Резидент КГБ. Том 1

Глава 28

Работающий на английскую разведку подполковник КГБ Олег Гордиевский бежал по ночному лесу. Луна светила ему в затылок, и он петлял между деревьями, как заяц. И, как зайцу, ему было очень страшно. Зубы его лязгали друг о друга прямо на ходу. Когда на пути вырос похожий на человеческую фигуру разлапистый ствол мёртвого дерева, подполковник шарахнулся от него и позорно вскрикнул тонким голосом.

В какой-то момент подполковник Гордиевский заблудился. Луна зашла за тучу, и он потерял направление. Тогда подполковник совсем обезумел. Он носился среди деревьев, ветви рвали его одежду, а сам он громко и отчаянно скулил. Потом луна показалась снова, и к подполковнику Гордиевскому частично вернулся разум. Он собрал остатки самообладания и таки смог сориентироваться.

И даже вышел к своей спрятанной в лесу машине.

Руки дрожали, ключ долго не попадал в замок. И зачем я вообще её запирал? — ругал подполковник Гордиевский сам себя. Наконец у него получилось. Дверца распахнулась, и дальше нужно было попадать ключом уже в замок зажигания. Не сразу, но подполковник справился и с этим.

Он провернул ключ. Стартер с характерным звуком пожужжал под капотом, но машина не завелась. То же самое было и после второй попытки. И после третьей с четвёртой. Подполковник Гордиевский закричал страшным голосом. Он толкнул дверцу, собираясь выскочить наружу. И тут увидел, что рядом с машиной стоит человек.

Это был я.

Увидев меня, подполковник Гордиевский снова вскрикнул — теперь уже скорее не страшно, а жалобно. И плюхнулся обратно на сиденье.

Я внимательно посмотрел на него. Пистолет Гордиевского находился у меня в руках. Но у того мог быть ещё и другой. Например, лежать и ждать его в машине…

Однако по лицу предателя было незаметно, что он способен броситься в атаку. Или взять и застрелиться. Нет. Для всего этого нужна храбрость. Причём храбрость иного рода, чем таскать документы и выдавать советских агентов вражеской разведке.

Я обошёл машину, открыл дверцу и уселся на пассажирское сиденье.

Гордиевский поднял на меня затравленный взгляд. Мне подумалось, что сейчас в его лице определённо есть что-то отчётливо крысиное.

— Вам всё равно не поверят, — проговорил он, и подбородок его выдвинулся вперёд. — Поверят мне. Я подполковник и почти резидент. У меня больше веса, больше авторитета. У меня связи в Москве.

Я ожидал, что он упомянёт семью, своего заслуженного отца и героического брата. Но от этого он, слава богу, воздержался.

— Мне думается, что скорее поверили бы нам, чем тебе, — пожал я на это плечами. — Но на всякий случай мы подстраховались. И если не поверят нам, то твоим свидетельствам против себя самого не поверить просто не получится.

Он непонимающе заёрзал на сиденье. Признаюсь: тыкая его в морду нашим с Васей козырем, я с трудом сохранял флегматичный тон и спокойное выражение лица.

— У тебя в каблуках микрофоны, — объяснил я. — Твои ботинки подменили два дня назад в спортзале, пока ты играл в бадминтон.

Он ошарашено уставился вниз, на свою обувь. Я тоже туда взглянул. Даже после сегодняшней беготни по лесу было заметно, что ботинки добротные, фирменные и почти новые. Они и были новыми, щеголеватый Гордиевский придавал значение подобным вещам. Так что и заменить их другими, специально купленными и предварительно побывавшими в радиомастерской у одного полезного знакомца майора Смирнова, получилось несложно.

А записывающая аппаратура, установленная и проверенная нами вчера, исправно делала своё дело на чердаке отеля.

— Не жали «скороходы»? — заботливо поинтересовался я.

Гордиевский моргнул два или три раза, осознавая услышанное. И пока он осознавал, лицо его всё больше искажалось ужасом. Когда ужас этот достиг таких пределов, что мне самому стало не по себе на это смотреть, предатель вцепился пальцами себе в подбородок и на время застыл. А потом вдруг толкнул дверь и вывалился из машины.

Случилось это настолько резко, что я даже не успел ни за что его ухватить. Но когда я выскочил наружу, никуда бежать не пришлось. На Гордиевского нашло какое-то подобие помрачения рассудка. Он упал на землю и стал стягивать с себя ботинки. Скинул один, второй, отбросил их в сторону. При этом он что-то бормотал себе под нос и, кажется, нервно смеялся. Наблюдать такое на лесной поляне при лунном свете было жутковато.

Потом он побежал, ступая в носках по холодной, усыпанной мёрзлой листвой земле. Наступая на что-то колючее, он болезненно подпрыгивал. А колючего у него под ногами хватало.

Когда он добежал до ближайших кустов, оттуда выступил Вася. Его решительная фигура обозначилась на фоне деревьев. Он шагнул предателю наперерез и с брезгливым выражением лица вырубил того ударом пистолетной рукоятки в шею.

Пока мы грузили обмякшую тушку в машину, соткавшийся из лесных сумраков Йенс поднял капот и сделал так, чтобы машина завелась.

Мне подумалось, что роль человека из Кёльна Йенсу, в общем, удалась. А сыграть такого значительного персонажа не так и просто. Настоящий человек из Кёльна был настолько крут, что влиял на происходящее в делах европейского шпионажа, даже не появляясь на месте событий. Мало того: не только не появляясь, а вообще не подозревая, что эти события где-то происходят.

В большом зале резидентуры было тепло и светло. За длинным рабочим столом собрался весь личный состав оперативников, полностью, плюс несколько человек из других отделов. Бывало ли такое здесь раньше? Память майора Смирнова с ответом затруднялась. По крайней мере, стульев всем не хватило и пришлось доносить из соседних кабинетов.

Среди людей царило оживление. Было оно, правда, не сказать чтобы радостным. Главный руководитель резидентуры оказался предателем и несколько лет работал на врага — какие уж тут радости. Все как будто пребывали в состоянии лёгкой контузии.

Кабинет Гордиевского был опечатан, ждали комиссию из Центра, из Москвы. Но теперь не такую, как в прошлый раз, а в другом составе. Все операции были свёрнуты, встречи отменены, контакты до времени законсервированы. Нелегалам приказали до особого распоряжения залечь на дно. Предстояло разбираться, кому и с кем можно работать дальше, а о чём известно противнику.

Ирину Гордиевскую вызвали в Москву. Она улетела туда вчерашним рейсом «Аэрофлота», я провожал её в аэропорту. Никаких обвинений в Центре ей предъявлять не собирались, но опросить её подробнейшим образом было, конечно, необходимо.

Ждали такого же вызова и мы с Василием.

И всё же атмосфера в зале не была траурной и мрачной. Нашего внутреннего врага выявили и разоблачили. А ведь этого могло и не произойти. И все здесь работали бы под английским колпаком и дальше, пребывая об этом в полном неведении. Как, собственно, это происходило несколько дней назад.

И то, что такое положение закончилось, было, конечно, хорошо и правильно.

Кроме того, сложившееся положение подразумевало перемены, скорые и неизбежные. Это понимали все. Кого-то, это пугало кого-то бодрило, но равнодушных не было.

Пеняевская компания сидела около нас с Васей тихая и задумчивая. Чувствовали, мазурики, в какую сторону дует теперь ветер. Сам Пеняев при общении два раза назвал меня Николаем Николаевичем и преданно посмотрел в глаза. Чуть поодаль сидел с загипсованной ключицей Журавлёв. Он всё понимал и на меня за своё повреждение не обижался.

А разгорячённый и довольный Вася уже третий раз поведывал желающим о нашей вечерней операции в лесном отеле. Сейчас он объяснял, почему ему пришлось рассказать Гордиевскому о кнопке взрывателя под столом. Дело в том, что Гордиевский подозревал ловушку, нервничал и то и дело порывался из того заброшенного отеля смыться. Пусть, мол, английские специалисты по боевым делам сами выполняют грязную работу, а он больше гуманитарий. Когда Вася открыл ему, что втёрся ко мне в доверие и о ловушке ему известно, тогда Гордиевский подуспокоился.

Да, всё самое опасное было позади. Причём перестрелкой в заброшенном отеле дело тогда не ограничилось.

Была облава в лесу, когда машины уходили от преследования по скользким колеям, между деревьями шарили прожекторные лучи и сверху тарахтели полицейские вертолёты. Была погоня на тёмной трассе, где два десятка машин загоняли одну-единственную. Загоняли долго, а когда таки загнали, бегущая, орущая и тыкающая в окна дулами коротких автоматов группа захвата обнаружила в салоне только флематичного викинга Йенса. Второй автомобиль в это время шуршал шинами по просёлочной дороге совсем в другой стороне.

Был инцидент у посольства СССР. Проезд к его воротам перекрыли. А когда, настойчиво минуя кордоны, туда попыталась пробраться машина с дипломатическими номерами, её мало того что не пропустили, но заблокировали полицейскими автомобилями. Потом, после долгих препирательств, игнорируя требования вызвать советского консула, вынудили водителя (это оказалась высокая светловолосая женщина) выйди из машины. Дальше, не объясняя своих действий, люди в штатском оттёрли её в сторону и обыскали салон и багажник. Судя по всему, ничего для них интересного в машине не обнаружилось.

Зато поблизости обнаружился местный репортёр Мартин Нильсен. Он в подробностях заснял инцидент с вопиющим нарушением международных дипломатических правил и норм. Причём в кадр в его репортаже, в числе прочего, попали некие непонятные субъекты, что явно участвовали в происходящем — а может, даже были его вдохновителями. Путём небольшого расследования удалось выяснить, что эти загадочные типы — представители британского дипломатического корпуса. В связи с этим у газеты возник закономерный вопрос: на чью же страну работает контрразведка королевства Дания, за чьи интересы бьётся? И если для датского государства есть выгода от вот такого международного позора, а ещё от дополнительной ссоры со всем социалистическим блоком, то пусть правительство объяснит общественности, в чем эта выгода заключается.

В результате поднявшегося скандала и разбирательства глава датской контрразведывательной службы Йорн Брун, давний и заядлый враг советской резидентуры, был вынужден уйти со своего поста в отставку.

А машина, что вырвалась из облавы и ушла от погони, потом объявилась в Копенгагене. Она покрутилась у советского посольства, потом мелькнула у посольств и консульств Болгарии, Польши, ГДР и других социалистических стран. И в каждом из этих мест водителю, похожему на актёра Брондукова хитрому мужичку, что-то не понравилось. И правильно не понравилось: везде там было наставлено подозрительных машин, везде его поджидали засады из переодетых полицейских и амбалов из контрразведки. В тот поздний час в городе вообще творилось что-то для постороннего глаза странное. У терминалов аэропорта, на паромных станциях и в пассажирском порту кучковались полицейские и подтянутые люди в штатском. Ими там просто кишело. Видимо, ожидали появление каких-то особо опасных преступников. Не находя, куда сунуться, машина крутилась по городскому центру чуть не до утра. А за ней, перед ней и по боковым улицам сновали и сновали автомобили полиции и наружного наблюдения.

Но всё это были отвлекающие манёвры. Пока в центре Копенгагена творилось то и это, самое интересное и ключевое происходило в другом, не очень далёком оттуда месте.

А именно: в грузовом порту.

Здесь тоже имела место полицейская активность, но она была почти полностью сосредоточена у того причала, где как раз грузилось советское торговое судно. Погрузчики завозили в трюм партию бразильского кофе, и работники таможенной службы совали свои носы в каждый поддон — и чуть ли не в каждую банку. И ничего противозаконного там не находили.

Но у причалов в большом копенгагенском порту находилось не только судно под красным флагом СССР. Были и другие. И некоторые из них готовились к отплытию.

К одному из таких кораблей, сухогрузу с греческим флагом на мачте, подкатился небольшой, заляпанный грязью фургон. На въезде в порт и на промежуточных постах обыскивать грузовик не стали — плечистый и уверенный в своих правах экспедитор предъявил убедительный пропуск от полицейского департамента. Из фургона выгрузили длинный тяжелый ящик. Четверо докеров подхватили груз и взбежали по трапу. Когда они возвращались, самый коренастый из них отыскал взглядом экспедитора, широко усмехнулся и показал пальцами знак «окей».

Я показал «рот-фронт» и усмехнулся в ответ.

Вскоре корабль отчалил. Капитаном его был полноватый седой грек, герой Сопротивления и убеждённый анархо-социалист. Пару дней назад докеры устроили мне с ним встречу. Как только я увидел на стене его каюты портрет Че Гевары, то сразу понял, что наш разговор сложится в правильном ключе. Так и вышло. Пришлось, правда, выглушить с гостеприимным капитаном почти литр греческого коньяка на двоих.

Когда сухогруз оказался в нейтральных водах, море неподалёку от него странно забурлило. Скоро там всплыла неопознанная субмарина. На корабле спустили на воду шлюпку с тем самым ящиком. Одни моряки передали груз, другие этот груз приняли. Всё прошло быстро. Спящий внутри ящика глубоким наркотическим сном предатель Гордиевский ничего, естественно, не слышал и не чувствовал. Он очнулся в медицинском кабинете на Лубянке и никогда не узнал подробностей своего телепорта из королевства Дания в преданную и нелюбимую им страну СССР.

Мои мысли и воспоминания прервало появление дежурного. Тот постучался в двери и заглянул в зал:

— Разрешите? Майора Смирнова вызывают по аппарату спецсвязи.

Ну вот. Кажется, это оно самое.

Мы с Васей Кругляевым коротко переглянулись, и я отправился в соседнее здание, где притаилась комнатка с секретным телефоном.

Снятая с аппарата трубка лежала на столе. Я взял её и поднёс к уху.

— Алло. Майор Смирнов у телефона.

На том конце провода оказался полковник Бережной. Мы уже говорили с ним после всего произошедшего, и теперь я ощутил некоторое разочарование. Это не из Москвы — опять мне придётся сидеть в ожидании…

Но всё обстояло не вполне так, как мне подумалось. Это был Бережной. Но сейчас он почему-то звонил именно из Москвы.

— Алло…

Голос его показался мне напряжённым и каким-то неестественным. Не таким, как обычно. Я даже засомневался, он ли это на самом деле.

— Слушай, Игорёк, — решил я проверить и покопался для этого в давних майорских воспоминаниях, — а скажи-ка, кому в нашей учебке как-то попало имитацией противотанковой гранаты прямо по…

— Тихо!.. — поспешно прервал меня Бережной всё тем же не своим деревянным голосом. — Товарищ майор, с вами тут хотят поговорить. Передаю трубку.

На том конце провода зашуршало, кто-то кашлянул.

— Товарищ майор, — повторились недавние слова, но теперь сказаны они были другим, уверенным и солидным голосом. — Андропов с тобой говорит. Молодец, майор. Хорошая работа, будешь представлен к награде.

Повисла пауза.

Ничего себе… Это было неожиданно, и я слегка опешил. Сам председатель Конторы разговаривает со мной по телефону…

— Спасибо, — только и смог я из себя выдавить. И лишь тогда понял, что отвечать в таких случаях полагается совсем по-другому.

И хоть я не особенно симпатизировал этой исторической личности, моя свободная рука прижалась к штанине, плечи расправились, и тело само собой вытянулось по стойке «смирно». Наверное, это сработали рефлексы майора. Но и сам я вполне ощущал значимость момента.

— Что касается твоей дальнейшей службы, — продолжал между тем Андропов, — то по этому поводу…

С той стороны повисла тишина, как будто глава КГБ раздумывал. Дальше в телефоне вдруг зашуршало, там завозились, кто-то забормотал: «Ну, давай уже мне…»

Я сначала ничего не понял.

А потом понял.

Чёртов Бережной задумал меня разыграть. И, ничего не скажешь: это у него получилось. Молодым он только этим и занимался, и сейчас, я смотрю, дурная привычка никуда не делась. Пранкер недоделанный!.. А я тут развесил уши: историческая личность, величие момента…

Эти мысли пронеслись в голове за секунду. Я набрал воздуха, чтобы высказать Бережному и его корешам юмористам и пародистам всё, что о них думаю. Хорошо, что не успел. Потому что в трубке зазвучал новый голос.

И вот тогда я каким-то дополнительным чувством ощутил, осознал — что всё это никакая не шутка. И не розыгрыш.

— Товарищ майор… Николай… — голос был приятного тембра, мягкий, заботливый, почти отеческий. — Ты и правда молодчина, большое дело сделал. Я и от себя объявляю тебе благодарность… Это Леонид Ильич говорит…

— Да… Я понял… — услышал я свои осипшие слова.

Брежнев… Настоящий…

Голос определённо не молодой. Но довольно энергичный и бодрый. Совсем не похожий на то, как перекривляло его в перестройку по телевизору всякое дурачьё.

— Ты, товарищ майор, прилетай, пожалуйста, сюда, в Москву, — говорил генсек дальше. — Мы тут с Юрием Владимировичем посоветовались… Имеется у нас для тебя одно дело. Задание, особое. Тут, на месте, всё и обговорим. Хорошо?..

Брежнев замолчал. И ждал моего ответа.

— Есть прибыть в Москву! — сказал я в трубку. Язык совсем онемел, и чтобы заставить его работать, пришлось приложить немалые усилия.

На том конце провода мой ответ приняли с удовлетворением. Кашлянули негромко. Сказали напоследок:

— Благодарю за службу!

Стариковские интонации совсем пропали из речи генсека. Сказано было чётко, по-военному.

— Служу Советскому Союзу! — торжественно произнёс я в ответ.

И почувствовал, как где-то в глубинах моей души эти же слова беззвучно повторил майор Николай Смирнов.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА.

Продолжение здесь: https://author.today/work/516921