Рождение новой России

Глава 1 Жизненный путь Пугачева до Крестьянской войны

Полная нужды и забот, тяжелого труда и испытаний, обид и тревог, жизнь Пугачева подготовила и привела его к борьбе не столько за старые казацкие, сколько прежде всего за элементарные человеческие права трудового люда. Пугачев по праву мог говорить, что «во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения», ибо он прошел большую часть своего жизненного пути как один из представителей этой «черни», обобранного и бесправного многомиллионного трудового люда. «Где да где уж я не был и какой нужды не потерпел! Был холоден и голоден, в тюрьмах сколько сидел — уж только одному богу вестимо», — говорил Пугачев. Он хорошо знал и понимал нужды, горести и чаяния крестьян и казаков, работных людей и «ясачных инородцев», а его манифесты и указы, написанные ясным и образным языком, будили в сердцах простых людей самое сокровенное. С «чернью бедной» свела Пугачева его судьба рядового казака. И она нарекла его, умного, деятельного, ищущего правды, света, вольной жизни, настойчивого донского казака, не только Петром III, но и «батюшкой», своим, крестьянским «хорошим» царем.

Емельян Иванович Пугачев родился в 1742 г. в «доме деда своего» в станице Зимовейской на Дону, в той самой, где за сто лет до него родился Степан Тимофеевич Разин. Отец и дед Пугачева были рядовыми («простыми»), бедными казаками: С детства Пугачев «боронил за отцом землю», в 17 лет он начал казацкую службу, а через год женился на казачке Софье Дмитриевне Недюжевой. Через неделю она провожала мужа в поход. Пугачев участвовал в войне с Пруссией, где проявил «отменную проворность». За эту проворность полковник Денисов взял Пугачева к себе в ординарцы. Но однажды ночью во время стычки с неприятелем в суматохе ночного боя Пугачев упустил одну из лошадей Денисова. Не спасла и «отличная проворность» — по приказу полковника Пугачев был бит «нещадно плетью». Надо полагать, что эта первая обида не могла пройти бесследно для Пугачева. Три года Пугачев находился в действующей армии. Он побывал в Торуне, Познани, Шермицах, участвовал во многих сражениях, но пуля и сабля щадили его, и, по словам самого Пугачева, он был «ничем не ранен».

В 1762 г. Пугачев вернулся в Зимовейскую станицу, где и прожил около полутора лет.

В 1764 г. в составе казачьей команды Пугачев некоторое время находился в Польше, затем возвращается домой и иногда направляется куда-либо в составе казачьих «партий».

В 1768 г. началась война с Турцией. И вот Пугачев снова в походе. В команде полковника Е. Кутейникова он получает за храбрость младший казацкий офицерский чин хорунжего. Пугачев принимает участие в ряде сражений с турками, в том числе и в бою под Бендерами под началом П. И. Панина, того самого Панина, который станет грозным усмирителем повстанцев во главе с Пугачевым, не так давно безвестным хорунжим! Правда, уже в те времена Пугачеву «отличным быть всегда хотелось». Однажды, показывая товарищам свою действительно хорошую саблю, он заявил, что она подарена ему крестным отцом… Петром Великим! Не тогда ли у него родилась та неясная мысль «отличиться», которая со временем сделает «крестника Петра Великого» «императором Петром Федоровичем»?

На зимних квартирах в Голой Каменке у Елизаветграда (ныне Кировоград) Пугачев тяжело заболел — «гнили у него грудь и ноги» — и вскоре вернулся домой, где ждала его семья: жена, сын Трофим и дочери Аграфена и Христина. Он приехал в Черкасск и пытался уйти в отставку, но его не отпустили и предложили лечь в госпиталь. Пугачев отказался, предпочитая лечиться «на своем коште». Из Черкасска он направился к сестре Федосье. Она с мужем, казаком С. Н. Павловым, жила в Таганроге, куда Павлов с другими казаками был направлен на постоянное жительство. Служба в Таганроге была тяжелой, и многие казаки числились в бегах. И вот два казака задумались. Жить тяжко. Что делать? Надо уйти, бежать. Но куда? На Русь? — поймают. В Запорожскую Сечь? — без жены соскучишься, а с женой и там схватят. В Прусь? — не попадешь. Казалось, что единственно, куда можно бежать, — это казачье войско на Тереке. Они знали, что даже за перевоз на левый берег Дона грозила смерть. Пугачев перевез Павлова, но, не найдя дороги, Павлов с товарищами вернулся, был арестован и указал на Пугачева, перевезшего его на «ногайскую сторону». Зная, что́ ему грозит, Пугачев бежал в степь. Затем он поехал в Черкасск, чтобы снять с себя обвинение в бегстве, но был арестован, бежал, скрывался в камышах, потом вернулся домой, справедливо рассудив, что здесь искать его не будут. Во всех этих поступках сказывается натура Пугачева, свободолюбивая, упорная, настойчивая, храбрая, осторожная.

Пугачев не оставляет своей мечты перебраться на Терек. И январь 1772 г. застает его в станице Ищерской. На Тереке жило немало переведенных сюда донских казаков. Они получали меньшее жалованье, чем коренные терцы. Казаки-новоселы волновались. На сходе нескольких станиц они избрали Пугачева ходатаем по своим делам перед Государственной военной коллегией. По дороге в Петербург, в Моздоке, Пугачев был арестован, но, сумев привлечь на свою сторону караульного солдата, бежал и в скором времени оказался в Зимовейской. Его арестовали, но, взятый на поруки казаком Худяковым, он снова бежал. Так Пугачев становился для властей фигурой одиозной, бунтарем и беглецом, человеком опасным, за связь с которым следовало строго наказывать. Затем Пугачев уходит на Украину. Здесь он искал встреч со староверами. С ними его сближало чувство социального протеста. Само их название — «раскольники» в те времена означало «расколовшийся», «отколовшийся» от официальной церкви и стоявшего за ее спиной правительства. Пугачев формально был «никонианцем», т. е. принадлежал к официальной православной церкви, а старообрядцы привлекали его только своим духом протеста по отношению к церкви и правительству. В Черниговке Валуйского уезда, по дороге в Бендеры, в Цареве, Крюкове, под Стародубом на Украине Пугачев встречался с раскольниками Иваном Кавериным и Осипом Коровкой. Вместе с Коровкой Пугачев пришел в слободу Ветку, под Гомелем в Белоруссии, входившей тогда в состав Польши. В Ветке собралось много староверов, бежавших из России от преследований властей и церкви. В Ветке Пугачев пробыл всего неделю. Недалеко от Ветки, на Добрянском форпосте, царские власти организовали прием возвращающимся из Польши в Россию беглым. Пугачев воспользовался этим, явился к коменданту Добрянского форпоста, назвался своим именем, но указал, что он уроженец Польши. Вместе с беглым солдатом А. С. Логачевым Пугачев был направлен в карантин.

Еще до бегства в Ветку Пугачев узнал, что Яик «помутился» и казаки «бунтовали и убили генерала». Слух о волнении яицкого казачества он не оставил без внимания. На Добрянском форпосте у Пугачева родилась мысль объявить себя Петром III.

Как только классовая борьба в России стала выливаться в грандиозные крестьянские войны, их руководители начали выступать от имени царя. Болотников назвал себя воеводой царя Дмитрия Ивановича, под именем которого действовали самозванцы, являвшиеся ставленниками польских панов. Разин выступал от имени царевича Алексея Алексеевича. Пугачев не выступал от имени царя — он был сам «царем», «третьим императором».

Самозванство, широко распространенное в России XVII–XVIII вв., отражало присущий русскому крестьянину того времени наивный монархизм, его патриархальную веру в «хорошего царя», веру в то, что царь-то хорош, но плохи бояре и дворяне. Ф. Энгельс писал: «Русский народ… устраивал, правда, бесчисленные разрозненные крестьянские восстания против дворянства и против отдельных чиновников, но против царя — никогда, кроме тех случаев, когда во главе народа становился самозванец и требовал себе трона. Последнее крупное крестьянское восстание при Екатерине II было возможно лишь потому, что Емельян Пугачев выдавал себя за ее мужа, Петра III, будто бы не убитого женой, а только лишенного трона и посаженного в тюрьму, из которой он, однако, бежал»[63].

Пугачев отнюдь не был первым самозваным Петром Федоровичем — семь его предшественников именовались Петром III и один — Петром II.

На первых допросах, желая отвести от себя обвинение в инициативе присвоить себе имя покойного императора, Пугачев сослался на купца Кожевникова, солдата Логачева, казака Долотина, Коровку и других, которые якобы заметили в нем сходство с Петром III и посоветовали взять его имя. Впоследствии Пугачев, однако, заявил, что на всех этих людей он «показал ложно». На очной ставке с Логачевым Пугачев подтвердил, что последний «никакого моего алого умысла не знал». «Злым умыслом» и была идея самозванства, овладевшая Пугачевым.

Было время, когда Пугачев выдавал себя за крестника Петра Великого. Но тогда это вызвало лишь смех. Придет пора, и, взяв имя внука Петра I, «рожак» (уроженец) Зимовейской станицы Емельян Пугачев вызовет у своих врагов не усмешку, а ужас.

12 августа 1772 г., после окончания карантина, Пугачеву получил паспорт и вместе с Логачевым отправился в Малыковскую волость (Малыковка — ныне город Вольск Саратовской области). Ехали через Глухов, Черниговку, станицу Глазуновскую на Дону, через Саратов и, наконец, добрались до Малыковки. По пути Пугачев распространял слух, что он богатый купец, побывавший в Царьграде (Константинополе) и в Египте. Из Малыковки надо было ехать в Симбирск «записаться» у властей. Пугачев со своим спутником попросил разрешения остаться в Малыковке. Получив его, Пугачев направился к старообрядческому игумену Филарету в Мечетную слободу (ныне город Пугачев Саратовской области). Встретиться с Филаретом ему советовали раскольники Кожевников и Коровка. Пугачев рассказал Филарету о том, что он думает предложить яицким казакам уйти на Кубань, как некогда при Петре Великом ушли участники восстания Булавина — донские казаки под водительством Игната Некрасова («некрасовцы»). Это был решительный шаг: земли Кубани тогда принадлежали Турции. Уйти на Кубань означало тогда уйти из России. Это был своего рода жест отчаяния. Надо было искать другой выход. Филарет поддержал план Пугачева. «Яицким казакам великое разорение», и «они с тобой с радостью пойдут», — говорил он Пугачеву.

Беседа с Филаретом укрепила Пугачева в его намерении. Он убеждается, что на Яике «скорей, чем в другом месте, его признают и помогут».

Пугачев направился в Яицкий городок (ныне город Уральск Казахской ССР). Не доезжая 60 верст до городка, Пугачев! остановился на умете (постоялом дворе) пехотного солдата Степана Оболяева по прозвищу Еремина Курица. Выдавая себя за купца, Пугачев стал интересоваться, как живут яицкие казаки. Оболяев нарисовал мрачную картину. Пугачев спросил, не пойдут ли за ним яицкие казаки к «некрасовцам» на Кубань. Получив утвердительный ответ, он попросил познакомить его с казаками. Вскоре на умет пришли братья Закладновы. Они сказали Пугачеву, что яицкие казаки собираются «всем войском бежать в Астрабад», в Персию. Закладновы охотно откликнулись на предложение Пугачева уйти на Кубань. Решили держать все в секрете.

22 ноября 1772 г. Пугачев с попутчиком Филипповым приехал в Яицкий городок и остановился в доме у казака-старовера Дениса Степановича Пьянова.

Яицкий городок жил тревожной, напряженной жизнью. Жестокие репрессии обрушились на восставшее казачество. Ждали новых, более тяжких кар (царица должна была утвердить приговор участникам восстания).

В такой обстановке, когда казаки переходили от отчаяния к надежде, по Яику распространились слухи об «объявившемся» в Царицыне «Петре Федоровиче». Им был беглый крестьянин Федот Богомолов. Одни говорили, что «Петра Федоровича» схватили в Царицыне и засекли, другие утверждали, что он скрылся. Этими слухами Пьянов поделился с Пугачевым. Пугачев, смекнув, заявил, что «государь» спасся и в Петербурге; и в Царицыне. Он говорил Пьянову: «Как вам, яицким казакам, не стыдно, что вы терпите такое притеснение…» и советовал казакам уйти в «турецкую область», на реку Лабу, обещая каждому по 12 рублей. На вопрос изумленного Пьянова, где он добудет столько денег, Пугачев ответил, что он торговый человек и в деньгах не нуждается. Пьянов заверил своего собеседника, что казаки охотно уйдут на Кубань, где давно уже обосновались казаки-староверы. Увидев в Пьянове единомышленника, Пугачев решил рискнуть: «Вот, слушай, Денис Степаныч, хоть поведаешь ты казакам, хоть не поведаешь, как хочешь, только знай, что я — государь Петр III». Так Пугачев впервые назвался царем. На вопрос изумленного Пьянова, как же он спасся, Пугачев ответил, что его спасла гвардия, взяв «под караул, а капитан Маслов отпустил».

Пьянов поговорил «с хорошими людьми». Решили подождать до рождества, когда казаки соберутся на багренье (лов рыбы). Тогда они и «примут» (признают) Пугачева. Пугачев отправился в Малыковку, где по доносу Филиппова был схвачен. Его обвинили в намерении увести яицких казаков на Кубань. Пугачев категорически отрицал свою вину, заявив, что он только рассказывал, как некогда увел на Кубань донских казаков Игнат Некрасов. Из Малыковки Пугачева отправили в Симбирск, оттуда в Казань, где в январе 1773 г. заключили в тюрьму. Пугачеву удалось установить связь с купцом-старообрядцем Василием Щелоковым, которого ему рекомендовал Филарет. Щелоков навестил Пугачева. Зная приверженность к «старой вере» своего будущего покровителя, Пугачев сказал ему, что сидит в тюрьме по ложному доносу и за старообрядческий восьмиконечный крест и бороду, которую запретил носить Петр I, и просил заступничества. Щелоков обещал помочь ревнителю «старой веры» из донских казаков, но особой активности не проявил. Вскоре Пугачев заболел, с него сняли ручные кандалы и заменили тяжелые ножные кандалы легкими. Во второй половине марта Пугачева в сопровождении солдата отпускали бродить по городу «для прошения милостыни». Потом колодников стали посылать работать на Арское поле. У Пугачева возникла мысль о побеге.

В трезвом, спокойном, сдержанном, смиренном колоднике, пострадавшем за «крест и бороду», вряд ли кто мог увидеть будущего вождя Крестьянской войны. Казанский губернатор фон Брандт в своем письме в Сенат расценивал разговоры Пугачева с Филипповым о планах в отношении яицкого казачества как пьяную болтовню невежественного казака и считал возможным наказать его кнутом и направить на постоянное жительство в Сибирь.

Петербург санкционировал предложение казанского губернатора. По именному указу Екатерины II приказывалось наказать Пугачева плетьми, отправить в Пелым, «где употреблять его в казенную работу… давая за то ему в пропитание по три копейки в день». Письмо генерал-прокурора Вяземского с «именным повелением» императрицы Брандт получил 3 июня, но исполнить приказ не смог. 29 мая Пугачев и его товарищ по заключению Дружинин, подговорив одного солдата и напоив допьяна другого, бежали в кибитке. Это был четвертый побег Пугачева.

О бегстве Пугачева Брандт не торопился сообщить в Петербург, но, когда эта весть все же пришла в столицу, в Петербурге лучше, чем в Казани, поняли, какую опасность представляют действия уроженца Зимовейской станицы, беглого донского казака Емельяна Пугачева.

Пока шла переписка о беглецах, Пугачев через Алат, Котловку и Сарсасы по Каме вернулся на юго-восток, проехал мимо Яицкого городка и повернул на Таловый Умет. В конце июля или начале августа Пугачев был уже у своего старого знакомого Оболяева.

Пугачев приехал на Таловый Умет в кибитке, запряженной парой лошадей. «Платье на нем было крестьянское, кафтан сермяжный, кушак верблюжий, шляпа распущенная, рубашка крестьянская, холстинная, у которой ворот вышит был шелком, наподобие как у верховых мужиков, на ногах коты и чулки шерстяные белые».

До сих пор он искал воли, хорошей жизни, искал благодатный край, землю обетованную. Она ему мерещилась на Тереке и в Бессарабии, в Белоруссии и на Иргизе, на Кубани и на Лабе, в «турецкой стороне», как некогда, за сто лет до этого, пытался разыскать ее в «персидской стороне», у «кызыл-башей» его земляк Степан Тимофеевич Разин.

Поисками вольной, свободной жизни в годы странствий и скитаний Пугачев отдал дань той форме социального протеста трудового люда, его борьбы с крепостнической системой, которая находила проявление в бегстве, стремлении уйти от этой системы в такие края, где можно было бы укрыться от ее тяжелого бремени. Но именно эти годы скитаний убедили Пугачева в том, что таких земель нет, что «по всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения». Уйти некуда: всюду чиновники и офицеры, суды и тюрьмы, всюду полуголодная жизнь, нищета, страх, неуверенность в завтрашнем дне, всюду насилие, ложь, всюду изломанные, исстрадавшиеся люди, потерявшие веру в справедливость и честность. Пугачев стал понимать, что уйти от этого мира гнета и нищеты некуда, и единственный способ добиться воли — это бороться с этим миром и ниспровергнуть его.

У Пугачева нашлось достаточно мужества, смелости и умения для того, чтобы поднять и возглавить крестьянское восстание.

Глава 2 Первый период Крестьянской войны. Осада Оренбурга

Слухи о том, что на Таловом Умете скрывается государь, ползли по Яику. Они нашли благодатную почву: по приговору Военной коллегии яицкие казаки — участники восстания — должны были быть жестоко наказаны, а на все казачье войско накладывалась громадная контрибуция. К Пугачеву стали тайно стекаться казаки. Пришли Иван Зарубин-Чика, Тимофей Мясников, Максим Шигаев, Борис Караваев и др. Пугачев показал им «царские знаки» — шрамы от перенесенной болезни. Обещая восстановить казацкие права, он просил «подправить сизому орлу крылья». Пугачев «жаловал» казаков «рекою Яиком и всеми притоками, рыбными ловлями, землею и угодьями, сенными покосами безданно и беспошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези кто куда хочет, и буду вас жаловать так, как и прежде государи, а вы за это мне послужите верою и правдою».

Близкие к нему казаки знали, что Пугачев простой казак, но продолжали уверять других в противоположном и выдавали его за государя Петра Федоровича. Караваев говорил Зарубину-Чике: «Это не государь, а донской казак, и вместо государя за нас заступит, — нам все равно, лишь быть в добре». Мясников и Горшков впоследствии показали, что решили назвать Пугачева «покойным государем Петром Федоровичем, дабы он нам восстановил все прежние обряды…» Цель их была — «бояр всех истребить». Они надеялись, «что сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черни, которая тоже вся притеснена и вконец разорена».

Выступив против феодалов, казаки во главе со своим предводителем с самого начала понимали, что успех их борьбы за старые казацкие права и «обряды» заключается прежде всего в той поддержке, которую они надеялись получить со стороны «черни», т. е. широких масс трудового народа. Пугачев знал, что «во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения», и говорил: «Для нее-то я хочу теперь показаться, и она ко мне пристанет».

В судьбе Пугачева произошел перелом. Он уже не был скитальцем, упорно, но в одиночку боровшимся с крепостнической системой, с царскими властями. Теперь он чувствовал за собой силу народа и готовился к решительной борьбе. Ему помогали казаки: русские — Иван Почиталин, Иван Харчев, Кузьма Фофанов, Сидор Кожевников и др.; башкиры, татары, туркмены, калмыки — башкир Идыр Баймеков, его приемный сын туркмен Болтай, калмык Сюзюк Малаев, татарин Барын Мустаев и др.

Старики казаки из «войсковой стороны» советовали Пугачеву подождать с выступлением до начала багренья (рыбной ловли).

Но не дремали и власти. Комендант Яицкого городка полковник И. Д. Симонов усиленно разыскивал самозваного «государя». Пришлось уехать с реки Усихи, где одно время обосновались Пугачев и его сподвижники. По дороге Пугачев приказал своему первому секретарю казаку Ивану Почиталину составить манифест: «Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенько». Неграмотный Пугачев не мог подписать манифест, но обычная находчивость не изменила ему. Он приказал Почиталину подписать манифест, так как ему, «государю», «подписывать невозможно до самой Москвы», а почему — «в этом великая причина» (секрет). Тут же Почиталин зачитал манифест. Всем казакам он «пондравился больно», и они в один голос говорили, что «Почиталин горазд больно писать».

В ночь на 16 сентября прибыли на хутор Толкачевых. Здесь утром перед казаками выступил Пугачев. Он призывал казаков послужить ему верой и правдой, обещал «восстановить их вольность» и обеспечить всем «благоденствие».

Пугачев приказал Почиталину прочесть манифест. Все слушали «весьма прилежно». В манифесте выражались основные социальные чаяния и стремления яицкого казачества. Пугачев жаловал казаков «рекою с вершин и до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом». Сила этого, как и последующих пугачевских манифестов, заключалась в том, что он знал стремления народных масс и обещал им то, о чем они мечтали и за что вели ожесточенную борьбу.

Пугачев спросил: «Что, хорошо ли?». Казаки хором ответили, что хорошо, и обещали служить верно.

Утром 17 сентября на хутор Толкачевых собралось человек шестьдесят казаков, калмыков и татар. Снова зачитывали манифест. Этот манифест, помеченный 17 сентября 1773 г., дошел до нас. В этот день войско Пугачева двинулось на Яицкий городок.

Началась Крестьянская война.

Поражает та исключительная смелость, с которой действовали Пугачев и его соратники. Надо было свято верить в правоту своего дела, в активную поддержку со стороны казачества, трудового люда нерусских народностей, «всей черни бедной», для того чтобы с таким малочисленным отрядом бросить вызов всей крепостнической России.

Восставшие двинулись на Яицкий городок. Впереди ехали знаменосцы. Отряд Пугачева быстро рос: через день он насчитывал уже 200 человек.

Пугачев вел переговоры с казахским ханом Нуралы (Нур-Али), просил помощи, но хитрый хан выжидал.

К вечеру 18 сентября пугачевцы заняли Бударинский форпост (5 верст от Яицкого городка). Навстречу восставшим комендант Яицкого городка полковник Симонов выслал отряд пехоты и казаков под командованием секунд-майора Наумова и казацкого старшины Окутана. Пугачев избегал кровопролития и приказал Почиталину написать новый именной указ, в котором жаловал казаков «крестом и бородою, реками и морями, денежным жалованьем и всякою волностью». Старшина отказался прочесть его, и в ответ более 50 казаков, в том числе Андрей Овчинников, Яков Почиталин, Кузьма Фофанов, ускакали к Пугачеву.

Перешел к Пугачеву и отряд Андрея Витошнова из 100 казаков. Симонов пригрозил казакам Яицкого городка, что если «непослушные» уйдут, то он расправится с их женами и детьми, как с «сущими злодеями». Угроза подействовала, но уход казаков к Пугачеву продолжался поодиночке.

Гарнизон Яицкого городка более чем вдвое превышал отряд восставших. Не имея ни одного артиллерийского орудия, пугачевцы не смогли взять Яицкий городок штурмом. Повстанцы двинулись вверх по Яику, ставя своей целью захват Оренбурга. У озера Белые Берега, чтя старые казацкие обычаи, собрали круг, на котором избрали Овчинникова атаманом, Лысова — полковником, Витошнова — есаулом. Принесли присягу.

Пугачев шел по Яику, не встречая сопротивления. Казаки и солдаты переходили на его сторону, гарнизоны и жители встречали его хлебом-солью, колокольным звоном.

Вскоре восставшие овладели Илецким городком и двинулись дальше, взяли Рассыпную, Нижне-Озерную и Татищеву крепости, где захватили большое количество амуниции, провианта, соли, пороха, ядер и 13 пушек. Здесь на сторону восставших перешел отряд казака Тимофея Подурова. В Татищевой крепости Пугачев пробыл три дня. В руках восставших оказались Гниловский, Рубежный, Генварцовский, Кирсановский, Иртекский форпосты и Сакмарский городок.

Успешное продвижение отряда Пугачева в немалой степени объясняется тем, что командиры крепостей имели свои хутора, которые обслуживали солдаты. Отношения между командирами и солдатами почти не отличались от отношений между барином и крепостным. Солдаты фактически выступали не против офицера, а против барина. Пугачевцы «верстали» солдат в казаки, стригли их по-казацки.

Следует отметить, что в начальный период восстания Пугачев считал возможным компенсировать потери дворян. Пройдет совсем немного времени, и он призовет крестьян «ловить, казнить и вешать» дворян. В Илецком городке во время молебна в церкви Пугачев публично заявил: «А у бояр-де села и деревни отберу, а буду жаловать их деньгами». Чьей собственностью должны были стать отобранные у дворян земли, было совершенно очевидно — собственностью тех, кто на них жил и их обрабатывал, т. е. крестьян.

Пугачев обращался с манифестом к казакам, солдатам, татарам, калмыкам, казахам, башкирам, награждая их «землями, водами, лесами, жительствами, товарами, реками, рыбами, хлебами, законами, пашнями, телами, денежным жалованьем, свинцом и порохом, как вы желали… и даю волю детям вашим и внучатам вечно». «Мухаметанцев» (магометан) он награждал «землею, водою, солью, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованьем».

Пугачевские именные указы распространялись на русском, арабском, татарском языках. Сохранился манифест, правда, более поздний, даже на немецком языке. Десятки и сотни распространителей пугачевских воззваний делали свое дело на обширной территории от яицких степей до Башкирии, от Урала до Поволжья. Повсюду Пугачев «рассеивал листы свои» и «поколебал» множество людей. Его именные указы были обращены к «регулярной команде», «рядовым и чиновным солдатам», которым он жаловал деньги, чины и «первые выгоды… в государстве».

Первые именные указы Пугачева были обращены к казакам и солдатам регулярной армии, к татарам, башкирам, калмыкам, казахам. В них он видел тех, кто поддержит его с оружием в руках.

Придет пора, и Пугачев обратится к крестьянству — основной массе той «черни бедной», без активного участия которой он не представлял себе восстания против «бояр».

Манифесты и указы Пугачева, представлявшие собой «удивительный образец народного красноречия» (А. С. Пушкин), затрагивали у простого люда самые чувствительные струны души.

Между тем власти Оренбурга лихорадочно готовились к обороне города. 30 сентября во всех церквах было прочитано обращение оренбургского губернатора И. А. Рейнсдорпа. В обращении говорилось, что Пугачев — самозванец, что он якобы был наказан кнутом и на его лице палач выжег знаки и поэтому он никогда не снимает шапки. Эта явная ложь губернаторской канцелярии была только на пользу Пугачеву: никаких знаков на лице у него не было, и он мог смело заявлять, что генералы и чиновники императрицы лгут и вводят в заблуждение народ, уверяя, что он не император Петр Федорович, а донской казак Емельян Пугачев.

На первом этапе Крестьянской войны идет исключительно быстрый рост ее вширь: огромное пространство от Яицкого городка до Башкирии, от Поволжья до Западной Сибири оказалось охваченным восстанием. Самые важные события развернулись в районе Оренбурга. Осада города продолжалась с 5 октября 1773 г. по 23 марта 1774 г. Здесь, под Оренбургом, сражалась Главная армия восставших, заседала их Военная коллегия, сюда сходились из разных мест крестьяне и заводские работники, башкиры и татары, казаки и беглые служить «Петру III»; здесь, в слободе Берде, была ставка Пугачева.

Оренбург был оплотом царизма на юго-востоке страны, главным городом огромной губернии, большой и сильной крепостью, устрашающей казаков и башкир, казахов и калмыков. Оренбург был обнесен крепостным валом, достигавшим в высоту в среднем 12 футов (примерно 3,6 м), и рвом глубиной до 12 футов и шириной до 35 футов (примерно 11 м). Крепостные сооружения Оренбурга имели 10 бастионов и 2 полубастиона. В город можно было войти через четверо ворот: Самарские, Сакмарские, Орские и Яицкие. На крепостных стенах стояло 68 пушек, 1 гаубица и 1 мортира.

И современников и историков интересовал вопрос о том, какую роль в Крестьянской войне сыграла осада Оренбурга.

Вопрос этот сложный и спорный. Одни считали осаду Пугачевым Оренбурга ошибкой, грубым просчетом с его стороны, другие придавали ей в ходе Крестьянской войны большое значение, третьи не отводили осаде Оренбурга сколько-нибудь существенной роли ни для той, ни для другой стороны. Сама Екатерина II полагала, что «можно почесть за счастье, что сии канальи (пугачевцы. — В. М.) привязались целых два месяца к Оренбургу и не далее куда пошли». Считая это признание Екатерины II отражением оценки данного события правящим лагерем, многие историки расценивали осаду Оренбурга как ошибку Пугачева. В то же самое время возглавлявший в январе 1774 г. действия правительственных войск против Пугачева генерал-аншеф А. И. Бибиков полагал, что Пугачев многое выиграл, сосредоточив свои силы под Оренбургом.

На самом деле осада Оренбурга не была ни результатом осуществления Пугачевым заранее намеченного им плана, ни ошибкой предводителя Крестьянской войны. Когда Пугачев начал восстание, он еще не знал, ни куда он двинется, ни как развернутся события. Сказывалась та стихийность, которая присуща крестьянским войнам. Намерения руководителей восстания нередко были неопределенны и противоречивы, а их поступки обусловливались объективным развертыванием войны. Еще готовясь к восстанию, Пугачев говорил, что «пойдет со своими силами прямо к Москве». В другой раз он заявил: «…надо же прежде взять Оренбург, а там будет другое дело. Пойду на Казань, оттуда на Москву, приму там царство…» Не раз он подчеркивал, что, только «взяв Оренбург, пойдет на Москву».

Пугачев — донской казак, но он был «надежей» яицких казаков в той же мере, в какой они были его опорой. Именно они в первую очередь должны были «подправить крылья сизому орлу». В представлении же яицкого казачества Оренбург был источником всех зол и бед, обрушивавшихся на Яик. Отсюда надвигалось и «регулярство», смысл которого заключался в том, чтобы казаков заставить служить так, как служат солдаты регулярной армии, отсюда исходили указы и судебные постановления, направлялись карательные войска и офицеры, долженствующие заменить выборных старшин. И прежде чем идти на Москву, а о ней Пугачев заговаривал еще на хуторе Кожевниковых и по дороге на хуторе Толкачевых, надо было взять ненавистный Оренбург. Так думали яицкие казаки, так должен был поступить Пугачев. Оставшийся в тылу у повстанческого войска Оренбург грозил восставшим ударом в спину.

Пугачев понимал свою зависимость от яицкого казачества, отчетливо сознавал, что «улица моя тесна» и сделало ее такой его ближайшее окружение — яицкие казаки. Что же касается «черни бедной», а ее было «как песку», ради которой он «поднялся», то она ждала похода своего «царя» на Москву. Но «чернь бедная» была завтрашним днем восстания, а яицкие казаки — сегодняшним, поэтому и надо было, пройдя по Яицкой линии, двигаться на Оренбург. И только оттуда «третий император» собирался идти на Казань и Москву или прямо на Москву, а потом уже двинуться на Петербург.

В Оренбурге длительное время не знали о событиях, развернувшихся под Яицким городком. Оренбургский губернатор И. А. Рейнсдорп по приказу Петербурга еще безуспешно искал бежавшего из казанской тюрьмы Пугачева, а вчерашний беглец (сегодняшний «Петр III») уже стремительно продвигался к Оренбургу. Более того, когда 21 сентября илецкий казак привез Рейнсдорпу весть о появлении «Петра III» и о переходе на его сторону казаков, это известие хочли фантазией. 22 сентября Рейнсдорп по случаю дня коронации Екатерины II устроил бал. Но во время бала пришли письменные подтверждения о продвижении Пугачева к Оренбургу. Рейнсдорп понял, что медлить нельзя. Навстречу Пугачеву направляется отряд бригадира Билова в 700 человек при 6 орудиях. 27 сентября под Татищевой крепостью пугачевцы разбили отряд Билова. Сам Билов погиб. Путь на Оренбург был открыт.

В городе лихорадочно готовились к обороне. Выделили специальные команды, укрепили вал, очищали ров, жгли мосты, кроме моста у Сакмарского городка. Гарнизон Оренбурга насчитывал 2988 человек, в том числе пехотинцев, кавалеристов, казаков, артиллеристов и саперов было 1104, остальные были «нерегулярными»: отставные солдаты, гарнизонные служители, рекруты. 4 октября в Оренбург прорвался весьма боеспособный отряд майора Наумова (около 700 человек при 3 орудиях). Продовольствия и фуража в городе было мало, губернские власти не сумели вовремя подвезти хлеб из соседних селений. Это обострило положение осажденных.

Большое беспокойство оренбургским властям причиняли пленные поляки-конфедераты. Некоторые исследователи склонны были считать их даже зачинщиками восстания Пугачева. Однако эти предположения далеки от истины. В восстании Пугачева участвовали только отдельные шляхтичи (Заболоцкий, Лунин-Барковский и др.). Конфедераты из мещан, надворных казаков и прочие, действительно, в течение всей Крестьянской войны отказывались вступать в ряды правительственных войск, действовавших против Пугачева, и нередко переходили на сторону восставших. Так, еще 28 сентября 1773 г. в Оренбурге имело место выступление польских конфедератов, которые «согласились к содействию с злодейскими шайками Пугачева». Оренбургские власти, переоценивая возможности пленных поляков и явно опасаясь их, прежде всего стремились избавиться от конфедератов. Поляков-конфедератов из числа надворных казаков, мещан и мелкой шляхты разослали из Оренбурга по крепостям и форпостам, но это не только не помешало, но помогло им перейти к пугачевцам. 22 декабря 1773 г. поляки во главе с Кульчицким, Раткевичем и Чужевским подняли восстание в Таналыкской крепости. В январе 1774 г. неоднократно переходили на сторону восставших башкир поляки из батальона, оборонявшего Кизильскую крепость. Под Оренбургом несколько поляков-конфедератов, перешедших в стан Пугачева, обслуживали орудия и стреляли по городу. Но участие поляков-конфедератов в восстании, обусловленное и ненавистью к царскому правительству, и социальной близостью к повстанцам, отнюдь не было решающим. Оно не могло оказать сколько-нибудь существенного влияния на ход восстания. Поляки, участвовавшие в восстании, по словам самих пугачевцев, «не исполняли должностей, а служили наряду с прочими казаками».

Между тем жителей Оренбурга охватывало все большее и большее волнение. Немалое «смущение» внес в их умы пугачевец сержант Иван Костицын, пробравшийся в Оренбург, чтобы склонить его жителей на сторону восставших.

Рейнсдорп, в свою очередь, послал в лагерь Пугачева А. Т. Соколова — Хлопушу. Полагая, что за обещанные свободу и деньги скитавшийся по тюрьмам и каторгам, битый плетьми и клейменный Хлопуша сделает все, Рейнсдорп дал ему указы, адресованные яицким, илецким, оренбургским казакам и самому Пугачеву, и приказал, если удастся, схватить Пугачева и доставить его в Оренбург. Но опознанный своим старым знакомым — яицким казаком Максимом Шигаевым, с которым он вместе сидел в оренбургской тюрьме, Хлопуша сам все чистосердечно рассказал и отдал Пугачеву указы Рейнсдорпа. Пугачев пожаловал его деньгами. Как «бедного» и «проворного» человека Пугачев приблизил к себе этого будущего «над заводскими крестьянами полковника».

Замысел Рейнсдорпа не удался. Пугачев с отрядом в 2460 казаков, солдат, башкир, калмыков и татар при 20 орудиях приближался к Оренбургу. Пугачев отправил Рейнсдорпу письмо, предлагая сдать город без боя, но получил отказ. 5 октября пугачевцы стояли уже у слободы Берды, в 5 верстах от Оренбурга. Началась осада города.

Современник — свидетель осады Оренбурга П. И. Рычков писал, что если бы Пугачев, «не мешкав в Татищевой и Чернореченской крепостях, прямо на Оренбург устремился, то б ему ворваться в город никаких трудностей не было, ибо городские валы и рвы в таком состоянии были, что во многих местах без всякого затруднения на лошадях верхом въезжать было можно».

Пугачев не был достаточно осведомлен о подготовленности города к обороне и действовал нерешительно. Посланные тайно Пугачевым в Оренбург разведчики поручения не выполнили: один был схвачен, а другой, после возвращения, ввел Пугачева в заблуждение, заявив ему, что город будет стойко обороняться, так как жители не хотят переходить на сторону восставших. Пытаясь избежать кровопролития, Пугачев 5 октября направил в город манифест. В ответ со стен Оренбурга грянули первые орудийные выстрелы. Пугачевцы не ответили и отошли. На следующий день отряд под командованием майора Наумова предпринял вылазку. После двухчасового боя солдаты отступили. Пугачев решил штурмовать город. В ночь с 6 на 7 октября восставшие открыли по городу сильный артиллерийский огонь, пытаясь калеными ядрами вызвать пожар. Пугачевцы подъезжали к валу и открывали частый и меткий ружейный огонь. Однако ответный артиллерийский и ружейный огонь вынудил пугачевцев отойти.

7 октября военный совет, собранный Рейнсдорпом, решил сочетать оборону с вылазками, которые должны были подорвать силы осаждающих. Со своей стороны Пугачев принимал меры к полной блокаде города. Крепости и редуты вокруг города занимались восставшими, гарнизоны их присягали «Петру III». Положение осажденных ухудшилось, что не могло не отразиться на настроении гарнизона. Среди солдат наблюдались недовольство и ропот, что заставляло Рейнсдорпа неоднократно переносить срок большой вылазки. Наконец, 12 октября отряд оренбургского гарнизона попытался прорвать кольцо осаждающих. Но пугачевцы, заранее получившие сведения о готовящейся вылазке, заняли высоты, окружавшие город, установили на них орудия и сильным артиллерийским огнем расстроили ряды отряда Наумова. Отряд вернулся в город, потеряв 150 человек убитыми, ранеными и перебежчиками. В результате Рейнсдорп окончательно перешел к обороне, ожидая помощи извне. Инициативу захватили пугачевцы. Правда, им не удалось полностью изолировать Оренбург, и осажденные посылали из города фуражиров под охраной немногочисленных разъездов. Стычки между ними и пугачевцами не прекращались. Но они не могли повлиять на ход военных действий под Оренбургом, все больше и больше принимавших характер артиллерийской дуэли.

Зима наступила рано. Морозы начались уже с середины октября. 18 октября Пугачев приказал разбить лагерь повстанцев между Бердой и Маячной горой, в 5 верстах от Оренбурга, людей разместить по домам и сараям и вырыть землянки.

Зная, что на выручку оренбургскому гарнизону идут правительственные войска, Пугачев спешил. 22 октября начался сильный артиллерийский обстрел города. Осаждавшие произвели более тысячи выстрелов. Крепость ответила интенсивным огнем. И на этот раз действия артиллерии восставших не дали должного результата: вызвать пожар в городе, который должен был послужить началом общего штурма, не удалось. Сказалось неумение повстанцев штурмовать крепости. Восставшие стремились плотнее блокировать город. Они вступают в решительные схватки с фуражирами, открывают по ним артиллерийский огонь. Интенсивно готовится штурм города: подвозятся лопаты, кирки, топоры, возводятся укрепления. Пугачев в случае успешного штурма обещает всех щедро одарить.

2 ноября начался штурм. Вел восставших на приступ Пугачев, и его храбрость служила примером для наступавших. Пугачевцы ворвались на вал. Началась рукопашная схватка. Штурм сорвала егерская команда: меткие стрелки-егеря зашли в тыл к пугачевцам и открыли убийственный огонь. Одновременно осажденные ринулись с вала в штыковую атаку. Пугачевцы отошли.

5 ноября Пугачев увел свое войско в Берду, оставив на старом месте лишь башкир и калмыков. Установилось известное затишье. Морозы крепчали. «Третий император» поселился в доме Ситникова. Караул в доме нес отряд яицких казаков, «называемых гвардией».

Во время этого относительного затишья в Берду и Оренбург пришла весть о движении отрядов правительственных войск под командованием генерала Кара и полковника Чернышева.

Получив 14 октября первые сведения о восстании на Яике, правящие круги сначала плохо представляли себе размах движения, возглавляемого Пугачевым, считая его «искрой» казацкого «бунта», «замешательством» — и не больше. Но, понимая, что искра может разжечь пламя, правительство Екатерины II старалось держать в секрете и от русских людей, и от иностранных дипломатов сам факт народного восстания. «Глупая казацкая история» (так называла восстание Пугачева императрица) выходила за рамки «оренбургских замешательств», грозя превратить юго-восточную окраину России в очаг Крестьянской войны. Вскоре по Москве пошли тревожные для дворян слухи об успехах «самозванца»; «разглашатели» распространяли «возмутительные слова» о Пугачеве на Смоленщине и под Калугой, в Воронежской провинции и Петербурге. Находившиеся в разных местах страны солдаты гвардейских и иных полков, ранее расквартированные в Петербурге и переведенные в другие районы, разглашали вести о Пугачеве. Солдаты петербургских полков, проходившие через Москву, поговаривали о «Петре Федоровиче», «настоящем государе», заявляя, что если «он сюда будет», то «они драться не станут и ружья положат».

Весть о восстании дошла до Петербурга и проникла в прессу. Правительственные круги, сначала не придававшие большого значения начавшемуся на Яике движению, потом сознательно старались преуменьшить размах движения и опасность его для дворянства. И хотя Петербург был далек от тех областей страны, где развернулось восстание Пугачева, тем не менее вельможный Петербург нервничал. По малейшему подозрению «разглашатели» попадали в Тайную экспедицию к знаменитому кнутобойцу Шешковскому, который, по выражению Екатерины II, и «возился с ними».

Английский посол Роберт Гуннинг сообщал, что в Петербурге многие арестованы за то, что пили за здоровье самозваного «Петра Федоровича» — Пугачева. Еще раньше, 23 октября, замещавший его поверенный в делах Ричард Оке писал, что восстание очень опасно для правительства. Правительство и само стало сознавать, что восстание Пугачева отнюдь не «глупый фарс», как вначале его называли в столице.

На восток стягивались войска, командование ими было поручено генерал-майору В. А. Кару, который самоуверенно считал, что восставшие «разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег, не допустя до себя оных». Кар предполагал, что он со своим трехтысячным отрядом легко и быстро расправится с Пугачевым. 30 октября Кар прибыл в Кичуевский фельдшанец, расположенный в 432 верстах от осажденного пугачевцами Оренбурга. По мере приближения к Оренбургу Кар все отчетливее представлял себе сложившуюся обстановку. Он видел «колеблемость» не только жителей, которые целыми семьями уходили к Пугачеву, но и солдат местных команд и все больше убеждался в том, что «весь здешний край в смятении». Войска оказались очень ненадежными; калмыки, посланные ему на помощь, разбегались, волновались мещеряки, башкиры готовы были присоединиться к Пугачеву, да и татары могли перейти на сторону восставших; солдаты из числа горнозаводских команд и поселенцы из отставных солдат, а также экономические и дворцовые крестьяне были плохо обучены. Увещевательный манифест Екатерины II не оказывал на население никакого действия, так как все были убеждены в том, что «их (восставших. — В. М.) манифесты правее». Однако, несмотря на то что «люди не тверды», Кар все еще продолжал рассчитывать на легкую победу. 6 ноября его отряд дошел до деревень Мустафиной и Сарманаевой. Кар решил дождаться прибытия артиллерии и роты 2-го гренадерского полка. К Оренбургу стягивались войска бригадира Корфа, Деколонга, фон Фегезака и других с целью окружить восставших и превратить пугачевцев из осаждающих в осажденных. К Татищевой крепости двигался отряд полковника Чернышева, он стремился отрезать пугачевцам путь к отступлению. Кар плохо разбирался в обстановке и не имел сведений не только о пугачевцах, но и о правительственных войсках. Попытки послать разведчиков к пугачевцам обычно кончались тем, что последние переходили к восставшим. Но вот Кар получил сведения, что посланный Пугачевым на Урал Хлопуша. возвращается с Авзяно-Петровского завода и идет к Оренбургу с большим отрядом и орудиями. Кар решил перехватить Хлопушу, и авангард его отряда занял деревню Юзеевку, в 92 верстах от Оренбурга.

В отличие от генерал-майора Кара, Пугачев располагал хорошей информацией. Он знал и о выступлении Кара, и о состоянии и передвижении его войск. Добровольных информаторов у него было много. «Незнаемо откудово приезжий мужик» сообщил войсковому атаману А. А. Овчинникову, что «к Сакмаре идет генерал Кар с командою». На вопрос, «велика пи команда», он ответил, что и не велика, и не мала. Овчинников немедленно сообщил об этом Пугачеву. Навстречу Кару Пугачев выслал разведывательный отряд под командованием казака Я. Пономарева. Определив численность правительственных войск, Пономарев попросил подкрепление. Навстречу Кару двинулся отряд в 500 человек под командованием Овчинникова и Зарубина-Чики. Отряд имел 4 пушки и 2 единорога. По дороге к отряду присоединились башкиры под командованием Идора Баймекова и горнозаводские рабочие из отряда Хлопуши. Вскоре повстанцы заняли Биккулову, а оттуда двинулись к Юзеевке. Здесь авангард Кара был неожиданно атакован отрядом Зарубина-Чики. В бою на сторону пугачевцев перешло много татар. Но Зарубин-Чика все же отошел, и 8 ноября в Юзеевку вошел отряд Кара. Вскоре Кар получил известие, что к нему должна присоединиться рота 2-го гренадерского полка. Но об этом узнал и Овчинников. Ночью пугачевцы окружили роту гренадер, спавших в санях. Восставшие склонили их перейти на свою сторону. Перешли на сторону Пугачева и два офицера, в том числе поручик М. А. Шванович, игравший впоследствии видную роль и выступивший в роли атамана и переводчика. Гренадер привели к Пугачеву в Берду, и здесь они принесли ему присягу. Два гренадера даже «признали» в Пугачеве «императора Петра Федоровича», что было для него очень важно, так как «мужики верят более солдатам, чем казакам».

Ночью, услышав ружейные выстрелы у себя в тылу и опасаясь быть отрезанным от Казани, Кар приказал войску утром 9 ноября покинуть Юзеевку, и идти на соединение с ротой гренадер. Генерал не знал, что гренадеры уже потеряны для него. По выходе в поле он был окружен восставшими в количестве до 1 тыс. человек при 9 орудиях и атакован. Пугачевцы под командованием Овчинникова и Зарубина-Чики действовали стремительно и умело. Их артиллерия превосходила артиллерию Кара и подавила ее метким огнем. Иван Шишка, канонир из горнозаводских рабочих, вывел из строя единственный единорог Кара. Энергичные атаки пугачевской конницы, артиллерийский огонь, переход на сторону восставших экономических и дворцовых крестьян, угрозы солдат, что и они бросят ружья, сделали свое дело. Отряд Кара был разбит и отступил. Восемь часов пугачевцы преследовали его и не добили только потому, что, по словам Овчинникова, «не достало у нас картузов» (зарядов). Кар понимал, что ему нужны подкрепления, и не в виде команд, а целых полков. Понял он и основную причину своих неудач, которую усматривал в том, что «люди не тверды». 10 ноября Кар отправил курьера к полковнику Чернышеву, но тот был перехвачен пугачевцами. О движении Чернышева к Оренбургу, кроме того, сообщил Пугачеву один казак. 13 ноября у самого города отряд Чернышева был окружен повстанцами под командованием самого Пугачева. Ставропольские крещеные православные калмыки и казаки сразу же перешли на сторону восставших, а через четверть часа их примеру последовали и солдаты. Чернышев пытался скрыться в одежде простого возчика, но был опознан и повешен вместе с другими офицерами.

Видя, что весь край в «генеральном колебании», Кар передал командование, а сам, сославшись на болезнь, уехал в Казань, а затем в Москву, чем вызвал страшное смятение и переполох среди дворян.

Правительство уже не могло скрывать всей серьезности событий на востоке страны. Так закончилась полным провалом первая попытка правительства одним концентрированным ударом разгромить Пугачева. Кар не оправдал доверия правительства и дворянства и не только не «изловил» Пугачева, но сам бежал от него.

29 ноября командование войсками, действовавшими против Пугачева, Екатерина II возложила на искусного дипломата и энергичного генерала, проявившего себя «с самой лучшей стороны» при подавлении волнений заводских крестьян, А. И. Бибикова.

Бибиков был облечен неограниченной властью. В его ведение поступала особая Секретная комиссия. В середине января в распоряжении Бибикова было: около 3 тыс. солдат и офицеров при 16 орудиях; отряд Фреймана, насчитывавший 1754 человека при 11 орудиях; отряд Деколонга, состоявший из двух полевых легких команд, трех гарнизонных, одной губернской роты и 150 казаков; 500 донских казаков под командованием Грекова; Казанское, Сибирское, Пензенское и другие дворянские ополчения и местные гарнизоны.

Правительство готовило решительное наступление.

Из Петербурга в Оренбург были направлены яицкие казаки Петр Герасимов и Афанасий Перфильев с целью уговорить казаков схватить или убить Пугачева. Но Перфильев перешел на сторону Пугачева, стал активным участником Крестьянской войны, сотником яицкого казачьего войска, пугачевским полковником и генерал-аншефом, одним из его ближайших сподвижников, который «у самозванца в полной власти был», и пошел на плаху вместе с Пугачевым.

В бессильной злобе Екатерина II приказала расправиться с семьей Пугачева. Жена и дети Пугачева, сын Трофим и дочери Аграфена и Христина, бедствовавшие и бродившие «между двор», были арестованы и отправлены в тюрьму в Казань. Дом Пугачева, купленный одним казаком и свезенный в другую станицу, перевезли на старое место в Зимовейскую станицу, сожгли вместе с плетнем и садом и развеяли пепел по ветру. Место, где стоял дом Пугачева, окопали рвом «для оставления на вечные времена без поселения». Конечно, семья Пугачева не представляла для властей никакой угрозы. Бибиков понимал, что «не Пугачев важен», важно «всеобщее негодование». А «всеобщее негодование» росло, и Крестьянская война охватывала все новые и новые районы.

Получив известие о разгроме войска Кара и Чернышева, Рейнсдорп одновременно узнал о продвижении к Оренбургу корпуса бригадира Корфа. Но об этом марше узнал и Пугачев. Рейнсдорп, беспокоясь, чтобы Корфа не постигла участь Чернышева, выслал на помощь ему отряд. Пугачев, в свою очередь, послал для разведывания численности отряда Корфа Зарубина-Чику с пятью казаками. Но весть о появлении Корфа пришла в Берду с опозданием. «Пооплошал» и сам Пугачев, дав приказ своим людям обедать. Когда спохватились, было уже поздно: отряд Корфа под прикрытием полевой гарнизонной команды, отстреливаясь от разрозненных групп пугачевцев, входил в город.

На следующий же день, 14 ноября, Рейнсдорп предпринял вылазку отрядом в 2500 человек при 22 орудиях. Он пытался захватить Берду, прорвать блокаду Оренбурга и разгромить войска восставших.

Утром 14 ноября войска под командованием генерал-майора Валленштерна вышли из города, но сразу же натолкнулись на отборные отряды пугачевцев из казаков, заводских работных людей и башкир. 40 пугачевских пушек открыли огонь по правому флангу противника. Валленштерн приказал отступить. На помощь отряду Валленштерна Рейнсдорп бросил казаков во главе со старшиной Бородиным. Замелькали копья. Началась рукопашная. Потеряв много убитыми и ранеными, Валленштерн вернулся в город. Успешное отражение всех трех вылазок окрылило восставших. 17 ноября Пугачев направил Рейнсдорпу указ с требованием сдать город. Одновременно Пугачев решил во избежание потерь больше штурмов не предпринимать, а голодной блокадой добиться успеха. Пугачевцы повели еще более решительную борьбу с фуражирами и отрядами, высылаемыми из Оренбурга. Кроме того, зная, что могут подойти правительственные войска, Пугачев приказывает укреплять подступы к городу. Прежде всего Пугачев и его Государственная военная коллегия решили овладеть Ильинской и Верхне-Озерной крепостями и тем самым отрезать Оренбург от Сибири. Кроме того, Пугачев рассчитывал на пушки, порох, ружья, ядра, продовольствие и деньги, хранившиеся в этих крепостях.

18 ноября для овладения Ильинской крепостью направляется отряд илецких казаков, заводских работных людей под командованием Хлопуши, по пути к ним присоединяются ногайские татары и башкиры. 20 ноября с ходу они овладевают Ильинской крепостью. 23 ноября восставшие подошли к Верхне-Озерной, обороняемой отрядами правительственных войск под командованием полковника Демарина, но штурм сорвался. Хлопуша сообщил о неудаче в Берду. Пугачев с отрядом поспешил к Верхне-Озерной. 26 ноября состоялся штурм. Но и на этот раз пугачевцев постигла неудача. Пришлось отступить. В это время Пугачев получает известие о движении правительственных войск. Пугачев идет им навстречу, но батальон под командованием секунд-майора Заева уже вступил в Ильинскую крепость. 29 ноября Пугачев вновь овладел крепостью. Батальон Заева потерял 200 человек убитыми, погиб и сам Заев, а остальных солдат постригли по-казацки и увели в Берду.

Победы пугачевцев имели огромное значение. Весть о разгроме Билова, Кара, Чернышева, Заева, осаде Оренбурга набатным звоном прокатилась по Прикамью, Башкирии, Уралу, Западной Сибири.

Воспользовавшись прекращением активных боевых действий под Оренбургом, Пугачев решил овладеть Яицким городком, за стенами крепости которого отсиживался полковник Симонов.

В сентябре 1773 г. Пугачеву не удалось с ходу овладеть Яицким городком, и он двинулся вверх по Яику к Оренбургу. Но яицкие казаки не могли смириться с тем, что в центре их земли, в Яицком городке, засел ненавистный им комендант полковник Симонов — олицетворение того гнета и тяжкой службы, который несли на Яик царские власти. Пугачев должен был пойти навстречу желаниям яицких казаков и овладеть Яицким городком — важным опорным пунктом Нижнеяицкой укрепленной линии, протянувшейся более чем на 500 верст на север от Гурьева, расположенного на берегу Каспийского моря. Пока Пугачев вел осаду Оренбурга, Симонов деятельно готовился к обороне. Подновили обветшалые укрепления Яицкого городка, построили окруженный валом и рвом ретраншемент, в церкви устроили склад пороха и снарядов, на особые помосты, сооруженные на колокольне, поставили две трехфунтовые пушки. В конце декабря 1773 г. на Яицкий городок из-под Оренбурга, присоединяя к себе по пути казаков и гарнизонных солдат, двинулся отряд, который вел казак Михаил Толкачев. Узнав о движении пугачевцев вниз по Яику, к ним перешли казахи. Поговаривали о скором присоединении отряда восставших башкир.

В ночь на 30 декабря произошло первое столкновение между казаками Толкачева и отрядом старшины Н. Мостовщикова, высланным Симоновым навстречу пугачевцам. Казаки перешли на сторону восставших, и только 4 человека во главе с Мостовщиковым вернулись в крепость. Симонов приказал ударить в набат, но казаки не вышли из своих домов. Симонов должен был рассчитывать только на гарнизон крепости. Рано утром 30 декабря повстанцы появились на виду у города. Их радушно встретили казаки. Яицкий городок был занят за четверть часа. Однако, несмотря на меткий огонь казаков, штурм городской крепости не увенчался успехом. Пришлось перейти к осаде. Осаждающие возводили баррикады и завалы, пристраивали к избам вторые стены, непрерывно обстреливали крепость, держа ее все время под ударом, но не хватало артиллерии. Осада затягивалась. В Яицком городке была создана особая канцелярия восставших во главе с Иваном Харчевым и Андреем Кожевниковым. Пугачев прислал на помощь Толкачеву отряд А. А. Овчинникова с тремя пушками и единорогом, а 7 января 1774 г. сам прибыл в Яицкий городок. Понимая, что артиллерии мало, Пугачев отдает приказ сделать подкоп, чтобы подложить мину. Руководили работой Я. Кубарь и М. Ситников. 20 января рано утром произвели взрыв, но он оказался неудачным: только в одном месте осел вал и засыпало ров. Отсюда и ринулись на штурм. Осажденные яростно сопротивлялись. Ядра, картечь, пули, горящая смола вынудили пугачевцев отступить. Девятичасовой штурм не увенчался успехом. Повстанцы потеряли убитыми 400 человек. Пугачев собрал казачий круг, на котором избрали атаманом Н. Каргина, а сотниками — А. Перфильева и Н. Фофанова. Осаждающие стали рыть второй подкоп, под колокольню.

Между тем 26 января Овчинников вступил в Гурьев-городок. Он назначил атаманом Е. Струняшева. Прихватив пушки, ядра и порох, он со своим отрядом, в который влилось много гурьевских казаков, через несколько дней явился в Яицкий городок.

Пугачев отправился на несколько дней в Берду. В это время яицкие казаки, стремившиеся упрочить свое положение в настоящем и будущем, настоятельно уговаривали Пугачева жениться. Теперь «Петр Федорович» должен был стать не только их «казацким царем», но и породниться с яицкими казаками. «Ты как женишься, так войско яицкое все к тебе прилежно будет», — уговаривали они его. Выбор пал на молодую казачку Устинью Петровну Кузнецову. Свадьбу сыграли быстро. Молодые отправились на парадный обед в дом Толкачевых, где присутствующие поздравили «благоверную императрицу». Женитьбу Пугачева на Устинье Кузнецовой многие не одобряли. Осуждали Пугачева — «Петра Федоровича» — за женитьбу при «живой» жене, кроме того, сомневались, чтобы подлинный император женился на простой казачке.

17 февраля Пугачев собрал круг, на котором приняли решение произвести на следующий день второй взрыв и броситься на штурм Яицкой крепости. Но Симонова предупредили о готовящемся взрыве. Он приказал вынести порох из колокольни, разобрать кирпичный пол, прорыть бороздку. Все эти меры должны были ослабить силу взрыва. Так и произошло. Колокольня тихо осела. Штурм не состоялся. Получив сведения о движении правительственных войск к Оренбургу, 19 февраля Пугачев уехал из Яицкого городка. «Всеавгустейшая, державнейшая великая государыня императрица Устинья Петровна», сомневавшаяся в императорском происхождении своего супруга, осталась поджидать мужа в доме старшины Андрея Бородина.

Осада крепости продолжалась. Восставшие под руководством атамана Каргина выстройли новую батарею, вели земляные работы, окружая крепость окопами и завалами. Положение осажденных становилось крайне тяжелым: не было пищи, дров, свирепствовали болезни. Казаки составили письмо с предложением о сдаче и привязали его к бумажному змею и пустили в крепость. Но Симонов держался упорно. 13 марта солдаты последний раз получили еду. Пугачевцы готовились к новому штурму…

Поражение под Татищевой и снятие осады Оренбурга резко изменили обстановку. На помощь Симонову спешил генерал Мансуров. 15 апреля он разбил вышедший ему навстречу отряд Овчинникова и Перфильева. 16 апреля правительственные войска вступили в Яицкий городок.

В то время, когда велась осада Яицкого городка, продолжалась и осада Оренбурга. Положение осажденных становилось все более и более тяжелым. Приход в Оренбург корпуса бригадира Корфа усилил гарнизон, который достиг теперь 6095 человек, но скудные запасы продовольствия стали таять быстрее. С декабря, опасаясь волнений в городе, хлеб выдавали не только солдатам, но и населению. Казакам, солдатам и рекрутам, а затем чиновникам и разного рода служителям увеличили денежное жалованье, выдали мясо. Но голод усиливался. Конину ели все. Недовольство жителей и гарнизона росло. Росло и дезертирство, особенно во время вылазок за фуражом. Воспользовавшись отъездом Пугачева в Яицкий городок и ослаблением лагеря пугачевцев в Берде, откуда многие ушли к Яицкому городку, захватив боеприпасы, Рейнсдорп готовит вылазку. 13 января рано утром три колонны войск — 12 тыс. человек при 26 орудиях — вышли из Оренбурга. Их вели Валленштерн, Корф и Наумов. Кроме того, в Оренбурге поставили под ружье всех на это способных мужчин. Из безлошадных казаков, калмыков и разночинцев сколотили отряд в 400 человек под командованием атамана Могутова для обеспечения тыла всех трех колонн. Начался бой. Наумов пробился вперед, но повстанцы, установив орудия на высотах, открыли сильный огонь и бросились навстречу противнику. Валленштерн и Корф, боясь быть отрезанными от Оренбурга, приказали повернуть. Отход войск расстроил боевой порядок и превратился в паническое бегство. Гарнизон понес значительные потери. 271 человек были убиты и пленены, 123 человека ранены. Восставшие захватили 13 орудий.

Голод в осажденном городе принимал угрожающие размеры. Цены на продукты росли катастрофически быстро. В пищу пошли кожа, кора. Оренбургские власти принимали решительные меры. С середины февраля Рейнсдорп разрешил тем, кто не участвовал в обороне Оренбурга, покинуть город, но только без денег, имущества и провианта. Из города стали уходить татары, башкиры, мещеряки, калмыки, семьи казаков из Чернореченской крепости и Берды. В результате власти Оренбурга смогли удержать в повиновении его гарнизон и жителей.

Для укрепления своих позиций Пугачев отправил Хлопушу занять крепость Илецкую Защиту. 16 февраля Хлопуша с отрядом в 400 человек при 2 пушках почти без сопротивления овладел Илецкой Защитой, где присоединил к себе сакмарских казаков и каторжников, работавших на соляных копях. Трофеями Хлопуши стали порох и пушки.

Пугачев считал, что Оренбург доживает последние дни, и на 27 или 28 февраля был назначен штурм города, но штурм не состоялся. Пугачев искренне переживал несчастье горожан и говорил: «Жаль мне очень бедного простого народа, он голод великий терпит и напрасно страдает». Жалея оренбуржцев и не желая проливать кровь, Пугачев еще раз 23 февраля обратился с письмом к Рейнсдорпу, именуя его «бестией» и «мошенником», «сатаниным внуком» и «дьявольским сыном» и угрожая, в случае если он не сдаст город, повесить на мочальной веревке.

Но к Оренбургу уже двигались правительственные войска. Пугачев выступил им навстречу.

Глава 3 Крестьянская война охватывает огромную территорию

Как брошенный в воду камень вызывает концентрические круги расходящихся волн, так и действия Главной армии Пугачева, осаждавшей Оренбург, обусловливали распространение восстания на север и юг, на запад и восток от эпицентра Крестььянской войны, заливавшей неудержимым валом Поволжье и Прикамье, Урал и Западную Сибирь.

Восстание, поднятое Пугачевым, всколыхнуло и степи Казахстана: кочевья казахов начинались совсем недалеко от Усихи и хутора Толкачевых, от Талового Умета и Яицкого городка. До нас дошли известия о том, что еще до начала восстания Пугачев побывал у хана казахского Младшего Жуза Нуралы и вел с ним какие-то переговоры. Уже 18 сентября Пугачев в манифесте, обращенном к казахам, жаловал их «землею, водою и травами», обещал им волю и ждал от них присылки «двухсот человек военных людей». Нуралы колебался, но брат его Дусалы-султан прислал к Пугачеву отряд джигитов во главе со своим сыном Сайдалы-султаном, принявшим участие в действиях восставших против правительственных войск. Между тем казахи начали набеги на окраинные форпосты с целью захвата пленных и угона скота. Опасаясь роста социального брожения среди казахов, Нуралы, а за ним и другие ханы стали откочевывать в глубь степей, подальше от районов Крестьянской войны. Но и эти меры не помогли. Нуралы жаловался, что подданные его не слушают, «а причиною тово злодей, именующий себя императором Петром III».

Самое активное участие принимали в Крестьянской войне башкиры. На исходе сентября Пугачев в своем манифесте пожаловал их «всем тем, что вы от единаво бога просите». В первые же дни осады Оренбурга к Пугачеву пришли многочисленные башкирские отряды, в том числе отряд Кинзи Арсланова. Верный соратник Пугачева возглавил башкир, входивших в состав пугачевского войска, осаждавшего Оренбург. В начале ноября у деревни Юзеевки на сторону восставших перешел большой отряд под предводительством Салавата Юлаева.

Поднялся трудовой люд всех четырех дорог Башкирии: Казанской, Сибирской, Ногайской, Осинской. Восстали мищари (мещеряки), татары и др. Восстание поддерживали целые волости, нередко во главе со старшинами, которые, выступив против царских властей и заводчиков, думали таким образом вернуть себе захваченные ими земли. Если старшины не примыкали к восстанию, рядовые жители деревень и волостей действовали самостоятельно. К середине ноября под Оренбургом насчитывалось более 5 тыс. повстанцев-башкир под руководством Кинзи Арсланова. Тогда же в Берду прибыл мещерский сотник Канзафар Усаев, деятельный предводитель, умевший «по-татарски и по-русски грамоте читать и писать». В ставку Пугачева явился и сотник Качкин Самаров. Получив приказы от Пугачева и Кинзи Арсланова, они направились в Башкирию, где успешно действовал самый молодой полковник повстанческого войска двадцатилетний Салават Юлаев.

Однако часть старшин осталась верной правительственному лагерю. Разжигалась и национальная вражда. Нередко русские, башкирские и мещерские отряды армии Пугачева действовали разрозненно. Пугачев направил в Башкирию яицкого казака Ивана Никифоровича Зарубина-Чику. Берда находилась далеко от Уфы, и нужен был новый центр восстания. Участник восстания яицкого казачества 1772 г., стойкий, энергичный, умный, он должен был взять в свои руки руководство восстанием в Башкирии. Зарубин-Чика сделал своей ставкой деревню Чесноковку под Уфой, куда еще в ноябре подошел отряд башкир, татар и марийцев. Здесь он развернул энергичную деятельность и вскоре фактически стал руководителем Крестьянской войны в Приуралье, на Урале и в Западной Сибири, а Чесноковка превратилась во вторую Берду со своим штабом, выпускавшим приказы и наставления, снабженные печатями «графа Чернышева», как именовал себя Зарубин-Чика. Всюду устанавливалась новая власть, избирались атаманы и есаулы. Они должны были выполнять приказы Пугачева и Зарубина-Чики, пополнять ряды повстанцев, ведать казной, творить суд и т. д. Во всем чувствовалась твердая рука «графа Чернышева».

К Чесноковке сходились башкиры, мищари, татары, чуваши, удмурты, русские дворцовые, помещичьи и экономические крестьяне, работные люди уральских заводов, табынские и нагайбакские казаки, беглые солдаты. Численность войск восставших под Уфой доходила до 12 тыс. человек. Зарубин не раз обращался к властям Уфы с предложением сдать город. Получив отказ, 23 декабря 1773 г. и 25 января 1774 г. повстанцы пытались штурмом овладеть Уфой, но неудачно.

Жители Уфы, испытывая острую нужду в хлебе, соли, топливе, в результате вылазок войска гарнизона добывали необходимое, так как полной изоляции города не было, хотя кольцо осады стягивалось все туже.

На огромной территории, охваченной Крестьянской войной, Зарубин-Чика организовывал органы власти восставших, посылал своих атаманов в разные края, к нему присоединялись все новые отряды, приходившие из разных мест и земель. В Чесноковку приходили работные люди Боткинского и Рождественского заводов, из-под Казани, Перми и Западной Сибири. Отряды Салавата Юлаева, мищарского старшины Канзафара Усаева, Батыркая Иткинова стали действовать по его непосредственным распоряжениям. Назначив табынского казака Ивана Степановича Кузнецова «главным российского и азиатского войска предводителем», Зарубин-Чика направил его в район Красноуфимска, подчинив ему все русские и башкирские отряды. Иван Никифорович Грязнов, «Главной армии полковник», получил приказ идти в Исетскую провинцию. Казак Торнов (Персиянинов) возглавил силы восставших, действовавших в районе Нагайбакской крепости.

Зарубин-Чика умело ликвидировал трения между отдельными отрядами восставших, укреплял их органы власти, стремился добиться единства действий отрядов, боролся с недисциплинированностью, держал крепкую связь с Бердой. Грабежи трудового люда, притеснения и распри карались. Красноуфимский есаул Матвей Чигвинцев получил приказ, чтобы «обывателям никаких обид, притеснений… грабительства чинено не было».

Трудно переоценить значение участия различных групп работных людей, в первую очередь Урала, в Крестьянской войне. Уже 12 октября 1773 г. поднялись работные люди Воскресенского завода на Южном Урале. Заводские крестьяне и работные люди восставали порой задолго до того, как у них появлялись манифесты Пугачева, обещавшие им волю. Работные люди и заводские крестьяне выбирали из своей среды атаманов, есаулов, урядников и прочих «выборных». На заводах функционировали станичные избы, сносившиеся с другими заводами, ведавшие казной и продовольствием, снабжавшие всем необходимым войска пугачевских полковников, собиравшие и вооружавшие отряды, направлявшиеся либо в Берду к самому Пугачеву, либо под Уфу в Чесноковку к Зарубину-Чике, либо под Челябинск к Грязнову.

Иван Никифорович Грязнов был направлен Военной коллегией Пугачева в Челябинск. Грязнов укрепил дисциплину в отрядах повстанцев, к ним присоединились сотни работных людей Саткинского и Златоустовского заводов. Восстание охватило всю Исетскую провинцию. Отряды крестьян и работных людей, созданные властями для борьбы с восставшими, переходили на их сторону. К Грязнову, шедшему на Челябинск, присоединились башкиры. 5 января 1774 г. Грязнов занял Чебаркульскую крепость. В тот же день вспыхнуло восстание в Челябинске — главном городе Исетской провинции, центре Зауралья. В город удалось проникнуть посланцам Грязнова. Здесь они нашли благодатную почву — казаки, горожане и согнанные в город крестьяне ждали появления «третьего императора». Возглавили восстание в Челябинске атаман Уржумцев и хорунжий Невзоров. Им удалось схватить воеводу, разгромить дома чиновников, но под угрозой пушек восставшие были вынуждены покинуть город. Началась осада Челябинска. Из своего стана Грязнов посылал «увещевания», адресуясь то к властям, то к горожанам. В них излагались стремление восставших и содержался призыв прекратить междоусобия. 8 января пугачевцы пошли на штурм Челябинска. Потерпев неудачу, 10 января Грязнов снял осаду. В Челябинск вошли правительственные войска.

Обстановка в Исетской провинции продолжала тревожить власти: восставшие осадили Далматов монастырь и Шадринск, заняли Миасскую и Бродокалмыцкую крепости, действовали по всей территории Исетского, Окуневского и Куртымышского уездов. 8 марта восставшие заняли Челябинск.

Самое активное участие в Крестьянской войне приняли крестьяне и работные люди Южного Урала — Воскресенского, Богоявленского, Архангельского, Преображенского, Вознесенского и других заводов. Хлопуша поднял восстание на Авзяно-Петровских заводах. Заводские отряды нередко были весьма многочисленными. Обслуживавшие заводы работные люди, особенно заводские крестьяне и наемные, покидали заводы и расходились по домам, выступая в роли зачинателей восстания в своих краях. Наоборот, переселенные на завод приписные и крепостные крестьяне, а нередко мастеровые были самыми активными участниками восстания на заводах, где они жили и трудились. Среди них особенно выделяются Григорий Туманов, Дорофей Загуменнов, Иван и Яков Рыловы, Нефед Голдобин, Василий Баженов, Павел Колесников и Терентий Жаринов. Всех «заводских жителей» манили призывы Пугачева, обещавшие им самое дорогое и заветное — волю и все «крестьянские выгоды». Слабым местом в действиях восставших крестьян и работных людей явилось отсутствие постоянной связи между отдельными заводами, а также между заводами и центрами Крестьянской войны — Бердой, Чесноковкой и Челябинском.

В начале октября весть о восстании дошла и до Среднего Урала. Власти Екатеринбурга, центра Уральского горного ведомства, пытались организовать оборону, но уже в январе 1774 г. на западе края действовали отряды восставших под руководством И. Н. Белобородова и Канзафара Усаева. Повстанцы занимают Суксунский, Бисертский, Ревдинский заводы и Ачитскую крепость. Призывы Пугачева делали свое дело. Заводские крестьяне «всем миром» переходили на сторону восставших. Уничтожались конторские книги и бумаги, конфисковывались деньги и хозяйственное имущество, выбирались «править заводами» новые власти, заводские крестьяне и работные люди вливались в войско Пугачева. На Кыштымском и Каслинском заводах также появились манифесты повстанцев, а 3 января сюда пришел отряд восставших со Златоустовского завода (Косотурского). Заводы поднялись. Восставшие избрали правителями завода Ивана Селезнева и Андрея Наседкина. Вскоре набранный из добровольцев обоих заводов отряд в 400 человек действовал под Челябинском.

Повстанцы подошли к Екатеринбургу. Заводчики, чиновники и духовенство, опасаясь расправы, спасались бегством. Полковник В. Бибиков готовился к эвакуации и составил «Обращение» к жителям города, мотивируя свой предполагаемый уход из города их «неверностью».

Но восставшие не решились на штурм Екатеринбурга, обошли город и двинулись на северо-запад, к Шайтанским и Билимбаевским заводам, вскоре занятым отрядом Белобородова. После нескольких приступов 11 февраля отряд Белобородова штурмом овладел Уткинским заводом. К этому времени восстание охватило 20 заводов Екатеринбургского горного ведомства, а отдельные отряды пугачевцев появились в пяти верстах от Екатеринбурга. Больших успехов добились отряды Оски Оскина, Семена Варенцова (Верхоланцева) и Егавара Азбаева, возглавивших русскую, башкирскую и марийскую сотни. У Белобородова сложился свой штаб: Максим Негодяев, Герасим Степанов, Петр Гусев, Измаил Иманов, Сергей Швецов. Штаб составлял и рассылал наставления, указы, ордера и т. п., подписанные Белобородовым, руководил действиями отдельных отрядов. В конце января Белобородов направил своих гонцов в Берду под Оренбург к Пугачеву. Они привезли весть о том, что «подлинно государь» назначил Белобородова своим атаманом.

И. Н. Белобородов обладал исключительными организаторскими способностями. Из нестройной толпы кое-как вооруженных людей он создал отряды, своей дисциплиной и «воинским порядком» мало чем уступавшие регулярным войскам.

Но силы все же были неравными. С середины февраля правительственные войска под командованием секунд-майора Гагрина и Фишера переходят в наступление. Ожесточенные бои развернулись за Уткинский и Каменский заводы и Багарякскую слободу. 12 марта Белобородов вынужден был отступить от Каслинского завода и уйти на Саткинский завод.

Слухи о восстании, о людях, боровшихся за волю, быстро дошли и до далекого от Яика Пермского края и до Сибири. Всюду (под Кунгуром, на Тулве, у Красноуфимска) поднимались работные люди, заводские, дворцовые и экономические крестьяне, пахотные солдаты, казаки, татары, башкиры. Центром движения в декабре 1773 г. становится Осинская волость. За Осинской поднялись Сарапулская и Сивинская волости, Рождественский и Аннинский заводы. В Осу вступили пугачевские полковники Батыркай Иткинов и Абдей Абдулов. Осинская земская изба восставших развернула кипучую деятельность. Она ведала продажей вина и соли, доходами «государя», приводила к присяге ему, судила, рапортовала в Главную армию, поставляла в войска провиант и фураж, создавала вооруженные отряды, выдавала удостоверения («билеты»), контролировала дорогу на Казань, оберегала свою волость от правительственных войск, опираясь на местные повстанческие отряды, помогала и наставляла другие «мирские избы» Кунгурского уезда, охраняла крестьянскую собственность и т. д.

В конце декабря отряд в тысячу человек из русских мастеровых и работных людей с Юговского, Иргинского, Ашанского и других заводов, приписных крестьян, башкир, татар во главе с Батыркаем Иткиновым подошел к Кунгуру. Оплотом «походного войска», стоявшего под Кунгуром, стал Юговский завод. Возглавил отряд Гаврила Ситников. Как и на Южном Урале, работные люди изготовляли ядра и картечь, ковали копья и сабли, делали рогатины. Всюду на заводах набирали в «казаки», в повстанческое войско. Как правило, работные люди неохотно уходили с заводов, считая, что заводы прекратили работу только «по указу».

Батыркай Иткинов обратился к кунгурцам с манифестом, обещая землю и волю, и вступил в переговоры с властями о сдаче города. Когда увещевания не помогли, 2, 5 и 9 января последовали один за другим приступы. Овладеть городом не удалось, вскоре отряды Иткинова и Абдулова ушли. Начались репрессии.

К середине января в Кунгурском уезде действовали отряды Канзафара Усаева, Ивана Васева, Ивана Наумовича Белобородова и Салавата Юлаева. Последний занял Красноуфимск и под Кунгуром присоединился к Усаеву и Васеву. Салават Юлаев действовал очень энергично, старался снабдить повстанцев оружием, подавлял сопротивление казачьей старшины, налаживал связь с Пугачевым.

19 января в село Троицкое под Кунгуром вошел со своим отрядом следовавший от Зарубина-Чики «главный российского и азиатского войска» предводитель табынский казак Иван Степанович Кузнецов. Кузнецов пытался объединить действовавшие в этом уезде отряды повстанцев. Ему энергично помогал Гаврила Ситников. К 23 января войско Кузнецова под Кунгуром насчитывало 3400 человек. В ночь на 23 января Кузнецов и Салават Юлаев пытались взять город штурмом, но боеприпасов было мало (под конец боя стреляли из пушек… палками). Гарнизон Кунгура под командованием Гагрина ожесточенно сопротивлялся. Штурм успеха не имел. Вскоре Кузнецов уехал в Чесноковку, а раненый Салават Юлаев — в Башкирию. Через несколько дней Гагрин разбил повстанцев под селом Орда.

В Сибири «разгласителями» о событиях на Яике выступили яицкие казаки, сосланные сюда за участие в восстании 1772 г. Первым поднялось население Исетской провинции. В январе и феврале 1774 г. восстали Ялуторовский и Краснослободский дистрикты, Тюменский, Туринский и Верхотурский уезды. Во главе движения стояли местные крестьяне А. Тюленев, Я. Кудрявцев, С. Новгородов, Ф. Завьялов. Они установили связь с Пугачевым, Зарубиным-Чикой и Грязновым. В феврале Грязнов прислал на помощь восставшим отряд русских, башкир, татар и мещеряков во главе с Иликаевым, который занял Утецкую и Иковскую слободы под Кунгуром. Поднялись и другие селения. Особенно активно действовали жители Багарякской и Заиковской слобод, повстанческие отряды Паклина, Оконишникова, Мурзина, Таскаева, Сергеева и др. Восставшие овладели Курганом, но в ожесточенных многодневных боях у Иковской слободы потерпели поражение. Отряд Иликаева ушел. Новгородов и многие другие руководители отрядов повстанцев были схвачены.

В середине октября весть о борьбе за волю дошла до Казанской губернии. Манифесты Пугачева распространялись на сходах, базарах, в трактирах, церквах. В ноябре в губернии все чаще и чаще стали появляться пугачевские отряды. Крестьяне толпами уходили к Пугачеву в Берду и в Чесноковку к Зарубину-Чике. Всюду действовали отряды восставших крестьян и заводских людей: русских, татар, удмуртов. В начале декабря в Казанском крае и междуречье Камы и Вятки появились местные повстанческие отряды. Немаловажную роль сыграли приписные крестьяне и работные люди, которые вернулись с заводов в свои села и деревни (они были лучшими агитаторами, действовавшими в пользу повстанцев). Восстание охватило Мамадышский, Сарапулский, Чистопольский и большую часть Казанского уезда.

Наиболее крупным из местных отрядов был отряд приписного к Казанскому адмиралтейству татарина Мясогута Гумерова. За три недели отряд вырос с 30 до 3 тыс. человек и даже смог по приказу Пугачева выделить часть своих сил для похода на Мензелинск и Елабугу. В окруженной лесом деревне Камышлы Гумеров создал укрепленный лагерь, откуда думал двинуться на Казань. Однако, когда восставших крестьян оторвали от своих сел и деревень и отправили под Мензелинск, они стали разбегаться, уходить домой. Сказывалась локальность крестьянского восстания — характерная черта всех крестьянских выступлений. В Казанском крае действовал еще один крупный отряд в 1700 человек, состоявший главным образом из крестьян, приписанных к Ижевскому заводу. Возглавил его Андрей Носков. 1 января Носков занял Ижевский завод. 6 января восстал Боткинский завод, вскоре занятый отрядом Носкова и Федора Калабина. Как и в других местах, работные люди и приписные крестьяне присягали «Петру Федоровичу», слушали его манифесты, жгли конторские книги, избирали из своей среды атаманов и есаулов, создавали свое повстанческое управление.

Отряды восставших действовали и в Елабуге — Кузьмы Ишменева, и в Мамадышском уезде — Абзелима Сулейманова, и в Казанском — солдата Андрея Сомова и удмурта Ильи Богданова и др.

Хотя в Нижегородской губернии к началу восстания Пугачева «беспорядков никаких не было замечено», но слухи о «государе Петре III», о его обещаниях и действиях восставших, распространявшиеся посланцами Пугачева или крестьянами, участвовавшими в восстании и вернувшимися в свои края, подняли крестьянство и этой губернии. Крестьяне отказывались нести повинности, громили барские имения.

Из Пензенско-Воронежского края к Пугачеву потянулись ходоки, но пробиться в оренбургские степи было нелегко. В марте под влиянием слухов, что «царь Петр Федорович» «у помещиков крестьян отнимает и дает волю», вспыхнуло восстание крестьян села Кавресс Арзамасского уезда, во главе которого стояли крестьяне Макар и Аврам Алексеевы и Никита Ефимов. В Шацком уезде крестьяне запахивали помещичьи земли, рубили заповедные леса, заявляя: «Все теперь наше, царь жалует нам всю землю». Повсюду говорили, что «государь Петр Федорович… крестьян хочет от бояр отобрать».

«Приклонилось» к Пугачеву и трудовое население Нижнего Поволжья и Заволжья. В октябре — ноябре 1773 г. в Петербург сообщали, что в районе Самары и Ставрополя «поднялась… чернь» и «дворян разоряет». 17 октября в село Ляховку в Заволжье прибыл отряд пугачевцев — казаков, калмыков и чувашей. Началось восстание, охватившее много сел. Повстанцы направили к Пугачеву ходоков во главе с Леонтием Травкиным, вскоре вернувшимся с «милостивым указом». Травкин утверждал, что Пугачев приказал ему не щадить дворян, и, «если кто помещика убьет до смерти и дом его разорит, тому дано будет жалованья — денег сто рублей, а кто десять дворянских домов разорит, тому тыща рублев и чин генеральский».

На Волге стали возникать местные отряды. Большое значение имело появление яицких казаков, посланных «из армии… государя Петра Федоровича разорять помещичьи дома и давать крестьянам свободу». Казаки строго-настрого приказывали крестьянам «…на помещика не работать и оброков никаких не платить». Восстали казаки и солдаты Бузулукской крепости. Поднялись ставропольские православные калмыки. Хорошо вооруженные и по устройству своего войска напоминавшие казачество, но без казачьего «круга» (схода) и выборности командиров, они представляли собой грозную военную силу, умноженную еще и тем, что с ними «вся чернь… согласилась». Они «деревни и села дворянские все без остатку… грабят» и творят суд над помещиками. Немало добытого у помещиков имущества калмыки отправили под Оренбург Пугачеву. Много калмыков во главе с Федором Ивановичем Дербетевым сражались в составе Главной армии.

На Волге появился и отряд беглого крестьянина Ильи Федоровича Арапова, направленного пугачевской Государственной военной коллегией на Самарскую укрепленную линию. В отряд Арапова устремилось множество крестьян. Арапов занял Бузулук, 25 декабря вступил в Самару, но долго удержаться не смог. 29 декабря правительственные войска под командованием майора Муфеля вынудили повстанцев оставить город. В ночь на 20 января калмыки Дербетева вступили в Ставрополь — главный город края, но вскоре покинули его и ушли к Пугачеву в Берду.

Правительство очень боялось, что с низовьев Волги восстание перебросится на Дон. Для изоляции донского казачества оно предприняло ряд мер. Но и на Дон проникли слухи о «государе», а кое-где казаки стали «сумневаться» в правоте своего начальства и «обольщаться» призывами Пугачева.

Крестьянская война охватила обширный край от Гурьева на берегу Каспийского моря и до Екатеринбурга, Ирбита и Кургана, от Шадринска до Самары и Ставрополя. «Чернь бедная» разных народностей и вероисповеданий с оружием в руках добывала себе волю и землю.

В январе 1774 г. правительство предприняло новое наступление на обширной территории. Одна группа правительственных войск вела наступление на Оренбург от Самарской укрепленной линии до Елабуги. Войска, действовавшие от Мензелинска до Сарапула, шли на Уфу, а расположенные между Кунгуром и Красноуфимском направили свой удар в район Екатеринбурга.

Муфель и Гринев оттеснили пугачевские отряды из Ставрополь-Самарского края, Ю. Бибиков разбил восставших при Каюках и Тубе. 17 января под ударом войск Бибикова и Кардашевского пал Заинек. За ним правительственные войска заняли Мензелинск, Елабугу, Нагайбак. Восставшие потерпели поражение под Кунгуром, Красноуфимском, Бугурусланом, Бузулуком.

Новому наступлению правительственных войск Пугачев не мог противостоять. Его отряды были разбросаны на огромных пространствах. Осада Оренбурга отняла у Пугачева самое дорогое — время. Это отметила Екатерина, назвав осаду Оренбурга «счастьем». Правительство стягивало войска.

Главнокомандующий регулярными войсками, действовавшими против Пугачева, генерал-аншеф А. И. Бибиков был хорошо осведомлен о силе и огромной мощи народного движения, охватившего Поволжье, Приуралье, Сибирь. Не доверяя солдатам и крестьянам, горожанам и «инородцам», даже сельскому духовенству, власти надеялись только на регулярную армию. К концу января под командованием Бибикова против восставших действовали отряды Фреймана, Деколонга, Муфеля, Кардашевского, Ю. Бибикова, Гагрина, Голицына, Мансурова, Михельсона. На восставших двигалась армия, которая могла помериться силами с армией любого государства. Дворянство, купечество, татарские феодалы, мурзы и купцы формировали надежные отряды.

Восставшие отходили к Чесноковке, где стоял Зарубин-Чика, под Оренбург, в Берду, к Пугачеву. Вести приходили в Берду все более и более тревожные. В начале марта Пугачев перешел в наступление, но потерпел поражение от войск Голицына у деревни Пронкиной. Войска восставших, насчитывавшие около 9 тыс. человек, концентрировались у Татищевой крепости, где Пугачев намеревался дать генеральное сражение. Однако, имея значительное превосходство в силах, он рассредоточил свои войска. Оставив под Оренбургом большую часть артиллерии и войска, Пугачев не смог собрать под Татищевой достаточно войск для того, чтобы, используя численное превосходство, нанести удар по противнику.

Пугачев отдал приказ подготовить крепость к обороне, насыпать снежный вал, вкатить на него пушки. Все дистанции были измерены, намечены цели, наведены пушки. Крепость замерла. Пугачев рассчитывал на то, что Голицын посчитает крепость незанятой и поставит свои войска под губительный огонь 36 орудий. Но разведка чугуевских казаков сорвала этот план. Два уцелевших в стычке чугуевца донесли, что крепость готова к обороне. Вскоре началась артиллерийская дуэль, продолжавшаяся почти 4 часа. Войска Голицына начали штурм, но пугачевцы предприняли вылазку. Долгое время шло ожесточенное сражение. Голицын ввел в бой части Долгорукого, Аршеневского, Ю. Бибикова, Мансурова, Фреймана. Повстанцы бились мужественно и упорно. В первых рядах сражался сам Пугачев. Но натиск регулярных войск трудно было сдержать. 22 марта в бою под Татищевой крепостью восставшие были разбиты. Пугачев уехал в Берду, 23 марта он ушел из Берды, а через несколько дней войска Голицына вступили в Оренбург. Овчинников и Дехтерев со своими казаками и заводскими рабочими отошли в Яицкий городок. Пугачевцы потеряли около 2 тыс. убитыми, 4 тыс. ранеными и пленными, орудия и обоз. Бой у Татищевой крепости был первым крупным поражением восставших. 24 марта под Чесноковкой были разбиты Зарубин-Чика и Салават Юлаев. Под Екатеринбургом потерпел поражение Белобородов. Бой под Сакмарским городком 1 апреля закончился новым поражением Пугачева.

Потери восставших были велики. Пушки достались врагу. По приказу Пугачева сожгли дела его Военной коллегии. В сражениях с правительственными войсками в плен попали Зарубин-Чика, Почиталин, Подуров, Мясников, Кожевников, Толкачев, Горшков. Пропал без вести Витошнов. Схватили Хлопушу, пытавшегося спасти свою семью. Сотни повстанцев были захвачены в плен.

Глава 4 Второй период Крестьянской войны. Взятие Казани

Поражения под Оренбургом и Уфой вовсе не означали победы лагеря феодалов. Лишь несколько затихнув на короткое время, Крестьянская война разгоралась с новой силой, только перемещался главный ее очаг.

С отрядом в 500 казаков, работных людей и заводских крестьян, башкир и татар Пугачев ушел на Урал. Начался второй этап восстания. Пугачев не терял присутствия духа. Он говорил: «Народу у меня, как песку, и я знаю, что вся чернь меня с радостью примет». Движение отнюдь не было разгромлено. В Оренбургском крае действовали калмыки; Салават Юлаев с 3 тыс. башкир шел на помощь к Пугачеву; Белобородов занял Саткинский завод. На новом этапе базой восстания становятся заводы Южного Урала и Башкирия. Народ поддерживал повстанцев.

В первой половине апреля Пугачев пришел на Вознесенский завод, откуда двинулся на Авзяно-Петровский завод, где к нему присоединилось 400 заводских работных людей. Они составили отдельный полк. Так начался поход Главной армии по Уралу. Около трех недель Пугачев оставался на Белорецком заводе. На Белорецком заводе в Авзянский полк влились еще 300 человек заводских крестьян. Во главе полка был поставлен заводской крестьянин Дорофей Загуменнов.

На заводах Южного Урала Пугачев развернул кипучую деятельность. Снова заработала Государственная военная коллегия, секретарями которой были назначены исетский казак Иван Шундеев и «заводский работник» Григорий Туманов. Большую помощь оказывал Пугачеву Кинзя Арсланов. Башкирские старшины и заводские приказчики отовсюду посылали Пугачеву вооруженных людей. Вскоре Главная армия восставших, стоявшая на Белорецком заводе, выросла до 2 тыс. русских и башкир. Пугачев собирал силы. Еще 4 апреля Белобородов, стоявший на Саткинском заводе, получил от Пугачева приказ собрать отряд из русских, башкир и марийцев. 2 мая Пугачев ушел из Белорецкого завода и направился к Магнитной, куда приказал явиться и Белобородову. 6 мая, не имея ни одной пушки, Пугачев с четырехтысячным войском штурмом овладел Магнитной. Пугачев сражался в первых рядах и получил ранение картечью в правую руку. Исетские казаки и солдаты, составлявшие гарнизон Магнитной, перешли на его сторону.

Вслед за Пугачевым на Урал двинулся отряд казаков под предводительством А. Овчинникова (прикрывавший отход Пугачева от Татищевой крепости) и отряд Перфильева (отошедший от Яицкого городка после захвата его правительственными войсками). Потерпев поражение от войск генерала Мансурова 15 апреля на реке Быковке между Генварцовским и Рубежским форпостами, отряды Овчинникова и Перфильева, непрерывно пополняемые заводскими крестьянами, подошли к Кананикольскому и Вознесенскому заводам. 7 мая Перфильев и Овчинников пришли в Магнитную с отрядом в 500 казаков и заводских крестьян.

На этом этапе Крестьянской войны базами и опорными пунктами восставших стали уральские заводы. На Симском заводе находились башкиры Салавата Юлаева. Саткинский завод стал базой Белобородова, на Кыштымских и Каслинских заводах находились отряды Грязнова и Туманова. Многочисленные отряды восставших занимали Троицкий, Воскресенский и другие заводы.

Численность Главного войска Пугачева достигла 5 тыс. человек. Пугачев не собирался оставаться на заводах, занятых Главным войском и другими отрядами. Его целью являлся Челябинск, который находился в руках восставших. Челябинск, посылал гонцов к Пугачеву, а они, возвращаясь, сообщали, что «государь» «следует с толпою к Челябе». Путь Пугачева лежал через Вознесенский, Авзяно-Петровский и Белорецкий заводы, находившиеся на дороге к Челябинску. В Главном войске Пугачева продолжала свою деятельность Военная коллегия, повытчиком которой стал Григорий Туманов, а секретарем — Шундеев. Василий Михайловский принимал меры для обеспечения войска восставших провиантом и фуражом на всем его пути к Челябинску.

Пугачев спешил к Челябинску еще и потому, что на заводах, занятых восставшими, не оказалось ни пушек, ни достаточного количества боеприпасов. Они были очень слабо укреплены и долго сопротивляться регулярным войскам не могли. Пугачев отдавал приказы с требованием собрать в его войско «многочисленное число человек», поставлять провиант и фураж, но он не столько рассчитывал на усиление своего войска в пути, сколько на Челябинск. Но вскоре Григорий Туманов привез Пугачеву весть о поражении восставших 10 апреля и падении Челябинска. Пугачев меняет маршрут.

Теперь все надежды Пугачев возлагал на отряд Белобородова, стоявший на Саткинском заводе. Но Белобородова связывала его договоренность с Салаватом Юлаевым об обороне Симского завода, а также необходимость руководства действиями восставших южнее Екатеринбурга.

Положение усугублялось тем, что некоторые башкирские старшины после поражения повстанцев под Оренбургом и Уфой колебались, другие открыто перешли на сторону правительства. И только в мае начался новый подъем движения в Башкирии. Энергично действовал Салават Юлаев. По его приказу Бахтиар Канкаев набирал людей в свой отряд. Салават Юлаев занял Симский завод (поставленный заводчиком Твердышевым на земле его отца Юлая Азналина), затем овладел Катав-Ивановским и Юрезанским заводами. Салават Юлаев уничтожил на Симском заводе только имущество заводчика Твердышева, все остальное башкиры не тронули. И Салават Юлаев, и его отец стремились установить добрые отношения с жителями, не допускать национальной розни между русскими и башкирами. Отряд Салавата Юлаева насчитывал около 3 тыс. башкир и работных людей Симского завода. 8 мая войска Михельсона нанесли поражение Салавату Юлаеву, и 23 мая он вынужден был покинуть Симский завод, перед уходом предав его огню.

Кроме отряда Салавата Юлаева в Бишкирии весной 1774 г. действовали отряды Канзафара Усаева и Караная Муратова.

В первый период Крестьянской войны Южный Урал, освобожденный от правительственных войск, являлся базой восставших. Теперь, весной 1774 г., в близлежащих к заводам районах действовали многочисленные воинские части генералов Фреймана и Деколонга, подполковника Михельсона и др. Именно поэтому заводы уже не представляли собой надежной опоры для пугачевцев. Будучи не в состоянии удержать за собой заводы и опасаясь, что они будут использованы регулярными царскими войсками и властями как опорные пункты в борьбе с восставшими, Пугачев, покидая заводы, сжигал их и уводил с собой жителей. Так было на Авзяно-Петровском, Белорецком, Вознесенском, Воскресенском и других заводах. Башкиры, на землях которых заводчики построили эти предприятия, видели в них своих заклятых врагов. Жгли заводы и делали это тем охотнее, что сам «Петр Федорович» приказывал заводы «до пошвы выжечь».

Пугачев пытался восстановить связи с казахами, писал Аблей-хану, стремился привлечь на свою сторону откочевавших в далекую Джунгарию калмыков.

Из Магнитной через посланцев-казахов Пугачев приказал «киргизцам» (казахам) все «крепости разорить, ничего не опасаясь». Овладев Губерлинской крепостью, казахи разорили ее, затем напали на Таналыцкую и Орскую крепости, Каленовский и Кашяницкий и другие форпосты. Действия рядовых казахов заставили казахскую верхушку — Нуралы-хана и Айчувак-султана — откочевывать под защиту царских властей. Властям они писали, что «своевольные» казахи «вам и мне злодеи».

Силы восставших быстро росли. Выйдя из Магнитной, обойдя Верхне-Яицкую крепость, где стояли войска Деколонга, 8 мая вечером Пугачев двинулся по Оренбургской укрепленной линии. За 10 дней восставшие овладели Карагайской, Петропавловской, Степной и Троицкой крепостями. В отряды Пугачева вливались казаки и солдаты. Повстанцы забирали пушки, порох, провиант, деньги. Чтобы затруднить преследование, они жгли крепости, разрушали мосты и запруды. 21 мая под Троицкой крепостью войска Деколонга разбили 8-тысячную Главную армию Пугачева. Погибла артиллерия, попали в плен Шундеев и Туманов. Новым секретарем Государственной военной коллегии Пугачев назначил Алексея Дубровского (Трофимова). Главная армия Пугачева была плохо вооружена: в желающих «служить государю» не было недостатка, но только исетские казаки были хорошо вооружены, заводские крестьяне имели лишь холодное оружие; пушек было мало, да и те часто становились добычей врага. Овладев Чебаркульской крепостью, Саткинским и Златоустовским заводами, Пугачев сжег их. Стараясь оторваться от царских войск, Пугачев шел быстро. Долгое время (с апреля) сведения о нем у правительства были самые неопределенные.

Михельсон упорно и неотступно шел по пятам Пугачева. Догнав у деревни Лягушиной повстанцев, Михельсон разбил несколько отрядов Пугачева. Через несколько дней в деревне Киги к Главной армии восставших присоединился 3-тысячный отряд башкир во главе с Салаватом Юлаевым, выдержавшим уже не один бой с Михельсоном. Пожаловав Салавата Юлаева чином бригадира, а отца его Юлая Азналина назначив «главным атаманом над всеми жителями Сибирской дороги», Пугачев двинулся к Красноуфимску. По всей Башкирии распространялись манифесты, обещавшие всем «свободную вольность», освобождение от податей и «великих тягостей», от крепостной зависимости, призывавшие истреблять «бояр и зависцов несытого богатства», набирать «достаточное число войск», которые должны смело и решительно действовать «противу злодейских партий», как именовали восставшие правительственные войска, награждая их тем же эпитетом, каким в крепостническом лагере называли отряды восставших.

Манифесты и указы, составленные в Государственной военной коллегии Иваном Твороговым, секретарем Алексеем Дубровским и повытчиком заводским крестьянином Герасимом Степановым, направлялись «главному полковнику» «над мещеряками» Канзафару Усаеву, башкирскому старшине Магдею Менарову, марийскому старшине Юкею Егорову и др. Пугачев призывал их народу «напрасно никаких бед не чинить», не допускать насилия, не облагать налогами, беречь и охранять собственность простых людей, собирать армию, а уж если кто-нибудь окажется «в противлении и ослушании», не пойдет на службу к «государю» или окажется повинным «в худых поступках», тех не жалеть, поступать с ними, как с изменниками.

Восстание продолжало нарастать, охватывая все новые и новые районы Прикамья. В Пермском крае, в районе Юговских заводов, Осы, Тулвы, действовало несколько крупных повстанческих отрядов: Ивана Тарасова, Степана Кузнецова, Семена Волкова. В этих отрядах сражались плечом к плечу русские крестьяне и работные люди, башкиры и мищари. Они наносили сильные удары по правительственным войскам. Отряды Салавата Юлаева и мищарского полковника Бахтиара Канкаева 4 июня овладели Бирском. 11 июня под Красноуфимском Белобородов разбил, вынудил отступить правительственные войска под командованием подполковника Попова и овладел городом. Но за Главной армией неотступно и упорно следовал Михельсон, нанося ей один за другим чувствительные удары. Пугачев терял артиллерию, оставляя на поле сражения много убитых, немало восставших оказывалось в плену у Михельсона.

Однако размах Крестьянской войны в Прикамье расстроил планы командования правительственных войск. Михельсон потерял след самого Пугачева и повернул к Уфе. Главная армия оторвалась от противника и двинулась к Осе. Численность войска Пугачева доходила до 9 тыс. человек. 18 июня Пугачев подошел к Осе. Он обратился к осажденным с манифестом, но, видя, что увещевания не помогают, приказал начать штурм города. Неоднократные приступы прошли неудачно. В бою были ранены Белобородов и Салават Юлаев, отпущенный Пугачевым для извлечения в Башкирию. Казаки и башкиры, гарцевавшие у стен Осы, призывали открыть ворота крепости и тем самым избежать кровопролития. Наконец, это подействовало, чему способствовала и новая попытка овладеть крепостью. Из Осы в стан Пугачева явился направленный властями старик — отставной сержант, который когда-то видел в лицо государя Петра III. Пугачев решил воспользоваться случаем, чтобы укрепить свой авторитет «подлинного императора». Он переоделся в простое казачье платье и встал в одну шеренгу с другими казаками. Привели старика. Отставной сержант стал обходить выстроившихся казаков, внимательно вглядываясь в каждого. Дошла очередь и до Пугачева. Находчивость Пугачева помогла ему. «Што, старик, узнал ли ты меня?», — спросил он. «Бог знает, — отвечал старик. — Как теперь признаешь! В то время был ты помоложе и без бороды, а теперь в бороде и постарел». Пугачев не отступал: «Смотри, дедушка, хорошенько, узнавай, коли помнишь!». Старик долго глядел на него и, наконец, произнес: «Мне-де кажется, што вы походите на государя». Тогда, облегченно вздохнув, Пугачев сказал старому сержанту: «Ну так смотри ж, дедушка! Поди, скажи своим-то, чтоб не противились мне, а то я всех предам смерти». Старик явился на следующий день и заявил во всеуслышание: «Теперь я узнаю, што ты подлинна наш надиожа-государь».

21 июня Оса сдалась без боя, а майора Скрипицына, командовавшего гарнизоном, Пугачев назначил «главным командиром»[64]. Дорога на Казань была открыта, и 5-тысячная Главная армия Пугачева лавиной двинулась на запад.

22 июня Главная армия стояла уже на берегу Камы у Рождественского завода. Пугачев еще 19 июня ездил к Каме, для того чтобы найти место переправы. По его приказу через болота настилали гати, чинили мосты и дороги, а жители села Сундырь получили распоряжение готовить лодки и плоты для переправы войск повстанцев через Волгу.

Восставшие шли на Казань. Пугачев использовал и отрыв своих войск от регулярных команд Михельсона, сдерживаемых отрядами восставших башкир, и ошибку правительства, перебросившего регулярные войска в Башкирию и на Урал и обнажившего Казань, и поддержку Главной армии народом, что обеспечивало постоянное ее пополнение. 23 июня заводские крестьяне переправили войска «государя» на другой берег Камы.

Вместе с Пугачевым шел на Казань прославившийся своими действиями в Пермском крае один из выдающихся предводителей Крестьянской войны — Иван Белобородов. Пугачев сумел сохранить и провести сквозь суровые испытания закалившееся ядро своего войска. Оно непрерывно пополнялось башкирами, крестьянами, мастеровыми, работными людьми. Некоторые из них «сначала были к возмущению первые», а многие «в зимнее время в народе составляли смятение», не раз поднимали оружие против заводчиков и приказчиков, были «в бегах» во время карательных экспедиций, бежали в мае к самому Пугачеву, в первых рядах с башкирами «обирали домы» господские и приказчичьи, бились за Осу и вошли в нее с победой, а затем уже двинулись с Пугачевым под Казань.

Переправившись вместе с Главной повстанческой армией через Каму, Пугачев держал направление на Казань, но, пройдя несколько верст, свернул в сторону Боткинского и Ижевского заводов, так как понимал, что, поскольку они находятся в руках правительства, их нельзя оставлять у себя в тылу.

Узнав о приближении повстанческой армии, купцы и заводские чиновники спешно покинули заводы. Заводские власти создавали отряды для борьбы с восставшими. Но Пугачев сумел их опередить. 24 июня армия восставших показалась на дороге к Боткинскому заводу. Встречали Пугачева все бывшие в этот день на заводе крестьяне и мастеровые. Завод подожгли, и в огне сгорели здания, конторы, церкви. Вскоре вся армия восставших во главе с Пугачевым появилась у Ижевского завода. 27 июня восставших встретили звоном колоколов, и весь народ — крестьяне, работные люди и даже духовенство с крестом и иконами — приветствовал Пугачева.

Взятие Боткинского и Ижевского заводов обеспечивало Пугачеву беспрепятственное движение к Казани и значительно укрепило армию восставших.

Успешное движение Главной армии восставших к Казани во многом было предопределено повстанческим движением в Казанском крае, которое началось задолго до прихода в этот район Пугачева. Восстание крестьян Казанского края, разгоревшееся зимой 1773/74 г., в марте — апреле было жестоко подавлено карателями. Но вскоре в связи с первыми известиями об успехах Пугачева в Башкирии и на уральских заводах и в еще большей степени при вступлении самого Пугачева на территорию Казанского края оно снова разгорелось.

В армии восставших было много приписных к уральским заводам крестьян — выходцев из Казанского края. От них-то сюда и проникали слухи о новых успехах Пугачева. Крестьяне тайно собирались на сходки и обсуждали эти известия. Наибольшую активность проявляли работные люди, приписанные к заводам, помещичьи крестьяне и крестьянство нерусских национальностей, которое испытывало классовый, национальный и религиозный гнет. В Казанском крае действовал отряд удмурта Чупаша, мещеряка Бахтиара Канкаева, татарина Мясогута Гумерова и др.

Крестьянство с нетерпением ждало прихода войск Пугачева, чтобы с их помощью навсегда разделаться с крепостниками. Переправа Пугачева через Каму привела к повсеместному массовому восстанию в Казанском крае. Сюда прибыли люди Пугачева с его манифестами и указами.

Здесь энергично действовали пугачевские полковники Дорофей Загуменнов, Григорий Филинков, атаманы Андрей Носков, Федор Калабин (Шмота) и Карп Степанов (по прозвищу Карась) — активный участник и руководитель восстания приписных крестьян Авзяно-Петровского завода еще в 1761–1762 гг.

Крестьянское восстание в Казанском крае принимало характер, все более и более грозный для помещиков, заводчиков и царских властей. Крестьяне уничтожали помещичьи усадьбы, расправлялись с помещиками, старостами и приказчиками, пытаясь таким образом обрести свободу и получить землю. Чем ближе Пугачев подходил к Казани, тем быстрее росла его повстанческая армия. Отовсюду спешили к нему или его посланцам на конях и пешком приписные к заводам, помещичьи, экономические, ясачные и государственные крестьяне, русские и нерусские: татары, марийцы, удмурты. Они уже знали: Пугачев идет на Казань — центр эксплуатации и порабощения народов Заволжья и Прикамья, оплот заводчиков и помещиков.

Войска повстанцев взяли Трехсвятское (Елабугу), Сарапул, Агрыз, Заинек, Мензелинск, Мамадыш. Пугачева всюду встречали колокольным звоном, хлебом-солью. Если под Осой у Пугачева было около 5 тыс. человек, то на пути от Осы до Казани к нему «пристало татар и русских мужиков до семи тысяч человек». В сражениях у села Новокрещенского и под Казанью Пугачев разбил правительственные войска. Новый главнокомандующий войсками, действовавшими против Пугачева, Ф. Ф. Щербатов, сменивший умершего в апреле Бибикова, пытался сконцентрировать свои силы в одном месте и преградить восставшим путь на Казань. Отряды Голицына, Попова, Жолобова, Обернибесова, Гагрина и Михельсона спешили к Казани. Но восставшие башкиры своими действиями отвлекали правительственные войска от решения главной задачи, и даже энергичный Михельсон был задержан военными действиями башкир. Несколько дней Михельсон не имел никаких сведений о Пугачеве и переправился через Каму только 3 июля.

Казань являлась большим, многолюдным городом, важным административным центром. В городе царила паника. Дворянство разбегалось, а оставшиеся в городе дворяне, чиновники, духовенство и купцы лихорадочно готовились к обороне. Гарнизон Казани насчитывал около 2 тыс. человек и имел многочисленную артиллерию. До 6 тыс. вооруженных жителей Казани и ее окрестностей должны были усилить гарнизон. Под ружье встали дворяне, чиновники, купцы и даже гимназисты. Согнали окрестных татар и чувашей. Но не все это воинство было надежным. Не приходится говорить о дворовых, ремесленниках, мастеровых, с нетерпением ожидавших прихода пугачевцев.

Оборону Казани возглавил П. С. Потемкин. Возводились полевые укрепления, земляные батареи, ретраншементы, ставились рогатки. Оборонительные сооружения разделили на три части. Каждому указали место, где он должен был стоять в случае нападения.

Тем временем Главная армия Пугачева, насчитывавшая уже около 20 тыс. человек при 12 орудиях, подходила к Казани. 10 июля пугачевцы разбили высланный против них отряд правительственных войск под командованием Толстого. Утром 11 июля Пугачев уже стоял лагерем у Троицкой мельницы, в 7 верстах от города. Вечером он отправил в Казань три своих манифеста, требуя покориться. Сам Пугачев с 50 казаками объехал город и осмотрел его укрепления. 12 июля он собрал совет, на котором присутствовали Белобородов, Перфильев, Идыр Баймеков, Чумаков, Творогов, Давилин и Леонтьев. На совете обсуждался план штурма и планы действия Главной армии в дальнейшем. После взятия Казани Пугачев намеревался «пройти в Москву и тамо воцариться и овладеть всем Российским государством».

Пройдя Арское поле, где был разбит пугачевский лагерь, восставшие ринулись на Казань одновременно несколькими колоннами, которыми командовали Пугачев, Овчинников, Белобородов и Минеев. Главные силы пугачевцев двинулись на приступ от Арского поля. Отряд под командованием пугачевского полковника Минеева шел на штурм Казани на правом фланге, а на левом фланге боевыми действиями восставших руководил Белобородов. Использовав возы с сеном и соломой, пугачевцы вначале овладели двумя батареями, прорвались через рогатки, потом в нескольких местах подожгли форштадт, через овраги и сады ворвались в город и овладели им.

Восставшие с разных сторон хлынули в город, опрокидывая, преследуя, забирая в плен тех, кто не успел укрыться в крепости. Несмотря на то, что повстанцы были плохо вооружены, они сумели быстро овладеть Казанью. Это была их самая значительная победа за весь период Крестьянской войны 1773–1775 гг., и одержана она была потому, что пугачевцы использовали наступательную тактику, проявили находчивость и военную смекалку.

Важным фактором, повлиявшим на темпы овладения повстанцами Казанью, было то, что городские низы оказали им большую поддержку. Как только первое укрепление Казани оказалось в руках повстанцев, дворовые, ремесленники, мастеровые, с нетерпением ожидавшие прихода Пугачева, присоединились к восставшим. В церкви Покрова пресвятой богородицы был отслужен молебен о победе «государя». Полностью овладев городом, казанцы вместе с армией Пугачева начали расправляться с администрацией и знатью. На сторону пугачевцев перешла часть солдат, татары и чуваши.

Но крепость взять не удалось. В Казанском кремле укрылись войска, чиновники, помещики, духовенство, купцы. Город горел. Огонь приближался к кремлю. Загорелись и деревянные дома крепости. Пугачев и Минеев били из пушек, установленных в Гостином дворе и Покровском монастыре, по крепости перекрестным огнем. Положение укрывшихся в крепости, казалось, было безнадежным. Вот-вот должен был пасть и этот опорный пункт правительства в Казанском крае. Но в разгар боя за овладение крепостью Пугачев получил сообщение о приближении к городу отряда правительственных войск под командованием подполковника Михельсона.

Штурм крепости был отложен. По приказу Пугачева восставшие вышли из города через Арское поле, остановились в 7 верстах от Казани, у села Царицына, и стали готовиться к бою. Разыгралось кровопролитное пятичасовое сражение. Упорство и отвага восставших вначале поколебали ряды карателей, но в конечном итоге хорошо вооруженные царские войска, имевшие большой военный опыт, взяли верх. Потеряй 800 человек убитыми и 373 пленными, Пугачев отошел на реку Казанку и стал на поле в 20 верстах от Казани. Пополнив свое войско окрестными крестьянами и доведя его численность до 25 тыс. человек, 15 июля Пугачев вновь двинулся на Казань, по словам Михельсона, «с таким отчаянием, коего только в лутчих войсках найти надеялся». Но на Арском поле восставшие снова потерпели неудачу. Несмотря на численное превосходство пугачевцев, силы были неравны. Правительственные войска были хорошо вооружены и имели опытных военачальников. В армии Пугачева только часть заводских крестьян, казаков и башкир имела ружья, а большинство были вооружены пиками, саблями и дубинами. Кроме того, у восставших не было воинской дисциплины, так как их армия росла так быстро, что Пугачев не имел времени заняться обучением крестьян.

Потери восставших были очень велики и составляли убитыми и пленными свыше 7 тыс. человек. В плен попали Иван Белобородов и Федор Минеев. Пугачевцы потеряли пушки, зарядные ящики, знамена.

Во время боевых действий в Казани на одной из улиц города среди выпущенных из тюрьмы колодников Пугачев встретил свою семью: жену Софью и детей — Трофима, Аграфену и Христину. Трофим крикнул: «Матушка! Смотри, батюшка ездит!». Пугачев приказал посадить их на телегу и сказал, что это семья его друга казака Пугачева, замученного за него в тюрьме.

После поражения под Казанью Пугачев двинулся по Волге.

Глава 5 Третий период Крестьянской войны. Взятие Саратова

18 июля у села Сундаря на Кокшайском перевозе остатки Главной армии переправились через Волгу. Трудно сказать, сколько повстанцев осталось в ее рядах. Сам Пугачев говорил на следствии разное. Вначале он утверждал, что когда перешел Волгу, то у него насчитывалось «людей сот пять», а позднее показывал, что «собралось на первый стан человек до тысячи конных». Большинство пугачевцев показывали, что через Волгу переправились «верхи на лошадях» только 300–400 человек.

Отряд Пугачева состоял в основном из яицких, илецких и прочих казаков. Уже меньше было в Главной армии уральских горнозаводских рабочих, почти не осталось башкирской конницы.

Повстанческая армия пополнялась за счет вооруженных топорами или дубинами, рогатинами или косами русских, татарских, чувашских и мордовских крестьян. Начался третий этап Крестьянской войны.

На всех этапах восстания крестьянство являлось главной его движущей силой. Но первоначальные действия Главной армии, возглавленной Пугачевым, развертывались на окраинах Российской империи в землях казаков, башкир и мещеряков, удмуртов и татар, работных людей, приписанных к заводам, купленных и прочих заводских крестьян. На третьем этапе Крестьянской войны Главная армия Пугачева вошла в земледельческий край, край настоящих «дворянских гнезд» и нищих деревень. И основную массу повстанцев на Правобережье Волги составлял не работный люд из крестьян, как это было на первом и втором этапах Крестьянской войны, а помещичьи крестьяне, крестьяне-земледельцы, крестьяне-пахари. Это усилило в Пугачевском восстании черты, типичные для крестьянских войн: стихийность, неорганизованность, локальность.

Потеряв заводы Урала и Башкирию, теперь еще в большей степени Пугачев рассчитывал на «чернь бедную», в первую очередь на крестьян. Хотя это все был «люд нерегулярный», незнакомый с военным делом и плохо вооруженный, но только он мог теперь «подправить крылья сизому орлу». А для этого надо было призвать к вооруженной борьбе, к восстанию всех находившихся «прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков», т. е. крепостных крестьян, составлявших основную массу населения Правобережной Волги. На смену полкам Главной армии с их более или менее четкой структурой все чаще и чаще приходили отряды бесчисленных «пугачей». Это дало повод некоторым исследователям Крестьянской войны говорить о третьем ее периоде как о «пугачевщине без Пугачева». Но это неверно. Оставались и Главное войско, и возглавлявший его Пугачев, и повстанческая Военная коллегия.

Установить какой-то порядок в повстанческой армии было трудно не только из-за разрозненности и разобщенности крестьян, но и потому, что, преследуемый по пятам регулярными войсками, Пугачев совершал большие и стремительные переходы и ему просто не хватало времени на проведение каких-либо мероприятий, направленных на обучение войска и приведение его в порядок. Вскоре, начиная от Алатыря, он вынужден был отказывать в приеме всем пешим крестьянам.

Из-под Казани вместе с Пугачевым на правый берег Волги ушли верные его сподвижники А. Овчинников, А. Перфильев, Кинзя Арсланов, секретарь Алексей Дубровский, повытчик Герасим Степанов и др. Переправив свое войско через Волгу, Пугачев двинулся на запад, на Цивильск. После поражения под Казанью казаки говорили Пугачеву, что «время идти в Москву и принять престол!». Пугачев отвечал: «Нет, детушки, нельзя! Потерпите! А когда будет, так и я сам без вашего зову пойду. Но я-де теперь намерен идти на Дон, — меня там некоторые знают и примут с радостью».

Почему же Пугачев, заявлявший, что, «взяв Оренбург, пойдет на Москву, примет там престол», и подтвердивший свое намерение после взятия Казани «пойти на Москву и там воцариться и овладеть всем Российским государством», теперь, выйдя на дорогу к Москве, от которой его отделяло 650 верст, путь, ненамного больший, чем от Красноуфимска до Казани, не пошел на Москву?

Сказался нараставший натиск правительственных войск; войско восставших состояло из «люда нерегулярного», плохо вооруженного, над которым нависла угроза голода после неурожайного года. Пугачев знал, что сила его заключается в поддержке народа, прежде всего крестьянства, но считал, что без помощи казаков, хорошо вооруженных, знавших военное дело и привыкших к войнам, ему не обойтись. И Пугачев двинулся на юг, на Дон.

Вести о боях под Казанью дошли до Москвы. Дворянство и купечество, чиновники и духовенство, давно уже с тревогой следившие за действиями восставших, замерли в ужасе.

Правительство полагало, что «Пугачев прокрадывается к Москве». Потемкин писал: «…приближение его к Москве весьма опасно». Английский посол Роберт Гуниннг сообщал, что «московские тюрьмы положительно переполнены огромным количеством бунтовщиков, арестованных в последнее время». Хотя московские власти «употребляли надежных людей» для подслушивания, но в кабаках простой люд пил за здоровье «Петра III» — Пугачева, а в оглашаемых манифестах Екатерины II «О бунте казака Пугачева» выискивал лишь то, что его интересовало. Хватали всех подозрительных и неосторожных. В тюрьму посадили приверженцев «Петра III» — дворовых людей Пустынина, Чижова, Данилова и др.

В своих воспоминаниях дворянин Андрей Болотов писал о Москве тех дней: «Мысли о Пугачеве не выходили у всех нас из головы, и мы все уверены были, что вся подлость и чернь, и особенно все холопство и наши слуги, когда не вьявь, так в тайне сердцами своими были злодею преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и полымя».

Опасались волнений тульских оружейников. Чтобы предупредить их выступление, Екатерина II заказала им 90 тыс. ружей — «работа года на четыре».

В Москве готовились к обороне: ввели военное положение, установили усиленные дозоры, у правительственных зданий поставили орудия, выставили охрану у дома генерал-губернатора.

Казанское, нижегородское, пензенское и московское дворянство формировали из своих дворовых отряды «улан». Создавали в помощь правительственным войскам свои отряды и купцы. Но дворянские «уланы» были не надежны. В своих воспоминаниях Болотов, в те времена управлявший имением Бобринского в селе Красавке Московской губернии, рассказывает о том, как, производя смотр этим «дворянским уланам», он обратился «к самому ражему и бойкому из всех» со словами: «Вот этакому как бы не драться, один десятерых может убрать». В ответ ошеломленный Болотов услышал: «Да! Стал бы я бить свою братью! А разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие».

Правительство направило на защиту Москвы драгунские и пехотные полки, верных казаков, артиллерию. Наперерез Пугачеву спешил обласканный Екатериной II после казанских боев, произведенный в чин полковника Михельсон.

Правительство готовилось к решительной расправе с восставшими. 10 июля в Кючук-Кайнарджи был заключен мир с Турцией, что дало возможность перебросить новые части войск в Поволжье. Против повстанцев направили 7 полков и 3 роты пехоты, 9 легких полевых команд, 18 гарнизонных батальонов, 4 полка донских казаков, 1 тыс. украинских казаков. 30 июля Екатерина II писала П. И. Панину: «Противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была». Но ничто не могло остановить лавину Крестьянской войны. «Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием» (А. С. Пушкин).

28 и 31 июля Пугачев обратился к народу с манифестами, в которых жаловал «всех находящихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков» «вольностью и свободою и вечно казаками», освобождал их от «рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей», награждал «владением землями, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку» и освобождал от «всех прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцев-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев». Манифест «повелевал» всех дворян в их поместьях как «разорителей» крестьян «ловить, казнить и вешать» и сулил народу «тишину и спокойную жизнь».

Эти манифесты по справедливости названы «Жалованной грамотой крестьянству». В них наиболее полно отражались социальные стремления крестьянства — ликвидация крепостнической системы, феодального землевладения, истребление крепостников-дворян, переход всех земель и угодий в руки крестьян, ликвидация сословий (все — «казаки»), государственных повинностей и рекрутчины.

Весть о том, что по Волге идет «Третий император», обещающий всем волю и землю и призывающий к расправе с ненавистными дворянами и чиновниками, опережала движение Главной армии Пугачева. Навстречу ему посылали ходоков и целые отряды, добивались манифестов и указов, готовили торжественные встречи с колокольным звоном, хлебом-солью, просили прислать им полковников, везли дворян на суд «Петра III», чинили мосты, заготовляли провиант и фураж. Отряды повстанцев, рассыпавшиеся по Поволжью, несли в села и деревни Арзамасского, Курмышского, Свияжского, Алатырского, Симбирского, Ядринского уездов пугачевские манифесты. Всюду поднимался крестьянский люд и возникали отряды «пугачей». В Арзамасском уезде действовали пугачевские полковники А. Суходольский, А. Разуваев и работный человек Петр Рощин, отряды которых состояли из русских, мордовских, чувашских и татарских крестьян.

Появление пугачевцев в Арзамасском уезде, вынудившее Михельсона устремиться туда, чтобы прикрыть им путь на Москву, страшно напугало нижегородское дворянство. Нижегородский губернатор А. Ступишин с ужасом писал в Москву, что город «готовится к участи Казани». Но Пугачев не пошел дальше на запад, а в начале августа в бою у Сучкино Хорин разбил отряды повстанцев, действовавших в Арзамасском уезде.

Огнем восстаний была охвачена вся Чувашия: чувашские отряды Мирона Негея, Матвея Матутьки, Михаяра, Тимофея Томейды, Полоха сражались энергично и мужественно, вместе с русскими и татарами громя помещиков, чиновников, духовенство, стражников, сотников и богатых крестьян. Но в Чувашии Пугачев не задержался. 20 июля он уже был под Курмышем. На берегу реки Суры, не доезжая Курмыша, Пугачева ожидала многотысячная толпа горожан и окрестных крестьян, встречавшая его хлебом-солью. В Курмыш Пугачев въехал под колокольный звон. Здесь Главная армия задержалась недолго. Раздав тысячи пудов соли и много медных денег и оставив в городе воеводой казака Ивана Яковлева с 60 горожанами, записавшимися в казаки, Пугачев уже вечером вышел из города и двинулся к Алатырю. За ним шло много русских, чувашских, марийских крестьян «по охоте своей». Всюду действовали отряды восставших русских и чувашских крестьян, подымавшихся против бар и властей.

Под селом Оринино произошел большой бой между правительственными войсками и отрядом восставших. У деревни Моргауши двухтысячный отряд чувашских и русских крестьян под руководством Тодерека и Резвана бился с командой капитана Дурново. Возглавляемые Герасимом Васянкой, сражались крестьяне-чуваши под селом Пандиково. Отряды восставших подходили к Ядрину, но взять город не смогли. Стихийные выступления плохо вооруженных крестьян не могли противостоять регулярным войскам.

23 июля Пугачев занял Алатырь. Здесь, как и в Курмыше, он раздавал соль и медные деньги. Крестьяне приводили к нему помещиков и приказчиков на суд, советовались, как поступить с барским добром, обращались с челобитными.

Классовая борьба крестьян в Алатырском уезде отличалась исключительной остротой. Из всех уездов Нижегородского края именно в Алатырском уезде было больше всего казнено дворян и чиновников, разорено и сожжено дворянских усадеб. 23 июля Пугачев выступил из Алатыря и направился к Саранску.

Крестьянская война охватила Пензенский край.

На подходе к Саранску у Пугачева было 8 сотен казаков Главной армии и 7 тысяч кое-как вооруженных крестьян. Состав этой «толпы» — так именуют войско восставших, не входившее в состав Главной армии, правительственные документы, — непрерывно менялся. Изменения в составе этого воинства были обусловлены тем, что очаги крестьянских восстаний то включались, то выключались из района действий Главной армии Пугачева, а отряды восставших крестьян то вливались в войско «Третьего императора», то возвращались в свои деревни. Ядром этого аморфного и текучего крестьянского воинства, доходившего до 10–13 тыс. человек, оставалась Главная армия, возраставшая за счет «охочих» и «набираемых» в «казаки» и по-прежнему делившаяся на полки. Снова развернула свою деятельность Военная коллегия, занимавшаяся набором войска и снабжением его лошадьми, хлебом, фуражом, пушками, порохом, ядрами и пр.

27 июля хлебом-солью, колокольным звоном встретил Пугачева Саранск. Ночью 30 июля Пугачеву стало известно, что к городу подходят правительственные войска под командованием секунд-майора Меллина, и Главная армия покинула город.

В полдень 1 августа авангардный отряд казаков прискакал в Пензу. Жителям зачитали манифест. На следующий день Пенза торжественно встречала Пугачева.

В Саранске и Пензе восставшие забрали казну, часть которой поступила в распоряжение Военной коллегии, а часть была роздана. Народу раздали соль, захватили имущество бежавших дворян, чиновников, освободили колодников. Отовсюду вели на суд «Петру III» своих господ окрестные крестьяне. Так восставшие крестьяне претворяли в жизнь призывы своего «царя» — чинить своим господам и чиновникам то, что они в свое время, «не имея в себе христианства, чинили с… хрестьянами». Крестьяне были убеждены в том, что дворян «время прошло» и «нет им прощения».

Забирая с собой «охочих» и «набранных», пушки, порох и ядра, Главная армия двигалась все дальше и дальше на юг. 3 августа Пугачев покинул Пензу и 5 августа под колокольный звон вступил в Петровск. Здесь к восставшим перешли его земляки — 60 донских казаков. Пугачев пожаловал медалями сотника Мелихова и хорунжего Калабродова, а всех казаков наградил деньгами.

Восстание на Правобережье Волги разрасталось. Керенский, Арзамасский, Алатырский, Нижнеломовский, Верхнеломовский, Темниковский, Моршанский, Цивильский, Чебоксарский, Кирсановский, Борисоглебский и другие уезды Нижегородской и Казанской губерний, Шацкая, Пензенская и Тамбовская провинции Воронежской губернии были охвачены восстанием. Крестьянское восстание начиналось до того, как в данный район приходила Главная армия Пугачева. Оно катилось волной перед войском «набеглого царя». Повстанческая армия была еще далеко, а уже брались за рогатины и топоры русские и мордовские, татарские и чувашские крестьяне, православные и язычники, «новокрещеные» и мусульмане. В Поволжье действовало множество отрядов восставших русских, татарских и мордовских крестьян: Зиновьева, Акаева, Маркова, Родиона Филиппова, Петра Львова, Мусая Ишмаметова, Аделяева, Степана Репина, Мартына Андреева, Марка Петрова и др.

Дворовый человек из Инсара Петр Евсевьев (Евстафьев, Евстигнеев) со своим многочисленным отрядом взял Троицк, Наровчат, Краснослободск и Темников. Савелий Мартынов, литейщик Инсарского железоделательного завода, во главе почти трехтысячного отряда занимал один за другим железоделательные заводы (Сивинский, Рябкинский, Атарский и др.) и присоединял к себе работных людей, уходивших к нему в отряд «в казаки» добровольно. Четырехтысячный отряд инсарского однодворца Михаила Евстратова (Елистратова) действовал успешно и долго и был разбит только 3 сентября в ожесточенном бою у Наровчата, самом крупном сражении из всех, какие давали отдельные отряды восставших. Отряд дворцового крестьянина Якова Иванова занял Нижний и Верхний Ломов, где он соединился с отрядом Михаила Евстратова. Потерпев поражение под Нижним Ломовом, где в сражении погиб Яков Иванов, отряд ушел на юг, к Дону. Здесь у Баланды действовал отряд, насчитывающий 2 тыс. русских и украинцев. Им командовал украинец из Острогожска И. Каменский. К Каменскому на Дон, Ворону и Хопер стекались остатки отрядов многих «пугачей», разбитых на севере, в Поволжье. Трехтысячный отряд крепостного крестьянина Ивана Иванова, располагавший 15 орудиями, вел боевые действия у Пензы, а затем у Саратова. В Шацкой провинции, по Хопру активно действовал отряд И. И. Коренева, в Арзамасской провинции — отряд донского казака А. Суходольского, занявшего село Болдино, принадлежавшее деду А. С. Пушкина Л. А. Пушкину. Длительное время расправлялся с помещиками отряд крестьянина Марка Петрова.

В августе и сентябре 1774 г. все Поволжье было охвачено восстанием. Отряды «пугачей» брали и отдавали города, снова овладевали ими, сходились и расходились, возникали, росли и распадались, одерживали победы и терпели поражения. Отряды возникали повсеместно, «самопроизвольно». Таких отрядов было много, и численность их участников превосходила численность Главной армии. В действиях отрядов «бунтующих мужиков», «господских людей» заключалась и слабость и сила Крестьянской войны. Погашенное в одном месте ее пламя вспыхивало с новой силой в другом. «Разделяясь на самые мелкие части», повстанцы действовали повсеместно, затрудняя деятельность карателей. П. М. Голицын, разбивший Пугачева у Татищевой, признавался, что едва «воинские партии… успевают восстановить тишину в одном месте, тот час должны стремиться для того же самого в другое». Ему вторил нижегородский губернатор Ступишин, писавший, что восставшие крестьяне «уже без Пугачева делают разорения, ловят и грабят помещиков». По дорогам Поволжья разъезжали «казаки» и «набранные» в отряды пугачевских полковников и атаманов крестьяне, «понятые» и «подводчики», помогавшие «казакам» и составлявшие сопровождавший их обоз. «Казаки», которыми становились главным образом крестьянская беднота, дворовые, батраки, представители низшего церковного причта и другие, провозглашали крестьянам свободу, «чтобы они не были у господ своих в послушании, а были бы вольные».

Возглавлявшие отряды полковники пытались как-то организовать движение: назначали новые власти, проводили реквизиции, вели перепись, требовали ответов на свои бумаги, заводили канцелярии, имели своих секретарей, как, например, Иван Безгин в отряде Якова Иванова, но попытки эти были малоуспешны хотя бы потому, что стремительный натиск правительственных войск не давал возможности укрепить органы власти восставших.

Расправляясь с дворянами и чиновниками и захватывая их имущество, отряды восставших не только не трогали крестьян и свято блюли неприкосновенность крестьянской собственности, но громили отряды псевдо-«пугачей», грабившие крестьян. Так, например, Иван Иванов расправился с «полковником» Саврасовым, беглым канцеляристом, грабившим крестьян.

В развертывании Крестьянской войны на Правобережье Волги немаловажную роль сыграли многочисленные волжские бурлаки и население городов, нередко выступавшие весьма активно и совместно с крестьянами. Это обстоятельство в значительной мере определялось тем, что в этих городах жило много ремесленников, да и сами купцы, «не весьма зажиточные, торгуют мелочными товарами, а наиболее всего питаются от хлебопашества».

Летом 1774 г. в Поволжье кроме Главной армии действовало много десятков отрядов повстанцев, очень плохо вооруженных, не знавших воинского дела, слабо или вовсе не связанных друг с другом и с Главной армией. Они не выдерживали сражения не только с регулярными войсками, но даже с «уланами» дворянских ополчений.

Следует отметить, что если отряды мятежного крестьянства составляли большинство воинства восставшего народа, то ядром его оставались Главная армия Пугачева, Государственная военная коллегия и т. д., т. е. все то, что являло собой известные элементы организованности. А во главе Крестьянской войны оставался Пугачев, к которому как к крестьянскому «хорошему царю» стихийно тянулось все крестьянство независимо от национальной принадлежности и вероисповедания.

Размах Крестьянской войны в Поволжье обусловил выступление крестьянства и в других районах страны. Волновалось и ждало «Петра Федоровича» рязанское, калужское, курское крестьянство. Крестьяне не выполняли распоряжений властей, не высылали «уланов» в помощь регулярным войскам, не доставляли подвод, продовольствия и фуража. Зная это, Пугачев пытался поднять восстание западнее Поволжья, для чего посылал своих людей в Корочанский, Рыльский, Старооскольский уезды.

Неспокойно было и на Украине.

В августе 1774 г. украинец Утвенко и другие пугачевские «разгласители» в разных местах Левобережной Украины, на Гетманщине и Слободской Украине призывали идти под знамена «Петра Федоровича», суля всем волю. Отряды восставших крестьян, предводительствуемые запорожской беднотой («серомахой»), гайдамаками, беглыми, громили усадьбы, изгоняли помещиков и старшину, расправлялись с феодалами. Нередко предводители отрядов, особенно к концу Крестьянской войны, именовали себя «Пугачевым»: подлинное имя Пугачева — предводителя восставших стало не менее популярным и привлекательным, чем самозваный титул «царя Петра III».

Летом 1774 г. группы беглых украинских крестьян через Курск и Козлов пробивались в Поволжье, в главный очаг Крестьянской войны, где действовала Главная армия, предводительствуемая Пугачевым. Долгое время на Украине уже после разгрома Главной армии действовал пугачевский полковник Василий Журба, привезший на Украину как святыню пугачевское знамя.

Взяв Петровск, Пугачев вступил на территорию Нижнего Поволжья и с трехтысячным войском двинулся на Саратов — крупный город Поволжья. В распоряжении коменданта Саратова полковника Бошняка имелось около 800 человек солдат и офицеров, 13 пушек. Главная армия включала 13 отрядов («полков»): артиллерийский под командованием Ф. Чумакова и А. Овчинникова; казацкие полки А. Перфильева, И. Казмина и И. Федулова; крестьянские полки Е. Медведева, П. Тимофеева и И. Курочкина; полк А. Тюрина, отряд Кинзи Арсланова, полк Загуменного; полк уральских работных людей Ходина, догнавший Пугачева.

6 августа трехтысячная Главная армия с 20 орудиями подходила к Саратову. Навстречу ей были направлены волжские казаки, которые перешли на сторону восставших. Многие давно уже ожидали Пугачева. Ждали его русские и украинские крестьяне, поселившиеся в Поволжье, в частности в слободах под Саратовом, ждали бурлаки, низшее духовенство и колонисты — немцы (их было большинство), швейцарцы, французы, шведы, занимавшиеся земледелием и ремеслом.

Комендант Саратова полковник Бошняк пытался организовать сопротивление пугачевцам, которые подошли к Саратову по Московской дороге и поставили батареи на Соколовой горе. Желая избежать кровопролития, Пугачев отправил Бошняку указ с предложением не оказывать сопротивления, но Бошняк разорвал указ. Не ответил он и на второй указ. На Соколовой горе, где установили пушки, находился сам Пугачев. С горы он видел, что гарнизонные войска готовятся к бою, а жители, не двигаясь, стоят на валу. Не получив ответа на свое второе письмо, Пугачев приказал стрелять. На валу началось движение, народ повалил в город, а конные — к Пугачеву. Гарнизонные войска не двигались. С их стороны раздалось лишь несколько ответных выстрелов. Пугачев приказал А. Овчинникову перейти Глебучев овраг, чтобы поставить пушки как можно ближе к противнику. Затем ударили пушки из пугачевского обоза, и пошли в атаку казаки. Бошняк подпустил их на пушечный выстрел и приказал поручику Буданову стрелять из мортиры. Но Буданов, умышленно сделав выстрел малым зарядом, заклепал мортиру и ушел к Пугачеву. Однако и этот выстрел заставил наступавших казаков изменить направление и выйти на Симбирскую дорогу. В этот момент пошла в атаку пугачевская пехота. Атака решила дело: саратовские солдаты и фузелеры во главе с офицерами перебежали на сторону повстанцев. Пугачевцы ворвались в город через ворота, открытые им солдатами, и рассыпались по улицам. Бошняк с остатками гарнизона в 68 человек вынужден был отступить по Волге в Царицын.

В 7 часов вечера 6 августа войско восставших овладело всем городом. Пугачев не остался в городе, а вывел свое войско в открытое поле за Соколовой горой. На следующий день саратовцы торжественно присягали «Петру III». Полковником в Саратове Пугачев назначил своего старого знакомого купца Я. Уфимцева. Пугачевцы раздавали населению муку, соль, медные деньги, вершили суд над дворянами и чиновниками, набирали «по спискам» «охотников» в свое войско.

Войско Пугачева росло быстро, в него шли крестьяне из помещичьих и дворцовых сел, бурлаки, колонисты, саратовские и волжские казаки. Многие крестьяне просили у Пугачева «указов о наборе в его толпу людей», и он давал такие указы. Украинец Михаил Гузенко привел в Главную армию около 900 человек конных и пеших из населенной украинцами Покровской слободы (ныне город Энгельс). 8 августа пришел в Саратов полк П. Трофимова. 9 августа Главная армия выступила из Саратова. Обращения Пугачева с указами к колонистам дали результаты — к восставшим примыкали и «саксоны» — так именуются в пугачевских манифестах немецкие колонисты Поволжья. Таких «охотников… набралось в его толпу пятьсот человек». Волжское казачество, самое бедное и угнетенное из всех казачьих сословий, все без исключения «пристало» к Пугачеву. Около тысячи повстанцев, главным образом бурлаки и колодники, плыли по Волге на судах. На борту судов установили пушки. Во главе повстанческой флотилии стоял Д. Закомлистов и пугачевский полковник Андрей Иванов.

В Саратовском уезде действовало много мелких повстанческих отрядов (Никиты Ленина, Ефима Иванова, Михаила Иванова, Фирса Иванова) и множество других «партий», чьи атаманы остались неизвестны.

11 августа Главная армия, не встречая сопротивления, вступила в Дмитриевск (ныне город Камышин). Украинцы («черкасы», «малороссияне») Николаевской слободы во главе с Михаилом Молчановым присоединились к Пугачеву. 13 августа повстанцы направились далее вниз по течению Волги, где все волжские казаки «принимали его с великой охотой».

Недалеко, между Волгой и Доном, лежали уже кочевья калмыков-буддистов. Пугачев стремился привлечь их на сторону восставших. Калмыцкие отряды князя Дундукова действовали против пугачевцев, но часть калмыков перешла к повстанцам. Тихий Дон был уже совсем близко.

15 августа Пугачев в манифесте казакам Березовской станицы, обращаясь к «природному Донскому казачьему войску», указывал на «крайнее разорение и истребление» яицкого, донского и волжского казачьих войск, на то, что «христианский закон совсем нарушен и поруган», и заявлял о своем намерении всех от «злодейского тиранства освободить и учинить во всей России вольность», обещал милости и пожалования.

В манифесте, обращенном к донцам, Пугачев не прибегал к обычным преувеличениям и подчеркиванию своего подлинного «императорского звания». С земляками он держался осторожно. Однако для казаков «подлинность» «царя» имела весьма существенное значение. Верность старшины правительству была обусловлена зависимостью от поставок хлеба властями, и, что очень важно, надвигался второй неурожайный год. Донцы то присоединялись к Пугачеву, то через день-два уходили от него. Дон колебался.

Утром 16 августа Главная армия, которая насчитывала более 4 тыс. человек и имела много орудий, подошла к реке Пролейке. В бою на берегу реки восставшие разбили правительственные войска и отряд калмыков Дундукова, овладели 9 пушками, казной, лошадьми. Сотни донских и волжских казаков, калмыков и солдат перешли на сторону восставших. Пугачев «поверстал» их в «казаки» и «конницу». Это была последняя большая победа восставших.

17 августа Пугачев занял Дубовку — центр волжского казачьего войска, где простоял три дня. Здесь к нему присоединились 3 тыс. калмыков под начальством Цедена. Калмыки пробыли в Главной армии недолго. Они стали проситься домой, и Пугачев отпустил их на время. Войско Пугачева росло. Подходили отряды казаков, «партии» бурлаков.

20 августа Главная армия двинулась к Царицыну. По дороге, на реке Мечетной, она дала бой, не принесший победы восставшим, хотя им удалось захватить много пленных донских казаков во главе с полковником Кутейниковым. 21 августа восьмитысячное войско Пугачева подошло к Царицыну. Перед городом Пугачев встретился с донскими казаками и вступил с ними в переговоры, стремясь побудить их перейти на сторону восставших. Переговоры шли вяло, а тут еще какой-то казак, узнав Пугачева, крикнул: «Здорово, Емельян Иванович!». «И сын его здеся!», — нашелся Пугачев. Только 5 казаков перешли к Пугачеву. Пришлось начинать бой.

С высоты Мамаева кургана 6 пугачевских батарей открыли огонь по городу. 5 часов продолжался артиллерийский обстрел, но в разгар сражения Пугачеву сообщили, что подходят войска Михельсона. Главная армия спешно отошла от Царицына. 22 августа к городу подошли суда пугачевцев. На больших судах стояли пушки. 2 тыс. пугачевцев, главным образом бурлаки и работные люди ахтубинских заводов и мануфактур, завязали бой, продолжавшийся до 25 августа. В этот день последние повстанцы из отряда А. Иванова ушли на левый берег Волги.

В покинутом жителями поселении колонистов Сарепте Пугачев, чтобы поднять дух войска, жалует Овчинникова чином генерал-фельдмаршала, Перфильева — генерал-аншефа, Чумакова — генерал-фельдцехмейстера, Дубровского — обер-секретаря.

25 августа у Сальникова завода, близ Черного Яра, Главная армия вступила в бой с правительственными войсками. На поле боя осталось 2 тыс. убитых повстанцев, 6 тыс. было пленено, они потеряли 24 орудия. Армия Пугачева, насчитывавшая 9–10 тыс. человек, была разбита войсками Михельсона, в три раза малочисленнее ее. Но превосходство в вооружении, организации, тактике регулярных войск имело определяющее значение. Войска Михельсона потеряли всего 16 человек убитыми и 74 ранеными.

В кровопролитном сражении у Сальникова завода пропали без вести Андрей Овчинников, Идыр Баймаков, попали в плен Алексей Дубровский, полковник Акаев, «дежурный» Давилин и др. Среди 6 тыс. пленных оказались и обе дочери Пугачева. Сам он с двумя сотнями яицких казаков, с преданными ему до конца татарином Садыком Сеитовым и башкиром Кинзей Арслановым, с женой Софьей и сыном Трофимом в 17 верстах от Черного Яра вплавь переправился на остров, а затем на левый берег Волги, в безлюдные степи. В этом отряде были и будущие предатели — яицкие казаки Чумаков, Федульев, Творогов, Бурнов.

Пугачев не первый раз оказывался в таком положении. Он считал, что восстание можно возродить. Окружавшим его яицким казакам Пугачев предлагает один план за другим: идти на Терек, к терским казакам, у которых он побывал в свое время; на Яик, чтобы потом уйти через Туркменский край в Персию; к запорожским казакам, в Сечь; на Каспийское море «подымать орды»; в Сибирь или к калмыкам. Но, ссылаясь на оставленные дома семьи, яицкие казаки звали его на Яик. «Воля ваша, хоть головы руби, мы не пойдем в чужую землю! Что нам там делать?», — говорили они.

Яицкие казаки Бурнов, Федульев, Чумаков, Творогов, Железнов и другие не случайно отказывались уходить куда-либо. У них уже давно зрел план предательства, они хотели спасти свои жизни, выдав правительству Пугачева. Казаки эти пользовались большим влиянием, а Творогов был еще и очень богат. Они считали себя, и только себя, руководителями Главной армии, стремились держать Пугачева под своим контролем, высокомерно относились к неказакам и «чернь содержали в презрении». Примкнули они к восстанию и, более того, даже начали его с единственной целью — стать «первым сословием в государстве». Теперь уже не могло быть и речи о «первом сословии», о «казацком царстве». Впору было сохранить собственные головы.

Заговор зрел.

Между тем Пугачев со своим отрядом шел на Узени, которых и достиг на двенадцатый день тяжелого пути. Заговорщики стремились изолировать Пугачева, так как далеко не все казаки были с ними «в сговоре». Воспользовавшись удобным случаем, когда Пугачев поехал к бахчевникам за дынями, с ним отправились и все главари заговорщиков. Чумаков заговорил первым: «Что, ваше величество? Куды ты думаешь теперь идти?» «А я думаю, — отвечал Пугачев, — идти по форпостам и, забрав своих людей, двигаться к Гурьеву городку. Тут мы перезимуем, и, как лед скроется, то, севши на суда, поедем на Каспийское море и тамо подымем орды, они, верно, за нас вступятся». «Иван, что задумал, то затевай!», — крикнул Федульев Бурнову. Бурнов схватил Пугачева за руки. «Что это вы вздумали? На кого руки подымаете?!», — закричал Пугачев. На него набросились, отобрали оружие. Пугачев вырвался, вскочил на лошадь, понесся к камышам, но его перехватили и связали. В дороге, когда его на время развязали, он схватил шашку и пистолет, направил его в грудь Федульева, но курок дал осечку. Пугачева сбили с ног, связали и вместе с женой и сыном посадили в телегу.

14 сентября на Бударинском форпосте заговорщики выдали Пугачева сотнику Харчеву. В ночь на 15 сентября он был доставлен в Яицкий городок. Бесследно пропали Садык Сеитов и Кинзя Арсланов. Возможно, их убили заговорщики, как чуть не убили они защищавшего Пугачева казака Моденова. В руки властей попали жена и сын Пугачева.

16 сентября капитан Савва Маврин начал допрос Пугачева. 1 октября в специальной клетке его доставили в Симбирск. В пути Пугачева охраняли целые воинские части. 2 октября в Симбирск прибыл Панин. На вопрос Панина: «Как же смел ты, вор, назваться государем?», Пугачев, играя словами, ответил: «Я не ворон, я вороненок, а ворон-то еще летает». Панин набросился на Пугачечва, избил его в кровь, и вырвал клок бороды.

В октябре тюрьму, где содержался Пугачев, посетил Михельсон. Он вошел в темную камеру и спросил: «Емельян, знаешь ли ты меня?» — «А кто ваша милость?» — «Я Михельсон». Пугачев молчал. Михельсон пошел к выходу, и Пугачев бросил ему вслед: «Попросить мне было у него одну шубу, ему много их досталось», а затем в сердцах добавил: «Где бы этому немцу меня разбить, если б не проклятый Чумаков тому причиной». Пугачев считал, что его армия потерпела поражение под Сальниковым заводом потому, что командовавший артиллерией Чумаков неудачно «расположил лагерь за рытвиною», и, если б не это, «утер бы я нос у этого немца».

В ноябре Пугачева привезли в Москву и посадили в Монетном дворе, находившемся в Охотном ряду. Здесь Пугачева допрашивал знаменитый кнутобоец Шешковский. 9 января вынесли приговор: Пугачева и Перфильева четвертовать; Шигаева, Торнова и Подурова повесить; Зарубину-Чике отрубить голову и насадить ее на кол в Уфе; Почиталина, Горшкова, Караваева, Закладнова, Канзафара Усаева высечь кнутом, выжечь на лице «воровские знаки», вырвать ноздри и сослать на каторгу; Оболяева, Толкачева, Кожевникова и еще 7 человек высечь кнутом, вырвать ноздри и отправить на поселение. Предатели удостоились «высочайшего помилования» и были сосланы в Лифляндскую губернию.

10 января в Москве на Болотной площади состоялась казнь Пугачева и его верных соратников. По тайному приказу Екатерины II палач сразу же отрубил Пугачеву голову. В Уфе казнили Зарубина-Чику. Еще раньше, в июне 1774 г., в Оренбурге был казнен Хлопуша, а в сентябре — Белобородов. Салавата Юлаева и его отца Юлая Азналина нещадно били кнутом и с вырванными ноздрями сослали в Рогервик.

Правительство торжествовало победу. Тысячи пугачевцев были казнены, запытаны или умерли в тюрьмах, тысячи подверглись телесным наказаниям. Тюрьмы были забиты до отказа. Всюду стояли виселицы, свистели кнуты. Станицу Зимовейскую переименовали в Потемкинскую, реку Яик — в Урал, а яицкое казачество — в уральское. Волжское казачество было ликвидировано и переведено на Кавказ. Та же участь постигла Запорожскую Сечь. Запретили упоминать даже имя Пугачева, преданного церковной анафеме. Поражение Главной армии восставших, пленение и казнь предводителя Крестьянской войны и его соратников отнюдь не означали прекращения в стране классовой борьбы. Крестьянская война не прекратилась сразу и внезапно после нескольких сокрушительных ударов, нанесенных народным массам в Прикамье и Поволжье.

До конца 1774 г. продолжалась борьба восставших башкир. Ушел на Украину пугачевский полковник Василий Журба. В разных местах Слободской Украины он продолжал сколачивать повстанческие отряды. Все лето 1775 г. у Нижнего Новгорода и Саратова, Пензы и Шацка, Елатьмы и Касимова действовали отряды «пугачей» — братьев Ивана и Алексея Ивановых, Петра Рощина, Никиты Ленина, Фирса Иванова и др. Повсюду, по Дону и Медведице, Хопру и Вороне, Суре и Царице, Волге и Ахтубе, наводили страх на помещиков и чиновников хорошо вооруженные отряды беглых крестьян, работных людей, бурлаков и казаков. Только что вернувшиеся на свои пепелища помещики снова спасались бегством. Власти посылали против отрядов повстанцев крупные воинские соединения.

В низовьях Волги, у Астрахани, действовали атаманы «понизовой вольницы» Заметайло (Запрометов), Кулага, Филиппов, Сучков. На косных лодках они ходили по Волге и Каспию, внушая ужас купцам, чиновникам и воинским командам одним своим кличем: «Сарынь на кичку!» и удивляя даже А. В. Суворова своими «дальновидными политическими злонамерениями». Только в начале XIX в. правительству удалось искоренить «понизовую вольницу».

Повсюду, в Петербурге и Москве, Воронеже и Омске, Пензе и Курске, Самаре и Златоусте, на Алтае и Урале в 70-х — начале 80-х годов выступали «разгласители», утверждавшие, что «Петр III» — Пугачев жив и продолжает борьбу за народ. Среди них — пугачевский атаман Петр Хрипунов, донской казак) Максим Ханин, яицкий казак Оружейников, запорожец Дмитрий Попович, однодворец Иван Сергеев, заводский крестьянин Попов, мещанин Соколов.

Лишь постепенно, к концу XVIII столетия имя «Петра III» в представлении народных масс перестает ассоциироваться с «хорошим царем», исчезает вера в него, и самозванство сходит на нет.

Долгое время еще ощущался накал классовой борьбы, достигшей апогея в годы Крестьянской войны. Отголоски ее докатились до Петербурга и Томска, Иркутска и Новороссии, даже до Архангельска и Соловецких островов. Под влиянием Крестьянской войны в 1774–1776 гг. крестьянские восстания вспыхивали во многих уездах России: Дорогобужском, Ливенском, Пензенском, Порховском, Сапожковском и других, в разных местах Украины: у Бровар, Дымерки, Пен.

Волнения охватили работных людей Авзяно-Петровских заводов, Красносельской и Копнинской бумажных мануфактур, кирпичных заводов.

Классовая борьба крестьян и работных людей, продолжавшаяся и после поражения восстания, возглавленного Пугачевым, свидетельствовала о том, что народ не сломлен. Страх перед возмездием народа заставил Екатерину II требовать от генерал-прокурора Вяземского «быть весьма осторожным… дабы не ускорить… грозящую беду», которая ей представлялась как «бунт всех крепостных», так напугавший дворянство и венценосную «казанскую помещицу» в годы «набеглого царя» — Пугачева.

Глава 6 К чему стремилось восставшее крестьянство

Вопрос о сущности и классовой направленности Крестьянской войны 1773–1775 гг., о социальных стремлениях восставших имеет очень важное значение.

Анализ материалов, вышедших из лагеря пугачевцев, сколь они ни малочисленны, имеет огромное значение для характеристики этой войны.

Говоря о классовой борьбе крестьянства России в крепостную эпоху, В. И. Ленин указывал: «Когда было крепостное право, — вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков, которых охраняло, защищало и поддерживало царское правительство»[65]. Главной целью восставшего крестьянства, подчеркивал далее В. И. Ленин, явилось «изгнание помещиков и захват помещичьих земель»[66].

Эту цель ставили перед собой и народные массы, поднявшиеся на борьбу под предводительством Е. И. Пугачева. Уже в период осады Оренбурга четко определился антикрепостнический характер восстания. И хотя застрельщиками восстания явились яицкие казаки, основным содержанием указов и манифестов восставших были социальные чаяния крестьянства.

За год до того, как Пугачев появился на Яике, в 1772 г., во время восстания яицкого казачества («войсковой», «непослушной стороны») некоторые казаки стремились поднять крепостных крестьян и принять их в свое войско. Пугачев еще в сентябре 1773 г. говорил яицким казакам о необходимости совместной с крестьянством борьбы против гнета и насилия. Это понимали и многие казаки из окружения Пугачева, отчетливо сознавая, что «сила» их «умножится от черного народа», с которым у них общий враг — дворянство. В дошедшем до нас первом манифесте от 17 сентября 1773 г., обращенном к яицкому казачеству, Пугачев жалует казаков всем тем, чего жаждали яицкие казаки и за что они энергично, но безрезультатно боролись. Пугачев обещал «любить и жаловать яицкое войско» и «оставить» его «при прежней… вольности», «жаловать всякой вольностью и деньгами», а когда сядет в России на престол, то «яицких казаков производить будет в первое достоинство». Они станут «первыми людьми» в государстве, «и не истечет» их слава «казачья от ныне и до веку».

В своих манифестах Пугачев обращался ко всем угнетенным. Он жалует казахов («киргизское войско») «землею, водою и травами, и ружьями и провиантом, реками, солью и хлебом, и свинцом». Обращаясь к башкирам, он жалует их «землями, водами, лесами, жительствами, травами, реками, рыбами, хлебами, законами, пашнями, денежным жалованьем, свинцом и порохом, как вы желали, так пожаловал жизнь вашу… И даю волю детям вашим и внучатам вечно». В манифесте Пугачева, адресованном башкирам и калмыкам, говорится, что он жалует их «землею, водою, солью, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованием». Зная о приверженности к «старой вере» и старинным обычаям многих яицких казаков и наличии многочисленных староверов в Заволжье, на Урале, по Иргизу, в Зауралье, которые преследовались правящий («никонианской») церковью, он обещал им «крест и бороду», «древний крест и молитву». Пугачев говорил, что если «бог велит мне царством владеть», то он прикажет «старую веру держать, платье носить русское, бород брить не велю и прикажу волосы стричь по-казачьи».

При этом не следует преувеличивать роль старообрядчества в восстании Пугачева. Сам Пугачев не был старовером. Хотя раскольничий, старообрядческий восьмиконечный «крест» встречается в его манифестах не так уж редко, но это объясняется тем, что он обращался к населению тех районов, где раскол имел известное распространение. «Старая вера» была для Пугачева средством привлечения на свою сторону, а свободной «верой» он жаловал и мусульман-башкир, и буддистов-калмыков и др. Религиозные мотивы не играли сколько-нибудь заметной роли ни в Крестьянской войне, ни в манифестах ее предводителя. Борьба Пугачева против церкви и духовенства была борьбой против феодалов и верных слуг правительства. Что касается яицкого и донского казачества, среди которого было немало староверов, то для них раскол был не столько вероучением, сколько символом их старых казацких прав.

Стремясь расширить социальную базу восстания, Пугачев пытался, и не без успеха, привлечь на свою сторону низшее духовенство. Бесправное, нищее сельское духовенство нередко встречало Пугачева хлебом-солью и молилось за «царя Петра Федоровича». Высший правительственный орган по делам церкви — святейший Синод в своих грозных обращениях к духовенству предупреждал тех лиц духовного звания, которые перейдут на сторону восставших, что их ждут всевозможные кары.

На первом этапе восстания Пугачев еще готов был сохранить дворянство, лишив его феодальной земельной собственности, намеревался превратить его в служилое сословие. Но неумолимая логика Крестьянской войны, не знавшей компромиссов, жестокость враждебного мятежному народу лагеря крепостников привели к тому, что Пугачев вскоре призывает «ловить, казнить и вешать» всех дворян.

Уже 24 сентября 1773 г., т. е. через три дня после выступления в Яицком городке, Пугачев жаловал «всякого звания людей», прежде всего крестьян, «вечной вольностью». Все чаще и чаще в манифестах Пугачева говорится обо всех «крестьянских выгодах», в первую очередь о «вечной вольности». Атаманы пугачевцев, разъясняя крестьянам манифесты и указы, говорили, чтобы «крестьяне помещиков своих не слушали, ибо им дается воля», чтобы они на помещика не работали и никаких оброков ему не платили.

Свою борьбу с помещиками крестьяне понимали как их физическое истребление, в результате в руки крестьян автоматически переходили земли и угодья, усадьбы и леса, все имущество помещиков.

Сочетание вольности с истреблением помещиков привело бы к ликвидации всех форм феодального землевладения и передаче всех видов земли и угодий в руки крестьянства. Крестьянство не представляло себе воли без земли. В манифестах Пугачев жалует их самым необходимым — землею.

Очень характерен манифест Пугачева от 1 декабря 1773 г. Манифест прежде всего подчеркивал, что крестьянство жалуется землями и водами, лесами и угодьями, причем все это является крестьянским по праву, ибо все земли обрабатывались трудом крестьян. А раз так, то они и составляют крестьянскую собственность. Было время, когда вся жизнь крестьян была сплошным «отягощением и разорением», зато помещикам «было… веселие». Теперь настает время «разорения» для помещиков и «веселия» для крестьян, которые вправе за все свои страдания «лишать… жизни» помещиков, «а домы и все их имение брать себе в вознаграждение».

И наконец, настоящей жалованной грамотой крестьянству явились июльские (1774 г.) манифесты Пугачева, много раз переписанные и широко распространенные среди крестьян. В этих манифестах Пугачев жаловал «всех находившихся ранее в крестьянстве и в подданстве помещиков быть верпоподданными рабами собственной нашей короне и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностью и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских поборов, подушных и прочих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцев — судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев». В манифестах отразились социальные чаяния и помыслы крестьянства — освобождение от крепостного права, передача крестьянам всех земель и угодий, освобождение от всех повинностей, вольное самоуправление на казацкий лад.

Нельзя не отметить, что в дошедших до нас манифестах Пугачева, обращенных к различного рода категориям работных людей (приписным государственным, партичным и переселенным на заводы, купленным крепостным, посессионным рабочим, мастеровым, вольнонаемным), заключены те же пожалования, что и в манифестах, адресованных крестьянам. И это вполне понятно, так как рабочий класс еще не выделился из общей массы крепостного сословия. Социальные стремления работных людей той поры — тех, кто жег уголь на заводах или сверлил канал орудийного ствола, почти ничем не отличались от социальных стремлений крестьян. Поэтому, когда Пугачев обещал горнозаводскому люду Урала «все крестьянские выгоды», т. е. прежде всего все ту же вольность, следовательно, освобождение от тяжелых работ на заводах, это полностью соответствовало социальным чаяниям и стремлениям работных людей. В то же время они понимали, что для борьбы с ненавистными заводчиками и властями нужно было лить пушки и ядра, доставлять повстанцам казну и порох, сколачивать отряды и посылать их в Главную армию или в войска полковников «Третьего императора». Они верили, что, когда не станет дворян и заводчиков, можно будет использовать обещанные «все крестьянские выгоды». Поэтому, придя в октябре 1773 г. на Авзяно-Петровский завод, «над заводскими крестьянами полковник» А. Т. Соколов (Хлопуша) привел «всему миру» манифест Пугачева, где говорилось не о рабочем дне и «задельной» плате, не о расценках и условиях труда, а провозглашалась «всякая вольность» и обещались земли и реки, травы и моря, т. е. «прямые крестьянские выгоды», в одинаковой мере составлявшие социальный идеал и помещичьего крестьянина, возделывавшего барские земли, и переведенного на завод крепостного или государственного крестьянина, стоявшего у плавильной печи.

На Рождественском заводе все работные люди были уверены в том, что «Третий император» приказал «заводы все запечатать». На Аннинском казенном заводе крестьяне-пугачевцы Тарасов и Кухтин говорили им, что «заводы все постановятца и вы работать не станете-де, и будет вам вольность».

Вместе с тем следует отметить, что работа плечом к плечу, под одной крышей, повседневная борьба с заводским начальством за свои права, организующая роль самих заводских работ делали горнозаводских рабочих наиболее стойкой частью войска восставших. Оренбургская секретная комиссия сообщала императрице: «Что касается до заводских крестьян, то они были всех прочих крестьян к самозванцу усерднее, потому что им от него также вольность обещана, тож и уничтожение всех заводов, кои они ненавидят в рассуждении тягости работ и дальних переездов».

В своих манифестах Пугачев обращался и к «рядовым и чиновным солдатам регулярной команды», справедливо видя в них представителей трудового люда, обещал им денежное и хлебное жалованье, чины и «первые выгоды… в государстве».

Трудовому населению России — независимо от национальности и вероисповедания — Пугачев обещал волю и землю, ко многим его слоям он обращался с особыми указами, учитывая в какой-то мере конкретные нужды, национальные особенности, специфические формы хозяйственной жизни и т. п. Лозунги Пугачева были более четкими и зрелыми, чем у Болотникова, Разина, Булавина.

В своей классовой борьбе крестьянство стремилось «смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян…»[67].

В пугачевских манифестах отразилось стремление трудового народа стать полным собственником того, что обрабатывалось его трудом. Жалуя тружеников землями и лесами, лугами и реками, озерами и степями, Пугачев обещал им «спокойную в свете жизнь», «общий покой» без какого бы то ни было «отягощения».

Крестьянская война 1773–1775 гг. являлась гражданской войной. Это определение базируется на определении, данном В. И. Лениным крестьянской войне в Германии. Он подчеркивал: «Эти гражданские войны проходят через всю историю существования классового общества… Вы все знаете примеры подобных многократных восстаний крестьян против помещиков-крепостников и в России»[68]. Восстание Пугачева и являлось такой гражданской войной крестьян против помещиков-крепостников в феодальной России.

Говоря о классовой борьбе крестьянства в России XVIII столетия, Ф. Энгельс отчетливо разграничивал «бесчисленные разрозненные крестьянские восстания» против дворян и отдельных чиновников и «последнее крупное крестьянское восстание при Екатерине II»[69], как назвал он Крестьянскую войну под предводительством Пугачева.

В процессе развития Крестьянской войны 1773–1775 гг. шла борьба не за уступки крестьянам со стороны феодалов, а за ликвидацию крепостнической системы в масштабе всей страны. Везде, где действовали восставшие, не оставалось ни одного помещика, чиновника или офицера. Некоторые офицеры сохраняли свою жизнь только потому, что «присягали Петру Федоровичу» — Пугачеву.

Крестьянская война, как война гражданская, является борьбой за власть, хотя власть эта представлялась восставшим в привычной для того времени форме — монархии. Борьба шла не против монархии, а за нее, но во главе со своим «хорошим», «мужицким» царем, что было типичным проявлением наивного монархизма.

Крестьянская война под предводительством Пугачева была именно такой борьбой за власть в России. Ни о каких переговорах между восставшими и правительственным лагерем крепостников не могло быть и речи. Восставшие создавали свои центральные органы власти и органы власти на местах везде, где проходила Крестьянская война.

Общенациональный характер Крестьянской войне 1773–1775 гг. придавала не только и не столько территория, ею охваченная, — а охватила война Поволжье, Яик, Прикамье, Урал и Зауралье, — сколько стремление восставших ликвидировать феодальную систему по всей стране.

Что же касается государственного устройства России после победы восставших, то манифесты Пугачева содержат очень туманные предположения на этот счет. Будущее России представлялось Пугачеву в виде какого-то идеального казацкого государства, где все население стало бы казаками. В этом вольном казацком государстве — социальном идеале казачества, крестьянства, работных людей и др. — не должно быть ни неправедного суда, ни продажных взяточников-судей. Не будет ни подушных, ни других податей, не будет ненавистного рекрутского набора.

Как при таких порядках может существовать подобное государство? Пугачев весьма неопределенно отвечал на этот вопрос. Он считал, что средства найдутся, ибо «казна сама собой довольствоватца может». Как это будет происходить, откуда будут браться деньги, оставалось неизвестным. Что касается войска, то на смену рекрутам придут добровольцы («вольно желающие»), как приходили они в Берду и Чесноковку, в войска Пугачева, Зарубина-Чики, в отряды Белобородова и Салавата Юлаева. Конечно, достичь этого возможно лишь тогда, когда «каждый восчувствует прописанную вольность и свободу», т. е. сознательно отнесется к своей обязанности с оружием в руках защищать свои социальные идеалы. Государственная монополия, в частности на соль, должна быть ликвидирована, и установится свободная торговля — «вези кто куда хочет». Таким представляли себе восставшие грядущее «мужицкое царство» во главе с «хорошим царем» — «Петром III».

Смутные мечты, выражавшие заветные чаяния крестьянства о равенстве и справедливости, о воле и свободном труде, нашли отражение в пугачевских манифестах и указах, в обращениях его полковников и атаманов, в фольклоре. В них говорилось о «равных» для всех «пожалованиях», о нетерпимости «худых дел», о помощи всем «заблудившимся» и «изнурительным», «нуждным» и «печальным». Все равны: «рядовые казаки», «деревенские старики», «малые и большие», «обыватели», «регулярные солдаты, рядовые и чиновные», «все находившиеся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков», «содержащиеся в тюрьмах и у прочих хозяев имеющиеся в невольности люди» и «прочия все» — «вся чернь бедная». А сам Пугачев — «больших и меньших в одном классе почитатель, скудных обогатейших государь и милостивый царь». Все равны, все дети «Третьего императора», «как россияне, так и иноверные… вровне»: «мухаметанцы и калмыки», «киргисцы» (казахи) и башкиры, татары, мещеряки и «поселенные на Волге саксоны», все «народы разного звания».

В ходе Крестьянской войны 1773–1775 гг., как, впрочем, и в других случаях острых классовых столкновений в крепостной России, крестьяне выступали с идеей равенства, уравнительности. В. И. Ленин отмечал: «При борьбе крестьян с крепостниками-помещиками самым сильным идейным импульсом в борьбе за землю является идея равенства, — и самым полным устранением всех и всяких остатков крепостничества является создание равенства между мелкими производителями»[70]. Что же представляет собой этот идейный импульс борющегося крестьянства? В силу того, что «крестьянское хозяйство, свободное от всяких средневековых стеснений… не реакционно, а прогрессивно»[71], то и «идея равенства — самая революционная идея в борьбе с старым порядком абсолютизма вообще — и с старым крепостническим, крупнопоместным землевладением в особенности» — «законна и прогрессивна у мелкого буржуа-крестьянина, поскольку она выражает борьбу с неравенством феодальным, крепостническим»[72]. В. И. Ленин подчеркивал, что «крестьянские идеи об уравнительности — реакционные и утопичные с точки зрения социализма — революционны с точки зрения буржуазного демократизма»[73].

Стремясь к новым формам общежития, крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[74]. В. И. Ленин писал: «…века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости» у русских крестьян, но в то же самое время «вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[75]. Политическое сознание у крестьян в те времена отсутствовало. И В. И. Ленин это подчеркивает, указывая на то, что в эпоху крепостничества крестьяне в России не были способны «ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже «бунтов», не освещенных никаким политическим сознанием…»[76].

Подчеркивая стихийный, не проникнутый политической сознательностью характер классовой борьбы крестьянства, В. И. Ленин указывает, что политическое сознание присуще лишь организованному революционному движению. Он отмечает: «Наличность революционных элементов в крестьянстве не подлежит… ни малейшему сомнению. Мы нисколько не преувеличиваем силы этих элементов, не забываем политической неразвитости и темноты крестьян, нисколько не стираем разницы между «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным», и революционной борьбой…»[77].

В Крестьянской войне 1773–1775 гг. большую роль сыграло движение нерусских народностей Поволжья и Приуралья. Колоссальный размах Крестьянской войны обусловлен самым активным участием в ней башкир, калмыков, татар, чувашей, марийцев, мордвы, мишарей, удмуртов. Причины, побудившие разные социальные слои нерусских народностей Поволжья, Прикамья, Урала примкнуть к восставшим, самые различные. Также различны степень их участия в ней, цели, которые преследовали, с одной стороны, удмуртские и чувашские, татарские и мордовские крестьяне, а с другой — башкирские старшины и казахские султаны и ханы. Но, несомненно, нерусские народности придали еще более грозный характер мощному движению русских народных масс.

Социальное, классовое расслоение среди нерусских народностей приводило к тому, что феодальная или полупатриархальная-полуфеодальная верхушка угнетенных народностей России в ходе Крестьянской войны колебалась, а нередко и активно действовала против восставших, находясь в лагере русских феодалов и правительства. Что же касается нерусского трудового люда Поволжья, Прикамья, Приуралья и Зауралья, то он сражался против властей, регулярных войск, заводчиков плечом к плечу с русским крестьянством, казачеством и работными людьми.

Манифесты Пугачева, обращенные к нерусским народностям, отражали их стремления к ликвидации какого бы то ни было национального, социального и религиозного угнетения, ликвидации царской администрации, к предоставлению возможности жить и управляться по своим национальным традициям, к возвращению им земель и угодий, захваченных феодалами.

В манифестах Пугачева подчеркивалось, что все религии имеют право на существование — православная, мусульманская, буддийская, языческая, протестантская, старообрядческая. Следует отметить, что лозунги «креста», «молитвы» и «бороды» по силе своей и значимости не шли ни в какое сравнение с социально-политическими призывами. В восстании Пугачева выступали на авансцену не религиозные и даже не национальные мотивы, а социальные. И сводились они к стремлению ликвидировать крепостническую систему в России в целом: уничтожить крепостное право, передать земли и угодья крестьянам, т. е. осуществить лозунг «земли и воли», о котором В. И. Ленин говорил, что это «распространеннейший лозунг крестьянской массы, забитой и темной, но страстно ищущей света и счастья…»[78].

Глава 7 Войско и органы власти восставших

Войско восставших, особенно на первом этапе Крестьянской войны — от начала восстания до марта 1774 г., не было просто механическим соединением отдельных отрядов. Конечно, и на первом этапе восстания немалая часть повстанческого войска состояла из отдельных отрядов, слабо связанных друг с другом. Тем более это характерно для третьего этапа — для лета 1774 г. Но связующим и цементирующим началом в Крестьянской войне, основной военной силой восставшего народа было Главное войско, или Главная, Большая армия. Она имела довольно стройную структуру, в основу которой была положена казацкая военная организация. Армия делилась на полки, возглавляемые полковниками. Казацкие полки насчитывали обычно 500 (501) человек. Полки («части») делились на роты примерно по 100 человек, во главе которых стояли сотники, есаулы и по два хорунжих на роту. Командиры избирались на круге (сходе) «с общего согласия». Пугачев или кто-либо из высших командиров только предлагал кандидатуру, которая или принималась, или отвергалась. Кроме того, Пугачев дал право своим полковникам по достоинству и заслугам «жаловать» в сотники и есаулы.

Полки и подразделения подбирались по социальному, национальному или территориальному признаку. Так, например, войсковой атаман Андрей Афанасьевич Овчинников командовал полком яицких казаков; Тимофей Иванович Подуров — полком, состоявшим из оренбургских казаков и казаков, перешедших к восставшим из крепостей и форпостов; Муса Алиев и Садык Сеитов возглавляли полки, в которые входили татары; Кинзя Арсланов командовал башкирским полком; Федор Иванович Дербетев — полком ставропольских православных калмыков; Афанасий Тимофеевич Соколов (Хлопуша) был «над заводскими крестьянами полковник».

Во всем войске устанавливались казацкие порядки. Солдаты, перешедшие на сторону восставших, объявлялись «государственными казаками» и стриглись по-казацки. Уходили в казаки заводские работные люди и крестьяне.

Точный учет состава войска отсутствовал. В некоторых полках и отрядах все же заводили списки «служивых казаков», но в силу текучести состава попадали в список только командиры. Правда, в некоторых полках и отрядах все же заводили списки «служивых казаков». Слабая дисциплина оставалась больным местом. Пресечь дезертирство и установить строгую дисциплину в армии восставших было очень трудно, хотя какие-то попытки в этом направлении и предпринимались. Так, например, лагерь пугачевцев под Оренбургом был окружен пикетами, дозорами, караулами, но пароля не было. Достаточно было откликнуться одним словом «казаки», и дозор беспрепятственно пропускал пришедших.

Обучение военной сноровке больше напоминало соревнование в стрельбе, скачках, рубке и т. д. Артиллерийской стрельбе часто обучал сам Пугачев, мастерски стрелявший из орудий, либо канониры из солдат, перешедших на сторону восставших.

Особенно отличался канонир Волков, за ревностную и верную службу получивший от Пугачева денежное вознаграждение и воинское звание сотника. Подъем и отбой в лагере восставших в Берде под Оренбургом производился в одно и то же время выстрелом из «вестовой» пушки. Тревогу объявляли звоном в набатный колокол.

Пугачев, Государственная военная коллегия и полковники повстанческого войска, стремясь укрепить дисциплину, требовали от сотников и есаулов «воинскую команду содержать в великой строгости и вам послушании». Дезертирство всячески преследовалось. Государственная военная коллегия ввела написанные на бумаге или жестяные «билеты», выдававшиеся освобожденным от службы в повстанческом войске или получившим отпуск. Войско получало денежное жалованье, но нерегулярно. Ведавший казной Максим Шигаев выдавал то по рублю, то по 5–6 рублей на человека. У Пугачева была своя гвардия — «непременный караул» из 25 яицких казаков, потом он был увеличен до 50 человек. Пугачев собирался одеть их в мундиры из зеленого сукна, наподобие мундиров преображенцев.

Кроме Главной армии войско восставших состояло из больших отрядов, длительное время действовавших почти самостоятельно и возглавлявшихся деятельными и способными военачальниками. Среди них особенно выделялись полковник Иван Никифорович Зарубин-Чика, полковники Иван Никифорович Грязнов, Афанасий Тимофеевич Соколов, командир «сибирского корпуса» Иван Наумович Белобородов, «главный российского и азиатского войска предводитель» бригадир Иван Степанович Кузнецов, вожди восставших башкир «походный полковник и бригадир» Салават Юлаев, Кинзя Арсланов, Батыркей Иткинов, мишари Канзафар Усаев и Бахтиар Канкаев, калмык Федор Дербетев, татары Садык Сеитов и Мясогут Гумеров.

Среди командного состава войска восставших были казаки (52 человека), крепостные крестьяне (38 человек), заводские крестьяне и работные люди (35 человек), украинцы, башкиры, татары, калмыки, мещеряки, чуваши, удмурты.

На первом этапе Крестьянской войны связь между Главной армией и отдельными отрядами была более или менее постоянной и регулярной, на втором и особенно на третьем ее этапах она все больше и больше нарушалась.

Войско восставших было основано на добровольных началах. Зная отношение народа к ненавистной, страшной царской рекрутчине, Пугачев в своих манифестах объявлял о ликвидации рекрутских наборов. В армию Пугачева, в войска его полковников, в отряды «пугачей» шли добровольно. «В службу» Пугачеву набирали «охотников». Народ шел в войско «Третьего императора» «охотою», «самопроизвольно», «вседушно», «стар и млад». Оставалось только собрать его в отряды и вооружить. Это уже было труднее. Пугачев на следствии говорил: «Я и так столько людей имел, сколько для меня потребно, только люд нерегулярный», т. е. необученный, невоенный, плохо вооруженный. Лишь в отдельных случаях прибегали к принудительному набору, что отнюдь не являлось насилием по отношению к крестьянам и работным людям, так как в представлении восставших за народное дело должны были сражаться все способные носить оружие.

Нередко к крестьянам и работным людям, добровольно уходившим «в казаки», предъявлялись определенные требования. Брали молодых людей, «хороших доброконных и вооруженных ребят», «хорошего состояния». Кроме казаков, активных пугачевцев из крестьян, работных людей, солдат, которых правительство отличало от «подлинно воинских казаков», в войсках восставших принимали участие «понятые» и «подводчики», которых набирали или для придания законного характера действиям казаков («понятые») или для перевозки имущества («подводчики»). По мере того как летом 1774 г. Большая армия вынуждена была все стремительнее уходить от противника, в нее могли вступить лишь конные или имеющие повозки.

Так «самопроизвольно» создавалось войско восставшего народа. Повстанцы придавали большое значение «регалиям» — знаменам, медалям, орденам, а также чинам, которые как бы подтверждали и утверждали права войска Пугачева на звание «армии», «войска» и ставили его выше обычных отрядов восставших крестьян. Наличие знамен как в Главной армии, так и в отдельных отрядах придавало соединениям восставших характер подлинного войска, войска «императора». (Не случайно и название этой книги — «Под знаменем Крестьянской войны».) Еще готовясь к выступлению, Пугачев заботился о знаменах. Их привозили из Яицкого городка, шили из закупленной материи и жены яицких казаков, и жены работных и посадских людей. Одно из таких знамен более 100 лет назад видел в арсенале Преображенского полка академик живописи П. П. Соколов: «Это была простая длинная, толстая палка… с навернутым на нее грубым куском полотна довольно широких размеров, походившим скорее на простыню, чем на знамя. На этой-то простыне были написаны толстой кистью, обмокнутой, вероятно, в жидко разведенный деготь, слова, из смысла которых нетрудно догадаться, что это была одна из тех прокламаций, которые высылал вперед Пугачев, когда приходил к какому-нибудь городу или крепости перед их штурмом».

Конечно, агитационное значение такого знамени было очень велико. В Государственном историческом музее в Москве хранится пугачевское знамя, представляющее собой холстинное полотнище, прикрепленное к черному древку. Полотнище четырехугольное, в середине из темно-красного, более тонкого холста, пересеченного двумя перекрещивающимися полосами серого грубого холста, из которого сделана и кайма. На большинстве пугачевских знамен был вышит один восьмиконечный раскольничий крест. Встречались знамена с изображением Николая-чудотворца или Христа. В Главной армии Пугачева имелось даже знамя голштинского Дельвигова драгунского полка, входившего в состав русской армии при Петре III. Оно было отбито у повстанцев Михельсоном в бою под Царицыном. Этот факт очень напугал Екатерину II: знамя могло помочь Пугачеву подтвердить «подлинность» императорского звания. Петр III был голштинцем по происхождению (его отец был герцогом Голштинским).

В Главном войске Пугачева были утверждены награды за отличия и заслуги. Пугачев «дарил» медали. Медали делались из рублевиков с портретом Петра III. К медалям приделывали ушки, в которые вдевали ленты. Были медали серебряные и позолоченные, размерами поменьше и побольше. 50 лет назад в Саратове у одного коллекционера хранилась медаль Пугачева с изображением восьмиконечного раскольничьего креста с надписью: на одной стороне — «Божиею милостью мы Петр III», а на другой — «Жалую сию полтину за верность». Наградой был и восьмиконечный латунный крест с надписью: «Царь Петр Федорович жалует тебя крестом, бородой и волей казацкой 1774». Эта надпись подтверждает лозунги пугачевских манифестов. Медали делали мастера из Саранска, Пензы, Алатыря. Кроме того, Пугачев награждал медалями «За Франкфуртскую и Пальцигскую баталии», учрежденными еще при императрице Елизавете во время войны с Пруссией.

Очень важным является вопрос о вооружении войска восставших. Большое значение имела артиллерия. Артиллерийские орудия разных калибров, систем и назначения появились в войске Пугачева либо в результате захвата в форпостах, крепостях, на заводах и у полевых войск в качестве трофеев, либо изготовлялись на заводах, работавших на восставших. Пугачев прекрасно понимал значение артиллерии. Отсутствие артиллерии не дало ему возможности овладеть Яицким городком, а огонь 70 орудий Оренбурга помешал ему «с хода» взять город и вынудил приступить к осаде. Поэтому повстанцы прежде всего стремились овладеть пушками, отремонтировать их (у первых захваченных орудий часто не было лафетов), обеспечить себя боеприпасами. На захваченных заводах налаживалось производство орудий, в первую очередь тяжелых, осадных, и боевых припасов к ним. Так появились орудия «злодейского литья» из «красной меди» (бронза с малым содержанием олова), изготовленные на Воскресенском заводе, среди них семи- и трехпудовые мортиры, «дробовики» с конической каморой (для стрельбы «дробом» — картечью), орудия с эллипсоидным каналом ствола. «Дробовики» «злодейского литья» с коническими каморами стреляли отнюдь не только картечью, но и гранатами. Что касается орудий Пугачева овального сечения, то в них следует усматривать «голубицы» «гаубицы», или «секретные голубицы» «злодейского литья». Они были сконструированы по принципу знаменитых шуваловских «секретных гаубиц». Сущность этой артиллерийской системы заключалась в том, что орудийный ствол имел эллипсоидный, расширяющийся к вылету канал, что должно было способствовать разлету картечи веером больше по горизонтали, чем по вертикали, чем значительно увеличивалась площадь поражения по сравнению с картечным выстрелом полевых гаубиц с обычным круглым сечением канала ствола. Введенные в армии совсем недавно, во время войны с Пруссией, эти гаубицы были засекречены и на ствол надевалась кожаная покрышка. Высокие качества «секретных гаубиц» были хорошо известны и Пугачеву, и его артиллеристам, и мастерам уральских заводов. Их производство и наладили мастера Воскресенского завода. Всего было произведено 15 орудий «злодейского литья» из «красной меди». Кроме того, на Авзяно-Петровском заводе была отлита семипудовая чугунная мортира. На заводе изготовляли и боеприпасы: бомбы, ядра, гранаты, картечь.

Пугачев посылал на заводы своих полковников Хлопушу, Зарубина-Чику, Максима Шигаева, но они были только организаторами, а «умельцами», изготовлявшими боеприпасы и лившими орудия на Урале, выступали Павел Колесников, Терентий Жаринов, Дмитрий Попов, Давыд Федоров и др. В Берде орудийной мастерской руководил Степан Калмыцкой.

Память о том, как работные люди лили пушки Пугачеву, сохранил фольклор рабочих Урала. В песне «Уж ты ворон сизокрылый» поется о девушке, которой ворон отвечает на вопрос о ее милом:

Старики-рабочие Белорецкого и Баймакского районов Башкирии еще в недавнем 1938 г. рассказывали и вспоминали о своих предках — работных людях Авзяно-Петровского завода, которые лили пушки и ядра во времена Пугачева. Но большинство артиллерийских орудий восставших было трофейным или доставлялось с заводов. На третьем этапе Крестьянской войны вся пугачевская артиллерия была трофейной. Только под Оренбургом у Пугачева к концу декабря 1773 г. насчитывалось около 100 орудий. Имели немало орудий и другие отряды восставших. У Зарубина-Чики под Уфой и у Грязнова под Челябинском было по 25 орудий. В многочисленных отрядах пугачевцев насчитывалось от 2 до 18 пушек. Всего в разное время в руках у пугачевцев побывало до 400 орудий разных калибров. Несколько пугачевских пушек дошло и до наших дней. В Музее артиллерии, инженерных войск и войск связи в Ленинграде хранятся три пугачевские пушки. Одна из них двухфунтовая, отлита в 1724 г. (такая же пушка хранится и в Оренбургском краевом музее), другая (калибра ¾ фунта) установлена на самодельном деревянном лафете с санными полозьями, третья пушка представляет собой длинную восьмигранную пищаль.

Пугачевцы изготовляли и переделывали лафеты, укорачивая их для установки на сани (зима 1773/74 г. была очень снежная), приделывали к саням колесо с вертлюгом, на котором устанавливался орудийный ствол, и добивались таким образом кругового обстрела. Умельцы из работных людей изготовляли даже пушки из чугунных и окованных железом деревянных труб. Пугачевские артиллеристы умело пользовались мешками с песком, плитняком, устраивали снежные валы, укрепляли подступы рогатками, укрывали орудия в лощинах, при наступлении на крепости использовали возы с сеном и соломой. По отзывам противника, пугачевцы-артиллеристы, «действуя весьма проворно», мастерски стреляли, нанося большие потери врагу. В роли артиллеристов выступали перешедшие к восставшим солдаты-канониры, казаки и заводские люди. Число артиллеристов доходило до 600. Прекрасными артиллеристами были И. Н. Белобородов, в прошлом канонир, Хлопуша, Степан Калмыков (Калмыцкой), Тимофей Коза, но «лутче всех знал правило, как в порядке артиллерию содержать», сам Пугачев. Во главе артиллерии Главной армии стоял яицкий казак полковник Федор Федорович Чумаков.

На втором и особенно на третьем этапах Крестьянской войны артиллерия по-прежнему играла большую роль, но сам характер боевых действий — стремительный «марш» Пугачева — исключал возможность регулярного снабжения войска восставших орудиями и боеприпасами, исключал возможность вести и длительную осаду городов. На Урале и в Поволжье повстанцы легко и быстро приобретали пушки, но так же быстро и легко теряли их в бою, вновь захватывали и снова теряли. В большинстве своем это были орудия небольшого калибра, а то и вовсе легкие и даже салютные пушки, захваченные в барских усадьбах.

Сравнительно немногие повстанцы имели ручное огнестрельное оружие. Ружья были у казаков, солдат, перешедших на сторону восставших, у ставропольских православных калмыков. У яицких казаков и ставропольских калмыков кроме гладкоствольных кремневых ружей были еще сравнительно малокалиберные (10–12 мм) ружья и винтовки персидской и турецкой работы («турки») с дамасковыми стволами. Они отличались относительной дальностью и меткостью огня. У казаков встречались винтовки с полигональной сверловкой ствола и треугольным каналом («троицы»). Винтовки эти заряжались медленно, но зато из гладкоствольных ружей казаки стреляли быстро. Казаки, особенно «гулебщики» (охотники), были меткими стрелками. Они не признавали бумажных патронов с порохом и пулей, распространенных в регулярной армии, и носили порох в пороховницах. У казаков были и пистолеты, как казенные, так и турецкой, персидской и кавказской работы. Пистолеты имели длинный ствол небольшого калибра (10–13 мм). Они отличались легкостью, удобством, изящной отделкой. Прицел и мушка, как правило, отсутствовали.

Что касается ружей солдат, перешедших на сторону восставших, или захваченных повстанцами в виде трофеев, то это были или тяжелые длинноствольные «фузеи» петровских времен, либо ружья образца 1760 г. с укороченным до 1 м стволом. Эти гладкоствольные ружья с кремневым замком имели калибр 7–8 линий (17,5–20,5 мм). Заряжались они круглой пулей, дальность действительного огня не превышала 150–200 шагов. Скорость стрельбы — 1 выстрел в минуту. Некоторые крестьяне тоже имели ружья, которые добывали в помещичьих усадьбах. Бывшие барские егеря становились великолепными стрелками, например Василий Белозеров. Башкиры и калмыки владели мастерски луком со стрелами, посылая прицельную стрелу на 100–150 м. От оружия противника башкир защищали панцири из холста и жестяные латы.

Некоторые отряды повстанцев не могли пожаловаться на недостаток ручного огнестрельного оружия, но большинство имели лишь холодное оружие: луки, стрелы, сабли, копья разной длины, бердыши, тесаки, рогатины, топоры, косы, вилы, ножи, кистени, обитые железом цепы, палки со штыками, колья, обожженные для крепости на огне, просто дубины. Вступая в бой с прекрасно вооруженными правительственными войсками, многие повстанцы «окромя дубин, ничего при себе не имели».

Такого типа оружие имелось чуть ли не в каждой русской, чувашской, татарской избе, в башкирской и калмыцкой юрте, делали его и на некоторых заводах, в мастерских. Так, например, на Ижевском заводе переделывали на сабли казенные косы, в Дубовке изготовляли копья и дротики. Это оружие, грозное в рукопашном бою, было бессильно в сражении, в котором регулярные войска открывали огонь из ружей и пушек по восставшим с большого расстояния.

В арсенале Преображенского полка немногим более столетия назад еще хранилось оружие пугачевцев. Оно представляло собой пеструю смесь топоров, дреколий с наконечниками наподобие пик и просто дубин. В Историческом музее в Москве хранится подобного рода оружие восставших крестьян.

Что касается осадного и военно-инженерного искусства, то повстанцы применяли те же методы боя, что и регулярные войска: лестницы, подкопы, мины, возы с сеном и соломой, снопы и т. п. При штурме городов и крепостей восставшие применяли стремительный бросок, часто действовали ночью, стремились вызвать пожары. Так, при осаде Яицкого городка у крепостных стен были устроены завалы из бревен, в которых прорезали бойницы, возводили и взрывали мины. В войске восставших были искусные, опытные минеры: русский Матвей Ситников, мордвин Яков Кубарев, казак Матвей Толкачев. Подкопом под крепостные стены Яицкого городка руководил сам Пугачев.

Тактика пугачевского войска в значительной мере определялась его составом, идеологией восставших, их моральными качествами, вооружением.

Ядро Главной армии составляло казачество, имевшее боевой опыт и свою исторически сложившуюся военную организацию. Хорошо вооруженные, имевшие верховых коней, умело владевшие оружием, казаки шли в бой массой, лавой, затем они продолжали бой в рассыпном строю. При таком строе каждый казак сражался в отдельности, применяя все виды оружия и все приемы боя.

Башкирская конница стреляла на скаку, засыпала противника тучей стрел, сходилась вплотную, рубилась на саблях. Нападая внезапно на противника, нанося ему большие потери, «чиня всякие пакости и смертные убийства», башкиры, «как ветер по степи, рассеиваются», — отмечали военачальники правительственной армии.

Пугачевская артиллерия выработала свою тактику. Очень подвижная, она обычно быстро открывала огонь по неприятелю, расстраивала его порядки, после чего казаки шли в атаку. В бою, стремясь избежать атаки на орудия, артиллеристы часто меняли свои позиции. Генерал Кар рапортовал о непрерывных маневрах пугачевских артиллеристов, «что весьма проворно делают и стреляют не так, как от мужиков ожидать должно было». Ему вторит полковник Михельсон, сообщавший, что пугачевцы встретили правительственные войска такой артиллерийской и ружейной «стрельбою, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал».

На втором и третьем этапах Крестьянской войны большое значение в сражениях против правительственных войск приобрели боевые действия отдельных отрядов, в большинстве состоявших из крестьян и работных людей. Отдельные отряды, как, например, отряд И. Н. Белобородова, являли собой образец порядка, дисциплины, строгой и стройной организации. Этот отряд так шел на марше, что его принимали за регулярную воинскую часть. Большинство же отрядов «пугачей» отличались от «подлинно воинских казаков» не только вооружением, но и неумением воевать. Но действия этих отрядов, нередко стремительные и дерзкие, их исключительная храбрость были опасны и грозны для правительственной армии в силу своей массовости и всенародного характера.

Тактика восставших меняется к третьему этапу войны. К ее концу хоть какое-то оружие имела лишь треть повстанцев. Ружьям, штыкам, саблям, пистолетам регулярных войск, их линейной тактике восставшие могли противопоставить лишь рогатины, топоры и дубины, свою неистребимую ненависть к господам, что помогало им даже с таким оружием наносить поражения частям регулярных войск.

Таково было войско «набеглого царя» — Пугачева, его полковников, бесчисленных «пугачей», войско восставшего народа.

Одной из особенностей Крестьянской войны 1773–1775 гг., в отличие от предшествующих крестьянских войн под предводительством Болотникова и Разина, было то, что в ней проявились значительно сильнее, чем когда-либо ранее, элементы порядка и организованности. Это объясняется в первую очередь тем, что действия восставших до некоторой степени направлялись единым центром, а именно Государственной военной коллегией восставших, созданной в самом начале Крестьянской войны Пугачевым и его соратниками и просуществовавшей до последних дней восстания. Впервые в истории крестьянских войн был создан руководящий и направляющий повстанческий центр, который выполнял функции главного штаба и верховного суда, ведал снабжением войска восставших и выступал в качестве органа управления властью на территории, освобожденной от помещиков, чиновников и царских войск. Создание Государственной военной коллегии было обусловлено размахом Крестьянской войны, требовавшей руководства действиями отдельных отрядов восставших со стороны единого центра движения, разнообразными и сложными задачами, которые стояли перед Пугачевым и его ближайшим окружением. Яицкие казаки усматривали в Государственной военной коллегии орган не только коллективного руководства восстанием, но и надзора за Пугачевым. Наконец, в этом проявилось стремление создать вместо ненавистной Государственной военной коллегии Екатерины II свою коллегию с тем же названием. Казаки и сам Пугачев понимали необходимость создания такого штаба как органа власти восставших. Учреждение Военной коллегии произошло в Берде, в ставке Пугачева, 6 ноября 1773 г. Возглавил коллегию казак Андрей Витошнов — войсковой атаман, первый заместитель Пугачева по командованию Главным войском; в состав ее вошли «словесные судьи» — яицкий казак Максим Шигаев, второй заместитель Пугачева, илецкий казак и пугачевский полковник Иван Творогов и яицкий казак Данила Скобычкин. Секретарем Государственной военной коллегии Пугачев назначил Максима Горшкова, думным дьяком — Ивана Почиталина, автора первых манифестов, а в качестве повытчиков выступали казаки Семен Супонов, Иван Герасимов, Игнатий Пустоханов и заводской писарь Иван Григорьев. Составлением документов на иностранных языках ведал взятый в плен и перешедший на сторону восставших прапорщик Михаил Шванович. Идыр Баймеков и его сын Болтай несли обязанности толмачей (переводчиков). Болтай составлял манифесты на арабском, персидском и «турецком» языках и переводил документы с русского языка на восточные.

Кроме Государственной военной коллегии восставших действовала и Походная канцелярия, во главе которой стоял атаман Главного войска казак Андрей Овчинников. Он непосредственно руководил боевой деятельностью Главного войска во время отсутствия Пугачева, когда тот водил из-под Оренбурга отдельные его части в походы.

Государственная военная коллегия развернула кипучую деятельность: давала наставления командирам отдельных отрядов восставших, рассылала именные указы Пугачева и свои распоряжения, заботилась о провианте и фураже, творила суд и расправу, создавала на местах органы власти восставших, заботилась о снабжении Главного войска пушками, порохом, снарядами, ружьями и холодным оружием, ведала конфискованным имуществом и казной и т. п.

Естественно, что в отдельных отрядах восставших имелись свои повытчики и писари. Войсковой писарь был у Ивана Кузнецова, а в корпусе Ивана Белобородова всем делопроизводством ведал повытчик Максим Негодяев. В отрядах, состоявших из башкир, татар и других, роль писарей чаще всего выполняли муллы. В деревнях и на заводах, в слободах и городах обязанности писцов брали на себя грамотные крестьяне и работные люди, низшее духовенство, а нередко в городах — офицеры, чиновники и купцы, по разным причинам и в силу разных обстоятельств примыкавшие к восстанию.

Прежде всего Государственная военная коллегия восставших стремилась расширить районы восстания, поднять на борьбу новые слои трудового люда разных народностей. С этой целью во все стороны направлялись именные указы и повеления «Петра III» — Пугачева, указы «Из Государственной военной коллегии», ее постановления и увещевательные письма и т. п. Эти указы имели самое широкое распространение в народе. Содержание их не только передавали из уст в уста, но чаще всего их переписывали, размножали и, в свою очередь, рассылали в разные места.

Назначенный после Кара командующим правительственными войсками, действовавшими против восставших, Бибиков вынужден был признать, что «Пугачевские дерзости и его сообщников из всех пределов вышли: всюду посылают манифесты, указы, приводя тем самым в возмущение население». Всем бумагам, как данным от имени «императора Российского», «сасодержавного императора», «великого государя Петра Федоровича», так и «указам его императорского величества самодержавца Всероссийского из Государственной военной коллегии», придавался вид официальных бумаг того времени. Они скреплялись подписями и специальными печатями, которыми повстанцы обзавелись в декабре 1773 г. Печатями в пугачевском войске служили фамильные дворянские и заводские печати, а также печати из серебра и меди, специально сделанные для скрепления манифестов и указов Пугачева и Государственной военной коллегии. Эти печати наряду с внешним оформлением пугачевских бумаг являются подтверждением стремления и самого Пугачева, и лиц, возглавлявших отдельные отряды восставших, придать всем своим действиям законный, государственный характер.

Обязанности, падавшие на Государственную военную коллегию, были многочисленны и разнообразны. Они не были одинаковыми на отдельных этапах войны.

На первом ее этапе, во время осады Оренбурга Главным войском Пугачева, Государственная военная коллегия была штабом и административным центром на территории, освобожденной восставшими, органом снабжения войск и высшей судебной инстанцией. Она занималась распространением призывов и идей восставших, комплектовала войско, ведала казной и имуществом, отобранным у классовых врагов, стремилась установить в войске порядок и дисциплину. Прежде всего надо было начинать с организации Главного войска. Повытчики Государственной военной коллегии и писцы отдельных отрядов стремились завести реестры, т. е. списки личного состава. В реестрах «служивых казаков» кроме имен встречаются указания на то, откуда прибыл тот или иной казак, кто «выбежал из плена», кто «пошел в службу охотно», кто ранен или болен.

Все вступавшие в войско приносили присягу: «Я… обещаюсь и клянусь всемогущим богом, перед святым его евангелием, в том, что хочу и должен всепресветлейшему, державнейшему, великому государю Петру Федоровичу служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, в чем да поможет мне господь всемогущий».

Присяге придавали большое значение. Кто «моей присяге не верит, тот злодей», — считал Пугачев, — и тем надлежит, как и неприятелям, «головы рубить и пажить (имущество) разделить». Пугачев и Государственная военная коллегия стремились установить и поддерживать в войске строгую дисциплину: за непослушание командирам наказывали плетьми, за дезертирство угрожали смертной казнью и нередко приводили свою угрозу в исполнение, вводили для отлучающихся «отпускные билеты», требовали «вернуть всех отлучившихся без билетов» и т. д.

С мародерством и грабежом боролись решительно. Пугачев говорил: «От меня никакого приказа такого не было, чтоб делать обывателям обиду». За мародерство и убийство по приказу Пугачева был казнен «полковник» Лысов. Кроме наград медалями и крестами Пугачев «жаловал» отличившихся воинов деньгами, одеждой, сукном, а местным жителям, имевшим семьи, раздавал хлеб, соль, деньги.

Главное войско нуждалось в хлебе, мясе, фураже. Государственная военная коллегия взяла на себя организацию снабжения войска всем необходимым. Она установила надежную охрану провианта и фуража, захваченных в крепостях. Более того, некоторые крепости, как, например, Ильинская и Илецкая защита, были взяты главным образом для того, чтобы овладеть большими запасами продовольствия, в них сосредоточенными. Для питания Главного войска, стоявшего у Оренбурга, наладили выпечку хлеба в Сеитовской слободе (Каргале) и в Чернореченской крепости. Каждые два дня в Берде раздавали хлеб — по два каравая на 10 человек. Кроме того, на рынке в Берде хлеб продавался по ценам, установившимся здесь еще до восстания. Сюда же сгоняли скот. Но так как окрестности Оренбурга не могли прокормить Главное войско, начиная с декабря 1773 г. из Берды в разные стороны посылались отряды, которые захватывали хлеб у помещиков и в городах, на воинских складах и заводах. Система обеспечения Главного войска провиантом дала определенные результаты. Даже когда Пугачев вынужден был снять осаду Оренбурга, в Берде, Сакмарском городке и в Чернореченской крепости оставалось много хлеба.

Атаманы отдельных повстанческих отрядов, если не хватало провианта, требовали для своего отряда с населения муку и мясо, овес, сено или переходили на крестьянский «харч», чаще всего «безденежно». Но, если деньги были, они за все расплачивались «по обыкновенной цене». Население охотно снабжало повстанцев провиантом и фуражом, и они, как правило, не испытывали нужды ни в том, ни в другом.

Государственная военная коллегия ведала и финансами — государственной казной, находившейся в распоряжении Максима Шигаева. Деньги в нее поступали из касс заводов, правительственных учреждений, крепостей, воинских команд. Их брали в городах, помещичьих усадьбах; наконец, получали от продажи соли и вина населению, что было монополией «казны» Пугачева. Деньги были нужны для уплаты войску жалованья, покупки хлеба и прочих съестных припасов, выплаты заработной платы работным людям, пожалований и т. п. Войска получали различное жалованье: канониры по 5 копеек, яицкие и илецкие казаки — по 3 копейки в день, все прочие и «пленники», т. е. солдаты, перешедшие на сторону Пугачева, — по рублю в год. «Казакам» из крестьян и работных людей в год полагалось «на конных по шести рублей, а на пеших по пяти рублей каждому». Но в отдельных отрядах повстанцев никакого положения о жалованье не было и выдавали его, «как деньги случаются». Выдавая заработную плату работным людям уральских заводов, И. Н. Зарубин-Чика приказывал заводским атаманам и есаулам деньги между работными «разделить по ровному количеству». Если до создания Государственной военной коллегии Пугачев сам судил своих «неприятелей», то после ее учреждения функции суда перешли к ней. Специальным указом запрещался суд на местах и вменялось всем в обязанность «впредь никому смертной казни не чинить, но посылать виновных в Берду». Нарушающих указ предписывалось посылать под караулом в Государственную военную коллегию. Судили «словесным судом».

По мере того как расширялась территория, охваченная восстанием, и росло число отрядов восставших, появилась острая потребность в установлении связи с ними и с отдаленными от Берды районами Крестьянской войны. Кроме ямской связи была создана «подводная гоньба» и «нарочная связь», или «нарочная почта». Связь была быстрой и надежной — гонцы делали 60–70 верст в день.

Пугачев и его приближенные стремились создать в занятых восставшими городах, крепостях и на заводах, в станицах, селах и деревнях свои повстанческие органы местного самоуправления и администрации. Но и у Пугачева и у его соратников не было достаточно определенных суждений и намерений относительно форм местных органов, органов власти восставших. Поэтому в ходе Крестьянской войны руководители ее использовали для создания повстанческих органов местного правления старые формы органов власти еще петровских времен, введенные в 1699 г. и просуществовавшие до 1721 г., однако насыщены они были новым содержанием. В частности, в основу их деятельности был положен казачий принцип схода («круга») и выборности. В волостных центрах создавались выборные органы местного самоуправления в виде волостных земских изб, а в крупных населенных пунктах — станичных изб. На заводах также создавались земские избы и с «мирского согласия» выбирались атаман и есаул; в деревнях и слободах ограничивались выбором старост (есаулов и десятников), а для общего руководства и контроля над их деятельностью назначался атаман. Эти органы местного самоуправления и выборные власти привлекали восставших тем, что их деятельность основывалась на коллективном руководстве. В основе лежал «мир» с его решениями («приговорами») и избранными начальниками. В. И. Ленин указывал на большое значение «мира» в крепостной России. Он писал: «Мир был силою, когда среди крестьян почти не было батраков и рабочих, бродящих по всей России за заработком, когда не было почти и богатеев, когда всех давил одинаково барин-крепостник»[79]. Однако, в отличие от земских изб времен Петра I, Пугачев и его соратники наделяли их более широкими полномочиями и значительно расширяли круг их обязанностей. Так, при каждой волостной земской избе создавалась воеводская канцелярия. Для контроля за деятельностью членов волостной земской избы повстанческой Государственной военной коллегией или ближайшими соратниками Пугачева назначался волостной атаман и в помощь ему атаман и два есаула. Все дела в земской избе исполняла учрежденная при ней воеводская канцелярия, в которую избирали «на валовом мирском сходе со всего мирского согласия» старосту волости, казачьих писарей и земских писарей («писчиков»).

Государственная военная коллегия повстанцев и атаманы отдельных крупных отрядов пытались в ходе Крестьянской войны выработать определенный перечень обязанностей для создаваемых ими органов самоуправления на освобожденной от противника территории. Волостная земская изба должна была заниматься организацией обороны волости от правительственных войск, поддерживать связь с действовавшими на территории волости повстанческими отрядами и оказывать им всемерную помощь в пополнении их личным составом, лошадьми, в обеспечении продовольствием и фуражом, исполнять функции волостного суда, собирать установленные повстанческой Государственной военной коллегией налоги и другие доходы для войсковой казны. В ее обязанности входили связь со всеми освобожденными восставшими населенными пунктами волости, распространение среди населения манифестов и указов Пугачева и его Государственной военной коллегии, выделение из имеющихся казенных средств и поступающих доходов части денег для выплаты жалованья работным людям на заводах, занятых восставшими. Волостная. земская изба была обязана писать для атаманов повстанческого войска специальные рекомендации на кандидатов в командиры отдельных отрядов и, наконец, ведать казною и продажей соли.

Примерно такие же обязанности, только более конкретизированные, возлагались Государственной военной коллегией и атаманами на станичные и заводские земские избы и на деревенских атаманов, есаулов и старост. Они должны были исполнять функции местного суда, разбирать ссоры и «малейшего грабительства и разорения не допускать», проводить народные собрания, выдавать жителям провиант, «смотря по семейству», и пропуска для выезда в другие районы, собирать для повстанцев амуницию, следить за работой кузниц по изготовлению оружия, наблюдать за работой мельниц. Их обязанностью было не допускать «своевольств, грабительств и озорничества» вплоть до наказания плетьми уличенных в неблаговидных поступках, защищать жителей «от обид, налогов и разорений», рапортовать атаманам и полковникам ближайших повстанческих отрядов и в земскую волостную избу о своих действиях, проводить набор в армию восставших среди местных жителей, перехватывать правительственную нарочную почту, правительственных чиновников и разведчиков и пересылать их в Берду, к Пугачеву или к его атаманам, собирать ядра, порох и оружие и передавать в повстанческое войско.

Создавшиеся в ходе Крестьянской войны местные органы власти восставших, обладавшие широким кругом обязанностей и столь же широкими правами, служат подтверждением достаточно смелых попыток со стороны повстанцев расширить восстание и закрепить его успехи в борьбе с правительственными войсками и царскими властями.

Однако повстанцам не удалось создать такие органы самоуправления повсеместно на всей освобожденной территории. Одной из главных причин этой неудачи являлась быстрая текучесть событий, подвижность войска восставших, его неудачи в борьбе с регулярными войсками.

Новые органы повстанческой власти зачастую либо не успевали складываться и развернуть свою деятельность, либо просто уничтожались правительственными войсками, едва успев возникнуть. Но те зачатки государственности, которые создавали повстанцы, сыграли немаловажную роль в Крестьянской войне. Восставшие хотя и не создали каких-то новых форм государственной власти на местах, однако, используя старые формы правления, они насыщали их совершенно новым содержанием, отвечавшим интересам народа.

Дни поражений и неудач пугачевского войска в марте — апреле 1774 г. были днями испытаний и для Государственной военной коллегии. В бою под Татищевой крепостью погиб судья Скобычкин, а после поражения под Сакмарским городком в плен к правительственным войскам попали почти все ее деятели: главный судья Витошнов, судья Шигаев, думный дьяк Почиталин, секретарь Горшков, повытчик Пустоханов. Пропали без вести повытчики Супонов, Герасимов, Григорьев. Сдался в плен Шванович. Уцелел один Творогов, судья Государственной военной коллегии, впоследствии ставший изменником и предателем, выдавший Пугачева правительственным войскам.

1 апреля 1774 г. Государственная военная коллегия с ее сложными и разнообразными функциями перестала существовать. Но прошло немного времени, и на втором этапе Крестьянской войны она возродилась на Урале. Теперь круг ее обязанностей сузился, и она больше напоминала Походную канцелярию первого периода Крестьянской войны. Уменьшилось число судей и повытчиков. Главным судьей стал Творогов, секретарем — Шундеев, повытчиком — Седачев, которого вскоре сменил Григорий Туманов, бывший крестьянин заводчика Твердышева, умный, энергичный человек, хорошо знавший русскую и татарскую письменность, один из видных атаманов, возглавлявших отряд, действовавший у Миасса и Челябинска. В бою у Троицкой крепости Шундеев и Туманов были взяты в плен. После их пленения секретарем Государственной военной коллегии Пугачев назначил Ивана Трофимова (Алексея Дубровского), а повытчиком — Герасима Степанова. В последнем бою пугачевского Главного войска Дубровский был схвачен правительственными войсками, а Степанов пропал без вести.

В условиях маневренной войны под натиском непрерывно наступающих правительственных войск Государственная военная коллегия на втором и третьем этапах Крестьянской войны занималась главным образом мобилизацией сил и средств для укрепления Главного войска. Она еще могла на пути создавать местные органы повстанческого управления, но руководить ими, а также действиями отдельных отрядов была не в состоянии. И тем не менее рассылаемые ею манифесты и указы, отражавшие чаяния народа, подняли весь Урал, Башкирию и Правобережье Волги. Именно на этом этапе Крестьянской войны были изданы, неоднократно подтверждаемые, манифесты от 28 и 31 июля 1774 г., наиболее ярко отразившие чаяния и стремления крестьянства, социальную сущность и направленность Крестьянской войны. Но Крестьянская война шла на спад. Правительственные войска теснили восставших. В августе Главная военная коллегия издала свои последние указы казакам и калмыкам, а вскоре под Сальниковым заводом прогремели последние выстрелы пугачевского Главного войска.

До нас дошло немного документов Государственной военной коллегии: Пугачев «сжег все бывшие в злодейской его коллегии дела». Но и сохранившихся материалов достаточно для того, чтобы высоко оценить ее деятельность. Государственная военная коллегия повстанцев была тем важнейшим руководящим органом власти восставших, создание и деятельность которого свидетельствуют о наличии известных элементов организованности в Крестьянской войне 1773–1775 гг.

Глава 8 Пугачев и пугачевцы

«Люди сами творят свою историю…»[80], — писал В. И. Ленин.

Кто же были те люди, которые творили историю народов России в грозные годы Крестьянской войны?

Во главе восставшего народа стоял Емельян Иванович Пугачев. Он был отважен, решителен, храбр. Это отмечали и друзья и враги. Даже Екатерина II должна была признать, что он «человек чрезвычайно смелый и решительный». Пугачев всегда был «сам на переди, не мало не опасался стрельбы ни из пушек, ни из ружей», подавал пример прочим. Когда ему советовали быть осторожней и поберечь свою жизнь, он, усмехаясь, говорил: «Пушка царя не убьет! Где это видано, чтоб пушка царя убила». Но безрассудная отчаянность была чужда Пугачеву: в бою он «всегда надевал на себя платье худое, для того чтобы его не признали». По свидетельству очевидцев, он лучше всех знал и «как в порядке артиллерию содержать», и как «правильно палить из пушек». Очень часто он сам наводил орудия на цель и «указывал всегда сам канонирам». Кроме того, он великолепно владел ружьем, саблей, пикой. На постоянно устраиваемых в Берде учениях и соревнованиях в стрельбе и скачках он на всем скаку на предельном расстоянии пробивал пулей из ружья набитую сеном кольчугу или попадал в шапку, поднятую на пике.

Не случайно, отправляя в подарок Денису Давыдову свою «Историю Пугачевского бунта», А. С. Пушкин писал знаменитому поэту-партизану, герою Отечественной войны 1812 г.:

Но Пугачев не просто лихой казак-рубака, герой Семилетней и русско-турецкой войн, получивший за храбрость первый казачий офицерский чин хорунжего, он — предводитель Крестьянской войны. В организации Государственной военной коллегии восставших, на которую были возложены все функции руководства армией с ее довольно сложной и четкой структурой, со знаменами и наградными знаками, с жалованьем и различными формами набора в войско, в создании власти на местах и, наконец, в пропаганде самих идей восстания, изложенных в многочисленных манифестах и именных указах «Третьего императора», в указах, письмах и обращениях его полковников и атаманов, поднявших на восстание народные массы от Гурьева до Екатеринбурга, от Кургана до Керенска — во всем этом немалая заслуга самого Пугачева.

Пугачев был военным человеком. Предводитель мятежного казачества и крестьянства, он был и оставался казаком. Возглавив борьбу против угнетателей «всей черни бедной», он понимал, что трудно победить, если основная масса восставших плохо вооружена и не умеет сражаться. Вот почему на следствии Пугачев говорил, что он имел людей «сколько для Меня потребно, только люд нерегулярный». Когда он потерпел поражение под Татищевой крепостью, то оставил при себе казаков, а «оставшейся же толпе… большей частью из мужиков» сказал, «чтоб они убирались, кто куда хочет». В этом сказалось отношение каказов к крестьянству. Сами выходцы из него, они уже утратили кровные связи с крестьянством. Полная опасности жизнь казаков на окраинах земли русской сделала из них отважных воинов, они создали свою военную организацию. Многие казаки свысока относились к крестьянам, вооруженным лишь топорами, копьями, а чаще просто дубинами. В устном творчестве яицких казаков это нашло отражение в рассказе о том, что под конец восстания у Пугачева была большая рать, «да все из крестьян. Что толку-то? С такой ратью ничего не поделаешь, хотя бы и совсем ее не было», ибо «российский народ не воин».

Пугачев на следствии подчеркнул, что «надежными в его полке», т. е. способными, по его мнению, сражаться, были яицкие казаки. Но именно яицкие казаки его и выдали.

Пугачев обладал живым и веселым характером. Любил шутку, крепкое, соленое словцо, песню. Предание говорит, что Устинья Кузнецова тем и остановила на себе выбор Пугачева, что сложила о нем песню, которую и исполнила на смотринах. Песня была «такая жалостная, все насчет него, как он страдал за правду и как бог незримо за добро его навел на добрых людей, которые рады жизни свои за него положить». Народное предание говорит о том, что Пугачев будто бы очень любил песню «Не шуми, мати, зеленая дубравушка».

Среди пугачевцев была популярной песня-поговорка: «Ходи браво, гляди прямо, говори, что вольны мы…». Яицкие казаки певали песню, составленную ими в честь Пугачева, величая его «государем». Любил Пугачев и музыку, часто слушал игру на скрипке.

Пугачев умел поговорить и говорил хорошо, живо и убедительно, пересыпая речь поговорками, пословицами. Говорил он на наречии донских казаков: «робята», «здеся», «сюды», «откель ты?», «погоди трохи» и т. п. К словам Пугачев прибавлял «та»: «чем нам по хвостам-то хватать, так хвоста-та…». Пугачев легко и быстро возбуждался, был вспыльчив и отходчив, обладал живым умом. Он был удивительно находчив: не растерялся, когда на улице горящей Казани его узнал и окликнул сын Трофим, а спустя некоторое время называл по имени и «признавший» его донской казак. Он, несомненно, рисковал, когда под Осой, став в одну шеренгу с другими казаками, умело заданными вопросами заставил старика гвардейца, знавшего в лицо Петра III, признать в нем «государя».

Пугачев был добр и отзывчив к горю каждого и народа в целом. Человек, которому дворянство приписывало все смертные грехи, именуя его «тигром», «извергом», «ехидной», «бунтовщиком» и «разбойником», «кровопийцей» и т. п., чтобы избежать ненужного кровопролития, рассылал повсюду свои манифесты и указы, «увещевая» губернаторов и комендантов крепостей, чиновные власти и духовенство «добровольно приклониться» ему. Если так и происходило, он не только не трогал ни офицеров, ни чиновников, но «жаловал» их и зачислял себе «в службу». Герой «Капитанской дочки» А. С. Пушкина Гринев явился литературным прототипом многих дворян-офицеров.

Пугачев карал за измену, за ложь, за предательство, не прощал мародерства. За насилие над простым людом виновного ожидала смерть. Пугачев любил правду. Он простил Хлопушу и Перфильева, подосланных к нему властями и чистосердечно все ему рассказавших, сделал их полковниками в своем войске. Пугачев был гостеприимным, хлебосольным хозяином, но сам он «от излишнего питья воздерживался и употреблял редко».

Мятежная и ищущая натура Пугачева оторвала его от семьи, но семью он свою любил и, случайно встретив ее в Казани, несмотря на то, что это могло привести к его разоблачению, как мог, старался ей помочь. Его женитьба на Устинье Кузнецовой была скорее результатом активного вмешательства яицких казаков, стремившихся теснее связать судьбу «Петра Федоровича» с интересами казачества, лелеявшего мечту стать «первым сословием».

Пугачев обладал завидной физической силой, здоровьем и выносливостью. Он мог по двое суток не сходить с седла, переносить холод и жару, голод и жажду. Ходил он легко и быстро. Любил лошадей и хорошую конскую сбрую. Надевая на себя дорогое платье, делал это отнюдь не из щегольства, но прежде всего потому, что «императору» не пригоже было ходить в простом обычном казачьем одеянии.

До нас дошло несколько портретов Пугачева, написанных с натуры современниками, и много описаний его наружности. Паспорт, выданный Емельяну Пугачеву в августе 1772 г. на Добрянском форпосте, так характеризует внешний облик Пугачева: «…росту два аршина четыре вершка с половиной… волосы на голове темно-русые и борода черная с сединой, от золотухи на левом виску шрам…». Первая жена Пугачева, Софья Дмитриевна Недюжева, о наружности своего мужа на следствии говорила следующее: «Росту среднего, долголиц и сухощав, волосы на голове русые, а борода черная, с проседью, клином, глаза карие…». По показанию Максима Шигаева, Пугачев был «среднего росту, лицом продолговат, смугл, глаза карие, волосы темно-русые, пострижены по-казацки. Борода черная, с сединою, плечист, но в животе тонок». Стройную фигуру Пугачева подметил и корнет Пустовалов: «В плечах хотя и широк, но в пояснице очень тонок, лицо имеет смуглое, но чистое, глаза острые…». Верхоланцев вторит ему: Пугачев был «среднего роста, корпусной, в плечах широк, смугловат, борода окладистая, глаза черные, большие». Уральская казачка, видавшая Пугачева, рассказывала: «Как теперь на него гляжу: мужик был плотный, здоровенный, плечистый, борода русая, окладистая, ростом не больно высок и не мал». Некоторые люди, знавшие Пугачева, к этому согласному описанию его наружности добавляют, что у него «лицо… смуглое и сухощавое, нос с горбом… левый глаз щурит и часто им мигает».

А. С. Пушкин, ездивший на Урал собирать фольклор о Пугачеве, много общавшийся с казаками и казачками, знавшими и видевшими его, создает обаятельный, правдивый образ предводителя мятежного народа: «Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волосы были острижены в кружок…». П. И. Чайковский хотел написать музыку к задуманной им опере «Капитанская дочка», но опасался вмешательства цензуры, ибо писать по Пушкину, давшему объективную и благожелательную характеристику Пугачеву, значило вывести Пугачева «удивительно симпатичным…».

Среди многочисленных полковников и атаманов Главной армии восставшего народа выделяются ближайшие соратники Пугачева: Иван Никифорович Зарубин-Чика, Афанасий Тимофеевич Соколов-Хлопуша, Иван Наумович Белобородов, Иван Никифорович Грязнов, Григорий Туманов, Алексей Иванович Дубровский (Трофимов), Салават Юлаев, Кинзя Арсланов и Максим Григорьевич Шигаев.

Яицкий казак Иван Никифорович Зарубин, по прозвищу Чика, являлся активным участником восстания яицких казаков в 1772 г. Когда на Таловом умете появился Пугачев, среди первых казаков, примкнувших к нему, был Зарубин. Он сразу понял, что имеет дело с простым человеком. И все же энергичный и смелый бунтарь Чика безоговорочно пошел за «государем» из донских казаков, «ибо всему войсковому народу то было надобно». Смелый, решительный, инициативный, умный и наблюдательный, стойкий и прямолинейный, горячий и беззаботный, лихой наездник и хороший организатор, Зарубин был «любимцем и первым пособником Пугачева». Чика буквально опекал Пугачева в трудные первые дни восстания, связал с надежными казаками из Яицкого городка, привез в отряд восставших первое знамя. Зарубин вместе с Овчинниковым руководил повстанческими отрядами, разбившими регулярные войска под командованием генерала Кара, организовал производство пушек на Воскресенском заводе, возглавлял действия восставших в Башкирии и осаждал Уфу. Ставка «графа Ивана Никифоровича Чернышева» в Чесноковке под Уфой стала второй Бердой. Проявив недюжинные организаторские способности, настойчивость, гибкость и политическую прозорливость, Чика умело ликвидировал намечавшиеся национальные конфликты между башкирами и русскими в повстанческих отрядах, действовавших в Башкирии, формировал войско из «охочих людей», создавал органы власти восставших, распределял деньги, вооружение и продовольствие, боролся с мародерством, рассылал письма и манифесты, указы и «наставления», на которых красовалась «графа Ивана Чернышева печать», посылал повсюду своих эмиссаров, стремясь сцементировать отдельные отряды восставших, расширить территорию, охваченную восстанием, наладить управление ею.

Арестованного в Табынске после поражения 24 марта Зарубина привезли в Уфу, затем в Казань и, наконец, в Москву. Зарубин держался стойко и мужественно, несмотря на пытки, отказывался давать показания. Зарубина приговорили к смерти. В день казни Пугачева его привезли на Болотную площадь, где палач показал народу отрубленную голову Пугачева. 10 февраля 1775 г. в Уфе под топором палача прервалась жизнь Ивана Никифоровича Зарубина — одного из верных соратников предводителя Крестьянской войны.

«Над заводскими крестьянами полковник» Афанасий Тимофеевич Соколов, по прозвищу Хлопуша, был крепостным крестьянином тверского архиерея из сельца Машкович Тверского уезда. Жизненный путь оклеветанного, битого кнутом, прогнанного сквозь строй, с вырванными ноздрями и с выжженными на лбу и щеках клеймами, побывавшего в ссылке и на каторге, не раз значившегося «в бегах» Хлопуши, был нелегким. Октябрь 1773 г., когда Пугачев подошел к Оренбургу, застал его в тюрьме, закованным в кандалы.

Губернатор И. А. Рейнсдорп решил взять Хлопушу «на службу», т. е. передать через него письма яицким, илецким и оренбургским казакам и таким образом оторвать их от Пугачева и попытаться «свесть Пугачева в город Оренбург». Хлопуша же пошел «служить» к Пугачеву. Однако доверие он заслужил не сразу. Не в меру ретивый Иван Творогов чуть было не повесил будущего «над заводскими крестьянами полковника», обвинив его в том, что тот якобы получил 2 тыс. рублей «для изведения государя». Но Максим Шигаев отстоял своего знакомца, и в скором времени Хлопуша уже ехал на Авзяно-Петровский завод. Испытав на себе всю тяжесть крепостной неволи, самодурство и жестокость господ и властей, Хлопуша целиком отдался борьбе с ними. Боевой путь Афанасий Соколов начал с Авзяно-Петровского и Воскресенского заводов, затем следовали Биккулово, Сакмарский городок, Каргала, Берда, Озерная крепость, Илецкая защита, снова Берда. После поражения под Татищевой Хлопуша попросил у Пугачева разрешения проводить свою жену и сына в Сакмару. Тот разрешил. Когда Хлопуша с семьей прибыл в Каргалу, он был опознан и схвачен каргалинскими татарскими старшинами. Допрашивали его 10 мая 1774 г., а 18 июля казнили в Оренбурге.

Умный, энергичный, хороший организатор и в то же время любящий муж и отец, Хлопуша целиком отдал себя делу восставшего народа. Ему было уже шестьдесят лет. Казалось бы, жизнь ожесточила Хлопушу, но он пощадил капитана Лопатина, так как жители просили за него как за доброго человека. Заклейменный кличкой «вор», он не взял ни копейки из того, что повстанцы конфисковывали на заводах и в крепостях. Перед арестом он передал жене только 80 рублей, пожалованных ему Пугачевым, но и эти деньги отняли у нее конвойные, когда везли ее в Оренбург.

Около 8 месяцев был Афанасий Тимофеевич Соколов верным соратником Пугачева. Деятельность «над заводскими крестьянами полковника» оставила после себя заметный след. В биографии Хлопуши важно не то, с чего он начал, а то, чем он кончил.

В один ряд с И. Н. Чикой-Зарубиным и А. Т. Соколовым-Хлопушей можно поставить Ивана Наумовича Белобородова. Он работал на медеплавильном заводе, был рекрутом, солдатом-артиллеристом, потом работал на Охтинском пороховом заводе, заболел, попал в госпиталь, возвратился домой в Кунгурский уезд, где занялся мелкой торговлей, — так сложилась жизнь Белобородова. Годы солдатской службы и работы на пороховом заводе не прошли для Белобородова бесследно. С одной стороны, они научили его ненавидеть гнет и бесправие, с другой — выработали в нем сметливость, дисциплинированность, выдержку, силу воли, расширили его кругозор. Он обучился военному делу и мастерству.

В первых числах января 1774 г. Белобородов был уже сотником в одном из отрядов восставших. Умный, решительный, настойчивый, непримиримый, дисциплинированный, расчетливый, обладавший большой силой воли, Белобородов был одним из наиболее выдающихся руководителей восставшего народа. «Главный атаман и походный полковник», Белобородов создал стройное организованное и дисциплинированное войско. Он умело объединял действия русских и нерусских повстанцев, подобрал и сгруппировал вокруг себя энергичных и сметливых людей. Наставления, указы, ордера, подписанные Белобородовым, являвшиеся образцом народной мудрости, ясной и простой народной речи, ставили целью наладить органы власти восставших и создать сильное, боеспособное, дисциплинированное войско. Эти призывы сыграли свою роль, и возглавленный им «сибирский корпус» действительно выделялся в войске восставших своей выучкой и дисциплинированностью. Все добытое на заводах и в крепостях Белобородов делил поровну между населением и своим отрядом, нещадно карал за насилия, бесчинства, грабеж, измену, за попытки склонить к переходу на сторону властей. После поражения под Казанью Белобородов несколько дней вместе с семьей, повсюду его сопровождавшей в походах, скрывался в лесу. Вынужденный явиться в Казань (ему «податься» было некуда), он был опознан, схвачен и 5 сентября казнен.

Иван Никифорович Грязнов из отдельных разобщенных отрядов создавал «войско» восставших, боролся с недисциплинированностью и проявлениями национальной вражды. Он был не только выдающимся военачальником, возглавившим боевые действия восставших на заводах Урала, осаду и взятие Челябинска — главного города Исетской провинции, но и одним из идейных вождей мятежного крестьянства, его идеологом, чьи воззвания по силе и яркости, по своей убежденности нисколько не уступают манифестам Пугачева.

Возможно, что некоторые воззвания, подписанные Грязновым, были созданы походным атаманом и «предводителем письменных дел походной канцелярии» его войска Григорием Тумановым. Приписной крестьянин заводчика Твердышева Туманов был избран на мирском сходе рабочих Воскресенского завода посланцем в лагерь восставших. Вернулся он на Воскресенский завод уже в составе отряда Грязнова. Так начался боевой путь Туманова, который вскоре стал помощником Грязнова, а с февраля 1774 г., после ухода Грязнова из взятого восставшими Челябинска, возглавил восстание в Исетской провинции. Образованный, умный, решительный, смелый, твердый в своих решениях, умело организовавший снабжение своих отрядов, Туманов обратил на себя внимание Пугачева, когда на втором этапе Крестьянской войны в районе Вознесенского завода он со своим отрядом влился в состав Большого войска восставших. Хорошо зная и «российскую грамоту», и татарский язык, в мае 1774 г. Туманов становится секретарем («повытчиком») пугачевской Государственной военной коллегии. Под Челябинском Туманов был «главным и вящще Грязнова предводителем», а будучи повытчиком Государственной коллегии, стал «Пугачеву важным сообщником». В бою под Троицкой крепостью Туманов попал в плен. Его отправили под конвоем в Оренбург, но в степи он был отбит казахами, сочувствовавшими восстанию. Дальнейшая судьба Туманова неизвестна.

Среди предводителей восставшего народа выделяется Иван Степанович Трофимов, он же Алексей Иванович Дубровский, сын мценского купца, вольнонаемный рабочий Златоустовского завода, сыгравший большую роль на последнем этапе Крестьянской войны. Дубровский начал борьбу в башкирском повстанческом отряде, а завершил свой путь как «великий грамотей» секретарем Государственной военной коллегии восставших. Написанные им указы и письма отличаются пафосом, яркостью изложения, доходчивостью. Не случайно П. И. Панин писал Екатерине II, что «он был всех умнее», а когда Дубровский умер в Саратове, видимо, не снеся пыток, П. С. Потемкин, недовольный тем, что один из виднейших сподвижников Пугачева так и не был доставлен в Казанскую секретную комиссию «и тайны нужные с ним вместе погребены», потребовал объяснений от царицынского коменданта Цыплетева.

Выдающимся полководцем Крестьянской войны являлся башкир Кинзя Арсланов. Он был муллой, но не духовным лицом. В те времена муллами часто называли тех мусульман, которые хорошо были знакомы с догмами своей религии, а потому и особо почитались. Недаром Кинзю называли абызом, т. е. учителем. Когда началась Крестьянская война, он был уже пожилым человеком, имел взрослого сына, также активного участника восстания.

Популярный и уважаемый человек, Кинзя Арсланов прошел с Пугачевым весь трудный, славный путь. С первых дней восстания и до трагедии в заволжских степях, закончившейся выдачей Пугачева властям, он являлся одним из его ближайших соратников и был верным другом.

В октябрьские дни 1773 г. Кинзя Арсланов развернул кипучую деятельность. Он писал обращения, воззвания и письма к башкирам. Его письма вызвали «великую колебимость» в Башкирии, выросшую в мощное восстание. Кинзя Арсланов принимал самое активное участие в боевых действиях, командуя башкирским полком в Большом войске Пугачева. После поражения под Татищевой крепостью и Сакмарским городком Кинзя Арсланов собрал двухтысячный отряд башкир, укрыл Пугачева и обсудил с ним план дальнейших действий. Он был единственным башкирским полковником, перешедшим с Пугачевым на правый берег Волги и сопровождавшим его до последнего момента. В руки властей он не попал. Дальнейшая его судьба неизвестна.

В памяти башкирского народа живет образ пугачевского «походного полковника» и бригадира, батыра и поэта Салавата Юлаева. Сильный, мужественный, отличный наездник, прекрасно владевший оружием, Салават Юлаев умел читать и писать «по-татарски». Его манифесты, повеления, наставления, увещевания и письма, наконец, его действия сыграли большую роль в организации вооруженной борьбы в Башкирии, формировании и вооружении отрядов восставших, в предупреждении национальной розни между русскими и башкирами, в объединении их действий.

После ранения под Осой Салават Юлаев вынужден был оставить Пугачева и вернуться в Башкирию для лечения. Но борьбу он не прекратил даже тогда, когда Пугачев был выдан царским властям. Более того, осенью 1774 г. Салават возглавил восстание башкир Сибирской дороги. Мужественный и непримиримый, он отверг предложение П. С. Потемкина прийти с повинной для того, чтобы заслужить прощение. В конце ноября он был схвачен, но и во время следствия не признал за собой какой-либо вины. Неоднократно наказанный кнутом, с выжженными на лбу и на щеках клеймами, с вырванными ноздрями Салават Юлаев вместе с отцом Юлаем Азналином был направлен на вечную каторгу в Рогервик (ныне город Палдиски Эстонской ССР), где и скончался.

«Главный российского и азиатского войска предводитель» и бригадир Иван Степанович Кузнецов, табынский казак, действовавший в районе Кунгура и Красноуфимска, автор замечательных увещеваний и наставлений, преисполненных народной мудрости и красноречия, с которыми он обращался к жителям и «главнокомандующим» Кунгура, также является одним из выдающихся полководцев Крестьянской войны. Его приказания, рапорты и наставления четки, ясны и преисполнены заботой о нуждах повстанцев, об общем народном деле.

Немаловажную роль в восстании Пугачева сыграл Максим Григорьевич Шигаев. Он являлся участником восстания 1772 г., сидел в тюрьме, но наказания избежал. Шигаев — главный «словесный судья», казначей и интендант. Он был фактическим руководителем Государственной военной коллегии восставших на первом этапе Крестьянской войны, несмотря на то, что возглавлял Военную. коллегию А. Витошнов. Шигаев был «всех замысловатее и любимее» у Пугачева, и тот нередко следовал его советам. Шигаев был при Пугачеве «первенствующая особа».

Таковы были руководители Крестьянской войны. Им были свойственны недостатки и слабости, ошибки и заблуждения, но «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками»[81].

Глава 9 Историческое значение Крестьянской войны

В представлении дворянских и буржуазных историков, за редчайшим исключением, восстание под предводительством Пугачева рассматривалось как бессмысленный и беспощадный мятеж, пронесшийся по Поволжью и Уралу, унесший множество жизней, уничтоживший материальные ценности и дорого обошедшийся самому крестьянству, которое за свое «буйство» заплатило большой кровью. Правительство и дворянство не простили восставшим, что они посмели встать под знамена «набеглого царя». «После дикой и страшной оргии началось столь же страшное похмелье». Так характеризовали Крестьянскую войну 1773–1775 гг. писавшие о ней дворянские и буржуазные историки, публицисты и писатели Н. Дубровин и Д. Анучин, П. Струве и С. Булгаков, Е. Салиас и Г. Данилевский. Такая оценка восстания Пугачева обусловливалась классовой позицией историков, их социальными симпатиями и антипатиями, их ненавистью к восставшему крестьянству и страхом перед ним.

Советские историки объективно и всесторонне осветили бурные и трагические события тех далеких лет, рассказали об историческом значении Крестьянской войны 1773–1775 гг. Непосредственным ее следствием была дворянская реакция. Репрессии по отношению ко многим тысячам повстанцев, деятельность Секретной комиссии, ликвидация волжского казачества, реакционные преобразования яицкого казачества, губернская реформа, жалованная грамота дворянству — все это характеризует политическую обстановку в стране после восстания Пугачева. Правительство прибегало не только к репрессиям, так как только этими мерами нельзя было восстановить «порядок» в стране. Имели место и некоторые изменения в области правительственной политики. Так, Крестьянская война 1773–1775 гг. побудила правительство предпринимать некоторые шаги на пути форсирования экономической политики. Оно идет навстречу «капиталистам», «первостатейным» крестьянам и помогает им «выбиться в люди», издав манифест от 17 марта 1775 г. и указ от 22 ноября 1779 г. об отмене монополий и о разрешении всем и каждому свободно заниматься промыслами, ремеслом и торговлей. Правительство обращалось ко всем беглым, предлагая возвратиться и обещая прощение. К такого же рода законодательным актам относится указ 1784 г. о поощрении развития промышленности, городовое положение 1785 г., разрешавшее «уездным обывателям», т. е. главным образом крестьянам, торговлю своими изделиями в городах.

Эти законодательные меры стимулировали развитие крестьянской промышленности, кустарных промыслов, отходничество, торговлю, что, несомненно, влияло на развитие производительных сил. Так правительство стремилось одновременно и создать в лице «капиталистах», «первостатейных», «прожиточных» крестьян опору себе и помещику в деревне, пополнить свою казну и повысить доходность дворянских поместий. В то же время положение помещичьих крепостных крестьян оставалось беспросветно тягостным, в нем ничего не изменилось. Режим «самовластия и неограниченной суровости» был несколько ослаблен лишь в отношении дворцовых, государственных и экономических крестьян, а также близких к ним однодворцев. Чтобы как-то удовлетворить потребности государственных крестьян в земле по закону 1778 г., была прекращена продажа свободных государственных земель. В течение 1783 г. были изданы два указа о наделении государственных крестьян и однодворцев минимумом земли.

Опасаясь новых выступлений различных категорий работных людей, правительство пошло на некоторые уступки и им. Манифестом от 31 марта 1775 г. правительство стало выдавать ссуды («вспоможения») жителям районов, охваченных восстанием, для восстановления «недвижимых имений» и дворов, в том числе мастеровым и работным людям Урала. Они стали получать плату за работу в праздники, хлеб по определенной норме и цене, рекрутчина заменилась взносом деньгами. Манифест 21 мая 1779 г. определил обязанности приписных, повысил оплату их труда.

Правительство и дворянство панически боялись повторения выступления крестьян. Осенью 1775 г. Екатерина II писала генерал-прокурору А. А. Вяземскому, что жестокость по отношению к крестьянам может вызвать «бунт всех крепостных деревень», положение «помещичьих крестьян таково критическое, что окромя тишиной и человеколюбивыми учреждениями ничем избегнуть невозможно… прошу быть весьма осторожну… дабы не ускорить… грозящую беду… если мы не согласимся на уменьшение жестокости… то против нашей воли сами оную (волю. — В. М.) возьмут рано или поздно».

Екатерина II — «философ на троне» и в то же время «казанская помещица» — «исторгала» эти признания, так как была основательно напугана. Размах народного возмущения, гиканье казацкой лавы, гром пугачевских пушек, огонь пожарищ дворянских усадеб, колокольный звон церквей, приветствующих «набеглого царя», сделали свое дело. Страх перед возможностью новой грозной «пугачевщины» постоянно висел дамокловым мечом над русским дворянством.

Историческое значение Крестьянской войны под предводительством Пугачева заключалось в том, что классовая борьба, и особенно такой ее взрыв, как восстание Пугачева, накапливала у крестьянина «горы ненависти, злобы и отчаянной решимости»[82]. Она «научила его ненавидеть барина и чиновника»[83], научила бороться за землю и волю, вспоминать о Разине и Пугачеве. Как ни старались «верхи» террором, преобразованиями государственного аппарата и армии заставить «низы» смириться, они не смирились. Крестьяне не забывали и не могли забыть, как некогда «гуляли» по Дону и Волге мятежные атаманы со своей «вольницей», как горели барские усадьбы, как добывались трудовым людом воля и «казацкая жизнь».

В этом отношении огромную роль сыграло устное народное творчество, пугачевский фольклор. В песнях, сказаниях и преданиях о Пугачеве и возглавляемом им восстании русские крестьяне, работные люди и казаки, трудовой люд нерусских народностей сохранили память о Крестьянской войне, когда народ устремился «на слом» крепостнической системы. Восстание Пугачева настолько запечатлелось в умах, что долгое время счет годам на Урале и в Поволжье вели от того года, когда «подымался Пугач». Только в устном творчестве яицких казаков Пугачев — царь, подлинный «Третий император». В фольклоре крестьян и работных людей Прикамья, Урала, Поволжья, русских и нерусских, Пугачев — близкий народу свой человек, ничем особенно не отличающийся от простого крестьянина или казака. Он «просто Пугачев», «казак Амельянушка», который «бьется за нужду народную». Он воюет с барами, дворянами-супротивниками, а народу несет свободу и льготы, выслушивает жалобы простых людей и одаривает их. Поэтому, когда погиб «Емельянушка», «сама земля застонала», реки под землю ушли.

Оценка пугачевского восстания в устном народном творчестве одинакова независимо от того, на каком языке пелись о нем песни или рассказывались сказы. А. М. Горький подчеркивал, что «от глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории» и «подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества».

Воспоминания о том времени, когда народ поднялся на войну с дворянами и правительством, ничто искоренить не могло, и память о Пугачеве — вожде мятежного крестьянства вселяла народу веру в свои силы.

Классовая борьба крестьянства, в частности, и в первую очередь крестьянские войны имели огромное значение в развитии общественно-политической мысли в России.

Многие декабристы усматривали в Пугачеве «великую историческую личность», «русского Спартака», человека из народа и для народа, который «стоял за свободу» (А. В. Поджио), вождя народного движения, очень, опасного для правительства (В. Ф. Раевский), руководителя восставшего народа — народа, лишенного собственности и гражданских прав (П. Г. Каховский).

Революционные демократы А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Н. П. Огарев высоко оценивали восстание Пугачева. Идеологи крестьянской революции — революционные демократы, которых не могли испугать «ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня» (Н. Г. Чернышевский), с глубоким интересом и сочувствием относились к Крестьянской войне, возглавленной Пугачевым.

В России времен декабристов и революционных демократов объективных работ, посвященных истории восстания Пугачева, быть не могло, так как само упоминание его имени строжайше запрещалось.

В XIX в., особенно в предреформенный период, по словам Н. Г. Чернышевского, «литература… сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа»[84]. Естественно, что пугачевское восстание привлекло внимание выдающихся русских писателей. О нем писал в своем «Вадиме» М. Ю. Лермонтов, Т. Г. Шевченко в «Москалевой кринице» и в повести «Близнецы», писатель-демократ Д. Н. Мамин-Сибиряк, создавший свое яркое произведение «Охонины брови». В нем Мамин-Сибиряк, «писатель воистину русский» (М. Горький), в произведениях которого «рельефно выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам населения»[85], реалистически, правдиво и ярко рисует пугачевское восстание на Урале. В. Г. Короленко, этот «прогрессивный писатель»[86], писатель-гражданин, писатель-демократ, собирал пугачевский фольклор и писал своего «Набеглого царя» и «Пугачевскую легенду на Урале».

В течение длительного времени, вплоть до того, как идеи марксизма проникли и завоевали умы лучших и передовых людей России, место общественного деятеля нашей страны, ученого, писателя, художника, публициста в развитии общественно-политической мысли, его мировоззрение и творческая деятельность определялись отношением к крестьянству, к классовой борьбе крестьянства, к восстанию Пугачева. В. И. Ленин указывал: «Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали просветители XVIII века… все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками»[87]. Эта борьба с крепостничеством и царизмом в той или иной форме находила отражение в различных проявлениях общественно-политической мысли.

К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин создали и развили теорию о роли классовой борьбы крестьянства во всемирной истории, в том числе и в истории России, посвятив ей специальные работы и отдельные разделы работ.

Какой характер носила классовая борьба крестьян в феодальной России?

«Вся прошлая жизнь крестьянства, — писал В. И. Ленин, — научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[88].

Нельзя думать, что крестьянство совершенно не представляло себе цели своих выступлений и не пыталось в отдельных случаях преодолеть присущую крестьянскому движению локальность. В. И. Ленин указывал, что «„стихийный элемент“ представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности», что даже «примитивные бунты выражали уже собой некоторое пробуждение сознательности…»[89]. Особенно характерно это явление для Крестьянской войны под предводительством Пугачева. Но в единоборстве с феодалами в эпоху феодализма конечная победа остается не за крестьянами. «Крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой, у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих, но крестьяне все же боролись, как умели и как могли»[90].

Говоря о том общественном строе, который смутно представлялся крестьянству и к которому оно стремилось, В. И. Ленин подчеркивает, что крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[91]. Отсюда и вера в «хорошего царя», столь характерная для крестьян в России.

В. И. Ленин останавливал свое внимание на Разине и Пугачеве. В статье «О чем думают наши министры?», написанной для газеты «Рабочее дело» еще в 1895 г., но вышедшей из печати только в 1924 г., он сообщал о совершенно доверительном письме министра внутренних дел Дурново обер-прокурору святейшего Синода Победоносцеву от 18 марта 1895 г. по поводу воскресных школ. У преподавателя одной из воскресных школ при обыске было отобрано письмо. «В письме говорится о программе исторических чтений, об идее закрепощения и раскрепощения сословий, упоминается о бунте Разина и Пугачева.

Должно быть, эти последние имена и напугали так доброго министра: ему сейчас же померещились, вероятно, вилы»[92].

Для русского дворянства восстание Пугачева сказалось подлинным пугалом, а память о нем была — еще свежа в царствование и Николая I и Александра II.

Выступая в 1842 г. на заседании Государственного совета, Николай I говорил: «Пугачевский бунт показал, до чего может дойти буйство черни». Ему вторил поборник «исторического православия» реакционный историк М. Погодин, в годы Крымской войны заявивший: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев».

И не только поражение в Крымской войне, не только развитие в стране капиталистических отношений, но и «призрак пугачевщины», который «вечно стоял в глазах нашего дворянства и, как грозное momento mori, напоминал о необходимости покончить с крепостным правом в интересах помещиков», побудил Александра II заявить о необходимости освободить крестьян «сверху» для того, чтобы они не начали свое освобождение «снизу».

Говоря об огромном значении классовой борьбы, В. И. Ленин писал: «Мы всегда учили и учим, что классовая борьба, борьба эксплуатируемой части народа против эксплуататорской лежит в основе политических преобразований и в конечном счете решает судьбу всех таких преобразований»[93].

Чем объяснить поражение восставших в ходе Крестьянской войны 1773–1775 гг.? Стихийность движения, которую так до конца и не могло преодолеть восставшее крестьянство, его неорганизованность, хотя восставшие пытались преодолеть и ее, локальность движения, плохое вооружение, отсутствие воинской выучки и опыта, опыта управления, скудость денежных средств — все это не могло не сказаться на Крестьянской войне. Но при анализе причин ее поражения следует учесть не только слабые стороны восставших, но и силу лагеря крепостников.

В. И. Ленин подчеркивал: «Начиная с средневековой «крестьянской войны» в Германии… мы видим бесчисленные примеры тому, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его»[94].

Восстание Пугачева было последней в истории России крестьянской войной. Причины этого следует искать прежде всего в укреплении самодержавно-полицейского аппарата, «освоении» царизмом полунезависимых от него земель, в насаждении повсюду чиновников, бюрократического аппарата, гарнизонов, полиции, суда и пр., что исключало возможность накапливания сил повстанцев, сосредоточения их в районах, где был слаб контроль со стороны государственной машины крепостников. Но имел место еще один чрезвычайно важный фактор, объясняющий причину того, почему восстание Пугачева было последней крестьянской войной в России.

Все крестьянские войны начинали казаки.

В лице казаков — яицких, волжских, терских, оренбургских и особенно донских — крестьянство получало как бы свою народную гвардию. Но после разгрома восстания Пугачева казачество стало утрачивать свое значение детонатора социального взрыва — крестьянской войны.

Казачество подверглось страшному разгрому. Запорожское и волжское казачества ликвидировали, на яицкое казачество, переименованное в уральское, обрушились беспощадные репрессии, искоренившие в казачестве все мятежное. Царское правительство через казачью старшину, офицерство, получавшее дворянское звание, стало прибирать казаков к рукам, превращая казачество в привилегированное военное сословие, верой и правдой служившее самодержавию и несшее полицейскую службу. Казаков из застрельщиков крестьянских войн превращали в царских опричников.

Говоря о крестьянах, К. Маркс отмечал: «Они не могут представлять себя, их должны представлять другие»[95].

В. И. Ленин писал: «…организованность, политическую сознательность выступлений, их централизацию (необходимую для победы), все это в состоянии дать распыленным миллионам сельских мелких хозяев только руководство ими либо со стороны буржуазии, либо со стороны пролетариата»[96].

Но слабая, малочисленная буржуазия в России была не способна повести крестьян на штурм крепостничества, да и не хотела этого, опасаясь восставшего крестьянина не меньше, чем боялся его помещик.

В. И. Ленин указывал на то, что, стремясь ликвидировать крепостничество и установить новый общественный строй, крестьянство совершенно не представляло себе, «какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[97]. Этим руководителем у крестьян в условиях России могли быть только городские рабочие. В. И. Ленин подчеркивал, что в крепостной России «у крестьян не было помощников и братьев среди городских рабочих»[98], пролетариат в России еще не сложился, а именно он, только он один, мог привести крестьянство к победе и над остатками феодализма, и над капитализмом.

Руководимые бессмертными идеями марксизма-ленинизма, ведомые В. И. Лениным, рабочие и крестьяне России, победив в дни Октября 1917 г., отдали должное своим далеким предшественникам — мятежным крестьянам и их вождям — Степану Разину и Емельяну Пугачеву. Среди полков прославленной дивизии Чапаева был первый имени Емельяна Пугачева полк, впоследствии развернутый в Пугачевскую бригаду.

Действовавшая на петроградском фронте в годы гражданской войны башкирская кавалерийская дивизия издавала свою газету «Салават».

Город Николаевск, бывшая Мечетная слобода пугачевских времен, был переименован в город Пугачев. Именем Пугачева названы бывшая Полевая улица в Калининском районе Ленинграда и бывшая улица Галкина и Савинский переулок в Москве. Имя сподвижника Пугачева Салавата Юлаева носит молодой, основанный в 1948 г. город Башкирской АССР, город строителей и нефтяников — Салават. В центре города, в парке, высится памятник национальному герою башкирского народа. В музеях Москвы и Ленинграда, а также в некоторых краевых музеях бережно хранятся реликвии, связанные с восстанием Пугачева, открыты специальные отделы, экспозиции, стенды, выставки. Пугачевское восстание нашло свое отражение в художественной литературе, о нем рассказывается со сцены, экрана, средствами изобразительного искусства, музыки.

Советская общественность в январе 1925 г. широко отметила траурную годовщину 150-летия гибели Емельяна Ивановича Пугачева. К этой дате были изданы специальные работы, публикации и исследования, а также ряд общих и популярных статей в журнале «Красная нива». 27 января 1925 г. в «Правде» была помещена статья М. Н. Покровского «К полуторастолетию смерти Емельяна Ивановича Пугачева».

В годы Великой Отечественной войны имя Емельяна Пугачева носил партизанский отряд. Капитан Советской Армии А. Г. Емельянов бежал из фашистского плена и на территории Чехословакии создал партизанский отряд из чехов, русских, словаков, украинцев и поляков, назвав его именем вождя мятежного крестьянства. Партизаны звали своего командира «Алеша Пугачев». Емельянов погиб в июле 1944 г., но отряд «пугачевцев» продолжал борьбу с гитлеровцами. В Пражском музее антифашистских борцов хранится боевое знамя партизанского отряда имени Емельяна Пугачева. В городе Гуменне высится обелиск с надписью: «Капитан Алексей Гаврилович Емельянов (1910–1944 гг.). Командир и организатор партизанского отряда имени Пугачева. Спи сладко в земле чужой!».

В 1952 г. башкирский народ торжественно отметил 200-летие со дня рождения своего национального героя Салавата Юлаева. В период Великой Отечественной войны имя Салавата носили танк, самолет и бронепоезд, построенные на средства, добровольно внесенные трудящимися Башкирии. В газетах Башкирской краснознаменной ордена Ленина кавалерийской дивизии печатались боевые песни, созданные Салаватом Юлаевым.

Район, где родился Салават Юлаев (деревня Текеево бывшей Шайтан-Кудейской волости), носит его имя. Его именем названы колхозы Советской Башкирии, улицы, парки, театры. Выпущены почтовые марки с изображением Салавата Юлаева.

Восстание Пугачева нашло яркое отражение в советской художественной литературе. «Пугачев» Сергея Есенина и «Вьюга» Н. Асеева, «Золотой клюв» Анны Караваевой, «Пугачевщина» Сергея Ауслендера явились свидетелем того интереса к «набеглому царю» — Пугачеву и возглавленной им Крестьянской войне, который проявили в 20-х годах советские писатели. В 30–50-е годы обогатили советскую литературу произведения М. Зуева-Ордынца «Хлопушин поиск», Евгения Федорова «Челяба» и «Каменный пояс», Ольги Форш «Казанская помещица», Степана Злобина «Салават Юлаев», широким историческим повествованием Вячеслава Шишкова «Емельян Пугачев». Крестьянскую войну 1773–1775 гг. и ее предводителя Пугачева запечатлели на своих полотнах М. И. Авилов («Рабочие привозят Емельяну Пугачеву пушки», «Помощь уральцев Пугачеву»), С. В. Герасимов («Восстание Пугачева»), П. П. Соколов-Скаля («Емельян Иванович Пугачев»); отразили на экране Н. Зархи и Ю. Тарич («Пугачевщина»), П. Петров-Бытов («Емельян Пугачев»); поставил на сцене театра К. Тренев («Пугачевщина»); положил на музыку М. Коваль («Емельян Пугачев»).

200-ю годовщину Крестьянской войны 1773–1775 гг. советская общественность отметила научными сессиями, проводимыми в Москве и Ленинграде, Оренбурге и Казани, Уфе и Уральске и других городах. Ленинградский университет выпустил трехтомное исследование «Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Восстание Пугачева». Вышли в свет специальные исследования А. И. Андрущенко, И. Г. Рознера, Р. В. Овчинникова и других, посвященные восстанию Пугачева. В пятом томе «Сборника материалов по истории СССР», в журнале «Вопросы истории» опубликованы документы Крестьянской войны.

Почтовые марки с изображением Пугачева, новые театральные представления, книжные выставки, специальные занятия на исторических факультетах университетов — все это говорит о глубоком уважении и внимании советских людей к памяти героев Крестьянской войны под предводительством Пугачева.