Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Мы живем, словно в заколдованном кругу. Большевистское восстание в начале июля ускорило открытые выступления контрреволюции. Теперь, после ликвидации корниловского заговора, снова подымает голову большевистский авантюризм.

Если в предпоследнем номере «Рабочего» мы еще видели проблески трезвого отношения к действительности, если там мы еще читали о том, чего не надо теперь делать, о том, что попытка повторения коммуны неизбежно привела бы к поражению пролетариата, - то во вчерашнем номере большевистской газеты перед нами снова без всяких фиговых листиков обычная демагогия Зиновьева.

Здесь нам снова предлагают диктатуру пролетариата, контроль рабочих организаций над производством и банками, переход центральной власти «в руки рабочих, солдат и беднейших крестьян» и многое другое, что кажется столь соблазнительным неискушенным в политике и в истории массам, но что неизбежно повело бы к поражению демократии и к прочному торжеству контрреволюции. Ведь именно восстание Корнилова показало, что широкие массы мелкой буржуазии уже подготовлены к контрреволюции, что на защиту революции поднялись лишь организованная революционная демократия в лице Советов, армейских комитетов и некоторых городских дум.

А если принять во внимание, что в деревне растет озлобление против города вообще и против рабочих в особенности, то фактическая диктатура пролетариата, если бы она осуществилась (так как «беднейшие крестьяне» притягиваются большевиками, конечно, лишь для красного словца), означала бы не что иное, как именно «коммуну». И притом чисто пролетарскую, кратковременное восстание рабочих, которое, несомненно, было бы задавлено буржуазией при содействии части крестьянства.

Большевики еще накануне сознавали опасность и «роковые последствия» преждевременного выступления пролетариата, попытки захвата власти рабочими. Они, очевидно, понимали, что при такой попытке Петроград был бы прежде всего отрезан от России, что здесь начались бы голодные бунты и черносотенные погромы. Они, конечно, и теперь понимают, что этим новым междоусобием прежде всего воспользуется германский империализм. Раньше, чем новое рабочее и солдатское правительство обратится с предложением о всеобщем мире, как это рекомендует Зиновьев, наша армия подвергнется новым ударам и новым поражениям. И это опять сплотит все контрреволюционные элементы для нового, на этот раз гораздо более грозного выступления.

Большевики все это, несомненно, знают. Почему же они рисуют перед массой именно эту перспективу, почему же они зовут ее на губительный путь? Неужели только потому, что этого требует революционное настроение петроградских рабочих, и, как всегда в таких случаях, большевики, боясь потерять свое влияние, покорно плетутся за взбудораженной стихией или даже за теми темными силами, которым нужно кровопролитие, нужно поражение рабочих?

В конце статьи Зиновьева предлагается «братский союз всем революционным силам страны». Но все революционные силы страны не ограничиваются «рабочими, солдатами и беднейшими крестьянами». Мы тоже стоим за объединение всей революционной демократии. Но это объединение должно быть более широким и притом всероссийским, а не петроградским. И когда соберется такое всероссийское совещание всех демократических общественных организаций, тогда представители петроградских рабочих убедятся, насколько они одиноки в своем максимализме, тогда они увидят, что большевики толкали их к явному поражению...

Рабочая Газета. 1917, 1 сентября. № 149.

Редакционная статья

«Всероссийского Церковно-Общественного Вестника»

Потрясенную Россию начинают потрясать еще большие внутренние потрясения. В сгущенной политической атмосфере как удар грома разразилось военное восстание, хотя, к счастью, и замолкло так же быстро, как весенняя гроза. Но черные тучи не сошли с нашего горизонта. Электричество скопляется не в одном, так в другом месте, и кто знает, не услышим ли мы снова раскатов грома?

В эту грозную минуту в первопрестольной Москве заседает Собор церковный, и многие, по-видимому, ждут, не откликнется ли Собор на вновь надвинувшиеся события. Сам Собор при первых звуках грозы уже приготовился откликнуться на нее. Тревожные дни он переживает вместе с Россией и пережил, пожалуй, менее благополучно, чем Россия... То внутреннее брожение, какое обозначилось в соборной среде в связи с предприятием ген[ерала] Корнилова, не могло не оставить глубокого следа для дальнейшей соборной жизни. Соборное сердце горело в уединении; при закрытых дверях велись страстные соборные дебаты. Но переживания, не обнаруживаемые вовне, бывают, порой, сильнее и чреватее последствиями, чем яркие эксцессы.

Мы понимаем, конечно, настроение участников собора, собравшихся в такую знаменательную минуту бытия Отечества и жаждущих патриотического подвига. Исторические имена Иова, Гермогена, Минина, Пожарского, Авраамия Палицына - у многих на устах и воодушевляют на выступления. Однако следует иметь в виду и чрезвычайно ответственное положение церковного Собора, которое должно предостерегать от излишних увлечений.

Политика сейчас всюду стучится в двери; стучится она громко и в двери церкви, и церковно-представительного собрания. Но как ни властен этот стук, отзываться на него необходимо с большею осторожностью. Церковный Собор есть представительство церкви, а не государственное, и решать политические вопросы он не призван. Мы уже обращали внимание на то примечательное обстоятельство, что вотум церковных собраний часто расходится с вотумом собраний политических, хотя, казалось бы, на тех и других должно быть большинство из состава того же православного населения страны. Весьма вероятная догадка объясняет такое явление тем, что в избирательных церковных собраниях участвует фактически лишь незначительный процент избирателей и притом часто не тех, которые идут на политические выборы. Отсюда чрезвычайно рискованно по церковным собраниям делать какие-либо заключения о настроении всей массы числящегося 115 мил[лионного] православного народа. Это обстоятельство устраняет всякое право придавать церковному представительству какое-либо политическое значение. Оно существует исключительно для церковных целей и правомочно лишь в решении церковных вопросов. Как только церковное представительное собрание выходит из церковных рамок, оно уже или вступает на путь захватного права, или обязывается говорить не от лица всего православного населения, а только той его части, которая фактически участвовала в делегировании. Между тем мы наблюдаем всякий раз попытку выдать церковный голос, по какому бы поводу он ни раздался, именно за голос народного православного большинства, что не совсем соответствует действительности.

Помимо такой неуполномоченности решать вопросы характера политического, церковный собор не может забывать и общего принципа аполитичности церкви. Нельзя отрицать законность «христианской политики», т. е. такой политики, от которой не может отгородиться христианская религия. Во всяких политических программах есть свое моральное содержание: а религия и нравственность тесно связаны. Но точка зрения христианской политики неприменима к тем перипетиям политической борьбы, которые мы переживаем. Сейчас в государственной жизни нашей борются явно две основные группы -социалистическая и так называемая буржуазная. Ни одна из них, по своей идейной платформе, не стоит в противоречии с христианскими началами. Но на практике и в отдельных проявлениях обе допускают уклонения от христианских принципов. Разумеется, церковь не может стать на сторону одной из борющихся сил; а ее реальное воздействие на события и могло бы выразиться только в форме такового перехода на одну из сторон. Еще затруднительнее церковное положение пред лицом отдельных выступлений, вроде только что пережитого страной. Здесь принципиальная почва окончательно ускользает, и приходится уже выбирать лицами, а не идейными началами. Между тем для выбора нет налицо даже достаточной фактической осведомленности о программах спорящих сторон.

Не следует упускать из виду в то же время всю опасность от неосторожных выступлений Собора, представляющего в глазах народных лицо церкви. Каждый ошибочный шаг здесь чреват неисчислимыми последствиями. Представьте, что Собор вышел бы из политического нейтралитета и встал, скажем, на сторону «корниловцев», начал бы осуждать политику «революционной демократии» и т. п. Помимо оценки той или другой силы, вообразите, какое смятение произошло бы в недрах церкви от подобного выступления. На Собор и церковь, Собором возглавленную, ополчилась бы вся демократическая масса, симпатии которой на совершенно иной стороне. Выдержала ли бы церковь этот натиск, предсказывать не беремся. Но в зависимости от хода событий один ошибочный шаг Собора мог бы неблагоприятно отразиться на всех будущих отношениях государства к церкви.

Те, кто готовы толкать Собор на путь политических выступлений, очевидно, или не понимают всей ответственности, или мало дорожат церковным благом. Личные симпатии и антипатии граждан, их партийные политические взгляды должны умолкнуть в участниках Собора пред голосом церковного долга. Единственно допустимым для церкви остается в политике дело христианской любви, не различающей своих и чужих, правых и левых, а всех объемлющей равно во имя Христово. И как бы ни были велики соблазны сойти с этой стези, соборный разум должен остаться верен своей прямой дороге.

Всероссийский Церковно-Общественный Вестник.

1917,2 сентября. № 107.