Ритуал взаимодействия

Где находится действие

Лет десять назад в среде городских американских парней, не претендующих на благовоспитанность, термин «действие» или «акция» (action) использовался в далеком от Парсонса[99] значении, для обозначения особых ситуаций, отличавшихся от ситуаций, где «нет действия». В последнее время это слово получило широкое употребление, и окончательно добила его безжалостная эксплуатация в рекламных роликах и объявлениях.

Термин, которому посвящена эта глава, указывает на нечто живое, но сам сейчас почти мертв. Действие будет определяться аналитически. Я постараюсь обнаружить, где оно может находиться и что можно сказать про эти места.

Везде, где есть действие, наверняка есть и шансы. Начнем с простого примера и двинемся от него дальше.

Два мальчика нашли на дороге монетку и решили, что один подбросит ее, а другой должен будет угадать, упадет ли она орлом или решкой, чтобы определить таким способом, кому монетка достанется. Таким образом, они включились в игру, или, как называют это пробабилисты, в азартную игру, — в данном случае в игру «орел или решка».

Монетка может использоваться в качестве приспособления для принятия решений так же, как колесо рулетки или колода карт. В данном конкретном случае ясно, что мы имеем дело с полностью известным набором возможных исходов: орел или решка, то есть аверс или реверс. То же самое с игральной костью: при обычном изготовлении и использовании[100] шесть разных ее граней представляют возможные исходы броска.

При двух возможных исходах бросания монеты для каждого из них может быть оценена вероятность, или шанс. Шансы варьируют от «несомненно» до «невозможно», или, на языке вероятностей, от 1 до 0.

Игрок владеет тем, что он может потерять, — это ставка (bet). Игра дает ему шанс выиграть то, чего у него еще нет — это можно назвать выигрышем (prize). Результат (payoff) для него — это приз, который он выиграет, или ставка, которую он проиграет. Ставка и выигрыш вместе называются банком (pot)[101].

Теоретические шансы (theoretical odds) выражают вероятность удачного исхода по сравнению с неудачным, при том, что механизм принятия решений полагается идеальным. Истинные шансы (true odds) учитывают, в отличие от теоретических, физические погрешности, заложенные в любом реальном механизме, которые никогда не могут быть до конца учтены или полностью устранены[102]. Реальные шансы (given odds, или pay) — это размер выигрыша по сравнению с размером ставки[103]. Заметим, что исходы определяются полностью в терминах механизма игры, а итоги (выигрыш или проигрыш) — в терминах внешних и переменных ресурсов, связанных с определенными результатами. Таким образом, в словосочетаниях «теоретические шансы» и «реальные шансы» мы в каком-то смысле используем один термин «шансы» для выражения двух совершенно разных идей.

Оценка банка с учетом средней вероятности выиграть его дает то, что специалисты по теории вероятностей называют ожидаемой ценностью (expected value)игры. Вычитание ожидаемой ценности из размера ставки дает величину цены, или средней выгоды от участия в игре. Отношение этого параметра к размеру ставки составляет выгоду (advantage) игры. Когда нет ни выгоды, ни убытка, игру называют честной. Тогда теоретические шансы равны реальным шансам, а тот, кто делает ставку или предлагает пари, ставя большую сумму в надежде выиграть маленькую, имеет полноценную компенсацию в виде малой вероятности проигрыша тому, кто принимает пари.

Есть игры, предлагающие выбор из множества возможных исходов, каждый из которых оплачивается по-разному или даже предусматривает для делающего ставку различные минусы. Примером служит игра в казино. Другие игры тоже включают ряд возможных благоприятных исходов, оплачиваемых по-разному. Ожидаемая ценность в этом случае складывается как сумма нескольких различных ценностей; примерами могут служить игровые автоматы и кено[104].

В той степени, в которой игра служит выигрышу, она представляет собой возможность (opportunity); в той степени, в которой она угрожает потерей ставки, — это риск (risk). И то, и другое определяется здесь объективно. Субъективное ощущение возможности или риска — другой вопрос, оно может совпадать с реальностью, но не обязательно.

Каждого из наших мальчиков, бросающих монетку, можно рассматривать как находящегося в точке жизненному пути, где находка монетки не предусматривалась. Без этой находки жизнь продолжалась бы согласно ожиданиям. Каждый мальчик может, далее, рассматривать свою ситуацию как позволяющую ему либо получить выгоду, либо вернуться к тому, что является нормой. Случай такого типа можно назвать возможностью без риска. Если бы к одному из мальчиков подошел хулиган и стал играть с ним в «орел или решку» монетой, взятой из кармана этого мальчика (как это случается в пригородах), мы могли бы говорить о риске без возможности. В повседневной жизни риск и возможности обычно встречаются вместе и во всевозможных комбинациях.

Иногда индивид, узнав о вероятности неудачи, может отказаться от решения продолжать активное действие. В этом случае не принимаются ни риск, ни возможность. Чтобы принять их, индивид должен позволить себе (или его заставляют это сделать) выпустить ситуацию из своих рук и утратить над ней контроль, тем самым приняв на себя обязательство[105]. Нет обязательства — нет шанса.

Теперь о детерминации, определяемой как процесс, а не как завершенное событие. Как только монета оказывается в воздухе, бросивший ее чувствует, что начали действовать решающие силы; так оно и есть. Конечно, период детерминации может быть отодвинут назад и включить в себя решение выбрать «орла» или «решку» или еще дальше — к моменту принятия решения бросать монетку. Однако результат («орел» или «решка») окончательно определяется в то время, когда монета находится в воздухе; остальное — кто выбирает «орла» или «решку», что стоит на кону и т. п. — решается до этого события. Короче говоря, основной чертой ситуации подбрасывания монеты является то, что результат, неясный до определенного момента — момента подбрасывания монеты в воздух, однозначно и полностью определяется в момент броска. Проблематичная ситуация разрешается.

Термин «проблематичная» здесь употребляется в объективном смысле и относится к чему-то еще не детерминированному, но близкому к этому. Как уже предполагалось, субъективная оценка самого актора вносит дополнительные усложнения. Он может совсем не осознавать, что нечто детерминировано, или может считать ситуацию проблематичной, когда на самом деле все уже определено и ему остается только обнаружить, открыть это. Или, наконец, он может полностью ориентироваться в происходящем — оценивать вероятности и реалистично воспринимать результаты. Мы в основном будем заниматься этим последним случаем, когда между объективной и субъективной ситуацией обнаруживается полный параллелизм.

Каузальные силы, действующие в течение периода детерминации и до конечного результата, часто определяют как «вероятностные» или «чистая удача». Это не означает полного индетерминизма. Когда монета подброшена, ее падение полностью детерминировано такими факторами, как предшествующее состояние пальцев бросавшего, высота броска, движение воздуха (в том числе возникающего после того, как монета покидает пальцы) и т. д. Однако невозможны никакие преднамеренные действия, которые могли бы повлиять на результат[106].

Конечно, существуют рискованные ситуации, когда мастерство, знания, отвага, настойчивость и т. д. создают соответствующий порядок направляемой человеком детерминации. В этом действительно заключается решающее различие между играми «чисто» случайными и тем, что называют соревнованиями: в первом случае, как только в игру вступает детерминация, участники могут только пассивно ждать результата; во втором именно этот отрезок времени требует интенсивного и непрерывного приложения соответствующих способностей. Тем не менее, случается, что во время соревнований что-то ценное, поставленное на карту, зависит от неуправляемой детерминации; объективно (и часто также и в восприятии) преднамеренные и результативные действия недостаточно сильны для того, чтобы снять проблематичность ситуации.

Важнейшей чертой бросания монетки является наличие временных фаз. Мальчики должны принять решение уладить дело с помощью бросания монетки; они должны физически настроиться; они должны решить, какая часть стоимости монеты будет поставлена на кон при броске и кто выбирает «орла», а кто — «решку»; с помощью поз и жестов они должны принять на себя обязательства по игре и тем самым пройти «точку невозврата». Это фаза заключения пари, или фаза приготовления. Далее идет фаза собственно игры, или фаза детерминации, во время которой соответствующие причинные силы активно и определяющим образом продуцируют результат[107]. Далее наступает фаза обнаружения или раскрытия — время между детерминацией и информированием участников. Этот период обычно бывает очень коротким, чтобы как можно быстрее выявить различия между группами участников, поляризованных по отношению к полученному результату[108], и заполнен особой сверхчувствительностью. Наконец, фаза завершения, начинающаяся с раскрытия результата и длящаяся до выплаты проигрышей и получения выигрышей.

Период, требующийся участникам данной игры для прохождения всех четырех фаз — приготовления, детерминации, раскрытия и завершения, — может быть назван временем игры. Периоды между играми можно назвать паузами. Время одной игры нужно отличать от периода, заполненного играми, то есть сессии — времени между деланием первой ставки и уплатой последней, воспринимаемого как непрерывная игра. Количество завершенных игр в течение любой единицы времени — это темп игры[109]. Средняя продолжительность туров игры ставит верхнюю границу скорости игры, как и средняя продолжительность пауз; монета может быть подброшена 5 раз за полминуты; то же самое количество решений на скачках потребует более часа.

С учетом этого различения фаз игры легко заметить одну особенность простых вероятностных игр, которая иначе может показаться само собой разумеющимся. Как только игра начата, ее детерминация, раскрытие и завершение обычно быстро следуют друг за другом, часто до того, как сделана другая ставка. Сессия бросания монеты состоит, таким образом, из последовательности четырехфазных циклов с паузами между циклами. Обычно игроки сохраняют непрерывное напряжение внимания и переживания в течение всего четырех- или пятисекундного цикла каждой игры. Внимание падает только во время пауз, то есть между завершением одной игры и началом следующей. В повседневной жизни обычно происходит совершенно иначе. Конечно, человек делает ставки и рискует в повседневной жизни, например, когда он решает сменит работу или переехать из одной страны в другую. Более того, в определенные моменты ему может быть необходимо принимать несколько жизненных решений в одно и то же время и, следовательно, поддерживать очень высокий темп принятия решений. Но обычно фаза детерминации — период, в течение которого определяются последствия его решения, — бывает долгой, иногда длится десятилетия, за которыми следуют также продолжительные фазы раскрытия и завершения. Отличительное свойство игр и соревнований состоит в том, что как только ставки сделаны, детерминация результата и присуждение вознаграждения осуществляются на одном дыхании. В течение всего периода игры непрерывный фокус внимания постоянно находится на высоком уровне.

Итак, мы можем использовать некоторые понятия из традиционного анализа бросания монетки[110], но такой подход вскоре приводит к затруднениям.

Нормы определения размера ставки или приза устанавливаются сообществом (или со ссылкой на него), населением в целом или преобладающим рынком. Запутанность анализа игры состоит в том, что различные люди могут по-разному относиться к одним и тем же ставкам или выигрышам. Взрослые люди из среднего класса могут использовать монетку в качестве механизма принятия решений, но вряд ли они станут тратить время на бросание монетки только для того, чтобы решить, кому эта монетка достанется. А маленькие мальчики могут воспринимать претензии товарища на найденную совместно монетку как действительно большую ставку. Если обратить внимание на различные смыслы, которые разные люди придают одинаковым ставкам (или одинаковым выигрышам) или которые один человек придает им в разное время или в разных ситуациях, можно говорить о субъективной ценности, или полезности (utility). И точно так же, как ожидаемая ценность может быть подсчитана как средняя величина стоимости выигрыша, так и ожидаемую полезность можно определить как полезность, которую индивид приписывает денежному выигрышу, помноженную на вероятность этого выигрыша.

Ожидаемая полезность выигрыша в ситуации с бросанием монетки должна быть четко отделена от ожидаемой полезности бросания монетки ради этого приза, ибо индивиды постоянно наделяют субъективной ценностью — позитивной или негативной — возбуждение и тревогу, вызываемые самим бросанием. Кроме того, разочарование от проигрыша и удовольствие от выигрыша, скорее всего, не уравновешивают друг друга; разница (в любом случае) должна также учитываться в среднем как часть ожидаемой полезности игры[111]. Объективные стандарты могут использоваться для выявления значения ставок; но мы должны привлечь туманное понятие полезности для постижения смысла самой игры.

Переходя от четкого понятия ожидаемой ценности приза к понятию, более отвечающему нашим интересам, а именно ожидаемой полезности игры за данный банк, мы сталкиваемся с почти безнадежными сложностями. Когда индивид утверждает, что данный период игры вызывает большой азарт, или чувствует, что он дает больше шансов, чем другой, за этим может стоять целый ряд соображений: шкала ставок, длительность пари (а также, предлагает он его или принимает), краткость времени игры, количество игр, темп игры, выгода от участия в игре, вариации размера выигрышей, связанных с благоприятными результатами. Наконец, относительный вес, придаваемый каждому из этих моментов, будет существенно меняться вместе с абсолютной ценностью каждого из остальных[112].

Для нас это означает, что разные люди и разные группы обладают различными точками отсчета для измерения риска и возможности; очень рискованный образ жизни может приводить к тому, что человек мало значения придает риску, который кому-то другому покажется недопустимым[113]. Так, например, пытаясь объяснить существование легализованных азартных игр в Неваде, иногда ссылаются на шахтерские традиции штата. Рискованность этой профессии в целом можно действительно определить как значительную. Суть аргумента состоит в том, что так как экономика штата сама по себе основывалась на азартной игре с пластами земли, то азартные игры в казино никогда не воспринимались с особым неодобрением.

В обыкновенной азартной игре базовое понятие «рискованность» обладает множеством полуосознаваемых, непостоянных значений. Когда от игры мы переходим к реальной жизни, все становится гораздо сложнее.

При бросании монетки существуют априорные эмпирические причины оценивать вероятность каждого результата («орел» или «решка») как пятьдесят процентов. Бросающим монетку нет необходимости задумываться о правильности этой оценки — тем монеты и хороши. Однако во многих обыденных ситуациях человек сталкивается с матрицей результатов, которая не может быть полностью определена. (Например, это могло бы произойти, если бы наши два мальчика остановились перед глубокой разветвленной пещерой, пытаясь решить, что с ними может произойти, если они попытаются ее исследовать.) Даже если известен весь ряд возможных результатов, то вероятности, которые должны быть приписаны каждому из них, могут быть предметом только грубой оценки, базирующейся на смутных ссылках на эмпирический опыт[114]. Более того, оценивающий часто очень слабо ощущает, насколько приблизительна его оценка. В большинстве жизненных ситуаций мы имеем дело с субъективной вероятностью и, следовательно, в лучшем случае, с очень грубой общей мерой — субъективно ожидаемой полезностью[115].

В то время как бросающие монетку обычно имеют дело со «справедливой» игрой, а игроки казино — со слегка невыгодной, более широкие аспекты образа жизни сталкивают человека с гораздо меньшей сбалансированностью в этом отношении; здесь мы имеем дело с ситуациями больших возможностей при малом риске или большого риска при малых возможностях. Более того, возможности и риск нелегко измерять одной шкалой[116].

В самом понятии ценности есть важный момент — представление, что ставки и выигрыши могут быть измерены количественно. Монетка обладает и социально подтвержденной ценностью и субъективной ценностью, отчасти благодаря тому, что ее выигрыш позволяет или проигрыш не позволяет игрокам делать после игры. Это последствия игры, то есть способность результата выходить за пределы того события, в котором он был достигнут, и объективно влиять на последующую жизнь игрока. Период, в течение которого действуют эти последствия, — это послеигровая фаза, или фаза последствий игры.

Здесь надо рассмотреть один каверзный момент. И «объективная ценность» и «полезность» являются средствами установления сиюминутных эквивалентов тех последствий, которые в действительности должны проявиться со временем. Это достигается посредством того, что либо сообществу, либо самому индивиду позволяется приписать оценку этому будущему и принять или отдать его цену сейчас. Я хочу избежать этих сложностей. Когда, например, мужчина делает брачное предложение, результат становится детерминирован, как только девушка примет решение; раскрывается, когда она дает свой ответ; завершается, когда заключается брак или отверженный поклонник удаляется, чтобы ухаживать за кем-то еще. Но в другом смысле последствия платы ощущаются участниками всю свою оставшуюся жизнь. Как «результат» служит ценностным эквивалентом исхода, так «последствия» — человеческим эквивалентом результата. Итак, мы переходим от четко определенных банка и выигрыша к отсроченному результату, который может быть определен лишь смутно. Это движение от банка к последствиям и от азартных игр с предписанными правилами к более широким областям жизни.

Вдобавок ко всем этим ограничениям, модель бросания монетки имеет еще одно, довольно важное, к рассмотрению которого мы лишь приступаем. Субъективные переживания маленьких мальчиков, бросающих монетку ради владения ею, вытекают из беззаботно проявляемого желания. Решение играть или не играть принимается в условиях, когда оно не подвергается давлению со стороны, и «не играть» могло бы быть легким, вполне осуществимым выбором. Как только это решение принято в позитивную сторону, принимается второе — относительно возможного исхода, на который надо делать ставку, — здесь предпочтения иллюзорны, но тем не менее, вызывают интерес и определенно не иллюзорны в играх, включающих мастерство. Как только получен результат, к нему следует отнестись как к возможности, которая была предусмотрена, и как бы то ни было, игра сыграна. Впоследствии всю ситуацию с легкостью можно рассматривать как ситуацию готовности рискнуть, порождаемую и управляемую на основе самодетерминации, ситуацию принятия риска и использования возможности. Однако в повседневной жизни человек может иногда не осознавать фактически существующего риска и возможностей или может понять, в какую игру он играл, только после ее окончания. И если к ситуации подходить, имея в виду ее рискованность, можно иногда обнаружить, что цена отказа от игры так высока, что она должна быть исключена из числа реальных возможностей, или (если такое решение практично) что нет такого результата, на который стоит делать ставку. Здесь есть некоторая свобода выбора, некоторая самодетерминация, но не слишком большая. Модель бросания монетки может быть применима ко всем этим ситуациям, но только лишь ценой игнорирования некоторых важных различий между готовностью рискнуть в игре с целью развлечения и азартной игрой в реальной жизни. Даже не говоря о размере ставки, наши два мальчика, бросающие монетку, и двое выживших в кораблекрушении и согласных с тем, что нет другого выхода, кроме как, подбросив монетку, решить, кому придется облегчить плот, играют не в одну и ту же игру; в свою очередь, они рискуют иначе, чем двое больных пассажиров, которых их здоровые компаньоны вынуждают с помощью бросания монетки принять решение, кто из них двоих больше не будет получать воду из запаса спасательной шлюпки.

Человек, готовый выйти из дома на назначенную встречу, обнаруживает, что собрался на полчаса раньше и теперь у него есть «свободное время», которое можно как-то использовать или заполнить. Он мог бы «хорошо» использовать время, выполнив какое-то важное дело, которое и так пришлось бы когда-то делать. Вместо этого он решает «убить» время, берет первый попавшийся под руку журнал, заваливается в удобное кресло и пролистывает несколько страниц, пока не наступает пора уходить.

Каковы характеристики подобной деятельности, используемой для «убивания» времени? Подойдем к этому вопросу через другой: каково возможное воздействие этого маленького отрезка жизни человека на всю остальную жизнь?

Очевидно, то, что происходит в период убивания времени, может не иметь никакого отношения к остальной жизни человека[117] — он может следовать многим альтернативным линиям деятельности, а его жизнь будет протекать все так же. Вместо чтения одного журнала он может читать другой либо может коротать время, смотря телевизор, клюя носом или решая головоломки. Обнаружив, что у него меньше свободного времени, чем предполагалось, он легко может оборвать свое бесцельное времяпрепровождение; обнаружив, что у него есть больше времени, он это времяпрепровождение может продолжить. Он может попытаться найти интересный для себя журнал, потерпеть неудачу, но мало что потерять из-за этого, просто отметив, что временно он без дела. Если время убить нечем или его слишком много, он может «протянуть» его.

Итак, моменты «убитого» времени не имеют последствий. Они ограничены и изолированы, не перетекают в остальную жизнь и не влияют на нее. Иначе говоря, жизненный путь человека не подвластен этим «убитым» моментам; его жизнь организована так, будто непроницаема для них. Деятельность для убивания времени выбирается заранее так, что она не может связать или затянуть человека[118].

Убивание времени часто вовлекает «убийцу» в проблематичную деятельность. Принятие решения относительно журнала или телевизора может быть быстрым, и его детерминация начинается не раньше, чем человек уже готов сесть за это занятие. В таком случае осуществляется проблематичное поведение, не имеющее последствий. (Интересно, что то же самое происходит в случае бросания монетки. Наши юные игроки субъективно могут приписывать большую ценность выигрышу в бросании монетки, но вряд ли этот результат может иметь дальнейшие последствия.)

В противоположность свободному времени у человека есть еще занятое время с его миром коллективно организованной серьезной деятельности, связывающей усилия индивида с потребностями других людей, которые рассчитывают на него в отношении товаров, оборудования или услуг для выполнения своих собственных обязательств. Регистрируются его продукция, доставки и штрафы, налагаемые на него при неудачном исполнении. Короче, разделение труда и организация течения работы связывают текущие моменты жизни человека с последующими моментами жизни других людей весьма последовательным образом.

Однако почти не прослеживаются последствия должного исполнения собственных обязанностей в любом конкретном случае. Конечно, результаты более или менее представляются заранее, но вероятность их осуществления настолько высока, что здесь дело кажется не требующим пристального внимания. Ничего не надо взвешивать, решать или оценивать; не нужно рассматривать альтернативы. Эта деятельность, разумеется, имеет важные последствия, но она хорошо контролируется, она не проблематична. Между прочим, этим качеством будет обладать любой момент времени, рабочий или «убиваемый». Именно из-за всех возможных последствий наши бросатели монетки продолжают делать вдохи и выдохи и не разбивают свои головы о бетонную стену. Любая неудача в первом деле и успех во втором могут оказать очень далеко идущее воздействие на все будущие моменты жизни мальчиков. Однако продолжать дыхание и не разбивать голову о стенку — это цели, преследуемые столь постоянно и бездумно и реализуемые столь уверенно и привычно, что последствия ошибки даже не требуют специального рассмотрения.

Итак, занятия в свободное время могут быть проблематичными, но, скорее всего, не имеют последствий, а занятия в рабочее время, вероятно, имеют последствия, но не проблематичны. Таким образом, оба типа деятельности вполне могут быть бедны событиями: либо не происходит ничего важного, либо не происходит ничего неожиданного, такого, к чему не готовы.

Однако возможна деятельность, которая может быть проблематичной и иметь последствия. Такую деятельность я называю судьбоносной (fateful), хотя термин «событийная» также подошел бы; именно этот тип рискованности нас сейчас интересует.

Надо признать, что хотя свободное время и время хорошо организованной работы обычно не являются судьбоносными, обстоятельства жизни человека таковы, что некоторая степень судьбоносности всегда присутствует.

Во-первых, есть авантюрный или буквальный тип судьбоносности. Событие, обычно хорошо организованное и не заслуживающее внимания, может иногда отбрасывать отсвет судьбоносности назад в прошлое, придавая определенным предшествующим моментам нетипичную для них способность быть первым звеном в роковой связи двух событий. Если одному из наших юных игроков необходима монетка, чтобы сделать важный телефонный звонок в тот момент, когда она найдена, то вероятность выигрыша при бросании монетки может стать судьбоносной. Точно так же наш убивающий время человек может настолько увлечься журнальной историей, что перестанет замечать течение времени[119] и не сможет оторваться, пока не опоздает — досадная мелочь, если только пропущенная встреча не оказывается важной. Или, листая журнал, он может наткнуться на статью об интеллектуальных тестах, содержащую образцы вопросов. Его встреча — это экзамен, на котором встретится один из этих вопросов. Момент пустой траты времени не отрезан полностью от последующих моментов, он может иметь с ними неожиданные связи.

Хотя индивиды и их деятельность всегда не лишены судьбоносности, есть некоторые занятия, уязвимость которых в этом отношении заметна и характерна для них. Там, где жизненно важны координация и сохранение тайны, целый диапазон второстепенных непредвиденных помех утрачивает свое обычное качество корректируемости и становится фатальным. Истории о почти совершенных преступлениях и чуть было не провалившихся рейдах десантников, так же как истории о стратегических промахах, хранят эти примеры судьбоносности.

Такие ошибки случаются ежедневно, и обычно они легко могут быть исправлены за счет ресурсов, имеющихся в большинстве занятий. Преступные же акции (как и другие вооруженные операции) отличает узость этих ресурсов и, следовательно, высокая цена, которую приходится платить за необдуманность и невезение. Есть разница между тем, чтобы не потерять место и завоевать его; здесь действие становится поступком[122].

Во-вторых, независимо от того, насколько момент жизни индивида свободен от последствий и изолирован и насколько безопасно и хорошо организовано место выполнения им его влекущих последствия обязанностей, человек должен находиться там во плоти, если это его жизнь, и именно в этой плоти он остается и несет ее с собой, куда бы он ни шел, со всеми повреждениями, когда-либо с ней случавшимися. Как бы он ни был осторожен, целостность его тела всегда в какой-то степени под угрозой. Читая, он может упасть со стула на пол и получить повреждения. И хотя это не так уж вероятно, но если бы он стал убивать время, принимая ванну, или зарабатывать на жизнь, работая на токарном станке, в шахте или на строительстве, возможность повреждения была бы значительно более вероятной, как показывает статистика. Физическая опасность красной нитью связывает все моменты жизни индивида. Тело уязвимо для падения, удара, отравления, пореза, выстрела, крушения, затопления, ожога, болезни, удушья, удара электрическим током. Тело — это часть снаряжения, обеспечивающего возможные последствия, и его владелец всегда рискует им. Конечно, во многие моменты своей жизни он может использовать и другие основные средства, но его тело — единственное, что он никогда не может оставить в стороне.

Третий относящийся к делу аспект человеческой ситуации касается соприсутствия. Можно определить (для начала) социальную ситуацию как любое окружение, содержащее возможности взаимного наблюдения, которое длится, пока два или более человека находятся в непосредственном физическом присутствии друг друга, и распространяется на всю территорию, на которой это взаимное наблюдение возможно.

По определению, деятельность человека может осуществляться либо в социальных ситуациях, либо в уединении. Влияет ли это обстоятельство на судьбоносность этих моментов?

Для того особого вида последствий, которые нас интересуют, а именно судьбоносных, включающих значимое проблематичное воздействие одного момента на следующие, не должно иметь значения, находится ли событие в социальной ситуации или нет. В конце концов, нас интересуют конечные эффекты действия, а не текущие условия. Тем не менее, различие между деятельностью, осуществляемой в одиночестве, и деятельностью в социальной ситуации, по-своему важно.

Точно так же как человек всегда привносит свое тело в каждое событие своей деятельности, в котором существует возможность случайной связи уже происходящего события с тем, которое в ином случае могло бы не иметь последствий, он привносит себя и как носителя таких стандартов поведения, как физическая искусность, честность, бдительность, набожность, аккуратность. Анализ индивидуального содержания этих стандартов дает ту основу, на которую опираются другие, приписывая ему персональный образ. Потом они опираются на эту характеристику для определения манеры, стиля обращения с ним, что влечет за собой последствия. Конечно, большинство этих стандартов бездумно и последовательно поддерживаются взрослыми людьми; скорее всего, они осознают эти нормы, только когда происходит какой-то странный случай или если в зрелые и в ритуальном плане значимые годы они, например, в первый раз пытаются ездить на лошади, кататься на коньках или заниматься другими видами спорта, требующими специальной техники для поддержки их физических притязаний.

В некоторых случаях неверное поведение в одиночестве приводит к заметному повреждению, по которому можно позднее выследить человека, который нарушил правила. Однако во многих других случаях такая ответственность не возникает — либо эффекты неверного поведения эфемерны (как в жесте неуважения), либо нельзя проследить их источник. Только совесть самого человека может придавать такой деятельности значимые для него последствия, но такая совесть обнаруживается не везде. Однако если деятельность проходит в социальной ситуации — то есть в присутствии свидетелей, — тогда эти стандарты немедленно становятся существенными и создают некоторый риск, хотя и невысокий.

Подобное утверждение относится и к возможностям изобразить безупречные личные качества. При отсутствии свидетелей индивидуальные усилия вряд ли могут привести к определенному долгосрочному эффекту; в присутствии других людей они с гарантией будут так или иначе замечены.

Итак, в социальных ситуациях обычные риски и возможности смешиваются с проявлениями самоподачи. Мелкие факты оказываются на виду, порой чересчур. Таким образом, социальные ситуации предоставляют возможности для введения благоприятной информации о человеке и становятся рискованными, если могут выявиться неблагоприятные факты.

Из разных видов объектов, с которыми человек должен управляться во время его присутствия среди других людей, один заслуживает особого внимания: сами другие люди. Впечатление, которое индивид создает при общении с ними, и черты, которые они приписывают ему в этой связи, специфическим образом связаны с его репутацией, ибо здесь свидетели прямо лично заинтересованы в наблюдаемых событиях.

Характерно, что когда бы человек ни находился в присутствии других, он связан обязанностью придерживаться церемониального порядка посредством межличностных ритуалов. Он обязан гарантировать, что экспрессивный смысл всех местных событий совместим со статусом, которым обладают он и другие присутствующие люди; это подразумевает вежливость, учтивость и карательные санкции к тем, кто пренебрегает этим. И поддержание этого порядка, будь то в свободное или в рабочее время, более проблематично, чем может показаться вначале.

Заключительная реплика о социальных ситуациях: церемониальный порядок, поддерживаемый людьми в присутствии друг друга, не только гарантирует, что каждый участник вносит и получает то, что полагается. Через осуществление подобающего поведения индивид придает значимость и содержательность самим единицам взаимодействий, таким как беседы, собрания и социальные события, открывает себя коммуникации. Определенные виды неадекватного поведения (такие как потеря самоконтроля) серьезно нарушают пригодность участника к взаимодействию лицом к лицу и могут нарушить само взаимодействие. Этим обеспечиваются интерес других участников к социальному событию и результаты, которых они ожидают, ибо все это вместе гарантирует, что будет придаваться значение соблюдению приличий в поведении участников.

Я уже утверждал, что человек в определенной степени всегда находится в опасности вследствие случайной связи событий, уязвимости его тела и потребности поддерживать приличия в социальных ситуациях. Конечно, судьбоносные источники являют нам себя, когда происходят несчастные случаи — незапланированные безличные происшествия со случайными зловещими результатами. Но здесь нужно учитывать кое-что и помимо несчастных случаев.

Физические способности любого нормального взрослого человека предоставляют ему возможность оказывать разрушительное воздействие на мир, непосредственно окружающий его. Он может разрушать объекты, себя и других людей. Он может осквернять себя, оскорблять и разлагать других, ограничивать их свободу.

Дети не в состоянии самостоятельно воздерживаться от этих легкодоступных возможностей (для полного использования которых они в любом случае недостаточно развиты), и их так или иначе физически удерживают от совершения плохих поступков. Личное развитие есть процесс, посредством которого индивид учится добровольно удерживаться от подобных возможностей, пусть даже его способность разрушать мир непосредственно вокруг него возрастает. И этому воздержанию обычно так хорошо выучиваются, что при рассмотрении социальной жизни остается незаметным систематическое воздержание, происходящее в повседневной жизни, и не удается предугадать те крайние разрушения, которые могли бы произойти, если бы человек отказался быть джентльменом. Осознание этого наступает только тогда, когда мы детально изучаем масштабное разрушение социального окружения, производимое гипоманиакальными детьми, юными вандалами, самоубийцами, людьми с патологической потребностью в самоуничижении и умелыми саботажниками. Хотя можно полагать, что наши бросатели монетки не прекратят дышать, не будут разбивать головы о бетонную стену, плевать друг в друга или мазаться фекалиями, известно, что пациенты психиатрических больниц поступают именно так, наглядно демонстрируя трансформацию непроблематичной деятельности, имеющей последствия, в судьбоносные действия.

Условия человеческого существования предполагают, что все может быть чревато событиями, особенно в социальных ситуациях. Все же человек обычно так управляет своими действиями, чтобы они не стали судьбоносными. К тому же большая часть происходящих событий разрешается путями, выходящими за рамки того, что нас интересует. Есть много случаев неустранимой судьбоносности, когда их участники остаются в неведении относительно рисков, которые они на самом деле избежали. (Существование таких моментов, например во время вождения машины, само по себе является интересным объектом для исследований.) И со многими судьбоносными поворотами, возникающими вследствие неординарных, невероятных событий, разбираются уже ретроспективно — только после завершения события человек переосмысливает ситуацию как бывшую для него судьбоносной на всем протяжении, и только потом он оценивает, в связи с чем она была судьбоносна. Ретроспективной судьбоносности и незамеченной судьбоносности встречается предостаточно, но они здесь рассматриваться не будут.

И конечно, в социальной жизни существуют экстраординарные ниши, где деятельность столь явно проблематична и обладает определенными последствиями, что участникам необходимо ориентироваться на перспективу их судьбоносности, с учетом этого воспринимая происходящее. Судьбоносные ситуации подвергаются тонким трансформациям, человек, которому предстоит их пережить, их когнитивно реорганизует. Так, правила, используемые нашими двумя мальчиками, переносятся в реальную жизнь серьезными людьми. Принимая во внимание практическую необходимость следования курсу действий, успех которых проблематичен, и пассивно ожидая их исхода, человек может обнаружить наличие альтернативы, пусть даже имеющей высокую цену, и затем определить себя как сделавшего свободный выбор между нежелательной определенностью и доступной неопределенностью. Это фиктивный выбор, но его достаточно, чтобы интерпретировать ситуацию как основанную на самодетерминации. Вместо ожидания своей судьбы вы встречаете ее около двери. Опасность превращается в принятие риска, благоприятные возможности — в пойманные шансы. Судьбоносные ситуации становятся рискованными предприятиями, а столкновение с неопределенностью истолковывается как добровольное участие в практической азартной игре[123].

Рассмотрим теперь профессии, в которых имеют дело с проблематичными последствиями и в которых легко было бы определить деятельность человека как добровольно принятую практическую азартную игру.

1. Есть специальности в коммерции, финансово опасные или, по крайней мере, подвергающие индивида относительно большим колебаниям успехов и неудач за короткий период; это занятия рыночных спекулянтов и спекулянтов недвижимостью, рыбаков[124], геологоразведчиков, изыскателей.

2. Есть специальности в промышленности, опасные физически: горное дело, высотные строительные работы[125], испытательные полеты на самолетах, перекрытие скважин.

3. Есть «суетливые» работы в деловом предпринимательстве, где продавцы и агенты работают на основе комиссионных или выплат за заключенный контракт в условиях напряженной конкуренции. Здесь доход и престиж легко могут быть приобретены и потеряны вследствие второстепенных случайностей: врёменного ослабления усилий, погоды, мимолетного настроения покупателя.

4. Существуют сценические функции, выполняемые политиками, актерами и другими публичными деятелями, которые при каждом появлении на сцене должны работать на победу и «держать» аудиторию в условиях множества непредвиденных случайностей. Здесь опять любое ослабление усилий и ошибка в мелочах легко могут привести к серьезным последствиям.

5. Существует призвание солдата[126] и судьба полицейского — участки в жизни общества, выходящие за пределы обычного понятия работы и делающие человека официально ответственным за риск подвергнуться физической опасности от людей, ее замышляющих. Тот факт, что эти профессии стоят вне гражданской иерархии, видимо, подкрепляет идею самодетерминации.

6. Существует криминальная жизнь, особенно мелкие ее разновидности, не связанные с рэкетом, которые предоставляют значительные возможности, но непрерывно вновь и вновь подвергают человека действию огромного числа непредвиденных обстоятельств — физической опасности, риска потерять гражданский статус, широких флуктуаций дневной выручки[127]. «Достижение цели» на улице требует постоянной ориентации на непредсказуемые возможности и требует готовности быстро принимать решения относительно ожидаемой ценности предполагаемых схем — все это подвергает человека большой неопределенности. Как мы уже видели, приближение к или удаление от сцены преступления подчиняет участников роковой игре того, что в обычной жизни могло бы стать просто мелким инцидентом.

7. Другие источники судьбоносности можно найти на аренах, в профессиональных зрелищных видах спорта, участники которых рискуют одновременно деньгами, репутацией и физической безопасностью: примерами могут служить американский футбол, бокс и бой быков. Еще один пример демонстрирует цитата из книги Стерлинга Мосса: «…мотогонки на высочайшем уровне, в быстрейшей компании сильнейших конкурентов, гонки на Гран-при — наиболее опасный спорт в мире. Это один из самых рискованных видов человеческой деятельности. Мотогонки убивают людей. В последние годы смертность иногда составляла 25 %, или один из четырех. Эти шансы можно сравнить с опубликованной вероятностью гибели летчиков-истребителей и десантников-парашютистов»[128].

8. Наконец, существуют незрелищные развлекательные активные виды спорта, полные риска: альпинизм, охота на крупных животных, дайвинг, парашютизм, серфинг, бобслей, спелеология.

Не отмеченные событиями моменты были выше определены как моменты, не являющиеся проблематичными с точки зрения их следствий. Они имеют обыкновение быть скучными, не захватывающими. (Когда во время этих моментов ощущается тревога, она касается насыщенных событиями моментов, которые должны наступить позднее.) Однако есть много серьезных оснований чувствовать себя комфортно в этой бессобытийности и искать ее, добровольно отказываясь от практических игр с риском и возможностью — или возможностью, поскольку она так часто связана с риском. Весь вопрос в безопасности. В не отмеченных событиями ситуациях можно надежно управлять течением действий, и достигать цели последовательно и предсказуемо. С помощью такого самоуправления человек позволяет другим включать его в их планы эффективным и упорядоченным образом. Чем меньше неопределенного в его жизни, тем полнее общество может использовать его. Далее, понятно, что человек может предпринимать решительные усилия для минимизации событийности — судьбоносности — моментов своей жизни и что общество будет поощрять его к этому. Он занят совладанием.

Одной из базовых техник является физическая забота. Индивид обращается с собой так, чтобы минимизировать опасность повреждения своего тела при несчастном случае. Он не откидывается вместе со стулом слишком далеко назад и не витает в мечтах, переходя оживленный перекресток[129]. И в отношении осуществления физической заботы и в отношении самой потребности поступать так праздное времяпрепровождение предъявляет те же требования, что и обязательные, серьезные занятия. Некоторая забота должна проявляться всегда. Осуществление заботы — постоянное условие существования. Так, это одна из основных задач, которую во всех обществах родители должны воспитывать в детях[130], предписывая им «беречь себя»[131] и без необходимости не вовлекаться в судьбоносные события, которых можно избежать.

Еще одно средство контроля за событийностью, почти столь же активно используемое, как физическая забота, иногда называют предусмотрительностью: это ориентация на долгосрочные цели, выраженные через действия, обладающие очень небольшими, но накапливающимися долговременными последствиями. Примером служат действия по созданию сберегательных счетов, стремление к повышению по службе и профессиональный рост путем постепенного обучения. Поднятие на ноги большой семьи также может служить примером. Здесь важно то, что в любой отдельный день усилиями, обеспечивающими лишь небольшой прирост, можно пожертвовать с небольшой потерей для целого. Это четко выражено в кальвинистском подходе к жизни: как только человек делит свою ежедневную деятельность на ту, что не имеет следствий, и ту, что является маленьким вкладом в будущее, ничто в его жизни не может отклониться от правильного пути.

Другое стандартное средство защиты себя от судьбоносности — это перестраховка в любой форме. Например, хозяева тратят деньги на свечи и запасные предохранители на случай отключения электричества, водители — на запасные покрышки, и все взрослые — на медицинское страхование. Таким образом, цена возможной неприятности может быть легко растянута на всю жизнь индивида, «конвертируя большие случайные потери в меньшую фиксированную плату»[132].

Системы вежливости и этикета также могут рассматриваться как формы страхования против нежелательной судьбоносности, на этот раз в связи с личным оскорблением, которое один человек может непреднамеренно нанести другому. Надежное управление взаимодействием лицом к лицу особенно зависит от этого способа контроля.

Заметим, что доступность и одобряемость мер по снижению риска создают новые непредвиденные обстоятельства, новые основания для тревоги. Когда в течение отрезка времени, который должен проходить без событий, происходит непредвиденное неприятное событие, которое распространяется за пределы текущего момента и затрагивает будущее индивида, он сталкивается с двойной потерей: первоначальная потеря плюс его появление перед собой и другими в качестве потерпевшего неудачу в осуществлении интеллектуального контроля, разновидности «заботы», которая позволяет разумным людям минимизировать опасность и избежать угрызений совести.

Таковы некоторые средства — в основном избегающего плана, — посредством которых индивид достигает реалистичного совладания с судьбоносными ситуациями. Теперь рассмотрим другой вопрос, который легко спутать с этим, — защитное поведение.

Предвосхищаемая судьбоносная активность порождает тревогу и возбуждение. Вследствие этого предполагается, что ценность того, что ставят на кон, и ценность самой игры совершенно различны. Предполагается также, что человек часто испытывает угрызения совести, если происходит что-то нежелательное, вероятность чего он не сумел уменьшить, и разочарование, если не происходит что-то желательное, совершение чего он не смог обеспечить. Любая практика, управляющая аффективными реакциями, порождаемыми судьбоносными ситуациями (такими реакциями, как тревога, угрызения совести и разочарование), может быть названа защитой[133].

Сдвиг нашего рассмотрения с управления судьбоносностью на управление порождаемым ею аффективным состоянием требует от нас снова вспомнить фазы игры. Ибо на самом деле часто складываются ситуации, когда на фазы игры, объективно не имеющие последствий, реагируют с ощущением, что они судьбоносны. Например, собираясь вскрыть письмо с результатами экзамена, индивид может испытывать возбуждение и тревогу настолько, что прибегает к маленьким ритуалам умиротворения и контроля, прежде чем опустить глаза на столь важную новость. Или когда медсестра подходит к человеку с информацией о самочувствии его жены или сообщает пол его новорожденного ребенка, он может чувствовать, что это судьбоносный момент; то же он чувствует и когда сотрудник больницы возвращается с данными биопсии, говорящими, злокачественна или доброкачественна его опухоль. Однако реально эти моменты являются не судьбоносными, а просто раскрывающими. Во всех этих случаях судьба человека определилась раньше, чем он узнал новости, он только получил информацию о том, что уже было в силе, о том, с чем в этот день уже ничего нельзя было поделать. Открывание письма или анализ результатов биопсии не могут породить или определить реальность, а могут только раскрыть то, что уже возникло[134].

Раскрытие может вызвать возбуждение и беспокойство о дальнейшей судьбе; их же может породить и завершение (то есть случаи, когда наконец выполнено то, что уже было детерминировано определенным образом). Так, в современной Европе последняя прогулка приговоренного к высшей мере не является судьбоносной, даже несмотря на то, что каждый шаг приближает его к смерти. Его казнь просто драматична, судьбоносным же был суд. В XVIII в., когда выносилось много смертных приговоров, но большинство из них затем смягчалось, суд был не настолько судьбоносен, как в последовавший за этим период. Конечно, в последнее время вместе с публичными выступлениями против смертной казни период после суда снова стал ощутимо судьбоносным.

Теперь мы можем, хотя бы вкратце, рассмотреть защиты, чтобы связать эту широко обсуждаемую тему с предметом данной работы.

Быть может, наиболее очевидный тип защиты — тот, который объективно совсем не влияет на судьбу, как в случае суеверных ритуалов. Примером может служить описание поведения боксеров.

Игроки в азартные игры демонстрируют подобные же, если не более, религиозные суеверия[136].

Ясно, что любые реальные практические действия, направленные на избегание или снижение риска, — любое совладание — должно, вероятно, в качестве побочного эффекта иметь снижение тревоги и угрызений совести, короче, выполнять защитные функции. Человек, хладнокровно прибегающий к матрице теории игр, сталкиваясь с жизненно важными решениями, сводит болезненный риск к рассчитанному. Его сознание организовано так, что привносит душевный покой. Подобно опытному хирургу он может чувствовать, что делает все, что в человеческих силах, и, следовательно, может ожидать результата, не испытывая боли и чувства вины. Подобным образом, ясное признание различия между фазами игры — детерминацией, раскрытием и завершением — может помочь человеку справиться с тревогой, продуцируемой в ходе деятельности, выполняя тем самым защитные функции.

Не удивительно, что если причина снижения детерминирующей силы текущей ситуации не обнаруживается сама, ее можно пытаться найти, а если найти не удается, то можно вообразить. Так, например, мы находим, что локально детерминированные события могут интерпретироваться как следствия предшествующей детерминации. Версия этого «защитного детерминизма» обнаруживается в вере в судьбу, предопределенность, рок — представление о том, что основные исходы, касающиеся человека, уже предписаны и человек не в силах улучшить или ухудшить свои шансы. Иллюстрацией служит солдатский афоризм: «Я не подорвусь на мине, пока моя песенка не спета, так зачем беспокоиться»[137].

Точно так же как причинность можно искать вне ситуации, ее можно искать и в локальных силах, аналогичным образом служащих смягчению чувства ответственности человека. Своеобразным вариантом «козла отпущения» служит локализация причин события в том, что рассматривается как устойчивые и автономные черты личности индивида, и таким образом, судьбоносное событие превращается в то, что естественно ожидать. Став жертвой несчастного случая по неосторожности, человек может говорить: «Похоже на меня: все время со мной такое». Приближаясь к решающему экзамену, он может упростить картину, говоря себе, что экзамен будет справедливым, так как все зависит от того, насколько серьезно он до сих пор работал.

Вера в слепую судьбу может защитить индивида от угрызений совести из-за того, что можно и нужно было что-то сделать. Здесь мы видим противоположность защитному детерминизму — разновидность защитного индетерминизма с теми же последствиями. «Никто в этом не виноват, — говорит человек. — Просто не повезло»[138].

Очевидно, что традиционный анализ совладания и защиты может быть применен с учетом судьбоносности. Но при этом не учитывается известный факт адаптации к риску. Когда мы внимательно смотрим, как люди, чья ситуация постоянно судьбоносна (скажем, профессиональные игроки или солдаты на передовой), адаптируются к жизни, то обнаруживаем, что ясное ощущение последствий специфическим образом притупляется. Мир, представляющийся игроку азартной игрой, в конце концов лишь игра, из которой рискующий человек может научиться выбираться. Он приспосабливается к подъемам и спадам своего благополучия, не настаивая на своих прежних отношениях с миром и относясь через призму риска к тому, в обладании чем другие уверены. Это нормализует перспективу: когда условия полностью осознаны, жизнь может быть построена на их основе, и рассматривая их снизу вверх, человек начинает видеть подъемы, а не спады, как временные явления.

Хотя с любого рода судьбоносностью можно бороться и путем совладания, и путем защиты, ее нельзя избежать полностью. Важнее то, что есть некоторые виды деятельности, судьбоносность которых действительно ощутима, если учесть размеры «ставки», степень риска и проблематичность исхода. Именно в этом случае, если, конечно, индивид готов воспринимать ситуацию как практическую азартную игру, происходит добровольное принятие серьезного риска.

Некоторых индивидов их более общие обязательства вовлекают в то, что они могут воспринимать как рискованные предприятия, так что порой необходимость превращается в добродетель. Это еще одно защитное приспособление к судьбоносным ситуациям. Сталкивающиеся с судьбоносными обязанностями индивиды иногда считают себя достойными уважения, так как не боятся ставить себя под удар. В каждом контакте, как они убеждены, они готовы рисковать своим благосостоянием и репутацией, превращая встречи в конфронтации. Они испытывают более или менее тайное презрение к людям с надежной и безопасной работой, людям, которым никогда не приходится сталкиваться с подобными испытаниями самих себя. Они не только претендуют на работу, полную возможностей выбора и риска, но и намеренно ищут такую обстановку, отклоняя безопасные альтернативы, имея желание, способность и даже склонность жить в условиях вызова[139].

Талантливые взломщики и карманники, чье мастерство сопряжено с повышенным риском, глядят, так сказать, сверху вниз на мелкого воришку, так как единственное искусство, которым он должен обладать для своего ремесла, — это ловкость[140]. Уголовники также могут не уважать скупщиков краденого — «безмятежных воров»[141]. Крупье в казино Невады убеждены, что именно им приходится, сталкиваясь с твердым намерением игроков выиграть, хладнокровно преграждать им путь, постоянно блокируя их умение, везение и мошенничество, или же они теряют свою репутацию у руководства. Будучи вынуждены сталкиваться с этими обстоятельствами ежедневно, они чувствуют себя отличающимися от сотрудников казино, не находящихся «на линии огня». (В некоторых заведениях есть специальные крупье, вступающие в игру, чтобы «помочь природе» откорректировать везение, время от времени испытываемое игроками, которое дорого обходится казино, или снять неуверенность, которую может испытывать распорядитель в казино, когда делающий большие ставки игрок начинает играть чересчур серьезно. Эти крупье демонстрируют искусство, требующее деликатности, быстроты и сосредоточенности, и их работу можно легко испортить. Более того, игрок в это время, скорее всего, вовлечен в игру очень сильно и открыто и воинственно ищет в небольшом поле игры признаки противодействия ему. Понятно, что у опытных «механиков» игры в карты и кости развивается презрение не только к не-крупье, но и к простым крупье.)[142] Рыбаки, занимающиеся ловлей рыбы в небольших масштабах, которых я знал на Шетландских островах, испытывали подобные же чувства: за пять-шесть выходов в море в течение одного дня они испытывают перепады удачи из-за крайней изменчивости улова[143]. Всматривание в сеть, когда лебедка поднимает в поле зрения сеть с рыбой, — захватывающее ощущение, известное тем, кто переживал его, в отличие от других островитян, не настолько сильных, чтобы выдерживать это регулярно. Интересно, что сэр Эдмунд Хиллари[144], занимавшийся действительно рискованным делом, дает нам следующее описание пчеловодства — работы, которой жили он и его отец:

Встречаясь с такими взглядами, мы можем предполагать, что лучшее делается из плохого — дело скорее в рационализации, чем в реалистичном расчете. Такое впечатление, что иллюзия самодетерминации служит платой общества индивидам в обмен на их готовность выполнять работу, подвергающую их риску. В конечном счете, даже в рискованных профессиях выбор происходит главным образом в тот момент, когда впервые принимается сама роль и происходит отказ от более безопасной работы. Как только индивид связал себя с определенной нишей, необходимость для него сталкиваться лицом к лицу с происходящим будет скорее выражать постоянное принуждение, чем ежедневное принятие решений. В этом случае человек не может выбрать уклонение от риска без серьезных последствий для своего профессионального статуса[146].

Однако существуют судьбоносные деятельности, определяемые обществом как не налагающие на индивида обязательств продолжать выполнять их, если он начал это делать. Никакие посторонние факторы не заставляют его идти на конфронтацию с судьбой вообще; никакие дополнительные цели не создают целесообразных причин для продолжения его участия в этом. Его активность определяется как самодостаточная, желанная, приветствуемая и в высшей степени его собственная. Его достижения в ходе этой деятельности можно считать причиной участия в ней и, следовательно, прямым выражением его истинного характера и справедливой основой для его репутации.

Под словом «действие» я имею в виду имеющие последствия проблематичные деятельности, предпринимаемые, по субъективному ощущению, ради них самих. Уровень действия — его серьезность или реальность — зависит от того, насколько выражены эти его свойства, и измерение его сталкивается с такой же неоднозначностью, как и та, о которой мы говорили применительно к рискованности. Действие оказывается более выраженным, когда четыре фазы игры — приготовление, детерминация, раскрытие и завершение — происходят в течение достаточно короткого периода времени, чтобы они попали в промежуток непрерывного внимания и переживания. Именно тогда индивид отдается текущему моменту, ставя на кон свое будущее, которое должно определиться в ближайшие секунды. В такие моменты, вероятно, возникает особое аффективное состояние, трансформирующееся в возбуждение.

Локализация действия легко и быстро может измениться, как свидетельствует изменчивость любой игры — например игры в кости. Действительно, стоит рядом с игровым столом начаться поножовщине, действие может изменить местоположение, может даже измениться его тип, однако участники будут использовать то же самое слово, как будто действие в ситуации по определению является наиболее серьезным в данной ситуации в данный момент, независимо от его содержания[147]. Задавая знаменитый вопрос: «Где находится действие?» — индивид может больше интересоваться интенсивностью действия, которое он обнаруживает, чем его видом.

Любой индивид участвует в действии как бы в двух ипостасях: как рискующий чем-либо ценным и как выполняющий требуемые виды деятельности. В последнем качестве индивид обычно должен выступать один[148], ставя на кон свою репутацию компетентного игрока[149]. Но в первом качестве он легко может играть совместно с другими или даже позволять им «брать» всю игру. Действие, таким образом, — это обычно что-то, «часть» чего человек может получить; исполнитель действия — обычно отдельный индивид, но представляющий группу, которая может иметь быстро меняющийся состав участников, объединенных совместными обязательствами. Однако для анализа удобно сосредоточить внимание на случае, когда все действие берет на себя один исполнитель, и никто больше.

Не случайно именно в мире азартных игр слово действие (action) обладает сленговым значением, а азартная игра служит прототипом действия. В казино Невады можно обнаружить выражения «долларовое действие» (относится к делающим незначительные ставки и их влиянию на дневную выручку) и «хорошее (реальное, большое) действие», что относится к крупным ставкам. Про крупье, которых заставляют волноваться делающие крупные ставки игроки, говорят, что они не способны «справляться с действием», о хладнокровных крупье — что они «способны управлять действием». Естественно, новые крупье «выведены из действия», а когда ставки на игорном столе растут и умножаются, могут быть «введены в действие» лучшие из специалистов. Казино, старающиеся избегать игр с высоким лимитом ставок, называют «не желающими действия», а заведения, способные смело встречать серьезных игроков, — «способными на действие». Азартный игрок, известный своей способностью спускать массу денег, может встретить теплый прием в казино, потому что там «нравится его действие». Распорядители казино, стремящиеся показать, что они добросовестно отрабатывают свое содержание, часто тактично, на расстоянии, «следят за действием». Кому-то, о ком известно, что он мошенничает или способен «считать карты» при игре в «очко», могут постоянно предлагать покинуть казино словами «нам нежелательны ваши действия». Игроков, которые своей нерешительностью «задерживают действие», и тех, кто не может принять полностью то, что считается хорошей ставкой, другой игрок спрашивает, могут ли они «продолжать действие». Хорошие управляющие казино могут поощряться «получением части действия», то есть долей участия в собственности. В казино только с одной группой столов (одним «залом») обычно есть стол, который вследствие расположения или особого максимума размеров ставок называется «столом действия», а в больших казино бывает «зал действия» с высоким минимумом ставок[150].

Действие, независимо от его типа, обладает определенной интенсивностью, которая не может рассматриваться как простое произведение размера каждой ставки и количества делающих ставки игроков. Это наиболее заметно в игре в кости. Стол, где единственный игрок делает ставку в 100 долларов, может рассматриваться как обладающий большим действием, чем другой стол, где двадцать игроков делают ставки по 5-10 долларов. Стол, вокруг которого собралась толпа игроков, делающих много разных ставок, может рассматриваться как обладающий большим действием, чем стол, где десять игроков делают суммарно более высокие прямые ставки на поле. Соответственно, слова о том, что крупье «управляет действием», могут значить либо что он способен хладнокровно справляться с игроком, делающим очень крупные ставки, либо что он аккуратно и быстро справляется, когда приходится быстро делать большое количество подсчетов и выплат.

Другой аспект употребления игроками термина «действие» вырастает из того факта, что действие и включаемое в него принятие риска может составлять источник повседневных средств к существованию игрока. Так, спрашивая, где находится действие, он ищет не просто ситуации действия, но также ситуации, в которых он может практически осуществлять свое ремесло. Нечто похожее можно найти в представлениях воров и проституток о том, где находится действие — оно находится там, где легко доступен и приемлем риск, которым они зарабатывают себе средства к существованию[151]. Здесь гордо сжата в одно слово претензия на очень специфические взаимоотношения с миром, дающие им заработок.

Несомненно, именно игроки первыми применили свой термин к не-игровым ситуациям, тем самым инициируя расширение употребления слова, которое не-игроки в последнее время распространили еще шире. Почти всегда его использование оказывается уместным. За внешним различием в содержании обнаруживается единая аналитическая характеристика, с уверенностью ощущаемая людьми, которые могут быть не в состоянии четко определить, что именно они ощущают.

Это размывание словоупотребления нигде не заметно лучше, чем в нынешнем рекламировании действия в наших средствах массовой информации. Действительно, работники СМИ помогли прояснить внутреннее значение термина и продемонстрировать его приложимость к новым видам ситуаций, делая особый акцент на нынешнюю массовую культуру. Так, газетное объявление о «Дне тинейджеров», проводимом без алкогольных напитков, с живой музыкой в клубе «Виски-а-Гоу-Гоу», гласит: «Танцы под оригинальную музыку биг-бит в „Виски-а-Гоу-Гоу“ — „ВИСКИ-А-ГОУ-ГОУ“, ВОТ ГДЕ ДЕЙСТВИЕ!»[152]

Херб Казн, сообщая о деле Ист-Бэй, утверждает: «М. Ларри Лоуренс, президент отеля „Дель Коронадо“, и биржевой маклер Эл Швабахер-младший встретились на следующий день в П’Альто Кабана, и потому ходят слухи, что Эл может купить часть исторического действия Коронадо»[153].

В другой публикации X. Казн пишет: «Вы знаете, где происходит действие этой ночью? В Окленде, вот где. Или так казалось вчера вечером, на дискотеке на площади Джека Лондона, где мэр Окленда Джон Хулихен и миллионер Берни Мюррей ввязались в соревнование по толчкам и пиханиям, которые закончились тем, что Хиззонер растянулся во весь рост в центре танцевальной площадки, а танцоры отплясывали твист вокруг и поверх его лежащего тела…»[154]

«Las Vegas Sun» под картинкой, изображающей соревнования, сообщает: «КАРТОЧНОЕ ДЕЙСТВО. Зрительницы внимательно наблюдают за мастерами бриджа на соревнованиях в отеле „Ривьера“»[155].

Во время проведения другого турнира заголовок в «Sun» гласил: «Джиновое действие начинает второй раунд»[156], и тот же журналист пишет: «Сексуальный танец Ширли Джонс из фильма „Элмер Гэнтри“ во „Фламенго“ этими ночами — самое взрывное действие со времен Джульет Проуз…»[157]

Заголовок на обложке «Newsweek»: «СИНАТРА: Где находится действие»[158].

Цветная реклама в «Look»: «„7-UP“… ТАМ, ГДЕ ДЕЙСТВИЕ! „7-UP“ — по-настоящему натуральный для действующей толпы! Он искрится… и его быстро утоляющее действие заставляет жажду уйти. Ищите его. „7-UP“ там, где действие!»[159]

А реклама в «California Living», изображая пользующуюся губной помадой девушку и предполагая, что «рот девушки всегда движется», дает на полстраницы заголовок: «Где находится действие красоты»[160].

Картинка на обложке того же журнала изображает две модели в секции универмага, организованного как место подростковой тусовки, а подпись гласит: «Проверьте действие моды»[161].

А статья о продаже полицейским департаментом Сан-Франциско невостребованных предметов, изъятых после раскрытия краж со взломом, сообщает, что аукционист «живо идет в ногу с сотнями покупателей на торгах»: «Если нет чести среди воров, то нет и общего знаменателя у краденых вещей. Посмотрите действие на полицейском аукционе, увидите, почему»[162].

Финансовые обозреватели, конечно, тоже прибегают к этому термину:

Пишущие о правительственных контрактах могут пользоваться этим термином, вызывая образ случаев, когда очень важные решения находятся именно в процессе детерминации: «Как стало вчера известно „Chronicle“, инвестиционная фирма могущественного лоббиста Тома Грэя получила часть действия в 40 тыс. долларов, когда Правление утвердило 2 млн. долларов на расширение гаража на углу Пятой улицы и Мишн»[165].

Подобные употребления термина «действие» в журналистике очень важны. Культ автомашин также дает нам примеры случаев употребления термина «действие». Он часто встречается в комментариях профессиональных гонок и рассуждениях болельщиков. Еще одно подтверждение этого можно найти в образцах рекламы из брошюры, выпущенной фирмой «Бьюик», два из которых я приведу:

Эти два образца рекламы оказывают поддержку производству, продаже и использованию спортивных машин и скоростных седанов, что, в свою очередь, обеспечивает трансформацию скоростных дорог в арены действия — места, где в условиях серьезного риска могут демонстрироваться мастерство, нетерпение и дорогое оборудование[166].

В этом очерке действие рассматривается, главным образом, в контексте американского общества. Хотя несомненно, что в каждом обществе есть арены действия, именно американское общество нашло для этого слово. Довольно интересно, что мы стали очень чувствительны к действию в момент, когда — по сравнению с другими обществами — резко ограничили в гражданской жизни судьбоносные события серьезного, героического и связанного с выполнением долга типа.

Пара слов в заключение о распространении слов. В игре в казино, когда игрок делает большую ставку и теряет ее, он иногда говорит о том, что «пустил ее на ветер». Таким образом, неудачно включиться в действие — значит «пустить его на ветер». Смысл в том, что желанная ставка (в данном случае денежная), которой обладали, теперь потеряна и что ни обладание ставкой, ни потеря ее не были особенно оправданы и узаконены. Пускание на ветер большой ставки плохо отражается на человеке, но не настолько плохо, чтобы он не мог довольно легко обвинить себя за это. Именно этот комплекс породил обобщение.

Персонал казино, «вмешиваясь» на работе, чувствует, что будет выгодно, если они «сделают это», но нет практического способа гарантировать, что это удастся. Во время этой сложной фазы будет множество небольших нарушений, которые могут служить достаточной почвой для увольнения: приход с опозданием на несколько минут; отклонение недостойной задачи; ошибка в обращении с фишками; непочтительность по отношению к потерям заведения; выражение нетерпения в связи с темпами чьего-то прогресса и т. д. Как только приобретены мастерство и репутация, пребывание в должности становится лишь немного безопаснее: серии неудач, ложное подозрение в воровстве, смена владельцев-спонсоров — все это может создать повод для внезапного увольнения.

Потеря работы, вызванная тем, что по сути может рассматриваться как бессмысленная случайность, тоже является «пусканием на ветер». В противоположность взглядам среднего класса, представители которого склонны определять профессиональное положение как нечто приобретаемое и теряемое заслуженно, у работников казино профессиональное положение имеет тенденцию очень быстро колебаться между «сделать это» и «пустить на ветер», и ни то, ни другое состояние не рассматриваются как гарантированные. Этот взгляд распространяется на другие области жизни, и крупье может сказать, что «пустил на ветер» свой брак или шансы на учебу в колледже.

Логика этого стремительного отношения к основам жизни, отношения, создающего глубинную защиту от жизни в действии, может быть понята, если обратиться к особенностям социальной жизни в Неваде: относительная легкость разводов и браков; присутствие очень большого числа людей, потерпевших неудачу в браке или работе; традиции жизни на границе — не задавать вопросов о предшествующей или нынешней жизни человека; возможность получения эквивалентной работы в другом казино после увольнения; присутствие в поле зрения большого числа работников казино, которые, как известно, недавно работали на лучшей работе в других казино; представление, что спорадические приступы большой игры являются осознанной реализацией идеального опыта культуры и что какими бы долгими и скудными ни были дни между этими приступами, подобное применение денег может быть лучшим из того, что в состоянии предложить Невада. В любом случае, действие — это не только единичный термин, который, как выясняется, получил распространение из игорных заведений. Целое семейство терминов оказывается вовлечено в употребление, мигрируя в самые разные области человеческой деятельности[167].

Я говорил, что действие может быть найдено везде, где индивид осознанно идет на чреватый последствиями риск, воспринимаемый как такой, которого можно избежать. Как правило, действие не обнаруживается в повседневной рабочей рутине дома или на службе. Ведь здесь риск стремятся организационно исключить, а то, что остается, очевидно, не является добровольным. Где же тогда обычно можно найти действие? Позвольте мне суммировать уже сделанные мимоходом предположения.

Во-первых, те, кто ищет действие, находят его в коммерциализированных видах спорта. Возможно, вследствие того, что эта деятельность специально организуется для зрителей как развлекательное зрелище, возникает ощущение, что нет серьезных причин для увлечения самой этой деятельностью. Фактом, однако, является и то, что любители занимаются этими эффектными видами деятельности самостоятельно, в одиночестве и без оплаты, в качестве занятия на отдыхе, что укрепляет представление о том, что профессионалы участвуют в самодетерминированном добровольном занятии, пусть даже очевидно, что на кону исхода зрелища могут находиться профессиональные и коммерческие деловые интересы. Хотя спортсмены-автогонщики зарабатывают на жизнь за рулем, а решение компании о том, продолжать или прекратить выпуск модели машины, может зависеть от результатов гонок[168], считается, что водители могли бы выбрать работу другого типа или, по крайней мере, воздержаться от данной гонки и что этот тип риска, так или иначе, является добровольным.

Следующее место действия — это незрелищные[169] рискованные виды спорта. За участие в них не платят, они не укрепляют общественно приемлемого статуса личности и не порождают обязательств в серьезном мире работы. При отсутствии обычного давления, вынуждающего включиться в деятельность, легко допустить, что здесь присутствует самодетерминация и что подвергание себя риску осуществляется единственно ради принятия вызова. Интересно, что в некоторых из этих энергичных видов спорта доминируют крепкие, моложавые люди, которые могут себе позволить тратить на это время, путешествовать и приобретать снаряжение. Думается, эти люди извлекают лучшее из обоих образов жизни, получая удовольствие от риска без значительной угрозы своим рутинным повседневным делам.

Далее следуют более коммерциализированные арены действия — удобно расположенные места, где снаряжение и площадки можно арендовать, что позволяет обеспечить некоторую степень действия. Кегельбаны, бассейны, парки аттракционов и торговые пассажи создают условия, в которых стоимость игры и цена приза порождают умеренно судьбоносный контекст для демонстрации индивидуальной компетентности. Публичные ставки на ипподромах и в казино позволяют игрокам демонстрировать разнообразие личных свойств, хотя и ощутимой ценой. «Головокружительные» аттракционы на ярмарках и в парках развлечений открыто решают нашу дилемму относительно действия, предоставляя опасность, которая гарантированно не является реальной опасностью, — то, что Майкл Балинт прекрасно описал как безопасное трепетное волнение:

Наконец, есть последний тип коммерциализированных действий, включающий прямое участие, которое я буду называть «фигуряние» (fancy milling)[171]. В нашем обществе взрослые могут приобретать вкус к социальной мобильности, потребляя ценные продукты, получая удовольствие от дорогих модных развлечений, проводя время в роскошных условиях и общаясь с престижными людьми, — особенно если это происходит одновременно и в присутствии множества свидетелей. Это действие потребления. Так, простое присутствие на большом сборище пирующих людей может принести не только порождаемое толпой возбуждение, но и неопределенность из-за недостаточного знания того, что может дальше случиться, возможность флирта, который сам по себе ведет к формированию взаимоотношений, и живой опыт пребывания рядом с кем-то, кто действительно умеет найти настоящее действие в толпе.

Когда эти различные элементы «фигуряния» объединяются, а индивид сравнивает престижность и краткость участия с ценой выхода на сцену и объемом расходов, необходимых в каждый момент участия, происходит некоторое рассеянное действие — или, скорее, отблеск действия, — хоть и с ограниченной судьбоносностью[172]. Индивид совмещает роль исполнителя и роль зрителя; он участвует в действии, но оно вряд ли будет постоянно на него влиять.

Крайним примером этого служит казино отеля. Тут доступны не только азартные игры на деньги, этот тип действия вообще перегружен разными расходами. Обеспечивается краткое вторжение в мир высокого уровня жизни. Паркуемые служителями лимузины толкутся у входа. За входом — роскошная обстановка. На столиках предлагаются напитки, часто бесплатно для клиентов. Могут предлагаться хорошие закуски, с учетом разнообразных вкусов. Поощряется система чаевых, поднимающих настроение получающим их, и работают полуобнаженные официантки, отобранные за их внешность и довольно доступные. Система сигналов позволяет этим девушкам предлагать напитки, сигареты и аспирин по всем помещениям, где они требуются. «Агенты» игры в кено и девушки, обменивающие деньги, организованы подобным же образом, чтобы быть в распоряжении клиентов по мановению руки. Облегчаются контакты за столом с известными людьми и с теми, кто много тратит. Обеспечивается и близость к тому, что некоторые назовут гангстерским элементом. Гарантирован легкий доступ к знаменитым в национальном масштабе представлениям и даже физическая приближенность к самим знаменитостям. Бар гостиной «украшен» хористками, наряженными в неофициальные костюмы. Посетительницы чувствуют, что могут поэкспериментировать, выставляя напоказ наряды высокой моды, которые они постеснялись бы надеть дома. Короче говоря, здесь много возможностей для эфемерного «облагораживания». Однако если во время «облагораживания» клиенту захочется присесть, скорее всего, он сядет за игральный стол. Обстановка и окружение богатые, но каждая минута оплачивается риском потери значительных денежных сумм.

Другие публичные заведения также, похоже, все больше включают в свои услуги потворствование вкусам, прежде считавшимся неподобающими. Так, в дальних авиарейсах добавили хорошеньких девушек, приличное питание, кинофильмы и бесплатную выпивку[173]. На автозаправках теперь предлагают не только бензин, но и кратковременную компанию «бамперных кошечек». И конечно, это проявляется в нынешней моде, когда еду предлагают привлекательные официантки, обнаженные по пояс[174].

В любом сообществе какая-то его часть оказывается более других восприимчива к привлекательности такого типа действий. Стоит отметить, что индивиды реагируют не как члены локального сообщества, а как сходно думающие, но ничем иным не связанные члены большого общества. Чужаки в городе могут спросить местного таксиста, где находится действие, и, возможно, войти и принять участие, когда доберутся туда. Включается инстинктивное взаимопонимание людей, которые в ином случае были бы чужими, врёменная коалиция против общества респектабельности, где у искателя действия наверняка есть друзья и родственники. Для ограничения участия не нужны традиционные механизмы знакомства и приглашения, вместо них эту функцию выполняет риск участия.

Хотя возможно и желательно посмотреть, где находится действие, путем широкого исследования социальной организации, меня здесь интересуют гораздо более специфические вещи. Я хочу рассмотреть реальные социальные установления, посредством которых действие становится доступным.

Социальный мир таков, что любой индивид, сильно ориентированный на действие — как, например, некоторые азартные игроки, — может воспринимать возможности для риска в ситуациях, которые другим людям показались бы лишенными событий; они даже могут структурировать ситуацию так, чтобы эти возможности проявились[175]. Шансы не просто отыскиваются, они извлекаются. Следует добавить, что тип риска, который, скорее всего, здесь можно обнаружить, — это риск телесным благополучием в обмен на возможность незначительной прибыли. Вариант «русской рулетки» — одна из судьбоносных сцен, которую почти каждый в состоянии сконструировать и которая замечательно иллюстрирует риск в качестве самоцели. Интересно, что ныне существуют способы добровольного риска психическим благополучием для того, чтобы выйти за пределы обычного сознания, доступные с помощью ЛСД и других наркотиков. Здесь индивид использует собственную психику в качестве оборудования, необходимого для действия[176]. Люди, делающие суицидальный жест, используют свое тело в азартной игре, но в этом случае, как и с наркотиками, оказывается, что риск как таковой является не главной целью предприятия[177]. Широко распространенный ныне интерес к вредным последствиям курения или избытка холестерина служит более мягким примером такой же возможности; к различным ароматам прибавляется дополнительный аромат наплевательства[178].

Во всех рассмотренных случаях шансы коренятся в установке самого индивида — его творческой способности переосмыслить мир вокруг себя с точки зрения его потенциала для принятия решений. Обратимся теперь к возможностям действия, предъявляющим большие требования к окружающей среде и более прямо поддерживаемым организацией.

Простое начало обнаруживается в казино, так как это прежде всего место, физическая и социальная организация которого создана для того, чтобы способствовать осуществлению действия. Эффективность таких установлений должна быть понята и признана. Игроку нужно только шагнуть в казино (в находящихся в стороне от центральной улицы казино обычно даже не требуется открывать дверь) и положить деньги на расчерченное на квадраты поле, или область принятия обязательств. Если крупье еще не в игре, он немедленно начнет ее; во многих казино кратковременных пауз избегают путем использования подставных лиц, делающих ставки для поддержания течения вялой игры. За секунды игрок может включиться в довольно осмысленную деятельность.

В играх казино чрезвычайно короткие циклы игры, позволяющие вести игру в очень большом темпе. На игровых автоматах игра занимает 4–5 секунд. Игра в «очко» может занимать 20 секунд благодаря умению обращаться с картами, в котором постоянно упражняются все крупье[179]. Во всех казино также можно участвовать более чем в одной игре одновременно, а на игровых автоматах и при игре в кости — постепенно вводить многочисленные ставки так, чтобы принималось решение и начиналась детерминация по одной ставке, в то время как другая находилась бы на более поздних стадиях процесса детерминации. Одна из игр — кено, доступная в большинстве казино, — специально организована так, чтобы почти во всех местах казино могли делаться ставки и осуществляться последующая детерминация. Демонстрационные доски кено расположены в разных местах, и одновременно ведется электронный подсчет очков. Агенты кено собирают ставки и доставляют плату повсюду в казино, за исключением туалетов. Фаза игры не накладывается ни на одну другую деятельность в казино. Таким образом, что бы человек ни делал и где бы он ни находился, он может совмещать эту деятельность с игрой в кено и всегда числа кено «приходят к нему»[180].

Игрок может заниматься любыми видами вычислений и гаданий относительно того, как обойтись со своей ставкой, занимаясь совладанием, защитой или и тем и другим. Но если он хочет, он может и просто толкнуть, не считая, кучку денег или фишек в общем направлении поля ставок, а крупье скрупулезно сделает остальное. (Я видел, как крупье помогал играть слепому и человеку, который не мог справляться со своими картами из-за сильной подагры.) Таким образом, значительная доля усилий игрока плавно достраивается самой организацией игры. Это означает, что игрок может начинать очень внимательно наблюдать за всем происходящим и делать сложные вычисления, через 8–9 часов игры утомиться сверх меры и напиться до той точки, когда спутники должны поддерживать его, чтобы он не свалился со стула, и все-таки путем просто нескольких адекватных движений оставаться активно играющим. Игра в казино организована так, чтобы обслуживать действие не только людей очень разного социального положения, но и в очень разных физиологических состояниях.

Помимо этих различных организационных установлений, центральным фактом является то, что казино обычно перекрывают в очень широких пределах ставки любых размеров. Поэтому игрок может рисковать своим капиталом, независимо от его размеров. Его заверяют в возможности выдержать немного большее волнение в ситуации риска своими деньгами, чем то, которое в состоянии вынести большинство людей его достатка. Казино конкретно реализуют условия, позволяющие человеку вплотную приблизиться к пределу собственной переносимости потери или прибыли, тем самым гарантируя реальную и точную проверку этого предела, по крайней мере, в его собственных глазах.

Можно упомянуть специфические организации вне казино, которые эффективно порождают возможности для действия. Хорошим примером являются правила, связанные с боем быков. Так, стиль и грация движений и поз, знание ремесла и власть над быком — три центральных качества, демонстрируемые в бое быков, — оцениваются в соответствии с их опасностью для себя, которую добровольно допускает человек, выполняющий эти движения. Поэтому обстоятельства побуждают работать на грани безопасности:

Отчасти схожий ряд обстоятельств обнаруживается в качестве основы действия в мотогонках. Обычно различия просто в скоростных возможностях машин одного класса недостаточны для победы в гонках. Водитель побеждает благодаря более частому приближению к пределу, за которым скорость может вывести машину из-под контроля, чем это могут и решаются сделать другие водители[183]. Фактически, это возможность так реорганизовать рутинную деятельность, чтобы допустить предельный прессинг, трансформирующий ее в поле действия. Например, на автостраде машины часто выстраиваются в структуру, стабильность которой создается каждым водителем, оценивающим, на что не отважатся другие водители, и затем, в сущности, контролирующим эти границы; тем самым поддерживается место машины в дорожном потоке. «Торопиться» на дороге при сильном движении означает давление, превышающее тот предел, до которого другие водители ощущают свое положение в потоке как устойчивое[184].

Если возможна попытка давления на границы, соответственно должно быть ограничено и снаряжение, которое использует субъект. В конце концов, вряд ли бой быков стал бы серьезной проверкой для человека, если бы вместо плаща и шпаги использовался карабин «Уэзерби-460». Точно так же если вызов состоит в пересечении океана, человек должен отказаться от лайнера в пользу плота. Если в качестве предмета состязания определена рыба, тогда лески, удочки и рыболовные крючки должны быть выбраны с щепетильным самоограничением, и часто так и делают[185]. Если большая охота должна быть столь же рискованной, сколь дорогой, телескопические прицелы вряд ли покажутся «справедливыми»; действительно, скорее, даже от самого ружья лучше было бы отказаться в пользу лука и стрел.

Установления, очерчивающие границы, порождают возможность действия. Можно рассмотреть еще одно установление для стимулирования действия. Оно обнаруживается, когда ряд последовательных выигрышей рождает серию, причем каждая дальнейшая попытка повышает вероятность завершения серии и в то же время вносит больший вклад в серию в целом, чем все предыдущие попытки. Например, в боулинге репутация индивида как игрока связана с максимальным числом набранных им очков. А очки зависят от количества «ударов» в ходе любой одной серии или рядов бросков, где очки возрастают в более чем линейной зависимости от количества бросков, сделанных последовательно. Далее, каждый следующий бросок, оцениваемый сполна, обычно субъективно приравнивается к успешным предыдущим, так что неудача в нем «пускает на ветер» все очки, который игрок уже набрал. С каждым шаром растут как выигрыш, так и трудность подтверждения своего мастерства. Нечто подобное можно обнаружить в игре в казино в связи с практикой «понеслось», то есть когда в следующей игре на кон ставится весь предыдущий выигрыш, и так продолжается в серии игр. Того, кто ухитряется ставить на кон все выигранное, таким образом наращивая свои выигрыши, уважают как человека «с крепкими нервами», «азартного» и «знающего, когда ставить». А так как ставки (при игре, где выигрыш равен ставке) каждый раз удваиваются, то в пятой или шестой по порядку игре они будут намного выше, чем во второй или третьей. И обнаруживая, что деньги и физическая прибыль возрастают больше чем в арифметической прогрессии, игрок в то же время сталкивается каждый раз заново с возможностью потерять все.

Необходимо, наконец, поднять последний вопрос, касающийся организационной основы действия. Ранее я предположил, что присутствующие в социальных ситуациях люди могут не только выступать как свидетели, но и сами служить объектами, по отношению к которым человек действует, и особое значение будут иметь его характеристики в этом качестве. Когда эти вовлекающие других действия содержат в себе судьбоносные риски, специально организуемые как доступная возможность, возникает особый тип действия, в котором люди, в присутствии которых находится субъект, сами обеспечивают поле для его действий. Хемингуэй дает поразительно жестокую иллюстрацию, которую можно также сравнить с примерами метающих ножи цирковых артистов и бросающих снежки маленьких мальчиков:

В то время как один человек обеспечивает поле действия для другого человека, этот другой может, в свою очередь, использовать первого как свое поле действия. Когда обнаруживается реципрокность такого типа, а целью является проявить некое мастерство или способность, мы говорим о состязании или дуэли. То, что происходит в этих эпизодах, может быть названо межличностным действием[187].

Межличностное действие иногда выглядит как простое удвоение обычного. Например, в дуэли на пистолетах один человек является пассивной мишенью для другого и в то же время другой является пассивной мишенью для первого, — за исключением, конечно, таких маленьких хитростей, как вставание под углом, чтобы подставить противнику наименьшую площадь для стрельбы, и прикрывание руками сердца. Фактически, дуэль на пистолетах может анализироваться как устройство для сложения вместе двух отдельных функций: состязания в стрельбе и схемы результата для победителей и побежденных. Чаще, однако, реципрокность более интимна и более интересна. Сам акт, посредством которого один участник проявляет свои способности перед лицом другого, может создавать поле для конкурентного или противостоящего действия другого. Фигура, которую вырезает один участник, будет вырезаться из фигуры, которую вырезает другой участник. Даже в описанном Хемингуэем развлечении со стрельбой есть оттенок этого: демонстрируемая Антонио хладнокровность в исполнении роли мишени требует для своего поля действия усилий Хемингуэя в качестве меткого стрелка.

Так же как есть социальные установления для обеспечения действия, есть и установления для обеспечения межличностного действия. Важным примером служит распространенная практика гандикапа (форы) в состязаниях[188]. Этот прием гарантирует, что, как бы мало ни соответствовали друг другу состязающиеся, у них будут примерно одинаковые шансы на победу или проигрыш и исход будет зависеть от того, насколько близко каждый сможет подойти к собственным пределам. Таким образом, гарантируется, что результат будет не только непредсказуемым и, следовательно, удерживающим внимание, но и явится делом крайних усилий, победа достанется тому из состязающихся, кто подойдет к своему пределу ближе, чем другой к своему. Последнее дополнительное усилие определяет исход. Так, состязание с гандикапом — это точно рассчитанное установление, превращающее двух людей в поле действия друг для друга, где дополнительная острота придается тем, что успех одного должен будет уравновешиваться неудачей другого. Можно добавить, что налагаемые на себя ограничения в снаряжении при охоте или рыбной ловле могут рассматриваться как разновидность гандикапа; добыча превращается в соперника, и в результате происходит «справедливое» (или почти справедливое) состязание. Честная игра требует честной игры.

В разных играх и видах спорта индивиды могут использовать друг друга как поле действия в обособленной обычно области, физически и по времени отделенной от серьезной жизни. Но очевидно, что взаимное использование друг друга в качестве поля действия — более общее явление. В качестве мостика от игры к жизни давайте посмотрим на отношения между полами.

Все до сих пор описанные ситуации действия в гораздо большей степени выступают областями активности мужчин, чем женщин; действительно, в нашей западной культуре действие, видимо, входит в состав культа мужественности — несмотря на женщин-тореадоров, воздушных акробаток и преобладание женщин в залах игральных автоматов в казино[189]. Есть описания нескольких дуэлей, участницами которых были европейские женщины, но эти столкновения рассматриваются скорее как извращения слабого пола, а не как его украшение[190]. Но, конечно, женщины вовлекаются особым образом в один вид действия: они являются полем игры для сексуальных и куртуазных действий. Взрослые мужчины могут определить женщину как объект для начала установления с ней потенциально сексуальных взаимоотношений. Существует риск отказа, мезальянса, ответственности, предательства прежних взаимоотношений или недовольства других мужчин; есть и возможность для такого рода самоподтверждения, которое может принести успех только в этой области. Это действие иногда называется «соблазнение».

В нашем обществе выделены специальные условия времени и места для соблазнения: вечеринки, бары[191], танцы, курорты, парки, классы, публичные мероприятия, собрания ассоциаций, перерывы на кофе в офисах, церковные собрания, улицы с дурной репутацией. Само соблазнение бывает двух видов в зависимости от того, включает ли круг, где оно происходит, людей знакомых или незнакомых. Между знакомыми мы обнаруживаем флирт и начало романов; между незнакомыми — обмен сигналами интереса и завязывание знакомства.

Организационное облегчение соблазнения среди незнакомых принимает много форм: институт социальных «хозяек» на курортах; телефонные стойки; посредничество в баре по стереотипу «взять-вам-выпивку?» и т. д. Яподробно опишу ситуацию в казино Невады.

Столики казино по определению открыты для любого взрослого, у которого есть деньги, чтобы их тратить. Несмотря на очевидную безличность операций, посторонние люди за одним столиком обнаруживают, что совместное и взаимно заметное подвергание себя риску порождает легкий дух товарищества. Те, кто делает большие ставки, размер которых предполагает их заинтересованность и позволяет заключить об их обеспеченности, позиционируют себя как в чем-то открытых своим коллегам по игре и даже зрителям. Предполагаемая взаимная ответственность за исход (в ограниченном, но постоянном смысле) добавляется к взаимной открытости и связанности. А между представителями разного пола возникает еще большая открытость. Мужчина почти всегда может дать небольшой бесплатный совет соседкам, постепенно объединяясь с ними против крупье в коалицию надежды. Далее, если случается, что женщина играет способом, который может интерпретироваться как выгодный для всех, на нее с готовностью держат пари, и возрастает взаимная вовлеченность. Аналогично, когда завязывается знакомство, ей позволяют играть, не подвергая особому риску свое положение. И потом вполне естественно может оказаться, что она сохранит весь или почти весь свой выигрыш. Таким образом, столы для игры обеспечивают первый шаг в игре знакомства, а также очень тонкое прикрытие, под которым может производиться плата аванса наличными за социальную и сексуальную благосклонность, даруемую позже в некоммерческой манере. Таким способом организационно облегчается соблазнение.

Нужно отметить, что есть много мужчин, избегающих активного вовлечения в соблазнение, даже при посещении мест, организованных с этой целью. Есть и много других, которые везде ищут эти возможности, будь то дома, на рабочем месте или в служебных контактах. И они встречают каждый день мыслями о таких возможностях[192]. Этих хронически озабоченных мужчин следует отнести к тому же классу, что и тех, кто готов трансформировать любое событие в пари или любую задачу — в соревнование по силе, мастерству или знаниям.

Попытки завязать потенциально сексуальные отношения, конечно, являются только одной разновидностью межличностных действий, происходящих в обществе в целом. Другой важный их вид происходит, когда индивид служит полем действия благодаря своей способности получать и наносить физические и словесные раны. Чтобы отыскать тех, кто доставляет себе удовольствие этим спортом, стоит взглянуть на «аутсайдеров», которые, как, например, подростки, не вплетены плотно в организационные структуры. Предположительно, среди них эта судьбоносная активность будет менее разрушительной и более терпимой; это случай, когда нечего терять или еще ничего не потеряно, случай хорошей организации для дезорганизации. Иллюстрацией служит исследование уличных банд агрессивной отчужденной городской молодежи:

Среди такой молодежи понятие «пинок» обладает самым полным значением. Здесь нет культуры и культивации признанных видов спорта, маскирующих беспричинность риска; сама общность превращена в поле для действия, с особым использованием сверстников, незащищенных взрослых и людей, воспринимаемых как символы полицейского авторитета. Уолтер Миллер предлагает удачное описание:

Изучение итальянских обитателей Бостона низшего класса дает другое описание:

Начав с готовности мальчиков рискнуть, мы перешли к анализу последствий, затем — к судьбоносности в ситуациях исполнения долга (заметив, что это может вести к истолкованию ситуации как добровольно затеваемой практической азартной игры), а после этого — к действию, к его видам, в которых ценится самодетерминация. И мы видели, что, хотя многие люди избегают судьбоносных ситуаций, другие по каким-то причинам их одобряют, а есть и такие, кто даже конструирует ситуации, судьбоносностью которых они смогут насладиться. В действие оказывается вовлечено что-то значимое и особенное. Лучше понять то, что нам следует искать, помогает описание Хемингуэем человеческой ситуации одного из его любимых тореадоров:

Если исследовать моменты, когда человек сталкивается с такими шансами, будь то часть серьезной работы или же опасная игра, определенные способности, определенные свойства его характера представляются внутренне или «первично» связанными с этим; в высотных строительных работах — внимательность и равновесие, в альпинизме — «форма» и выносливость, в бое быков — расчет времени и глазомер, в спортивной охоте — меткость, в азартных играх — знание шансов, и во всех случаях — память и опыт. Часто эти первичные способности могут использоваться в незначимых обстоятельствах, когда рискованные черты реальных ситуаций полностью отсутствуют или просто смоделированы. Так, существуют имитационные гонки, учебная стрельба по мишеням, пробные попытки, военные игры и сценические репетиции. В организованных тренировках широко используется этот вид моделирования. Здесь хорошие или плохие показатели не являются судьбоносными ни сами по себе, ни по своему влиянию на репутацию субъекта. Подобным образом, первичные способности часто могут использоваться в обстоятельствах, когда эффективное выполнение задачи достигается легко и бездумно, короче, когда результаты имеют последствия, но не проблематичны.

В ощутимо судьбоносных обстоятельствах — чреватых последствиями и проблематичных — и только в тесной связи с ними проявляется вторая группа способностей или свойств. Внезапное понимание индивидом того, что может вскоре произойти, в состоянии оказать заметное влияние на его поведение, социальные контакты и выполнение задачи. В отношениях с другими может нарушиться принципиальное поведение, которое он демонстрировал в обычных ситуациях. Внезапное осознание, чего стоят ему его принципы, может в какой-то момент поколебать его обычную порядочность; в пылу и спешке момента могут обнажиться эгоистичные интересы. Или наоборот, неожиданно высокая цена правильного поведения может послужить только подтверждением его принципиальности. Аналогично, в ситуации выполнения задачи воображение последствий провала или успеха может сильно повлиять на способность человека использовать свои способности. Надвигающиеся на него возможности могут сделать его нервным, неспособным использовать свои знания или организовать действие[197]; с другой стороны, вызов может заставить его мобилизовать свою энергию и превзойти себя. В противоположность другу Хемингуэя Антонио можно привести Хосе Мартинеса, который во время своего дебюта в качестве матадора в Мурсии при выходе быка упал в обморок[198].

Эта способность (или отсутствие ее) держаться правильно и устойчиво перед лицом внезапного давления является решающей; она определяет не деятельность индивида, но то, как он будет справляться с этой деятельностью. Я буду говорить об этих поддерживающих свойствах как аспекте индивидуального характера. Проявления неспособности поступать эффективно и правильно перед лицом судьбоносности являются признаком слабого характера. Тех, кто демонстрирует среднюю, ожидаемую способность, не описывают в терминах какого-то особого характера. Свидетельства способности удерживать полный самоконтроль, когда приходит решающий час, — будь то в отношении моральных соблазнов или выполнения задачи, — являются признаками сильного характера.

И первичные свойства, и свойства характера вносят свой вклад в приобретаемую человеком репутацию; следовательно, и те и другие обладают последствиями. Но между ними существуют важные различия. Как предполагалось, первичные качества могут выражаться в ситуации, не являющейся судьбоносной; качества характера — в рассматриваемых здесь аспектах — проявляются только в судьбоносных событиях или, по крайней мере, в событиях, субъективно рассматриваемых как судьбоносные. Первичные качества можно одобрять, не одобрять или относиться к ним морально нейтрально. Свойства же характера всегда оцениваются с моральной точки зрения просто потому, что способность мобилизовать себя в нужный момент всегда служит объектом социальной оценки. В противоположность оценке первичных свойств, в оценке характера существует тенденция к крайностям; рассматриваются никак не ожидавшиеся неудачи либо неординарные успехи, а простое соответствие обычным стандартам здесь не обсуждается. Наконец, в отличие от первичных черт, черты характера имеют тенденцию «представлять сущность человека», полностью определяя для нас его портрет, и (как мы увидим позднее) люди склонны это единственное выражение принимать за адекватную основу для суждения.

Рассмотрим некоторые основные формы характера, имеющие отношение к управлению фатальными событиями.

Во-первых, имеются различные формы храбрости, то есть способности, предвидя непосредственную опасность, тем не менее, продолжать действие, ведущее к опасности. Возможные варианты определяются природой разных видов риска, например, риск физический, финансовый, социальный или духовный. Так, профессиональные игроки уважают качество, называемое «азарт», то есть готовность подчиниться правилам игры, рискуя значительной частью своих средств, — предположительно, обладая способностью элегантно принимать выигрыши и потери. Отметим, что интересы, обслуживаемые храбрыми действиями, могут быть вполне эгоистичными, дело лишь в готовности субъекта встретить лицом к лицу значительный риск.

Далее, выдержка, то есть способность твердо придерживаться избранной линии деятельности и прилагать к этому все усилия, несмотря на препятствия, боль или усталость, но не вследствие какой-то грубой нечувствительности, а благодаря внутренней воле и самодетерминации. Пример этого дают боксеры:

Нужно добавить, что в отношении такой демонстрации отваги люди не единственные и, быть может, даже не первые существа, обладающие этим качеством. Его великолепно проявляют соответственно обученные быки; вот почему они принимают предложенное им противоборство и продолжают сражаться, находясь во все более ослабевающей позиции, — именно поэтому и могут существовать бои быков. Скаковые лошади, если особым образом истолковывать понятие «класс», также могут обладать этим качеством[200].

Фундаментальной чертой характера личности с точки зрения социальной организации является честность, означающая здесь склонность сопротивляться искушению в ситуациях, где может быть противопоставление выгоды нормам морали. Честность оказывается особенно важной в ситуациях судьбоносной активности без свидетелей. При всем различии типов характеров, одобряемых различными обществами, ни одно из них не могло бы долго существовать, если бы его члены не одобряли и не поощряли это качество. Все склонны претендовать на высокие стандарты честности, которые, однако, редко реализуются; в этом отношении превосходство считается само собой разумеющимся, и именно о людях, не оправдавших подобных ожиданий, говорят как об обладающих слабым характером[201]. (Поэтому мы можем найти примеры честности в мельчайших проявлениях жизни: когда торговец навязывает неподходящий продукт не слишком убедительно; когда девушка приходит на свидание, которое неожиданный случай сделал бесперспективным; когда школьник признается в проступке, виновным в котором считали другого; когда таксист или парикмахер дают с пяти долларов сдачи три доллара банкнотами при стоимости услуги в два доллара.) В чем-то схожие комментарии можно сделать относительно «самодисциплины», способности удержаться от излишнего втягивания в легкие удовольствия — будь то в баре, ресторане или казино.

Ранее было сказано, что социальные ситуации несут в себе некоторые последствия для репутации, особенно в связи со стандартами, которые обязаны поддерживать участники контакта в общении друг с другом; указывалось, что последствия этих контактов обычно не проблематичны. Однако здесь мы рассмотрим, как обстоятельства иногда могут и в этом случае приводить к ситуации выбора.

Например, постоянное поддержание церемониального порядка может время от времени становиться очень накладным, создавая сомнительную привилегию демонстрации особой версии честности. В этих случаях индивид должен решать, уступить под давлением или нет, позволить нормам утратить силу или нет. Благородство относится к способности поддерживать формы вежливости, когда эти формы заполнены содержанием. Это демонстрирует Дуглас Фербенкс, когда в середине кинематографической смертельной дуэли он поднимает упавшую шпагу своего противника и вручает ему с вежливым поклоном, предпочитая отказаться скорее от случайного преимущества, чем от шанса выразительно показать себя. Подобные возможности дают и другие состязания:

Интересно, что примеры проявления благородства обычно именно такого типа, как приведенные здесь, а в повседневной жизни этим качеством пренебрегают. На самом деле, лавочник благороден, если он без необходимости и вежливо принимает назад большую покупку от туриста, у которого вдруг появились сомнения в ее целесообразности. Конечно, пассажир проявляет благородство, когда добровольно уступает свое предпоследнее место, чтобы следующая в очереди молодая пара могла остаться рядом и при этом не стоять[203].

Конечно, благородство — не единственное качество характера, которое проявляется в связи с поддержанием церемониального порядка, порождая проблемы и обходясь подчас дорого. Точно так же как индивид обязан перед другими соблюдать долг вежливости, так и другие обязаны соблюдать долг вежливости по отношению к нему. Каждый, к кому не отнесутся должным образом, может посчитать, что необходимо рискнуть и пойти на карательные действия, чтобы показать, что он не позволит так с собой обращаться. В нынешние времена полиция дает великолепную иллюстрацию вышесказанного, так как иногда полицейские вынуждены пускать в ход свои кулаки, дубинки и даже пистолеты, чтобы обеспечить себе достаточное уважение от тех, кого они арестовывают или к кому обращаются[204].

Карательные действия такого рода предполагают, конечно, что оскорбленный человек обладает достаточным авторитетом и ресурсами. Если это не так, он может чувствовать себя обязанным пожертвовать собственной сущностью ради поддержания формы. Благородство может проявляться в противоположных действиях: не дорого обходящаяся вежливость, а дорого обходящееся презрение. В экстремальных ситуациях, воспеваемых во многих современных боевиках (романах действия), герой, раздетый и привязанный к креслу, плюет или, по крайней мере, улыбается в лицо злодею, угрожающему ему смертью и пытками; герой добровольно обостряет непрочную ситуацию, чтобы продемонстрировать презрение к самонадеянности и манерам злодея. Ближе к реальности стоит случай, когда мы обнаруживаем, что обслуживающий персонал всех категорий может с достоинством отклонить любую плату, если оспаривается ценность их услуг или их самих, предложить клиенту идти со своим покровительством куда-нибудь еще, то есть эти люди способны причинить вред себе, желая досадить другому. Эти пирровы победы часто не одобряются, наряду с качеством характера, которое считается ответственным за такое поведение, и подобные инциденты случаются не часто. Тем не менее, истории о них встречаются повсеместно и играют важную роль в поддержании самоуважения прислуги, а также способствуют сдержанности тех, кому услуги оказывают.

Из всех качеств характера, связанных с управлением судьбоносностью, наибольший интерес для данного очерка представляет самообладание, то есть самоконтроль, владение собой, уравновешенность. Это свойство имеет двоякие последствия: через прямое влияние на функционирование первичных качеств и как самостоятельный источник репутации.

Самообладание имеет поведенческую сторону — способность выполнять физические задачи (обычно включающие контролирование мелкой мускулатуры) в согласованной, ровной, самоконтролируемой манере в судьбоносных обстоятельствах. Примером служит игра в бильярд на деньги:

Вот пример того, что не является этой способностью:

Самообладание включает в себя также то, что считается его аффективной стороной, — эмоциональный самоконтроль, требующийся, когда имеешь дело с другими людьми. На самом деле здесь должен включаться физический контроль за органами речи и жестикуляции. Сэр Гарольд Николсон, делая обзор требующихся профессиональному дипломату качеств, иллюстрирует это так:

Этих людей «захлестывает», они перестают быть хозяевами самих себя, подпадая вместе со своим руководством под контроль со стороны других.

Вместе с ценностью плавных движений и невозмутимых эмоций мы можем рассмотреть ценность психического спокойствия и бдительности, то есть присутствия духа. Это умение важно для надлежащего исполнения многих безличных задач, например при сдаче экзаменов. Последние мыслятся как испытательное средство для нахождения верного и единственного ожидаемого исхода. Но на самом деле экзаменационная оценка зависит от мобилизации памяти и знаний под давлением и последующего формулирования правильного всестороннего ответа в сжатые сроки; отсутствие этого умения иногда называется «блокировкой»[209]. Присутствие духа важно и в задачах, непосредственно включающих других людей. Этим типом присутствия духа, как известно, обладают люди остроумные и не обладают застенчивые. Сборники знаменитых острот, ярких проявлений такта, эффектных уничтожающих ответов и резких замечаний свидетельствуют об общем интересе к такому складу ума.

Самообладание имеет и другую сторону — способность созерцать крутые изменения в судьбе — своей собственной и других — без утраты контроля над эмоциями, без волнения[210].

Самообладание имеет и телесную сторону, называемую иногда достоинством, то есть способность поддерживать телесную благопристойность перед лицом расходов, трудностей и настоятельных потребностей[211]. Особый интерес представляет серфинг (даже больше, чем лыжный спорт). Физический апломб и достоинство вертикальной позы должны сохраняться на плоской узкой доске под давлением сил природы, толкающих спортсмена к пределу человеческих возможностей телесного самоконтроля. Здесь поддержание физического равновесия — не просто условие эффективного владения этим видом спорта, но центральная цель его.

Последним из аспектов самообладания можно считать сценическую уверенность — способность выдерживать без смущения, стеснения, замешательства или паники появление перед большой аудиторией. За этим стоит особый тип самообладания, близкий тому, который необходимо иметь под взглядами других людей во время исполнения уязвимой роли. Интересные вариации встречаются в мире тайных агентов, сыщиков и преступников, где может требоваться «действовать естественно» перед опасной аудиторией, когда человек знает, что за несколько секунд все «шоу» может завершиться. Вот что пишут об эпизоде биографии одного из лучших взломщиков Нью-Йорка сразу после совершения им очень большого ограбления на девятом этаже отеля:

Здесь присутствует важный ряд допущений. Люди, имеющие серьезные причины бояться скорого ареста, склонны убегать или, по крайней мере, постоянно остерегаться возможной опасности. Эти вполне естественные тенденции можно контролировать, но редко удается полностью скрыть все признаки возбуждения. Следовательно, специалисты, ищущие среди вероятно невиновных действительно виновного, будут закономерно обращать внимание на людей, проявляющих осторожность или тревогу без видимой причины. В этом случае выглядеть смущенным означает разрушить маску, которую можно назвать «выглядеть как все». Но если индивид ощутит, что его вид выдает его, у него появится еще одна причина бояться; подавление желания покинуть создаваемое этим новым страхом поле породит дополнительные признаки неестественности, которые, в свою очередь, будут по кругу усиливать замешательство.

Самообладание во всех его различных аспектах традиционно ассоциировалось с аристократической этикой. Однако в последние годы варианты этого качества усиленно рекламируются беспутными городскими элементами под ярлыком «холодность». Сэру Гарольду мог бы быть отвратителен этот оборот речи, но его совет странствующему дипломату точно выражается словами: «Малыш, не сдувай свою холодность»[213]. Важным моментом здесь является то, что мы обнаруживаем самообладание в качестве предмета ценности и заботы во многих разных культурах и во многих разных слоях общества. Этому, видимо, есть две основные причины.

Во-первых, всякий раз, когда человек находится в непосредственном присутствии других, особенно когда он сотрудничает с ними, например, в совместном поддержании состояния беседы, — для них важна его способность быть компетентным участником взаимодействия. Социальный порядок, поддерживаемый в собрании, строится его участниками из маленьких дисциплинированных поведений каждого. Вклад подобающего поведения объединяется с вкладами других людей, производя социально организованное соприсутствие. Человек должен будет поддерживать контроль над собой, если хочет быть доступным для совместных действий, не разрушая их. Отсутствие самообладания дисквалифицирует его для этих обязанностей и угрожает совместно поддерживаемому миру, в котором другие люди считают себя вправе находиться.

Во-вторых, находится человек в присутствии других людей или нет, любая задача, которую он выполняет, предполагает необходимость свободного умелого использования человеческих способностей — разума, конечностей, особенно мелкой мускулатуры. Часто контроль над ними должен приобретаться и поддерживаться в очень специфических обстоятельствах: любая временная утрата контроля, вызванная беспокойством за ситуацию, сама по себе дает основание для еще большего стеснения и, следовательно, дальнейшей неловкости и т. д. до тех пор, пока человек не смутится настолько, что будет неспособен справиться с задачей. Хорошим примером служат шпагоглотатели. Прикосновение и температура лезвия заставляют неопытных давиться, что, естественно, делает задачу невыполнимой. Как только эта реакция успешно подавляется, обучающийся обнаруживает, что шпага заставляет его горло туго смыкаться. Требуются дальнейшие тренировки, прежде чем эти мышцы расслабятся и шпага сможет проходить без прикосновений. Чем больше шпага касается стенок глотки, тем более вероятен непроизвольный спазм, который, конечно, будет увеличивать количество прикосновений[214]. (Соответственно, чем спокойней шпагоглотатель, тем меньше будет прикосновений и тем менее сжатым будет горло и т. д.) В соответствии с высказанным ранее предположением, подобное затруднение случается в условиях ограниченного времени. Неловкость может приводить к пустой потере времени, что напрягает ситуацию, а это, в свою очередь, создает еще больше оснований для замешательства.

Вследствие того что люди во всех обществах должны вести большинство своих дел в социальных ситуациях, мы должны ожидать, что способность поддерживать социальные события в сложных обстоятельствах встретит повсеместное одобрение. Аналогичным образом, так как во всех обществах и социальных слоях люди должны выполнять задачи, везде будут заботиться о требующемся для этого самообладании.

Я выделил несколько оснований сильного характера: храбрость, выдержка, честность, самообладание. Должно быть очевидным, что они могут совмещаться, украшая этим моральную жизнь сообщества. Радист, который вежливо отказывается покинуть тонущее судно, хладнокровно занимаясь починкой передатчика, и идет ко дну, уверенно управляет собой, несмотря на боль в обожженных руках, — он соединяет в своем подвиге почти все, о чем общество может просить кого-либо. Он передает важное сообщение, даже если его SOS не будет принят.

Теперь я хотел бы вернуться к предположению, что, хотя черты характера обычно ярче проявляются в судьбоносные моменты, они также обнаруживаются в периоды, судьбоносные чисто субъективно, когда судьба, которая уже детерминирована, раскрывается и выявляется. Порождаемые в эти моменты чувства требуют самоконтроля, ими необходимо хорошо управлять. И конечно, это владение собой будет иметь особое значение в непосредственном присутствии других, так как поддерживаемое ими надлежащее взаимодействие может оказаться в опасности из-за потери самообладания у обреченного.

Нет лучшего примера, чем качества, проявляемые тем, кому предстоит повешение, гильотинирование, расстрел или газовая камера. Казни происходят в условиях, где аудитория совершенно неустойчива, где, чтобы все шло гладко, от осужденного требуются физическое сотрудничество и физическая невозмутимость. В описаниях казней зафиксированы люди, которые боролись, извивались, брызгали слюной, вопили, падали в обморок и были несдержаны в моменты перед казнью, доказывая тем самым отсутствие характера:

Наоборот, источники рассказывают о других осужденных, которые обменивались шутками со зрителями, сохраняли социальное обаяние, помогали палачу надевать на них петлю и вообще облегчали дело для всех присутствующих. Юмор висельников действительно существует, например, когда аристократ перед тем, как быть гильотинированным, отклоняет традиционный стакан рома со словами: «Когда я пьян, я полностью теряю способность ориентироваться в пространстве»[216].

Процедурные сложности, которые может вызывать сопротивление жертвы казни, и общая тенденция этих людей идти на смерть сотрудничая, демонстрируют желание людей показать сильный характер. Обычно осужденный готов сотрудничать, он хороший спортсмен, он не ребенок, он принимает свой проигрыш без вспышек гнева и рыданий[217], даже может проявить характер бойца, с презрительной улыбкой считая ниже своего достоинства последнюю традиционную ставку — обращение к богу, молитву, просьбу к остающимся простить его и получить самим прощение[218]. Этот вид приличий является последним и страшно социализированным актом, ибо осужденный сглаживает социальную ситуацию, поддерживая наиболее хрупкую часть нашей социальной жизни — ее социальные случаи — как раз тогда, когда он имеет очень малый шанс далее участвовать в том, что он поддерживает. В конце концов, здесь присутствуют и другие. Проходите через челюсти вечности, если уж вам пришлось, но не ропщите.

Понятно, что в дни публичных казней за последним поведением осужденного внимательно наблюдают, и это вносит значительный вклад в его посмертную репутацию. Таким образом, герои могут рождаться, подтверждать свою репутацию и разрушить или подтвердить ее во время смерти. В обществах, где существует возможность казни, интерес к этому все еще можно обнаружить. Вот как описывает его Клод Браун в своих гарлемских мемуарах:

Делая обзор личных качеств, влияющих на способ поведения человека в отчаянных ситуациях, я предположил наличие связи между действием и характером. Эта взаимосвязь не простирается слишком далеко. Те, кто поддерживает нравственность, вероятно, почувствуют, что она требует слишком многого, даже несмотря на то, что общество может извлечь пользу из примеров крайней преданности. Нужно также учитывать, что есть определенные позитивно оцениваемые качества характера, формирующиеся в ходе кропотливого занятия лишенной всякого драматизма задачей на протяжении длительного времени; следовательно, поведение в любой момент времени не может содержать завершенное выражение черты характера. Более того, в судьбоносных ситуациях осознанного долга, например, когда люди идут на битву, недостаточно проявлять неустрашимость и приличия, демонстрируемые профессиональными игроками и гонщиками, которые направлены на то, чтобы выделиться среди других. Как заметил Уильям Джеймс в своем восхвалении военных добродетелей, есть необходимость отказаться от частных интересов и продемонстрировать подчинение приказам[220]. Кризис может потребовать не только те качества, что заставляют индивида превосходить других и дистанцироваться от них, но и те, что заставляют его подчиниться непосредственным нуждам целого. Даже эгоистичные интересы могут требовать послушного проявления совершенно негероических качеств. Примером служит профессиональный игрок в бильярд на деньги: «Шулер должен удерживаться от осуществления многих крайне трудных ударов. Такое ограничение дается нелегко, потому что трудно противиться возбуждению от осуществления фантастического удара, приносящего аплодисменты зрителей. Но шулер должен сдерживаться, иначе это снизит доверие к его промахам при более обычных ударах»[221].

Здесь должны проявиться более глубокие качества характера, подавляющие стремление демонстрировать максимум своей компетентности. Наконец, как уже упоминалось, есть качества характера, традиционно ассоциирующиеся с женственностью. Они заставляют женщину избегать всяких столкновений, чтобы сохранить ее чистоту, гарантируя, что даже ее чувства останутся незапятнанными. Там, где требуется действие для обеспечения этой добродетели, предполагается, что его предпримет ее защитник-мужчина.

Я предположил, что, когда индивид находится в социальной ситуации, он подвергается оценке со стороны других присутствующих, в том числе оцениваются его первичные способности и черты характера. Никакая картина связанных с репутацией непредвиденных случайностей не будет полной без рассмотрения распространенных в обществе народных поверий относительно природы людей, ибо они дают систему отсчета для суждений о чертах наблюдаемого человека.

Во-первых, в отличие от первичных свойств, в отношении качеств характера есть тенденция рассматривать единичное их проявление как решающее. Так как свойства характера востребуются только в тех редких случаях, когда ситуация неизбежно чревата последствиями, маловероятны немедленные дополнительные его проявления, подкрепляющие или корректирующие это впечатление. Волей-неволей приходится доверять единственному проявлению. Еще важнее, что в представлении об этих чертах исключения не допускаются. Именно тогда, когда человек испытывает наибольшее искушение отклониться от своей линии, у него есть самая эффективная возможность сохранить постоянство и тем самым продемонстрировать свой характер; это постоянство-несмотря-ни-на-что, собственно, и есть характер. Верно, что житейские упреки импульсивны и необъективны и что в другое время и в разных ситуациях индивид может и не сохранять тот характер, который он в настоящее время проявляет, но это к делу не относится. Меня здесь интересует не то, обладает или нет данный человек специфическими характеристиками, а то, как функционируют представления о характере в повседневной жизни. Имея дело с другим человеком, мы допускаем, что выражаемый им в текущий момент характер — полный и устойчивый его портрет; со своей стороны, он делает такие же допущения относительно того, как его будут воспринимать. Конечно, предлагаются оправдания, даются объяснения и делаются исключения, но эта коррекция осуществляется в связи с исходным допущением, что данное проявление является решающим, и часто она недостаточно эффективна.

Во-вторых, как только обнаружено свидетельство силы характера, ее не надо специально вновь доказывать, по крайней мере, прямо сейчас; на время субъект может положиться на эти данные. Он может положиться на допущение других людей, что при возникновении соответствующих обстоятельств он подтвердит представление о своих манерах и будет действовать с характером. Но, конечно, это добавляет опасности в моральной жизни, так как мы склонны действовать в свете оптимистических представлений о самих себе, которые были бы опровергнуты, если бы подверглись проверке.

В-третьих, существует убеждение, что, как только человек потерпел неудачу в определенном отношении, он с этого момента становится совершенно другим и может просто сдаться. Солдат, которому была внушена идея, что он обладает волей и эта воля либо все выдерживает, либо бывает полностью сломана, может вследствие этого быть склонен выдать все, что знает, на вражеском допросе, если он уже выдал хоть что-то[222]. Подобным образом, тореадора можно считать утратившим всю свою доблесть после первого ранения[223]. Также и на ипподромах говорят о жокеях, «потерявших кураж» и затем либо плохо скакавших, либо вообще отказывающихся скакать. Рассказывают истории о знаменитых жокеях, которые, чувствуя, что потеряли кураж, объявляли об этом и бросали скачки[224]. Похожие истории рассказывают о дайверах. И в детективных романах часто описываются крутые полицейские и преступники, которые, получив жестокую трепку, никогда уже полностью не могли восстановить свою храбрость. И конечно, есть общее убеждение, что, как только цена человека установлена и оплачена, он утратил свою надежность и с тем же успехом может теперь принимать небольшие, но частые взятки.

Наряду с убеждением в «легкой утрате» куража, непрочности моральных устоев и постоянной изменчивости есть и другое: после долгого отсутствия куража и моральных устоев человек внезапно может обрести отвагу, и с этого момента продолжать обладать ею.

В художественной литературе и мифе возвращение часто достигается только в поступке, дающем человеку достаточно силы, чтобы умереть за свои принципы; в смерти восстанавливается репутация человека, опровергается мнение, что падение — навсегда и что сломавшийся человек не может возродиться.

Принимая во внимание убеждение, что характер может в драматических обстоятельствах приобретаться или утрачиваться, человек будет иметь отчетливые причины проходить через рискованные ситуации, не считаясь с их возможной материальной, или физической, ценой для него, проявляя тем самым то, что иногда называют гордостью. Интересно, что наши убеждения относительно куража в этом случае получают небольшую поддержку извне: обычно считается, что глоток спиртного позволит человеку легче и лучше справиться со сложным действием, и на удивление много ситуаций подтверждают такое мнение[226].

Учитывая эти аргументы относительно природы характера, можно лучше понять, почему действие, по-видимому, обладает своеобразной привлекательностью. Ясно, что именно в решающий момент действия, когда час пробил, индивид рискует и имеет возможность показать себе и иногда другим свой стиль поведения. Характер ставится на кон; единственная удачная демонстрация может рассматриваться как дающая право на хорошую репутацию, плохую демонстрацию нелегко оправдать или переделать. Продемонстрировать или выразить характер, слабый или сильный, — значит породить характер. Короче, Я может произвольно воссоздаваться. Несомненно, это право осуществимо с точки зрения общества, потому что, как явствует из описанных примеров «азартной игры», цена подобных демонстраций, вероятно, создает автоматическое препятствие для людей, излишне склонных к этому. В любом случае, здесь есть шанс продемонстрировать обаяние под давлением; здесь есть возможность быть измеренным хемингуэевской меркой.

Заметим, что действие не должно восприниматься как имеющее оттенок импульсивности или иррациональности, даже если риск не сулит заметного выигрыша. Конечно, действие содержит шанс потери, но может произойти и реальное приобретение характера. Именно в этом отношении действие может рассматриваться как рассчитанный риск[227]. Утверждения (в том числе мои), что действие есть самоцель, надо понимать как оборот речи. Добровольное принятие серьезного риска является средством поддержания и обретения характера; это самоцель только по отношению к другим видам целей. Буквально рассматривать действие как самоцель означало бы давать тривиальные и упрощенные социальные объяснения.

Итак, мы можем теперь увидеть характер таким, каков он есть. С одной стороны, он составляет то, что существенно и неизменно в индивиде, то, что характерно для него. С другой стороны, он относится к свойствам, которые могут порождаться и разрушаться в судьбоносные моменты. С этой последней точки зрения индивид может поступать так, чтобы детерминировать черты, которые потом будут принадлежать ему; он может поступать так, чтобы создать и установить то, что будет приписываться ему. Каждый раз в экстремальный момент его участники обнаруживают для себя небольшую вероятность что-то изменить в себе.

Это парадокс. Характер одновременно неизменен и переменчив. И тем не менее, именно так мы понимаем его.

Должно быть столь же ясно, что наша нелогичность в этом вопросе имеет социальную ценность. Социальная организация повсюду порождает проблемы морали и последовательности. Индивиды должны относиться ко всем этим ситуациям с некоторым энтузиазмом и заботой, ибо главным образом через такие моменты осуществляется социальная жизнь, и если в каждый из них не вкладывать свежие усилия, пострадает общество. Возможность влияния на свою репутацию служит здесь стимулом. И все же, чтобы общество существовало, такие же паттерны должны поддерживаться от одного социального случая к другому — существует потребность в правилах и условностях. Индивиды должны определить себя на языке свойств, уже признанных принадлежащими им, и надежно действовать в их рамках.

Для удовлетворения фундаментальных требований морали и предсказуемости мы позволяем себе поверить в фундаментальную иллюзию — в наш характер, который полностью наш собственный, он неизменен, но тем не менее, непрочен и изменчив. Возможности, связанные с характером, поощряют нас возобновлять наши усилия в каждый момент активности общества, к которому мы приближаемся, особенно в его социальные моменты, и именно через это возобновление может поддерживаться старый заведенный порядок. Нам позволено думать, что есть что-то, что можно выиграть в те моменты, с которыми мы сталкиваемся, так же как общество может сталкиваться с этими моментами и преодолевать их.

Отталкиваясь от понимания некоторых профессий как связанных с судьбоносной деятельностью, мы можем рассматривать действие в качестве ориентированной на Я ритуализированной формы морального спектакля, разыгрываемого в ходе выполнения профессиональных обязанностей. Действие состоит из рискованных задач, предпринимаемых «ради них самих». Возбуждение и демонстрация характера — побочные продукты азартных игр, серьезных судьбоносных сцен — становятся в случае действия подразумеваемой целью всего предприятия. Однако ни судьбоносные обязанности, ни действие не говорят нам о взаимных последствиях при участии в этом спектакле двоих, когда демонстрация характера одним человеком прямо «давит» на другого. Мы не видим и систему отсчета, необходимую для того, чтобы исследовать такие случаи. Для этого мы должны обратиться к межличностным действиям.

В таких действиях на карте стоит не только характер одного участника, но превалирует взаимная судьбоносность. Каждый человек будет, по крайней мере походя, заботиться о доказательстве силы своего характера, а условия здесь таковы, что позволяют сделать это только за счет характера других участников. Самим полем, которое человек использует для выражения своего характера, может быть проявление характера другим человеком. И временами первичные свойства могут открыто использоваться как очевидное средство для битвы характеров и ради характеров. В результате возникает состязание характеров, особый вид моральной игры.

Это наиболее очевидно в играх и видах спорта, где оппоненты равны и требуются предельные усилия для победы. Но состязание характеров обнаруживается и в условиях, не столь очевидно созданных для соревнования, в которых мы находимся в потоке небольших потерь и приобретений. Каждый день многими способами мы пытаемся «набрать очки», и каждый день многими способами можем быть обыграны. (Быть может, от каждой такой попытки остается небольшой след, так что в момент, когда один человек приближается к другому, его манера и лицо могут выдавать последствия, обычные для него, и тонко направлять взаимодействие на путь, приводящий к результату с привычным концом.) Сделки, угрозы, обещания — будь то в коммерции, дипломатии, войне, карточных играх или личных отношениях — позволяют участнику противопоставить свою способность скрывать намерения и ресурсы способностям другого человека взволновать или обмануть партнера, чтобы увидеть, что он скрывает. Всякий раз, когда индивид требует извинений или извиняется, говорит или получает комплименты, пренебрегает другими или становится объектом пренебрежения, результатом может быть состязание в самоконтроле. Подобным образом, безмолвный легкий флирт между друзьями или незнакомыми людьми порождает состязание в недоступности, даже если обычно ничего больше и не происходит. И когда идет подшучивание и обмен колкостями, один будет выводить из равновесия другого. Территория Я имеет границы, которые не могут в буквальном смысле патрулироваться. Вместо этого ищут и получают удовлетворение (часто удовольствие) от пограничных споров как средства установления того, где находятся границы человека. Эти споры и являются состязаниями характеров.

Оценивая значимость состязания характеров, мы, однако, должны от игр и стычек вернуться к определяющим чертам социальной жизни. Нам надо исследовать собственный (особенно неформальный) вклад, который человек обязан вносить в законные ожидания, и средства достижения им авторитета, завидного положения, доминирования и статуса в иерархии, доступные в обществе. Во взаимодействии справедливости и иерархии обнаруживается моральный кодекс, который затрагивает центр Я. Стоит попытаться дать его идеальную формулировку.

Когда два человека соприсутствуют, в поведении каждого может прочитываться выражающаяся в нем концепция себя и другого. Поведение в условиях взаимного присутствия, таким образом, становится взаимной интерпретацией. Но сама взаимная трактовка имеет тенденцию получать социальное признание, так что каждый поступок, сущностный или церемониальный, становится обязанностью субъекта и ожиданием другого. Каждый из двух участников превращается в поле, на котором другой с необходимостью осуществляет хорошее или плохое поведение. Более того, каждый не только захочет получить то, что ему причитается, но и обнаружит, что он обязан добиваться этого, обязан охранять взаимодействие, чтобы обеспечить справедливость по отношению к себе.

Когда происходит состязание для выяснения того, чья трактовка себя и другого должна победить, каждый занимается подтверждением своего определения себя за счет того, что может остаться другому. И этот спор будет не только рождать желание занять удовлетворительное место в победившей трактовке, но и порождать право на получение такого места и обязанность настаивать на этом. Включается «дело принципа», то есть отстаивается правило, чья неоспоримость вытекает не только из реального поведения индивида, руководствующегося им, но и из символического значения этого правила как одного из целого ряда принципов, нарушение которого представляет опасность для системы в целом[228]. Отстаивание желательного места, таким образом, прикрывается и усиливается отстаиванием своего места по праву, что, в свою очередь, подкрепляется обязанностью делать это, чтобы не разрушить всю структуру правил. Таким образом, может вмешиваться честь, то есть тот аспект личного характера, который заставляет человека с чувством долга обязательно включаться в состязание характеров, когда попраны его права. Он должен следовать этому курсу в такой степени, чтобы его вероятная цена оказалась высокой[229].

Обычно игра начинается с того, что один игрок нарушает моральное правило, тщательное следование которому другой игрок обязан лично поддерживать, — обычно потому, что он или те, с кем он идентифицируется, являются мишенью этого поступка. Это — «провокация». При мелких нарушениях обидчик готов предложить немедленные извинения, которые восстанавливают как правило, так и честь оскорбленного; оскорбленному нужно только сообщить, что он принимает их, чтобы остановить всю игру. На самом деле он может даже одновременно извиниться сам или принять извинения прежде, чем они предложены, вновь демонстрируя серьезную заботу о том, чтобы все оставались вне подобных действий. (Важный структурный вопрос здесь состоит в том, что легче по собственной инициативе предлагать оправдания и извинения с позиции защитника прав других, чем принять нападение на свою позицию защитника собственной непогрешимости.) Подобное окончание игры происходит, когда оскорбленный передает легкий вызов (достаточный, чтобы показать, что он не обесчещен), привлекая внимание обидчика к тому, что случилось, за чем следуют извинения и принятие их. «Удовлетворение» просят и дают, и порождается небольшой характер, хотя каждый участник еще раз подтверждает, что является должным образом социализированным человеком с надлежащим пиететом в отношении правил игры. Однако, даже когда обида необычна и глубока, можно избежать серьезных последствий. Оскорбленный человек может открыто выразить свое чувство, что обидчик — не тот, к чьим поступкам надо относиться серьезно[230]; обидчик в ответ на вызов может отступить с шуткой, так что когда одна его часть предстает опороченной, другая порочит в ответ, и делает это настолько хорошо, что отметает притязание соперника на необходимость работы по самореабилитации.

Так как вызов может передаваться и отклоняться с помощью тончайших реплик, в этом можно обнаружить общий механизм межличностного социального контроля. Человеку, который слегка вышел за рамки дозволенного, напоминают о взятом им направлении и его последствиях до того, как причинено какое-либо серьезное повреждение. Этот же механизм, по-видимому, используется при установлении неформальной иерархии различных категорий прав.

Если состязание грозит стать нешуточным, вызов, передаваемый оскорбленным, должен стать серьезным и другой игрок должен ясно отказаться дать удовлетворение. Когда налицо обе эти реакции, они вместе ретроспективно трансформируют смысл первоначального оскорбления, делая его началом того, что иногда называется «схваткой». Это всегда двустороннее действие, в отличие от «инцидента», в центре которого может быть только один человек. Результат — моральное сражение, в котором можно потерять или приобрести качества характера[231]. Схватки вовлекают в действие саму жертву на всех фазах процесса. В этом суде истец вынужден поступать и как судья, и как палач. Как вообще характерно для действия, здесь лишенный помощи человек является эффективной единицей организации.

Очевидно, что смысл этих различных ходов вытекает отчасти из ориентации, которую игрок в них привносит, и толкования, которое он им придает ретроспективно[232]. Следовательно, в определении ситуации будут расхождения, и будет необходима определенная степень взаимного согласия, прежде чем развернется настоящая схватка.

В нынешнем мире, когда схватка действительно происходит, состязание характеров обычно следует немедленно, если оно вообще имеет место. Однако в мифах и ритуалах стороны часто расходятся, чтобы вновь встретиться в назначенном месте, добровольно идя на свидание с судьбой, телесное и характерологическое. В обоих случаях свидетели необходимы, и они должны тщательно воздерживаться от вмешательства. (При этом условии состязание получает репутацию «честного», как достойная сцена для игры характеров.)

Когда схватка перерастает в состязание, характерологические последствия игры могут раскрываться по-разному и совсем не обязательно ограничиваются условием «нулевой суммы».

Одна сторона может потерпеть явное поражение на основе свойств характера: человек докажет, что все время блефовал и на самом деле не готов выполнить свои угрозы; или он может оробеть, броситься наутек, сбежать, оставляя своего противника в удобной позиции, где не требуется показывать, насколько серьезно тот был готов пройти через состязание; или игрок терпит крах в качестве соперника, унижается и молит о пощаде, разрушая свой собственный статус как человека с характером, причем подразумевается допущение, что далее он ничего не будет стоить в качестве соперника и не будет подходящим объектом нападения.

Обе стороны могут подтвердить свою честь и твердый характер. Этот исход дальновидно предусматривался, видимо, в большинстве формальных дуэлей чести и представлял собой замечательное достижение, позволявшее обычно избежать даже ранений.

Возможно, что обе стороны проиграют или же одна сторона понесет потерю, а другая при этом мало что приобретет. Так, идеальное состязание характеров — «таран лоб в лоб» — может завершиться тем, что обе машины свернут, ни одна не свернет или одна свернет так рано, что принесет бесчестье своему водителю, но не сделает чести противнику[233].

Очевидно, что характерологический исход состязания в полной мере независим от того, что может рассматриваться как «очевидный» результат драки. Более слабый игрок может храбро отдать все своей безнадежной ситуации и затем проиграть отважно, или гордо, или нагло, или изящно, или с ироничной улыбкой на губах[234]. Подозреваемый в преступлении может сохранить свое хладнокровие перед лицом изощренных методов, используемых командой полицейских следователей, и позже выслушает обвинительный приговор суда, не дрогнув. Далее, честный игрок может жестоко страдать, в то время как его противник опускается до бесчестных, но действенных методов, в результате чего дуэль проиграна, но характер завоеван. Аналогично, индивид, противопоставляющий себя слабому противнику, может приобрести характер задиры благодаря самой победе в этом матче. А забияка, который соглашается на ничью, на самом деле терпит поражение, как это показывает недавняя история, произошедшая в Сан-Франциско, Калифорния:

Точно так же как ход действия подвергается интерпретации, так и характерологический исход может по-разному прочитываться разными участниками. В переговорах между странами, например, не может возникнуть однозначный критерий согласия относительно того, кто победил, а кто проиграл[236]. В некоторых случаях оценка может быть настолько гибкой, что каждая сторона придерживается собственной точки зрения на конечный результат. Таким образом, некоторые сражения между соперничающими уличными бандами заканчиваются с ощущением у обеих групп, что они победили[237]. Этот вид самомнения облегчается путем различного сочетания заботы о физическом или демонстрируемом исходе, позволяя одной команде подчеркивать выигранные очки за первичные качества, а другой — за свойства характера.

Ковбой в дуэли на кнутах особенно обращает внимание на сотрудничество и уважение правил, требующиеся от всех участников, чтобы игра успешно формировала и испытывала характер. Оба участника должны относиться к игре серьезно; оба, как предполагается, должны быть доступными, добровольно предаваясь игре. Во время боя, если герой обнаруживает у себя даже легкое преимущество, он должен презрительно отказаться от него, так ограничивая себя средствами выявления этого, чтобы не оставить злодею способов увильнуть от проявления его характера, что и происходит в итоге. И, выиграв вызов или дуэль, герой может повернуться спиной к противнику, зная, что раз установленному превосходству не будет вновь немедленно брошен вызов и что, в любом случае, постоянная забота об этом не возводится в ранг достоинства[238].

С учетом этих предположений о динамике игры характеров коротко рассмотрим некоторые ее следствия.

Индивид, избегающий судьбоносных событий, должен был бы избегать схваток или ускользать невредимым из тех, которых нельзя избежать, будь он обидчиком или обиженным. Почти все так делают, хотя о кайзеровских офицерах говорили, что они делали это с трудом. Даже Казанова, который, согласно его собственным описаниям, был грозным фехтовальщиком и джентльменом с сильным характером, признавался в таком избегании, комментируя его в эпизоде, когда честь принуждала его к дуэли с незнакомцем:

Второе следствие вытекает из первого. Оно связано с «состязанием состязаний». Склонность индивида избегать случаев, когда характер оказывается под ударом, принудительно вовлекает его в состязание за то, будет или нет состязание. Агрессор, зная, что жертва готова искать почти любое средство, чтобы избежать раскрытия карт, может заставить ее продемонстрировать эту слабость при свидетелях, в то время как сам демонстрирует собственную храбрость.

Инициатор состязания состязаний может начать его либо путем нанесения оскорбления, на которое другой человек вряд ли сможет не обратить внимания, либо отвечая на небольшое или даже микроскопическое оскорбление таким образом, что втягивает почти невиновного обидчика в драку[240]. Если жертва все еще отказывается вступить в битву, агрессор может подстрекать ее все более неприятными поступками с явными усилиями либо обнаружить ее «точку возгорания», либо продемонстрировать, что она ее лишена. Мы говорим о «травле», «установлении рангов», «зондировании» или «выведении из себя», если агрессор — вышестоящий; и о «наглости», если агрессор — подчиненный. Повторим, что, хотя этот род агрессии может не быть широко распространенным (по крайней мере, в повседневной жизни среднего класса), тем не менее, все контакты лицом к лицу между индивидами управляются множеством ожидаемых знаков уважения. Агрессор легко может трансформировать этот порядок в опасное поле судьбоносного межличностного действия. Например, повсюду, куда человек идет, он насаждает молчаливые требования, чтобы другие присутствующие уважали непосредственно окружающее его личное пространство, не вторгаясь в него своими взглядами, голосами и телами. Везде эти территориальные знаки вежливости поддерживаются автоматически, без раздумий, тем не менее, они везде предоставляют мощные средства, посредством которых агрессор (через подчеркнутое неторопливое игнорирование их) может подвергать испытанию честь человека. Подобным образом незнакомые люди в общественных местах связаны вместе определенными минимальными обязательствами взаимопомощи, устанавливающими, например, право спросить о времени или направлении либо даже попросить сигарету или мелкую монету. Принимая такой предлог, индивид может обнаружить, что у него спокойно забирают всю пачку сигарет или всю мелочь из руки, в то время как агрессор удерживает его взгляд, и оскорбление фиксируется во взаимно распознаваемом взаимном осознании. Продавец зелени с тележки в трущобах может столкнуться с тем, что в такой же манере у него отберут фрукт[241].

Взаимное приспособление, которое организует человеческие перемещения, может, таким образом, делать уязвимыми тех, кто считает его само собой разумеющимся. Я хотел бы привести длинную иллюстрацию из художественного произведения Уильяма Сэнсома. Дело происходит в лондонском питейном заведении. К герою-рассказчику, играющему в клубе на пианино, внезапно обратились:

Я полагаю, что некоторые виды поведения могут использоваться как серьезное приглашение к схватке и раскрытию карт. Особенно нужно упомянуть один тип усеченного поступка. Это использование стиля стойки или походки в качестве открытого приглашения к действию всех остальных присутствующих. Таким образом, существует «делинквентная походка», которая фактически передает убедительный вызов присутствующим взрослым, одновременно сообщая не только о том, что первый ход сделан, но и о том, что к нему не были готовы те, на кого он был и остается направлен[243]. Особый стиль передвижения тореадора на арене — Sandunga — это стилизация такого выражения вызова.

Так как в эти игры включены коммуникация или экспрессия, а не содержательные поступки, мало что мешает символу все более расплываться по продолжительности и видимости до тех пор, пока он практически не исчезнет. Вследствие этого два игрока могут обмениваться ходами, а победитель устанавливается с помощью почти неразличимой активности, как это следует, разумеется, из анализа коммуникации Дж. Г. Мида.

Ранее предполагалось, что в своем кругу человек может приобрести репутацию искателя действия — всегда ищущий любовных приключений с любой встреченной им желанной девушкой или готовый малейшую обиду «превратить в нечто» либо везде находить что-то, на что можно держать пари. Аналогично, индивид может приобрести репутацию всегда доступного другим для определенного вида межличностных действий, всегда готового обеспечить окончательную проверку каждому, ищущему окончательного определения. В качестве архетипического примера часто изображается тип «стрелка» из вестернов; известные игроки в пул (бильярд) также могут обнаружить, что оказались в этой роли. Джон У. Гейтс-Поставь-Миллион явно привлекал любителей пари таким же образом[244]. Сегодня полицейские, обязанные (как уже указывалось) добиваться своего немедленного превосходства над всеми гражданскими лицами, с которыми они вступают в контакт, и подкрепляющие это требование немедленной готовностью прибегать к физическим санкциям, иногда обнаруживают, что вынуждены выступать в роли экзаменаторов. Мужчины-кинозвезды, постоянно играющие однотипные роли крутых героев, могут использоваться в качестве экзаменатора теми, кому случается повстречать их в общественных местах. Другой пример, по крайней мере для тех, кто пишет о них, дают популярные джазовые музыканты, известные своей язвительностью.

Ищет ли человек повсюду состязания характеров или постоянно «влипает» в них, можно предвидеть, что он долго не выдержит: любой с такими склонностями по законам вероятности в итоге будет выведен из соревнований. До тех пор пока каждая комбинация включает ощутимую азартную игру, упорный игрок может не рассчитывать на долгое будущее. Роль участника действия сама по себе долгоживущая, но ее исполнители могут продержаться лишь недолго, разве что на телевидении.

Как есть специализация людей, так есть и специализация знаков. Определенные обиды могут определяться как такие, которые честный человек вынести не может. Есть критические моменты, воспринимаемые всеми участвующими как заходящие слишком далеко; как только они наступают, оскорбленный человек не может принять извинения, он вынужден отнестись к ним всерьез и предпринять шаги для восстановления нормативного порядка, если хочет сохранить свою честь. Среди множества слов, которые может услышать честный ковбой, он должен, какими бы мирными ни были его намерения, распознавать несколько известных всем как «воинственные». Как только поступкам приданы такие специальные функции, они могут использоваться агрессором в качестве призыва к действию, которого нельзя избежать. Обдуманно и подчеркнуто выполненные, эти поступки испытывают честь реципиента, то есть его готовность независимо от цены придерживаться кодекса, по которому он живет. Все стороны понимают само оскорбление как несущественный, просто удобный повод; основное значение поступка состоит в том, чтобы служить как фронтальное испытание претензии человека на то, что он человек чести[245]. Так, традиционное заявление: «Ты подавишься своей ложью» — являлось традиционной mentia — поступком, посредством которого оскорбленная сторона заставляла обидчика вызвать говорящего на дуэль[246]. Плевок в лицо другому человеку — менее джентльменский и более обычный пример. Ныне в Америке в расовых отношениях столь же провоцирующе использование белым человеком слова «ниггер». Другие поступки служат тестами в более узко очерченных группах. Учитель в городских трущобах, утверждающий школьные правила против опозданий, рискует тем, что опоздавшие прогульщики хладнокровно будут смотреть ему в глаза, чтобы подчеркнуть вызов[247]. Эти испытывающие поступки являются излюбленными ходами в состязании состязаний.

Так же как испытание может состоять в оскорбительном поступке одного человека, направленном против другого, оно может порождаться и угрожающим требованием того, чтобы индивид действовал определенным образом, который он считает неправильным. Для закрепления индивида в подчиненном положении агрессор может вынудить его открыто демонстрировать униженное послушание или прислуживать ему, полагая, что с того момента, когда человек позволит себе сдаться, можно не сомневаться (и он это знает) в том, что он примет любые требования к себе[248]. Как и в случае с жокеем, считается, что в этом случае он потерял присутствие духа, но на этот раз в отношении межличностной активности и ее церемониального порядка. И конечно, пока обе стороны разделяют эти убеждения, социальная игра будет разыгрываться соответственно.

Рассматривая действие, я сказал, что, хотя существует связь между действием и характером, некоторые формы характера возникают в противоположность духу действия. То же можно сказать и про межличностное действие и состязание характеров. Есть ситуации, в которых одобряется отказ человека быть втянутым в бой чести, а бросившим вызов приписывается «незрелость». Индивид всегда может отклонить всю ритуальную систему координат, особенно когда такой стиль реагирования поддерживается в его кругу:

Нечто похожее происходит в барах среднего класса, где оскорбленный человек может чувствовать, что «искать удовлетворения» ниже его достоинства, по крайней мере, по отношению к конкретному противнику в конкретном случае, — так демократизировались рыцарские представления о том, что вызова достойны только равные по положению. Жертва может удовольствоваться краткой лекцией своему противнику о том, как тот отвратителен. В социальных мирах, где честь ценится высоко и люди должны быть готовы отдать жизнь для спасения своего лица, формы морали быстро меняются, и акт доказательства такого качества, как «мужественность», может терять свою значимость[250]. Возник даже литературный идеал «антигероя», который уверенно отклоняет все возможности продемонстрировать ценные добродетели, проявляет тайную гордость уходом от своих моральных обязательств и не рискует. Конечно, когда человек хладнокровно отклоняет вызов или в состоянии не разозлиться в ответ на оскорбление, он демонстрирует самоконтроль в сложных обстоятельствах и, следовательно, утверждает определенный тип характера, хоть и не героический.

Обобщая, можно сказать, что хотя состязания характеров, осуществляемые без применения физической силы, нередки, классические потасовки и вариации схваток на кнутах относятся, главным образом, к кинематографу. Тем не менее, логика драк и дуэлей — важная деталь нашей повседневной социальной жизни. Вероятность, хоть и небольшая, что дело может дойти до такой развязки, дает присутствующим подспудное основание ограничить выражение враждебности; здесь действует установка не позволить ситуации дойти до крайнего выражения конфликта. (На самом деле, шутливое обращение «пойдем выйдем» может использоваться как стратегический ход, чтобы обернуть в шутку угрожающее развитие социальной беседы.) Благодаря множеству совместных приспособлений голос нашего рассудка побеждает без какого-либо ущерба для чести.

Традиционный социологический взгляд на человека оптимистичен. Если вы заставите зверя стремиться к социально заданным целям с опорой на «эгоистические интересы», вам надо только убедить его регулировать процесс их достижения в соответствии со сложной совокупностью базовых правил. (Хочу добавить, что среди этих правил важны «ситуативные приличия», то есть стандарты поведения, придерживаясь которых он проявляет уважение к текущей ситуации.) Соответственно, основные неприятности, которые может причинить индивид, — это не суметь приобрести надлежащие желания или преднамеренно не выполнять правила удовлетворения тех желаний, которые он приобрел. Но, очевидно, встречаются и другие сложности. Рассмотрим одну из них.

Озабочен ли индивид достижением личной цели или поддержанием регулятивной нормы, он должен для этого иметь физический контроль над собой. И бывают времена, когда осознание непредвиденных обстоятельств в ситуации мешает ему справиться с выполняемым делом: нарушается способность решения обычных психических и физических задач и расшатывается его привычная верность стандартным моральным принципам. Тот самый интеллект, который позволяет ему проявлять предусмотрительность и делать расчеты для достижения своих целей, те самые качества, которые делают его более сложным, чем простая машина, приводят временами к тому, что то, над чем он задумывается, разрушает его способность действовать и приводит в хаос его обычную приверженность морали.

Способность сохранять самоконтроль в тяжелых обстоятельствах важна, поскольку для выполнения задуманного нужны хладнокровие и моральная решимость. Если общество готово использовать индивида, он должен быть достаточно разумен, чтобы оценить серьезность риска и при этом не стать от этого дезорганизованным и деморализованным. Только тогда он внесет в эти моменты деятельности общества стабильность и целостность, требующиеся для поддержания социальной организации. Общество поощряет эту способность моральной платой, приписывая сильный характер тем, кто демонстрирует самоконтроль, и слабый характер — тем, кого легко отвлечь и ошеломить. Следовательно, парадокс в том, что, когда аморальный поступок совершается посредством хорошо разработанного плана, исключающего импульсивные отвлечения, виновным могут отчасти восхищаться; его характер может считаться даже очень плохим, но никто не скажет, что он слабый[251].

Важная возможность продемонстрировать сильный характер обнаруживается в судьбоносных ситуациях, которые обязательно подвергают опасности рискующего и его ресурсы. (Уже определившаяся судьба, которая сейчас проясняется, тоже годится, но этот случай обходится еще дороже.) Поэтому субъект готов избегать риска и выкручиваться из тех ситуаций, которых не смог избежать. В конце концов, в нашем обществе важные моменты должны быть пережиты, а не прожиты. Далее, судьбоносная активность часто сама по себе разрушительна для социальной рутины и не может выноситься социальными организациями в больших масштабах. (Так, в Европе дуэли расцветали при монархиях, но монархи и их высшие сановники старались их ограничить, отчасти потому, что дуэли уносили ключевые кадры.) В домашней и профессиональной жизни большинство из этих опасностей оказываются благополучно устранены.

Однако в безопасной жизни, лишенной критических моментов, есть некоторая амбивалентность. Некоторые аспекты характера легко подтвердить, но другие невозможно проявить и приобрести в условиях безопасности. Осторожный, благоразумный человек, следовательно, не дойдет до возможности продемонстрировать определенные вознаграждаемые свойства; в конечном счете, средства, освобождающие моменты жизни индивида от судьбоносности, освобождают его и от новой информации о самом себе, от значимого самовыражения. В итоге благоразумный утрачивает связь с некоторыми ценностями общества, теми, которые рисуют человека таким, каким он должен быть.

Поэтому некоторые практические азартные игры могут быть целью поиска или, по крайней мере, становятся чем-то особым, когда встречаются в обычном потоке дел. Осуществляются мероприятия, полные драматического риска и возможностей выбора, которые воспринимаются как выходящие за пределы нормального хода событий, и которых можно было бы избежать. Это действие. Чем больше судьбоносность, тем серьезнее действие.

Судьбоносность приводит человека к очень специфическим взаимоотношениям со временем, и серьезное действие позволяет ему прийти к этому добровольно. Индивид должен создать ситуацию, позволяющую действию происходить, а затем включиться в него. Обстоятельства, в которые он, таким образом, втягивается, должны включать проблематичные и обладающие последствиями поступки. И — в самом чистом случае — его сделка с этими обстоятельствами должна быть завершена и оплачена в течение того периода, который для него является субъективно непрерывным переживанием[252]. Он должен подставить себя времени, секундам и минутам, бегущим вне его контроля, предаться определенному быстрому разрешению неопределенного исхода. И он должен вручить себя судьбе на этом пути, которого он мог бы избежать приемлемой ценой. Он должен иметь «азартную игру».

Серьезное действие — это серьезное путешествие, а путешествия такого рода никак не изолированы от повседневной жизни. Как указывалось, каждый индивид вовлекается в имеющие последствия акты, но большинство из них не проблематичны, а если они проблематичны (например, принимаются карьерные решения, влияющие на жизнь человека), детерминация и разрешение этих проблем часто происходят десятилетия спустя, когда они скроются за дымкой исходов многих других азартных игр. С другой стороны, действие приводит к тому, что принятие риска и решение проблемы происходят в одно и то же «жаркое» время переживания; события действия наполняют текущие моменты последствиями для дальнейшей жизни.

Серьезное действие — средство получения некоторых моральных выгод героического поведения без всех тех рисков потери, которые обычно предполагает героизм. Но само серьезное действие имеет ощутимую цену. Ее можно свести к минимуму участием в коммерциализированном действии, где проявления судьбоносности порождаются под контролем и в той области жизни, в которой ее последствия изолированы от остальной жизни. Ценой этого действия может быть только небольшая плата и врёменная необходимость покинуть свой стул, или свою комнату, или свой дом.

Именно здесь общество предлагает еще одно решение для тех, кто хотел бы утвердить свой характер, но снизив цену: производство и распространение чужих переживаний с помощью средств массовой информации.

Когда мы исследуем содержание коммерциализированных чужих переживаний, мы обнаруживаем их поразительное однообразие. Изображаются практические азартные игры, состязания характеров и серьезное действие. Они могут включать фантазии, биографию или взгляды кого-то, кто продолжает заниматься судьбоносной активностью. Но всегда это один и тот же мертвый каталог живых переживаний[253]. Везде нам дается возможность идентифицироваться с реальными и выдуманными персонажами, участвующими в судьбоносной активности различного рода, а через это как бы самим участвовать в этих ситуациях.

Почему судьбоносность во всех своих вариациях так популярна как компонент отдаленных от нас образов? Как указывалось, она доставляет бесплатное возбуждение, если клиент может идентифицироваться с протагонистом[254]. Этот процесс идентификации облегчают два фактора. Во-первых, судьбоносные акты по определению вовлекают действующего субъекта в использование возможностей, полным и действенным обладателем которых является он сам. Индивид сам принимает решения и их выполняет, он — релевантная единица организации. Вероятно, с индивидом, реальным или выдуманным, легче идентифицироваться, по крайней мере, в буржуазной культуре, чем с группой, городом, социальным движением или тракторным заводом. Во-вторых, судьбоносность включает игру событий, которая может начинаться и осуществляться в достаточно ограниченных пространстве и времени, так что ее можно наблюдать полностью. В отличие от таких явлений, как подъем капитализма или Вторая мировая война, судьбоносность — это то, что может наблюдаться и изображаться целиком, с начала до конца за один раз. В отличие от других событий, она внутренне приспособлена к тому, чтобы ее наблюдали и изображали.

Обратимся к следующей истории, рассказанной негритянским журналистом, пересекавшим страну на машине, чтобы написать о том, на что может быть похоже такое путешествие для человека вроде него:

Мистер Уильямс получает этот опыт и затем делает его доступным, публикуя в популярном журнале. Драматичный репортаж прекрасно отражает соответствующие события, как это отразила бы кинематографическая или сценическая версия. Мы, читатели, как бы вовлечены в них со стороны, безмятежно удаляясь от того, чем мы живем. То, что для него — состязание характеров, момент истины, для нас — средство помассировать свою мораль.

Каковы бы ни были причины, по которым мы потребляем чужую (замещающую) судьбоносность, социальные функции этого ясны. Достойные люди в судьбоносных обстоятельствах доступны всем нам для идентификации с ними, когда мы захотим отвернуться от своего реального мира. Через эту идентификацию может проясняться и подтверждаться кодекс поведения, утверждаемый в судьбоносной активности, — кодекс, которому слишком накладно или слишком трудно полностью следовать в повседневной жизни. Приобретается система отсчета для оценки повседневных поступков без сопряженных с ней издержек.

Та же фигура для идентификации часто присутствует во всех трех видах судьбоносной активности: опасных задачах, состязании характеров и серьезном действии. Следовательно, нам легко поверить во внутреннюю связь между ними, ведь тот, кого характер ведет к одному из видов судьбоносной активности, сочтет необходимым и желательным участвовать и в двух остальных видах. Легко упустить из внимания, что естественная склонность героя ко всем типам судьбоносности, возможно, присуща не ему, а тем из нас, кто виртуально участвует в его судьбе. Мы формируем и наполняем эти романтические фигуры ради удовлетворения нашей потребности, а нуждаемся мы в экономии — это потребность вступить в замещающий контакт с максимальным количеством оснований для характера за одну и ту же входную цену. Живой индивид, заблуждающийся настолько, что он ищет все мыслимые виды судьбоносности, просто добавляет свою плоть и кровь к тому, что изначально поставлялось в коммерческой упаковке.

Это предполагает, что правила социальной организации могут поддерживаться и сами давать поддержку нашему виртуальному миру образцовой судьбоносности. Следовательно, герой вряд ли будет человеком с улицы:

Потребность в портрете требует найти место для художника. И так, на краю общества, масса людей, очевидно, считает разумным участвовать прямо в рискованных поступках, живя с честью. Отодвигаясь дальше и дальше от сути нашего общества, они, кажется, все больше и больше схватывают определенные аспекты его духа. Их отчуждение от нашей реальности освобождает их для ненавязчивого побуждения к реализации наших моральных фантазий. Как отмечалось в связи с правонарушителями, они каким-то образом кооперируются, ставя сцены, в которые мы проецируем нашу динамику характера:

Хотя судьбоносные предприятия часто респектабельны, есть много состязаний характеров и сцен серьезного действия, которые к таковым не относятся, хотя эти случаи и места демонстрируют уважение к моральному характеру. Не только на горных хребтах, манящих альпинистов, но и в казино, бильярдных и на ипподромах мы находим места поклонения; и может быть, именно в церквях, где высока гарантия, что ничего судьбоносного не произойдет, слабо ощущение морали.

В поисках того, где находится действие, мы приходим к романтическому разделению мира. С одной стороны — безопасные и тихие места: дом, хорошо регулируемая роль в бизнесе, индустрии и профессии, с другой стороны — все те деятельности, которые создают экспрессию, требуют, чтобы индивид ставил себя под удар и подвергал опасности в данный момент. Именно из этого контраста мы формируем почти все свои коммерческие фантазии. Именно из этого контраста правонарушители, уголовники, мошенники и спортсмены черпают самоуважение. Быть может, это плата за то, что мы используем их ритуал.

Заключительный момент: замещающий опыт восстанавливает нашу связь с ценностями характера. Это же делает действие. Действие и замещающее переживание, столь различные на поверхности, оказываются тесно связаны. Можно привести свидетельства этого.

Возьмем одежду. Женские наряды создаются, чтобы быть «привлекательными», что в том или ином смысле должно означать возбуждение интереса неопределенного круга мужчин. А это возбуждение закладывает основу для одного типа действия. Но очень часто реальная вероятность того, что это действие случится, очень низка. Таким образом, укрепляются фантазии, но не реальность. Более отчетливой версией такого же виртуального соблазна является широкая продажа «безлошадным ковбоям» стетсоновских шляп, ботинок на высоких каблуках, джинсов «Levi’s» и нанесение татуировок[258]. Правонарушители, носящие ножи и владеющие «пушками», также демонстрируют повышенную ориентацию на действие, но здесь, возможно, видимость имеет больше шансов вмешаться в реальность.

Лотереи, «цифры» и кено в казино — коммерциализированные выражения действия, предлагаемого по очень низкой цене. Ожидаемая ценность игры, конечно, намного ниже даже этой цены, но создается возможность для ярких фантазий о больших выигрышах. Здесь действие одновременно и замещающее и реальное.

Когда люди ищут, где находится действие, они часто идут туда, где возрастает не принятие риска, а вероятность того, что они будут обязаны принять риск. Если действие реально случится, оно, вероятно, вовлечет кого-то вроде них, но другого. То есть они прибывают туда, где можно близко наблюдать вовлеченность другого человека и получать от этого замещающее удовольствие.

Конечно, коммерциализация приносит окончательное смешение воображения и действия. И она имеет экологический аспект. В галереях игровых павильонов городов и летних курортов свободно доступны места, где посетитель может быть звездным исполнителем в азартных играх, оживленных тем, что они влияют на последствия в очень незначительной степени. Здесь человек без социальных связей может бросить монетки в игровой автомат, чтобы продемонстрировать другим автоматам, что он обладает социально одобряемыми качествами характера. Эти обнаженные маленькие судороги Я происходят на краю мира, но там, на краю, — действие и характер.