Нам часто напоминают о том, что более миллиарда человек существуют на один доллар в день. Это средняя цифра, следовательно, многие выживают — едва выживают, — получая меньшую сумму. На самом деле многие люди фактически живут вообще без денег. Они никогда не входили в мировую денежную систему и живут, как и наши далекие предки, только на то, что сами могут произвести. Значительная часть этого обездоленного населения готова на все, чтобы вступить в денежную экономику.
Для этого им надо пройти через одну из так называемых семи дверей к деньгам. Представьте себе длинный коридор с семью запертыми дверями. Усталая, грязная, голодная толпа отчаянно толкается в эти двери. На каждой из них висит табличка, на которой написано, что нужно сделать, чтобы ее отпереть. Неграмотные отчаянно умоляют тех, кто умеет читать, сообщить им инструкцию. Вот что гласят надписи.
Дверь первая. Создай что-нибудь продаваемое. Вырасти излишек зерна. Напиши портрет. Сшей пару башмаков. Найди покупателя — и дверь откроется.
Дверь вторая. Найди работу. Трудись. Получи за свой труд деньги. И вот ты уже в денежной системе. Ты — часть видимой экономики.
Дверь третья. Получи наследство. Если родители или дядя Фрэнк завещали тебе деньги, эта дверь откроется. Ты войдешь в систему. Может быть, тебе никогда не понадобится работать.
Дверь четвертая. Получи подарок. Кто-нибудь — кто угодно — может подарить тебе деньги или что-нибудь для продажи за деньги. Форма не важна — если ты получил что-нибудь в дар, тебя впустят в эту дверь.
Дверь пятая. Женись (или женись еще раз). Выбери супруга (супругу), который (которая) уже вошел (вошла) в одну из этих дверей, и он (или она) поделится с тобой деньгами. Тогда и ты сможешь войти в эту дверь.
Дверь шестая. Получи пособие. Деньги может дать тебе правительство. Сумма может оказаться небольшой, но и ее достаточно, чтобы дверь отворилась и ты попал в денежную систему.
Дверь седьмая. Укради. Воровство — первое прибежище преступника и последнее прибежище отчаявшегося бедняка!
Есть, конечно, варианты — пожертвования, взятки, найденный клад и тому подобное, но эта семерка — главный портал, через который человечество уже веками вступает в денежную экономику.
Сегодня общий ежегодный валовой продукт мировой денежной экономики — той, что называют видимой — составляет порядка 50 триллионов долларов. Такова, как считают, общая экономическая стоимость всего создаваемого на планете за год.
А что, если сумма производимого нами за год в товарах, услугах и опыте составляет не 50 триллионов, а ближе к 100 триллионам? Что, если в добавление к этим 50 мы получим еще 50, так сказать, помимо бухгалтерии? На наш взгляд, они, вполне возможно, существуют, и следующие главы этой книги мы посвятим охоте за исчезнувшими 50 триллионами. Эта охота приведет нас от суперкомпьютеров к Голливуду и музыке в стиле хип-хоп, к биологическим угрозам, пиратству в области интеллектуальной собственности и поискам жизни в космосе.
В отличие от семи дверей, ведущих в денежную экономику, в скрытой внебухгалтерской экономике таких дверей тысяча. Эти двери открыты для каждого — и для тех, у кого есть деньги, и для тех, у кого их нет. Никаких условий для входа нет. Мы от рождения наделены способностью пройти через них.
Эту невидимую экономику не следует путать с подпольной или теневой экономикой того мира, где деньги отмывают, уплаты налогов избегают, а террористы, диктаторы и наркобароны процветают. Сам факт, что теневая экономика используется для перевода и сокрытия денежных средств, помещает ее в рамки денежной экономики, а не той не-денежной экономики, о которой идет речь.
Экономическая карта, которой сегодня пользуется большинство из нас и которой руководствуются и бизнесмены, и политики, на самом деле представляет собой только часть, деталь гораздо более крупной карты. Та, первая, отражает лишь видимую экономику.
Но существует еще и огромная «скрытая» экономика, в которой идет неизмеряемая, неотслеживаемая и неоплачиваемая экономическая деятельность. Это экономика протребления.
Когда люди производят на продажу продукты, услуги или опыт в денежной экономике, их называют производителями, а сам процесс — производством. Для обозначения того, что происходит во внебухгалтерской экономике, подходящих слов (во всяком случае, в английском языке) нет.
В книге «Третья волна» (1980) мы изобрели слово «протребитель» для тех, кто создает товары, услуги и опыт для собственного пользования или удовольствия, а не для продажи или обмена. В этом случае мы, индивиды или группы, одновременно Производим и поТРЕБляем наш продукт, то есть протребляем.
Когда мы печем пирог и сами его съедаем, мы протребители. Однако протребление — это не только индивидуальный акт. Целью приготовления пирога может быть обед для семьи, друзей или соседей, но при этом без всякого ожидания денежного или иного вознаграждения за это. Сегодня благодаря тому, что мир делается меньше за счет прогресса транспорта, коммуникаций и информационных технологий, понятие «протребление» может включать неоплачиваемую работу по созданию стоимостей, которые человек делит с незнакомцами чуть ли не на Другом конце Земли.
Все мы временами являемся протребителями, и во всех экономиках имеются протребительские секторы, потому что многие наши личные потребности и желания либо не могут быть удовлетворены рынком, либо же они слишком дороги, либо же нам просто нравится (или мы вынуждены) заниматься протреблением.
Стоит закрыть глаза на видимую экономику и заткнуть уши, чтобы не слушать эконоболтовню, как мы обнаружим удивительные вещи. Во-первых, то, что протребительская экономика огромна; во-вторых, что многие очень важные вещи мы совершили именно в ее рамках; в-третьих, даже при том, что экономисты на нее практически не обращают внимания, 50-триллионная денежная экономика не могла бы просуществовать без нее и десяти минут.
Вот излюбленная фраза придерживающихся традиционных взглядов бизнесменов и экономистов — «бесплатного обеда не бывает». Мы часто произносим ее именно за обедом. Но нет мантры более обманчивой. Протребительский продукт — это субсидия, от которой зависит вся денежная экономика. Производство и протребление неразделимы.
Многие, в том числе экономисты, согласятся с тем, что то, что мы делаем в качестве протребителей — ухаживаем ли за больным отцом или служим волонтером в соседской общине или на пожарной станции, — имеет общественную ценность. Многие также согласятся и с тем общим мнением, что непреодолимая Берлинская стена или «железный занавес» разделяет то, что мы делаем за деньги, и то, что мы делаем как протребители.
Однако мы надеемся показать — достаточно убедительно логически, хотя и на основе немногочисленных данных, — что эта «стена» в реальности не существует, что многие протребители регулярно перемещаются из одной зоны в другую и что то, что мы делаем как протребители, оказывает глубокое влияние на денежную экономику, хотя этого часто не замечают.
Более того, мы покажем, что это совсем не абстрактный предмет для исследования экономистами. Это важно для родителей, которые платят за обучение детей и отчисляют налоги, чтобы дать детям образование в будущем. Это важно для маркетологов и менеджеров, рекламных агентов и инвесторов, генеральных директоров и вычурных вкладчиков, банкиров, лоббистов и лиц, занимающихся стратегическим планированием. Это особенно важно для политиков и политических лидеров, которые хотят вести нас в безопасное будущее.
Протребление принимает мириады форм, от вкручивания лампочки до готовки печенья для школьной распродажи. Оно может включать охоту за спорами сибирской язвы, помощь жертвам землетрясения, строительство церквей или поиски внеземной жизни. Им можно заниматься с помощью молотка и гвоздей или гигантского суперкомпьютера и Интернета.
Протребление — это то, что делает Шарон Бейтс из английского Элвастона, когда заботится о своем прикованном к дому муже-эпилептике, хотя сама страдает артритом. Женщина не получает за это денег, хотя ее номинировали на звание «Мама на миллион» (она еще воспитывает двоих детей).
Протребление — это то, что сделал наш близкий друг Энки Тан, когда вдруг отменил обед с нами в Калифорнии, чтобы той же ночью вылететь в Индонезию, пострадавшую от цунами в декабре 2004 года. Врач по специальности, Энки перевязывал Детей, делал операции, боролся за жизнь людей без необходимых инструментов, в невыносимых условиях, как один из волонтеров из 28 стран, которые бросились на помощь жертвам этой страшной катастрофы.
Можно назвать и канадского доктора Брюса Лампарда, который помогает организовывать первичную медицинскую помощь в Нигерии и Судане, в деревнях, где нет электричества и чистой воды.
Марта Гарсиа, мать-одиночка с тремя детьми, не может ездить по свету, но, кроме своей работы по шесть часов в день, она штемпелюет книги для библиотеки ближайшей школы и служит секретарем в соседской общине.
Банковский служащий Кацуо Сакакибара из японского города Йокосука каждый год помогает проводить спортивные состязания для инвалидов. А в Бразилии, в городке Бело-Оризонте, Марианна Пимента Пинейро, несмотря на опасную криминальную обстановку, раз в неделю поднимается по крутым ступеням в «фавелу» — район трущоб — и обучает детей английскому языку и навыкам работы с компьютером, чтобы они смогли вырваться из бедности.
Когда мы утешаем друзей, потерявших ребенка, — это невидимая экономика протребления. Мы собираем игрушки для бездомных детей, убираем и сортируем мусор, отвозим соседского малыша на игровую площадку, организуем церковный хор и делаем бесчисленное множество других бесплатных дел дома и вне его.
Многое из этой деятельности относится к тому виду работ, которые активист Хейзел Хендерсон называет «социально сплачивающими». Этот вклад в неоплачиваемую экономику уравновешивает равно значимые конкурентные действия в денежной экономике. То и другое создает стоимости.
Фокусируя свое внимание на семье, норвежский социолог Стейн Ринген из Оксфордского университета говорит: «Когда семья садится за стол, ее члены пользуются плодами того, что произведено и получено через рынок и в домашних условиях. Рыночная экономика обеспечивает их продуктами сельского хозяйства и рыболовства, она же обрабатывает, упаковывает, хранит, развозит и продает эти продукты. Семья вносит свой вклад, делая покупки, стряпая еду, накрывая стол и моя посуду».
Эти обычно не подвергающиеся измерению действия являются производством, пишет он, «каждой своей частью, как и сходные рыночные действия». Это производство в не-денежной экономике. Если бы мы нанимали кого-то и платили зато, чтобы эта работа выполнялась за счет нас, счет оказался бы немалым.
Утверждение, что денежная экономика и десяти минут не смогла бы просуществовать без вклада экономики протребления, вовсе не является преувеличением. «Десять минут», может, и сильно сказано, но сама идея выражена вполне точно.
Каждый день определенная часть рабочей силы либо уходит на пенсию, либо умирает и требует замены. На рынке труда одно поколение сменяет другое. Если бы этот процесс однажды вдруг прекратился, оплачиваемая экономика со скрежетом остановилась бы. Не осталось бы ни единого наемного работника, и само, как говорят марксисты, «экономическое воспроизводство» прекратилось бы. Выжившим в этой ситуации пришлось бы по необходимости обратиться к протреблению, как это делали наши далекие предки.
Это объясняет, почему денежная экономика полностью зависит от самой элементарной формы общественного протребления — воспитания детей. Родители (или замещающие их лица) всегда были первичными агентами социализации и аккультурации, подготавливая каждое новое поколение к вхождению в существующий общественный строй и его экономику.
Наниматели редко отдают себе отчет в том, как многим они обязаны родителям своих работников. Мы часто пробовали довести этот момент до сознания менеджеров, задавая им простой, хотя и не вполне деликатный вопрос: «Насколько продуктивной была бы работа на вашем предприятии, если бы ваших сотрудников в детстве не научили пользоваться туалетом?» Мы назовем это туалетным тестом.
Наниматели воспринимают этот навык как сам собой разумеющийся, но ведь кто-то когда-то выполнил работу по его прививанию. Почти всегда это мама. Конечно, родители делают больше, чем просто прививают детям гигиенические навыки. Они затрачивают долгие годы, гигантское количество энергии и умственных усилий, чтобы подготовить своих чад к труду, который ждет их впереди. В более широком смысле они дают им в руки инструменты, необходимые для сотрудничества с Другими людьми; одну из главных ролей в этом играет язык.
Насколько успешно могли бы люди работать, не будь у них возможности общаться с помощью слов? Язык, этот базовый человеческий навык, тоже воспринимается как данность. Он особенно важен для денежной экономики и вдвойне — для наукоемкой экономики.
Хотя мы как вид, может быть, и обладаем предрасположенностью к овладению языком, необходимые речевые навыки мы приобретаем в детстве, слушая и разговаривая с другими членами семьи. Первыми учителями становятся отец и мать. Они же — первые протребители, без действенного вклада которых невозможно представить себе экономику оплачиваемых производителей.
Возьмем шире: насколько продуктивной была бы экономика, если бы родители не передавали культуру — правила поведения, которые позволяют людям работать в команде, группе, сообществе?
Молодежь, вступающая на рынок труда сегодня, нуждается в гораздо более широкой подготовке, нежели их предшественники, которые по большей части работали руками. Наниматели без конца жалуются на недостаточную подготовленность рабочей силы. Требуются знания математики и других точных наук, выявляемые стандартизированными тестами. Однако главной причиной неудач в работе является вовсе не недостаток трудовых навыков.
Тут имеет место проблема более общего, культурного свойства — путаные и вредные жизненные ценности, отсутствие мотивации, недостаточные навыки межличностного общения, неадекватные представления о собственном будущем. Все это формирует фундамент, на котором строятся специфические трудовые умения. Сколько же мы теряем в производительности денежной экономики из-за того, что недостаточно хорошо выполняем свои родительские функции?
Когда-нибудь, если экономика достигнет описываемых научно-фантастической литературой возможностей функционировать автономно, без участия людей, или же сами люди обретут бессмертие, роль родителей потеряет свою экономическую ценность. Однако пока это не так, для производства на самом глубинном уровне бесплатный труд миллиардов родителей-протребителей будет оставаться вопросом жизни или смерти.
В качестве сторонних наблюдателей мы вместе со многими другими критиками постоянно упрекали экономистов в том, что они не способны адекватно оценить ту существеннейшую роль, которую играет протребление в создании богатства. В этом отношении мы следовали путем Гэри Беккера и Амартья Сена. Как блестящие профессионалы, они уже довольно давно предпринимали интеллектуальные усилия, чтобы убедить коллег в важности скрытой экономики, встречая с их стороны вежливое, но холодное безразличие — до тех пор, пока с опозданием не получили Нобелевскую премию.
Среди энтузиастов, поддерживающих необходимость учета протребления, можно назвать автора книги «Парадигмы прогресса» (и других) Хейзел Хендерсон, Эдгара Кана с его книгой «Времядоллары», а также Нону Глейзер («Оплачиваемый и неоплачиваемый женский труд») и многих других, критиковавших просчеты традиционной экономики. Ну и наконец, следует отметить, что бесчисленные неправительственные организации во многих странах вторили этой критике.
Тем не менее и по сей день очень мало сделано для систематического описания важных двусторонних связей, соединяющих денежную экономику и ее огромного, не отраженного в бухгалтерских гроссбухах двойника.
Когда протребители помогают сплотить семьи, группы и целые общества, они делают это как естественную часть повседневной жизни, как правило, не оценивая того эффекта, какой все это оказывает на национальную видимую экономику. Тем не менее было бы чрезвычайно полезно, если бы экономисты подсчитали, во что обходится общественная сплоченность в пересчете на доллары, иены, юани, воны или евро. Или, наоборот, сколько стоит общественная дезинтеграция.
Итак, чего же стоит вся эта бесплатная работа?
В основополагающей работе, увидевшей свет в 1965 году, 34-летний Гэри Беккер указывал на то, что «теперь нерабочее время может оказаться более важным для благополучия экономики, чем рабочее; однако экономисты уделяют ему ничтожно мало внимания по сравнению с оплачиваемым временем».
Проанализировав временные пропорции того и другого, он подсчитал стоимость нерабочей деятельности, например, получения образования. Он оценил ее количественно, выдвинув предположение, что каждый час, проведенный в классной комнате, мог бы быть вместо этого проведен на оплачиваемой работе, и подсчитал потерянный заработок.
Его работа была блестящим прорывом в экономической теории, значительно более сложным, чем кажется по этому простому описанию, оснащенным математическим аппаратом, который мог бы вызвать уважение экономистов. Однако прошло 27 лет, прежде чем в 1992 году Беккер был удостоен Нобелевской премии, в том числе и за эту работу. Но и сегодня, несмотря на многочисленные исследования в этой области, протребление и неоплачиваемый труд, особенно женский, остаются далеко за пределами интересов экономистов-традиционалистов.
Социологи и эксперты в области социальной политики, со своей стороны, приложили определенные усилия для вычисления стоимости протребления. Оценка времени, затраченного на неоплачиваемую работу, и стоимости тех же услуг, оказанных наемными работниками, дала поразительные результаты. Они подтвердили положения Беккера о том, что домашнее хозяйство является «маленькой фабрикой» и что реально оплачиваемое рабочее время может оказаться менее важным для общей экономики, чем обычно предполагается.
В 1996 году С. Ринген сделал заключение: «Если бы не домашнее хозяйство, материальный стандарт жизненного уровня упал бы не меньше чем наполовину. Домашнее хозяйство вносит в каждую национальную экономику не меньший вклад, чем рыночные предприятия». Это, утверждает он, «поразительный результат», если учесть, что «в экономике семья, как правило, становится неким маргинальным объектом». Семейный вклад, о котором идет речь, почти целиком является результатом протребления.
Даже если цифры верны только отчасти, все равно мы имеем дело с огромной, зияющей черной дырой в стандартной экономике, и факт ее существования в некоторой степени объясняет, почему даже самые именитые экономисты и ученые так часто ошибаются в своих прогнозах. Не принимая в расчет протребительскую деятельность, они исповедуют истовую, почти религиозную веру в традиционные способы измерения труда, которые существенно подводят и их, и нас.
Традиционные экономисты и их «истинно верующие» приверженцы пытаются сбросить со счетов «скрытую» экономическую деятельность как не вызывающую значимых последствий, несмотря на многочисленные свидетельства об обратном, которые демонстрирует жизнь. Определяя экономическую «стоимость» как нечто, создаваемое только при денежном обмене, экономисты на самом деле сосредоточиваются на легко измеряемых, поверхностных данных.
Таким образом, точно так же, как глубинные основы времени, пространства и знания — самые существенные для передовых экономик — менее всего изучаются экономистами, так и настойчивая приверженность к традиционному определению «экономической ценности» заслоняет им перспективу надвигающейся завтрашней драмы.
Они цепляются за это ключевое определение отчасти потому, что деньги просто считать, их обращение легко поддается Математизации и моделированию. Про неоплачиваемую деятельность этого не скажешь. В результате профессионалы, одержимые измеряемостью, отодвигают протребление на самую Дальнюю периферию своих интересов. Очень мало усилий предпринимается для создания параллельной системы измерения протребления и системного изучения взаимодействия платного и бесплатного труда.
Исключение составляет работа Ришаба Айера Гоша из университета Маастриха в Голландии, который утверждает, что, «исключая деньги как инструмент измерения, нужно найти другие способы измерения стоимости, а также разные системы создания богатства и установить обменный курс между ними». В целом работа Гоша посвящена в основном неоплачиваемому труду протребителей-программистов в отличие от бесплатного труда в других областях.
Наше невежество в отношении протребления было бы простительным, если бы оно действительно не имело последствий и не оказывало влияния на денежную экономику. Однако и то, и другое неверно. В результате такой базовый инструмент, как внутренний валовой продукт, на который ориентируются бизнес и правительства, точнее было бы назвать искаженным валовым продуктом.
Если так мало внимания уделяется этой огромной, определяющей в создании богатства силе, если так скудна информация о ней, то нам остается только гадать, хотя это лучше, чем вообще игнорировать такой значительный фактор создания богатства. Если ценность протребления фактически равна совокупному продукту денежной экономики, который измеряют экономисты, то это как раз и есть ее скрытая половина.
Если такие расчеты использовать применительно к миру как целому, принимая во внимание продукцию многих миллионов крестьян, которые живут только протреблением, это как раз и будут недостающие 50 триллионов долларов.
Это особенно важно уяснить сегодня потому, что, вступая в следующую фазу революционного богатства, протребительский сектор нашей экономики оказывается на пороге гигантских перемен, в том числе радикального изменения его роли.
Удивительно: при том, что миллионы крестьян в бедных странах постепенно втягиваются в денежную экономику, миллионы жителей богатых стран делают как раз обратное. Они быстро расширяют диапазон своей деятельности в немонетарной, то есть протребительской, половине мировой экономики.
Как мы увидим далее, сейчас фактически закладывается база для настоящего взрыва протребления в богатейших странах. В результате одни рынки закроются, но вместо них откроется много новых. По мере того как будет расширяться роль протребителя, изменится и роль потребителя. Здравоохранение, пенсионное обеспечение, образование, технологии, инновации, госбюджеты — все это почувствует на себе влияние протребительской деятельности.
Не следует представлять это себе как работу молотком и отверткой. На смену им идут биология, наноинструменты, «фабрики десктопа» и фантастические новые материалы, что позволит всем нам как протребителям работать для себя так, как раньше никому и не мечталось.
Грядущий взрыв в протребительской экономике создаст много новых миллионеров. Вот тогда-то и обнаружат ее фондовые биржи, инвесторы и СМИ, тогда-то она наконец утратит свою невидимость. Первыми бенефициариями тут окажутся такие страны, как Япония, Корея, Индия, Китай и США, — благодаря наличию передового производства, нишевого маркетинга и высококвалифицированных сотрудников. Но это еще не все.
Протребление встряхнет рынки, изменит ролевую структуру общества и изменит наши представления о богатстве. А еще оно изменит будущее здравоохранение. Чтобы понять, как это произойдет, надо хотя бы коротко рассмотреть стремительные перемены в демографии, стоимости медицинского обслуживания, знаниях и технологии.
Здравоохранение — именно та область, где самые фантастические новые технологии соседствуют с самыми устаревшими, неорганизованными, контрпродуктивными и подчас смертельно опасными медицинскими учреждениями. Если слово «смертельно» представляется вам слишком эмоциональным, внимательно присмотритесь к действительности.
Согласно данным центров по контролю за заболеваемостью, каждый год в США регистрируется 90000 смертей от инфекций, подхваченных в больницах. По другим подсчетам, в результате медицинских ошибок в больницах ежегодно умирают от 44000 до 98000 человек — и это происходит в стране, система здравоохранения которой считается самой лучшей и самой щедро финансируемой. Судя по статистике, в 2001 году наши шансы умереть от медицинской ошибки или больничной инфекции значительно превышали шансы погибнуть в автокатастрофе.
Правда, неизвестно, сколько людей умирают и от отсутствия медицинского обслуживания даже в самых богатых странах. Однако мы точно знаем, что во всех процветающих странах — от Японии до США и Западной Европы — лавинообразно растущие затраты на медицину выходят из-под контроля, население быстро стареет, а политики начинают паниковать.
Эти факты свидетельствуют о более глубоком и более масштабном кризисе. В конце XIX и начале XX века вложения в материальную инфраструктуру привели к улучшению качества воды и канализации, почти полностью искоренив некоторые болезни, которые выкашивали население этих стран. Новый подход к медицине привел к развитию специализации. Больницы множились и разрастались в огромные учреждения, руководимые бюрократией и сливающиеся с еще большим количеством правительственных агентств, страховых компаний и фармацевтических гигантов.
Эти перемены радикальным образом улучшили здоровье населения, в значительной мере ликвидировали в модернизировавшихся странах Запада некоторые часто встречавшиеся заболевания.
Однако сегодня другая перемена в глубинной основе пространства — появление новой глобальной транспортной инфраструктуры — делает целые народы беззащитными перед атакой беспрепятственно пересекающих государственные границы старых и новых инфекций. Государственные системы здравоохранения субсидируются недостаточно, а угроза биологического, химического или ядерного терроризма со стороны религиозных и политических фанатиков или психически больных людей больше уже не является сюжетом фантастического комикса.
Между тем специализация в медицинских профессиях достигла такого уровня, что общение между врачами оказывается серьезной проблемой. Разросшаяся бюрократическая надстройка практически делается неуправляемой. Больницы разрушаются. Разительно меняются паттерны заболеваемости в странах с передовой экономикой.
Сегодня в богатых странах главными убийцами являются уже не инфекционные болезни, такие как пневмония, туберкулез или грипп. Их место заняли сердечные заболевания, рак легких и другие болезни, непосредственно зависящие от индивидуального поведения в отношении питания, физической активности, употребления алкоголя и наркотиков, курения, стрессовых ситуаций, сексуальной активности и путешествий за рубеж.
Не изменилось тем не менее представление о том, что врачи предоставляют услугу охраны здоровья, а пациенты остаются их «клиентами» или «потребителями». Демография, однако, может заставить нас пересмотреть это устоявшееся мнение.
Говорят, что демография — это судьба. Если так, то судьба наша меняется вместе со всем прочим. Мы стремительно приближаемся к тому моменту, когда миллиард жителей планеты перевалит через возрастной рубеж 60 лет.
Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, ожидаемая продолжительность жизни, причем даже в самых бедных странах, увеличивается. За последние полвека, несмотря на бедность, нищету, болезни, недостаток питьевой воды и экологические катастрофы, средняя продолжительность жизни в развивающихся странах резко возросла — с 41 года в начале 1950-х до 62 лет к 1990-м. К 2020 году эта цифра дойдет до 70 и уже превышает этот возраст в таких странах, как Коста-Рика, Ямайка, Шри-Ланка и Малайзия.
А тем временем демографы из Кембриджа и Института Макса Планка в Германии утверждают, что девочка, которая родится сегодня во Франции, имеет 50 процентов шансов дожить до ста лет, то есть она доживет до XXII века.
Всемирная организация здравоохранения сообщает, что европейский регион сегодня — «самая старая» часть мира, а Япония — страна с самым высоким процентом населения в возрасте старше 60 лет. ВОЗ прогнозирует, что к 2020 году почти треть населения Японии перейдет 60-летний рубеж, а в таких странах, как Япония, Франция, Германия и Испания, из тех, кому за 60, один человек из пяти проживет дольше 80.
Ни в одной стране система здравоохранения изначально не предназначалась для такой комбинации заболеваний, зависящих от образа жизни и поведения индивидов плюс от возрастных причин. Это исторически новая ситуация, и ни одна из предлагаемых «реформ» в этой области не может справиться с ней. Мы даже полностью не понимаем влияния произошедших перемен на налогообложение, пенсии, домашнее хозяйство, занятость и выход в отставку, финансы и прочие ключевые переменные богатства. Для того чтобы справиться со всем этим, требуется нечто более радикальное, чем обычное реформирование.
Согласно данным Организации экономического сотрудничества и развития, в 2002 году расходы на государственное и частное медицинское обслуживание в Германии уже составили 10,9 процента ВВП в его традиционном измерении. Соответственно во Франции эта цифра составила 9,7 процента, в Соединенном Королевстве — 7,7 процента, в Японии — 7,8 процента и в Южной Корее — 5,1 процента. В Соединенных Штатах эта доля составила 14 процентов.
Насколько еще может вырасти эта цифра, прежде чем государство объявит себя банкротом?
Как мы смогли убедиться, пропорции ВВП значительно искажены, поскольку в нем почти не берется в расчет продукция протребления. С ее учетом реальные затраты на здравоохранение невероятно возросли бы.
По сведениям Бюджетного комитета Конгресса США, долгосрочная программа медицинского обслуживания для лиц старшего и пожилого возраста ежегодно обходится в 120 миллиардов долларов. Но, как утверждают Джеймс Р. Никмен и Эмили К. Шелл из Фонда Роберта Вуда Джонсона, эта цифра «не в полной мере учитывает экономические ресурсы, связанные с долгосрочным медицинским обслуживанием, поскольку большая его часть обеспечивается в домашних условиях друзьями и членами семьи и не попадает в экономическую статистику. Предположительно экономическая стоимость такой неофициальной помощи в Соединенных Штатах ежегодно выливается в цифру 200 миллиардов долларов — это примерно в полтора раза больше, чем сумма формально учтенных расходов на эти цели».
По мнению других экспертов, в 2004 году домашний уход только за пациентами с болезнью Альцгеймера в США стоил свыше 100 миллиардов долларов, причем ни одна из этих цифр не включает неоплачиваемый уход, предоставляемый на короткие сроки.
Правительственные чиновники и представители медицинской индустрии предупреждают, что стареющее население будет больше болеть, в том числе старческим слабоумием, и, следовательно, содержать его будет все дороже. Согласно данным «Чейн драг ревью», в среднем в год выписывается 19 рецептов на лекарства для пациентов в возрасте старше 55 лет, а для более молодых — всего 8. «Джорнал оф Америкен диетик ассоциэйшн» пишет, что в Соединенных Штатах «медицинское обслуживание лиц старше 65 лет обходится в 3–5 раз дороже, чем для не достигших этого возраста».
Наконец, добавьте ко всему этому потенциальное банкротство пенсионных систем в том виде, в каком они существуют теперь, — и взволнованное обсуждение проблемы в обществе попадет в зону панического страха.
Такая общая картина отражает не все.
Во-первых, многие из приведенных здесь цифр являются проекциями прошлого опыта, а в кризисные или революционные моменты такие данные могут ввести в заблуждение. Новое поколение долгожителей скорее всего окажется здоровее предшествующих. Во-вторых, демографические данные, свидетельствующие об увеличении процента пожилых людей, одновременно указывают на сокращение процента молодежи и соответственно означают снижение затрат на образование. Возможны здесь и другие финансовые маневры. Тем не менее ни один из указанных факторов не отменяет необходимости радикального переосмысления целостной проблемы здравоохранения XXI века.
К сожалению, задумывавшиеся с лучшими намерениями, но основанные на предпосылках индустриальной эры реформы только ухудшают положение дел. Чтобы снизить расходы, политики, как правило, ищут «эффективные методы», которые сводятся к подобному конвейеру медицинскому обслуживанию, «управляемой» системе, предлагающей годное на все случаи стандартное лечение.
Их усилия направлены на то, чтобы, как на низкотехнологичных фабриках, ускорить движение конвейерной линии, втиснуть врачей в крошечные кабинеты и отвести им по несколько минут на каждого пациента. Это обреченная на поражение стратегия Второй волны, абсолютно непригодная для решения задачи, которая отчаянно нуждается в подходе в духе Третьей волны.
В этом отстающем от других бизнесе умные фармацевтические компании скоро приступят к выпуску демассифицированного, ориентированного на узкую целевую группу потребительского продукта, что сможет нивелировать побочные эффекты и сократить добавочные расходы.
Тем временем реформаторы, ориентированные на снижение затрат, добиваются противоположного — здравоохранения по типу массового производства в форме стандартных протоколов, процедур и лекарственных средств.
Однако в условиях снижения эффективности и роста стоимости лечения кризис в индустрии здоровья не может быть преодолен, пока в целях решения проблемы мы не выйдем за пределы промышленных решений к экстраординарным возможностям, которые открывают перед нами наукоемкая экономика и потенциал протребительского медицинского обслуживания.
Революционный потенциал для улучшения здоровья заключается не в фантастическом за последние десятилетия росте медицинских знаний (и «утиля»), а в параллельном сдвиге в контроле над этим знанием.
Пациенты сегодня вооружены информацией о новейших прорывах в области прежде недоступных им медицинских знаний, мгновенно появляющейся в Интернете, радио- и телевизионных новостных программах, где ее по традиции представляет эксперт-врач.
Общие понятия о медицине с более или менее высокой точностью передаются и через популярные сериалы с характерными названиями: «Травма: жизнь в отделении экстренной помощи», «Медики», «Хирурги», «Хьюстонская больница». Когда в одном из эпизодов «Скорой помощи» речь зашла о вирусе папилломы, возбудителе наиболее распространенного в США, передаваемого половым путем, хотя и малоизвестного по названию заболевания, за один вечер информацию о нем получили более пяти миллионов телезрителей.
Появляется и много документальных фильмов на темы здоровья. В Японии престижным призом отметили телефильм об ушных имплантатах для лечения глухих детей. В Китае в рамках политики здравоохранения в эфир вышла двенадцатисерийная передача о СПИДе и отказавшаяся от устаревших табу образовательная программа о сексе для подростков «Как тебе это объяснить?».
С 1997 года, когда Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами США разрешила крупным фармацевтическим фирмам рекламировать лекарства по телевидению, зрителей начали атаковать рекламой буквально всего — от противовоспалительных и снижающих содержание холестерина средств до антигистаминных препаратов. В большинстве случаев кратко упоминаются возможные побочные эффекты и дается совет обратиться за дальнейшей информацией к своему лечащему врачу. Разрешение такой рекламы способствовало созданию круглосуточного кабельного телеканала, целиком посвященного медицине.
Лавина медицинской информации, дезинформации и знаний, обрушивающаяся на людей, разнится в плане объективности и достоверности. Однако главное то, что вообще обращается внимание публики на вопросы здоровья и меняются традиционные отношения между врачами и пациентами, побуждая последних брать на себя часть ответственности за собственное здоровье.
Парадокс состоит в том, что пока пациенты получают все более широкий доступ к неравноценной по качеству медицинской информации, у их докторов, пребывающих под давлением ускорения, остается все меньше времени на то, чтобы читать новейшие профессиональные журналы, в том числе в Интернете, или общаться со специалистами — и даже с пациентами.
Более того, в то время, как врачам требуются знания о все большем числе заболеваний и они вынуждены обслуживать потоки пациентов, чьи лица они забывают к следующему визиту, образованный, дотошный, хорошо ориентирующийся в. Сети пациент может гораздо больше прочитать о своих болезнях и их лечении, чем лечащий врач.
Пациенты являются на прием с кипами скачанного из Интернета материала, фотокопиями страниц из «Справочника практикующего врача» или вырезками из медицинских газет и журналов о здоровье. Они задают компетентные вопросы и не робеют перед белым халатом.
Перемены в отношениях к глубинным основам времени и знания радикально изменили медицинскую реальность.
Доктор, продающий свои услуги, в экономических терминах остается «производителем». Пациент — гораздо более активный «протребитель», способный делать все более значительный вклад в свое благополучие и здоровье. Иногда производитель и протребитель сотрудничают; иногда они действуют независимо друг от друга; иногда — противореча один другому, но традиционная статистика и прогнозы в большой мере игнорируют изменившуюся структуру ролей и взаимоотношений.
Многие из нас меняют свою диету, бросают пить или курить, начинают заниматься физическими упражнениями. И если наше здоровье в результате этих мер улучшается, то какова здесь заслуга врачей и какова доля наших собственных усилий? Иными словами, сколько продукта в области здравоохранения создается производителями и сколько — протребителями? И почему большинство экономистов учитывают одно, но игнорируют другое?
По мнению Лоуэлла Левина, почетного профессора Медицинской школы Йельского университета, от «85 до 90 процентов всего медицинского обслуживания в Соединенных Штатах обеспечивается обычными людьми». Средства самолечения, говорит он, включают аспирин от головной боли, лед при ушибах, мази от ожогов и многое другое. В своем интервью 1987 года журналу «Ворлд энд ай» Левин сказал, что считает «всех докторов и все больницы необходимым, но нежелательным общественным злом, как и тюрьмы».
Независимо от их реального процентного соотношения, комбинация демографии, давления финансовых затрат и знания указывает на кардинальное усиление фактора протребления, но есть еще один фактор, который может сыграть самую важную роль: технология, завтрашнего дня. Добавим его в эту смесь и посмотрим, что получится в итоге.
Пациенты являются протребителями здоровья не только бросая курить и занимаясь физкультурой. Они вкладывают деньги в технологии, которые смогут помочь им более эффективно заботиться о своем здоровье и здоровье своей семьи.
По словам Тома Энтоуна, бывшего главы Американской ассоциации домашнего ухода, в 1965 году «в список домашнего оборудования по уходу за больным входили практически только трости, костыли и кровати». Когда в 1980 году в книге «Третья волна» мы впервые обратили внимание на протребление здоровья, рынок медицинских инструментов для домашнего обихода был еще относительно скудным.
Сегодня, согласно Шарон О'Рейли, президенту фирмы «Мед-Тех», пациенты взяли на себя 99 % забот по лечению диабета, и, по ее прогнозам, к 2010 году продажа средств лечения диабета на дому дойдет до 15 миллиардов долларов. Технологии для домашнего лечения уже не ограничивают ассортимент несколькими базовыми продуктами типа наборов для инъекций инсулина, аппаратов для измерения давления или экспресстестов на беременность. Диапазон этих средств стремительно расширяется, помогая протребителям оставаться здоровыми.
Сегодня каждый человек, зайдя в Интернет, может найти и приобрести оборудование для диагностики чего угодно — от аллергии до СПИДа, от рака простаты до гепатита. Проблема с рукой? Каталог «Флагхаус» предлагает «пальцевый гониометр» для измерения подвижности суставов пальца. Вместе с ним вы сможете купить гидродинамометр для измерения двигательной функции руки и т. п.
Затрудненное дыхание? Можете купить ультразвуковой распылитель, спирометр или даже спасительный прибор для вентиляции легких. Вы можете приобрести молоточек невропатолога или собственный педиатрический стетоскоп.
Женщины могут регулярно следить за уровнем эстрадиола, тестостерона и прогестерона. Есть и новые домашние тесты для выявления остеопороза и рака прямой кишки.
Согласно данным Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами (FDA), домашние медицинские системы уже сегодня являются «самым быстрорастущим сегментом индустрии медицинской аппаратуры», но эта мощная технология самопомощи еще очень примитивна по сравнению с тем, что ждет нас впереди.
Издаваемый FDA журнал сообщает, что «список планируемых к выпуску и разрабатываемых медицинских приборов читается как научно-фантастический роман… Представьте себе зубную щетку с биосенсорным чипом, которая проверяет уровень сахара в крови и наличие бактерий, пока вы чистите зубы; компьютеризированные очки с крошечными встроенными дисплеями, которые помогают запоминать людей и вещи; умную повязку, которая может определять наличие в ране бактерий Или вирусов и сообщать своему пользователю, не стоит ли применить антибиотик и какой именно».
В списке фигурирует также «умная футболка», которая «отслеживала жизненно важные показатели у альпинистов, совершавших восхождение на Эверест», и аппарат, позволяющий инвалидам управлять механизмами движением век или благодаря деятельности мозга.
«Представьте себе домашний компьютерный томограф у себя в ванной комнате. Автоматический анализ мочи при каждом спуске воды из туалетного бачка. Компьютеризированный прогноз продолжительности жизни после каждого приема пищи», — присоединяется к перечислению этих чудес «Нью-Йорк таймс мэгэзин».
Как обычно и бывает с такого рода прогнозами, не все из перечисленного увидит свет или окажется достаточно дешевым, практичным или безопасным. Но это лишь первые капли того ливня технологии, который обрушится на нас завтра. Он изменит экономику и самолечения, и платного здравоохранения и одновременно откроет еще один способ взаимодействия неизмеряемой экономики протребления с денежной экономикой.
Протребители инвестируют деньги в важнейшие продукты, которые помогают им успешнее функционировать в не-денежной экономике, что в конечном итоге снизит затраты в денежной экономике.
Напрашивается вопрос: не увеличится ли совокупный «продукт здравоохранения» в результате признания существенной роли протребления и изменения структуры ролей доктора и пациента?
Исследуя демографическую ситуацию, расходы, изменения в количестве и доступности знания, а также грядущие прорывы в технологии, мы ясно видим, что в завтрашней экономике здоровья протребители будут играть еще более важную роль.
Следовательно, пришла пора, чтобы экономисты, вместо того чтобы считать не-денежную экономику несущественной или не важной, приступили к поискам путей, на которых обе эти экономики будут взаимно обогащать друг друга, интегрироваться одна в другую и создавать всеобъемлющую систему богатства.
Если мы лучше поймем их взаимоотношения, нам станет более понятной и природа глобального кризиса здравоохранения. Они как минимум поставят новые жизненно важные вопросы перед безнадежно предсказуемыми политиками, обсуждающими здравоохранение, в самых разных странах.
Если протребители вносят такой огромный бесплатный вклад на каждом уровне здравоохранения, если они инвестируют собственные деньги, чтобы обеспечивать этот вклад, то напрашивается вывод: не стоит ли сократить суммарные расходы на медицину за счет образования и тренировки протребителей — так, как мы обучаем производителей?
Лоуэлл Левин считает, что одной из самых удачных правительственных инвестиций в здравоохранение было бы обучение школьников как протребителей здоровья. В эту программу следует включить «кое-что из того, чему учат в медицинских школах, — основные сведения по анатомии и физиологии человека, причины и лечение болезней… Научите их диагностировать и лечить несложные заболевания и определять те случаи, когда необходимо обратиться к врачу».
Викрам С. Курам сотрудничал с Джослинским диабетическим центром, разрабатывая то, что он называет «предсказуемой игрой по месту жительства» для детей, больных диабетом первого типа. Игра нацелена на развитие умственных моделей физиологии и мотивацию регулярной проверки уровня сахара. Дети поощряются в том, чтобы играть в компьютерную игру, предсказывая друг другу уровень сахара. Идея заключается в том, чтобы «использовать невостребованную социальную динамику», а не полагаться всецело на инструкции врачей или родительский надзор.
В тесно взаимосвязанной наукоемкой экономике не следует отделять друг от друга кризис здравоохранения и кризис образования, которые тесно связаны один с другим. Чтобы революционизировать идеи и учреждения в обеих областях, нужно приложить фантазию. Миллионы протребителей готовы в этом помочь.
Вас мучает стресс? Вы слишком заняты? Удивляетесь, куда утекает время? В условиях денежной экономики, функционирующей на сверхскоростях, дефицит времени становится источником почти всеобщего недовольства. Пользователи электронной почты жалуются на то, что получают по 200 посланий в день, бесконечные звонки на сотовый телефон не позволяют додумать ни одной мысли. «Многостаночники» одновременно смотрят телевизор, разговаривают по телефону, участвуют в онлайновой игре, знакомятся с биржевыми новостями и принимают SMS-сообщения, находясь в постоянном изматывающем контакте с внешним миром.
Такое ускорение и переход от последовательной к одновременной деятельности, подстегиваемой гиперконкуренцией, знаменуют собой радикальную перемену способа нашего отношения к глубинной основе времени — а также к работе, друзьям и семье. Во многих домах и компаниях жизнь на сверхскоростях вызывает болезненный конфликт между рабочим и свободным временем.
Кроме часов, уходящих на оплачиваемую работу по профессии, все мы тратим неоплачиваемое время на выполнение каждодневных личных и семейных обязанностей. Это бремя особенно тяжело для женщин и для «сандвич-поколения», вынужденного одновременно воспитывать детей и заботиться о престарелых родителях.
Однако сегодня это бремя утяжеляется еще больше. Кроме работы номер один (оплачиваемой) и работы номер два (домашней неоплачиваемой), многие из нас обременены еще и третьей (тоже бесплатной).
Пока мы писали эту главу, нам пришло письмо по электронной почте из компании, которая недавно продала нам копировальную машину. Краткое послание почти в ультимативной форме требовало, чтобы мы снимали показания счетчика на нашей машине и посылали эти сведения по е-мейлу, указав серийный номер машины, чтобы они могли выставлять нам правильные счета. Что же, подивились мы, случилось с контролером, который раньше приходил к нам в офис?
Было время, когда, не получив отправленную нам бандероль, мы звонили в «Fedex» по бесплатному номеру, чтобы выяснить причину. Где-то на терминале в Мемфисе, штат Теннесси, или в каком-то другом городе сидел сотрудник, обычно девушка, и выяснял для нас, куда запропастилась злосчастная посылка.
В один прекрасный день «Fedex», объявив это великим инновационным удобством для пользователей, сообщил нам, что отныне мы, клиенты, должны сами отслеживать путь наших отправлений через Интернет. Что же, дивились мы, случилось с той юной леди?
Но не только производители копировальных аппаратов и почтовики требуют от клиентов участия в их бизнесе в качестве протребителей. «Бэнк оф Америка» заявил о том, что получил «огромное количество» требований на погашение чеков — а для этого нужно было, чтобы 800 операционистов находили чеки на микропленке, копировали и пересылали их заявителям, — и ввел технологию, которая позволяла самим клиентам погашать чеки либо через Интернет, либо через банкомат.
Это нововведение опять-таки объявлялось благодеянием по отношению к потребителю, каковым оно, безусловно, и является, но только требует от клиента выполнения лишней работы. Навязав эту новую услугу, банк объявил о сокращении рабочих мест на 6,7 процента.
И это только один банк. В 2002 году в США клиенты банков совершили почти 14 миллиардов операций через банкоматы — треть от того, что совершается во всем мире. Клиенты довольны банкоматами, в частности, потому, что они экономят их время, а в скоростной экономике каждая минута на счету.
Допустим, что в среднем операция через посредство банковского клерка занимает, скажем, две минуты. Это значит, что клиенты совершают бесплатную работу на 28 миллиардов минут, следовательно, банкам на это потребовалось бы нанять дополнительно более 200000 сотрудников.
Это, однако, не означает экономии 28 миллиардов минут времени клиентов. Средняя операция с банкоматом занимает несколько минут. Только теперь клиент выполняет часть работы, которую раньше выполнял оплачиваемый операционист, и зачастую еще и платит лишние деньги за эту привилегию. Как это ни забавно, эксперты в банковском деле утверждают, будто необходимость выполнить какую-то работу — к примеру, нажать на кнопки — создает у клиента иллюзию экономии времени.
Перекладывание работы на протребителей приобретает все больший размах. В 2002 году 17000000 американских семей совершали биржевые сделки по Интернету и почти 40000000 клиентов заказывали билеты для путешествий через Сеть. Всего в том году через Интернет в США было сделано почти 360000000 покупок. В каждой из этих сделок протребители действовали как собственные биржевые брокеры, транспортные агенты, коммивояжеры, а компании перекладывали на них свои расходы на персонал.
Как и других производителей бытовой техники, клиенты засыпали «Дженерал электрик» требованиями информации о выпускаемых приборах. Компании это обходилось примерно по 5 долларов за телефонный звонок и только по 20 центов, если клиент получал информацию через Интернет. Компания жаждала сократить расходы на 96000000 долларов, благодаря чему, естественно, смогла бы сократить штаты. И куда же денутся эти рабочие места?
Ответ: туда же, куда и ставки банковских служащих, — из сферы оплачиваемого труда к бесплатным протребителям.
Во всех странах находчивые компании открывают все новые и изощренные способы экстернализировать труд. Лавры победителей в этом соревновании должны принадлежать не какой-то гигантской алчной американской корпорации, а сети японских ресторанов «Дотон Бори», которая сделала следующий шаг от буфетной концепции самообслуживания: клиенты сами готовят еду на жарочном приспособлении у себя на столе.
Следует отметить, что многие инновации такого рода потребителями приветствуются. Теоретически конкуренция должна привести к снижению стоимости такого рода услуг и таким образом опосредованно оплатить труд клиента. Когда-нибудь часть сэкономленных средств от экстернализации труда действительно может быть передана потребителю, однако в данный момент ситуация еще далека от совершенства, и клиенты оплачивают еще один обед, который съедают компании. Доля экстернализированного труда будет увеличиваться. Сдвиг труда от производителя к протребителю является очередным рубежом аутсорсинга.
Перекладывание своей работы на клиентов — не новость. В былые времена бакалейные товары хранились за прилавком, и продавцы подавали то, о чем их просили. В 1916 году появились первые супермаркеты — Кларенс Сондерс счел, что вполне можно заставить покупателя немножко поработать, и запатентовал свое нововведение.
Новые технологии сделали дальнейшую экстернализацию очень прибыльной. Если бы Сондерс вернулся и увидел, во что вылилось его изобретение, он удивился бы при виде оптических сканеров в кассе; однако при этом требовался кассир. Сегодня в Соединенных Штатах, да и повсюду в сетях крупных супермаркетов покупателю вручают прибор для сканирования покупок, и плата автоматически снимается с его кредитной карточки. И никаких служащих-посредников.
В супермаркетах используются такие сканеры, чтобы сэкономить время покупателя и не брать на работу лишний персонал: при этом, отмечает специалист по рекламе из Лoc-Анджелеса Доналд Л. Поттер, «магазин не предоставляет никаких скидок за ту работу, которую возлагает на покупателя». Один онлайновый критик этого порядка считает, что супермаркеты должны ввести «разные цены за обслуживание и самообслуживание. Это заставило бы меня чаще пользоваться системой саморасчета».
Что действительно ново, так это киберструктура, позволяющая потребителям превращаться в протребителей в широком диапазоне видов деятельности. Благодаря ей компании любого профиля открывают для себя соблазнительные возможности экономики «бесплатного обеда».
На фоне огромного количества почивших на рубеже столетий электронных торговых компаний особняком стоит та, что сумела выжить и устоять, — фирма, в чьей бизнес-модели максимально использовались преимущества бесплатного протребительского продукта. В результате клиенты Amazon.com снабжают ее сайт бесплатной рекламой в виде книжных и музыкальных рецензий, мнений, списков любимых книг и т. п.
Когда дело доходит до сокращения собственных расходов, премия за наглость, безусловно, должна вручаться налоговым службам, которые требуют сложных учета и вычислений от налогоплательщика, еще и выполняющего бесплатную работу ради привилегии заплатить налоги.
Суммируя, можно сказать, что, когда мы прибавляем к нашей оплачиваемой работе и работе протребителя третью, неоплачиваемую, немудрено, что времени нам хронически не хватает.
Мы распределяем свое время между производством, потреблением и протреблением, осуществляя таким образом очередной сдвиг в отношении к времени, одной из поистине глубинных основ.
Если прибавить конкурентное давление в денежной экономике к демографическим факторам, таким как старение, развитие и распространение знания и быструю экспансию технологий, которые можно использовать в протреблении, у нас появится много оснований ожидать настоящий взрыв протребления.
Стремление экстернализовать труд, увеличивая долю протребления, столь сильно, что в комиксе «Дилберт» даже появился персонаж — клерк, которых хвастает тем, что «если нам повезет, мы вскоре научим наших клиентов самих производить и доставлять товар». Как мы увидим в следующих главах, он может оказаться правым в своих прогнозах.
Грядущий взрыв протребления недооценивается не только СМИ, освещающими бизнес и финансы, но и учеными и правительством. Протребителям никто не спешит вручить бразды правления миром, но они готовы преобразить рождающуюся экономику и бросить вызов существованию самых крупных мировых компаний и производств. В сущности, они уже делают это.
Мы уже видели, что они за счет своей третьей работы угощают бесплатным обедом банки, авиалинии и бесчисленное множество других отраслей. Мы видели также рост их экономического вклада в систему здравоохранения. Но история протребления еще только начинается.
Сегодня протребители не только покупают инструменты и технологии, чтобы увеличить свою производительность в индустрии здоровья; то же самое они делают и в других отраслях. В 2005 году торговая сеть «Хоум Дипоу» имела более 1800 магазинов в США, Канаде и Мексике. Ее персонал насчитывает 300000 человек, а ежегодный оборот составляет 73 миллиарда долларов. В магазинах этой фирмы продается около 40000 наименований товаров, главным образом разновидности «сделай сам».
Ежегодный оборот рынка товаров для дома «сделай сам» в США составляет примерно 200 миллиардов долларов. В Японии, где жилые дома гораздо меньше и обставлены более эстетично, товарооборот соответствующей сети превышает 30 миллиардов долларов. В Германии такие компании, лидером которых являются «Оби», «Практикер» и «Баухаус», оперируют 33 миллиардами долларов. В Европе в 2003 году этот рынок оценивался в 100 миллиардов долларов.
Подобная активность подстегивается быстро увеличивающейся аудиторией телепрограмм, посвященных благоустройству дома. В Великобритании такие шоу, как «Новая отделка дома» и «Домашний мастер», которые дают полезные советы по обустройству, являются самыми популярными на Би-би-си, а специально посвященные этим проблемам каналы «HGTV» и «DIY Network» смотрят в более чем 80000000 американских семей и 29 странах — от Японии, Австралии и Таиланда до Чехии и Венгрии.
Если этих советов им недостаточно, протребители могут зайти на сайт RepairClinic.com, где продаются запчасти для бытовой техники, или RepairGure, чтобы получить необходимые инструкции. Их конкурент Point and Click Appliance Repair предлагает профессиональную диагностику неисправности любых домашних приборов — от холодильников и морозильников до духовок и микроволновых печей. Веб-страничка Sears' обеспечивает желающим доступ к «более чем 4,5 миллиона деталей к вашей бытовой технике, инструментов для ухода за домом и участком и домашней электронике».
Протребители покупают материалы у этих компаний по улучшению оборудования дома, затем вкладывают свой реальный физический — и бесплатный — труд, чтобы создавать экономическую стоимость в различных формах — от пристройки лишней комнаты к дому до продления жизни стиральной машины или просто облагораживания внешнего вида своей собственности.
Аналогичное вложение бесплатного труда наблюдается в авторемонтном деле, что происходит при обращении в любой крупный магазин запчастей. Согласно данным Ассоциации индустрии автосервиса, ежегодные продажи материалов и услуг для домашнего труда достигли в США почти 37 миллиардов долларов.
Кроме того, «в 2002 году почти 80 процентов домашних хозяйств в США участвовали в садовых работах», а общая сумма затрат в этой области составила почти 40 миллиардов долларов, сообщает Национальная садоводческая ассоциация. В Великобритании, территориально значительно уступающей Соединенным Штатам, по свидетельству журнала «Тайм», «помешанные на садоводстве британцы» потратили на эти цели почти 5 миллиардов долларов.
Немецкие любители природы потратили 7 миллиардов. В Японии, где протребители удосуживаются озеленить каждый клочок земли между зданиями, этим занимается треть всего населения, около 40 миллионов человек, и около 15 миллиардов долларов в год тратится на оборудование, посадочный материал и удобрения.
Садоводством и уходом за автомобилем деятельность протребителей не ограничивается. Любимым хобби 30000000 женщин (а это почти треть всего взрослого женского населения США), главным образом молодых и с высшим образованием, остается шитье. А сшив платье, они содержат его в чистоте с помощью наборов для домашней химчистки, реклама которых переполняет ваш почтовый ящик.
Тем же, кто готов принять настоящий вызов, наборы «сделай сам» могут помочь сделать все — от электрогитары и компьютера до клюшки для гольфа, яхты, дачного домика на четыре спальни и даже аэроплана, который вполне сможет участвовать в показательных выступлениях.
Традиционная экономика рассматривает совершение такого рода покупок как обычное потребительство. На самом деле это следует рассматривать совсем в другом свете. Они представляют собой крупномасштабные инвестиции в важнейшие товары, которые увеличивают далеко еще не оцененную стоимость их протребительской продукции.
Сегодня в экономически передовых странах разнообразие товаров длительного пользования, которые можно обнаружить в обычном доме простого рабочего, может включать посудомоечную машину, стиральную машину с сушилкой, холодильник, газовую или электрическую плиту, кондиционер, тостер, кофеварку, блендер или соковыжималку, а еще инструменты для ремонта бытовой техники, электрооборудование и т. п.
Сюда нужно добавить компьютеры, видеокамеры, карманные компьютеры и огромное количество всяких цифровых механизмов, благодаря которым функция «сделай сам» включает такие операции, как игра на бирже, покупка недвижимости, поиски пропавшего родственника или изготовление визитных карточек. По словам журнала «Тайм», цифровые приборы обеспечивают возможность «любому пользователю с минимальными навыками создавать собственное кино, телешоу, альбомы, книги и даже радиопрограммы. Создать развлечение для самого себя вдруг оказалось очень недорогим занятием. Сбываются мечты тех, кто действует по правилу „сделай сам“… И круг подобных цифровых развлечений становится все шире и шире».
Критики «безудержного потребления», включающие в него приобретение такого рода предметов (которые наверняка имеются и в их собственных домах), не схватывают их сути. Эти предметы отнюдь не являются материальным воплощением жадности. Это инвестиции в сферу протребления — способность делать больше для себя и своей семьи, при этом отчасти отказываясь от рыночных взаимоотношений. В этом смысле они служат противоположностью потребительству. Они позволяют нам решать множество задач вне рынка, то есть делать то, за что мы иначе заплатили бы деньги другим, а кроме того, делать то, чего нельзя купить.
Если сосчитать все деньги, затрачиваемые в сфере технологий «сделай сам» — на домашний ремонт, починку автомобиля, садоводство, создание материальных и неосязаемых вещей с помощью цифрового оборудования, — то получится огромная сумма, которая, по крайней мере отчасти, представляет собой не потребление, а инвестиции, капитальные инвестиции, которые делают протребители, чтобы создавать стоимости в системе богатства.
А если мы добавим сюда часы, потраченные на работу со всеми этими инструментами, наборами и приборами, и гипотетически присвоим каждому из этих неоплачиваемых часов определенную почасовую оплату, то получим еще более внушительную сумму, которая наверняка озадачит статистиков и поставит под вопрос традиционные представления о том, как функционируют системы богатства.
Граница между оплачиваемой и бесплатной работой, между измеряемой ценностью, поставляемой производителями и по большей части остающимися неизмеренными взносами протребителей, является вводящей в заблуждение фикцией. С одной стороны, имеется денежная экономика, с другой — не-денежная; но и та, и другая создают современную систему богатства, и именно система богатства как целое должна быть правильно понята теми, кто занимается планированием будущего.
Протребители спокойно переходят через эту границу, как будто ее вовсе не существует. Во всем мире возникают тысячи мелких предприятий, когда протребители начинают продавать то, что прежде делали только для своих нужд, для друзей и соседей.
Когда Дон Дэвидсон из Уилтона, штат Коннектикут, перешагнул пятидесятилетний рубеж, он задумался о том, что будет делать после шестидесяти, выйдя в отставку с должности соиздателя журналов «Леди хоум джорнал» и «Вуменс дэй». У него всегда была хорошо оборудованная мастерская, и выходные он проводил, занимаясь столярными работами. Поэтому для него было естественным подумать о том, не превратить ли в пенсионные годы свои навыки в этом ремесле в бизнес.
План претерпел изменения в том смысле, что бизнес вырос в семейное дело с полной занятостью, к которому подключились и двое взрослых внуков.
А тем временем на другом конце страны, в техасском городе Плано, жил Нил Планик, который увлекался моделями гоночных автомобилей. С помощью городского центра содействия малому бизнесу его хобби превратилось в «Трассу гонок моделей автомобилей Нила».
Оба эти случая, когда протребители, используя свои умения, навыки и интересы, через определенное время начинают создавать рыночный товар и развивать малый бизнес, являются примером вклада ценностей в денежную экономику.
Создаваемые протребителями компании не всегда оказываются такими маленькими и узкоспециализированными. Вот пример с бывшим голливудским агентом, который стал театральным агентом и в итоге в 1960-х годах открыл миру дуэт Саймона и Гарфанкела, а вслед за ними таких музыкальных звезд, как Дайана Росс и Марвин Гэйе.
Уолли Эймос, вдохновленный своей тетушкой Деллой, начал выпекать печенье в качестве хобби, а потом стал и раздавать его. «В конце концов при виде меня, — рассказывает он, — люди вместо „привет“ говорили: „А где наше печеньице?“ Мне все говорили, что надо заняться этим делом всерьез, но я в то время не придавал этому занятию значения».
Так что когда Уолли Эймос стал серьезно относиться к своему занятию, это положило начало «Знаменитому шоколадному печенью Эймоса» — сегодня одному из самых известных брендов в США, внесшему яркий вклад в индустрию гурманства. Но и это еще не самое большое достижение.
Протребители не только превращают свои хобби в бизнес. Они запускают или помогают запускать целые новые отрасли промышленности. 25 лет назад умные компьютерные игры и моделирование были преимущественно достоянием военных. Согласно Дж. Херцу и Майклу Р. Масидониа, авторам публикации в «Дефенс Хоризон», они «возникли в иерархическом, Узконаправленном, формальном окружении, где подрядчики были заняты созданием специализированных, дорогих приборов для мощных автоматизированных рабочих мест». Напротив, коммерчески доступные компьютерные игры были рискованным предприятием — дискетами в пластиковых упаковках торговали отдельные энтузиасты.
Но, как объясняется в этой же статье, штатские любители игр, пользовавшиеся маломощными дешевыми компьютерами, не сравнимыми с армейскими супермашинами, вскоре сформировали онлайновые сообщества и начали сообща модифицировать, адаптировать и усложнять коммерческие игры, чаще всего посвященные военным стратегиям.
К концу 1990-х, пишут далее авторы статьи, «почти каждая стратегия и военная игра выпускались на рынок со встроенным редактором уровней и инструментами создания соответствующих персонажей и сценариев».
Короче говоря, коммерческие игры подвигли протребителей к тому, чтобы усложнить и обогатить их. И вот результат, который мы наблюдаем сегодня: «С точки зрения инноваций, индустрия коммерческих игр обгоняет военную на игровом уровне, будучи мотивированной, глобальной, самоорганизующейся популяцией игроков, стремящихся обыграть друг друга».
Таким образом, протребительские инновации в не-денежной экономике помогли создать сегодняшнюю индустрию игр с оборотом в So миллиардов долларов, индустрию более масштабную — и тут, наверное, многие удивятся, — чем кинобизнес Голливуда.
Еще более удивительна и важна ставшая сегодня многим известной история Линукса Торвальдса, взрывной эффект которой потряс не только индустрию программного обеспечения, но, можно сказать, весь капиталистический мир. 21 — летний студент университета в Хельсинки Торвальдс работал с системой «Миникс», вариантом операционной системы «Юникс», которая используется в гигантских компьютерах. Неудовлетворенный ее функционированием, он решил создать новую версию для персональных компьютеров. Работая над ней в течение трех лет совершенно бесплатно, он добился желаемого в 1994 году, создав ядро того, что сегодня известно как операционная система «Линукс».
«Линукс» назвали «общедоступной» программой, потому что в отличие от продукции «Майкрософт» и других компаний ее главный код можно получить бесплатно всем желающим. Отсюда возможность адаптировать «Линукс» к конкретным нуждам пользователя и создавать на ее основе новые коммерческие продукты, поскольку доступ к коду остается открытым.
Операционная система «Линукс» сегодня поддерживается многими производителями компьютеров, ею пользуются примерно 18000000—29000000 человек по всему миру. Как пишет «Нью-Йорк таймс», «она используется примерно 40 процентами американских компаний».
Но влияние «Линукс» выходит далеко за пределы бизнеса США. В 2005 году правительства многих стран в целях экономии средств и развитии своих программных отраслей активно продвигали использование «Линукс». В Китае эта система используется в государственном почтовом ведомстве, в министерстве внешней торговли и на центральном телевидении, правительство настоятельно рекомендует ее чиновникам всех уровней. В Бразилии правительство выпустило директиву по применению во всех своих агентствах «Линукс» и другого бесплатного софта. В Индии «Линукс» применяют в центральном банке и казначействах.
По данным «Юнайтед пресс интернейшнл», «правительства во всем мире инвестировали в „Линукс“ более двух миллиардов долларов» и «более 160 правительств используют программы этой системы».
Мода на «Линукс» перешагнула национальные границы. Официальные лица из Китая, Японии и Южной Кореи недавно организовали встречу для обсуждения использования «Линукс» в рамках общей политики в сфере информационных технологий.
Энтузиазм по поводу этой системы этим не ограничивается. На конференции в ООН, посвященной информационным технологиям, крупные державы через своих делегатов выступали в пользу внедрения открытого софта в качестве инструмента ликвидации неравенства в этой области.
Все это началось с бесплатной работы Торвальдса и огромной разветвленной сети программистов-протребителей, связанных между собой через Интернет и бесплатно посвящающих свое время и силы для коллективного производства продукта.
Таким образом, созданный Торвальдсом и сетью программистов продукт оказал мощное влияние внутри денежной экономики. «Линукс» не означает конец капитализма, как полагают некоторые энтузиасты, но он еще раз демонстрирует, как мощно безденежная деятельность протребителя может повлиять на денежную экономику.
Но «Линукс» — только часть истории.
Если знание — одна из глубинных основ, от которых все больше зависит революционное богатство, то способ доступа к нему и его организация непосредственно влияют на денежную экономику. Сегодня невозможно представить себе мир без Интернета и Интернет без Всемирной паутины — двух самых могущественных из когда-либо изобретенных инструментов знания.
Паутина — всепроникающий «www» — соединяет Интернет со способностью по-новому связывать всевозможные данные, информацию и знание. Сегодня трудно представить себе, как же все это было в 1980 году, когда молодой инженер-программист европейской лаборатории квантовой физики (CERN) в Женеве задумался о том, как получить доступ к разобщенным, неструктурированным, неиерархичным фрагментам информации и связать их воедино.
Тим Бернерс-Ли, которого часто называют отцом Всемирной паутины, вспоминает это время в CERN в книге под названием «Как сплести паутину»: «Я писал свою первую программу вроде тех, что нашли применение в Паутине, в свободное от работы время и лично для себя. Никакой высокой цели я не ставил, я просто хотел найти способ запоминать связи между разными людьми, компьютерами и проектами в лаборатории». Иными словами, сама Паутина оказалась результатом протребления.
В итоге был создан инструмент знания, который кардинально изменил не только традиционный для нашей культуры способ мышления и обучения, но и — что становится все более и более значимым — способ делать деньги, заниматься бизнесом, управлять экономикой и создавать богатство.
Далее, если примеры Торвальдса и Бернерса-Ли недостаточно убедительны, можно добавить, что три миллиарда сайтов Всемирной паутины в значительной степени являются продуктом протребления. Десятки, если не сотни тысяч протребителей — профессоров и студентов — в свое свободное время заполняют Сеть результатами своей умственной деятельности — научными докладами и исследованиями по любым темам и направлениям, которые только можно вообразить, от истории Средневековья до математики.
Пользуясь Интернетом, который революционизирует наши отношения к глубинным основам пространства и времени, ученые, опять-таки чаще всего в свободное время, связываются между собой по Сети, чтобы обсудить новейшие открытия во всех областях, от изучения простейших до производства пластмасс. Металлурги и управленцы, журналисты и эксперты оборонной промышленности знакомятся в Сети с миллиардами страниц информации и бесплатно добавляют к ним собственные данные и знания. Сотни тысяч самодеятельных журналистов рапортуют о своих наблюдениях или комментируют новости дня в своих онлайновых дневниках — блогах.
Допустим, что целых 95 процентов содержимого интернет-сайтов — всего лишь реклама или просто неточная, бессмысленная, ложная либо имеющая интерес для очень немногих информация; но и в этом случае у нас остается 150000000 сайтов с содержанием, которое можно обнаружить, связать и сопоставить в бесчисленных вариантах, чтобы создать свежий креативный способ мышления практически о любом аспекте создания богатства.
Это постоянно увеличивающееся содержание Интернета отчасти является результатом одного из величайших волонтерских проектов человеческой истории. Благодаря своему вкладу в структуру и содержание протребители ускоряют инновации на видимом рынке. Это они во многом обеспечили перемены в том, как, когда и где мы работаем, каким образом компании связываются с поставщиками и потребителями и вообще во всех аспектах видимой экономики, являющихся предметом мониторинга со стороны экономистов.
Экономисты, впрочем, еще продолжают оспаривать вклад Паутины в то, что они понимают под экономическим «ростом». Они могут по-прежнему игнорировать рост, который создается усилиями протребителей. Они останутся к нему слепы до тех пор, пока не примут во внимание захватывающее, сложное взаимодействие между видимой и невидимой экономиками в любой форме: исполнения родительской функции, улучшения системы здравоохранения, самодеятельного труда, создания нового бизнеса, выявления новых потребностей, научного предвидения или написания нового общедоступного программного обеспечения, а также в виде обеспечения доступа к знанию и организации его огромных объемов с целью приспособления к нуждам наукоемкой экономики.
Только когда мы сложим вместе денежную экономику и ее скрытую часть, мы получим то, что обозначается термином «система создания богатства». Тогда же прояснится следующее: денежная система в ближайшем будущем разрастется самым радикальным образом, однако то, что мы делаем без денег, будет оказывать все большее и большее влияние на то, что мы делаем с помощью денег. Протребители — это невоспетые герои экономики будущего.
Когда Розалин Беттифорд, 47-летняя сотрудница издательства, приехала на конец недели в свой загородный дом в Вашингтоне, штат Коннектикут, в двух часах езды от Манхэттена, вечер оказался прохладным. Сын-подросток спал у себя в комнате. В гостиной было темно. Когда глаза Розалин привыкли к мраку, она заметила, что одно из больших окон широко открыто. Женщина потянулась к ручке, чтобы закрыть его, и вдруг тяжелая рама выскользнула из переплета и, потянув за собой Розалин, рухнула вниз с 12-футовой высоты на каменные плиты террасы.
При падении Розалин (мы изменили ее имя, но в остальном наша история абсолютно правдива) получила травму черепа, сломала несколько ребер, руку и пальцы на ногах. Испуганный сын обнаружил ее стонущей в полубессознательном состоянии. Из ушей вытекала бесцветная жидкость.
Через несколько минут на месте происшествия появились молодые люди, которые быстро наложили шину на руку и отвезли Розалин в ближайший госпиталь. Они спасли пострадавшей жизнь и, когда появились врачи, незаметно исчезли, растворившись в ночи. На следующий день они навестили Розалин, чтобы узнать, как идут дела. Это были волонтеры местной пожарной охраны. Им не нужно было напоминать о трагедии 11 сентября; добровольцы, помогающие службам, оказывающим экстренную помощь, хорошо справляются со своими функциями, и не только в США.
В 2001 году в Японии насчитывалось 951069 членов «шо-бодан» — местных объединений пожарных-добровольцев. Подобные объединения существуют в Австрии, Канаде, Финляндии, Германии, Италии, Португалии, Южной Африке и других странах мира. Члены этих союзов часто рискуют жизнью, а бывает, что и жертвуют ею.
Говоря на языке экономики, волонтеры — это протребители, предоставляющие различные услуги, не считаясь с собственным временем, не требуя вознаграждения за затраченные усилия и риск.
Размах волонтерской деятельности в США очень велик; примерно 110000000 американцев хотя бы несколько часов в неделю посвящают бесплатной добровольческой работе. В докладе 2001 года некоммерческой организации «Независимый сектор» указывалось, что за предыдущий год американцы затратили на добровольную работу 15,5 миллиарда часов. Сюда входили самые разные виды деятельности: организация питания, уход за больными, сбор средств в пользу благотворительных фондов, работа в церкви и прочих неправительственных организациях. Согласно этому докладу, совокупная сумма стоимости этой бесплатной деятельности составила около 239000000000 долларов — вот вам еще один «бесплатный обед» для видимой экономики.
В 2005 году ураганы «Катрина» и «Рита» обрушились на побережье Мексиканского залива, уничтожив сотни зданий и рабочих мест и вызвав почти полный коллапс государственных служб экстренной помощи. Добровольцы же, напротив, по всему югу США предлагали свои дома, пищу и медицинскую помощь пострадавшим от стихийного бедствия.
В Японии помощь в экстренных случаях была практически не развита вплоть до великого Ханьшинского землетрясения в окрестностях Кобе, которое случилось 17 января 1995 года. Эта катастрофа взбудоражила нацию, и 1350000 добровольцев бросились на помощь — разбирать завалы, оказывать медицинскую помощь, доставлять пищу и воду, искать пропавших. Как можно оценить в деньгах их вклад в японскую экономику? Учитывалась ли эта работа при подсчете ВВП? И что еще важнее: какова гуманитарная ценность этой деятельности?
В Южной Корее добровольцами являются 6500000 жителей страны. Они предоставляют кров жертвам наводнения. Они помогают строить дома для оставшихся бездомными. Они учат беженцев из Северной Кореи приспосабливаться к условиям жизни в Южной.
В Италии волонтеры помогают ухаживать за больными раком и работают в хосписах. Когда в 2002 году Германию постигло невиданное наводнение, десятки тысяч волонтеров со всей страны ринулись на борьбу с разбушевавшейся стихией.
Вся эта деятельность является частью скрытой, «внебухгалтерской» половины экономики каждой страны. Если бы ее полная стоимость была точно подсчитана, многие решения политиков и бизнесменов оказались бы совершенно иными.
Когда экономики разных стран были обособлены и децентрализованы, протребление тоже оставалось явлением сугубо местного значения. Вместе с подъемом национальных рынков и национальных государств помощники стали предлагать свои услуги уже не только в рамках своей общины или в границах своей деревни. В последнее время в результате глобализации или реглобализации экономики многие волонтерские организации тоже приобрели глобальный размах, распространив понятие общины до масштабов всего человечества и соответственно расширяя спектр работ во всех областях деятельности.
Примеров интернациональной добровольной помощи существует множество. В 1989 году после землетрясения в Сан-Франциско на помощь жертвам, преодолев Тихий океан, вылетела японская команда экстренной помощи. Когда в 2002 году тысячи лошадей в Зимбабве были обречены на голодную смерть после того, как их хозяев-фермеров согнали со своих земель, на помощь несчастным животным отправились волонтеры из таких отдаленных мест, как Шотландия, Швейцария и Южная Африка.
Можно привести примеры куда более масштабной деятельности. Красный Крести Красный Полумесяц действуют по всему миру. Число их добровольных помощников достигает цифры 105000000 человек, это представители 178 стран. Подобно другим неправительственным организациям, они направляют врачей, медсестер, агрономов и прочих специалистов для оказания бесплатной профессиональной помощи в разные точки по всей планете. И почти всегда в необходимые критические моменты посланцам этих организаций оказывают содействие местные помощники.
Ни с чем не сравнимый размах приобрела добровольческая деятельность во время катастрофического цунами в декабре 2004 года. Правительства и различные организации публично заявляли об отправке в пострадавшие страны гигантских сумм, большая часть из которых если и достигала цели, то очень медленно. Зато волонтеры со всех концов Земли оказались там почти мгновенно. Правительство Австралии вынуждено было закрыть не выдержавшую перегрузки «горячую линию» для добровольцев после того, как число позвонивших превысило 10000 человек. На определенном этапе многим добровольческим организациям пришлось отказывать желающим предоставить свои услуги — так их было много. Непрофессионалы — радисты, пилоты, медсестры, учителя, строители, водители грузовиков — бесплатно вносили свой вклад в общее дело.
Все это было невидимое богатство, не учтенное денежной бухгалтерией, перетекающее из страны в страну, с одного конца Земли на другой.
В современном мире высокой профессионализации словечко «любитель» вызывает у менеджеров по кадрам и экономистов пренебрежительное отношение. Однако история свидетельствует о том, что любители, работающие бесплатно для себя, своих семей и общин, достигали значительных высот в широком спектре областей, в том числе в науке и технике.
Поскольку наука не сразу сделалась оплачиваемой профессией, практически все ученые в прошлом были любителями. Многие зарабатывали на жизнь профессиональной деятельностью, а самые великие свои открытия, подчас исторической значимости, совершали в качестве протребителей.
Джозеф Пристли, открывший в 1774 году кислород, был священником. Пьер де Ферма, чья «последняя теорема» на века озадачила математиков, был юристом. Бенджамин Франклин, получавший доход как издатель и политик, в свободное время изучал океанские течения, попутно изобрел бифокальные линзы и ставил опыты, доказывающие, что молния имеет электрическую природу. Он тоже был протребителем.
Сегодня протребители-любители собирают огромное количество ценных сведений об окружающей среде. На Филиппинах созданы целые сети любителей, регистрирующих данные о сейсмологической обстановке, однако самые важные открытия были сделаны любителями в сотрудничестве с профессионалами в области астрономии и космических исследований.
Когда в 1957 году на орбиту был выведен первый искусственный спутник Земли, любители во всех уголках планеты, организованные астрономом Фредом Уипплом, директором Смитсонианской астрофизической обсерватории, наблюдали за его полетом. Их усилия получили название «Лунная вахта». Как сказано в книге Э. Н. Хейеса «Странники небес», «Лунная вахта» показала, на что способны любители, если их правильно организовать и настроить. Сегодня астрономы-любители, кроме всего прочего, отслеживают траектории движения астероидов и других потенциально опасных космических объектов.
Бывший астронавт бригадный генерал Саймон «Пит» Уорден недавно информировал комитет по науке Палаты представителей США о том, что мелкие объекты «масштаба ядерного оружия» бомбардируют верхние слои атмосферы Земли с периодичностью раз в две недели. В июне 2002 года одно такое событие произошло в районе Средиземноморья, высвободив 20–30 килотонн энергии — больше, чем при взрыве атомной бомбы над Хиросимой.
«Случись такое над Индией или Пакистаном, — предположил он, — это могло бы спровоцировать ядерную войну». Обращая внимание на подобные маловероятные, но потенциально чрезвычайно опасные явления, он отдал должное любителям, отметив, что «некоторых из них уже нельзя назвать любителями».
По мнению Ричарда Ньюджента, любителя-охотника за астероидами и корреспондента «Старскана», органа Космического центра Джонсона, «любители в некоторых областях не отстают от профессионалов, а иногда и превосходят их в таких областях, как обнаружение астероидов, новых и сверхновых звезд, переменных звезд, шаровых молний, метеоритов, наблюдения за планетами, движением искусственных спутников и прочие уникальные явления».
По мере того как исследовательские инструменты становятся все меньше по объему, дешевле, умнее и мощнее, способствуя дальнейшим изменениям в наших отношениях к глубинной основе знания, любители, несомненно, будут осваивать все новые и новые области. Это приводит нас к еще одному неоцененному вкладу протребителей в создание богатства.
Каждый день на Земле бесчисленные добровольцы отправляются в школы, церкви, мечети, синагоги, больницы, на игровые площадки или в общественные центры, чтобы оказывать свои бесплатные услуги. Они доставляют продукты соседям, отвозят больного родственника к врачу. Никто не знает, сколько миллионов миль в год покрывают они на своих автомобилях, сколько они тратят бензина, сколько платят за техническое обслуживание машин, осуществляя свою бесплатную деятельность.
В результате вдобавок к сервировке «бесплатного обеда» для денежной экономики своим неоплаченным временем и трудом они вносят свой вклад в виде «материальных долгосрочных активов протребления» — использования транспортных средств, — чем увеличивают стоимость того, что они делают ради других. А это еще больше «бесплатных обедов». (Правда, в США волонтер может потребовать некоторого снижения налогов, но сомнительно, чтобы многие из них пользовались этой возможностью.)
Использование автомобиля — не единственный пример действия протребительского капитала. Как уже отмечалось, протребители как группа тратят значительные суммы на покупку механизмов и инструментов или, говоря точнее, делают капиталовложения в протребление. Сюда входит широчайший набор орудий труда — от телескопа, швейной машинки и цифрового измерителя холестерина до автомобилей и прочих транспортных средств. В последнее время возникает новый паттерн: занятые на основной работе протребители иногда предоставляют вместо своего труда свои машины и механизмы. Только принимая во внимание такие практики, мы сможем сделать бухгалтерию правдивой.
Обратимся еще раз к примеру, связанному с космосом. Речь пойдет о программе SETI — поиск внеземного разума. Хотя вероятность обнаружения какой-либо, а уж тем более разумной жизни скорее всего ничтожно мала, научные, философские и культурные последствия такой находки трудно было бы переоценить. Поэтому волонтеры оказались здесь в первых рядах.
Такие поиски требуют сбора огромной информации, получаемой с помощью радиотелескопов, но к тому же анализ полученных данных требует гораздо более мощных суперкомпьютеров, чем рядовой PC. В связи с этим два ученых-компьютерщика из Сиэтла, Крейг Каснофф и Дэвид Гидай, задались вопросом: если у них нет возможности получить доступ к реальному суперкомпьютеру, то почему бы не создать виртуальный суперкомпьютер?
Чтобы осуществить этот замысел, решили они, надо соединить пользователей PC через Интернет, которые открыли бы доступ к своим компьютерам и позволили исследователям из SETI пользоваться ими в то время, когда сами на них не работают.
По самым оптимистическим оценкам, Каснофф и Гидай рассчитывали, что смогут связать в сеть несколько сотен тысяч компьютеров. К весне 2002 года более 3500000 владельцев PC предоставили более миллиона машино-лет для энтузиастов SETI. В результате возник проект со штаб-квартирой в университете Беркли в Калифорнии, откуда ежедневно посылается 600000 пакетов данных для обработки на этих компьютерах, принадлежащих частным лицам. Согласно данным «Планетарного общества», «мощность миллионов компьютеров сделала SETI@home самым чувствительным из когда-либо созданных инструментов проникновения в космос».
Модель, использованная SETI, с тех пор была задействована и в других областях. Ученые Оксфордского и других университетов обратились к владельцам компьютеров за помощью в исследовании оспы, рака, СПИДа, изменения климата и других проблем.
Когда после атаки террористов 11 сентября на Капитолийском холме в Вашингтоне и в других местах появились конверты со спорами сибирской язвы, началась всеохватная паника. Реагируя на нее, три компании — «Майкрософт», «Интел» и «Юнайтед девисиз», а также Оксфордский университет и Национальный фонд исследований в онкологии — почти мгновенно запустили проект поиска молекул, которые могут блокировать смертельное воздействие спор сибирской язвы. В течение 24 дней они рассмотрели 3500000000 разных соединений. Это помогло ученым исключить как не относящиеся к делу все, кроме 300000 соединений, среди которых они выделили 12000 достойных первоочередного изучения. Благодаря этому проекту также было открыто несколько потенциально полезных соединений, которые при использовании обычных методов ученые скорее всего бы упустили из виду.
Даже при поддержке таких гигантов, как «Майкрософт» и «Интел», этот прорыв был бы невозможен без участия волонтеров-протребителей. В исследованиях сибирской язвы частично использовали компьютеры добровольцев, уже задействованные в исследованиях онкологии, и привлекли еще и других. Всего приняли участие более 1350000 человек от Мексики и Китая до Экваториальной Гвинеи и Азербайджана; в США было задействовано более 100000 машин частных пользователей; в Германии — 14000, во Франции — 4400; в Южной Корее — 1593; ко всеобщему удивлению, среди них оказалось даже 4 в Афганистане.
Компьютерные инновации, использованные в SETI, при изучении сибирской язвы и рака приобрели широкий размах и получили название «распространенной компьютеризации». Вслед за протребительскими проектами сотни крупных компаний создали свои внутренние проекты, чтобы воспользоваться незадействованными мощностями машин в своих сетях.
Все это еще один пример «бесплатного обеда» для денежной экономики, предоставляемого протребителями, в данном случае опробующими мощные инновации, которые создали мультимиллиардный рынок в денежной экономике. Опять мы видим, что стены, отделяющей коммерческий мир от мира протребления, не существует.
Очевидно и то, что те, кто принимает решения в сфере бизнеса или на уровне правительств, должны эффективно воспользоваться этим феноменом «бесплатного обеда». Вполне вероятно, что масштабы протребительской деятельности станут тогда еще грандиознее, и она активизирует перемены в социальной, культурной и демографической сферах, что, в свою очередь, будет способствовать взрывному развитию новых протребительских технологий. Таким образом, наряду с «посещением» населения в США возникает новый тип человека, вышедшего в отставку.
Подобно многим другим размывающимся границам, исчезает и водораздел между активной жизнью и жизнью на пенсии; все больше людей попадают в «полупенсионную» категорию, используя неоплачиваемое время для волонтерской и другой деятельности. Согласно данным «Организации американцев, которым за 50», эта возрастная группа формирует костяк волонтерства в стране. По прогнозам этой организации, число волонтеров будет возрастать по мере увеличения продолжительности жизни, укрепления здоровья пожилых людей и их желания жить деятельно. То же самое наблюдается и в Японии.
Ускорение перемен влечет за собой относительно высокий уровень фиктивной безработицы — временной безработицы, когда люди переходят с одной работы на другую, меняют профиль карьеры, переезжают на новое место. Сегодня волонтеры, бесплатно работающие на некоммерческие организации, включают людей самых разных профессий — юристов, бухгалтеров, маркетологов, веб-дизайнеров и т. п.
Кроме того, благодаря Интернету появляются временные коллективы людей, объединяющихся для выполнения прежде невиданных протребительских задач; этому сопутствует и возникновение временных новых рынков, в том числе рынков для новых технологий. Эти технологии, в свою очередь, будут диверсифицировать и усиливать активность протребителей.
Этот самовоспроизводящийся процесс только начался. По мере того как он будет усиливаться, он заставит нас признать наличие скрытой половины рождающейся революционной системы богатства, а также серьезных рисков и фантастических возможностей, которые приходят вместе с ней.
Если все это еще звучит для вас сомнительно, давайте прислушаемся к звукам музыки.
В разгар одурманенного, длинноволосого хиппизма в 1970 году в США во многих книжных магазинах появился трактат Эбби Хоффмана под названием «Укради эту книгу», хотя некоторые возмущенные книгопродавцы отказались ее взять. Послание, подразумевавшееся в названии, заключалось в том, что собственность есть нечто дурное, и само по себе было отрыжкой анархистской риторики XIX века, однако публика восприняла появление такой книги с энтузиазмом.
Причем с огромным энтузиазмом. Как-то утром, когда на витрине книжного магазина на Восьмой улице в Гринвич-Виллидж, знаменитой своими книжными магазинами, выложили нашу книгу «Шок будущего», мы увидели, что некий молодой человек взял с полки экземпляр, протянул такому же молодому продавцу и спросил, сколько стоит.
«8 долларов 95 центов», — ответил продавец.
Огорченный покупатель положил книгу обратно и сказал, что у него не хватает денег.
Тогда продавец весело ответил: «В конце квартала есть другой магазин, пойдите туда, да и стяните экземплярчик». Это наверняка порадовало бы Хоффмана.
Но все это было в доисторическую эпоху воровства интеллектуальной собственности.
Будь Хоффман жив сегодня, он озаглавил бы свой труд так: «Укради эту книгу и бесплатно распространи через Интернет среди 80000000 читателей».
Сегодня повсеместно разгораются жаркие споры относительно будущего интеллектуальной собственности. Для простых людей, озабоченных тем, чтобы заработать на жизнь и подготовить своих детей к будущему, эта тема может показаться абстрактной, а между тем на кону стоят миллиарды и миллиарды долларов, а также судьба многих профессий и наиболее важных отраслей индустрии. Мы обратимся к этим вопросам чуть позже.
А пока важно отметить ту огромную роль, которую протребители и протребление будут играть в этой глобальной игре. Уяснив это, мы четче увидим удивительный образ завтрашнего создания богатства.
Когда некий влюбленный в музыку и балет 18-летний парень в бейсболке принялся колдовать над новой компьютерной программой, ни он сам, ни кто-либо другой не предполагали, какой это вызовет ураган.
Основанная этим 18-летним парнем компания «Нэпстер» стала предлагать программное обеспечение, благодаря которому 80000000 тинейджеров могли бесплатно скачивать песни любимых групп и солистов, защищенные авторскими правами. Парня, который все это организовал, звали Шон Фэннинг, и вскоре одни стали его обожествлять, а другие проклинать.
Он создал мощную новую технологию, которая сдвинула продукты, предназначенные на продажу, из сферы денежной экономики в не-денежную экономику, в протребительскую половину системы богатства.
Очень скоро фанаты стали скачивать по 2800000000 бесплатных песен в месяц, перекачивая их с компьютеров друзей и обмениваясь песнями между собой; они также начали видоизменять их.
По словам Дэвида Бенвениста, известного музыкального менеджера, «подростки теперь такие смышленые, что умеют находить, скачивать и распространять по Интернету какую угодно музыку или технологию. Они берут песню, посылают ее приятелю в Северную Африку, делают ремикс на свой вкус, снимают на нее видеоклип и таким образом присваивают авторство… Технология делает их всемогущими». И все это происходит очень быстро.
Теперь известно, что против компании «Нэпстер» музыкальной индустрией было возбуждено судебное дело, и Федеральный суд США постановил закрыть этот проект, после чего компания воскресла как платная услуга, то есть вернулась в денежную экономику. Но битва за бесплатное владение интеллектуальной собственностью на этом не закончилась. «Нэпстер» — это только первая ласточка, и буря, которую она вызвала, коснулась не только музыки.
Вскоре после этого дело «Нэпстер» подхватила компания «Каза», основанная двумя эстонскими компьютерными гениями (в Эстонии, а не в Силиконовой долине!), распространившими программу свободного скачивания, которая попала примерно на 315000000 персональных компьютеров, позволив их пользователям обмениваться не только музыкой, но также фильмами, порно и многим другим. Затем те же молодые люди запустили программу «Skype», которая дает возможность бесплатно звонить по телефону через PC.
По словам бывшего председателя Федеральной комиссии по связи Майкла Пауэлла, это и ему подобное использование компьютерного протокола VOIP означает не что иное, как смертный приговор существующей телекоммуникационной индустрии.
Совпадение изменений в глубинных основах — ускорения времеи, глобализации пространства, мгновенной доступности технических знаний даже совсем молодым людям — привело к возникновению того, что некоторые называют «оружием уничтожения рынка». Эти изменения — предтечи еще более изощренных способов вывода товаров и услуг из денежного обмена.
Приведенные выше примеры показывают, что теперь возможно даже для маленькой компании или группы вроде разработчиков «Линукса» с помощью минимальных навыков программирования перевести значительные объемы активности из денежной экономики в не-денежную или протребительскую. Или наоборот. Законным или незаконным образом.
«Непстер» сделал нерыночной — или попытался сделать — музыку, но во многих случаях происходит обратное. Как мы видели на примере «Знаменитого печенья Эймоса», люди создают продукты в процессе протребления, а потом решают выпустить их на рынок. Иначе говоря, они конвертируют протребительскую стоимость в денежную.
Если, как мы видели, чрезвычайное могущество компьютеров может существенно помочь SETI или исследованиям рака и другим важным начинаниям, почему бы ему не стать рыночной силой, то есть не продавать свой продукт (услуги) через брокера какой-либо корпорации, которой может потребоваться помощь виртуального суперкомпьютера? Одни и те же технологии могут помогать нам выходить на рынок или уходить с него пожеланию.
Здесь напрашивается вопрос: если мощность компьютера, по крайней мере в принципе, может продаваться, почему бы не продавать мощность в качестве энергии?
Уже сегодня избыток энергии ветра, получаемой частными людьми, продается местным энергетическим компаниям. Согласно данным министерства энергетики США, по законодательному акту 1978 года электрические компании должны покупать этот излишек энергии у владельцев ветряных генераторов, удовлетворяющих определенным требованиям.
Хотя реальное количество продаваемой энергии может быть небольшим, сама ситуация иллюстрирует сложность и обратимость ролей ее участников. Возьмем гипотетический пример. Трейси и Билл Паркеры, будучи озабочены охраной окружающей среды, покупают ветряк для своего хозяйства. Фирма, которая продает им его, несомненно, считает их клиентами или потребителями. На самом же деле их покупка является вложением капитала.
Пока Паркеры производят и используют энергию для своих нужд, они являются энергетическими протребителями. Поскольку они сами себе не платят, деньги не переходят из рук в руки и, если не считать покупку оборудования, экономистам тут нечего считать. Стоимость, которую создают Паркеры, является частью скрытой экономики.
Однако если они продают свою продукцию (или часть ее) местной энергетической компании, они становятся не только протребителями, но также и производителями энергии. Они заключают денежную сделку, которая учитывается статистикой и добавляется к ВВП.
Теперь представьте, что передовые технологии будущего попадают в руки миллионов семей, которые используют их и для протребления, и для производства. Как это может произойти? Благодаря более дешевым и мощным солнечным батареям. Но если правы многочисленные эксперты в области энергетики, нас ожидает появление избытка энергии, которую будут производить оснащенные топливными элементами автомобили и домашняя техника. Крупные автомобильные компании уже инвестировали два миллиарда долларов в исследования топливных элементов и их развитие.
Энергетики-визионеры (в положительном смысле слова) Эмори и Хантер Лавине из Института Скалистых гор давно уже нарисовали картину «мягкой энергетической экономики». Вот что говорит Эмори Лавине: «Вставив топливный элемент в ультралегкую машину, вы получите энергетическую станцию на колесах мощностью 20–25 киловатт, которая работает 4 процента времени и простаивает 95 процентов. Так почему бы не отдать мощность этих машин людям, которые работают в зданиях?»
Согласно этому сценарию, ваша машина на время парковки подключается к тому или иному зданию. Автомобиль генерирует электричество, которое вы продаете в то время, когда особенно ощущается дефицит энергии. В результате преобразование тяжелых автомобилей, работающих на бензине, в легкие, движимые энергией топливных элементов, увеличит энергетическую мощность в национальных масштабах, по словам Лавинса, в пять-шесть раз.
Какую бы форму ни приобрела реализация этого прогноза, он открывает по крайней мере возможность возникновения децентрализованной вместо централизованной энергетической системы, где дома, фабрики, офисы и другие здания соединятся в единую сеть и будут обмениваться энергией, а ее производство крупными, загрязняющими среду централизованными электростанциями заметно упадет.
Здесь не место обсуждать вероятность этого сценария или впечатляющие перспективы новых технологий. Речь идет лишь о том, что взаимосвязи между видимой и скрытой частями системы богатства расширяются и становятся все более сложными. Кое в чем они идут даже дальше, чем предполагается по сценарию Лавинсов.
То, что мы сейчас скажем, может показаться смешным. Так и есть — но только сегодня. Если в качестве протребителей мы уже создаем музыку, кино, цифровые фотографии и множество других вещей, если мы можем протреблять и производить энергию, то почему мы должны на этом остановиться?
Вот почему теперь пойдет речь о сценарии, который родился в головах не авторов голливудских научно-фантастических фильмов, а сотрудников компании «3D Системе» из города Валенсия, штат Калифорния, основатель которой, Чарльз Халл, в 1984 году изобрел нечто, называемое стереолитографией. По-другому это еще называют «быстрым пропечатанием», «трехмерным печатанием», «фабрикой десктопа», «голоформингом» и др. Это изобретение находится пока в эмбриональном состоянии и еще не создало собственного жаргона, но тем не менее оно уже начинает широко использоваться на практике.
Идея этого устройства основана на предположении, что производство состоит главным образом из сгибания или складывания вещей, соединения их, разрезания, фрагментирования, в общем — оперирования кусками. Пользователи создают трехмерную цифровую модель желаемого продукта, затем программные инструменты, чтобы добавить, отрезать или сложить материал подобно тому, как принтер добавляет или пропускает краску.
Когда инженерам компании «Пенске рейсинг» понадобились прототипы частей мотора для болидов, которыми должны были управлять Райан Ньюмен и Расти Уоллес на гонках на Кубок Уинстона, они обратились к Халлу, который смог сделать их быстрее, чем создатели моделей, пользующиеся традиционными способами.
Эти технологии уже использовались повсюду — для создания прототипов застежек-молний, электролампочек и сердечных клапанов, дымоходов, кухонной посуды и зубных протезов. Их используют архитекторы, скульпторы, голливудские бутафоры, зубные техники и многие крупные мировые компании, включая «Эйрбас» и «Боинг», «Мэттел» и «Моторола», «Таппенвер» и «Тексас Инструменте». Как пишет журнал «Дискавери», «буквально каждый американский дом сегодня имеет продукты, прототипы которых созданы стереолитографическими машинами».
Но создание прототипов — это только первый шаг. Если струйные принтеры впрыскивают на нужные точки на бумаге чернила, то ведь можно впрыскивать и другие субстанции в соответствии с заданной компьютером программой. И делать это в трех измерениях. Или: почему не создать нужную форму, используя лазер, который слой за слоем снимет лишнее? Или соединить компоненты с помощью клеящего агента в местах стыков?
Сегодня эти технологии еще очень дороги, но они открывают дорогу более компактным, дешевым, разнообразным моделям, создаваемым при помощи картриджа, заправляемого вместо чернил разными порошками или химическими составами. Тогда каждый сможет, получив инструкции по Сети, создать свою «десктоп-фабрику». Как говорит сотрудник «3D Системе» Мервин Раджли, «дети ваших детей будут сами печатать себе игрушки». Вот вам и беби-протребители будущего.
Но «десктоп-фабрикой» дело не ограничится. Как утверждают Маршалл Берне и Джеймс Хоувисон из корпорации «Эннекс» в Лос-Анджелесе, производство на десктопе «открывает новые перспективы для взаимообмена», пользователи могут обмениваться файлами, которые превращаются в «игрушки, одежду, мебель, спортивный инвентарь, бытовую технику и даже — придет день — автомобили». Пользователи этой технологии когда-нибудь сделают «любой продукт, который только смогут вообразить (и даже, возможно, нечто, что и представить себе нельзя)!».
«Что, если вы сможете загрузить инструкции для создания… тостера, который рисует картины на кусочках хлеба с такой же легкостью, с какой вы загружаете музыкальные файлы?» — задавался вопросом журнал «Форбс» в 2005 году, предположив при этом, что цена на такую домашнюю настольную фабрику вскоре упадет до тысячи долларов.
Сегодня работающие в этой технологии признают, что она еще слишком примитивна и ограничена в применении. Но Нил Гершенфелд из медиа-лаборатории прославленного Массачусетского технологического института уверен, что распространение персонального фабрикатора «неизбежно», и приводит в пример следующую аналогию. В 1943 году глава Ай-би-эм Томас Уотсон заявлял, что «на рынке есть место для пяти компьютеров». Гершенфелд указывает на то, что, когда Уотсон произносил эти слова, компьютеры тоже были «огромными машинами, занимающими целые специально отведенные для них комнаты… и управлялись специально обученными операторами, выполняли определенные операции для ограниченного рынка». Сегодня в мире насчитывается более 800000000 персональных компьютеров, и, считает Гершенфелд, «фабрикатор» обязательно будет распространяться, потому что он — «искомый друг РС».
Берне и Хоувисон утверждают, что «сотни университетов, корпоративных и правительственных лабораторий во всем мире» работают над технологией фабрикатора, и некоторые пользователи уже обмениваются соответствующими файлами. Не скрывая ликования, они добавляют: «Если звукозаписывающие компании бились в истерике из-за „Нэпстера“, подождите, и вы увидите, что будет, когда производители обнаружат, что вы скачиваете файлы Rolex.fab или Ferrari.fab и сами их делаете».
Задолго до того, как фабриканты придут в миллионы, можно ожидать распространения того же процесса, благодаря которому проявка фото и печать пленок ушли из централизованных фабрик «Кодака» или «Фуджи» в фотомагазинчики на углу вашей улицы, а потом благодаря цифровым камерам в руки протребителей. Прежде чем домашние фабрикаторы появятся в соседнем доме, возможен промежуточный этап: каждый желающий сможет воспользоваться такими машинками, как сейчас пользуется копировальной техникой в мастерских компании «Кинко».
Этот пошаговый процесс развития может совершить гигантский прыжок благодаря конвергенции с нанотехнологией, манипулирующей материей на молекулярном уровне, с частицами столь крохотными, что измеряются они миллиардными долями метра. Если мы научимся хорошо ими оперировать, перед нами откроются возможности самим изготовлять продукты, пригодные для самого разнообразного применения.
Многие из этих продуктов описаны в книге основателя Института предвидения, человека, который ввел в обиход термин «нанотехнология», Эрика Дрекслера «Освобожденное будущее». Другие описываются и обсуждаются учеными и писателями-фантастами, технофилами и технофобами, учеными-медиками и бизнесменами.
Здесь можно найти все — от самоизлечивающихся зубов и самомоющейся посуды до компьютеров в тысячу раз более скоростных, дешевых и энергосберегающих, чем те, что работают на кремнии. Этот ассортимент включает в себя одежду, которая сама приобретает нужный размер, меняет текстуру и фасон; солнечные батареи, столь маленькие, что их можно включить в состав краски для дома или вмонтировать в тротуар; медицинские микророботы, которые можно запускать в артерии и с их помощью уничтожать склеротические бляшки; материалы с триллионами субмикроскопических моторчиков и компьютеров. Придет день, когда станет возможна нехирургическая липосакция или коррекция фигуры с помощью наноинструментов.
Связанные друг с другом сенсоры наноразмеров смогут помочь военной разведке. Нанотехнология снизит отходы на производстве, будет производить энергию и даст нам новые материалы, которые будут «легче, чем бальса, но крепче стали». Однако, как ядерная энергетика и генная инженерия, нанотехнология порождает и серьезные опасения, особенно когда рядом с ней используется слово «самовоспроизводство».
Впрочем, здесь не место обсуждать эти вопросы. Нас интересует другое. С нанотехнологией или без нее мы являемся свидетелями рождения кардинально изменяющейся экономики будущего, которая гораздо более децентрализована, в которой заняты миллионы обменивающихся файлами людей, протребляющих товары для себя и производящих товары для других. Это предполагает появление миллионов мелких производств, использующих передовые инструменты для создания индивидуализированной продукции и протребления, и значительный рост числа искусных ремесленников, которых можно сегодня увидеть на севере Италии.
Конечно, все это пока предложения. Тенденции развиваются в этом направлении, но они могут менять траекторию, искривляться, обращаться вспять и нейтрализовываться контртенденциями.
Тем не менее ясно, что как никогда интенсивно развиваются сложные взаимосвязи между видимой и скрытой экономиками, присутствующими во всех трех доминирующих системах богатства, основанных на сельскохозяйственном производстве, массовом индустриальном и передовом наукоемком.
Будущее преподнесет нам немало сюрпризов. По мере того как все больше бедноты в мире вовлекается в денежную экономику, мы наблюдаем относительное ослабление Первой волны, для которой характерно вызванное нищетой протребление. Зато мы видим рост Третьей волны, относительное увеличение высокотехнологичного протребления, основанного на распространении как никогда мощных и разнообразных новых инструментов в руках обыкновенных индивидов в самых передовых экономиках. Неспособность большинства экономистов признать этот исторический сдвиг мешает им понять сущность революционного богатства и его воздействия на нас и наших детей.
Определение: продуцивность — вклад протребителей в продуктивность.
Один из самых необыкновенных примеров роли протребителей в современной истории — то, как они буквально перевернули те привычные способы, какими люди во всем мире работают, играют, живут и думают; и почти для всех это прошло незамеченным.
В предыдущих главах мы показали, как протребители кормят «бесплатным обедом» денежную экономику, создавая богатство в не-денежной экономике. Но нередко протребители идут дальше. Они закачивают в денежную экономику гормон роста. Иными словами, они вносят вклад не только в продукцию, но и в продуцивность.
Вряд ли среди экономистов-традиционалистов найдется хоть один, кто не согласился бы с тем, что лучшим средством лечения больной экономики является повышение производительности. Однако мало кто из них пытался отследить влияние протребления на производительность.
Поскольку почти никто не обращает внимания на этот фактор, в словаре экономистов нет и адекватного термина для обозначения самого феномена. Мы предлагаем назвать его продуцивностью, имея в виду еще один аспект вклада протребителей в видимую часть экономики помимо производства бесплатной стоимости и вливания ее в денежную экономику — реальное ускорение ее роста.
Многие бизнесмены и экономисты согласятся с тем, что улучшение обучения рабочей силы есть прямой путь к увеличению производительности. Но, как мы уже убедились, трудно найти более дисфункциональную и устаревшую институцию, чем образование, даже в странах с передовой экономикой.
Более того, большинство так называемых реформ основывается на молчаливой предпосылке, что фабричный способ массового образования является единственным способом обучения. Часть из таких реформ подсознательно ставят своей целью повышение эффективности «школьной фабрики» вместо того, чтобы заменить ее новой, «постфабричной» моделью. Большинство реформ базируются на предположении, что обучать могут только учителя.
В результате было упущено из виду одно из самых необыкновенных событий в истории образования.
Началось оно в 1977 году весьма необычным образом. В то время персональные компьютеры практически отсутствовали. Однако к 2003 году только в США их насчитывалось 190000000. Это удивительно, но еще удивительней тот факт, что более 150000000 американцев умеют с ними обращаться. И самое поразительное — то, как они этому научились. Первые компьютеры «Altair-8800» и «Sol-20» представляли собой капризные механизмы, гораздо более громоздкие, чем другая домашняя техника. Они имели кнопки и дискеты, непонятные программы — «софт» (мало кто из американцев понимал, что это такое) и странный словарь DOSовских команд.
Каким же образом столько миллионов людей — больше половины населения страны — справились с этими сложностями? Как они всему этому научились?
Точно известно, чего они при этом не делали. Подавляющее большинство, особенно поначалу, не посещали никаких компьютерных курсов. За незначительным исключением они не получали почти никаких формальных инструкций.
Обучение начиналось с того, что люди приходили в магазин «Рэдио Шэкс» одной из первых розничных сетей, начавших продавать персональные компьютеры. В те времена это были небольшие магазинчики, набитые проводами и электроникой, а за прилавками стояли шестнадцатилетние прыщавые юнцы из тех, что, начитавшись научной фантастики, становились потом компьютерными гениями.
Когда клиент обнаруживал интерес к TRS-80, одному из «первобытных» PC, продавец показывал ему (тогда еще в редких случаях «ей»), как его включать и как сделать первые шаги. Покупатель спешил домой, чтобы скорее распаковать и включить машину за 599 долларов. Но, следуя инструкции, он вскоре обнаруживал, что мало что может сделать. Неудивительно, что он возвращался в магазин и задавал продавцу новые вопросы. Далее оказывалось, что ему нужен более осведомленный инструктор, компьютерный гуру. А кто же был этот гуру?
Начинались лихорадочные поиски человека, который мог помочь, — соседа, друга, коллеги, случайного знакомого, любого, кто хоть немного больше понимал в этом деле. Оказывалось, что гуру может оказаться всякий, кто приобрел компьютер неделей раньше.
Потом начинался бурный обмен информацией, волна которой прокатилась по всему американскому обществу; в обучении участвовали миллионы американцев.
Сегодня этот тип обучения можно назвать товарищеским. Надо сказать, что это был гораздо более сложный процесс, чем торговля музыкой по системе «Нэпстер», поскольку ученик и гуру не были равными. Один из них был осведомленнее. Именно это и сводило их вместе, что интересно само по себе, но еще интереснее то, что со временем их роли могли меняться. В процессе обмена информацией и опытом ученик превращался в гуру, а вчерашний гуру становился учеником.
С тех пор протребители становились все более и более умелыми пользователями компьютеров. Как свидетельствуют Кит Эдварде и Ребекка Гринтер из знаменитого Центра исследований Пало Альто, сегодня средний пользователь запросто оперирует функциями, «которые первоначально были доступны только квалифицированным системным операторам — делают апгрейд жесткого диска, устанавливают и убирают новые программы и так далее».
Этим прогрессивным процессом обучения никто не руководил. Никто его не контролировал. Никто не организовывал. И почти никто не получал за обучение денег. А между тем этот общественный процесс огромного масштаба, не замечавшийся как учителями, так и экономистами, изменил американскую денежную экономику, корпоративную организацию и оказал влияние буквально на все сферы — от языка до образа жизни. Гуру-протребители стали безусловными, хотя и непризнанными двигателями революции персональных компьютеров.
Этот процесс еще продолжается, он идет все быстрее благодаря обмену знаниями и опытом через Интернет. Люди по всему миру учатся друг у друга, как пользоваться самой сложной бытовой техникой в истории, и часто дети учат взрослых.
Возьмите PC с сенсорным управлением и быстрой интернет-связью, встройте его в каменную стену где-нибудь в районе трущоб. Напротив установите камеру наблюдения или пронаблюдайте за тем, что произойдет дальше, из окна своего офиса.
Физик Сугата Митра из Массачусетского технологического института, программист и преподаватель компьютерной школы в Нью-Дели, так и поступил. Рядом не было ни взрослых, которые могли хотя бы включить компьютер, ни каких-нибудь инструкций.
Вскоре компьютер обнаружили дети из лагеря Сарводайя, расположенного рядом с эти районом. Вместо того чтобы разбить, они стали играть с ним. Это были дети от 6 до 12 лет — Гуду, Сатиш, Рэйендер и другие. Через пару дней они уже научились создавать файлы и папки, выполнять другие задания и ориентироваться в Интернете. Без всяких учителей, тестов и вне классной комнаты.
За три месяца они создали более тысячи папок, нашли доступ к диснеевским мультфильмам, научились играть в онлайновые игры, рисовать цифровые картинки и смотреть матчи по крикету. Сперва поодиночке, потом обмениваясь знаниями и опытом, они овладели тем, что Митра, придумавший эксперимент и повторивший его в других местах, назвал «базовой компьютерной грамотностью».
Он считает, что, основываясь на природном детском любопытстве и обучаемости, можно существенно снизить порог компьютерного неравенства, а это, в свою очередь, поможет вывести из бедности миллионы людей и кардинально увеличит рост и потенциал индийской экономики благодаря использованию принципа продуцивности.
Защищая устаревшие формулы и определения, некоторые экономисты продолжают спорить, но только извращенный догматизм может отрицать тот факт, что свободный обмен навыками владения компьютером был и остается продуцивным: он повышает продуктивность в повседневных операциях денежной экономики.
Конечно, образование не может ограничиваться профессиональной сферой. Но если увеличивающаяся база навыков в экономике может наряду с прочими изменениями расширять выпуск продуктов и производительность и мы платим учителям, чтобы освоить эти навыки, то почему бы адекватно не оценивать и вклад гуру? Если один и тот же набор умений транслируется и учителем, и гуру, почему же труд одного оказывается более оплачиваемым, чем другого?
Пойдем дальше. Что получается, если тот же самый набор умений приобретается в процессе самообучения — как это происходит у легионов веб-дизайнеров, программистов, создателей видеоигр, чьи таланты впоследствии приобрели рыночную стоимость?
Самообучение и учеба у гуру особенно продуктивны в том случае, когда осваиваемые навыки находятся на передовой линии новых технологий прежде, чем широко доступными оказываются платные курсы. Если бы начинающие пользователи ждали, пока появятся школы, создадутся программы обучения, будут подготовлены учителя и найдутся на все это средства, процесс, благодаря которому технология внедрилась в бизнес и экономику, существенно замедлился бы. То, что сделали пользователи, было истинной продуцивностью: самостоятельно распространяя знания, люди значительно ускорили технологический прогресс в денежной экономике.
Эта волна передачи знаний от человека к человеку изменила наши отношения к многим глубинным основам богатства. Она изменила время и место самого способа времяпрепровождения. Она изменила наше отношение к пространству, сдвинув локализацию работы. Она изменила природу разделяемого знания в обществе.
Протребители не только продуктивны. Они продуцивны. И они стимулируют рост системы революционного богатства завтрашнего дня.
А теперь пора в очередной раз свести обсуждавшиеся нами выше явления в единую систему. До сих пор мы обсуждали три ключевые идеи.
Первое. Мир переживает историческое изменение способа создания богатства, и это — составная часть рождения нового образа жизни или цивилизации, передовым отрядом которых выступают США.
Второе. Под поверхностью фундаментальных основ, известных бизнесу, инвесторам и экономистам, лежат «глубинные основы», и мы революционным образом меняем наше отношение к ним, особенно к времени, пространству и знанию.
Убыстряющиеся перемены, как мы показали, вызывают десинхронизацию во все большем числе областей экономики. Они указывают на возможное начало деглобализации в экономике, происходящей параллельно усиливающейся в других областях глобализации. Прежде всего эти перемены трансформируют лежащие в основе знания, от которых зависит создание богатства, делая многие научные позиции устаревшими и ставя под вопрос не только науку, но и само понятие истины.
Третье. Мы видели, что денежная экономика — только часть огромной системы богатства, и она зависит от невидимых объемов ценностей, производимых в мировой не-денежной экономике, основанной на протреблении.
Уяснение концепции двухчастной системы богатства должно помочь нам, кроме всего прочего, увидеть деньги в истинном свете и яснее понять, как они вписываются в революционную систему богатства завтрашнего дня.
Всеобъемлющая власть денег в нашей жизни подчеркивается изобилием комментариев по их поводу. Когда Уилли Саттона спросили, почему он грабит банки, он удивился столь глупому вопросу и ответил знаменитой фразой: «Потому что там деньги лежат!» Позже актер Кьюба Гудинг-младший устами своего героя в фильме «Джерри Магвайер» внес свою лепту в «денежную» литературу: «Покажи мне деньги!» А романист Том Роббинс, ударившись в теологические толкования, сказал: «Наличие банковского счета навевает какое-то буддистское спокойствие». Деньги почти обожествляют. Однако обожествление является также мистификацией.
Мы утверждаем, что пришла пора оспорить ложное утверждение, будто богатство — это лишь то, что могут измерить экономисты, или, другими словами, что стоимость создается, только когда деньги переходят из рук в руки. Вместо этого следует обратить внимание на более широкую систему богатства, в которой денежная экономика кормится «бесплатными обедами» и держится на плаву благодаря протребителям, которые бросают вызов ее могуществу.
Как мы видели, имеется по крайней мере дюжина важных каналов, через которые протребители и протребление взаимодействуют с денежной экономикой. В будущем эти каналы станут еще более важными. Суммируем сказанное, начав с самого простого.
1. Протребители выполняют бесплатную работу через «третьи работы» и самообслуживание.
Пользуясь банкоматами или подсчитывая стоимость покупок в супермаркете, они сокращают затраты на труд и число соответствующих рабочих мест в денежной экономике. То же самое с небольшими поправками можно сказать, когда они сами заботятся о больных или престарелых, когда готовят еду и убирают дом, учат детей и выполняют прочие обязанности, вместо того чтобы поручать их другим и платить за услуги.
2. Протребители покупают товары длительного пользования, производимые денежной экономикой.
Они покупают самые разнообразные инструменты — от бензопилы до компьютеров и цифровых камер, что помогает им создавать стоимости для себя и других в не-денежной экономике. Таким образом, они сами создают рынок внутри денежной экономики.
3. Протребители одалживают свои инструменты и капитал пользователям в денежной экономике — то есть готовят очередное блюдо «бесплатного обеда».
В качестве примеров мы приводили предоставление доступа к компьютерам для медицинских и экологических исследований, астрономических наблюдений и других общественно значимых целей.
4. Протребители улучшают свои дома.
Они увеличивают стоимость недвижимости в национальной денежной экономике. Это происходит каждый раз, когда они красят или ремонтируют крышу своего дома, увеличивают его площадь, сажают деревья, своим трудом заменяя труд профессиональных строителей. Это, в свою очередь, влияет на цену недвижимости, залоговую стоимость, кредитные ставки и другие переменные денежной экономики.
5. Протребители создают рынок своих продуктов, услуг или умений.
Они делают это, когда, развив те или иные навыки, создав продукт или развив систему сервиса для себя, начинают этим торговать, иногда учреждая новые компании или бизнес-сектора. «Линукс», созданный протребителями вне рынка, породил серию важных коммерческих товаров на рынке.
6. Протребители также делают продукты или услуги нерыночными.
Они выводят товары и услуги с рынка, предлагая пользователям практически бесплатные альтернативные продукты. Внешняя угроза денежной экономике приводит к созданию новых и часто более дешевых товаров на самом рынке. В пример можно привести систему междугородной телефонной связи на базе компьютера — VOIP или iPod и т. п. Протребление может ускорять цикл демаркетизации и маркетизации.
7. Протребители создают стоимость как волонтеры.
Они предлагают бесплатную помощь в экстренных случаях. В менее драматичных ситуациях они работают в центрах для престарелых, оказывают медицинскую помощь и другие услуги для общества. Они борются с подростковой преступностью, образуют соседские общины, церкви и другие группы социальной взаимопомощи и солидарности; иначе потребовались бы гораздо более значительные средства для содержания полиции, тюрем и т. п.
8. Протребители предоставляют ценную бесплатную информацию для коммерческих компаний.
Протребители делают это, тестируя их новые продукты, составляя аналитические обзоры, помогая выяснить потребительский спрос и совершая бесчисленное количество других действий.
9. Протребители увеличивают власть потребителей в денежной экономике.
Это происходит в процессе обмена информацией о том, что следует или не следует покупать. Они делятся опытом по вопросам сохранения здоровья; они высказывают мнение по поводу лекарственных средств, вооружая пациентов важными сведениями для общения с врачами.
10. Протребители ускоряют инновации.
В качестве неоплачиваемых гуру, гидов, учителей и консультантов протребители учат друг друга пользоваться достижениями новейших технологий сразу при их возникновении, таким образом ускоряя темп технологических усовершенствований и повышая производительность в денежной экономике. Они не только продуктивны, но и продуцивны.
11. Протребители быстро создают знание, распространяют его и хранят в киберпространстве для нужд наукоемкой экономики.
Значительная часть информации и знаний, хранящихся в киберпространстве, стала доступной благодаря бесплатной деятельности протребителей — программистов, финансовых экспертов, социологов, антропологов, ученых, техников. Точность их сведений различна, и многое из того, что может попасть на рынок, уже сейчас активно используется инвесторами, бизнесменами, менеджерами в их деятельности в денежной экономике.
12. Протребители воспитывают детей и воспроизводят рабочую силу.
Протребители вносят огромный вклад в экономику в качестве родителей и опекунов. Участвуя в социализации своих детей, обучая их языку и прочим навыкам, требующимся в доминирующей экономике, они готовят поколение за поколением к созданию богатства. Без этого «бесплатного обеда» вообще не было бы денежной экономики.
Перечисленное выше — это только некоторые из способов взаимодействия двух частей системы богатства. Их взаимодействие растет в геометрической прогрессии, ставя новые вопросы о революционном богатстве завтрашнего дня.
Можно ли утверждать, будто такой вещи, как «бесплатные обеды» для денежной экономики, не существует? Какова, например, суммарная стоимость тех «бесплатных обедов», которыми не-денежная экономика кормит денежную? И насколько изменился бы бизнес и наши персональные стратегии, если бы мы побольше узнали об их взаимодействии?
Сколько из бытующих ныне представлений о сбережениях, инвестициях, труде, налогах и прочих переменных все еще имеют смысл? Как изменение этих представлений повлияет на будущее богатство и бедность в глобальном масштабе?
И если то, что тут написано, правильно по сути, как следует расценивать суждение, будто целые классы населения являются «непродуктивными»?
Являются ли люди, не имеющие работы, обязательно непродуктивными? Все ли из тех, кто живет на пособия, непродуктивны? А паралитики? И разве умный совет, данный по телефону паралитиком другу, не эквивалентен терапии, за которую психоаналитик получает по сто долларов в час? А если этот совет реально спас жизнь человеку на другом конце провода, замышлявшему самоубийство? Не стоил ли он двухсот долларов?
Революционное богатство — это не только деньги.