Реввоенсовет Республики (6 сентября 1918 г. / 28 августа 1923 г.)

Троцкий Лев Давидович

Это заседание не попало в Биографическую хронику В. И. Ленина. Состоялось оно вскоре после заключения Брестского мира, как обычно, в тесном ленинском кабинете в Смольном. По-видимому, ЦК заседал в полном составе — все его члены находились в Петрограде. Решался вопрос — кому доверить военное ведомство?

Почему же вдруг встал этот вопрос? Ведь со времени II съезда Советов военным ведомством руководила, можно сказать, тройка лучших военных работников партии: Николай Васильевич Крыленко, Николай Ильич Подвойский и Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Три богатыря из «военки». Они первыми взялись за сложнейшее дело слома старой армии и организации новой. И дело как будто шло. Что же случилось?

Протоколы Центрального Комитета партии за март восемнадцатого года, которые могли бы прояснить этот вопрос, не сохранились, были утеряны, вернее, до сих пор не найдены после частичной эвакуации архива ЦК в 1918 году на Урал. Записи о заседаниях ЦК этого периода в знаменитой клеенчатой тетрадке секретаря ЦК Я. М. Свердлова слишком лаконичны.

Но сохранились и стали доступны историкам другие документы. Вместе с воспоминаниями они позволяют рассеять недоумения.

Брест-Литовский мирный договор — достижение Ленина — вывел Россию из-под смертельного удара. Теперь, считал Владимир Ильич, надо ловить каждый день и час мирной передышки, дабы укрепить оборону и создать армию, способную отражать новые нашествия империалистов. Это должна быть регулярная армия, построенная на основе военной науки.

Накануне заседания ЦК эту истину Ленин разъяснял главкому Крыленко, большевику с 15-летним стажем. Беседа с ним состоялась в ночь с 3 на 4 марта 1918 года. Затем последовала официальная докладная записка Крыленко Ленину, из которой мы и узнаем об их встрече. Оказывается, Крыленко протестовал против того, что Совнарком по предложению Троцкого учредил Высший военный совет (ВВС) и назначил его военным руководителем бывшего начальника штаба Ставки генерала М. Д. Бонч-Бруевича. Крыленко казалось невозможным доверить руководство строительством народной армии генералам, служившим в царской армии, запятнавшей себя расправами над народом.

Ленин отвечал: разумеется, есть риск, но и одним революционным энтузиазмом армии не построить. Митингов, лозунгов, клятв о защите социалистического Отечества было достаточно, но отсутствовали боеспособные части, создать которые без военных специалистов было нельзя. А немцы тем временем стремительно занимали наши города. Факт, что Наркомвоен проявил беспомощность. Только через неделю из Петрограда двинулись отряды. Их первые успехи связаны с именем полковника генерального штаба И. Г. Пехлеванова. Но к этому времени немцы захватили Псков, нацелились на Петроград. Матросы отряда Дыбенко, народного комиссара по военно-морским делам, несмотря на всю преданность революции, не смогли удержать Нарву из-за неорганизованности, неумения воевать. Революционный энтузиазм надо помножить на знание военного дела. Выход один — учиться у военных специалистов, хотя многие из них — наши вчерашние враги. Но военная наука, настаивал Ленин, «в их головах». Что же касается опасений измен, приставим к ним комиссаров, будем контролировать и перевоспитывать.

Н. В. Крыленко отстаивал свои взгляды. Сказав, что не сможет работать вместе с царским генералом М. Д. Бонч-Бруевичем, заявил о своей отставке.

Мы знаем, что Ленин ценил Крыленко как опытного, преданного большевика. Его уважали солдаты на фронте. Но переубедить не смог, пришлось принять отставку. И не только его. Солидарность с докладной запиской Крыленко зафиксировали своими подписями все члены коллегии Наркомвоена — видные работники военной организации при ЦК РКП(б), кроме Антонова-Овсеенко, который в это время добивал калединцев на юге. Их поддержали письменно руководящие работники военных округов и фронтов.

Видимо, описанный драматический момент из истории Наркомвоена и вспомнил год спустя в своей речи перед членами Петроградского Совета Ленин. «Как часто товарищи, принадлежавшие к числу самых преданных и убежденных большевиков-коммунистов, — говорил он, — возбуждали горячие протесты против того, что в строительстве Красной социалистической армии мы пользуемся старыми военными специалистами, царскими генералами и офицерами… Оказалось, что так только и можно было построить. Это дело не только военное, эта задача стала перед нами во всех областях жизни и народного хозяйства».[4]

Неудивительно, что взятая Лениным линия на регулярную армию встретила противодействие. Ведь совсем недавно и он сам говорил, что старая армия отдана на слом, что от нее не осталось камня на камне, что постоянную армию должна заменить милиционная. А среди солдат, в народе, да и в партийной среде царило настроение: долой все, что связано с постоянной армией, которая воспринималась лишь как царская. Новая армия, писал Ленину Крыленко, должна быть «насквозь демократической», с выборными командирами, солдатскими комитетами, ее должны создавать и распускать Советы. В ней нет места бывшим царским слугам. Позднее эти взгляды вылились в «военную оппозицию».

Как видим, уход в отставку руководства Наркомвоена не был случайным. Потребовалась «смена караула». Для укрепления политического руководства военным ведомством ЦК партии решил поставить во главе его одного из своих членов. Но у всех членов ЦК к этому времени уже были ответственные участки деятельности. Да и не все поддерживали линию Ленина на привлечение бывших генералов и офицеров. В этих условиях Ленин предложил поручить военное ведомство члену ЦК Льву Давидовичу Троцкому. Не без раздумий. До революции — меньшевик, примиренец. В одном из писем Ленин назвал его «Иудушкой». И было за что. «Небольшевизм» — так Ленин назвал в 1911 году воззрения Троцкого. Но вместе с тем — широта политического мышления, эрудиция, острый ум, решительный характер. В партии большевиков меньше года, но уже приобрел авторитет. Один из лучших ораторов и полемистов.

В дни Октябрьского восстания Троцкий руководил Петроградским Советом и Военно-революционным комитетом. Бескровность восстания — и его заслуга. Позже Сталин выделил выдающуюся роль Троцкого в Октябрьские дни: организовал отпор казакам Краснова, а затем умело использовал переговоры в Бресте для революционной агитации. Был неверный шаг 10 февраля, но передышка ошибку исправила.

«Левые» коммунисты отмахивались от регулярной армии, уповали на партизанские отряды, которые будут поднимать восстания пролетариев. Мировая революция, считали они, снимает проблему регулярной армии.

Троцкий не меньше их верил в мировую революцию, но вместе с Лениным считал необходимым, демобилизуя старую, разложившуюся армию, одновременно создавать новую армию на основах регулярности. Иначе нельзя противостоять империалистическим державам с их регулярными армиями. Троцкий предложил членами ВВС назначить генералов Ставки, согласившихся сотрудничать с Советской властью во имя обороны страны от внешнего врага. Такие нашлись.

На заседании ЦК предложение Ленина поддержал Свердлов. Троцкий стал отказываться. Тогда Ленин, как впоследствии вспоминал Троцкий, сказал: «Кого же поставить? Назовите. Я поразмыслил — и согласился».[5]

Решение ЦК оформляется по советской линии. 13 марта состоялось постановление Совнаркома. Его подписали Ленин, народные комиссары В. А. Карелин, И. В. Сталин и управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич (родной брат генерала М. Д. Бонч-Бруевича, которого он убедил занять высокий военный пост у большевиков). Совнарком согласился с предложением Н. В. Крыленко ликвидировать пост главкома в связи с выходом России из войны, что разрешало вопрос о его отставке; удовлетворил заявление Н. И. Подвойского об отставке с поста народного комиссара по военным делам (вскоре он был назначен членом ВВС и председателем Высшей военной инспекции). Приняв отставку Троцкого с поста наркома иностранных дел, Совнарком назначил его народным комиссаром по военным делам и исполняющим обязанности председателя ВВС. Странно, но факт, что это постановление в 12-томное Собрание декретов Советской власти не вошло.

Так состоялся переход Троцкого на военную работу. Был ли он к ней подготовлен? «Разумеется, нет, — отвечал сам Троцкий. — Мне не довелось, — писал он в воспоминаниях, — даже в свое время служить в царской армии. Призывные годы прошли для меня в тюрьме, ссылке и эмиграции. В 1906 году суд лишил меня гражданских и воинских прав».

Правда, являясь в годы империалистической войны корреспондентом газеты «Киевская мысль» в Париже, Троцкий увлекся изучением психологии солдат — бывал в казармах, госпиталях, траншеях. Занимался вопросами милитаризма. Но военной подготовки не имел. Кстати, это не был уникальный случай. В европейских государствах военными министрами нередко назначались именно политические, а не военные деятели. Ведь война — прежде всего политика, а армия — ее орудие.

Н. В. Крыленко, уйдя с военного поприща, с головой окунулся в дело становления советской юстиции. Здесь его университетское юридическое образование очень пригодилось. День «13 марта» отнюдь не стал для советских юристов несчастливым днем. Наоборот. А вот тот же день, день прихода Троцкого в Наркомат по военным делам и назначение его затем председателем Реввоенсовета, многие годы считался «черным днем» для Красной Армии. Надолго утвердилась в нашей историографии концепция: Троцкий пробрался в Красную Армию для того, чтобы вредить ей изнутри, протащить в ее ряды своих «приспешников» и подводить Красную Армию под поражения. Документы полностью рассеивают эти измышления.

Удивительное дело: «ставленники» Троцкого — Вацетис, Тухачевский, Егоров, Примаков одерживали победы, военное ведомство, которое «разваливал» Троцкий, несмотря на все его недостатки, заслужило от Ленина репутацию образцового, а Красная Армия имела успехи на всех фронтах. Выходит, все это вопреки Троцкому? Да, именно так, отвечала сталинская историография с первой подачи Ворошилова (после его статьи «Сталин и Красная Армия», опубликованной в «Правде» 21 декабря 1929 года): Троцкий все разваливал, создавал опасные положения на фронтах, но, «к счастью» для Красной Армии, был Сталин, и именно его ЦК посылал исправлять положение на фронтах, и он всюду вмиг обеспечивал победу.

Кажется, что эти легенды о Троцком и Сталине ушли в прошлое. Ушли, но не совсем и не все. В последнее время появились публикации, в которых и сегодня видна ослабляемая вкраплениями полуправды концепция Краткого курса истории партии, представляющая Троцкого в роли лишь «извратителя» военной политики партии. За примером далеко ходить не надо: в 1987 году в 8-м издании биографии Ленина оказалась исключенной единственная позитивная фраза Ленина о Троцком, имевшаяся в предыдущих изданиях, и расширен перечень надуманных «прегрешений» Троцкого. Можно привести примеры и из других статей 1988―1989 годов, в которых деятельность Троцкого в годы гражданской войны рисуется только черной краской.

За истиной обратимся снова к документам. 21 марта 1919 года Ленин в речи по военному вопросу на XIII съезде РКП(б) отвел обвинения «военной оппозиции» в извращении Троцким военной политики партии. «Если Вы, — говорил Ленин, — …можете ставить Троцкому обвинение в том, что он не проводит политику ЦК, — это сумасшедшее обвинение. Вы ни тени доводов не приведете. Если Вы это докажете, то ни Троцкий не годится, ни ЦК. Какая же это партийная организация, когда она не может добиться, чтобы проводилась ее политика? Это невероятнейший пустяк».[6]

Заметим, что эта замечательная по силе доводов и страстности ленинская речь была опубликована только спустя полвека. О ней в Кратком курсе истории партии — ни слова. Зато о рядовой речи Сталина было сказано, что именно в ней провозглашался курс на строительство регулярной армии. Выступив против «военной оппозиции», Сталин на деле являлся ее закулисным руководителем. «Съезд ударил по Троцкому», — говорится в сталинском Кратком курсе, но в постановлениях съезда ничего подобного нет.

Что касается оценок Троцкого в документах ЦК партии, то кроме известного постановления ЦК РКП(б) «О политике военного ведомства» от 25 декабря 1918 года, в котором отметались возводившиеся на Троцкого как главу военного ведомства клеветнические измышления о наделении «непомерными правами» «николаевских контрреволюционеров» и «расстреле без суда лучших товарищей», можно сослаться на постановление Политбюро и Оргбюро ЦК от 5 июля 1919 года по поводу заявления Троцкого об отставке с поста председателя РВСР, в котором говорится:

«Твердо убежденные, что отставка т. Троцкого в настоящий момент абсолютно невозможна и была бы величайшим вредом для республики, Орг- и Политбюро настоятельно предлагают тов. Троцкому не возбуждать более этого вопроса…»[7] Постановление было подписано Лениным, Каменевым, Крестинским, Калининым, Серебряковым, Сталиным, Стасовой.

«Звездный час» Троцкого — так смело высказался о деятельности Троцкого в годы гражданской войны один историк, правда, уже в дни гласности, когда стало казаться, что у нас остается лишь один цензор — «внутренний». Определение, по-моему, удачное. В самом деле — ни до гражданской, ни после нее у Троцкого не было такого взлета деятельности, в котором бы, как в сплаве, соединились и проявились все черты его незаурядной личности. Троцкий отдался новому делу всецело. Ленин и ЦК не ошиблись в своем выборе в марте восемнадцатого.

Что же двигало, вернее, вызывало, можно сказать, исключительную энергию Троцкого в те годы? Г. А. Зив, автор одной из первых книжек о Троцком, находившийся вместе с ним в рядах меньшевиков, считал, что именно в военной области Троцкий нашел наилучшее приложение своим качествам. «Взяв в руки руководство военными делами, — пишет Зив, — Троцкий наконец нащупал свою настоящую профессию, в которой все его таланты и способности могли проявиться и развернуться во всю ширь: неумолимая логика (принявшая форму военной дисциплины), железная решительность и непреклонная воля, не останавливающаяся ни перед какими соображениями гуманности, ненасытное честолюбие и безмерная самоуверенность, специфическое ораторское искусство…»[8]

Характеристика эта небесспорна, но в ней, на мой взгляд, верно схвачены побудительные пружины, связанные с характером Троцкого, с его представлением о своей исключительности. Его решительный характер, желание и умение повелевать людьми, склонность к «силовым» методам руководства и другие качества пригодились для того, чтобы противостоять волне децентрализации, партизанщины, митингования, анархизма, то есть всему тому, что мешало созданию регулярной армии, невозможной без строжайшей централизации и железной дисциплины.

Найдя себя в военной сфере, Троцкий успел сделать немало. Для его военной деятельности были и другие стимулы, и среди них самый мощный — его, можно сказать, фанатическая приверженность идее мировой пролетарской революции. Он считал, что русская революция, решая национальные задачи, должна стать искрой, детонатором для мирового революционного пожара. Лишь победа международного пролетариата поможет отсталой крестьянской России решить задачу построения социализма. Пролетариат России должен помочь пролетариату и угнетенным народам Европы и Азии сбросить своих эксплуататоров. Реальное средство помощи мировой революции — Красная Армия. И Троцкий вложил весь свой революционный энтузиазм в ее строительство. «Мы утверждаем, — говорил он в марте 1918 года, — что момент социального взрыва во всех государствах неизбежно наступит, и мы, которым история раньше других вручила победу и все вытекающие из нее возможности, при первом раскате мировой революции должны быть готовы принести военную помощь нашим восставшим иностранным братьям».[9] И еще: «Мы должны быть готовы, вооружены, продержаться до этого времени», то есть до того дня, когда европейские рабочие «везде пойдут открыто на борьбу за установление своей власти во всех странах»,[10] — проповедовал Троцкий, призывая мобилизовать все силы для создания вооруженного оплота российской и мировой революции.

Кстати, это были не только лозунги. Летом 1919 года Троцкий настойчиво предлагает ЦК РКП(б) срочно сформировать на Урале 30―40-тысячный конный корпус и двинуть его в Азию, чтобы поднять там угнетенные народы, поскольку мировая революция в Европе задержалась. Позднее он предлагает создать для этой же цели военную базу в Туркестане. Предложения не были приняты. Но ясно, что задачу создания многомиллионной образцовой регулярной Красной Армии Троцкий расценивал как первейший интернациональный долг первой Страны Советов.

Ко времени учреждения ВЦИК Реввоенсовета Республики и назначения Троцкого его председателем он, как народный комиссар по военным и морским делам, уже успел сделать немало.

Листаем второй том «Декретов Советской власти». Март — август 1918 года. Месяцы, когда в огне начавшейся интервенции и гражданской войны закладывался фундамент Красной Армии. Вот постановление ВЦИК от 22 апреля «Об обязательном обучении граждан военному искусству», ознаменовавшее переход от добровольчества, партизанских отрядов к регулярной армии; далее «Торжественное обязательство» — первая советская военная присяга, начинавшаяся знаменитыми словами: «Я, сын трудового народа…»; постановление V Всероссийского съезда Советов о Красной Армии, законодательно закрепившее принципы ее строительства. Все эти исторические документы, известные по хрестоматиям, написаны народным комиссаром по военным делам Троцким.

Главной заботой Троцкого и наркомвоена в этот период были, пожалуй, командные кадры — костяк регулярной армии. В 1918 году образовалось несколько фронтов гражданской войны, они требовали новых и новых войск. Воевать на первых порах приходилось больше числом, чем умением. Поэтому Красная Армия численно должна была расти очень быстро. К маю 1918 года в ней было не более 300 тысяч человек, а к октябрю уже около миллиона. К весне 1919 года должно быть 3 миллиона — ставил задачу Ленин. Сотни разношерстных отрядов превращались в полки и дивизии. Совет Обороны утвердил представленный Главным штабом план одновременного формирования 48 дивизий. Потребовались сразу не сотни и тысячи, а десятки тысяч командиров. Бывших офицеров-большевиков на всю армию насчитывалось едва сотня, да и то это были в основном прапорщики и подпрапорщики. Унтер-офицеры, сочувствующие большевикам, так же как и командовавшие отрядами большевики, не имели нужного опыта. Выход был один — привлечь в Красную Армию бывших офицеров. Выдвинул и обосновал эту смелую идею Ленин, Троцкий стал ее ревностным исполнителем. Ему принадлежит первое обращение Советского правительства к русским офицерам с призывом идти служить в Красную Армию. К концу гражданской войны 76 процентов всего командного и административного аппарата Красной Армии представляли бывшие офицеры царской армии и лишь 13 процентов — выпускники первых советских командных курсов и школ.

Разгоралась гражданская война. Приходило немало известий об изменах многих военспецов. Весь преподавательский состав Академии Генерального штаба, эвакуированный из Москвы в Казань, перешел на сторону белых. Даже у Ленина появились колебания на счет привлечения бывших офицеров и генералов на командные должности. В конце августа он запросил мнение Троцкого о предложении Ларина (работника ВСНХ. — Ю. К.) заменить всех бывших офицеров Генштаба коммунистами. 23 августа Троцкий ответил из Свияжска: «Считаю ларинское предложение в корне несостоятельным. Сейчас создаются условия, когда мы в офицерстве произведем суровый отбор: с одной стороны, концентрационные лагеря, а с другой стороны, борьба на Восточном фронте. Катастрофические мероприятия, вроде ларинского, могут быть продиктованы паникой. Те же победы на фронте дадут нам кадры надежных генштабистов… Больше всего вопят против применения офицеров либо люди, панически настроенные, либо стоящие далеко от всей работы военные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, сатрапствуют, бездельничают, а когда проваливаются — взваливают вину на генштабистов».[11]

Троцкий убедил Ленина. Предложение Ларина осталось без последствий.

Но главная «атака» против военспецов и Троцкого последовала из Царицына после того, как туда прибыл Сталин в качестве «общего руководителя продовольственного дела на юге России», наделенного чрезвычайными полномочиями. 10 июля 1918 года Сталин из Царицына телеграфировал Ленину, что «для пользы дела ему необходимы военные полномочия»,[12] предупреждал, что если они не последуют, то он будет «сам, без формальностей свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».[13]

Разгоревшийся в последующие месяцы конфликт Царицына с центром имел непосредственное отношение к Троцкому, стилю его деятельности, поэтому хочется остановиться на нем подробнее.

После переговоров Ленина с Троцким Реввоенсовет Республики облекает Сталина и военными полномочиями. Телеграмма Троцкого в Царицын, имевшая пометку, что она «отправляется по согласованию с Лениным», возлагала на Сталина задачу: «навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся».[14]

В телеграммах Ленину Сталин сообщал о налаживании расстроенного военного хозяйства на царицынском участке фронта, ликвидации отрядной неразберихи, установлении железной дисциплины в воинских частях благодаря «своевременному удалению так называемых специалистов».[15]

Историкам еще предстоит исследовать и объективно оценить результаты деятельности Сталина как руководителя продовольственного дела на юге и обороны Царицына. Работу он проделал большую, но немало было и ошибок. Например, расстрелы без суда начались раньше всего в Царицыне по указаниям Сталина. Уже тогда Ленину, Свердлову, Троцкому и большинству членов ЦК партии было ясно, что взятая Сталиным, а также Ворошиловым и Мининым линия на изгнание военных специалистов, возврат к коллективному командованию, противопоставление мест центру является ошибочной и вредной.

Вначале Троцкий не придавал особого значения сигналам из Царицына, после того когда туда прибыл Сталин. Но когда Сталин самовольно отстранил от должности, оклеветал и арестовал командующего Северо-Кавказским военным округом бывшего генерала, видного ученого А. Е. Снесарева, а затем без каких-либо улик арестовал все артиллерийское и часть штабного управления СКВО, заменил командиров из бывших офицеров унтер-офицерами, Троцкий понял, что надо принимать решительные меры против самоуправства Сталина, грозившего разрушить созданную с огромным трудом систему военного управления. В телеграмме Сталину он требует оставить штаб и комиссариат СКВО на прежних условиях и дать им возможность работать. «Не принимать во внимание»[16] — такова была резолюция Сталина на телеграмме. Игнорированием распоряжений предреввоенсовета он демонстрировал не только независимость от Троцкого, но и неприятие централизации в управлении, без чего регулярная армия, по убеждению Троцкого, была немыслима.

Присланная по указанию Троцкого в Царицын комиссия, проверив обвинения в адрес Снесарева и содержащихся в плавучей тюрьме военных специалистов в военном заговоре, не обнаружила никаких улик. Тех, кого не успели расстрелять, Сталину пришлось отпустить, в том числе и Снесарева. В 1930 году Снесарев был снова арестован и без суда подвергнут ссылке. Кажется, Сталин не забывал никого.

Троцкому пришлось защищать от «царицынской тройки» и доброе имя бывшего генерала П. П. Сытина, назначенного РВС командующим Южным фронтом. Уже через 3 дня (!) после прибытия Сытина Сталин телеграфирует в Москву, что Сытин не заслуживает доверия, «не может, не желает и не способен защищать Царицын». Недовольство Сталина вызвало нежелание Сытина принять коллективное командование, согласовывать с ними все, даже мелкие оперативные вопросы. Они самовольно смещают Сытина и назначают командующим Южным фронтом Ворошилова.

У Троцкого было противоположное мнение о Сытине, который успел хорошо проявить себя в Западной завесе. «Я ценю Сытина как честного, серьезного и способного работника», — отмечал он в одном из разговоров по прямому проводу.[17] Военные специалисты очень ценили уважительное к ним отношение.

Коллективное командование осложняло борьбу с Красновым на Южном фронте. 2 октября 1919 года Троцкий предлагает Сталину и Минину от имени РВСР немедленно образовать реввоенсовет Южного фронта «на основе невмешательства комиссаров в оперативные дела».[18] Сталин и Минин игнорировали и этот приказ РВСР, расценив его как «угрожающий развалом всему фронту и гибелью всему революционному делу на юге». Только коллективное командование!

Конфликт имел принципиальный характер и настолько обострился, что Троцкому пришлось перенести его в ЦК. Состоявшийся 2 октября пленум ЦК осудил позицию царицынцев, поддержал Реввоенсовет Республики и его председателя. ЦК принял постановление, обязывающее всех партийных товарищей подчиняться решениям, исходящим из центра. Пленум решил: «Вызвать т. Сталина к прямому проводу и указать ему, что подчинение Реввоенсовету абсолютно необходимо».[19] Передавая Сталину по прямому проводу решение ЦК, Я. М. Свердлов подчеркивал, что «без подчинения нет единой армии». «Убедительно предлагаем провести в жизнь решения Реввоенсовета. Случаем, считаете их вредными, неправильными, предлагаем приехать сюда, обсудить совместно, принять надлежащее решение. Никаких конфликтов не должно быть».[20]

Но и этот увещевательный тон не оказал нужного воздействия. Зная, что Ленин не присутствовал на пленуме (он находился на лечении в Горках), Сталин и Ворошилов обратились к нему с письмом, в котором опротестовали приказ Троцкого, утверждая, что он «грозит отдать все дела фронта и революции на юге в руки генерала Сытина, человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного».[21] Это было очередное голословное обвинение против бывшего генерала.

Сталин и Ворошилов предлагали «обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирующего виднейших членов партии (они имели в виду себя. — Ю. К.) в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интересам фронта и революции. Поставить вопрос о недопустимости издания Троцким единоличных приказов… Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных революционеров».[22] Предложение, а точнее, требование Сталина и Ворошилова принято не было.

Как видим, и после пленума ЦК Сталин не собирался менять своих позиций. Вскоре в адрес Председателя ВЦИК Свердлова и Предсовнаркома Ленина пришла телеграмма из Тамбова от Троцкого следующего содержания:

«Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в 50 тысяч солдат. Тем не менее я оставляю его командующим армией при условии подчинения командующему Южного Сытину… Без координации с Царицыном серьезные действия невозможны». Троцкий грозил, что, если царицынцы не будут выполнять его распоряжений, он отдаст под суд Ворошилова и Минина и объявит об этом в приказе по армии. «У нас, — писал Троцкий, — колоссальное превосходство сил, но полная анархия на верхах. С этим можно совладать в 24 часа при условии вашей твердой и решительной поддержки. Во всяком случае, это единственный путь, который я вижу для себя».[23]

Владимир Ильич был очень озабочен положением с Царицыном. «Ленин, — писал позднее Троцкий, — лучше меня знал Сталина и подозревал, очевидно, что упорство царицынцев объясняется закулисным режиссерством Сталина». Ленин хотел смягчить конфликт. Он согласился на предложение Свердлова вызвать Сталина в Москву для переговоров, надеясь на компромисс. Состоялась встреча Сталина со Свердловым и Лениным. «Ильич взбешен» — так передавал реакцию Ленина Сталин в разговоре по прямому проводу с Ворошиловым. Не получив поддержки, Сталин подал заявление об уходе с постов члена Реввоенсовета Южного фронта и РВСР.

Вскоре Сталин пожалел, что в сердцах сделал этот шаг. Желая остаться на военной работе, он стал искать примирения с Троцким, хотя бы ценой «временной и неискренней капитуляции», как отмечал Троцкий позднее. 19 октября Сталин снова выехал в Москву и имел беседу с Лениным, после чего Троцкий получил телеграмму от Ленина. В ней сообщалось о желании Сталина продолжать работу на Южном фронте, готовности Ворошилова и Минина, выполняя просьбу Сталина, «оказать полное подчинение приказам центра», о снятии Сталиным ультиматума об удалении Сытина и Мехоношина, о его желании быть членом Реввоенсовета Республики.

«Сообщая Вам, Лев Давидович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным, на известных конкретных условиях, устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин.

Что же касается меня, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным».[24]

Однако, несмотря на усилия Ленина и Свердлова, «совместной работы» Сталина и Троцкого не получилось. Разногласия и растущая неприязнь зашли слишком далеко. После одной из встреч с Троцким Сталин, Минин и Ворошилов телеграфировали во ВЦИК и в ЦК партии: «Разговор с Троцким был очень краток, намеренно оскорбителен, по логическому содержанию — непонятен. Разговор был оборван Троцким…»[25] Документы говорят: если царицынские руководители позволяли себе грубую и нередко голословную критику Троцкого, неподчинение, то и последний допускал по отношению к ним высокомерие, нелояльность, грубые и оскорбительные разносы — черты, которые нередко проявлялись у Троцкого в отношениях с видными военно-политическими работниками. Пожалуй, никто благодаря своему характеру и неизменной требовательности не нажил себе столько врагов, сколько Троцкий.

Но Троцкий, в отличие от Сталина, был более способен на объективный подход к работникам, мог преодолевать личную неприязнь. Побывав в Царицыне и изучив на месте состояние 10-й армии, он приходит к выводу о нецелесообразности замены Ворошилова другим лицом «как добросовестного и инициативного работника» при условии строгого подчинения его Сытину. Сообщая об этом Ленину и Свердлову, Троцкий отмечал: «У Ворошилова довольно твердая рука, нужно только ввести его самого в рамки определенного режима и дать компетентных помощников».[26]

И все же в царицынском конфликте в принципиальном отношении прав был Троцкий, неукоснительно проводивший в жизнь ленинский курс на регулярную армию с военными специалистами, на единоначалие в вопросах стратегии. Отозванием Сталина в Москву и отправкой Ворошилова с большой группой царицынских работников на Украину конфликт был ликвидирован, но разногласия и неприязнь остались. Ворошилов, занявшись на Украине созданием Украинской армии, пользуясь поддержкой Сталина, снова проявил партизанские замашки. Троцкому опять пришлось призывать его к порядку. 10 января 1919 года Троцкий телеграфировал Свердлову со станции Грязи: «Заявляю в категорической форме, что царицынская линия, приведшая к полному распаду царицынской армии, на Украине допущена быть не может… Линия Сталина — Ворошилова и К° означает гибель всего дела». Троцкий в разговоре с Лениным по прямому проводу заявлял: «Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов».

Вряд ли Ленин подписался бы под такой телеграммой, она грешила крайностями. Но в своих выступлениях Ленин неизменно поддерживал общую линию Троцкого, а на VIII съезде партии подверг резкой критике Ворошилова, зная, что его взгляды разделял Сталин и некоторые видные военные работники. Заметим, что последующая многолетняя ожесточенная борьба Сталина и Троцкого имеет началом Царицын. Здесь Троцкий проявил твердость и решительность своего характера невзирая на авторитеты.

Жизнь показывала верность ленинской военной политики, которую Троцкий проводил в жизнь, хотя и не всегда правильными методами. Победы на Восточном фронте регулярных частей и соединений Красной Армии, большинством которых командовали бывшие офицеры, заставляли многих противников военспецов менять свои позиции. У Ленина и Троцкого в этом вопросе множились сторонники, хотя влиятельных противников оставалось немало.

Этот важный вопрос военной политики партии с конца 1918 года вызывал жаркие споры, в которых Троцкому, пожалуй, доставалось больше всех. Именно с тех пор его обвиняют в том, что он, якобы «слепо доверяя военным специалистам», освобождал их от партийного контроля, назначал на военные посты чуть ли не заведомых изменников и т. п. Доказательствами служили факты измен тех бывших офицеров и генералов, назначение которых было связано с именем председателя Реввоенсовета. Вот что по этому поводу говорил сам Троцкий: «У нас ссылаются нередко на измены и перебеги лиц командного состава в неприятельский лагерь. Таких перебегов было немало, главным образом со стороны офицеров, занимавших более видные посты. Но у нас редко говорят о том, сколько загублено целых полков из-за боевой неподготовленности командного состава… И если спросить, что причиняло нам до сих пор больше вреда: измена бывших кадровых офицеров или неподготовленность многих новых командиров, то я лично затруднился бы дать на это ответ».[27]

Ответ находим у В. И. Ленина в знаменитом письме «Все на борьбу с Деникиным»: «Нам изменяют и будут изменять сотни и сотни военспецов, мы будем их вылавливать и расстреливать, но у нас работают систематически и подолгу тысячи и десятки тысяч военспецов, без коих не могла бы создаться Красная Армия…»[28] В отстаивании и обосновании линии на использование военных специалистов трудно переоценить заслугу В. И. Ленина. Но в этом деле велика роль и Л. Д. Троцкого. Здесь и взятие на себя как главы военного ведомства всей полноты ответственности за назначение на высшие командные посты бывших генералов и полковников старой армии, и принудительный призыв в Красную Армию десятков тысяч офицеров, и противостояние мнимо-радикальным левацким взглядам, и разоблачение клеветнических выпадов.

Известно, какую острую борьбу по вопросу о привлечении специалистов В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому пришлось вести внутри партии с левыми коммунистами, затем с военной оппозицией и вне партии — с левыми эсерами. О накале этой борьбы, наряду с ленинскими документами, говорят десятки речей и статей Троцкого.

Одна из лучших — ответ Троцкого на статьи в «Правде» В. Г. Сорина и Я. З. Каменского, доказывавших, что Красная Армия не только может, но и должна обходиться без военных специалистов. «Нам часто указывали, — иронизировал Каменский, — что ведение войны — это такая тонкая штука, что без военных специалистов мы обойтись никак не можем». Однако, говорилось далее, большевики взяли на себя смелость руководить «более тонкой штукой» — созданным Октябрьской революцией государством. Каменский ставил в пример 10-ю армию, где он работал в реввоенсовете. Эта, по его мнению, образцовая армия была построена из партизанских отрядов без военных специалистов под руководством «заслуженного партийного товарища» Ворошилова, «не знавшего ранее военной службы». Отсюда Каменский делал вывод, что нужно лишь просто быть хорошим коммунистом, а все остальное приложится. Военных специалистов можно использовать для обучения военному делу только в тылу, «но посылать их командовать на фронт — это все равно что поставить охранять овец от бурого медведя и серого волка». Ошибки наших доморощенных командиров, писал он, «менее принесут вреда, чем злостная хитрая механика николаевских военных специалистов».[29]

Троцкий отвечал: переименование отрядов в полки и бригады не сделало их регулярными формированиями, партизанщина осталась. А Ленин на VIII съезде партии сказал, что неоправданные потери 10-й армии под Царицыном объяснялись прежде всего тем, что воевали без военных специалистов. «Я не сомневаюсь, — писал Троцкий, — что некоторые наши товарищи — коммунисты — превосходные организаторы, но чтобы научить этих организаторов в большом количестве, нужны годы и годы, а нам ждать „некогда“. Если нам ждать некогда в хозяйственной области, то тем более нам „некогда в военном отношении“».[30] Приведя слова Ленина о необходимости использовать в широких размерах оставленных капитализмом специалистов, он писал: «Это совсем непохоже, как видите, на тяпкин-ляпкинскую готовность справиться со всякой „штукой“ без специалистов».[31]

В последнее время в публицистике Троцкому кроме старых беспочвенных обвинений в «потакании» бывшим генералам и офицерам стали предъявляться обвинения в массовых расстрелах офицеров-заложников без суда. Никаких документов, подтверждающих эту версию, в архивах я не нашел. Но нашел приказ наркомвоена Троцкого от 4 июня 1918 года, в котором он грозил заключением в концентрационные лагеря тем солдатам из восставшего Чехословацкого корпуса, которые откажутся сдать оружие *.

Официально институт заложников был введен 5 сентября 1918 года приказом наркома внутренних дел Г. И. Петровского и вошел в систему массового красного террора. Приказом председателя РВСР он был распространен на офицеров и членов семей военспецов, перебежавших к белым. Известно, что к октябрю 1918 года в местах заключения скопилось не менее 8 тысяч офицеров-заложников, арестованных после объявления красного террора. Тот же Троцкий поставил вопрос о снятии с них огульных обвинений и привлечении на службу в Красную Армию. 13 октября 1918 года в телеграмме с Южного фронта Ленину, Дзержинскому, Свердлову и Склянскому он предлагает освободить из-под ареста всех офицеров, против которых нет серьезных обвинений; а всех желающих служить в Красной Армии и Красном Флоте направить в его распоряжение: «Таким путем мы разгрузим тюрьмы и получим военных специалистов, в которых большая нужда».[32]

17 октября вопрос о судьбе офицеров, арестованных в качестве заложников, обсуждался на пленуме ЦК РКП(б). В протоколе записано:

«5. Предложение Троцкого: освободить из-под ареста всех офицеров, взятых в качестве заложников. Постановили:

Предложение Троцкого принимается с указанием, что освобождению подлежат лишь те офицеры, в отношении которых не будет обнаружена принадлежность к контрреволюционному движению. Они принимаются в Красную Армию, причем должны представить список своих семейств, и им указывается, что семья их будет арестована в случае перехода к белогвардейцам».[33]

Уважительное отношение к военным специалистам не мешало Троцкому быть беспощадным к тем из них, которые, по его мнению, были причастны к измене.

Два факта. В конце мая 1918 года по приказу Троцкого был арестован командующий Балтийским флотом контр-адмирал А. М. Щастный, которого Троцкий обвинил в контрреволюционной деятельности. В марте 1918 года под его руководством был осуществлен знаменитый «ледовый переход» Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Выступив обвинителем на заседании Верховного революционного трибунала, Троцкий добился смертного приговора для Щастного, хотя прямых улик для обвинения в измене не имелось. Это был случай, когда «революционная целесообразность» заменила элементарную законность. Процесс над Щастным должен был показать, что впредь Советская власть будет сурово карать контрреволюционные поползновения.

Факт второй связан с трагической судьбой бывшего войскового старшины Ф. К. Миронова — выборного командира 32-го Донского казачьего полка, а затем — видного советского военачальника. В конце августа 1919 года Миронов с частями недоформированного Донского казачьего корпуса самовольно выступил из Саранска на фронт, объявив, что он выступает «на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией». Оправдать это самовольное выступление вопреки запрещению реввоенсовета Южного фронта никакими мотивами нельзя. Но нельзя оправдать и действия Троцкого, который скоропалительно объявил Миронова как «предателя и изменника» вне закона и в приказе Реввоенсовета о предании Миронова и его сторонников суду Чрезвычайного трибунала еще до расследования обстоятельств выступления Миронова из Саранска дал формулу обвинения: «Контрреволюционное восстание против Советской власти». Обвинение это он повторил в статье «Полковник Миронов» и в своих выступлениях. Преждевременные оценки председателя Реввоенсовета вошли в официальные документы того времени. Следствие не подтвердило связей Миронова с Деникиным и Мамонтовым (что утверждал Троцкий на основании поступивших к нему донесений). Наоборот, по пути на фронт он призывал бойцов на борьбу против Деникина. Ход процесса показал голословность сформулированных Троцким обвинений, тем не менее Миронову и десяти командирам корпуса был вынесен смертный приговор, в чем сказалось давление Троцкого, который этим процессом хотел показать «всем колеблющимся казакам, что борьба красных и белых… есть борьба не на жизнь, а на смерть» и что в этой борьбе Советская власть никому не позволит «заводить авантюры».[34]

Но следует сказать, что Троцкий был в числе тех, которые ходатайствовали перед ВЦИК о помиловании всех осужденных, и, более того, предложил ЦК партии дать Миронову «командное назначение на Юго-Восточный фронт».[35] Троцкий был скор на оценки и на суд, но способен был исправлять свои ошибки.

Проблема военных специалистов, в разрешении которой Троцкий как председатель РВС внес немалый вклад, не была, конечно, самодовлеющей. Она была ключом для решения сложнейшей задачи превращения отрядной, во многом партизанской Красной Армии в армию регулярную. Только решив ее, можно было тягаться с регулярными войсками интервентов и белых генералов. «Период случайных формирований отрядов, кустарного строительства, — писал Троцкий в проекте постановления V съезда Советов, — должен быть оставлен позади. Все формирования должны производиться в полном соответствии с утвержденными штабами и согласно разверстке Всероссийского главного штаба».[36]

Чтобы понять остроту и неотложность этой задачи, надо вспомнить лето 1918 года. После германского нашествия Советская республика оказалась вновь перед смертельной опасностью. Интервенты заняли Мурманск и Архангельск, рвались к центру страны. На востоке белочехи и белогвардейцы захватили Поволжье. Пали Казань и Симбирск, под угрозой оказались центральные районы страны. С юга казаки Краснова осаждали Царицын. Советский Северный Кавказ отрезала Добровольческая армия генерала Алексеева. Контрреволюционные восстания охватили города Средней Азии. В центре страны вспыхивали мятежи, руководимые кулаками и белогвардейцами. «…Вся буржуазия, — говорил Ленин, — прилагает все усилия, чтобы нас свергнуть».[37]

Войска Красной Армии терпели поражения из-за неорганизованности, неумелости, партизанщины. Ленин бьет в набат. «У нас один выход: победа или смерть!»[38] — говорит он рабочим завода Михельсона за несколько минут до злодейского выстрела в него эсерки-террористки Фани Каплан.

Главная опасность грозила с востока. Белочехи и белогвардейцы, быстро захватив Поволжье, рвались глубже в центр страны. Слабо организованные советские войска терпели поражение за поражением. После потери Казани Ленин дает директиву «всячески усилить Восточный фронт».[39]

ЦК направляет на Восточный фронт Троцкого, группу видных работников партии. Здесь, в Поволжье, из разрозненных отрядов и частей развернулось формирование полевых армий — первых оперативных объединений Красной Армии. Троцкий подбирает на должности командующих опытных военных специалистов. ЦК назначает членами реввоенсоветов армий закаленных коммунистов. В ходе непрекращающихся оборонительных боев создаются полки, дивизии, появляются названия — 1,2,3, 4 и 5-я армии. Троцкий объявляет беспощадную борьбу паникерам, дезертирам, дезорганизаторам. В суровом приказе наркомвоенмора и председателя ВВС, изданном в конце августа в Свияжске, ответственность за панику и дезертирство возлагалась прежде всего на командира и комиссара части. «Если они (солдаты. — Ю. К.) отступают или худо сражаются, то виноваты командиры или комиссары. Предупреждаю: если какая-нибудь часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым — командир, мужественные, храбрые солдаты будут награждены по заслугам и поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули. За это я ручаюсь перед лицом всей Красной Армии».[40] Таков был стиль приказов Троцкого в то грозное время. В дни, когда нужно было во что бы то ни стало добиться перелома на фронте, выдвижение Троцким на первый план «драконовских» мер было оправдано. Они помогли удержать фронт, отбить яростные попытки врага прорваться в центр страны. Психологический перелом переродил войска. Началось контрнаступление. Удалось вернуть Казань, Симбирск и Самару, противник отступил от Волги за Урал.

Вклад Троцкого в укрепление Восточного фронта неоспорим. Но сам Троцкий, пожалуй, был склонен несколько преувеличивать свои заслуги. Главным условием перелома, и это подчеркивал Ленин, была мобилизация на Восточный фронт коммунистов, передовых рабочих Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенска. Они показали пример мужества и стойкости, действуя в качестве комиссаров, командиров, рядовых красноармейцев. Эта героическая работа лучших людей партии и рабочего класса в литературе показана слабо. Между тем без нее Восточный фронт не смог бы стать образцовым фронтом Республики осенью 1918 года. Красная Армия превращалась в силу, способную сокрушать врага.

К исходу лета 1918 года образовались три обширных фронта гражданской войны. Становилось ясно, что Высший военный совет, созданный в целях организации обороны от внешнего врага, изжил себя. Для общего руководства вооруженными силами в ожесточенной гражданской войне нужен был авторитетный прежде всего для партии орган, составленный из видных военных работников. Таким органом и стал Революционный военный совет Республики. Троцкий считал необходимым объединение в одном органе руководства вооруженной борьбой, которое не могли между собой поделить штаб ВВС и оперативный отдел Наркомвоена.

Но загвоздка была не только в раздвоении. Высший военный совет не смог стать авторитетным органом высшего военного руководства. Бывшие генералы, вложившие свою энергию в организацию завесы против Германии, довольно туманно представляли себе внутреннюю военно-политическую обстановку и не могли предложить какого-либо плана военных действий. Здесь они чувствовали себя больше консультантами, чем военными руководителями. Члены ВВС из видных военно-политических работников — Н. И. Подвойский, К. А. Мехоношин, В. А. Антонов-Овсеенко — находились на фронтах или, как Склянский, до предела были заняты оргработой в Наркомвоене. Троцкого, как политика, деятельность ВВС привлекала мало, как председатель он редко присутствовал на его заседаниях, лишь подписывал приказы. Все внимание Троцкого было устремлено на восток и юг, которыми ВВС занимался меньше всего, поскольку это были фронты гражданской войны. Сам военный руководитель ВВС М. Д. Бонч-Бруевич попросился в отставку, указав в рапорте, что фронтами должны распоряжаться «не плохо осведомленные, привлеченные больше для консультации, нежели для управления, военспецы», а люди, «облеченные полным доверием правительства и пользующиеся авторитетом в Красной Армии».[41] Троцкий пытался удержать Бонч-Бруевича как специалиста, но последний настоял на уходе с поста военного руководителя ВВС.

В. И. Ленину в ЦК поступали разные предложения и проекты от руководящих военных работников, но все они сводились к одному: нужен единый и авторитетный высший орган руководства всеми вооруженными силами. Результатом обсуждения этого вопроса под руководством Ленина в ЦК и стало создание Реввоенсовета Республики как высшего коллективного руководства всеми фронтами и военными учреждениями Республики.

На сей раз Троцкий не отказывался от высшего военного поста. Теперь в его руках — огромная власть. Положение о РВСР, написанное им и принятое ВЦИК, гласило: в распоряжение высшего военного органа для нужд обороны предоставляются «все силы и средства народа»; ему подчинены и работают по его заданиям все военные учреждения, а остальные — удовлетворяют его требования в первую очередь.[42]

Если Реввоенсовет Республики в годы гражданской войны в основном справился с возложенными на него огромными задачами, то в этом не последнюю роль сыграл его председатель. Раньше историку в освещении деятельности Реввоенсовета можно было занять на выбор лишь две позиции: «разоблачать» или принять фигуру умолчания, сделав вид, будто такого органа и не существовало. Но и второе было рискованно — умолчание ведь тоже позиция. Поэтому историки, пользуясь отдельными местами из военной переписки Ленина, представляли дело так, как будто Ленин без конца ругал и понукал Реввоенсовет и его председателя.

Но вот перед нами небольшая книга. Называется «В. И. Ленин. Военная переписка. 1917―1922». Последнее издание — 1987 года.[43] Точнее было бы ее назвать «Из военной переписки…», потому что многих документов из ленинского фонда в ней нет. Но и то, что опубликовано, позволяет определить, к кому чаще всего Ленин обращался по военным вопросам. Раньше мы бы сказали и написали — к Сталину, потому что публиковалась переписка преимущественно с ним. А вот что дают современные подсчеты: около 90 обращений — к Троцкому, 64 — к его заместителю по Реввоенсовету Склянскому и 62 — к Сталину. Затем — к Смилге, и далее по нисходящей. Подсчеты неполные, но число обращений и их характер рассеивают созданное в историографии представление. Если к ним присоединить сотни неопубликованных ленинских надписей, поручений, резолюций, отзывов, то складывается твердый вывод: В. И. Ленин вполне доверял руководству Реввоенсовета в лице Троцкого и Склянского, поддерживал их мероприятия, опирался на Троцкого в проведении политики ЦК и своих указаний. А что касается критики, то это была критика деловая, справедливая. В те годы суровая критика непременно присутствовала в стиле руководства.

Начиная с 1924 года стиль руководства Троцкого Реввоенсоветом стал задним числом подвергаться разносной критике. В ней было много субъективного, привнесенного острой борьбой внутрипартийной и борьбой за власть, но вскрывались и действительные недостатки Троцкого в методах руководства.

Характер у председателя Реввоенсовета был колючий, взрывной, резкий. Троцкий мало заботился о поддержании товарищеских отношений. Главным и решающим для него было дело. Быстро привык к директивному тону, требовал четкости и ответственности от работников невзирая на ранги. Такой «администраторский» тон импонировал многим военспецам, привыкшим к дисциплине и субординации. Но он нередко болезненно воспринимался военно-политическими работниками. Ведь почти все они были связаны узами и традициями многолетней подпольной работы, партизанской борьбы, трудно привыкали к чисто воинской дисциплине и порядку подчиненности, чего требовал Троцкий. В Троцком они видели «чужака» в партии, знали о его «небольшевизме». Все это вызывало к нему настороженное и даже неприязненное отношение.

Троцкий, будучи сам подтянутым человеком, не терпел расхлябанности, панибратства, своеволия. А подобных партизанских замашек у командиров и комиссаров сохранилось еще немало. На этой почве у него нередко не налаживались отношения и даже возникали столкновения с видными партийцами на уровне фронтов и армий, не всегда и не сразу устанавливались контакты с коммунистами-фронтовиками, хотя на солдатские массы на фронте он мог воздействовать, пожалуй, как никто.

Позднее, в «Письме к съезду», Ленин напишет о чрезмерной самоуверенности Троцкого и увлечении «чисто административной стороной дела».[44] Склонность Троцкого к администрированию Ленин отмечал и в дни дискуссии о профсоюзах, видя ее причины в стиле прошлой военной работы. Думается, что с этими качествами связаны и успехи и промахи Троцкого в военной работе, которые Ленину и Центральному Комитету иногда приходилось поправлять.

За годы гражданской войны документы таких случаев отмечают немного. Первый связан с критикой в адрес Троцкого и Реввоенсовета, с которой на заседаниях военной секции VIII съезда партии выступили К. Е. Ворошилов, Ф. И. Голощекин и другие делегаты.

На первом пленуме избранного на VIII съезде ЦК РКП(б) 25 марта 1919 года Г. Е. Зиновьев, докладывая о работе военной секции съезда, сделал вывод, что обсуждение военного вопроса «служит серьезным предупреждением» и что Ленину «необходимо переговорить с Троцким о его взаимоотношениях с коммунистами-фронтовиками».[45] По предложению Ленина пленум решил, поскольку Троцкий не был на съезде, обратиться к нему в письменной форме: направить заявление Зиновьева, закрытую резолюцию съезда по военному вопросу и резолюцию Политбюро. Резолюция Политбюро была подписана его членами 26 марта и направлена Троцкому. В ней говорилось: «Указать Л. Д. Троцкому на необходимость как можно более внимательного отношения к работникам-коммунистам на фронте, без полной товарищеской солидарности с которыми невозможно проведение политики ЦК в военном деле».[46] Ленин настаивал, чтобы все это было сообщено Троцкому в максимально тактичной форме.

Троцкий изучил присланные материалы и ответил пространной объяснительной запиской, написанной в спокойном тоне. Признав целесообразность ряда выработанных военной секцией мер, он заявил, что товарищеские отношения нужны, но ими нельзя заменить официальных уставных отношений, принятых в регулярной армии. Зиновьев ратовал за «разъяснение и убеждение», считая их основой отношений в социалистической армии, Троцкий — за установление «самого твердого и во многих случаях сурового режима». Он писал: «Путь от приказа до исполнения в наших условиях — в высшей степени долгий и мучительный путь. Тут должна быть установлена строго формальная дисциплина… она не допускает никаких дискуссий, обсуждений, уговоров и не принимает во внимание никаких смягчающих обстоятельств».[47]

Думаю, что в данном случае Троцкий в своем объяснении был прав. Если смотреть на данный вопрос шире, то можно сказать: истина была где-то посредине. Ее сформулировал Ленин: «Сначала убедить, потом принудить».[48] Но Ленин поддерживал линию Троцкого на установление в армии железной дисциплины, даже крайними средствами. Как огня, писал он, нужно бояться партизанства, расхлябанности, своеволия, требовал строго карать всех, кто нарушает законы о Красной Армии и ее уставы.[49]

Представление о стиле руководства Троцкого фронтами у читателя часто складывалось из негативных, а иногда и карикатурных характеристик «поезда председателя Реввоенсовета», которые появлялись в литературе второй половины 20-х годов.

В одной из современных публикаций Троцкому ставится в вину, что он «фактически всю гражданскую войну провел в своем специальном поезде», из-за чего вся тяжесть повседневной организаторской работы в Реввоенсовете легла на плечи заместителя, Э. М. Склянского.

Слов нет, были изъяны в таком своеобразном способе руководства. Бывало и так, что поезд вносил разнобой в оперативное руководство, поскольку о своих распоряжениях и действиях председатель Реввоенсовета не всегда и не сразу ставил в известность командование и реввоенсоветы фронтов и армий. По словам К. X. Данишевского, члена РВС Восточного фронта, прибытие поезда иногда выглядело партизанским наскоком на тот или другой боевой участок, хотя сам Троцкий беспощадно боролся с партизанщиной. Однако при объективном изучении создается убеждение, что в поезде Троцкого было больше плюсов, чем минусов. Благодаря постоянному нахождению на фронтах председатель Реввоенсовета досконально знал обстановку и положение в войсках. Ленин это ценил, нередко именно у Троцкого он запрашивал сводки о положении на фронтах. Мне встретилась лишь одна сердитая резолюция Ленина, связанная с поездом Троцкого: «Запретите эту игру в телеграммы», когда Ленину доложили, что о начале очередного маршрута поезда Троцкого каждый раз даются телеграммы сразу в 100 адресов.[50]

Представим себе укрепленный броней поезд с двумя паровозами, оборудованный платформами с легкой пушкой и двумя пулеметами, с автомобилями, цистерной бензина, своей электростанцией, телеграфом, радио, типографией, выпускавшей листовки и газету «В пути», небольшим вещевым складом для снабжения совсем раздетых армейских частей… и даже баней. Группа коммунистов, около сотни отборных бойцов, секретариат из 5―6 человек — все это создавало возможности оперативного руководства и помощи войскам, особенно там, где создавалась критическая обстановка. Поезд не раз был в опасных переделках и выходил из них с честью. За участие в боях под Свияжском на Южном фронте (август 1918 г.), в боях против Юденича (октябрь 1919 г.) поезд председателя Реввоенсовета был награжден орденом Красного Знамени. В 1918―1920 годах он совершил 36 рейсов, составивших около 100 тысяч верст.

Стиль руководства и степень влияния Троцкого нельзя представить без его ораторского таланта. Чтобы оценить Троцкого как трибуна, надо представить значение живого, страстного слова руководителя, комиссара, коммуниста в дни гражданской войны, слова, поднимавшего на смертный бой беспредельно уставших бойцов, менявшего настроение дезертиров и паникеров, зажигавшего массы людей. Таким, по отзывам многих, было слово Троцкого.

Выдающийся оратор своего времени А. В. Луначарский считал, что рядом с Троцким-трибуном можно поставить только Жана Жореса. «Эффектная наружность, красивая, широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературные фразы, богатство образов, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика, — писал Луначарский, — вот достоинство речи Троцкого».[51]

Когда Ленин телеграфировал Троцкому о необходимости поездки на тот или иной участок фронта, он учитывал его способность не только энергично наводить порядок, но и воздействовать силой своего слова. В августе 1918 года заколебались наши части на Саратовском участке фронта. Троцкий получает в Свияжске шифровку от Ленина и Свердлова: «Мы считаем абсолютно необходимой Вашу поездку туда, ибо Ваше появление на фронте производит действие на солдат и всю армию. Сговоримся о посещении других фронтов».[52]

Историки еще только приступают к объективному изучению роли Троцкого как председателя РВСР на фронтах гражданской войны, его влияния на выработку стратегии Красной Армии в важнейших военных кампаниях. Фальсификации в этой области, пущенные в свое время в ход Сталиным и Ворошиловым, все еще имеют хождение. Краткий курс истории партии возлагал на Троцкого вину за поражение Красной Армии на Восточном, Южном и Западном фронтах. Например, в Кратком курсе истории партии говорилось, что летом 1919 года именно Троцкий «развалил работу на Южном фронте и наши войска терпели поражение за поражением».[53] Стремясь придать правдоподобие своим версиям, Сталин и Ворошилов утверждали, например, что ЦК партии в 1919 году принимал специальные решения, запрещавшие Троцкому вмешиваться в дела Восточного и Южного фронтов. Так, в 1929 году Ворошилов писал (вернее сказать, кто-то писал, а он опубликовал под своим именем), что Сталин, посланный ЦК на Южный фронт «для спасения положения», потребовал, чтобы Троцкий не вмешивался больше в дела Южного фронта. «Теперь уже нет надобности скрывать, что перед своим назначением товарищ Сталин поставил перед ЦК три главных условия: 1) Троцкий не должен вмешиваться в дела Южного фронта и не должен переходить за его разграничительные линии; 2) с Южного фронта должны быть немедленно отозваны целый ряд работников, которых товарищ Сталин считал непригодными восстановить положение в войсках, и 3) на Южный фронт должны быть немедленно командированы новые работники по выбору Сталина, которые эту задачу могли выполнить. Эти условия были приняты полностью».[54]

«Потребовать» Сталин, конечно, мог, но ЦК, судя по протоколам, нередко требования Сталина находил необоснованными. В протоколах пленумов и Политбюро ЦК РКП(б) нет и намеков на те пункты, которые выдал за решение ЦК Ворошилов. Да и мог ли ЦК отстранить Троцкого как председателя РВСР, которому Ленин и ЦК доверяли, от руководства решающим фронтом? О том, что Троцкий занимался делами Южного фронта, свидетельствуют документы военной переписки Ленина.[55] Одно свидетельство хочется привести. В постановлении Политбюро и Оргбюро ЦК от 5 июля 1919 года есть такой пункт:

«Оргбюро и Политбюро сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для Троцкого ту работу на Южном фронте, в самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий. В своих званиях наркомвоена и предреввоенсовета т. Троцкий может вполне действовать и как член РВС Южного фронта с тем комфронтом (Егорьев), которого он сам наметил, а ЦК утвердил».[56]

Но это не означает, что у Троцкого и руководимого им Реввоенсовета не было серьезных упущений в руководстве операциями на Южном фронте. Известны очень сердитая записка Ленина Склянскому (конец августа 1919 г.), еще более суровая телеграмма члену РВСР Гусеву (16 сентября 1919 г.) с резкой критикой Реввоенсовета за плохое руководство операциями на юге, телеграмма Троцкому, Серебрякову, Лашевичу о невыполнении указаний ЦК в отношении командующего группой войск фронта В. И. Селивачева и др. Но телеграмм с критикой действий Троцкого немного.

Что же касается разногласий с Лениным, с ЦК по вопросам стратегии, то Троцкий сам писал о них в своей автобиографической книге. Собственно говоря, разработкой стратегических планов и директив Троцкий не занимался, это была прерогатива Главного командования. Речь идет о его отношении к той или иной стратегической директиве.

Заседание пленума ЦК 15 июня 1919 года было весьма бурным. Обсуждалась записка Реввоенсовета Восточного фронта об ошибочности отданной главкомом И. И. Вацетисом директивы, поддержанной председателем Реввоенсовета Троцким, о приостановке наступления на Восточном фронте с целью переброски части войск на юг против Деникина. ЦК постановил: усилить Южный фронт, но не останавливать наступления против Колчака. Троцкий возражал, однако позднее признал правильность позиции ЦК и Ленина.[57]

В августе — сентябре 1919 года у Троцкого с новым главкомом С. С. Каменевым имели место разногласия о способах ведения операций на Южном фронте. Вместе с командующим Южным фронтом В. Е. Егорьевым и членом РВС фронта Г. Е. Сокольниковым Троцкий выступил против уже одобренного ранее ЦК плана главкома С. С. Каменева, предусматривавшего нанесение главного удара по Деникину из района Царицына, где находилась тогда основная группировка советских войск, на Дон и Кубань. Троцкий считал наиболее правильным план контрнаступления на Деникина через Харьков и Донбасс, предложенный еще в конце июня прежним главкомом И. И. Вацетисом. И тот и другой планы имели свои плюсы и минусы. Пленум ЦК, обсудив оба плана, оставил в силе план с главным ударом на Дон и Кубань.

Однако перемены в военной обстановке на юге страны заставили ЦК партии в середине октября фактически отменить старый план и сосредоточить усилия для того, чтобы отразить наступление Деникина на Орел, Тулу и Москву и перейти в контрнаступление на Курск, Харьков и Донбасс, то есть фактически был реализован прежний план Вацетиса — Троцкого.

Краткий курс истории партии, фальсифицируя события, приписал план удара от Царицына на Новороссийск командованию Южного фронта и Троцкому. В Краткой биографии И. В. Сталина этот план назван даже «преступным», несмотря на то что он был официально принят Главным командованием и ЦК партии. Новый план разгрома Деникина приписывался Сталину, хотя, как уже говорилось, он был выдвинут Вацетисом и поддержан Троцким.

Разногласия были и в первый период советско-польской войны. Троцкий занял более осторожную позицию в вопросе развертывания Красной Армией широких наступательных действий, считая, что нужно держать курс на прекращение войны, поскольку польские рабочие и крестьяне не готовы к революции.[58] Но подчинился большинству ЦК и позднее издал приказ с призывом стремительного броска на Варшаву.

Разногласия в области военной стратегии нередко становились предметом жарких споров в ЦК. Бывало, что ЦК принимал решение вопреки мнению Троцкого. Но это не были принципиальные разногласия, да их вряд ли можно было избежать в условиях, когда враги наступали со всех сторон и надо было вовремя определить основную опасность, направление главного удара и распределить резервы. «На то мы все люди»,[59] — говорил Ленин по этому поводу на VIII съезде партии, упоминая о наличии разногласий.

Пожалуй, стоит остановиться еще на одном вопросе.

Бытуют версии, что Троцкий жестоко расправлялся с неугодными ему лицами, расстреливал «без суда и следствия», в том числе и коммунистов-фронтовиков. Об этом можно прочесть и в современной публицистике, и в художественной литературе.

Что же по этому поводу говорят документы?

А документы свидетельствуют, что еще в декабре 1918 года ЦК РКП(б) в специальном постановлении «О политике военного ведомства» дал самую суровую отповедь тем, кто распространял сведения «о расстреле без суда и следствия лучших товарищей» (приписывалось это без указания фамилии Троцкому), квалифицировав их как «ложные слухи и прямые клеветнические измышления».

Расстрелы были трусов и дезертиров с поля боя. ЦК РКП(б) в постановлении об укреплении Южного фронта требовал применения такой меры, если по-иному навести порядок нельзя.

Первый случай массового расстрела имел место 29 августа 1918 года под Свияжском по приговору военно-полевого суда 5-й армии, проведенного по указанию Троцкого. Расстреляно было 20 человек, впервые был применен принцип так называемой децимации, то есть казни каждого десятого, введенной еще в армии древних римлян. Эта трагедия случилась с необстрелянным Петроградским рабочим полком, который бежал, создав угрозу захвата каппелевцами Свияжска и других важных пунктов. Охваченная паникой масса солдат захватила пароход и силой оружия принуждала команду отправить его в Нижний Новгород. Полк был разоружен. В числе расстрелянных оказались командир и комиссар полка, которые бежали вместе с бойцами и не приняли мер против паники.

ЦК партии, Ленин поддерживали чрезвычайные меры, принятые Троцким. В телеграмме Троцкому на следующий день Ленин писал: «Если есть перевес сил и солдаты сражаются, надо принять меры против высшего командного состава, объявив, что по образцу Французской революции они могут быть отданы под суд и даже под расстрел».

О доверии Ленина к Троцкому и о совпадении во многом их взглядов в этой области можно судить по следующему ленинскому документу, врученному им Троцкому.

«Товарищи! (в документе не указан адресат. — Авт.)

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело».[60] Как видно из документа, эти слова были написаны внизу бланка со штампом Председателя Совнаркома, а выше оставлено место для распоряжения. Троцкий в 1925 году сдал бланк незаполненным в Институт имени В. И. Ленина. Он отмечает, что Ленин написал этот документ во время заседания вскоре после событий в Свияжске.

Вопрос о терроре — сложный и пока мало изученный. Известно отрицательное отношение Ленина, большевиков к террору как средству революционной борьбы. Октябрьская революция совершилась вообще «малой кровью», террор не был поначалу ее орудием. Ленин подчеркивал не раз, что он был навязан белогвардейцами, интервентами и невероятным ожесточением борьбы с обеих сторон. Применение террора было вынужденным, но необходимым, без него защита революции в условиях жестокой войны вряд ли возможна. Видимо, весь вопрос в мере, в степени применения и ограничения этого зла. Но возможно ли было «дозирование» в условиях такой войны? Статистика красного террора говорит, что он рассматривался Советским правительством как временная акция. Как исключительная акция массовый террор был применен в начале сентября 1918 года (расстрелы сотен заложников в Петрограде), затем весной 1919 года на Верхнем Дону при проведении ошибочной политики «расказачивания» (подверглись расстрелу около 300 казаков) и в ноябре 1920 года в Крыму (расстреляли без суда врангелевских офицеров, не успевших или не захотевших эвакуироваться).

Что касается армии, а Троцкий применял крайние меры именно там, то Ленин, требуя для наведения железной дисциплины и порядка применять расстрелы, не считал крайние меры постоянным и тем более главным средством поддержания боеспособности войск. Крепость социалистической армии он видел прежде всего в высокой сознательности и преданности идеалам Октября. Троцкий также идеи Октябрьской революции называл цементом Красной Армии, но на практике нередко отводил репрессиям чрезмерную роль. И после того как с помощью «драконовских мер» осенью 1918 года был достигнут перелом на Восточном фронте и войска стали одерживать крупные победы, он продолжал ориентировать командиров и комиссаров на крайние меры, что вело к злоупотреблению ими.

Вот один из фактов, относящийся к октябрю 1918 года. Когда Троцкому стало известно, что из Пермской дивизии 3-й армии на сторону врага перебежало несколько офицеров, он отправил реввоенсовету 3-й армии телеграмму с требованием сообщить, «расстреляны ли комиссары полков, допустившие измену их командного состава». Реввоенсовет 3-й армии в свою очередь направил телеграмму в ЦК РКП(б), в которой говорилось:

«Мы категорически протестуем против крайне легкомысленного отношения т. Троцкого к таким вещам, как расстрел. Он, узнав, что в таком-то полку перебежало несколько офицеров, требует расстрела комиссаров полков и дивизий… Этого мы, конечно, не сделали… Почему только этих комиссаров расстрелять? У нас нет ни одной дивизии, в которой не было бы случаев измены. Нужно было бы перестрелять половину Реввоенсовета, ибо назначенный им когда-то командующий армией Богословский сбежал, не приняв командования. Результатом таких телеграмм является лишь подрыв авторитета т. Троцкого и комиссаров».[61]

Троцкий отступил, никто из комиссаров не подвергся расстрелу, а позднее он объяснял свою телеграмму как обычную в то время форму военного нажима.

Итак, взгляды и особенно практика Троцкого в применении крайних мер не всегда совпадали со взглядами Ленина, хотя последний, поддерживая Троцкого, доверял ему и в этом остром вопросе.

Приверженность Троцкого к чрезвычайным мерам была связана с его убеждениями. Революция требует от рабочего класса добиваться своей цели всеми средствами, писал он, устрашение смертной казнью «есть могущественное средство политики».

Настаивая на применении крайних мер, Троцкий в то же время выступал против расстрелов без суда. 6 мая 1919 года он направил письмо реввоенсовету 2-й армии. В нем говорилось:

«Из беседы с начальником и комиссаром 28-й дивизии я установил, что во 2-й армии имели место случаи расстрелов без суда и следствия. Я ни на минуту не сомневаюсь, что лица, подвергнувшиеся такой каре, вполне ее заслуживали. Ручательством является состав реввоенсовета. Тем не менее порядок расстрела без суда совершенно недопустим.

Разумеется, в боевой обстановке, под боевым огнем командиры, комиссары и даже рядовые красноармейцы могут оказаться вынужденными убить на месте изменника, предателя или провокатора, который пытается внести смуту в наши ряды. Но за вычетом этого исключительного положения во всех случаях, когда дело идет о каре, расстрелы без суда, без постановления трибунала не могут быть допущены…

Предлагаю реввоенсовету 2-й армии озаботиться организацией трибунала, достаточно компетентного и энергичного, с выездными секциями, и в то же время решительно прекратить во всех дивизиях расстрелы без судебных приговоров.

Председатель Революционного военного

совета Республики Троцкий».

И наконец, коротко остановимся на вопросе об отношении Ленина к председателю Реввоенсовета.

Как уже говорилось, принципиальных разногласий по вопросам военной политики у Ленина с Троцким не было. Это ясно следует из документов. Ленину хорошо были известны отрицательные отзывы видных партийных работников о Троцком. Но он ценил Троцкого и достаточно высоко отзывался о его роли в военном строительстве и в организации побед на фронтах. Никогда не ставил Ленин вопроса о замене Троцкого на посту председателя Реввоенсовета.

3―4 июля 1919 года на пленуме ЦК РКП(б) в связи с выработкой мер по отражению похода Деникина подверглась критике работа Ставки, Реввоенсовета. Троцкого критиковали за стиль работы, за дерганье людей, за капризность, за слабый контроль над военными специалистами, за отдачу единоличных приказов, за игнорирование мнений членов РВСР. Не обошлось и без сгущения красок, личных обид.

Сохранившиеся записи и пометки Ленина в ходе дискуссии показывают, что Ленин, соглашаясь с критикой недостатков в работе РВСР, заступился за Троцкого. Раз Троцкий признает свои ошибки, недостатки, отмечал он, надо кончать со спорами, создать ему благоприятную обстановку для работы, для выполнения своих обязанностей. Главное в работе ЦК, считал Ленин, это сплоченность, единство.

О взаимоотношениях Ленина и Троцкого тогда ходило много слухов, разногласия между ними преувеличивались. Были люди, и среди них — Сталин, которым хотелось внушить Ленину неприязнь к Троцкому. Однако Ленин умел свои симпатии и антипатии подчинять интересам общего дела.

Лишь недавно стало известно, что в воспоминаниях М. Горького о Ленине, которые впервые появились при жизни Владимира Ильича и которые он читал, начиная с 1931 года стали исключаться высказанные Владимиром Ильичем следующие слова о Троцком:

«Да, да, — я знаю! Там что-то врут о моих отношениях к нему…

Ударив кулаком по столу, он сказал: „А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас все есть! И — чудеса будут“».[62]

Вместо этих слов в 1931 году были вписаны слова, которых не было в пяти предыдущих изданиях: «А все-таки он не наш. С нами, — а не наш. Честолюбив. И есть в нем что-то… нехорошее, от Лассаля». Фраза «с нами, а не наш» с тех пор пошла гулять по различным статьям. Надо сказать, что воспоминаниям Горького о Ленине не повезло: они неоднократно препарировались, сокращались и дописывались в угоду Сталину, как и десятки других воспоминаний.

Есть и другое свидетельство — видного военного работника партии, члена РВСР Константина Данишевского. В беседе с ним Ленин сказал: «Троцкий — крупный человек, энергичный, им очень много сделано для привлечения старого офицерства в Красную Армию. Троцким много сделано для организации Красной Армии».[63]

О последующих словах, приписываемых Данишевским Ленину, можно сказать, что они вызывают сильное сомнение: «Но он не наш, ему нельзя вполне доверять: что он может сделать завтра — не скажешь. Надо внимательно за ним смотреть». Более того, Ленин якобы сказал, что пока не будет Троцкого отзывать, и поручил Данишевскому сообщать ему шифром обо всех шагах Троцкого. Все сказанное расходится с известным нам отношением Ленина к Троцкому, с его доверием к члену Политбюро ЦК и председателю Реввоенсовета. Думаю, сомнения в достоверности всего этого усилятся, если учесть, что воспоминания Данишевского писались и публиковались в 1934 году. И в Центральном партийном архиве, где хранятся все письма и телеграммы на имя Ленина, я не нашел ни одного письма Данишевского Ленину о Троцком.

О неправдоподобности написанного Данишевским может свидетельствовать еще один документ, который можно считать официальной партийной и государственной оценкой военной деятельности Троцкого в момент, когда подводились итоги гражданской войны, когда казалось, что с разгромом Деникина и Колчака она окончилась. Нет сомнений, что этот документ принимался с согласия Ленина. Речь идет о постановлении Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 20 ноября 1919 года, объявленного приказом Реввоенсовета Республики.

«В ознаменование заслуг тов. Л. Д. Троцкого перед мировой пролетарской революцией и Рабоче-Крестьянской Красной Армией РСФСР, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил: наградить Л. Д. Троцкого орденом Красного Знамени.

Товарищ Лев Давидович Троцкий, взяв на себя по поручению ВЦИК задачу организации Красной Армии, проявил в порученной ему работе неутомимость, несокрушимую энергию. Блестящие результаты увенчали его громадный труд.

Товарищ Троцкий руководил Красной Армией рабочих и крестьян не только из центра, но неизменно переносил свою работу на те участки фронта, где задача была всего труднее, с неизменным хладнокровием и истинным мужеством идя наряду с героями красноармейцами навстречу опасности.

В дни непосредственной угрозы красному Петрограду товарищ Троцкий, отправившись на Петроградский фронт, принял ближайшее участие в организации блестяще проведенной обороны Петрограда, личным мужеством вдохновлял красноармейские части на фронте под боевым огнем».[64]

В заключение хочется сказать несколько слов о Троцком как человеке. Десятилетиями намеренно внедрялось представление, что ничего человеческого в нем не было, в гражданскую войну проявились лишь такие качества, как беспощадность к чужим и своим, жестокость, вероломство и т. п. Все это укладывалось в образ «врага народа», сложенный в 30-е годы.

От терминов «враг народа», «предатель» уже почти отказались. Однако некоторые публицисты и писатели хотят закрепить и даже усилить образ Троцкого как «злодея». Таким, например, предстает Троцкий в романе А. Знаменского «Красные дни» (1989 г.). Таков Троцкий в брошюре известного социолога и публициста И. В. Бестужева-Лады «История твоих родителей» (1988 г.). Если поверить последнему, то Троцкий был человеком исключительно злобным, мстительным, «грубо унижал и оскорблял каждого, кто осмеливался противоречить ему».[65] А чтобы читатель поверил этому, автор сообщает о каких-то новых «материалах», благодаря которым «личность Троцкого получает вполне определенное, причем довольно зловещее освещение».

Что касается новых документов, точнее, тех, которые стали доступны историкам, то они как раз помогают рассеять «зловещий» образ Троцкого. Были в его характере такие качества, как жестокость и беспощадность. В отношениях с работниками иногда проявлялись нелояльность, капризность, высокомерие. Известны его свирепые приказы.

Но Троцкий мог быть и был разным. Уважительным, чутким — к тем, в ком видел преданных до конца борцов революции, к честным военным специалистам. Он находил самые теплые и сильные слова для оценки героизма и самоотверженности коммунистов, командиров, бойцов. Благодаря его настойчивой инициативе ВЦИК в сентябре 1918 года учредил орден Красного Знамени для награждения героев из героев. Во время своих поездок на фронты он всегда поощрял в той или иной форме отличившихся в боях. Мог распропагандировать и дезертиров, и пленных — такова была сила его пламенного слова. Мог вступиться за огульно арестованных офицеров.

Ложно представление, что Троцкий разговаривал только языком диктата, приказов. Среди его переписки можно найти и документы иного характера, подобные его письму командующему 1-й армией М. Н. Тухачевскому (август 1918 г.). Вот оно:

«т. Тухачевскому

Пишу Вам неофициально, — как революционеру и партийному человеку. Наши неудачи на Волге и Урале создают тягчайшее положение для революции. Еще неделя пассивности и отступлений, — и немцы начнут наступать на Москву и Петроград. Мы окажемся меж двух жерновов — вопрос жизни и смерти для революции. Т. Юренев отправляется к Вам, чтобы поддерживать Вас во всей Вашей работе как ответственного командарма, авторитетом нар. комиссара по военделам. Сил у нас достаточно для победы. Нужна воля к победе. Соберите партийные элементы, разъясните им положение и ударьте на врага. Вы обязаны победить.

Ваш Троцкий».[66]

Что касается излишней беспощадности и жестокости, которые имели место у Троцкого, то мне кажется, что они вызывались не только чертами его личности, но и его убеждением, что в Советской Республике — «осажденной со всех сторон крепости революции» — нужно целиком следовать традиции якобинской диктатуры и беспощадно карать всех — чужих и своих, прямо или косвенно вредящих революции. Если к этому присоединить веру Троцкого в скорую мировую революцию, ради которой надо продержаться любой ценой, любыми средствами, можно приблизиться к пониманию (но не оправданию), применяя терминологию Энгельса, избытка революционной активности Троцкого, который нередко не оставлял места для милосердия и терпимости и отдавал приоритет крайним мерам. Но это была проблема не только Троцкого. Многие революционеры идеализировали насилие как «повивальную бабку» нового общества, не видели ее антигуманной роли.

Итак, какую же общую оценку заслужил Л. Д. Троцкий, находясь на военных постах в годы гражданской войны? В современной литературе ему выставляются и минусовые и плюсовые оценки, а также «взвешенные», типа «внес определенный вклад». Располагая теперь всеми (или почти всеми) документами, историк может сказать: вклад Троцкого в строительство Красной Армии и защиту Советской Республики огромен. В тот грозный период Троцкий проявил себя способным, целеустремленным и решительным руководителем. Да, наряду с заслугами у него были и ошибки, и недостатки, но не они определяли суть его деятельности. Красную Армию создавала партия большевиков во главе с Лениным, но это историческое дело, как и победы в Гражданской войне, стало возможным не только благодаря поддержке рабочих и крестьян, руководству ЦК РКП(б), но и потому, что занимались им Л. Д. Троцкий, М. В. Фрунзе, М. Н. Тухачевский, Л. Б. Красин, А. И. Рыков, Э. М. Склянский, Н. И. Подвойский, С. С. Каменев и другие видные деятели партии и государства.

Кораблев Ю. И. ─

доктор исторических

наук