Ретроградная Венера

Глава 1

– Откройте шире, пожалуйста, – просит стоматолог-гигиенист, царапая мои зубы чем-то вроде мини-версии протеза Капитана Крюка из «Питера Пэна».

Никак не могу понять: доктор изначально такая раздраженная или ей передалось мое состояние? Скорее всего, второе. Почему моя двадцатитрехлетняя помощница Саманта решила записать меня к зубному врачу именно сегодня, за гранью моего разумения. Тем не менее я здесь и послушно открываю рот шире в ответ на ее просьбу, одновременно держа телефон над головой и пробегая глазами рабочие сообщения. Выплата доходов инвесторам на следующей неделе, а дела у нас не очень.

– Сколько раз в день вы пользуетесь зубной нитью? – спрашивает врач, и в ее голосе слышится сомнение и недовольство.

– Два, – вру я.

– Хм-м… – Она явно не верит. – Ваши десны говорят о другом.

К черту десны. Мне звонит Кристина, моя начальница.

– Аыо! – здороваюсь я. Рука стоматолога все еще у меня во рту.

– Лена?

– Я у жубвово!

– С ума сошла? У зубного? Сегодня?!

Я под впечатлением. Характер у Кристины не самый приятный, но она меня не передразнивает. Мне следовало бы объяснить, что это недочет моей помощницы, которая больше времени проводит в соцсетях, чем в компьютере, составляя мое расписание, однако я молчу. Кроме того, судя по гневному тону Кристины, наш генеральный рвет и мечет.

– Дай-ка угадаю, Филу не понравились тезисы? – выпаливаю я, как только стоматолог убирает руку из моего рта.

– Это еще мягко сказано, – с громким вздохом отвечает Кристина. – Да, у него есть вопросы. И много. Ты когда появишься?

– Скоро, – уверяю я.

Бросив взгляд на часы, я отказываюсь от фторирования зубов, чем раню доктора-гигиениста в самое сердце, но сейчас у меня нет времени слушать ее упреки. Нужно срочно разрулить скандал на работе, успеть заскочить к парикмахеру, а вечером я ужинаю в ресторане – будет очень важная встреча.

Час спустя я обнаруживаю у себя в кабинете Саманту: спиной ко мне, склонилась над моим столом, а в руках наша с Кевином фотография в рамочке. Мы запечатлели сами себя в прошлом году в Калифорнии, во время похода на водопад Аламер. Это единственный водопад на западном побережье США, который впадает в Тихий океан. Да, красота невероятная, вот только пешие походы – не самая сильная моя сторона, скорее наоборот. Вообще-то есть куча занятий, которые вызывают у меня куда больше энтузиазма, чем задыхаться, топая по грязным холмам, – да хоть мытье унитаза. Но ради Кевина я хожу в походы. Он это просто обожает. Впрочем, признаю, момент нежности, который мы испытали в тот день на утесе, нависшем над морем, стоил всех моих мучений. Кевин взял меня за руку, заглянул в глаза и признался, что «мы созданы друг для друга». На тот момент мы встречались уже год, и все шло по плану. Как и по сей день.

Я деликатно покашливаю, догадываясь, что Саманта не слышала, как я вошла.

– О! – Она испуганно смотрит на меня. – А я думала, ты у… стоматолога. Я тут просто… смахивала пыль.

Саманта нервно улыбается, уголки ее рта приподняты, как у Чеширского кота.

– Ну и везучая же ты, – продолжает она приторным тоном. Слишком приторным. – Такие как Кевин на дороге не валяются.

Она возвращает фотографию на стол.

– Угу. – Я усаживаюсь за стол и, поставив снимок на место, открываю почту. – Не валяются.

Для меня не секрет, что Саманта положила глаз на моего парня. Я же вижу, как она расцветает, когда он звонит или заскакивает к нам в офис. Но я не боюсь. Саманта не в его вкусе. Она наряжает трех своих кошек в детские комбинезончики и называет их «мои детки».

– Я заметила у тебя напоминание об ужине в ресторане сегодня вечером, – говорит Саманта, которая не спешит уходить к себе. – Le Rêve. Ух ты! – У нее широко распахиваются глаза. – Неужели он… сделает предложение?

У меня начинают гореть щеки. Да что ж такое с этим поколением, для которого вообще не существует личных границ? Ясное дело, Кевин собрался делать предложение, но я не буду обсуждать это с Самантой. Мы встречаемся уже два года и прошли все необходимые предварительные этапы. Кевин свозил меня в Нэшвилл, где мы с его родителями отпраздновали Рождество, завтра мы летим в Сиэтл, а оттуда отправимся на пароме на Бейнбридж-Айленд навестить мою тетю Рози. Мы с Кевином обсуждали планы на будущее: о путешествиях, о домике с небольшим садом на побережье залива Сан-Франциско, буквально у самой воды. Однако кульминационный момент настал пару месяцев назад, когда мы зашли в ювелирный Tiffany. Я невзначай обратила внимание на кольцо для помолвки, и Кевин понимающе заулыбался, а затем попросил у продавщицы карточку с контактами магазина. Да, все идет по плану. И что же случится сегодня вечером? Мощный финальный аккорд.

– Ты уверена? – спросила Фрэнки, моя лучшая подруга, когда мы болтали по видеосвязи.

Она сидела на диване в своей нью-йоркской квартире с грязевой маской на лице, и, несмотря на то, что мы находились на расстоянии в пять тысяч километров друг от друга, это не помешало нам выпить вместе по бокалу вина. Не то чтобы ей не нравился Кевин. Безусловно, она его обожает. Его обожают все, особенно моя помощница Саманта.

Я кивнула в ответ на вопрос Фрэнки, но не отважилась взглянуть ей в глаза и, уставившись в бокал, сделала большой глоток вина.

– Эй, – позвала она. – Прости. Я просто хочу убедиться, что ты… уверена.

Уверена. Конечно, я уверена. Когда речь идет о работе, моя интуиция отточена острее, чем лезвие японского ножа. Я могу уболтать совет директоров любой из крупнейших мировых компаний и провести их генерального сквозь минное поле бизнеса, как опытный сапер. Я решительная, целеустремленная и сильная. А в любви? В личной жизни я применяла тот же самый подход: оценивала достоинства и анализировала недостатки партнера. Словно самый циничный судья на шоу талантов, я без малейших сожалений лишала кандидата права прохода в следующий тур. Зачем терять время на человека, который мне не подходит?

А потом появился Кевин. Его «резюме»? Безукоризненно. Плюс он обалденно смотрится в костюме, способен поменять колесо, а в его квартире царит чистота. Беру.

– Знаешь, как я поняла, что это тот самый? – Фрэнки улыбнулась, с ностальгией вспоминая вечер, когда встретила своего будущего мужа Кристиана. – Я будто нашла недостающий кусочек мозаики, который искала всю жизнь. – Она замолчала, глядя на меня с экрана. – Ты уверена, что чувствуешь к Кевину то же самое?

Фрэнки говорила с такой убежденностью, с таким знанием дела. Признаю, ее слова задели меня за живое. Действительно ли Кевин – недостающий кусочек моей мозаики? А потом я отмахнулась от сомнений. Он успешный, добрый, потрясающе красив. Что еще надо?

– Естественно, я чувствую к Кевину то же самое! – вспылила я. – Хватит меня запугивать, давай лучше подумаем, что я надену на ужин в Le Rêve!

Да, сегодня вечером наши с Кевином жизни сплетутся воедино, и так будет до конца наших дней. Если я, конечно, доживу до конца рабочего дня. Я расправляю плечи и кликаю на письмо от Кристины. Так что же не понравилось нашему генеральному в тезисах, которые я подготовила ранее? Знаю наперед: сначала директор в ярости, потом сдувается и остывает. И так повторяется снова и снова. И конечно, итог один: все переделать! А потом все вернуть, как было. Ничего нового.

– Ой, чуть не забыла! – восклицает Саманта, переминаясь на пороге моего кабинета. – Пока тебя не было, я приняла несколько звонков: Джен из бухгалтерии, Ник из инвестиционного фонда и…

– Не сейчас, – прерываю я. – Сначала я должна утихомирить Фила, а потом у меня мероприятие вне офиса.

У Саманты вытягивается лицо. Примерно так она смотрит на меня, когда ломается ксерокс или когда бухгалтерия неожиданно требует отчет по расходам.

– Ты о походе в парикмахерскую?

Я пропускаю мимо ушей ее язвительный намек.

– Будешь выходить, закрой за собой дверь, пожалуйста, – отвечаю я.

Как взмыленная лошадь, я врываюсь в салон красоты и обнимаю Кристен, к которой хожу много лет. Она с гордостью показывает на телефоне фотографии своей восьмимесячной дочки, лысую голову которой украшает венок из розовых цветов.

– Боже, какая прелесть! – восклицаю я, изображая восторг.

Интересно, только мне кажется, что все младенцы выглядят одинаково? Как будто инопланетяне.

Я сажусь в кресло, и в это время по видеосвязи звонит Фрэнки.

– Привет, – устало говорю я.

– Что случилось? – Она с подозрением прищуривается.

– На работе кошмар, – объясняю я. – Аврал за авралом. Клянусь, еще немного, и эта работа меня доконает.

– Только не сегодня, – ободряюще улыбается Фрэнки.

Я слабо улыбаюсь, радуясь, что уехала из офиса, но в голове еще крутятся события рабочего дня.

– Не стану врать, – признаюсь я, – я очень довольна поправками, которые внесла в завтрашнюю презентацию для нашего генерального. Думаю, я поняла, как разом определить проблемы нашего акционера. Для увеличения стоимости компании наращиваем максимальную операционную эффективность.

Фрэнки закатывает глаза:

– Лена, а можно человеческим языком?

– Прости, пожалуйста, – смеюсь я, понимая, как ее бесит мой профессиональный жаргон.

С Фрэнки (Франческой) мы познакомились на первом курсе Нью-Йоркского университета, когда нас поселили в одну комнату в общежитии. Нас роднили схожие взгляды на главные жизненные вопросы, но были и отличия, благодаря которым мы друг с другом не скучали. Мы подружились на почве множества вещей, о которых у нас имелось мнение, отличное от большинства: обе терпеть не могли еду из столовки и помешанных на парнях девчонок с нашего этажа; нам обеим нравились разноцветные, а не белые елочные гирлянды и запах карандашной стружки. Мы обе зачитывались книгами Энн Ламотт, слушали альтернативный рок и обожали Зои Дешанель.

– В общем, я сейчас в парикмахерской, – продолжаю я, улыбаясь Кристен в зеркало. – Хочу быть во всеоружии сегодня вечером.

– Только дай слово, что не отрежешь челку! – в шутку умоляет Фрэнки.

Я смеюсь, вспоминая, как однажды вечером мы с Фрэнки решили отрезать друг другу челки. До сих пор помню, как она всхлипывала, с ужасом глядя на себя в зеркало в нашей крохотной ванной, когда я отмахнула ей челку почти под корень.

– Ну что я могу сказать, – хохочу я. – Получилось… миленько.

– У тебя да, – фыркает Фрэнки. – А я стала похожа на пуделя. Почему ты меня не предупредила, что девчонкам с кудрявыми волосами челка, как у Зои, не светит!

– Мне было восемнадцать! – со смехом отвечаю я. – Что я тогда в этом понимала?

По окончании университета мы с Фрэнки еще несколько лет на пару снимали жилье в Бруклине. А потом мне предложили работу в Сан-Франциско, а она осталась завершать последний семестр курса MBA[2]. И хоть Фрэнки была лучшей на курсе в Нью-Йоркском университете, она не откликнулась на выгодные предложения от престижных манхэттенских фирм. Вместо этого моя подруга возглавила некоммерческую организацию на севере Бруклина, которая помогает молодежи из неимущих семей. Вот такая она, Фрэнки.

Кристен уводит меня к раковине мыть голову, и звонок приходится прервать без лишних объяснений – роскошь, доступная только близким подругам.

– А давай слегка тебя завьем? – предлагает Кристен, когда мои волосы вымыты шампунем и напитаны кондиционером. – Что-нибудь женственное, романтичное.

– Кудри? – сомневаюсь я. – А это не… слишком?

Кристен мотает головой.

– Не волнуйся, я не сделаю из тебя Ширли Темпл[3]. Обещаю.

«А что плохого в кудрях?» – звучит в голове голос Фрэнки. Представляю, как она проводит рукой по своим темным тугим завиткам, которые идеально подходят ее энергичному характеру.

Я смотрю на свои тонкие, прямые, как палки, русые волосы и вспоминаю слова Кевина, когда несколько месяцев назад в очередной раз собиралась стричься. Каре с идеально ровным срезом всегда было моей фирменной прической, но Кевин предложил немного изменить стиль, выбрать что-нибудь «помягче».

– Ладно, я согласна на легкие волны, – нехотя сдаюсь я. – Только не переусердствуй! Тугие кудряшки Фрэнки мне не пойдут. Это ее уникальный стиль.

Фрэнки вообще уникальная. Во всех смыслах. Умная, веселая и земная – красавица, но без самолюбования. Ее мама – педагог дошкольного образования, родом с Сицилии, папа – банкир из Огайо. Однако у Фрэнки своя, особенная внешность: смуглая кожа, внимательные светло-карие глаза и, конечно, кудри. Она прекрасна, но эта красота естественна. Фрэнки из тех женщин, кому невдомек, что ими любуются из дальнего угла комнаты.

А я совсем не уникальная. Я стройная, с глазами болотно-зеленого – редкого, как мне сказали, – оттенка. И да, у меня красивые ноги, что, я считаю, компенсирует мои не слишком густые волосы.

– Дай-ка я над тобой поколдую, – говорит Кристен, орудуя щипцами для завивки.

Она чем-то сбрызгивает, закручивает и взбивает мои безжизненные волосы, пока они не начинают выглядеть… прямо-таки божественно.

– Готово! – наконец объявляет она, отступая на шаг от кресла и довольно улыбаясь мне в зеркало. – Лена, ты выглядишь сногсшибательно!

Я судорожно сглатываю, глядя на свое отражение. Я довольно дисциплинированный человек и всегда за собой следила: минимум косметики, ежедневная пятикилометровая пробежка для поддержания своих пятидесяти семи килограмм, в форме, подобранная со вкусом одежда для офиса. Но сейчас передо мной предстала совершенно другая, более женственная я! Кевину понравится, сто процентов. А мне? К горлу подступает ком.

– Так, а что у нас с лицом? – мягко спрашивает Кристен, чувствуя мое состояние.

Я прикусываю губу.

– Ты слегка волнуешься, и это нормально, – успокаивает она. – Помню, перед помолвкой я страшно нервничала. – Кристен вдруг замолкает. – Или тут что-то еще?

– Все в порядке, – быстро отвечаю я, расправляя плечи. – Как ты сказала, это все нервы.

С гулко бьющимся сердцем я выхожу из такси и смотрю на вход в ресторан. Лист ожидания удостоенного двух мишленовских звезд Le Rêve (в переводе с французского «мечта») забит на полгода вперед. Заведение считается культовым среди гурманов, и, судя по надменному выражению лица администратора, там царит атмосфера подчеркнутой помпезности.

Я оглядываю лобби в поисках Кевина и, не увидев его, проверяю телефон. На экране высвечивается текст сообщения:

Я стараюсь не злиться. Кевин работает в сфере коммерческой недвижимости, и его график столь же непредсказуем, как и мой, а может, и хуже. Да еще в последний момент он согласился поехать с шестилетним племянником на экскурсию в качестве сопровождающего лица.

– Мэм, ваш столик готов, – заявляет надменный администратор.

Я сдерживаю раздражение и следую за мужчиной в накрахмаленной рубашке в центр обеденного зала. Сидя за столиком в одиночестве, я чувствую себя выставленной напоказ, взгляды окружающих устремлены на меня. К счастью, улыбка официанта и шампанское, которое он мне вручает, благотворно действуют на мои разыгравшиеся нервы. Делаю большой глоток.

– Добрый вечер! – здоровается официант, профессионально держа согнутую руку за спиной. – Пока вы ожидаете своего спутника, могу ли я поинтересоваться: у вас сегодня какой-то особый повод?

Я отпиваю еще немного шампанского и натужно улыбаюсь. Черное платье с пайетками безбожно впивается в подмышки.

– Только между нами, – заговорщически шепчу я, – по-моему, сегодня вечером мой парень сделает мне предложение.

– Чудесно! – восклицает официант. – Я предупрежу скрипачей.

Словно по заказу, тут же появляются музыканты и, окружив мой столик, собираются играть… для меня одной. С неловкой улыбкой я мотаю головой и утыкаюсь в телефон. На мое счастье, они понимают намек и переходят к другому столику.

Двадцать пять минут и пару бокалов шампанского спустя наконец появляется Кевин, как всегда неотразимый.

– Привет! – устало произносит он и, садясь на стул, жестом отказывается от шампанского, предложенного официантом. – Бурбон. Двойной, со льдом.

– Привет! – здороваюсь я, гадая, понравилась ли Кевину моя прическа.

– Прости, я опоздал, – извиняется он, потирая лоб. – Макс ни в какую не желал уходить, пока мы не посмотрим на тигров. А потом я застрял в пробке.

– Ты просто дядя года! – улыбаюсь я.

– Один раз в год, да! – смеется Кевин. – Не представляю, как мой брат и его жена это выдерживают. Дети чертовски выматывают.

Я киваю в знак согласия и тянусь к его руке, но Кевин вдруг хватает свой телефон.

– Погоди, я буквально на секунду, надо кое-что завершить по работе.

– Ладно, – киваю я, откидываясь на спинку стула, и тут снова появляются настырные скрипачи.

Я смотрю, как Кевин печатает в телефоне, и гадаю, где же кольцо: в кармане брюк или в пиджаке? Убеждаю себя, что однажды мы еще посмеемся над этим недоразумением. Станем рассказывать эту байку на званых обедах, вспоминая, как Кевин опоздал, как я оделась слишком нарядно, а он – слишком буднично. Все будут улыбаться и…

– А зачем здесь скрипачи? – спрашивает Кевин, раздраженно глядя на мнущихся рядом музыкантов.

– Ну… – начинаю я, и тут возвращается официант с бурбоном для Кевина. – Не знаю. По-моему, это… мило.

Он потирает виски и вновь тычет в экран телефона.

– Только не когда болит голова.

Сообразительный официант незаметно дает музыкантам знак, и те уходят к другому столику. А я роюсь в сумочке, тщетно пытаясь найти упаковку обезболивающего.

Наконец Кевин кладет телефон на стол и откашливается.

– Прошу прощения. – Он поправляет столовые приборы, выстраивает бокалы с бурбоном и водой в идеальную линию. А потом гордо хлопает себя по лацкану пиджака и объявляет: – У меня для тебя сюрприз.

Я подаюсь вперед с широко распахнутыми глазами.

– Знаю, мы об этом уже говорили, – начинает Кевин. – В прошлом году было не до того, но…

Я улыбаюсь, сердце бьется все чаще, и я вижу, как Кевин лезет в карман пиджака.

– Но теперь наше время пришло.

Я беру его за руку и говорю:

– Да, я тоже так думаю.

Моя улыбка становится шире, и сквозь навернувшиеся слезы я вижу, как Кевин достает из кармана… конверт.

– Coldplay! – гордо объявляет он, размахивая передо мной билетами на выступление этой рок-группы. Мое сердце ухает вниз. – Помнишь, как я мечтал попасть на их концерт год назад, но ты свалилась с гриппом? И вот они снова приезжают в мае! И я решил: гулять так гулять! Взял ВИП-билеты с правом прохода за кулисы, места в первом ряду – черт, мы наверняка встретимся с их солистом Крисом Мартином!

Coldplay? Они мне даже не нравятся. Да, у них есть пара приличных песен, но… билеты на их концерт?!

– Кевин… – Я недоуменно всматриваюсь в его лицо, чувствуя, как внутри закипает гнев. – Какого… черта!

– Погоди… что? – пораженно переспрашивает он. – Ты не рада? Лена, ты хоть представляешь, как трудно было достать эти билеты? Я думал, ты проявишь… больше энтузиазма.

По моей щеке стекает слеза, и мне уже почти все равно, что к нашему столу опять подкрадывается трио скрипачей. Музыка Вивальди еще никогда не звучала столь не к месту.

– Детка, – тихо спрашивает Кевин, – что не так?

– Что не так? – повторяю я, сокрушенно качая головой. – Кевин, я думала, ты собираешься… – Я осекаюсь и смотрю в сторону.

– О, – после долгой паузы вырывается у него. Сообразив, в чем дело, Кевин опускает голову. – Лена, я…

– Кевин, пожалуйста, – бормочу я не в силах поднять глаза от стыда. – Просто замолчи.

– Ты знаешь, что небезразлична мне, – уговаривает он. – И да, мы обсуждали… некоторые вопросы, но… – Кевин снова замолкает, потирая лоб, словно из-за этого разговора его головная боль переросла в полноценную мигрень. – Послушай, я хочу быть с тобой честен. Я не уверен, что готов на столь серьезный шаг. А ты сама?

– Серьезный шаг? – повторяю я.

Интересно, зал и впрямь кружится или это от шампанского?

Кевин чешет в затылке и продолжает:

– Не спорю, нам весело вместе, но неужели ты считаешь, что мы действительно… совместимы?

– Ты серьезно спрашиваешь меня после двух лет знакомства? – Я потрясенно смотрю на него.

– Лена, тебе ведь даже не нравится ходить в походы.

– Походы? Ты серьезно? – Я вцепляюсь в край стола. – Да при чем тут походы! Кевин, мы говорили о будущем, мы… – Я набираю в легкие побольше воздуха. – В тот день в Tiffany я показала тебе кольцо, которое мне приглянулось. Я-то думала, мы понимаем друг друга и ты тоже готов перейти на следующий этап. Черт, ты же взял контакты у продавщицы!

У Кевина такой вид, будто он на допросе в полиции и все сказанное может быть использовано против него.

– Лена, – Кевин замолкает, растерянно проведя рукой по волосам. – Ты успешная, веселая, красивая… особенная.

Почему у меня такое чувство, словно он сейчас зачитывает мой некролог?

– Если люди встречались два года, это вовсе не значит, будто они автоматически обязаны провести вместе всю оставшуюся жизнь.

– Хорошо, – киваю я, в равной степени расстроенная и разозленная. – Тогда что же это, по-твоему, значит?

– Не знаю, – озадаченно хмурится Кевин. – Вот смотрю я на наших друзей, коллег. Мы все будто на фабрике, едем на огромном громыхающем конвейере. И как только человек достигает возраста, в котором, по мнению общества, принято соединять себя узами брака, бедняга чувствует, что должен это сделать. Брак – словно переход на новый этап сборки на конвейере. И неважно, встретил ли ты настоящую любовь, свою половинку, называй как угодно. Ты просто довольствуешься тем, кто оказался рядом на конвейере.

Кевин на миг умолкает, оттягивая воротник рубашки.

– Но я так не хочу! – заключает он.

– Ого! – ошарашенно говорю я. – Так вот что ты обо мне думаешь? Я просто случайный человек… на конвейере?

– Нет. – Лицо Кевина смягчается. – Порой мне кажется, что ты так видишь меня.

Я изумленно смотрю на него. Честно, у меня просто нет слов. И все это прямо перед завтрашним полетом в Сиэтл! Я представляла, как мы объявляем о помолвке старшей сестре моей покойной матери, тете Рози, которая растила меня после маминой смерти. Я мысленно прокручивала эту сцену раз сто, воображала, как показываю тете кольцо и она сияет от радости. А Кевин в своей дутой жилетке будет меня обнимать и нежно улыбаться.

А теперь я чувствую себя наивной дурой, и мне становится ужасно стыдно, когда официант, стоя у соседнего столика, встречается со мной взглядом, и в его глазах проскальзывает сочувствие. Он все понял.

– Кевин, – наконец выдавливаю я. Подступившие слезы жгут глаза. – Это не конвейер. Это реальная жизнь. Я думала, ты готов сделать следующий шаг. Извини, я… ошибалась.

– Лена, мне жаль. – Кевин тянется к моей руке, но я не отвечаю на его жест.

Кажется, что все в ресторане пялятся на нас. Я забрасываю сумочку на плечо, с громким скрежетом отодвигаю по паркету стул и встаю из-за стола. Слегка пошатываясь на каблуках, одергиваю платье и нахожу глазами выход. Я уже знаю, что до конца жизни буду ненавидеть пайетки и Вивальди.

– Всего хорошего, Кевин.

Я вижу, как открывается и закрывается его рот, как шевелятся губы. Вероятно, он произносит какую-то фразу, а может, две или три. Я не разбираю ни слова. Я не слышу ничего, кроме оглушительного стука в груди и тошнотворных звуков барочной музыки. Кевин снова пытается взять меня за руку, однако я резко отодвигаюсь – прочь от его объятий и скорее на выход!

Глава 2

У себя в прихожей я бросаю ключи в вазу на столике возле горшка с засохшим растением, давно переставшим бороться за жизнь, падаю на диван и разражаюсь рыданиями. Черные пятна стекающей под глаза туши делают меня похожей на енота.

Отправляю сообщение Фрэнки: SOS! – это наш особый код на случай чрезвычайных происшествий. Она тут же перезванивает по видеосвязи, несмотря на то, что в Нью-Йорке сейчас за полночь.

– Что случилось? Ты в порядке?

Захлебываясь слезами, описываю события сегодняшнего вечера.

– Может, вы просто недопоняли друг друга? – предполагает Фрэнки. – Он звонил? Писал?

– Нет, вообще ничего, – вздыхаю я. – И недопонимания тут точно нет.

С бурлящим от голода желудком я иду на кухню, жалея, что не заказала хотя бы закусок до того, как моя жизнь пошла кувырком. Заглядываю в холодильник, оценивая его содержимое: упаковка сырых куриных грудок, шпинат, лоточек с кускусом из магазина, йогурт и бутылка совиньон блан, которую я и беру с верхней полки. Ничего не прельщает, да и сил готовить сейчас нет. Надо заказать доставку еды.

– Представляю, как тебе тяжело, – сочувствует Фрэнки. – Кевин тебе действительно нравился. И я могу понять почему: у него успешная карьера, он умеет готовить, любит собак. У него нормальные родители. Неужели они даже не пьют эгг-ног на Рождество в одинаковых пижамах?

– О, не сыпь мне соль на рану, – со стоном прошу я.

– Милая, послушай. То, что случилось сегодня вечером, – полный отстой, но, возможно… все к лучшему! Да, Кевин наверняка классный парень, – рассуждает Фрэнки. – Однако не факт, что он классный именно для тебя!

Я снова всхлипываю и подливаю вина себе в бокал.

– Тебе легко говорить: сама-то счастлива замужем за своей второй половинкой.

– Не спорю, и все же у нас с Кристианом не идеальный брак, вовсе нет. Мне иногда кажется, что он меня вообще не слышит! Как в то утро, когда он вернулся с рынка с двумя пакетами продуктов, причем из моего списка умудрился ничего не купить.

Я знаю, что Фрэнки искренне пытается помочь, но ее ситуация не сравнима с моей. Ну хорошо, Кристиан не заметил пункт про органические помидоры – велика беда! Кевин не заметил вообще ничего!.. Я безвольно падаю на спинку дивана и надолго закрываю лицо подушкой. В голове эхом звучат слова Кевина.

– Это еще не все, – признаюсь я, пытаясь осознать случившееся. – У Кевина есть довольно странная теория… конвейера.

– Прости, что?

– Я и сама не понимаю. – Я задумчиво прикусываю губу. – О том, что все мы словно запчасти на конвейере жизни. И якобы большинство людей в итоге соединяются с тем, кто просто оказался рядом.

– Как романтично, – фыркает подруга.

Я с кивком продолжаю:

– И Кевин обвинил меня. Мол, я хочу быть с ним только потому, что он оказался в нужном месте в нужное время.

Фрэнки отвечает не сразу.

– Ох, Лена, а ведь в его словах есть смысл! – с тяжелым вздохом говорит она.

– Погоди, то есть ты принимаешь его сторону?

– Я люблю тебя, но послушай, пожалуйста. Нельзя подходить к личной жизни как к работе. А уж как ты работаешь, я знаю.

Я снова закрываю лицо подушкой.

– Я только хочу сказать, что ты как человек, ориентированный на результат, наверное, поторопилась, что называется, «оформить сделку». И в спешке не заметила куда менее приятные черты Кевина. А ведь он тот еще душнила, – ухмыляется Фрэнки.

На ум приходят только походы. Я ненавижу ходить в походы, но должна была активнее стараться их полюбить. А должна ли?

– Милая, прости, что скажу неприятную вещь… По-моему, Кевин не был твоим парнем.

– Как же? Он был… он есть… – бормочу я, на миг выглядывая из-за спасительной подушки.

И вдруг понимаю: все казавшееся мне настоящим, все, на что я так надеялась, только что выскользнуло из моих рук. Почему?! Я же все делала правильно!

– Фрэнки, где я допустила ошибку?

– Может, ты слишком увлеклась проставлением галочек в твоем списке и не заметила, что Кевин всего лишь случайный сосед по конвейеру?

– Пожалуйста, давай больше не будем о конвейерах, – со стоном умоляю я.

– Прости, – хихикает Фрэнки. – Кстати, не хочешь прилететь ко мне? Вместе веселее, а заодно замутим тебе профиль на сайтах знакомств.

– Вот честно, лучше я превращусь в чокнутую, которая тащит домой всех бродячих кошек из соседних дворов, чем начну шариться по этим помоечным сайтам знакомств!

– Ну уж нет! – хохочет Фрэнки. – Пока я жива, ты не превратишься в старуху с кошками!

– Договорились, – отвечаю я. – Тем не менее завтра я лечу в Сиэтл, помнишь? Планировалось, что Кевин встретится с тетей Рози. Ну да ладно, что было – то прошло.

– Он многое теряет, – не раздумывая заявляет Фрэнки. – Как здорово, что ты поедешь домой. Тебе это пойдет на пользу. И ко мне поскорее приезжай!

– Хорошо. Обещаю!

Мы вешаем трубки, я заказываю на дом китайскую еду, а потом забираюсь в кровать и звоню тете Рози.

– Привет. Это я, – говорю я самому родному человеку в жизни, заменившему мне мать.

– Лена!

Голос Рози все такой же: в нем столько тепла и мудрости, только немного усталый. И тут меня осеняет, что уже одиннадцатый час вечера и я наверняка разбудила тетю.

– Прости, что так поздно, – начинаю я. – Но знаешь, сегодня был… тот еще денек.

– Рассказывай, детка. Что случилось?

– Дело в Кевине. – Я смахиваю слезу. – Мы расстались.

– Боже мой, – вырывается у Рози. – Что произошло?

Меня словно ударили под дых, я не в силах пошевелиться. В отличие от кризисных ситуаций на работе, тут таблица не поможет.

– Я думала, он сделает мне предложение, – наконец выдавливаю я. – А вышло все совсем не так.

– Ох, Лена, мне жаль. – Голос Рози словно целебный бальзам. – Это больно, знаю. Но ты справишься. Мы обо всем поговорим, когда ты приедешь домой.

Я медленно выдыхаю. Дом. Я прямо чувствую привкус соленого воздуха.

– Я вылетаю завтра днем. И конечно, без Кевина.

– Да и черт с ним! – отвечает Рози. Я тут же представляю ее лицо: сильное, волевое, с озорными искорками в глазах. – Без него будет веселее!

Самолет приземляется в пасмурном Сиэтле под конец рабочего дня. Я хватаю ручную кладь и мчусь забирать багаж. Если повезет, доберусь до центра на такси как раз, чтобы успеть к семичасовому парому до Бейнбридж-Айленда. Сколько же прошло с тех пор, как я приезжала сюда в последний раз? Года два? Слишком долго. Работа всегда была для меня на первом месте, а потом появился Кевин. При мысли о Рождестве, которое я провела с родителями Кевина, вместо того чтобы наконец съездить домой, мне становится очень стыдно.

Мне было лишь двенадцать, когда умерла мама. Я осталась без матери, да еще в столь непростом возрасте, однако тетя Рози меня буквально спасла, вырвала из омута отчаяния. И справилась на отлично. Порой казалось, ей предназначено судьбой стать моей матерью, а мне – ее дочерью.

Когда мама ушла, Рози жила с нами почти два года. До того у меня никогда не было нормального дома. Мы переезжали из одной грязной клетушки в другую столько раз, сколько мама меняла ухажеров. Я потеряла счет начальным школам, в которые ходила, – вечно новенькая. К счастью, по характеру я совсем другая. Мама страдала от диких перепадов настроения, могла целыми днями не вылезать из кровати, не в силах совладать с собой.

Благодаря заботе Рози я расцвела, а маме меж тем становилось все хуже. Мама пыталась рисовать, но надолго ее не хватало. На полу маминой спальни лежали неоконченные картины. Мужчины появлялись и уходили, и, когда они уходили, мама пропадала, иногда на несколько дней. А потом возвращалась со стеклянными глазами и равнодушная ко всему.

Когда после одного из самых тяжелых расставаний она отсутствовала уже два дня, к нам в дверь постучал шериф и сообщил чудовищную новость, которую никогда в жизни не должна слышать ни одна маленькая девочка. На съезде с шоссе пьяный водитель вылетел на встречную полосу и врезался в маму.

Помню, я будто отделилась от тела. Моя юная душа реяла где-то в воздухе, а я наблюдала разворачивающуюся сцену со стороны, словно в кино. Рози рыдала, шериф неловко бормотал слова соболезнования, а я скорчилась в позе эмбриона на ковре в гостиной. Все казалось нереальным. Неужели это правда? Неужели мамы… больше нет?

Мама была сложным человеком, и мне понадобились годы терапии, чтобы понять: да, я очень тосковала, но с уходом матери исчезло дикое напряжение. Более того, когда ее не стало, на океане вдруг сделался полный штиль. Наверное, мамина душа тоже обрела покой.

Водитель такси сворачивает с магистрали, спускается под гору, к центру города, и у меня екает сердце. Сиэтл! Мгновенно оживают воспоминания, они атакуют со всех сторон! Вот концертный зал, куда я ходила на выступление Pearl Jam! А вот рынок Пайк-плейс, где я шаталась целыми днями, обходя все его тайные закутки (естественно, обутая в Doc Martens)! Уютные кафе, где мы с подружками проводили все дождливые субботы, попивая ванильный латте. С тех пор, как я уехала, город практически не изменился, а вот о себе я такого сказать не могу.

Я думаю о спрятавшейся в глубине рынка кофейне Café Vita. Я ходила туда все лето, когда после университета приехала из Нью-Йорка стажироваться в венчурной компании. С улыбкой вспоминаю, сколько часов проводила там до и после работы. Кофейня стала моим вторым домом. У меня до сих пор перед глазами все тамошние персонажи: Спенсер, бариста, который всегда улыбнется, стоя возле старой итальянской кофемашины La Marzocco; за кассой Аннелиза в неизменных очках «кошачий глаз», прямо вылитая Лиза Лоб[4]; Вон немного похожий на маньяка завсегдатай в огромных наушниках и темном плаще, который каждое утро в полвосьмого заказывал двойной эспрессо со сливками исключительно на итальянском: Doppio con panna.

У меня вырывается смешок: помню, как Спенсер однажды спросил у Вона, какую музыку тот слушает. Мы почему-то думали, что тяжелый металл, но ошиблись. «Моцарта, – произнес Вон так, словно это был единственный возможный ответ. – Только Моцарта».

Хорошо хоть не Вивальди. Я морщусь при мысли о вчерашнем вечере и пересаживаюсь на паром. Через несколько минут капитан дает гудок. Знакомый звук радует, словно крепкое объятие, и я устраиваюсь в кресле на верхней палубе. Сколько раз за всю свою жизнь я ездила на пароме с острова и обратно? Тысячу? Или больше? Из дальних уголков сознания, будто старые друзья, появляются картины прошлого: Рози везет меня в город к стоматологу или к другому врачу, мы с друзьями поздно возвращаемся домой, скользим по вечернему заливу Пьюджет-Саунд на судах, напоминающих огромный слоеный торт. Я вдыхаю родные запахи моря и моторного масла, с камбуза тянет пережженным кофе… Я почти дома.

Полчаса спустя паром причаливает к берегу, и я, сгибаясь под тяжестью сумок, схожу на берег и беру на ближайшей стоянке такси. Дорога к дому Рози, расположенному на самом берегу залива Манзанита, совсем не изменилась: те же объявления местных фермеров о продаже куриных яиц, голубые ели у подножия холма, дом моей старинной подруги Натали. А вот и беседка в ее саду, где Робби Фенвей попытался меня поцеловать летом, когда мне стукнуло четырнадцать. Правда, как только он стал наклоняться ближе, вытянув губы трубочкой, я тут же выбежала. И дело было не в том, что он мне не нравился. Нет, это все из-за брекетов, которые носили мы оба! Все слышали о некой парочке из девятого класса, у которых во время поцелуя ортодонтические конструкции зацепились друг за друга! И пришлось вызывать спасателей! Да, Робби мне нравился, но страх унижения был гораздо сильнее.

Кажется, все это случилось лишь вчера, только в другой жизни. Такси сворачивает влево, мимо колоритного деревянного дома с оградой из штакетника. А я представляю Робби, уже взрослого, но все с той же глуповатой улыбкой и шрамами от акне на щеках. Наверняка женат, двое детишек – на заднем дворе качели, а супруга печет кексы с черникой. Последние десять лет, с момента переезда в Калифорнию, моя жизнь летит со скоростью света, а Бейнбридж-Айленд словно застрял во времени, не изменившись с тех пор, как я покинула эти места.

– Вам сюда? – ворчливый голос водителя, притормозившего на гравийной дорожке, вырывает меня из забытья.

Не в силах произнести ни слова от нахлынувших эмоций, я молча киваю, оплачиваю поездку и достаю из багажника свои сумки. Такси уезжает, а я смотрю на старый дом на берегу сверкающей бухты, выходящей в залив Манзанита. Построенный в 1922 году в окружении двух гектаров леса, широкий белый фермерский дом включает пять спален, а если считать мансарду, то все шесть. Снаружи он выглядит будто кадр из рождественского фильма с Бингом Кросби и столь же очарователен внутри: с просторной открытой кухней, большими окнами, выходящими на залив, и дровяным камином в гостиной.

Я шагаю к входной двери по дорожке из кирпича, по обеим сторонам которой растут любимые тетины гортензии с огромными шапками сиреневых и розовых соцветий. Почему я так долго не приезжала?

В дверь я не стучу, а просто поворачиваю ручку и, бросив сумки на пол, вдыхаю знакомые ароматы: тлеющие дрова, сандаловые духи Рози и… воспоминания. Я дома.

Глава 3

– Рози! – зову я и заглядываю в гостиную.

Там я и нахожу тетю – с книгой в руках, в кресле у камина, где тлеющие угли переливаются оранжевым и малиновым. Не дав Рози опомниться, подбегаю к ней и сразу же вижу морщинки вокруг глаз и заметно впавшие щеки. В прошлом месяце тете стукнуло семьдесят. Годы, проведенные в разлуке, не пощадили ее – наверное, и меня тоже.

– Как же я рада, что ты приехала, – шепчет Рози, прижимая меня к груди. – Я по тебе очень скучала.

В свете камина заметно, что тетины глаза блестят от слез.

– Прости, что долго не приезжала, – бормочу я, чувствуя, как сжимается сердце.

– Не извиняйся. – Рози прижимает руку к сердцу. – Для меня ты всегда рядом.

Я проваливаюсь в пухлое кресло рядом и смотрю, как в камине пляшут язычки пламени.

– Хочешь поговорить? – спрашивает тетя.

– О Кевине? – вздыхаю я.

Она кивает.

– Не знаю, что сказать, – начинаю я. – Меня будто пыльным мешком ударили. Чувствую себя дурой. Мы встречались два года! Я думала, у нас… все серьезно.

– Понимаю, – отзывается Рози. – Твои чувства искренни, но они со временем пройдут. Может, еще будешь благодарна, что все вышло именно так.

– Благодарна? – пожимаю плечами я. В памяти всплывает лицо Кевина вчера вечером, и на меня вновь накатывает острое унижение. – Не уверена.

С тяжким вздохом я закрываю лицо руками и говорю:

– Как я умудрилась оказаться настолько слепой? Я думала, мы хотим одного и того же.

Рози поудобнее устраивается в кресле и отвечает:

– Видишь ли, нельзя подходить к делам сердечным как к бизнес-плану.

– Да, Фрэнки мне так и сказала, – грустно заключаю я. – Признаю. Виновна.

Тетя с улыбкой откладывает книгу, и я вижу на корешке название.

– Рози! – Впервые за сутки я смеюсь. – Ты читаешь «Пятьдесят оттенков серого»?!

Она пожимает плечами, и я замечаю, что тетина седая шевелюра до плеч уже не такая густая, как раньше.

– Ну, моложе я не становлюсь, вот и решила выяснить, пока не поздно, из-за чего вся суета!

– И как? – улыбаюсь я. – Твои ожидания оправдались?

Рози хитро ухмыляется.

– Конечно, великой литературой я бы это не назвала, но… любопытно. Весьма.

Нас с Рози всегда объединяла страсть к чтению. Хоть мебели в моей квартире в Сан-Франциско было мало, зато на прикроватном столике вечно громоздилась шаткая стопка книг. И точно такие же стопки книг высятся у тети в гостиной.

– Скажи, Кевин любил читать? – спрашивает Рози, внимательно глядя мне в глаза.

На миг задумываюсь, рисуя в воображении его образ: на голове наушники, в руках iPad, на котором Кевин смотрел бесконечные сериалы Netflix, пока я читала книгу.

– Не очень-то.

– Хм-м… Помнится, ты говорила, что не сможешь жить с тем, кто не любит книги.

Я тоскливо смотрю в сторону.

– Твой «бизнес-план» оказался ненадежен.

– Скорее уж обречен на провал, – отвечаю я, разглядывая полки у дальней стены. – Вижу, ты по-прежнему собираешь камни.

– Кристаллы, милая, – гордо поправляет меня тетя. – Вообще-то, они обладают сильной энергетикой и могут исцелять.

Мы с Рози во многом схожи, но ее веру в разные мистические штуки я не разделяю.

– Достань, пожалуйста, вон тот, розовый, верхний правый, – просит тетя.

Я встаю на цыпочки, беру камень и, чувствуя его прохладное прикосновение к ладони, протягиваю Рози.

– Нет, – качает головой она. – Подержи еще немного.

Я рассматриваю розовый квадратный камень, лежащий у меня на ладони. В тусклом свете камина он как будто переливается разными цветами радуги.

– В нем заключена молчаливая мудрость, – восхищенно произносит Рози. – И невероятная мощь. Розовый кварц – один из самых целительных кристаллов для сердца. В его власти подарить любовь и гармонию.

– Любовь и гармонию, говоришь? – хмыкаю я, ставя камень на столик между нами. – Рози, я тебя очень люблю, но, чтобы наладить мою личную жизнь, понадобится целый грузовик розового кварца.

– А ты пока оставь его у себя, – хитро улыбается тетя. – И сама все увидишь.

– Ладно, – соглашаюсь я, только чтобы порадовать тетю.

Мудрые глаза Рози изучающе всматриваются в мое лицо. От тети ничего нельзя было утаить, и порой это даже пугало.

– Позволь задать тебе вопрос, – говорит она. – Какие чувства вызывал в тебе Кевин? В смысле, когда находился рядом?

– Сложно сказать, – пожимаю плечами я. – Я об этом не думала.

– А надо бы. Ведь это самое главное. Так я поняла, что Билл – тот самый. С ним все становилось… на свои места. Мы подходили друг другу.

– Дай угадаю, – с ноткой сарказма произношу я. – Как два кусочка мозаики?

– Вообще-то, да.

Я закатываю глаза. Тетя смотрит, как за окном волны обрушиваются на берег, словно желая нам спокойной ночи. В отличие от меня, Рози познала любовь – настоящее чувство. Глядя на ее умиротворенное лицо, я понимаю: тетя думает о нем.

Билл умер сразу после моего рождения, но благодаря красочным рассказам Рози мне казалось, будто я знала его всегда. Она поведала мне про ящик с рыболовными снастями для ловли на мушку, который стоял в прихожей. Про сиплый голос Билла. Про его любовь к картофельной запеканке с фаршем. Рози и Билл часто смеялись, обожали танцевать. Я много раз представляла, как они в гостиной слаженно двигаются под старый джаз. Билл эффектно отклоняет Рози назад, на манер танго, и она взвизгивает от восторга.

После его смерти Рози так и не вышла замуж, она даже на свидании ни разу не была. Когда я спросила о причине, тетя ответила, что не чувствует в этом нужды, ведь ее сердце несвободно.

Чувствуя мое смятение, Рози нежно треплет меня по руке. Вспомнилась мама с ее каруселью из ухажеров и расставаний – тоже своего рода «конвейер». Неужели и мне судьба уготовила парад разочарований?

Рози вновь улыбается, глядя на меня большими умными глазами.

– Помни, сердце – такая же мышца, и ее нужно тренировать. А для этого требуется практика.

– Не знаю, – сомневаюсь я. – Может, мне на роду написано быть одной. Так гораздо проще.

– И гораздо тоскливее, – добавляет тетя.

Счастлива ли Рози, живя на краю острова в пустом доме наедине со своими кристаллами и воспоминаниями?

– Ладно, мне пора на боковую, – зевая, говорит она. – Я тебе постелила чистое белье, а в ванной повесила свежие полотенца.

– Спасибо за… все. – Я крепко обнимаю Рози.

– Спокойной ночи, детка, – дрогнувшим голосом говорит она, обнимая ладонями мое лицо и глядя на меня влажными от слез глазами. – Увидимся утром.

Я долго сижу в тишине, впитывая уютную атмосферу дома, и смотрю, как тлеющие в камине угли щелкают и вспыхивают то красным, то оранжевым. Затем мой взгляд скользит к двери маминой спальни в дальнем конце гостиной, и на меня одно за другим сыпятся воспоминания.

Мне уже не тридцать пять, а будто снова десять, и волосы заплетены в африканские косички. Глотая слезы, прохожу через гостиную и берусь за ручку двери. Пальцы обдает холодом. Внутри голая кровать с аккуратно наброшенным на матрас покрывалом. Единственное, что осталось от мамы, – тюбики с засохшими красками в картонной коробке на полу да пара мольбертов у дальней стены. На одном пейзаж, а на другом незаконченный натюрморт – глиняный кувшин и две румяные груши. Я подхожу ближе не в силах оторвать глаз от холста: композиция вроде бы простая, но в ней чувствуется глубина. В голове звучит мамин голос: «Порой самые прекрасные в жизни вещи у нас перед глазами. Просто надо научиться их видеть».

Со вздохом открываю верхний ящик комода и вынимаю побитый молью шерстяной свитер. Подношу к лицу и вдыхаю, хотя мамин запах уже давно выветрился. Придавленная тяжестью момента – да и последних двадцати четырех часов, – поворачиваюсь к прикроватному столику. Там лампа и фотография в рамочке. Беру фотографию и сдуваю с рамочки пыль. На снимке мне годика три-четыре. Я сижу на коленях у мамы и гляжу на нее широко распахнутыми глазами. В руках у меня плюшевый зайчик – моя любимая игрушка, которую я, к большому несчастью, забыла в одной из квартир. Когда я сообразила, что зайчика нет, возвращаться было слишком поздно. Снежок. Его звали Снежок.

Впервые в жизни понимаю, как мастерски я спрятала свое прошлое, запихнула самые болезненные эпизоды в дальние углы сознания, закрыла на замок и выбросила ключ. А теперь дверь в этот подвал открыта – настежь, – и снова хлынули воспоминания, одно другого ярче.

Я вижу, но не желаю осознавать, что не выношу неизведанное, воспринимаю все новое в штыки. Меня коробит, когда что-то идет не по плану. Может, потому, что у мамы никогда не было плана.

Закрываю за собой дверь, будто пытаясь снова запереть там прошлое, и с тяжелым вздохом бреду на кухню. Достаю из холодильника бутылку пино гриджио и в поисках штопора роюсь в ящике под столешницей. Неожиданно замечаю там старый латунный ключ с биркой, на которой написано: «Гостевой домик».

Маленький коттедж в дальнем конце участка давно заперт на замок. Особенно после того, как я тайно пробралась туда с Майком, своим парнем из школы, и там состоялся мой первый официальный поцелуй (без брекетов). Естественно, нас застукала Рози, и с тех пор приближаться к гостевому домику мне было запрещено. А потом я стала старше и почти забыла о существовании коттеджа.

Сгорая от любопытства, сую ключ в карман, откупориваю вино и наливаю себе полный бокал. На крючке за дверью, ведущей из кухни в сад, нахожу куртку. Над горизонтом низко висит полная луна. Пробиваясь между бегущими облаками, она, словно мощный софит, освещает залив и дальний конец участка, где на краю утеса притулился гостевой домик.

В ветках елей свистит ветер, играет китайским колокольчиком на заднем крыльце тетиного дома, а я шагаю по лужайке, съежившись под дождем. Иду по гравийной дорожке к двери коттеджа и, прежде чем вставить ключ в замок, заглядываю в темное окно. Дверные петли скрипят, будто выпуская скопившееся за десятки лет напряжение. Смахиваю паутину и захожу внутрь. Свет луны, хоть и неяркий, позволяет разглядеть интерьер: письменный стол, опрятно застеленная односпальная кровать, на стене картина с разбивающимися о берег волнами.

Так непривычно вновь оказаться в запретном месте! И все же почему-то уютно. Ставлю бокал с вином на стол, достаю из кармана розовый кварц и, сдув с прикроватной тумбочки внушительный слой пыли, помещаю в ряд со сверкающими кристаллами и найденными на берегу сокровищами из тетиной коллекции. Я вдруг чувствую жуткую усталость и опускаюсь на старую кровать с жестким пружинным матрасом. Снаружи завывает ветер, а я кладу голову на подушку. Знаю, нужно идти обратно, но перспектива тащиться по лужайке кажется столь же невообразимой, как путешествие через всю Сахару без верблюда или без воды. Укрываюсь старым лоскутным одеялом. Что страшного, если я здесь отдохну, совсем чуть-чуть? Веки тяжелеют, я поворачиваюсь на бок и с зевком натягиваю одеяло на свое уставшее тело. Как убаюкивающе стучит по крыше дождь…