Ржевский 7

Глава 12

— Вечер в номер! — вежливо здороваюсь, заходя в огромное и дорого обставленное помещение.

По крайней мере Мадина говорит, апартаменты в этом гостевом крыле дворца Далии именно так и называются. Номера.

— Здоров и ты, коли не шутишь, — отвечает с огромной двуспальной кровати отец Шурик.

Поскольку жёны-близнецы дали мне все доступы как у них самих, после неудачного посещения Обер-прокурора я мотнулся в генеральное консульство Эмирата в Столице и оттуда — дипломатическим порталом сюда. Сразу, без пауз.

Священник валяется в горизонтальном положении, забросив руки под голову и глядя какое-то маго-видео из жизни животных пустыни.

При моём появлении он резко поднимается и сбрасывает ноги с кровати:

— Можешь распорядиться, чтобы меня из этой кутузки выпустили⁈ Домой не пускают! Сказали через удалённого переводчика, только по твоему разрешению отсюда выйду. Что за…?

— Мадина и Далия полностью в курсе всех моих проблем дома, — поясняю. — А человек ты непоседливый, отец Шурик.

— Моя непоседливость — не твоя забота!

— Жёны боялись, ты опять в какое-нибудь приключение вскочишь, едва отсюда выбравшись — и снова в летальное. Да такое, что на второй раз ног не унесёшь.

— А им, иноверцам, какая с того тягость? — сварливо ворчит церковный иерарх, жадно присасываясь к большому кувшину с местным экзотическим фруктовым соком. — Хотя кормят и поят похлеще, чем у нас иной раз — царя-батюшку, — признаёт он тут же непоследовательно и нехотя. — Или даже главу церкви. Последний, как известно, пожрать ещё больше любит. Даром что в пост… — последнюю фразу он бормочет на грани слышимости и в сторону.

Пошевелив пальцами в воздухе, старик подхватывает полоску вяленого мяса с одной из многочисленных тарелок, которыми уставлены добрые пять квадратных метров.

На прочей посуде находятся колбасы, несколько сыров, хлеб, зелень, овощи, фрукты, цитрусовые.

Есть чем червячка заморить.

— Слушай, хотел бы я вместо тебя в такой кутузке посидеть! — не могу не возмутиться в ответ чужой неблагодарностью. — И думаю, что не я один.

Дальше без спроса подхожу к сервировочной поверхности и прикладываюсь к разносолам:

— Не возражаешь? — спрашиваю у соотечественника, сооружая себе сложный бутерброд.

— Да Христа ради. Хоть всё съешь, — дед забрасывает в рот несколько кусков овечьего и козьего сыра. — Видимо, твои девки распорядились: стол меняют раз в два часа. Ещё бы винца красного…

— А-га-га-га-га, отец Шурик, а ты, как я погляжу, нестеснителен! — хороший, кстати, сыр.

Особенно вон тот, светловатый и твёрдый, который ножом колется на манер льда, а не режется.

Даже занятно, что подобную прелесть обычные людишки приготовить сумели. Хм, а ну, ещё кусочек.

— Чего это я нестеснителен? — озадачивается церковник. — Под юбку пока ни к кому не лез, как твой дед. Ем, что дают; целительские издевательства переношу стойко. Чего это ты меня хамлом завуалированно называешь⁈

— Не пьют они здесь вина и ты это знаешь.

— Да я не в претензии, — отмахивается он, разламывая на две части огромный бархатный персик и протягивая половинку мне. — Так, брюзжу по-стариковски, можешь не слушать… Ты меня отсюда выведешь?

— А что лечащий врач говорит?

— Да хрен её знает! Она не по-нашему говорит, а я, в отличие от тебя, языкам Залива не обучен! Только один раз и сподобилась через браслет кого-то вызвать, кто по-нашему волочёт, — он примеривается к апельсину, но берёт в итоге банан. — Тогда и узнал, что я здесь на положении арестанта: без твоего слова шагу наружу нет. Нестыдно? — религиозный деятель укоризненно смотрит на меня, продолжая налегать на резаные ананасы с дыней.

— Как ты целителя зовёшь, если что? — разумеется, беспочвенный упрёк игнорирую.

— Вон маго-кнопка. — Церковник без напряжения, словно и не было тяжёлого ранения, делает несколько шагов к противоположной стене и хлопает рукой по виртуальному красному кружку.

Голограмма, которая здесь зовётся маго-граммой.

Из стенки, с места крепления магического интерфейса мгновенно раздаётся голос матери Мадины:

— Я в соседнем крыле, сейчас буду. Подождите, пожалуйста; не пройдёт и минуты.

— И вот так каждый раз, — жалуется старик, совсем не по-стариковски подпрыгивая в воздух, отталкиваясь при этом обеими ногами от белого мраморного пола и спиной влетая со всей дури в мягкую-премягкую кровать.

Чёрт, хоть завидуй!

— Что «каждый раз»? — в первую секунду искренне не понимаю сути его претензии. — Вызываешь мать моей жены; после этого подпрыгиваешь, как козёл и спиной на тончайшие пуховые перины⁈

Кстати, женщина в самом соку, проносится в голове на автомате. И мужу своему буквально позавчера то ли пожизненное впаяла без права амнистии, то ли вообще, мой меч — твоя голова с плеч.

— Тьху на тебя, что непонятного⁈ Каждый раз она в ответ вот так непонятное бормочет! — епископ возмущённо тычет пальцем в стенку и в красную кнопку на ней. — Потом приносится меньше чем через минуту галопом! Что-то делает, но я не понимаю что — и обратно уходит!

— Прикольно. Не знаю, что сказать.

— Вот и я не знаю! Хотя подлатали знатно, — признаёт он и это. — Откровенно говоря, с такими ранами, — Шурик хлопает себя по животу, — в родной обители я был бы не жилец. А у нас целители дай бог, получается, здесь ещё лучше…

— Говорят, здешняя школа чуть посильнее нашей будет, — дипломатично скругляю углы. — И в ментале, и в лечебном деле.

— А чего ты говоришь, не знаешь, что сказать? — похоже, от избытка восстановившегося здоровья кое-кто решил поискать дополнительных приключений и явно нарывается на конфликт. — Я ж внятно объясняю! Как ни пытаюсь этой бабе растолковать, что мне домой надо, она только бормочет по-своему! И из комнаты не выпускает! Хорошо, здесь ванна с маго-массажем, — по лицу собеседника пробегает мимолётное самодовольство. — И вообще…

Не спрашивая разрешения, прохожу в санузел.

Чтобы тут же присвистнуть от изумления:

— Слышь, твоё преосвященство, ты вообще совесть потерял⁈ Стенки из золочёного мрамора, инкрустированная золотом ванна из серебра, унитаз тоже. Да в этот сортир баб можно водить, как во дворец! Интерьером соблазнять! Хотя тавтология получается, — задумываюсь. — Всё-таки это дворец и есть.

— Ну в целом неплохо, да, но…

—… А в ванной такой массажный комплекс, который у нас в Левом Береге знаешь сколько стоит⁈ Я надысь покупал дешёвую версию!!! Она как ваш иконостас в Центральном столичном храме стоит! — щёлкаю ногтем по сантехнике, выполненной из чистейшего банковского металла. — Боюсь подумать, сколько это тогда супруге встало, чтобы неблагодарного мудака типа тебя принимать… А ты козьи морды кривил — не те условия тебе создали.

— А у главы церкви в резиденции краны из золота, а не из серебра с позолотой, — вроде как без эмоций замечает отец Шурик.

— Какой церкви глава? — уточняю из педантичной страсти к деталям.

Я сюда шёл его помощь получить, а похоже, сейчас вновь скандалить придётся. Впрочем, нормальных человеческих качеств собеседник не лишён, в отличие от Обер-прокурора.

— Нашей церкви. Я у главы периодически останавливаюсь, как и кое-кто ещё из предстоятелей. Не скажу, что каждый угол знаю напамять, но золотые краны хорошо помню.

— На твой вопрос: я сказал, что не знаю что сказать потому, что не понимаю, — из вредности, которой я неизвестно как нахватался у Наджиб, делаю паузу, давая собеседнику вскочить в капкан самостоятельно.

— Чего ты не понимаешь? — снисходительно задирает подбородок иерарх.

Теперь главное лицо понаивнее и глазами похлопать:

— Я не понимаю, как можно дожить до твоих лет, заниматься твоим делом — и не выучить языка второй религии по величине, если сразу за твоей паству по головам считать!

— Хм. Уколоть умеешь, нечем крыть. — О, хоть один человек в этом мире признаёт, что языки других учить не только полезно, а и где-то даже необходимо.

— Признайся, — наклоняюсь и аккуратно тычу его пальцем в живот, проверяя кое-какие нервные рефлексы. — Есть же у твоего церковного департамента месячный план по новообращённым? Сколько из другой религии в твою перейти должно?

— А ты откуда знаешь⁈ — брови отца Шурика взвиваются на лоб. — Это непубличная информация! Засекреченная, если мирскими словами!

— Ой, тоже мне тайна, — отворачиваюсь, чтобы налечь на твёрдый сыр, который больной не успевает съедать в том количестве, что ему подают.

Отец Шурик даже не поморщился: получается, залечили его знатно, хотя и времени всего ничего прошло.

— У каждого бизнеса есть свои планы экспансии, — поясняю логику, которой вычислил их так называемую тайну. — В вашем случае: сто процентов, вы из других религий должны паству агитировать, это просто экономически вытекает. Ну не с младенцами будущего же сквозь сонм времён связь налаживать! Последнее технически невозможно, а вот адепты чужой религии — готовые налогоплательщики, только ритуалы им на свои заменить.

— Какой бизнес⁈ Что ты несёшь⁈ — собеседник изображает возмущение слишком активно, чтобы это было правдой.

— Отец Александр, — сажусь в кресло для посетителей. — Твоя церковь — самый успешный бизнес этого мира, — хлопаю по сиденью под собой, — за последнюю пару тысяч лет. Доказать? С карандашом и бумагой в руках, исключительно логичными аргументами?

Какое-то время таращимся друг на друга с короткой дистанции.

— Не надо ничего доказывать. — Дед отводит взгляд. — Не для печати: я с тобой даже где-то согласен, если по содержанию говорить. Но только наедине! И ты в других местах о том не заикайся! Оценил степень откровенности?!! Давай выпускай меня отсюда теперь.

— Добрый вечер, — в этот момент дверь номера открывается снаружи и на пороге появляется моя сексапильная тёща.

Так, немедленно настроиться на нормальный лад, мужественно отдаю себе мысленную команду.

А то если я сейчас опять на автомате начну её коэффициенты упругости сквозь одежду разглядывать, Мадина через тайную систему наблюдения Дворца буквально через секунду знать будет.

Там и до семейного скандала рукой подать, возможно даже с рукоприкладством. Чего не хочется.

Молчу уже, когда она плачет — такое ощущение, что лучше бы меня убили.

— Рад видеть и приветствовать! — а ноги выносят меня из кресла против воли и сами буквально подбегают к Шамсе бинт Тани.

И глаза, чёрт побери, тоже сами таращатся, куда не надо.

Интересно, у меня сейчас получится слюну сглотнуть незаметно?

— Я тоже тебе рада, — судя по ироничной ухмылке и многозначительному подмигиванию, Наджиб-старшая мою реакцию и без ментала чудесно считывает.

Ой как неудобно.

Глубокий вдох, медленный выдох; глубокий вдох, медленный выдох; глубокий вдох, медленный выдох.

Тёща коротко хохочет, ничего не говорит и принимается за пациента, поворачиваясь ко мне спиной.

Чёрт, так ещё хуже! Теперь к гипнотическому воздействию её передних коэффициентов добавились задние!

В следующую секунду довольный собственной изобретательностью, решительно направляюсь в санузел:

— Я щ-щас!

Там умываюсь холодной водой и даже заливаю пару горстей себе за пазуху: рубашка в этом климате быстро просохнет, а я чуть-чуть отвлекусь. От неуместных двусмысленных поползновений.

— Дим, скажи своему соотечественнику, что его выздоровление идёт по плану. — Доброжелательно просит мать Мадины через пару минут, окончив сгибать руки, ноги и шею отца Шурика в разных плоскостях. — Ещё пара дней такого режима — и он свои обычные двадцать миль пешком в сутки опять ходить сможет без проблем. Даже по нашей пустыне в жару, — добавляет она.

Добросовестно перевожу на русский.

— Тьху. А за двери почему не давала выйти⁈ — священнослужитель походя забрасывает в рот кубик жареного филе индейки величиной с половину моего кулака. — Если в их пустыню пешком готова отправить⁈

Хренасе, у него аппетит. Даже я уже наелся, а он так целый день жуёт.

Куда в него лезет?

Попутно интересно: это только у отца Шурика после ранения? Или то есть их общее профессиональное цеховое качество — и у всей его церкви аппетит подобный (читай, ненасытный)?

И в прямом, и в переносном смысле, если по золотым кранам в сортирах судить.

— Дим, переводи. Выйти из комнаты ему не давала потому, что, — Шамса начинает загибать пальцы. — В нарушение всех правил и законов Эмирата, отец Искандер лежит на женской половине нашего Дворца. Дворца правящей Монарха, раз.

Перевожу.

— Это в свою очередь сделано потому, что мне так удобнее его выхаживать, два и три: маго-поле, напитанное целительскими заклинаниями, здесь банально сильнее. В-четвёртых…

Начинаю переводить синхронно, чтоб сэкономить время (подсмотрел приём у Мадины, теперь сам тоже так делаю — реально быстрее получается).

— Не надо «в-четвёртых», — скрипит с кровати церковник. — Спасибо и простите. Не знал я, что ради меня так все правила попрали. Да и то сказать, в чужой монастырь со своим уставом… спасибо ещё раз!

— Не ради вас, — качает головой мать супруги сразу после его слов.

Поскольку она тоже менталистка, мой перевод ей не нужен.

Стоп! Так получается, она все его мысли всё это время видела⁈ И тиранила его… почему?

— Пха-ха-ха-ха-ха, Дима! Почему-почему. Ну могут у меня быть свои развлечения⁈ — Шамса Наджиб хохочет, будто звенят заливистые колокольчики.

Не понял ещё раз. Она что, и мои мысли… того?!!

— У тебя всё на лице написано, — мать жены без затей хлопает меня по плечу. — А-ха-ха, какие вы оба забавные!

Хм, в их реалиях — очень красноречивый и близкий жест. Но я это только теперь понимаю, после уроков и лекций Далии.

Попутно: кажется, я теперь знаю, откуда у Мадины такие же загибы. Точнее, от кого.

Яблоко от яблони.

— Когда его можно у вас забрать? Так, чтоб без вреда для здоровья?

— Хоть сейчас: программы регенерации почти отработали, инерции хватит, его клетки сами всё завершат, как надо. Кишечник, правда, стал короче на пару метров, но это не критично.

— Я не в претензии! — заполошно машет руками отец Шурик. — Спасибо! После Пчелы Пращника, да в живых, да на ногах через несколько дней! Благодарю от всей души.

Он подскакивает с кровати и кланяется, подметая рукой пол:

— Когда-нибудь, в наших краях если будете, только скажите.

— Спаси Аллах! — неподдельно вздрагивает Шамса. — Но за само предложение тоже спасибо, учту. Дим, что-то ещё или это всё?

— Если позволите, я с соотечественником прямо сейчас из портального зала домой: очень дела серьёзные, без него не обойдусь.

— Позволяю. Я его одного отпускать не хотела: вдруг с ним что-то случится в его же церкви, так чтоб потом на тебя собак не повесили. — Она многозначительно поднимает и опускает правую бровь. — А раз ты всё лично проконтролируешь…

— Вы мудрая и умная, не только ослепительно красивая, — констатирую без тени комплимента.

Чистая ситуационная правда. Так влёт считывать нюансы оперативной обстановки, ещё и в стране, где она никогда не была… ещё и в социальном институте чужой религии… скажем, для врача — более чем пилотаж.

Снимаю шляпу.

— У него же ранение от вашего церковного артефакта, — пожимает плечами сексапильная тридцатилетняя с небольшим тёща. — Их внутренние разборки откровенные. А отсюда он скорее всего тоже к своим отправится. Какой прогноз сделал бы на моём месте ты? Что его ждёт по возвращении?

— Дострелят со второй попытки рано или поздно, — вздыхаю в ответ. — Или с третьей, дело нехитрое. Причём скорее рано, поскольку покушавшегося лично я в лицо не увидел, а пострадавший даже не предполагал, что он есть.

— Это почему ещё? — подозрительно впивается в меня взглядом отец Шурик, выслушав перевод нашей беседы, выполненный мною по его запросу.

— Потому что под ТТХ того инструмента, которым тебя отработали, как мишень на моём участке между вражескими небоскребами ты не подставился бы, — пожимаю плечами второй раз. — Если б хоть что-то подобное в свой адрес предполагал.

— Чего-о-о? Что за… ⁈

— Тактико-технические характеристики. Этой самой Пчелы Пращника показатели в цифрах, — теперь уже не скрываю, что наблюдаю за его мимикой внимательно. — Ты в этом вашем церковном артефактном оружии волочёшь профессионально, так?

Он порывается набрать воздух и ответить, но я его останавливаю поднятой рукой:

— Так. У тебя на лице тоже всё написано, ты тоже врать не умеешь. Получается, выстрела того ты не ждал, раз подставился: врасплох тебя застали. Подловили с опущенными руками прямым ударом, иначе говоря.

— Однако кто руку приложил из наших, знаю отлично! — старик неожиданно отворачивается в сторону.

— Ладно, я пошла. — Мать Мадины тактично захлопывает дверь с той стороны, беззвучно целуя перед этим воздух и глядя на меня. — Дим, ты здесь уже как дома? Справишься сам?

— Угу.

— Только по женской половине его без себя не отпускай! Это тебе можно, как мужу, в порядке исключения!

— Ой. А отцу Шурику?

Мне его что, на руках нести, в ковёр завернув предварительно?

— Своего протеже ведёшь и сопровождаешь строго по коридорам, ни в какие комнаты заходить не даёшь.

— Принял, будет сделано. Спасибо ещё раз за всё.

Там же, через некоторое время.

— А теперь наедине колись: чего ты от меня хочешь? — епископ, услыхав, что желанная свобода близка и никем не ограничена, наружу почему-то торопиться перестал.

Вместо того, чтобы в моём сопровождении опрометью рвануть в родные пенаты к родным берёзкам и ёлочкам, он по-хозяйски прыгает спиной обратно на кровать и разваливается, как барин.

Шу Норимацу, Изначальная Соты и глава клана Ивасаки. Сигнал передан через защищённое соединение магических амулетов Изначальных Соты, заключивших союз.

— А теперь наедине колись: чего ты от меня хочешь? — церковный иерарх вопреки собственным пожеланиям минутной давности воспользоваться опцией немедленного возвращения домой не поспешил.

Шу подоплеку понимала: если в родной столице происходит то, что происходит, то серьёзный разговор с серьёзным человеком типа Ржевского следует вести в гарантированно защищённом месте.

Например, во дворце другого государства, удалённого от эпицентра событий на многие тысячи километров.

— Помощи, — не затянул с ответом напарник по бизнесу.

— На тему?

— Самодержца нашего, х** ему в сраку, в суд на заседание доставить. Всё, дальше я сам.

Японка отметила, что церковник несильно удивился.

— Какой именно ты видишь мою помощь? — архиепископ забросил ногу за ногу и поправил подушку под головой. — Чем я, в твоих ожиданиях, должен тебя поддержать?

О подоплёке, что интересно, старик даже не спросил. Видимо, у него имелись собственные прогнозы по ситуации до ранения — раз сейчас не интересуется причинами.

— На царство нашего монарха ты помазал? — в лоб ответил Ржевский.

Вроде как и не утвердительное предложение, однако все вопросы сразу отвалились.

— Да. — Священник тоже предпочёл лаконичность.

— Текст твой, который ты при этом читал, вспомнить можешь?

— Издеваешься? — отец Александр поменял ноги, забросив теперь правую на левую, и минуты на три зачастил церковным речитативом.

— Ну вот тебе и причина, — пожал плечами потомок гусара, совсем не пафосно вгрызаясь зубами в большое южное яблоко. — Ты, если формально говорить, венец царский ему под добросовестность и самоотречение ради народа доверил. Настала пора кое-какие накопившиеся за время правления проблемы гласно поднять.

— У меня нет такой власти, — немного помедлив, закусил губу старик. — При всём желании. Ты, кстати, оценил, как я никаких наводящих вопросов тебе не задаю?

— А чё тут оценивать? — Дмитрий посмотрел на остатки яблока и забросил в рот огрызок. — Артефакты твои в этой комнате не блокировались, связные по крайней мере. Со своими ты наверняка пообщался — не зря же я в столичный храм ходил. Тебя должны были вызвать, как в сознание придёшь. — Кое-кто покосился на чужой крест и прочую фурнитуру.

— Таки ты это был… не подстава…

— Да. Соответственно, о том, что ваша похищенная из церкви интеллектуальная собственность по миру в виде оружия массового поражения гуляет, не знать не можешь! — подытожил Ржевский. — И, в отличие от твоих соратников по профессиональному цеху, именно тебе понятия совести, долга и обязательств не чужды.

— Я не представляю, как царя из дворца в этот твой суд вытаскивать. И да, я по большей части в курсе, можешь не пересказывать.

— Про последний эпизод в столичном молле тоже знаешь?

— Да.

— Что это неправильно, согласен? Или ты как обер-прокурор, тройной стандарт исповедуешь?

— Согласен. Не тяни кота за…

— Тебе вытаскивать из дворца никого не надо, — припечатал потомок гусара. — Там я сам справлюсь.

— Да ну⁈ — в глазах старика мелькнуло недоверие.

— Ну или не справлюсь, — легкомысленно отмахнулся напарник по бизнесу. — Но тогда уже и тебе всё пофиг будет… Твои люди, бойцы в облачении церкви, нужны лишь для одного.

— Без драматических пауз, пожалуйста, — иерарх неожиданно стал нормальным мирским человеком.

— Твои церковники со всеми вашими атрибутами, — Дмитрий защёлкал пальцами, подбирая слова, — с крестами, с шапками этими вашими высокими, нужны для одного: от дверей Зала заседаний Суда сопроводить ответчика до любой из тройки трибун. Всё.

Священник задумался.

Ржевский не торопил, развалившись в кресле и активно поглощая невостребованные продукты. Насколько Шу могла судить, блондин ел всё без разбора, по принципу что ближе лежит.

— Даже интересно, как Николай в Суде окажется, — выдал священнослужитель через некоторое время.

— Какой Николай? — резко озадачился напарник по бизнесу.

— Царь и Император Всея… — глаза церковника удивлённо раскрылись. — Ты чего⁈

— А-а-а, царь, — с видимым облегчением взмахнул рукой кое-кто, в иных местах называемый маргиналом. — Николай — это ты царя по имени назвал, понял… Твоё высокопреосвященство, ты уж извини, но как он там окажется, сказать не могу.

Старик молча сверлил взглядом Дмитрия.

— Закрытая оперативная информация, — бестрепетно продолжил напарник по бизнесу. — Если разгласить детали сейчас, а потом не дай бог не сложится, отгадай с трёх раз, кого я виноватым считать буду?

— Того, кому заранее рассказывал, — машинально кивнул священник из положения лёжа.

— Именно, — подтвердил потомок кавалериста. — Потому хорошее правило есть: о подобного рода операциях можно рассказывать никак не до. Только после, причём в большинстве случаев — после смерти всех фигурантов. И то не всегда.

— Где ты только подобного нахватался? — хмуро бросил религиозный чин. — Хотя по содержанию претензий не имею, всё логично.

— Ой, где я нахватался, тебя не было. Извини, — неожиданно по-взрослому, почти по-стариковски, вдохнул Ржевский. — Так что, дашь людей? Ровно на несколько десятков метров. Николашу от дверей до трибуны довести — и всё.

— Сам доведу, — буднично кивнул отец Александр. — Чтоб других не подставлять, тем более, я лично его на царство помазал. Только объясни сперва, почему именно в суд???

— А чем тебе не нравится? — кажется, Дмитрий наелся и теперь решил поиронизировать.

Поскольку главную цель этого разговора уже достиг.

— Более грязного места ещё поискать, — простенько ответил священник. — Как ни парадоксально, но для разборок такого уровня я бы на наш имперский суд не сильно полагался.

— Зря. Если Основной Закон даже для тебя — писулька без последствий, то не знаю, что и сказать. — Дмитрий поднялся и прошёлся по большой комнате. — Знаешь, мне тут на язык слова давеча пришлись. Обычно я не повторяюсь на тему душещипательного, если только ради тебя…

Норимацу-младшая искренне заулыбалась: видимо, комплименты и недвусмысленные предложения слабому полу потомок легендарного кавалериста за душещипательное не считал.

Потому что их-то он повторял регулярно, ей в том числе.

— Что за слова? На какую тему? — иерарх церкви снова стал мирским.

— Есть ещё место на земле, где обязанности царя равны обязанностям любого из его подданных, — пожал плечами Ржевский. — А права любого гражданина правам монарха не уступают. Есть ещё место на земле, где нищий равен миллионеру, твой Глава Церкви — последнему мирянину, алкоголик — трезвеннику, а начальник тюрьмы — распоследнему заключённому.

Речь блондина текла убедительно, легко и непринуждённо. Шу Норимацу поймала себя на том, что заслушалась.

— Есть ещё место на земле, где простые люди вроде нас с тобой могут побороться за то будущее, которое считают правильным, — продолжил наследник скандальной семьи. — Потому что в этом месте стороны любого конфликта априори уравнены.

— Суд Российской Империи. — Епископ решительно сел и свесил ноги с кровати. — Теоретически. Занятно… Не думал, что кто-то с твоей фамилией мне подобное рассказывать будет…

— Почему?

— Да вы в судах обычно в другой роли выступаете! Я давно живу, уж за несколько поколений твоих предков насмотрелся, веришь ли.

Шу обратила внимание, что слова Ржевского произвели впечатление на церковника, авансом отвечая на все незаданные вопросы.

— Всё течёт, всё меняется, — блондин в очередной раз спокойно пожал плечами. — Всё эволюционирует: гражданские институты, личности, общество. Моя фамилия тоже, — Дмитрий без затей похлопал себя по животу и забросил в рот полоску вяленого мяса.

— Договорились. — Епископ поднялся на ноги. — Погнали.

Они шли по коридору в сторону портального зала, когда церковный иерарх спросил:

— А где ты так в символизме прокачался? Чтобы подобное не то что затеять, а всего лишь даже сообразить… — старик недоговорил. — В профильных учебных заведениях, где такому учат, не то что тебя, а вообще никого из ваших отродясь не видели! Я про семейство твоё, если ты не понял.

Ржевский немного помолчал, затем нехотя ответил:

— Знаешь, тебе врать не хочу, а правды сказать не смогу. Не обессудь.

— Хоть намекни? — откровенно попросил епископ зачем-то.

— Я на практике учился, не в этих твоих учебных заведениях. Звучать может нелепо, но приходилось в таких местах бывать, где подобные вещи очень легко понимаешь. Сразу, глубоко и без мудреных теоретических умствований. — Ржевский придержал спутника за локоть и направил в правый коридор. — И без этих твоих учебных классов, которые моё семейство испокон не жаловало.