С квартирой Гордиевских что-то было не так. Вроде и обстановка подобрана со вкусом, и мебель добротная, и ковры по тогдашней моде на стенах. А не хватало как будто чего-то, всё казалось холодным и неуютным. Может, впрочем, это я сам такого себе надумал, зная, что проживает здесь не семья, а два чужих, враждебных друг другу человека. Вынужденных делить эту жилплощадь по стечению обстоятельств. А перед посторонними не подавать вида, что от былой семьи остались у них одни лишь развалины и пепелище.
На кухне я долго не задержался. Это всё-таки женская территория, её Гордиевский использовал для тайников вряд ли. Нет, сунуть упакованную микроплёнку в пакет с пшённой или гречневой крупой это милое дело. Однако гарантии от того, что жена не сыпанёт запрятанное в кастрюлю и не зальёт водой — вообще никакой.
Вот пространство под ванной я проверял тщательно, лазил там на карачках и светил в темноту миниатюрным фонариком. Ничего. И в туалете в смывной бачок заглянул в обязательном порядке. Никаких поплавков-контейнеров там, к сожалению, не плавало.
Оставались зал и спальня.
Мягко ступая в натянутых поверх ботинок тряпочных бахилах, я прошёлся по этим двум комнатам. Бегло осмотрел их, поправил на руках тонкие матерчатые перчатки — и приступил к работе. Аккуратно простукал половицы, результат отрицательный, тайников не обнаружилось. Осмотрел плинтусы, убедился, что царапин и прочих следов частого снятия там нет. Потом взглянул на стены, с коврами и без. Их решил не трогать — какой смысл. Если там что-то и грюкнет обнадёживающе, ломать и вскрывать я всё равно ничего не стану.
Судя по всему, спальню единолично занимала Ирина. Там висел на стуле её коричневый махровый халат, письменный стол заставили тюбики и баночки с косметикой, на тумбочке примостился томик Чехова с закладкой в виде розовой ленты. В этой спальне витал слабый запах духов, которые я совсем недавно обонял в своей машине.
Гордиевский, соответственно, ночи проводил в зале на диване. Подушка, простыни и тёплое одеяло были на этом диване и сложены. На стуле повисли спортивные адидасовские штаны и кофта. С тумбочки глядел томик Пикуля. Понятно, не Шекспиром единым — наш интеллектуал не гнушался простого народного чтива.
Под диваном, за ним и внутри него никаких находок обнаружить не удалось. Также не оказался вместилищем предательских секретов и шифоньер — там я покопался в вещах аккуратно, чтобы намётанный глаз не обнаружил случившегося обыска.
А вот письменный стол содержал в одном из своих ящиков удивительную находку.
Сокрытые под небольшой пачкой газет и журналов, советских и иностранных, там обнаружились… другие журналы. Таких в Советском Союзе было точно не встретить. Это были журналы с гейским порно. Тут уже я порадовался, что на руках у меня перчатки. Вспомнилось, что об этом я тоже читал: Гордиевский действительно такое для чего-то покупал. Это заметили следившие за ним датчане из контрразведки ПЕТ (тогда он ещё не был завербован). Позже англичане даже проводили оперативное мероприятие, пытались свести Гордиевского с каким-то своим агентом-гомосексуалистом.
Увы, ни среди страниц обычных журналов, ни среди вот таких вот ничего секретного не скрывалось.
Что я надеялся здесь, в квартире предателя Гордиевского всё-таки найти? Книги с печатью «Библиотека английского посольства», газету объявлений о продаже недвижимости в Лондоне и пригородах, с карандашными пометками? Фотографию в обнимку с английским куратором Джеффри Гаскоттом? Письмо от директора МИ-6 с благодарностью за отличную работу и наилучшими пожеланиями? Или орден Британской империи в красивой коробочке? Это, конечно, вряд ли.
Подготовленные к передаче противнику секретные бумаги из резидентуры, фотоаппарат «Минокс» с отснятыми документами? Тоже едва ли.
А вот блокнот с шифрованными записями, наброски донесения, фотографические плёнки в специальных тюбиках, паспорт нейтральной и скромной страны на чужое имя — почему нет. Когда таскаешь информацию врагам уже несколько лет, неизбежно расслабляешься и допускаешь ошибки. На этом погорели многие.
Телефон в прихожей молчал, ещё минут десять-пятнадцать в запасе у меня имелось, потом нужно было возвращаться на работу.
Это время я решил уделить проверке книг. Три полки были заставлены полностью, разноцветные корешки покрывали буквы с солидными фамилиями. Меня, понятно, эти тома интересовали не своим литературным содержанием. Я стал методично доставать книги и перетряхивать страницы. Заодно проверил, не спрятано ли что-нибудь на полках позади книжных рядов. Увы, там ничего не оказалось.
Держа в руках новенький том Шекспира на английском, я застыл в задумчивости. Что-то в деле Гордиевского было связано именно с книгами, что-то серьёзное, существенное. Я напряг память… Тут на площадке застучали по ступеням шаги.
За дверью кто-то поднимался, я замер с книгой в руках, весь обратившись в слух.
И это случилось. Шаги затихли напротив двери. Тишина продолжалась не дольше секунды, и вот раздался тихий скрежет вставляемого в замочную скважину ключа. Шпион Гордиевский неожиданно приехал домой. Это не могла быть Ирина, её ключи от квартиры лежали сейчас у меня в кармане. Видимо, предупредить меня звонком у неё не получилось.
Времени у меня оставалось только на то, чтобы рассовать вытащенные книги обратно на место и заскочить в спальню, проход туда вёл прямо из зала. Или оставить книги, как были, на столе, а самому выскочить на балкон, с него на соседний — и так уйти. Но путь по балконам может получиться вовсе не бесшумным и незаметным. А книги на столе сразу выдадут, что в квартире кто-то побывал, причём буквально только что.
Томики с тихим шорохом встали на законные места. А я, успев боковым зрением увидеть открывающуюся дверь квартиры, схватил своё лежавшее на диване пальто и бесшумно нырнул в спальню. Оставалось надеяться, что сюда непонятно зачем приехавший в обеденный перерыв домой Гордиевский соваться не станет.
Тут мне пришло в голову, что он может заявиться сюда со своей любовницей, брюнеткой Лилей из советского Красного Креста. Ведь после моего недавнего вторжения в их квартиру для встреч проводить время там они наверняка опасаются. А здесь, пользуясь случаем и обеденным перерывом… Это для меня будет уже просто какое-то издевательство. Но нет, дверь закрылась сразу, предатель был один. Я не видел его, но слышал лёгкий запах одеколона.
Он пошуршал в коридоре, снимая пальто. Шаги протопали в направлении кухни. Зашелестел целлофановым пакетом, открылась и закрылась дверца холодильника — положил туда принесённые продукты. Хорошо бы, чтобы за этим он домой и заехал, а теперь по-быстрому отсюда убирался. Но нет: чиркнула спичка, вспыхнула газовая конфорка — хозяин квартиры решил попить чаю, а то и подкрепиться основательней.
Выход оказался для меня перекрытым: дверь наружу просматривалась из кухни, да и открыть её бесшумно вряд ли получится. Существовал путь в зал и оттуда на балкон, но, опять же: услышит. Я стоял в раздумье. Гордиевский возился на кухне, звенел посудой и что-то напевал себе под нос. Ну что, выскочить сейчас с криком «гав!!!», скорчив зверскую морду? А что, нормальный вариант. Я представил себе эту картину: противник мой хватается за сердце, валится на пол, бьётся в конвульсиях. Через минуту всё кончено. Гибель от переутомления, слишком много и усердно трудился, не жалел себя, бывает.
И тут большая и жуткая мысль шевельнулась в глубинах моей души — и отодвинула эти неуместные кривляния. Она всплыла на поверхность сознания, как всплывает в арктических водах стратегическая подлодка с ядерными ракетами на борту. Я сейчас с предателем один на один. Никто не знает, что я здесь. Так не стоит ли и правда?.. Привести в исполнение приговор от 1985 года об исключительной мере наказания за измену Родине. Избавить страну от предателя. И хоть год здесь пока другой, преступление уже совершено. И всё будет по справедливости. И по высшей, и по какой угодно.
Только вот… Способен ли я убить человека? Не защищая свою жизнь, не в пылу боя, а вот так: схватить его, ничего не подозревающего, прихлёбывающего чай вприкуску с бутербродом… И свернуть ему шею. Или заставить написать признание, которое послужит заодно предсмертной запиской, а потом вздёрнуть тело на люстре, воспользовавшись шнуром от утюга. Смогу? Вот, прямо сейчас?
Я заглянул себе в душу — и засомневался.
Физического ресурса и навыков майора для этого вполне хватит. Так может, к чёрту эти колебания? Иного случая может и не представиться. В следующем году Гордиевского переведут в Москву, это я знал. Но вдруг он уедет в самом начале января? Там я его уже не достану. Надо решаться…
Резкий телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. А заодно прервал мои лихорадочные рассуждения. Гордиевский быстро оказался в коридоре и снял трубку.
— Слушаю!.. Да, я, кто же ещё… — Он недолго послушал собеседника. — Когда это случилось? Понял, скоро буду.
Наскоро доделав свои кухонные дела, хозяин квартиры схватил с вешалки пальто и торопливо хлопнул дверью. Под скрежет запираемого замка и удаляющиеся по лестнице шаги я утёр выступившие на лбу капли пота.
И малодушно порадовался, что не пришлось никого душить.
Пора было покидать это неуютное жилище и мне. Я прошёлся по комнатам, проверяя напоследок, не оставил ли ненароком каких-нибудь следов. Никуда, кроме прихожей и кухни, Гордиевский не заходил, мне повезло. Или это ему повезло.
В зале мой взгляд снова привлекли полки с книгами. Я не успел проверить их все, и сейчас решил это доделать. Протянул руку туда, где стояли тома русской классики, а среди сочинений Чехова темнел пустой проём, эта книга лежала в спальне у Ирины. Рука коснулась шершавых обложек — и остановилась.
Я вспомнил.
Оставил в покое русскую классику, взял с полки томик Шекспира, один из нескольких. Издание было добротное, сувенирное. Чёрная солидная обложка, золотое тиснение букв. Может, это и была та самая книга, подарок от английских друзей.
Да, в такой книге у предателя и был устроен тайник. Там, под форзацем, ждал своего часа лист целлофана с напечатанным на нём подробным планом побега, на случай провала. Побега не отсюда, из Дании, а уже из СССР. Лист этот Гордиевский и извлёк потом в Москве: подержал томик в воде, забрался, опасаясь установленных в квартире скрытых камер, в тёмную кладовку — и распотрошил шекспировскую дорогую книгу. Ну, это если не соврал потом в мемуарах.
Но здесь ли уже тот секретный том, и в каком именно из них запрятана улика, это был вопрос. Тем более, я не был уверен, что той самой книгой был именно Шекспир.
Вдохновлённый своим полезным воспоминанием, я тут же и придумал, как это можно проверить. План следовало осуществить в ближайшее время, не откладывая.
А теперь нужно было поспешить на рабочее место. Гордиевского выдернули из дома, с обеденного перерыва — наверное, в резидентуре или в посольстве что-то случилось. Я ещё раз осмотрел комнаты и кухню — и покинул квартиру.
Когда сбегал по ступеням вниз, осознал одну вещь. Мысль была существенная, и обдумывал её я уже в машине, проносясь по копенгагенским разноцветным многолюдным улицам и простаивая на перекрёстках на красный свет светофоров.
То, что я не придушил Гордиевского у него на квартире, это было очень хорошо и правильно. Потому что моя задача — не этот притаившийся в датской резидентуре предатель и вражеская крыса. Я слишком на нём сконцентрировался и за деревьями перестал видеть лес. Главная моя цель — обнаружить других крыс, крупных, жирных. Которые завелись в Москве, в тишине и сумраке властных кабинетов. Сидят там, ждут, когда наступит их время. Да скорее и не сидят и ждут, а роют норы и ходы — размером с туннели метрополитена. От которых, в том числе, и рухнет в недобрый час всё здание советской империи.
Надо прищемить Гордиевскому хвост, и тогда они, эти мега-крысы, может быть, заспешат к нему на помощь и себя проявят. Помогли же они ему в 1985 году бежать из страны, хотя это наверняка было для них рискованно. Глядишь, и сейчас повылезают.
А вот что мне тогда делать, как с ними бороться, то уже другой вопрос.
Лишь бы вылезли.
Пока, правда, вместо внутренних скрытых врагов вылезло кое-что другое.
Гордиевского вызвали в посольство вот по какой причине: посол Николай Григорьевич Егорычев собрал срочное совещание. В нашей дипломатической миссии произошло ЧП. В городе, по дороге от места проживания к территории посольства, имело место нападение на сотрудницу посольской столовой Наталью Караваеву. Ну, как нападение…
На всякий случай я уже приготовил составленное протокольным языком сообщение для посольской газеты о том, что некий хулиган «окликнул советскую гражданку К. с намерением завязать разговор на иностранном языке, а в дальнейшем попытался применить к ней действия оскорбительного характера». Чему эта самая гражданка К. «дала решительный отпор, после чего укрылась от преследователя на территории посольства».
Казалось бы, ну пристал к эффектной, хоть и несколько полноватой женщине на улице какой-то пьяный придурок. Такое случается, попадаются индивидуумы даже среди сдержанных скандинавов. Но в деле присутствовал нюанс: обидчик Натальи был чернокожий.
— Вот таке-е-енный не-е-егр! — плаксиво жаловалась повариха, размазывая по лицу потёкшую косметику.
— Преклонных годов? — уточнил посол Егорычев, иронично сверкнув очками.
— Что?.. Нет, не преклонных…
Какой-то чёрный мужик лет тридцати вынырнул из переулка у неё на пути, начал высказывать ей что-то агрессивное и размахивать руками. Наталья иностранными языками не владела и ничего не поняла. Поэтому, немного подумав, она просто послала нежелательного собеседника подальше и продолжила свой путь. В ответ на это незнакомец последовал за ней и, изменив тактику, попытался ухватить за мягкое место. Исходя из того, что у Натальи большинство мест мягкие, ему это, видимо, в какой-то мере удалось. Дальше Наталья залепила сумочкой по наглой морде и рванула к посольству, благо там было уже недалеко и у ворот дежурил полицейский.
— Может, он с добрыми намерениями? — посол Егорычев уже откровенно забавлялся. — Ну, там, познакомиться хотел?
Теперь, когда после страшного слова «нападение» картина вырисовывалась скорее комичная, он расслабился. Как и остальные — и собравшиеся в кабинете, и толпящиеся под дверью.
А вот поначалу, под вопли перепуганной поварихи, которые слышало пол-Копенгагена, весело в посольстве никому не было. Доктор Лапидус даже притащил ей из своих запасов какие-то капли.
Меня случившееся забавляло мало. Появление рядом с посольством чернокожего мужика после моего вчерашнего общения с толстым африканцем Гиеной на простое совпадение не тянуло. Это в 2025 году чёрных в Скандинавии, наверное, больше, чем белых. В 1977 было по-другому.
Гиена решил подкрепить свои жёсткие обещания небольшим намёком. Чтобы в отпущенные мне три дня я о нём не забыл и думал в правильном направлении. Теперь этот внезапно возникший африканский фактор нужно было обязательно учитывать.
Но моих планов на вечер это не отменяло. Поэтому я просканировал память майора Смирнова и среди его воистину широчайших контактов в Копенгагене отыскал одного человека. Это был армейский служащий, что-то наподобие нашего прапорщика (да, некоторые вещи интернациональны). Никакими военными секретами он не обладал, польза от него заключалась в другом.
В данном случае в том, что у него можно было приобрести дымовую шашку армейского образца.