Родник счастья

19

— Прах есть и в прах обратишься, — бубнил местный священник.

Никки было тяжело стоять и слушать этот бесцветный монотонный голос…

Влажная земля из могильной ямы лежала рядом с маленьким холмиком с надписью «Джон Чендлер». А сегодня и Сайрес Чендлер должен был упокоиться в каменистой земле бок о бок со своим сыном, умершим во младенчестве. Где-то рядом тихо журчал Ивовый ручей — он почти пересох от засухи. И пахло не разнотравьем, как всегда бывало в эту пору, а пылью и полынью.

Никки вяло прикидывала, долго ли еще священник собирается держать на солнцепеке кучку людей, одетых в траур. Никки было ужасно жарко в чужом платье, по груди у нее струился пот. У тети Эмили нашлось запасное черное платье, и оно пришлось Никки как раз впору. Никки знала, что ей положено плакать, но у нее не осталось ни слез, ни боли — лишь ощущение ужасающей пустоты. Тетя Эмили ткнула ее в бок. Никки очнулась и обнаружила, что священник наконец-то закончил. Она наклонилась, взяла горсть земли и бросила ее вниз, на сосновый гроб.

Друзья и соседи проходили мимо нее, выражая соболезнования.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь… Слава Богу, он избавился от страданий… Мне будет не хватать его… — Люди произносили пустые, ненужные слова, потому что им было совершенно нечего сказать. Народу вроде было немного, но казалось, что им не будет конца. И вот перед ней молча остановился последний из провожающих.

Никки посмотрела в льдисто-голубые глаза Германа Лоувелла, и у нее мороз пробежал по коже. Она впервые осознала, что теперь лишь они с Питером стоят на пути у Лоувелла. Ему нужен Ивовый ручей. Он мял в руках шляпу, на скулах перекатывались желваки. Вот сейчас возьмет и потребует, чтобы они с Питером собрались и уехали!

Наконец он нарушил молчание. И его слова поразили Никки.

— Мы с Сайресом не всегда ладили, но он был чертовски хороший человек. Его смерть — утрата для всех нас.

Никки лишь ошарашенно посмотрела ему вслед.

Слава Богу, наконец-то этот день подошел к концу. Поминки кончились, со стола убрали. Со священником, гробовщиком и могильщиком расплатились, соболезнующие гости разъехались по домам. Все домашние сидели за столом на кухне и неловко молчали, не зная, что теперь делать.

— Тетя Эмили… — Никки смущенно теребила оборку на платье. Она ужасно стеснялась просить об этом, но ночевать одной в опустевшем доме… — Вам с Лианой, наверно, тесно вдвоем в той комнате. Папина комната… то есть… в общем, может, вам там будет удобнее?

— Да что ты, нам и так… — начала было тетя Эмили, но заметила разочарование, появившееся в глазах племянницы, и тут же переменила тон: — Хотя ты права, так в самом деле будет лучше. Лиана ужасно храпит.

— Ну, мама!

— Извини, милочка, но это правда. — Эмили снова обернулась к Никки с Питером и сделала печальное лицо: — Представляете, однажды мы взяли жильца, так он тут же съехал: не выдержал шума.

Судя по тому, как блеснули глаза Лианы, это была старая семейная шутка.

— Да нет, на самом деле он сбежал, как только попробовал мамину стряпню. Она в первый же день пожарила на завтрак гренки. К ужину он уже не вернулся.

— Нет-нет! Он сам сказал, что съезжает из-за того, что ты храпишь. Уверял, что ему через три стены и то слышно.

Питер внимательно следил за беседой, но слово «храпит» ему было незнакомо.

«Что делает Лиана?» — спросил он у Никки.

Никки несколькими жестами объяснила ему, что Лиана во сне производит такие громкие звуки, что их слышно даже сквозь стену.

Питер немного поразмыслил и замахал руками в ответ.

— Он говорит, — переводила Никки, — что жилец, должно быть, съехал из-за гренок. Он говорит, что он спит в соседней комнате и не слышит никакого шума.

При этом лицо у Питера было совершенно бесстрастное.

Женщины уставились на него — на лице у всех трех было одно и то же ошарашенное выражение. Потом несмело хихикнули. Потом разразились хохотом. И вот уже все четверо покатывались со смеху, стряхивая с себя тоску и уныние. Не то чтобы шутка Питера была такой уж смешной — они просто нашли повод для смеха и враз ожили и повеселели.

Никки отодвинула свой стул и потянулась.

— Тетя Эмили, я пойду переоденусь да помогу вам перенести вещи.

Тяжко было убирать в старый сундук вещи Сайреса. Но Лиана и Эмили помогли ей. К тому времени как Питер управился с работой по хозяйству, они уже переселили Эмили на новое место, и жизнь снова пошла своим чередом, уже без Сайреса.

Поздно вечером Никки легла в постель. Наконец-то она уснет спокойно — впервые за эти дни. Глаза у Никки уже слипались, как вдруг у нее промелькнула странная мысль: в ужасных событиях последних дней был и свой плюс: она почти ни разу не вспомнила Леви Кентрелла.

Когда Лиана прибежала на поле, Никки снова окучивала бобы. Она похолодела, бросила тяпку и побежала ей навстречу.

— Что случилось?

— Приехал мистер Лоувелл, хочет с тобой поговорить. Мама сейчас поит его кофе и занимает болтовней, но, по-моему, он явился не с дружеским визитом.

Никки стало нехорошо. Вот оно. Она знала, что так случится, только не знала когда. И тут ей вспомнились слова Сайреса: «Вдвоем вы непобедимы».

— Слушай, — сказала она Лиане, — Питер чистит канаву на той стороне ручья. Сбегай-ка позови его. Я тебе покажу знаки, чтобы ты могла объяснить ему, в чем дело.

— Я знала, что ты захочешь позвать его, так что я уже упражнялась по дороге. По-моему, я знаю почти все нужные знаки.

— Ты знаешь язык знаков? — У Никки глаза на лоб полезли от удивления.

— Нет, я только учусь. Но я очень внимательно слежу, как вы разговариваете, а потом, Питер мне помогает.

— Питер? Помогает?

Ничего себе! Еще и трех недель не прошло, как Лиана здесь, а Питер уже взялся учить ее языку знаков? Неслыханное дело.

— Как-нибудь потом расскажешь мне, как это тебе удалось. Ну, покажи, что ты собираешься ему сказать.

Лиана медленно показала все нужные слова, и Никки кивнула — все правильно. Не хватало только знака для Германа Лоувелла, и Никки показала: приложила пятерню к лицу, а потом сложила пальцы щепотью. Лиана удивилась, но знак повторила.

— А что это значит?

— Это значит «волк». Мы всегда думали, что Лоувелл похож на волка: такой же хитрый и безжалостный. Скажи Питеру, пусть бежит дамой со всех ног.

Но сама Никки не торопилась. Ничего, подождет. Тетя Эмили спокойно может поддерживать беседу часами, а Никки нужно поразмыслить. Первый раз в жизни она решила обдумать свои действия, прежде чем броситься навстречу опасности.

Важно дать Герману Лоувеллу понять, что их не запугаешь и уезжать они не собираются. Но как же это сделать? Если она начнет задираться, это будет выглядеть по-детски. Угрозы на таких, как он, не действуют.

Помнится, Леви тогда сказал ей — перед тем, как в первый раз поцеловать… Он, конечно, злился на нее, но в его словах была и доля правды: «Ну почему ты не можешь вести себя как взрослая женщина? Может, тогда и люди начали бы обращаться с тобой как со взрослой». А как ведут себя женщины? Никки тут же представила себе свою матушку в соблазнительной позе, с призывной улыбочкой. Ее передернуло. Да, Саманта пользовалась этим, и с большим успехом, но Никки ни за что на свете не стала бы вести себя так, даже если бы и умела.

Но тут ей пришла на ум тетя Эмили. Она всегда спокойна, всегда любезна, но при этом в любом положении оказывается на высоте. Она ни в каких обстоятельствах не теряет головы, и это ее выручает. Ведь когда она приехала, Никки готова была встретить ее в штыки — а не вышло: тетя Эмили этого просто не допустила. Конечно, такое поведение было не менее чуждо Никки, чем ужимки Саманты, но она все же решила попробовать. А вдруг получится?

Так и вышло, что через несколько минут в дом вошла весьма учтивая юная леди, исполненная самообладания и достоинства. Она повесила шляпу на стену и радушно улыбнулась гостю.

— Как вы любезны, что зашли к нам, мистер Лоувелл, — сказала она, подойдя к столу и протянув ему руку. — Аманда тоже с вами?

Лоувеллу ничего не оставалось, как встать и пожать ей руку.

— Нет, моя дочь с утра поехала в город.

— Какая жалость! Она так и не побывала у меня с тех пор, как вернулась домой. — Никки уселась подле своей тетушки и кивнула мистеру Лоувеллу настул: — Садитесь, пожалуйста, мистер Лоувелл.

Никки с удовлетворением осознала, что успешно навязала Лоувеллу роль обычного визитера. Похоже, власть женщины — действительно нечто реальное.

— Как хорошо, что мистер Лафтон находит время сопровождать Аманду в город! — произнесла она все в том же толе светской беседы.

— Он уехал на той неделе.

— Да? Как обидно. Такой приятный молодой человек…

Лоувелл помрачнел.

— А толку от него как быку от титек, — брякнул он и тут же побагровел: — Ох, простите, леди…

Никки едва не расхохоталась, глядя на его смущенную физиономию, но сдержалась. А все-таки приятно было полюбоваться, как его уши наливаются краской.

— Еще кофе, мистер Лоувелл?

— Нет, спасибо… — он начал проявлять нетерпение. — Никки… мисс Чендлер, я к вам не со светским визитом. Я пришел по делу, и у меня не так много времени, так что…

— Простите, мистер Лоувелл, но если вы намерены говорить о делах, нам придется подождать моего брата Питера.

— Питера? Это глухаря-то?

— Не глухаря, а моего брата Питера. Вы не беспокойтесь, я уже послала за ним Лиану. Он сейчас будет.

Надо было видеть изумленное лицо Германа Лоувелла!

— Господи! Саманта никогда не говорила мне, что он ее сын!

Глаза у Никки вспыхнули от гнева:

— Разумеется! А почему вы считаете, что вы должны знать все о нашей семье? Не думаю, чтобы вы с моей матерью подолгу беседовали на эту тему!

— Мы… э-э… нет, мы не беседовали… — Герман Лоувелл так растерялся, что даже не сумел этого скрыть.

Эмили взяла Никки за руку.

— Никки, дорогая, налей-ка мне еще кофе, если тебе не трудно.

Услышав ее ровный голос, Никки тут же опомнилась. Лоувелл еще не начал, а она уже готова выйти из себя! Так не пойдет.

Стараясь успокоиться, Никки представила себе, что сказала бы Саманта, если бы узнала, что ее бывший любовник считает Питера ее сыном.

Никки не спеша налила кофе Эмили, потом себе. Это дало ей время окончательно обуздать свое раздражение. Эмили снова вмешалась в беседу и вела ее до тех пор, пока, наконец, в дверях не появились Питер с Лианой.

Тут Германа Лоувелла ожидал еще один малоприятный сюрприз. Он, как и большинство людей, считал Питера чем-то вроде идиота. А перед ним сидел достойный юноша, настороженный, мрачноватый, но явно не слабоумный. Раньше Лоувелл всегда видел на лице Питера сонное, тупое выражение. Теперь он понял, что это была маска: темно-карие глаза юноши светились умом, и в его крепком, мускулистом теле чувствовалась такая сила, о какой Лоувелл даже не подозревал.

— Ну вот, мистер Лоувелл. Так что же вы хотели сказать нам с братом? — любезно поинтересовалась Никки.

— Я хочу купить это ранчо.

Никки сделала грустное лицо.

— Простите, мистер Лоувелл, но это ранчо не продается.

— Вы даже не спросили, сколько я могу предложить вам за него.

— Это не имеет значения. — Никки тут же жестами переводила все Питеру, чтобы он мог следить за ходом беседы, хотя знала, что он понимает слова Лоувелла немногим хуже ее самой. — Мы потратили много лет на то, чтобы обустроить это хозяйство. Папа посвятил ему всю свою жизнь. Это наш дом, и мы не расстанемся с ним ни за какие деньги.

— Но как вы собираетесь управляться с хозяйством? Вас ведь всего лишь двое, и я не представляю себе, как вы будете жить.

— Вы забываете, что отец очень долго болел. Мы с Питером работали вдвоем целых два года и прекрасно справлялись. Мы будем делать то, что и раньше.

— Не обижайтесь, но, по-моему, вы чересчур самонадеянны. Прежде всего у вашего отца была голова на плечах. Без него вам не удастся завершить то, что он начал. Это во-первых. Во-вторых, этой весной у вас… у вас с вашим братом был хороший помощник. Не забывайте о Леви Кентрелле.

— Мистер Кентрелл просто наемный работник. Найдем другого.

— Сразу видно, что вы ничего не смыслите. — Лоувелл фыркнул. — Таких людей, как Кентрелл, на свете немного.

— Да? — Никки не сумела сдержать насмешливую нотку. — А вы что, хорошо его знаете?

Лоувелл почувствовал, что нашел уязвимое место, и постарался упрочить свое преимущество:

— За бутылкой о человеке можно узнать очень много. Мы с мистером Кентреллом однажды хорошо посидели в салуне. Я предложил ему наняться ко мне.

Никки словно ткнули кулаком под дых.

— Наняться к вам? — прошептала она.

Увидев ее беспомощное лицо, Герман Лоувелл почти смягчился. Она так похожа на женщину, которую он когда-то любил!

— Нам не удалось сговориться, но он, похоже, последовал моему совету.

— Совету?

Лоувелл кивнул.

— Я намекнул ему, что во время войны за пастбища небезопасно находиться на стороне побежденных, и посоветовал вовремя убраться, если запахнет жареным.

Эмили вовремя наступила ей на ногу, а то бы Никки не сдержалась. Она напомнила себе, как важно показать, что ее это не волнует, небрежно отхлебнула кофе и подняла взгляд на Германа Лоувелла.

— Честно говоря, я не вижу связи между тем, почему уехал Леви, и вашими намерениями купить это ранчо. В любом случае мы не собираемся его продавать.

Никки держалась уверенно и непринужденно, но, Боже, как же ей было больно! А она-то думала, что ничто не может ранить ее сильнее, чем тописьмо Леви. Как же она ошибалась! И тутгде-то в глубине ее души пробудилась лютая ярость. Она выпрямилась и стиснула зубы.

Значит, Леви Кентрелл бросил ее оттого, что испугался какой-то туманной угрозы влиятельного человека? Ну и подумаешь! Она в нем никогда не нуждалась. Жалеть себя? Она не может позволить себе такой роскоши. И вообще некогда сейчас думать о Леви — нужно собраться с мыслями. Она решительно выкинула его из головы.

Герман Лоувелл был уверен, что нащупал слабое место, и не собирался упускать удачу.

— Без него вам вряд ли удастся поддерживать все в прежнем состоянии.

Никки аккуратно поставила чашечку на стол и посмотрела ему в глаза.

— Удастся нам или не удастся, это наша забота, а не ваша.

— Да? Вы уверены? — Он огляделся. — Мне всегда казалось, что вы живете немного не по средствам.

— На что это вы намекаете? — Никки нахмурилась.

— У меня постоянно кто-то ворует скот.

— И вы думаете, что это наших рук дело? — Никки готова была вспыхнуть, но она не успела ответить Лоувеллу: Питер знаками привлек ее внимание.

— Питер просит перевести вам, — сказала Никки и, не особенно стараясь скрыть свое дурное расположение духа, начала переводить: — «Я знаю, почему вы говорите, будто мы воруем ваш скот. Когда у вас пропадает корова, подозрение, прежде всего должно пасть на нас, ведь мы ваши ближайшие соседи. Именно поэтому мы никогда не смогли бы воровать у вас скот: мы первые, у кого вы станете искать пропажу. Стадо у нас небольшое, так что если появятся лишние телята, это сразу будет видно, а корову со сведенным клеймом спрятать вообще невозможно. Мы не смогли бы даже заколоть ее и продать мясо: у вас ведь достаточно людей, чтобы следить за нами днем и ночью. Нам некуда было бы девать ворованное, и мы не так глупы, чтобы попытаться это сделать. Я считаю, что вы это прекрасно знаете, и…»

— Питер! — Никки негодующе посмотрела на Питера и замотала головой. Она, очевидно, не хотела переводить его последние слова. А Питер упрямо настаивал, чтобы она перевела. Он с самым решительным видом повторял один и тот же жест: дотрагивался указательным пальцем до подбородка, вертел им и указывал на Германа Лоувелла.

— Ох, ну ладно. — Никки снова повернулась к Лоувеллу. Лицо у нее было красное как маков цвет. — Он считает, что вы прекрасно знаете, что мы у вас скот не воруем, а просто нарочно стараетесь вывести меня из себя.

Лишь благодаря многолетней привычке скрывать свои мысли Герману Лоувеллу удалось не показать, как он был потрясен. Глухарь прекрасно разгадал его намерения. Лоувелл обнаружил, что он недооценил своих противников. Он вздохнул.

— Послушайте, Никки, мне не хочется доставлять вам неприятности, но мой скот нуждается в водопое. Все пруды, кроме двух, пересохли, три из пяти ручьев тоже, и один из двух оставшихся долго не протянет. А в Ивовом ручье воды вдвое меньше обычного, да еще вы отводите воду на поля.

Никки с трудом сдержалась:

— Папа отвел воду из Ивового ручья четыре года назад. Мы берем только то, что нам принадлежит. На самом деле мы имеем право брать и больше. Я могу показать вам документы.

Герман Лоувелл стукнул кулаком по столу.

— Да плевать я хотел на ваши бумажки! Я двадцать лет поил своих коров из этого ручья, а теперь он вдруг ваш? У меня две тысячи голов скота, и я не допущу, чтоб они передохли от жажды из-за каких-то паршивых бумажонок!

Он вскочил на ноги и теперь возвышался над Никки.

— Если не пойдут дожди, я вернусь, вот увидите! И тогда я поговорю с вами иначе. Я хотел откупиться от вас по-хорошему, но если вы хотите драться, я буду драться.

Он развернулся на каблуках и зашагал к двери.

— Мистер Лоувелл! — вежливо окликнула Никки. — Он резко обернулся. — Вы забыли шляпу. — И с улыбкой добавила: — Передавайте привет Аманде.

Он уставился на нее исподлобья. Наконец нахлобучил шляпу и удалился, хлопнув дверью.

— Фу-у! — Никки плюхнулась на стул и утерла лоб. — Он словно взбесился!

— Он не только взбесился, он еще и ужасно удивился! — тетя Эмили одарила племянницу и Питера сияющей улыбкой. — Ваш папа мог бы гордиться вами обоими. Как тебе только удалось сдержаться, Никки? Никки рассмеялась.

— Я просто представила, как бы вы вели себя на моем месте. Я подумала: если ваши манеры так хорошо действуют на меня, почему бы им не подействовать на Германа Лоувелла? И я была права! — усмехнулась она.

— Ты представила… — тетя Эмили была совершенно ошарашена. — Очень мило с твоей стороны, только, по-моему, я бы никогда не смогла держаться так, как ты, моя милая. — Она вздохнула. — И что же нам теперь делать?