Резерв высоты

Глава XIII

Фадеев и Гончаров медленно шли по каменистому берегу Волги, продолжая обсуждать случившийся на их глазах воздушный бой. Кругом было тихо, и только галька шуршала, выскакивая из-под кирзовых сапог.

В пылу спора Ваня предлагал такие сногсшибательные тактические приемы, что Фадеев хохотал до болей в животе. Друзья замолкали на некоторое время, затем снова разгорался спор.

Многие предложения отвергались сразу же из-за несовершенства, другие нуждались в доказательстве.

— Стой, Ваня, давай планшет. — И Фадеев начал быстро рисовать на листе бумаги. Картина состоявшегося на их глазах воздушного боя словно ожила. Синий и красный карандаши оттенили детали боя. Потом черным и коричневым карандашами Фадеев стал рисовать целесообразные варианты действий, обращаясь к товарищу:

— Ясно, Ваня?

— Теперь все ясно… — ответил Гончаров.

— Но этого мало, — продолжал Фадеев, — надо высылать группу побольше, высоту набирать раньше и обязательно иметь на земле радиостанцию наведения.

— Точно, — согласился Гончаров.

— Видишь, выходит, не зря мы с тобой в госпиталь съездили?

— Да, это, конечно, здорово, но, кто нас послушает?

Что верно, то верно, — тяжело вздохнул Анатолий, — и все-таки добрая половина успеха всегда зависит от нас.

— Правильно, но мы многое уже и делаем.

— Многое, но не все. Этот бой — всего один из вариантов, их же может быть десятки, сотни, и ко всем нужно быть готовым заранее. Сил и времени не хватит.

— Тогда убьют, Ваня. А мы ведь не только жить хотим, но и воевать с врагом. Воевать так, чтобы победить его.

— Конечно, — поддержал Гончаров и, улыбнувшись, вспомнил: — Мне однажды сон приснился, будто меня сбили и я к немцам на парашюте спускаюсь, а сам почему-то пистолет из кобуры никак не достану, потом достал, перезарядил, нажимаю, а он не стреляет. Вот страху натерпелся!

— Значит, Ваня, нужно больше думать и трудиться. Тысячу раз прав Богданов, когда заставляет нас потеть на земле.

Так, рассуждая о тактике, они подошли к старому рыбаку, одиноко сидевшему у самой воды. В стороне тихо покачивалась на волнах лодка.

— Здорово, дедушка!

— Будьте здоровы, воины российские! Откуда путь держите? От границы небось топаете?

— Нет, из-под Сталинграда.

— Это я знаю. Где в сорок первом были?

— На фронте, — медленно ответил Фадеев, несколько озадаченный недружелюбным тоном старика.

— Значит, это вы сюда немца-то заманили?

Фадеев оглянулся на Ваню. Обычно находчивый в разговоре, сейчас он молчал. Значит, его тоже за живое задело. Не ожидая ответа, старик продолжал:

— В Волге утопить хотите супостата?

— Вы это к чему, дед?

— К тому, что немца бить надо, а не заманивать до центра России.

— Мы и бьем, — неуверенно произнес Гончаров.

— Оно и видно. Наших самолетов два-три падают, немецких — один. Это летчики! А пехота-матушка, что она-то делает?!

Анатолий понял, у старика наболело на душе, некому эту боль излить, они и оказались тем самым объектом, которому можно было предъявить претензии.

— Зачем немца сюда пустили? Зачем ему дают хозяйничать здесь? Вот вы, здоровые парни, куда направляетесь?

— К вам.

— Вижу, не слепой. А дальше куда?

— На ту сторону надо.

— Фашист-то там, — показал дед рукой на запад.

— Мы поэтому и хотим переправиться туда, чтобы сесть в самолеты и лететь на запад, — ответил Фадеев.

— Вы что же, летчики, выходит?

— Они самые.

— Вон как!

Дед встал и не по годам, быстрой походкой подошел к Фадееву, спросил, указывая пальцем на орден:

— Никак, Красного Знамени? Да, такими орденами не разбрасываются! Значит, ты, внучек, вояка первый сорт, а я-то, старый дурак, с бухты-барахты напал на тебя. Глаза слабы стали, а то бы и я пошел на передовую, вместо того чтобы тут душу бередить.

— Перевезите нас, дедушка, — попросил Фадеев.

Вишь, немец гуляет, добычу ищет, — показал дед в небо, где появились две пары «мессеров». «Ну дед, — подумал Фадеев, — на глаза жалуется, а самолеты видит».

«Мессершмитты» словно нехотя, развернулись и ринулись на шедший по Волге буксир, поливая его огнем из пушек. С парохода ответили. Фашисты зашли с другой стороны. После повторной атаки на пароходе вспыхнуло пламя, но вскоре погасло. Очевидно, опытная команда быстро справилась с огнем, и только след белого дыма, тянувшийся за пароходом, напоминал о пожаре.

— Вот так они и нас встретят, — сказал после некоторого молчания дед, но на моей лодке пушек-то нет.

— Пистолеты есть, — произнес Ваня.

— Я вижу, — никак не среагировав на шутку, ответил рыбак.

Анатолий раздумывал, чем бы заинтересовать деда? Не видя никакого выхода, решил закурить. Этой забаве он научился совсем недавно и прибегал к ней в редких случаях.

— Ваня, закурим, что ли, с горя.

— С удовольствием, — поддержал Гончаров.

Фадеев достал большой кисет с махоркой, они скрутили самокрутки с палец толщиной и задымили.

Старик наблюдал, как смачно летчики курят, глотал слюну, и кадык у него ходил вверх-вниз.

Фадеев заметил это, поинтересовался:

— Вы, дедушка, курите?

Спрашиваешь у больного здоровье! Конечно, курю, настоящая махорочка?

— Настоящая. Хотите? Пожалуйста…

Старик быстро вытащил из кармана газету, оторвал от нее большой кусок, сложил лодочкой, взял в левую руку, правую запустил в кисет, вытянув добрую горсть махры, и высыпал на газету.

— О, перебрал, сейчас отсыплю, — оправдываясь, сказал старик и уставился потускневшими глазами на Фадеева, ожидая его слова. Анатолий понял состояние рыбака.

— Не надо, дедушка, отсыпать обратно, возьмите про запас.

Старик обрадовался, как малое дитя, встряхнул от мусора свой кисет и высыпал туда, что осталось в руке.

— Да вы еще возьмите, — предложил Гончаров.

У старика на радостях не нашлось слов, чтобы отказаться хотя бы приличия ради. Ваня подставил деду свою самокрутку. Дед прикурил, пару раз затянулся и закашлялся внутренним натужным кашлем. Чувствовалось, что его легкие, отравляемые многие годы никотином, работают с трудом, но человек не понимал этого, и порок берет свое, не делая снисхождения угасающему организму.

Фадеев наблюдал эту сцену мучений, и ему было жаль старика. Сам он не курил ни дома, ни в школе. Но, оказавшись на фронте в кругу летчиков, постепенно привык к курению, тем более что на войне употребление этого зелья стало почти что ритуальным при послеполетных разговорах. Было принято считать, что пара-тройка затяжек снимает нервное напряжение. Не раз Анатолий слышал от врачей и от бывалых курильщиков, что это временное явление, что на самом деле от табака потом большой вред будет, но до сознания не доходило.

Во-первых, потому что врачи сами, как правило, курили, а во-вторых, приятнее было ощущать сиюминутное удовольствие, чем думать о вреде, который проявится когда-то.

Рыбак прокашлялся, покрутил головой и сказал:

— Добрый табачок! Одно наслаждение курить такой…

— Курите, дедушка, я вам еще отсыплю, у нас махорка есть в запасе, сказал Фадеев, — Ваня, что там у нас осталось?

Гончаров достал еще два пачки. Старик даже обомлел:

— Такое богатство по сегодняшним-то дням!

Фадеев взял обе пачки и протянул их деду:

— Держите, дедушка.

Старик подставил дрожащие от свалившегося счастья руки, но приличия ради произнес:

— Зачем так много? Вы-то что курить будете?

— На сегодня нам хватит, а завтра мы будем в своем полку.

— Там что, табаку-то вдоволь?

— Хватает.

— Живут люди!

Старик встал, быстрым шагом направился к лодке, достал жестяную банку, положил в нее одну пачку, вторую, потом, отойдя метров десять от лодки, зарыл ее в землю. Он пошарил по карманам пиджака в поисках кисета, переложил его в карман широких, как у запорожца, штанов, проверил надежность утайки и с сияющими глазами подошел к летчикам. Затянулся, похвалил махорку и обратился к Фадееву, поглядывая на его орден:

— Значит, туда надо?

— Да.

Старик посмотрел вверх. Его седая с рыжевато-черным оттенком борода встала лопатой, он поводил ею, будто локатором, и произнес:

— Сейчас не видно, но где-нибудь крутятся, супостаты. Эх, была не была! Двум смертям не бывать, одной не миновать! Уж больно вы ребята хорошие. Плавать-то умеете?

— Умеем, — быстро ответил Гончаров.

Фадеев посмотрел на водную гладь реки. Конечно, Волга — не Дон, но что поделаешь, иного пути нет, малейшее сомнение — и старик может отказаться.

Дед быстро оттолкнул лодку, вскочил на корму, крикнув летчикам:

— Садитесь на весла и гребите!

Ваня освоился сразу, а у Анатолия гребля не получалась. Честолюбие его страдало, он злился, но виду не подавал.

Старик то и дело давал советы, поменял гребцов местами, посадив Гончарова вперед, и постепенно синхронность движений наладилась. Лодка пошла быстрее.

— Вот, казалось бы, чего хитрого в гребле? Но ведь не каждый к этому приспособлен. В былые времена у хозяина-рыбака хороший песельник в почете был. На ветру — под парусом, а в речках да лиманах, где нет простору, там руки и сила нужны. Пришел первым, поставил сети — рыба твоя, опоздал — на котел не поймаешь, потому что который попроворнее уже перегородил главный путь рыбе и берет ее мешками, а тебе шиш под нос…

Дед так увлекся своими рассказами, а летчики — греблей, что не заметили, как появилась в небесном просторе пара «мессеров».

— Вот они! — первым увидел их Ваня.

Фадеев взглянул на правый берег, от которого они отошли уже на приличное расстояние, потом на левый, до которого было ближе, но тоже еще далековато, и приналег на весла.

Летчики гребли быстрее и быстрее и даже не сбивались, периодически бросая взгляды в небо. «Мессеры» медленно разворачивались, просматривая водное пространство в поисках подходящей для себя или бомбардировщиков добычи.

— Эти нашего брата редко трогают, но иногда хулиганят. Как говорится: кошке — игрушки, мышке — слезки. Но другие, у которых колеса, а под крыльями — бомбы, сыплют по малым и большим судам. Мы в это время выезжаем на подбор рыбы.

— И не боитесь, дедушка?

— Боимся, да еще как! Но не пропадать же добру! Ему, гаду, все равно, а нам-то жалко.

«Мессершмитты» ушли вверх по Волге, гребцы, чтобы передохнуть, снизили темп. Анатолий лишь смахнул ладонью пот со лба, как дед тревожно вскрикнул: — Гудят!

Фадеев крутанул головой и увидел несущиеся на бреющем «мессеры». «Сейчас откроют огонь», — беспокойно подумал он. Опасность катастрофически нарастала. Мгновение — и разрывной снаряд может пронзить тело. Захотелось прыгнуть в воду и скрыться, спрятаться в ней, но положение старшего требовало хранить присутствие духа.

«Мессеры» снизились почти до воды.

— Ложись! — крикнул дед.

Фадеев инстинктивно втянул голову в плечи. Через мгновение над головой пронеслась тень, прогремел гром ревущих моторов. Запах выхлопных разов повис в воздухе. Немцы взмыли вверх и плавным правым разворотом стали набирать высоту. «Издевались, гады», — злился Фадеев.

Приблизившись к берегу, летчики быстро покинули лодку, за ними вышел на берег рыбак.

— Спасибо, дедушка, за доставку, — сказал Фадеев.

— А вам за табачок. Бейте супостатов, бог вам в помочь!

— Мы лучше на себя надеяться будем, — ответил Ваня.

— Оно, конечно, так вернее, но и бога гневить не надо, авось поможет.

Пройдя более километра через мелкие кустарники речной лозы, вышли на открытое пространство. Перед ними открылась панорама тыловых объектов. Повсюду стояли зенитки. Чем дальше шли летчики, тем чаще им встречались войска, направлявшиеся к берегу. Фадеев взглянул на запад, солнце уже спускалось к горизонту, но жара не спадала. После долгих мытарств им удалось раздобыть немного чистой воды. Утолив жажду, забрались в разбитую деревянную баржу и быстро заснули.

С первыми лучами солнца летчики проснулись. Умылись, спустившись к Волге, закусили сухим хлебом и вяленой воблой, что дал им на дорогу дед, и двинулись дальше, расспрашивая встречных. К обеду добрались до аэродрома, где базировался их родной полк. Первым на глаза попался комсорг, шедший с пачкой газет.

— Костя, здравствуй! — обрадовались друзья. — Что, почтальоном стал?

С приездом, болящие! От комиссара общественное поручение на сегодня имею, — бойко ответил комсорг.

— Назначили уже нового? Кто он?

— Да вчера прибыл, майор Кузьмичев.

— Как дела в полку?

— Потери есть — и на земле, и в воздухе.

— Кто погиб вчера на ЛаГГ-3?

— Вчера никто не погиб. Вернее, из наших никто. А еще раньше ваш замкомэска не вернулся. Остальные, кажется, живы.

— Не знаешь, где разместилась наша эскадрилья?

— Вон за теми кустами, в капонирах ваши самолеты стоят. Друзья ускорили шаг, возле кустарников увидели знакомые лица механиков. Навстречу сержантам уже спешил техник звена.

— С возвращением, товарищ командир!

— Здравствуйте, Иван Карпович! Неизвестно откуда появился Богданов.

— Товарищ капитан, сержанты Гончаров и Фадеев прибыли из госпиталя, допущены к полетам, — доложил Фадеев.

Они рассказали Богданову о событиях вчерашнего дня, свидетелями которых были.

— Товарищ капитан, из наших в это время туда никто не летал?

— Нет. Нам раньше не повезло. Вначале на аэродроме накрыли — самолеты остались почти невредимы, но техсостав потеряли, пять человек убитыми и девять ранеными. Потом в воздухе погибли двое, в том числе и Прохоров.

Слушая командира, Фадеев сопоставил виденный им вчера бой над Сталинградом с тем, о котором рассказывал Богданов. Разные по завязке и манере ведения, они были похожи в главном. Летчики поздно замечали противника и, как следствие, опаздывали с выполнением маневра, были слабо инициативны в бою.

— Вот и Владимира Ивановича не стало, — сказал Богданов, — прекрасного человека, надежного боевого товарища и заботливого наставника. Он всегда всех выручал, но ему кто-то в нужную минуту не помог. Каких людей уносит война!

— У нас в эскадрилье осталось четыре самолета, у Кутейникова — три плюс самолет командира полка, в некоторых других полках и того хуже, — кручинился Овечкин.

— Новых не обещают подбросить? — поинтересовался Фадеев.

— Из тыла нет, разве что из соседних полков, кроме того, наш инженер организовал бригаду поиска. На той стороне три самолета подобрали, из них один слепили. Я на нем и летаю.

— Глеба Конечного не видел?

— Вчера вечером заходил.

— Летает на боевые задания?

— Летает.

— Ну, спасибо, Вася, за ввод в обстановку. Хочешь не хочешь, нужно идти к инженеру матчасть сдавать.

Фадеев и Гончаров ползали по самолету, посидели в кабине. Овечкин стоял на плоскости и наблюдал за действиями друзей. Вдруг над аэродромом появилась пара ЛаГГов. С бреющего полета крутым боевым разворотом самолеты понеслись ввысь. Ведущий развернулся быстрее и с большим углом устремился к земле, ведомый остался наверху.

Анатолий, услышав шум, перевел взгляд на истребители и стал наблюдать за пилотажем.

Ведущий у самой земли снова резко перевел самолет в набор высоты и закрутил одну за другой фигуры сложного пилотажа, в вертикальной и горизонтальной плоскостях.

— Кто это? — спросил Фадеев.

— О, это новый комиссар полка. Орел! — ответил с восхищением Овечкин.

Пара ЛаГГов вскоре произвела посадку, а друзья продолжали занятия в кабине. Закончив, направились с докладом к инженеру эскадрильи.

— Товарищ инженер, сержанты Фадеев и Гончаров прибыли для сдачи зачетов по матчасти.

Инженер задавал вопросы, Фадеев отвечал без запинок, Гончаров тоже старался. Потом инженер стая интересоваться их знанием деталей конструкции самолета, форм узлов креплений. Анатолий начал сбиваться, отвечать неточно, затем спросил:

— А нам это зачем? Мы летчики, и разве от того, что мы скажем, сколько нервюр и стрингеров в плоскости или хвостовой части фюзеляжа, у вас будет твердая уверенность, что мы способны грамотно эксплуатировать мотор и системы самолета?

Инженер замялся с ответом, потом заявил:

— Вам нужно еще подучиться.

— Чему, у кого и зачем?

— Так сказал командир.

— А вы что, получили приказ засыпать нас и с честью его выполнили? Нехорошо! — возмутился Фадеев. — Ну что ж, товарищ инженер, спасибо за экзекуцию, а мы пошли к комэску узнавать причину.

Богданов не ожидал такой быстрой атаки от этой слетанной пары и начал туманно рассуждать о матчасти, потере навыков и так далее…

— Ясно, товарищ командир. Боитесь, как бы мы самолет не сломали? — в лоб спросил Фадеев.

— Не в этом дело, Анатолий, но понимаешь, у вас был перерыв…

— Все ясно. Тогда позвольте нам обратиться к Давыдову, — не отступал Фадеев.

— Зачем, мы и сами можем договориться…

— О чем? Как стрингера считать? Мне теперь ясно, с чьего голоса пел инженер!

Богданов покраснел, слова Фадеева задели его за живое.

— Ладно, Анатолий, — сказал он, решившись, — готовьтесь, а я схожу к командиру полка.

Фадеев с Гончаровым подошли к самолету, где уже стоял инженер и ждал решения.

— Товарищ инженер, получили «добро» от командира эскадрильи готовиться к полетам, — сказал ему Фадеев.

— Вот и прекрасно! — облегченно вздохнул инженер.

Летчики потренировались в кабинах самолетов и направились в свою землянку. По дороге, слушая болтовню Вани, Анатолий думал о непонятном поведении комэска. Он не знал, как объяснить то, что Богданов в бою, защищая ведомых, жизни не щадит, а перед начальством хвост поджимает…

Утром чуть свет друзья были у самолетов. До вылета эскадрильи осталось около двух часов.

Фадеев, приняв самолет, запустил мотор, вырулил и прямо со стоянки произвел взлет. Самолет долго бежал, видимо, кольца цилиндров мотора из-за чрезмерной работы на максимальном режиме подносились, да и температура воздуха была высока. Набирая высоту, Анатолий то и дело осматривался, в памяти еще была жива пара самолетов, уничтоженных «мессерами» с первой же атаки. Не хватало, чтобы и его сбили над своим же аэродромом.

Набрав высоту, он выполнил горизонтальные фигуры, перешел на вертикальные. Во избежание внезапной атаки самолетов противника заканчивал выполнение вертикальных фигур нестандартным выводом, затем вошел в круг на малой высоте, произвел посадку и быстро зарулил. Ваня слетал после заправки всего один раз и едва успел зарулить, как появились «мессеры».

— Вовремя мы сели, а то бы нам поддали перцу, — сказал Анатолий.

— Ничего, выкрутились бы, — ответил Гончаров.

— Как сказать, может, пришлось бы на парашютах спускаться. Вот была бы стыдоба! Гончаров, видимо, не был согласен с Фадеевым, потому что перевел разговор на другую тему.

— Товарищ командир, я так рад, что полетал, словно у самого крылья появились!

— Я тоже. Пойдем к командиру, доложим о готовности к выполнению боевых заданий.

Вскоре они снова были в воздухе. Всего в тот день они вылетали трижды. Сбить самолет врага не удалось, но «лаптежников» не допустили бомбить наши войска.

На следующий день, возвратившись с задания, Анатолий обратил внимание на веселые лица друзей. Даже сдержанный Овечкин и тот загадочно улыбался.

— Вася, ты что-то хочешь мне сказать? — спросил Фадеев. — У тебя есть приятная новость?

— Девчата в полк приехали!

— Зачем?

— Воевать! Военные девчата. Они будут мотористами, оружейниками…

— Ну, жизнь, и что мы с ними будем делать? Начальству виднее… — хитро взглянул на командира Овечкин.

Вечером, рассматривая украдкой шнырявших то и дело по аэродрому девчат, он выделил среди них стройную смуглянку, столкнувшись с нею, оторопел, брюнетка же радостно вскрикнула:

— Толя! Фадеев! Ты живой?!

Это была Вика. Фадеев удивленно смотрел на нее. Он совершенно забыл о том, что дважды не возвращался с заданий и что об этом могла узнать Высочина.

Вика обняла его, прижалась к щеке.

— Как я рада, что ты жив. А мы-то с Шурой, дурочки, тебя давно похоронили. Я чуть не написала Нине об этом.

По ее лицу текли слезы. Она размазывала их тыльной стороной ладоней.

— Как ты повзрослел, Толя, — любуясь им, робко сказала Вика. Анатолий тоже не мог не отметить происшедших в ней изменений: похорошела, расцвела… Затрудняясь в подборе нужных слов, произнес:

— Ты тоже, Вика! Как жаль, что ты опоздала! Совсем недавно здесь был Алексей. Он стал таким бравым командиром!

— Вот в это мне трудно поверить, — сказала Вика. — В моем представлении бравые командиры выглядят иначе. Алешу же папа всегда называл «интеллигентиком».

— Нет, правда, Алексей — настоящий командир! Смелый, рассудительный, решительный. Не зря говорят, что война быстро перековывает и закаляет людей. Он уже капитан, командир артиллерийского дивизиона…

— Нина что-нибудь пишет тебе? — спросила Вика после некоторой паузы.

— Да, — сдержанно ответил Фадеев.

— Я тоже получила от нее письмо.

Только сейчас Анатолий вспомнил, что нужно доложить командиру о выполнении поручения, и, попросив извинения, побежал к Богданову.

После ужина он снова разыскал Вику. Они шли по окраине аэродрома, вспоминали Ростов, друзей. Вика говорила тихо, ласково.

— Толя, между прочим, меня девчата засыпали вопросами о тебе.

— Вот как? — удивился Анатолий. — Чем же они интересовались?

— Ну как чем? Во-первых, за что ты орден Красного Знамена получил и, во-вторых, есть ли у тебя девушка?

— И что ты ответила на это?

— Я сказала — за героизм. Другого быть не может, я же знаю тебя. И пообещала завтра привести, тебя в нашу эскадрилью.

— Не пойду я в вашу эскадрилью.

— Толя, так не годится! Это не по-дружески.

Она подошла ближе к нему, взяла под руку, спросила, заглядывая в глаза:

— Так что же тебе Ниночка пишет?

Фадеев внутренне напрягся и сдержанно ответил:

— Учится. Приезжал к ней Дмитрий Федорович, интересовался, где мы все.

— Ох, Толя, не то говоришь! Я прочла бы все в твоих глазах, если бы было светло.

«Интересно, — подумал Фадеев, — что бы она в них „прочла“?! Тоже мне читатель!»

Ее теплая рука, лежавшая на его руке, мешала ему быть свободным и уверенным, каким он чувствовал себя обычно. И эта рука волновала его и заставляла шагать деревянными ногами, говорить деревянным голосом.

— Почему замолчала? Тебя другие вопросы не интересуют? — спросил Анатолий.

— Мне просто хорошо, и я очень рада, что мы будем служить в одном полку, — ответила Вика.

Они молча шли дальше и дальше от аэродрома. — Толя, а ты о чем думаешь? — вкрадчиво спросила Вика.

Потом нагнулась, сорвала травинку, вдохнула ее аромат, передала Фадееву:

— Чувствуешь, чем пахнет?

— Смесь полыни с нефтью, — пожал плечами Фадеев.

— Войной! Войной пахнет даже земля, и травы отдают ее горечью! — тихо воскликнула Вика.

— Не знал, что ты так тонко чувствуешь природу!

— Ты вообще мало знаешь обо мне, Толя. Между прочим, уже поздно. Пора обратно.

Оба замолкли. Каждый думал о своем.

— Спасибо за вечер, Толя, он был очень похож на довоенный, — грустно сказала ему Вика, прощаясь.

— Да, если бы не постоянная канонада на том берегу, — улыбнулся Фадеев.

— Поздравляю! Очень красивая девушка! — приветствовал его Гончаров, едва Фадеев вошел в землянку. Мы рады и горды, что она выбрала именно нашего командира.

Анатолий готов был прибить болтуна Ваню.

— Да, стала еще красивее, чем была в Ростове, — сухо ответил Анатолий. — А сейчас пора спать…

Ваня притих. Анатолий лег и весь отдался воспоминаниям о встрече с Викой.

Раньше, думая о ней и Сергее, он считал вопрос решенным. Сергей любит Вику, Вике нравится Сергей. Анатолий не допускал и мысли, чтобы Сергей не нравился кому-то. Как летчик, правда, Сергей не экстракласс, но по многим другим показателям он на первом месте. Красив, аккуратен, разговорчив, остроумен. Иногда рисуется, но Анатолий прощал это и по-настоящему завидовал его умению держаться, уверенности в себе, смелости в суждениях. Фадеев многое хотел бы перенять у Сергея.

В Ростове Вика была влюблена в Сергея. Это видели все, и она сама не скрывала. А сегодня… Сегодня она говорила о Сергее спокойно, почти равнодушно. Анатолий вспомнил, как близко, почти прижимаясь к нему, шла Вика, как доверчиво взяла его под руку… И сразу будто обожгло его: «А Нина?! Неужели и Нина могла быть вот так же близко, совсем-совсем рядом с кем-то другим?!»

Он забылся в легком полусне лишь перед рассветом. Его разбудили громкие, взволнованные голоса возле землянки. Говорили несколько человек. По их восклицаниям Анатолий понял, что немцы подошли вплотную к Сталинграду.

Перед летным составом полка Давыдова была поставлена задача прикрывать наши войска, обороняющиеся на подступах к Сталинграду. Стоять насмерть, но не допустить, чтобы немцы бомбили Сталинград.

Эти слова в устах приехавшего из политотдела полкового комиссара звучали очень решительно. Слушая его, Анатолий смотрел на небольшую группу летчиков и еще меньшую — по количеству — группу самолетов и думал: маловато нас. Но, конечно, будем стоять насмерть!

Слетав дважды на боевое задание, он убедился, что обстановка тяжелейшая, фашисты прочно держат в своих руках инициативу на земле и в воздухе…