Республика Земшара

УЗЕЛ I. КАНУНЫ

25 октября 1929 года, 00:00

Алексею Николаевичу казалось, что ассистент профессора Малиновского носит искусно сделанную маску, ибо лицо его, хоть и не лишенное приятности, оставалось невозмутимым и неподвижным на всем протяжении сеанса трансфузии. Каждый раз Алексей Николаевич хотел сказать об этом Александру Александровичу, но почему-то смущался под взглядом темных глаз ассистента, которого профессор неизменно называл инженером Мэнни. Без имени, без отчества.

- Церковь? - тем временем переспросил Александр Александрович, продолжая возиться со сложной системой стеклянных и металлических трубок. - Я знаю, она неодобрительно относится к тому, чем занимается институт. И неоднократно имел беседы кое с кем из иерархов, когда создавал донорские пункты в Петрограде и по всем крупным губернским городам. Но я - материалист и прагматик, для меня есть только один критерий: работает - не работает. Вы не будете возражать, что процедуры благотворно сказываются на вашем здоровье?

Манера Малиновского обращаться к нему, избегая положенных этикетом оборотов «Ваше Величество» или «Государь», забавляла Алексея Николаевича. Что поделать - старая закалка человека, посвятившего изрядную часть жизни борьбе с самодержавием.

- Нет, не буду, профессор, - Алексей Николаевич пошевелился в неудобном, жестком кресле, к которому был пристегнут широкими ремнями, чтобы лежащие на подлокотниках руки сохраняли неподвижность. К сгибам локтей тянулись гибкие трубки, а над креслом нависал механизм, словно сошедший с супрематических полотен Кандинского. - И даже обнаруживаю кое-какие побочные эффекты.

Малиновский выпрямился и внимательно посмотрел на Алексея Николаевича.

- Что вы имеете в виду? - В голосе прорезалась озабоченность. Впрочем, ассистент все так же с невозмутимой маской продолжал регулировать аппарат переливания крови.

- Ничего серьезного, - попытался качнуть головой Алексей Николаевич, забыв на мгновение, что и она фиксирована металлическим обручем с мягкой подкладкой. - Но мне неотступно кажется, будто время замедляется. Словно в сутках прибавилось несколько часов, а в каждом часе - десяток минут. И раз за разом прибавление заметнее и заметнее.

- О, ничего удивительного, - с видимым облегчением вздохнул Александр Александрович. - Эффект общего оздоровления вашего организма. За годы страдания от гемофилии вы не могли знать - каково это быть полным здоровья и сил.

- Да, наверное, - Алексей Николаевич прикрыл глаза, припоминая времена, когда страшный наследственный недуг изнурял тело. Он был всего лишь ребенком, но словно тяжкий груз возлежал на его плечах, и никакая медицина не могла облегчить страданий. Разве что рукоположения старца. Когда ладони, жилистые, крестьянские, опускались на голову наследника и Распутин начинал что-то пришептывать, будто молясь, Алеша действительно ощущал некоторое облегчение. И Мама ужасно радовалась, замечая на щеках ее Бэби бледные пятна румянца. Но старца убили. - А еще я почти перестал спать, - добавил Алексей Николаевич, - отвлекая себя от печальных воспоминаний.

- Бессонница?

- Нет, не бессонница. Не испытываю потребности. Это даже к лучшему, - Алексей Николаевич улыбнулся. - Особенно сейчас, когда наши отношения с Европой осложняются, правительство требует все новых ассигнований, а Дума. - Алексей Николаевич с некоторым трудом заставил себя замолчать, в очередной раз замечая, как во время регулярных встреч с Малиновским позволяет себе излишнюю. откровенность, что ли? Или это тоже побочный эффект трансфузии? Не случайно говорят: с кровью человеку передаются тонкие вибрации донора, устанавливается своего рода психическая связь.

Профессор уловил запинку Государя, но истолковал по-своему:

- Я не так далек от подобных событий, Алексей Николаевич, и продолжаю интересоваться всем, что происходит в политике. Идеал ученого, запертого в башне из слоновой кости, всего лишь. - тут и сам Малиновский помедлил, и Алексей Николаевич продолжил его мысль:

- Буржуазный идеал? Маркс писал иное? Право, Александр Александрович, с момента образования Европейского Союза Советских Республик марксизм стал не только их официальным учением, но обрел респектабельность во всем мире. Я читал Маркса и его сподвижника Энгельса. А даже кое-что из того, что публикует господин Ленин. Вы ведь его знаете? Он и его партия социал-демократов называют себя этим странным словом. - Алексей Николаевич сделал вид, будто запамятовал, хотя перед приездом в институт прочитал подробную аналитическую разработку, положенную ему на стол начальником ГРУ Генштаба.

- Большевики, - сказал Александр Александрович и, помолчав, добавил: - Я тоже входил в ее Центральный комитет. Но мы разошлись во взглядах с Владимиром Ильичом, и я счел занятия наукой кратчайшим и наименее мучительным средством преображения России.

Инженер Мэнни тем временем отошел к прозрачным баллонам, в которых багровела субстанция специально приготовленной крови, и Государь еще раз поймал себя на зябком чувстве: от движений ассистента профессора веет нездешностью, словно тело не принадлежало ему, являлось костюмом, к тому же пошитым не по меркам его истинной фигуры. Ощущение усугубляли непропорционально крупная голова и чересчур узкие плечи Мэнни.

Рука инженера опустилась на баллон, и Алексей Николаевич готов был поклясться: багровая субстанция шевельнулась, а в ее толще вспыхнули и погасли крохотные огоньки.

Тем временем Александр Александрович продолжал:

- Пожалуй, я даже благодарен бывшим товарищам по партии за то расхождение во взглядах, которое вернуло меня к научным изысканиям. Наука - вот в чем остро нуждается Россия. Европейские республики проповедуют установление диктатуры пролетариата в мировом масштабе, а я бы выдвинул контрлозунг: «Ученые всех стран, объединяйтесь!» Хотя не факт, что лучшие умы Германии, Франции выберут местом своей работы Россию. Мы слишком отстаем в промышленном развитии от других держав и не можем обеспечить лучшие условия для внедрения научных достижений. Но не устану повторять: на пути прямого заимствования научных и индустриальных достижений Европы мы уподобимся быстроногому Ахиллу, который никогда не догонит черепаху. Тот, кто заимствует, обречен на отставание. Необходим другой путь.

- Новая экономическая политика премьер-министра Бухарина зарекомендовала себя как весьма эффективная, особенно в деле улучшения условий жизни крестьянства и рабочих, - несколько суше, чем требовалось, ответил Алексей Николаевич. - За годы после Октябрьской революции удалось многое.

Да, удалось многое. Очистить власть, умерить аппетиты и притязания высших слоев общества, чьи непомерные требования, алчность и жадность привели к катастрофе Февраля семнадцатого, и не случись Октября, кто знает, что стало бы с Россией? В результате ситуация в народном хозяйстве ничем не напоминает послевоенную разруху. Экономическая политика правительства, или, как именует ее премьер Николай Иванович Бухарин, - нэп, дала крестьянству новое дыхание, продолжив те реформы, начало которым положил Столыпин. Да и жизнь рабочих не сравнить с той, которую они имели до Славной революции. Хотя что скрывать? Не без влияния происходящего в ЕССР с его так называемой «диктатурой пролетариата». Не будь столь отрезвляющего примера, разве согласились бы заводчики и фабриканты на восьмичасовой рабочий день, строительство жилья и больниц для фабричных? Но профессор Малиновский прав, прав. Россия отставала от Европы в промышленном развитии, и подобное отставание становилось нетерпимым.

- Вот и все на сегодня, - сказал Александр Александрович, извлекая иглы из сгибов локтей Алексея Николаевича, протирая ваткой вживленные в кожу крошечные серебряные кольца, через которые и совершались процедуры трансфузии.

Государь, освободившись с помощью Мэнни от ремней и головного фиксатора, сделал несколько круговых движений, разминая шею, и посмотрел на часы, в очередной раз поразившись сколь же малое время прошло с тех пор, как он приехал в институт. Впрочем, это даже хорошо.

День 25 октября года 1929-го, от Славной Октябрьской революции двенадцатого, обещал стать весьма насыщенным.

25 октября 1929 года, 01:00

И погода та самая. Холодные и сырые ночи. С неба не то снег, не то дождь. С Невы сырость. Пронизывающий ветер. Над Петроградом тяжелый туман. Только костров, которые тогда жгли у мостов и Смольного, нет. Как и отрядов вдрызг революционных матросов и красногвардейцев. Хотя если присмотреться, кажется, будто вновь видишь в акватории грозные силуэты крейсеров, бросивших там якоря в результате многоходовой операции спецов Генерального штаба под прикрытием якобы самодеятельности главы Балтревсовета матроса Дыбенко.

И сон тот же. Будто все случилось, и случилось именно так, как планировалось. Вот он в Смольном, перед залом, переполненным членами Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Его фигура - воплощение силы и уверенности. Наклонившись вперед, расставив шире локти, одна рука в кармане брюк, стиснута в кулак, другая опирается на трибуну:

- Товарищи, революция, о необходимости которой говорили большевики, свершилась! Мы приступаем к социалистическому строительству!

А потом - назначение членов нового правительства. Декрет о земле. Декрет о мире.

Но это лишь сон: скоротечный, мучительный, возвещающий наступление той самой даты - 25 октября очередного года. Какого? Тысяча девятьсот двадцать девятого, от Славной Октябрьской революции двенадцатый. Должен был случиться переворот, а случилась революция, поворот на сто восемьдесят градусов, от февральской катастрофы политических болтунов и импотентов к реставрации монархии в ущербно конституционном изводе.

Нет, больше не уснуть. Спи, спи, Наденька, я поработаю. Хлеб и горчица есть? Очень хорошо. Отрежем ломоть, намажем горчицы, а сверху соли - прочищает мозги не хуже кофе! Хотя ясность мысли и так необычайная, спасибо заклятому товарищу Малиновскому. Если бы после выстрела безумной Каплан его не повезли в Институт крови, ибо он тогда, на грани сознания, вспомнил о том, как переливанием Александр спас Машу, сестру, от смертельной болезни. Не стоять ему сейчас над своим столом, не смотреть на табличку Гастева с правилами НОТ, что висела постоянным напоминанием. Да и этого свежеотпечатанного в типографии Сытина тома не было бы. «Развитие капитализма в России. Том 2. Критика новой экономической политики».

А ведь кто мог подумать тогда, в далеком семнадцатом, как все обернется? Бухарин! Как он его потом назвал? Когда находился в Горках после трансфузии и думал, что все кончено, потому что без него передерутся, перессорятся, раздерут партию на фракции и уклоны. И пришлось выдавить из себя дурацкое письмо к съезду, где охарактеризовать Бухарчика любимцем партии, ни черта не понимающим в марксизме. И тем оттолкнул его к меньшевикам, в Думу, а потом «любимец» в премьеры пролез со своим нэпом.

Но все равно - неплохо, неплохо получилось! Архиважно. Как и программная статья, которую предстоит написать и чье название выведено на листе бумаги. «Шаг назад, два шага вперед». Чертовски, чертовски продуманный план! Он чувствует - время! Всей могучей интуицией, которую и не выразишь словами. Как в 1915 году, когда в статье «Две тактики социал-демократии в демократической революции» он писал о необходимости вооруженного восстания и преобразовании войны империалистической в гражданскую. И когда в «Апрельских тезисах» провозглашал курс на социалистическую революцию. Наперекор всем соглашателям, ничего не понимающим в тактике политического маневрирования.

Однако самые тяжелые времена наступили после октября семнадцатого, после Славной революции, в период всевластия Военного комитета. Товарищи по партии, распаленные его же статьями, рвались в бой, лезли на рожон, ввязывались в обреченный Кронштадтский мятеж, не понимая: темп сбит, момент упущен и лучшая тактика - выжидание, и еще раз выжидание.

Да, в октябре 1917-го у них должно было получиться, их поддерживала тайная, но могучая сила высших офицеров Генерального штаба, которым надоели болтуны Временного правительства. И был назначен день, вот этот день, что и сейчас - какова ирония! - отмечен в календарях как красный, неприсутственный, 25 октября, и все в Петрограде знали: большевики возьмут власть, возьмут! И стояли под парами «Аврора» и «Самсон», и все было готово к управлению восстанием. Офицеры Генштаба с вечера 24-го контролировали телефоны, телеграф и вокзалы, да и кто еще мог их контролировать? Не матросню пьяную сажать на телефонную станцию! А что красногвардейцы вообще понимали в спецсвязи?! Потому и необходим был как воздух такой союзник. Но что-то случилось. Что-то пошло не так. Они тогда испугались. Все как один! На попятную. И никто потом толком ничего не мог объяснить. Страхом парализовало. Медвежья болезнь поразила. Даже его. Паралич воли. И монархическая фракция заговорщиков взяла верх, убедила остальных сделать ставку на цесаревича Алексея, реставрировать монархию, ограничив ее властью Военного комитета. И вместо Октябрьского переворота - Славная Октябрьская революция!

И сколько раз с тех, наверное, худших дней в жизни ему бросали в лицо его же слова: «Промедление смерти подобно»?! Но он продолжал стоять на своем. Нещадно эксплуатировал свой непререкаемый авторитет, когда надо - лавировал, в одиночку шел против большинства, рискуя потерять все, но выстоял, выстоял! Интригами, которым и Макиавелли позавидует, добился, что спустя долгие двенадцать лет власть готова упасть ему в руки. Им в руки! Тем, кого списали со счетов, держали за маргиналов, шельмовали, чей голос не звучал с трибун Думы ни разу за эти годы!

Его привычка - перед написанием важной статьи ходить по комнате и бормотать под нос основные тезисы. Не разбудить Наденьку. Что, пора? Мысль оформилась? Да, вот ключевая: «Социал-демократия в лице большевиков признает все средства борьбы, лишь бы они соответствовали наличным силам партии и давали возможность добиваться наибольших результатов, достижимых при данных условиях». И ничто так не раздражает, как чистоплюйские замечания о необходимости порядочности и честности в политике! Но подобного писать, конечно же, не следует. Это пусть Малиновский со своими научными соборами носится. Собор! Научный! Надо такое удумать! Собрать ученых в одном месте, обеспечить наилучшие условия и дать полную свободу творчества. Социализм-утопизм, по которому еще Маркс хорошо оттаптывался в критике Фурье и иже с ним. А откуда уши торчат? С той странной книжонки - «Красной звезды». Забавное чтение, забавное, сам как ценитель хорошей беллетристики могу признать. но вредное! Архивредное! Неужели только я вижу его замах на ревизию марксизма? Сначала с эмпириомонизмом, затем марсианами и их инженерной утопией. Замахнулся. осмелился на то, что дозволено только ему, потому что он, Ленин, первым понял: Маркс в том виде, в каком излагал дедушка Плеханов, никуда не годился! Ревизия учения необходима, но тонкая, глубокая, скрытая. Кто тогда и сейчас Маркса в подлиннике читал? Малиновский. Малиновский читал. И тоже понял. Понял раньше его. И сразу засучил рукава. А потому требовалось убрать его из партии. Пусть занимается наукой, беллетристикой, но к партии - ни-ни!

Вспоминать смешно, как на прогулке в лесу, сразу после съезда, они сцепились в пылу дискуссии, чуть палками друг друга не отдубасили. Права Наденька, что корит его за излишнюю эмоциональность да «горячкой» называет.

Что?! Всего пять минут прошло?! Не может быть! Нет, правильно. все же в одном Малиновскому должен быть благодарен - за спасение после роковых выстрелов. В него действительно другую кровь влили. А с ней - энергию, какой раньше не ощущал. Он-то всегда спал чертовски мало, а теперь достаточно в кресле десяток минут подремать и подняться бодрым и энергичным. Есть, есть в переливании крови потенциал. Если к власти придем. нет, не если! Когда к власти придем, институт особо поддержать надо. Глядишь, Малиновский и бессмертие обеспечит, не то, поповское, с дурацкой райской жизнью, а настоящее, на земле, материальное бессмертие.

Но сейчас - статья! Уже готовая, во всех деталях. Нужно только сесть, аккуратно записать на приготовленных листах, и сегодня же - в печать!

25 октября 1929 года, 02:00 - 03:00

Больше всего Николай Иванович мечтал выспаться. Или хоть как-то добиться прояснения в голове, отяжелевшей от какой по счету бессонной ночи, для чего, он знал по собственному опыту, всего-то и нужно - подремать минут двадцать здесь, за столом, или на кожаном диване за ширмой. И попросить исполнительного Андрюшу Бурмакова разбудить его. Но нет. Не имелось у него лишних минут. Как только Государю удается сохранять столь удивительную работоспособность? Иногда кажется, что Алексей Николаевич вообще не спит, ибо любит назначать ночные совещания, а то просто позвонить и поинтересоваться ситуацией в ЕССР, Великобритании, где полыхала Вторая война Красной и Белой розы, уточнить график поставок зерна в Европу в обмен на технику. Да мало ли на что председатель правительства обязан дать немедленный исчерпывающий ответ!

Андрюша осторожно кашлянул, и Николай Иванович открыл глаза. Неужто задремал?! Перед ним дымился начищенный до зеркального блеска кофейник, стояла чашечка китайского фарфора, молочник, сахар, наколотый именно так, как он любит, - мелко.

- Последняя сводка из МИДа, - Андрюша пристроил сбоку кожаную папку с потертыми углами, выбитым золотом двуглавым орлом и витиеватой надписью «Председатель Правительства Российской империи Н. И. Бухарин». - И еще звонил господин посол Бюлов, просил принять безотлагательно, Николай Иванович.

Бухарин невольно посмотрел на свежеподписанный документ - постановление правительства об увеличении квот сельскохозяйственным кооперативам на поставку зерна в Европейский Союз. Осторожно взял чашечку с крепчайшим кофе, глотнул и попросил:

- Андрюша, своими словами, пожалуйста, - у напитка не оказалось ни вкуса, ни бодрости. - Ты ведь прочитал?

- Да, Николай Иванович, и подготовил выжимку. - он полез в свою папку, но председатель рукой махнул: продолжай, мол, своими словами.

Андрюша Бурмаков, самородок из деревни Старые Громыки Могилевской губернии, излагал, как всегда, сжато и толково. А ведь двадцать лет парню!

Ситуация в политических верхах Европейского Союза Советских Республик остается неустойчивой. Два крыла диктатуры пролетариата (диктатуры! пролетариата! - Бухарин до сих пор нервно морщился, слыша вполне официальное самоназвание политического режима Советской Европы) - «ястребы» и «голуби» - продолжали фракционную борьбу. Цель у тех и других одна - мировая революция, но первые предлагали достичь ее через войну, а вторые - так называемой «мягкой силой», то есть через подрыв внутренних устоев капиталистических и тем паче монархических государств.

- Дальше. дальше. дальше. - Николай Иванович обрывал Андрюшу, когда тот углублялся в детали, важна общая картина.

- Стратегии «голубей» дан полный ход в делах Британской империи, - продолжал Бурмаков. - При внешнем нейтралитете роль Европы в разжигании Второй войны Красной и Белой розы неоспорима. Наш посол в Лондоне докладывает. хм. - Андрюша кашлянул, и Бухарин тут же открыл глаза, механически отхлебнул кофе. Опять что-то чрезвычайное.

- Как там у Литвинова? После провозглашения независимости Индии трудно представить, что английские дела могут пойти еще хуже.

- Ходят устойчивые слухи, будто Эдуард Пятый готов отречься от престола. Формальный повод - вступление в морганатический брак с некоей Уоллес Симпсон, американкой, которую подозревают в связях с европейской разведкой. Если отречение произойдет, да еще на фоне крупных поражений Белой розы в Северной Ирландии.

- Трон займет. - Николай Иванович прищелкнул пальцами.

- Герцог Альберт Георг Йоркский, - сказал Бурмаков. - Но, по информации Литвинова, имеются серьезные сомнения, что он примет трон. Возможно, и его правление окажется весьма скоротечным.

Трон британской монархии шатался. Гражданская война и чехарда в престолонаследии - это ли не кратчайший путь к гибели? Вслед за Британией наступит черед. наступит черед главной силы на континенте, которая может противостоять ЕССР, - Российской империи. И здесь нельзя утверждать, будто трон устойчив, как никогда. Государю двадцать пять лет. Он молод, неопытен, не женат и не имеет престолонаследника. А в отношении России «голуби» и «ястребы» ЕССР будут действовать в полном согласии друг с другом. Неужели война у порога? Боже, что за времена! Могли они, российские социал-демократы образца тысяча девятьсот десятого или даже тринадцатого, вообразить войну с европейскими коммунистами?! Но те поддержали патриотический угар Великой войны, а затем обратили войну империалистическую в войну гражданскую и смели монархов и капиталистов, а заодно и границы, разделявшие Европу, учредив Европейские Соединенные Штаты, позже - Европейский Союз Советских Республик. Оказалось, пассаж Маркса об особой враждебности русских делу коммунизма - отнюдь не случайность, а глубочайшая убежденность европейцев в исконной отсталости азиатской по сути России.

- Тебе не в Московский университет на экономиста поступать, Андрей Андреевич, - вздохнул от тяжких дум председатель правительства. - Тебе на дипломата учиться надо.

- Николай Иванович, - почти жалобно сказал Андрюша, тоном доказывая, что не оставил мечты стать великим экономом.

- Подпишу тебе рекомендацию в Дипломатический корпус, - сказал Бухарин. - Не следует самородками разбрасываться.

Зазвонил внутренний телефон, Андрюша поднял трубку.

- Посол ЕССР ожидает приема, Николай Иванович.

- Пригласи, - Николай Иванович бросил взгляд на подписанное постановление о квотах. Если не можем воевать, придется умиротворять. Он открыл лежащую по соседству папку с еще одним постановлением, ждущим подписи, - налоговые послабления предприятиям тяжелой и военной промышленности, поколебался, захлопнул и протянул ее Бурмакову. - На доработку. В казне мышь повесится, а они от налогов просят освободить. Пусть изыщут иные источники. В таком виде не подпишу.

Когда вошел посол, Николай Иванович изобразил на лице искреннее добролюбие, выбежал из-за огромного стола, протянул руку. Хватка клешни товарища Бюлова была железной.

- Спешу вас порадовать, товарищ посол, - торопливо сказал Бухарин, - долгожданное постановление о расширении квот мною подписано. Надеюсь, это снимет последние барьеры на наши поставки хлеба в Европу в обмен на вашу великолепную сельхозтехнику.

- Техника в обмен на продовольствие, - посол тоже расплылся в широкой улыбке, но глаза его - льдинки. - Знаете, Николай Иванович, как у нас шутят? Мол, наш герб - скрещенные серп и молот - символ союза европейского пролетариата и русского крестьянства. Европа не может без России, без ее богатейших аграрных и сырьевых ресурсов. Вы и ваше правительство, товарищ Бухарин, проводите весьма дальновидную политику добрососедства с Европейским Союзом. Вопрос о концессиях.

- Он будет вскоре решен, - заверил посла Бухарин. - Мне удалось убедить Государя, что без европейских инвестиций нам не расширить сырьевой сектор.

- Да-да, а также без наших инженеров, специалистов, техники, - усмехнулся посол. - Но нас особо беспокоит судьба концессии по урановым месторождениям в Средней Азии. Впрочем, - прервал он себя, - я хотел сообщить нечто, что касается непосредственно вас, Николай Иванович. Так сказать, вполне надежные сведения из весьма конфиденциального, но информированного источника.

- О чем вы говорите? - насторожился Бухарин.

- О предстоящей отставке вашего правительства, господин премьер-министр. Как мне удалось узнать, вашим монархом принято твердое решение по данному вопросу.

Бухарин вернулся за стол, опустился в кресло, стиснул кулаки.

- Кто? - только и спросил он.

Но посол его прекрасно понял.

- Две кандидатуры рассматриваются на ваше место, милейший Николай Иванович. Господин Ульянов-Ленин и. - посол помедлил, словно примериваясь, как лучше нанести coup de grace, - господин Малиновский.

25 октября 1929 года, 04:00

Игорь Иванович ежился от холода. От пронизывающего балтийского ветра не спасали ни кожаная куртка, ни кожаные штаны, ни плотно облегающая голову авиаторская шапка. А то ли будет на высоте! Он посмотрел на укрытый маскировочной сетью аппарат. В последние дни активность разведывательных полетов европейских «рам» резко возросла, приходилось принимать меры предосторожности.

Нащупав в кармане портсигар, Игорь Иванович хотел его достать, но в гул близкого моря вплелся посторонний звук. Затем со стороны дороги, точнее, выбитой в песке колеи появился огонек, затем на вертодромное поле выскочила узкая приземистая тень. Сикорский невольно опустил руку на кобуру, хотя прекрасно понимал: если гость миновал внешний периметр охраны, то обладает необходимыми полномочиями. Его окатил слепящий свет фары, Игорь Иванович помахал, и перед ним остановился, урча и взрыкивая, мотоцикл.

- Игорь Иванович, - сказал слезший с огромной машины человек, стянул с головы шлем с очками-консервами, - пришлось ждать, когда будет готово оборудование, - манера говорить у приехавшего была странной, отметил Сикорский. Ни приветствий, ни извинений за задержку, сразу к делу. Впрочем, его это устраивало, не до церемоний. Тем временем с заднего сиденья мотоцикла слез маленький человек и принялся возиться с громоздким ящиком, кое-как уместившимся в коляске.

- Приветствую, Александр Александрович. Ваш батюшка позвонил два часа назад, это оказалось. весьма неожиданно.

- Но турель вы установили? - спросил Богданов. - Чертеж конструкции я направил факсимильной связью.

Сикорский посмотрел на горбатый силуэт под маскировочной сетью.

- Да, установили.

- Нэтти, - позвал Богданов спутника, который, несмотря на хрупкое телосложение, неожиданно легко вытащил ящик из коляски и поставил на пожухлую траву. - Займитесь установкой аппарата. А я, - он вновь повернулся к Сикорскому, - хочу поговорить с пилотом. Он здесь?

- В медсанчасти, - Игорь Иванович показал в сторону приземистых зданий на краю вертодрома. - Почувствовал себя плохо. Слабость, температура, тошнота. Фельдшер говорит - простудился, наверное.

- Пойдемте, - Богданов решительно зашагал в указанную сторону. Сикорский еле поспевал за ним, поражаясь, насколько же сын походил на отца. С Малиновским они несколько раз встречались во время обустройства аэрограда в Выборге, где теперь сосредоточились российские бюро по проектированию и строительству воздушных аппаратов и где собирались экспериментальные машины, включая скоростные разведчики и вертолеты его, Сикорского, конструкции. Теперь же, разглядывая Александра Александровича со спины, Игорь Иванович не мог отделаться от ощущения, что перед ним не сын, но сам пэр.

Дежурный фельдшер поначалу отказался пустить их, объясняя, что состояние пациента резко ухудшилось, пришлось сделать укол.

- Но он ведь в сознании? - нетерпеливо спросил Богданов, отстранив фельдшера, который пытался загородить им проход, держа в руках белоснежный халат, словно ширму. - Мне на пару вопросов.

Они переступили порог палаты, где пустовали все кровати, кроме одной. Летчик действительно выглядел плохо: почти слившееся по белизне с подушкой лицо, лишь под глазами и вокруг рта - темные тени, крупные капли пота, тяжелое дыхание. Словно ощутив появление визитеров, он открыл глаза и повернул к ним крупную голову. Шевельнулся, будто пытаясь встать.

- Лежите, лежите, - предупреждающе вскинул руку Богданов. - Я хочу услышать, что вы наблюдали вчера во время разведывательного полета. Валерий Иванович, да?

- Да, - сказал летчик. - Подробно изложил в рапорте. и еще фотографии. Вспышка. очень яркая вспышка. будто солнце. а затем ударная волна. самолет чуть не сорвался. но я удержал. Хороший самолет. выдюжил.

- Это вы великолепный летчик, Валерий Иванович, - сказал Сикорский.

- А произошло в районе Пенемюнде? - уточнил Богданов.

Игорь Иванович уловил в его тоне нетерпение. Он готов дать голову на отсечение, что гость не имел ни капли сочувствия к заболевшему летчику.

- Так точно, - вместо летчика ответил Сикорский. - Аэроразведка велась с помощью технических средств, была поставлена задача как можно ближе подобраться к испытательному полигону. Точнее, к тому, что мы таковым считали. И, как можно судить, не ошиблись.

- Значит, есть фотографии? - резко повернулся к нему Богданов, рука его сжимала плечо летчика, и, судя по всему, настолько крепко, что тот не выдержал, издал стон. - Почему не доложили про фотографии? Покажите их!

Богданов рассматривал отпечатки даже теперь, когда вертолет набрал высоту и скорость. Сгустились предрассветные сумерки, в которых глаза слепнут сильнее, чем в кромешной тьме. Александр Александрович подсвечивал фонариком. Игорь Иванович крепко держал рычаги и ощущал себя как при первом полете на этажерке. Чтобы максимально облегчить машину, с нее демонтировали почти всю обшивку, что делало вертолет похожим на первые аэропланы. Ветер сифонил из отверстий, сквозь гул винтов слышался рев беснующегося моря.

- Вертолет - исконно русское изобретение! - прокричал Сикорский Богданову, не выдержав переполнявшего его восторга. - Он особенно соответствует русской душе!

Ветер рвал из рук Александра Александровича фотоснимки, которые аналитики РИЦа признали испорченными, ибо на них отпечатался странный дымный гриб. Впрочем, Чкалов утверждал, будто именно такой гриб он наблюдал после вспышки, когда уводил машину на аэродром, но что это такое - никто объяснить не мог.

«Республика Земшара родилась, - непонятно сказал Богданов там, на земле, заполучив испорченные фотографии. Сказал не Сикорскому, а своему спутнику и так же непонятно добавил: - Вот зачем им концессия на урановые рудники». Его спутник Нэтти - что за чудное имя? - безмолвно кивнул и потянул Богданова за собой - то ли показать, как он пристроил громоздкий ящик в хвосте вертолета, то ли сказать нечто наедине.

- Уже близко, - услышал Игорь Иванович голос Богданова. - Через десять минут выйдем в расчетную точку.

Он завозился, выбираясь из сиденья, скрылся позади, устраиваясь на сделанном наспех стульчике перед ящиком с раструбом, делавшим его похожим на неуклюжий киноаппарат.

Сквозь сумрак проявились огни. Сначала немного, затем все больше и больше, постепенно сливаясь в тусклое зарево, в котором горбатились смутные тени. Игорю Ивановичу показалось, что это походило на анилиновый завод, на котором он бывал во время поездки в Германию.

Но он не успел ничего спросить Богданова - к далеким строениям вдруг протянулась идеально прямая огненная нить, и Сикорский не сразу понял, что источник ее - аппарат, закрепленный в хвосте вертолета. Мгновение нить сохраняла неподвижность, словно чего-то дожидаясь, а когда строения озарились мощной вспышкой, заметалась среди клубов огня и дыма, вызывая все новые и новые взрывы, гул которых перекрыл шум моря и ветра.

Игорь Иванович крепче вцепился в рычаги и повел вертолет вдоль береговой линии.