Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

- Эй, пацан, закрой дверь с той стороны, - крикнул Фройка, повернувшись в сторону входной двери. В зале стоял шум перед выпуском газеты. Каждый номер «Одесского листка», как и любой другой газеты во всем мире, выходил с припадками и истериками Редактора. Все кричали, бегали, мешая друг другу, но каким-то чудом газета выходила своевременно. Столик Эфраима Брука стоял ближе всех ко входной двери. Место самое неудобное, но что делать, если он всего-навсего простой репортёр отдела происшествий и больше, чем двадцать строк ему в номере не давали.

- Я кому сказал, закрой дверь, - перекрывая гул, закричал, направляясь к двери, Фройка.

- Дяденька, а где тут этот…продукт…продуктор, что ли? – запинаясь произнес пацан, не собираясь уходить.

- Может, Редактор?

- Да, Редактор, - улыбнулся мальчик, вспомнив о чём его попросил дядька на улице. Это тяжёлое непонятное слово, мальчик всё время повторял про себя, пока шёл от угла Екатерининской и Ланжероновской до дверей Редакции газеты «Одесский листок», но как только его спросили, он тут же забыл это слово.

- Да, Редактор, - с радостью повторил он.

- Зачем тебе Редактор? – спросил более спокойно Фройка.

- Там дядька стоит на углу. Просил сказать этому… как его зовут, опять забыл, - смущаясь проговорил пацан.

- Ну, Редактор.

- Что пропал мальчик, - быстро выпалил визитёр и собирался убежать, но не тут-то было. Фройка крепко схватил мальчика за тонкую костлявую руку.

- Какой мальчик, как пропал, где живёт? – не останавливаясь, сыпал вопросами Фройка.

Пацан испуганно смотрел по сторонам, извиваясь и вырываясь из цепкого плена.

- Ничего не знаю. Дяденька попросил. Дал мне пятак и сказал, чтобы я пошёл к вам и всё это передал, - с мольбой в голосе заговорил мальчуган, надеясь, что его отпустят.

- Этот дяденька, как ты говоришь, ещё стоит там на углу? - уже спокойнее спросил Фройка, почуяв добычу. Готовое происшествие. Может получиться хороший материал. Бомба для газеты.

- Не-е. Он сказал, что бежит искать пропавшего сына или брата. Я уже не помню.

- А где жил пропавший мальчик ты знаешь? – переходя на ласковый тон, обратился репортер к пацану.

- Он показал. В конце Ланжероновской, напротив белошвейной, почти на углу Гаванной.

Фройка отпустил пацана. Тот мгновенно исчез, а он бегом направился к Редактору. Пулей влетел в застеклённую будку - святая-святых редакции.

- Господин Навроцкий, задержите номер на десять минут. И будет пуля, - выпалил Фройка.

- Скорее провалится Оперный театр, который ты видишь в это окно, чем я задержу газету. Такого за сорок лет ещё ни разу не было. Я тебе не какой-нибудь там Абрам Финкель со своей «Одесской почтой». Я – Навроцкий! Это наше лицо, - торжественно произнес хозяин, указывая молодому репортеру перстом на дверь.

- Никто в Одессе этого ещё не знает. Исчез мальчик. Здесь рядом, на Ланжероновской. Я туда и обратно. Василий Ва-сильевич, только десять минут, - умоляюще просил Фройка.

- Пять минут. Одна нога тут - другая там, - отрезал Редактор.

В одно мгновение Эфраим был на месте происшествия, благо это было рядом, всего один квартал. Он добежал до Екатерининской и уже оттуда увидел толпу, собирающуюся возле дома номер 26 по Ланжероновской. Пока он добежал к этому месту, за каких-то две-три минуты, народ уже запрудил всю проезжую часть улицы, толпился на тротуарах, разглядывая, что творится возле ворот дома. А там стояла высокая, крепкая, моложавая женщина и во весь голос кричала: - Где мой ребёнок, где мой Варфоломей?

Антонина причитала, громко рыдая и взывая о помощи. Как она будет жить дальше без её Вафы. В полном неведении, охваченная самыми жуткими предположениями.

Толпа нарастала. Люди подходили и всем было интересно узнать, что же происходит на самом деле. Но ничего не происходило. Женщина покричала, покричала и ушла, растаяв в темноте подъезда. А толпа все стояла и вглядывалась в прикрытые железные ворота дома. К толпе подошла старуха и, тронув за плечо молодого мужчину, спросила, что там происходит.

- А ничего не происходит, мамаша, - ответил тот.

- Я тоже хочу посмотреть на - что ничего не происходит, - с негодование бросила старуха и, крепко работая, не по годам, локтями, стала пробираться через плотно прижатые тела к воротам.

Молодой парень с интересом наблюдал за действиями старухи. Когда она пробралась почти к самым воротам, продираясь сквозь толпу, выдёргивая застревающую между телами кошёлку и увидела, что действительно ничего не происходит, спокойно повернулась и пошла в сторону Гаванной улицы, повторяя громко: - И таки да, ничего не происходит.

Через десять минут репортёр диктовал сразу в набор:

- Срочно. Тираж больше на 1000 штук. Быстро в продажу. Мобилизовать всех, - глаза Редактора горели лихорадочным огнем. Не прошло и двух часов, как из Редакции «Одесского листка» рассыпалась по улицам Одессы босоногая шпана с воплями и криками: «Экстерный (вместо экстренный) выпуск! Пропал мальчик», «Несчастный ребенок в лапах убийцы». «Мать убита горем». «Рыдающая мамаша надеется увидеть своего сына живым». Через полчаса ватага пацанов толпилась возле дверей «Одесского листка», требуя ещё газет.

- Никому не расходиться. Плачу двойную. Дополнительный тираж – 5000 штук. Фройка, давай материал, - господин Навроцкий в расстегнутой рубашке, нервно срывая нарукавники, вылез на высокий табурет наборщика и руководил работниками Редакции, как командир в бою.

- Фройка, ещё 50 строк нового материала, быстро.

- Степаныч, набирай.

Фройка диктовал прямо из головы. Он был в ударе. С ним такого никогда не было, слова лились сами собой:

- Нет, Степаныч, «убитая горем мать» не набирай, это уже было у нас. Набирай:

- Фройка, двигай опять на Ланжероновскую и принеси чего новенького, - потребовал Редактор, подталкивая молодого репортера отдела происшествий к двери.

Назревали интересные события. Навроцкий имел чутьё на убойный материал. Его газета отличалась от многих одесских издательств оригинальностью изложения материала, смелостью мысли, злободневностью.

Газета хорошо продавалась, а на фоне многочисленных газетных изданий Одессы, не легко было выстоять.