Рейнджер

Глава 6

Утро в лесу, летом, на берегу реки… Воздух медленно, незаметно светлеет. Просто как-то вдруг замечаешь, что кусты на дальней стороне поляны не угадываются смутным силуэтом, а видны. Хоть глаз ещё плохо различает оттенки листьев, но это уже не чёрно-белое «ночное зрение», а самое обычное, дневное, цветное. От травы, от земли поднимаются тонкие язычки тумана. Серые дымчатые змеи скользят по поверхности воды, которая в этот момент намного теплее воздуха, даже если выглядит тяжелой, свинцовой и холодной. Языки, хвосты и пряди отрываются от поверхности, скручиваются в жгуты и косички, поднимаются в небо и бесследно истаивают в нескольких метрах над землёй. Восток светлеет, кромка леса окрашивается красноватой каймой и, наконец, над линией горизонта показывается оно — светило, дарящее жизнь и тепло Солнце, как бы не называли его в этом мире и в этом месте. Вначале это просто красный шар, круглый красный глаз Мироздания, на который вполне можно смотреть, не щурясь, на равных. Но этот шар быстро наливается светом и жаром, вот он брызжет первыми лучами и очень скоро заставляет обнаглевшего смертного отвести взгляд, потупиться, признать превосходство главного Источника сил и энергии Мира.

Но этот, оторвавшийся от светила, взгляд встречает и на земле такие красоты… Недолговечные россыпи драгоценных камешков — капель росы. Тут и алмазы, и аметисты, и изумруды всех видов и оттенков. Иные капельки вспыхивают топазами и турмалинами, другие, в тени, отливают опалом и перламутром. Недолог срок сияния этих драгоценностей. Выпьет Солнце утреннее подношение Земли, ненадолго озарив его своим Светом. А взамен — одарит всё вокруг новыми, яркими красками, сиянием нового дня. Заиграют лучи света на песчаном речном дне, побегут серебряные рыбки-отблески по мелким волнам…

А как роскошно, великолепно, царственно выглядит явление Миру и взглядам населяющих его существ Его Величества Светила в ином пространстве, доступном восприятию не каждого. Посмотрев на восход через повязку-различитель, я задохнулся от восторга и восхищения. Как, ну как описать всё это?! Эти потоки Стихий, цветов, энергий? Эти переливы, волны, накатывающие на тебя, пронзающие и омывающие, ласкающие и равнодушно скользящие мимо? Какими словами описать это? Как рассказать глухому о величественных раскатах органных кантат Баха, о печальных аккордах-переливах Вивальди, о лёгкой поступи и россыпи нот Моцарта? Конечно, можно показать спектры и графики звучания, как отдельных инструментов, так и всего произведения в том же «Саунд Фордже». А толку? Как это может передать все аспекты музыки тому, кто её не слышал и не услышит?

Конечно, можно вспомнить про светомузыку, про Скрябина, но это опять же — не то, не то, это дополняет впечатление от музыки, позволяет понять её глубже — но никоим образом не подменяет. Нет, не описать мне эту красотищу, уж простите, лучше будем вместе любоваться обычным восходом, в материальном мире.

Дымка, восход, переливы света во всех пластах бытия и диапазонах восприятия, радостные песни птиц, заливистый, многоголосый храп двурвов…

Тьфу ты, пропала поэзия, убитая грохотом заводящегося раздолбанного дизеля, да ещё и в двух экземплярах. Пришлось вставать, брать котелок и идти за водой. Пускай закипает, чайку заварю, позавтракаем чаем с галетами, благо, они в новом качестве более чем питательные. Мне вчерашнего рагу со змеятиной хватило бы и на сегодня, а вот на троих — и вчера на один раз еле-еле достало.

Утро прошло в хозяйственных хлопотах. Перво-наперво, поставив воду на чай, вынул из реки вершу, или её подобие. Вчера я, изготавливая это устройство, преследовал сразу две задачи. Во-первых, карсиалову поросль я вчера не обработал должным образом, сок-клей застыл, пришлось читать особое заклятие и замачивать в проточной воде как минимум на четыре часа. Ну, раз уж всё равно затапливать на ночь охапку прутьев — то почему бы при этом и не половить ими рыбку, используя в качестве наживки змеиные потроха? Улов оказался не слишком богатый, две плотвички, три окунька и один карасик. Вьюны и пескари поживились безвозмездно — всё же ячейка в моём орудии лова была великовата. Ну, на уху для запаха хватит, хоть половину галеты сэкономим.

Потом, пока двурвы копали корешки и варили похлёбку, я обработал будущие стрелы. Изготовил десяток охотничьих, остальное сырьё оставил до привала — только, на сей раз, обработал как положено. Кстати, колчан оказался с секретом — стоило правильно нажать и потянуть, и задняя стенка расслоилась пополам и отодвинулась на шарнирах. Колчан стал двухсекционным. В одну половинку я сложил боекомплект, вручённый мне при переносе, во вторую — охотничьи самоделки.

Третьим делом, прикинув расход галет (минус три с половиной из двенадцати), я полез в реку за мясом. Всё-таки надо было пошарить под пеньком. Омут напротив пня был приличный, метра три глубиной, но возле самого берега вдвое меньше. Жилец под берегом был! Эта наглая усатая морда цапнула меня за пальцы — и больно, скотина речная! Потом он ушёл глубоко в нору, заставив нырнуть с головой и при этом ещё и хлебнуть ила. Отплевавшись, я опять полез под пень, и опять был цапнут за руку, для разнообразия — за другую. Озверев, не столько от боли, сколько от ехидных комментариев пары зрителей, я схватил глефу. Мельком рыкнув на резко замолчавших нахлебничков, я опять полез в воду. Пошарив левой рукой в корнях, дождался прикосновения рыбьего бока к пальцам и ткнул туда пяткой глефы.

Недаром говорят, что злость — плохой советчик. Вот каким местом надо было думать, чтобы добавить вражине электрошоком? При этом стоя в той же реке, что и мишень? Хорошо, что заряд давал с постепенным нарастанием, но и так тряхнуло изрядно. Меня откинуло к середине речки, однако рыбе досталось больше и неожиданней. В итоге мой оппонент вылетел из норы прямо ко мне в объятия, и мы оба рухнули в омут. Схватив рыбину за жабры, пока не очухалась, я оттолкнулся ногами от дна и поплыл к берегу. Там я передал улов ошеломлённым двурвам и нырнул за глефой.

Да уж, с берега это выглядело так, будто неведомое чудище атаковало меня магией, потом резко набросилось и утащило на дно. А рыбка оказалась серьёзная — сом, и не маленький, на глаз — около пуда весом. А это удача! Рояль с усами…

Рояль — не рояль, а выпотрошили, порезали на куски и частью запекли, частью подкоптили над костром. Эх, хлеба бы! Обычного хлебушка!

Пока рыба готовилась, я «скрафтил», как выражается младший братишка, ещё полтора десятка стрел, из них пять — с наконечниками, на всякий случай. Попутно беседовали с двурвами «за жизнь».

Тут-то и выяснилось, как именно заблудились в лесу мои спутники. Нет, понятно, что история про «решили уголок срезать», ни в какие ворота, даже берглингской работы, не лезла. Но и новая тоже, извините.… Впрочем, судите сами.

Итак, наша парочка шла себе по дороге. Топала-топала и притомилась. Решили стать на постой ближе к вечеру. Отошли от дороги шагов за сто, где кусты не загажены, положили котомки на землю и пошли дрова добывать. В это время рядом проходила стайка гоблинов, а может и гномов — термин «мелкие и подлые твари» точно определить не позволял, а подробностей бравые заблужденцы старательно избегали.

Итак, встреча концессионеров состоялась. Мелкие, но многочисленные оппоненты заметили бесхозный провиант на полянке и разыграли классическую двухходовку: пока одни шумели в стороне, привлекая двурвов обещанием дичи на ужин, другие тисканули самый вкусно пахнущий мешок. Видимо, запах был настолько соблазнительным (или вор настолько голодным), что восторг прорвался наружу вскриком.

Обобранные и оскорблённые, мои нынешние попутчики выскочили на полянку, подхватили второй рюкзак и ломанулись в кусты, «по следам наглых ворюг». Угу, «по следам», как же! Учитывая то, какие Чингачгуки вели рассказ, наиболее вероятно — куда ни попадя. И браво бегали за эхом от собственного топота, пока не стемнело. Так сказать, обеспечили похитителей не только хлебом, но и зрелищем. Заночевали в полглаза под ёлочкой, утром приговорили считать себя заблудившимися и отправились «искать дорогу».

Тут на меня уставились две пары глаз, старательно пытающихся изобразить выражение «сиротка Марыся» — это при таких-то мордах! Если ребята рассчитывали на сочувствие, то их ждал жестокий облом.

— Ну, и каким, скажите, местом вы всё это время думали? Для какого хобота вам приспичило заблудиться?!

— Ну, тебе хорошо говорить, для тебя лес… — завёл ту же песню, что якобы подействовала на меня в прошлый раз, Драун.

— Да хоть мачеха-тундра! — на сей раз никакие соображения «высокой дипломатии» меня не сковывали, да и ситуация прояснилась.

— Вот, смотрите. Откуда вы шли, вы знали?

— Конечно!

— Куда шли — вы знали?

— Да что мы, идиоты, что ли?!

— Ну, прикидываетесь похоже. Итак, откуда и куда шли — в курсе. Направление, в котором дорога шла, представляете себе? На тот момент, как свернули? Хотя бы примерно, с точностью в осьмушку оборота?

— Нуу….

— Баранки гну! Солнце светило в глаза, сзади — тень под ногами была, сбоку?

В общем, выяснили, что дорога шла примерно с юго-востока на северо-запад. Потом уточнили, что свернули они на левую обочину. Я разровнял на песчаном берегу участок примерно метр на метр. Сказал:

— Вот, теперь давайте рисовать карту.

— Так мы ж не знаем…

— Знаете! Достаточно, чтобы выбраться. Итак, вот это будет карта. Пусть вон там — север. Рисуем вашу потерянную дорогу.

Я провёл нижним остриём посоха кривую линию наискосок, слева направо и вниз.

— Вы шли вот отсюда сюда. Свернули на эту сторону. Потом устроили скачки с препятствиями. Остановились где?

— Под ёлкой! Откуда нам знать? — двурвы, кажется, начинали терять терпение, но и заинтересованы были тоже.

— А и не надо!

— Как это?!

— А никак не надо! Неважно это! Ткнём в случайную точку к югу от дороги. Вот так. Допустим, тут вы ночевали. Или тут. Или тут, — я ткнул глефой ещё дважды. Кратчайший путь к дороге будет, смотрите, вот так, так или так. А теперь, внимание — в любом варианте, кратчайший путь к дороге — на северо-восток от места ночёвки! На рассвете влезли на дерево, или вышли на полянку и глянули, куда тени легли. Сориентировались по сторонам света — и пошли! Если бегали кругами часа два — то за час-полтора вышли бы на дорогу, свернули налево — и пошли дальше!

Двурвы выглядели сконфуженными и ошарашенными.

— Ну, где тут требуется «чувство леса», или «запредельная мудрость из-за Грани Миров», а? Разве нужно медитировать три года в позе Обалдевшего Дикобраза На Зимнем Ветру, чтобы додуматься? Всего и надо — крупица здравого смысла, размером с лесной орех. И ещё учесть, что солнце восходит строго на востоке и садится строго на западе два раза в год, на равноденствие. А потом — смещаются эти точки, летом — к северу, зимой — к югу. Иначе, учитывая, что скоро день летнего солнцестояния, можно было дооолго идти почти вдоль дороги — в зависимости от широты, точка восхода могла уйти градусов на сорок — сорок три.

Я старался притушить давно накопившиеся во мне злость и недоумение по адресу таких вот деятелей. Которые умудряются заблудиться в десяти минутах хода от жилья, а потом их ищут всем посёлком, отрывая людей от их обычной жизни, с привлечением милиции и солдат, как будто народу больше совершенно делать нечего…

— Вот! Про Солнышко-то мы и не знали, про сдвигание! — нашёл, как ему показалось, лазейку Драун. Я только рукой махнул — не было настроения спорить.

Пообедав, отправились в путь.

Ещё перед обедом я прощупал своими новыми способностями Лес, на пределе дальности, но с минимальной интенсивностью. Как говорится, «к чёрту подробности, какой это город», или, в моём случае — где ближайший край леса? Ощущения подсказали, что на северо-северо-западе. Это неплохо сочеталось с рассказом напарников и нарисованным нами подобием карты. Не мудрствуя лукаво, туда и решил их вести, надеясь, что это опушка леса, а не край большого болота, к примеру.

Мой расчёт был прост — или выйдем на край леса и пойдём вдоль него в поисках жилья либо дороги, или по пути выйдем на какую-нибудь тропу. Как вариант — выйти к попутной речке. К сожалению, та речушка, около которой мы встретились, текла совсем не туда…

Шли этот день, весь следующий, и только ближе к вечеру третьего дня вышли на опушку. Чуть больше двух суток пешего хода, две ночёвки. В целом — рутина, не считая некоторых моментов.

Во-первых, лес порождал ощущение неправильности и заброшенности. Складывалось неясное, но тревожное чувство, что тут не хватает чего-то очень важного. Нетронутые побеги карсиала (пришлось придушить давившую меня жабу), обнаглевшая мелкая нечисть, нервозность зверья. Многие участки леса выглядели так, будто за ними ухаживали, невзначай и без насилия, а потом вдруг перестали.

Во-вторых, я наконец-таки опробовал свой лук. Вначале пристрелил на обед птицу, что-то среднее между индюком и тетеревом. Пущенная с тридцати шагов стрела прошла через тушку навылет и глубоко воткнулась в сосновый ствол. Сперва я сильно изумился, потом подумал и успокоился. И то: пресловутый английский «длинный лук», тисовая палка, даже не композитный, хоть и двухслойный имел усилие на тетиве примерно сто двадцать фунтов (чуть больше 50 килограмм-сил) и «паспортную» дальность стрельбы двести метров (тяжёлой для него стрелой в 95 граммов), хотя по кольчужной пехоте стреляли на расстояние до сотни метров. Мой, по ощущениям моего «второго я» требовал до двухсот фунтов тяги (порядка девяносто килограммов тяги при полном растяжении — прощайте ещё раз, легенды и стройных лучницах!) и прицельно бил на метров триста. Заложенные в конструкцию заклинания несколько уменьшали разброс на дальней дистанции, но именно что несколько. Я же, сдуру, не иначе, стреляя по сравнительно небольшой птице с дистанции в десятую часть максимальной, оттянул тетиву «по-боевому», до уха…

В-третьих, побывали в бою. Я малость поразвлёкся, двурвы утолили жажду мести. Но — по порядку. Засаду я почуял заранее — не зря периодически «прощупывал» лес вперёд на предмет нечисти, нежити и порождений Хаоса, короче — «зла». И вот, наконец, обнаружил. Сигнал множественный, но слабый, мои ощущения как бы двоились. С одной стороны — порождения Хаоса, с другой стороны — Леса. А, точно — гоблины! Мелкая пакость, габаритами схожая с гномами, чертами морд и цветом шкуры — с орками, а характером — с обоими этими видами. Я немного приотстал, пропустил двурвов в броне вперёд, указав направление чуть-чуть в стороне от засады. Итак, картинка: два компактных трелёвочных трактора, эдакие мотоблоки на стероидах, с шумом и грохотом ломятся через лес, воображая себя крадущимися следопытами. В то же время шайка придурков считает, что сидит в засаде, надёжно спрятавшись, и контролирует обстановку. Первые старательно не замечают вторых, хоть те разве что в карты на щелбаны не играют — и то, наверное, потому, что не умеют; вторые в упор не замечают, что в засаду идут не двое, а трое.

Ну что же, дурней надо учить… Я перед выходом перераспределил оружие. Рукоять меча — за левым плечом, оперения стрел — за правым, саадак на правом бедре, так, что тетива моего вечно натянутого лука пересекает плечо, как ремень винтовки. Итак, перчатку на левую руку, перстень лучника — на правую, глазами и заклинанием поиска цели — по кустам. Так, цель номер раз — смертничек с корявым подобием лука на липе, номер два — такой же стрельбец в кустах слева, три — вон тот, в отдалении справа — а ну, как шаман или вожак? Или сбежит за подмогой… Цель номер четыре — придурок с пучком дротиков в левой дальней группе, дальше бум посмотреть по обстановке.

Глефу — пяткой в землю, лук в руки — пошла потеха! Двурвы за приглушенным гудением Драуна и сосредоточенным сопением Гролина не заметили не только засады, но и моего первого выстрела. К тому моменту, когда мимо них просвистела стрела, предназначенная для второго лучника, я успел выстрелить четыре раза. Первым попаданием я, опять перестаравшись с силой натяжения, пришпилил к липе первого «конкурента». Зеленомордые придурки тоже не сразу осознали, что всё пошло не совсем так, как планировалось. Да уж, похоже, думать — это не самое их любимое развлечение, а уж думать быстро — вообще запредельно, какое-то заковыристое ругательство, не иначе. Вместо того чтобы правильно понять намёк и разбежаться, они, явно по предыдущему плану, рванули в атаку. Что ж, дальнюю от нас левую группу я сократил на парочку с дальнобойным оружием, потом переключился на тех, что поближе. Пока горе-вояки лезли из кустов на волю, пристрелил троих. Ещё двух — пока они пытались добраться до ближайшей цели, то есть — Драуна. Хм, четверо последних, похоже, самые умные — решили сбежать. Я бы и отпустил, никогда не считал себя излишне кровожадным, но вот моё «второе я» просто пылало холодной яростью к «хаоситам». «Не беги от снайпера — умрёшь уставшим» — так, кажется, гласит солдатская поговорка? Ну, устать они не успели. Бронебойные, чтобы уменьшить рикошеты от веток, стрелы догнали всех, кого не достали мои прикрывающие пехотинцы.

Двурвы провели инвентаризацию трофеев, я выдернул и почистил стрелы, и мы двинулись дальше. Спокойно и деловито, будто и не лишили только что жизни два десятка разумных существ. Да уж, политкорректностью тут и не пахнет, что не может не радовать. Если я назову дерьмо дерьмом, то оно или смоется, или постарается стать незаметным, а не пойдёт в суд подавать за оскорбление. Ну, или попытается дать мне в морду, если само себя дерьмом не считает.

Кстати, во время рефлексий после боя я понял, что перенос гораздо сильнее выбил меня из колеи, чем я сам думал. Я со стыдом и смехом вспомнил свои гончарные эксперименты. Спрашивается, зачем в детстве ходил в изостудию, где учили работать в том числе и с глиной, а потом ещё отдельно — на кружок керамики? Если забыл одну из древнейших и простейших (если есть навык) технологию лепки посуды. Ленточная керамика — лепим длинную и тонкую «верёвку», крепим её конец на краю донышка и просто укладываем по кругу, слой за слоем. В итоге получается характерная полосатая посудинка. А я устроил шоу с шариками… Да уж — считать, что находишься в адекватном состоянии и реально быть в нём, это две очень разные вещи, причём изнутри никак не различимые.

Ещё на третий день пути уничтожили «лихо одноглазое», аналогичное моему первому осознанному трофею, только это «оседлало» родник — простой родник, не Источник. И сняли мы его чисто и спокойно — деревяшка с кровью, три серебряные стрелы, по паре ударов берглингских клинков — и всё, бобик сдох. Удар глефой с разрядом туда, где должны бы быть мозги — в качестве контрольного выстрела. Да уж, спокойная профессиональная работа и суета дилетанта — это очень разные вещи. А мои спутники прониклись — похоже, тварь считается у них достаточно опасной, чтоб не лезть на неё без тщательной подготовки.

Еще на ночёвках мимоходом прибили четырёх рэбторов — это за две-то ночи! Нет, что-то не так в этом лесу. Один наскочил на купол во время дежурства Гролина. Пришлось вставать и восстанавливать защиту. Двоих пристрелил я — хладным железом, стражий сплав я посчитал слишком дорогим ресурсом. А четвёртый… Вас никогда не будил голос укушенного за задницу мамонта, который с детства мечтал работать пароходной сиреной? Нет? Вам повезло. Оказывается, берглинг, отошедший в кустики по-малому, которого пытается укусить в процессе за интимные части тушки иглозубый псевдокролик, вполне может с ним (то есть мамонтом), конкурировать. По крайней мере, если это Драун. Правда, свой вокальный экзерсис он сопроводил могучим ударом кованого башмака. Шип на носке оказался из хладного железа и вошел твари в шею, пробив хребет. Так что об ствол ближайшей берёзки ударился уже полуразложившийся труп.

— Слушай, впечатлительный ты наш… Тебя, случайно, не выгнали из гор, а? Может, ты своим голосочком пару-тройку шахт обрушил?

— Н-н-нет! До-дома на мен-ня всяакая тварь не кидалась, особенно, когда я, это…

— Эх ты, дитя больших городов! — это я-то, житель почти двухмиллионного Минска говорю типу, который искренне считает шестьдесят пять тысяч соплеменников под одной горой просто огромным поселением…

— Замочил зверушку, панцеркляйн голосистый?

— Угу, а потом ещё и запинал, — поддержал меня Гролин, не понявший идиому. Да и откуда бы ему знать про «замочить» и, тем более, про то, как это правильно связать с сортиром…

— А сколько зверья со страху померло!

— А те, кто не помер, уже верст по пять отмахали!

Что-то Гролин сегодня разговорчив необычайно. Может, к дождю?

— Значит, сегодня будем внимательно смотреть под ноги. Очень внимательно!

— Будем искать тушки умерших зверьков?

— Угу, и кучки обгадившихся гоблинов.

Так, за шутками и прибаутками, стали готовить ранний завтрак. После соло Драуна заснуть не удалось бы в любом случае, до сих пор пальцы дрожат. Вот же голосище, таким только брёвна на доски раскалывать!

За завтраком решил испробовать на берглингах одну старую хохму.

— Хотите секрет, как сделать так, чтобы никогда и нигде не заблудиться?

— Хотим!

— Да.

Хором ответили, угадайте, где чья реплика?

— Ну вот. Когда о ком-то можно сказать, что он заблудился? Если он (или она) не знает, как пройти туда, куда ему нужно и не знает, где находится. Правильно?

— Ну, да, конечно!

— Стало быть, пока тебе всё равно, где именно ты находишься и куда идти — тебя нельзя считать заблудившимся!

Ого, зависли ребята. Не слишком ли мощно я озадачил их головушки бедовые, очухаются ли, хоть к обеду? А нет, вон, проблески жизни во взгляде появились…

— Ну, так… Мы и не знали, что заблудились, когда за теми тварями наглыми бегали. Пока не захотели к дороге выйти…

В глазах — осознание, обида, непонимание. Мол, «это если бы не решили идти к дороге, то не заблудились бы?!» хе-хе… Ага, вторая волна мысли по лбам прокатилась, что что-то тут не так в рассуждениях.

Ну, пусть очухаются, а я пока чайку попью, с лакрицей. Очень удачно вчера этот кустик солодки нашли, корешков накопали, подвялили. Вообще, лес странный. Вроде бы — обычный лес средней полосы, за исключением некоторых растений, на Земле не растущих. Как тот же карсиал, или, радостная находка второго дня пути — ренкилииана, не то высокий куст, не то деревце, плодоносит под присмотром эльфов круглый год, без них — с середины июня (по земному названию месяцев) до заморозков. Плод — кожистый, лилово-розовый, напоминает сразу сливу без косточки и киви. Вкусный, зараза, и питательный. Вот только моя вторая память не припомнит, чтобы эти плоды были червивыми, а вчера из дюжины выбросили три. Из четвёртого Драун, мрачно ворча, повыковыривал «паразитов зеленомордых, так и норовящих лишить честного берглинга его законного пропитания» и съел. Фрукт съел, а не конкурентов хитиновых.

Но это отклонения понятные. А вот встреченные пару раз кусты бамбука? Он-то в какие ворота, вперемешку с орешником?! Да и солодка, если моя первая память мне ни с кем не изменяет, в диком виде расти должна южнее. Но это если считать, что меня в мои родные широты забросило.

Как бы то ни было, ближе к обеду стали попадаться следы жизнедеятельности человека. То очищенный от поросли карсиал, то охотничья платформа, для засады на кабанов в ветвях ольхи, то пень со следами топора… Чем дальше мы шли, тем больше было таких следов. Вот стал попадаться навоз, обглоданные овцами или козами ветки кустов. Исчез сухостой и хворост из-под ног, вон виднеется какая-то халупа, скорее всего — лесорубами поставленная. Ближе к вечеру, по ощущениям — часиков в шесть пополудни, мы вышли на опушку и увидели примерно в полукилометре крайние домишки какой-то деревеньки. Удачно вышли, ничего не скажешь. Нет, я, конечно, корректировал немного маршрут, ориентируясь на те самые следы, но не рассчитывал выйти настолько точно — прямо напротив сельской улочки.

Что ж, здравствуй, цивилизация! В лучших и столь нелюбимых традициях попаданческой литературы — без разведки и без оглядки. Э-эх…