Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ)

— Неужели маркиз не дает ей денег? — удивился он.

— Ой, да что вы?! Он такой скряга! Да еще и поколачивает ее!

Генри даже обернулся, услышав такое.

— Поколачивает? — недоверчиво спросил он.

Джейн замялась, но все же ответила:

— Ну, не совсем поколачивает. Их сиятельство, знаете ли, любит всякие такие вещи…

— Какие вещи?

— Ну… я, как девушка порядочная, и знать-то о таком не должна, но глаза-то и уши у меня на месте. В общем, маркиз очень плохо обращается с моей госпожой, так, как джентльмены никогда себе не позволят даже с девицами из всяких заведений. Он и на меня один раз, как на женщину посмотрел, если вы понимаете, о чем я. Так я потом всю ночь уснуть со страха не могла, молилась, чтобы маркиз обо мне не вспомнил. Теперь, как он приходит, сразу прячусь.

— Так, может, леди Финчли нравятся такие развлечения? — презрительно скривился Генри, уверенный в том, что баронесса виновата во всех тяжких грехах.

— Да Бог с вами! — ужаснулась Джейн. — Если бы ей такое нравилось, миледи не рыдала бы так каждый раз после его ухода. Уж не знаю, почему она это терпит. Боится, наверное, что Аллейн с ней разделается, если она ему откажет.

Генри был потрясен. Он привык думать о леди Фннчли, как о женщине развращенной и опустившейся, привык винить ее наравне с Аллейном, но, оказывается, все не так просто! Она тоже жертва этой твари, страдающая, несчастная… Появилось вдруг острое желание защитить ее от всех бед, чтобы ни один Аллейн в мире до нее не добрался. Чтобы она была только его, виконта Маендервиля…

Они шли по темным коридорам спящего замка к комнатам Евы.

Джейн, окрыленная вниманием своего нового хозяина к ее словам, тараторила без умолку. Интересно, гадала она, с чего это он так изменился? Раньше он всегда прерывал ее, стоило только лишнее слово сказать. А сейчас он внимательно слушал. Его явно очень интересовала баронесса. А последняя, между прочим, вышла из его комнаты! Вот уж чего Джейн не ожидала. Она побежала к господину виконту почти сразу, как только ее госпожа покинула свои покои, и никак не думала, что хозяйка окажется у него.

— Ох! Я вам главное не сказала! — спохватилась вдруг она.

Генри поразился про себя, что, за разговорами о Гвен, он тоже забыл о важной информации, которую приготовила для него Джейн.

— Вы, может быть, заметили, когда мы приехали сюда, что у миледи в карете сидела новая горничная? — Джейн выжидательно посмотрела на него.

— Да, — стараясь скрыть неуверенность, ответил Лайс. Он не слишком-то присматривался к новой служанке, его куда больше волновало внезапное возвращение баронессы.

А если вдуматься, то откуда бы взяться этой горничной? О, черт, почему же ему не показалось сразу неестественным, что Гвен подобрала себе служанку на дороге по пути в Лондон? Лайс даже остановился и внимательно посмотрел на Джейн.

— Так вот, — продолжала та, — странная это служанка! Очень на переодетого мужчину похожа!

— Что? — удивленно выдохнул Генри, потрясенный неожиданными словами Джейн.

Кого еще осмелилась привезти в замок баронесса?!!

Возвращение ее было весьма подозрительным с самого начала, и теперь он понимал, почему.

— Да-да, мужчина это, ряженый! — продолжала тараторить Джейн. — Он хоть и пытался при мне женщину изображать, да меня-то не обманешь! А баронесса-то как над ним потешалась! Все Сюзи его звала.

— Этот человек сейчас в комнатах леди Финчли? — резко прервал ее Генри. При мысли, что Гвен привезла в замок переодетого любовника, кровь бросилась ему в голову, в глазах почернело.

— Нет, ушел куда-то, еще спать мы не легли. Я слушала, как они шептались. Миледи уговаривала его подождать, а он ни в какую!

Значит, это не ее любовник. Генри облегченно вздохнул. Но тут же сообразил, что мнимая горничная может доставить множество неприятностей, и зло сжал зубы, чтобы не выругаться, — а очень хотелось.

— Но это еще не все! — вдруг заявила Джейн. — По пути в замок мы сделали крюк и останавливались у леса. Меня в карете оставили, а вот миледи с этой якобы Сюзи ходили в лес. Пробыли они там не так чтобы долго, а вернулись с мешком, небольшим, но не перья там лежали точно. Хозяйка аж вся светилась от радости. Вечером мы спать легли. Миледи думала, что я сплю, и мешок этот достала. А я все в дверную щелочку между нашими комнатами видела. У миледи там целое состояние! Полный мешок драгоценностей! Она их все рассматривала сидела, да в окно поглядывала, будто кого-то ждала. Потом она этот мешок заперла в ящик комода и ушла, а я сразу к вам побежала. Уж не ожидала ее с вами увидеть!

— Вот как… — только и сказал Генри и зашагал еще быстрее. Он почти не сомневался в том, что Евангелины нет на месте.

Кого же привезла в замок Гвен? Может, это человек Аллейна? В таком случае, Генри может найти труп дочери лорда Корби.

Но неизвестный щедро расплатился с баронессой — за что? Скорее всего, за прибытие в замок. Но зачем человеку маркиза платить ей? Что-то не сходится.

Они добрались до комнат Евы, и Генри приказал Джейн проверить, на месте ли девушка. Горничная послушно постучалась и, когда никто не ответил, заглянула в комнату.

— Здесь никого, — сообщила она, приоткрыв дверь.

Лайс тоже вошел. Он поставил подсвечник на прикроватный столик и осмотрелся. Следов борьбы не было, а вот постель вся измята. Он дал знак Джейн, и она послушно откинула одеяло. Генри слегка вздрогнул: на простынях темнело пятно, очень похожее на кровь. Джейн хмыкнула.

— Кажется, леди сбежала с любовником, — не удержалась она от комментария.

Генри также склонялся к этой версии. И он догадывался, кто этот таинственный любовник. Саймон Шелтон! Неужели баронесса осмелилась привезти его сюда? Но зачем же она тогда пришла к Генри и сообщила о готовящемся побеге? Сидела бы себе молча, на нее никто бы и не подумал.

Опять что-то не сходится.

Была и еще одна версия развития событий: мнимой горничной был все-таки человек Аллейна, он похитил Евангелину прямо из постели. Но почему просто не убил? Возиться с бесчувственным телом, пытаться незаметно покинуть с ним дом — это же очень большой риск. Да и не выбраться чужаку из хорошо охраняемого замка.

Может, похититель — не человек маркиза, а Шелтон? Но ведь тот сам благородно отпустил девушку, предоставив ей выбор. Или он передумал?

Сколько вопросов, и ни одного ответа!..

Генри еще раз обвел взглядом комнату. Взгляд его остановился на туалетном столике, там лежал сложенный пополам лист бумаги. Лайс велел Джейн подержать свечу, а сам развернул записку. Адресована она была лорду и леди Корби, но его это не остановило, — он не имел права терять драгоценное время.

В записке Ева сообщала, что покидает замок с мужем, и добровольно. Она просит родителей понять ее и простить, и обещает навестить их в ближайшее время.

Генри покрутил записку в руках. Не похоже, что она написана под давлением, а почерк вполне мог принадлежать Евангелине Корби. Значит, все-таки здесь побывал Шелтон…

Отвлекая Генри от размышлений, в комнату вошла баронесса, неся на руках сонного Пум-Пуфа. Увидев своего заклятого врага, песик недовольно тявкнул и отвернулся.

— Я что-то не вижу, чтобы с Пуфом что-то не то было, — задумчиво сказала баронесса, обращаясь к Джейн.

— Он, знаете ли, чихнул разик, — нагло ответила ей бывшая горничная, и быстро добавила: — А я больше на вас не работаю и желаю получить расчет.

Глаза у Гвен зло сузились, она переводила подозрительный взгляд с Джейн на Генри, догадываясь, что служанка что-то рассказала виконту.

— С вашим псом все в порядке, — заявил Генри, по-хозяйски забирая у удивленной Гвен обалдевшего от такой наглости Пум-Пуфа и передавая его горничной.

— Унеси собаку, — приказал он. — Мне нужно поговорить с твоей госпожой. И не вздумай подслушивать.

— Что все это значит? — раздалось возмущенное шипение Гвен: говорить громко в комнате Евы она не решалась.

Джейн послушно выскользнула из комнаты с песиком на руках, плотно закрыв за собой дверь.

Генри повернулся к баронессе. Та постукивала ножкой по полу, скрестив на груди руки. То ли недовольна, то ли нервничает. Виконт склонялся скорее ко второму.

— Вы привезли сюда Шелтона? — Это был даже не вопрос, а констатация факта.

— Какое это имеет значение? — резко спросила Гвен. — Почему вы теряете время? Вы ведь видите, что Ева сбежала, так берите людей и поезжайте за ней, а то упустите ее след.

— Миссис Шелтон ушла со своим мужем по доброй воле. Зачем мне ее преследовать? — сухо спросил Генри. Что-то здесь было нечисто, что-то она скрывает, он нутром чувствовал.

Услышав, что бежать за Евой он не собирается, Гвен вдруг побледнела. Она взволнованно кусала губы, взгляд сделался встревоженным.

— Вы что же, отдадите ее этому мерзавцу, Лайс? — выдохнула она.

— Вы же сами привезли его сюда. Он вам еще и заплатил, и немало. Будете это отрицать?

Он ожидал, что именно это она и сделает, начнет отпираться и лукавить. Но, к его большому удивлению, этого не произошло.

— Допустим, всё это так! Но я вовсе не желаю, чтобы малютка Ева оказалась в его руках! — вскричала она, явно в отчаянии, заламывая руки. — Вы должны вернуть ее! Лорд Корби не простит вам этого!

И тут Генри не выдержал. Он видел, что она скрывает нечто важное, что ужасно боится чего-то. Он подскочил к баронессе, схватил ее за плечи и принялся яростно трясти.

— Говорите! Говорите мне правду! — сквозь зубы цедил он.

Хрупкая женщина безвольно болталась в его руках. Шпильки вылетели из ее волос и разлетелись по всей комнате, а длинные густые волосы рассыпались по плечам. И, когда он вдруг отпустил ее, она отпрянула, оступилась и упала.

Генри испугался, что она ударилась, и шагнул к ней, желая помочь подняться. Но Гвен, видимо, расценила его движение по-своему: она вскрикнула в ужасе и выставила перед собой руки, пытаясь закрыться от него. Он видел ее взгляд, полный страха и боли. И вдруг вспомнил рассказ Джейн об изощренных развлечениях Аллейна с баронессой. Неужели она видит в нем такого же подонка?

Вся злость на нее покинула Генри. Он подошел к Гвен и, мягко поддерживая, помог ей встать. Затем усадил ее на кровать и сам сел рядом.

— Я прошу вас леди Финчли… Гвендолин! Я умоляю вас, расскажите мне правду! Я ведь вижу, что вы пытаетесь предупредить меня о чем-то. Почему вы не хотите сказать все? — доверительно заговорил он, с тревогой заглядывая ей в глаза. Он нежно взял ее ладони в свои. Она не ожидала этого, взгляд ее выразил смятение и изумление.

У нее были такие тонкие, такие холодные пальчики! Они тонули в его широких ладонях. Генри сомкнул пальцы, легонько сжимая. Странное чувство охватило его. Словно в руках его оказалось нечто очень хрупкое, беззащитное, — и в то же время бесценное.

Держать ее так вечно и никогда не отпускать. Взять ее себе, к черту Аллейна! К черту все!

Но, Боже правый! О чем он думает сейчас? Он забыл об Евангелине Корби! Почему он всегда теряет голову рядом с этой женщиной?..

— Гвен, доверься мне, прошу, — тихо сказал он.

Баронесса выглядела абсолютно растерянной. Это его прикосновение произвело на нее такой эффект?

— Надо торопиться, — заговорила она надтреснутым голосом. — Надо спасать Еву. Аллейн узнал о том, что сегодня она покинет замок, и будет ждать ее за стеной.

Генри не нужно было объяснять, что это значит. Ева в страшной опасности.

— Откуда он узнал? — только и смог сказать Лайс.

— Мне пришлось… — Она опустила голову и не договорила, но ему и так все сделалось ясно: баронесса использовала Шелтона, чтобы тот вывел Еву за пределы замка прямо в лапы к Аллейну. Она отдала бедную девочку чудовищу!

Всякая нежность к этой женщине в одночасье покинула его. Генри вдруг испытал такую злость на нее, что непроизвольно сжал ее пальцы, рискуя сломать их. Гвен вскрикнула и выдернула руки.

— Ваше коварство не знает границ! — Он встал. — Если я не успею спасти дочь Корби, вы поплатитесь за это. Клянусь честью, поплатитесь!

Она тоже вскочила.

— К черту ваши угрозы, Лайс! Бегите! Спасите бедную девушку!

— Да, промедление может дорого обойтись. Я ухожу. Но прикажу не выпускать вас из замка, баронесса. И ни слова лорду Корби. Он не должен ничего знать.

— Я понимаю.

— Если я не найду Евангелину, у меня будет с вами еще один разговор. И берегитесь! — Он развернулся на каблуках и вышел. Гвен прислушивалась к его быстрым шагам, пока они не затихли, затем без сил вновь опустилась на кровать. Лицо ее исказилось страданием, в глазах бриллиантами блеснули слезы. Она прошептала:

— Вы говорите, что я поплачусь… О, я расплачиваюсь очень давно, виконт! И расплачиваюсь жестоко. Ваши угрозы не пугают меня. Вы не сможете причинить мне большую боль, чем тот, чьей рабыней я была все эти годы…

73.

Его сиятельство маркиз Аллейн покрутил в холеных белых пальцах изящную ножку хрустального бокала и медленно, смакуя, выпил. Чудесное вино! Из Бургундии. В Англии такое редкость. А маркиз обожал все редкое. Считая себя тонким ценителем прекрасного, собирал картины, — весь второй этаж лондонского особняка представлял собой картинную галерею. Итальянские, французские, фламандские, испанские живописцы… И на все полотнах — любимая тематика: убийства, насилия, резня. Поэтому маркиз никогда не водил гостей на второй этаж. Зато частенько сам бродил по нему часами, — это поднимало ему настроение.

Его сиятельство дал знак лакею, и тот вновь наполнил бокал. Глядя, как льется из бутыли темно-вишневая жидкость, Аллейн слегка прищурился. Он любил красное вино. Оно похоже на кровь. А маркизу нравилась кровь. Нравился ее цвет, запах. Нравились стоны человека, из которого она медленно вытекает…

Он щелкнул пальцами, и слуга бесшумно исчез за дверью, оставив его одного. Аллейн довольно улыбнулся. У него есть все. Вышколенные слуги, лучшие вина в погребе, великолепные редкие картины… И — прекрасная женщина, принадлежащая лишь ему. Гвендолин. Мятежная, непредсказуемая баронесса Финчли.

Как приятно ставить ее на колени, упиваться ее унижением, покорностью! Какое наслаждение видеть страх в ее огромных красивых глазах, слышать ее мольбы о пощаде!..

Но проходит какое-то время — и она вновь поднимает голову. Выкидывает курбеты, встает на дыбы, как плохо объезженная лошадка. И вновь приходится усмирять ее, подчинять себе ее волю, заставлять признать себя ее властелином. Поэтому она никогда не надоедает ему. Его женщина…

Будь он простым человеком — женился бы на ней. Но он — не простой человек! Жениться, заводить сопливых, крикливых детей — это для обычных людишек. Это пошло и обыденно. Он, маркиз Аллейн — исключительное создание. Единственное в своем роде.

Он богат. Знатен. Могуществен. Его могущество и власть беспредельны. Нет того, что бы он ни пожелал, — и что не досталось бы ему… Кроме одной женщины. Даже сейчас, хотя прошло столько лет, он почувствовал глухую злобу, туманящую разум.

Та женщина предпочла ему графа Беркшира. Он, Аллейн, долго лелеял замыслы реванша. Хотелось для той, что отвергла его, и счастливого соперника чего-то особенного… Страшного. Но он наполовину опоздал: графиня скончалась. Поэтому пришлось ограничиться местью графу: написать донос, представить королю хорошо сфабрикованные доказательства… Беркшира отправили на эшафот. Аллейн присутствовал при казни, смаковал каждое мгновение, старался запечатлеть в памяти каждый миг. Вот и сейчас он вспоминал — и злость отступила, рассудок снова стал ясным, мысль заработала быстро и четко.

Думать о мертвых врагах всегда приятно. Иное дело — враги живые. На сегодняшний день маркиз особенно выделял троих. И двое из них — люди умные и обладающие некоторой властью и влиянием. Лорд Корби и виконт Мандервиль. Неразлучная парочка. Оба копают под него, Аллейна, оба жаждут расправиться с ним. Но у них ничего не получится. Скоро, очень скоро по крайней мере один из них отправится в преисподнюю!

Как это произойдет? Да очень просто. Евангелина Корби окажется в руках маркиза, он, возможно, позабавится с девчонкой, а затем убьет ее и велит подбросить труп к воротам замка своего врага. И, конечно, сердце лорда не выдержит смерти единственной любимой дочурки.

Тогда можно будет подумать и о расправе над Мандервилем. Найти подход к этому верному псу Корби.

Что касается третьего врага, то вряд ли с ним будут проблемы. Сын казненного за измену графа, беглый каторжник, промышляющий разбоем на большой дороге, — по нему давно плачет виселица. Но маркиз уже решил, что не сдаст Шелтона властям. Сам расправится с сыном Беркшира. Надо только найти негодяя, а уж как с ним поступить потом — Аллейн придумает! Он невольно дотронулся до тонкого шрама на щеке, оставленного ножом Шелтона. Пожалуй, когда ублюдок попадет к нему в руки, он первым делом изуродует его смазливую физиономию!

Настроение маркиза поднялось. Он встал с кресла, в раздумьях прошелся по комнате, попутно проводя пальцем по мраморной каминной доске, по резным завиткам на бюро красного дерева, — в поисках пыли. Он ненавидел пыль и требовал безупречной чистоты от прислуги.

Ева Корби… По сравнению с яркой Гвендолин — невзрачная девчонка. Щупленькая, маленькая, робкая. Пожалуй, развлечения она ему не доставит. Он отдаст ее Рокуэллу. Тот мечтает об этом.

При мысли о герцоге Аллейн даже рассмеялся. Ему нравилось играть на людских страстях, шантажировать, использовать других в своих интересах. Так произошло и с Рокуэллом. Узнав, что помолвка герцога и Евангелины Корби расстроилась, и жених в большом гневе, маркиз явился к нему. Понадобилось совсем немного времени, чтобы выяснить: герцог жаждет отомстить. И еще меньше, чтобы предложить Рокуэллу свой план и получить от того согласие участвовать в похищении бывшей невесты.

Аллейн был доволен. Если герцога по какой-то случайности схватят люди Корби — он, маркиз, будет ни при чем. Рокуэлла сопровождали люди Аллейна, но они не выдадут своего хозяина, — у каждого из них были на то причины, каждый был чем-то обязан маркизу и зависел от него. И, что бы ни говорил Рокуэлл, — у него было достаточно причин для мести, и в то же время не было никаких доказательств причастности маркиза к похищению.

Итак, оставалось только дождаться возвращения герцога и своих людей с пленницей. Ничего, в подобном ожидании есть своя прелесть. А пока — сходит-ка он наверх, в картинную галерею. И время пролетит быстрей, и наверняка посетит вдохновение — как подольше помучить перед смертью малютку Еву Корби…

74.

Гвен, натянутая, как струна, сидела на кровати в своей комнате, вздрагивая от малейшего звука за дверью. Но, чем дальше шло время, тем больше ее охватывала уверенность: Лайсу не удалось спасти Еву, Аллейн оказался быстрее.

Ах, как ужасно это бездействие!.. Она ничего не может сделать. Лайс приказал стеречь ее. Ей не покинуть замок Корби. А ведь, выберись она отсюда, — она могла бы помочь племяннице и ее мужу!

Саймон… Жив ли он? Ведь он, наверняка, попытается защитить жену. Вдруг его убили?

Она представила себе красивого, полного сил Саймона, лежащего на земле, пронзенного шпагами злодеев, — и едва подавила рыдание. Он не заслужил смерти. Она, Гвен, и так причинила ему зло, из-за нее он побывал на каторге. А теперь он может быть мертв. Возможно, его убили прямо на глазах у Евы… И виновата в этом Гвен!

Она снова вздрогнула и поежилась, хотя в спальне было жарко: Джейн затопила камин.

Вот уж у кого было прекрасное настроение и никаких угрызений совести и страхов — так это у этой девчонки. Порхает по комнате и поет, как птичка. Да, она же заявила, что хочет взять расчет! Интересно, где она отыскала вдруг работу? Не кузина ли переманила эту маленькую дрянь к себе?

— И куда же ты собираешься от меня уйти? — спросила баронесса.

Джейн засияла улыбкой.

— Его милость виконт Мандервиль меня к себе на службу позвал. Сказал, очень хочу, чтоб ты у меня работала. Ну, я подумала да и согласилась.

Гвен усмехнулась. Ври, ври, да не завирайся!

— Едва ли он тебя возьмет на работу. Не обольщайся, милочка. Зачем холостому мужчине служанка?

— Так ведь не век ему холостяком ходить, — откликнулась нисколько не обескураженная ее словами Джейн, — женится его милость, и буду я его супруге прислуживать.

Гвен заерзала на постели.

— Это он сам тебе сказал… что женится?

— Я, миледи, о делах моего будущего господина вам докладывать не собираюсь, — нагло ответила девица, — это вы у него спросите, коли интересуетесь.

Вот нахалка! Гвен едва удержалась, чтоб не вскочить и не отвесить ей пощечину. Но взяла себя в руки и даже улыбнулась.

— Вряд ли, — вкрадчиво заговорила она, — твоей будущей госпоже придется по нраву такая горничная, как ты. Я ей о тебе кое-что сообщу, дорогая, и посмотрим, сколько ты у леди Мандервиль продержишься.

Джейн немного побледнела.

— Что же вы можете ей обо мне сказать? — пробормотала она, теребя юбку.

— Например, что ты любишь надевать втихомолку платья и украшения своей хозяйки. Да-да, не отпирайся, мне это прекрасно известно! И что тебе нравится флиртовать со слугами. Ты и здесь уже завела кавалера — я сама видела, как ты у ворот с ним кокетничаешь!

Горничная поникла.

— Вы, миледи, зря плохо обо мне думаете. Ну, один разик… вернее, два, правда, надевала я ваше колье да пару платьев. И сережки брала из вашей шкатулки, но просто к ушам прикладывала, Бог мне свидетель! Это ж не воровство какое! А что касается Пола, то я с ним, видите ли, землячка, он из одного городка со мной. Вот и поболтали с ним пару раз, а больше промеж нас ничего не было! Я девушка честная!

— Ну-ну, — недоверчиво протянула Гвен. Она взяла на руки спящего на подушках Пум-Пуфа и начала гладить его мягкую шерстку. Песик открыл глаза и лизнул ей руку. Гвен прижала его к себе. «Один ты у меня остался! Преданный, неподкупный мой Пуф!..»

Неожиданно в голову ей пришла идея, и она встрепенулась. Нельзя ли воспользоваться ею? Пока Лайса нет в замке, можно попробовать. Она встала.

— Я ненадолго отлучусь, — бросила она Джейн. — Ты пока возьми мое самое лучшее платье и спрячь в дорожный сундучок.

— Слушаюсь, миледи, — безропотно отозвалась горничная.

Гвен вышла. Направляясь к покоям леди Корби, она постаралась не обращать внимания на следовавшего за нею человека (явно одного из людей Лайса), и про себя вознесла молитву Всевышнему. Он должен ей помочь! А она должна помочь Еве и Саймону!

***

…У леди Корби, как и ожидала Гвен, от услышанной новости округлились глаза. Кузина до смерти боялась заразных болезней, — и на этом-то и пришло на ум сыграть баронессе.

С самым встревоженным видом она объявила леди Корби, что одна из приехавших с ней служанок, кажется, подхватила неизвестно какую хворь. Завтракающая с мисс Берри хозяйка замка даже поперхнулась.

К счастью для Гвен, леди Корби всегда вставала рано, и ей не пришлось ждать, пока та проснется.

— Не хочется вас пугать, дорогая кузина, но у нее все лицо обсыпало, смотреть страшно! — говорила Гвен.

— О, мадам, — вмешалась мисс Берри, — я видела, как она платком лицо закрывала, из вашей кареты выходя!

— У нее уже тогда прыщички какие-то появились, только я не придала этому значения… — скорбно поджала губы Гвен.

— А сами-то вы как себя чувствуете? — перебила ее леди Корби.

— Неважно. Слабость, разбитость.

— Вам лучше лежать.

— О да, — с готовностью отозвалась Гвен, — я и встала только потому, что хотела попросить вас, дорогая кузина, разрешить Сюзи отправиться с Пум-Пуфом в Лондон.

— А что, с вашим псом тоже что-то не так?

— Я за него переживаю. Он, мне кажется, простудился. Его бы надо к врачу. В Лондоне у меня есть знакомый ветеринар…

— Хорошо, — леди Корби кивнула, — чем быстрее вы отправите эту вашу девушку в столицу, тем лучше. А сами лучше лягте.

— Благодарю за заботу, кузина. Я так и сделаю. Но сначала надо распорядиться, чтобы мой кучер Джозеф приготовил для Сюзи карету.

— Не стоит вам ходить по замку, дорогая. — Леди Корби поднялась с дивана. — Ступайте к себе. Я сама распоряжусь.

— Вы так добры! Сюзи будет готова очень скоро. Она накинет вуаль, — бедняжка не хочет показывать никому лицо.

— Конечно, конечно… Идите же! И лежите, не вставайте. Я пришлю к вам врача.

— Я пока посплю. К вечеру пусть придет. — И, довольная удавшимся предприятием, Гвен вернулась к себе.

***

— Ну, что скажешь? — Гвен стояла перед зеркалом в платье, с которого Джейн спорола кружева, чтобы сделать его попроще, и накинув на голову плотную вуаль. — Похожа я на горничную?

— Пожалуй, что да, миледи.

— Сбегай, посмотри, карета там готова?

Джейн убежала и, вернувшись, доложила:

— Готова, миледи! Джозеф на козлах сидит.

— А этот… мужчина… он все еще в коридоре?

— Прямо под нашей дверью, как часовой на страже.

— А виконт Мандервиль… Он не вернулся? Ты его во дворе не видела?

— Нет, миледи.

Гвен глубоко вздохнула.

— Бери Пум-Пуфа и пойдем, — сказала она и взяла в руку дорожный сундучок. — Будешь по дороге называть меня Сюзи. И разговаривать со мной как с подружкой.

У Джейн глаза стали как две плошки:

— Миледи, да разве я осмелюсь?..

— Осмелишься. Это приказ, поняла?

— А о чем говорить, миледи?

— Выражай мне сочувствие. Говори, как жаль, что я больна и вынуждена уехать. Жалуйся, что у тебя работы с моим отъездом прибавится. Поняла?

— Поняла. Но я не посмею, Бог мне свидетель, не посмею!.. — лепетала испуганно Джейн.

…Однако, едва они ступили за порог, как ее испуг и несмелость как ветром сдуло. Воистину в этой маленькой невзрачной девице погибла великая актриса!

— Недолго же ты, Сюзи, у госпожи продержалась! — со злорадством изрекла она. — И поделом. Рассказывай другим сказки, откуда у тебя прыщи по всему лицу. Меня не проведешь, небось путалась с кем попало!

Гвен услышала за спиной хмыканье: это человек Лайса, прислушивавшийся к разговору служанок, едва сдержал смех. На повороте коридора она осмелилась кинуть взгляд назад и с несказанным облегчением увидела, что шпион остался под дверью. Затея удалась!

Удалась-то удалась, но остановить словоохотливую Джейн было уже невозможно.

— Молчишь? Значит, права я! — продолжала она без запинки уже на лестнице. — Откуда только ты рекомендации взяла, в толк не возьму! Ведь ни причесать ее милость, ни платье ей подать толком не умеешь.

Пум-Пуф, находившийся поначалу в изумлении от того, что горничная осмеливается так разговаривать с его хозяйкой, наконец решил хоть как-то заступиться за Гвен и сдавленно зарычал. Но несшая его Джейн и это рычание обернула в нужную ей сторону:

— Вот, смотри, Сюзи, и Пуфик боится с тобой ехать, хнычет, бедный! Как это госпожа его тебе доверила? Ты же его и на руках не сможешь правильно держать, не то что выгулять как полагается.

Они уже были во дворе, и Гвен не выдержала и прошипела:

— Хватит уже! Замолчи!

Но Джейн не унималась и, когда баронесса садилась в карету, пустила последнюю парфянскую стрелу*:

— Ну, Сюзи, прощай! И не горюй, что баронесса тебя отослала. Хозяйку с таким жутким характером, которая по пустякам злобствует да еще и скопидомка, я и врагу не пожелаю!

Тут Джозеф захлопнул дверцу, сел на козлы, ворота замка открылись, и карета поехала. Гвен выкинула из головы дерзости Джейн, откинулась на спинку сиденья и, прижав к себе Пуфа, глубоко вздохнула. Она выбралась, Лайс не смог остановить ее, ее обман удался!

Но это было только начало, и торжествовать было, увы, рано. Впереди было самое важное: помочь Еве и Саймону. Если еще не поздно.

*Выражение «парфянская стрела» означает реплику или действие (как правило, враждебные), приберегаемые напоследок.

ГЛАВА 5

75.

Саймон пришел в себя, когда карета остановилась, и веселый голос Рокуэлла воскликнул:

— Ну, вот и приехали!

Дверца распахнулась. Сидевший рядом с Саймоном громила ткнул его кулаком в бок, и Шелтон еле-еле, путаясь в юбках, вылез из кареты. В голове шла веселая стрельба из множества пушек, затылок невыносимо ломило, к горлу подступала тошнота.

Он с трудом оглянулся — и увидел Еву, стоявшую на подножке кареты. Рокуэлл, насмешливо улыбаясь, протянул ей ладонь:

— Вашу руку, леди.

Но Ева вдруг ударила его ногой в живот так, что он согнулся напополам. Стоявшие вокруг мужчины захохотали, один воскликнул:

— Вот тебе и леди! Черт меня раздери, девчонка хоть куда!

Как ни плохо было Саймону, он не мог тоже не рассмеяться. Молодец, Ева!

Она спустилась сама, держась прямо и с таким высокомерным видом, как будто была королевой, а вокруг находились не головорезы, а ее слуги. И вновь Саймон восхитился ею, ее выдержкой и силой духа. Что ж, пока они вместе и живы, — есть надежда. Не раскисай, Шелтон! Бери пример с жены!

Он осмотрелся. Задний двор какого-то явно богатого дома. Слева — конюшня. Карета, стоящая посреди двора, без герба, но лошади прекрасные. Куда его и Еву привезли? В особняк Рокуэлла? Возможно. Во всяком случае, Саймон чувствовал, что они далеко от замка Корби.

Он попробовал поработать связанными за спиной руками, но убедился в бесполезности этих попыток. Он почти не чувствовал кистей рук.

Но тут Саймон увидел подходящих двух мужчин — и понял, что не ошибся в своем предчувствии: одним из них был Гиббс, а вторым — «Маска». Узкое лицо последнего вновь было скрыто полумаской. На тонких бледных губах играла довольная усмешка. Где же и когда Саймон встречался с этим мерзавцем?..

При приближении «Маски» все бандиты притихли и даже вытянулись в струнку. Стало окончательно понятно, кто здесь главный.

— Рад приветствовать вас в моем скромном доме, мистер и миссис Шелтон. — И «Маска» отвесил издевательский поклон сначала Еве, потом Саймону. Рокуэлл удивленно уставился на него:

— Что вы говорите? Это же Догерти, эсквайр. И Евангелина Корби.

«Маска» усмехнулся:

— У этого господина много имен, герцог. Догерти — лишь одно из них. Настоящее его имя — Саймон Реджинальд Шелтон, и его отец, представьте, был графом, казненным за измену. Шелтон тоже пошел по плохой дорожке, он даже побывал на каторге. А еще он известен как разбойник Джек Гром. Ну и, наконец, он действительно законный муж Евангелины Корби. Причем она стала вашей невестой, уже будучи замужем за ним.

Черт побери, откуда же он все это знает?.. Саймон напряг память, но голова тут же ответила на это радостным залпом из сотни орудий.

У Рокуэлла же после этого обстоятельного доклада отвисла челюсть от изумления. А «Маска» повернулся к Гиббсу:

— Почему моя дорогая гостья связана? Развяжите ей руки и проводите вниз. А ее супруга переоденьте во что-нибудь более подобающее его полу — и туда же. — Он выразительно показал себе под ноги. Саймон понял: в подвал. Что там у «Маски»? Пыточная? Вполне возможно.

Еву увели, а Гиббс вынес из конюшни ворох какой-то одежды и, кинув ее под ноги Саймону, проворчал:

— Ну, переодевайся, живо!

— Ты тупой чурбан, как же я переоденусь, если у меня руки связаны?

Гиббс развязал руки Саймону. Они безжизненно повисли вдоль тела. Рокуэлл вдруг радостно вскрикнул:

— Мой фамильный перстень! Я как раз хотел узнать у этого негодяя, куда он его подевал! — И герцог сорвал с пальца пленника бриллиантовое кольцо и тут же надел его себе на мизинец.

Саймон, не торопясь, растирал онемевшие руки, исподтишка поглядывая по сторонам. Он лихорадочно искал путь к спасению — если не себя, то хоть жены. Не поможет ли ему кто-нибудь из тех, что привезли сюда его и Еву?..

Но угрюмые злобные лица громил, оставшихся во дворе, явственно свидетельствовали о том, что им куда легче прирезать человека, нежели сжалиться над ним или оказать помощь.

Саймону нечем было подкупить кого-нибудь из них, разбойничья казна была далеко. Быть может, их похититель не хочет им вреда? Во всяком случае, Еве. Понятно, что на Саймона он зол за то, что тот полоснул его ножом по лицу тогда, у дуба. Но Ева-то тут ни при чем! И «Маска» же сказал, что она — его гостья… Но Шелтон вспомнил улыбку «Маски» и вздрогнул. Не обольщайся, Шелтон! Разве ты не чувствуешь, что от этого человека нечего ждать пощады? Что по сравнению с ним Рокуэлл — безобидный ягненок?

Нет, тянуть с переодеванием нечего. Он обязан быть рядом с женой. И хоть что-нибудь сделать! Но не действовать очертя голову, иначе ее можно очень просто лишиться. И тогда Ева останется здесь совсем одна, а этого допустить нельзя!

И Саймон стал быстро сдирать с себя женский наряд…

76.

— Выпейте бренди, герцог. Вы, верно, утомились в дороге? — после довольно плотного и неспешного завтрака предложил герцогу Аллейн. Торопиться им было некуда, пленники никуда от них не денутся, зато предвкушение будущих пыток приятно щекотало нервы.

Рокуэлл с наслаждением вытянул длинные ноги к камину и откинул голову на спинку дубового кресла.

— Благодарю, Аллейн. Признаться, утомила меня не дорога, а спутники, которых вы мне дали. Что за тупые мрачные субъекты! Ни словечка лишнего, ни шутки! Один этот ваш Гиббс чего стоит… Вот если б я взял своих друзей — было бы куда веселее!

— Мои люди преданы и неболтливы, герцог, а это главное. А вот в том, что ваши приятели не распустят языки, я вовсе не уверен.

Рокуэлл высокомерно выпрямился:

— Не стоит задевать моих друзей, Аллейн! Они — благородные джентльмены, не то что ваш сброд!

— Простите. Я не хотел обидеть вас или кого-то из вашего окружения, ваша светлость. — Аллейн примирительно улыбнулся, но улыбка эта была похожа на волчий оскал и не предвещала собеседнику ничего хорошего. Однако, Рокуэлл тут же расслабился и величаво кивнул:

— Извинения приняты. Не забывайтесь, маркиз. Мои предки ходили в Крестовые походы и заслужили славу еще при Ричарде Львиное Сердце. А ваш прадед, помнится, служил мясником на дворцовой кухне.

— Вы правы, ваша светлость. Но давайте обсудим, что делать с пленниками, — заискивающе произнес Аллейн. Рокуэлл, очень довольный его тоном, улыбнулся, покручивая на мизинце бриллиант:

— У меня есть кое-какие претензии и к Догерти, или как там его, и к… его жене.

— Представьте, какое совпадение! — театрально всплеснул руками Аллейн. — И у меня тоже!

— Тем лучше. Вам — Догерти, мне — дочь Корби.

— А, может, лучше наоборот?

— Ну, нет! Эта маленькая ледышка обманула меня, и она должна сполна за это расплатиться!

— Вам нелегко с ней придется, — заметил маркиз. — Я видел, как она вас ударила. В тихом омуте, как говорится…

Красивое лицо Рокуэлла почернело о злости.

— Ничего, я справлюсь с ней! Она у меня получит за все!

— Все же предлагаю вам сначала позабавиться с ее супругом. А я так укрощу девчонку, что вам она достанется кроткая и покорная, как овечка.

— К чертям собачьим этого Догерти! — вспылил герцог. — Мне нужна только Ева! А вы идите и делайте с ним, что хотите. Пытайте, режьте на куски! Вы же это любите, я кое-что слышал!

Теперь уже потемнело лицо Аллейна. Он прикусил губу и с откровенной злобой уставился на Рокуэлла.

— Не стоит доверять нелепым слухам, герцог. И, тем более, повторять всю эту чушь.

— Так уж и чушь? — усмехнулся Рокуэлл. — Говорят, вы собираете картины — я, знаете, знаком с одним художником, у которого вы купили три полотна весьма странной тематики…

— И что, по-вашему, это может означать?

— Что ваши интересы несколько отличаются от обычных.

— Это правда. Я человек необычный, — гордо вскинул голову Аллейн.

— Ну, вы называете это необычностью, а я бы назвал — извращением. Любовь к крови, к насилию…

— Значит, по-вашему — я извращенец? — задохнулся маркиз.

— Ну да.

— Вы несколько ошибаетесь, ваша светлость, — тихим голосом сказал Аллейн. — Я люблю не только кровь. Я и смерть люблю. И привезенные вами сюда мужчина и женщина не выйдут живыми из моего дома.

Рокуэлл вскочил.

— Маркиз!!! Вы с ума сошли!

— Что? Испугались? — засмеялся Аллейн.

— Речь шла о похищении! Ну, и о том, что с дочкой Корби можно немного развлечься. Никак не об убийстве! Так что не втягивайте меня в ваши гнусные делишки!

Аллейн презрительно смотрел на герцога.

— Ваша светлость, хоть ваши предки и были благородными рыцарями, а мой прадед всего лишь разделывал туши на королевской кухне, мы теперь с вами в одной упряжке! Вы похитили дочь лорда Корби, привезли ее сюда. Вы уже втянуты так, что дальше некуда. И на попятный идти поздно.

Герцог мерил комнату нервными широкими шагами.

— Догерти умрет — пускай. Вы сказали, он разбойник, каторжник… Но убийство Евангелины Корби — это чересчур! Ее отец — человек влиятельный и богатый. Он может напасть на след, найти нас… И что тогда будет?

— Да вы, оказывается, трус, ваша светлость?

— А вы — ненормальный! Вас надо упрятать в Бедлам и посадить там на цепь! — выкрикнул вне себя Рокуэлл. — Довольно! Я еду к Корби. Все ему расскажу. Скажу, что это была ваша затея! Что вы меня вынудили… Заставили!

— Что ж, ваша светлость, я вас не задерживаю. — Маркиз отвесил легкий поклон и указал на дверь. — Ступайте. А по дороге подумайте хорошенько, поверит ли вам лорд Корби, и представьте, что он сделает с вами.

— К черту! Он, по крайней мере, не сумасшедший, как вы! Прощайте! — И Рокуэлл рванул ручку двери и шагнул за порог. Он услышал за спиной сухой негромкий звук — как будто щелкнули пальцами — и какой-то легкий шорох, но не придал этому значения. И напрасно. На голову его обрушился тяжелый удар, и он рухнул, как подкошенный.

***

Гиббс размахнулся ногой, чтобы ударить лежащего герцога, но Аллейн остановил его:

— Не трогай.

— Как он посмел так о вас сказать? — прогрохотал верзила. — Да я бы за это так его отделал!..

— Успеется, мой верный Гиббс. Хорошо, что ты так понятлив, и достаточно щелкнуть пальцами, чтобы ты догадался, что надо делать.

Гиббс потянулся, кряхтя и потирая спину.

— Знаю, что неудобно тебе с твоим ростом сидеть в потайной каморке, — понимающе сказал маркиз. — Но ты же знаешь: я не принимаю наедине посетителей. Всегда надо быть готовым к любой неожиданности. Зато за верную службу тебя ждет награда. Сейчас спустимся в подвал, к нашим пленникам. Шелтон твой.

Громила радостно осклабился.

— А этого, — маркиз кивнул на бесчувственного Рокуэлла, — отнеси пока в одну из комнат, да поставь охрану, чтоб не убежал. Я решу потом, что с ним делать.

— Слушаюсь, милорд.

Когда Гиббс унес тело герцога, Аллейн довольно потер руки. Нет, Евангелина Корби не достанется Рокуэллу! Увидев ее сегодня, маркиз понял, что хочет ее. Очень хочет.

Она изменилась. Стала такой красивой! И строптивой, почти как Гвендолин. Вон как она ударила Рокуэлла! С ней будет весело, Аллейн в этом не сомневался. Он залпом выпил бокал с бренди и направился к дверям, предвкушая приятное времяпрепровождение.

77.

Саймона буквально втолкнули в просторную камеру, в которой абсолютно ничего не было, только голые стены и пол, и закрыли за спиной тяжелую дверь. Он услышал, как ворочается ключ в замке. Факела не оставили, и наступила кромешная тьма. Хорошо, Саймон успел заметить, что Ева стоит прямо напротив него. Он стал осторожно продвигаться, вытянув вперед руки, и скоро коснулся ее волос.

Она тут же прижалась к нему, и Саймон крепко обнял ее.

— Не бойся, они ничего с тобой не сделают. Наверняка хотят потребовать выкуп у твоего отца, — стараясь утешить ее, тихо сказал он.

— Нечего гадать, надо выбираться отсюда, — неожиданно твердо сказала Ева. Ему, наверное, уже пора привыкнуть к тому, что она его бесконечно удивляет, но пока не получалось.

И все же Саймон чувствовал, что она напугана. А кто бы не испугался на ее месте? Но Ева старалась держаться, и он несказанно гордился ею.

— Поддерживаю! Какую из стен сломаем? — У него получилось даже весело.

— Давай попробуем открыть дверь, как тогда, у разбойников, — предложила его умненькая женушка, и, вытащив шпильку из волос, аккуратно вложила «отмычку» в ладонь Саймона.

И они стали искать дверь на ощупь, а потом и замок. Это заняло больше времени, чем они рассчитывали. Впрочем, ковыряние шпилькой в замке ничего не дало. Он не поддался, вероятно, был с каким-то секретом, и дверь осталась запертой.

Они провели в бесплодных попытках не меньше часа. Вдруг Саймон услышал шаги и голоса в коридоре, и они с Евой благоразумно отошли от двери.

В замке заскрежетал ключ, и в камеру шагнул «Маска» в сопровождении громилы Гиббса, который внес факел и пристроил его в железную скобу на стене.

— Простите, что заставил ждать. — «Маска» с издевкой поклонился и обратился к Еве: — Миссис Шелтон, приветствую вас снова в моем скромном жилище. Как поживает ваш батюшка? Я слышал, что у него пошаливает сердечко?

— Кто вы? — вырвалось у Евы.

Саймон загораживал ее собой, и ей приходилось выглядывать из-за его плеча, чтобы видеть похитителей.

— Думаю, теперь нет нужды прятать лицо. — И загадочный господин снял маску. — Узнаете меня, Шелтон? — насмешливо спросил он.

Разве мог Саймон не узнать Тощего? Из-за этой твари он отправился на каторгу! Гнев заклокотал в нем, но он сдержался. Надо сохранить хладнокровие.

А вот вывести врага из себя не мешает. Пока Тощий считает себя хозяином положения. И он прав. Саймон и Ева в его власти, они не знают, ни где они, ни зачем их сюда привезли, ни что их ждет.

Но, если разозлить Тощего, он может раскрыть свои карты, и это, возможно, как-то поможет им с Евой.

— А, так это ты, рогоносец? — Он презрительно скривился и плюнул прямо под ноги «Маске».

Лицо Тощего исказилось злобой. Он сделал жест рукой, и к Саймону тут же подскочил Гиббс, замахнулся своим огромным кулачищем и ударил Шелтона в живот. Саймона откинуло назад, он едва устоял на ногах, но разогнуться и дышать не мог.

Ева страшно закричала и бросилась с кулачками на Гиббса. Громила отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, но этого легкого движения было достаточно, чтобы девушка отлетела к стене, ударившись спиной и, полуоглушенная, сползла на пол.

Избавившись от досадной помехи в лице Евы, Гиббс схватил Саймона за грудки, приподнял, точно тряпичную куклу, и тоже ударил о стену несколько раз.

— Нет! Нет! Пожалуйста, не бейте его! — словно сквозь пелену услышал он отчаянный крик Евы, а затем — зловещий смех Тощего.

— Не увлекайся, дружище, он мне нужен пока живым, — тихо прошелестел его голос.

Громила отпустил Саймона, и тот рухнул на колени.

— Подумать только, а ведь вы, Шелтон, могли быть моим сыном… — с какой-то печальной улыбкой обронил Тощий, но глаза его были холодными и злыми.

Саймону удалось поднять голову, на лице его промелькнуло удивление. Он понял, что стоит на коленях перед этим негодяем, и попытался встать.

— Пусть стоит на коленях, — велел Тощий.

Гиббс легонько ударил Саймона ногой в живот, и тот снова очутился на четвереньках. Его чуть не вывернуло наизнанку, но живот был пустым, и пленник отделался лишь рвотным позывом.

— Вы удивлены, Шелтон? — продолжал тем временем его тюремщик. — Да-да, я чуть не женился на вашей матери. Прелестная была женщина! Но ваш отец увел ее у меня прямо из-под носа. Впрочем, он жестоко поплатился за это…

Саймон молча сверлил его взглядом, а Тощий погано ухмылялся, глядя ему в глаза и явно наслаждаясь ситуацией: он видел напряжение на лице Шелтона и с удовольствием растравлял рану, предвкушая, что сейчас станет еще больнее.

Ева, пришедшая в себя, затихла у стены, ловя каждое слово похитителя.

— Это я отправил вашего отца на плаху, — ядовито улыбаясь, заявил Тощий. — Я написал донос на него. И все поверили в мою ложь: и король, и лорд Корби, который приговорил к четвертованию Филиппа Беркшира, своего лучшего друга! Не правда ли, дьявольский план?

— И за это вы вечно будете гореть в аду! — выдохнула Ева.

— Вместе с вашим муженьком, радость моя, — довольно засмеялся Тощий, бросая на нее масляный взгляд. Он всего на секунду отвлекся от Саймона, не ожидая от избитого пленника опасности, и дальнейшие действия Шелтона стали для него полной неожиданностью.

— Ах ты, ублюдок! — процедил Саймон и вдруг, резко выпрямившись, прыгнул прямо на Тощего. Тот испуганно взвизгнул, оказавшись под ним на полу, но вскоре из его горла стал вырываться лишь хрип, — потому что Шелтон вцепился в его шею бульдожьей хваткой и принялся душить.

Гиббс и Ева бросились к ним одновременно. Громила попытался ударить Саймона по голове, но Ева снова вцепилась в его руку, и снова была отброшена в сторону. Гигантский кулак все-таки обрушился на голову Шелтона, и тот лишился сознания.

Впрочем, в чувство Саймон пришел довольно быстро. Он с трудом сфокусировал взгляд на своей жене, склонившейся над ним. Она гладила его по лицу и звала по имени, с тревогой вглядываясь в лицо.

— Очухался, — прогудел над ним голос Гиббса.

Саймон приподнялся и увидел Тощего. Тот больше не ухмылялся, он потирал кадыкастую шею, его тонкие губы кривились от боли.

— Я до тебя доберусь, тварь, — едва ворочая языком, просипел Шелтон.

Услышав эту угрозу, Тощий немного повеселел. Он улыбнулся в лицо Саймону и протянул:

— Посмотрим, мой друг! Возьми девчонку и идем, — приказал он слуге.

Саймон дернулся, пытаясь подняться, но комната закружилась перед глазами. Гиббс схватил испуганную упирающуюся Еву и потащил ее к выходу.

— Вы сделали меня рогоносцем, Шелтон, и я отплачу вам тем же! — Тощий чуть ли не жмурился от удовольствия, видя отчаяние в глазах пленника — и ужас в глазах пленницы. — Я бы предпочел, чтобы вы видели, что я буду делать с вашей женой, но здесь неподходящие условия. — И мерзавец скривился, недовольным взглядом окидывая камеру. — Так что придется вам просто представлять, чем мы будем заниматься в моей спальне.

— Я тебя убью, подонок! — Саймон с трудом поднялся и, шатаясь, шагнул к двери. Но Гиббс уже вытащил Еву в коридор, легко оторвав ее ручки, вцепившиеся в косяк. Ухмыляющийся Аллейн поспешил следом.

Дверь захлопнулась прямо перед носом Саймона, и тому оставалось лишь в бессильной ярости стучать по ней кулаками…

78.

Гвен раскрыла дорожный сундучок, вытащила из него свое лучшее платье и, с трудом, так как карету немилосердно трясло, переоделась. Затем извлекла гребень, зеркало и пудру с румянами и привела в порядок волосы и лицо. Перед Аллейном баронесса Финчли должна предстать во всей красе!

В сундучке лежал и мешок с драгоценностями, но сейчас баронессе было не до него. Гвен достала записку, написанную ею перед выходом. Она адресовалась Генри Лайсу и была очень короткой:

«Мой кучер Джозеф проводит вас к особняку маркиза Аллейна. Я уверена, что Евангелина Корби там. Прощайте, виконт, и да хранит Вас Всевышний».

Она перечитала записку и вздохнула. Как много хотелось ей сказать ему! Но она никогда не осмелится на это. Этот человек остался в прошлом. Ей надо забыть его. Потому что он никогда не отнесется к ней как к женщине достойной. В его глазах она всегда будет шлюхой Аллейна. Даже если она спасет Еву и ее мужа. Даже если поможет Генри найти тайное убежище маркиза.

Гвен почти не сомневалась, что это место Лайсу неизвестно, так как маркиз очень тщательно скрывал ото всех местонахождение особняка, и даже Гвен доверился совсем недавно: долгое время ее привозили туда с завязанными глазами.

Отдернув занавеску, она выглянула в оконце кареты. Пора. Гвен дернула шелковый шнурок, и Джозеф остановил экипаж.

— Ну, чего тебе еще понадобилось? — недовольно спросил он, спускаясь с козел и заглядывая в окошко. И оторопел. Садилась-то к нему в карету горничная, а теперь там сидела ни кто иная, как сама госпожа!..

— Миледи… — пробормотал он изумленно. — Я…. вы… да как же это?..

— Джозеф, уж ты-то мог бы и узнать меня! — мелодично рассмеялась Гвен.

— Так это вы были?..

— Ну конечно! Но к делу. Мы едем не в Лондон. В особняк маркиза Аллейна, тот, загородный.

— Как прикажете, миледи. — Джозеф, как и Гвен, знал, где находится тайный дом маркиза. От лондонской дороги к нему отходила не слишком заметная тропа.

…Вскоре карета баронессы свернула на нее, и вскоре впереди показалась кованая высокая решетка, — она опоясывала весь особняк и прилегающий к нему парк. Массивные, тоже кованые, ворота были закрыты, на них висел огромный замок. Домик привратника, стоявший за оградой справа, выглядел запущенным и нежилым.

Казалось, здесь нет ни единой живой души. Но Гвен знала, что впечатление это обманчиво. Она вышла из кареты, опершись на руку кучера, и сказала ему тихо:

— Джозеф, когда мы подъезжали, ты видел по левую руку такую большую поляну?

— Да, миледи. Я ее еще в прошлые разы приметил. На ней вроде развалины какие-то.

— Верно. Слушай внимательно. Ты высадишь меня у особняка и уедешь обратно в замок Корби. Вот письмо. — Она дала ему свою записку. — Передашь его лично в руки виконта Мандервиля. Никому другому не отдавай, только ему.

— Понятно, миледи. Передам.

— После этого он, наверное, захочет, чтоб ты показал ему это место. Ты проводишь его сюда — одного или с его людьми. После этого скажешь, что у тебя важное дело в Лондоне, повернешь экипаж и подъедешь к тем развалинам. И будешь там ждать меня… до полуночи. Только поставь карету так, чтоб ее не видно было с дороги. Понял?

— Чего ж не понять, — кивнул Джозеф. — Дело ясное.

Гвен надеялась, что он все выполнит.

В развалинах находился выход из подземного хода, который соединял их и особняк маркиза. О существовании этого хода Гвен узнала случайно: просто как-то, споткнувшись, оперлась об угол каминной доски в спальне маркиза, и открылась замаскированная картиной дверь в стене. Однажды баронесса прошла по этому ходу, пока Аллейн спал, со свечой. Было страшно, но куда страшнее было находиться порой в одной комнате с маркизом… Тогда-то Гвен и дошла до развалин, и узнала, где заканчивается ход.

И сейчас молодая женщина чувствовала: ей придется воспользоваться этим ходом, чтоб выбраться из проклятого дома Аллейна.

— Вот и хорошо. А теперь дерни-ка колокольчик, вызови привратника.

Кучер выполнил приказ. Звон колокольчика мигом возымел свое действие: из домика привратника вышел немолодой, но крепко сложенный мужчина и подошел к воротам. Узнав баронессу, он низко поклонился и поспешил большим ключом отпереть их.

— Его сиятельство у себя? — спросила у него Гвен.

— Да, миледи.

Он тут! Как она и ожидала! Ее охватила дрожь.

— И его гости тоже? — Она изо всех сил постаралась не выдать голосом своего волнения.

— Да, миледи. Много их приехало сегодня.

Много!.. Значит, и Ева и Саймон здесь! Господь всемогущий, дай ей силы помочь им!.. Гвен села в карету, и она покатилась к дому по подъездной аллее.

Во внутреннем дворе экипаж был встречен Гиббсом и еще двумя приспешниками маркиза. Пум-Пуфу, который был здесь впервые, эти люди сразу не понравились, и он грозно зарычал, когда они приблизились к его хозяйке.

— Ваша милость, — Гиббс неуклюже поклонился, — его сиятельство не говорил, что вы приедете…

Гвен очаровательно улыбнулась:

— Что же тут странного? Разве он не сказал тебе, что это я заманила малютку Корби и ее мужа в ловушку? И мы договорились с маркизом, что я буду присутствовать при расправе с ними. Надеюсь, они еще живы? Или он начал без меня?

— Мужчина в подвале. Избит, но живой. А девчонка… — Гиббс замолк, неловко переминаясь с ноги на ногу. Гвен похолодела. Неужели уже поздно?.. Что этот подонок Аллейн сделал с нею?..

— Ну, говори же! — Она едва сдерживала дрожь в голосе. Нельзя, чтоб он догадался об ее истинных чувствах. — Неужели он уже развлекся с этой дурочкой? А я так мечтала на это посмотреть!

— Он повел ее в спальню. Совсем недавно.

Надо было действовать, и немедленно. Баронесса оглянулась на свою карету:

— Джозеф! Отправляйся в Лондон, отвези туда мои вещи. Я останусь пока тут.

Кучер понимающе кивнул и тронул лошадей. Гвен же двинулась к парадному входу, сдерживаясь что было мочи, чтобы не побежать, и повелительно бросив на ходу Гиббсу:

— Не провожай меня!

79.

Больше всего, попав в спальню маркиза, Ева сожалела о двух своих промахах. Первый промах — своим сопротивлением она добилась того, что Гиббс связал ей сзади руки, сделав абсолютно беспомощной. Второй — что она узнала своего похитителя и назвала по имени. Но тут Ева не смогла сдержаться, так была она изумлена.

Маркиз Аллейн! Он был представлен ей матерью еще в самом начале ее первого сезона. Ева даже танцевала с ним, и сейчас вспомнила, какими неприятно липкими были его пальцы и каким маслянистым взгляд маленьких, холодных — несмотря на улыбку — глаз.

С тех пор, как Ева стала женой Джека Грома, она многое узнала и поняла, и стала смотреть на высший свет иначе. Она не была больше наивной девочкой, верящей в то, что окружающие ее люди ведут безупречный образ жизни и думают всегда то, что говорят.

Но, даже многое поняв и больше не глядя на мир сквозь розовые очки, Ева не была готова к такому чудовищному открытию, каким стало для нее узнавание маркиза.

Он казался таким утонченным аристократом, таким джентльменом, с его безукоризненными манерами!

Уже произнеся его имя, она сообразила, что, конечно, он убьет ее. Живые свидетели его злодеяний ему не нужны.

Уверенность в том, что ей уготована самая страшная участь, подтверждала и обстановка спальни маркиза: вся она была выдержана в двух цветах — черном и алом, создавая впечатление преисподней. Не хватало только изображений пляшущих чертей; но их с успехом заменяли три огромные, в человеческий рост, картины, каждая из которых занимала целую стену. На всех трех были изображены безобразные сцены изнасилования обнаженных женщин. Белые, искаженные ужасом, лица; вытаращенные глаза, простертые в напрасной мольбе руки и отверстые рты были настолько выразительны и так напоминали в полутьме покоев живых людей, что Еве, у которой нервы были натянуты, как струна, в какое-то мгновение показалось даже, что она слышит и вопли несчастных жертв, и грубый смех их мучителей.

Она стояла посреди спальни, тщетно оглядываясь в поисках спасения. Но нет, это только в романах в последнюю секунду на помощь попавшей в плен даме приходит храбрый верный рыцарь! Ее рыцарь, увы, избит и крепко заперт, а больше в этом ужасном доме никто не поможет ей…

Гиббс, поклонившись, вышел, и Ева осталась наедине с маркизом. Он смотрел на нее с улыбкой, от которой кровь стыла в жилах, а ноги подкашивались. Он молчал, и молчание это было жутким и осязаемым. Словно он был гигантским пауком, а она мушкой, попавшей в его паутину; и вот он спеленывает ее в липкий мягкий кокон, готовясь медленно выпить из нее кровь… Мужество покинуло пленницу. Она была целиком во власти этого чудовища, и спасения не было.

— Милая моя миссис Шелтон, — начал, наконец, он своим вкрадчивым тихим голосом, — мне крайне неприятно, что Гиббсу пришлось связать вам руки. Давайте договоримся: я вас развяжу, но вы обещаете стать послушной, и будете делать все, что я вам велю.

Ева судорожно сглотнула, но не ответила: спазм сжал горло. Кажется, ее молчание радражило его. Он шагнул к ней и, цепко взяв за подбродок, приподнял ее лицо.

— Дорогая, впереди у нас много времени. Я научу вас покорности, раньше или позже. Но в ваших интересах, чтобы вы сами захотели учиться. Ведь от этого зависит и ваша жизнь, и жизнь вашего супруга.

— Вы его не убьете? — Голос, наконец, вернулся к ней.

Он засмеялся, — и она содрогнулась.

— Пока нет. Как я сказал, это зависит от вас, сколько он еще проживет.

— Тогда… я согласна. На все. — Она сказала это быстро, не раздумывая. Если думать, то можно сойти с ума.

— Ваша самоотверженность и любовь к мужу делают вам честь. Но запомните: если вы начнете делать глупости, Гиббс неподалеку. Он и вас сразу скрутит, и над вашим мужем поизмывается. Поверьте, он на это мастер.

Она кивнула. Тогда он развязал ей руки. Пока он возился с узлом, она вновь оглянулась по сторонам. Несколько кресел, два стола — большой и маленький, в изножье постели, не привлекли ее внимания. Но было кое-что, за что ее глаз зацепился. Канделябр с тремя горящими свечами на прикроватном столике. Кочерга в серебряной подставке около каминной решетки. Такие повседневные, незаметные обычно предметы… Сможет ли она воспользоваться одним из них?

Ударить человека по голове. Убить… Это нелегко — решиться на такое. Но она должна постараться. Если она ударит своего мучителя так, что он не успеет позвать громилу Гиббса на помощь, у нее останется маленький, но шанс. Спастись самой — и попробовать спасти Саймона. Но пока надо постараться изображать покорность, чтобы усыпить подозрения маркиза.

Он, между тем, развязал ей руки и уселся в глубокое кресло у камина, широко расставив ноги. В руках у него вдруг появилась тонкая трость. Он поглаживал ее белыми пальцами, унизанными перстнями. Вид у него был самый довольный.

— Ну что ж, моя девочка, начнем. Подойди поближе. Вот так. — Ева обрадовалась этому приказанию. Теперь от кочерги ее отделяла всего пара шагов! — Теперь покажи мне свою грудь.

Жар опалил ей щеки.

— Что-что?

— Расстегни корсаж, милая. Я хочу посмотреть на твои грудки. — Он поднял трость, указывая ею, и облизнулся. — Такие ли они крепкие и беленькие, как мне представляется.

Еву затрясло. Пожалуй, если б он грубо повалил ее на кровать и попытался овладеть ею, она отнеслась бы к этому спокойнее. Но такое унижение было невозможно стерпеть!..

— Что такое? — Он заметил ее состояние. — Выполняй, что я велю. Иначе… Гиббс!

— О нет, — пролепетала она. — Я… я сделаю, как вы хотите.

Пылая, она медленно расшнуровала корсаж и распахнула его. Он жадно следил за каждым ее движением. Она заметила, как туго натянулась спереди ткань его панталон.

— Прелестно, — он снова облизнулся. — И какая чудесная родинка над левой! Нет ничего соблазнительнее женской груди. Будь моя воля — все женщины бы ходили полуобнаженные. — Он протянул руку и достал из кармана какую-то цепочку с прищепками. — Смотри, дорогая. Эти прищепочки будут чудесно смотреться на твоих розовых бутончиках. Я потяну за цепочку — и ты испытаешь и боль, и наслаждение одновременно. Твой муж вряд ли додумался бы до такого. А я смогу тебя многому научить…

Боже, как ты позволил родиться на свет такому выродку?.. Еву трясло, хотя в комнате было жарко.

— Да, девочка моя, — продолжал Аллейн. — Вот твоя тетка, баронесса Финчли… — Она вздрогнула, услышав имя Гвен. — Она тоже здесь бывает. И она тоже вначале была строптива. Но, в конце концов, ей стало нравиться. Я тут славно развлекался с ней. — Он провел рукой по набухшему комку под панталонами. — У нее такой умелый рот. Ты тоже научишься. А еще у меня есть кресло. — Он снова показал тростью на одно из кресел, на вид самое обыкновенное, чуть шире обычного, из подголовника которого торчало что-то, похожее на крест. — Я посажу тебя в него нагую. Привяжу твои ручки к крестовине, ножки широко раздвину и тоже привяжу к подлокотникам. И мы позабавимся с тобой.

Гвен!.. Неужели она была здесь? И он проделывал с ней все это? Какой кошмар! Ева едва сдерживала рвущийся из груди крик.

Но главный ужас ждал Еву впереди. Аллейн продолжал:

— Ты, может, не веришь, что баронесса Финчли здесь частая гостья? Но к чему мне лгать? Я тебе больше о ней расскажу. Ведь это твоя добрая тетушка сделала так, что ты и твой муж оказались здесь!

— Н-не верю… — Но она чувствовала, что это правда. «Гвен! А я так тебе доверяла!..»

— Милая, Гвендолин для меня сделает что угодно! Мы же с ней старые друзья. Кстати, — тонкогубый рот маркиза искривился в дьявольской усмешке, — ты так боишься за своего муженька, а знаешь, что он был любовником твоей тетки? О, да! Он ее обожал! Боготворил. А она — о, женщины, вам имя вероломство! — отправила его на каторгу. Не без моего участия, конечно.

У Евы в глазах потемнело. Неужели это правда? Саймон — и Гвен… Представить их рядом, целующихся, обнимающихся, — и жить не хочется. Но нет, он лжет!

Она вдруг ощутила такую всепоглощающую ярость, что убить его показалось ей делом самым простым. Она даже захотела — страстно, до сердечной боли! — увидеть его размозженную голову, заглянуть в гаснущие злые глаза — и посмеяться над его агонией.

— Сдохни, пес!!! — Нет, это выкрикнула не Евангелина Корби, дочь лорда и воспитанная по всем правилам высшего света девушка, — та и слов-то таких не знала. Это кричала отчаявшаяся, способная на все женщина.

Она метнулась к кочерге, выхватила ее и замахнулась ею над головой маркиза… И замерла. Он оказался быстрее — и десятидюймовый острый клинок, выскочивший из трости, уперся ей под левую грудь, уколов нежную кожу.

— Милая, со мной такие штуки не пройдут. — Вкрадчивый спокойный голос завораживал, и рука с кочергой бессильно поникла. — Брось это. — Она бросила. — Хорошая девочка. А теперь повернись ко мне спиной. — Она повернулась… И тут же упала как подкошенная. Маркиз ударил ее ребром ладони по шее.

— Вот так, — он наклонился и перевернул ее. — Не ожидал, что с тобой будут проблемы, но это даже забавно. Кровь Корби сказывается! Придется раздеть тебя и посадить в кресло, пока ты без сознания… Но затем я приведу тебя в чувство, и только тогда начну веселье. Как же хорошо, что я не отдал тебя этому глупцу Рокуэллу!..

80.

Конечно, Гвен знала, где искать Аллейна и Еву. Она быстро вошла в дом и лишь на секунду замешкалась, взглянув на часы, висевшие над каминной полкой в гостиной.

Она добиралась сюда целый час. Если учесть, что ее кучеру придется потратить на дорогу до замка Корби еще час, отыскать виконта Мандервиля и передать ее письмо, то Лайс прибудет сюда не ранее, чем через два часа!

Все пропало…

Ах, если бы только Лайс послушался ее сразу и не затеял это свое дурацкое расследование, он мог бы быть уже здесь!

Но нет, совсем не Генри виновен в том, что все так повернулось. Она во всем виновата! Видимо, она сошла с ума от отчаяния после пыток Аллейна, раз придумала такой рискованный план. И она должна все исправить, просто обязана! Но как?..

Гвен буквально взлетела по лестнице на третий этаж и замерла перед дверью спальни. Прислушалась. Тишина.

Она осторожно толкнула дверь, которая оказалась не заперта, и увидела маркиза, склонившегося над бесчувственным телом Евы. Рядом на ковре валялась кочерга.

От ужаса Гвен даже лишилась голоса. Неужели этот изверг убил несчастную девушку?!!

— Это вы? — удивленно спросил Аллейн, увидев ее, но тут же мерзко усмехнулся и спросил: — Соскучились по нашим милым развлечениям, дорогая?

— Что с ней? — только и смогла сказать обеспокоенная Гвен. Она лишь мельком взглянула на Аллейна и снова опустила глаза на Еву. Баронесса лихорадочно пыталась сообразить, как же ей спасти Еву, но, как назло, ничего путного в голову не приходило.

— Она скоро придет в себя, — уверенно заявил маркиз и с отвратительной ухмылкой добавил: — На вашем любимом кресле, баронесса.

Пум-Пуф, который все это время сидел на руках Гвен тихо, как мышка, почувствовал, видимо, что перед ним — главный враг его хозяйки, и грозно зарычал. Даже шерсть его встала дыбом, что выражало крайнюю степень гнева.

— Зачем вы принесли сюда этого пса? Он совсем не умеет себя вести! Утихомирьте его, или ему не поздоровится, — сказал Аллейн.

— Извините. Не с кем было его оставить. Тихо, Пуфик! Веди себя прилично. — Она чмокнула песика в глянцевый нос, спустила на пол и, надев поводок, привязала к ручке одного из кресел.

Пока Гвен занималась Пуфом, кое-что пришло ей на ум. Аллейн хитрее лиса, но она проведет его!

— Значит, вот как вы платите мне за мою преданность? Променяли меня на молоденькую шлюшку? — резко спросила она, поворачиваясь к нему, скрещивая на груди руки и оскорблено посверкивая глазами.

На секунду на лице маркиза появилось удивление, но он был человеком умным и быстро понял, что она пытается отвлечь его внимание на себя.

— Волнуетесь за вашу очаровательную племянницу, дорогая? И не напрасно. Впрочем, вы и сами можете к нам присоединиться, я буду даже настаивать на этом, — промурлыкал Аллейн. — Не желаете ли первой испробовать кресло? Подать, так сказать, правильный пример этой неопытной девочке.

Гвен напряглась, — оказаться связанной и беспомощной не входило в ее планы.

— Но вы дали обещание не наказывать меня. — Она сбавила тон до просящего и опустила глаза, всем видом демонстрируя покорность.

— Верно, — протянул Аллейн, изучающе рассматривая ее. — И я сдержу свое обещание, если только вы станете сегодня моей помощницей.

У мерзавца масляно заблестели глаза в предвкушении нового развлечения.

Гвен же передернуло от такой перспективы. Сама она готова была даже предложить ему себя, — ее он ничем не мог удивить или ужаснуть. Но помогать ему в его отвратительных извращениях с практически невинной девушкой! Такое мог придумать лишь сумасшедший!

А Аллейн наслаждался, видя ее замешательство, и понимая, в сколь непростую ситуацию он ее ставит.

— Либо же присаживайтесь на кресло. Любящая тетушка обучает племянницу, ну разве это не мило? — погано ухмыляясь, предложил маркиз.

Как же Гвен ненавидела его мерзкие ухмылки! Она ненавидела его всем сердцем и душой!

— Я буду помогать, — кротко сказала она.

Губы маркиза в очередной раз растянулись в улыбке, довольной и многообещающей.

— Я уверен, вам понравится, баронесса, — со значением промолвил он. Затем подошел к бесчувственной Еве и потащил ее к креслу.

Гвен не колебалась более. Она осторожно сделала шаг к валяющейся на ковре кочерге, наклонилась и подняла ее. А потом все так же неспешно, пряча свое оружие в складках пышной юбки, подкралась сзади к пыхтящему от натуги маркизу и ударила его по голове.

Мерзавец издал какой-то хрюкающий звук и упал прямо на Еву. Гвен пришлось приложить немало сил, чтобы столкнуть его с бедной девушки.

…И вот он лежал перед нею на спине, бледный, безмолвный и недвижимый. Как долго она мечтала о таком мгновении полной власти над ним!

Сердце бешено билось в груди молодой женщины. Она должна это сделать. Должна довести дело до конца, избавить мир от этой твари! Другого шанса у нее не будет уже никогда. Она быстро подняла юбки и нащупала выше колена привязанные ножны, из которых извлекла кинжал. Она крепко сжала кинжал в руке, опустилась на колени над телом маркиза, замахнулась…

Она обязана это сделать! За все, что он сотворил! За все его издевательства над ней! Всего один удар, ну, может, несколько, — и она навсегда покончит с этой тварью!..

Но она мешкала. Не могла заставить себя убить его. Ей вдруг стало дурно, голова закружилась. Презирая саму себя за слабость, она обессилено опустила руку с кинжалом. Чуть не заплакала, мотая головой. Она не может, Боже всемогущий, не может!..

…Но не время и не место было предаваться отчаянию.

Баронесса поднялась на ноги и оглядела комнату. Она не может прикончить эту тварь, но Еву и Саймона она должна спасти. И самой тоже хочется выбраться отсюда живой.

И Гвен решительно принялась за дело. Для начала она разорвала на полосы простыню, помогая себе кинжалом. Затем связала их в одну длинную полосу и скрутила бесчувственное тело маркиза этой «веревкой». Она заткнула Аллейну рот кляпом и для надежности обмотала его голову куском ткани от простыни. Если вдруг задохнется, то только к лучшему.

Затем она склонилась над Евой. Лицо бедняжки было совершенно белым. Она едва дышала. На попытки Гвен привести ее в чувство девушка никак не реагировала. Вот этого баронесса никак не ожидала. И что ей теперь делать с Евой?..

Спокойно. Сейчас она пойдет в подвал и выпустит Саймона. Затем они поднимутся сюда, он возьмет Еву на руки, и они все вместе уйдут через потайной ход, благо тот находится прямо в спальне Аллейна.

Приняв решение, Гвен приободрилась. Она ощупала все еще бесчувственного маркиза и нашла у него связку ключей. Наверняка среди них есть ключ от подвала.

Затем она подхватила Еву под мышки и оттащила в соседнюю комнатку, служившую Аллейну чем-то вроде будуара; попасть в нее можно было лишь через спальню. Оставив девушку лежать на ковре, баронесса отвела в будуар и притихшего после всего происшедщего Пум-Пуфа. Решив, что Ева пока в безопасности, Гвен нашла нужный ключ в связке, заперла дверь между комнатами и, крадучись, выскользнула в коридор.

К счастью, по пути в подвал ей никто не встретился, и она благополучно спустилась туда. Здесь тянулся длинный коридор с шестью закрытыми дверьми, скудно освещенный пламенем факела. За первой дверью кто-то скребся, будто пытаясь открыть ее отмычкой.

Молодая женщина, не колеблясь, стала подбирать ключ к замку. Подошел третий, и она легко повернула его. Дверь тут же распахнулась, и на Гвен буквально накинулся Шелтон. Он вдавил ее в противоположную стену и хотел ударить. Но он явно был не готов увидеть женщину. Его кулак замер на полпути к лицу не на шутку испугавшейся Гвен.

Саймон щурился от света факела на стене, после полной темноты глаза не могли сразу привыкнуть к свету. Но вот он, наконец, узнал баронессу, и на лице его проступило отвращение.

— Ах ты, тварь!.. — прошипел он.

— Тише, Саймон, — зашептала Гвен. — Тише, прошу тебя! Я хочу помочь!

— Так же, как ты мне в прошлый раз помогла?

— Я отведу тебя к Еве, и мы сбежим отсюда. — Гвен не собиралась с ним пререкаться и сразу выложила главное.

— Быстрее! — велел он, кажется, поверив и отпуская ее.

Гвен перевела дух. Слава Богу, Саймон был не так уж сильно избит и мог сам передвигаться. Идя в подвал, она побаивалась, что Аллейн и тут успел как следует «поработать».

Не теряя времени, Гвен быстро наклонилась и, к большому удивлению Шелтона, задрала свои многочисленные юбки. Она вытащила из-под них кинжал и вручила ему. Так будет лучше и правильнее: уж Саймон сможет найти оружию правильное применение при случае.

Саймон взял кинжал, взглянул на Гвен куда благосклонее, что очень обрадовало ее, и они поспешили к Еве.

81.

…Им снова повезло — они никого не встретили по дороге к покоям Аллейна, и Гвен уже была готова возблагодарить Всевышнего. Но тут их везение повернулось к ним спиной с недоброй ухмылкой. Открыв дверь в спальню, они увидели сидящего в кресле маркиза с тростью в руке, и громилу Гиббса, который стоял на коленях и заканчивал развязывать ноги хозяина.

— Найди ее немедленно! Подними всех на ноги! Она куда-то увела девчонку Корби. Эта стерва должна мне за это заплатить! — с перекошенным от ярости лицом верещал Аллейн.

Тут, увидев на пороге Саймона, а за его спиной — Гвен, он издал торжествующий вопль.

— Да это же они, голубчики! Сами пришли в руки! Гиббс, за дело! Шелтона убей, а баронесса мне еще понадобится!

Громила встал. Лицо его было искажено жуткой злобой. В руке его вдруг появилась все та же кочерга. Он взмахнул ею над головой, издав звериный рев.

Гвен в ужасе пискнула и забилась в угол за большое кресло. Она была уверена, что сейчас Гиббс легко расправится с Саймоном: узенький маленький кинжальчик против кочерги казался перепуганной баронессе безвредной игрушкой.

Верзила двинулся на Саймона, но тот остался на месте. Гвен взглянула на Шелтона и, к своему изумлению, увидела, что он улыбается, причем совершенно спокойно. Он что, с ума сошел?.. Ему надо бежать! Немедленно!

И тут в воздухе что-то сверкнуло, будто серебристая блесна… И в горло Гиббсу вонзился кинжал. Верный пес Аллейна по инерции сделал еще шаг вперед — и грохнулся во весь рост на спину. Кочерга выпала из разжавшихся пальцев, глаза выпучились, кровавая пена показалась на губах.

Маркиз вскочил. Гвен знала, что он крайне осторожен, как матерый волк, но отнюдь не труслив. И не удивилась, когда увидела на лице его лишь хищную улыбку.

Ну что ж, Шелтон! Гиббса ты одолел легко, посмотрим, как со мной справишься. Один на один… Настоящая дуэль! — И он поднял трость вверх, будто салютуя ею противнику. Гвен увидела лезвие, выскочившее из конца трости, и съежилась. Зубы ее выбивали дробь.

«Генри, Генри! Когда же ты приедешь и избавишь меня от этих кошмаров?..»

Саймон метнулся вперед, чтобы добраться до тела Гиббса и вытащить из его горла кинжал, но Аллейн с редким проворством прыгнул навстречу и преградил своему недавнему пленнику дорогу, нацелив трость ему в грудь.

— Не годится, Аллейн, — процедил Саймон. — Сам сказал — настоящая дуэль. А я безоружен.

Маркиз хихикнул. Он явно чувствовал себя хозяином положения.

— Может, тебе шпагу дать, да еще и секундантов позвать? Выкручивайся, как умеешь. А ты сиди! — Это он крикнул Гвен, которая, наконец, справившись со страхом, попыталась тихонько переползти поближе к двери, за которой находилась Ева. — Не вздумай двигаться, тварь! Я с тобой скоро разберусь.

— Подлецом был — подлецом и умрешь, — сказал Саймон презрительно. Он понимал, что победить Аллейна будет крайне тяжело. До кинжала не добраться, до кочерги тоже. Больше оружия в спальне не было. А то, что шпагой маркиз владеет отменно, видно сразу. Может, даже получше герцога Рокуэлла.

И, когда маркиз, будто играя с ним, начал делать угрожающие выпады тростью, Саймон вынужден был отступить. Шаг за шагом он отходил к стене. Пот катился по его лбу, виски ломило, временами накатывала слабость: давали о себе знать побои Гиббса. Он ощущал себя на волосок от гибели, и лишь мысль о Еве, о том, что он должен помочь и спасти ее, заставляла его собрать в кулак всю силу воли, чтобы остаться в живых. Но, если маркиз прижмет его к стене, — он погиб.

Ему показалось, что в углу, где пряталась Гвен, что-то мелькнуло. Он бросил взгляд на кресло, за которым та сидела… И вдруг увидел ее уже около прикроватного столика, на котором стоял канделябр с тремя свечами. Она протянула к нему руку, вероятно, чтоб схватить… И вдруг — рука ее дрожала, и пальцы были непослушны, — подсвечник полетел на пол.

В то мгновение, когда канделябр упал, Аллейн оглянулся. Этого мгновения было достаточно для Саймона. Он нырнул под руку противника и одним прыжком оказался над телом Гиббса. Еще миг — и кочерга оказалась у Шелтона.

Аллейн неприятно засмеялся — и ринулся вперед. Кочерга не давала Саймону преимущества: трость была гораздо длиннее, а фехтовальное мастерство маркиза не позволяло Шелтону приблизиться к негодяю.

…Сконцентрированные лишь друг на друге, мужчины почти не обращали внимания на то, что происходит около кровати. А напрасно. Когда канделябр упал, свечи покатились по ковру, и он задымился. Гвен затоптала дымящеееся место, не заметив, что пламя одной из свечей лизнуло край великолепного балдахина алого бархата, висящего над кроватью, и быстро поползло вверх. Когда баронесса увидела это, было поздно: огонь уже охватил почти весь балдахин.

— Боже милосердный! Пожар! — воскликнула молодая женщина, пытаясь сорвать ткань. — Маркиз! Саймон! Скорее! На помощь!

Но ни тот, ни другой не откликнулись на ее отчаянный призыв. Она оглянулась на них и вздрогнула. Трость Аллейна торчала из груди Саймона, пытающегося, несмотря на рану, подняться с колен; но владелец трости не торжествовал победу, а бился на ковре в предсмертных муках, с раскроенным черепом.

Забыв о пожаре, Гвен бросилась к Саймону. Глаза его уже подернулись дымкой и, когда она обхватила руками его широкие плечи, он бессильно откинулся назад, увлекая на пол и ее.

— О, Саймон!.. — простонала Гвен, с ужасом глядя на на глубоко вошедшее в грудь с левой стороны лезвие, вокруг которого на рубашке раненого расплывалось кровавое пятно.

Но тут треск пламени и поваливший густой дым отвлекли ее. Она закашлялась и оглянулась. И замерла в страхе. Огонь распространялся страшно быстро. Половина спальни, где находилась кровать, вся была объята огнем, — он с такой яростью пожирал постель маркиза, будто хотел как можно скорее уничтожить все следы мерзостей и извращений, которым предавался на ней хозяин особняка. Пламя подбиралось теперь и к камину, у которого лежали тела маркиза и Саймона.

Гвен вскочила. А как же Ева?.. Она же в соседней комнате, а путь к двери в неё преградил огонь!.. Вдруг сквозь треск пламени до ее обостренного слуха донесся приглушенный лай Пум-Пуфа, а затем — голос Евы. Она что-то кричала. Они еще живы! Слава Богу!

Баронесса, стиснув зубы и собрав всю храбрость, сделала несколько шагов к будуару… но отступила: огненная стена не пускала. Пробиться сквозь пламя и дым было равносильно самоубийству. Ева и Пуф были недоступны.

Она готова была выбежать из спальни и позвать на помощь людей Аллейна, но, увы, пожар отрезал и этот выход. Тогда она подбежала к окну и отдернула занавеску. Лучше попытаться выпрыгнуть с третьего этажа, чем сгореть заживо!..

И тут она вскрикнула от радости. Во дворе она увидела виконта Мандервиля и еще несколько знакомых охранников из свиты лорда Корби. Они дрались с немногочисленными приспешниками Аллейна, но Гвен сразу стало ясно, что сила на стороне Генри. Действительно, как раз в эту минуту бандиты маркиза подняли руки и побросали оружие, сдаваясь в плен.

Тут молодая женщина вновь услышала голос Евы. Похоже, та открыла окно и звала на помощь. Лайс поднял голову и устремил острый взор на будуар. Затем крикнул что-то своим людям.

Кажется, Ева спасена! Но Гвен и Саймону уже никто не поможет. Стена огня приблизилась почти вплотную, занавеска тоже загорелась, заставив баронессу отпрыгнуть от окна: ее платье едва не загорелось тоже. Дым валил такой густой, что вокруг почти ничего не было видно. Баронесса задыхалась, она чувствовала: еще совсем немного, и легкие не выдержат.

Она едва не поддалась отчаянию, но спохватилась: ведь есть еще потайной ход, он как раз рядом! Она бросилась к камину и нажала на доску, молясь, чтоб пружина сработала. К счастью, замаскированная дверца тотчас открылась. Гвен, у которой слезились глаза от едкого дыма и спирало дыхание, тем не менее попыталась дотащить до нее Саймона. Хоть его спасти!.. Но тело его было жутко тяжелым.

Тогда она, забыв о том, что он тяжело, если не смертельно, ранен, начала немилосердно бить его по щекам. И, к великой ее радости, он открыл глаза.

— Саймон, дорогой. — Она сжала его руку. — Пожар. Мы должны уйти. Собери все силы. Дверь совсем рядом.

— Ева… — Он едва шевелил губами. — Ева… Я должен… спасти… ее.

— Она спасена! — Гвен очень надеялась, что так оно и будет. — Она в безопасности!.. А мы нет. Саймон, ради нее! Доберись до двери!

— Ради… Евы… — Он медленно приподнялся и пополз на боку к двери. Гвен изо всех сил помогала ему. Наконец, он перебросил свое истекающее кровью тело за порог потайного хода, и баронесса шагнула за ним.

Оглянувшись, чтоб нажать пружину и закрыть дверь, которая отделит их от пожара, она увидела что-то непонятное. Как будто чья-то человеческая тень мелькнула в дыму. У нее сердце остановилось. Ева?.. Неужели это она?.. Выбралась из той комнаты?..

Но нет. Быть не может! Дверь туда крепкая, Еве ее не вышибить.

Тут раздался тяжелый грохот: это обвалилась потолочная балка. Гвен перекрестилась и нажала пружину. Полная темнота тут же окружила ее. Но здесь был чистый — по крайней мере, казавшийся таковым, после задымленной спальни — воздух, не было огня и жара. Стены были влажные и холодные, и на какое-то время Гвен просто бездумно прижалась щекой к прохладному мокрому камню, радуясь спасению и свободе.

Затем она наклонилась, нащупала тело Саймона и позвала его по имени. Ответом был лишь слабый стон. Кажется, он снова потерял сознание. Она вздохнула и выпрямилась. Где-то капала вода, что-то прошуршало мимо, наверное, крыса.

Но ни темнота, ни крысы не пугали баронессу: что значит отсутствие света и какие-то грызуны по сравнению с теми кошмарами, от которых она избавилась со смертью Аллейна?..

Они выберутся. Ход почти прямой, ответвлений нет, он выше ее роста, — все это Гвен хорошо помнила. А в конце ее ждет верный кучер Джозеф с каретой. Она пойдет за ним — и приведет его, чтобы он вытащил отсюда Саймона. Она глубоко вздохнула и, вытянув перед собой одну руку, а другой касаясь стены, медленно двинулась вперед.

***

А в покоях маркиза продолжал бушевать пожар. Труп Аллейна уже обуглился, а вот второй, который придавила потолочная балка, и который находился около входной двери, еще только занимался огнем. Именно тень этого человека и видела Гвен, когда оглядывалась на спальню в последний раз.

То был герцог Рокуэлл. Он очнулся, запертый в комнате на этом же этаже, охраняемой одним из людей маркиза, и провел там какое-то время, изрыгая проклятия и бессвязные угрозы. Но сторож сначала увидел дым из-под двери в спальню Аллейна, а затем услышал пистолетную стрельбу и звон оружия со двора, и поспешил удрать. Тогда Рокуэлл высадил дверь и бросился тоже спасаться, но из-за густого дыма в коридоре случайно попал в покои маркиза. Развернулся, хотел убежать… Но тут на голову ему обрушилась балка, навсегда прервавшая нить пустой жизни этого недалекого развращенного красавца.

Часть четвёртая (заключительная)

ЧАСТЬ 4

ГЛАВА 1

82.

Лорд Корби нервно мерил большими шагами холл, машинально потирая левую сторону груди, — хотя, на самом деле, сердечные боли отступили: помог новый врач, рекомендованный Лайсом, и его капли.

Но у доктора не было капель для родительского сердца, которое обливалось кровью из-за страданий единственной дочери. А страдания эти не уменьшались. Время, вопреки общеизвестной истине, не лечило страшную рану, нанесенную Еве, а, словно наоборот, лишь углубляло ее с каждым днем все больше и больше.

С тех пор, как виконт Мандервиль привез Еву, спасенную им из горящего особняка маркиза Аллейна, она угасала на глазах. Вначале ее мучила лихорадка, в бреду она говорила о таких ужасах, что лорд Корби содрогался, представляя себе, что его несчастная дочь перенесла. Как ни пытался Генри Лайс скрыть от друга многое из того, что произошло с Евой, — лорд все равно все узнал.

Когда болезнь отступила, первым вопросом Евы был: жив ли Саймон? Лорд Корби считал, что дочь еще слишком слаба, чтобы вынести страшную правду, но Лайс убедил его, что Ева должна узнать истину. Он показал девушке перстень, снятый с одного из двух обгоревших трупов в спальне Аллейна.

Это тело, как считал Генри, принадлежало Шелтону. Рост, сложение — всё совпадало.

В комнате находились еще два трупа. Один был огромного роста и богатырского сложения, — от чего этот мужчина умер, было уже не понять. А третий труп, несомненно, был труп Аллейна. Череп его был раскроен валявшейся рядом кочергой, и это свидетельствовало о том, что в спальне маркиза была драка. Кто, кроме Саймона, мог находиться там и убить злодея?

Но неуверенность все же оставалась. Перстень — единственное, что сохранилось на сгоревшем теле предполагаемого Шелтона, и виконт надеялся, что Евангелина узнает эту драгоценность.

Так и случилось. Едва увидев бриллиант, она зарыдала и забилась на руках горничных, повторяя: «Саймон! Саймон!..»

Немного придя в себя, она прошептала, что это фамильный перстень ее мужа. Позднее лорд припомнил, что Филипп Шелтон всегда носил на пальце не бриллиант, а изумруд. Но что с того? Больше находиться в спальне Аллейна и убивать маркиза было некому, так что все сомнения отпадали.

После этого припадка Ева ни разу не заговорила ни о своем муже, ни об Аллейне, — во всяком случае, с родителями. Несколько раз с согласия лорда с нею виделся наедине виконт Мандервиль. С ним единственным она чуть оживала, вероятно, благодарная за то, что он ее спас.

А вообще с того времени Ева почти все время молчала. Безмолвная и неподвижная, часами сидела она на диване, ничем не интересуясь. Она не читала, не рисовала, не вышивала, не играла на клавесине. Что бы ни происходило вокруг, — это не могло привлечь ее внимание. Казалось, пламя пожара иссушило ее очи, — слезы не блестели в них, и эти полные жизни, искрящиеся глаза, глядя в которые, лорд Корби забывал все тревоги и печали, стали тусклыми и пустыми. Казалось, пеплом пожара присыпало ее лицо, — таким серым и безжизненным стало оно.

Леди Корби предложила увезти дочь в Бат для поправки здоровья, но лорд воспротивился этому. Морские воды не помогут разбитому сердцу. Помогут только ласка, неусыпное внимание, доброта, — а всего этого черствая бездушная мать не могла дать Еве. Сам же Корби не мог ехать, — он готовил доклад для короля, в котором собирался полностью разоблачить покойного Аллейна и обелить имя своего казненного друга графа Беркшира.

И Ева осталась в замке Корби. Она очень мало ела, по ночам ее мучили кошмары, и первый обморок, случившийся через три недели после пожара в особняке Аллейна, родители и врач списали на это.

Но сегодня утром обморок повторился. Лорд вызвал из Лондона целый консилиум. И вот сейчас он нервно вышагивал по холлу, ожидая приговора именитых докторов. Неужели его подозрения оправдаются?.. Боже, только не это!

Он снова потер грудину. Он слышал о том, что сердечные болезни передаются по наследству. Если у Евы тоже больное сердце… Как смириться с этим? Бедная его девочка!

Он так надеялся, что она оправится от своей потери. Снова полюбит. Выйдет замуж и станет счастлива. Неужели этим чаяниям не суждено сбыться, и она угаснет в самом цвете лет?..

Двери распахнулись, и на пороге появилась леди Корби. По ее лицу лорд сразу понял: сбылись самые худшие его опасения: Ева смертельно больна, ей недолго осталось жить…

***

— Ну, дорогой, а теперь перевернись на спинку, — ласково сказал Генри.

Дорогой старательно делал вид, что не слышит, и задумчиво созерцал вид, открывающийся из окна.

— Прошу тебя, милый.

Но милый проигнорировал и эту просьбу.

— Малыш, у тебя же весь животик в колтунах, — продолжал Генри все тем же тоном, — так нельзя. Давай тебя причешем.

Малыш рассеянно почесал задней лапой нос и продолжал глядеть в окно, будто там находилось нечто крайне любопытное.

Но Генри не сдавался. Задушевным голосом он промолвил:

— Интересно, а своей хозяйке ты позволял причесывать себе животик? — Милый, дорогой малыш навострил левое ушко, что выражало у него пробуждающийся интерес к беседе. — Конечно, позволял, — продолжал Генри. — Но, поверь, я к твоему животу отнесусь так же бережно и осторожно, как и она. Буду расчесывать тебе шерстку очень нежно, так что ты ничего не почувствуешь. Я ведь знаю, что живот у тебя — самое уязвимое место. Неужели ты думаешь, малыш, что я причиню тебе боль? Никогда. Мы ведь друзья. Да к тому же оба мужчины. А мужская дружба — это святое.

Все эти аргументы, вероятно, показались малышу убедительными. Он вздохнул, лег на бок, а затем перевернулся на спину.

— Молодец, Пуфик, — похвалил его Генри и начал осторожно вычесывать колтуны на брюхе своего нового друга.

***

Их дружба началась с того памятного для Лайса дня, когда Еву и ее мужа похитили приспешники Аллейна.

Генри знал, что у маркиза есть тайное убежище, и догадывался, что оно неподалеку от замка Корби. Но где конкретно — не было известно. Поэтому кучер баронессы Финчли Джозеф очень помог Лайсу и его людям, показав им местонахождение особняка Аллейна.

После недолгой схватки с бандитами виконт оказался победителем, и они сдались. Тут он услышал женский крик и увидел в окне третьего этажа Евангелину Корби. За ее спиной все было в дыму, ее надо было срочно спасать.

Люди Лайса нашли и принесли из конюшни длинную лестницу, и по ней Генри поднялся до окна комнаты, где находилась Ева. Она сидела на полу, привалившись спиною к дверце гардероба, и была в обмороке — надышалась дыма. Он без промедления подхватил ее на плечо и встал на подоконник.

И тут услышал слабое поскуливание. Генри наклонился — и увидел, к своему удивлению, лежащего на коврике на боку Пум-Пуфа. Тот с трудом поднял голову и посмотрел в лицо Лайсу умными темными глазами. Эти глаза выражали тоскливую безнадежность и обреченность, — песик понимал, что враг, с которым он вел столь долгую войну, не пощадит и не спасет его.

Но в груди Генри билось благородное сердце, и он тотчас забыл все прежние обиды и старую вражду. Он схватил Пум-Пуфа за шкирку и засунул себе за пазуху. Спустившись вниз и передав Евангелину своим людям, он лично позаботился о несчастном песике: уложил его в тени, намочил собственный носовой платок и накрыл им беднягу.

Но как попал Пум-Пуф, любимец баронессы Финчли, в особняк Аллейна? Понятно, что Гвен тоже где-то рядом. Это подтвердили люди Аллейна: да, баронесса приехала в карете, они ее видели. Едва услышав это, Генри с ужасом подумал, что она могла оказаться на том же третьем этаже, что и Ева, в пылающих комнатах. Он немедленно организовал тушение пожара и одновременно начал поиски баронессы. Часть дома удалось отстоять, к тому же помог начавшийся ливень; но весь третий этаж выгорел полностью.

Поднявшись туда и бродя по дымящимся развалинам, с риском для жизни пробираясь под местами рухнувшей, местами едва держащейся кровлей, Генри с трудом сдерживал дрожь. В каждой из сгоревших комнат он мог найти останки Гвен. Невыносимо было думать, что она погибла. Яркая, искрящаяся, острая, как бритва…

Сердце Лайса оледенело, когда он обнаружил первое тело, придавленное потолочной балкой. К счастью, когда труп извлекли, он оказался явно мужским. Именно на пальце этого трупа был найден бриллиантовый перстень.

Второе тело было гигантского роста. Третье, лежащее у камина, с раскроенным черепом, тоже было мужским. Его Генри опознал по некоторым признакам как Аллейна, что подтвердили и приспешники маркиза. К счастью, больше трупов на третьем этаже не оказалось. Как и на втором, первом и в подвале особняка.

Ни покойников, ни живых людей. Ни души. Лайс обыскал всё: Гвен как сквозь землю провалилась.

То, что она сбежала, и сбежала не просто так, для Генри стало ясно позже, из разговора с Евангелиной. Лайс был единственным, кому доверилась несчастная девушка; он сам не понимал, как это произошло, но стал поверенным самых тайных уголков ее сердца. Она рассказала, что это именно Гвен завлекла ее и Саймона в ловушку. На расспросы о том, почему ее нашли в соседней со спальней Аллейна комнатке, и как рядом оказался Пум-Пуф, она ответила, что не помнит этого, но подробно описала всё, что произошло до этого между нею и подлецом-маркизом.

— Он ударил меня, я была без сознания, и удивительно, что он ничего не сделал со мной, — говорила Ева. — Но в какой-то момент я начала приходить в себя. Помню голос моей тети: «Вот как вы платите мне за мою преданность? Променяли меня на молоденькую шлюшку?» А потом этот… негодяй сказал ей, что хочет, чтобы она ему помогала. И она согласилась. После этого я погрузилась в полное беспамятство.

Генри кусал губы, пытаясь овладеть собой и не дать вырваться наружу клокотавшей в нем ярости. Сбылись его худшие опасения. Баронесса мало того, что была в спальне Аллейна, она готова была помогать гнусностям маркиза!.. Немудрено, что она сбежала. И даже своего любимого Пуфика бросила. Тварь, мерзкая тварь!..

«Но как же, — раздумывал он после, — Ева спаслась? Почему маркиз не сделал своего черного дела? Да! Саймон! Он освободился из подземелья и кинулся на выручку своей жене. Наверное, когда он появился на пороге комнаты, Аллейн кликнул охрану, и прибежал тот верзила, труп которого был обнаружен в спальне. А Гвен и маркиз перетащили Еву в соседнюю комнату и заперли туда дверь. Тут почему-то начался пожар. Саймону удалось расправиться с Аллейном и громилой, но балка рухнула на него и придавила. А Гвен каким-то образом удалось исчезнуть».

Кажется, картина выстроилась. Генри смущало теперь только одно: зачем Гвен передала ему с кучером письмо и велела тому показать, где находится особняк Аллейна? Это оставалось непонятным. Разве что на мгновение в циничной душе баронессы проснулась совесть? Которая затем заснула мертвым сном, поскольку Гвен охотно согласилась помогать маркизу в его отвратительных развлечениях…

Евангелина поведала Генри еще об одном, что мучило ее. Оказывается, Гвен и Саймон Шелтон когда-то были любовниками. Лайс едва сдержался, когда услышал это. Теперь ему кое-что стало понятно: например, он вспомнил свою первую ночь с баронессой, ее жаркий шепот, ее нетерпеливое желание… Она просто перепутала спальни, она шла к Шелтону и приняла его, Генри, за своего бывшего любовника! Ревность обожгла жгучим огнем.

Но Евангелину он постарался успокоить, как мог. Напомнил, что отношения между Гвен и Саймоном закончились давным-давно, что Шелтон полюбил Еву, и что он, Генри, не сомневается в том, кому было отдано сердце ее погибшего супруга.

— Я уверен, в нем не осталось никаких чувств к баронессе. Это лживая, готовая на любую подлость, развращенная женщина. Она отправила Саймона Шелтона на каторгу, она… — Он едва не сказал: «Она чуть не отравила вашего отца», но сдержался. Нет, лучше Евангелине этого не знать. — Ваш муж не мог питать к ней ничего, кроме отвращения! — закончил он.

— Вы меня утешили, виконт, — сказала Ева, пожимая его ладонь своей исхудалой бледной рукой. — Я так вам благодарна!

Ее он утешил. Но не себя. Он терзался и днем, и ночью. Нет, баронессе не было прощения! И, если только он отыщет ее… Если только она попадет ему в руки… Он не знал, что сделает с ней. Но знал, что не успокоится до тех пор, пока не найдет Гвен. Это было необходимо! Мысль, что он может никогда не увидеть ее, была невыносима.

Сколько бы ни повторял себе Генри, что хочет отыскать ее, лишь чтобы наказать за все ее злодеяния, в глубине души он понимал: она нужна ему. Живая и здоровая. Он должен знать, что с ней ничего не произошло, что она не пострадала. Увы, он продолжал любить ее… Даже сейчас, когда не оставалось сомнений в ее подлости и лицемерии.

К мукам неизвестности прибавлялись муки ревности. Шелтон когда-то был ее любовником. Сколько их было у нее после? Джейн, которую он все-таки взял к себе на службу, утверждала, что у ее хозяйки никого не было, кроме маркиза. Генри хотел верить в это, но от такой лицемерки, как Гвен, разве можно было ждать добродетели?

Где она сейчас? С кем? Не с красавцем ли герцогом Рокуэллом, который участвовал в похищении Евы и Саймона, и которого в особняке Аллейна тоже не нашли?.. Очень может быть.

Как, как вырвать эту женщину из сердца? Как избавиться от чар, которыми она опутала его?..

83.

Генри почесал Пум-Пуфа за ухом.

— Бросила, бедняга, тебя твоя хозяйка, — сказал он, невольно чувствуя, что слова относятся и к нему самому, и презирая себя за это. — Сбежала неизвестно куда.

Песик поднял мордочку и укоризненно посмотрел на Генри, словно говоря: «Ничего-то ты не знаешь».

— Что, ты считаешь, что я не прав? — разгадал его взгляд Генри. — Как бы я хотел, чтоб так и было! Но всё говорит о том, что она виновна. А ты, хоть и свидетель, мне сказать ничего, увы, не можешь…

Тут в гостиную вошел лакей и с поклоном доложил:

— К вам лорд Корби, сэр.

— Прекрасно, проводите его сюда. — Когда слуга вышел, Генри спустил Пуфа на пол и открыл большое французское окно, ведущее в сад: — Иди, погуляй, малыш.

Песик радостно побежал к кустам, а Лайс остался ждать гостя.

Едва друг переступил порог гостиной, Генри понял по его напряженному лицу: что-то случилось, и очень серьезное. Однако лорд Корби не торопился с откровениями. Он заговорил о том, для чего приехал в Лондон — чтобы передать королю доклад о деле маркиза Аллейна и прошение о посмертном оправдании графа Беркшира.

Они обсудили это, затем Генри поинтересовался здоровьем Кристофера, его жены и дочери, получив не слишком вразумительный и даже смущенный ответ, и в комнате воцарилось молчание.

— Я вижу, тебя что-то мучит, друг мой, — не выдержал, наконец, Генри.

— Да, это правда, — с тяжким вздохом признался лорд Корби. — Мне нужен совет. Но дело столь щекотливое… Не обижайся, я вовсе не хочу этим сказать, что не доверяю твоей деликатности, просто даже не знаю, как начать.

Он встал и отошел к окну, нервно потирая руки. Затем откашлялся и произнес быстро, не глядя на друга:

— Ева ждет ребенка.

— А, — только и сказал Генри.

— Для нас с женой это явилось полной неожиданностью.

— Понимаю.

— А для Евы это стало спасением. Она стояла на краю пропасти, еще немного — и мы потеряли бы ее. Теперь она хочет жить, ради этого ребенка. Ну, а мы… Леди Корби слегла. А я так растерян…

— Но Евангелина — замужняя женщина, — напомнил Генри, — она была обвенчана с Саймоном Шелтоном по всем правилам. В ее нынешнем положении нет ничего особенного.

— В том-то и дело, что у нас нет никаких доказательств ее замужества! — воскликнул лорд. — И это моя вина. Когда я узнал, что разбойник Джек Гром принудил ее выйти за него, я поспешил уничтожить все, что подтверждало этот брак. Викария, совершившего обряд, я отправил в Ирландию, а приходскую книгу, в которую были занесены имена моей дочери и Шелтона, самолично сжег. От деревни, в которой венчалась Ева, мало что осталось: всем свидетелям я щедро заплатил, и они разъехались кто куда. Мог ли я знать, чем все это обернется?

— Да, ты прав, если так, дело принимает совсем иной оборот, — согласился Генри.

— Я готов был попробовать разыскать свидетелей и викария, но сколько на это уйдет времени?

— А если ты даже найдешь их, и они подтвердят всё, сразу возникнет вопрос: как же ты собирался выдать Еву, если она уже была замужем, за герцога Рокуэлла? — резонно заметил Лайс.

— Вот именно, — мрачно подтвердил Кристофер. — Скандала не избежать. Поэтому я и приехал к тебе в Лондон. Единственное, что может спасти честь семьи — это немедленное замужество Евы. Леди Корби предложила обратиться к герцогу Рокуэллу…

— Герцог исчез, — процедил Генри. — Никто не знает, где он.

— Мне все равно. Я категорически против, даже если б он сам умолял позволить ему жениться на моей дочери. Принимая во внимание положение Евы, ей нужен особенный муж. Тактичный, мягкий, чуткий. Ты понимаешь, Генри?

— О да.

— Я столько лет жил затворником, что совсем не знаю никого из молодых людей при дворе. Ты должен мне помочь найти Еве супруга. Такого, которого полностью одобрил бы я, и которого, со временем, могла бы полюбить Ева.

— Она знает, что ты задумал? — поинтересовался Генри. Кристофер кивнул:

— Она достаточно разумна, чтобы понимать, каково ее положение, и согласится с моим решением. Леди Корби предложила нашей дочери отправить ее за границу. Она бы могла спокойно разрешиться там, а затем отдать ребенка на воспитание в приличную семью. Но Ева и слышать об этом не пожелала. Видел бы ты, как она говорила с матерью! У той едва не случился удар. Но довольно об этом. Теперь вся моя надежда на тебя. Учитывая, что достойного мужа Еве надо найти очень быстро, задача крайне сложная, но, я знаю, для тебя нет неразрешимых задач, друг мой.

— Я очень ценю твое доверие и польщен возложенной на меня миссией, — склонил голову Генри. — Но не стану искать тебе никаких кандидатов на роль мужа для Евы.

— Ты отказываешься мне помочь? — в недоумении воскликнул лорд Корби.

— Не совсем отказываюсь. — Генри задумчиво поглаживал подбородок. Сама судьба посылает ему эту возможность. Или же она просто хочет подшутить над ним?.. И он медленно продолжил: — Просто я уже нашел того, кто, возможно, подойдет. И кого одобрите и ты, и твоя дочь…

— Кто же он? — нетерпеливо шагнул к нему Кристофер.

— Это я. — Генри глубоко вздохнул. Вот и все. Обратной дороги нет.

— Ты?

— Неужели я не подходящий кандидат?

— Нет. Конечно, нет! Просто мне казалось… Я думал…

— Едва ли ты найдешь мужа лучше. Ты знаешь меня много лет. А я много лет знаком с твоим семейством. — Генри говорил торопливо, — он чувствовал себя приговоренным к повешению и удивлялся, что ему самому не терпится накинуть веревку себе на шею. — И Ева мне дорога. Я привязан к ней. Да, как о жене я о ней никогда не думал, но, — он криво улыбнулся, — это исправимо. Я обещаю быть с ней нежным, внимательным и чутким. Все будет так, как захочет она. Ребенок — замечательно, я уже заранее готов полюбить его… Какие еще у тебя могут быть возражения? Наш брак не вызовет никаких пересудов — все знают о дружбе между тобой и мной. Твоя супруга тоже не будет недовольна — у меня есть титул и состояние, и последнее побольше, чем у этого хлыща Рокуэлла.

— Все это так, — согласился лорд Корби. — Ты прав: лучше тебя кандидатуры я не найду. Но это слишком большая жертва, друг мой. Ведь ты не любишь мою дочь.

— Я достаточно хорошо ее знаю, чтобы сказать, что она достойна самого большого уважения. В ней есть ум, храбрость, благородство, сила духа… — «Все то, чего нет в Гвен!» — с горечью прибавил он про себя. — Я буду гордиться такой женой. И Евангелина меня уважает и доверяет мне. Уверен, со временем и я, и она — мы оба полюбим друг друга.

— Что ж, — и Кристофер протянул ему руку, — ты меня убедил. Думаю, убедишь и Еву. Свадьба состоится через десять дней в моем замке. Что скажешь?

— Что мы будем такой красивой парой, какой твой замок еще не видывал!

***

Когда лорд Корби уехал, Генри опустился в большое кресло и глубоко задумался. Он не сразу заметил Пум-Пуфа, который уселся у него в ногах.

— А, это ты, малыш, — наконец, увидел его Генри и провел рукой по голове песика. — А у меня для тебя новость. Скоро здесь появится хозяйка. И ты с ней знаком. — Пум-Пуф поднял голову и с надеждой посмотрел в глаза новому другу. Лайс вздохнул: — Нет, не та, о ком ты думаешь. Та уже не вернется.

Песик тоже вздохнул.

— Не грусти, — сказал Генри, вставая и прохаживаясь по комнате. — Знаешь что? Я и тебя возьму на свадьбу. Обещаю: кусочек свадебного пирога ты получишь!

Пум-Пуф печально отвернулся. «Нет, — говорил его вид, — куском свадебного пирога ты меня не утешишь!»

Но Генри уже взбодрился. Нет, никакой тоски и меланхолии! Свадьба с Евангелиной — именно то, что надо, чтобы навсегда выкинуть Гвен из головы. И десять дней — совсем небольшой срок, чтобы приготовить покои для будущей жены и самому выглядеть достойно на церемонии венчания. Так что дел по горло, и о всяких там баронессах некогда будет больше думать!

ГЛАВА 2

84.

— Вот уж не думал, что ты такая наседка, — проворчал Саймон, приподнимаясь с подушек и давая Гвен себя перевязать.

Его бывшая любовница открылась ему с весьма неожиданной стороны, являя все новые и новые грани своего сложного и неповторимого характера. Добросердечная Гвен. Заботящаяся о нем Гвен. Выхаживающая его Гвен.

— И эта наседка спасла тебе жизнь, прошу не забывать об этом, — беззлобно отмахнулась от его слов баронесса.

Они находились в небольшом домике, который она сняла после побега из дома Аллейна. Гвен уехала бы из Англии, но не могла же она бросить раненого Саймона, которого она с таким трудом спасла.

Джозеф, кучер, на себе вытащил Шелтона из подземного хода и отвез его и свою госпожу к своей сестре. Женщина жила на окраине большой деревни и была не слишком общительна. Это было на руку Гвен, соседи к хозяйке дома не заглядывали. Баронесса щедро платила за постой и за молчание, благо разбойничьи драгоценности были при ней.

Поначалу Гвен собиралась ехать в Лондон, но Саймон был в жутком состоянии, и ни о какой поездке и речи быть не могло. Она почти не отходила от его постели. Выхаживала, перевязывала, заплатила столичному доктору, которого привез Джозеф, чтобы тот помог спасти больного. С неделю Саймон провалялся в бессознательном состоянии, а потом очень медленно пошел на поправку.

— Ты отправила письмо Еве? — Эту фразу он повторял каждый день, с тех пор, как пришел в себя. И вот опять.

— Нет. — Поначалу она пыталась юлить, чтобы не волновать его, но теперь ответила прямо.

— Почему, черт побери?! Ты все-таки что-то от меня скрываешь? Что-то с Евой? — Он впился в нее горящим взглядом.

— Успокойся, с ней все в порядке, и скоро мы к ней отправимся, — утешила его Гвен. Она точно знала, что с племянницей ничего не случилось. По ее поручению Джозеф отправился к замку Корби и выяснил, что Ева вернулась к отцу живая и здоровая.

Но Саймону было мало такого ответа, он потребовал объяснений, и тогда Гвен не выдержала и вспылила:

— Как ты не понимаешь, что это я во всем виновата? Лорд Корби наверняка мечтает меня повесить! Думаешь, Лайс не рассказал ему, кто отдал Еву Аллейну?

— Ты ведь помогла нам…

Гвен лишь усмехнулась в ответ. Она помолчала и добавила:

— А кто об этом знает? Ты? Корби не простит мне этого. Я бы на его месте не простила бы. И я вовсе не хочу встречаться с Лайсом и его людьми.

— Я расскажу, как ты спасла нас.

— И они поверят слову бывшего каторжника? — хмыкнула Гвен.

В ответ Саймон так на нее посмотрел, что она замолчала и отвернулась.

— Они поверят слову сына графа Беркшира, — жестко сказал он. Он, кажется, не сомневался в этом. Но Гвен вовсе не была в этом столь уверена…

***

Она потеряла счет дням, но, по ее расчетам, прошел примерно месяц с тех страшных событий в доме маркиза. Зато за это время Саймон вполне поправился и мог уже вставать с кровати.

Когда Саймон пришел в себя, она все ему рассказала. И о своей жизни с маркизом, и о том, что это она отдала его и Еву на расправу Аллейну. Она каялась, просила прощения. Саймон сказал, что прощает, вот только саму себя Гвен простить не могла. Теперь она удивлялась, что смогла придумать этот чудовищный план, да еще и воплотить его в жизнь. Хвала Господу, что и Саймон, и Ева остались живы!

Шелтон, в свою очередь, поведал ей о том, что узнал в подвале от Аллейна про своего отца и лорда Корби. Гвен этому не удивилась, лишь в очередной раз прокляла маркиза.

А вообще между Гвен и Саймоном установились вполне дружеские отношения, правда, приправленные ноткой язвительности, будто спасающей от неловкости. Давно уже прошли былые чувства, сердца их были заняты, и непонятно становилось, откуда бралась эта неловкость. Впрочем, они легко справлялись с ней, подначивая друг друга.

Гвен до сих пор не верилось, что она свободна.

Свободна! Аллейна нет! Не нужно больше бояться, терпеть боль, ненавидеть. Его нет. Ее мучитель сдох! Да, сдох, как поганая крыса, которую прибили кочергой!

Она надеялась начать в Лондоне новую жизнь, но теперь ей придется уехать из-за лорда Корби и Лайса.

Генри… Так больно было думать о нем… Он видит в ней преступницу… А разве он ошибается? Если бы он только знал, что толкнуло ее на все это…

Гвен пыталась не думать о нем, забыть. Но он занозой сидел в сердце, тупой болью напоминая о себе. Она пыталась вытравить чувство к нему, пыталась возненавидеть, презрительно называла его про себя «лицемерным чистоплюем». Ничего не помогало. Он был сильным и благородным, а она — недостойной его лицемерной тварью.

Ничего, пройдет время, и боль утихнет. Она забудет Генри Лайса. Она уедет в другую страну, может быть, будет путешествовать, а, может, встретит мужчину и выйдет замуж, родит ребенка, наконец заживет спокойной жизнью…

Все наладится. Все обязательно будет хорошо.

85.

Саймон в очередной раз сморщился, проклиная про себя карету и ухабы. Он предпочел бы ехать на лошади, но понимал, что еще слишком слаб для таких прогулок.

Он ехал к Еве!

От нетерпения ему не сиделось на месте, а сердце в груди то заходилось в нервном стуке, то, наоборот, стучало через раз.

— Я ведь говорила, что нужно было еще подождать, — проворчала сидящая напротив Гвен, видя, как Саймон то морщится, то судорожно втягивает в себя воздух.

— Рана меня беспокоит сейчас меньше всего, — отмахнулся от ее заботы Шелтон. — Моя бедная жена с ума сходит, ломая голову, куда же я пропал. Просил же послать ей письмо!

— И я сотню раз тебе объяснила, почему не могу это сделать! — огрызнулась баронесса.

— Отослала бы и ехала бы себе куда собиралась. Что тебя здесь держит?

— А вместе с посыльным обратно прибыл бы Лайс! Думаешь, он дал бы мне уйти? — взвилась Гвен и обиженно отвернулась к окну.

Саймон помолчал и спросил уже более миролюбиво:

— Зачем тогда ты едешь со мной в замок Корби? Надеешься, тебя не узнают в таком виде, Гевин? — И губы его растянулись в издевательской улыбке.

Саймон окинул взглядом фигурку баронессы, облаченную в мужской костюм и закутанную в плащ. На голове Гвен был парик с белыми аккуратно завитыми локонами и украшенная перьями треуголка.

Все утро он потешался над новоиспеченным «Гевином», отчасти мстя за Сюзи. Гвен это понимала и терпеливо сносила все насмешки.

— Я не собираюсь ехать в замок. Высажу тебя неподалеку, сам доберешься, надеюсь.

— Доберусь, конечно. Только к чему тогда весь этот маскарад?

— А если мы кого-нибудь повстречаем по пути и меня узнают?

Саймон лишь хмыкнул в ответ, потешаясь над ее страхами.

— Знаешь, у меня есть дело в замке, и тебе придется мне помочь, — прервала молчание Гвен.

Саймон перестал ухмыляться и демонстративно приподнял брови.

— Ты должен вынести мне Пум-Пуфа через тайную калитку. И я сразу уеду отсюда.

— Что это еще такое — пумпуф? — теперь уже искренне удивился Шелтон.

— Это моя собачка, и я очень надеюсь, что она у Евы. — Гвен вкратце рассказала о своем песике и о том, как он остался запертым вместе с Евой в особняке Аллейна. — Поможешь мне, Саймон? — Она с мольбой смотрела на него.