Республика Земшара

УЗЕЛ III. ИЗ-ПОД ГЛЫБ

Из узлов предыдущих, 1908

К тому времени, когда Алексей Толстой опубликовал «Аэлиту», Александр Александрович уже как пятнадцать лет вернулся из путешествия на Марс. Отчет о полете он опубликовал под видом фантастического романа «Красная звезда», а также дописал продолжение - «Инженер Мэнни», первую в мире историческую работу о марсианской цивилизации, написанную землянином по итогам изучения марсианских хроник в одной из крупнейших библиотек Красной планеты.

Все началось в 1908 году, когда он лежал в чужой комнатке и мучительно умирал от предательского выстрела, сожалея единственно о том, что не сможет предупредить товарищей о проникшем в их ряды предателе. Явление у смертного одра инженера Мэнни, с которым Александр Александрович имел весьма непродолжительное и поверхностное знакомство, он воспринял то ли как сон, то ли как предсмертный бред, причем скорее даже второе, ибо Мэнни в одно из своих появлений вдруг расстегнул ворот рубахи и снял лицо - искусно сделанную маску, под которой скрывалась истинная внешность пришельца с Марса. Его глаза были чудовищно громадны, какими никогда не бывают человеческие глаза. Зрачки расширены даже по сравнению с этой неестественной величиной самих глаз, что делало их выражение почти страшным. Верхняя часть головы настолько широка, насколько это неизбежно для помещения таких глаз; напротив, нижняя часть лица, без всяких признаков бороды и усов, сравнительно мала. Все вместе производило впечатление крайней оригинальности, пожалуй, уродства, но не карикатуры.

Мэнни предлагал простой выбор: умереть от заражения крови или отправиться вместе с ним на Марс, дабы на месте ознакомиться с жизнью более развитой цивилизации. Лишь марсиане, как потом понял Малиновский, могут предлагать подобную альтернативу, ибо их этика полагала неотъемлемым правом каждого разумного существа добровольно уйти из жизни. Александр Александрович, естественно, избрал жизнь и межпланетный полет, не подозревая, в какой водоворот событий ввергнет его столь фантастическое предприятие. На борту этеронефа Мэнни подключил умирающего к аппарату и очистил его кровь, чем добился скорейшего излечения Малиновского, а затем, после экскурсии по кораблю, так объяснил цель своего инкогнито на Земле:

- Мою профессию, род занятий на вашем языке можно назвать как сверхорганизация либо прогрессизм, прогрессорство, если угоден подобный неологизм. Суть ее - в мягком направлении развития более отсталой цивилизации до уровня, когда мы сможем открыто с вами сотрудничать. Для того чтобы производимые воздействия являлись максимально эффективными, нам необходимо советоваться с представителями земной цивилизации. И мой выбор пал на вас.

То, что рассказал во время перелета с Земли на Марс Мэнни, в конечном счете оказалось не полной правдой. О весьма важных аспектах марсианской цивилизации и причинах ее глубокого интереса к человечеству Мэнни тогда умолчал, и Малиновский узнал о них гораздо позже от Нэтти, во время пребывания на Марсе ставшей его возлюбленной.

Марсиане оказались вовсе не марсианами, а пришельцами из еще более далекого мира, звезды, рассмотреть которую с Земли невозможно даже в самые мощные телескопы. Их корабль в длительном полете к какой-то неведомой цели, о которой Нэтти умолчала, потерпел катастрофу и вынужденно сделал остановку в Солнечной системе, а местом временного пребывания звездные странники выбрали Марс, поскольку планета не обладала разумной жизнью, а ее условия оказались близки к условиям родного мира пришельцев. Однако ремонт межзвездного этеронефа требовал столь сложные детали и узлы, которые было невозможно произвести собственными силами. Тогда взор звездных странников обратился к Земле и человечеству. Увы, уровень социального и научного развития людей не позволяли пришельцам прямо попросить о помощи. Можно легко представить, какой взрыв страха, недоверия, злобы вызовет появление на Земле представителей цивилизации, давно достигшей высот коммунизма. Поэтому был выбран окольный, но, как считали звездные странники, единственно возможный способ - выделить единственную страну и передать ей инопланетные научные достижения под видом открытий и изобретений ее собственных ученых и инженеров. Тем самым техническое развитие избранного народа возрастет до уровня, который позволит изготовить все необходимое для починки звездного этеронефа.

К сожалению, к тому времени, когда инженер Мэнни появился у смертного одра Александра Александровича, положение звездных странников усугубилось выходом из строя аппаратов синтеза пищи, что поставило «марсиан» на грань голодного вымирания и подстегнуло их действовать энергичнее и в конечном счете менее скрытно и более грубо. Основой для их пищи, по утверждению Мэнни, могла послужить некая субстанция, добываемая из человеческой крови, ибо ее состав близок к составу крови пришельцев.

Звездные странники колебались в выборе между двумя странами, которые могли стать восприемниками инопланетных технологий и, не подозревая об истинной причине своего научного и промышленного процветания, производственной площадкой починки межзвездного этеронефа и источником пропитания пришельцев.

Россия или Европа.

Европа или Россия.

25 октября 1929 года, 18:00-19:00

Малиновский оторвался от записей и посмотрел на мигающую сигнальную лампочку. Впрочем, в ней давно не имелось нужды - он физически ощущал прибытие каждого этеронефа. Будто кровь быстрее бежала по жилам, бурлила от невероятного прилива энергии, и Александр Александрович в очередной раз задавался вопросом, на который не получил ответа ни от Мэнни, ни от Нэтти: что влили в него пришельцы, не только излечившее, но и превратившее его кровь в живительную субстанцию, основу препаратов, которые он вводил Алексею Николаевичу и многим другим людям? Даже Ленину, когда на того совершили покушение, и Надежда чуть ли не на коленях умоляла спасти Ильича во имя старой дружбы, от которой давно ничего не осталось.

Странным было то, что прибытие этеронефа сегодня, да и в ближайшие недели не ожидалось. Груз баллонов с кровью отправился на Марс только вчера. Кто или что это могло быть? Александр Александрович поколебался - беспокоить Мэнни или нет, потом решил сам подняться по витой лесенке, скрытой за раздвижными книжными полками в кабинете. Запасной ход, лишь для экстренных случаев. И когда Малиновский, подгоняемый переполнявшей его энергией, легко одолел сотню ступенек и шагнул в обширное помещение, на всех схемах Института крови обозначенное как «Ботаническая лаборатория», для чего и предусматривался стеклянный раздвижной купол, смолкло жужжание механизмов, возвращающих полупрозрачные панели в исходное состояние, а в центре покоился этеронеф, похожий на сплюснутое у основания яйцо. Пандус выдвинут, но изнутри никто не появился.

Александр Александрович снял с крюка аварийный светильник, подошел к этеронефу, и луч света выхватил лежащую ничком фигурку. Малиновский бросился к ней, подхватил за плечи, перевернул.

Нэтти!

Он с трудом поднял ее на руки - для миниатюрной женщины Нэтти оказалась невероятно тяжелой, чему Малиновский поразился, подумав, что сегодня первый раз, когда держит пришельца на руках. Он понес ее к грузовому лифту.

- Не успеешь, - ясный голос, никак не соответствующий истерзанному телу.

От неожиданности Малиновский запнулся, крепче прижал Нэтти. Мозг лихорадочно рассчитывал: вниз, к аппаратам по переливанию крови. Несколько минут. Еще минуты - перенастройка на физиологию и дозы пришельцев, благо это просто, так как Мэнни регулярно впрыскивал себе препарат. черт, препарат! Транспорт с кровью ушел на Марс! Свежего забора донорской крови еще не поступило, остался только консервированный НЗ, чья эффективность заведомо ниже.

В лаборатории он уложил Нэтти, расстегнул рукав и обнажил тонкую руку - еще тоньше, чем у Мэнни, даже не верится, что в ней умещаются кость и мышцы. Нашел блестящую штуковину, вживленную в сгиб локтя, куда вставляется игла для переливания крови. И лишь теперь понял: с телом Нэтти происходит нечто дотоле им не виданное, словно из некогда надутого до упругости шарика вышло изрядное количество воздуха, отчего тот одряб, сморщился. Конечно, он помнил ее кожу, упругие мышцы, фигуру, которую так легко принять за мужскую, отчего он и впал в заблуждение во время их первого полета на Марс, принимая Нэтти за хрупко сложенного юношу.

- Нет! Шалишь! - Александр Александрович принялся снимать пиджак и рубашку. Свежая кровь есть, много свежей крови, как раз достаточно, чтобы.

- Они договорились, - опять же неестественно ясно и четко прозвучали слова Нэтти. Губы не шевелились. Мыслеречь. - Решение принято в пользу Европы. Поддержка будет оказана ей. Резидентам дано распоряжение полностью передать радиирующие и ракетные технологии ведущим европейским ученым.

«Ты бредишь!» - хотелось выкрикнуть ему, тем сильнее и отчаяннее, что слова Нэтти подтверждали его сомнения в честности игры, которую затеяли звездные пришельцы с человечеством и в которую вовлекли его, соблазнив благородной целью спасения их цивилизации.

- Мы всегда так действовали, - продолжила мыслеречь Нэтти. - Выбирали одну, только одну цивилизацию и передавали ей часть своих знаний, технологий, разыгрывая из себя богов, и помогали ей стать единственной, уничтожив в войнах соперников. Это очень важно для наших систем управления развитием - субъект воздействия должен быть единственным. Но все заканчивалось катастрофами. Всегда заканчивалось гибелью. Атлантида, Му, Гиперборея, Египет. множество иных величайших цивилизаций, о которых не осталось и следа. Нельзя управлять чужой историей. Но мы вновь и вновь пытаемся это делать. У нас появилась надежда, когда земной ученый Маркс открыл законы развития человеческого общества, а ты разработал тектологию…

- Ты бредишь! - прервал ее Александр Александрович. - При чем тут Маркс?! При чем тут тектология?! Ваши знания. они не сопоставимы с нашими! Сейчас, милая, подожди, подожди, - в цилиндры закачивалась его кровь. Много крови. Голова кружилась, в глазах мельтешили черные пятна, но он не поворачивал рычажок. Еще. еще чуть-чуть.

- Нет никаких знаний, - сказала Нэтти. Или это бред? Теперь его собственный?! Александр Александрович щелкнул рычажком. Аппарат приготовления донорской жидкости загудел. - Мы тысячи лет ничего не можем придумать, ничего не можем изобрести. Все, чем мы располагаем, взято, украдено у вас. у человечества. Как мы взяли у вас технологию социальных революций, чтобы направить вашу историю в нужном. нужном нам. - паузы мыслеречи становились чаще, состояние Нэтти ухудшалось.

Малиновский, шатаясь от кровопотери, вернулся к ней, потянул провод и вставил штуцер в разъем на сгибе локтя Нэтти.

- Все будет хорошо, все будет хорошо. - он притронулся к ее плечу и чуть не вскрикнул от ужаса: плоть окончательно утратила упругость, став желеобразной.

- Как и твоя тектология. Мэнни должен был изучить. понять. но это оказалось сложным. слишком сложным для нас. мы всего лишь хотим. хотим. жить. жить всегда. бессмертия. как ваши боги.

Мыслеречь оборвалась. Будто вырвали провод из передатчика. Огненная игла пронзила грудь Нэтти. Малиновский резко оглянулся. В дверях стоял инженер Мэнни собственной персоной. Нелепый и несуразный в человеческой маске, которую напялил в великой спешке, от чего лицо неестественно перекосилось, пошло складками. В руке Мэнни сжимал нечто похожее на пистолет с чересчур длинным и раздутым стволом.

Губы Мэнни шевельнулись, но ничего членораздельного не сорвалось с его уст. Шипение. Жутковатое, как шипение разъяренной кобры.

Малиновский, сжимавший запястье Нэтти, вдруг ощутил, что дряблая плоть окончательно раскиселивается, оплывает, становится вязкой, стекает между его пальцев. Александр Александрович отскочил от Нэтти, с телом которой происходил чудовищный метаморфоз. Плоть колыхалась, будто нечто пыталось вырваться изнутри, затем вспухла чудовищным волдырем и лопнула, разбросав тучу брызг.

Из ошметок разорванной в клочья оболочки поднялось то, что в ней всегда пряталось.

Звездный пришелец предстал в истинном обличье.

Странная, отвратительная внешность. Треугольный рот с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, огромные пристальные глаза - все это выглядело омерзительным до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба. Чудовище дергалось, стараясь приподняться на щупальцах, шумно дышало и шипело в ответ на шипение, испускаемое Мэнни.

А затем чудовище прыгнуло и обрушилось на инженера.

25 октября 1929 года, 18:00

Штаб операции, куда Михаил Николаевич направился после аудиенции у Государя, располагался на Воскресенской набережной, 28, на втором этаже, занимаемом контрразведкой Петроградского военного округа.

Очень удобное место для руководства восстанием, подумал Тухачевский. И тут же себя поправил - смены власти. Ибо на то он и здесь, чтобы не допустить восстания и даже самого мелкого волнения. В свое время Владимир Иванович Верховский даже предлагал засекретить персональный состав Военной комиссии, которой предстояло править страной от имени самодержца. Пусть молодой царь тешится сакральным званием Отца отечества, а настоящими будут другие Отцы, Неизвестные Отцы. Однако столь экстравагантную идею все-таки отставили.

Операция шла по утвержденному плану: спецгруппы брали под контроль почтамт, телеграф, телефон, радио- и телепередающие станции, вокзалы и аэродромы. Важно обеспечить непрерывность работы всех коммуникаций, связующих Петроград с внешним миром, чтобы гражданская публика ничего не заметила, разве самые наблюдательные могли обратить внимание, что место симпатичных телеграфисток заняли коротко стриженные молодцы с военной выправкой. И если роспуск Думы, смена правительства и реставрация (номинальная) самодержавия, при котором основные рычаги власти будут, конечно же, не у молодого Алексея Николаевича и даже не у возомнивших о себе невесть что большевиках, а у незаметной невооруженным политическим взором Военной комиссии с неопределенным составом и расплывчатым статусом, так вот, если все задуманное пройдет как по нотам, то через короткое время нужда в чрезвычайных мерах исчезнет.

Осторожный стук в дверь, и перед Тухачевским легло донесение. Долгожданное и одно из важнейших. Спецназ под командованием Железняка проник в Таврический дворец. Дума взята под контроль, все руководство партийных фракций и комитетов задержано.

Михаил Николаевич кивнул, положил донесение в основательно разбухшую папку. Достал из портсигара с монограммой «О. Н. Р.» папиросу.

Даже в самые напряженные периоды, узлы времени, когда на узком промежутке часов и минут сходятся сотни и даже тысячи событий, выпадают мгновения абсолютного спокойствия, будто глаз урагана, когда можно позволить себе выпить чаю с лимоном из высокого стакана в серебряном подстаканнике и еще раз взглянуть на то, что делалось, с философской бесстрастностью.

Он встал из-за стола, с наслаждением потянулся, прошел к окну и присел на подоконник, отодвинув одинокий цветочный горшок с засохшим цветком. То ли какой-то тайный знак, то ли напрочь забыли поливать несчастное растение. Стряхнул пепел в горшок, не хотелось возвращаться к столу за пепельницей.

Когда это началось лично для него? Можно точно сказать - в 1925 году, когда в составе группы проверяющих от Генерального штаба они выезжали на Дальний Восток. Там, на КВЖД, он волей случая встретился и разговорился со скромным путейским инженером товарищем Устряловым, чьи идеи пали на благотворную почву и в конце концов привели к сегодняшней смене вех. В начале было слово. И слово, по-устряловски, звучало как «самодержавие».

- Методами капиталистического хозяйства, даже в обличье новой экономической политики, в атмосфере коммунистической Европы сильной России не сделать. Необходимо принять «социалистические» меры хозяйственного возрождения. А для этого неизбежен отказ от конституционной монархии и возвращение к самодержавию. Требуется влить в самодержавие новую кровь, сделать его, не побоюсь этого слова, большевистским самодержавием, - говорил Устрялов, когда они сначала сидели у него дома, а затем Тухачевский предложил перебраться в литерный поезд Военной комиссии да еще пригласить на беседу генерал-полковника Верховского.

- И не надо бояться большевизма, - говорил Устрялов, нисколько не смущаясь золотопогонной аудитории. - Допустим тот невероятный случай, что в октябре семнадцатого вместо Славной революции в ходе переворота власть получили бы Ленин и его партия, - тут Верховский странно хмыкнул, и лишь позже Тухачевский понял: генерала поразила проницательность гостя, впрочем, такова Россия - пророки отечества рядятся в неподходящие одежды самых заурядных персонажей, например, инженеров-путейцев, - так вот, рано или поздно большевики всей логикой истории должны были бы продолжить державное развитие страны. Идеал мировой революции годится для космополитичной Европы, для нас любой большевизм в конечном счете обращается в самодержавие.

- Я знаком с экономической программой Ленина, - ответил Устрялову Верховский, чем изрядно озадачил Тухачевского, не подозревавшего в начальнике столь разносторонних интересов. - Он предлагает то, что мы, военные, называем мобилизационной экономикой или даже - экономикой военного коммунизма, если пользоваться марксистскими терминами. В семнадцатом, когда крестьяне отказались продавать хлеб по фиксированным государством ценам и возникла угроза голодных бунтов в Петрограде, царь и правительство все равно не решились изъять хлеб по продразверстке, что и привело к февральской катастрофе. Почему вы считаете, что экономический рывок может получиться у большевиков, если гипотетически допустить вручение им права сформировать правительство и проводить политику ускоренной индустриализации?

- Сегодняшний крестьянин уже не тот, - Устрялов отвечал быстро и уверенно, тем самым показывая и доказывая тщательность проработки своих идей. - Он разбогател, разжирел на «ножницах цен», на нэпе, на сплошной механизации сельского хозяйства, на импортных поставках тракторов и экспорте своей продукции в индустриальную Европу. Его детей возят в школы, их самих обучают грамоте летучие отряды Пролеткульта, их семьи пользуют земские врачи, а жены рожают в восприимных покоях. Нет, такой фермер больше не возьмется за вилы. Как не взялся за ружье европейский буржуа, когда пролетарская революция сковырнула его с тела истории.

Но как только потом, много позже понял Михаил Николаевич: самое главное в его жизни оказалось сказано не в литерном поезде, а когда он вызвался проводить Устрялова домой. В голове странным рефреном крутились сказанные Верховским слова: «Мы вновь вступили в период российской истории, когда армия и флот, ее единственные союзники, играют самую активную роль в обеспечении политической стабильности. Это повтор эпохи дворцовых переворотов, но, как говорят марксисты, на более высоком витке исторической спирали». Устрялов задержался на пороге дома, внимательно посмотрел на Михаила Николаевича и сказал то, что могло предназначаться только ему - самому молодому генералу российской армии:

- Идет диктатор, Михаил Николаевич, идет, не звеня шпорами, не гремя саблей, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет «голубиной походкой», «неслышной поступью». Он рождается вне всяких «заговоров», он зреет в сердцах и недрах сознания.

Звонок телефона заставил Михаила Николаевича оторваться от воспоминаний, посмотреть на стол, где теснились аппараты различных форм и цветов, определить тот, что осмелился нарушить тишину, а затем, почти нервно сунув окурок в горшок, стремительным шагом дойти до источника звонка и сорвать трубку, вжав внезапно вспотевшей ладонью в ухо.

Телефон экстренных сообщений.

Значит, где-то и что-то пошло не так, как планировалось. Понимание того, что в операциях подобной скрытости и масштаба всегда что-то идет не так, как планировалось, отнюдь не успокаивало.

- Тухачевский.

- Покушение на объект А. Сопровождающий ликвидирован, сам объект в тяжелом состоянии. Убийцу задержать не удалось.

Вот черт! Черт!

Звонивший продолжал холодным тоном, без тени волнения, будто автомат:

- Использовался ручной гиперболоид повышенной мощности.

- Подождите, - на другом конце провода послушно умолкли. - Везите Ленина. то есть объект А в Институт крови. Институт под нашим контролем?

- Нет. Он не внесен в список первоочередных объектов.

Тухачевский прикусил губу. Еще один громадный прокол. А ведь списки неоднократно выверялись! Институт следовало включить туда как объект стратегического значения! Не секрет, что именно там Алексей Николаевич излечился от гемофилии. Кто контролирует институт, тот контролирует. все! Опять невольно вспомнилось любимое выражение Кобы: «Переворот - это вам не лобио кушать». Не лобио.

- Немедленно группу захвата в институт. Пусть Дзержинский и Сталин дадут самых лучших, - от волнения Тухачевский перешел на открытую речь. - К тому времени, как доставят туда Ленина, институт должен быть нашим. Малиновского арестовать. Он знает, что делать. И он должен сделать, - Михаил Николаевич бросил трубку, не дожидаясь ответа.

25 октября 1929 года, 23:00

Никогда не думал, что заключительный акт драмы будет проходить именно так. Диалектика истории горазда на гримасы. И вряд ли молодой человек в полувоенной форме с единственным серебряным Георгием на груди понимает хоть что-нибудь. Прости, брат Саша. Мы пошли другим путем и победили. Неважно, как получить власть, политические последствия этого акта прояснятся позже. Архиважно не выпустить власть из рук. Никогда. Хватит! Хватит, господа трусливые оппортунисты, говно нации, тискающие за спиной товарищей подметные письма в паршивых газетенках побитых молью «буревестников революции», хех-де, они не согласны брать власть, которая сама падает им в руки перезрелым плодом. А эта золотая молодежь из Таврического! Унаследовала депутатские места, должности и даже фракции от своих папенек! Считали себя неприкасаемыми, вечными и требовали ответственного правительства. Долго копали яму, в которую сами и попали со своим ответственным правительством. Пришел товарищ Железняк, и нет Думы. Слиняла сраная демократия за какой-то час. Час великого перелома.

- Простите. Алексей Николаевич?

- Я слышал, Владимир Ильич, с вами сегодня приключилась какая-то неурядица? - Государь смотрел ледяными прозрачными глазами.

- Меня. - запнулся, ибо хотелось бросить этому гемофилическому выродку правду, - на меня совершили покушение и убили. Да, дьявол вас всех забери, убили! - Потому что он архиточно знает, что это была она - смерть. Как тогда, в двадцать втором, когда он умер в первый раз. Загнулся в проклятой коляске, с немым ужасом наблюдая, как из тела утекают последние капли физических, а главное - умственных сил. Если бы не Малиновский. И теперь оказалось, что Александр, близкий враг и заклятый друг, вечный соперник, которого еле-еле удалось отстранить от партийных дел, подарил ему нечто больше, чем намеревался. Ленин жил, Ленин жив, Ленин живее всех живых!

- Государь, господина Ленина атаковала группа мятежников, - Тухачевский. - Офицер сопровождения погиб, но своей жизнью спас Владимира Ильича.

Государь вновь взял текст Высочайшего указа о назначении В. И. Ленина премьер-министром Временного правительства, чьи сроки и полномочия расширялись чрезвычайно в связи с особым периодом управления страной, когда отзывался Манифест о даровании конституционных свобод, распускалась Государственная дума и возвращался режим самодержавия. Предстояло подписать еще несколько Высочайших указов, которые превращали Россию в то, чем она являлась при отце - православной самодержавной монархией. Но этот - первый. И самый трудный. Рука не поднималась утвердить его.

Алексей медлил, хотя и видел, как нарастало волнение присутствующих в комнате.

- Кого вы планируете представить на главные посты в правительстве?

- Министр экономики и индустриализации - товарищ Сталин, военный министр - товарищ Троцкий, министр внутренних дел - товарищ Дзержинский, министр народного просвещения - товарищ Луначарский, - быстро сказал Ленин. Четко, со слегка реверберирующей «р», что создавало ложное ощущение, будто он картавит.

Алексей Николаевич кивнул, точнее, мотнул головой, словно в приступе мучительной боли. Товарищи. Вот в чем сила этого невзрачного лысого человека - у него имелись товарищи. Он же, Государь, самодержец, хозяин земли Русской, как записал Папа в опросном листе переписи населения, один. Не считать же товарищами выстроившихся напротив генералов! И ему мучительно захотелось вновь оказаться мальчишкой в могилевской ставке вместе с Папа и вновь выкинуть ту дурацкую шутку, когда напялил одному из генералов на голову половинку арбуза вместо фуражки. Он даже примерился - кого удостоить подобной шалостью? Начало Великой войны вспомнилось не случайно. Именно к ней апеллировали генералы, напоминая о задержке начала мобилизации из-за нерешительности Папа, приведшей к гибели армии генерала Самсонова в болотах Восточной Пруссии. Призыв большевиков во власть являлся новой, а главное - своевременной мобилизацией в преддверии грядущей войны, обещавшей стать еще более кровавой и беспощадной.

Алексей сегодня прикрепил к кителю единственную боевую награду, полученную не за престолонаследование, а за храбрость, проявленную во время посещения 12 октября 1915 года раненых в районе станции Клеван, где они с Папа попали под обстрел вражеской артиллерии, но не покинули лежавших там солдат и офицеров.

Отец, отец. как тебя не хватает! Я помню, по утрам становился с игрушечной винтовкой у входа в салон на пост, при твоем появлении брал на караул, застывал в позе часового, пока ты пил чай, охраняя покой и жизнь Государя. Охранял. да не сохранил. Почему отпустил тебя в Кострому?! Где поджидали мятежники во главе с дьявольским Юровским, положившим жизнь ради того, чтобы стать цареубийцей.

Порой кажется, что Папа тоже страдал гемофилией. гемофилией души - избыточной ранимостью от происходящего в России и неспособностью самостоятельно остановить душевное кровотечение. Ее называли нерешительностью те, кто не знал тебя так, как знал я. На самом деле то была невозможность сделать даже малейшее движение без боли, которую причиняла душевная гематома. Ты искал спасения в Боге. может, впервые я это понял, когда мы молились перед Иверской Богоматерью и ты стоял молча, с серьезным лицом, словно слился с простым народом в единое целое, словно в последний раз ощущал пульс России. А чувствую ли я биение народной жизни? Или мне, хоть и верующему, но привыкшему больше полагаться на науку, технику, экономику, навсегда закрыт небесный источник силы и поддержки?

В последние годы правления отца многократно возросло число канонизируемых святых, будто Папа, в предчувствии близкой гибели, спешил мобилизовать небесную рать святых радетелей земли Русской.

Как возможно в одном народе уживаться столь разным группам людей?! В это верится еще меньше, когда вспоминаешь приезд в Москву накануне Великой войны, переполненные площади и улицы, а они - Папа, Мама, сестры - пешком идут в Кремль, и ему, хоть и смертельно обиженному тем, что приходится передвигаться не собственными ногами, а на руках матроса-опекуна, льстит восторженное внимание толпы, и звонят все церковные колокола Первопрестольной, и тысячеголосым хором льется гимн «Боже, царя храни!».

Понадобилось три года войны и лишений, чтобы народность, православие слиняли, обветшали, а самодержавие пошатнулось и почти рухнуло. Что грозит России, народу, самодержавию, вере теперь, когда на нее вот-вот двинутся объединенные полчища «просвещенной» Европы?! И неужто нет иного лекарства, нежели передать часть власти этому лысому человеку, который в канун трагического августа 1914-го заявил, будто для революции война в России была бы лучшим благом, но ему не верится, что Франц Иосиф и Вильгельм окажут большевикам такую услугу.

Оказали.

Ленину не откажешь в прозорливости - чуть-чуть, и он бы вырвал власть из рук февралистских мятежников. И не только у него, Государя, имеются личные счеты к большевикам, таковые есть у стоящего перед ним человека, ибо самодержавие повесило его старшего брата Александра Ульянова! И может, всю жизнь этим человеком двигали не идейные устремления, но жажда мести, лишь прикрытая ризами Марксова учения? И если так, не вручает ли он, косвенный соучастник семейной трагедии, этому человеку власть и возможность довести историю своей мести до последней точки?!

Горькое лекарство или яд? Смерть или выздоровление?! Что они такое?!

Наблюдая за нарочито медленным движением руки Алексея Николаевича, выводящего под высочайшим указом подпись, Михаил Николаевич облегченно вздохнул. Теперь-то все и начинается. Очень большая игра, которую затеял и намерен довести до победного финала он, и только он. Как пророчествовал Устрялов? Про диктатора? Пророчествовал, не ведая, что укреплял Михаила Николаевича в решимости взять. Власть, которую не наследуют, не получают, а берут, а точнее, вырывают из рук, как только и происходит в веке двадцатом. Алексей слаб здоровьем, а теперь, когда Институт крови находится под личным контролем Михаила Николаевича, всякое может случиться. Как уже случилось с несчастным Малиновским, решившим поставить над собой опасный научный эксперимент, никого об этом не предупредив. И тогда на престол придется взойти Ольге Николаевне, продолжая традиции великих российских императриц, а рядом с ней будет находиться он - самый молодой, блестящий генерал Михаил Николаевич Тухачевский. Который железной рукой и штыками верной гвардии сметет прочь этих бандитов большевиков, а заодно и старперов Генерального штаба. Он останется один, как и полагается истинному диктатору. Верховный правитель всея Руси!

В последний момент рука Государя чуть дрогнула, оставив на плотной гербовой бумаге капельку чернил, похожую на почерневшую кровь. Алексей Николаевич отложил оранжевый «Паркер», поднялся, увидел, как к нему двинулся Ленин, протягивая руку, дабы принять папку с указом, но Государь оставил ее лежать на столе, а сам подошел к окну и встал спиной ко всем.

Близилась полночь.