Ревик

Им повезло.

Отряд направлялся в их сторону.

Он также остановился возле них примерно в полумиле от места, где у рыбака закончилось топливо, и он с помощью вёсел доставил их на берег реки примерно в сорока километрах от Пномпеня.

Заставив их остановиться, Ревик помог Кали сесть на заднее сиденье офицерского джипа и забрался рядом с ней, усевшись позади водителя.

Он застегнул форменную рубашку и заправил в брюки перед уходом из номера в Маджестике, и это помогло. Грязные ботинки и неуставной пистолет (не говоря уж о том, что его пребывание здесь не было санкционировано армией уже около полугода) помогали меньше, но у него не было оснований полагать, что они узнают о последнем, а остальное не особо привлекало внимание в этой местности.

Он сказал офицеру, сидевшему впереди, что Кали была репортёром и путешествовала с армией. Когда мужчина посмотрел на неё в зеркало заднего вида и заинтересованно приподнял брови, Ревик прямым текстом заявил, что она его девушка.

Это заставило Кали фыркнуть, но тихонько.

Он сомневался, что кто-то помимо него услышал этот звук.

Она подыграла его легенде, и это главное, даже большую часть поездки держала его за руку на заднем сиденье. Но по её свету он понимал, что эта ситуация по какой-то причине забавляла её.

Он гадал, не вызвало ли её веселье преимущественно тем, что он смутился, сказав это.

В любом случае, ни офицер, ни водитель больше не задавали вопросов.

Ревик продолжал закрывать их света щитами, пока они прыгали по кочкам неровной земляной дороги, тянувшейся на север. Он делал это аккуратно, не позволяя щиту послать вспышку в Барьер и всё ещё изо всех сил стараясь замаскировать свой свет проекцией света Териана.

Краешком своего aleimi Ревик почувствовал, что женщина, Кали, делает то же самое.

Она даже позаимствовала его Барьерный отпечаток Терри, помогая своим светом укрепить его щит и спрятаться за этой иллюзией.

Он знал, что лишь недолго сможет маскировать себя светом Терри.

Как только его друг очнётся, ему придётся прятаться за чем-нибудь другим. Оставалось надеяться, что к тому моменту он будет далеко от Сайгона, далеко от конструкции и далеко от большинства разведчиков Шулеров — по крайней мере, тех, что размещены на местах.

Не считая этих лёгких щитов, они оба продолжали избегать Барьера. Сам Ревик не совершал ни единого сканирования с тех пор, как использовал свой свет, чтобы вырубить Териана и Рейвен в отеле.

Конечно, то, что они делали, всё равно было чертовски рискованным.

Если Галейт сейчас обнаружит их здесь, то разведчикам Организации даже не придётся приезжать за ними самостоятельно. Они могут просто завладеть разумами их новых друзей-военных и заставить людей взять их в плен под прицелом.

Эту мысль Ревик тоже выбросил из головы.

Думать об Организации сейчас в принципе было плохой идеей.

Мысли связывали видящих, хоть намеренно, хоть ненамеренно.

Нахмурившись и вспомнив это простое правило, он полностью выбросил из головы мысли об Организации и Галейте и сосредоточился на стране, которую они проезжали.

К счастью, подобравший их офицер не слишком интересовался, что привело их сюда.

Даже не спрашивая, он предположил, что они направляются в Пномпень.

Опять-таки, в той стороне толком ничего больше и не было.

Он болтал с Ревиком о жаре, о протестах, которые по слухам состоятся после обеда, о том, что они пропустили празднование Хэллоуина дома, и о том, что позднее они могут направиться в Сайгон, если после трёх часов всё выйдет из-под контроля.

Он говорил, что страдает от похмелья, и что по слухам русские планируют бомбить Южный Вьетнам. По его словам, Кремль морочил им голову, пытаясь заставить американцев сделать какую-нибудь глупость, которая подвергнет риску хрупкий баланс холодной войны между двумя сверхдержавами.

Ревик соглашался с ним.

В то же время он лишь вполуха слушал болтовню человека.

Его взгляд оставался прикованным к окну; он смотрел на реку, которая всё ещё текла на север справа от них — другая река, не та, с которой они начали. Вместо маленькой реки Сайгон это была более широкая и голубая река Меконг, которая разделяла регион надвое и вилась по всей Камбодже до Лаоса и Таиланда на севере.

Ревик смотрел, как замеченные им лодки постепенно меняются; прогулочные судна сменяются судами американской армии, затем коммерческими рыболовецкими лодками, затем маленькими местными лодочками.

После ещё нескольких километров по пыльной дороге Ревик попросил водителя высадить их. Он помог Кали выбраться с заднего сиденья, на сей раз заметив, что она слегка дрожала, а её движения были напряжёнными. До него внезапно дошло, что она физически пострадала от того, что Териан и, что более вероятно, Рей, сделали с ней.

Отматерив себя, он приобнял её крепче, поддерживая рукой. При этом он не смотрел на неё и не особо спрашивал разрешения, но она прислонилась к нему с явным облегчением.

— Надо было сразу сказать, — пробормотал он, помахав капитану и его водителю, но не отпуская её.

Она весело фыркнула.

— Ты спасал наши жизни. Это казалось более важным.

Прищёлкнув языком, он лишь нахмурился и ничего не сказал.

Он по-прежнему не смотрел на неё.

Но его свет успокоился… относительно неё, во всяком случае — и это стало немалым облегчением.

Как будто с того момента, как он принял решение, между ним и этой Кали, называвшей себя будущей матерью Моста, образовалась некая дистанция. Какая-то часть его теперь почти понимала, что он от неё чувствовал, и потому странные реакции его света уже не сводились к ней.

Однако он не потрудился сказать ей об этом.

Вместо этого он смотрел на воду, пока они быстро шли к местным докам.

Он продолжал поддерживать её, пока его разум обдумывал лучший способ помочь ей сейчас.

Они находились достаточно далеко от Сайгона.

Он знал, что приоритетом Шулеров являлся он сам, а не она.

— Теперь мы расстанемся, сестра, — сказал он низким, почти ворчливым голосом. — У тебя есть несколько вариантов, куда направляться дальше… только не лезь в Пномпень.

— Почему? — спросила она, стискивая его руку и вздрагивая, хотя он её поддерживал. — Что такого в Пномпене?

— Там буду я, — фыркнул он. — И я прослежу, чтобы Организация об этом узнала. Как минимум после того, как удостоверюсь, что смогу выбраться.

Она посмотрела на него, открыто хмурясь.

Он чувствовал это, даже если не видел.

— Не говори мне, куда направляешься, — почти прорычал он. — Если можешь, держись подальше от американцев. Это значит Манила. Бангкок. Сингапур. Маленькие города — ещё лучше, пожалуй. Если можешь походить на местных — замечательно… но вообще просто найди маленький аэропорт и убирайся отсюда нахер. Отправляйся домой. К своему супругу.

Она жестом показала понимание, сосредоточенно поджав губы.

Он также чувствовал в ней физическую боль и вздрогнул.

Ему не нравилось бросать её вот так.

В то же время он знал, что подвергнет её жизнь риску, если задержится с ней надолго.

— У тебя здесь есть друзья? — спросил он. — Кто-то, кто может тебе помочь?

Она покачала головой.

— Нет, — она подняла голову, и в её зелёных глазах отразилось солнце. Она улыбнулась уголком губ. — А у тебя?

Он издал полусмешок.

— После сегодняшнего дня? — переспросил он. — Нет, сестра. Подозреваю, что после сегодняшнего дня у меня нигде не осталось друзей.

Она крепче стиснула его талию, сжав в объятиях перед тем, как отпустить.

— У тебя будут друзья, — сказала она тихо, но с уверенностью. — И сейчас есть, Ревик. Как минимум один друг, хотя я не уверена, что полезного могу сделать для тебя. И я также не знаю, когда мы увидимся вновь.

— Надеюсь, мы ещё долго не встретимся, сестра, — фыркнул он. — Но я оценил порыв.

Теперь они стояли в доке.

Он отпустил её, но она просто стояла там, колеблясь и словно желая сказать больше. Когда она так и продолжила стоять, он нахмурился и показал на воду.

— Тебе пора, — сказал он. — Иди первой. Я отправлюсь более длинной дорогой, посмотрю, удастся ли найти машину, которая довезёт до аэропорта.

Она кивнула.

И всё равно не сдвинулась с места.

— Сестра, — рыкнул он. — Иди.

Вздохнув, она снова лишь кивнула.

— Я понимаю, — сказала она. Когда он сам повернулся, чтобы уйти, она схватила его за руку, заставляя посмотреть на неё. — Брат Ревик. Я бы хотела попросить тебя об услуге.

Он моргнул, уставившись на неё.

— Что? — он издал почти весёлый смешок. — Ещё одна услуга, сестра? Пожалуй, ты уже переоцениваешь свою привлекательность для меня.

Он сказал это в шутку, но она не улыбнулась.

Когда она подняла взгляд, её зелёные глаза смотрели серьёзно.

Они также казались куда более взрослыми и зрелыми.

— Не говори ей обо мне, — сказала она.

Её слова прозвучали жёстко, интенсивно, почти как приказ.

Ревик мог лишь смотреть на неё, видя в её свете интенсивность, жар и силу, которых он не замечал до сего момента.

— Когда ты встретишь её, Ревик, — продолжала она, крепче стискивая его руку. — Не рассказывай ей об этом. Не говори, что мы с тобой знакомы. Вообще ничего не рассказывай ей обо мне.

Ревик нахмурился, глядя на этот жёсткий свет в её глазах.

— А зачем мне что-либо ей рассказывать? — спросил он. — Ты же её мать, верно?

— Просто пообещай, что не расскажешь, — твёрдо потребовала она.

После небольшой паузы, во время которой он просто смотрел на неё, Ревик кивнул и сделал рукой жест официального обещания.

— Клянусь, — сказал он.

— Куда ты пойдёшь? — спросила она у него.

— Тебе этого знать не нужно, сестра. Это не поможет нам обоим, — увидев, как её губы хмуро поджались, он поколебался, затем посмотрел ей в глаза. — У меня такое чувство, что ты всё равно уже знаешь, сестра. Правда, как ты и сказала… куда ещё мне идти? Кто ещё меня приютит?

Он ощутил от неё рябь печали и вздрогнул.

Ожесточив свой голос, он добавил:

— А теперь иди. Пора. Я надеюсь, что они последуют за мной… они должны последовать за мной… но во имя любви к богам, не глупи, сестра Кали. Не позволяй себя засыпать, пока не вернёшься домой. Не лезь в Барьер, пока не окажешься далеко отсюда. И никак не привлекай к себе внимание. Не позволяй своему супругу убить меня, когда он узнает, что я бросил тебя здесь.

Она улыбнулась ему. Из её света вышел импульс тепла, окутавший его с такой силой, что у него перехватило дыхание, а сердце затрепетало и как будто подскочило к горлу.

Он оттолкнул это ощущение и сосредоточился на грязных берегах, на лодочниках, на людей, стиравших одежду у края реки.

Он сумел проглотить это, но чувствовал, что это его потрясло.

На сей раз он готов был поклясться, что ощутил там то другое присутствие.

То присутствие, которое ощущалось как она, но не она.

Каким-то образом теперь он чувствовал их как разных существ.

Каким-то образом он видел через неё то другое лицо, и знал, что это не она.

— Я понимаю, брат, — пробормотала Кали, всё ещё наблюдая за ним.

Улыбнувшись во второй раз, она удивила его, привстав и поцеловав его в щёку.

Жест был простым, наполненным лишь тёплой привязанностью и тем глубинным чувством, которое на мгновение распалило его грудь.

На сей раз он принял её привязанность без вопросов… и без обиды за то, что она не предложила большего.

Она наконец-то пошла прочь, направившись к зеленовато-коричневому берегу реки, выкрикнув приветствие и помахав вьетнамскому лодочнику. Мужчина, которого она окрикнула, был ещё старше того, что ранее вёз их по реке — у него была абсолютно седая голова и морщинистая кожа.

Ревик осознал, что одобряет её выбор. Что-то в свете этого мужчины понравилось ему, и он осознал, что именно поэтому Кали выбрала его.

Мужчина помахал ей в ответ, увидев их на коротком деревянном пирсе, и Кали позвала его на вьетнамском, отпуская руку Ревика.

Наблюдая за ней, он почувствовал, как сжимаются её челюсти.

— Эй, подожди.

Когда она удивлённо повернулась к нему — возможно, не ожидая, что он всё ещё стоит тут — он запустил руку в карман, ища наличку, которую он взял из их с Терианом сейфа в Маджестике.

Отсчитав половину, он отдал ей деньги, а она уставилась на него ошеломлённым взглядом.

— Я не буду звать тебя мамой, — сказал он, вложив купюры в её руку, когда та не потянулась к ним, и сжал её пальцы перед тем, как отпустить. — …Так что выбрось эту идею из головы.

Увидев лёгкую улыбку, приподнявшую уголки его губ, Кали рассмеялась в голос.

Этот звук был весёлым, восторженным, мелодичным.

И он согрел в его сердце что-то, что, возможно, уже очень давно не было тёплым.

Глава 17. Перебежчик

Он бежал со всех ног, игнорируя ветки, хлеставшие по его лицу и рукам, даже когда те рассекали его кожу и заставляли ахать.

Такое чувство, будто он бежал несколько дней подряд.

Его лёгкие ныли, отчасти из-за разреженного воздуха, отчасти из-за холода… но главным образом потому, что он не мог нормально дышать. Он достиг предела своих возможностей и понимал это, но ещё сильнее нагружал своё тело, чувствуя, как сердце болезненно колотится в груди.

У него мало времени.

Его тело уже выматывалось.

Не только от нехватки воды, хотя этот фактор определённо сказывался. Не только от пулевого ранения в плечо, и даже не от пулевого ранения в ногу.

Не от нехватки еды и даже не от принудительной детоксикации, которую он вытерпел за месяц в бегах по пяти странам, преодолевая тысячи милей…

Он ощутил то самое мгновение, когда пересёк границу.

Он точно знал, когда вошёл в ту другую конструкцию.

Он почувствовал это и не знал, то ли кричать от облегчения, то ли выскочить на другую сторону, откуда пришёл.

Боль ударила по нему.

Мучительная, душераздирающая боль.

Он осознал, что оказался отрезан от того серебристого, сложного света Организации.

Тот же серебристый свет охотился на него днями, неделями. Те часы и минуты расплывались в его сознании, превращаясь в месяцы, годы, бесконечную протяжённость времени.

На фоне его сознания мелькали образы.

Его лучший друг, Териан, выпустивший обе удачные пули, попавшие в него. Он пытался нейтрализовать его на улицах Калькутты, не убив при этом.

Он видел Рейвен, бежавшую рядом и сердито поджимавшую губы. В её беге виднелись следы хромоты — скорее всего, от того пулевого ранения, которым он её наградил.

Они послали за ним всё, что имелось в их распоряжении.

Бл*дский вертолёт в Бирме пытался вырубить его наркотиками с воздуха. Ночами ему приходилось спать в болотах, пытаясь избежать людей, которых охотники Организации могли заставлять искать его.

Его друзья повсюду, начиная с Северной Америки и Европы, охотились на него.

Молодые видящие, которых он завербовал и тренировал собственными руками и светом.

Теперь он уже несколько дней чувствовал их всех в своей голове.

Они орали на него. Шептали ему.

Пытались образумить.

Угрожали.

Теперь же, впервые с тех пор, как он выбежал из отеля «Маджестик»…

Наступила тишина.

Не полная тишина. Но почти.

Его заметили.

Это логично. Они почувствовали, что он здесь. Ему запрещено входить сюда, как и любому, кто носил на себе метку Организации. Условия перемирия были недвусмысленными.

Спотыкаясь, он брёл между деревьями, но теперь уже медленнее, пытаясь добраться до какой-то помощи, до того, кто может бросить его в тюрьму и хотя бы покормить.

Теперь он чувствовал, что к нему направляются другие, с другой стороны невидимой линии. Невидимой для людей и для любого, кто не видел края той плотной конструкции своим aleimi.

Для Ревика это был яркий круг света, озарявшего деревья и снег.

Пока он проталкивался сквозь последний участок рощицы, ломился через ветки леса, его дыхание клубилось в воздухе и быстро превращалось в кристаллики. На земле было ещё больше снега, маленький ручеёк застыл. Он остановился и пошатнулся, оказавшись под прицелом, поднял руки в воздух и дышал так тяжело, что поначалу не мог заговорить.

Он едва держался на ногах.

— Убежища… — прохрипел он сразу же, как только смог выдавить это слово. — Я прошу убежища…

— Ты на чужой территории, Шулер, — заговоривший видящий поднял оружие — модифицированный пистолет старой модели — и прицелился в голову Ревика. — Ты нарушаешь наше соглашение. Рабам Пирамиды здесь не рады. Иди домой…

— Убежища… — хрипел Ревик. — Убежища… прошу…

— Он сказал «убежища»? — пробормотал другой, глянув на первого.

Ревик показал подтверждающий жест и кивнул.

— Да. Да… я прошу убежища…

Он сделал ещё несколько шагов вперед, затем поскользнулся на заиндевевших листьях у основания ближайшего дерева. Он упал на одно колено и не мог найти в себе моральные или физические силы подняться.

Он оставался там, в грязи, льду и снегу, чувствуя, как вода пропитывает колени брюк, пока он пытался перевести дыхание и замедлить сердцебиение.

Незнакомые видящие уставились на него широко раскрытыми глазами.

Никто не опускал оружие.

— Gaos… это тот, о ком я думаю? — пробормотал один из них — тот, что заговорил вторым.

Он посмотрел на старшего видящего, который пока молчал, но явно показался Ревику их лидером. Теперь в голосе молодого видящего звучало изумление.

— Это же он, так? — спросил тот. — Заместитель?

— Да, — сказал старший.

У того видящего было гладкое узкое лицо и чёрные волосы, завязанные в хвостик, спадавший на спину. Он даже в холод носил халат под пальто с меховым капюшоном. Он единственный среди остальных не имел оружия.

— Это Дигойз Ревик, — буднично произнёс видящий.

Его прекси был идеальным как по учебнику, произношение почти напоминало урчание.

Его слова омыли aleimi Ревика как жидкий свет.

— D’Gaos, — пробормотал третий видящий среди них.

— Не может быть, — выдохнул первый.

— Это он, — сказал старший.

— Он правда просил убежища? — снова пробормотал третий.

— Полагаю, да, — подтвердил старший.

Видящий, который заговорил первым, перехватил оружие, продолжая целиться Ревику в лицо. Он и другой видящий помоложе осторожно подошли к нему, следуя за старшим с хвостиком, мелодичным голосом и чёрными глазами.

Охранники молча заняли позиции по бокам, шагая за их лидером и пристально наблюдая за Ревиком, словно ища засаду или ловушку.

Однако старший, их лидер, подошёл прямиком к Ревику.

Он спокойно посмотрел на него, не изменив выражения лица или простого умиротворения, исходившего от его света. Ревик понимал, что видящий в халате смотрит на него не только глазами, но не уловил никаких отпечатков.

Лицо мужчины выглядело несколько знакомым.

— Йерин? — спросил Ревик с сомнением в голосе.

Видящий кивнул, улыбнувшись.

— Да. Я Йерин.

Ревик моргнул.

— Ты меня знаешь? — спросил он.

— Знаю, — подтвердил Йерин. — Приветствую, брат Ревик. Мой отец упоминал, что сегодня ты можешь навестить нас.

Ревик снова моргнул, глядя на них, но ничего не сказал.

Он честно понятия не имел, что говорить.

Остальные видящие уставились на Йерина, вскинув брови. Очевидно, его слова удивили и их тоже.

Но никто ничего не сказал.

Ревик тоже промолчал.

Он просто оставался на коленях, почти распростёршись в листьях и снегу. Он продолжал дышать с трудом, чувствуя, что его тело сдаётся, и каждый вздох режет горло и грудь, а ноги отчаянно трясутся от утомления.

— Убежища, — повторил он, всё ещё держа руки поднятыми. На сей раз он сумел произнести эти слова твёрже. — Прошу. Убежища. Они меня убьют…

Видящие переглянулись меж собой с сомнением в глазах и шагнули ближе.

Они не опускали оружия.

Ревик слышал, как они говорят о нём, ещё до того, как вошёл в комнату.

К тому моменту он едва мог заставить себя переживать по этому поводу, хотя знал, что надо бы.

Он в любом случае не мог избежать их голосов, так что хотел он того или нет, но приходилось слушать, что они о нём думают.

Чем дольше он слушал, тем паршивее себя чувствовал.

И всё же он не мог заставить себя сосредоточиться на их словах и слушал лишь малой частью сознательного разума.

«Детоксикация от какого-то химиката…»

«… явно какая-то наркотическая зависимость. Истощён от дней, а то и недель…»

«…множественные огнестрельные ранения. Самое серьёзное на ноге, но он как будто…»

«…всё ещё связан с ними. Надо сначала разобраться с этим, прежде чем…»

«Ну, а почему ты решил, что он согласится…»

«…Или согласится, или уходит. Всё просто».

Ревик закрыл глаза, сглотнув и пытаясь отгородиться от этого.

Он чувствовал себя больным. Он не помнил, чтобы чувствовал себя настолько больным.

Боль мерцала в его свете, смешиваясь с болью в теле.

Они предлагали ему еду, но он не мог есть. Он материл их, едва понимая, почему. Он угрожал им, когда они не оставили его в покое.

Он проснулся с ошейником на шее, чего следовало ожидать, но понимание того, что они надели ошейник, пока он спал, заставило его обезуметь от ярости. Он бросался телом на стены камеры, в которой его держали, орал все ругательства, которые знал, на всех языках, которыми владел.

А он знал много языков, бл*дь.

Теперь они накачали его седативными.

Попытались, во всяком случае.

После таких доз героина это не оказало на него почти никакого влияния, разве что немного успокоило его. Чёрт, если уж на то пошло, он впервые за неделю с лишним почувствовал себя более-менее нормально.

Теперь он отправлялся к их лидеру.

К главному боссу. К главному коленопреклонённому.

Его Ревик тоже знал.

Охранник позади него держал его связанные руки, и Ревику приходилось стискивать зубы, чтобы не дать отпор, не врезать этому мудаку локтем в лицо и не сломать его нос. Он мог освободиться. Он мог освободиться даже сейчас, а они слишком тупые, бл*дь, чтобы это понимать…

— Несомненно, ты прав, друг мой, — сказал мелодичный голос, перебивший его разум.

Ревик моргнул.

На протяжении своей мысленной тирады он как-то продолжал двигаться.

Теперь он стоял в комнате, обшитой бамбуковыми панелями.

Он всё ещё стоял там, не шевелясь, пока охранник снимал оковы с его рук. Ревик едва удостоил его взглядом, когда привёдший его видящий удалился, оставив Ревика одного в центре комнаты, теперь уже с полной свободой движений.

Открытые окна давали вид на заснеженные Гималаи.

Этот драматичный вид заставил его помедлить.

Возможно, у него даже перехватило бы дыхание, если бы он не чувствовал себя так, будто его вот-вот стошнит на разноцветные плетёные молитвенные коврики, разложенные на деревянном полу.

Ревик смотрел на заиндевевшие молитвенные флажки, трепетавшие на ветру, видел горевшие электрические лампы и свечи в соседних зданиях, а также одинокую мартышку на крыше. Её коричневая шерсть покрылась сосульками у рта и ушей.

Он чувствовал аромат благовоний и лёгкий запах древесного дыма где-то неподалёку — может, даже в этой самой комнате. Он снова посмотрел в окно, подмечая низкие серые тучи и редкие снежинки, затем взглянул на пожилого видящего.

В сравнении с парнем в лесах, который был среднего возраста (а для видящего это означало около 300–400 лет), этот выглядел откровенно древним. Ему было минимум 600 лет.

Ревик подозревал, что в действительности он намного старше.

И всё же сходство в чертах и тела этого видящего и того, что в лесах, нельзя было не заметить. Ревик сглотнул, глядя на старика, чувствуя горячую боль в груди, когда узнал этот взгляд тёмных глаз.

Прежде чем он успел словами выразить какие-либо противоречивые чувства, мужчина-видящий уже пересекал комнату.

Ревик мельком увидел слёзы в глазах старика перед тем, как он стиснул его длинными руками и прижал его тело к своей груди.

— Друг мой, — произнёс пожилой видящий, с трудом выдавив эти слова.

Древний видящий обнял его так крепко, что свет Ревика задрожал, стараясь принять свет старика, а затем пытаясь оттолкнуть, но терпя неудачу.

Он вспомнил свою пренебрежительную реакцию на предложение Кали прийти сюда. Он вспомнил презрение, которое ощутил, уверенность, что ему здесь не будут рады и встретят лишь отвращением.

Он старался ожесточить своё сердце, отстраниться от тепла, которое чувствовал в другом мужчине… интенсивного, реального тепла, отчего проблески привязанности от Галейта казались далёким сном.

Ксерокопией ксерокопии.

Та привязанность от Шулеров теперь казалась киношной версией любви, будто они выучили нужные слова, нужные фразы, но забыли про чувства.

Он ощутил, как в горле встаёт ком.

— Вэш, — произнёс он. — Великий Вэшентаренбуул.

— Да, — сказал пожилой видящий, широко улыбаясь и слегка отстраняясь. — Или главный коленопреклонённый, как ты удачно подметил.

Ревик посмотрел ему в глаза, но осознал, что не может удерживать его взгляд.

Его челюсти сжались, пока он осматривал комнату.

Только тогда он понял, что они двое остались одни, что остальные видящие, говорившие о нём, вышли из комнаты — или перед его приходом, или в те несколько секунд, что Вэш его обнимал.

— Ревик, — серьёзно сказал видящий. — Я должен поговорить с тобой.

Ревик кивнул, всё ещё глядя не на него, а в длинное окно.

Его тело снова начинало болеть, как и его голова. Его плечо ныло от огнестрельного ранения, но он старался не шевелить им и не менять положение рук.

— Я должен кое-что спросить у тебя, — сказал Вэш.

На сей раз Ревик взглянул на него, но всё равно не заговорил.

Пожилой видящий смотрел на него с болью в глазах, его впалые щёки выделялись на фоне железно-седых волос. В отличие от своего сына, Йерина, Вэш оставил волосы полностью распущенными, отказавшись от традиционной заколки видящих, которую предпочитали многие мужчины.

— Друг мой, — сказал Вэш. — Я говорил с твоим прежним хозяином.

Ревик почувствовал, как его челюсти непроизвольно сжимаются.

— Вы прогоните меня, так?

Он слышал горечь в своём голосе.

Кивнув, он не знал, что чувствовать — облегчение или злость.

Ощущалось всё скорее так, будто кто-то вонзил нож в его грудь, отчего то, что ещё оставалось внутри, начало вытекать.

— Когда? — холодно спросил он.

Вэш взял его за руки, сжав на удивление сильными пальцами, и Ревик вновь поднял на него взгляд. Только тогда Ревик сообразил, что пожилой видящий выше его как минимум на несколько дюймов.

— Нет, Ревик, — нежно сказал видящий. — Галейт согласился уважать твою свободу воли в этом решении. Это часть перемирия между нашими людьми.

Затем пожилой видящий поколебался, изучая его глаза.

Ревик вообще не видел там коварства, настороженности или притворства.

— Ты передумал, брат? — спросил Вэш.

Ревик тихо фыркнул, но то давление ушло из его груди.

— С чего бы мне возвращаться туда?

— С чего бы тебе оставаться? — мягко парировал Вэш.

Ревик посмотрел на него, невольно задумавшись над этим вопросом.

Он подумал о женщине с зелёными глазами.

Он подумал о том, что чувствовал прямо перед тем, как подстрелил Териана и Рейвен в том номере отеля. Он подумал о том, что почувствовал, когда они стояли на берегах Меконга, и он увидел то лицо в её чертах.

Он силился выразить это всё словами.

Но слов не было. Не существовало слов, которые объяснили бы, почему он это сделал. Попытки подобрать такие слова лишь снова заставили сомневаться в себе и гадать, не совершил ли он ошибку.

В итоге он лишь покачал головой.

— Если хочешь, чтобы я ушёл, просто скажи, старик, — ответил он.

Пальцы Вэша так крепко сжали его руки, что причиняли боль.

— Если бы я мог, я удержал бы тебя здесь силой, брат Ревик, — сказал он, и в его голосе неожиданно прозвучали стальные нотки. — Но я знаю тебя. Я знаю, насколько это тщетно. Ты должен сказать мне, что хочешь этого. Ты должен сказать мне, прежде чем я сделаю то, что необходимо, чтобы отрезать тебя от них.

Из его света исходил жар, тепло, сочувствие… любовь.

Всё это омывало Ревика, когда видящий тихо добавил:

— Как только я начну и какое-то время после этого, ты будешь далёк от здравого рассудка, и мы не сможем доверять твоим словам. Ты должен сказать мне сейчас, Ревик. До того, как мы начнём.

Ревик сглотнул.

Что-то в словах мужчины заставило его плечи расслабиться.

— Я останусь, — сказал он, посмотрев в окно.

Он чувствовал, как старик наблюдает за ним, и его свет колеблется.

— Будет больно, — предупредил Вэш.

— Я же сказал, что останусь, — повторил Ревик, наградив его жёстким взглядом.

На сей раз сам Вэш как будто расслабился, почти ощутимо выдохнув. Лёгкая улыбка озарила лицо пожилого видящего, тенью играя на губах.

Но он не отпустил руки Ревика, и мгновение спустя снова обратился к нему сдержанным голосом.

— Есть ещё кое-что, брат, — произнёс пожилой видящий.

Ревик поднял на него взгляд, выжидая.

— Тебе придётся забыть кое-какие вещи, — сказал он. — Это также часть нашего соглашения между мной и твоим бывшим хозяином. Ты не можешь помнить вещи, которые способны навредить ему в будущем. Я не могу не видеть логичность его просьбы.

Ревик также подумал об этом. Он обдумывал слова Вэша, видя его с точки зрения Галейта и с точки зрения старика.

Несколько секунд его разум бунтовал против этой идеи, ему не хотелось терять часть себя, хоть он и понимал логику.

Затем он вспомнил последние дни в Сайгоне.

Голые дети видящих со следами укусов на грудях. Горка кокаина в номере отеля Маджестик. Женщина в красном бикини и то, что он с ней сделал.

Кивнув почти про себя, Ревик не смотрел на видящего, когда ответил.

— Ладно, — сказал он. — Сотрите. Все.

Вэш отпустил одну из его рук и поразил Ревика, дотронувшись до его лица.

Мягко повернув его подбородок, чтобы они оказались лицом к лицу, пожилой видящий изучал его выражение. Его свет источал такое сострадание, что Ревик закрыл глаза. Он чувствовал, как сжимаются его челюсти, пока свет старика омывает его. Горячая боль зародилась в его груди, и Ревик ненавидел её, но в то же время как будто жаждал.

— Ты всё равно будешь тем же мужчиной, Ревик, — мягко напомнил ему Вэш. — Это я не могу изменить. Я лишь могу заставить тебя забыть, что ты когда-то решил сделать.

Ревик подумал и над этим тоже.

Боль вновь накрыла его, но на сей раз она ощущалась мягче, хотя он не мог этого объяснить.

Он выдохнул, хотя и не осознавал, что задерживал дыхание, затем опять кивнул.

— Я понимаю, — сказал он. — Передай Галейту, что я согласен на ваши условия. Покажи ему этот разговор. Он поймёт, что я говорю серьёзно.

Вэш улыбнулся.

Но на сей раз его тёмные глаза содержали печаль, смешанную с интенсивным чувством, которое вновь ударило Ревика в центр груди, разбив образы, которые медленно вращались по кругу в его голове.

Чем бы ни было это чувство, оно причиняло боль.

Но это была хорошая боль, мягкая.

Которая казалась почти смутно знакомой.

Ревик только потом осознал, что ощущал от старика то же самое, что почувствовал от зеленоглазой видящей на том деревянном пирсе возле Пномпеня.

Единственное слово, которое пришло в его голову для описания этого чувства — это…

Любовь.

¹Английская пословица (possession is nine points of the law) о том, что в судебном споре позиция того, кто фактически владеет имуществом, лучше чем того, кто заявляет свои права на это имущество, но не владеет им.

²Вьетконг (Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама) — военно-политическая организация, одна из сторон, воевавших во вьетнамской войне. Американцы называли Вьетконгом всех вьетнамских коммунистов. По сути, это партизаны, затеявшие восстание, чтобы свергнуть режим в Южном Вьетнаме.