Риск, борьба, любовь

ИВАНОВСКИЕ КОНОКРАДЫ

Сочинять роман, вероятно, проще, чем рассказывать подлинную историю жизни. Писатель выстраивает события в той последовательности, в которой удобно ему, и не должен забегать вперед, а потом вновь возвращаться вспять. У меня же — все по-другому. Каждое животное — отдельная новелла, отдельная судьба, особая страница в книге моей жизни. А животных за годы работы укротителем у меня было великое множество, и события, о которых я пишу, часто происходили параллельно. Именно поэтому, посвятив Султану целую главу, я вновь возвращаюсь на полтора десятка лет назад — в те годы, когда у моего львенка едва пробивалась грива, выпуск аттракциона казался несбыточной мечтой, а моя группа хищников заметно поредела после эпидемии микроспории.

Дело было в городе Иванове, куда после долгих скитаний определили на репетиционный период мою многострадальную группу. Помнится, год выдался необычайно голодный. Мяса не поставляли даже детским садам, что уж говорить о каких-то там тиграх. Директор цирка Николаев на чем свет стоит проклинал меня вместе с моими кошками. Он совсем измучился, пытаясь «выбить» корм для хищников. Но это, как правило, удавалось плохо. И вот как-то раз во двор въехал грузовик. В кабине рядом с шофером сидел Николаев. Не вылезая из машины, торжествующий директор прокричал:

— Пойдем, мучитель мой, я тебя наконец накормлю!

— Меня не надо. Лучше животных накормите. Они уже трое суток голодают. Я репетировать не могу.

— И тебя накормлю, и людоедов твоих! — весело отвечал Николаев.

Я заторопился к машине и ахнул: кузов был полон вываренных, без каких-либо признаков мяса, костей и совершенно голых хрящей.

— Да вы что! — взвился я. — Разыгрываете меня, что ли?! Или вправду решили этим сырьем для изготовления пуговиц накормить животных? Они же изголодались, а последние трое суток не ели вообще! Дай им сейчас костей — и все! Заворот кишок обеспечен, в лучшем случае — язва желудка.

Директор стоял, от изумления не в силах вымолвить ни слова. Ему казалось, что, сумев заполучить эти голые мослы, он сделал благое дело, Затем его словно прорвало.

— Да как же они на свободе питаются? — возмутился он, наступая на меня. — Им что, ежедневно подносят расфасованное мяско с приправами?

— Нет, они добывают себе вываренные хрящи и хрустят, причмокивая, — парировал я.

— На свободе они и с голоду могут сдохнуть, если не поймают умника вроде тебя! — разъярился Николаев.

— Могут, — согласился я. — Только там за них никто отвечать не будет. А здесь я отвечаю, и крепко отвечаю. Между прочим, каждый зверь стоит десятки тысяч валютой. И гробить их я не позволю! Хищникам нужно мясо, причем свежее, с кровинкой. Они же все питательные вещества получают через свежую кровь! И если вы не можете достать животным мяса, я буду жаловаться кому следует!

— Ладно тебе хвост задирать, — примирительно ответил Николаев. — Все жаловаться, все писать стали, все грамотные! Вот пойди лучше сам найди, где взять мяса! Пойди-пойди!

Не приняв его почти извиняющегося тона, я неожиданно тоже перешел на «ты»:

— И, что ты думаешь, пойду! И найду! Я найду, но это твоя работа, Коля, твоя!

Николаев выматерился себе под нос и после паузы спросил:

— Так ты отказываешься кормить зверей этим продуктом? — Мне показалось, что он с сомнением посмотрел на свою добычу.

— Этой дрянью — отказываюсь! — отрезал я.

Директор достал записную книжку, с остервенением вырвал лист и сунул его мне.

— Вот телефон. Звони секретарю горкома, добивайся приема. — Он вытер пот с лица, показавшегося мне в эту минуту до невозможности противным. — И скажи, что я отказываюсь в дальнейшем снабжать тебя! Так и скажи!

И он в сердцах сплюнул.

— И скажу, черт тебя побери! — взорвался я. — Но боюсь, Коленька, что полетит твоя головушка, а вместе с ней с поста директора полетишь и ты!

И тоже плюнул.

— Во-о-о, паук! — протянул Николаев, и, рванув дверь, скрылся в здании цирка.

Бросившись за ним, я распахнул дверь и в бешенстве крикнул ему вслед:

— Не буду я никуда звонить! И, не зная, чего бы еще добавить обидного, неожиданно ляпнул: — Вот выпущу всех хищников из клеток, пусть сами добывают себе пищу. А в кабинет к тебе запущу Багиру и Риту!

— Сумасшедший! — злобно отозвался Николаев. — Псих ненормальный! Тебя самого надо посадить в клетку!

Переодеваясь, я обдумывал предстоящий разговор в горкоме партии. «Что делать, если секретарь откажется помочь? То, что в городе нет еды, — это факт. С другой стороны, запас на случай войны всегда должен быть. Но кто мне его даст?! Допустим, мне предложат покинуть город, оплатят дорожные расходы. Но куда же я поеду?! Сначала надо найти базу. Легко сказать, когда впереди зимний сезон! Главк снова будет тянуть, слать отписки, собирать комиссии… Да за это время животные просто сдохнут от истощения! Они и так еще не вполне оправились от болезни… Чепуха какая-то! Даже во время войны животные в цирках и зоопарках не голодали. Был специальный приказ Сталина. Люди голодали, а животные нет. Неужели теперь мы живем хуже?!»

Тревожась не на шутку, я понимал только одно: зверей необходимо кормить. И я должен не унижаться, не просить, а требовать. Это мое право! Право человека, любящего своих подопечных и отвечающего за драгоценное государственное достояние.

Выйдя на улицу, я вдохнул влажный удушливый воздух. Казалось, лето еще в самом разгаре. Парило, и земля издавала пьянящий запах. В траве раздавалось стрекотание кузнечика. Но листва на деревьях уже начала желтеть. «Почти золотая осень», — подумал я.

Не доходя до моста, высоко вздыбленного над засыхающей речонкой, которая сине-зеленой лентой прорезала город, я остановился у большого тополя. Обняв серебристый ствол, плотно прижался к нему и прошептал:

— Отдай мне свою силу.

На мосту показался хлебный фургон. Понурая рыжая кляча, напрягая силы, вытягивала его на крутизну. «Суки! — в сердцах подумал я. — Кругом полно травы, а лошадь накормить не могут!»

Слово «накормить» воскресило в памяти все заботы и тревоги последних дней, и незаметно для себя я начал прикидывать: «В этом лошадином двигателе будет килограмм четыреста». Испугавшись собственных мыслей, я замер, не в силах оторвать жадного взгляда от рыжей труженицы. Ничего не подозревающий возчик беззаботно покуривал самокрутку.

Сколько же лет мне присудят, если я отниму у него лошадь? А впрочем, зачем отнимать?! Надо просто пойти за ним, посмотреть, где содержится лошадь, узнать, какому хоздвору принадлежит. А вдруг там много лошадей? Возчику прикажут отдать одну — и все тут. Вот это здравая мысль. А то сразу: «Отниму. Сколько дадут?» Тоже мне герой! И как я сразу до этого не додумался! А хлеб можно развозить и на машинах.

Мне вдруг захотелось бежать обратно в цирк, сообщить о своем открытии Николаеву. Ведь он, если вдуматься, очень хороший человек, просто издергался из-за этого мяса. И немудрено, если уже месяц в ресторан за простым супом очереди выстраиваются.

«А что, если не продадут лошадей? — внезапно похолодел я. — Ну что ж, тогда я украду! Да, украду! Я должен достать мясо — животные не ели уже четыре дня».

В висках зазвенело: «Нет, этого делать нельзя!» Споря сам с собой, я вдруг обнаружил, что давно уже двигаюсь вслед за фургоном. «Если попросить лошадь официально, а ее не дадут? Тогда уже не украдешь: сразу догадаются, чьих это рук дело, — лихорадочно размышлял я. — Значит, надо выследить, откуда она». И я пошел, стараясь держаться подальше, не выпуская фургон из поля зрения.

Так втроем — лошадь, возчик и я — мы развезли весь хлеб и собрали пустую тару, они впереди, а я сзади, следя, как волк, из-за угла. К вечеру я уже подробно знал, где стоит лошадь, когда ее кормят и крепко ли закрывают.

Вернувшись в цирк, я не стал слушать упреков Иониса, обеспокоенного моим неожиданным исчезновением, а с порога рассказал свой план.

— Понимаешь, — уговаривал я служащего, а заодно и себя, — придется украсть государственную лошадь. Но ведь не для себя, а чтобы накормить государственных же животных.

— Да-а-а, задача! — протянул Ионис и, подумав, добавил: — Ох, и бить тебя будут! И поделом!

— Тоже мне — беда! И почему, интересно, меня одного? — возразил я. — И тебя тоже. И к тому же мы спасаем животных! Подумай сам: что дороже — лошадь или хищники?

— Это верно! Только хозяину этой лошади какое дело до наших тигров?! На чем он завтра хлеб развозить будет? Может, лучше попросить? — с надеждой спросил Ионис. — А вдруг продадут?

— Ага, держи карман шире, продадут! Догонят и еще добавят, — сказал я убежденно.

— Во всяком случае, у нас в Каунасе не крадут! — убил меня своим доводом Ионис.

Но я не сдавался:

— У нас в Москве тоже одно время не крали, а теперь… У вас не крадут, и прекрасно. Но ты же видишь, здесь стихийное бедствие. Безвыходное положение. Понимаешь? Мы потом, когда все уладится, придем и во всем чистосердечно признаемся и повинимся. Нас же с тобой еще и похвалят. Скажут: «Молодцы, действовали по обстановке!» А главк купит этому возчику новую лошадь.

— У-у-у! — протянул Ионис. — Куда ты загнул!

— Ладно, говори — пойдешь со мной или нет? — ринулся я в атаку. — Не хочешь, я один пойду!

— Ты один не справишься, — ответил Ионис. — Я-то, конечно, тебя не брошу. Но и красть не буду. А вот как в старое время воры у крестьян скот уводили, расскажу.

— Говори! — облегченно выдохнул я, как горькую пилюлю, проглотив слово «воры».

— Во-первых, красть надо ночью. Во-вторых, копыта лошади надо замотать тряпками!

— Это еще зачем?

— Чтобы не было стука, когда поведешь по двору. А выведешь на улицу — там хоть скачи!

— Вот еще, придумал! Сколько же времени я буду тряпки наматывать?

— Пока все не намотаешь или пока тебя не поймают! — огрызнулся Ионис и продолжал: — А когда поведешь, положи руку на храп, чтобы лошадь не фыркнула и не заржала. И смотри, чтобы не услышала собака! А то залает — и тебе амба.

— Да не будет лошадь ржать! — ответил я, повеселев. — Чего ей ржать, когда она одна? А собак там нет! Все благоприятствует.

— Ну, если собак нет, тогда хорошо красть! Лучше бы там и лошади не было! — с сердцем ответил Ионис. — В жизни тебе этого не прощу.

Едва дождавшись ночи, мы пошли «на дело». Ночь удалась хорошая — темная, безлунная. Мы, словно настоящие воры, пробирались вперед, обходя большие улицы и избегая встреч с прохожими. Вот и скотный двор. Ворота закрыты на простенькую задвижку. Я испугался: вдруг ловушка?

Услышав скрип двери, проклятая лошадь немедленно заржала. И тут же из ветхого домика напротив донесся уже знакомый мне голос:

— Ну, чаво, чаво поешь? Спи, милай!

Заскрипели половицы… Охая и вздыхая, возчик вышел из домика. Я застыл. Неприятный озноб пополз по спине, руки задрожали, по вискам словно кто-то бил молотком… Зазвенело ведро, брякнула металлическая кружка, и возчик наконец скрылся за дверью.

«А я, оказывается, трус, — переводя дыхание, подумал я. — Надо взять себя в руки».

Лихорадочно, на ощупь, я принялся укутывать копыта лошади тряпками и обматывать веревкой. Она как назло путалась, тряпки сваливались на мокрые опилки и попадали под копыта. «Интересно, где там Ионис, — думал я, вслепую вытягивая ткань из-под лошадиной ноги. — Может, он уже давно сбежал в свой Каунас?» Бестолково орудуя в кромешной темноте, я то и дело пугливо вздрагивал: мне казалось, что вот-вот войдет хозяин и застанет меня на месте преступления.

Меня тошнило, рот пересох, зубы стучали… Куда девалась вся моя смелость?! Хотелось бросить все и бегом рвануть из конюшни. Останавливала только мысль, что животные и сегодня не будут накормлены.

Где же Ионис? Наверное, где-то во дворе. По моему сигналу он должен открыть ворота. Почему его не слышно? Отгоняя мрачные мысли, я тихонько позвал:

— Ионис!

Ответа не было. Я вздохнул и дернул лошадь за повод. Вдруг на мое плечо легла чья-то рука. Я вздрогнул и замахнулся, но вовремя остановился, узнав Иониса. Сердце забилось спокойнее, захотелось смеяться.

Что, готов? — шепнул Ионис. — Спекся?

— Совсем готов! Чуть сердце не выпрыгнуло, — признался я, выводя лошадь.

Она не сопротивлялась.

Ворота уже были открыты. Мы благополучно покинули двор и, оказавшись на улице, стали так понукать бедную клячу, что она пошла галопом.

Мы бежали рядом и неестественно смеялись, радуясь успеху. На бегу я спросил Иониса:

— А что ты делал, пока я был на конюшне?

Он ответил так спокойно; что я испугался:

— Дверь подпирал, чтобы хозяин не вышел.

— И ты не боялся?!

— Боялся, конечно, что он выйдет. Вот взял полено и подпер дверь! А как ты лошадь вывел, убрал полено.

Я представил себе, какова была бы реакция хозяев, если бы они обнаружили, что заперты в собственном доме, и тяжело вздохнул. Поднялась бы ужасная паника, вся милиция города стала бы искать пропавшую лошадь. Какое счастье, что хозяева мирно спали и не высовывались за дверь!

«А впрочем, что я радуюсь! — вдруг пронеслось в голове. — Утром пропажа обнаружится. А в городе нет ни цыганского табора, ни шайки конокрадов. Зато в цирке голодают сорок хищников. Так куда исчезла лошадь?!»

Меня даже пот прошиб от таких мыслей.

— Ионис! Никто не должен ничего заметить!

Литовец посмотрел на меня презрительно и даже не удостоил ответом.

Рыжую клячу провели задворками. Пока Ионис отвлекал внимание сторожа, я завел ее на задний двор.

Теперь перед нами встала вторая, не менее сложная задача. Ни Ионису, ни мне никогда не приходилось забивать лошадей.

Бросили жребий. И таково уж мое счастье, что он пал на меня.

Ионис опять помог своими рассказами, и под его руководством я набросил на голову лошади мешок и тяжелым молотком ударил ее по черепу. Я не раз видел, как разделывают туши, но не мог даже предположить, как много крови в обыкновенной кляче и сколько у нее совершенно неподъемных частей. А ведь все это необходимо было утащить со двора и спрятать.

Я рубил тушу, не снимая кожи, а потом в хозяйственной сумке оттаскивал мясо и субпродукты голодным хищникам.

Животные глотали еду с невероятной скоростью. Не успевал я бросить мясо очередному зверю, как предыдущий, уже покончив со своей порцией, скреб лапами пол и бегал по клетке, прося добавки.

Не прошло и получаса, как от несчастной жертвы остались только грива, хвост и копыта. Все это мы закопали и почти до рассвета уничтожали следы ночного грабежа. Мы убрали все — до пятнышка, до последней капельки крови.

К утру мне удалось прогнать навязчивые мысли о том, что сейчас придет милиция, я почти успокоился и даже прикорнул на диване возле полуголодного Султана.

И вот тут-то раздался стук в дверь. Молнией промелькнула мысль: «Началось!» Это был вахтер, сообщивший, что на проходной меня ждут. Ждали два милиционера и собака-ищейка. Сердце у меня, конечно, екнуло, но, уверенный, что следов ночного преступления нет и в помине, я сделал очень удивленный вид.

— Слушаю вас, — вопросительно улыбнулся я.

— Обеспечьте нам, пожалуйста, доступ в помещения, где хранятся корма для животных, — сказал один из милиционеров и протянул мне удостоверение в красной обложке.

— Прошу прощения, но я не имею права сделать это без директора. Вот приказ, — и я указал на дверь, где красовалось распоряжение Николаева, запрещающее кому бы то ни было входить в тигрятник.

Милиционеры понимающе посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Вахтер затараторил, что он уже позвонил Николаеву.

— А что случилось, ребята? — как можно дружелюбней спросил я. — Кто-нибудь прячется в нашем пустом холодильнике?

— Да, прячется. Вернее, прячут, — ответил мне проводник овчарки и, смеясь, кивнул на собаку. — Джульбарс вот говорит, что кое-кто прячется.

— Ты ж мой милый, — протянул я ласковым голосом, обращаясь к собаке, — тебя бы я пустил в первую очередь, да там тебе нельзя ходить. Сожрут вместе с поводком!

Милиционеры заулыбались, скромно показывая, что какими-то там хищниками в клетках их не запугать.

Я же, словно не замечая этих улыбок, продолжал:

— Тем более что животные голодают уже несколько дней.

Проводник Джульбарса вдруг не на шутку заинтересовался:

— А разве хищникам не положены спецпайки, как у наших собак?

— Эх, мил человек, — вдруг оживился вахтер. — Кабы их кормили — и мы сыты были бы.

— Это что, у титров бы воровали? — спросил милиционер.

— Упаси Бог! Как Тебе это в голову пришло? Скажет тоже! Да я имел в виду, косточки бы варили. Их выварить, так вон какой бы суп получился!

На пороге появился заспанный директор.

— Мне, — начал он с места в карьер, — звонили! Что случилось? Слушаю вас внимательно.

— Товарищ Николаев, — сказал старший из милиционеров, — откройте нам доступ во все помещения. И, если есть опасность, пусть нас сопровождает укротитель.

— Вальтер, — обратился ко мне Николаев, — можно проникнуть в твои владения?

— Позвольте, — перебил его милиционер, — кто из вас главнее?

Николаев поправил галстук и ответил:

— Я директор, а он подчиненный. Но здесь особый случай. Вальтер Михайлович, — кивнул он в мою сторону, — укротитель хищных животных и находится на репетиционном периоде в нашем цирке.

— И что это значит?

— А это значит, что он полностью оккупировал цирк, расположил клетки с хищниками во всех помещениях: в слоновнике, на конюшне, на манеже и даже в коридорах. Хищников у него очень много, и проходить мимо них чрезвычайно опасно. Так что только он один может обеспечить вам доступ внутрь и показать, где можно пройти, а где не следует. Ведь иногда у него звери и по цирку бегают.

Словно в подтверждение его слов в дверь кто-то заскребся.

«Молодец Ионис! — подумал я. — Догадался выпустить Султана!» Приоткрыв дверь, я позволил львенку просунуть морду в узкую щель. Завидя собаку, Султан радостно рванулся ей навстречу. Позорно поджав хвост, овчарка прижалась к ногам проводника. Насладившись этой сценой, я пригласил милиционеров следовать за собой.

— Ионис! Забери, пожалуйста, львенка. Здесь пройдет ищейка!

Но собака категорически отказалась идти вперед. Ее пришлось почти тащить. Когда же мы поравнялись с первыми клетками, бедный Джульбарс лег на брюхо и заскулил. Как ни бился проводник, он не смог ничего поделать с перепуганным псом. Зато изголодавшиеся хищники при виде собаки словно взбесились. Они метались по клеткам, изредка замирая в охотничьей позе…

— Да, друзья мои, к сожалению, здесь вы с собакой не пройдете, — сказал я, тщательно скрывая свое ликование. — Привяжите ее вон там. А сами встаньте в затылок друг другу, и не дай вам Бог шарахнуться в сторону. Здесь проходы узкие, и вас вмиг поймают, как кошка мышку. Имейте в виду: животные голодны.

Один из милиционеров остался с собакой, а другой пошел за мной. Николаев и Ионис брели сзади. В такой компании мы благополучно обошли все помещения, по просьбе милиционера открывая все двери и ящики. Так ничего и не обнаружив, милиционеры извинились и отправились восвояси.

А еще через несколько часов мне позвонил директор мясокомбината:

— Алло, Вальтерок, хочу тебя обрадовать. Приказано пригнать тебе из Башкирии табун в сто пятьдесят голов. Так что принимай лошадей!

— А что, раньше нельзя было?!

— Можно — нельзя, какая разница! — ответила трубка. — Есть указ — есть и мясо. Чего тебе еще? Будь здоров!

Значит, все мои беды кончились! Будет мясо, возобновятся репетиции! Я готов был кричать от радости. И вдруг меня словно обухом ударило: я вспомнил весь кошмар прошедшей ночи. Если бы мы только знали! Я готов был немедленно броситься на хоздвор и бухнуться на колени перед стариком возчиком. Кто знает, как он любил свою старенькую клячу, сколько лет работал вместе с ней!

Засунув руки в карманы, я вышел во двор и с досады так пнул подвернувшийся камень, что оторвал подошву. Мне вдруг почудилось, что вот-вот выйдет из-за угла возчик и закричит:

— Вот он, ворюга проклятый! Держите его!

Казалось, все вокруг смотрят на меня с подозрением.

Через двор с ведром воды прошел Ионис.

— Ты слышал, — почти зло сказал я, — нам табун лошадей посылают!

Ионис с силой бросил ведро. Сел и заплакал.

— Прости, друг, — обнял я его за плечи, — судьба…