Приближаясь к дому, Леонтий увидел Настю. Она сидела на лавочке. Заметив в конце переулка его, она встала и скрылась во дворе. «Что это? — подумал он. — Если кто-нибудь наблюдает, он же сразу на заметку возьмет!» Он осторожно оглядел улицу и похолодел: на противоположной стороне, возле парикмахерской, стоял Афанасий. Опершись о стену, он лускал семечки.
«Пройти мимо? Не зайти домой? Еще хуже, опасней. Но что ж это все значит?..»
Леонтий вошел в дом, жадно, как после долгой отлучки, оглядываясь. Настя встретила его восторженным шепотом:
— Знаешь, кто у нас? Я его в твою комнату провела.
Леонтий прошел туда. Из-за стола навстречу ему порывисто поднялся парень в косоворотке и шароварах. Это был Матвей. Они обнялись.
— Знал бы ты, какие хлопцы у нас, — начал Матвей. — Я затем и пришел, чтобы с тобой связь держать…
Леонтий положил на плечо ему руку. По росту Матвей уже почти сравнялся с ним. Как он вытянулся за эти недели!
— Подожди, Матюша, послушай. Я больше в ваши дела не мешаюсь. Как хотите, так и делайте. А про меня треба забыть. Я — мясоторговец Шорохов, и ничего-ничего больше. Вчистую забудь. Ты обо мне в отряде там не болтал?
— Болтал, — передразнил его Матвей. — Это бабы на базаре болтают, а я кому надо сказал.
— Кому?
— Кому надо, тому и сказал.
— Я спрашиваю: кому?
— А я отвечаю: командиру отряда сказал. Иначе как бы это он меня сюда связь с тобой налаживать отпустил?
— Ну так вот, ты его осторожно так, чтобы другие не слышали, предупредишь: про меня нужно забыть, — он повернулся к Насте. — И ты, Настя, тоже.
Улыбка сошла с лица Насти.
— Забыть? Как это? Почему? — начала она, но Матвей перебил ее, резко сбросив со своего плеча руку Леонтия.
— Трусишь? — спросил он, и Леонтия поразила прозвучавшая вдруг в его голосе подозрительность. — Испугался было, что красные победят? Выслуживаться на всякий случай начал? А теперь назад?
Леонтий ответил не сразу и кратко:
— Приказ получил.
— От кого? — спросил Матвей насмешливо. — Докажи.
Леонтий пожал плечами:
— От того, от кого всегда получал. А доказывать… Чем я могу доказать? В таком деле бумаги не пишут.
— Может, по такому же приказу ты и меня тогда на переезде чуть под шомпола не подвел? «Стой! Стой! Хуже будет!» — это не ты кричал? Нашим и вашим торгуешь?
По уже въевшейся привычке скрывать за улыбкой обиду, Леонтий рассмеялся:
— При чем здесь я? Ты же сам, после того как ворота намазал, в скутовском саду на дереве сидел: нате, мол, хватайте, это я все устроил! Я бы только взятку дал, чтобы тебя не до смерти запороли. Что ты к составу прицепишься, как я мог рассчитывать?.. Ну а с кем я торгую? — увидев, что Матвей смотрит с прежним презрением, он прибавил, отвернувшись — ему не хотелось видеть его лицо: — Я со всеми торгую. Должен так. Ну и на деревьях без толку не торчу.
— Ты это не трожь! — крикнул Матвей.
— А ты не ори. Иди в свой отряд, и чтобы — все, забудь про меня. Харлампию обязательно скажи.
— Да что же я скажу? Что ты контра на самом-то деле? Что только прикинулся: «Я ваш, я с Южного фронта…» Так, что ли?
— Именно так и скажи. Не скажешь — большой вред Красной Армии принесешь. И чтобы потом, если даже на куски тебя резать будут, на этом стоял.
— Но мне-то как брата с такой славой иметь?
Леонтий, не оборачиваясь, проговорил:
— Что я тебе на это отвечу? Не маленький, понимаешь… Уходить будешь, дворами иди: Афанасий Гаврилов в переулке стоит. Он тебя в любой одежде узнает.
— Уйду, уйду, — повторял Матвей. — А только с какой рожей я в отряд вернусь? Ты думаешь, легко мне там теперь будет?..
Леонтий не ответил.
Когда дверь за Матвеем захлопнулась, Настя подошла к Леонтию, стала против него и, глядя в глаза, как в ту ночь, когда они отправились на хутор к Харлампию, спросила:
— Это правда?
— Что, Настенка?
— Что ты приказ получил?
С минуту он молчал. Если следовать тому, что говорил Василий, надо и с ней, как с Матвеем договориться, а лучше б, может, обмануть, уверить, будто все то было капризом, следствием страха, растерянности. Но как обмануть?
Он ответил:
— Правда.
Она взмахнула рукой, словно посылая привет:
— Оттуда?
— Оттуда, Настя.
— А ты и теперь большевик? Ты не сердись, что я спрашиваю.
— Да. Надо, чтобы все-все по-прежнему было.
— Хорошо, — ответила Настя. — Все так и будет. Можно я с тобой работать стану? Я тебе обещаю: от меня ни в жисть никто ничего не узнает. И в лавку ты меня возьмешь помогать.
Он опять ответил не сразу. Сгорит ведь. Тогда и он сгорит. Он-то пусть. Устал как-то очень сегодня. А ее — жаль.
Ответил:
— Ладно. Но только не сразу. И чтобы внешне все как и прежде было. Это первое. И второе: все твои связи с подпольем, с Харлампием должны на нет сойти. Поняла? Тогда и начнешь работать.
— Хорошо, — повторила Настя. — Все так и будет.
Глаза ее сияли такой любовью к нему и таким восторгом, что он с тревогой подумал: «Выдаст, видом своим счастливым выдаст. По природе такая! И виновата не будет ни в чем!»
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀