Ритуал взаимодействия

Психические симптомы и публичный порядок[96]

Люди, оказавшиеся в поле зрения психиатра, обычно прежде привлекают внимание своих знакомых-непрофессионалов. То, что психиатры считают психическим заболеванием, неспециалисты обычно вначале видят как оскорбительное поведение — поведение, заслуживающее презрения, враждебности и других негативных социальных санкций. Целью психиатрии долгое время было противодействие техническому подходу к таким людям; понимание и лечение, а не кара за нарушение общественного порядка; забота об их интересах, а не интересах социального круга, которому нарушитель порядка нанес ущерб. Я воздерживаюсь здесь от обсуждения того, каким несчастьем для многих нарушителей порядка было предоставление им такой медицинской «помощи».

Фрейдистская психиатрия в корне изменила постановку этой медицинской проблемы. В небольших классических психоаналитических работах последователи 3. Фрейда показали, что определенные нарушения порядка, теперь называемые симптомами, могут интерпретироваться или прочитываться как часть системы коммуникации и защиты нарушителя, в частности, как регрессия к инфантильным формам поведения. Окончательным триумфом этой психологической точки зрения стало понимание того, что социально неподобающее поведение может быть психологически нормальным (например, когда мужчина обнаруживает достаточно сил, чтобы разорвать нездоровые супружеские отношения), а социально адекватное поведение может быть по-настоящему болезненным (что иллюстрируется навязчивыми интересами и сексуальным воздержанием некоторых химиков-исследователей). Короче говоря, для психиатра наличие беспокоящего симптома является просто разрешением начать «копать».

Первым результатом этого просвещенного подхода, о котором мог бы сокрушаться социолог, явилось то, что парадоксально притупился интерес к неприличному поведению. В конце концов, симптом — это только симптом, даже если он действительно отмечает место, где вы начинаете свое исследование. Если как-то вам удается убрать один симптом, ничего не делая с динамикой, скорее всего, неожиданно возникнет другой симптом; он может иметь совсем другое обличье, но ту же выраженность.

Быстро перешедшим от нарушений социального порядка к психическим симптомам психиатрам обычно не очень удавалось превзойти неспециалистов в оценке неадекватности поступков — объяснимых для крайне девиантных поступков, но не для многих более мягких случаев неправильного поведения. Эта проблема неизбежна, так как у нас отсутствует технический реестр различных паттернов одобряемого в нашем обществе поведения, а имеющуюся у нас скудную информацию не преподают в медицинских учебных заведениях. Психиатрам до сих пор не удалось дать нам систематизированные принципы идентификации и описания нарушений правил, типичных для психотического поведения. В настоящее время в психиатрии существует довольно специальный и тяжелый язык, включающий такие термины, как: «уплощение аффекта», «позирование», «манерность движении», «неконтактность» и т. д. Это решает проблему быстрых клинических записей, но создает много сложностей для практиков. В любом случае, моралистический язык социальных наук, выстроенный вокруг неправдоподобного представления, будто люди должны находиться в хорошей, ясной, прямой и открытой коммуникации друг с другом, еще хуже: как будто коммуникация — это пилюля, которую нужно проглотить, потому что это полезно для желудка.

Вторым следствием просвещенного психиатрического подхода, о котором мог бы сокрушаться социолог, является вытекающая из него очень специфическая и ограниченная трактовка коммуникации. Психиатры, вследствие своей опоры на амбулаторную практику и увлеченности (по крайней мере, до недавнего времени) невротиками, а не психотиками, склонны встречаться со своими пациентами в комнатах на двоих. Даже хуже: они склонны были впадать в ошибку «телефонной кабины», как будто то, чем занимается пациент, так или иначе является видом беседы, обменом информацией по телефону, а проблема состоит в том, что линия занята, связь плохая, собеседник на другом конце застенчив, скрытен, боится говорить или настаивает на использовании шифра. В работе явно нужно большое терпение и умение слушать. Гипноз и «сыворотка правды» также использовались для «очистки линии». Позднее, с появлением вживленных в кору мозга электродов, мы прогрессировали параллельно с телефоном Белла к чему-то вроде «прямого набора». Я могу добавить, что немногие профессии были так хорошо способны институционализировать и продать на социальном рынке собственные фантазии о том, чем они занимаются.

В любом случае, существовала общая слепота к тому факту, что очень часто неправильное поведение пациента — это публичный факт в том смысле, что любой, находящийся в одной комнате с ним, или, по крайней мере, любой участник того же разговора почувствует, что тот ведет себя неприлично. Правда, пациент может неадекватно вести себя просто потому, что присутствующие люди воспринимаются им как замещающие реально значимые фигуры. Но какой бы ни была более глубокая цель неадекватного поведения и насколько бы ни был психиатр убежден в том, что он и пациент одни в комнате, неадекватное поведение — это публичная вещь, потенциально доступная и являющаяся потенциальным беспокойством для всех и каждого, кто может оказаться в присутствии пациента. И когда мы покидаем профессиональную территорию психиатра, этот факт становится еще очевиднее. Психоз — это то, что может стать заметным любому на работе пациента, его соседям, его домашним, и что, по крайней мере сначала, должно восприниматься как несоблюдение социального порядка, существующего в этих местах. Другая сторона изучения симптомов — изучение общественного порядка, изучение поведения в общественных и полуобщественных местах. Если вы будете изучать одну сторону этого вопроса, вам, вероятно, нужно изучить и другую. Я полагаю, что симптоматическое поведение вполне может рассматриваться в первую очередь не как искаженная форма коммуникации двух человек, но как форма социально неадекватного поведения в том смысле, который придавали этому понятию Эмили Пост и Эми Вандербильт[97].

Я хочу на короткое время перевести психиатрические часы назад и обрисовать слегка отличный подход к симптоматологии и коммуникации. Я предлагаю исследовать общее правило поведения, нарушением которого выступает оскорбительное поведение, начиная с социальных проступков тех, кто еще не стал пациентом, затем попытаемся развернуть сеть правил (одним из них будет являться то, с которого мы начали), и одновременно попытаемся бросить взгляд на социальный круг или группу, поддерживающую эти правила и оскорбленную нарушением любого из них. Как только эта работа проделана, мы можем вернуться к индивидуальному нарушителю и вновь исследовать смысл для него его оскорбительного поведения. Когда мы выполним такой анализ, то сможем понять тот вызывающий замешательство факт, что индивид, кажущийся в один день совершенно сумасшедшим, на следующий, благодаря магической «спонтанной ремиссии», снова демонстрирует «здоровое» поведение. Мы должны также суметь найти термины, точно и элегантно описывающие стандартные симптомы. И, как предположил Гарольд Гарфинкель, мы должны быть в состоянии (не просто так, а в целях проверки теории) «программировать» безумие, то есть дать испытуемому сведенные к минимуму инструкции, как вести себя безумно, так сказать, изнутри.

Хотя социологи много лет классифицируют психотическое поведение как тип неадекватного поведения, вид девиантности, они, как и их коллеги-медики, не продвинули дело особенно далеко.

Один из вопросов состоит в том, что хотя достаточно легко назвать психотическое поведение социальным отклонением, еще легче увидеть, что есть много типов социальных отклонений, не являющихся случаями психотического поведения, — хотя бравые психиатры и психологи и пытались докопаться до болезненных корней всего, от преступлений до политической нелояльности. Говорят, что обычные уголовники оскорбляют имущественный порядок, изменники — политический порядок, кровосмесительные пары — порядок кровного родства, гомосексуалисты — порядок сексуальных ролей, наркоманы, возможно, моральный порядок и т. д. Мы должны, далее, спросить: какой тип социального порядка специфическим образом связан с психотическим поведением?

Как указывалось, психотическое поведение противоречит тому, что может считаться публичным порядком, особенно одной его части — порядку, которым руководствуются люди, находящиеся в непосредственном физическом присутствии друг друга. Бóльшая часть психотического поведения — это, прежде всего, несоблюдение правил, установленных для поведения в ситуации лицом к лицу, установленных или, по меньшей мере, отстаиваемых некоторой оценивающей, судящей или поддерживающей порядок группой. Во многих случаях психотическое поведение можно назвать неадекватным ситуации.

Принимая во внимание, что многие психотические симптомы неадекватны ситуации, мы должны спросить, все ли случаи ситуативной неадекватности являются проявлением психотических симптомов. Если бы это было так, у нас был бы социологически обоснованный способ отличать психотиков от других людей. Но очевидно, что есть много случаев ситуационной неадекватности, явно не связанных с психическим заболеванием. Есть невежливое поведение человека другой культуры, высокомерного человека, эксцентричного, наглого, порочного, празднующего, пьяного, старика, юноши.

С учетом этого мы должны спросить, имеют ли те случаи ситуационной неадекватности, которые мы называем симптоматичными, что-либо общее, присущее в то же время исключительно им. В литературе делались некоторые попытки назвать такие их свойства. Предполагалось, например, что психотическая ситуационная неадекватность — это поступок, которому другим нелегко сопереживать, вызывающий у других ощущение, что субъект непредсказуем и ненадежен, что он находится в другом мире, что другие не могут поставить себя на его место.

Как бы ни был соблазнителен этот подход, я не верю в его перспективность. Резкое различие между симптоматичной и несимптоматичной ситуационной неадекватностью — это, несомненно, часть нашего народного концептуального аппарата для понимания людей; трудность в том, что оно, по-видимому, не имеет никакой фиксированной связи с актуальным поведением, к которому оно применяется. За исключением крайних случаев, нет согласия в том, куда отнести конкретное поведение. Обычно такое согласие наступает задним числом, после того, как наклеен ярлык «психическое заболевание», или (в другом случае) после того, как применимость такого ярлыка полностью исключена. Вследствие этого я полагаю, что социологический анализ психотической симптоматологии неизбежно оказывается не слишком удовлетворительным. Он охватывает и диапазон поведения, воспринимаемого как нормальное, и диапазон поведения, воспринимаемого как психотическое.

Давайте теперь посмотрим на симптомы с социальной точки зрения. Во-первых, чем же именно является ситуационная неадекватность? Мы можем перевернуть этот вопрос, спросив: какого вида события — адекватные или неадекватные — могут случаться лишь в ситуациях общения лицом к лицу? Некоторые возможности таковы: (1) физическое и сексуальное нападение и менее драматичные помехи свободным телесным движениям. Давайте пока отставим в сторону эти возможности, хотя ясно, что боязнь возможности этих событий играет важную роль в нашем отношении к психически больным; (2) коммуникация лицом к лицу: вербальная, включающая передачу и получение сообщений, и невербальная, включающая выражение и тщательный сбор информации об информаторе. Итак, что же именно связано исключительно с ситуацией или с положением лицом к лицу в вербальной и невербальной коммуникации между людьми в присутствии друг друга? Это: (1) доверие к голому или непосредственному ощущению и (2) доверие к воплощенным сообщениям, тем, которые могут передаваться только благодаря присутствию тела передающего. Как считают исследователи коммуникации, эти два фактора, вместе взятые, подразумевают, что: (1) будет симультанная симметрия ролей (передающий информацию становится ее получателем, выражающий невербальные проявления становится их регистратором); (2) коммуникация очень насыщена квалифицирующими признаками; (3) налицо значительные возможности обратной связи.

Каким бы полезным ни оказался этот анализ коммуникативных характеристик взаимодействия лицом к лицу, он все еще вытекает из допущения, что взаимодействие лицом к лицу и коммуникация — более или менее одно и то же и что неуместность в ситуативном поведении так или иначе является патологией коммуникации. Однако это очень коварное допущение, и (как уже предполагалось) еще более коварным его делает созвучность интеллектуалистической профессиональной ориентации среднего класса. Я хочу высказать утверждение, что когда происходит или ожидается речевая коммуникация, разговор, то присутствующие совместно вступают в особый тип ритуально четко обозначенного объединения, особый тип тайного совещания, о котором можно говорить как о разговорном круге. Если происходит что-то неуместное, например манерная жестикуляция, это замечается и обращает на себя внимание не потому, что что-то сообщается, а потому, что нарушены правила поведения человека в присутствии других. Вербальная и невербальная коммуникация обусловлены еще и одобряемыми паттернами манер той группы, или объединения, согласно которым индивиды обязаны регулировать свое взаимодействие. Действовать в психотической манере очень часто означает неправильно взаимодействовать с непосредственно присутствующими другими; что-то сообщается, но нарушаются прежде всего правила взаимодействия, а не коммуникация.

Вероятно, именно эти правила, а также определяемые ими единицы взаимодействия и обусловленные ими санкционированные способы совместного существования и сохранения обособленности задают те естественные рамки, внутри которых могут быть систематически локализованы и описаны так называемые психотические симптомы. Каковы же правила должного поведения в присутствии других? Каковы единицы объединения, совместного существования, которое эти правила делают возможным и которое, в свою очередь, задает рамки, внутри которых происходят все события, включая коммуникацию лицом к лицу?

Язык социологии традиционно имеет дело с организациями, структурами, ролями и статусами и не слишком хорошо подходит для описания поведения людей в присутствии друг друга. Понятие «взаимодействие», увы, означало все, и почти не рассматривались единицы анализа, необходимые при пристальном рассмотрении взаимодействия лицом к лицу. Требуется перевод с языка структуры на язык взаимодействия, даже при сохранении ключевого момента социологического метода — акцента на правилах и нормативном понимании. Действительно, чтобы описать правила, регулирующие социальное взаимодействие, надо описать структуру этого взаимодействия.

В качестве средств начального анализа поведения лицом к лицу можно рекомендовать три базовые единицы взаимодействия. Во-первых, это социальный случай: событие, такое как вечерний прием, ожидаемое и вспоминаемое в качестве целостной единицы, обладает временем и местом осуществления и задает атмосферу происходящего во время и внутри него. Социальные случаи, по-видимому, слиты с тем, что психолог Роджер Баркер называет поведенческими местами, особенно в случаях, являющихся неформальными и мало рассматриваемых как отдельные единицы.

Во-вторых, я использую термин собрание по отношению к любой группе из двух или более человек, включающей всех тех и только тех, кто в этот момент находится в непосредственном присутствии друг друга. Термин социальная ситуация я отношу к полному пространственному окружению где бы то ни было, внутри которого входящий в него человек становится членом уже существующего (или возникающего при этом) собрания. Ситуация возникает с началом взаимного наблюдения и заканчивается, когда уходит предпоследний человек.

Когда люди находятся в собрании, они могут вместе прийти к поддержанию общего фокуса зрительного и когнитивного внимания, взаимно утверждая друг друга в качестве людей, открытых друг другу для разговора или его заменителей. Такие состояния разговора я называю встречами (encounters), или договоренностями (engagements). Эти сфокусированные собрания нужно отличать от случаев, когда индивиды присутствуют, но не участвуют прямо в поддержании состояния разговора, тем самым образуя несфокусированное собрание. Сфокусированное взаимодействие — это его разновидность, происходящая в состоянии разговора; несфокусированное взаимодействие — разновидность, происходящая, скажем, когда два человека оценивают друг друга, ожидая автобус, но не распространяют друг на друга статус со-участников в открытом состоянии разговора.

Правила начала, поддержания и завершения состояния разговора, составляя важную часть того, что Г. Бэйтсон и Дж. Руш называют метакоммуникацией, в той или иной степени рассматриваются в литературе, особенно в связи с описаниями так называемой психотической вербальной продукции, и, конечно, в исследованиях малых групп и описаниях групповой психотерапии. В любом случае, этот аспект ситуативного поведения вполне соответствует профессиональной ошибке, обусловленной ситуацией комнаты на двоих и тихого разговора, которую психиатры внесли в свой подход к психотическому поведению. Что, быть может, было упущено в этой области, так это правила, управляющие встречами между незнакомыми людьми, то есть правила общения с посторонними, подхода к ним и, кроме того, правила относительно состояния пребывания «с» кем-то.

Правила относительно несфокусированного взаимодействия — подлинного чистого совместного присутствия в одной ситуации — почти не рассматривались систематически; существующие предположения исходят либо из описаний ухода, например у Е. Блейлера, либо из книг по этикету. Социологи, специализирующиеся на коллективном поведении, сосредоточили свое внимание на панике, бунтах и толпах, почти не думая о структуре мирного передвижения людей в публичных местах. Уважение, трансформирующее простые физические границы вроде стен и окон в коммуникативные границы; хорошо структурированное вежливое невнимание, демонстрируемое присутствующим людям, посредством которого один показывает другому, что видит его, но при этом тот не оказывается объектом чрезмерного любопытства; поддержание своего лица и внешнего вида, как будто человек всегда готов получить инструкции и информацию от ситуации; выражение адекватного распределения вовлеченности между основной и побочной (например, курение) активностью — все эти нормативные требования простого присутствия пока еще никак не были систематизированы.

Подобным же образом мало внимания уделялось управлению доступными договоренностями, то есть договоренностями, поддерживаемыми в социальной ситуации, где есть и другие договоренности, и другие, не участвующие в договоренности, индивиды. Мы только начали изучать под влиянием этологов «правила дистанций», на основе которых кружки разговаривающих и не участвующие в них люди в социальной ситуации делят доступное пространство так, чтобы максимизировать определенные переменные, и соответственно этому модулируя звучание. Мы почти не касались долга участника договоренности по отношению к более широкой ситуации, долга, который люди не могут заплатить, если демонстрируют разные формы неприязни и рассеянности; соответственно, мы не рассматривали и долг, который договоренность в целом имеет перед социальной ситуацией и социальным случаем, долг, обязывающий участников договоренности оставаться в ней, но не слишком далеко втягиваться в прогрессирующее развитие активности в рамках договоренности.

Действуя классическим психотическим образом, пациент активен именно в отношении этих различных правил и поддерживаемых ими единиц объединения. Я убежден, что существует крайне широкий диапазон мотивов и причин для такого поведения индивида. Когда пациент с повреждением мозга и пациент с функциональным заболеванием демонстрируют сходное неадекватное поведение — например, не могут среагировать на шаги по установлению договоренности, — психиатрия находит в этом основание для подтверждения своей убежденности в том, что поведение может быть симптоматичным в медицинском смысле, неважно, является ли заболевание органическим или функциональным. Но, конечно, это инверсия природы. Как раз поведение пациента с органическим поражением лишь имитирует социально структурированные нарушения, точно так же как молчание немигающей совы мы интерпретируем как признак мудрости, а пациент с функциональным нарушением демонстрирует уход от контактов в его полной и изначальной форме. Девушка из верхних слоев среднего класса, игнорирующая возгласы, оклики и приставания юнцов из трущоб, иллюстрирует в еще более обычной форме неконтактное поведение. Я не знаю психотического неадекватного поведения, которое не могло бы быть точно соотнесено с поведением в повседневной жизни людей, не являющихся психически больными и не считающихся таковыми; и в каждом случае можно обнаружить множество разных мотивов для неподобающего поведения и множество разных факторов, влияющих на наше к нему отношение. Хочу добавить, что психиатрические больницы, возможно, путем естественного отбора, организуются так, чтобы создать именно такие условия, в которых упрямые участники возвращаются к демонстрации ситуационной неадекватности. Если вы лишаете людей всех привычных средств выражения гнева и отчуждения и помещаете их в место, где причин для этих чувств у них как никогда много, естественным выходом для них будет ухватиться за то, что остается, — за ситуационную неадекватность.

Суммируем наши аргументы. Когда люди вступают в непосредственное физическое присутствие друг друга, они становятся уникальным образом доступны друг другу. Возникают возможности физических и сексуальных нападений, втягивания и вовлечения в нежелательные состояния разговора, словесных оскорблений и приставаний, нарушений определенных территорий Я и других, демонстрации невнимания и неуважения к присутствующему собранию и социальному случаю, в рамках которого возникло собрание. Правила поведения лицом к лицу, признаваемые в данном сообществе, устанавливают форму, которую должно принимать совместное общение лицом к лицу, приводя к общественному порядку, гарантирующему, что люди будут уважать друг друга с помощью доступных им идиом языка уважения, сохраняя свое социальное место и межличностные обязательства, обеспечивая и не нарушая движение потока слов и тел и демонстрируя уважение к социальному случаю. Нарушения этих правил образуют ситуационную неадекватность; многие из этих нарушений губительны для прав всех и каждого присутствующего и представляют собой демонстративные публичные нарушения, независимо от того, что многие из них мотивированы конкретными отношениями нарушителя с конкретными присутствующими или даже отсутствующими людьми. Эти случаи неадекватности являются в первую очередь не лингвистическими феноменами межличностной коммуникации, а примерами неподобающего публичного поведения; дефект коренится не в области передачи информации или установления межличностных контактов, а во внешних приличиях и манерах вести себя, регулирующих объединение людей лицом к лицу. Именно в этом мире санкционированных форм объединения психотические симптомы берут свое естественное начало, и только получив систематическую картину ограничений одобряемого публичного поведения, мы можем обрести язык для четкого и эффективного разговора о симптоматологии. Правила поведения в присутствии других и благодаря присутствию других — это правила, делающие возможной упорядоченную коммуникацию лицом к лицу лингвистического типа; но эти правила и множественные нарушения их, систематически демонстрируемые психотиками и другими нарушителями, не должны сами рассматриваться в первую очередь как феномены коммуникации; они прежде всего являются ориентирами (и их нарушениями) социальной организации, организованного объединения присутствующих вместе людей.