Ермак. Революция

Глава 4 Памир

– Что делать будем, Лаурус-ага? – тихо, одними губами произнёс Худайкули – туркмен, сопровождающий Корнилова во всех авантюрах уже шесть лет, начиная ещё с разведки крепости Дейдади в далёком уже 1898 году.

Тогда, после окончания Академии Генерального штаба, капитан Корнилов Лавр Георгиевич вновь попросился в Туркестан и был откомандирован в распоряжение начальника штаба Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Белявского Николая Николаевича.

Первой задачей, которую получил Лавр, было поручение собрать как можно больше информации по Афганскому Туркестану. Для этого его направили в Патта-Гиссаре[5], где дислоцировалась Четвёртая Туркестанская линейная бригада под командованием генерал-майора Ионова.

Михаил Ефремович был легендой Памира. Участник туркестанских походов, за которые был награждён орденом Георгия IV степени и Золотым оружием с надписью «За храбрость», он стал больше известен не своей храбростью, а эпизодом с Курбан-джан-датха – царицей кара-киргизов.

Во время экспедиции по завоеванию Алайского края при беседе с Курбан-джан-датха тогда ещё майор Ионов, предложив ей сдаться добровольно, дал слово о её полной безопасности. Позднее российские власти решили применить к царице иные меры, узнав о которых, Ионов официально заверил начальство, что в таком случае он тотчас застрелится, так как им было дано слово русского офицера. Не желая скандала, вопрос с Курбан-джан-датха был закрыт.

В том же 1876 году Михаил Ефремович был назначен начальником завоёванного Ошского уезда. И ему вместе с царицей кара-киргизов мы обязаны теперь русской частью города Ош с дорогами, жильём и озеленением, к тому же эта часть стала приграничным торговым центром Алайского края.

В июне 1891 года Ионов был назначен Начальником рекогносцировочной партии на Памире. Целью экспедиции было: «Прекратить хозяйничанье китайцев и афганцев на Памире, действующих при поддержке английских властей, и показать местному населению о принадлежности Памира России».

Михаил Ефремович в течение тридцати трёх дней объехал Восточный Памир с севера на юг вдоль китайской границы, объявляя памирским жителям о принадлежности Памира России. Дальше Ионов направился к хребту Хедар-Гурт, где, по словам местных жителей, в летнее время можно было найти перевал – кратчайший путь в Индию через Памир. Перевал нашли, но попали в снежный буран и чудом выжили. После этого на картах этот перевал стал носить имя Ионова[6].

Чуть позже Михаил Ефремович перешел хребет Гиндукуш и прошел сто вёрст по территории Британской Индии, а затем повернул назад, вернувшись через другой перевал. Афганский гарнизон небольшой крепости Сархад онемел от страха и удивления, когда перед ними появился большой русский отряд, идущий со стороны Индии.

В дальнейшем войска под командованием Ионова очищали от афганских и китайских постов территории бывшего Кокандского ханства. В результате этих действий были арестованы британские агенты Дэвидсон и Янгхасбенд, китайский пограничный чиновник Чань выдворен в Кашгар. Всё это вызвало широкий международный резонанс и заставило английских дипломатов признать государственные границы России на Памире. Вот под начало этого человека-легенды и прибыл молодой выпускник Николаевской академии.

– Наслышан, наслышан о вас, господин капитан. Не часто встречаешь офицера, отказавшегося служить в столице и выбравшего Туркестан. – Генерал Ионов с улыбкой и выраженным интересом рассматривал капитана Генерального штаба, который, войдя в кабинет, представился по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы.

– Ваше превосходительство, чтобы служить в столице, да ещё в гвардии, нужны покровитель и деньги. Ни того, ни другого у меня нет, а Туркестан я люблю. Манит меня Восток, сказывается кровь матери, – почтительно и в то же время твёрдо произнёс Корнилов, который уже несколько устал отвечать на вопрос, почему он не остался в Санкт-Петербурге, как ему предлагали после окончания академии.

Каким-то образом эта информация пришла в Туркестан раньше, чем он сам со своей семьёй прибыл в штаб Туркестанского военного округа.

Ионов посмотрел на худощавого, смуглого, небольшого роста офицера, больше похожего на калмыка или киргиза, чем на представителя славянского народа, и хмыкнул про себя. Переодень капитана в любую тюркскую одежду, и он сойдёт и за туркмена, и за узбека, и за киргиза, и за таджика, и за афганца. Хотя форма офицера Генерального штаба на нём сидит как влитая.

– Чем думаете заняться, Лавр Георгиевич? Что просил сделать в первую очередь Николай Николаевич? – сменил тему генерал.

– Первоочередная задача по приказу его превосходительства – собирать информацию об Афганском Туркестане. Насколько я уже успел узнать, для вашей бригады костью в горле стоит крепость Дейдади?

– Давайте без чинов, Лавр Георгиевич. Садитесь за стол. Сейчас я чаю попрошу принести. Вы, кстати, какой любите? – Ионов взял со стола колокольчик и позвонил в него.

– Зелёный, если можно.

– Чайник зеленого и чайник чёрного чая. И что-нибудь к нему, – скомандовал генерал своему адъютанту, появившемуся в дверях. – Сейчас всё принесут. А вот что касается крепости Дейдади, вы верно подметили. Если начнутся боевые действия, и мы пойдём в Афганистан, то эта крепость станет для нас ещё какой костью. Тем более мы про неё практически ничего не знаем.

– Почему? – не выдержал Корнилов и задал вопрос.

– Патта-Гиссаре – это небольшой кишлак, который стоит рядом со старинными развалинами города Термез, который в своё время завоевал Александр Македонский. Одиннадцать лет назад эмир бухарский Саид-Абдул Ахадхан безвозмездно передал Российской империи рядом с кишлаком одиннадцать гектаров земли для постройки здесь военного городка Амударьинской бригады пограничной стражи. Сейчас этот городок называют Новым Термезом, здесь даже есть большой парк с высаженными плодовыми и декоративными деревьями, меж которых вышагивают павлины, а в искусственном пруду плавают лебеди. Это теперь русский город, а на другом берегу Амударьи находится Мазари-Шариф – главный город Афганского Туркестана. А чуть дальше, в пятидесяти верстах от берега, у входа в ущелье Гиндукуш, стоит крепость Дейдади. Её для прикрытия путей и перевалов в Кабул афганцы, по имеющейся информации, построили с помощью британских инженеров. Но так это или нет, мы не знаем. Тем более не имеем её схемы, фотографий, – генерал замолчал, так в этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошёл стрелок с подносом, на котором было два глиняных заварочных чайника, две пиалы, блюдо с какой-то выпечкой и сахарница.

Быстро и ловко расставив посуду на столе, солдат вышел, а генерал продолжил рассказ:

– Все попытки разведки обернулись крахом и гибелью охотников-разведчиков из казаков и местных жителей. Как нам удалось узнать, их всех посадили на кол, – генерал передёрнул плечами, – в Афганистане настоящее средневековье. То, что афганцы творили и продолжают творить с жителями Западного Памира, не поддаётся описанию и пониманию. Выжигают целые кишлаки, сельскохозяйственные посевы вытравляют, симпатичные девушки как рабыни отправляются в Кабул к эмиру и его окружению из знати, остальных насилуют и убивают. Мужчин казнят, предварительно выколов глаза. Маленьких детей бросают в костёр, сжигая живьём. И при этом они ведь все мусульмане!

Ионов замолчал и незряче уставился на посуду на столе. Корнилов взял заварочный чайник с затейливой, красивой росписью и налил в пиалу генерала ароматного черного чая. Себе же из другого налил зелёного. Взяв в руки пиалу, произнёс:

– Михаил Ефремович, причина этих зверств довольно проста: памирцы исповедуют исмаилизм, в то время как афганцы – суннизм, поэтому в их глазах жители Памира – еретики, а последних, как известно, на протяжении всего рода человеческого беспощадно уничтожали.

– Вы так спокойно об этом говорите, Лавр Георгиевич, – хмуро бросил фразу Ионов, беря пиалу в руки.

– Ваше превосходительство, сунниты и шииты-исмаилиты воюют между собой больше двенадцати веков, если мне не изменяет память, с ноября 680 года. Тогда произошло сражение при Кербеле между армией Омейядов и отрядом имама Хусейна. Сунниты уничтожили весь отряд вместе с Хусейном и другими родственниками Мухаммеда, не пожалев даже полугодовалого младенца – правнука пророка – Али ибн Абу Талиба. Головы убитых отправили омейядскому халифу в Дамаск, что сделало имама Хусейна мучеником в глазах шиитов. Это сражение считается отправной точкой раскола между суннитами и шиитами, а также началом войны между ними… – Корнилов сделал глоток из пиалы и поставил её на стол. – Хороший чай.

Взяв в руки чайник, капитан долил немного чая в посуду.

– Я смотрю, вы, Лавр Георгиевич, пьёте чай, как настоящий тюрок. Понемногу, но обязательно горячим, – произнёс генерал, осторожно беря в руки пиалу.

– В семье так приучили, Михаил Ефремович. Мне, честно говоря, Восток ближе своей культурой. Очень люблю персидскую поэзию. Хорошо говорю, читаю и пишу на тюркском, урду и фарси. А в местной одежде могу сойти за своего.

– Только не говорите мне, что вы собрались на ту сторону Амударьи. Это очень опасно. Я не могу отпустить вас.

– Ваше превосходительство, я прошу у вас три-четыре дня отпуска на семейное обустройство. И не подскажете, где здесь обитают контрабандисты и как на них выйти? – невозмутимо произнёс Корнилов и сделал глоток чая.

– Отпуск я вам предоставляю, а по поводу контрабандистов вам лучше всего расскажет полковник фон Штоквиш – командир Амударьинской бригады пограничной стражи, – Ионов внимательно посмотрел на капитана и добавил: – Лавр Георгиевич, я вам запрещаю переправляться на ту сторону без моего разрешения. Я не хочу вас потерять и получить выговор от Николая Николаевича. У нас очень немного грамотных офицеров Генерального штаба в Туркестане. И все они на вес золота. Вы меня поняли, господин капитан?

– Так точно, ваше превосходительство! – Корнилов вскочил со стула и вытянулся в струнку.

– Ассаляму алейкум[7], Худайкули сын Нарлы из Сиягырта, – поздоровался Корнилов с туркменом лет тридцати, сидящим под плетенным из тростника навесом на коврике перед разложенным товаром.

– Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи вабаракятух[8], господин капитан, – подняв голову вверх, с удивлением ответил продавец и дальше продолжил на неплохом русском языке: – Откуда господин так много обо мне знает?

– Господин полковник фон Штоквиш посоветовал обратиться к тебе с моей просьбой. Сергей Николаевич считает, что только ты сможешь мне помочь, уважаемый Худайкули[9].

Туркмен уставился на Корнилова остолбеневшими глазами, а потом захохотал, причём весело и задорно.

– Сам господин полковник сказал, что уважаемый Худайкули сможет помочь тебе, господин капитан, – сквозь смех с трудом проговорил он.

– Господин полковник называл тебя отпетым контрабандистом, Худайкули, по которому виселица плачет. Уважаемым тебя назвал я, немного узнав о твоей судьбе, – спокойным тоном ответил капитан.

Туркмен, резко прекратив смеяться, вскочил на ноги и, склонив голову, произнёс:

– Прошу пройти под навес, господин капитан. Я готов выслушать вашу просьбу. Эсен, замени меня.

Это продавец-контрабандист произнёс уже в глубину навеса, который примыкал к какому-то глинобитному зданию, которые были разбросаны на центральной площади кишлака Патта-Гиссаре, где чуть ли не каждый день образовывался стихийный рынок.

Из открывшейся двери выскочил молодой, загорелый до черноты парнишка лет четырнадцати-шестнадцати. Худайкули же, указав рукой на открытую дверь, дождавшись, когда капитан Корнилов войдёт в неё, оглянувшись по сторонам, нырнул следом.

– Итак я вас слушаю, господин капитан, – напряжённо произнёс контрабандист, глядя на Корнилова, который с любопытством рассматривал помещение, оказавшееся и складом, и домом одновременно.

– Мне необходимо сходить к крепости Дейдади. Ты лучший контрабандист в Патта-Гиссаре. У тебя родственники на той стороне, и ты очень не любишь афганцев с англичанами. Именно поэтому ты можешь мне помочь, – произнёс Лавр, смотря прямо в глаза туркмену.

– Ты прав, господин. Мне не за что любить афганцев, которые, устроив резню в Сиягырте больше двадцати лет назад, убили моего отца и мать, старших сестёр увели неизвестно куда, я же с младшим братом спасся чудом. Нас спрятали родственники. Вот из-за этих родственников я тебе помогать и не буду. Если тебя схватят, казнят не только тебя и меня, но и всех моих родственников, которые живут в Мазари-Шарифе, – туркмен закончил фразу и с вызовом посмотрел на Корнилова. – Благодаря моей торговле по обе стороны реки они живут достойно. Этим я отдаю свою благодарность за свою спасённую жизнь и жизнь брата.

– Я понял тебя, Худайкули. Но давай ты не будешь давать окончательный ответ сейчас. Сегодня вечером я ещё раз приду говорить с тобой, и там ты скажешь своё последнее слово. Хорошо?

– Хорошо, господин капитан. Куда же деться бедному торговцу?! Если только вернуться в Мазари-Шариф!

– Здравствуй, Худайкули, ещё раз. Мир твоему дому. Я пришёл за окончательным твоим ответом, – произнёс на тюркском Корнилов, глядя в расширенные от удивления глаза контрабандиста.

В мохнатой черной папахе, длинном стёганом халате, шароварах и сапогах капитан совершенно не походил на самого себя утреннего, одетого в форму офицера Генерального штаба. Сейчас перед Худайкули стоял настоящий тюрок, который к тому же говорил по-туркменски с небольшим акцентом, выдававшим, что он не памирец, а, вернее всего, текинец. Но представить себе, что этот невзрачный тюрок – русский офицер Генерального штаба?! Такое афганцам в голову точно не придёт.

– Разреши ещё вопрос, таксыр?[10]– туркмен почтительно склонил голову.

– Задавай.

– Зачем вам так нужна эта крепость? Вы собираетесь завоевать Афганистан или Индию?

– Нет, Худайкули. Мы собираемся отстоять Памир и защитить его жителей. Расспросных сведений о крепости Дейдади у нас имеется достаточно, но все они ненадежны, сбивчивы и часто противоречивы. Мы до сих пор не знаем, к какому типу крепости она относится. Азиатская кала или же крепость, построенная по правилам европейского инженерного искусства?! Узнав эти сведения, мы сможем ответить на вопрос, какие военные силы нам необходимо держать здесь для обороны границы. – Корнилов снял с головы папаху и почесал выбритую до синевы голову, которую ещё утром украшала причёска. – Чешется, зараза.

Нахлобучив папаху на голову, капитан достал из-за пояса два золотых червонца.

– Это плата за твоё сопровождение до крепости и обратно. Также могу обещать тебе, что не дам захватить себя афганцам в плен. Последнюю пулю пущу себе в голову. Поэтому никто не сможет связать меня с русской армией. Согласен на таких условиях выполнить мою просьбу? – Корнилов протянул руку с лежащими на ладони двумя золотыми кругляшами.

– Если вы, русские, дадите добро и поможете переправить моего брата и родственников из Мазари-Шарифа через Амударью, позволите им поселиться здесь, то согласен. И ещё, таксыр, возьми потом меня к себе на службу. Я чувствую, что ты – уллу бояр[11]. И я хочу быть рядом с тобой.

– Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим[12], да будет так.

Да, та экспедиция несколько раз чуть не стоила Корнилову головы. Первый раз – при переправе через Амударью с помощью плота из надутых козьих бурдюков. Ночью, когда не видно ни зги, сверху – противный моросящий дождь, снизу – мутная и холодная река. Всё-таки январь месяц. Температура воздуха вряд ли больше плюс пяти. Вместо нормального весла какой-то огрызок доски, а плот под твоим весом и напарника готов расползтись в разные стороны. Особенно страшно было за фотоаппарат, который капитан прихватил с собой. И, конечно, за плёнки к нему.

В 1898 году компания «Kodak» выпустила на рынок складной, можно сказать, карманный широкоплёночный фотоаппарат «Folding Pocket Kodak Camera». Этот фотоаппарат позволял получать негатив формата шесть на девять сантиметров, если использовать метрическую систему, и был очень удобен для скрытого фотографирования. Корнилов приобрёл эту игрушку перед самым отъездом в Туркестан в столичном фирменном магазине «Истмен Кодак», получив за это «внушение» от жены.

У него уже был фотоаппарат «Брауни» с запасом плёнок. И стоил тот два рубля, а пленка – тридцать копеек. А вот новый «Кодак» стоил уже двенадцать рублей, а пленки – по рублю. Для денежного содержания капитана и его семьи достаточно накладно. Да ещё перед переездом. Но… Не смог Лавр удержаться от такой покупки.

В общем, кое-как переправились, и до утра в обход пограничных постов Худайкули вывел Корнилова к Мазари-Шарифу, к дому родственников. Дальше уже передвигались на лошадях втроём. К Худайкули присоединился его младший брат, которого обрадовала новость о возможности перебраться к русским.

Родственники братьев в виде дяди, его жены, трёх дочерей и трёх сыновей также выразили согласие на переезд. Беспокоился отец за дочерей, на которых начали засматриваться парни. И если от соплеменников сестёр могли защитить старшие братья, то от афганских военных никакой защиты не было.

Ехали под видом нукеров из состава туркменской иррегулярной кавалерии, состоящей на службе у афганского эмира. Из вооружения – шашки, нож-бичак и кавалерийский карабин Бердана. Всё это нашлось у Худайкули, а у Корнилова зародилась мысль, что не только контрабандой промышляли братья. Вернее всего, и на дорогах разбойничали. Во всяком случае, к крепости тройка всадников ехала не скрываясь, по дороге.

Вот и мост перед крепостью, который охраняют афганские солдаты. Один из них задал вопрос на пушту, делая пикой знак остановиться. Худайкули, ехавший впереди, что-то ответил, и афганец освободил проход.

Цокот копыт по деревянному настилу, и вот она, цель похода – крепость. Корнилов подъехал к Худайкули и спросил:

– Что у тебя спрашивал сарбоз? А то мы далеко были, да и его пушту не совсем разобрал.

– Спросил, не назначены ли мы в караул и отчего так поздно едем на службу.

– И что ты ответил?

– Когда назначили, тогда и едем. И не ему спрашивать, чем занимаются нукеры Великого Абдурахмана, – улыбаясь, ответил проводник.

– Получается, – Корнилов сдвинул папаху чуть назад и почесал бритую голову выше лба, – туркменские всадники действительно наряжаются в разъезды вокруг крепости.

– Всё возможно, таксыр, но афганским офицерам лучше говорить что-нибудь другое. Они обладают куда большей информацией и могут знать вождей, которые командуют туркменской конницей.

Эти слова стали пророческими уже через час, когда Корнилов только закончил фотографировать крепость с южной стороны. Они втроём направились дальше, чтобы сделать фото с другого ракурса, как к ним подлетел верхом десяток афганцев, возглавляемый джамадаром[13].

– Кто такие?! Куда едем?! – буквально прорычал тот.

– Великий Абдурахман, эмир Афганистана, собирает туркменских всадников в конный полк, уважаемый джамадар, – полный достоинства, но с вежливым поклоном ответил Корнилов. – Я и мои люди едем к нему на службу в Кабул.

– Текинец? – уже дружелюбнее спросил офицер.

– Да. Мой род ведётся от Карама-бека, – вновь с достоинством ответил Корнилов.

– Да будет благословенно имя Абдурахмана! – сказал афганец и с места пустил коня в галоп.

Вслед за ним устремился десяток всадников.

Корнилов, проводив взглядом конников, посмотрел на своих провожатых, которые смотрели на него круглыми глазами.

– Ты и правда ведешь свой род от Карама-бека? – с каким-то благоговением спросил младший из братьев.

– Нет. Просто хорошо знаю историю туркмен. По матери я веду свой род от Аргун-ага – наместника внука Чингисхана Хулагу в Персии.

– А по отцу? – вновь не удержался от вопроса младший брат Худайкули.

– Мои предки по отцу пришли в Сибирь с Ермаком. Слышали о таком атамане?

– Нет, – ответил уже Худайкули.

– А про казаков?

– Этих знаем, – улыбаясь, хором ответили братья.

– По отцу я из казаков, – произнёс Корнилов и тронул коня.

Объехав часть крепости, Лавр сделал ещё несколько фотоснимков и зарисовок фортификационных объектов. На пути туда и обратно произвёл географическую съёмку двух дорог, ведущих к российской границе.

В общей сложности проведя на вражеской территории трое суток, намотав больше ста пятидесяти вёрст, вернулись в Мазари-Шариф. Ночью с помощью солдат пограничной стражи и двух лодок переправились вместе с родственниками Худайкули на свой берег Амударьи.

За ту разведку вместо предполагаемой награды Корнилов получил строгий выговор от начальника Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Иванова Николая Александровича. Но зато его умение мимикрировать под местных жителей позволило ему дальше работать под различными личинами в Афганистане, Китае, Персии. Во время всех этих разведвыходов Худайкули сын Нарлы сопровождал Корнилова и не раз выручал в сложных ситуациях, став надежным спутником, признавая верховенство офицера.

В 1903 году Корнилова направляют в Индию для изучения языков, нравов, обычаев и традиций народов Белуджистана. За время этой экспедиции Корнилов посещает Бомбей, Дели, Пешавар, Агру (военный центр англичан) и другие районы, наблюдает за британскими военнослужащими, анализирует состояние колониальных войск, контактирует с британскими офицерами, которым уже знакомо его имя.

С этими данными уже в чине подполковника прибывает в Генеральный штаб, где ему обещают должность начальника отдела, и вместо этого срочно направляется вновь в Туркестанский военный округ с целью выяснить, какие силы Британия готова направить на захват Южного Туркестана и Западного Памира с Тибетом.

«Надо же, сколько всего вспомнилось, а ведь после вопроса Худайкули и пяти секунд не прошло», – подумал Корнилов, после чего тихо ответил:

– Придётся идти по хребту, в обход. Перевал Шит-Рака[14]для нас закрыт. Мимо англичан нам не пройти.

– Разве это англичане, таксыр? – Худайкули перешел на официальное обращение, так как к ним подполз молодой казак-проводник из Хорогского отряда.

– Ваше высокоблагородие, откуда их здесь столько взялось? – спросил казак, кивнув головой в сторону долины перед перевалом, где расположился бивак английских туземных войск.

– Вот что, братец, сейчас же в быстром темпе двигаешься в Хорог и докладываешь капитану Кивэкэсу о том, что в долине за перевалом Шит-Рака расположился полк сипаев с двумя батареями горной артиллерии. Точно не скажу, но, по-моему, это полк из восьмой Пешеварской дивизии. Необходимо эту информацию срочно передать в штаб округа. Также сообщите в Магриб. Пускай капитан Снесарев проверит, как обстоят дела за перевалом в Британской Индии.

– А как же вы, ваше высокоблагородие? – перебил Корнилова казак. – Сами всё и доложите, и прикажете.

– А мы, Матвей, пойдём дальше. У меня другое задание и приказ. Не ожидал я, что англичане так быстро выдвинутся к нашим границам. Так что бегом в Хорог и доложи, что я тебе велел. Кстати, повтори, что надо передать.

Пока казак, запинаясь, проговаривал доклад, Лавр, поправляя Матвея, продолжал рассматривать бивак английский туземных войск, отмечая про себя, что британских офицеров в этом полку раза в два больше, чем обычно. И это о многом говорило.