…

Марта боялась перебить Аслана новыми вопросами.

– Раз так умеют предавать в наше время – предадут в любое, – продолжал он. – Дело даже не в войне. Война лишь обнажила, оголила эту мораль. А у ингушей всегда были свои принципы, несовместимые с предательством. Наш народ маленький, но за всю свою историю он никого не предавал. Нас же – часто. Не знаю почему, но ингушам все время приходится расплачиваться за чужие грехи. Но где бы я ни жил, буду всегда жить со своими принципами, оставаясь ингушом. Там – на той земле, которую у нас отняли – пусть живут, как знают: строят новые президентские дворцы, аквапарки, новые проспекты с супермаркетами… Теперь не принято вспоминать о тех, кто остался без родины. Как будто ничего и не было: ни войны, ни крови, ни братских могил посреди улиц и во дворах домов... Где вместе с солдатами хоронили стариков и старух, которым некуда было уезжать. Они погибли в подвалах, где прятались от бомбежек. Интересно, да? Воевали с боевиками, а гибли свои. И никто им счета не вел. И не ведет. Такая вот правда… О ней теперь не принято говорить. Остальным эти воспоминания портят праздничное настроение. На этом празднике таким, как мой друг Лёха, нет места…

– Да, – робко заговорила Марта, – но ведь Алексей – русский…

– И что с того? Он мой брат. Он родился и вырос на земле моих предков, и могилы его предков тоже в нашей земле. Рядом с могилами наших предков. Он такой же, как и все мы, вайнахи. Он – вайнах,[24] наш. По духу. А это важнее, чем братство по крови и плоти.

– Боже, – тихо прошептала Марта, слушая Аслана, – я ведь ничего не знаю…

– От этой правды можно сойти с ума, – так же тихо сказал Аслан. – Или отравиться ею до смерти. Простите, что коснулся этой темы.

Помолчав, он, наконец, улыбнулся Марте:

– Вы не обидитесь, если я ненадолго оставлю вас? Очень хочется закурить.

Марта молча кивнула ему, пригубив чашечку остывшего кофе. И едва она осталась одна, как сразу к ней подсел Гонза.

– Что все это значит? – он взял ее за руку и сильно сжал в своей ладони.

Марта обернулась назад, но уже не увидела блондинки, нежно щебетавшей с ее бывшим возлюбленным.

– Это значит, что ты не такой умный, каким мне казался, – спокойно сказала она, высвобождая руку.

– Марта, ведь это был всего лишь легкий флирт, – Гонза попытался снова удержать ее руку, но она не позволила. – Обыкновенная интрижка, понимаешь? Ничего серьезного! Давай все забудем!

– А я так и сделала, – прямо в глаза ему рассмеялась Марта, радуясь своей уверенности. – Я все забыла. Все! В том числе тебя. Просто вычеркнула из памяти – и все. А теперь прошу тебя: возвращайся за свой столик. Я не одна.

– Ах, так ты не одна! – Гонза аж подскочил с места. – Быстро ж, однако, ты нашла себе утешение.

– Точно так же, как ты сумел быстро уничтожить во мне все доброе и святое, что было.

Марта поднялась и, оставив Гонзу, подошла к стойке бара и заказала еще одну чашечку кофе. Там и осталась ждать, пока возвратился Аслан. Увидев его, Марта вдруг ощутила не просто полное спокойствие, а даже радость от того, что с прежней любовью было все покончено.

Дома было тихо. Алексей спал. Стараясь не разбудить его, Марта достала из стоявшей на столе кожаной репортерской сумки цифровой фотоаппарат. С присоединенным объективом он показался ей невероятно тяжелым и громоздким. Она представила себе, сколько нужно сил, чтобы целый день таскать эту сумку на плече. В предназначении ж всевозможных кнопочек, переключателей на корпусе самой камеры и объективе, Марта даже не пыталась разобраться.

Она хотела положить камеру назад, но не удержалась от любопытства и осторожно заглянула в глазок видоискателя. Однако ничего, кроме темноты, там не увидела. Догадавшись, что причиной всему крышка на передней линзе объектива, она так же осторожно, боясь что-либо повредить, сняла ее и снова заглянула в видоискатель. Теперь она четко увидела панораму своей комнаты, только почему-то невероятно объемную – настолько, что ей показалось: раздвинь ее еще чуть-чуть – и она увидит даже собственные руки, которые держали эту чудо-оптику.

Поддерживая объектив снизу, она неожиданно сделала поворот рукой – и панорама мгновенно преобразилась: она сузилась, сфокусировавшись на нескольких глянцевых постерах, висевших над кроватью.

«Ничего себе!» – подумала Марта и осторожно возвратила фокусировку в прежнее положение. Но любопытство взяло верх: она подошла к окну и, вращая кольцо трансфокатора, стала не спеша разглядывать все, что было за ним – деревья в парке, аллеи, одиноких прохожих, то приближая, то удалая мелькающие в видоискателе картинки…

9

…Чтобы хоть как-то отвлечься от подступавшей комками тошноты, Марта прильнула к иллюминатору и начала смотреть на уплывающий внизу ландшафт. Сначала исчезла бетонка военного аэродрома, откуда они поднялись в воздух, потом под ними потянулась лента дороги с двигающимися в обе стороны военными и гражданскими машинами, появились развалины крупного завода и река.

Стараясь перекричать ревущую над ними турбину, свист лопастей и лязг железок, Алексей что-то кричал ей почти на самое ухо, тыча пальцем в иллюминатор. Но Марта ничего не могла понять и лишь удивленно наблюдала за тем, как две ленты реки, текущие откуда-то прямо с гор, именно в этом месте, над которым они сейчас пролетали, соединялись в один поток, укрощая свое стремительное течение и на широкой равнине обретая покой.

Конечно, ей очень хотелось отправиться на высокогорную заставу. Такой шанс – мечта каждого репортера, тем более иностранного. Она подключила все связи, сделала все, чтобы теперь вместе со своим другом лететь в этом дребезжащем, грохочущем, свистящем во все щели вертолете в глухие дикие горы. Отряд, летевший с ними, должен был сменить тех, кто уже стоял там. Времени для репортажа – в обрез. Но Марта радовалась и этой возможности. До нее на эту точку не пускали ни одного журналиста. Было слишком опасно.

Теперь же, когда осталось каких-нибудь полчаса полету, она ощущала нарастающий страх. Она боялась всего: этой развалюхи, на которой они летели, едва не цепляясь за острые скалы, экипированных военных, этих жутких скал и обрывов, среди которых бешено неслись мутные горные потоки, которые она видела несколько минут назад в полном умиротворении и покое.

Она посмотрела на пулеметчика, сидевшего у открытой двери, беззаботно свесив ноги, ухватившись одной рукой за пулеметную турель и раскачиваясь в такт музыке, звучавшей у него в наушниках портативного магнитофона.

«Неужели им не страшно?» – ужаснулась Марта, глядя, как внизу параллельно с ними прямо по ущелью черной птицей скользила тень вертолета, на котором они летели.

Ее страшила неизвестность самого пути, ожидание чего-то тревожного. И потом эта тошнота… Она всегда панически боялась летать самолетами. А тут такая возможность! Такой шанс! И репортерский азарт, кураж настоящего охотника за сенсацией переборол страх.

Она достала из кармана начатую упаковку мятных жвачек и взяла сразу две, чтобы подавить приступы тошноты. Рядом с ней сидел Алексей, а между ними возле ног лежали две репортерские сумки.

– Эй, корреспондент, – громко крикнул ему офицер, возглавлявший группу, – непорядок! Шнурки на ботинках завяжи! А то нос расквасишь! Что тогда твоя барышня скажет?

Остальные громко рассмеялись. Алексей нагнулся и увидел, что левый ботинок и впрямь был расшнурован. Ему не хотелось возиться, потому что тоже было интересно следить в иллюминатор за скольжением вертолета между скал. Чтобы отвязаться от шуток и смеха, он лишь запихнул развязанные шнурки в ботинок и снова прильнул к круглому окошку. Под ними показались развалины древних жилищ и сторожевых башен, выложенных из тесаного серого камня, намытого горными речками.

«Наверное, уже совсем рядом», – подумал Алексей и нагнулся, чтобы вытащить из сумки карту.

И в это мгновение даже через неимоверный грохот и шум все отчетливо услышали, как по обшивке вертолета забарабанила дробь. Турбина взвыла – и вертолет тут же начал терять высоту, падая в глубокую пропасть, на камни, торчащие из мутных потоков горной речки.

Марта схватилась за горло, еще не понимая того, что произошло, и выкатила от охватившего ее ужаса глаза, а Алексей прижал ее к себе, отвернув от иллюминатора.

– Успокойся! – закричал он ей на самое ухо. – Идем на посадку!

– Веселая посадочка! – хохотнул сидящий рядом офицер, видать, уже не раз бывавший в подобных ситуациях. – Держи свою подругу покрепче! Чтобы ветром не сдуло!

Из кабины пилотов тут же вышел командир отряда и, энергично жестикулируя, чтобы всем было понятно, закричал:

– Проблемы с двигателем! Прямое попадание! У нас несколько секунд! Вертолет зависнет над высоткой! Десантируемся и сразу занимаем оборону! «Клещ» – на рацию и вызывай «вертушку»! Приготовились!

Он подошел к открытой двери и, держась за скобу, выглянул наружу, оценивая ситуацию. Потом вдруг посмотрел на Алексея и погрозил ему кулаком. Тот в ответ удивленно пожал плечами.

– Шнурки завяжи! – заорал ему офицер, снова показывая взглядом на ботинки. – Нос расквасишь!

И тут же скомандовал отряду:

– По одному – вперед!!! Гоу, гоу, гоу!!![25]

Алексей забросил за спину обе сумки и, поддерживая Марту, тоже шагнул к двери.

«Действительно, веселая посадочка! – подумал он, мельком взглянув вниз. – Да тут все руки и ноги переломаешь! С головой и позвоночником вместе».

Несмотря на то, что вертолет сильно раскачивало и болтало, летчики старались удержать его, давая возможность военным выпрыгнуть вместе со всем их добром: ящиками с боеприпасами, продуктами, теплой одеждой.

– Корреспондент, а ты какого хрена ждешь? Особого приглашения? Даму под руку – и вперед за орденами!

Алексей еще раз взглянул вниз, перекрестился и потянул за собой Марту. Та не успела даже вскрикнуть, как вместе с Алексеем оказалась в воздухе. На какое-то мгновение она потеряла сознание. Но, раскрыв глаза, увидела, что лежит возле покрытого мхом могильного камня, чуть поодаль от нее, укрывшись за таким же камнем, притаился Алексей, а вокруг сновали бойцы, занимая круговую оборону и на ходу ведя огонь. Она догадалась, что весь отряд высадился на каком-то старом кладбище. Вертолета уже не было видно, вокруг лишь нависали мрачные серые скалы, старые могильные камни да склепы, выложенные из таких же тесаных, покрытых мхом камней.

Марта механически провела по ним ладонью. Камни были гладкие, серые, плотно подогнанные друг к другу, соединенные между собой без всякого раствора. От них веяло древностью и холодом. Могильным холодом тех, кто спал вечным сном под их сенью…

Алексей подмигнул Марте и улыбнулся:

– Ну что, хотела приключений?

Марта еще не могла отойти от одного шока, испытанного во время прерванного полета и прыжка в бездну, как ощутила новую волну животного страха. Непосредственная близость войны – не по телевизору, а вполне реальной, где стреляют боевыми патронами, где отряд попал в окружение, где по тебе отовсюду целятся – все это привело Марту в совершенное оцепенение.

– Эй, – окрикнул ее Алексей, стараясь привести в чувство, – надо работать! Пейзажами потом наслаждаться будешь. Держи!

И он аккуратно подтолкнул ей сумку с аппаратурой, сам распаковал две камеры, присоединил на байонет мощную оптику и тут же приступил к съемке, осторожно выглядывая из-за камня, за которым укрылся от пуль.

Марта тоже достала свой «Кэнон», включила питание. Она почувствовала, как камера в руках помогла ей перебороть наступающий страх. Азарт репортера вытеснил его – и в ней проснулась страсть, жажда охоты. Как те, кто искал противника и целился в сердце друг друга, не жалея паторонов, так и Марта превратилась в львицу, пантеру, вышедшую на охоту. В это мгновение ей было наплевать, что прицельная или шальная пуля сейчас могла сразить ее саму, ранить, убить наповал. Она ощущала себя не жертвой, на которую идет охота, а самим охотником, выслеживающим свою жертву.

Тоже подмигнув Алексею, она осторожно выглянула из-за своего могильного укрытия и стала снимать все, что происходило вокруг: как отовсюду огрызались злобными автоматными и пулеметными очередями, как молоденький солдат – почти мальчишка, перепуганный насмерть – матом кричал в микрофон, вызывая вертолет с подкреплением и требуя поддержки с воздуха. Марта даже не обращала внимания, как вокруг нее самой градом сыпались стреляные гильзы, отскакивали пули и осколки могильных плит, гремели выстрелы гранатометов…

Загрузка...