Рэй задним ходом

ВЕСНА 1979-го
За работой

Рэй стоял в гостиной, изучая трещину на потолке, когда услышал, как Дженни разговаривает сама с собой на кухне. Он никогда не относил жену к числу людей, имеющих обыкновение разговаривать сами с собой, но это была одна из многих вещей, которые он узнал о ней за последние несколько лет. Еще она любила фисташковое мороженое, смотрела хоккей по телевизору и раскладывала журналы на столике веером, точно игральные карты. Одни вещи Рэй старался понять, другие даже не пытался. Манеру разговаривать с самой собой он находил в некотором роде забавной.

– Только не это. – Одинокий голос Дженни отражался от стен слабым эхом. – Ну один год. Ну ладно, два года подряд такое может случаться. Но чтобы три года кряду?!.

Иногда она продолжала в таком духе по нескольку минут подряд, словно ее кто-то слушал. Возможно, она знала, что Рэй слушает. Он хотел бы послушать, что она говорит, когда остается дома одна, какие слова произносит.

Он тихонько заглянул на кухню. Дженни стояла у окна возле раковины, вырисовываясь темным силуэтом на фоне листвы, пронизанной солнечным светом. Почти конической формы холмики грудей под серой блузкой, легко вздымались с каждым вздохом. В последнее время Дженни постоянно ныла по поводу своего тела – мол, оно меняется, стареет, – но сейчас Рэй любил его больше, чем когда-либо прежде. Оно обрело восхитительную мягкость перезрелого плода, особенно в области располневших бедер и ляжек, где теперь было за что ухватиться. Сейчас он бросил короткий взгляд на них – и моментально почувствовал возбуждение. Под нижней кромкой шортов, врезавшейся в ноги, кожа у нее покраснела; Дженни, неисправимый оптимист, носила старые шорты в обтяжку.

Рэй подошел к ней сзади и нежно обнял.

– Моя милая Дженни, – сказал он. – Чем ты расстроена?

Она продолжала смотреть в окно, тряся головой, словно даже в горячих объятиях Рэя по-прежнему оставалась одна.

– Эта… миссис Маккрэ. – Она коротко махнула рукой в сторону соседского дома. – Она опять захватила синешеек.

– Захватила? – Он уткнулся лицом ей в шею, поцеловал. – Ты имеешь в виду, взяла в заложники? Боже мой! Нужно провести операцию по освобождению бедных птичек. Я отвлеку миссис Маккрэ, а ты тем временем вызволишь заложников. Потом мы вызовем представителей власти.

Он взял со стула бейсболку и надел, словно готовясь к бою. Потом снова поцеловал Дженни.

– Ха-ха. – Она повела плечами, отстраняя Рэя. – Я установила скворечник в первую же весну, как мы здесь поселились. И ничего. Они пару раз прилетали, кружили вокруг него, заглядывали внутрь. Но свили гнездо в ее скворечнике. На следующий год – то же самое. И я только что видела, как мистер С. берет пучок сухой травы с нашего двора и летит к ее чертову скворечнику.

– Дженни. – Он обнял ее еще крепче. – Что за выражения? И кто такой мистер С, черт возьми?

– Мистер Синешейка, – сказала она. – Я называю его мистером С, а его жену – миссис С. Они супружеская чета.

– Как мы с тобой.

Дженни кивнула, продолжая смотреть в окно.

– Между нашими скворечниками нет абсолютно никакой разницы, – сказала она. – Я читала в книге. Мой установлен на нужной высоте и ориентирован, как положено. Входное отверстие идеального размера. Все в точности, как у нее. Но они поселились там. Почему?

– Почему? – переспросил он, медленно покачиваясь вместе с ней из стороны в сторону. – Возможно, она просто живет здесь дольше. Возможно, синешейки любят гнездиться в одном и том же скворечнике каждый год. – Рэй изо всех сил старался найти какое-нибудь исчерпывающее объяснение, чтобы закрыть тему и перейти к другим вопросам. – Возможно, просто жизнь несправедлива.

– Ты мне очень помог, – сказала она, высвобождаясь из объятий.

– Во всяком случае, я старался.

– Знаю. – Она легко провела пальцами по кисти Рэя, но продолжала смотреть в окно неподвижным взглядом. – Это не так уж важно. Просто я все время об этом думаю.

– У меня есть кое-что, что отвлечет тебя от мыслей о птичках, – сказал он, снова прижимаясь к ней всем телом и нежно подхватывая ладонями ее груди.

– Ты очень милый. – Она повернулась и чмокнула Рэя в уголок губ. – Но мне еще нужно уложить вещи.

– Здесь всего час езды, – сказал он.

– Я уже опаздываю.

– Тебе обязательно ехать? – спросил он. – Мне кажется, я уже по тебе скучаю.

– Ненормальный, – сказала она. – Я вернусь в воскресенье.

– И как я буду жить без машины? Как вообще буду жить?

Дженни рассмеялась, подошла к холодильнику и открыла дверцу.

– Посмотрим. Пиво, ростбифы, томаты, вино, горчица, пиво, хлеб и – что это? – еще пиво.

– А как насчет супружеских измен?

– Я думала, ты изменяешь мне с пивом.

– Я буду скучать по твоему извращенному чувству юмора, – сказал он. – И по твоей заднице.

– Займись полезным делом. – Она потрясла годовой. – Выкоси лужайку.

Хотя Дженни уезжала всего на два дня, она упаковала чемодан и дорожную сумку, которые Рэй покорно отнес в машину. Наклонившись к открытому окну, он поцеловал жену, и она поехала задним ходом по подъездной дорожке. Он помахал рукой, когда она просигналила напоследок, а секунду спустя автомобиль скрылся за опасным крутым поворотом дороги, заставлявшим обоих задаваться вопросом, лучшее ли место они выбрали для проживания с детьми, которыми еще не обзавелись, и почти сразу Рэя охватило чувство одиночества: он не столько скучал по Дженни, сколько не хотел оставаться один. Была пятница в конце марта, почти полдень. Он взял отгул на работе, так как не хотел добираться туда-обратно на автобусе и так как в последнее время здорово устал и считал, что заслуживает отдыха. Конечно, у мистера Стрикленда не возникло никаких возражений, и Рэй знал, что не возникнет. Как будет угодно Рэю. Мистер Стрикленд знал (как и Рэй), что без него магазин Стрикленда уже бы давно разорился, превратился в одну из многих заброшенных лавочек с темными пустыми витринами на беспорядочно застроенной улице. Потому что Рэй умел продавать товар. Вероятно, он обладал и другими талантами, но с самого начала поставил перед собой цель преуспеть там, где успех представлялся наиболее вероятным, даже несомненным.

И теперь он стоял посреди своего двора. Трава щекотала лодыжки; после урагана, бушевавшего прошлой ночью, на земле повсюду валялись обломанные ветки. По пути обратно к дому Рэй подбирал ветки, а потом свалил в кучу возле дорожки. Он прошел к холодильнику, достал пиво и стал пить с трусливо бьющимся сердцем. Почему в отсутствие жены у него мгновенно возникало желание пуститься во все тяжкие? Он никогда не пил пиво до полудня, но сейчас такой поступок казался уместным и правильным, пусть и ребяческим – но именно в ребячестве и заключался весь смысл. Он бросил банку в мусорное ведро и рассмеялся, вспомнив шутку, которую рассказал один из покупателей, пока примерял пиджак:

«– Сколько человек требуется, чтобы открыть пиво?

– Нисколько. Она должна принести его вам уже открытым».

Дженни сочтет шутку совсем не смешной, а следовательно, он непременно расскажет ей. Еще один повод с нетерпением ждать возвращения жены.

Солнце светило ярко. Рэй нашел старые черные очки, надел и сразу почувствовал себя крутым парнем, таинственным незнакомцем. Он решил пока не заниматься передним двором и вышел прямо на задний. Задний двор представлял собой крохотную лужайку, окаймленную соснами; Рэй мог убрать здесь ветки гораздо быстрее и уже к ланчу достичь приятного чувства удовлетворения от добросовестно выполненной работы. Наклонившись за первой веткой, он увидел в нескольких футах от себя синешейку, почти сверкающую на солнце. Она держала в клюве комочек шерстинок, вероятно из сушильной машины: у нее барахлила вытяжка. Птичка посмотрела на Рэя с некоторым подозрением, а потом вспорхнула на ветку. Рэй двинулся к ней. Она перелетела на другую ветку. Рэй последовал за ней. Она перелетела дальше. Рэй последовал за ней. И так далее. Синешейка (более яркая из двух; должно быть, мистер С.) держала дистанцию, не подпуская Рэя ни на шаг ближе, и перелетала с дерева на дерево, покуда он не остановился и не стал смотреть, как она относит комочек ниток к скворечнику, скрывается в темном отверстии, а через несколько секунд осторожно высовывается оттуда, проверяя, нет ли рядом какой опасности, и потом улетает за следующей порцией строительного материала. Он подумал о своей жене, обладающей столь острым чувством предательства, что даже крохотная птичка может его пробудить, и повернулся, собираясь возвратиться обратно домой.

Но он находился уже не на своем дворе. Увлеченный орнитологической погоней, он зашел далеко на участок соседки и подошел к ее дому ближе, чем когда-либо прежде. Как там, Дженни говорила, ее звали? Маккрэ? Рэй видел женщину много раз, когда она проезжала мимо на своем белом «БМВ», приветственно помахивая рукой, и этот жест в свое время сошел за процедуру знакомства. Рэй перезнакомился со всеми остальными своими соседями, но дом миссис Маккрэ на самом деле стоял на гравийной боковой улочке, а не на главной, где жили все прочие. Таким образом, хотя ее двор граничил с двором Рэя и из своих окон он мог видеть ее дом, тот находился значительно ниже по длинному склону, поросшему кизиловыми кустами, – во всяком случае, достаточно далеко для оправдания того, что они не ощущали принадлежности к одному сообществу; впрочем, похоже, этому ощущению скоро предстояло возникнуть: Рэй поднял глаза и увидел женщину, неподвижно стоявшую за застекленной дверью и настороженно глядевшую на незнакомца в черных очках и бейсболке.

Рэй улыбнулся и помахал рукой. Широко помахал, дружелюбно. «Нетповодов для беспокойства, мэм. Я не причиню вам вреда». Он не двинулся с места, покуда женщина не пошевелилась первой. Точно птичка, подумал он. Она открыла застекленную дверь, но не помахала в ответ, а чуть наклонила голову набок, словно собака, прислушивающаяся к высоким, приглушенным расстоянием звукам.

– Рэй Уильямс, – крикнул Рэй, указывая на свой дом, казавшийся теперь страшно далеким.

Женщина потрясла головой и рассмеялась. Рэй истолковал это как приглашение и сделал несколько шагов вперед.

– Ужасно неловко. – Она говорила громко, чтобы он слышал. – Принять своего соседа за злоумышленника.

– Не расстраивайтесь, – со смехом сказал Рэй уже нормальным голосом, так как подошел достаточно близко. – Соседи тоже могут оказаться злоумышленниками.

– Елена Маккрэ, – сказала она.

Рэй подошел к ней и взял за руку, но сразу отпустил: холодная. Потом они помолчали, внимательно разглядывая друг друга. Женщина была старше Рэя, но насколько, он не мог определить. Возможно, лет на десять. Во всяком случае, она уже вступила в поздний период жизни (стоявший у Рэя на очереди), когда все, созданное в непрерывном и даже величественном процессе, начинало медленно выветриваться и разрушаться, подобно горе. У нее была веселая, хотя и сдержанная, улыбка; загорелое лицо с гусиными лапками у глаз, которые Дженни великодушно называла морщинками смеха; и короткие желтые волосы, подстриженные рваными прядями. Глаза – вроде бы голубые.

– Просто не верится, что мы так и не познакомились, – сказал Рэй. – За три-то года.

– Это ужасно, правда? – сказала она. – Я не хотела показаться недружелюбной.

– Вы никогда не казались мне недружелюбной.

– Просто я все время бегу, бегу, бегу.

– Работа?

– Ну, я нечто вроде профессиональной общественницы. – Она пожала плечами. – Чем меньше тебе платят, тем больше приходится работать.

– Я понимаю. – Рэй пытался разглядеть в доме у нее за спиной признаки еще чьего-нибудь присутствия. Но не замечал ни одного.

– В общем, извините, что не пришла познакомиться в первый же день после вашего приезда.

– И вы меня извините. По крайней мере, я видел вас, – сказал он. – Но никогда не видел вашего мужа.

– Надеюсь, – сказала она. – Он умер.

– О, прошу прощения, – сказал Рэй.

Она легко взмахнула руками, предупреждая дальнейшие извинения.

– Можно поинтересоваться, что с ним случилось?

– Сердечный приступ, – сказала она таким недоуменным тоном, словно находила факт сердечного приступа удивительным. – Четыре года назад.

Рэй уставился на нее. «Ерунда какая-то, – подумал он. – Получается, он умер совсем молодым». Казалось, миссис Маккрэ прочитала его мысли.

– Ему было тридцать семь, – сказала она.

– Сердечный приступ? – спросил Рэй. – А как…

– Никто не знает, – сказала она.

– Но какие-то предположения?…

– Врачи не в состоянии дать объяснение всему на свете, – сказала она. – Во всяком случае, объяснение, имеющее смысл. Они говорили что-то, но в конечном счете у него просто было плохое сердце. Я имею в виду – слабое.

– Понятно.

– Так или иначе… – Она улыбнулась. – Ваша жена…

– Жива, – сказал он, не успев прикусить язык. Слава богу, она сумела рассмеяться. – Сейчас уехала в гости к матери.

– Ее я тоже видела, – сказала Елена и умолкла. Почему-то Рэй ожидал, что она скажет что-нибудь типа «она очень хорошенькая», но она ничего не добавила, и он задался вопросом, не произошла ли у них с женой какая-нибудь стычка, о которой он не знал.

– Дженни, – сказал он.

Елена кивнула, не спеша заговорить снова.

– Правда, сейчас лучшая пора года? – наконец спросила она. – Весна.

– Теплые дни, прохладные ночи.

– И птицы, – сказала она. – Они все так хлопочут, так деятельно готовятся к продолжению рода.

– Вы любите птиц. – Теперь Рэй посмотрел Елене прямо в глаза. Да, они действительно голубые, но посажены так глубоко, что цвета не разглядишь толком, пока не присмотришься.

– Обожаю, – сказала она.

Дженни позвонила вечером, как и обещала.

– Привет, милый. Как ты там? – Потом она понизила голос до свистящего шепота. – Она меня доводит до белого каления.

– Это твоя мать умеет.

– Она хочет, чтобы ты приезжал почаще.

– Я приезжал совсем недавно.

– На Рождество.

И так далее. Иногда Рэй удивлялся, как скоро их супружеская жизнь обернулась рутиной. Всего через несколько месяцев – может даже, недель – они стали жить в соответствии с заведенным порядком и с тех пор редко (если вообще когда-нибудь) отклонялись от него. Он ожидал хотя бы кратковременного периода обострения чувств – что называется, нового медового месяца, – когда от прикосновения руки Дженни у него снова словно ток пробежит по телу и при виде ее лица возликует сердце. Но даже настоящий медовый месяц у них получился печальный и безрадостный. Они поехали в Мэн, поскольку у друзей ее матери там была хижина. И в ней оказалось холодно, даже в июне. Рэю пришлось растапливать камин, и Дженни смеялась, наблюдая за его безуспешными попытками поджечь мокрые дрова, но то был милый, нежный смех, каким и подобает смеяться новобрачной. И все же он совсем не так представлял себе свой медовый месяц. Он вообще все представлял совсем иначе.

– Ну как, ты привел двор в порядок? – спросила она.

– Я подобрал несколько веточек, – сказал он. – Как мистер С! Но я планирую посвятить этому делу весь завтрашний день. Ты будешь в диком восторге от нашего двора, когда вернешься. Тебе захочется спать там. Придется перетащить туда нею мебель, поскольку ты откажешься заходить в дом.

– Я скучаю по тебе, – сказала она.

– Хорошо, – сказал он.

– Рэй?

– Да?

– Когда мы заведем детей?

– Ты имеешь в виду ребенка?

– Я хочу много детей.

– Но давай делать по одному за раз, милая. Сначала ребенок, потом дети.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Дженни предпочитала приберегать самые серьезные темы для телефонных разговоров. Она звонила Рэю на работу и спрашивала, не возражает ли он против морщинок у нее под глазами, или как он предпочитает, спереди или сзади, или что лучше, кремация или захоронение. Она говорила, что другого способа поговорить с ним нет, что дома у него начнет блуждать взгляд, он примется листать журнал или вообще выйдет из комнаты и в конце концов Дженни придется таскаться за ним по дому, изливая душу его спине. А что он может сделать, когда она звонит? Повесить трубку?

Рэй открыл еще одну банку пива.

– Думаю, нам следует заняться этим, когда настанет подходящий момент.

– Момент настал.

– Эй, я хотел сегодня утром, но ты…

– Рэй. Мне нужно слезть с таблеток.

– Знаю.

– Я думаю об этом.

– Хорошо.

– А ты думаешь?

– Да, – сказал он. – Думаю.

– Хорошо, – сказала она.

Рэй услышал в трубке голос ее матери, разносящийся по маленькому дому с обшитыми темными панелями стенами, зовущий Дженни.

– Я с ума схожу, – сказала она.

– Крепись.

– Я люблю тебя, Рэй, – сказала она.

– Я тебя тоже, – сказал Рэй.

В субботу утром он проснулся, лежа Попс рек кровати, с кислым вкусом в пересохшем рту. Он сварил кофе и сделал омлет. Почитал газету и посмотрел несколько мультиков по телевизору. Около десяти он выпил пива. Он чувствовал себя снова студентом. Вытащил пачку сигарет, спрятанную в ящике для носков, и выкурил одну. Что бы он ни говорил, вряд ли он когда-нибудь бросит курить. Эта вредная привычка слишком много для него значила, чтобы вот так просто от нее отказаться. После второго пива у него не осталось никаких дел, помимо уборки участка, поэтому он принялся бродить вокруг дома, собирая ветки в маленькие кучки. Находясь на заднем дворе, он услышал приглушенный расстоянием веселый голос, пожелавший доброго утра, и увидел Елену Маккрэ, которая приветливо махала рукой со своей выложенной каменными плитами веранды. Рэй помахал в ответ. Издалека она казалась прекрасной: миниатюрная безупречная фигура; сильные загорелые ноги, словно вытекающие из шорт; длинные обнаженные руки. Выбивавшиеся из-под голубой банданы волосы сияли на солнце. – Отличная погода, правда? – крикнул он. Она кивнула и вновь принялась поливать свои висячие растения.

На ланч Рэй съел бутерброд с ростбифом и выпил пива, а затем снова вышел на задний двор. На границе с соседним участком он увидел несколько веток и разросшиеся сорняки, которые стоило выдернуть. Однако Елена уже ушла в дом, и Рэй удовольствовался мыслями о ней, попытками представить, какая она. Она старше, думал он, и сама мысль о разнице в возрасте его возбуждала. Мысленно он называл ее то Еленой, то миссис Маккрэ. «Интересно, – думал он, – какая у нее девичья фамилия?» Рэю казалось странным, что она оставила фамилию мужа, когда овдовела. Возможно, все так делают, но он никогда раньше не водил знакомства со вдовами. Он задавался вопросом, поступит ли Дженни так же, случись с ним что-нибудь, и терзался сомнениями, не зная, что лучше. Таким образом вашу память увековечивают люди, которым повезло пережить вас, а он, пожалуй, предпочел бы полное забвение. Значит, решено: она снова станет Дженни Мьюборн.

Когда Елена снова вышла из дома, Рэй притворился, будто не замечает ее. Вероятно, думал он, она тоже притворяется. Он бродил внаклонку по двору, собирая ветки; она подметала веранду. А потом в буйной зелени неподалеку он краем глаза увидел голубую вспышку и выпрямился, чтобы взглянуть на синешейку, сидевшую с видом собственника на скворечнике с куском веревки в клюве. Елена тоже смотрела на птицу.

Впоследствии Рэю казалось, что тогда с ним разговаривала стройная прохладная бутылка вина, подталкивая навстречу маленькой катастрофе. Дотронувшись до нее, он понял, что собирается делать. Уже потихоньку начинало смеркаться, когда он откупорил бутылку и пошел с ней к дому соседки, по пути один раз споткнувшись о корень. Он постучал в дверь и стал ждать. Прошла минута, но Елена не открывала. Он почувствовал облегчение и уже повернулся, собираясь уходить, когда увидел за дверью неясную тень. Потом Елену. Она прищурилась, вглядываясь в него, а затем наклонилась и убрала стопор, установленный в основании задвижной двери. Все это время Рэй улыбался так широко, что у него заныли лицевые мышцы.

– О! Привет, Рэй, – сказала она. – Ая думала, мне послышалось, но на всякий случай решила проверить.

– Нелепо, правда? – Он чуть приподнял бутылку вина. – Но я просто подумал, что неплохо бы выпить по бокалу, чтобы освятить официальное начало добрососедских отношений.

– Освятить? – Она рассмеялась, и Рэй задался вопросом, правильное ли слово он употребил.

– Отметить?

– Очень мило, – сказала она. – Входите.

И он вошел.

– У меня страшный хаос, – сказала она. – Как обычно.

Но никакого хаоса он не заметил. На диване валялся раскрытый журнал, и почти на всех столиках, полках, тумбочках и стульях лежали стопки книг и газет, но Рэй не назвал бы это беспорядком. А назвал бы нормальной обстановкой в доме, где человек живет один. Он хорошо помнил, как сам жил один. Каждая комната словно воспроизводила состояние его души и ума; внешний беспорядок отражал беспорядок внутренний. Совместное проживание с другим человеком препятствует подобным живописным проявлениям твоей натуры. Когда ты живешь с другим человеком, повсюду должен царить безликий порядок, журналы должны лежать на кофейном столике веером, – словно в доме вообще никто не живет.

– Расчистите себе место и садитесь, – сказала Елена. – Я принесу бокалы и крекеры.

Рэй сел на диван и поставил бутылку на зеленый треугольный столик. Он осмотрелся по сторонам, довольный своей дерзкой решимостью. В гостиной имелся камин, потемневший от копоти, а на каминной полке, с краю, стояла забранная в рамку фотография мужчины – по всей видимости, не кого иного, как мистера Маккрэ. Он стоял на палубе парохода, с развевающимися на ветру черными волосами, и казался счастливым и здоровым. «Неудачник, – невольно подумал Рэй. – Ты не сумел дожить даже до сорока», – но тут же устыдился своей мысли. Наконец появилась Елена с двумя бокалами и подносом крекеров и отвлекла его внимание от фотографии. Она дала Рэю матерчатую салфетку, которую он положил на колени. Они обменялись улыбками. Рэй разлил вино по бокалам.

– Я все еще чувствую себя страшно неловко от того, что сразу не познакомилась с вами, – сказала она. – Вообще-то я вполне общительный и благожелательный человек.

– Самое главное – выбрать правильное время, – сказал он. – Однако странно, что с момента нашего знакомства я постоянно вижу вас, хотя раньше никогда не замечал. То же самое происходило со мной, когда я купил свою первую машину. Подержанный «субару». Среди всего прочего, автомобиль понравился мне еще и потому, что я никогда прежде таких не видел; он казался мне своего рода раритетом. Но стоило только мне купить его, я стал видеть «субару» повсюду. Однажды я поставил машину в гараж, и там в одном ряду стояло еще три точно таких же, даже такого же красного цвета.

– Так значит, я – подержанный автомобиль? – спросила она, и они рассмеялись. – Отлично.

– Вы меня поняли, – сказал он, и она кивнула. Они выпили вина.

– Возможно, я действительно не очень общительна, – сказала Елена, словно обдумав какую-то мысль. – Когда Джим умер… – она взглянула на фотографию мужа, -…и вместе с ним я потеряла наши общие надежды на будущее, большую семью и вообще все, наверное, я действительно замкнулась в себе. Такое ощущение, будто мне было нужно все или ничего. Рэй кивнул.

– А общение с таким человеком, конечно же, не приносит радости. – Она подняла глаза к потолку и заправила волосы за ухо. – Извините. Я умею нагнать тоску своим нытьем.

– Вовсе нет, – сказал Рэй. – У меня приподнятое настроение. Хочется поговорить.

– Я чувствую себя как подержанный автомобиль, – сказала она, а потом уперлась взглядом в грудь Рэя и с улыбкой спросила: – Это… сигареты?

Он похлопал по нагрудному карману рубашки:

– О… да. Я и не знал, что взял их с собой.

– Может, выкурим по одной?

– Конечно.

И они выкурили по сигарете, стряхивая пепел в камин.

– У меня такое ощущение, будто я веду себя безнравственно, – сказала она. – Я уже несколько месяцев не курила.

– Я тоже, – сказал он. – Я о безнравственном поведении.

Они выпили еще по бокалу вину, потом еще по одному и рассказали друг другу о себе. Елена была богата. После смерти мужа она с головой ушла в общественную деятельность, связанную со школами и ночлежными домами, просто чтобы не сидеть без дела, а потом вдруг поняла, что ей действительно нравится каждый день врываться в жизнь других людей, производить в ней перемены к лучшему, а потом возвращаться домой. Рэй коротко рассказал о Дженни и их совместной жизни, но главным образом о себе. Он избегал семейного «мы», предпочитая вечное «я».

Рэй смотрел на Елену. Она была красива сумеречной осенней красотой. Просто не верилось, что у нее нет поклонников, о чем он сказал ей, и она призналась, что поклонники есть, но ни одному из них она не может подарить, что имеет, то есть себя. И тогда Рэй понял, что хочет стать частью ее жизни, развеять печаль одиночества. Ему казалось, он сумеет.

Конечно, он не сказал этого. Но когда она снова потянулась к бутылке, он тоже потянулся и дотронулся до ее руки, и Елена вздрогнула и посмотрела на него. Но не отняла руки.

Ее губы сложились в грустную улыбку.

– Рэй, – сказала она.

– Елена.

– Нет, не «Елена», – сказала она. – Вы женаты.

– Я собирался сказать вам то же самое. Этого говорить не следовало.

Елена медленно отняла руку от бутылки, не сводя с него взгляда, и сплела пальцы на коленях. Она часто дышала носом, отгородившись от него стеной молчания. Рэй отвел глаза в сторону.

– Я знаю, это нехорошо, – сказал он. – Я знаю. Но нам обоим это кажется совершенно естественным. Я имею в виду – в данный момент.

– Что ж, именно для таких случаев нам и дана способность испытывать чувство сожаления, – сказала она, выпрямляясь и вскидывая голову.

– Сожаления, – бесцветным голосом повторил он.

– Вы даже не знаете, что такое сожаление, верно?

– Нет, – сказал он. – Знаю.

– Просто недостаточно хорошо. – Она говорила холодным, почти высокомерным тоном. – Но думаю, со временем узнаете получше. Только не сегодня…

Рэй крепко сжимал в кулаке салфетку. Пора было уходить.

– Извините, – наконец сказал он. – Я надеялся, что вы поймете меня правильно. Вы мне нравитесь.

Елена улыбнулась, но не искренне. А улыбкой профессиональной общественницы.

– И вы мне нравитесь, – сказала она. – Мы же соседи.

Стерва. Слово не нравилось Рэю, но точнее не скажешь. Он дотронулся до ее руки и в ответ выслушал лекцию о состоянии своей души от практически незнакомой женщины. Он торопливо вышел из дома и побрел в ночь, за пределы пространства, освещенного ярким светом фонаря на веранде, потом остановился, окутанный тьмой, на удивление пьяный, и оглянулся. Он обнаружил, что до сих пор сжимает в кулаке салфетку. Он увидел, как Елена опускается на колени у двери и ставит на место стопор, а потом скрывается в другой комнате. Он повернулся и мелкими шагами направился к своему дому. Снова остановился, пытаясь сориентироваться, и тут увидел скворечник над самой своей головой, еле различимый в темноте. Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, Рэй мог заглянуть в него. Он зажег спичку. Внутри лежал комок шерстинок, обрывок веревки, пучок сухой травы, но пока никаких птиц, никаких яиц. Само гнездо еще находилось в процессе строительства. Рэй оглянулся на дом Елены. Затем снова встал на цыпочки и запихал в отверстие салфетку, перекрывая дальнейший доступ в скворечник. Потом он неторопливо пошел домой.

Дженни вернулась в воскресенье, ближе к вечеру, и крепко обняла Рэя.

– Я думала, я умру. – Она говорила шепотом, словно мать все еще могла ее услышать. – Я страшно рада вернуться домой.

– И я страшно рад твоему возвращению. – Он взял у нее сумки и занес в дом.

– Передний двор выглядит замечательно, – сказала она.

– А задний?

Она прошла через гостиную в кухню и выглянула в окно.

– Рэй, – сказала она. – Да?

– Ты что, не мог убраться на заднем дворе?

– Мог, – сказал он.

– Но не убрался. – Да.

Дженни подбоченилась и вздохнула.

– Я мог, – продолжал Рэй, – но не хотел беспокоить их.

– Кого?

– Посмотри, – сказал он.

– Я смотрю.

– Птицы, – сказал он. – Мистер и миссис С.

– О! Боже мой!

И словно в фильме о семейной жизни пернатых, выбрав самый подходящий момент для своего появления, на крышу скворечника Дженни горделиво опустился мистер С, ослепительно голубой, с длинным сухим усиком плюща в клюве. Миссис С. сидела на ветке поодаль и наблюдала за стараниями мужа. Рэй и Дженни стояли у окна, соприкасаясь плечами, и смотрели, как мистер С. забирается внутрь, вылетает наружу, снова забирается внутрь и снова вылетает наружу, возвращаясь сначала с прутиком, потом с веревочкой, потом со здоровенным комком шерстинок и ниточек.

Дженни стояла с приоткрытым ртом, потрясенная до глубины души.

– Рэй, – сказала она. – О, Рэй! Мне кажется, я никогда в жизни не была так счастлива.

– Хорошо, – сказал он. – Значит, нас таких двое. Он запустил руку ей под рубашку. Она притянула его к себе ближе, потом еще ближе, как делают влюбленные.