Римские заметки

Путешествие души

Памяти Мераба Мамардашвили

В книге Мераба Мамардашвили"Лекции по античной философии"многие увидели восполнение того пробела, который, несомненно, имеется в нашей литературе по греческой философии, — что‑то вроде современного варианта книги С. Трубецкого или учебника В. Асмуса. Но ошиблись. И вместе с тем эта парадоксальная книга по большому счету как раз таким введением является. Не в том смысле, что здесь сообщается о том, кто когда родился и что именно написал, но по совсем другой причине: она вводит читателя в ту атмосферу, в которой греческие мыслители открыли для самих себя — а в конечном итоге для нас, — что такое философия.

Мамардашвили всегда предлагал свои книги слушателям в сущности в уже готовом виде прямо в аудитории. Он готовился к лекциям чрезвычайно напряженно, перечитывал тексты античных и новых авторов, делал какие‑то наброски, теперь частично опубликованные (например, в книге"Необходимость себя"), а затем приходил к студентам и начинал думать вслух. Мамардашвили любил подчеркивать, что философии научить нельзя, ибо она не содержит никакой суммы и системы знаний."Только самому (и из собственного источника), мысля и упражняясь в способности независимо спрашивать и различать, — говорил он, — человеку удается открыть для себя философию". Снова и снова пересказывал он своим студентам историю о Сократе и мальчике–рабе,"в которой Сократ, беседуя с мальчиком, выуживает из глубин его души лежавшее там знание теоремы Пифагора", о существовании которой тот якобы и не подозревал.

Мамардашвили–профессор стремился именно к тому, что делает в этой притче Сократ. Он будил в своем слушателе философа, говоря с ним о том, что волнует и задевает его самого, думая вслух и зачастую мучительно подбирая нужные слова. Многократно повторяясь и, на первый взгляд, возвращаясь к тому, что уже было сказано, он приближался наконец к максимально точному выражению того, что в невербализованном виде, без помощи слов, уже сформулировано им где‑то в глубинах его"я". Он просто не мог быть кратким."Человек не может выскочить из мира, но на край мира он может себя поставить", — говорил Мамардашвили, для которого задача философа заключалась преже всего в том, чтобы посмотреть на мир не при помощи одного из пяти чувств, но глазами души."Нет такой точки, — восклицал он, — с которой можно посмотреть на мир и на себя в нем. А философы говорят — трансценденция. Это и есть та лазейка, в которой мы можем оказаться на грани себя и мира и можем, тем не менее, прорвать нашу человеческую пелену и мыслить не обыденно–человечески, а независимым образом, независимым от человеческой ограниченности".

Философ, как видел его Мамардашвили, походит на странника с китайской гравюры, который, стоя где‑то совсем близко к ее краю, смотрит на открывающийся перед его глазами мир или на почти обязательного для живописи К. — Д. Фридриха путника — чей затылок вы с легкостью можете обнаружить примерно там, где стоял бы зритель, если бы он оказался в месте, изображенном на картине.

Задача греческого философа, как показывает Мамардашвили, заключалась в том, чтобы описать мир"как он есть, вне человека", поскольку человек есть"существо частное и случайное в смысле его психической, нервной организации". Греческая, да и всякая философская мысль, настойчиво подчеркивал Мамардашвили, выявляет"законы понимания мира в той мере, в какой его можно понимать независимо от человека и человечества". Но это не значит, что философия изгоняет человека из мира. Философия немыслима без нашего"участия в окружающем"."Здесь, сейчас, в этом мире — сделай что‑то, а не уходи в леса". С точки зрения Мамардашвили,"возвращение в мир из путешествия души — это обязанность для философа". Только его задача состоит не в том, чтобы изменить мир, как призывал Маркс в тезисах о Фейербахе, а в другом: в работе человека над собой. Душа, вернувшаяся из путешествия, будет смотреть на все по–другому, ибо она обнаружит"наличие внутреннего голоса в человеке, на который человек, стоя перед миром один на один, может и должен ориентироваться, слушать его, идти, повинуясь этому внутреннему образу и голосу без каких‑либо внешних авторитетов, внешних указаний…"

Эта глава впервые опубликована 26 ноября 1997 г., газета"Русская мысль", N4199, под названием "Семь лет назад умер Мераб Мамардашвили"