Рождение казака

Глава 6

С глазами дикарей, с подскочившим до небес адреналином, подростки, схватив два подноса с пирожными, накрыв их дутыми металлическими крышками стремглав, будто парный выстрел глубоководной торпеды одним залпом перепрыгнув через пролёты ведущих вниз ступеней, и очутились в ярко освещённом тысячами свечей подземном тоннеле. А там гружёными караванами в двух противоположных направлениях шествовали лакеи с громоздкими и малыми блюдами всех мастей. Сбавив обороты, копируя манеру передвижения, юноши вписались в удаляющийся от Кухонного корпуса поток. Путь казался нескончаемым. Отсутствие понимания, где конкретно находится картинная галерея, заставляло, предельно сконцентрировавшись, искать признаки плана дворца и на их счастье такой чертёж был. Нарисованный на бумаге, висящий, словно картина в позолоченной раме он был прикреплён у самых дверей перед подъёмом наверх. Стараясь не создать пробку в движении, юноши приникли к выглядящей на первый взгляд прозрачной и совсем незапутанной схеме переходящих одно в другое помещений, подписанных витиеватым почерком.

Но уже через миг причудливость составления схемы заставила Пашу взвыть волчонком:

– Вот бы где фотокамера пригодилась! Как они тут вообще всё это запоминали?

– Придётся полагаться только на собственную память, – резонно заметил Бойченко.

Пыжась заучить расположение скопища залов, друзья наперебой забормотали.

– Так, сейчас выйдем прямо в Официантскую, – разобрал первую надпись Глеб.

– Направо Парадная Голубая гостиная.

– Нет, нам туда не надо. Смотри там дальше во флигеле Дворцовая церковь.

– Тогда направо в Зелёную столовую. О, тут рядом Парадный кабинет, нам не туда.

– Так, а что это за Зелёной столовой идёт? Ага, Буфетная. Далее Китайская гостиная.

– Потом Малая Белая столовая и Гол!!! Картинный зал!

– Подожди, там дальше через Янтарную комнату ещё Портретный зал имеется.

– Отлично, в оба заглянем!

И отлепившись от плана юноши по-лебединому вытянув шеи, торжественно понесли пирожные во дворец. Однако уже в Буфетной важного вида лакеи у них перехватили подносы. Не растерявшись, парни, вальсируя между беседующих и смотрящих, будто бы сквозь прислугу, разодетых дам и кавалеров, точно снежинки в зимней вьюге, полетели в Картинный зал, но там их ждало разочарование – в этом мозаичном убранстве висели и античные изображения, и пейзажи, но никак не портреты представителей царского рода. Не унывая, подростки проследовали в Портретный зал, ожидая там обрести искомые ответы.

Всё это время Елена Юрьевна, словно безобидный безбилетный заяц на экскурсии, восседая на поясе у сына, раздвинув полы полотенца, постепенно наполняясь трепетным восторгом, молча разглядывала роскошные залы. Но когда сын вошёл в Янтарную комнату, буквально усыпанную, драгоценной окаменелой древесной смолой, в виде разного рода произведений искусства, она не удержалась от возгласа:

– Как же это божественно!

И позабыв обо всём, мама Паши взлетела под потолок, чтобы оттуда насладиться поразительной гаммой палитры всех медовых оттенков. Невероятно звонкий, вибрирующий звук, схожий с пересыпанием бесчисленного количества серебряных монет, пронёсся по всему дворцу. Паша и Глеб обмерли, так и не достигнув цели пути. Мгновенно осознав, что натворила, самый неординарный в мире психолог со своеобразными крыльями ангела, ретировалась в укрытие и наглухо забилась под полотенце. Послышался топот ног и истошные крики, словно все обитатели дворца покидали огромное здание.

– Тут скоро будет полно народу. Надо уходить! – пришёл в себя Глеб.

– Мы всего в двух шагах от цели. Бежим! – Паша схватил за руку одноклассника, и как спринтер на короткой дистанции, пулей рванул с места, увлекая за собой Бойченко.

Бег по идеально отполированному паркету выглядел комично, словно представление клоунов на льду. С чемпионским упорством, в конце концов, преодолев скользкое препятствие, юноши ввалились в соседний зал и попадали перед портретами венценосных особ, как дети, которые, не рассчитав сил, шлёпаются на каток мягким центром тяжести.

К великому разочарованию парней, портретов в зале было не так уж и много, но самое страшное ни один из них не был подписан.

– Кто все эти люди? – вспыхнул будто факел Степанцев, вглядываясь в картины.

– Вот это промах! Пашка, все же царей в лицо знали и ничего не подписывали.

– Мяч улетел на трибуны, – уныло пробормотал Паша.

Степанцев стоял, потирая шею, над которой уже чувствовал угрозу от встречи с гильотиной. Убийственной конструкций, которая вот-вот должна была прилететь то ли от таинственного незнакомца «М», если не успеет в срок выполнить поручение, то ли от царских полицейских, не сомневаясь в том, что они обязательно его вычислят и поймают, если он, всё же передав злополучный конверт, станет врагом Российской Империи.

– М-да, это не музей, тут табличек нет. К тому же схожесть с оригиналом может быть весьма относительной, – нахохлился Глеб, пощёлкивая пальцами, и мысленно ругая себя за то, что как сын художницы мог бы и вспомнить об эффекте непохожести раньше.

– Твоя мама говорила, что какой-то там камерой художники пользовались, обводя контуры изображения, поэтому некоторые картины выглядят как фотоснимки, – вдруг вспомнил Паша шумную встречу одним из летних вечеров на даче.

И волна меланхоличной хандры пробежала по всему телу подростка, давя, будто мегалитическая плита тем, что возможно, ничего подобного с ним в жизни уже больше не случится.

– Камера-обскура наплодила на портретах левшей, а здесь я этого не вижу. Русские художники к данной хитрости, насколько я знаю, не прибегали, за исключением Махаева, который использовал это приспособление для создания видов проспектов Санкт-Петербурга, – проворчал Бойченко, и отрывисто вздохнув, мрачно проговорил:

– Нам пора уходить.

Обратный путь по дворцу, на удивление, занял немного времени. Однако в Официантской их ждал сюрприз. Одетая в лавандовое кружевное платье юная дева, завидев Пашу, невероятно обрадовалась. Она тут же подпорхнула к нему невесомой прелестной бабочкой, и от волнения тряся каштановыми локонами с обворожительной улыбкой нежным голоском пропела:

– Ах, милочек, вы мой спаситель! – она изящно открыла расшитый как гобелен ридикюль* с золотистыми кисточками и вынула из него записку, благоухающую букетом изысканных ароматов:

– S'il vous plaît**, прошу, доставьте это письмо. Я буду ждать ответ после четырёх часов в Предхорной. И умоляю, будьте деликатны с моим будущим супругом.

Оторопелый парень ничего не успел сказать, как эта элегантная незнакомка грациозно ускользнула в сторону Дворцовой церкви.

Паша посмотрел на клочок бумаги, и только и смог вымолвить:

– Кто она?

– Опять без имени отправителя? Что же, узнаешь, как зовут твою тощую феечку у получателя, – неестественно грубовато огрызнулся Глеб.

Бойченко определённо не понравилось то, что поклонник его младшей сестры Маши, которая уже давно неравнодушна к Степанцеву, вдруг заинтересовался этой прелестницей, собирающейся за кого-то замуж.

– Хм-м теперь заказ на почтовую пересылку в оба конца. Как думаешь, меня повысили? – хмыкнул Паша, но друг проигнорировал шутку, тогда Степанцев предложил:

– Давай это письмо Емельяну Прохоровичу покажем?

Бойченко невероятно льстило, когда друг с ним советуется и, сменив гнев на милость, он похвалил одноклассника:

– Это хорошая мысль, – но тут же удручённо пробубнил:

– А вот идей по поиску неуловимого господина «М» у нас нет.

– Это пока нет. До конца дня, ещё полно времени, – Паша по-свойски похлопал по плечу одноклассника и, услышав охваченный беспокойством мамин голос, которая напоминала, что пора уходить, кивнул на вход в туннель:

– Вперёд!

Переодевание парочки липовых лакеев прошло незаметно для вечно занятых работников Кухонного корпуса. И вот ребятам задышалось многократно свободнее без чуждой одежды. А Степанцев, сняв тесные туфли, был даже готов сплясать и начал насвистывать.

Елена Юрьевна тоже отметила, что настроение сына заметно улучшилось и она, пересев в шапку, поспешила с рекомендацией:

– Сынуля, я так рада, что ты снова весел. У тебя прекрасно происходит адаптация к новым условиям. Так важно снизить уровень кортизола в крови, чтобы не стать заложником хронического стресса. И улыбка лучшее тому естественное лекарство. У меня только одна просьба. Помоги, пожалуйста, Глебу, а то он совсем какой-то хмурый стал. Мне кажется, что он никак не может принять, то, что с нами произошло. А вы в одной связке работаете, на тебе его самочувствие тоже отражается.

– Я постараюсь, мам, – с типичной лёгкостью пообещал сын.

И тут Паша неожиданно для себя осознал, что ему начинает нравиться жить в режиме неопределённости. Он испытывал даже некое удовольствие от отсутствия предсказуемости. Будто бы это всё была какая-то захватывающая мужская игра. Его наполняло чувство сродни тому, что испытывают воины, выходя на поле битвы. Они готовы воспевать гимны подвигам и побеждать. Но делиться этими мыслями с сотоварищами по временно́й ловушке, юноша по понятным причинам не стал. Единственное, что вызывало у него нотки грусти, это были мысли о Маше, четырнадцатилетней сестре друга, по которой он постепенно начинал скучать. Однако парадокс состоял в том, что именно для неё, ему хотелось совершить здесь нечто героическое. Сделать такой подарок, который остался бы в истории навсегда. Такой подарок, который он смог бы ей вручить, даже если никогда не вернётся домой.

Вынырнув из кладовой, парни, прогулочным шагом пошли подкрепиться в Людскую, в которой немедля напоролись на озабоченного Емельяна Прохоровича.

– Вы откуда? – гаркнул есаул, по лицу которого было видно, что он не в духе.

– В парке гуляли, – ляпнул Паша и тут же протянул письмо:

– Как договаривались. Точнее почти как договаривались. Насильно всунула в руки молодая особа.

– Так уж и насильно? – усмехаясь, с издёвкой выговорил есаул, разворачивая благоухающую люксовым парфюмом записку, в которой ровным почерком замелькали французские буквы.

Через минуту Емельян Прохорович озвучил вердикт.

– Этим двоим, так и быть, помогите. Недалече чем зимой обвенчаются. Он будущий госслужащий, а ныне лицеист Фёдор Иннокентьевич Кордоленский, а она фрейлина* из одной титулованной фамилии Софья Андреевна Румянцева.

И тут от следующего вопроса казака богатырских параметров, липкий пот заструился по спинам у обоих подростков.

– А где Софья Андреевна вам его вручила?

Замычав, молодые люди, уши которых одновременно вспыхнули алым цветом, выдали нечто нечленораздельное.

– Всё понятно, фрейлина запретила говорить, – отмахнулся есаул, после чего услышал нервные смешки подопечных, и тут вскинув брови домиками, Емельян Прохорович спросил:

– Павлуша, а ты грамоте обучен?

Стенпанцев выпятил грудь колесом:

– Конечно.

– А ну, ступай, со мной, я испытаю каков ты, – похлопал по рукояти сабли, обрадованный таким ответом мужчина.

Пашины проверочные испытания начались с того, как он разгадал, что ему сейчас предстоит. Тело подростка слегка обмякло и заходило ходуном будто холодец, когда он зашёл вслед за есаулом в заставленное доверху тесноватое складское помещение, где престарелый ведающий продовольственными запасами ключник в чёрном сюртуке с потёртыми нарукавниками, скрючившись за столом, что-то строчил в амбарной книге поскрипывая заточенным гусиным пером, периодически макая его в чернильницу.

– Аркадий Игнатич, любезный, выдели-ка мне листочек какой, да пёрышко, – пробасил Емельян Прохорович.

Морщинистый старичок, бегло взглянул на осунувшегося паренька, которого есаул подтолкнул ближе к столу, и снисходительно осведомился у есаула:

– Чего это тебе приспичило?

– Да вот, мальца опробовать хочу. Коли справится, то рапорт писать усажу.

– Понимаю, твоими грабарками, тока саблю держать, – поднимаясь, прыснул ключник.

Отодвинув открытую книгу, ключник уступил место Паше, подложив перед ним листок серо-жёлтоватой бумаги. Степанцев зыркнул на случайно предоставленный ему образец письма, где буквы плыли ровной флотилией, и мозг опалило пониманием: «Мне сейчас влепят Красную карточку!».

Юноша бросил беспомощный взгляд на друга, который в паре метрах от него с сочувствием смотрел на происходящее, держа перед собой шапку с ангелом-хранителем. Елена Юрьевна, сжав кулачки, с подбадривающими ужимками поглядывала на сына.

Демонстрируя крутой норов, Аркадий Игнатич возмущённо спросил:

– Эй, ты долго глазами хлопать будешь? У меня работы не початый край!

– Так, бери перо и шибко пиши, – скомандовал Емельян Прохорович, и начал медленно диктовать:

– Начальнику Дворцового управления. Рапорт.

Со страдальческим выражением на лице, застывшим на некоторое время, как у расписанной печалью куклы, не твёрдой рукой Паша окунул орудие для письма в чернила и, сделал то, что от него просили.

Молниеносно взвинтившись от увиденного, есаул в ту же минуту громогласно осерчал, и поразил перекосившегося от такого напора юношу, своеобразной арифметикой:

– Что за дурень достался! Одна клякса! Две помарки! Три ошибки в четырёх словах сотворил! Ты какой грамотой владеешь, куриной?

Относительно справедливости высказывания по поводу чистописания, у юного писаря вопросов не возникло, однако насчёт ошибок он, по привычке, как если бы был дома на уроке русского языка или литературы, захотел поспорить: