Ресурс Антихриста

1

Человек толкнул массивную дубовую дверь, зашел в пустынное фойе и задержался у засиженного мухами зеркала. Уже здесь, наверху, его обдало специфическим запахом подобных заведений, запахом прошлогоднего пива и неисправного туалета. Осталось только подойти к винтовой лестнице, ведущей вниз, и «нырнуть в омут», что, не мешкая, и проделал этот рядовой посетитель пивбара «У векового дуба», который в незапамятные времена был окрещен почитателями самого демократичного напитка в мире неласковым и жутковатым названием «Омут». Плавно «погружаясь», он вскоре достиг самого дна «омута», коим являлся бетонный пол пивного зала, оборудованного в подвале. Здесь к предыдущему коктейлю запахов добавился манящий ароматец копченой рыбки далеко не первой свежести.

Посетитель огляделся. С десяток забулдыг, как тараканы, забились по углам и блаженно посасывали пивко, начисто отрешившись от всех земных забот и проблем.

«Ну, с этими все ясно, — отметил про себя посетитель. — Эти ребята вне времени: переход от развитого социализма к начальному капитализму прошел для них незаметно между кружками пива…»

— Сколько лет, сколько зим! — кто-то сбоку хлопнул его по плечу, и он даже вздрогнул от неожиданности. Пришелец обернулся и увидел незнакомого ему мужчину лет сорока в опрятном сером костюме с открытым, не без признаков благородства, лицом.

— Вспрыснем нашу встречу?! — тем временем продолжал тот и, по-дружески, почти по-братски, обхватив опешившего клиента «Омута», попытался увлечь его к угловому столику.

— Гриф, отлетай! Это ко мне!

У мужчины благородной наружности вдруг тут же пропал всякий интерес к вновь прибывшему, и он послушно побрел в свой угол.

— Господин Верховцев, я рад вас лицезреть! Давненько ж мы не виделись!

— Здравствуйте, милорд! — радостно откликнулся тот, к которому обращались, направляясь к уютному закутку у стойки бара. — Ну, Джексон, тебя в этом полумраке сразу и не отыщешь!

Они скрепили приветствия крепким рукопожатием. Джексон придвинул Верховцеву пустую кружку и наполнил ее пивом из пузатого кувшина. Олег многозначительно глянул на тающую пену, и Джексон, поймав его взгляд, категорически заверил:

— Это пить можно. У меня всегда свежее…

Они сделали по паре глотков. Джексон первым прервал молчание:

— Как поживаешь, бывший борец с преступностью? С тех пор как ты переехал в Золитуде, твоя жизнь для меня сплошное белое пятно.

— Уже знаешь, что бывший?

— Знаю, но не знаю — почему.

— Понимаешь, не было сил видеть и терпеть этот бардак, — ответил Верховцев, отправив в рот пару соленых орешков. — Заменили все руководство, а ведь там были толковые мужики, поставили черт знает кого, откуда понабирали — не представляю. Главным критерием профпригодности фактически стало знание латышского языка, и я, офицер, прослуживший в органах десять лет, должен был слушать маразматический бред о том, что по-настоящему любить Латвию может только настоящий латыш. А без этой самой любви к Родине необходимой отдачи в работе быть не может. Словом, что там говорить — сплошной мрак!

Джексон неожиданно разразился веселым смехом.

— И это тебе смешно? — спросил Верховцев, насупившись.

— Да нет, меня рассмешило другое, — пояснил Джексон, прервав хохот. — Я просто поймал себя на мысли, что наиболее пламенные проповедники любви к родной Латвии в этой самой стране носят почему-то русские фамилии: Горбунов, Пантелеев, Андреев… Про латыша Одиссея Костанду я уже и не говорю. А в общем, все правильно: в России теперь объявились новые русские, в Латвии — новые латыши. Видишь, как все просто: оказывается, достаточно пришпилить к окончанию фамилии букву «с» и, как пел Высоцкий, «…ведь это же вроде другой человек, но он тот же самый». И много таких как ты ушли из органов?

— Да порядком. В основном те, кто семьей не связан, или было куда уйти.

— Ну, а ты куда подался, если не секрет?

— Да толком никуда. Зарегистрировал на свое имя частное детективное агентство «ОЛВЕР» по адресу собственной квартиры.

— «ОЛВЕР» — Олег Верховцев? — уточнил Джексон.

— Именно так. Ну, дал рекламу в газете со своим домашним телефоном месяца три назад. Периодически повторяю…

— Ну и как? — поинтересовался Джексон, приложившись к кружке.

— А никак. Серьезные фирмы, которые не желают обращаться к полиции, имеют свои силовые структуры и во мне, видимо, не нуждаются, а у простых людей, наверно, нет средств, чтобы оплачивать услуги частного детектива. Так что пока проедаю свои трудовые сбережения. Тут, на днях, встретил одного бывшего коллегу опера, так тот звал к себе в контору сторожить какой-то солидный объект. Дежурство сутки через трос. Надо подумать, а то прикрою свою лавочку, плюну на принципы и пойду к нему.

— Смотри. Но лавочку прикрывать не спеши, — посоветовал Джексон, доливая в кружки пива. — Кушать она не просит, а кое-какие перспективы вдруг да появятся, заказ на краденый автомобиль отломится или что-нибудь покруче. Но это, в общем-то, не главное. Тебе главное сейчас имя сделать, стабильную репутацию для фирмы. Я считаю, что любому человеку хотя бы раз в жизни должен выпасть его шанс, его великая удача. Тут важно не проморгать, не вытолкать ее за двери, когда она появится на пороге. Чем черт не шутит, может быть, ты свой шанс как раз и отловишь на ниве частного сыска. Пока тебе следует хвататься за любое предложение, это потом, когда встанешь на ноги, будешь уже выбирать, пришел, скажем, кто-то из неимущих слоев, ты его выслушай для информации, покивай и ласково в задницу — все, коммунизм кончился…

— Знаешь, Жень, простых людей как раз более всего и жалко, — заметил Верховцев.

— Жалко?! — жестко переспросил Джексон. — А тебя, дорогой, когда выставили на улицу, многие пожалели? То-то! Не-ет, нынче филантропы не в моде. А, кстати, хоть кто-нибудь клюнул на твое объявление?

— Да позвонила на днях одна женщина… — неохотно начал Верховцев, — и то скорей от отчаяния…

— Ну и что у нее стряслось? Кошелек с последним латом потеряла?

— Джексон, ты неисправимый умник, — упрекнул Верховцев. — Да, потеряла она, но не кошелек, а мужа.

— А это еще банальней, — ухмыльнулся Джексон, принимаясь шелушить вяленую воблочку. — Сейчас столько мужичков в бега пускаются — прямо табунами, благо на границах бардак и концы спрятать где-нибудь на задворках бывшего Союза проще простого, никто никогда не найдет.

— Да тут совсем другой случай. Муж, моряк, пришел с моря после рейса, вроде все нормально и вдруг раз — исчез!

— «Вдруг» только случается ты знаешь что?.. А? Я думаю, ей следовало бы обратиться в полицию, а не в частное агентство.

— Ты не даешь мне договорить, — начал злиться Верховцев. — Она сразу же обратилась в полицию. Но дело в том, что это ее гражданский муж, они не расписаны, да и прописан он по другому адресу. В полиции ей сказали, что повода для розыска нет, дело, мол, обычное, поматросил да и бросил, он свободный человек и вправе жить где хочет, не ставя в известность своих, подчеркиваю, знакомых. Так что в розыск на него могут подать только близкие родственники, к примеру, родители, а таковых, как я понял, у него нет.

— Знаешь, Олежек, я уже давно обратил внимание на такой парадокс: в любой стране мира замужних женщин больше, как правило, чем женатых мужчин. Хотя бы взять твой случай — она звонит и заявляет: «Пропал муж!» А вот спросил бы ты его, этого пропавшего, женат он или нет, ответ, я думаю, предвидеть несложно.

— Наверно, ты прав, — согласился Верховцев.

— Так что это дело тебе без интереса. Прижился тот мужичок уже у другой бабенки, и голова не болит.

— Ну, я не отказал, на моем безрыбье… Попросил для начала фото мне принести, а там будет видно.

— Как знаешь, тебе вошкаться, я свое мнение высказал.

Какое-то время они молча пили пиво. Пока Джексон смаковал жирную спинку рыбки, Верховцев, между прочим, наблюдал в зыбком свете ночников за другими обитателями «Омута».

— Джексон, а вот тот мужик, что насчет меня обознался, ты его еще Грифом назвал: это его фамилия или кличка?

Джексон не спеша вытер губы салфеткой, усмехнулся:

— Во-первых, он вовсе не обознался, а во-вторых, не фамилия и не кличка, а, скорей всего, профессия.

— Это нечто для меня новенькое, — в голосе Верховцева чувствовался неподдельный интерес. — Я за годы службы по этой части ликбез прошел: щипачи, формазоны, скокари, медвежатники, из свеженьких профессий — кидалы, кукловоды… О грифах как-то не слыхал, не приходилось.

— Мало ли… — скептически бросил Джексон. — А приходилось ли нам еще несколько лет назад слышать о профессии «латыш»?

— А что, уже и такая есть? Или ты на ходу придумал?

— Ну, Олежек, ты как с луны свалился! Подумать можно, ты не в курсе дела, кто сейчас остался работать в госучреждениях, кто занимает места в министерствах, департаментах разных и в прочих великоважных державных институциях.

— Почему же, в курсе. Нацкадры.

— Верно, — кивнул Джексон. — На девяносто процентов они. А ты туда не влезешь ни под каким соусом, хоть тресни! И не потому, что умом не сподобился, а по одной лишь причине, что ты не есть гражданин этой страны, читай, латыш. Или я не прав?

— Не спрашивай, сам знаешь, — обронил Верховцев.

— Тогда закончу мысль. Вот и получается, что пятая графа фактически стала КПП любой престижной профессии. Не та пятая графа — о теплом месте чиновничка можешь и не мечтать! Поэтому, таким как мы, если и суждено работать, то слесарями, пекарями, проводниками задрипанных вагонов, в лучшем случае — подвизаться в бизнесе, а они будут работать латышами разных разрядов. Я не удивлюсь, если прочту в какой-нибудь трудовой: «латыш шестого разряда» или нечто подобное. Универсальная профессия, а профили у нее могут быть самые разные: одни будут зорко следить за тем, какая у тебя в паспорте печать: круглая, квадратная или треугольная, другие будут за бабки проверять у тебя знание государственного языка, третьи на таможне будут шарить по твоим сумкам в поисках контрабандного сала, четвертые бдительно контролировать, чтоб ты не утаил от госказны лишнего сантимчика, если таковой у тебя вдруг заваляется, а есть еще и пятые, и шестые, и седьмые, а замыкают этот длинный ряд «надцатые», которые осуществляют общее руководство. И при всем этом они будут тыкать в тебя пальцем и с огромным высокомерием изрекать, как ты изволил заметить сам, что только латыш по-настоящему может любить Латвию.

— Что-то кусуч ты, Женя, сегодня, — заметил Верховцев, пожевывая хвостик воблы. — Наверно, похмелился неудачно? Впрочем, ты всегда был в оппозиции к любому строю.

— Да накипело! Достала меня вся эта фигня — во! — Джексон чиркнул ребром ладони по горлу. — Я здесь родился, всю жизнь прожил и только вот теперь узнаю, что латыши, оказывается, какая-то особенная нация, чуть ли не арийцы, а по сему следует, что им самим работать, как говорят в зоне, западло. Они могут только служить, естественно, Родине. Но служа, заметь, а не работая, жить хочется сладенько. Что-то схожее наблюдается в Кувейте, там граждан в два с половиной раза меньше, чем мигрантов. На каждого гражданина пашут два с половиной инородца, и граждане живут при коммунизме, для них в этой стране почти все бесплатно: образование, медицина и прочее. Тут слегка иная ситуация — другие пропорции населения, но самое печальное, что в отличие от Кувейта, здесь нет нефти, а если быть точнее, то ничего нет. Поэтому у них постоянно не будет хватать средств на свой раздутый госаппарат, хотя тебе будут внушать, что не хватает на отопление, на газ, на электроэнергию. Отсюда наличие бесконечной головной боли, где взять денег, а взять их можно только у таких, как мы. Ты латышский язык сдал?

— Да, на вторую категорию, — ответил Верховцев. — Пять латов отстегнул.

— Ну вот, пять латов, — произнес Джексон с непонятным удовлетворением. — А если в бюджете концы не сводятся, почему бы тебя не заставить сдавать экзамен каждый год, а еще лучше — каждый месяц, да и не только язык, а и историю родного края и перлы народного фольклора. Тоже неплохо, а? Или, скажем, поедешь куда, а будешь возвращаться — плати, а то не пустят! В общем, расклад очень грустный выходит: нищее государство да скудоумные законотворцы с мозгами набекрень, которые только и бдят, чтобы простому народу жизнь в Латвии медом не казалась. Плюс чиновнички всех мастей и рангов, которые руководствуются в своей ответственной миссии одним-единственным глаголом — «ободрать!» Не хотят понять, что сняв с человека последнюю рубашку и последние штаны, они дальше могут наткнуться только на голую задницу. В русском языке для таких деятелей существует очень меткое определение — поскребыши! Ничего, отольются кошке мышкины слезы, за все придется расплачиваться по самому большому счету.

— Чем?

— Импотенцией, бесплодием и вырождением, — ответил Джексон. — Я надеюсь, не надо объяснять, что я имею в виду. — Он сделал паузу. — Ты чего скис, Олег? Хлебни лучше пивка.

— Все в порядке, — отозвался Верховцев. — Тебя слушаю.

— Да хватит об этом, — махнул рукой Джексон. — Я вижу, задрючил тебя своими излияниями.

— Отвлеклись мы чего-то. Ты мне все-таки обещал поведать о профессии «гриф», — напомнил Верховцев.

— Да о нем особо и нечего рассказывать. — Джексон достал сигарету и не спеша прикурил. — Скажем так, аферист на доверии, но работает красиво. О нем сложно говорить, это надо видеть. Ну, а Гриф потому, что жертву свою склевывает основательно, до белых косточек.

— А по внешности и не скажешь: вроде и лицо умного интеллигента и манеры соответствующие, ну, прямой отпрыск благородного семейства, никак не меньше! Не «гриф», а скорей «граф»…

— На этом он и вистует, — выпустив аккуратное колечко дыма, пояснил Джексон. — Видишь ли, аферист с лицом афериста — уже не аферист, а честный и порядочный человек. Он уже никого не обманет из-за своей внешности, это как клеймо на лбу. Честный человек с лицом афериста — это трагедия. А вот аферист с личиком Алеши Карамазова — всем аферистам аферист, одним словом, оптимальный вариант. Гриф, к несчастью простодушной публики, относится к этой последней категории. Жертву зорким оком видит за сто километров, берет в когти и, пока до скелета не обработает, не отлетит. Все приберет к рукам, а будет знать, что в кармане у той залежался телефонный жетон, и тот выцыганит, дескать, дай срочно позвонить по твоему очень важному делу.

— Но ведь так можно раз схлопотать по мордасам или еще покруче нарваться, — заметил Верховцев.

— Раз не считается, — ухмыльнулся Джексон, — ну, производственная травма, и все дела. Хороший токарь тоже, случается, стружкой порежется, но токарный станок из-за этого не бросает. А Грифа бьют крайне редко, талантлив, многолик, лохов, как падаль, чует издалека. Надо отдать должное, практически не ошибается в выборе клиента, а там уж дело техники: он тебе и грехи не хуже попа отпустит, и на работу в любую точку планеты устроит, и проконсультирует, как отмазаться от рэкета, а ежели чего возвышенного желаете, он и Верлена в оригинале прочтет, причем с таким французским прононсом, ни дать ни взять — менестрель!

— Он что, французский знает?

— Знает, в объеме, необходимом для работы, и английский знает, и испанский даже, если понадобится. Иностранцы сюда, правда, не заглядывают, а какую-нибудь интеллигентную дурочку оболванить цитатой из Шекспира, это пожалуйста, как два пальца…

Верховцев залпом допил пиво и поставил кружку:

— Ладно, Женя, мне пора, еще в пару мест заскочить надо. Как я понял, со времени перестройки место твоей основной дислокации пока не изменилось?

— Совершенно верно, — подтвердил тот. — С открытия и до закрытия это моя штаб-квартира или, говоря современным языком, бизнес-центр, хотя бизнес-центр может и не совсем точно.

— Кто его знает, как закрутятся дела, — задумчиво произнес Верховцев. — Ты мне можешь понадобиться в самое ближайшее время.

— Тогда ныряй сюда, найдешь наверняка, — сказал Джексон, протягивая на прощанье руку. — Попьем пивка, обсудим насущные проблемы, а заодно вместе и за Грифом понаблюдаем. Занятная, смею заверить, скотина…

2

Влада Перегудова телефонный звонок застал уже у дверей — он собирался уходить.

«Брать — не брать», — раздумывал он, топчась перед зеркалом в прихожей. Важных звонков он сегодня не ждал, а все прочие могли самым непредвиденным образом спутать его планы на день.

Из личного опыта он давно убедился — процентов восемьдесят звонков можно спокойно отнести к разряду нежелательных, тех, что приносят в жизни дополнительные заботы или осложнения, когда «из-под тебя что-то хотят». И лишь в немногих случаях тебя тревожат по другому поводу, когда хотят, наоборот, тебе сделать хорошо, приглашают, например, на вечеринку или составить компанию на пикничок, или развлечься в обществе разбитных и охочих до сексприключений благополучных дамочек.

Конечно, проблему нежелательных звонков можно решить простым и надежным способом — заменой обычного аппарата на телефон с определителем. Тут все ясно: глянул на табло и уж сам думай, нужен тебе контакт или нет. К чему тебе какие-то разговоры с абонентом таким-то, если наверняка знаешь, что он может позвонить только по одному поводу — попросить взаймы денег, а у тебя нет лишних, как и вообще желания что-то одалживать под туманные обещания вернуть их к такому-то сроку. В этом случае скажешь лишь мысленно: «Извини, старик, нет меня дома» и продолжаешь себе смотреть по телеку «Поле чудес». Перегудов таким телефоном пока не обзавелся — руки не доходили.

«Может жена? А вдруг Кариночка?» — продолжал колебаться он, но тут же отбрасывал эти предположения — звонки были обычные, не «межгород», в то время как жена с дочкой сейчас отдыхали на курорте, на теплой Адриатике, а дама сердца, Карина, со своей группой по шейпингу находилась на соревнованиях во Львове и должна приехать не раньше, чем через три дня.

Он все же решился, без особого энтузиазма взял трубку:

— Слушаю…

— Привет, Влад! Ну, старина, и тяжел же ты на подъем.

Голос он узнал сразу. Это был Женя Литавин, его приятель, бывший однокурсник. Перегудов поневоле насторожился, настроился на серьезный лад — Женя звонил не часто и по пустякам — никогда. Он заправлял одной из самых известных турфирм в городе и слыл в предпринимательских кругах человеком деловым и конкретным.

— Рад слышать, — откликнулся Перегудов. — Как дела, Евгеша?

— Плохие дела. Таня Чельцова умерла. Я тебе звонил вчера, позавчера, поймать уже и не надеялся.

— А что с ней?

— Инсульт. Мне Люда Карасева сообщила.

— Когда похороны?

— В том-то и дело, что сегодня в два. На Улброке.

Перегудов глянул на часы — было начало двенадцатого.

— Печальная новость. Огорчил, нечего сказать. Ты на чем добираться думаешь?

— На машине, — ответил Литавин. — А к тебе, Влад, просьба. Заскочи к Сене Скорику, сообщи. Он ведь где-то рядом с тобой живет. Если застанешь его — захвати.

— Ладно, — согласился Перегудов. — Если застану вообще и трезвым в частности. Поддает Адвокат капитально, почти не просыхает.

— Слышал. В общем, смотри по обстоятельствам, встретимся на месте…

Что поделаешь, человек предполагает, а бог располагает. Проводить в последний путь сокурсницу — святое, тут не отвяжешься и не отложишь на завтра. Перегудову пришлось переодеться — по такому скорбному поводу полагался строгий костюм, на нем же были свитер легкомысленной расцветки и обычные джинсы. Потом он спустился на лифте, сел в «Хонду», стоявшую у подъезда, и покатил в сторону центра, намереваясь по дороге завернуть еще к одному бывшему своему сокурснику, Сене Скорику, по прозвищу Адвокат.

Адвокат жил в облупившейся пятиэтажной «хрущевке» на перекрестке двух нешумных улиц. Квартира его была на четвертом этаже, но уже в районе второго Перегудову, поднимавшемуся по лестнице, стало как-то нехорошо. На него напал приступ удушливого кашля, вызванный непонятным смрадом, таким едким, что казалось — где-то поблизости производятся испытания нового химического оружия. Сделав над собой усилие, Перегудов в несколько прыжков взбежал на нужный этаж — там концентрация зловония была уже запредельной. С мыслью о том, что такое может устроить только Адвокат, он нажал кнопку наполовину расколотого звонка.

Дверь открылась не сразу, но по теплой волне, обдавшей Перегудова из чрева жилища, тот понял, что не ошибся — эпицентр ужасных извержений находится именно здесь.

Адвокат предстал перед ним в каком-то рваном рубище, типа безразмерной рубахи без ворота с уполовиненными рукавами, спадавшем ему до колен, и в заляпанных белой краской трикотажных штанах с пузырями на коленях. Небритый, с всклокоченными волосами и многоцветным фингалом вокруг левого глаза, он напоминал прислужника Люцифера.

— Ты что, опыты проводишь? — зажимая нос, спросил Перегудов.

— Какие опыты? Селедку жарю… Проходи.

— Селедку? — задыхаясь, Влад проследовал за ним на кухню. — А я думал, клопов травишь чем-то современненьким. Открой окно — скопытнуться можно!

Адвокат распахнул окно, и на кухне чуть просветлело, стало полегче дышать.

— Признайся честно, Сеня, ты, видимо, надумал приватизировать весь дом в одиночку и для начала выживаешь соседей.

Адвокат не ответил. Он повернулся к плите и снял крышку сковороды:

— Во!..

— Что, во?.. — спросил Перегудов, с недоумением разглядывая странное жарево на дне посудины, вид которого просто не поддавался описанию.

— Селедка по вьетнамскому рецепту! — самодовольно объявил Адвокат.

Взгляд Влада скользнул по столу. В бардаке сваленных в кучу немытых тарелок и кружек, на каком-то развернутом журнале, он заметил одну неразделанную рыбину и чуть не подавился — теперь уже смехом:

— Ты что, кудесник, соленую сельдь жарил?

— А что — классная вещь. Меня вьетнамцы-студенты в поезде научили. Берешь бочковую селедку, на куски ее, плавленый сырок на терку, посыпаешь сверху, а на самый верх свеколки с красным перцем и потом жаришь…

— На трансформаторном масле, да? — подколол Перегудов.

— Почему на трансформаторном? — У Адвоката всегда было туговато с юмором. — На обычном…

— Пусть на обычном. И ты этот деликатес собираешься хавать?

— Конечно буду, никаких вопросов.

— Мудак! — коротко изрек Перегудов.

— Почему мудак? — совсем не обидевшись, спросил Адвокат. — Вьетнамцы ведь жрут да еще и хвалят.

— Вьетнамцы-то ладно, они может с голодухи такую херовину во времена Хо Ши Мина выдумали. Они и червей, и саранчу жрут — ты будешь?

— А я, думаешь, не с голодухи? Когда хавать нечего, и подоконник грызть начнешь. Моя, стерва, снова в Польшу свалила, все бизнесменша сраная угребла: жрачку, деньги до сантима, ничего не оставила…

— Как ничего? Такой бланш на память нарисовала, — снова съехидничал Перегудов.

— Это я упал. — Адвокат потер глаз. — На перила. По пьяни поднимался, в подъезде света не было.

— Не ..зди-ка ты гвоздика, — оборвал его россказни Перегудов. — Своей теще байки пой. Я ведь зачем к тебе: одевай, что получше, и поехали на кладбище.

— А что я там забыл? — вяло поинтересовался Адвокат.

— Чельцова умерла, Таня. В два похороны.

— Правда? — Адвокат стал растерянно вытирать пальцы о подол рубашки. — Как же так, от е-мое, несчастье какое…

— Давай, Сеня, шустри, — стал подгонять его Перегудов. — Времени в обрез, а еще цветы купить нужно.

— Эх, жаль хавка остынет, — сокрушался Адвокат. — Холодная она, Влад, невкусная — весь цимус пропадает.

— Хорош дурковать, котам ее отдай, для них может подойдет. А мы по дороге пиццу возьмем, перекусим, а там, глядишь, поминки…

Упоминание о поминках заметно ободрило Адвоката, по всему чувствовалось, что он и в самом деле давно не ел вдоволь. Минут через пять он был собран. Натянув на себя лучшее, что было в этом доме, он смахивал на интеллигента, получившего отставку еще во времена Керенского. Так, взяли экспонат, стряхнули пыль и манекен ожил! Перегудов мысленно дивился, от каких прапрадедов у Адвоката сохранился такой допотопный «прикид», но вслух ничего не сказал. А уж замызганный галстук-селедка, нацепленный им напоследок, окончательно придал его имиджу трагикомический оттенок.

Уже на выходе Сеня вдруг всполошился:

— А синяк, совсем забыл… Надо подработать, перед ребятами неудобно…

— У меня в машине очки есть, — успокоил его Перегудов. — Черные.

— Не надо очки, у меня на такой случай свое средство есть. — Адвокат пошарил в трюмо и достал небольшую прямоугольную коробочку из пластмассы. — Вот…

— Грим театральный, — прочитал вслух Перегудов и, не сдержав улыбки, добавил: — Бери с собой, в машине намажешься… Смоктуновский!..

…Первым, кого они встретили у входа на кладбище, оказался все тот же Литавин — их машины подъехали к стоянке почти одновременно.

— Эх, Танюха, Танюха, — покачал головой директор турфирмы, когда они обменялись рукопожатиями. — Тридцать семь — пушкинский возраст… Еще бы жить да жить.

— За пятнадцать лет уже третья потеря в группе, — невесело заметил Перегудов.

— Как третья? — спросил Адвокат. — Ну, Витька Клименко погиб, это я знаю. На охоте… А еще кто?

— Верочка Палий в Донецке. Белокровие… — сказал Литавин.

— Я и не знал, — пробормотал Адвокат.

— Да ты вообще где-то пропал, — сказал Литавин. — На встрече выпускников не был. На какой ниве, Сень, сейчас трудишься — на госпредприятии или…

— Или… — кисло усмехнулся Адвокат. — Меня уж полтора года как сократили. Я, как вольный альпийский стрелок, что подстрелю, то и имею.

— Сегодня, например, подстрелил сельдь по-вьетнамски, — беззлобно вставил Перегудов. — Очаровательный деликатес, Евгеша, с этаким специфическим запашком, без противогаза не подступишься…

И они пошли по центральной дорожке кладбища, ведущей в каплицу. Там уже началась гражданская панихида. Высокий мужчина с лицом аскета под печальный аккомпанемент скрипки говорил складные нарочито-помпезные слова за упокой души умершей, а по обе стороны гроба стояло около двух десятков человек, из которых семеро были их бывшие сокурсники.

— Если б не границы, наших куда б больше было, — заметил Литавин. — Из России ребята наверняка бы приехали, из Украины…

Прощальная церемония закончилась, и гроб с Танечкой Чельцовой, погрузив на «Мультикар» повезли к последнему пристанищу. Сокурсники в две шеренги шли вслед за машиной. Сырой ветер путал волосы, слезил глаза. Потом короткий ритуал у могилы: прощальные слова, горсти песка на крышку гроба, цветы и венки на свежем холмике, под которым закончила свой земной путь самая веселая и душевная девочка в группе.

В кафе на поминки поехать смогли не все. Литавин, извинившись перед родными покойной, сослался на срочные обстоятельства, требовавшие его возвращения на работу.

— Я тоже пас, — сказал бывшим однокурсникам Перегудов. — Я на колесах, а пить на поминках минералку кощунство. Не смею настойчиво агитировать, но кто желает, поехали со мной. Помянем Танечку у меня на даче.

Но на такое предложение никто не согласился.

— А ты, Адвокат? — спросил Перегудов у Сени.

— Да я, наверно, со всеми, — неуверенно ответил тот.

— Как знаешь, — сказал Перегудов, — ну, пока…

Он уже завел машину и собрался было тронуться в путь, как Адвокат вдруг изменил решение. Открыв дверцу, Сеня плюхнулся рядом с ним на сиденье:

— Передумал я, Влад. С тобой поеду. Мне там не интересно, девчонки в основном, общаться не с кем. Да и синяк проступает, заметно очень.

«Синяк синяком, но не в нем одном дело, — отметил про себя Перегудов, — пиджачишка ты своего кургузого, что под плащом, да брючат подлатанных застеснялся. Скатился ты, конечно, Адвокат, здорово, но какие-то крохи самолюбия все-таки остались…»

…Близился вечер. «Хонда» неслась по пустынному шоссе в сторону перегудовской дачи. Влад включил магнитофон, Адвокат в такт музыке постукивал пальцами по коленке и что-то мурлыкал под нос.

— Хорошая у тебя тачка, Влад, мягко идет, — похвалил он машину приятеля, и в голосе его слышались завистливые нотки. — И дачка в Саулкрастах, наверно, не из хилых. На чем ты так раскрутился, если не секрет?

— Ну, тачка как тачка, ничего особенного, — отозвался Перегудов, вглядываясь в полотно дороги, — четыре года ей. Ты хоть в автосалонах бывал? Там настоящие машины… А вот дача у меня и впрямь не хилая, сам увидишь. Ох, и вбухался я в нее. Она сейчас тысяч под сто баксов потянет, ну, может чуть меньше.

— Круто! — восхищенно присвистнул Адвокат.

— Видишь ли, Сеня, всем видам инвестиций я предпочитаю вложение в недвижимость. Это максимально надежно. Машине, скажем, могут и ноги сделать, поэтому она чем проще выглядит, тем меньше хлопот. А недвижимость — есть недвижимость; это как Антарктида — вчера была на Южном полюсе и завтра там будет, что ей станется?

— Ну, это ж бабки стоит, какие мне и не снились. И все же, как тебе удалось так навариться? — продолжал допытываться Адвокат.

— Как сказал бы Шерлок Холмс: «Это элементарно, Ватсон». Порой, Сеня, надо процесс собственного мышления, как вот этот автомобиль, переключать на режимы второй скорости. Получилось — переключаться на третью, четвертую и так далее. Когда начинаешь интенсивней соображать, оценивая существующую реальность, то выходишь на качественно другой уровень мышления, и сразу вырисовывается положительный результат. Америку я не открыл, истина стара, как мир.

— Да ну тебя на хрен со своими мудреными выкладками. Ты еще на юрфаке этим славился, все преподавателям мозги пудрил. Крутишь вокруг да около — не хочешь говорить — не говори, — начал сердиться Адвокат.

— Сеня, ты как алкаш на дегустации, которому вкусовые нюансы напитков пофиг — лишь бы нажраться. Ну ладно, страховую фирму я открыл, а сам ее президент.

— И на этом вот можно отгрохать дачу? — искренне удивился Адвокат.

— Можно, — заверил Перегудов. — Главное, грамотно дело поставить.

— И от чего страхует твоя фирма?

— От всего, что не запрещено законом, самый широкий диапазон, — уклончиво ответил Влад. — Твой-то мустанг марки «Запорожец» еще бегает?

— Мустанг свое отбегал, — с горечью признался Адвокат, — стоит сейчас за домом, ржавеет. Я его б за ящик водки на запчасти отдал, да и за пол-ящика не берут. Никому не нужен.

— Пьешь? — больше для проформы спросил шеф страхфирмы.

— Пью! — не стал отрицать тот. — И буду пить. А что еще делать по такой-то жизни?

— На жизнь сваливать — последнее дело, самому рогом шевелить надо. Так ты говоришь, уже второй год не у дел?

— Угу. Раньше со своей ментовкой в Польшу, в Германию за шмотками мотался, даже в Турции был разок, а теперь… — он замялся, — теперь сижу глухо.

Перегудов был в курсе — жена Сени работала на офицерской должности в одном из спецрежимных учреждений, короче в «зоне», а потому за глаза он называл ее таким нелестным, во всяком случае для женщины, прозвищем.

Судя по фингалам, которые не сходили с Сениной физиономии, с «ментовкой» ему жилось не сладко. В части мордобоя его благоверная знала толк, и за все провинности, связанные с бытовым пьянством, пилюли незадачливому Адвокату выписывались регулярно и грамотно, хотя он и постоянно жаловался, что руки у его подруги жизни пришиты не к тому месту. Справедливости ради, надо было отметить, что доля истины в его словах присутствовала — хозяйка из его супруги была никакая. В квартире, где они обитали, постоянно царил такой жуткий срач и хаос, что с трудом верилось не только в то, что здесь живет женщина, но и в то, что таковая вообще когда-либо переступала порог этого жилища. Впрочем, Сеня, смирившись с судьбой страдальца за идею Бахуса, о каких-то бегах от своей ментовки даже не помышлял, сознавая в душе, что он «подарок» из тех, которые никому не нужны даже с хорошей доплатой.

— А почему ты с ней в этот раз не поехал? — поинтересовался Влад. — Или масштаб уже не привлекает?

— Паспорта у меня нет. Внутреннего.

— Потерял или пропил?

— Тут другая история, — вздохнул Адвокат. — Подписался я одной фирме реализовывать товар: кофе, тушенку, вермишель, консервы всякие импортные. Лат на сто пятьдесят у них набрал, они в залог паспорт. Ну, поехал в Царникаву. Там какая-то ярмарка как раз была в конце марта. И там торговал, вроде ничего дело шло. Потом замерз что-то дико, холода еще стояли, а рядом парнишка молодой торговал, бутылку винчика подносит, хлебни, мол, согрейся. Ну, я пару глотков сделал…

— Очнулся — гипс?

— Очнулся в Лиласте у станции, в кустах. Без товару, без денег, куртку сняли, падлы, кожаную… Хрен что помню…

— Это уж как водится, — сдержанно ухмыльнулся Перегудов. — Не для того угощали, чтоб помнил.

— Паскудно, Влад, дела складываются, хуже некуда. Фирма счетчик включила — по проценту в день от суммы товара. Скоро долг удвоится, как выпутаться — не представляю. Дельце бы надо какое провернуть на миллиончик, пускай и рисковое, и рвать отсюда куда подальше с песней «широка страна моя родная…»

— На миллиончик? — переспросил Перегудов. — А слюной от кайфа не подавишься?

— Денег много не бывает, у кого-то всегда больше, — философски изрек Сеня. — Главное, долг вернуть, иначе льготная путевка в крематорий мне обеспечена, меня уже предупредили. Те ребята шутить не любят — кастрируют и глазом не моргнут. Может, ты займешь на время, а?

— Увы, мой друг, увы, — сочувственно пожал плечами Влад. — У меня свободных средств нет, даже небольших. Все в обороте, Сеня, все в деле. Сейчас по-другому жить нельзя. Эй, посмотри-ка, что это там впереди «Опель» вензеля выписывает…

— Хм, или чувачок охерел, или с тачкой не все в порядке, — вглядываясь в лобовое стекло, заключил Адвокат.

Машина, ехавшая впереди в метрах сорока, в самом деле, вела себя очень странно: ее сначала повело вправо и она чуть не выехала на обочину, потом, создавая аварийную ситуацию, резко вырулила влево на полосу встречного движения, затем ее пару раз бросило из стороны в сторону и она, совершив невообразимый пируэт, в конце концов оказалась на обочине по правую сторону дороги, почти перпендикулярно ей.

— Сеня, тут что-то не то. Давай посмотрим.

Перегудов притормозил возле бирюзового «Опеля» и едва выключил движок, как водитель-лихач принялся непрерывно сигналить. Нет, он явно спятил!

Они подошли к «Опелю» и открыли переднюю дверь. Сидящий за рулем человек в светлой плащевой куртке навалился на него всем телом. Голова его поникла, тело слегка вздрагивало, словно несчастного колотил озноб.

— Что с ним? — ни к кому не обращаясь, произнес Адвокат.

Перегудов в это время взял левую руку незнакомца и принялся нащупывать пульс.

— Ну как? — спросил Адвокат.

— Пульс неважный, — Перегудов отпустил руку. — Насколько я в этом смыслю, тут похоже на приступ, скорей всего сердечный.

— А-а, понятно. Инфаркт, — поставил свой диагноз Адвокат.

Вдруг сидевший изменил позу; он всем телом дернулся назад и стал валиться в сторону Влада, который едва успел заслонить собой проем, чтобы тот не выпал наружу. Еще через мгновенье человек открыл глаза, взор его был туманен и тускл. Он чуть зашевелил губами, произнося нечто невразумительное.

— Дрянь, дело, тут скорая нужна, а может реанимация, — уверенно заявил Перегудов, раздумывая, что лучше предпринять в этой ситуации. — Слышь, Сень, давай его в нашу машину перенесем. Отвезем в Саулкрасты, в медпункт. Нельзя его бросать, загнется, жалко мужика.

— Да ну, Влад, сдался он нам. Эпилептик он, не видишь, хронический, всю машину тебе заблюет.

И Адвокат, энергично жестикулируя, изобразил для убедительности такую жуткую гримасу, что Перегудов, несмотря на весь драматизм ситуации, невольно улыбнулся.

— Эпилептик, не эпилептик, там разберутся, а бросим — считай грех на душу. Бери за ноги, я подмышки, потащили!..

— Ну, как знаешь, — буркнул Адвокат, с неохотой подчиняясь команде.

Они перенесли беспомощное тело на заднее сиденье «Хонды». Бедняга по-прежнему не приходил в себя; привалившись головой к стеклу дверцы, он лишь чуть слышно постанывал.

— Ну что, вперед? — Перегудов уже было собрался отъезжать, но остановился. — Ты, Сенечка, пошарь там в салоне, в бардачок загляни, может что осталось — вещи, документы какие, да мало ли…

— Понял, не дурак, — подмигнул тот.

Он направился к «Опелю» и вернулся через минуту, держа в руках пухлую папку из добротной кожи с металлической застежкой и пластиковый пакет.

— Вот, под пакетом у заднего стекла лежала, — он протянул папку Владу. — Там кажись документы, откроем?

— Успеется. Что в пакете?

— Да ничего, фрукты. Бананы, апельсины… Еще вот ключи от машины. Будем запирать?

— Иди, только мигом, и так много времени потеряли.

Со скоростью под сто они мчались по шоссе, которое, к счастью, оставалось почти пустынным. Через четверть часа после вынужденной остановки, Адвокат тронул Влада за локоть:

— Ну-ка, притормози. Мужик наш совсем стух, видишь, сполз как.

Перегудов обернулся и тут же сбросил газ. Он повел машину на малой скорости и, выбрав подходящее место, съехал с дороги. Со словами: «Ну что там с нашим клиентом», Влад перебрался на заднее сиденье поближе к неизвестному. Тот уже лежал в неестественной позе на левом боку, обе руки плетьми свесились вниз. Перегудов прежде всего вернул мужчину в сидячее положение и стал отыскивать пульс. Пульса не было. Тогда приподнял веко одного из глаз и тут все понял — рядом с ним был уже труп. Невидящее, словно остекленевшее око только подтверждало его печальный вывод.

— Ну что там? — полушепотом спросил Адвокат все это время с беспокойством наблюдавший за манипуляциями приятеля.

— Все кончено, Сеня, — чуть дрогнувшим голосом ответил Перегудов и расстегнул ставший тесным ворот рубашки, ослабил петлю галстука. — Клиент готов. В ад или в рай не знаю.

— У-умер?! Неу-ужели?! — Адвокат от волнения начал даже заикаться. — Ну… Ну, е-мое… Что б-будем делать?..

— Что будем делать, говоришь, — в раздумье повторил Влад. — Сейчас позвоню в бюро находок, проконсультируюсь.

— Ну, ты… ты это кончай… шуточки эти, — еще больше запаниковал Адвокат, враз сделавшийся белее стены. — Труп ведь.

— Труп, — спокойно констатировал Перегудов и насмешливым тоном поинтересовался: — А ты-то, что шары из орбит выкатил, не обхезался часом? Не твоих ведь рук дело. А взгляни на себя в зеркало — истый Раскольников.

— Да ну тебя, умный ты больно, — нервно огрызнулся Адвокат. — Раскольников… Решать что-то надо!

— Будем решать, теперь торопиться незачем. — Перегудов был деловит и собран. — Во-первых, надо выяснить, что за личность изволила почить в нашем присутствии. Логично? А потому для начала обследуем его карманы. Помоги…

— Нет! — истерически взвизгнул Адвокат. — Я мертвецов не переношу, меня тошнить начинает.

— А я, можно подумать, главный специалист рижского морга, — обронил Влад, выкладывая содержимое карманов новопреставленного рядом с собой.

Он только теперь внимательно рассмотрел лицо мертвеца. Тому было на вид около пятидесяти; короткие, слегка вьющиеся волосы, у висков тронутые сединой, прямой, правильной формы нос, узкие губы, небольшие, плотно прижатые уши, едва приметный шрам на подбородке — словом лицо, как лицо — ничего примечательного.

— Послушай, Влад, оставь это. Давай его выбросим, и погнали отсюда.

— Выбросим? Не гневи бога, антихрист! — с упреком сказал Перегудов. — Это ведь не чучело огородное, к покойникам надо относиться почтительно, и это тебе зачтется.

— Где и когда, ехидно мне знать? — спросил Адвокат.

— На Страшном суде, — ответил Перегудов, заканчивая ревизию карманов. — Итак, что мы имеем: расческа, зажигалка, носовой платок, еще ключи… А вот тут уже интересно — паспорт гражданина Латвии, водительские права, бумажник, доллары, латы, записная книжка…

Он взял паспорт и начал не торопясь перелистывать.

— Итак, Адвокат, личность покойничка будем считать установлена. В нашей теплой компании оказался некто господин Трумм Ивар Андреевич, год рождения 1945-й, а кто он, что за птица, мы возможно узнаем из папочки.

Он пересел на место водителя и расстегнул папку:

— Так-так, посмотрим, что хранится в этом досье.

— Оно тебе надо, — ерзал подле него как на иголках Адвокат. — Давай лучше бабки сосчитаем, сколько их там?

— Отцепись, худая жизнь, — как от назойливой мухи отмахнулся Перегудов, бегло изучая документы. — А ты знаешь, перед нами судя по всему не кто иной, как президент компании «Латкокимпэкс».

— Ну и что, мне это ничего не говорит, — сварливо заявил Адвокат. — Сейчас президентов всяких развелось, как собак нерезаных. Больше, чем людей нормальных! Ты президент, Литавин президент, этот тоже президент — плюнуть некуда! Все вокруг президенты, начиная с президента Латвии, кончая президентом платного туалета.

Влад, не реагируя на его брюзжанье, продолжал перекладывать бумаги — отчеты, справки, договора, накладные. Вдруг он наткнулся на чековую книжку.

— Ага, валютный счет в «Юпитер-банке». У-у, какими суммами мы крутим! Глянь, вот корешки чеков: пятьсот шестьдесят тысяч, триста восемьдесят пять, семьсот…

— Чего, баксов? — с придыханием в голосе вымолвил завороженный Адвокат.

— Их самых, — утвердительно кивнул Влад. — Баксовей не бывает.

Его внимание привлек первый незаполненный чек. Глянув на его лицевую сторону, а потом оборотную, он не сдержал возглас изумления — чек был чист, но подписан, причем подписи были обе — первая и вторая.

— Глянь, Адвокат, а чек-то с подписями. Ты хоть представляешь себе, что это значит?

— Не… не совсем, — часто заморгал тот.

— А то, дорогой, что в таком варианте книжка эта превращается в документ на предъявителя.

— Да? — продолжал хлопать веками Адвокат, до которого еще явно не доходил масштаб сделанного Владом открытия.

— Его нужно только заполнить и можешь получать бабки.

— Сколько, а, Влад? — с нетерпением спросил Адвокат, и глаза его алчно заблестели.

— Ровно столько, сколько на счету. Ну, чуть меньше, чтоб счет не закрывать.

— А как узнать, сколько на счету?

— Ну это не совсем сложно, — уверил его Перегудов, — я хоть завтра…

— Так что ж мы… давай мы это… провернем… снимем, — засуетился Адвокат.

— Не горячись, — осадил его приятель, — такие дела с налету не решаются. Тут надо все хорошенько обмозговывать…

— Если что, бля буду, в Париж смотаюсь, — мигом расфантазировался Адвокат. — Голубая мечта…

— Париж… Париж… Ветер в харю, а я шпарю, да, Сеня? — неожиданно развеселился Перегудов. — Какие наши годы… Одна беда — медведя мы пока не убили.

Он решил закончить начатое и продолжил просмотр. Переложил еще пару листов и тут его ждал новый сюрприз, похлеще предыдущего. Перед ним была выписка из банка на вчерашний день, и он опытным глазом сразу отыскал итоговую сумму. Она была такова, что поражала всякое воображение — два миллиона триста тридцать тысяч!!!

Хладнокровие вмиг покинуло страхователя и он, чтобы унять мелкую дрожь пальцев, решительно захлопнул папку, ценность которой теперь определялась воистину на вес золота. И даже больше.

— Что, что там еще? — стал допытываться Адвокат, настороженно наблюдавший за действиями Перегудова.

— Все! Устал, — тяжело выдохнул тот. — Дома досмотрим. Давай перекурим и определимся с этим господином.

— Чего морочиться, избавимся от него и с концами, — безапелляционно заявил Адвокат.

— Что ж, резонно, — Перегудов с удовольствием сделал затяжку. — Клиент нам уже ни к чему, но пристроить его нужно так, чтоб если и нашли, то не сразу, словом, чем позже, тем лучше. В сложившихся обстоятельствах нам интересно, чтоб следы господина Трумма надежно затерялись.

Они прикидывали разные варианты, но ничего путевого в головы не приходило. Ранние осенние сумерки, стремительно сгущаясь, заставили остановиться на простом решении — заехать поглубже в лес и схоронить труп где-нибудь в глухом месте. Таким подходящим местом им показалась небольшая ложбинка в густых зарослях кустарника, за которым сразу начиналось топкое болото. Туда и был уложен труп, из гуманных соображений предварительно обернутый в брезент. Нашедшийся в багажнике кусок материи для такой благородной цели был пожертвован Владом со словами:

— Покойничек, Сеня, того заслуживает. Конечно, ранг его тянет на более пышные проводы, но это забота родных и близких.

Они аккуратно замаскировали захоронение сухим валежником.

— Пусть отдыхает, аминь! — напоследок пожелал Сеня.

Потом, сев в машину, они с чувством исполненного долга продолжили свой путь.

— А знаешь, Влад, этот мужичок жутко похож на Грифа, приятеля одного.

— Странная фамилия, — ухмыльнулся Перегудов.

— Да это не фамилия, кличка, — пояснил Адвокат. — А фамилию его я даже не знаю. В «Омуте» он постоянно тусуется. Занятный тип.

— А «Омут», это что?

— Ну, «Омут», не знаешь, что ли? — со смешком отозвался Сеня. — Пивбар такой на Дзирнаву, официальное название «У векового дуба». Ты в такие места, наверно, не заходишь.

— А что я там забыл, всем гадюшникам гадюшник, — небрежно бросил Перегудов. — Сейчас таких мало осталось. Омут — точней не придумаешь.

Он внезапно замолчал. Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он пытался сосредоточиться, чтоб довести ее до логической завершенности.

— Так что ты говорил про этого Грифа? — уточнил Влад как бы между прочим.

— Смахивает он больно на нашего покойничка. Только разве прическу другую носит и волосы подлинней, а так сходство большое.

«А это очень даже может пригодиться, — отметил про себя Перегудов. Случайная реплика Адвоката вдруг стала для него основой стройного плана. — Если схожесть подтвердится, я смогу из этого кое-что выжать…»

Они уже выехали на шоссе, когда Перегудов спохватился:

— Сеня, у тебя с собой прав, конечно, нет?

— Конечно, нет. А что?

— Да я рассуждаю так: труп то мы запрятали, а машина…

— Ага, понимаю, полдела сделали, полдела осталось.

— Верно соображаешь, — похвалил Перегудов. — Прятать концы, так все до единого.

— А куда машину деть? Это ведь не коробок спичек — в карман не засунешь. Если честно, я и насчет покойничка не очень-то спокоен — грибников сейчас по лесу шастает просто тьма, а это народец, сам знаешь…

— Для начала «Опелек» загоним в гараж на моей даче, а там видно будет. Ну что, возвращаемся? Сядешь за руль, по темени проскочим!

— Не влететь бы сдуру, — начал осторожничать Адвокат.

— Да не дрейфь, все будет в норме. Сегодня наш день…

И они, развернув машину, направились к тому месту, где около часа назад оставили на обочине бирюзовый «Опель» господина Трумма.

— А ты хоть запомнил, где это случилось? — поинтересовался Перегудов, включая фары дальнего света.

— С точностью до миллиметра! — похвастался Адвокат. — У меня вообще с детства наблюдательность развита, все сек, куда батя от мамки заначки прятал. Там, метрах в тридцати, береза раздвоенная, большую рогатку напоминает, и указатель дорожный рядом — двадцать восьмой километр.

— Хорошо, миллиметровщик, проверим, — усмехнулся Влад.

Ту высокую, со стволом, наподобие рогатки, березу, о которой упоминал Адвокат, они увидели почти одновременно, и Перегудов остановил машину.

— Да, вроде здесь, — проговорил он, осматриваясь вокруг.

— Не вроде, а точно, — убежденно сказал Адвокат, — но машины-то нет.

— И я что-то не вижу, — проронил обескураженный Перегудов.

Для верности они походили вокруг с фонариком, но когда наткнулись на следы своей недавней стоянки, оставленные машиной Влада, рядом с отпечатками протекторов «Опеля», поняли дальнейшую бессмысленность поисков.

— Вот тебе номер, — недоумевая сокрушался Адвокат, — куда ж она подевалась?

— Сам говорил, грибнички кругом ходят, наверно они и умыкнули, чтоб урожай на себе не тащить, — грустно пошутил Перегудов. — Впрочем, может оно и к лучшему, нам хлопот меньше. Ладно, погнали на дачу, а то я начинаю опасаться, что мы и к утру туда не поспеем.

— Ну и денек сегодня выдался, обалдеть, — уже в машине сказал Адвокат. — У меня после этих двойных похорон одно желание…

— Какое? — перебил его Влад.

— Справить двойные поминки. А если точней, нажраться вусмерть и все забыть, — честно признался Адвокат.

— Нажраться — ума не надо. Нам сейчас это не в кассу. Вот тут, уважаемый, — Влад постучал кулаком по папке, — дело на миллион, а времени у нас в обрез.

— На миллион? — встрепенулся Сеня.

— Ну, это я так, для красного словца, — успокоил его Перегудов, мысленно укоряя себя за допущенную оплошность, — но если все сложится, как надо, Париж тебе светит определенно. Если не город, то ресторан…

— А ты, Влад, что, не поедешь? Литавин нам может устроить по высшему разряду, во побалдеем!

— Гоношистый, ты, Сеня, спасу нет, — Перегудов снисходительно улыбнулся. — Повторюсь я еще раз — делить пока нечего! Нет шкуры, медведь наш еще по лесу бегает, а сможем ли мы его завалить — вопрос открытый…

3

Звонок, разбудивший Верховцева, оказался совсем некстати, утренний сон его был еще достаточно крепок. С явным неудовольствием он поднял трубку телефона, а когда услышал женский голос, то не сразу и сообразил, с кем имеет дело.

— Здравствуйте, Олег Евгеньевич! Это Юрченко вас беспокоит.

— Кто? Юрченко? Простите, не припо…

— Юрченко Марина… Это по поводу пропажи мужа.

— Ах, да, Марина… Здравствуйте, здравствуйте! Не узнал ваш голос, каюсь, — стал оправдываться Верховцев. После вчерашних именин одного из друзей по бывшей работе, голова соображала туговато. — Слушаю вас, Марина, и притом очень внимательно.

— Олег Евгеньевич, я хочу сообщить, что фото Валеры, как вы просили, я нашла. Даже несколько. А еще я нашла кое-какие документы, которые могут быть вам интересны. Только вот…

— Что — «только вот»?

— Вы не передумали заниматься моим делом?

— Если я сразу не сказал «нет», то и сейчас у меня нет оснований менять решение, — успокоил ее Верховцев.

— Ну, мало ли что, две недели все-таки прошло, — в голосе женщины чувствовалась какая-то неуверенность.

— Все нормально, где мы встретимся?

— Где вам лучше.

— Хорошо. На бульваре Бастея, напротив Бастионки есть тихое кафе, подвальчик такой… Там и встретимся, в пятнадцать ноль-ноль…

Когда в условленное время Верховцев появился в кафе, Юрченко уже поджидала его за столиком. На нем, кроме чашечки кофе, находился полиэтиленовый пакет. Олег положил рядом свой зонтик, затем спросил в баре еще два кофе и по паре пирожных.

— Ой, зачем это, Олег Евгеньевич? — слабо запротестовала Юрченко, косясь на блюдце с соблазнительными бисквитами.

— У нас, Мариночка, видимо, разговор не короткий сложится, — сдержанно улыбнулся Верховцев, — калорийное питание совсем не помешает.

— Не знаю как вы, я мучного стараюсь избегать, иначе за фигурой не уследишь, — сказала она, слегка смутившись, и взялась за пакет. — Вот здесь документы, фотографии. Вы посмотрите?

— Пока повременим, — остановил ее Верховцев. — В прошлый раз мы лишь в общих чертах коснулись обстоятельств вашего дела, обозначили, так сказать, контуры. Чтобы двигаться дальше, нужно разбираться в деталях, поэтому, Марина, я снова вас буду мучить вопросами, а вы должны отвечать как можно точней и искренней. Итак, начнем…

— Допрос без протокола, — не без кокетства закончила за него Юрченко.

— Ох, Марина, — покачал головой Верховцев, — детективов понасмотрелись? Смею заверить, большинство из этих шедевров ни уму ни сердцу, только время у обывателя съедают. — Он с удовольствием отпил горячего кофе. — Скажите, вам никогда не закрадывалась мысль, что исчезновение вашего мужа связано с тем, что он просто сбежал к другой женщине?

Этот вопрос, хотя и сформулированный в достаточно корректной форме, вызвал у нее явное замешательство.

— А почему… почему вы так спросили?

— Один мой, скажем так, внештатный консультант, человек, жизнь знающий, считает, в любом запутанном деле надо исходить из того, что ответ лежит на поверхности, а самое простое объяснение в данном случае ему представляется именно таковым.

— Нет-нет, — после некоторой паузы зачастила Марина. — Что угодно, только не это. Такое мне даже в голову ни разу не пришло, честное слово…

— На чем основана ваша уверенность? — полюбопытствовал Верховцев.

— Как сказать, — она пожала плечами. — Валере со мной хорошо было, устраивала я его, он сам это всегда говорил. Это, как вы выражаетесь, ответ, что на поверхности. Ребенка он хотел, чтоб мы завели общего, да и расписаться не раз предлагал, хотя я и не настаивала…

— Почему?

— Да разве бумажка с печатью людей связывает по жизни?

— Что верно, то верно, — согласился Верховцев.

— Нет, Олег Евгеньевич, этот вариант отпадает, — решительно заверила она. — Поверьте, мне… женская интуиция!..

— Допустим. Что в таком случае подсказывает женская интуиция?

— С Валерой случилось что-то непредвиденное. Скорей всего какая-то беда, но что конкретно, даже представить не могу.

— Хорошо. Давайте освежим в памяти обстоятельства, при которых вы виделись в последний раз. Что он собирался делать, какие были планы, о чем вы говорили, называл ли он какие-либо имена, фамилии, адреса? Вспоминайте, Мариночка, любая подробность может стать важной зацепкой.

— Ну вот, здесь возможно она и есть, эта зацепочка, — с горячностью воскликнула она, придвигая к нему пакет.

— До этого очередь дойдет. По аналогии с игрой «Поле чудес» будем считать, что это наш сектор «Приз», а пока нам нужно открыть как можно больше правильных букв, чтоб узнать заветное слово. Итак, в последний раз вы виделись…

— Да и не виделись толком, почти как на вокзале: здравствуй — до свиданья, вернее сказать «прощай».

На ее глаза навернулись слезы.

— Ну, так мы далеко не уедем, — мягко сказал Верховцев. — Не надо, успокойтесь и продолжайте.

— Да-да, я понимаю. Значит так, одиннадцатого июня я с Димкой, сыном, вечером возвращаюсь домой. Ездила на пару недель маму свою проведать в Россию. Открываю дверь, а Валера дома. Я его только осенью ждала, а у них там с судном авария случилась, их домой отправили. Конечно, я обрадовалась, а он вроде и нет: немногословный какой-то, замкнутый, будто чем-то озабочен. Обычно он с моря другим приходит, весь аж светится, а тут как подменили. Я подумала, может у него из-за аварии той неприятности, он ведь механик, но расспрашивать не стала — решила, надо будет, сам расскажет. Вечер тот мы провели дома: стол хороший сделали, выпили немного. Валера, правда, все больше молчал, говорил с неохотой, давило его что-то, угнетало, а я такая — в душу лезть не привыкла. Но помню, одна его фраза меня тогда удивила…

— Какая? — насторожился Верховцев.

— Помню дословно: «вовремя ты, Марина, вернулась, да и я тоже вовремя». Что он этим хотел сказать?.. И таким грустным тоном…

— Продолжайте…

— Утром, на следующий день, я решила съездить с Павликом в Тукумс к тетке, маминой сестре…

— Это двенадцатого? — спросил Верховцев, по старой привычке делая пометочку в своей записной книжке.

— Мама мне для нее гостинцы передала: разносолы всякие, мед, грибы сушеные. Ну, утром мы позавтракали, кофе попили, я сказала, что к вечеру вернусь. Приехала, Валеры уже не было…

— Так… и с тех пор вы его не видели? — помолчав, спросил Верховцев.

— Не видела, — печально подтвердила Марина.

— И о своих планах на день он ничего не говорил: куда собирался пойти или с кем встретиться?

— Н-нет, не припомню такого, — ответила она, подумав.

— Сколько лет вы живете вместе?

— Четыре.

— Четыре — это уже срок. А где жил Каретников до знакомства с вами, не в курсе?

— Почему же? На Московской, где-то в районе Керамики. У них там с сестрой квартира двухкомнатная.

— А родители его живы, не знаете?

— Мама умерла. А отец семью давно оставил и живет где-то на Украине, то ли в Одессе, то ли в Феодосии, точно не скажу.

— Стало быть, ваш муж был прописан там, на Маскавас? — Верховцев сделал очередную пометку в своей книжке.

— Почему был? — голос Юрченко дрогнул. — Он и сейчас там прописан.

— Да, конечно, — поспешил исправиться Верховцев, видя ее реакцию на упоминание о Каретникове в прошедшем времени. — Значит, у него есть сестра. К вам часто заходили его приятели, знакомые? Кого по имени, фамилии вы можете назвать?

— У Валеры не было обычая приглашать к себе. Он говорил: «Мой дом — моя гавань, где должен быть полный штиль, где можно отдохнуть от качки, друзей и зализать раны». А если отмечалось возвращение или уход в рейс, то обычно в ресторане. По таким случаям народу много собиралось, человек двадцать-двадцать пять, кто с женами, кто с подругами. Некоторых по именам я запомнила: Толик, Федор, Агрис, Гена. У одного, амбал такой, радист кажется, имя необычное — Анисим. Громадный мужик, накачанный, Шварценнегеру не уступит. Только у Анисима лицо доброе, а у Шварца дежурный оскал, будто он только вот колючую проволоку зубами перекусил.

— А как насчет фамилий, что-то помнится?

— С этим похуже. Одного, точно помню, все по фамилии называли — Борисов. Еще у Анисима этого фамилия то ли Пашкевич, то ли Дашкевич, он вроде белорус. Все…

— Не густо, — отметил Верховцев. — А после исчезновения Каретникова к нему никто не заходил, так, проведать?

— Были. Двое. Один точно из экипажа, я его раньше видела. Другой мне не знаком.

— Что они спрашивали?

— Интересовались Валерой.

— И вы им сказали, что Валера пропал?

— Сказала. Все как было, а что толку скрывать? К тому же я и в полиции и в пароходстве уже побывала. Так что это, в общем, секрет Полишинеля.

— Ну и что ребята?

— Они очень удивились. Сказали, что этим обязательно займутся.

— Ладно, — сказал Верховцев, беря в руки пакет. — Давайте заглянем, что вы принесли.

Верховцев начал с фотографий. Их было четыре. На первой Каретников с Мариной были по пояс сняты прямо в уличной толпе, судя по домам, где-то в центре города. Может на Тербатас, может на Кришьяна Барона. Второй снимок, явно любительский, был сделан на судне, где Каретников находился среди экипажа. План был мелкий, и что-либо рассмотреть подробней не представлялось возможным. Следующее фото стандартных размеров было цветным и выполнено «Полароидом». На нем Каретников был запечатлен сидящим на скамейке в парке. Рядом сидели молодой представительный мужчина в модном костюме и галстуке, женщина средних лет и юная дама в элегантном летнем платье. Мужчина держал в руках бутылку шампанского и фужер, у девушки был букет цветов в прозрачной упаковке. Сбоку от Каретникова на скамейке лежали одна на другой две коробки, причем верхняя смахивала на упаковку торта. Последним был снимок на документ размером четыре на шесть. Его Верховцев отложил в сторону:

— Здесь он похож на себя в жизни?

— Очень близко, — не задумываясь ответила Юрченко. — К тому же это совсем недавнее фото.

— А это? — Верховцев взял в руки цветную карточку. — Кстати, кто здесь изображен?

— Не знаю. Оно мне попалось впервые.

— Значит, никто из этих людей вам не знаком.

Юрченко молча покачала головой.

— С вашего позволения эти два снимка я возьму с собой. На время.

— Пожалуйста, — согласилась она, — если так нужно для дела.

Верховцев спрятал снимки в нагрудный карман и принялся изучать документы. Они оказались настолько любопытными и неожиданными, что чем дольше он вчитывался в их содержание, тем больше возрастал его интерес. Поверхностное знакомство заняло у него минут двадцать.

— Марина, а вы сами это читали? — спросил он, закончив просмотр.

— В общем, нет. Я нашла их только вчера, когда искала фото. Да и с латышским у меня слабовато, можно сказать никак, а заниматься переводом было недосуг. А почему вы меня об этом спросили?

— Вам знакома фамилия Таланов? — в свою очередь поинтересовался Верховцев.

— Нет, — не сразу ответила Юрченко, — такую никогда не слыхала.

— Так вот, Марина, из всех этих материалов следует, что Каретников Валерий Дмитриевич является вице-президентом фирмы «Пикадор», а Таланов, про которого я спросил, никто иной как президент этой фирмы. А фирма «Пикадор», насколько мне известно, находится в числе тех, которыми сейчас занимается прокуратура. Таких фирм в Риге… увы, не одна, а против некоторых возбуждены уголовные дела.

— За что? — вырвалось у Юрченко.

— За то, что у доверчивого народа брали деньги под высокие проценты, а потом бесследно испарились.

— Но причем тут Валера? — удивилась она. — Он ведь моряк…

— Я о «Пикадоре» узнал из прессы, — сказал Верховцев, — и о том, что его президент с крупной суммой денег, принадлежащих вкладчикам, исчез в неизвестном направлении. По версии полиции Таланов скрывается в зарубежье и, разумеется, не в ближнем. Не хочу делать поспешных выводов, но в свете открывшихся обстоятельств напрашивается мысль, что и ваш Валера мог вполне составить ему достойную компанию.

— Валера?! Да что вы! — всплеснула руками Юрченко. — Вы его просто не знаете. Он на такие грязные дела никогда не подпишется.

— О, не скажите, — скептически улыбнулся Верховцев. — Как там у Шекспира… «есть многое, друг Горацио, на свете, что и не снилось…» ну и так далее. И потом, я ведь ничего не утверждаю, а только высказываю предположение.

— Ваше предположение — просто бред! — с вызовом бросила Юрченко.

— О, мадам, так дело не пойдет, — сказал Верховцев, нахмурившись. — Мы с вами встретились не для того, чтоб демонстрировать амбиции. Давайте условимся: или сохраним обстановку благожелательности или сразу по-доброму расстанемся.

— Олег Евгеньевич… — Юрченко сконфуженно, словно напроказившая школьница, прикусила губу. — Я… я…

— Больше так не буду, да? — спросил Верховцев, улыбнувшись, и, не дожидаясь очевидного ответа, продолжил: — Знаете ли, Марина, как говорят в полиции, факты — вещь упрямая. В данном случае я говорю о том, что вижу своими глазами — вот устав фирмы «Пикадор», протокол учредительного собрания, верней его ксерокопия, копия банковской лицензии, договора… Чем вы объясните, что Валерий Каретников скрывал от вас этот пласт своей жизни? Не доверял? Не хотел информировать о причастности к криминалу?

— Не… не знаю, — захлопала ресницами Юрченко. Она выглядела растерянной и подавленной обрушившимся на нее открытием. — Я ничего не могу понять… моряк… вице-президент… голову сломать можно.

— Можно, — согласился Верховцев. — Зато появилась хоть какая-то перспектива для поиска, подающая надежду…

— Надежду?! Надежду на что? — чуть оживилась она.

— На то, что разыскиваемый вами человек, по крайней мере, хоть жив.

— А я в этом и не сомневалась. Да и экстрасенсы, у которых я побывала, в один голос утверждали, что Валера жив-невредим.

— Даже так? А почему же эти мудрецы не показали к нему дорогу? Тогда бы и необходимость в моих услугах отпала.

— Нет, они говорили, но все по-разному и как-то туманно, неопределенно, — словно оправдываясь, забормотала Юрченко, — кто про избушку на озере, кто про город в средней полосе России, кто, что он наемником в Чечне воюет… В общем, все обтекаемо, неконкретно.

— Зато мзду брали определенную, строго по таксе? Или нет?

Юрченко промолчала.

— Конечно, психологию клиента эти шарлатаны знают на «пять» — несподручно брать деньги, объявив, что разыскиваемого нет в живых. У тех, кто ищет — горе, а с них… понимаете?..

Юрченко молча кивнула.

— А за надежду человек последнее готов отдать, — продолжал Верховцев. — Надежда, она ведь цены не имеет, бесценна она; она тропинка к спасению, которая может перейти в большую дорогу, а может и внезапно оборваться…

— Не может, не должна!.. — взволнованно вставила она.

— Скажите, Марина, вы его любите? — без всякого перехода спросил Верховцев.

— Да, люблю, — без малейшего колебания ответила Юрченко, — иначе зачем я здесь?

— Все правильно, — рассеянно промолвил Верховцев, отвлекшись какой-то мыслью.

— И еще, Олег Евгеньевич, — поднявшись чуть вперед, порывисто зашептала она. — Я никому из близких знакомых не говорила, вам первому… У меня будет ребенок! Валерин ребенок, он его так хотел. Четвертый месяц пошел…

И лицо ее как по волшебству озарилось радостной светлой улыбкой.

— Вы — мужественная женщина! — воскликнул Верховцев под впечатлением услышанного. — Отчаянная даже. При таких обстоятельствах и в такое время это… это поступок.

— Не знаю, — зарделась Марина. — Не знаю, я по-другому не могу…

— Ну, что ж, на сегодня, пожалуй, хватит, — сказал Верховцев, взглянув на часы. — Фронт работы на ближайшую неделю вы мне обеспечили. И последний вопрос: его личные документы: паспорт моряка, гражданский, или, скажем, водительские права дома у вас случайно не остались?

— Нет, что вы. Все такое он всегда при себе носил.

— Ну, разумеется…

Они встали и направились к выходу. Уже прощаясь, Юрченко осторожно поинтересовалась:

— И у меня к вам, Олег Евгеньевич, напоследок есть вопрос: сколько будет стоить ваша работа?

— Не знаю, — ответил он, слегка замявшись. — Пока не знаю. Но одно могу сказать определенно — для влюбленных и беременных у меня скидка, причем существенная. И давайте договоримся — со следующей встречи на «ты»?

— Ладно. Ну, спасибо вам, до свиданья!

— Всего…

Юрченко пошагала к остановке трамвая. Верховцев еще с минуту постоял перед входом в кафе, вдыхая после пряного, пропитанного ароматом кофе воздуха сырой, забивающий дыхалку осенний ветер. Мелкий, нудный дождик не унимаясь кропил лицо. После теплого, по-домашнему уютного кафе, Рига казалась хмурой и неприветливой, как увядающая девственница.

4

Перегудов запаздывал. Адвокат, по-видимому, уже поджидал его у «Омута». Этот, скандальной репутации и печальной славы пивбар в центре города был, наверное, последним из могикан. Да и во всей Риге он оставался одним из редких заведений подобного типа, еще не прибранных к рукам настоящими хозяевами. Обычно там кучковалась непритязательная и малоприятная публика, но Влада это не волновало, он направлялся туда отнюдь не за острыми ощущениями, а по вполне конкретному и очень важному делу.

У него было приподнятое настроение — перед этим он наведался в «Юпитер-банк» разведать тамошнюю обстановку и остался весьма доволен результатом своего визита.

Банк находился в Старой Риге и производил впечатление респектабельного учреждения с самым современным уровнем обслуживания: солидный фасад, открывающиеся автоматически прозрачные двери на фотоэлементах, мраморный пол, диваны, корректный и предупредительный персонал, внушительного вида охрана, словом, все как надо — недаром банк числился в первой десятке коммерческих банков города.

Наверное, четверть часа он, с видом человека кого-то поджидающего, лениво наблюдал за процессом обслуживания клиентов, искоса поглядывая в сторону кассы, из окошка которой кто-то периодически получал наличность. Все строго, деловито, никакой суеты… Далее без особых хлопот взял у оператора выписку валютного счета на сегодняшний день. Убедившись, что новых поступлений на счет «Латкокимпэкс» не было, и остались все те же два миллиона триста тридцать тысяч, он мысленно поблагодарил судьбу, что расчетный счет его страховой компании находился в другом банке. В противном случае выношенный им замысел имел бы существенный изъян — в своем родном банке его слишком хорошо знали в лицо, и контролировать ход задуманной операции без риска засветиться было бы практически невозможно.

Теперь Влад Перегудов шел на смотрины Грифа, показать которого ему и собирался Адвокат. По словам Сени, тот тип имел поразительное внешнее сходство с президентом «Латкокимпэкса», тело которого они накануне без особых почестей предали земле.

Перегудов не ошибся — Адвокат и впрямь уже дежурил у дверей «Омута», словно внештатный швейцар. Влад еще издалека заметил сутулую фигуру в линялом плаще. Бывший сокурсник нетерпеливо топтался на месте, пряча в воротник лицо от пронизывающего ветра, и, видимо, основательно продрог.

«Давненько, видать, прискакал, — мысленно усмехнулся Перегудов. — Что значит крепко сидеть на мели и вдруг унюхать поживу! У Сенечки теперь энтузиазма и рвения на троих хватит, он за ради бабок и банку консервную носом вскроет. Что ж, пусть наведет на Грифа, посмотрим, что это за птица, если подходящего полета, возьму в дело, нет — придется срочно искать дублера. Времени в обрез, цейтнот, главное не наделать глупых ходов».

…К своему бывшему сокурснику Влад относился крайне снисходительно, короче — не уважал. В этой жизни Адвокат был уже отыгранной картой и серьезного интереса для человека уровня Перегудова представлять не мог.

По специальности оба они были правоведами, но этим общее между ними и исчерпывалось. Перегудов был игроком активного плана, форвардом, ищущим счастья у чужих ворот и постоянно нацеленным на гол, Сеня Скорик — конченым алкоголиком, давно и безнадежно проигравшим в очном поединке с «зеленым змием» и ни о каком реванше уже не помышлявшем. Больше того, смирившись с мыслью, что одолеть это чудище все равно невозможно, он сделался его вассалом на всю отписанную ему судьбинушкой оставшуюся часть жизни.

Свое прозвище Сеня заработал еще в университете. Поводом к этому послужили его неоднократные хвастливые заявления в кругу собратьев-студентов, что он, мол, по окончании вуза не собирается работать юристом-хозяйственником на нищих советских предприятиях, а уедет в Канаду к своей тетке и устроится там в ее частную адвокатскую контору. Потом планировалось выиграть пару-другую крупных процессов, с гонораров купить себе где-нибудь во Флориде шикарную виллу и, обосновавшись там, продолжить жизнь как цивилизованный рантье, вкушая все ее прелести под пальмами у теплого моря. Осуществить свои фантастические планы Адвокату не посчастливилось — он элементарно спился.

Начал он вроде неплохо: сразу после университета по чьей-то протекции даже пролез в МВД, а если точнее — в ОБХСС. Испытание властью, пусть и совсем маломальской, оказалось ему не под силу. Курировавший в одном из районов Риги объекты торговли, он по слабости характера недолго смог противиться соблазнам в виде мелких презентов и возлияний в подсобках магазинов с холеными нахрапистыми продавщицами. Его короткая эпопея работы в органах кончилась, когда он несколько раз в самом непотребном виде попался на глаза высокому милицейскому начальству. Ему сказали «гуд бай» и со свистом выпулили на вольные гражданские хлеба.

После этого, уже в качестве юрисконсульта, он сменил чуть ли не с десяток предприятий и фирм, в которых его не смели задерживать из-за ревностного пристрастия к горячительным напиткам. И, наконец, два года назад этот затяжной марафон бесславно завершился для Сени на местном рыбоконсервном комбинате. И хотя он уверял друзей, что просто попал под сокращение, Перегудов знал, что его выгнали по статье, после того как он в невменяемом состоянии, споткнувшись о порог директорского кабинета и головой открыв дверь, распластался на паркетном полу прямо перед светлыми очами строгого шефа, в то время, когда тот проводил важные переговоры с японской делегацией. Пока изумленные японцы обсуждали между собой тонкости необычного трюка, шеф, с присущим ему чувством юмора, предложил незадачливому правоведу выползти вон из кабинета прямо в отдел кадров за трудовой и больше никогда не показываться на территории комбината.

Но в тот злополучный день у Адвоката, по-видимому, «крыша съехала» основательно: вместо того, чтоб тихо раствориться, он принялся угрожать шефу, что засадит его за решетку вместе с этими узкоглазыми якудзами за международное хищение рыбы в особо крупных размерах, и что на всю эту сходку у него есть такой компромат, после которого их упекут в такое место, где Колыма раем покажется. За этот идиотский демарш Адвокат вместо тихого увольнения удостоился холодного медвытрезвителя со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но и этого ему было, видно, мало, не угомонился.

Однажды, опять-таки в подпитии, он вздумал поквитаться с родным предприятием и, каким-то образом пробравшись на территорию, спер на эстакаде две упаковки мороженой рыбы. Переправить трофей через забор ему не удалось — Адвоката повязали с поличным бдительные охранники. И опять хмельная дурь сыграла с ним злую шутку — не выступал бы, может инцидент и замяли, а так оформили протокол, завели дело о хищении, передали в суд… Правда, Адвокату повезло — отделался лишь условным сроком, но сама процедура, по его же словам, «нагнала ему страха по самые помидоры».

Последний «подвиг» Адвоката, завершившийся в кустах у станции Лиласте, не вызвал у Влада ни малейшего сочувствия — если свинья по доброй воле ищет грязь, то зачем ей отказывать в удовольствии в ней вываляться…

— Привет, господин Адвокат! Давно ждать изволите? — поинтересовался Перегудов, подойдя.

— Ну как, Влад? Мою долю принес? А в банке что? Узнал? — в свою очередь засыпал вопросами тот, не ответив на приветствие. — Я тут разведать успел: Грифа пока нет, но придет, придет, куда он денется.

— Сень, на кой хрен ты туда совался, мы ж договаривались, — не на шутку разозлился Перегудов.

— Успокойся, не был я там. Бич один выходил, я спросил.

— Тогда другое дело, — смягчился Перегудов. — И долю я твою принес, и в банке насчет денег выяснил. Все в порядке, лучше не придумаешь.

— Сколько? Сколько там? — с нетерпением вырвалось у Адвоката. — Не томи…

— Может мне еще на всю улицу крикнуть? — язвительно уколол Перегудов. — Раскудахтался… Пойдем в заведение там и пошепчемся. Только как появится Гриф, ты показываешь и испарился — знать ему, что третий в деле есть, совсем ни к чему, да и для тебя спокойней будет. Надеюсь, понял?

— Не дурак, — шмыгнул красным носом Адвокат.

Через пару минут за укромным столиком на двоих они потягивали пиво.

— Ну, давай, Влад… Давай рассчитаемся, — егозил Адвокат на стуле, словно его одолевали полчища комаров.

— Ну, Сеня, ты, наверно, с шилом в заднице родился, все коней стегаешь, скачешь, как блоха на раскаленной сковородке, — говорил Перегудов, отсчитывая ему половину суммы, найденной в бумажнике Трумма. Вчера по настоянию Влада, деньги не делились — президент страхкомпании решил перестраховаться, опасаясь, что слабовольный подельничек на радостях уйдет в запой, и тогда все полетит кувырком.

— Завтра же поеду к этим кровососам, отдам им бабки, ксиву выкуплю, — бубнил Адвокат, пряча свою долю понадежней. — А с банком-то как?

— Двадцать пять тысяч на счету, чуть больше. Я полагал покруче там будет, — с деланным разочарованием ответил Перегудов. — Конечно, не копи царя Соломона, но и за это побороться стоит, а?

Названная им сумма была почти в сто раз меньше фактической, но и она показалась бедствующему Адвокату совершенно фантастической.

— Еще бы! — воскликнул он, восторженно потирая руки. — Значит так, Влад: нам с тобой по десять, Грифу — пять. Правильно мыслю?

— А компьютер у тебя шпарит хоть куда, — усмехнулся Перегудов. — Во всех бы действиях так соображал, как в делении, цены б тебе не было.

— Да, и Грифу его долю после всех дел, если только не запорет нашу операцию, — не уловив иронии приятеля, продолжал разглагольствовать Адвокат. В предвкушении немыслимого навара он был возбужден, будто алкаш после похмельной стопки.

— Если твой протеже запорет дело, то нам с тобой, мой милый, уже ничего не понадобится, — не глядя на него, тихо уведомил Перегудов, — разве что, пара деревянных макинтошей. Бог знает, что это за фирма, и кто за ней стоит. Сейчас времена, сам знаешь — за пару лат кишки выпустят, а за приличные деньги — я уж не говорю…

— Да ну — Влад, ты ведь голова, — заискивающе ввернул Адвокат. — С таким мозговым трестом мы обречены на победу.

— Твоими молитвами, — небрежно бросил Перегудов, польщенный в душе бесхитростным комплиментом. Какое-то время он задумчиво смотрел на тающую в кружке пивную пену, потом поднял голову и лукаво подмигнул:

— А что, Сеня, если дельце удачно провернем, не двинуть ли нам куда-нибудь в экзотические края?

— Куда, например? — с недоумением взглянул на него Адвокат, корявыми своими пальцами разделывая копченого леща.

— Например, в Полинезию или, скажем, на Сейшельские острова. Сейшелы находятся в Индийском океане, считай на экваторе. Там тепло круглый год; бананов, ананасов — ешь не хочу, бабы голые ходят навалом, представляешь?

— Ну и что? — тупо уставился на него Адвокат.

— А то, — вдохновенно продолжал Влад. — С такими бабками мы выберем там среди туземок лучших красоток, может быть, женимся и заживем в роскошных бунгало без забот и припеваючи. Черные женщины всегда почитали за счастье прислуживать белому человеку. А потом, кто знает, может, сделаемся вождями местных племен или станем губернаторами островов, их там около сотни, так что вакантные места для образованных людей, думаю, найдутся. Представляешь, будем командовать островами, жить по соседству через узкий пролив. Утром просыпаемся, выходим на берег, я тебе: «Привет, Сеня!» — ты мне: «Привет, Влад!», я тебе: «Сеня, плыви ко мне на завтрак!», ты мне: «А что у тебя в меню?», я тебе: «Суп из черепахи, жареная анаконда, пузырь меч-рыбы с острой подливкой», ты мне: «Уговорил, Влад, сейчас только захвачу первача из кокосового ореха и плыву…» Берешь свой самогончик, садишься в пирогу с красавицей туземкой и ко мне. Ну, и пьем, гуляем! Никаких долгов, никаких проблем, — не жизнь, а сплошная фиеста!..

— Сожрут, — бросил Адвокат, вгрызаясь в ломтик леща.

— Кого сожрут?

— Нас сожрут, — убежденно ответил тот, — вот и вся фиеста. Там, я слышал, людоедство еще вовсю процветает.

— Ну, Сеня, ты даешь! Во-первых, в наше время каннибализм — явление исключительное. Во-вторых, на тебя в этом плане вряд ли кто позарится — ты же костлявый, как тысяча ершей, да и мясо твое в пищу, наверно, не пригодно, так как проспиртовано сверх всякой меры.

— На хрена тебе на экватор? — поинтересовался Адвокат, вполне серьезно восприняв сказанное приятелем. — У тебя и здесь все на мази.

— Тянет, Сенечка, как магнитом тянет, — сказал Перегудов, закуривая сигаретку. — Наверное, в своем прошлом воплощении я был папуасом.

— Чушь все это, утопия, — вяло обронил Адвокат. — Каждый должен нести свой крест. Что на роду написано, тем и довольствуйся. Слышал такую фразу, кто-то по уму сказал: «Рожденный пить, взлететь не может».

— Знакомо, но несколько в другой интерпретации.

— Это неважно. — Адвокат вопросительно взглянул на Влада. — Что-то пиво не лезет. Толку с него — девяносто шесть процентов воды, четыре — алкоголя, наоборот было бы интересней. Может, по соточке примем, а?

— Уже неймется? — с нескрываемым презрением спросил Перегудов. — И в самом деле, рожденный пить навек лишен покоя. А теперь…

— Ага, вот и Юрий Юрьевич пожаловал, — перебил Влада Адвокат, смотря куда-то поверх его головы.

— Кто? — не понял Перегудов.

— Тот, кого мы ждем. Гриф собственной персоной.

— Отлично, Сеня, — сказал Перегудов, переключив внимание на вошедшего в пивной зал мужчину в элегантном костюме. — А теперь подъем и, как краб, бочком, бочком на выход. Твоя соточка скучает по тебе наверху, в кафе за углом. Все понял?

— У матросов нет вопросов, — скороговоркой прошептал Адвокат и с проворством ужа тут же выскользнул прочь из прокуренного подземелья.

Влад, забыв про пиво, продолжал наблюдать за интересовавшим его субъектом с кличкой стервятника. Гриф же, войдя в помещение, по-хозяйски огляделся с выражением лица человека обремененного, по меньшей мере, важными государственными заботами. Его наметанный глаз с молниеносной быстротой запеленговал среди праздноотдыхающей публики объект потенциального интереса. Отработанным выверенным жестом он сначала поправил пестрый галстук, затем пригладил прядь волос и вальяжно направился к стойке бара, где на высоких крутящихся сиденьях расположились две длинноногие блондинки юного возраста в откровенных миниюбках. Их появление здесь для Перегудова прошло как-то незамеченным.

Тем временем Гриф непринужденно пристроился рядом с девицами и, взяв кружку пива, принялся не торопясь набивать табаком курительную трубку. Перегудов, оставив свою позицию, тоже подошел к стойке бара и занял свободное место по другую сторону от дам. За спиной бармена горел экран телевизора; делая вид, что его интересуют перипетии футбольного матча, Влад ждал дальнейшего развития событий. И они не замедлили развернуться.

— Да, Дианка, наш шеф совсем оборзел, — пожаловалась одна другой. — Заставляет нас танцевать еще в одном кабаке, а как доплачивать, сволочь, так фиг! Решил, что одной кормежкой за это он от нас и отделается…

— Да пусть он подавится своей жрачкой, — раздраженно подхватила подружка, — засунет ее себе в жопу. Нам бабки нужны, а не его шницеля засушенные.

— А всем треплется, что нам хорошо башляет, — все больше распалялась та, что сидела ближе к Грифу, — что наше варьете самое высокооплачиваемое в Риге…

— Жмот несчастный! — бросила подружка. — Шестьдесят латов в месяц — разве это заработок? На колготки и те не хватает.

— И не пикнешь, — огорченно вздохнула первая. — Чуть что, я знаю, костюмы отберет и на улицу!

— Играет на том, что на наши места замена сразу найдется, претенденток хоть отбавляй. Эх, найти бы другого хозяина, да не такого жлоба.

— А еще лучше где-нибудь заграницей, — мечтательно закатила глаза подружка. — Тут за гроши напрягаться надоело.

— Одно плохо — им там всем секс подавай, а под каждое дерьмо ложиться…

— Можно и не ложиться, — не глядя в их сторону, будто разговаривая сам с собой, изрек Гриф.

«Началось, — мысленно усмехнулся Перегудов. — Ну, что ж, заодно и театр одного актера посмотрим».

— Послушайте, дядя, — вполоборота развернулась одна из девиц. — Вам не кажется, что влазить в посторонние разговоры очень неприлично?

— Суется каждый не по делу, — капризно дополнила другая.

— Почему не по делу? Как раз по делу, — расправил плечи Гриф, приобретая величественную осанку султана. — Шоу-бизнес, красавицы, моя епархия. Многое я повидал, но здесь в Латвии — это нечто — полный беспредел! Слов просто нет! В ОАЭ даже и представленья не имеют, как тут измываются над истинными артистами, там ведь тружеников сцены буквально на руках носят. Вот там умеют ценить искусство современного европейского танца!

— Где вы сказали? — в один голос переспросили «артистки», и в глазах у них отразился живой интерес к необычному собеседнику.

— Позвольте для ясности представиться. Завидонов — генеральный менеджер шоу-концерна «Дансинг групп интернейшнл» по странам Балтии. — Гриф похлопал ладонями по наружным карманам пиджака, потом полез во внутренний. — Увы, визитки, к сожалению, остались в другом костюме.

— Да это неважно, — промурлыкала одна из девиц, потеплевшим взором обласкивая «генерального менеджера». — Так что вы там говорили про…

— Ах, да, про ОАЭ, — засверкал белозубой голливудской улыбкой Гриф. — ОАЭ, девочки, — Объединенные Арабские Эмираты, регион, который я курирую от нашего концерна. Сказочные княжества: Шарджа, Дубай, Абу-Даби, мощная индустрия развлечений. А какие там казино, рестораны, найт-клубы! И все новые и новые появляются, как грибы после дождя — не успеваешь отправлять пополнение. А теперь вот навязали еще Катар, Бутан, Бахрейн — ума не приложу, где столько команд набрать, чтоб удовлетворить все заявки. Из Польши, Литвы, Эстонии все более-менее стоящее уже давно туда переправил. И все мало — эти нефтяные толстосумы с жиру просто бесятся.

— А вы как, по контракту набираете?

— А какие условия? — добавила другая.

— Естественно на контрактной основе по результатам конкурсного отбора, — важно пыхтя трубкой, пояснил Гриф. — И люди не ценят, представляете, здесь соглашаются на все — только отправь, а туда попадут, им полторы тысячи баксов в месяц уже не деньги, три им подавай. Заелись, бунтуют! Бен Саид аль-Саббах вчера звонил, говорит недовольных будем гнать в шею — набирай новых.

— Вам повезло. Мы как раз танцовщицы варьете, — кокетливо произнесла одна из девиц, забрасывая ногу на ногу так, что даже Перегудов смог разглядеть цвет ее трусиков.

— Это вам повезло, девочки, — назидательно уточнил Гриф. — Впрочем, говорить пока рано: мне нужно вас для начала посмотреть, а уж потом…

— Что потом? — хором вырвалось у претенденток.

— А потом будем говорить о контракте. Если подойдете — оформляем бумаги, я посылаю факс, а по получении визы — на самолет и вперед, покорять сердца арабских шейхов!

— Господин менеджер, позвольте вопрос, — неожиданно для всех вмешался в разговор Перегудов. — А как у вас в школе обстояло с географией?

— Не понял, — удивленно взметнул брови Гриф, обернувшись к новоявленному выскочке.

— Да очень уж тонко вы переместили королевство Бутан из Гималаев на берега Персидского залива.

Возникшая вслед за этой репликой пауза грозила затянуться и Гриф, чтобы как-то скрасить немую сцену, принялся выбивать трубку о край пепельницы.

— Нет, девочки, в таких условиях решительно нельзя вести никаких переговоров, — возмущенно ворчал он, убирая трубку в карман. — Если будет угодно, пойдемте в мое представительство и там…

— Конечно, конечно! — не дав ему договорить, взахлеб защебетали подружки и тут же попрыгали со своих мест, не забыв на прощанье презрительно мазнуть взглядами по ухмыляющейся физиономии неизвестного нахала.

Они прошли вперед и Гриф, расплатившись с барменом, собрался было за ними, как сзади его аккуратно, но твердо придержали за локоть:

— Девочки пусть топают, а вас, «штирлиц», я попрошу остаться…

— Вы обознались, я — не Штирлиц, — заметно занервничал Гриф, увидев боковым зрением все того же помешавшего ему незнакомца.

— Вполне возможно, — охотно согласился тот, — но вы и не менеджер Завидонов.

— Не морочьте мне голову, — заговорил Гриф уже с нескрываемым раздражением, пытаясь высвободить локоть из цепкого захвата. — Чем я вам обязан? И вообще, меня ждут…

— Юрий Юрьевич, у меня к вам приватный разговор, не терпящий отлагательств, — мило улыбнулся Перегудов. — Поверьте, он стоит драгоценного вашего внимания.

Теперь уже Гриф стал смотреть на занудливого незнакомца с некоторым интересом, лихорадочно прикидывая в уме, чем он может оказаться ему полезным.

— Вы хотели снять… одну их моих дам? — озабоченно потирая лоб, высказал он предположение. — Мне, в самом деле, одна вроде как и лишняя. Что ж, мы можем поторговаться и если сойдемся в цене, я, пожалуй, и уступлю.

— Вы удивительно прозорливы, Юрий Юрьевич, — с легкой иронией похвалил его Перегудов. — Да, я хочу снять… но ваш кордебалет мне и даром не нужен. Как вы относитесь к тому, чтоб хорошо заработать?

— Надеюсь, не по морде? — в той же манере осведомился Гриф.

— Юрий Юрьевич, о таких вещах обычно не спрашивают. Их приводят в исполнение без согласования с клиентом.

Интуитивно почувствовав, что тут пахнет серьезной добычей, Гриф переключился на деловой лад:

— Итак, хорошо — это сколько?

— Хорошо — это пятнадцать тысяч.

— Надеюсь, не рублей и не карбованцев?

— Ни в коем случае. Тех, что с портретами президентов на зеленом фоне.

— Простите, хотелось бы знать, а с кем я имею дело? — поинтересовался Гриф, решив, что пришло время окончательно раскрыть карты.

По его разумению, подобное предложение в этом заведении мог сделать только сумасшедший, но незнакомец, на первый взгляд, такого впечатления явно не производил.

— Если вы не будете задавать лишних вопросов и чисто сделаете дело, то можете рассчитывать еще на пять тысяч премиальных, — последовал ответ.

Авантюрист средней руки, Гриф был достаточно сообразителен, чтоб распознать в своем визави птицу более высокого полета, пусть и не с размахом кондора, но уж его, Грифа, во всяком случае, покрупней.

— Так что, Юрий Юрьевич, отпускайте своих мочалок и приступим к конкретным переговорам.

Уговаривать не пришлось; Гриф выпорхнул ровно на полминуты и тут же не замедлил вернуться. Чтобы окончательно рассеять свои сомнения, он, подсев за столик к Владу и многозначительно прокашлявшись, тихо прошептал:

— Давайте определимся сразу: если вам нужен специалист по мокрым делам, то вы не по адресу — такие люди ошиваются в другом месте.

— Успокойтесь, головорез мне ни к чему. Мне нужен ассистент для проведения тонкой финансовой операции.

— Другое дело, — кивнул Гриф. — Излагайте…

— Для начала я изложу суть вопроса, — сказал Перегудов. — Если мы принципиально поймем друг друга, окончательные инструкции вы получите на месте.

Уже через десять минут они в общих чертах пришли к полному соглашению.

— И все же, Юрий Юрьевич, как же вы с Бутаном так прокололись, а? — напоследок поинтересовался Влад.

— Да, знаете… — Гриф замялся, не зная как обратиться к собеседнику, ибо тот по понятным причинам так и не счел нужным представиться. — Иногда увлечешься, заиграешься, ну, и занесет на волне вдохновения…

— У нас заноса быть не должно, — предупредил Перегудов. — Точность и безупречность. Малейшая оплошность чревата роковыми последствиями…

Еще через десять минут из уличного телефона он позвонил в «Юпитер-Банк» и от фирмы «Латкокимпэкс» сделал заказ на получение свыше двух миллионов долларов наличными. Минуту спустя, сотрудница банка вежливо ответила, что на завтрашний день заказ такой суммы уже запоздал и принят только на послезавтра.

«Ну что ж, будем надеяться, один день погоды не испортит», — подумал Перегудов, кладя трубку.

5

Поиски Илоны Страутмане заняли у него всего лишь два дня. Даже в самых радужных планах, с учетом поправки на «закон подлости», он не рассчитывал уложиться в столь короткий срок. Установив по документам личности бухгалтера и секретаря-референта фирмы «Пикадор», Верховцев, полагаясь на интуицию, решил начать с последней. По своим старым каналам «вычислить» координаты ее проживания особого труда ему не составило. Вечерний визит к Страутмане в район Иманта был безрезультатным, зато на следующий день, утром, ему повезло. После неоднократного нажатия кнопки звонка, дверь открыла сама хозяйка. Облаченная в халат, заспанная и недовольная, прикрывая ладонью зевок, она спросила:

— Вам кого?

— Мне нужна госпожа Илона Страутмане, — улыбнувшись как можно любезней, ответил Верховцев. — Это, вероятно, вы?

Замедленным жестом подправив растрепанные волосы, хозяйка с ног до головы смерила взглядом раннего визитера:

— Вероятно, я. А вы кто будете?

— Моя фамилия Верховцев. Частное детективное агентство «ОЛВЕР», — представился он. — Документ показать?

— О, майн гот, и когда все это кончится?! — чуть ли не со стоном воскликнула она, театрально закатывая глаза. — Как вы меня все достали! Мало туда таскали, теперь уже и дома покоя нет — приходят, будят, поспать не дадут. Заколебали…

— Да куда уж спать, скоро одиннадцать, — с улыбкой, словно пожаловал на именины, произнес Верховцев, пытаясь как-то разрядить обстановку.

— А вам какое дело, — недовольно огрызнулась Страутмане. — Одиннадцать, двенадцать… спросить забыла…

— Ну, Илона, если вы и с клиентами «Пикадора» на таких тонах общались, то судьба фирмы вполне объяснима.

— Что вы знаете о «Пикадоре», — снисходительно бросила она, еще раз внимательно оглядев пришельца. — Тоже мне…

— Ничего не знаю, — покладисто согласился Верховцев. — Я за этим и пришел к вам с поклоном, чтоб вы меня хоть чуточку просветили.

И он, вытянув руки по швам, одновременно с кивком головы, щеголевато щелкнул каблуками.

— Только не паясничайте, да? — подобрела лицом Страутмане, чуть отступая назад. — Ладно, заходите, не здесь же заниматься выяснениями.

— И на том спасибо, — самым серьезным тоном поблагодарил Верховцев. — Извините уж, что навязался.

— В комнате у меня бардак, — сказала она, закрывая за ним дверь. — Пойдемте на кухню.

На кухне она предложила ему табуретку, а сама взялась за чайник:

— Знаете что, начнем с кофе. Я без кофе по утрам не могу, голова не соображает и вообще… Не возражаете?

— Кофе так кофе, — отозвался Верховцев, отметив про себя, что этот напиток становится как бы непременным атрибутом при его общении с дамами по делу Каретникова.

Пока Илона готовила кофе, они обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Вместе с чашками кофе она положила на стол пачку сигарет, зажигалку.

— Так вы, говорите, не из полиции?

— Не из полиции, — сказал Верховцев. — Десять лет работал в милиции, но когда ее переименовали в полицию, а отделы зашифровали цифрами, я стал больше не нужен.

Сделав глоток кофе, Страутмане взяла сигарету, Олег поднес огонек.

— Понятно. Значит, и вы стали не нужны? — сделав затяжку, спросила она.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Верховцев.

— Только то, что сказала, — невесело промолвила Страутмане, рассеянно глядя на кончик тлеющей сигареты. — Я, после пропажи своих шефов из «Пикадора», тоже стала сразу никому не нужна — ни подругам, ни хорошим знакомым. Все кувырком полетело.

— Я как раз об этом, Илона, и пришел с вами поговорить, — сказал Верховцев, доставая свою записную книжку. — Чтобы не было недомолвок, скажу откровенно — делом фирмы «Пикадор» я занимаюсь в связи с розыском господина Каретникова Валерия Дмитриевича его женой. А так как из некоторых документов мне удалось установить причастность Каретникова к деятельности «Пикадора», я не исключаю, что его исчезновение может быть связано именно с этим фактом. Поэтому, чтоб не ходить вокруг да около, расскажите, пожалуйста, как можно подробней о вашей фирме, особенно о последних днях ее работы, и, главное…

— Ничего я не буду рассказывать, — неожиданно прервала его Страутмане. — Простите, как вас величать?

— Олег Евгеньевич. Давайте просто — Олег.

— Так вот, Олег, Я уже столько раз обо всем этом рассказывала, столько бумаг исписала, что в сто пятый раз повторяться на эту тему мне осточертело. Нет желания. Никакого! Если хотите, будем так: задавайте вопросы, вопрос-ответ, вопрос-ответ… Это еще куда ни шло.

— Понял, — принимая ее условия, ответил Верховцев. — Будь по-вашему, попробуем в режиме телеграфа, идет?

— Идет, — кивнула Илона.

— Тогда в бой! Когда вы в последний раз видели господина Каретникова?

— Девятого июня.

— А президента «Пикадора» Таланова?

— Второго.

— Июня?

— Да. Второго июня.

— До исчезновения этих двух лиц, были ли с их стороны разговоры или хотя бы намеки на возможное прекращение деятельности фирмы?

— Ни разу.

— Илона, у вас не отложилось в памяти, какого числа Каретников появился в Риге?

— Вы хотите знать дату возвращения с того, последнего рейса? — в свою очередь осведомилась Страутмане.

— Вот именно, если не затруднит.

— Погодите, погодите… — она наморщила лоб и зашевелила губами. — Время все-таки прошло… Да, точно! Пришел он пятого, а прилетел за день до этого, накануне, четвертого.

Верховцев сделал пометочку в записной книжке и поднял голову:

— Выходит, что со дня появления Каретникова в «Пикадоре» и вплоть до его исчезновения, в фирме они с Талановым так и не встретились?

— Вы правильно говорите.

— А вне фирмы у них были встречи, не знаете?

Илона встала, открыла окно и снова села за стол.

— Понимаете, Каретников все надеялся встретиться с Игорем в фирме, приезжал, звонил, но Игорь в «Пикадоре» так и не появился. И по домашнему адресу не получилось — Таланов свою квартиру, как оказалось, продал. Я, кстати, об этом тоже не знала.

— А вас он предупредил о своем возможном отсутствии и местонахождении?

— Кто, Таланов?

— Таланов.

— Предупредил, а что толку.

— Не понял…

— Ничего определенного сказано не было. Сказал, что собирается в командировку в Германию, но точную дату не назвал; забрал всю основную документацию, сказал на время поработать, но так ее и не вернул…

— Кроме того, снял со счета фирмы практически все деньги, — напомнил Верховцев. — Так?

— Да.

— У вас не сложилось впечатление, что ваши шефы просто-напросто смылись за границу с деньгами вкладчиков, как это сделали многие их коллеги по бизнесу из других фирм?

Страутмане, нахмурясь, погасила сигарету.

— Я это исключаю.

— Почему?

— Игорь на такое не способен.

— Эх, Илона, одному богу известно, кто на что из нас способен. Порой не знаешь, чего ждать от самого себя, а уж куда там прогнозировать поступки других, — рассуждая вслух, произнес Верховцев, водя мизинцем по ободку своей чашки.

— И все же я повторюсь, — настаивала Страутмане, — все что угодно, только не это.

— То же самое мне говорила Юрченко, жена Каретникова, — сказал Верховцев. — Ну, ее-то я могу понять, их с Каретниковым связывает брак, пусть гражданский, но все же…

— Мы с Игорем тоже были не чужими, — печально вымолвила Илона. — Поэтому я могу судить о нем не только как бывший секретарь фирмы, но и как близкий ему человек.

— Он ваш любовник? — напрямую спросил Верховцев.

Олег намеренно избежал слова «был», помня ту негативную реакцию Марины Юрченко в разговоре о Каретникове в прошедшем времени.

— Я думаю, это не совсем точно, — чуть помедлив, ответила Страутмане. — Сейчас это слово не в моде и даже подзабытое, но я считала Игоря своим женихом. Да-да, не смейтесь, женихом.

— И что из этого вытекает?

— А то, что ради денег он так бы меня не бросил. Даже ради больших. Игорь не способен на… на… одним словом, предать.

«Ох, женщины, в этом смысле вы все одинаковы, — подумал Верховцев, — силу своих чар котируете выше всего остального. Конечно, ты, Илона, девочка вся из себя, а если еще наведешь глянец, то, пожалуй, на четыре с плюсом точно потянешь, но перетянешь ли ты сумму, с которой скрылся твой жених, это еще вопрос»…

— А кстати, какую сумму задолжал «Пикадор» вкладчикам?

— Больше миллиона латов, а с процентами набегает около двух, — ответила Страутмане.

— Что и говорить, цифра серьезная и стоит всякого риска, — заметил Верховцев. — Хорошо, версию о бегстве Таланова и Каретникова вы отметаете, что можете предложить взамен?

Илона вынула из пачки новую сигарету и мягкими, грациозными движениями пальчиков принялась ее разминать. Взгляд Олега невольно задержался на ее красивых, оголенных по локоть руках, и его охватило непонятное, смутное, сладостное, волнение, которое в данный момент не поддавалось никакому объяснению, и чтобы скрыть это волнение, он тоже потянулся за сигаретой. Тем временем Илона уже заговорила, и он по рассеянности пропустил мимо ушей несколько сказанных фраз:

— …знали бы вы, сколько бессонных ночей я задавала себе этот вопрос — что же случилось в тот день, девятого июня? Да, у меня есть своя версия. Одна-единственная, но думаю верная: Игоря и Валерия Дмитриевича… Валеру, скорей всего убили.

— Кто?! — импульсивно выстрелил вопросом Верховцев.

— Те, кто проколол шины.

— Какие шины? — на мгновенье растерялся Олег.

— Так я и думала, — в голосе Илоны слышалась какая-то обреченность, — что схема вопрос-ответ все-таки не сработает, придется вдаваться в подробности. Каретников, вернувшись в Ригу, прежде всего пришел на фирму. Стал интересоваться делами, новостями, спросил, где Игорь. А я и сама толком не знала, где он. Со времени возвращения Валеры Игорь на фирме больше не появлялся и даже ни разу не позвонил…

— Об этом вы уже говорили, — остановил ее Верховцев. — Что было потом?

— Когда Каретников узнал, что Таланов, ко всему прочему, еще и продал свою квартиру, он на следующий день утром появился в «Пикадоре». Возбужденный такой, вне себя… Это было как раз девятого. И вот тогда я дала ему номер телефона, который мне оставил Игорь. Оставил и сказал, чтоб я звонила по этому номеру только в самом экстренном случае.

— А почему вы сразу не дали этот номер Каретникову? Разве, когда вице-президент срочно разыскивает президента, не тот самый случай?

— А вот, представьте, бестолковка не сработала, — откровенно призналась Илона. — До меня только тогда и дошло, что Таланов не мог предвидеть внезапного возвращения Каретникова, а поэтому такой вариант со мной даже не обговаривал.

— Допустим, что дальше? — Верховцев чувствовал, что ее рассказ приближается к кульминации, и им овладело естественное нетерпение.

— Каретников набирает при мне этот номер и сразу удачно — Таланов поднимает трубку. Каретников говорит, что хотел бы срочно с ним увидеться, и Игорь приглашает его к себе, как я поняла из разговора, в дачный поселок где-то в районе Царникавы. Каретников тут же собрался к нему поехать. Я хотела поехать с ним, но Игорь был против…

— Это сам Каретников сказал? — вставил Олег.

— Да нет, я находилась рядом и сама слышала, что он ответил.

— Хорошо. И тогда Каретников поехал на встречу с Талановым?..

— Собирался поехать, а тут такой облом… Он попрощался, вышел, но минут через пять вернулся назад. Очень злой, чертыхался, сказал, что его машине прокололи два колеса, и он теперь задерживается. Предупредил меня на всякий случай, если, мол, вдруг позвонит Игорь, чтоб я объяснила причину задержки.

— Стало быть, он на другом транспорте не поехал, решил заменить колеса? — высказал догадку Верховцев.

— Видимо так. Помнится, Каретников сказал, что одна запаска у него есть, а второе колесо он собирался вроде у кого-то позаимствовать.

— В какое время все это произошло, ну, хотя бы примерно? — полюбопытствовал Верховцев.

— Совершенно точно сказать затрудняюсь, а если приблизительно, то около полудня.

— И после этого вы о них уже ничего не знаете? — спросил Верховцев, впрочем, заранее предвидя ответ.

— Отчего же. Перед окончанием работы, где-то в половине пятого, я позвонила по этому секретному телефону Игоря. Хотела узнать, добрался ли до него Каретников, но разговора по сути не получилось.

— Почему?

Она тяжело вздохнула и спросила:

— Олег, хотите еще кофе?

Кофе ему больше не хотелось, но чтобы поддержать компанию, отказываться он не стал.

— И все же, почему не состоялся разговор?

— Трубку поднял Каретников, — насыпая в чашки сахар, стала рассказывать Илона, — ответил «алло» или «слушаю», что-то в этом роде, точно не помню, но голос у него был какой-то странный, чужой, растерянный… Я его только успела спросить, как он добрался. Валера что-то начал отвечать, и вдруг разговор прервался. Мне показалось, что я слышала в трубку какой-то удар. Не буду утверждать категорически, но звук был похожий на звук упавшего предмета…

— Или тела? — подсказал Олег.

— Н-нет, не могу сказать определенно, — помотала головой Страутмане. — Я после этого еще пару раз звонила, но было все время занято. А в другие дни по этому номеру уже никто не отвечал.

— Вы мне его можете дать? — попросил Верховцев, готовясь записывать.

— Наизусть я его не запомнила. Он был записан в моем деловом журнале, но когда фирму опечатали, его изъяли вместе с остальными документами. Где это все сейчас я не в курсе, возможно через полицию вы что-то и узнаете. Помню одно — начинался он на «девятку».

Илона подала чашки с дымящимся кофе на стол и снова села напротив. Вероятно, предыдущая порция напитка ее не взбодрила: вид у нее был явно утомленный, на бледном лице под глазами проступали синие круги, какие бывают у невыспавшихся людей после нервной и изнурительной работы. В ее взгляде легко читались безразличие, бесконечная усталость от жизни и желание как можно скорей закончить этот неприятный для нее разговор, расспрос, вызывающий самые негативные воспоминания.

— Я понимаю, Илона, что ворошить вам в памяти все связанное с «Пикадором» удовольствие ниже среднего, да и отвечать вы мне вовсе не обязаны, но прежде, чем я уйду, еще несколько вопросов. Уж не взыщите с настырного сыщика.

— Да ладно уж, спрашивайте. На полицию я все равно не надеюсь, а вам вдруг что-то раскопать и удастся. Если я права, и Игоря с Валерой уже не вернуть, так хоть доброе имя их очистить от грязи, хотя это, наверно, кроме меня никому и не нужно.

— Позвольте не согласиться, — возразил Олег, — жена Каретникова тоже хочет знать правду о своем муже и, если откровенно, меня это дело тоже зацепило крепко, и не столько из шкурных соображений подзаработать на чужих проблемах, сколько по профессиональным мотивам.

— Это как у хирурга: чем сложней предстоит операция, тем глубже его интерес к больному пациенту? — спросила Страутмане. — Да?

«А она весьма-весьма… — отметил про себя Верховцев. — Видно кресло секретарское занимала не только за красивые глазки».

— Удачно подметили, — похвалил он экс-секретаря «Пикадора». — Да, у нас так: чем запутанней дело, тем больший азарт оно вызывает. Боюсь показаться банальным, но сыщик это все же не профессия, это — диагноз.

— И все же не будем отвлекаться от темы, у меня еще уйма дел, — сказала Илона.

— Тогда ответьте: вам не приходила в голову мысль, что Таланов на той, пока не установленной даче, от кого-то скрывался? — спросил Верховцев.

— Я почему-то ждала этого вопроса, наверное потому, что его мне уже задавали в полиции. И отвечу я так же, как там — я не знаю.

— Каким образом Каретников, морской человек, оказался связан с фирмой, занимавшейся сугубо земными делами? — продолжил Олег.

— Валерий Дмитриевич очень помог Игорю в финансовом плане при основании фирмы, а Игорь предложил ему стать компаньоном, так сказать, без отрыва от основного производства. Это обоих устраивало, спрашивайте дальше…

— А дальше вот… — Верховцев выложил перед ней фотографию «Полароида». — Двух человек на снимке я уже знаю: это Каретников, это — вы, этот симпатяга с шампанским, надо полагать, Таланов, а эта женщина слева…

— Клавдия Ивановна, наш бухгалтер, — закончила комментарий Илона. — В мой день рождения снято. Один знакомый четыре снимка сделал, каждому по одному. День был изумительный…

— А Клавдия Ивановна, она до последнего с вами работала?

— Нет. Она уволилась в мае. У нее муж военный, они в Россию уехали на постоянное жительство.

— И на ее место больше никого не принимали, да?

— Все правильно, — подтвердила она.

— Ну, достаточно, — Верховцев захлопнул записную книжку и убрал ее в карман. — Я у вас и так столько времени отнял.

— Да что там время, — с грустью промолвила Илона, — я большее потеряла, да наверное, все потеряла, что было ценного в этой жизни. Знаете, с какой мыслью я засыпаю в последнее время? С мыслью, что хорошо уснуть и утром не проснуться. Никогда не проснуться…

— А вот это вы зря — жить надо! Надо жить, даже когда невмоготу, — наставительно произнес Верховцев. — Трудные минуты, мрак в душе бывают в жизни у каждого. Надо просто не забывать — ночь может быть долгой, но не бесконечной, все равно настанет утро и взойдет солнце.

— Не знаю, какой вы сыщик, а утешитель из вас неплохой, — с иронией проговорила Страутмане. — Только моя депрессия, Олег, вряд ли излечима, все уже зашло слишком далеко, я — хроник, понимаете? На чем еще держусь, сама не знаю.

— Некий мудрец изрек: время — самый лучший лекарь, хотелось бы, чтоб он и в вашем случае не ошибся, — сказал Олег, поднимаясь. — Вы сейчас где-нибудь работаете?

— Я?.. — неожиданно стушевалась Илона. — Да как вам сказать: работаю — не работаю, это как посмотреть. Впрочем, для вашего дела это никакого отношения не имеет, не так ли?

— Для вашего? — переспросил Верховцев. — Я почему-то полагал, что для нашего. Или вам уже это ни к чему, судьба «Пикадора» перестала трогать?

— Не будем об этом, — насупилась Илона. — Не хватало нам под конец наговорить друг другу грубостей.

Она проводила его до дверей. Напоследок, протягивая ей свою визитку, Верховцев сказал:

— Здесь мой телефон. Если вы вспомните что-то на ваш взгляд существенное или будут какие-нибудь новости, касающиеся фирмы и ее людей, не сочтите за труд позвонить. Хорошо?

Она посмотрела ему прямо в глаза. Посмотрела взглядом женщины, нуждающейся в этой жизни в надежной опоре:

— И я вас хочу попросить о том же. Мне это важно, поверьте. Если вдруг срочно понадоблюсь, заезжайте. Лучше всего с утра до обеда — в это время я почти всегда дома…

6

— Приветствую ветерана пивного фронта! — Верховцев застал своего друга Джексона на рабочем месте в «Омуте», в привычном закутке у стойки бара. — Как проходит единоборство с популярнейшим напитком всех времен и народов?

— Наше вам, детектив, рад видеть, — оживился Джексон, пожав его руку. — А бои идут с переменным успехом. В недалеком прошлом норму мастера изо дня в день подтверждал однозначно, а теперь, признаться честно, пузырь нагрузок так не держит. А на днях камешек из почки вышел, ну, доложу тебе, кайф изуверский, врагу злейшему не пожелаешь. Все матюги, что придумало человечество, вспомнил.

— Это, Евгений Роальдович, первый звоночек, — сказал Верховцев, осматривая зал. — Пора заканчивать активный спорт, переходить на тренерскую работу. А что, сейчас пивные чемпионаты и марафоны входят в моду, и спонсоры находятся, и призы вручают. Подготовил бы, скажем, команду «Олл старс Омутс» — все звезды «Омута», глядишь бы на этой стезе и прославился.

— Э-нет, Олежек, — замотал головой Джексон, — в этой жизни и так радостей на грош осталось, еще от последних отказаться? Пока душа еще горит, пока уста пить влагу живы… Ты лучше о своих делах расскажи, по глазам вижу, что принес в клюве букет новостей.

— Новости есть, — подтвердил Верховцев, — только пойдем за столик сядем, у меня в последние дни столько беготни было — ноги гудят, просто отваливаются.

— Что, фирма заработала? Заказы горохом посыпались? Я же говорил — надо дождаться своего звездного часа. Ну, любопытно, рассказывай…

Они заняли удобный столик. Уже через минуту обычно не очень-то расторопный официант доставил на новое место дислокации Джексона кувшин пива и закуски.

— Не знаю, с чего и начать, — в ответ на вопросительный взгляд друга произнес Верховцев, после затяжного глотка пива. — Знаешь, Жень, как говорят на Украине: «не имела баба хлопот, та купила порося». Так и у меня с фирмой; заказы горохом не посыпались, а вот за дело с пропавшим моряком я все-таки взялся. Может и напрасно — заковыристый сюжетец, надо заметить, прорисовывается, есть над чем голову поломать. Хотелось бы и твое мнение послушать.

— Говори, — придвигаясь поближе, сказал Джексон. — Я весь внимание…

— Перезвонила мне, значит, эта дама, сказала, что хочет передать фото мужа и кое-какие документы, случайно попавшиеся ей на глаза, тоже касающиеся его, а этими документами оказались…

И далее Олег подробно поведал другу о своей встрече с Юрченко и последующем визите к экс-секретарю фирмы «Пикадор» Илоне Страутмане.

— Ну и что ты можешь сказать по этому поводу? — поинтересовался он, закончив свой отчет.

— Не знаю, дорогой, не знаю, — ответил Джексон, после длительной паузы. — Будь я на твоем месте, я бы очень и очень подумал, стоит ли браться за все это вообще. Помнишь, как мы говорили в детстве — «дело пахнет керосином». Так вот, тут что-то вроде этого.

— Да что мне думать, я уже взялся, — запальчиво воскликнул Верховцев. — Буква «А» уже сказана…

— Ну и что? — спокойно возразил Джексон. — Или ты уже аванс получил и успел его промотать?

— Ничего не получал, о деньгах вообще разговора конкретного не было.

— А заповедь «все вопросы до свадьбы»? Эх, нейдет моя наука впрок, учил вас в молодости, учил… — Джексон досадливо поморщился. — По-другому взглянуть — деньги не брал, стало быть, ничем не обязан.

— Тут не только а деньгах дело… — попытался возразить Олег.

— Что, девочка приглянулась? — заговорщицки подмигнул Джексон. — И кто же из них: морячка или секретарша?

— Да они обе ничего, но морячка, забыл тебе сказать, в положении.

— Зарядил перед побегом наш бравый морячок? — язвительно осведомился Джексон.

Верховцев, оставив вопрос без внимания, продолжил:

— А другая, секретарша, после всех этих событий до сих пор вроде оклематься не может, по всему видно, что в трансе…

— Еще бы, любимый смылся по-аглицки, не попращамшись, — снова перебил его Джексон, — даже медалью «За трудовое отличие» не отметил.

— В общем, дело не в них и не в деньгах, просто у меня азарт проснулся, азарт сыскаря, усекаешь? Джексон, ты ведь по своей натуре игрок, не сочти за подхалимаж, с большой буквы игрок, ты в этом смысле меня понять должен.

— Понимать я понимаю, — Джексон отпил пива и потянулся за сигаретой. — Видишь ли, Олег, хороший игрок отличается от серости холодным умом аналитика и реальной оценкой своих возможностей. Иногда и мне приходится усмирять гордыню, укрощать азарт и говорить себе: «Стоп! Уймись, смертный — это игра не для тебя!»

— Ты имеешь в виду мои обстоятельства? — напрямик спросил Верховцев.

— Напомню старую аксиому: по верхушке айсберга сложно судить о его истинных размерах, — философски обронил тот, — а здесь по всем признакам многосерийный кинчик наклевывается. Одно мне ясно почти наверняка — босс «Пикадора» своих вкладчиков осчастливить не собирался, потому и хату свою загнал и подробных координат секретарше не оставил, видимо, подбирал хвосты, перед тем как «чао бамбино сорри» сделать. Теперь тянем ниточку дальше…

— А дальше неожиданно возвращается Каретников, — подсказал Верховцев.

— Все верно. И тут сразу напрашивается вопрос: был ли Каретников в сговоре с Талановым, или тот хотел провернуть все в одиночку. Здесь я бы поставил пятьдесят на пятьдесят. Моряк очень удобная фигура в этой игре — он там, за границей вполне мог подсуетиться насчет будущего прибежища, хотя с приличными деньгами… А, кстати, о какой сумме идет речь?

— Свыше миллиона латов только по вкладам.

— Да, это, как говорят на вступительных экзаменах, уже проходной балл, чтобы недурно обосноваться на Западе. Итак, продолжаем рассуждать: Каретников упорно разыскивает президента и в конце концов добивается своего, созванивается с ним в присутствии секретарши, договаривается о встрече, а дальше… дальше все в тумане.

— Больше всего меня смущают проколотые шины, — озабоченно потер висок Верховцев. — Кто и с какой целью? И почему только две, а не все четыре?

— А кто видел эти проколотые шины? — Джексон вопросительно взглянул на друга и добавил: — Секретарша ведь не выбегала проверять, случилось ли это на самом деле. Она ссылается лишь на слова Каретникова, так?

— Вроде так, — неуверенно промолвил Верховцев. — А к чему Каретникову такие придумки?

— Ну, мало ли, — Джексон сделал неопределенный жест. — Скажем для алиби. По логике он собирается заняться заменой колес, а это требует времени, а на самом деле едет тотчас же на дачу, что там случилось, остается только гадать, убирает президента, забирает все бабки и затем благополучно линяет. Между прочим, ты разыскал ту дачу?

— Пока этим не занимался, но думаю, тут вряд ли что прояснится, — как говаривал один мой бывший коллега по розыску — уж сколько времени прошло, и все следы давно остыли.

— Все равно, побывать там наверняка стоит, — продолжал настаивать Джексон. — Возможен ведь и другой вариант — они встречаются на даче, делят капусту и смываются на пару, либо разлетаются поодиночке кто куда, в разные стороны. По крайней мере, версия секретарши, что их убрали обоих, уже не пляшет.

— Вот именно, — подхватил Верховцев. — Юрченко вернулась спустя два дня после этих событий и застала Каретникова еще дома целого и невредимого. Но потом теряется и его след. Поверь, Женя, нюхом ищейки, шестым чувством чую, кроется во всей этой незаконченной пьесе для механического пианино что-то между строк, подтекст скрытый, но факт, что мы до него в своих расчетах пока не докопались.

— Ну, копай, копай, может и повезет, как мне в Херсонесе.

— Ты на что прозрачно намекаешь? — насторожился Олег.

— А на то, что упаси господь, чтоб твое копание закончилось так, как мое там, в Крыму.

— Тогда что ты советуешь?

— Я же тебе говорил — завязать пока не поздно. Айсберг потопил даже «Титаник», а ты, извини, на его фоне всего-навсего обычная шлюпка, один удар — и в щепки!

— Отпадает, — решительно отрубил Верховцев, — завелся я…

— Упрямый, — покачал головой Джексон. — Орешек знаний тверд, но все же, мы не привыкли отступать, нам одолеть его поможет киножурнал «Хочу все знать», да? Ну если так, то я бы пошел в пароходство, попытался бы там поискать следы этого Синдбада-морехода, узнать в каких он сейчас отношениях с этой конторой, числится ли там по-прежнему, может уволился, если уволился, то когда, а может в прощальный рейс слинял, не ставя в известность свою зазнобу, с денежками фирмы.

— Я насчет пароходства думал, — сказал Верховцев, доливая в кружку пиво. — В ближайшие дни непременно схожу. Круг лиц, приближенных к Таланову и Каретникову, выявлен пока слабо, а потому на порт основной упор. Хватит о моих заморочках, давай сменим тему, отвлечемся. Ты, помнится, обещал показать, как работает омутовская знаменитость по прозвищу Гриф.

— Обещал, но сегодня представление, должно быть, не состоится.

— Что, маэстро на бюллетене по поводу производственной травмы?

— Как раз наоборот. Грифа последние дни просто не узнать; ходит как именинник, сменил костюм на что-то супер, прическу новомодную сделал. В «Омуте» появлялся, но к работе почти не приступал, клевал по мелочам, скорей по привычке. Заказывал исключительно деликатесы — икру, миногу, сыр «Рокфор». Завсегдатаев и шапочных знакомых угощал щедро и без разбора, но самое удивительное, даже кое-кому занимал бабки, причем без процентов. Мне в счет одной давней услуги баллон «смирновки», этот, что с ручкой стеклянной, выкатил, обалдеть…

— И как ты это для себя объясняешь? — полюбопытствовал Верховцев.

— Хм, объясняю… В жизни случаются явления, которые трудно поддаются толкованию, полтергейст, например, шаровая молния… Вот и с Грифом так, думай что хочешь: провернул удачное дело, либо на крупного лоха нарвался, либо… Послушай, Олег, не к тебе ли это чудо-юдо подтягивается?

Верховцев не успел повернуть голову и проследить за взглядом Джексона, как перед их столом возникла девица весьма экстравагантного вида с кувшином пива в руках. Она была облачена в легкий свитерок немыслимой аляповатой расцветки с длинными, будто в костюме печального Пьеро, свисающими рукавами. Его дополняли миниюбка, абсолютно некорректная с позиции строгой морали, и высокие, шнурованные, армейского вида башмаки. Довольно смазливую ее мордашку венчала бестолковая, без малейших признаков архитектурной мысли, композиция встрепанных огненно-рыжих волос.

— Мальчики, разрешите ворваться в ваш междусобойчик? — кротко промяукала она, сопровождая вопрос блаженной улыбкой Джоконды.

Друзья переглянулись между собой, потом, не сговариваясь, перевели взоры на это, невесть откуда возникшее, симпатичное чучело и снова обменялись взглядами.

— Видите ли, мадам, — неуверенно начал Верховцев, — у нас тут свои разговоры, боюсь, они вам будут неинтересны…

— Мой друг прав, — подхватил Джексон. — У нас сугубо мужские дела и на общение с вами…

— О, так вы голубые?! — взмахнула болтающимися рукавами незнакомка, едва не выпустив из объятий кувшин. — А по виду никогда не подумаешь.

— Вот тебе и раз, — у Джексона даже приотвисла челюсть, но он тут же пришел в себя. — Мадам, отскочите в свою лузу, а то я вам крупно испорчу настроение, и вы измучитесь от бессонницы. — И, обращаясь к Верховцеву, добавил: — Есть категория людей, с которыми по-другому нельзя, не понимают культурной речи, хоть умри.

— Нет, не голубые, — с радостью на лице переменила свою точку зрения рыжеволосая и, уже не спрашивая, села на свободное место рядом с Джексоном, поставив в центр стола кувшин. — Нормальные свои ребята, добротный мужской лексикон. Голубые изъясняются в стиле куртуазного манеризма, наливай командир!

Устный приказ адресовался Верховцеву, к нему же была придвинута и пустая кружка. Олег, косясь на Джексона, наполнил емкость. Рыжеволосая вознесла ее кверху и, обращаясь к каждому из них поочередно, провозгласила:

— Меня зовут Ляля, а по паспорту я Виктория. Выпьем, мужики, за знакомство, а потом бесцеремонно пообщаемся. Я думаю, нам будет взаимно нескучно.

Друзья по инерции подняли кружки, продолжая с нескрываемым интересом разглядывать это вдруг-откуда-ни возьмись.

— Ну раз вы так лихо взяли нас за жабры, никуда не денешься, придется поддержать комсомольский призыв, — сказал Верховцев. — Я — Олег, а рядом с вами…

— Зовите меня мистер Джексон, — закончил за него Джексон.

— А теперь вопрос первый, — сказала она, резво управившись с полулитрой пива. — Как вы относитесь к мужскому половому органу в состоянии мощной эрекции?

Видавший виды Верховцев отчего-то поперхнулся пивом, а Джексон, отставил кружку и после затянувшейся паузы, произнес:

— Мадам, хоть вы и назвали нас своими, но, очевидно, обратились все же не по адресу — мы не из лиги сексуальных реформ, мы проходим по другому ведомству.

— А вы, простите, какую тусовку представляете? — ввернул вопросик Верховцев, стараясь сохранить непринужденную обстановку. — Не вижу, в чем могут пересекаться наши интересы.

— Я — репортер, — ответила Ляля, сверкнув белозубой улыбкой. — Газета «Тутти-фрутти» — всякая всячина, знаете такую?

— Приходилось видеть на лотках, — откликнулся Верховцев.

— Ну вот, — она засияла, словно удостоилась ошеломляющего комплимента. — Мы сегодня с коллегами выход сотого номера отмечаем. Они вон за тем столом. И она, повернувшись, показала взглядом туда, где в клубах табачного дыма за длинным столом, гремя кружками, звеня бокалами, то и дело перекрикивая друг друга, шумно кутила компания молодых людей.

— Мне сдается, место для такого юбилея ваш бравый коллектив выбрал не самое подходящее, — осторожно заметил Верховцев. — Публика здесь собирается специфическая, так что ваше торжество могут омрачить от нечего делать.

— Что вы, господа, — всплеснула она руками, — мы спецом погрузились в «Омут», здесь такой прикол! И публика здесь наша! Мы ведь не еженедельная приятная газета как «Суббота». Они пишут о бомонде и потому тусуются в приват-клубе «Лео», в «Парадизо», в казино разных. А мы газета для низов, наш объект исследования — простой обыватель, человек дна. Дно — это суть, точка отсчета любой общественной формации, дно вечно, а все, что вроде бы наверху, преходяще — пена тает, сливки снимают, дерьмо относит течением.

— А чем вас не устраивает своя компания? — спросил Джексон, с некоторым интересом слушавший рассуждения этой экзальтированной особы.

— Поднадоело. Все одно и то же: разговоры, сплетни, бородатые анекдоты… Все старо, пережевано, постно, а настоящего репортера всегда манит тэрра инкогнита, черные дыры бытия. Вот и я не могу жить без новых впечатлений, без полета свежей мысли, без того, наконец, что составляет сущность тайных вожделений любой женщины — неизведанных сексуальных откровений.

— Как я понял, в вашей газетенке вы ведете рубрику «Актуальный секс» или что-то наподобие? — в голосе Джексона слышалась открытая издевка.

— Не в газетенке, а в газете, — заносчиво парировала репортер и не без гордости добавила: — Да, я разрабатываю именно эту тему! Мои статьи выходят под псевдонимом Ляля Трепетная. А вы что-то имеете против секса? Вы ханжа?

Верховцеву было явно «не в кассу» завязывать сейчас выяснение отношений и он, улучшив момент, шепнул на ухо Джексону:

— Женя, ее надо спровадить. Она нас достанет, договорить не даст.

Тому не требовалось объяснять два раза, он повертел головой и вдруг заметил непонятно откуда появившегося Грифа. Тот, видимо, только что пришел и еще даже не успел осмотреться. Его глаза излучали неистребимый оптимизм и веселую дерзость, свойственные баловням судьбы и махровым прожигателям жизни.

— А вот на ловца и зверь, — чуть слышно пробормотал Джексон, сделав ногой под столом незаметный знак Олегу. Потом повернулся к репортеру. — Знаете, Ляля, мы в вашей специфике не сильны, зато можем представить вас известному авторитету в этой области. Там и полет свежей мысли будет и целый букет откровений по самые гланды. Впечатлений не только на статью, на целый цикл хватит…

У Ляли загорелись глаза.

— Где?! — чувственно выдохнула она. — Познакомьте, если можно.

— Можно, еще и как можно, — Джексон из последних сил старался казаться серьезным. — Юра!.. Юрий Юрьевич!..

Гриф услышал оклик и важный, словно лебедь в царском пруду, подплыл к их столу.

— Вот, Ляля, представляю вам крупнейшего специалиста в сфере нетрадиционного секса, — сказал Джексон и затем повернулся к подошедшему, и пояснил: — Мадам журналистка этим вопросом интересуется с профессиональной и философской точек зрения. Не могли бы вы дать ей исчерпывающее интервью по этому поводу.

Грифа, казалось, подобное предложение нисколько не смутило. Он внимательно оглядел слегка подвыпившую даму и, небрежно смахнув с плеча невидимую пылинку, директорским тоном оповестил:

— Ну, что ж, можно. Но тема настолько деликатна, что не терпит присутствия посторонних глаз и ушей. У меня тут есть укромный, можно сказать… кабинет. Пройдем туда!

Ляле Гриф понравился, и потому она, не задумываясь, подскочила и чуть ли не вприпрыжку отправилась вслед за ним. В подсобке бармена Эрвина исследовательницу «дна» ждало очень увлекательное интервью, в чем Джексон не испытывал ни малейшего сомнения. Но у стойки бара Гриф ее слегка притормозил:

— Лялек, возьми пивка и несколько бутиков!

И тут же стал накладывать в тарелку из металла бутерброды с сыром и ветчиной. Служительница масс-медиа безропотно достала кошелек и приготовилась платить. Гриф тут же сунул туда нос:

— Сколько там у нас еще осталось? Так… Еще сто грамм водочки! Для комплекта…

Когда, наконец, запасшаяся провиантом парочка скрылась за дверьми, Джексон сказал:

— За нее я теперь спокоен, она в умелых и надежных руках. Кстати, мне показалось, что ты ее знаешь.

Верховцев отхлебнул пива:

— Не то что бы знаю… В перестроечный период, когда я еще служил в Управе, к нам повадилась шастать одна журналистка. И заморочки у нее все одни и те же — залетает, возбуждена, глаза горят, и делает заявление типа: «Меня пытались изнасиловать». Ну, дежурный, как полагается, составляет протокол. Спрашивает, какие приметы нападавшего. А та: «Красавец, рост — метр восемьдесят, блондин, глаза голубые, классический римский профиль, стройный, как Аполлон. Схватил меня в подъезде, стал страстно целовать. Я его отталкиваю, отбиваюсь что есть сил, а он обнажил свой сильный мраморно-бледный с синей чувственной прожилкой член в состоянии эрекции и стал задирать мне юбку. Я случайно коснулась его органа рукой, он забился в моей ладони как трепетная лань. Я стала чувствовать, что теряю сознание, собрала в кулак всю волю, рванулась и выскочила из подъезда, а он так кричал, так кричал…» Ну, следователь выезжает на место — следов никаких. По ней тоже ничего не видно — ни синяков, ни царапин, одежда не повреждена. Подозрительно, но журналистка, в общем, известная. Вежливо откланиваются, обещают поискать и советуют себя поберечь. А через неделю-другую новый визит, опять попытка изнасилования. Опять подъезд, опять красавец, тот же рост, классический профиль, но уже греческий, и не блондин, а жгучий брюнет. Опять схватил, безумно целовал, опять обнажал, только на сей раз член был благородно-смуглый. И снова он случайно угодил в ее руку и забился в ладони как раненый дикий кабан. Еле убежала. Опять никаких следов. Все ржут, а дежурному не до смеха. Докладывает начальству. Те тоже понимают, что это бред, но гласность в самом разгаре, не хочется портить отношения с прессой, а вдруг она про них какую-нибудь гадость в газете настрочит. А вскоре она еще раз прибежала — все то же, только теперь ее налетчик был огненно-рыжий, с зелеными глазами и член угодил в ее руки, как доверчивый дельфин. Там уже вся Управа покатом… А через три дня стало не смешно. В МВД от этой гражданки поступает жалоба о бездействии, тогда еще милиции, о ее попустительстве расплодившимся сексуальным маньякам. И тогда пожалели, что сразу не пресекли эту истеричную даму с необузданной фантазией.

— Ну и чем это закончилось? — перебил Джексон.

— Обошлось, — ответил Верховцев. — Пригласил ее наш полковник к себе в кабинет, все очень официально, стенографистка, следователь, и спрашивает: «Вы уверены, что мужчины были метр восемьдесят, а не два метра?» Та обрадовалась: «А что, есть, двухметровый на подозрении?» «Да, — отвечает, — это Филипп Киркоров, но еще двоих таких красавчиков мы больше по всей стране не наберем». И подсовывает ей бумажку подписать об ответственности за дачу ложных показаний. Та струхнула и заявление с жалобой забрала, что собственно и требовалось. Так вот, насколько я ее припоминаю, это она и есть.

— Да, мадам слегка не повезло, — Джексон рассмеялся. — Но сама виновата, — не буди лихо, пока оно тихо. Я тут как-то в баньке парился, и туда Гриф приперся. Так я тебе скажу — при дневном свете его «колбаса» напоминала такой убойный снаряд!.. Это тебе не трепетный карась в потной руке…

Глухой стон, донесшийся из подсобки, прервал его незаконченную мысль. Стон, который, казалось, застрял в глотке, сопровождался не сильными, но отчетливо слышными ударами, как будто кто-то хотел вырваться из комнаты, а ему не позволяли это сделать.

Бармен Эрвин продолжал наполнять кувшины и кружки пивом, не обращая на шум ни малейшего внимания. Играла балаганная музыка, по залу шаталась подпитая публика, пожилая, неряшливого вида посудомойка не столько собирала пустые кружки, сколько прикладывалась к недопитым. «Омут» функционировал в своем привычном режиме.

Вдруг дверь, за которой проходило интервью, резко распахнулась и оттуда пробкой из шампанского вылетела Ляля, на своем пути едва не опрокинув посудомойку. Ее смешная раскоряченная походка с неестественно широко расставленными ногами напоминала первые шаги начинающего лыжника.

— Я к нему всей душой… всей душой… а он меня… — всхлипывая, причитала спецкор «Тутти-фрутти».

— А он ее в попочку, — беззлобно ухмыльнулся Джексон, обернувшись к другу. — Что и требовалось доказать. Еще одно подтверждение тому, что теория и практика — вещи абсолютно разные.

Вслед за оскорбленной в лучших чувствах дамой не замедлил появиться и Гриф. Он напоминал довольного котяру, который только что всласть наелся сметаны. Подойдя к столику, где сидели друзья, он присел и налил себе пива из недопитого кувшина журналистки. Приятели не сказали ему ни слова — имел полное право, это был его трофей.

Джексон открыл новую пачку «Бонда», и, щелкнув по ее дну, выбил одну сигарету:

— Гриф, я все понимаю, работа у тебя такая, суровые трудовые будни, но зачем ты даме очко повредил?

Тот хмыкнул и сладко прищурился: казалось, он вновь переживает те недавние минуты:

— Что поделать, специфика такая… Люблю, знаете ли, господа, в охоточку в шоколадный цех въехать…

Удержаться от хохота после этого пояснения было невозможно, на детектива даже напала икота. Гриф невозмутимо посасывал пиво. Джексон налил себе и Олегу:

— Послушай, Гриф, ты тут, помнится, намедни раскручивал двух морячков, хороший рейс им обещал устроить. Помнишь, они тебя отсюда в ресторан повели?..

Гриф кивнул, мол, помню, было дело.

— Так вот, тут один из них после появлялся, тебя искал зачем-то, злой, точно скворечник начистить тебе собирался… Он и сегодня здесь отирался.

Гриф брезгливо скривился и с искренним возмущением заявил:

— Сволочь неблагодарная, да я его нюх топтал! Упился в кабаке, его дружок втихаря слинял. Я этого, как человек, к себе домой пригласил. Приволок, спать уложил. У него на руке такая маленькая сумочка болталась, ни на минуту с ней не расставался. Он, гад, когда спать завалился, ее под голову положил, попадаются же такие… Я и так и сяк вокруг него, полночи ждал, что голова с лопатника скатится, так нет… Такой наглости я терпеть не мог, ну, и выставил его. У меня, пардон, не благотворительная ночлежка. А-а, вот и он, легок на помине…

Блеск его глаз принял металлический оттенок, взгляд был устремлен на кругломордого толстячка, появившегося у стойки. Тот тоже засек Грифа и решительно направился к нему, но подойдя к столику, словно споткнулся о невидимую преграду — присутствие двух неизвестных быстро охладило его пыл. Гриф, в свою очередь, умело воспользовался ситуацией.

— Напоил в кабаке, похмели! — жестко скомандовал он, не давая подошедшему опомниться.

По тому, как тот сконфуженно замялся на месте, Верховцев безошибочно определил — не из крутых…

— Тебе водочки, Юра? — опасливо спросил толстячок.

— Водочки, водочки, — нетерпеливо подтвердил Гриф. — И моим друзьям тоже…

Тот, не мешкая, засеменил к стойке бара, а Гриф, прикурив, пояснил:

— Выдал мне небольшой аванс, теперь покоя не будет. С такими занудами связываться — одна морока.

Джексон взглянул на часы, потом на Верховцева:

— Засиделись, Олежек, пойдем проветримся. А водочку, Гриф, за наше здоровье сглотни и за свое собственное. И впредь смотри получше, что клюешь, а то так ненароком и клюв обломать можно…