Родина-2

АХХХАААААА!

Виски пробивал раскалённый прут. Кость трещала. Рядом бился пульс. Да не один.

'Пульс? Что ещё за пульс?'

Макс нажал на газ и потерял сознание.

– Sir! Wake up! Please!

'Ёханый помпей! Чё ж так плохо то, а? Да не тормошите меня, сволочи…'

В плечо тыкался чей то кулачок, отчего безвольно свесившаяся голова водителя моталась из стороны в сторону. Это было зря. Макса стошнило.

'…лошадь моя белая, такие, брат, дела…'

– Заткнись. – Максим выдрал из ушей капли динамиков и продрал глаза. Рядом с ним, с перекошенным от ужаса лицом, стояла девочка лет пятнадцати.

'Одна из этих…'

Макс огляделся. На платформе лежало около десятка тел, на дальнем краю, в инвалидном кресле сидел вполне себе живой и здоровый мужчина лет сорока, возле него визжала, словно её режут живьём, толстая негритянка.

Пляж был просто роскошен. Белый-белый песок, лазурное море и без единого облачка – небо. И жара.

– Кажись приехали.

Автоплатформа плотно сидела в песке, зарывшись всеми шестью колёсами. Всего в полусотне метров от них заманчиво шумели листвой пальмы. Макс сглотнул, судя по всему он провалялся без сознания довольно долго – кровь под носом успела засохнуть плотной коркой, а открытые участки кожи порядком поджарились на солнышке. Алкоголь, щедро употреблённый перед выездом, давал о себе знать и пить хотелось неимоверно. Макс подёргал наручники. Попробовал завести двигатель. Нифига.

Испуганный ребёнок что то щебетал то по английски, то по испански, не отходя от него ни на шаг. Негритянка получила леща под зад от инвалида и умолкла.

Тихий шум пальмовых листьев на ветру, ленивый прибой и шуршание песка…

Макс и мужчина-инвалид ошарашено переглянулись – звуковой контраст был потрясающим.

'Что ж ты, пророк недоделанный…'

– Они не найдут, они не найдут! – Макс вслух передразнил своего собеседника. – А они, блять, нашли!

Американцы удивлённо и вопросительно посмотрели на своего проводника, Макс махнул рукой, мол, неважно и продолжил ругаться.

– Колесо, блять, ещё это!

Наручник снять не удалось – пришлось при помощи мужчины, назвавшимся Майклом, выломать рулевое колесо. Потом Макс, получивший свободу передвижения, при помощи безымянной негритянки и девочки, доволок Майкла вместе с его креслом до тенька под пальмами и вот так, с прицепленным к левой руке рулём, он уже полчаса валялся на песке, пялясь на зелёную листву над головой.

'Пойду, посмотрю'

Семерых погибших Максим определил как 'недоходоков'. Они смогли пройти барьер, но не выдержали сам переход. У большинства погибших были абсолютно красные глазные яблоки, сильно выпученные, кстати, как-будто на них что-то давило изнутри и засохшие ручьи крови из носа, рта и ушей. Лица их были жутко искажены – смерть им далась нелегко. Против своей воли Максим остановился над молодой девушкой. Оба глаза супермодели лопнули от страшного напряжения. Видок был жуткий. И мухи, мухи.

'Откуда только взялись'

– Такая красивая. Была.

Троица, сидевшая под пальмами, точно была ходоками. Макс кинул на них быстрый взгляд.

'Нашли'

И двадцать два человека просто пропали, скорее всего, они просто остались ТАМ, в ангаре на окраине Гонолулу.

У каждого из погибших оказалась фляжка с водой и… пистолет. Маленький такой. Даже в невеликой ладошке Максима он исчезал без остатка.

'Козлы! Своим то всем выдали…'

Он вопросительно помахал пистолетом над головой. Майкл помедлил, но потом кивнул. Кивнула и девочка.

– Да кто бы сомневался!

– Но, но, но! Ай нид сам бир, понял? Дринк! И тогда уже… энд гоу он зе… ээээ… машинен.

'Тьфу, ё!'

В школе Максим учил немецкий. Сейчас он об этом очень жалел – английский б точно пригодился. Диспозиция была следующая. Остров. Тропический рай, так сказать. Рай отделялся от берега континента проливом шириной около километра. Самое поганое, что никаких источников воды на острове не было. Из плюсов было пять оставшихся литров воды, десять пистолетов, шикарный пляж и тёплое море. И отсутствие здесь всякой, кроме птиц, живности. Семерых погибших Максим сам похоронил в братской могиле возле платформы. Что характерно, никто из его 'коллег' на помощь не пришёл.

'Да и пошли вы'

'Коллеги' о чём то дружно спорили и временами отходили в сторону, занимаясь чем то непонятным. Они тужились, словно пытались что то из себя выдавить, лица их краснели, глаза лезли из орбит. Негритянка при этом визжала и зверски шлёпала себя по необъятной ягодице. Звон от шлепков в ушах стоял конкретный, но дальше садо-мазо дело не пошло.

Девочка-латиноамериканка покосилась на мужчин, покраснела, но решительно разделась, отошла к линии прибоя и, усевшись прямо в воду, принялась мастурбировать. Офигевший Майкл явно чертыхнулся и поспешно отвернулся. Как и Макс. За пять минут юная особа громко кончила несколько раз, но с места она не сдвинулась так и оставшись, приходя в себя, лежать на песочке.

– Ну а ты чего делать будешь? – Макс с интересом уставился на инвалида. Русского Майкл не знал, но всё отлично понял. Он пожал плечами и достал шило.

– Давай-давай! – Макс всё уже понял.

Американец сжал зубы и неторопливо воткнул шило в свою ногу.

– Come on!

Потом он воткнул ещё раз, потом ещё. Потом Макс похлопал его по плечу и пошёл спать.

Утро вечера мудренее.

Поспать не удалось. Огромная дымчатая луна заливала всё вокруг таким нереальным серебристым светом, что Максиму казалось, что он в сказке. Он припомнил суровый климат русского острова, мрачные сопки, заросшие тёмными елями. Свинцовые тучи. Холодный дождь. Ледяной ветер. Сугробы. Вспомнил того медведя, которого увидел во время своего первого путешествия и его передёрнуло.

'Ну почему так? Одним северный берег Карибского моря, а другим – южный берег Карского?'

Если бы Заозёрный находился В ТАКОМ климате, он бы, пожалуй, сразу бы тут и остался. Рай!

'Интересно, как там Дубинины? Оле в этом году в школу надо. А где там школу взять? А учебники?'

Макс поймал себя на мысли, что размышляет об учёбе девочки, будто он заботливый дядюшка. Не меньше. Он тоскливо вздохнул. Ну почему он сразу, до отъезда сюда, тьфу, туда, в Америку, не ушёл к ним?

На самом деле Максим знал ответ. Он – боялся. Боялся того, что эти люди, которые заботились о нём три года, забыли про него. Сердце сжималось и протестовало, приводя тысячу доводов против, но разум предательски твердил – 'ты им не нужен, забудь'.

'А я им… всё…'

'А они тебя будут просто использовать, как и все остальные'

'Это неправда! Они не такие… они же мне…'

'Что? Ты хотел сказать 'как семья'? Откуда ты знаешь?'

'Я им верю!'

'Лейле ты, помнится, тоже… верил'

'Заткнись, тварь!'

'Ну-ну, ну-ну… лучше подумай, что будешь делать сейчас…'

– Так! Всё! Хватит! Этак и с ума сойти недолго!

Лежавшие под пальмами 'робинзоны' зашевелились – Максим разбудил их. А может быть, скорее всего, они и не спали.

Максим проверил пару своих, честно заныканных пистолетов, поднялся и потопал к морю.

Соседи угомонились только под утро. Из пальмовой рощицы почти всю ночь раздавались звонкие шлепки и визг негритянки, стоны девчонки и сдавленная ругань инвалида. Недоходоки пытались вернуться домой.

'Что-то с ними не то. Доходяги. Искусственные они какие-то. Недоделанные… мутанты, бля. Иксмены…'

Максим вспомнил, кого в Алма-Ате называли 'иксменами' и хрюкнул. Настроение стремительно улучшалось.

'Выберусь в АА – найду Асель… а классно она… Стоп! Сейчас – 'иксмены'

Макс прислушался, кроме шума ветра и тихого прибоя тишину не нарушал ни один звук.

'Ничего личного – просто бизнес. Прости Оленька, дядя Максим тебе учебников не привезёт'

Девочка и негритянка спали рядом, так, что Максим смог спокойно прицелиться обеим в головы. Он никогда раньше не стрелял в людей. По идее, его должно было трясти, но ничего подобного не происходило. Максим спокойно навёл пистолеты, зафиксировал руки, ещё раз проверил прицел и, глядя на лежащего в пяти метрах Майкла, почти выстрелил.

– Ничего личного – просто бизнес. Твою дивизию!

Макс снова прицелился и снова попробовал нажать курки.

– Да пошло оно всё!

Укасов сунул пистолеты за пазуху, развернулся и потопал к проливу. Надо было выбираться на континент.

В предрассветных сумерках, под пальмами хрипел во сне инвалид и стонала и плакала девочка.

– Вот такое хреновое лето…

Дубровка,

Ноябрь 13 г.

Холодное лето плавно перетекло в ледяную осень. О том, что будет зимой, думать не хотелось. Саня зябко повёл плечами – даже тяжеленный, до пят, тулуп не спасал от пронзительного ветра, который так и норовил пробраться за пазуху. Ледяная крупа неслась параллельно земле и пропадала в серой мгле над обрывом. Хорошо что свояк, измученный безнадёжно-скучными дежурствами у места ухода Максима, соорудил, пока было достаточно тепло, что то вроде конуры. Она не грела, да и ветер свистел в сотне щелей между досками, но всё равно – там было куда приятнее.

Сашка задумался. Выводить людей на дежурство с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее. Почти восемь месяцев прошло с тех пор, как Максим исчез и вера в то, что он вернётся таяла с каждым днём.

Дубинин с ужасом представлял себе, как он будет объясняться с Шевцовым следующей весной – всё-таки хутор им отгрохали на славу. И на зависть остальным. И пока получается – за так.

'Ладно. Об этом потом думать будем. Зато любимица в тепле и уюте'

Саня заулыбался. Срок неумолимо приближался. Заезжавшие с обходом акушеры пообещали приехать через две недели и принять роды, надавали кучу советов и укатили. Сейчас Леночка сладко спала за толстыми и крепкими стенами тёплого дома. Их дома. На их хуторе. На их, собственной, земле! Зашибись!

Дубинин перевесил автомат на другое плечо и двинул вдоль обрыва. Надо быть очень внимательным. Да. Точно.

Акушеры привезли с собой листок Заозёрной многотиражки 'Вести Родины', из которой поселенцы узнали о том, что Сёмин и его бойцы, наконец, выловили остатки бандитов и на севере наступило затишье.

'Всё равно. Надо быть ОЧЕНЬ внимательным!'

Саня застыл на месте. Возвращаться в будку не было моральных сил – ветер бы тогда бил в лицо. Мужчина повернулся к ветру спиной, поднял воротник необъятного тулупа и замер. Ветер выл, впереди, в невидимой в темноте бухте, грохотал прибой.

'Блин. Чего я тут делаю? Всё равно ничего не видно'

Спина, нещадно избиваемая крупой, заледенела и покрылась тяжёлой коркой. Пора было идти домой.

– Чего стоим? Кого ждём?

Сашка решил, что ему померещилось.

– Чего ты тут торчишь, спрашиваю? Как три тополя на Плющихе…

Дубинин медленно обернулся. В сером сумраке раннего, почти зимнего вечера, в пяти шагах от него, в лёгкой кожаной куртке стоял Максим и улыбался. Ветер трепал его отросшую седую шевелюру, в руках он держал коробку с тортиком, перевязанную обычной верёвочкой, а под мышкой был зажат букетик белых роз.

Последняя лампочка, свисающая на тонком проводе посреди комнаты, светила еле-еле, но зрение у Максима уже адаптировалось, да и щёки, наконец, оттаяли, так что чувствовал он себя вполне сносно. Толстая, как уточка, Лена, счастливо улыбаясь, хлопотала, собирая неожиданный поздний ужин. Детки чинно сидели на сундуке, пожирая глазами здорово изменившегося Максима и не решаясь к нему подойти. Отчего тот всё больше и больше впадал в отчаяние. Ему было неуютно, холодно и страшно.

Неторопливый рассказ Александра о том, что из за него сожгли прежний хутор, и что почти все были ранены был страшен своей обыденностью. Дубинин ни словом не обмолвился о том, что всё это случилось только потому… А! Чёрт!

– … потом нас вывезли к федералам, но там… жить негде было, а тут ещё – видишь? – Дубинин показал на жену. – Я вынужден был согласиться.

Саша помялся и опустил глаза.

– ПРОСТИ МЕНЯ, Максим.

Макс остолбенел. Его узкие глаза широко распахнулись, он, словно зачарованный, медленно поднялся на ноги. Саня ничего не понял, но, на всякий случай, тоже встал.

На ватных ногах Макс подошёл к Дубинину, крепко его обнял и разрыдался, уткнувшись носом ему в плечо.