1976 год

Варианты сценария

После предновогоднего обсуждения идеи и схемы сценария братья Стругацкие уехали в Комарово и начали «очень плотно работать на Тарковского».

Новогодние и рождественские праздники Тарковский провел в Мясном, в своем сельском доме.

Тринадцатого января он возвратился в Москву.

Пятнадцатого января Тарковский подписал договор о постановке спектакля «Гамлет» в театре Ленинского комсомола. Художник Николай Двигубский, которого Тарковский пригласил вместе с ним делать спектакль (никакого договора с театром у него не было), не подготовил макет декорации и был уволен Тарковским. В этот же день Андрей Арсеньевич распределил роли, состоялась первая репетиция. Вечером режиссер выехал с женой в Таллин, чтобы понять ситуацию с «Гофманианой» и возможные перспективы ее постановки.

Двадцатого января Стругацкие пишут сценарий, воплощая идеи, высказанные Тарковским.

Андрей Арсеньевич думает о театральной постановке и о совместных с Западом кинопроектах. В театре режиссеру предстоит незнакомая и плохо оплачиваемая работа (всего 1000 рублей), но ему это интересно. «Если „Гамлет“ выйдет неплохо (дай-то Бог!), вслед за ним: „Поздняя любовь“, Островский. „Макбет“»220. Новые театральные планы означают для Тарковского новые классические названия. В качестве художника спектакля «Гамлет» приглашен Тенгиз Мирзашвили из Тбилиси.

Тарковский вернулся из Эстонии. «Гофманиану» на «Таллинфильме» приняли без единой поправки, и Андрей Арсеньевич думает сам ставить этот фильм, если будет совместная постановка с ФРГ. Мысли о совместной работе с ГДР он не допускает. Тарковский предложил эстонцам заключить новый договор на сценарий по «Пер Гюнту» Генриха Ибсена. На «Таллинфильме» принимают эту идею и намерены заключить с ним новый договор после одобрения «Гофманианы» в Госкино СССР. Ему также предложили стать художественным руководителем «Таллинфильма». Тарковскому нравится эта перспектива: «Это неплохо, ибо принесет кое-какие доходы»221.

Марианна Чугунова: Сначала «Гофманиану» Андрей Арсеньевич не хотел сам снимать, но потом какие-то сомнения все-таки начались, он решил, что если совместная постановка будет с немцами, то, может быть, он бы ее и снял.

Это к той истории, когда он отказался делать «Идиота» с итальянцами, сказавши, что русских людей должны играть русские актеры, а там единственное условие было, чтобы итальянка играла Настасью Филипповну. А как раз «Гофманиану» он считал, должны играть западные актеры, а западные могли быть только в совместной постановке. По-моему, даже такие планы были: Дастина Хоффмана пригласить на роль Гофмана222.

Но пришли и плохие новости: «Узбекфильм» не оплачивает сценарий «Сардор» для Али Хамраева. Андрей Арсеньевич негодует: «Видимо, придется подавать в суд. В любом случае, работы и планов очень много»223. Мысль о заработках путем написания сценариев для республиканских киностудий прочно владела Тарковским, несмотря на тревожные сигналы с «Узбекфильма».

Принципиальное значение имеет информация о визите Тонино Гуэрры224 и предложении сделать в Италии фильм или постановку на телевидении. Эта встреча и это предложение дали Тарковскому уверенность в том, что он будет востребован на Западе, и определили стратегию его поведения на несколько лет вперед. Позже Тарковский реализует оба этих предложения, а пока он собирается между «Гамлетом» и «Пикником» поехать в Италию на два месяца для более глубокого знакомства со страной.

Тарковский увлечен спектаклем. Он изучает русские переводы «Гамлета». Вопреки мнению, господствующему среди отечественной интеллигенции, что лучший перевод принадлежит Борису Пастернаку, выбор Андрея Арсеньевича падает на полупрозаический подстрочник Михаила Морозова. Стихотворные переводы ему не нравятся:

У Лозинского перевод косноязычный, корявый, но имеется в наличии преследование Шекспира. У Пастернака перевод ужасный, темный; порой даже кажется, что он специально затуманивает смысл «Гамлета», вернее отдельных его мест225.

Интересен ход мысли Андрея Арсеньевича: у Лозинского «имеется в наличии преследование Шекспира» (?!). Что имеется в виду под словом «преследование»? Преследование кем? «У Пастернака перевод ужасный, темный». После недовольства переводами следует сентенция из Гёте, прямо противоположная по смыслу: «Чем недоступнее рассудку произведение, тем оно выше»226. Тарковский замечательно демонстрирует противоречивость своего мышления.

Тридцатого января режиссер вспоминает дзен-буддизм и Евангелие от Матфея. Эти, казалось бы, неожиданные обращения к Библии и восточной религии найдут отражение не в «Гамлете», а в будущем «Сталкере».

В Комарове Стругацкие, вдохновленные полученным авансом и снабженные большим количеством новых идей после общения с Тарковским, к концу месяца написали совершенно новый сценарий. Тысячу раз был прав незабвенный Эмиль Брагинский, один из самых талантливых и успешных (в соавторстве с Эльдаром Рязановым) сценаристов отечественного кино. На вопрос: «А как к вам приходит вдохновение?» – он отвечал: «Вдохновение ко мне приходит сразу после подписания договора и получения аванса. Буквально в первые же часы».

Аркадий Стругацкий незамедлительно передал законченный сценарий Тарковскому. Тот его прочел и высказал свое мнение, озадачившее соавтора, о чем он написал большое и обстоятельное письмо Борису:

1 февраля. Письмо АН – БН: Тарковский прочитал. Пришел, получил от меня деньги и выразил ФЕ. Понять его было чрезвычайно трудно, однако смысл его претензий в следующем:

А. «Ему не надо, чтобы был атомный взрыв. Главным образом потому, что

а) это значит, что ученый вышел с заранее обдуманным намерением и оное претворил в жизнь, пронеся идею невредимой и неизменной через всю Зону; вот если бы он вышел с этой идеей и в ходе перехода ее изменил, тогда другое дело (или если бы он вышел с другой идеей, а в конце пришел к выводу о взрыве, тогда тоже другое дело).

Б) Зону вообще не надо взрывать (я сказал ему, что речь идет о Машине Желаний, но он возразил, что это все равно), ибо она, Зона, есть квинтэссенция нашей жизни. Тут, естественно, у меня глаза на лоб полезли.

Б. Для него сценарий очень пестр, его надо ускучнять. Больше всего ему понравился телефонный разговор (только содержание должно быть другое) и сцена, где двое спят, а один на них смотрит. Эту сцену (сна) он хочет сделать очень длинной.

Впрочем, ближайшее его действие будет: утвердить это на худсовете как первый вариант, а потом все обсудить заново и дать нам конкретные указания. На чем и порешили. Этим он будет заниматься сам.

Первый вариант сценария, его прочтение и обсуждение не отражены в дневниках Тарковского. Для него это было вполне рабочим событием. Принципиальным моментом явилось требование режиссера «ускучнять» сценарий. Это отражает его отношение к потенциальному зрителю. Тарковский считает увлекательность фильма недопустимой.

А вот как вспоминает работу с Тарковским Борис Стругацкий:

…на практике работа превращалась в бесконечные, изматывающие, приводящие иногда в бессильное отчаяние дискуссии, во время коих режиссер, мучаясь, пытался объяснить, что же ему нужно от писателей, а писатели в муках пытались разобраться в этой мешанине жестов, слов, идей, образов и сформулировать для себя наконец, как же именно (обыкновенными русскими буквами, на чистом листе обыкновеннейшей бумаги) выразить то необыкновенное, единственно необходимое, совершенно непередаваемое, что стремится им, писателям, втолковать режиссер. В такой ситуации возможен только один метод работы – метод проб и ошибок227.

6 февраля. Письмо БН – АН: Что ж, ничего неожиданного, согласись, не произошло. Конечно, хотели бы мы другого, но ведь мы имеем дело с титаном – что с него взять? Я вполне удовлетворен развитием событий. Пусть он выбивает очередные проценты, и пусть он предлагает конкретное. Ему теперь есть над чем подумать. Два вопроса по этому разделу:

1. Сколько ты ему вручил (т. е. сколько я теперь тебе должен)?

2. А как он отнесся к повороту с Шухартом? К рюкзаку с деньгами? Безотносительно к атомному взрыву?

В эти дни у Тарковского гостили мистик и оккультист Юри Лина с двумя друзьями из Таллина. Режиссер в это время увлечен необъяснимыми явлениями человеческой психики и даже наносит визит некоей Варваре228, слывущей ясновидящей. Его волнуют проблемы парапсихологии. Он вспоминает поразительный случай, происшедший с ним во время работы над сценарием «Андрея Рублева». Он забыл в такси единственный экземпляр рукописи. Через несколько часов Андрей Арсеньевич шел по улице в том же самом месте, где он вышел из такси. По невероятному совпадению такси, в котором он оставил рукопись, проезжало по этой же улице, и водитель, увидев забывчивого пассажира, затормозил и вернул ему сценарий.

Тарковский увлекался необъяснимыми явлениями. Людьми, якобы обладающими сверхъестественными способностями. Среди них были Варвара Иванова-Киссин и Эдуард Наумов. В немалой степени этому способствовала и Лариса Павловна, считавшая, что она обладает подобными качествами, и внушившая это Андрею Арсеньевичу. Он верил в колдовство, магию, ясновидение, левитацию, теософию, столоверчение и т. д. Они интересовали и волновали Тарковского. Некоторые из этих феноменов нашли отражение в его фильмах.

Восьмого февраля он приходит к выводу: «Время обратимо. Непрямолинейно, во всяком случае»229. Подобная точка зрения возможна лишь как теоретическое допущение. Она недоказуема и, как сказал бы Достоевский, «есть плод теоретически раздраженного разума». Но Андрей Арсеньевич уже давно сам формулировал законы для себя.

11 февраля . Из письма БН Михаилу Ковальчуку: Мы сейчас дико вкалываем над сценарием. Очередным. Что из этого получится, совершенно неясно, но деньги пока дают. Пишем для Тарковского, а он – гений, и, следовательно, угодить ему невозможно. Можно только разбудить в нем неистовство и азарт, на что и надеемся.

Андрей Кончаловский: Андрей никогда не мог точно объяснить, чего он хочет. Всегда говорил о вещах, не имеющих отношения к характерам, к драматургии230.

Стругацкие работали над сценарием. Они приняли на себя роль исполнителей, провозгласив генератором идей Андрея Арсеньевича. Сам он во время работы над сценарием давал режиссерские указания, соотносил свое видение не с драматургией текста, а со своим внутренним ощущением, смыслом и настроением эпизода, которые уже на площадке визуализировал, создавая собственный неповторимый стиль.

В середине февраля сценарий, написанный Стругацкими, отдан редакторам ЭТО. Сценаристы ожидали столь же активных действий от Тарковского, торопившего их. Однако снова возникла пауза, причин и смысла которой Стругацкие не могли понять. Поначалу они не придали этому значения и продолжали работу, выполняя новые указания режиссера.

В Госкино после первоначальной эйфории отношение к заявке «Машина желаний» оказалось не столь благожелательным. Чиновники подозревали Стругацких и Тарковского в нелояльности и, говоря словами Джорджа Оруэлла, «двоемыслии». Они боялись, что из внешне безобидного сценария эта троица сделает нечто такое, от чего им всем не поздоровится. Противодействовать они пока не спешили, но и не торопились с принятием решений.

Время шло. Стругацкие нервничали, считая, что сценарий завяз в межначальственном пространстве ЭТО, «Мосфильма» и Госкино. Тарковский же занимался режиссерской разработкой спектакля. Солоницын утвержден на роль Гамлета, Терехова – на роль Гертруды, Чурикова – на роль Офелии. Первые двое были не из театра Ленинского комсомола. Марк Захаров позволил Тарковскому то, что не вышло у него в ленинградском театре. Но реакция актеров в Москве была аналогичной. Тарковский опять сталкивается с внутритеатральной психологией. Янковский, снимавшийся в «Зеркале» и гордившийся своей маленькой ролью, узнал, что Гамлета будет играть Солоницын, и вообще отказался от участия в спектакле. Андрей Арсеньевич предложил ему роль Лаэрта, которую тот отверг. Тарковский пытался его соблазнить, пообещав в будущем роль Макбета, но Янковский не согласился. Андрей Арсеньевич не обратил на это особенного внимания. Он привык, что в кино на одну и ту же роль пробуются разные актеры и отказ кого-то не является катастрофой для фильма.

Тарковский отдавал спектаклю все свое время и почти забыл о «Пикнике».

«Великий человек – это общественное бедствие (китайская поговорка)», – писал Тарковский в дневнике231. Интересно, в какой степени он относил этот афоризм к себе?

Между тем, устав ждать, Аркадий Стругацкий решил выяснить, почему сценарий, с которым их так торопил Тарковский, завис в редколлегии ЭТО.

Марианна Чугунова: Я в это время беспрерывно печатала на машинке материалы по «Гамлету», который Андрей Арсеньевич ставил в «Ленкоме», и сценарий «Сталкера» для запуска232.

Тарковский и Экспериментальная студия

18 февраля. Письмо АН – БН: С совершенно неожиданной стороны проявился Тарковский. От него до сих пор нет ни гласа, ни послушания, и я, потеряв терпение, позвонил в контору Эксперимент-студии. И что же? Сценарий распечатали еще на той неделе. Но! Тарковский хочет порвать с Эксперимент-студией и перейти в объединение Райзмана (все это, конечно, «Мосфильм», и что лучше – я понятия не имею, однако мог же Андрюшенька-душенька хотя бы в известность меня поставить обо всем!).

О своих театральных делах Андрей Арсеньевич со Стругацкими не говорил. Но очередная задержка с запуском фильма требовала объяснений.

Экспериментальная студия, или Экспериментальное творческое объединение (ЭТО), была организована на «Мосфильме» по инициативе Григория Чухрая и Владимира Познера – старшего, проработавшего многие годы в Голливуде. При создании ЭТО были учтены некоторые идеи Михаила Калатозова, также почерпнутые им в США233. Чухрай, Познер и Калатозов хотели, чтобы кино было самоокупаемым и приносило прибыль, а заработки его создателей находились в пропорциональной зависимости от количества зрителей, посмотревших фильмы. Идеи о самоокупаемости студии и тому подобном шли в русле экономической реформы, задуманной в 1960‐е годы Алексеем Косыгиным234, и были одним из примеров этой робкой, фактически не состоявшейся «полуперестройки». Студия внедряла лучшие черты голливудского кинопроизводства, чтобы модернизировать советский кинематограф. Реформаторам было разрешено использовать принципы хозрасчета, система производственных отношений в ЭТО была более гибкой и мобильной. Каждый член съемочной группы был финансово заинтересован в хорошей работе и высококачественной продукции. Немалую роль в деятельности ЭТО играл ее менеджмент – высокопрофессиональные, умные, любящие кино люди.

Андрей Кончаловский: Директором студии стал человек очень необычного для советской жизни стиля: гладко причесанный, в прекрасно сшитом костюме, он выглядел, скорее, как американец. Он, собственно, и был американец, говорил на трех языках, работал в свое время в «Коламбии». Фамилия его была Познер, звали Владимир Александрович. (Его сын Владимир – ныне известный тележурналист.)235

Заместителем директора ЭТО, а после ухода Познера – директором был Леонид Мурса, также не боявшийся принять ответственность на себя. Тарковский называл его «чудо-человеком». Мурса в 1960‐е годы был директором молдавской киностудии, где А. В. Гордон снимал «Сергея Лазо». Он тогда познакомился с Тарковским, утвердил его на роль белогвардейского полковника, привлек к доработке сценария и монтажу, оплатил ему эту работу. Чухрай приглашал в свою студию личностей, способных делать кино с «лица необщим выраженьем». Их фильмы смотрели десятки миллионов людей: «Белое солнце пустыни» Владимира Мотыля; «Раба любви» Никиты Михалкова; «Табор уходит в небо» Эмилиу Лотяну; «Иван Васильевич меняет профессию» и «12 стульев» Леонида Гайдая; «Если дорог тебе твой дом» Константина Симонова и Владимира Ордынского; «Совсем пропащий» и «Не горюй» Георгия Данелии; «Земля Санникова» Альберта Мкртчяна и Леонида Попова.

Но деятелям, снимавшим идеологически верную киножвачку, не нравилось, что в ЭТО создатели кассовых картин получали отчисления от проката, в несколько раз превосходившие постановочное вознаграждение, как называли тогда авторский гонорар. Одними из главных качеств Homo Soveticus, воспитанных коммунистической властью, были зависть, жадность и неискоренимое желание урезать доходы тех, кто зарабатывает больше. Киномэтры бомбардировали партийные инстанции жалобами на режиссеров, создающих, по их мнению, совсем не идейное кино. Тех же, кто зарабатывает много (как, например, Леонид Гайдай), по их мнению, нужно лишить такой возможности.

Ликвидировали ЭТО постепенно. Уже в 1968 году стали ограничивать его экономическую, организационную, а пуще всего идеологическую свободу. В начале 1975 года один из сотрудников студии уехал за границу на постоянное жительство. Тогда это трактовалось как измена Родине. В высокие инстанции полетели доносы и обвинения в утрате бдительности. ЭТО называли гнездом ревизионизма, крамольных идей, прибежищем людей с сомнительными взглядами. В инстанциях только того и ждали. Удар не замедлил последовать. Закрытие ЭТО стало частью обратного движения советской экономики, возвращавшейся к консервативно-сталинской модели.

Зимой и весной 1976 года были ликвидированы производственные и финансовые отличия ЭТО от остальных творческих объединений. Познера, не проявившего идеологического рвения, уволили. Чухрай уцелел, но лишь как руководитель обычного творческого объединения «Мосфильма». Отношения Тарковского с Чухраем строились на чисто прагматических соображениях. Он считал ЭТО местом, где его заработки могли быть выше, но не был убежден, что его фильмы смогут конкурировать с кассовыми лидерами. Андрей Арсеньевич не верил, что прокатчики захотят прокатывать его фильмы, чтобы они собирали большие деньги. А как они могли их собирать при его стремлении «ускучнять» сценарий и фильм? К самому Чухраю Тарковский относился, как и к остальным мосфильмовским мэтрам.

Документы о запуске в производство нового фильма Тарковского изначально шли в ЭТО. Андрей Арсеньевич решил искать альтернативу. Режиссера переполняют идеи будущих фильмов и театральных постановок, но чиновничий гнет порождает сомнения относительно возможности их реализации. Недоверие руководства Госкино, ожидание очередных неприятностей, тревожность стали доминантой его существования. Психическое состояние Тарковского крайне угнетенное. Все эти неурядицы и волнения сказывались на его снах. Сны ему снятся чаще всего страшные и неприятные. В «Мартирологе» с 1976 по конец 1986 года записано 45 снов и 12 упоминаний о снах. Как правило, это смутное продолжение его дневных тревог и невротических переживаний.

19 февраля. Ночью приснился очень тревожный сон. Будто я попадаю во «внутреннюю тюрьму» в результате какой-то мелкой уголовщины. Понимаю, что повод ничтожен, но он влияет, тем не менее, на контакты мои с заграницей. Тюрьма где-то на окраине (но не на современной окраине, а скорее довоенной, точнее, послевоенной). А затем каким-то образом оказываюсь «на свободе». Приблизительно как у Чаплина в «Новых временах». Я страшно пугаюсь и начинаю искать тюрьму, плутая по этому довоенному московскому кварталу. Какой-то молодой человек, очень любезный, показывает мне путь. Потом я встречаю (а может быть, и до молодого человека) Марину, которая узнает меня на улице и идет, рыдая, за мной, говоря, что «мама так и знала», что со мной это произошло (хотя я никому об этом не говорю). Я ужасно на Марину сержусь и убегаю от нее через лестницу с бюстом Ленина. Наконец я с радостью вижу вход в тюрьму, который узнаю по выпуклому гербу СССР. Меня беспокоит, как меня там встретят, но это все мелочи, по сравнению с ужасом моего в ней отсутствия. Я иду к дверям и просыпаюсь…236

Во сне Тарковский переживает кафкианские события. Он в тюрьме, потом убегает оттуда. Вырвавшись, ужасается своему пребыванию на свободе и лихорадочно ищет путь обратно в тюрьму. Находит ее, опознав по гербу Советского Союза, и испытывает счастье, что вернулся в узилище. Символика сна ясна и прозрачна: страстное желание свободы, панический страх перед ней, желание вновь обрести привычную несвободу. В точности по книге Эриха Фромма «Бегство от свободы». Сон пророческий и печальный. По сути, он реализуется во время первой попытки Тарковского остаться за границей – в Швеции в 1981 году.

Вновь зарубежные миражи

Лора Яблочкина (близкая подруга Ларисы Тарковской и Тонино Гуэрры) сообщила, что Тонино купил 8‐мм кинокамеру с возможностью записи звука для Тарковского.

Кристальди237 уже послал телеграмму на имя Ермаша и Сизова по поводу «Путешествия по Италии». Мне пока ничего не известно, и я полагаю, что мне об этом не соблаговолят передать. Видимо, придется писать Ермашу238.

Андрей Арсеньевич очень хотел иметь такую камеру239. Он думал, что с ее помощью сможет быть не только режиссером, но и оператором своих будущих фильмов. Впоследствии он откажется от идеи снимать итальянский фильм самому.

Франко Кристальди, ранее сотрудничавший с «Мосфильмом», прислал телеграмму с приглашением Андрея Арсеньевича на работу. Режиссеру об этом пока ничего не сообщили. К замалчиванию информации о телеграмме Кристальди со стороны Госкино добавилось умолчание о неоднократных приглашениях посетить Швецию, к которым имел отношения Ингмар Бергман240.

Вопрос о запуске нового фильма Тарковского по-прежнему висел в воздухе. С момента подачи заявки прошло два месяца.

22 февраля. Письмо БН – АН: Насчет Тарковского – ну что тут скажешь? Гений, он гений и есть. Надобно потрафлять, я понимаю. Тем более что глядишь – и подкинут еще что-то там. Ты уж, брат, терпи. Такая наша в данном случае доля.

Двадцать второго февраля Тарковский записывает новые соображения по поводу сценария братьев Стругацких.

1. По поводу «благодетелей рода человеческого» – прибавить что-нибудь типа «так называемых благодетелей» или те, «кто вообразил себя благодетелями».

2. Сказочные детали (Круг, деньги). Ликвидировать все фальшивое.

3. Линия Ученого (атомный взрыв).

4. Линия Художника (покой?).

5. Линия Виктора (гибель в конце).

6. Имена (Антон).

7. Название241.

Тарковский приходит к неожиданному выводу:

Пожалуй, я нашел цель – следует снять фильм об Иисусе. Конечно, не так, как Пазолини. Здесь два пути – или снимать его за границей, либо любительской камерой и иносказательно242.

Когда через три года фильм «Сталкер» будет закончен, в нем будет явно чувствоваться внутренняя связь центрального персонажа с образом Христа. Как легко верил Тарковский в то, чего ему хотелось! Тут тебе и «Гофманиана» с ФРГ, тут и фильм о Христе. Конечно, у него все будет не так, как у Пазолини.

Прекраснодушные мечты об этом фильме рассыплются в прах, как по идеологическим причинам, так по продюсерским и техническим. Госкино никогда не поддержало бы подобный проект. Западные продюсеры не захотят затевать фильм о Христе с несвободным в своих трактовках режиссером из атеистического СССР. Вера во всемогущество любительской камеры испарится при виде качества изображения, которое она могла дать.

Красноречивы поправки Тарковского к сценарию Стругацких. Он подыгрывает редакторам Госкино, вставляя в повествование Стругацких идеологические штампы из «Правды» и прочих сочиняемых на Старой площади или Лубянке передовиц. Конечно, здесь чувствуются ирония Тарковского и скепсис по поводу идеи осчастливить человечество с помощью Зоны. Но скорее прочитывается завуалированное желание спрятать то, что потом проявится в фильме, чтобы чиновники Госкино не почувствовали этого и не заставили убрать из сценария. Тарковский приближает язык сценария к тому партийно-правительственному воляпюку, на котором изъяснялись (да и мыслили) те, от кого зависела судьба фильма. Вряд ли он был искренен, уродуя прилично написанный текст и вместе с тем стремясь «ликвидировать все фальшивое». Писательским душам Стругацких подобное словотворчество было чуждо, но приходилось идти и на это. Интересно, что Тарковский дает персонажам сценария русские имена, что вызовет в Госкино резкое неприятие и почти ужас.

В Госкино репутация Стругацких имела ореол подозрительного свободомыслия, почти диссидентства. Чиновники читали сценарий, пытаясь найти между строк спрятанные там крамольные мысли. Тарковского кормили бесконечными обещаниями и упорно ничего не решали.

Двадцать четвертого февраля Ермаш отверг сотрудничество с Кристальди, готовым реализовывать итальянский проект Тарковского и Гуэрры. Он обзывает Кристальди жуликом и заявляет, что ему ничего не известно о приглашениях посетить Швецию, которые якобы посылал Бергман Тарковскому.

Председатель Госкино потребовал дать ему прочесть сценарий Стругацких, ибо из заявки он вроде бы ничего не понял, хотя и заподозрил авторов в сионизме. Такое обвинение в то время являлось джокером, беспроигрышной картой в клеветнической игре. Режиссер подозревает, что это не что иное, как удобная мотивировка отказа в запуске нового фильма. Ермаш как опытный чиновник, сталкиваясь с кинематографической интеллигенцией, притормаживал дело до получения мнения сверху. Решения принимались в ЦК, а за их провал отвечали в министерствах. Вот и не торопились ничего подписывать Филипп Ермаш и его главред Даль Орлов.

В конце концов, эти проволочки Тарковскому надоели, и он решил обратиться к испытанному средству – написать письмо в президиум очередного съезда КПСС. Тем более что на студию (Нехорошеву) звонили из Отдела культуры ЦК (возможно, с подачи цековских друзей Тарковского) и спрашивали, какие Тарковский предлагал заявки на фильмы и какие из них были отвергнуты Госкино СССР. Эти звонки могли быть инспирированы его друзьями, а могли быть и простой «отмазкой» Госкино для более высокого начальства – дескать, интересовались, а у него ничего интересного не нашлось. И это оправдывало их бездействие.

Преодолеть опалу Госкино можно было только одним способом – найти поддержку или защиту в еще более высокой и влиятельной организации. Выше Госкино был ЦК КПСС, где и определялись судьбы художников, ученых, писателей и, конечно, кинематографистов. Наконец, еще выше был Президиум ЦК. Тарковский решил обратиться на самый верх коммунистической иерархии. Заручившись поддержкой своих людей в ЦК КПСС, он начинает подбирать аргументы для удара по Ермашу.

К концу февраля у него выстроилась концепция жалобы-демарша. Андрей Арсеньевич переходит к решительным действиям.

Атака Тарковского – письмо к съезду

Двадцать четвертого – двадцать пятого февраля Тарковский пишет письмо в Президиум XXV съезда КПСС с жалобой на безработицу и дискриминационные действия Ермаша и возглавляемого им Госкино СССР.

Марианна Чугунова: А потом был очередной съезд партии, на который Андрей Арсеньевич написал письмо о том, что ему не дают работать. Я напечатала его и отправила с центрального телеграфа заказным письмом с уведомлением о вручении243.

Двадцать шестого февраля это письмо было отправлено. В тот же день Тарковский написал письмо председателю Госкино СССР.

26 февраля 76 года. Москва.

Филипп Тимофеевич!

Меня несказанно огорчила и даже унизила встреча с Вами 23 февраля (то есть накануне съезда КПСС). Потому что передо мной возникла еще более неприступная пропасть на пути к запуску в производство, чем это было раньше.

1. Стругацкие оказались людьми, протаскивающими какую-то свою идею в сценарии, написанном для Одесской киностудии244. (Я хоть и не читал сценария, никогда в жизни не поверю в это.) Тем не менее Вы этим предупреждением как бы говорите – будь готов к тому, что сценарий, который Стругацкие пишут для Вас, очень даже может быть мною зарезан. До 23 (нашей встречи) я был уверен, что буду ставить его.

2. Юбилейный фильм о Толстом, который Вы мне предложили ставить прошлой весной, превратился в проблему вообще. Несмотря на то, что Вашими словами были слова обещания доверить фильм мне, несмотря на имеющиеся уже заявки режиссеров на эту тему. Рушится и эта возможность. Вы, как говорится, «берете свои слова назад».

3. Теперь «Идиот» Достоевского.

Вы требуете от нас новой – третьей заявки.

Необходимость во второй возникла у Вас перед открытием Московского фестиваля. Необходимость в третьей – накануне съезда КПСС.

Для меня ясно, что эта волокита связана с желанием оттолкнуть меня подальше от творчества, не дать мне картины ни в коем случае. Ведь Вы обещали весной решить вопрос через неделю. Прошел же почти год.

Я снова и снова перечитал заявку (2-ю редакцию). Ее редактировали и известные литературные критики, и драматурги. Несмотря уж на то, что написана она, смею пока надеяться, профессионалами.

Она ясна и в идейном и конструктивном (линии и характеры) смысле. Я посылал ее в надежде, что Вы ее все-таки прочтете.

Андрей Тарковский.

P. S. Как это Вы сказали во время последнего разговора? «Вы что, не хотите работать?» По-моему, это издевательство. У меня ведь семья и дети.

Поступок совершен. Теперь наступает новый этап245.

Тарковский – один из лучших режиссеров мирового кино – требовал у высшего партийного органа дать ему работу. Одновременно он отправил письмо Ермашу, давая понять, что не остановится в своей борьбе.

В те времена письмо к съезду было последней надеждой рядовых граждан в борьбе с партийной бюрократией и произволом местных и ведомственных властей. Тысячи людей обращались к Высшему партийному синклиту с просьбой решить важнейший для них житейский вопрос – улучшить квартирные условия, назначить пенсию, сдвинуть с мертвой точки застрявшее в инстанциях дело. Раз в пять лет в стране начинались мероприятия по поддержанию благожелательного образа Коммунистической партии и ее Центрального комитета. Начиналась игра в отзывчивый и добрый съезд, находивший управу на бездушных чиновников на местах. Перед съездом партийное руководство старалось чуть «подсластить» жизнь, подновить фасад «партии всего народа», показать, что руководство все видит и вовремя исправляет «допущенные на местах ошибки и отдельные злоупотребления».

Творческая интеллигенция не была исключением. Александр Сокуров писал:

Я знаю, что в свое время А. Тарковский не раз обращался в президиум партийных съездов, и только после этого он получил какую-то работу. И вообще, обращаться в партийный аппарат, «в Москву», полагая, что это как-то принципиально решит нашу судьбу, стало уже просто одной из наших национальных черт246.

Письмо в Президиум съезда иногда было эффективной мерой. Кому-то повышали зарплату или пенсию, очередникам давали некоторое количество квартир, писателю могли позволить выпустить годами валявшуюся в издательствах книгу, а режиссеру – долгожданную постановку.

Как метко назвал эти кратковременные послабления замечательный рок-поэт, лидер группы «ДДТ» Юрий Шевчук: «Из-под добрых царей льется в рты мармелад»247. Правда, «мармелад» проливался далеко не всем и, как правило, требовал еще более действенной поддержки. У Тарковского такая поддержка была. Он дружил с видными чиновниками из аппарата ЦК КПСС. Они не могли решить вопрос о его запуске (это была не их епархия), но могли помочь получить хороший отзыв о его творчестве, организовать нужную подпись или мнение в высоких партийных сферах.

В регионах письма-жалобы Съезду обычно перехватывались радетелями-чекистами, перлюстрировались и направлялись местным властям, попадая на стол к тем, на кого была написана жалоба. В таком случае судьба жалобщика была незавидной. Его могли посадить в тюрьму по состряпанному обвинению, выслать «куда Макар телят не гонял», а то и «к черту на кулички». Хуже всего было тем, за кого брались психиатры. Жалобщику ставился диагноз «синдром несправедливости», его признавали неадекватным и опасным для общества, после чего отправляли в сумасшедший дом на принудительное лечение. Оттуда, после усиленного курса галоперидола, если и выходили, то чаще всего уже действительно неадекватными, с пожизненным клеймом «вялотекущая шизофрения». Так что «ужас моего отсутствия в тюрьме», приснившийся Тарковскому, был не самой страшной перспективой, которая могла его ожидать, если бы за него взялись по-настоящему.

Считалось, что есть лишь одно место, откуда письма доходят к высоким адресатам, – Центральный телеграф. Письмо Тарковского отправлено именно оттуда, чтобы оно дошло до высокопоставленных адресатов.

Резкие перемены

Следствием этого поступка стало быстрое изменение ситуации и отношения к Тарковскому кинематографического руководства.

Марианна Чугунова: Через несколько дней – еще съезд не закончился248 – мне позвонили из приемной Николая Трофимовича Сизова, директора «Мосфильма», и попросили, чтобы я немедленно пошла к Тарковскому домой (в то время у него в новой квартире еще не было телефона) и сообщила, что его срочно вызывают в Госкино249.

В партийных верхах поняли, что Тарковский доведен до крайности и может покинуть СССР. И ему решили кое-что позволить. Андрей Арсеньевич получил разрешение делать картину по сценарию Стругацких, у него приняли заявку на фильм «Идиот» по Ф. М. Достоевскому, а сверх того предложили напечатать сценарий «Гофманиана» в журнале «Искусство кино».

Марианна Чугунова: В Госкино Тарковскому сказали: «Мы вас сейчас же запускаем. Что у вас есть?» А у Андрея Арсеньевича в тот момент был сценарий «Светлый ветер», о котором они категорически и слышать не хотели, и вот этот сценарий – «Машина желаний». Больше у него ничего готового не было. Он предложил «Машину желаний», и в Госкино сразу согласились. Так Тарковского запустили в производство250.

Двадцать восьмого февраля главный редактор ЭТО Владимир Огнев251 дал чрезвычайно положительный отзыв на сценарий Стругацких «Машина желаний». Он начинался так:

Литературный сценарий братьев Стругацких написан для режиссера А. Тарковского. Так я и читал его, с прикидкой на стилистику и, главное, философскую трактовку этого режиссера. Смело говорить за А. Тарковского, но, мне кажется, что сценарий этот – «для него». В главном – по крайней мере. Мне лично он представляется цельным, интересным и значительным, как все, что пишут эти писатели.

В «Машине желаний» есть сверхзадача, крупный масштаб в решении кардинальных задач времени – события века, движение мира к выбору: атомная война или мир во многом зависит от ЧЕЛОВЕКА. Авторы ставят на личность. Они говорят нам: от нравственной позиции человека, от «прочности» его моральных устоев, от формирования гармонической личности сегодня зависит очень многое в том, каким будет наше Завтра. Таинственная Зона, как мыслящий океан в «Солярисе» – это модель среды, резче, чем обыденное сознание окружающей нас жизни проявляет главное, СОКРОВЕННОЕ в современном человеке. Знаю, что перед сценарием встанут трудности – объяснять содержание, идейную задачу придется не просто: локальный характер действия, достаточно условная манера отвлечения от социально-политического фона, к которому нас приучила литература именно обыденного сознания, узко понимающего цели искусства и форму реализма – все это может насторожить читающих сценарий. Надо сразу же поставить точки над «i». Мы делаем фильм о нравственной готовности человека ХХ века к испытаниям века НТР, с его возможным облегчением материальной сферы, но утратой или притуплением нравственного начала. Мы хотим сказать, что даже Утопия об исполнении желаний чревата иллюзиями: человек, разрушающий в себе человека, не станет Господином мира, покорителем природы и т. д.252

Не менее положительный отзыв пришел и от одного из ведущих редакторов ЭТО. Пятого марта 1976 года Валентин Дьяченко253 писал, что

Сценарий чрезвычайно значителен – со всех точек зрения. Как всегда, Стругацкие моделируют в сюжете одну из самых тревожных тенденций нашего времени. Да, наука, быть может, уже завтра подарит нам «Машину желаний», – весь вопрос в том, чего следует пожелать. А может, ничего не стоит выпрашивать у машины? А может, человеку и человечеству гибельно зависеть от машинной инопланетной благостыни, от незаработанных даров? <…> Только поставить перед зрителем такие проблемы – и то много стоит. Форма притчи, уход от обязательных реалий, сигнал опасности из воображаемого будущего – идеально соответствуют задаче254.

Было у редактора и одно замечание, вернее пожелание – усилить влияние характеров персонажей на происходящее в Зоне, чтобы избежать «однолинейности» и одинакового корыстолюбия в исполнении Ученого и Писателя, вверивших себя Сталкеру.

Тарковский благодарно использовал в работе мысли, которые ему подсказывали пользующиеся его доверием люди. Идея о зависимости состояния зоны от свойств характера персонажей проявилась в знаменитом монологе Сталкера о природе Зоны.

1 марта 1976 . Из письма АН – БН: Вчера был у Тарковского. Любопытные новости. Во-первых, экспериментальная студия переведена с коммерческого на общий режим, и наш сценарий остается там. Это тем более хорошо, что директор объединения – друг Тарковского, а главред Замошкин – мой старый знакомый и доброжелатель255. Завтра или послезавтра состоится худсовет, где сценарий должны утвердить в качестве первого варианта.

Далее. Перед самым съездом Ермаш вдруг вызвал к себе Тарковского. Разговор шел по поводу работы Тарковского со Стругацкими и по поводу возможности работы Тарковского над «Идиотом» и над фильмом «Уход Толстого» (к юбилею великого старца). Вторая часть для нас не очень существенна, а вот по поводу нас Ермаш выразился: «Имейте в виду, что Стругацкие – сложные люди. В сценарии для детской киностудии (имеется в виду „Бойцовый Кот“) они протаскивают сионистскую идею о том, что все евреи должны вернуться к себе на родину и воевать за ее интересы»256. Оставляю в стороне эмоции Тарковского. Он считает: а) что этим Ермаш хочет сказать, что в любой момент может зарезать наш сценарий (договор с нами заключил директор Мосфильма и один из замов Ермаша Сизов, большой ненавистник Ермаша, а окончательный вариант по существующим ныне правилам утверждается Госкомитетом) и б) что все это работа главреда Госкома Даля Орлова. Независимо от этого Тарковский написал жалобы в Президиум съезда на действия Ермаша, который не дает ему работать, и письмо Ермашу, в котором объявляет ему войну.

Наконец. Много говорили по поводу сценария. Как всегда, все туманно и зыбко. Как бы то ни было, переделки предстоят основательные – боюсь, что придется весь сценарий переписывать заново. Более определенно будем говорить с Тарковским после худсовета, тогда смогу и более определенно написать о сути переделок.

Третьего марта Тарковский получил письмо с «Таллинфильма». Его эстонские заказчики и благожелатели с огорчением сообщили, что Госкино СССР не приняло сценарий «Гофманиана». Это был ответный ход Ермаша и его команды. Они мотивировали свое решение тем, что Тарковский якобы не справился с возложенной на него задачей.

Случилось то, чего следовало ожидать. Тарковский, радуясь принятию «Гофманианы» на «Таллинфильме», забыл, что сценарий будут читать и редакторы Госкино СССР, никаких симпатий к нему не питавшие. Они не рекомендовали его к постановке. А чтобы показать, как они «любят и ценят Тарковского», разрешили публикацию сценария, который сами же забраковали, имитируя интерес к идее фильма об уходе Толстого. Тарковский понял, что ничего классического и давно желанного в кино ему не светит и нужно соглашаться на то, что пока еще возможно. Тем более что политическая обстановка в стране становилась все жестче, о чем свидетельствовали усиливающиеся репрессии против любого инакомыслия.

5 марта 1976 года. Из Письма БН – АН: Было бы здорово, если бы ты все-таки уговорил Тарковского хоть часть своих (то есть его) соображений изложить ПИСЬМЕННО. Пусть он изложит на бумаге ну хотя бы план сценария, как он его видит. Если все опять ограничится разговорами, мы не сможем действовать последовательными приближениями. А ведь нужно, грубо говоря, чтобы в первом варианте было, скажем, две подходящие сцены, во втором – пять, в третьем 10 и т. д. Попробуй убедить его взять в ручки перышко и перышком по бумажечке тяп-тяп-тяпоньки и чего-нибудь натяпать. И у него станет в голове яснее, и у нас.

9 марта. После очередного благосклонного отзыва от главного редактора IV творческого объединения Кирилла Замошкина257 сценарно-редакционная коллегия ЭТО рассмотрела сценарий и рекомендовала его к запуску. Мосфильмовская редактура ценила творчество Тарковского. Кирилл Замошкин, опытнейший мосфильмовский зубр, все же порекомендовал авторам сделать несколько поправок. Некоторые из них весьма существенны для дальнейшего развития сценария.

Наиболее важное пожелание – заменить русские имена персонажей на иностранные, дабы у зрителей, а главное у кинематографического и идеологического начальства, не возникло мысли, что события происходят в Советском Союзе. Полезным оказалось предложение более четко обозначить разницу между главным героем и Стервятником (впоследствии Дикобразом) – учителем Сталкера. Остальные поправки продиктованы желанием студийных редакторов соблюсти бюрократический политес и видимость «идеологической чистоты» сценария, дабы облегчить его прохождение через редакционные жернова Госкино. Для выполнения пожеланий объединения и студии автором дали пятьдесят дней. Стругацкие снова отреагировали очень быстро.

11 марта. Из письма БН – Б. Штерну 258 : Мы связались с одним большим нашим кинорежиссером – делаем ему сценарий. Он, как и полагается гению, капризничает – все ему не так. А что ему так, сказать зачастую не может. Поэтому порядок работы такой: мы пишем вариант сценария и даем его гению; гений читает, обдумывает, бранится, хвалит то, что ругал вчера, и наоборот – и все это длится, к сожалению, неопределенно долго. Мы же все время должны быть на подхвате: как только гений разражается наконец требованиями и рекомендациями, мы тут же съезжаемся и начинаем писать следующий вариант. Именно поэтому я начисто лишен возможности планировать свое время.

Решительный поступок, совершенный Тарковским в конце февраля, принес довольно скорый и неожиданный результат. Через несколько дней Андрею Арсеньевичу сообщили о немедленном запуске его в производство. Режиссер явно не ожидал столь быстрых действий со стороны всегда медленно ворочавшейся партийно-государственной машины.

Марианна Чугунова: Сценарий «Машина желаний» по мотивам своей повести «Пикник на обочине» братья Стругацкие написали для режиссера Георгия Калатозишвили. Но поскольку сценаристы они были неопытные, Андрей Арсеньевич им помогал. Однако по каким-то причинам Калатозишвили фильм снимать не стал – то ли его не запустили, то ли что-то случилось, я точно не помню. То же самое произошло и с другим сценарием Тарковского «Ариэль, или Светлый ветер», который должен был снимать Валерий Ахадов.

Неготовность к запуску

Андрей Арсеньевич готовился к репетициям «Гамлета» и решения о запуске в кинопроизводство совершенно не ожидал. У него был сценарий «Светлый ветер», написанный с Фридрихом Горенштейном для режиссера Валерия Ахадова по мотивам романа «Ариэль» классика советской фантастики Александра Беляева. Это мистическая история о летающем человеке. Действие там в основном происходило в монастыре и на фронте, а летающий человек был католическим монахом и никак не укладывался в представления редакторов Госкино о магистральном пути развития советского киноискусства. Летающий монах вряд ли мог считаться достижением кино развитого социализма. Сценарий был категорически отвергнут. Некоторые его мысли и мотивы впоследствии нашли свое отражение в «Сталкере».

Столь же непроходимой оказалась и «Гофманиана». Говорить в Госкино СССР о постановке отвергнутых сценариев было бесполезно – отменять запрет там бы не стали. Позже Тарковский безуспешно предлагал «Гофманиану» Элему Климову.

Возникла очень неприятная ситуация: Госкино готово дать Тарковскому работу, но у него нет сценария. Идея фильма «Гамлет» была отклонена, поскольку в прокате еще шел снятый двенадцать лет назад фильм Козинцева. Не вызвали начальственного энтузиазма предложенные Андреем Арсеньевичем идеи фильмов «Смерть Ивана Ильича» по рассказу Льва Толстого и «Уход Толстого» по Бунину. Об «Идиоте», как было сказано в сентябре прошлого года, не могло быть и речи.

* Анатолий Степанов 259: После «Зеркала» поначалу все планы Тарковского строились вокруг экранизации «Идиота». Я знал по редакционным разговорам, что он хочет экранизировать Достоевского. К тому времени в объединении Алова и Наумова, где Андрей снимал «Солярис» и «Зеркало», отношения у него испортились. Тарковский не хотел иметь дело с Наумовым, ибо считал, что это слишком опасно: «Наумов человек необязательный и коварный». Поэтому он (Тарковский. – Е. Ц.) пришел в наше объединение, которое возглавлял Лео Оскарович Арнштам.

По решению главного редактора «Мосфильма» Леонида Николаевича Нехорошева все дела по «Идиоту» из главной редакции были переданы в наше объединение. Тарковский никакой видимой активности в связи с новой своей работой не проявлял. Он даже не приходил на студию. Все хлопоты по договору он поручил Ларисе. Она выбивала авансы, а потом, когда в положенный срок ничего не было написано, весь процесс закрытия и списания сценария также шел через нее. Она подписывала за Андрея все документы. Мы заплатили ему 25% за первый вариант, 15% за второй вариант и еще 10% за третий. Таким образом, Тарковскому были выплачены 50% стоимости сценария, который так никто и не увидел. По всем законам Андрей обязан был возвращать аванс или предъявить сценарий, писать который он так и не собрался.

Чтобы как-то выбраться из этой ситуации, Леонидом Николаевичем Нехорошевым был написан некий вариант сценария «Идиот». Со стороны «Мосфильма» и нашего объединения это была чистая благотворительность. Главным благодетелем семейства Тарковских стал Леонид Николаевич Нехорошев. Он же помог мне, как главному редактору объединения, все это оформить чисто технически. Так произошло с «Идиотом», о котором Андрей много говорил, но для постановки которого ничего не сделал.

«Некий вариант сценария „Идиот“», написанный Леонидом Нехорошевым, потребовал серьезной работы. Рисковавший своей карьерой и репутацией главный редактор «Мосфильма», один из ближайших друзей режиссера, потратил немало времени и сил, чтобы написать труд, хотя бы по объему соответствовавший сценарию двухсерийного фильма, то есть 120–130 страниц текста. По стилю и содержанию он должен был соответствовать уровню предыдущих сценариев Тарковского и не вызвать подозрений у редакторов Госкино СССР. Впрочем, финал истории с «Идиотом» был уже после «Сталкера».

Тарковский понимал: нужно срочно начинать работу над новым фильмом. Если он этого не сделает, у чиновников от кино и идеологии будет оправдание на годы вперед: «Мы ему предлагали работать, а он оказался не готов». И Тарковский предложил сценарий «Машина желаний». Редакторы «Мосфильма» и Госкино прочитали сценарий и немного успокоились – это было нечто совсем иное, чем они ожидали, не похожее на то, чего они опасались. Действие происходило в неназываемой западной стране.

Сценарий носил «обличительный» по отношению к Западу характер и не предвещал неприятностей. В нем присутствовали типичные штампы советской идеологии: «реакционная военщина», могущественный «военно-промышленный комплекс», «классовое расслоение общества» со всеми вытекающими последствиями: «неравенством, обездоленностью, потерянными жизненными перспективами». Алчные корпорации, готовые платить бешеные деньги за предметы, оставленные в Зоне. Они конкурировали между собой, не стесняясь в выборе средств расправы с конкурентами. Гремели взрывы, трещали автоматные очереди, полиция приезжала подбирать трупы и даже не пыталась искать виновных.

Явно не социалистическое государство изолировало Зону, дабы избежать выноса оттуда таинственных и опасных вещей и внеземных технологий. Особенно всполошились власти, когда стал распространяться слух о находящемся в Зоне Золотом Шаре, якобы исполняющем желания. Были предприняты строжайшие меры, исключающие возможность проникновения. Но если что-то запрещается, всегда найдутся люди, которые нарушат этот запрет. За деньги или просто из непреодолимого желания. Авантюристов, которые пробирались в запретную Зону и приносили оттуда внеземные артефакты, называли сталкерами.

Ни о каком реальном «обличительстве» братья Стругацкие и не думали. Они поместили события в условный «Западный мир», чтобы иметь возможность сказать о проблемах, о которых применительно к миру социализма говорить в принципе не позволялось. Кроме того, они искренне хотели сделать это кино интересным, захватывающим, увлекательным, в надежде привлечь максимальное количество зрителей. Сценаристы тогда еще не знали, что Тарковский любое упоминание о «массовом зрителе» воспринимал враждебно и нетерпимо.

«Массовый зритель» был для него символом дурного вкуса и бессмысленной развлекательности. Для такого зрителя Андрей Арсеньевич делать ничего не хотел. Тарковский даже «Амаркорд» Феллини упрекал в потакании низменным вкусам публики. Да и главный герой «Машины желаний» – волевой, упорный, активный, напоминающий персонажей западных фильмов – интуитивно его не устраивал. Пока он этого не осознавал, хотя некоторое внутреннее раздражение все же имело место. Но другого готового сценария не было, а Тарковскому нужно было срочно снимать.

Марианна Чугунова: Давайте точно восстановим обстоятельства начала работы над «Сталкером». Андрей Арсеньевич запустился с этим сценарием, на тот момент чужим для него. Запустился поспешно, внезапно, без предварительной тщательной подготовки260.

Фильм этот не был для Тарковского желанным, выстраданным и необходимым. Он не жил этим сценарием годы и месяцы, не продумывал его заранее, как это было с его предыдущими фильмами. Через полтора года, в августе 1977 года, в разгар скандала с увольнением Александра Боима и Георгия Рерберга Тарковский подтвердит это, открыто заявив на худсовете «Мосфильма»: «Я не могу свою жизнь посвятить картине, которая является для меня проходной»261.

В марте 1976 года Тарковский решил уйти из ЭТО. Работа в нем потеряла для него смысл, ибо заработать там большие деньги стало невозможно. К этому моменту долги Тарковского достигли 10 000 рублей. Это была колоссальная по тем временам сумма. Самым большим был долг Марианне Сергеевне Чугуновой, незаменимой и почти святой в своем отношении к Андрею Арсеньевичу. Маша продала дачу, принадлежавшую ее дедушке-академику, и отдала деньги Тарковскому. Он сказал, что берет их взаймы и отдаст при первой возможности. Маша ответила: «Отдадите, когда сможете», хотя понимала, что такой момент может не наступить никогда. Учитывая среднюю занятость режиссера в предыдущие годы, сроки возврата долга могли занять до пятнадцати лет. Тарковский вернул деньги, получив постановочное вознаграждение за «Сталкер». До этого он не получал суммы, которой хватило бы на выплату долга. Но были и долги другим людям.

Киевский оператор Александр Антипенко сообщил Андрею Арсеньевичу, что режиссер Сергей Параджанов, посаженный в тюрьму по состряпанному обвинению, написал прошение о помиловании, и, возможно, через два месяца его выпустят. Тарковский засомневался в добрых намерениях советской власти и стал опасаться за судьбу уважаемого им кинорежиссера, подозревая, что это умышленная провокация, специально подстроенная, чтобы усложнить судьбу сидящего в лагере Параджанова262.

Ермаш, узнав о письме Тарковского к Президиуму XXV съезда, слегка перетрусил. Он стал делать извинительные жесты, демонстрировать Тарковскому фальшивую заинтересованность в постановке «Идиота» и озабоченность, чтоб Андрей Арсеньевич непременно снимал на современной аппаратуре. Тарковский, выслушав слова о добром отношении к нему, не очень в них поверил.

Когда министр кинематографии потребовал третью заявку на «Идиота» и сценарий по Стругацким, Тарковский понял, что это чревато дальнейшими проволочками, и пригрозил пожаловаться в Политбюро ЦК КПСС. Андрей Арсеньевич пошел ва-банк, понимая, что Ермаш его теперь опасается.

В эти дни Тарковский в пух и прах разнес заявку на «Идиота» своего соавтора по «Зеркалу» Александра Мишарина. Он квалифицировал ее как «бредовую, которую никому нельзя показывать», так как она может явиться лишь «свидетельством его пьянства»263. Он все строже относится к соавтору и еще недавно совсем не чуждому ему самому времяпровождению. Тарковский поручил Марианне Чугуновой передать Мишарину его требование написать что-нибудь приемлемое.

Девятнадцатого марта произошла история в духе любимых Андреем Арсеньевичем метафизических приключений и странных случаев. Он ехал в машине совершенно незнакомого человека и вдруг узнал в нем мальчишку из деревни Тучково, где он жил летом 1936 года. Загадочный выплеск его зрительной памяти спустя сорок лет привел Андрея Арсеньевича в хорошее настроение, подтвердив ему его необычные способности.

Двадцать второго марта Тарковскому в театр во время репетиции позвонил Ермаш. Он прочитал сценарий о Гофмане и одобрил его публикацию, внеся лишь две поправки: не надо писать, что без пунша Гофман не мог творить, и не нужно говорить о непознаваемости мира. Он сообщил также, что согласовал с Сурковым публикацию «Гофманианы» в «Искусстве кино».

Не знаю, что заставило министра лично звонить режиссеру, с которым у него столь сложные отношения. Скорее всего, это был демонстративный жест в ответ на демарши Тарковского. И одновременно «отмазка» для высших сфер: «Смотрите, мы хоть и не рекомендовали к производству сценарий Тарковского, но считаем выдающимся его произведением и даже печатаем в журнале». Ермаш внес малозначительные поправки в текст, чтобы его звонок не выглядел прямым желанием обрадовать режиссера. И все же разговор насчет публикации сценария, который министр не понял, в журнале, который тогда редко печатал сценарии, свидетельствует, что Тарковскому решено сделать некоторые послабления. Тарковский готовит «Гофманиану» к публикации.

От «Машины желаний» к «Сталкеру»

К концу марта второй вариант сценария «Машина желаний» готов.

27 марта 1976. Письмо АН – БН: Позавчера по согласованию с Тарковским передал рукопись («Машины желаний») его ассистентке Маше, которая прибыла к нам специально за этим.

Леонид Нехорошев: В сценарии же «Сталкер», написанном Аркадием и Борисом Стругацкими по мотивам своей повести «Пикник на обочине», никаких таких кустов264 не было: нормальная советская (хорошая) фантастика – четкая по сюжету, с героем, большим количеством необыкновенных событий, с нравственным выводом. Довольно легко сценарий прошел все разрешающие инстанции. Особых происшествий, связанных с фильмом, не предвиделось265.

Под «особыми происшествиями», которые «не предвиделись», Нехорошев имеет в виду доброжелательное отношение мосфильмовского руководства – генерального директора Николая Сизова и его самого.

В Госкино, получив решение Президиума съезда партии запустить Тарковского в производство, поначалу препятствий не чинили. В любом случае отвечать придется не им. Возможно, редакторы посчитали, что Тарковский наконец-то снимет приключенческий боевик. Впрочем, бдительности там все же не теряли, несмотря на то что режиссер усиленно декларировал версию о новом кассовом фильме в разговорах с начальством (и о проходном, делающемся ради заработка – в разговорах с коллегами).

29 марта 1976 года. Сурков изображает теперь, что это он отстаивал «Гофманиану» перед Ермашом. Вот дешевка!

Заболел, 4 дня лежу – страшный грипп.

Пришел С[аша] Антипенко266 и рассказал о звонке Балаяна Сировскому267. Сережу Параджанова не освобождают. Сон оказался в руку268.

Замечательная иллюстрация отношения Тарковского к своему близкому приятелю, негласному покровителю и соучастнику многих совместных дружеских застолий Евгению Суркову. Можно вспомнить и то, как рискованно и безоглядно решала проблемы Андрея Арсеньевича с директором Каннского фестиваля господином Бесси Ольга Суркова – дочь главного редактора журнала «Искусство кино».

Тарковский чувствует, что в борьбе с Ермашом победа будет за ним. И тут же повод для нового расстройства – Параджанов по-прежнему остается в тюрьме.

5 апреля. Письмо АН – БН: Деньги из «Мосфильма» ты, вероятно, уже получил. Я их получил 31.03 и сразу отнес Андрюшке. С тебя 95 ряб. Андрюшка болеет, но бодр и весел. Больше возиться с литературным сценарием не желает, вернул в текст «временную петлю» в качестве «собаки» для бюджета и сам послал на машинку. За шесть часов беседы два раза принимал решение сам играть роль Алана и два раза кричал, что ему не под силу быть одновременно режиссером и играть главную роль. В общем, оптимистичен. Познакомил меня с Солоницыным, игравшим Андрея Рублева, будет у нас писателем. Расписывал его в этой роли, а бедняга Солоницын сидел и хлопал глазами, ибо понятия не имел, о чем идет речь, – сценария не читал и вообще ничего не знает.

Стругацкие прислушались к предложениям редакторов, просивших заменить русские имена действующих лиц на иностранные. Но они пошли гораздо дальше и придумали важнейший стилеобразующий компонент фильма, переводящий его из разряда фантастических историй в совершенно иной жанр. Сценарий и фильм поднялись над приземленной конкретикой и бытовыми подробностями, позволили обратиться к вечным темам, говорить о глубочайших человеческих проблемах. Конечно, эта метаморфоза произошла под влиянием и при участии Андрея Тарковского.

Характерно и желание Тарковского самому играть роль главного героя. Андрей Арсеньевич хотел сыграть в каждой своей картине. Он был очень артистичен, но проявлялось это обычно в узком кругу, во время застолья или когда он был в очень хорошем настроении. А поскольку такие моменты в то время случались не часто, свидетелей демонстрации им актерских талантов было немного. Андрей Арсеньевич мог бы прекрасно сыграть Сталкера, но это был бы совсем другой Сталкер. Да и хотел он вероятно играть того Сталкера, который был в первоначальных вариантах сценария, – решительного, уверенного в себе, временами жестокого. Сомневаюсь, что он стал бы столь обнаженно демонстрировать свою ранимость, чего он так последовательно и упорно добивался от Александра Кайдановского в третьем варианте фильма. Исполнение главной роли очень мешало бы Тарковскому-режиссеру в его работе.

Стругацкого удивил Солоницын. Он беззаветно, почти по-детски верил Тарковскому и готов был делать все, что от него потребуется. Он не читал сценария, но ему это было не очень нужно. По требованию режиссера играл он не текст, не характер, а конкретные эпизоды, то есть именно то, что ему говорил Андрей Арсеньевич, считавший, что больше актеру ничего знать и не полагается.

9 апреля 1976. Письмо БН – АН: Из Андрея, между прочим, получился бы ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ Алан! Я имею в виду – типаж. Но вряд ли он потянет сразу все… У меня, кстати, появилась, по-моему, неплохая идея для сценария. Надо сделать Алана калекой или уродом (однорукий, или горбатый, или с жутким шрамом, или бельмастый, или одноглазый и пр.), чтобы он вернулся от Круга не с деньгами дурацкими, а – красавцем (затаенная мечта всей его жизни!). Это было бы гораздо точнее! Посоветуйся с Андреем.

Мысль о том, чтобы сделать главного героя калекой или «убогим», пришлась режиссеру по душе. Ему нравились персонажи с особенностями. В этом он был схож с Луисом Бунюэлем, обожавшим всевозможных калек, карликов и всякие человеческие деформации. У трех персонажей его фильмов («Солярис», «Сталкер», «Ностальгия») есть обесцвеченные пряди волос и белые пятна на голове. Не исключаю, что Тарковский с удовольствием сделал бы Кайдановскому и бельма, если бы это было по силам мосфильмовским гримерам. Более того, эта идея прогрессировала в ходе съемок. Если вначале он сделал Сталкера коротко стриженным, с не очень свежей повязкой на шее и витилиго на голове – своеобразным клеймом Зоны, то в окончательном варианте фильма Сталкер «убог» прежде всего в психологическом смысле. Он превращен в нечто среднее между блаженным, юродивым и раннехристианским пророком, по-настоящему больным, кашляющим, громко и прерывисто дышащим. Как персонаж Робера Брессона в любимом фильме Тарковского «Дневник сельского кюре».

Шестнадцатого апреля Тарковский побывал у Ермаша. Министр одобрил сценарий «Машина желаний» и принял заявку на «Идиота».

Стругацким выплатили аванс за сценарий. Аркадий незамедлительно отправился к хворавшему Тарковскому домой, чтобы передать деньги и поговорить о сценарии и фильме. Разговор длился шесть (!) часов. Тарковский уже знал, что фильм будет запущен в производство, и не хотел тратить время на работу над литературным сценарием. Он думал, как увеличить бюджет фильма. Для этого он вернул в сценарий многолюдный, постановочно сложный и затратный эпизод с «петлей времени».

Стругацкие внесли нужные исправления, но пошли дальше, чем требовали от них указания Госкино. Если в письмах от 5 и 9 апреля главного героя еще зовут Аланом, то рецензия, написанная Владимиром Огневым 22 апреля, свидетельствует, что Стругацкие вообще отказались от имен и фамилий, заменив имена героев указанием на профессии, семейное положение или род занятий. Отныне главные герои именовались Писатель, Профессор, Сталкер (бывший прежде Виктором и Аланом). Они теперь не обычные реалистические персонажи, а метафорические – Писатель, Профессор и Сталкер. Дочь Сталкера стала называться прозвищем – Мартышка. Стервятника переименовали в Дикобраза. Замена всего нескольких слов (имен персонажей) повлекла за собой грандиозные сценарные и жанровые последствия, превратив гангстерский фильм в философскую притчу. Это блистательный пример кинодраматургии братьев Стругацких. Изменилось и название: «Машина желаний» стала «Сталкером». Фильм обрел метафизическое измерение, глубину и обобщенность. Но это решение заложило и многие мины, взорвавшиеся впоследствии. Оно зачеркивало многое из того, что существовало в повести, и ставило новые вопросы, о которых прежде никто не думал. Возникала необходимость поиска новых мотиваций, новых смыслов, драматургических ходов и стилевых решений.

Запуск в производство

Шестнадцатого апреля «Сталкер» запущен в производство, принята заявка на «Идиота». А эстонские друзья подтвердили предложение о художественном руководстве на «Таллинфильме», что обещало денежную прибавку.

Операция «письмо в Президиум съезда КПСС» завершилась блестящей победой режиссера над ретроградами из Госкино. Тарковскому позволили почти все, что он хотел и просил. Причиной тому – то ли поддержка друзей из ЦК КПСС, то ли негласная информация о том, что он действительно может уехать на Запад или остаться там во время очередной поездки. А в приглашениях на зарубежные кинофестивали у Тарковского недостатка не было, хотя ему их не всегда передавали. В последнее время возникли и предложения работать на Западе, что сулило несравнимые с советскими доходы и возможность снимать без гнетущей советской цензуры. В связи с этим было решено создать Андрею Арсеньевичу сравнительно комфортные условия.

18 апреля. Письмо АН – БН: Задержался я с письмом потому, что ждал со дня на день результатов стыковки нашего сценария с Ермашом. Вчера все выяснилось.

В пятницу Андрей был приглашен к Ермашу, и там в течение всего 15-ти минут дело решилось. Ермаш дал полное добро (если не считать трех пустяковых замечаний – все касаются имен собственных), и сейчас готовится соответствующий приказ министерства на студию, а студия, не дожидаясь приказа, уже ведет калькуляцию денег и сроков. В течение недели, видимо, будет с нами окончательный расчет, затем для работы над режиссерским мы будем прикреплены с оплатой 150 в месяц на три-четыре месяца подготовительного периода. Вчера Андрей в три пополудни явился ко мне, сообщил все это, потребовал, чтобы мы не умывали руки и все время были возле него, сетовал, что никому кроме себя не может поручить главную роль, вдохновился и новую интерпретацию роли Алана выдал, и все это время мы втроем (с Ленкой) обильно возливали и угощались. В результате Ленка обожгла пальцы на сковороде с жареным мясом и завалилась спать, а Андрюха ушел, вернее, уполз домой, томимый самыми мрачными предчувствиями по поводу встречи, которую ему устроит супруга, в десять вечера.

<…> Да, еще детали. Фильм будет называться «Сталкер». Это раз. Второе. Павленок взял Андрея под руку и торжественно заявил в присутствии многих, что его особенно радует, что Стругацкие, наконец, прочно входят в советское кино. При этом многие искательно улыбнулись.

А вот еще одно свидетельство Аркадия Стругацкого – как «Машина желаний» превратилась в «Сталкера»:

Я забыл сказать, откуда взялось это название. Вы знаете из «Пикника на обочине», что сталкер – эдакий «флибустьер», который проникает в страшную, запретную Зону и крадет оттуда некие опасные ценности, сокровища инопланетян. Опасно само пребывание в Зоне, а кроме того – есть риск, связанный с нарушением законов…

Сначала фильм назывался сложно – «Машина желаний». Когда же дошло до титров, мне позвонили с «Мосфильма» и предложили переменить название: «Машина желаний» – ну что это такое? Машина времени – к этому привыкли, машина на дороге – это тоже привычно, а вот машина желаний – не поймут этого.

«Ладно, – сказал я, – мы с братом подумаем». Нам было безразлично, под каким названием выйдет фильм, который сделал по нашему сценарию Тарковский. Поэтому я сразу же позвонил Борису Натановичу, он обещал подумать, а на следующий день позвонил Тарковский.

«Я, – говорит, – придумал грандиозное название, всем будет понятно!» – «Какое?» – «„Сталкер“!» – «Серьезно? – говорю. – В чем же его грандиозность? В том, что зрители поймут?» – «Зрителю, – говорит, – плевать. Зрители все равно дураки, – непочтительно отозвался он, – прочитают киноафишу и подумают: „Вот идет хороший боевик. „Сталкер“!“ Так оно и будет – „Сталкер“! – Потом спохватился и спросил: – Вы-то согласны?» Я говорю: «А нам наплевать…»

Так фильм и получил название269.

И еще одно воспоминание о застолье в доме Аркадия по случаю принятия сценария и его запуска в производство. Вспоминает приятель Аркадия Стругацкого Мариан Ткачев270:

Натаныч как-то позвонил: приезжай, будет Андрей, мы тут закончили сценарий, надо это отметить. Я приехал. А все знают, что Тарковский был уникально необязателен. Натаныч уже думал, что-нибудь случилось, и тут он явился, ну, поцеловались, Натаныч достал папку, тот небрежно так открыл, полистал, бросил на диван и сказал, ну, теперь это надо выкинуть и снимать кино. Выражение лица у Натаныча было такое, какого я больше никогда не видел, хотя он был человек бывалый271.

20 апреля. Толстой писал: «Если иногда удается забыть о людях, испытываешь какой-то экстаз свободы».

«Если бы я был один, я был бы юродивым, то есть ничем не дорожил в жизни…»

«Надо и в писании быть юродивым…»272

Тарковский цитирует в дневнике Толстого, когда читает письма и телеграммы по поводу «Зеркала» из разных городов. Одни восхищенные и благодарственные, другие – безграмотные и ругательные. Режиссер приходит к выводу, что «„Зеркало“ – антимещанское кино»273, и поэтому у него не может не быть множества врагов.

Мысль об ущербности Сталкера развивается в воображении Тарковского. Ему нравились подобные персонажи. Это скажется на образе Сталкера, особенно в третьем варианте фильма. Что касается зрительских масс, то их вкус и желания Андрея Арсеньевича мало волнуют.

Никаким массам искусства и не надо, а нужно совсем другое – развлечение, отдыхательное зрелище на фоне нравоучительного сюж-жета274.

Тарковский ненавидел развлекательность. И все же непонимание широких зрительских масс его раздражало и злило. Он даже хотел написать гневное письмо по поводу «Зеркала» в газету, но потом задумался: что и кому он этим докажет? И выбрал свой путь: «Мое дело – заниматься тем, что Бог дал – несмотря на ругань – просто надо нести свой крест»275. Он окончательно вступил на дорогу проповедничества и мессианства, надеясь, что время покажет, насколько он был прав. Моральной поддержкой ему стала писательская и человеческая судьба Льва Толстого.

22 апреля. Письмо БН – АН: Очень рад, что дела в кино оборачиваются благополучно. Но что за кретины! Стоило заставлять нас вычеркивать из сценария «сталкеров», заменяя их на идиотских «браконьеров», чтобы потом назвать картину «Сталкер»!

Это о редакторах Госкино.

Режиссерская разработка

Двадцать второго апреля редактор ЭТО Владимир Огнев рекомендовал сценарий Стругацких для запуска в режиссерский «этап».

22 апреля 1976 года

Внутренняя рецензия

на второй вариант сценария «Машина желаний»

А. Стругацкий, Б. Стругацкий. «Сталкер».

Подробно я охарактеризовал этот сценарий в отзыве на первый вариант.

В главном он остается прежним – умным художественным предупреждением человечеству, что многое в будущем будет зависеть от личности, ее внутренней готовности к очищению от скверны вековых напластований эгоизма, раздвоенности души, слепоты духовной и утраты нравственных начал.

В сценарии отчетливо подчеркивается социальная, я бы сказал, генетическая связь идеи разрушения личности и буржуазного строя жизни, олицетворенного в декларации, которую уже в начале фильма проповедует «ученый директор военно-промышленного объединения». Он говорит о «частных исследованиях» Зоны, которые оказываются «более эффективными», нежели «государственные и международные». Его антипод: «четвертый ученый», осуждающий, как и «директор Международного Института Внеземных Культур» «античеловеческую деятельность» этого пагубного пути космического браконьерства, где бог – Золотой Телец.

Во втором варианте отчетливее и оптимистическая идея веры в возможность человечества к обновлению, самосознанию в себе злого начала. Над финалом, я думаю, авторы еще будут работать. Но линия их поиска ясна.

В характерах героев есть материал для глубокой игры актеров. Писатель, Сталкер, Профессор то и дело приоткрывают какие-то глубокие тайники своей натуры и снова прячут их в словах и недосказанностях. Это создает магнитное поле напряжения во внутреннем сюжете.

Я считаю возможным рекомендовать сценарий для запуска в режиссерский «этап» разработки темы.

Редактор сценария «Сталкер»

Владимир Огнев276

Сценарно-редакционная коллегия ЭТО, отметив, что «в сценарии подкупает философское, крупномасштабное решение проблем века, эпохальной борьбы идеологии двух миров», рекомендовала Генеральной дирекции принять сценарий «Сталкер».

После принятого «на самом верху» решения трудоустроить Тарковского машина Госкино пришла в движение. Менее чем за месяц был определен фильм, который он будет делать, утверждены первый и второй варианты сценария, собраны необходимые рецензии и заключения объединения и студии. Сценарий поставлен в план киностудии и рекомендован в режиссерскую разработку. При «обычном» запуске все это заняло бы несколько месяцев.

Тарковский решил начать работу с выбора места для натурных съемок. Это позволяло выстраивать решение эпизодов в соответствии с конкретной локацией, точно зная, где будет происходить каждая сцена. С производственной точки зрения выбранная натура давала возможность раньше начать подготовку к съемкам, что было очень важно для Тарковского, но не укладывалось в принятый порядок работы. Выбор натуры осуществлялся в период режиссерской разработки или на подготовительном этапе. Тарковский же был еще в предподготовительном. Изменения в существующий порядок вносились крайне неохотно. Был и еще один, не называемый вслух мотив – Андрей Арсеньевич хотел развязать себе руки для работы в театре. Тарковский обратился к руководству студии с просьбой разрешить ему выбор натуры. Руководство «Мосфильма» в лице генерального директора решительно поддержало Тарковского:

30 апреля 1976

№ 33/ пл

Заместителю председателя

Госкино СССР

тов. Павленку Б. В.277

Киностудия «Мосфильм» приступила к работе над цветным, полнометражным художественным научно-фантастическим кинофильмом «Сталкер» («Машина желаний»). Авторы сценария будущего фильма А. и Б. Стругацкие. Режиссер-постановщик Андрей Тарковский.

Фильм потребует большой подготовительной работы, в частности, по тщательному выбору натуры, которая должна максимально соответствовать сценарию и позволить произвести наименьшие затраты при реализации замыслов картины; немало предстоит сделать и по разработке и подготовке комбинированных и специальных способов съемки.

Принимая во внимание изложенное, киностудия «Мосфильм» просит Вас, в порядке исключения, разрешить произвести расходы в пределах 5 000 рублей на предварительные работы по кинокартине «Сталкер» до запуска ее в режиссерскую разработку и подготовительный период, с последующим включением этих расходов в генеральную смету на постановку фильма.

Генеральный директор

киностудии «Мосфильм» Н. Т. Сизов

Это первый известный нам официальный документ «Мосфильма», относящийся к производству «Сталкера». Работа над фильмом перешла в стадию практической реализации.

Тарковский торопился снять фильм в 1976 году и сдать поздней осенью или зимой того же года. Времени на подготовку съемок оставалось катастрофически мало. По самым оптимистическим прикидкам, они могли начаться не раньше 20 июля, а то и 1 августа.

Поспешный запуск фильма потребовал изменений в планах «Мосфильма» и Госкино, переговоров с руководством ЭТО, где «Сталкер» поставили в план как производственную единицу. На ЭТО пришли бы и отпущенные на фильм деньги. Но Госкино СССР уже «одобрило производственно-творческий опыт ЭТО» и решило его закрыть. Решение, достойное «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина.

Второго мая Тонино Гуэрра привез Тарковскому самую современную по тем временам 8‐мм кинокамеру с возможностью синхронной записи звука. Она породила у Андрея множество иллюзий. Он хочет снимать свой фильм в русской и в итальянской деревне. За камерой будет стоять он сам. Наконец-то сбудется его мечта о тотальном, абсолютном авторстве! Камера в его руках даст возможность уникального, незамутненного творчества. Он помножит чистоту формы и самоограничение Брессона, глубину психологических поисков Бергмана на собственное мастерство, талант, страсть и духовность, чтобы даровать миру новое искусство, будоражащее совесть и разум!

Примерно таким был ход мысли Андрея Арсеньевича. Его фантазия работает, возникают различные идеи, связанные с новым проектом. Впервые сформулирована неожиданная, парадоксальная мысль, до этого возникавшая неосознанно, а в будущем ставшая главной философской парадигмой и кредо его творчества: «Жертва – единственная форма существования личности»278.

Третьего мая вышел приказ Госкино СССР о ликвидации ЭТО. Успешный эксперимент, открывавший путь к самоокупаемости кинематографа, был закрыт. Для Тарковского работа в ЭТО потеряла всякий смысл. Его с радостью приняли бы в любом объединении, но далеко не каждое он считал достойным.

Переход во Второе творческое объединение

Тарковский остановился на Втором Творческом объединении, художественным руководителем которого был именитый режиссер Лео Арнштам. Это потребовало переговоров с плановым отделом «Мосфильма» и производственным отделом Госкино. Договоренность была достигнута в считанные дни.

* Анатолий Степанов: После этого довольно поспешно возникла идея фильма по сценарию братьев Стругацких. Пришел Андрей, сказал: «Хочу ставить „Пикник на обочине“. Вот сценарий „Машина желаний“». Объединение и студия отнеслись к этому очень благожелательно. Мы оперативно сделали все необходимые заключения, чтобы сценарий максимально быстро утвердило Госкино, и он немедленно был запущен в производство. Все переговоры и по этому сценарию снова шли через Ларису.

Повесть Стругацких «Пикник на обочине» – интересное и глубокое, но чисто интеллектуальное произведение. Никаких особых эмоций в ней нет. Я до сих пор не могу понять, чем она привлекла Тарковского, для которого эмоциональность всегда была чрезвычайно важна.

7 мая 1976 года

АКТ

о передаче дела сценария «Машина Желаний» («Сталкер») – авторы сценария А. и Б. Стругацкие из VI Творческого объединения к/с «Мосфильм» во II Творческое объединение.

VI Творческое объединение передает, а II Творческое объединение принимает дело сценария «Машина Желаний» («Сталкер») в следующих документах:

1. Заявка на сценарий «Машина Желаний» – 2 экз.

2. Заключение на заявку – 1 экз.

3. Договор с авторами от 19 декабря 1975 года – 2 экз.

4. Записка Л. Нехорошева с визой Н. Т. Сизова – 1 экз.

5. Отзыв на литературный сценарий «Машина Желаний» В. Огнева – 1 экз.

6. Отзыв на литературный сценарий В. Дьяченко – 1 экз.

7. Заключение на литературный сценарий – 3 экз.

8. Заключение на литературный сценарий с внесенными первыми поправками – 3 экз.

9. Отзыв редактора В. Огнева – 1 экз.

10. Литературный сценарий – 1 экз.

11. Литературный сценарий с внесенными первыми поправками – 9 экз.

Примечание: документы по выплате авторского гонорара (аванс и 10% для внесения первых поправок находятся в бухгалтерии VI Творческого объединения и главной бухгалтерии к/с «Мосфильм»).

По поручению руководства VI Творческого объединения материал сдала редактор-организатор Л. Яблочкина279.

По поручению руководства II Творческого объединения материал приняла редактор-организатор. Подпись неразборчива280.

Литературным сценарием с внесенными первыми поправками Лора Яблочкина называет вторую редакцию сценария «Сталкер».

Десятого мая Госкино ответило чрезвычайно оперативно, разрешив в порядке исключения предварительные работы с бюджетом в 5000 рублей.

В тот же день состоялся разговор Тарковского с итальянским сценаристом, поэтом, писателем, скульптором и художником Тонино Гуэррой, который вместе с другом и соавтором, всемирно известным кинорежиссером Микеланджело Антониони был гостем Московского кинофестиваля в 1975 году. Их переводчицей назначили редактора киностудии «Мосфильм», подругу Ларисы Тарковской, молодую вдову Лору Яблочкину. Лора была доброжелательна, красива, энергична, хорошо образована. У них с Тонино завязался роман. Гуэрра много раз приезжал в Москву и окончательно покорил сердце Лоры. Андрей Арсеньевич и Тонино подружились и стали мечтать о совместной работе. Их беседа стала важнейшим шагом в реализации этой мечты. Они обсудили идею возможного фильма, составили его план из двенадцати пунктов. Перспектива работы в Италии обретала для Тарковского реальные черты.

Для этой встречи Лариса Павловна накрыла стол, к закускам были и напитки, о чем свидетельствует дальнейший ход мыслей Андрея Арсеньевича, зафиксированный в пространной записи в «Мартирологе» в этот вечер. Эта беседа произвела перелом в настроении Тарковского. Его многие называли гением, да и сам он считал себя таковым. Но подтверждений его гениальности со стороны титулованных коллег и кинематографического начальства в Советском Союзе было маловато. У нас вообще с признанием не торопятся. Чаще оно приходит уже после смерти гения, когда он становится безопасен и не может выкинуть какого-нибудь непредсказуемого для власти поступка.

Теперь все менялось. Тарковский, полупризнанный в собственной стране, будет делать фильм со сценаристом Феллини, Антониони и других лучших режиссеров мира. Для Тарковского это было чрезвычайно важным событием. Настолько важным, что фильм «Сталкер», который ему только что разрешили снимать, стал ему казаться мелковатым в сравнении с компанией титанов, которая его привлекала: Шекспир, Бах, Толстой, Достоевский, Бунин, Томас Манн и так далее.

Тарковский получил мощнейший стимул для творчества. Он осознал свои возможности, будто обрел крылья. Ход, мыслей автора в дневнике в этот вечер поражает сочетанием крайне противоречивых сентенций.

Например, позаимствованные у Достоевского, проникнутые его высокомерием путаные рассуждения об «идеях» и «немцах». И чувство превосходства над этими неполноценными «немцами», в отличие от которых Тарковский не только «создает идеи», но и «живет ими».

Или же абсолютно «маниловская» мысль бросить кино и зарабатывать на жизнь написанием сценариев. Тарковский почему-то еще не понял, что сценарии если и будут заказывать, то не факт, что их будут принимать и оплачивать. Печальный опыт «Сардора» и «Гофманианы» стал примером того, что студиям, желающим сотрудничать с ним, могут и не позволить работать с ним как со сценаристом.

Тарковский, прошедший сквозь множество идеологических мясорубок, вновь наивен, как ребенок. Он совершенно забыл, сколь жестока реакция тоталитарного государства на произведение или поступок, которые не понравились его чиновникам. Судьбы Платонова, Солженицына, Бродского, Гроссмана, Синявского и Даниэля (да мало ли имен в литературе), Калика, Богина, Параджанова, Аскольдова в кинематографе – все они растворялись в самозабвенной уверенности, что теперь-то все сложится наверняка.

Режиссер мыслями уже в Италии, и подтверждение тому – ставшие вдруг скучными и «не своими» замысел фильма по «Идиоту» Достоевского, мучительно создававшийся сценарий по Гофману и даже находящийся в производстве «Сталкер».

Апофеозом интеллектуального затмения этого вечера можно считать запись в скобках в пункте одиннадцатом сценарного плана будущего итальянского фильма:

(Подарить Тонино медальон (о Лоре) и просить его не открывать его, а когда прочтет, поймет, что она ему не пара.)281

Тарковский забывает даже о вожделенном итальянском фильме, решив вообще бросить кино и уйти в литературу. Правда, в этом месте его мысль делает прихотливый зигзаг и приходит к осознанию пагубности алкоголя. Видимо, вспомнив свой театральный проект, он заканчивает запись стихотворной цитатой о вреде пьянства из «Гамлета». Скорее всего, шекспировская цитата была дописана на следующий день. Нравственное и физическое похмелье порождают склонность к бичеванию вчерашней разнузданности.

Соратники по борьбе

Обычно от решения Госкино до поступления приказа на студию проходило около недели. Руководство «Мосфильма» проявило заинтересованность в максимально быстром рассмотрении вопроса. В тот же день, когда Павленок подписал разрешение, на студии была создана творческая группа фильма «Сталкер». Работы по «Сталкеру» начались незамедлительно, можно сказать – с «низкого старта».

Сценаристы – Аркадий и Борис Стругацкие.

Оператор-постановщик – Георгий Рерберг.

Художник-постановщик – Александр Боим.

Редактор – Анатолий Степанов.

Художник по костюмам – Нэлли Фомина.

Директор картины – Вилли Геллер.

Это была великолепная команда, с которой предстояло отправиться в это, как казалось Тарковскому, спокойное и безопасное кинематографическое плавание.

Сценаристы

Стругацкие имели громадный успех у читателей, но выбрали ведомую, подчиненную роль. Они были добросовестны, исполнительны и очень надежны как партнеры. Они никогда не сомневались в соавторе, хотя у них иногда для этого были веские основания.

* Анатолий Степанов: Братьев Стругацких я видел один-единственный раз, когда они подписывали договор. Тарковский в это время не любил ходить на студию. Об этой нелюбви тоже можно кое-что сказать.

Киностудия до определенного времени была неким отдельным государством внутри Советского Союза. Работающие на ней люди были своеобразной нацией или народом. В меньшей степени это относилось к режиссуре. Режиссеры старались уходить во внешний мир, стараясь утвердить свою всенародную известность. А второй ряд создателей кинофильма – операторы, звукооператоры, редакторы, художники – постоянно существовали в этом закрытом мире киностудии, границами которого служили, с одной стороны, Мосфильмовская улица, с другой – Воробьевское шоссе, с высоким забором, отделявшим студию от правительственных резиденций, а с третьей – оврагом, который часто служил натурной площадкой.

Когда Андрей пришел на «Мосфильм» и очень быстро достиг успеха, он был первым среди равных в этом семействе. Ты – молодец, ты лучший, но ты наш товарищ, ты такой же, как мы. Некоторое время он существовал в этой общности. И ему это нравилось. А потом – не знаю, по какой причине, в связи с какими эмоциональными состояниями, какими подводными течениями в его окружении, но это равенство, эта общность – перестали его устраивать. И он создал себе отдельный мир, своеобразный плавучий остров – страну Тарковского. Сначала Андрей был там один, потом этот остров стал увеличиваться, распухать за счет допущенных Ларисой подхалимов и прихлебателей. Находясь на этом плавучем острове имени самого себя, Тарковский постепенно отходил от «Мосфильма» все дальше и дальше. И наконец, окончательно ушел в автономное плавание.

Теперь появление Тарковского на студии стало не появлением режиссера-мосфильмовца, одного из нас, а явлением важного гостя. Я могу точно определить, когда это произошло. В самом начале «Зеркала». На «Солярисе» этого еще не было.

Я помню, как мы со сценаристом Владимиром Кузнецовым поехали в Ялту дорабатывать сценарий «Черный принц» для режиссера Анатолия Бобровского. В гостинице «Таврида» мы неожиданно встретили оператора-постановщика «Соляриса» Вадима Юсова, второго режиссера Юрия Кушнерева, директора картины Тарасова, а потом и самого Андрея. Я очень обрадовался: своя компания, все знакомые, будем жить вместе. И мы днем работали, а вечером, после возвращения со съемок наших коллег из «Соляриса», собирались в большом номере директора, и начинались московские интеллигентские посиделки.

Кроме тех, кого я уже назвал, приходили художник Михаил Ромадин, звукооператор Семен Литвинов, фотограф Владимир Мурашко. Высочайшие профессионалы, талантливые и остроумные люди. Разговоры, юмор, водочка – такой замечательный, душевный «свободный полет». Андрей жил отдельно, где-то в другом месте, под бдительным присмотром Ларисы. Но он постоянно стремился задержаться с нами или приходить к нам. Посидеть, поговорить, посмеяться. Ему было интересно в нашей компании, и у него было желание общения с нами. Но всякий раз вслед за Андреем являлась Лариса и чуть ли не за шиворот уволакивала его от нас.

Оператор-постановщик

Тарковский твердо знал: оператором «Сталкера» будет Гоша, или Гога (как звали его друзья), Рерберг. С ним Тарковский сделал последнюю, как он тогда считал, лучшую свою картину – «Зеркало». Вот как характеризовал его Тарковский осенью 1974 года:

Для Рерберга факт изображения – не факт престижной профессиональной кинематографической живописности – это стремление к истине, той самой истине, что подготовлена всем его предыдущим опытом…282

Тарковский не был щедр на похвалы и такое высказывание говорит о его уважении и удовлетворенности сотрудничеством с Рербергом.

Никогда мне не было так легко, приятно и интересно работать с оператором. Уважая друг друга, ища новые решения. Теперь-то я узнал вкус настоящей работы283.

Эта комплиментарная для Рерберга запись откровенно несправедлива по отношению к Юсову, с которым Тарковский сделал короткометражную работу «Каток и скрипка» и три полнометражные картины, вошедшие в историю мирового кино. По мастерству Рерберг не уступал Юсову, а в «Зеркале» его изображение более чувственно и интимно. Они с Тарковским достигли поразительного взаимопонимания. Рерберг был настоящим художником света, может быть самым талантливым оператором советского кино. Он чувствовал стиль Тарковского, его настроение, тщательно выстраивал медленное движение камеры или, наоборот, чрезвычайно быстро снимал уникальное состояние природы, возникающее на считанные минуты во время режимных съемок. Его отличал трепетный интуитивный стиль, давший в «Зеркале» поразительные результаты. Он, как никто, умел передать столь важную для Тарковского таинственную мимолетность запечатленного времени. Рерберг, как и Тарковский, был страстным поклонником Леонардо да Винчи и считал его «Книгу для художников» своей Библией.

Операторскую работу Рерберга в «Зеркале» и поныне считают гениальной. Рерберг с Тарковским относились к сценарию «Зеркала» не как к чему-то неизменному, а творили на съемочной площадке, воплощая дух произведения, чувствуя без слов необходимость новых, неожиданных решений. Такая работа чрезвычайно сложна для съемочной группы, мучительна в подготовке, и большинство операторов терпеть не могут режиссерских импровизаций, ибо это требует изменений кадра, перестановок камеры и света. Георгия Ивановича такой стиль работы режиссера ничуть не смущал. Они с Тарковским дружили и полностью разделяли взгляды на жизнь и искусство, несмотря на то что характер у обоих был нелегкий. Рерберг, случалось, был резок, высказывался с присущей ему прямотой, иногда грубой и неприятной, но он всегда добивался высочайшего качества изображения.

После «Зеркала» Георгий Иванович снял совместную с Японией картину Сергея Соловьева «Мелодии белой ночи». Этот фильм считался эталоном операторского мастерства, его демонстрировали зарубежным гостям «Мосфильма», чтобы показать, на что способны советские операторы. Фильм «Зеркало» не был понят кинематографическим начальством, а потому не показывался в широком прокате. Но профессионалы-кинематографисты в СССР и за рубежом стали говорить о гениальности не только Тарковского, но и Рерберга.

Художник-постановщик

Художников, с которыми Тарковский хотел работать, на «Мосфильме» называли «золотой троицей»: Михаил Ромадин, Николай Двигубский, Александр Боим.

Андрей Кончаловский: …Я начинал снимать «Дворянское гнездо». Набравшись наглости, я заявил, что для картины мне нужно три художника – такого на «Мосфильме» еще не бывало. Двигубский должен был делать Париж, Ромадин – имение Калитиных, Боим – Лаврецких. Все трое – лучшие художники студии284.

И хотя за звание лучших художников студии могли поспорить еще несколько человек, сомнений в таланте и профессионализме этой троицы ни у кого не возникало. Но с Двигубским Тарковский поссорился и сотрудничать с ним не хотел. Ромадин после «Соляриса» решил сосредоточиться на живописи. Оставался Боим, которого Тарковский и пригласил. Они хорошо знали друг друга со времен учебы во ВГИКе, встречались на выставках, в мастерских Михаила Ромадина, Николая Двигубского, Сергея Алимова, на дружеских вечеринках в квартирах Вадима Юсова, Георгия Рерберга, Андрона Михалкова-Кончаловского. Прекрасный живописец, Боим был настоящим генератором кинематографических идей, успешно работал на киностудиях и в театрах страны, включая Большой театр.

Боим сделал такие фильмы, как «Город мастеров», «Король-олень», «Много шума из ничего», «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Они с Рербергом были близкими друзьями и прекрасно находили общий язык. Тарковский ценил способности Боима, который принес в «Сталкер» стилистику и пластические решения, во многом сформировавшие образ фильма.

* Александр Боим: Мне позвонил Андрей Тарковский и пригласил работать. Это было весной 1976 года, в апреле. Не могу сказать, что мы были очень дружны, как некоторые мои коллеги, с которыми Андрей вместе работал, например Михаил Ромадин или Николай Двигубский. Но друг друга мы хорошо знали и общались всегда на ты. Для меня предложение Андрея, естественно, было престижно, хотя это совсем не то слово, которое хочется употребить. Я всегда с большим интересом относился к творчеству Андрея. Его понимание изображения, работа с ним были для меня чрезвычайно важны. Тарковский очень высоко ценил кинематографическое изображение. Я не встречал другого режиссера, который бы так хорошо понимал в нем и уделял ему столько внимания. Картину «Зеркало» я до сих пор считаю настоящим шедевром.

Андрей дал мне повесть Стругацких, потом сценарий, я прочитал, согласился, и мы начали работать. Поначалу все складывалось нормально. Поставить задачу, не влезая в подробности, задать направление Андрей умел прекрасно.

Гоша Рерберг принимал самое активное участие во всех наших разговорах. Его предложения были всегда интересны и многое определяли в стиле фильма. Я думаю, Андрей пригласил меня именно с его подачи.

С Гошей Рербергом у нас всегда были прекрасные отношения. Я его очень любил. Мы дружили очень давно, жили рядом и общались независимо от работы. После моего, а потом и его увольнения он продолжал созваниваться со мной и разговаривать обо всем, что происходило.

(Конечно, я очень тяжело пережил его смерть. Я всегда надеялся, что умру раньше своих друзей и мне не придется видеть кошмара их похорон. Но, к сожалению, вышло наоборот.)

Мы договорились с Андреем, что в стилистике фильма будет нечто от «Соляриса», но без техницизма и уже обогащенное визуальным стилем и эстетикой «Зеркала».

Художник по костюмам

Нэлли Фомина работала с Тарковским, начиная с «Соляриса». Помимо двух его фильмов в ее багаже немало запоминающихся работ, она была приглашена великой балериной Майей Плисецкой делать для нее сценические костюмы. Человек творческий и практичный, умеющий умелыми руками и минимальными средствами достигать нужных результатов, Фомина прекрасно знала требования режиссера. И что очень важно – была близкой подругой жены Андрея Арсеньевича – Ларисы Павловны.

Редактор фильма

Анатолий Степанов285 – профессиональный писатель и талантливый кинодраматург, хорошо знал кулуарную кухню «Мосфильма» и Госкино СССР, был поклонником Тарковского и близким другом главного редактора киностудии «Мосфильм» Леонида Нехорошева.

Директор картины

Вилли Геллер286 работал на «Мосфильме» с младых ногтей, был энергичен, знал всех и вся на студии, что было очень важно, поскольку это было огромное предприятие, насчитывавшее более 5000 самых разных специалистов. Геллер имел хорошую административную команду и сумел вытащить из безнадежной ситуации труднейший фильм «Восхождение» Ларисы Шепитько с трехмесячной зимней экспедицией в Муром и окружающие леса. Мнение жесткой и бескомпромиссной Ларисы о Геллере было для Тарковского прекрасной рекомендацией.

В конце апреля 1976 года Тарковский пригласил Геллера работать с ним на «Сталкере».

Заместитель директора картины Роман Калмыков сыграл заметную роль в первый год работы над «Сталкером». Опытный производственник, интеллигентный, любящий кино, с хорошим вкусом, он умел договариваться с самыми трудными и несговорчивыми людьми.

Ассистент по актерам

Марианна Чугунова была самой надежной опорой Тарковского, неизменным «резервом главного командования».

Она работала с Андреем Арсеньевичем, начиная с «Андрея Рублева», и была чрезвычайно профессиональным, исключительно преданным Тарковскому сотрудником. Марианна, или, как все ее звали, Маша, была не только ассистентом по актерам, но фактически личным секретарем и помощником, всегда точно знающим и предугадывающим решения и желания Тарковского. Она не жалела для Тарковского ни времени, ни сил, ни денег. Маша, вероятно, работала бы с Тарковским и бесплатно, просто из веры в его гениальность, как это часто бывало в межкартинных простоях Андрея Арсеньевича. Ее многолетнее участие, помощь и служение Тарковскому в самом высшем смысле этого слова неоценимы.

Первые работы по «Сталкеру»

* Вилли Геллер: Все началось с того, что пришел Юра Кушнерев287, уже работавший вместе с Андреем на «Зеркале», и сказал, что начинает новую, очень интересную работу с Тарковским. «Это выдающийся режиссер, и фильм должен быть потрясающим. А я там буду вторым режиссером». Юра и познакомил нас с Тарковским, который предложил мне участвовать в этом фильме в качестве директора. Встречались мы в основном у Андрея на квартире, рядом со студией в Мосфильмовском переулке. Поскольку комнаты на «Мосфильме» у него тогда еще не было, а сидеть в чужой группе он не хотел, именно там мы определяли поначалу все необходимые шаги. Кстати, Юра Кушнерев, зазвавший меня работать с Тарковским, сам на эту картину почему-то не пошел, а оказался занят на картине Георгия Данелии. Ну а потом началась обычная работа.

* Роман Калмыков 288: Я с удовольствием работал с Геллером и очень любил фильмы Тарковского. И когда Вилли рассказал о предложении Тарковского, я очень обрадовался. Это был идеальный вариант: работать с режиссером, которого обожаешь, вместе с директором, с которым дружишь. Я был убежден, что мы сделаем для Тарковского все что нужно, хотя и не раз слышал о его нелегком характере. Так мы оказались на этой картине. С конца апреля параллельно с завершением съемок «Восхождения» мы начали подготовку «Сталкера». Вилли попросил меня, насколько возможно, заниматься главным образом этой картиной. Я делал финансовые расчеты, лимиты, писал письма, собирал нужные бумаги, встречался с разными людьми, ездил в Госкино. Словом, выполнял многочисленные формальности, необходимые для запуска фильма «Сталкер». Все это нужно было делать срочно.

Загрузка...