Рожденные в пламени

ВЫЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ

Действующие лица

XVIII легион, Саламандры

Ра'стан, легионер

Усабий, легионер

X легион, Железные Руки

Эразм Рууман, Сотворённый Железом

Измал Салнар, командор

Таркан, легионер-снайпер

XIX легион, Гвардия Ворона

Морвакс Хаукспир, апотекарий

III легион, Дети Императора

Лоримарр, легионер

Отчаянье – момент, когда умирает всякая надежда и неизбежность конца обрушивается, как удар меча, направленный прямо в шею, или горячее дуло, прижатое к виску. Если везёт, если фортуна благоволит тебе, то отчаяние будет кратким. Но везёт не всем: для некоторых отчаяние – медленное соскальзывание, разъедающее отречение, подобное тому, как возраст одолевает плоть или ржавчина – металл. Оно опустошает, отрезает всё, чем ты был, и заменяет это чернотой. Так мне говорили.

Я никогда в жизни не поддавался отчаянию. Даже во времена тяжких испытаний на моём родном мире огня и пепла, когда жар обжигал спину подобно клещам кузнеца или са'хрк, жаждущий вкусить моей плоти, шёл за мной по пятам, не верил я в то, что могу потерпеть неудачу. Надежда всегда была со мной.

Тогда я был обычной плотью и кровью, всего лишь человеком, чьи кости не срастаются за минуты, кровь не сворачивается за мгновения, а кожа не такая же чёрная и твёрдая, как оникс. Сейчас у меня глаза из огня, под стать миру, породившему меня сначала как смертного, а затем снова, во время моего превращения в легионера. Мои братья называют меня Ра'станом, а моя рота – капитаном. Сейчас этот ранг почти бессмысленен, потому что не осталось воинов, чтобы обращаться ко мне по званию. Потому я просто Ра'стан. Не просто человек – сверхчеловек, трансчеловек во всех смыслах этого слова, учитывая все преимущества, которые мне даровал отец.

Когда я был человеком, то никогда в жизни не поддавался отчаянию. Всегда верил, что преуспею. У меня была надежда.

Сейчас я космодесантник XVIII легиона, Саламандр, один из Огнерожденных, истинный сын Вулкана… и впервые в жизни я познал отчаяние.

Взрыв раздался на далёком хребте, осветив огромную тёмную равнину. Резкая магниево-белая вспышка превратила нашу тёмно-зелёную броню в одноцветно-серую, хотя наши глаза всё ещё пылали подобно огням кузни. Усабий и я инстинктивно пригнулись и приготовились к предстоящей сейсмической дрожи. Хотя за последние несколько дней даже мерзкая вспышка зажигательных снарядов стала делом обычным. Или недель… даже месяцев? Время перестало иметь значение, когда мы быстро осознали, что живём в долг, а песок в наших часах близок к концу.

Те, у кого более искажённый взгляд на вещи, могли бы сказать, что нам повезло, что иметь вообще хоть какое-то время – само по себе уже удача. Но они бы ошиблись. Мы жили в аду – аду из чёрного стекла, где всё было неправильно и вело к безумию. Даже такой закалённый воин как космодесантник мог сойти с ума от такой подлости. В разных культурах для такого состояния бытия были разные названия. Я слышал, что сыны Русса называют его Рагнарёком. Другие – Армагеддоном. Мы, Саламандры – Темпус Инфернус, или Время Огня. Но я полагаю, что после многие будут называть это просто ересью.

А сейчас мы знали это как Исстван.

Мы сложили ношу, припали к земле и поползли, скрываясь за камнями и выжженными развалинами десантных кораблей. Эти военные левиафаны могли перевозить целые боевые роты и сопровождение из техники, сервов, адептов Механикум и дредноутов. А сейчас их сбили и выпотрошили, внутренности с развешенными телами гнили в пропитанном дымом воздухе. Склепы, точь-в-точь. Да и тот маленький грязный клочок земли, где мы присели, был похож на двор ненавистника машин. «Лэндрейдеры», «Носороги» и останки спидеров вместе с массивными десантными кораблями в беспорядке лежали на нашей позиции, как на железном кладбище.

Я не чувствовал себя в безопасности, несмотря на то, что между нами и охотниками был угольно-чёрный фюзеляж десантного корабля, звуки перестрелки ещё далеко, а взрывы гремели на расстоянии. Безопасности не было нигде, и когда-нибудь нас тоже сметёт волной гнева, который опустился на Ургалльскую впадину подобно облаку, в котором единственной постоянной было братоубийство невиданного масштаба.

– Не давай ему ёрзать, – сказал я Усабию, зная, что мой брат не позволит нашему грузу выдать позицию.

Даже в пустошах, вдалеке от Ургалльских холмов, между нами и покоем было слишком много чёрного песка.

Я обернулся и увидел, что он тихо говорит что-то успокаивающее полумёртвому Гвардейцу Ворона, которого мы несли. Десантный корабль, за которым мы прятались, принадлежал его легиону. Чёрное на чёрном – опалины от ужасного огня, уничтожившего корабль, стёрли белую эмблему ворона и с крыла, и с развороченного корпуса.

Огибая нос корабля, наполовину погребённый в тёмном песке, я старался измерить уровень угрозы за пределами нашего ненадёжного убежища.

И увидел стаю из восьми воинов в броне цвета морской волны с чёрной оторочкой по краям доспехов, вооружённых силовыми булавами, глефами и цепными клинками. Цепное оружие громко рычало, соперничая с мрачным смехом убийц и механическим лаем их зверей.

– Эскадрон смерти, – сказал я Усабию, который никак не отозвался. – С мастиффами. Слепь-охотников нет.

И почти почувствовал, как расслабился мой брат от последнего примечания.

Моё же настроение не улучшилось. Но ведь я мог видеть, что происходит за носом десантного корабля в небольшом овальном овраге.

Эскадрон смерти окружил ещё трёх воинов – двух в угольно-чёрной броне с белой рукой на левом наплечнике и одного в ещё более тёмном доспехе с отсутствующим шлемом, больше не скрывающим белое как мел лицо.

Я увидел вторую группу охотников – на сей раз шестерых. С болтерами наизготовку, из того же проклятого легиона. Один нёс ракетомёт – причину взрыва, приковавшего нас к этому месту.

После нескольких мгновений напряжённого молчания Усабий спросил: «Двигаться можем?»

Я покачал головой, приказывая ему не двигаться.

Не надо Усабию это видеть. Он захочет сражаться, попытаться спасти этих воинов из смертельной ловушки. И подпишет себе смертный приговор. Не для того я спас его от неминуемой смерти, чтобы он выбросил свою жизнь на ветер. Я не меньше хотел их спасти, но собрал всю волю в кулак, чтоб не двинуться.

Потому когда ловушка захлопнулась и охотники приблизились, я ждал и наблюдал. И ненавидел себя за это.

Трое в чёрном были сильно ранены. Но двое всё равно атаковали, взмахнув громовыми молотами. Я невольно вздрогнул, когда три болта зазвучали как барабаны на параде – стаккато раз-два-раз – и Железные Руки задёргались от их смертоносного перестука.

Один упал с развороченной грудью и оторванной у плеча рукой. Я увидел искры и переплетённые извивающиеся провода, выдранные из разъёмов бионической руки. Кисть отломилась у запястья, оторванная кинетической энергией болтерных зарядов.

Мышцы ощущались как свинцовые слитки – плотные и тяжёлые. Понял, что сам напряг их. Кровь гулко стучала внутри черепа, мой улучшенный метаболизм распознал посылаемые мозгом электрические сигналы и приготовился к бою. Я успокоился. И вновь приказал Усабию, услышавшему выстрелы и зашевелившемуся, оставаться на месте.

Не двигайся, мысленно велел я, увидев, как погиб второй из Железных Рук, пронзённый цепным мечом и затем забитый до смерти. Его последним криком стал механический треск псевдо-статики, от которого моя горячая как лава кровь застыла в жилах.

– Брат, – настаивал Усабий сзади. Произнесённое сквозь сжатые зубы, слово звучало как проклятие.

Гвардеец Ворона выскользнул из сети, воспользовавшись тем, что внимание отвлеклось на других. Быстро как молния проскочил мимо своих несостоявшихся мучителей, выпотрошив одного и срезав половину лица другого когтями.

Сыны Гора, ругающиеся и невнятно бормочущие, захлёбываясь собственной кровью… Это доставило мне гораздо большее удовлетворение, чем должно было, и на мгновение я воспротивился произошедшей внутри перемене.

И когда Гвардеец Ворона сбежал, я осмелился надеяться, и хотел вскинуть сжатый кулак в жесте вызова и победы.

Ждал и смотрел, когда дульные вспышки осветили тьму и последовали крики и суета – охотники вновь пытались захлопнуть ловушку.

Затем лёд в моей крови вернулся – сейчас от птичьего крика страдания. Кто-то впереди нас умирал. И через несколько минут я увидел беглеца, поднятого на восьмиконечном кресте. Урывками видел, как его распинали, в свете вспышек зажигательных снарядов и тусклом переливающемся мерцании погребальных костров. Вдоль линии горизонта было видно длинную цепь этих пылающих насыпей с телами вместо горючего – телами моих братьев. Груды были огромными, по сравнению с некоторыми даже Ургалльские холмы казались маленькими. Казалось, что одна состоит только из черепов, но вглядываться не стал из-за возникшего странного чувства гнева и тошноты. Где-то там была крепость, в которой падший сын Императора спланировал этот обман и наблюдал, как он претворяется в жизнь.

Отвёл взор, стараясь избавиться от мучительных криков распятого, и увидел, что ко мне что-то ползёт. Из-за резких движений, похожих на паучьи, не сразу осознал, что.

И отпрянул, когда понял, что это рука – та самая, оторванная взрывами болтов у одного из мёртвых воинов во время расстрела. Ужаснувшись от её вида, я, не думая, растоптал её и взглянул вперёд.

Эскадрон смерти замедлился – громоздкие силуэты виднелись сквозь ревущие костры за ними, гончие рычали на поводках. Предатели мучили и упивались этим. Я знаю, что такое боль – я причинял её врагам и получал в ответ. Даже пытал пленных, когда нужно было разузнать о планах битвы или выяснить неясные цели задания. После этого во рту появлялся привкус, похожий на пыль Шлаковой равнины, но тут было нечто иное. У моих действий, как бы они мне не были отвратительны, была цель. Жестокость, которой бойцы эскадрона смерти подвергли Гвардейца Ворона, была животной, ничем не вызванной. И мне приходилось бороться с собой, чтобы не вскинуть болтер и не избавить беднягу от мучений. Потому что сделав так, я раскрою наше местонахождение, и следующими на восьмиконечных крестах окажемся мы.

Поэтому мы были вынуждены стоять и слушать, как предатели развлекаются. Гнев Усабия чувствовался в воздухе, как резкий электрический привкус. Я предупреждающе поднял руку: «Жди».

– Этот долго не протянет, – кипя от гнева, огрызнулся он, показывая на того раненного Гвардейца Ворона, которого мы несли.

Мы тоже охотились – за выжившими и чтобы выжить, чтобы добавить в часы песчинок и получить ещё времени для ответного удара; чтобы отомстить, потому что так и не поняли – почему? Для меня и Усабия было ещё кое-что, что-то, что мы искали. Мы были поблизости, когда услышали стон изнутри десантного корабля и нашли внутри сына Коракса, лежащего в луже собственной крови. Сейчас тот был неподвижным, тихим – и больше не стонал. Это беспокоило сильнее, чем я мог показать Усабию. Признать, что наши усилия спасти раненного оказались бесплодными, означало признать и другую истину, к которой мы ещё были не готовы.

Я не видел, как умер Феррус Манус.

Но думаю, что почувствовал эту смерть через ярость и боль его сынов. Обычно Железные Руки мужественно переносили невзгоды и были равнодушны к радостям, относясь к своим эмоциям так же механически, как и к медленному металлическому перерождению их тел.

Плоть слаба – гласил избитый лозунг их легиона.

Все мы оказались слабы. Слабы, когда столкнулись с непростительным предательством, когда орудия за нашими спинами, которые должны были нас защищать, повернулись…

Я был там, на левом фланге. Целый легион, выстроившийся для битвы, ведомый нашим отцом в бесславный бой, которого мы не хотели, но избежать не могли. Гор для этого собрал трёх примархов и свой собственный верный легион. Может быть, нам следовало заметить, что культ его личности его же и одолел, что звание «Магистр войны» изменилось и стало «разжигателем войны», привилегией недовольного сына, а не честью, дарованной благодарным отцом. Примарх легиона Лунных Волков сменил его название, больше не желая делить волчий аспект с более диким и явно более заслуживающим того братским легионом. И сделал легионеров своими сыновьями по названию так же, как и по крови.

Возможно, мы должны были догадаться, но даже если и были признаки, то грядущего предсказать не удалось.

Мы многих потеряли, убивая братьев в том, что казалось бессмысленной бойней. Но и это бледнело по сравнению с тем, что случилось, когда отступили назад, к месту высадки, зализывая раны и объединяя силы, чтобы другие продолжили бой вместо нас. Знамёна Гидры и Железных развевались позади нас – свежие подкрепления и подлинное доказательство того, насколько ошибся Гор. Но немыслимое стало реальностью: семь легионов отвергли Императора и присоединились к Гору. Наша превосходящая численность и тактическое превосходство исчезли как плоть в ядерной вспышке. Те, кто должны были стать нашим подкреплением, стали молотом для наковальни Гора. И орудия повернулись против нас.

Ночь опустилась на Исстван, хотя быть может, что парящий пепел и огромная пелена дыма застили солнце. Значения это не имело. Чёрные на чёрном, мы лишь в это время могли двигаться с надеждой не быть обнаруженными. Далеко на севере, где враги-предатели сняли маски и раскрыли себя, что-то мерцало. Я пересмотрел свою мысль – всё же наступала ночь. Воины, или в некоторых случаях их подобия, пробуждались от порочного оцепенения, начиная мольбы и ритуалы во имя тёмных богов.

Это должна была быть эпоха просвещения, в которой суеверия будут изгнаны светом эмпирической истины. И где же теперь этот свет, гадал я, глядя во тьму и распознавая в ней отголоски того, что укоренилось в моей душе.

Кончив забавляться, эскадрон смерти двинулся дальше, хрюкая и ухая голосами, которые теперь вряд ли можно было описать как человеческие.

– Идём, – сказал я Усабию и потянулся вниз, чтобы поднять Гвардейца Ворона.

– Метить будем?

Когда я повернулся и взглянул на своего брата, то увидел, что в руке тот небрежно сжимает короткий металлический жезл, на конце которого был цилиндр с большим количеством негорящих диодов, ожидающих активации. Рууман дал нам сейсмические картографические шесты, сказал, что они помогут с триангуляцией. Думаю, что своей помощью он лишь старался подбодрить, но мы с Усабием были всё равно благодарны.

– Давай, – сказал я и увидел, что мой брат глубоко вонзил шест и повернул цилиндр, чтобы начать передачу сигнала.

Устройства было похоже на те, что использовались в осадных боях, но мы нашли им совершенно другое применение.

– Нормально всё? – спросил, желая скорее уйти.

С приходом ночи наступала относительная незаметность, но и появлялись ужасы, не показывающиеся при солнечном свете.

Усабий ответил не сразу: «Кажется, он не дышит». Не видел его лица, скрытого потрёпанным боевым шлемом, но знаю, что было оно мрачным.

– Идём дальше, – сказал я. Мы вышли из-за десантного корабля, всё ещё прислушиваясь к малейшим признакам опасности и пытаясь не слышать шум убийства.

И через восемьдесят метров Усабий прошипел: «Танки!»

Я выругался про себя. Мы слишком задержались и теперь возвращение назад будет долгим и рискованным… если вообще удастся.

Воронка, заполненная трупами в силовой броне с практически полностью выгоревшей символикой, была единственной надеждой затеряться.

Мы зарылись в неё, в обугленные скелеты воинов, которых могли знать и сражаться бок о бок. Оторванные и сломанные конечности бились о мои сапоги. Пальцы костлявой руки коснулись моего лица. Ещё одна царапнула по наплечнику, и внезапно разум заполнили образы мёртвых: гниющие и разлагающиеся внутри брони встают, проклиная и безмолвно обвиняя нас за то, что мы выжили. Я прогнал такие мысли – здесь они мне не помогут. Во всём виноваты усталость и душевные раны. Здравый рассудок – зачастую первый аспект эффективности воина, который подвергается испытаниям во время долгих периодов предельной психической нагрузки. И я не мог представить испытания суровей, чем Исстван.

Переползая через трупы, я соскользнул и по локоть провалился в зияющую полость грудной клетки бывшего легионера. Спокойно вытащил руку, отломив кусок уже треснувшего ребра и стараясь не обращать внимания на кровь, покрывавшую керамитовый кулак. В этой яме мёртвых не было ни чести, ни славы. Просто место, куда попадают умирать герои, забытые и неоплаканные. Мы были просто могильными червями, ползущими среди них. Волоча за собой безжизненное тело Гвардейца Ворона, мы припали губами к земле и постарались забиться поглубже.

Когда в дрожи земли я почувствовал тяжёлое громыхание направляющегося к нам танкового отряда, сердца заколотились в груди. Перед тем как закрыть глаза, чтобы скрыть горящий в них живой огонь, заметил чёрные песчинки, потоками сыпящиеся с края воронки, и вновь подумал о песочных часах. Потом отдался тьме с надеждой, что это не будет последним, что увижу.

Предчувствие Усабия спасло нас обоих. Смерть на Исстване была быстрой, обычно мгновенной. То, что поддерживало порядок в рядах предателей, ушло, когда командование легионов оставило худших, псов, чтобы охотиться и стереть с лица планеты наше слабое сопротивление. Вскоре гончие-легионеры тоже уйдут и всё, что избежит их клыков и когтей, с орбиты разнесут на атомы.

Я пытался собраться, сосредоточиться на притворстве, необходимом для выживания, хотя внутри саднило от желания обрушиться с мечом и болтером на этих предателей. Некоторые пытались. И теперь лежали в таких же воронках, как и та, в которой прятались мы. Но раздумья о бесчисленных способах встретить собственную смерть могло лишь ускорить её. Так что я позволил своим чувствам вернуть меня к действительности.

Это было неприятное воссоединение.

Ноздри уловили запах крови, старой, но ещё влажной. На нёбе появился резкий металлический привкус. Горячий воздух от танков принёс густой запах разлагающейся плоти. Вернулись видения неупокоившихся мёртвых: из раскрытых ртов через сломанные чёрные зубы вывалились языки. От воображаемого кошмара я ещё мог избавиться, но непереносимую вонь было так просто не прогнать – без воздушных фильтров в шлеме едва мог сдержать рвоту.

Резкий стук тормозов и внезапная волна жара от всё ещё работающих двигателей возвестили о резкой остановке бронетехники.

– Кажется, я видел здесь движение, – произнёс скрипучий железный голос – как будто два заржавелых бруса тёрлись друг о друга.

Один из сынов Пертурабо.

Легионер практически излучал ненависть. Я ожидал, что сейчас услышу лязг ботинок о корпус танка, глухой отзвук, когда воины затопают по перекладинам приваренной к турели лестницы и, наконец, хруст земли под тяжёлой поступью.

Внимательный осмотр на острие штыка сведёт на нет все наши усилия. Мой гладий был под рукой и чтобы вынуть его, вставать мне не потребуется. Без боя я сдаваться не собирался…

Но вместо этого услышал металлический скрип и низкое жужжание включаемого прожектора.

Мгновением позже резкий холодный свет разлился над воронкой, и я подавил желание забиться глубже в трупное болото. Даже сквозь закрытые веки чувствовалось, как изменилось освещение, и я мог лишь надеяться, что их малейшее движение нас не выдаст. Луч двигался медленно, как нефтяное пятно расползается по воде, раскрашивая мою броню своими сальными, маслянистыми пальцами. Я оставался неподвижным, притворяясь мёртвым, на мгновение не уверенный, не мёртв ли я уже – и луч прожектор скользнул вбок.

Я слышал как рядом утробно, по-звериному рычат танки. Отвратительно воняло прометием. Экипажи переговаривались между собой, хотя из-за комм-помех ничего нельзя было различить. Похоже, о чём-то спрашивали того, кто стоял на турели у прожектора.

Но ответ легионера был слишком хорошо различим.

– Огонь убил большинство из них. Хотя некоторые ещё свежие. Можно всё выжечь снова.

Я из Саламандр, рождённых огнём, но даже моя выносливость не позволит пережить купание в гoрящем прометии.

Пауза, во время которой из танка отвечали.

– Как скажете, сержант, – ответил боец с турели, и облегчение разлилось по мне как бальзам.

Свет прожектора исчез, испарился – и с моей спины как будто сняли самую настоящую ношу. Позволил пульсу вернуться к нормальному – и как раз в это время Гвардеец Ворона зашевелился.

Наш брат, наполовину обезумевший от боли, и не подозревал, в каком мы тяжёлом положении и как его несвоевременное возвращение в сознание ставит под угрозу всех нас.

Решившись слегка приоткрыть глаза, я увидел, что раненный пытается двигаться, но был слишком далеко, чтобы хоть как-то этому помешать. Танки, которые как раз уже собирались уезжать, остановились. И я услышал легионера в турели, треск его вокса, когда он сказал водителю остановиться.

Усабий пристально смотрел на меня сквозь треснувшую левую линзу шлема. Она была практически полностью расколота, и сквозь неё было видно огненное мерцание его глаза. Во время отчаянного бегства наш раненный спутник оказался с ним совсем рядом.

Гусеницы скрежетали по земле, песку, костям…

Железные Воины возвращались!

Усабий смотрел не отрываясь. Сперва я думал, что просто пытается одной силой воли предотвратить наше обнаружение, как будто мы могли стать невидимыми, просто желая этого. И только когда моя рука мучительно медленно потянулась к болтеру, понял, что он спрашивает моего разрешения.

Если он сделает это, то вина ляжет на нас обоих. Мой брат не сможет нести её бремя один.

И я медленно, почти незаметно кивнул.

Сверху звук двигающейся бронетехники был другим – головной танк ехал один, возвращаясь, чтобы последний раз взглянуть пагубным глазом прожектора. За те несколько секунд, что были у нас до того момента, как он достигнет края воронки и найдёт в глубине её шевелящегося раненного, Усабий дотянулся правой рукой с надетым силовым кулаком до воина, обхватил его шею и сжал.

Сопротивление было недолгим, и Усабий оставил руку на месте, когда вернулся свет прожектора.

Больше никакого движения, никаких стонов. В нашей маскировке не было изъянов, наше укрытие на открытом месте безопасно…

…на нашей совести несмываемое пятно.

Мы прождали в темноте ещё несколько минут, пока не исчез свет и не умолк скрежет танковых гусениц – Железные Воины отправились искать ещё выживших, чтобы убить. Ещё вчера мы могли обойти эту часть Исствана и нам бы не повезло встретить ни единой живой души, но сегодня обстановка изменилась. Поисковые кордоны расширились – и увеличились наши шансы найти кого-нибудь. Жажда истребительных отрядов насладиться муками добычи была единственной причиной отсрочки приговора, единственным, что не давало врагам нас обнаружить.

Долго это не продлится, и я чувствовал, что нам осталось лишь несколько дней – а может, и меньше.

Гор шёл, или, по крайней мере, его безумные псы.

Нас всё сильнее и сильнее вынуждали забиться вглубь, дальше от кораблей и ближе к Ургалльской впадине, где уже и так было пролито столько крови. Время – единственное, что осталось, и ещё слабая надежда найти то, что мы так отчаянно искали. Но что если найдём? Тут ноктюрнский прагматизм сказал, что этот вопрос решим, когда возникнет необходимость.

И только когда я уверился, что Железные Воины уехали, перекатился на спину и изо всех сил сжал зубы, чтобы не закричать.

Встретил взгляд Усабия, всё ещё пристально глядящего на меня с другого конца груды трупов, и распознал в нём страдание – зеркальное отражение моего собственного. Ещё одна боль на его мрачном счету.

– Я хотел убить… – прошептал брат, – их всех.

– Давай просто вернёмся в «Чистилище». С трудом поднявшись на ноги, как будто снова на меня давил тяжкий груз, я подошёл к Усабию и предложил помощь, от которой тот отказался.

– Взялись, – сказал я, вместо этого приподнимая Гвардейца Ворона.

– Но он мёртв.

Никогда меня не ставили перед более очевидным фактом.

– Хаукспир заберёт его геносемя, – ответил я.

Если Усабий что и подумал, то промолчал, и просто подхватил мёртвого воина под другую руку.

Броня наша была измазана в крови и пепле, когда-то бывшем нашими братьями.

Когда мы вытаскивали труп из ямы, я поморщился.

– Нога? – спросил Усабий.

Рука почти непроизвольно опустилась вниз, к грубому каркасу, охватившему левую ногу.

– Рууман отлично поработал, но в этом аду даже его умения недостаточно, – ответил я.

Моя нога сломана в трёх местах. По словам Хаукспира – четыре радиальных трещины в бедренной, оскольчатые переломы малой и большой бедренных костей. Часто представляю, как под бронёй кость выпирает из-под кожи. Болеутоляющие системы брони, улучшенные тем, что сумел найти наш апотекарий, поддерживали меня в сознании; металлический протез Руумана позволял мне ходить, но боль и повреждения ограничивали способность к передвижению.

Вдалеке дым застилал воздух – выхлопные газы танкового отряда. Во мраке двигались и другие тени, некоторые в нашем направлении. Ещё истребительные отряды, предположил я. И что-то покрупнее, неуклюже ковыляющее на длинных, похожих на ходули ногах. Я уловил красную вспышку в рецепторных впадинах, прежде чем голос брата отвлёк меня.

– Без тела было бы легче, – слова Усабия выдавали его мысли, которые вторили моим.

Мой ответ был непреднамеренно резкий: «Было бы легче, если бы всё это безумие вообще не случилось».

Слепой фатализм был бессмысленным. Я уже видел, как некоторые из легиона Железных Рук поддались ему лишь для того, чтобы ненужно, по-геройски покончить с собой. Салнар тоже бы поступил так, если бы Хаукспир не затащил его на борт нашего десантного корабля. Не думаю, что медузец по-настоящему простил его за это. Измал хотел умереть с честью, а сейчас даже этого не мог. Предположил, что смерть отца может сотворить такое с сыном, толкнуть его на безумные поступки – и постарался не задумываться об участи собственного отца.

– Я всё же справлюсь, – сказал я со знанием того, что нам нужно хоть что-нибудь принести с собой, полностью вылезая из воронки.

– Даже если придётся избегать их? – ответил Усабий, показывая пальцем в направлении двух шагоходов, безо всякого предупреждения повернувшихся к нам.

Мы разом присели, на этот раз пригнувшись. Бесформенные шагоходы быстро обратили своё багровое внимание на что-то другое. Слышали, как они «разговаривают» друг с другом: наполовину машинный код, наполовину животный лай. И опять с трудом удержался, чтобы не сравнить эту мерзость с другими творениями Механикум. Даже истребительные отряды и кибермастифы-забойщики опасались слепь-охотников. Другие тени мчались прочь или просто отходили в сторону, если были достаточно смелыми, позволяя им делать своё жуткое дело. Я не видел слепь-охотников во время начального приступа, и подозреваю, что их прислали потом – вычищать и жечь.

Выжечь землю, потом посыпать солью.

Жестом показал на восток. Так будет дольше, и там свои опасности, но, по крайней мере, мы будем удаляться от слепь-охотников, а не приближаться к ним. На том пути не было сбитых десантных кораблей, кроме нашего собственного. Большинство кораблей и то, что осталось от их защитников, были на западе.

Усабий согласился, и мы устало побрели по чёрному песку в выбранном мною направлении.

На этих нехоженых равнинах, куда ещё не добрались истребительные отряды, должно быть спокойнее. Спустя пятнадцать минут, хотя я уже давно не доверял встроенному хрону, пустыня сменилась каменистой почвой, затем появились скалы. На горизонте появились горы, которые мы назвали Чёрными Клыками.

Мы пробирались сквозь узкие проходы, ущелья и расщелины, и почти час спустя дошли до «Чистилища».

Это был ещё один обычный камень среди множества других, укутанный серыми и белыми песчаными заносами – они хорошо скрывали зелёный цвет Саламандр. Крылья давно сломаны и уже осыпались в глубокие овраги внизу. Когда-то это была «Грозовая птица», кодовое обозначение «Боевой ястреб VI», но дни, когда она парила в небесах и несла ангелов смерти, остались в далёком прошлом. Даже если бы её двигатели не были повреждены, они всё равно полностью выгорели – почерневшие, безо всякой надежды на ремонт. На искорёженном носу и обтекателе борта практически отсутствовали. Осталось лишь несколько зубцов бронестекла – как клыки в пасти побитого зверя. Я заметил одинокого воина, стоящего на кабине, с которой давно сняли всё полезное. Таркан поприветствовал нас, подняв железную руку, снайперское ружьё с длинным стволом мирно покоилось у него на колене. Потом снова исчез, слился с тенями – но всегда настороже. Наш терпеливый караульный занял это орлиное гнездо и оно стало его постом с тех пор, как после крушения восстановилось хоть какое-то подобие порядка.

Это он язвительно назвал наш корабль и убежище «Чистилищем».

Никто не возразил. Хаукспир даже иронически похлопал ему.

Усабий и я пронесли нашего остывшего мёртвого пассажира под аркой, соединявшей две вершины, между которыми накрепко застрял наш корабль. Здесь хвост и дверь грузового отсека примыкали к широкой каменной тропке, бегущей через гору. Как крепость из старых добрых времён, наша металлическая твердыня свысока взирала на землю и на неспешно собирающихся далёких врагов, невольно осаждающих её.

Усабий поднял руку к небу.

И сказал, показывая на белые хлопья, падающие на броню: «Снег? Наверное, время года меняется».

– Нет, брат, – поправил я. – Просто пепел. Костры в холмах снова горят.

Он не ответил.

Поднимался холодный ветер и высоко вздымал пепел – прямо к вершинам.

Склонив головы, мы прошли оставшиеся несколько метров до ворот «Чистилища». Даже в относительном уединении гор, далеко от Ургалльской впадины крики мёртвых и умирающих преследовали нас.

Дверь грузового отсека скрипнула на несмазанных петлях, открывая проход в широкий отсек, в котором стояли воины.

Я кивнул Вогарру и Э'нешу, и Железная Рука с Саламандром ответили на приветствие – не переставая, впрочем, целиться из болтеров в пустоту за опускающейся аппарелью. И расслабились лишь когда зашипела пневматика, подтверждая, что десантный корабль снова закрыт.

Оба караульных выглядели потрёпанными, их броня держалась лишь на непрекращающемся ремонте и надежде. У каждого была связка гранат, и нужно было выдернуть лишь одну чеку, чтобы взорвать все и обрушить дверь и большую часть потолка на любого незваного гостя.

Мигающие люмен-полоски вряд можно было назвать радушным приглашением, но, когда Вогарр махнул нам заходить, я и Усабий с шумом и топотом пошли к свету, от нашей тяжёлой поступи звенела металлическая палуба под ногами.

Нас встретил Хаукспир, стоящий в проходе между каталками и сваленными койками, и холодно посмотрел на принесённый нами труп.

– Ясно же, что он мёртв, – сказал апотекарий, вытирая капельки пота со лба. В мрачном освещении грузового трюма его белое как мел лицо наводило на мысль о выпотрошенном трупе. А угольно-чёрные глаза не выдавали никаких чувств.

Мы осторожно положили воина, дав другому сыну Коракса осмотреть его. На лице Морвакса были багровые пятна, позади него виднелся небрежно затёртый кровавый след – там протащили смертельно раненного.

Резким движением запястья Хаукспир задействовал похожий на копьё шприц редуктора. И когда присел на корточки, то попросил: «Пожалуйста, можно отстегнуть нагрудник?»

Морвакс потерял руку, и теперь выше локтя был лишь прижжённый обрубок. Но на его эффективность как апотекария это не повлияло. Своим мастерством он вытащил с того света не меньше семнадцати боевых братьев, и многие другие продолжали жить лишь благодаря его постоянному вниманию. Не меньше шестидесяти лежали на койках вокруг нас. Это был лазарет Хаукспира, и он использовался на все сто. Некоторые раненные лишились конечностей или страдали от обширных ожогов. Были там слепые и парализованные. Апотекарий поддерживал в них жизнь, хотя большинство сражаться не могло. Это были не воины, а заготовки для морга. И Хаукспир это знал. Я видел это в его глазах – с каждым бесцельно прожитым днём в них росла усталая покорность. Это не сопротивление, а существование. Те несколько пехотинцев Имперской Армии, что мы спасли, быстро умерли, а те, кто выжил, впали в оцепенение, вызванное страхом и отрицанием. Некоторые работали как подручные: носильщики и посыльные, могли вытереть кровь – и на этом их полезность заканчивалась.

Но тому Гвардейцу Ворона, которого мы принесли, даже он помочь не мог.

Я снял нагрудник, и Хаукспир извлёк геносемя. Когда оно было в безопасности в одном из цилиндров на его перчатке, Морвакс осмотрел страшную рану на шее мертвеца. Посмотрел на силовой кулак Усабия, прочитал по языку тела, насколько тот напряжён. Я знал, что апотекарий сделал вывод, и думал, что собирается что-то сказать.

Он и сказал, но совсем не то, что я ожидал.

– Рууман ждёт в оружейной, – и отвернулся, вновь погрузившись в работу.

Мы зашагали сквозь ряды коек к задней стенке грузового отсека, к находящейся за ним оружейной – и от Хаукспира.

– Он знает, – сказал Усабий, когда отошли достаточно далеко.

Я кивнул. Из-за моего соучастия, из-за того, что это я дал добро, чувствовал себя так же плохо, как выглядел Усабий, но говорить ничего не стал. Теперь значения это не имело. Даже не уверен, зачем мы вообще несли несчастного Гвардейца через пески Исствана – ещё одно оскорбление вдобавок к его ранам.

И удивился, когда легионер протянул руку и схватил меня за запястье.

Я не узнал его, но понял, что он из моего легиона. Не было одного глаза – его грубо выдавили, и правая нога была ампутирована чуть ниже живота. Поток болеутоляющих, поступающих прямо в руку, поддерживал воина в сознании, но затуманивал разум. Такое было повсюду в грузовом отсеке, сейчас использовавшимся как лазарет.

– Вы лорд Ра'стан, – надтреснуто прошептал он.

– Я не лорд, – ответил я, – Теперь просто Ра'стан. И положил руку ему на грудь, чтобы успокоить: «Отдыхай, брат».

– Я служил в вашей роте, – прохрипел тот, и старался ударить кулаком в свой сломанный нагрудник, пока я не остановил его.

Глаза сузились, когда вспоминал имя.

– Ик'рад, – сказал я. Он кивнул. Улыбнулся. Такая мелочь – а сколько значит.

– Вы нашли, – спросил, – вы нашли его?

Что-то холодное протянулось из живота и сдавило сердце. Когда я наконец ответил, то удивился, насколько глухо звучал мой голос.

– Нет. – И не подумав добавил. – Пока нет.

Я только что дал ложное обещание умирающему.

– Найдите, – выдохнул раненный. Его силы иссякли, он отпустил меня и осел на кровать.

– Попробую.

Саламандр отпустил меня, но я продолжал крепко сжимать его предплечье, когда почувствовал, как Усабий сдавил моё плечо.

– Рууман ждёт, – мягко произнёс он.

Я отпустил умирающего брата, медленно кивнул, и мы беспрепятственно пошли дальше. Всю дорогу до задней стенки грузового отсека я смотрел только вперёд – не хотелось повторения разговора с братом Ик'радом.

Когда прибыли в заднюю часть отсека, где наконец-то не было коек с лежащими воинами, то встали перед нажимной панелью, встроенной в стену – простой металлической пластиной рядом с другой, меньшей дверью.

Я толкнул её.

Скрежет металла ударил нам по ушам, и оружейная открылась – хотя и не полностью. Дверь застряла на половине, сервоприводы, за которыми давно не следили как надо, протестующе заскрипели. В комнате было темно – освещение было ещё хуже, чем в лазарете, и через открывшуюся щель видно было, как кто-то одинокий работал в мастерской.

– Можно войти, – сказал человек гулким раскатистым голосом, имевшим гораздо больше общего со сталью и механизмами, чем с плотью и кровью. Но и Эразм Рууман – больше машина, нежели человек.

Я стукнул по панели ещё разок, на этот раз сильнее. Раздался низкий металлический звук, но дверь всё же открылась.

И мы вошли.

– Опять заело.

– Да, Сотворённый Железом, – ответил я.

– Ты ошибочно принимаешь утверждение за вопрос, брат Ра'стан, – Рууман оторвался от дела. Перед ним лежал целый склад разобранного и нуждающегося в ремонте оружия. Я увидел шесть болтеров и частично демонтированную с платформы «Рапиру», но Эразм занимался сломанным конверсионным излучателем.

– Патруль нашёл его, – объяснил тот. – Я уверен, что после ремонта эффективность будет не менее шестидесяти трёх процентов.

– У тебя опять проблемы со скобой, – добавил он, отворачиваясь от излучателя и поворачиваясь к нам.

Вся нижняя половина лица Руумана была бионической, как и большая часть туловища. Аугментика была искусно слита с бронёй и придавала ему выдающийся, нерушимый вид.

Я кивнул: «Ещё одно утверждение, Сотворённый?»

– Да. – Эразм присел, чтобы проверить скобу. Залез в сумку с инструментами, магнитно прикреплённую к ремню, и принялся за работу, выбирая нужные инструменты не глядя – на ощупь и по памяти. Вспышки боли, короткой и терпимой, когда Рууман отлаживал созданный им протез.

После нескольких минут спросил: «Эффективность повысилась?»

Я проверил. И улыбнулся.

– Гораздо лучше.

– Я рассчитал, что улучшение составит восемнадцать процентов, но максимальная эффективность этого протеза как заменителя конечности равна шестидесяти семи процентам.

– Чудеса же, к несчастью, – добавил он, – за пределами моих возможностей.

Я положил руку ему на плечо: «В любом случае спасибо, брат».

Эразм встал, ничем не показав, что оценил мою благодарность.

Рууман не был Железным Отцом и не обладал техническими возможностями их достопочтимого совета, но знал оружие и применял это знание к другим машинам, требующим ремонта. Так же тщательно, как и мой протез, поддерживал работу корабля, несмотря на катастрофические последствия столкновения с горами, обслуживал большинство повреждённых систем, включая свет, тепло и регенерацию кислорода. Единственное, что он не мог – снова поднять его в воздух.

Смертельный удар нанесли свои же. Когда на месте высадки началась атака, то мы оказались к ней совершенно не готовы. Казалось, прошли лишь мгновения – и Ферруса Мануса убили, хвалёный клан Аверни практически уничтожили, а Гвардия Ворона и Саламандры оказались разбиты. И даже не знали, живы ли их владыки или нет.

Мы до сих пор не знаем.

Я помню, какой «взрыв» шума был в вокс-эфире, когда это произошло. Первой мыслью было, что это помехи, вызванные каким-то электромагнитным явлением… Но теперь знаю, что это были крики. Одновременно отдавались тысячи приказов. Результатом стал полный хаос. Первой реакцией было сплотиться и нанести ответный удар. Так мы и поступили. И вскоре после этого земля стала грязью от нашей пролитой крови, и отступление стало единственным возможным вариантом. Помню, как отступали к месту высадки, как небо рвали ракеты и трассирующий огонь, но не помню, как оказались в десантном корабле. Но как-то мы это сделали, немногие выжившие, которые прорвались и избежали первой волны истребления. Саламандры, Железные руки и Гвардия Ворона, собранные вместе хаосом битвы и цепляющиеся за жизнь. Ни малейшего порядка. Не отступление с боем, а разгром и резня.

Мы поднялись в воздух – ускорители ревут, пламя омывает крылья и корпус, летим сквозь столбы дыма. Через несколько секунд нас подбили. Я почувствовал это, когда был в грузовом отсеке, засев с сорока тремя братьями и некоторыми другими, не из моего легиона. Пара запасных «Носорогов» сорвались с креплений и заскользили по палубе. Раздавили двух легионеров, когда проскребли по стенке. И под действием гравитации вылетели сквозь раскрытую аппарель наружу, захватив с собой в этот ад ещё полдюжины воинов. Некоторые пытались выкарабкаться, но времени добраться через коридор до своих мест в десантном трюме не было, так что я просто держался.

Палуба… разорвалась – ещё можно увидеть следы, где Рууман собирал её и латал паяльником и промышленным степлером – и начала разваливаться на части. Через рваную дыру в фюзеляже, сквозь броню, искрящиеся провода и вентиляционные трубы, я видел Исстван.

Он был похож на тёмный океан, усеянный островками огня и рябящий от тысяч воинов, пытающихся убить друг друга. Целые танковые роты исчезали во вспышках взрывов, когда стреляли титаны, уничтожались фаланги легионеров, тяжелые зажигательные снаряды рвали саму землю. Я едва мог осознать ужас того, чему стал свидетелем.

Взгляд направился в небо, когда тень другого корабля проползла по обожжённому лицу. Он, появившийся над нами, был огромен, застилая солнце, которого мы так отчаянно пытались достичь сквозь слой облаков. Хотя я думаю, что мы столкнулись вскользь – нос лишь пробороздил наш бок – этого оказалось достаточно. Второй десантный корабль был в огне. Сквозь марево видел объятых пламенем легионеров, запертых в его нутре. Некоторые прыгали, несмотря на неизбежную смерть. У нескольких были прыжковые ранцы. Большинство из них взорвалось от перегрева турбин. Вороны с горящими перьями падали. Железо рушилось с небес. Змии пылали. Остальных рвали на части зенитным огнём окопанные пушки снизу – они даже не успевали выбраться из обломков.

Видел группу Саламандр и Воронов, садящихся в катер, чтобы эвакуироваться с корабля. Не слышал их сквозь рёв проклятых выстрелов и взрывы, но намерения были ясны, как и знаки, что они делали нам.

Но план был обречён с самого начала. Ракетный залп какой-то невидимой батареи внизу разодрал корабль посередине, создав в его чреве огненную бурю, вышвырнувшую несостоявшихся «коммандос» из трюма в забвение.

Повернулся, стараясь ухватить одного из братьев, но вспышка вырвалась из погибающего корабля быстрее, чем я предполагал: опалила меня и испепелила его. И когда взглянул назад, его уже не было: остались лишь царапины на стене, оставленные кончиками пальцев – и всё.

Корабль накренился. Корпус застонал и вновь разорвался, микротрещины побежали по металлу.

Вцепился в переборку и держался, чувствуя, как гравитация на мгновение отступает, и меня охватывает извращённое чувство спокойствия.

«Грозовая птица» подобно комете падала с небес, но приземлилась вдали от Ургалльской впадины. Тяготение безжалостно вернулось, жёстко впечатав меня в палубу и раздробив ногу. Мы врезались в гору, снося утёсы и отправляя их в бездонные разломы внизу. Но корабль выдержал и залёг внизу: раненный хищник, ждущий, когда его добьют.

Почти готовый, но всё же не до конца.

– Сколько шестов установлено в этот раз? – спросил Рууман, возвращая меня к действительности.

– Шесть, – ответил Усабий.

Сотворённый кивнул с почти впечатлённым видом.

– Такие действия связанны с большим риском.

– Будем надеяться, что не зря, – вмешался я. – Потому что ради этого мы рискнём всем.

– Мы? – спросил Эразм. – Ты имеешь в виду ваш легион?

Хотя знаю, что говорил с жаром, не уверен, что смог донести всю страсть своей веры – ведь он практически не испытывал чувств.

И ответил: «Да, все, кто ещё остался в живых».

Рууман недолго смотрел мне прямо в глаза, потом отвернулся от нас и оружия и включил маленький сканер на скамейке позади. Его маленькая комнатка была завалена, хотя места на троих хватало – но только на троих. Когда экран ожил с мерзкой вспышкой зелёного неона, голос сзади произнёс: «Ты опоздал».

Измал Салнар со сложенными руками ожидал у двери в оружейную. Он был здоровяк и легко заполнял пространство в ширину – но не высоту. Голова едва достигала двух третей дверного проёма. Потому что гордый легионер Железных Рук восседал на «троне» – самодельном кресле на колёсах, частично каталке, частично лафете, с колёсами, снятыми со сломанного остова тележки для подвоза боеприпасов.

Куски его брони исчезли во время боя и крушения. Остался только левый наплечник, руки были обнажены. Правая рука была полностью бионической, так же как левая кисть и правый глаз. Красная линза мигала из-за повреждённых фокусирующих колец. От этого Измал щурился, и половина рта иногда дёргалась, заставляя неодобрительно хмуриться.

Большая часть поножей отсутствовала ниже колен – как и ноги.

– Что там случилось? – спросил он.

Усабий не смог сдержать гнев.

– Резня случилась, Салнар!

– Брат пошёл против брата, и тысячи погибли. Мы прошли через это, если помнишь.

Возможно, в нём говорила вина. Возможности поговорить позже нам не представилось.

Салнар расправил руки, и на долю секунды я напрягся, когда подумал, что он может ударить моего брата – хотя не отрывал взгляд от меня. Возможно, не решался взглянуть на Усабия из страха, что может сделать, если всё же посмотрит тому в глаза. Железнорукий не мог ходить, но руки силы не утратили.

Измал сдержался и протянул руку в примиряющем жесте.

– Я помню, – тихо ответил. – Мы все что-то потеряли. Наши отцы пропали и нас осаждают враги, которых мы когда-то называли союзниками… даже друзьями.

– Твой отец...

Я предостерёг его взглядом. Салнар обманывал себя, веря, что Феррус Манус не мёртв. Никто из нас не видел, как пал Горгон, но то, что слышали от других, оставляло мало сомнений. Как бы то ни было, споры на этот счёт ни к чему хорошему привести не могли.

– Ничего, – уступил Усабий. – Мне жаль, брат. У меня выдалась та ещё ночка.

– Принимаешь всё близко к сердцу, – ответил Измал. Слегка склонил голову, но видно было, как непроизвольно подёргивается бионический глаз. Я понял, что он висит на тонком волоске. Салнар стойко переносил кресло, но оно оскорбляло его достоинство. Любой вклад в сражение мог быть минимальным, а не в первых рядах во время последнего боя, как он, полагаю, предпочёл бы. Мы все были воинами. И не могли выбирать, как умрём. Разрезанные на куски дюжиной клинков, обезглавленные другом, обернувшимся заклятым врагом, раздавленные под гусеницами тяжёлых боевых машин – во время резни на месте высадки я видел все эти смерти и многие другие. В глубине души верю, что Измал предпочёл бы любую из них тому, что с ним случилось. Он отмёл раскаяние брата.

– И извиняться не нужно, – добавил. – Тяжёлые времена для всех нас. Даже невозможные. Опять спрашиваю, что случилось?

Я рассказал, опустив ту часть, в которой Усабий сломал Гвардейцу Ворона шею, чтобы сохранить маскировку. Салнар особенно заинтересовался вражескими патрулями и их расположением.

– Встречались ли другие отряды сопротивления? Другие корабли, приземлившиеся или готовые к отлёту, с которыми можно объединиться?

– Таких нет, брат, – ответил я.

Измал склонил голову в раздумии: «Завтра попробуем снова. Лишь после создания хоть какого-то подобия боевого порядка появится надежда нанести ответный удар. Если бы мы могли связаться с кем-нибудь из примархов…»

Усабий вновь вышел из себя, и предметы на рабочей скамье Руумана задрожали от психокинетического гнева: «Салнар, ты слеп на оба глаза? Нет никакого сопротивления. Мы не сражаемся в партизанской войне. Это выживание, больше ничего, и продлится оно ровно столько, сколько мы сможем продержаться».

За исключением того, что мы оба знали, что это не совсем правда. Мы затеяли это дело с Руумановыми шестами в последнее время не для того, чтобы как-то занять себя. Цель наша была гораздо значимей.

Усабий вышел из оружейной, пройдя мимо Измала, который, похоже, даже не заметил этого – или не придал значения, и вёл себя так, как будто ничего не случилось.

Спросил лишь: «Слежка была?»

Я покачал головой и добавил: «Но патрули с каждым часом заходят всё дальше. Ещё немного – и доберутся до гор, а потом… Чтож, мы все хорошо знаем, что будет потом. Финал всего этого».

Внимательное молчание Салнара заставило меня продолжить.

– Время почти вышло. Мы больше не можем оставаться здесь, а если останемся, то нас найдут и уничтожат. Нужно уходить.

Он был категорически откровенен: «Мы не можем». Он откатился назад и показал на лазарет за спиной: «Нет возможности уйти. Большинство легионеров не выдержат». Тише добавил: «Я не выдержу. Для большинства нет такой возможности, Ра'стан. Наш крестовый поход закончится в чёрных песках Исствана, оборванный обманом и предательством. Не думаю, что так должно быть, но я достаточно прагматичен, чтобы понимать, что это так же неоспоримо, как и наша участь».

– А как же участь лорда Мануса? Почему ты сомневаешься в ней?

Измал опустил взгляд: «Потому что должен во что-то верить. Сейчас я лишь остатки себя былого. Меня нельзя восстановить – не в этих условиях и не имеющимися средствами, так что я должен сидеть, когда предпочёл бы стоять. И должен ждать, хотя предпочёл бы хоть что-то сделать вместе с тобой. Этого отрицать не могу, и оно подавляет меня. Смерть отца? Это отвергать могу. Пока не увижу его обезглавленный труп своими глазами, а не в кошмарах, я выбираю надежду, а не отчаяние. Ты так и сделал, так почему бы и мне не поступить так же?»

Возразить было сложно, да и заставить себя это сделать я не мог. Но это не отменяло некоторых бесспорных истин.

– Они идут, – повторил я. – Уже скоро. Вам надо приготовиться.

– Даже и не сомневайся, – заявил Салнар и, чтобы подчеркнуть свои слова, наклонился на кресле вперёд, – мы все встретим ублюдочных предателей на ногах, Ра'стан, так или иначе. Мы готовы, потому что нам не осталось ничего, кроме мести.

Я хотел продолжить спор, но понял, что это бессмысленно. Он останется, как и другие, и, сделав так, встретят смерть как герои. Какое право я имею отнимать это у них? И кивнул.

Измал ответил мне тем же и, немного погодя, вернулся к расспросам: «Насколько глубоко проникновение на занятую врагом территорию?»

– Далеко вглубь Ургалльской впадины. Основные силы врага ещё сосредоточены там, но уже начинают растягиваться. В кордонах есть промежутки, которые небольшая опытная группа может использовать. – Я облизываю губы, во рту резко пересохло. – Думаю, что подобрались к его кораблю. Ещё одна вылазка и я уверен, что…

Салнар подъехал ко мне и взял за руку.

– Ты вовсе не обязан делать это, Ра'стан.

Но, конечно же, я должен был.

– Лучше умереть снаружи в поисках надежды, чем запертым здесь, с отчаянием и обречённостью в роли соратников.

Я смотрел на Руумана, который тщательно записывал сейсмические данные с шестов и составлял карту местности, охватываемой ими.

– Датчики получают информацию с расстояния пять километров по всем направлениям, – объяснил тот происходящее на экране, когда там стало медленно вырисовываться грубое изображение рельефа Исствана. Данные скользили по одной стороне экрана так быстро, что я не успевал за ними уследить – но для Сотворённого такой проблемы не было.

Мгновением позже картинка свернулась, экран стал пустым – просто зелёное неоновое свечение.

– Что случилось? – спросил я.

– Сбой сигнала.

Один или несколько шестов были уничтожены.

– Но что-нибудь выяснилось? – спросил настойчивее, чем хотелось бы.

– Да, – ответил Эразм. Казалось, продолжать он не собирается.

Мой голос дрожал от нетерпения: «Ну и?»

– Да, это его корабль.

Сердце радостно застучало, но я зажал его в кулаке прагматизма.

– Целый?

– Он разбился в нескольких километрах от Ургалльской впадины, к северу от вашей последней зафиксированной позиции, брат Ра'стан.

Я пытался сохранить спокойствие, скрыть пробудившуюся надежду резкими конкретными действиями.

Сказал: «Нужно идти».

Усабию захочется услышать такую новость.

– Сперва всё надо обсудить, – сказал Салнар, когда я протискивался мимо. – Нужна стратегия, подборка амуниции и оборудования. Даже легионер не может просто, без проработки тактики, зайти на территорию, захваченную таким врагом. Нужно спланировать следующий ход.

Я задержался у громоздкого наплечника и недоверчиво посмотрел на искалеченного воина: «Следующий ход? Единственно возможный. Пойти и найти примарха. Спасти Вулкана».

Я изо всех сил старался не поддаваться надежде. На Исстване она была жестока и непредсказуема. Залезала в сердце и душу, тихо расползаясь дальше, наполняя тело энергией и теплом. Но не настоящими. Тот, кто позволял себе надеяться, не понимал, что надежда – пламя, выжигающее изнутри, превращающая дух и волю в пепел. И когда она неизбежно уходила, не оставалось ничего, кроме пустой оболочки.

Я поклялся, что если Вулкан, как и Феррус Манус, был мёртв, то не поддамся тому же отрицанию, что Салнар. Выдержу это так же стойко, как каждого истинного Огнерожденного сына Ноктюрна учили переносить невзгоды.

Если отец убит, то оплачу его, а потом выплесну горе на врага в последнем насильственном и кровавом акте.

Но если Вулкан жив…

Надежда зажглась, и стало ясно, что я её добровольный раб.

Усабия отыскал наверху, у носа. Десантные корабли немаленькие, но наш в основном был необитаем. Помимо лазарета, оружейной и, как ошибочно говорил Салнар, «стратегиума», было лишь одно место, куда можно было пойти.

Оно было выпотрошено и растерзано, крыша давно обвалилась – сейчас это были лишь обломки, усыпавшие Исстван. К кабине вёл длинный коридор, и я уныло прошагал его весь. По каждой стороне были сдвоенные пехотные отсеки – сейчас разорванные и вывернутые наизнанку. Когда был на полпути вниз, увидел снайпера. В чёрной броне с гордо начертанной белой рукой, сын Медузы на посту выглядел удивительно непринуждённым.

Таркан склонил голову, когда я прошёл по посеревшему коридору в кабину. Он стоял на коленях, что-то царапая боевым ножом на металлической стене, и встал, когда я приблизился. Кое-что вспомнил о его «гнезде» и остановился, но снайпер уже отключил детекторы мин, когда я ещё не добрался до секции носа, открытой стихиям. После чувствовал его прицел, пока полностью не вышел в полусвет.

Приходил я сюда не в первый раз. Обычно один, и Таркан оставлял меня наедине с моими мыслями и заботами. Никогда не спрашивал, зачем я здесь, и не пытался завести разговор.

Красная луна всходила над головой, похожая на глаз – кровавая радужная оболочка, чёрный зрачок из клубов дыма. Пепел покрыл сломанные механизмы и зияющие внутренности корабля серо-белым саваном. Трубы забиты, когитаторы и экраны дисплеев запорошены. Как будто огонь решил вернуть его себе, затянуть обратно в море пыли, где тот умолкнет навеки. Может, и нас затягивало туда же, но слишком медленно, и мы не осознавали грозящую опасность. А когда наконец поймём, будет уже поздно.

Когда снайпер покинул нас и, как обычно, вернулся в тень, я подошёл к Усабию и проследил за его взглядом вдоль гор и дальше.

Ещё один горный хребет, отражение Чёрных Клыков, протянулся на юг. Позади была огромная пустая солевая равнина, унылая, как и моё настроение. Погребальные костры всё ещё горели, даже выше и ярче, чем всегда. Они напоминали топки какой-то адской машины, топливом для которой были вероломство и предательство. При виде них трудно было сдержать гнев – и я отвёл взгляд.

– Ещё одно задание, друг мой, – сказал я.

Усабий наполовину обернулся: «Рууман что-то нашёл?»

Значит, брат тоже затаил надежду.

– Десантный корабль примарха. И это точно.

Я улыбнулся, когда он посмотрел на меня. Даже через шлем глаза сияли как маяки.

– Вулкан жив? – произнёс, сначала с сомнением, потом с большей уверенностью. – Вулкан жив!

Схватил меня за плечи, голос дрожал от нахлынувших чувств.

Я посоветовал не слишком обнадёживаться, хотя даже мои мучительные ожидания стали уходить: «Это всего лишь «Грозовая птица», брат».

– Насколько близко к врагу?

– Слишком близко, но, возможно, достаточно далеко, чтобы остаться незамеченной.

– Это знак, брат. Я это чувствую, – Усабий сжал кулак, а в угольках глаз мелькнула лазурь. – Нужно отправляться немедленно.

Я взял его за руку. Крепко.

– Нет. Ургалльская впадина сейчас кишит предателями. Шансы будут гораздо выше, если вновь дождаться сумерек.

Но тот был непреклонен: «Уже может быть слишком поздно!»

Я сжал руку сильнее: «Вулкан дожил до этого момента. Если сейчас потерпим неудачу, другого шанса не выдастся. Если нас или примарха обнаружат потому, что мы поспешили или недостаточно подготовились, умрём все».

Усабий расслабился, и я его отпустил.

– Как же тогда поступим?

– Салнар хочет обсудить это в стратегиуме.

– Калека спятил, Ра'стан. Он всё ещё думает, что Феррус Манус жив, а не уби... – Усабий осёкся, вспомнив о Таркане. Понизил голос. – Разве решает он?

– Он старший по званию.

– А с каких пор пол-лейтенанта равны боеспособному капитану?

– Успокойся. Не позволяй эмоциям тебя захлестнуть.

Оставив меня, он отвернулся.

И ровным голосом сказал: «Я туда не пойду. Буду ждать возле грузовой аппарели, готовый отправляться».

Я склонил голову: «Если так хочешь».

– Хочу.

Не стал нарушать возникшую паузу, чтобы лучше осознать масштаб нашего открытия.

Примарх.

Вулкан.

И признался: «Я уже было отчаялся».

– Как и я, – ответил брат, голос едва громче шёпота. – Если бы я только мог воспользоваться своим даром...

Из-за Никейского эдикта Усабий стал всего лишь рядовым, моим подчинённым – а ведь был равен мне. Бремя это он нёс с достоинством, без малейших нареканий. Но не строгое соблюдение устаревшего обета сдерживало его способности – со времён предательства многие бывшие библиарии были готовы вновь использовать их – а страх.

Не эмоциональный страх, не страх наказания – скорее нежелание открыться неисчислимым мукам и отчаянию. Вся боль, все смерти, собранные в единый ментальный удар. Любая попытка найти отца скорее всего убила бы психической отдачей его и всех, кто рядом.

По меньшей мере, свела бы Усабия с ума. Я удивлён, что он ещё не сломался.

– Мы найдём Вулкана, брат, – мягко сказал я.

– Возле грузовой аппарели, – ответил тот. – Буду ждать там.

Я кивнул, оставив Усабия наедине с его мыслями.

Таркан остановил меня, когда я проходил мимо, по центральному коридору вниз. Положил руку на плечо, но в глаза не взглянул.

Спросил низким и скрипучим голосом: «Нашёл, что искал?»

Я в недоумении посмотрел на него.

Ответил: «Мой брат присоединится ко мне позже».

Казалось, что Таркан хочет что-то добавить, но просто хлопнул по наплечнику и уступил дорогу.

Я посмотрел вниз, где он что-то царапал на стене.

– Что это? – спросил, глядя на буквы, вырезанные на металле. Прочёл некоторые: Десаан, Ватлич, Конн'адор, Тарса, Игатарон, Менденах. Множество имён, но не по легионам или ротам – скорее по памяти. И понял, что это ответ на вопрос – памятник.

– Воздух здесь суров, – объяснил Таркан. – Стирает отметки. Пепел скрывает их. Я делаю так, чтоб не забыли.

– Я знал, что в «Чистилище» есть обитель мёртвых. Но не знал, что здесь, и не знал, что ты её хранитель, – сказал я.

– Не все из них мертвы, – ответил он. – Некоторые просто пропали.

Провёл рукой, стирая пепел и открывая два до боли знакомых имени.

Коракс.

Вулкан.

Оба пропали, живые или мёртвые – зависит от того, с кем говорить.

– Думаю, что всем нам нужно примириться с собой перед последней битвой. Надеюсь, тебе это удалось. Надеюсь, это излечит тебя, брат, – сказал Таркан.

Не вполне понимая, о чём он, поблагодарил и пошёл прочь.

– И пусть Император будет с тобой, – услышал, выходя из «гнезда».

– И с тобой, Таркан.

Усабий был верен своему слову.

После нашего разговора я не видел его остаток ночи и весь следующий день – до нынешнего момента. Брат ждал в грузовом отсеке – с плеча свисает болтер, на правой руке силовой кулак. Где-то раздобыл несколько гранат, уютно устроившихся на перевязи. Болт-пистолет в кобуре на правом бедре, несколько запасных обойм на поясе. Потрёпанный, обожжённый шлем с треснувшими линзами закрывает лицо.

Увидел меня и кивнул.

Когда я кивнул в ответ, Вогарр и Э'неш тоже приветствовали меня.

Караульные не покинули пост. Только смерть могла заставить их сделать это. Как и Салнар, легионеры приняли судьбу и будут здесь до самого конца.

Я хотел заговорить, когда Усабий склонил голову, и я заметил, что к нашему отряду присоединился третий.

И спросил: «Что ты здесь делаешь, апотекарий?»

Хаукспир возник из тени, готовый к бою, вооружённый и облачённый в броню. Редуктор сменил на молниевые когти и надел клювастый шлем, чёрный как уголь.

– Разве это не очевидно? – ответил тот через вокс-решётку своего птичьего шлема.

– Я вижу легионера, отбросившего обет лечить и ставшего воином.

– Всё не так поэтично, Ра'стан, – ответил Морвакс, по-видимому, не задетый моей нечаянной колкостью. Взмахнул рукой, охватив весь трюм. – Я хочу умереть с широко расправленными крыльями и боевым клёкотом на губах, а не запертым здесь с раненными и мёртвыми. Как целитель я сделал всё, что мог. Если то, что ты говоришь о приближающемся враге – правда, то этим легионерам я помочь уже ничем не смогу. Сохранять им жизнь для того, чтобы их вырезали позднее – нет, не для того я стал апотекарием. Так что если я не могу исцелять, то позволь мне убивать. Я воздам врагам Императора и моего легиона ещё один последний раз до того, как сдамся долгой тьме – и больше не взлечу.

Сжал кулак, и разряды пробежали по когтям: «Пусть даже эти враги – недавние собратья».

Я покосился на Усабия, который слегка склонил голову. Остался доволен, потому что тоже хотел, чтобы Гвардеец Ворона отправился с нами.

– Кроме того, – добавил Хаукспир, – в одиночку получится только сдохнуть.

Звук приближающегося кресла-каталки Салнара не дал мне ответить, и я повернулся к нашему искалеченному командиру.

– Значит, всё решено, – сказал он. – Я пришёл пожелать доброй охоты.

Я поклонился Железнорукому, который ответил безрадостной полуулыбкой.

Добавил: «Мы отвлечём и задержим предателей. Но наша жертва не должна пропасть даром».

– Если Вулкан жив, то мы найдём его, – ответил я. Мгновение смотрел на Измала: упорное нежелание сдаваться, благородная, несмотря на раны, осанка – и неуместная гордость.

– Уверен, что не пойдёте с нами? Покиньте это место и найдите другое убежище. Продолжайте двигаться и жить, Салнар.

– Так же как ты должен идти, Ра'стан, некоторые должны остаться позади. Если предатели соберутся здесь, то путь будет менее опасен. Дай мне помочь хотя бы так. Дай нам помочь хотя бы так.

Я сжал его предплечье в воинском прощании и кивнул Рууману, стоящему позади.

– Пусть подонки за горами дорого заплатят за каждую каплю вашей крови.

– Клянусь в этом жизнью Ферруса Мануса.

К сожалению, клятва Салнара была не слишком обнадёживающая.

А потом врата «Чистилища» открылись, выпуская нас обратно в ад.

Я вспомнил инструктаж перед заданием. Салнар долго и внимательно рассматривал голографическую проекцию места высадки. По сравнению с количеством приземлившихся сил и расстоянием до гор, где было наше логово, Ургалльская впадина была лишь маленьким местом километров двадцать в ширину.

На работающем с перебоями дисплее восторженно мигал единственный маячок, поставленный туда Рууманом. Это было место падения корабля Вулкана, вычисленное по показаниям сейсмошестов до их уничтожения. И расстояние от «Чистилища» дотуда было вовсе не малое. На экране ярко вспыхивали ломаные зелёные линии, едва различимые через помехи – несколько проложенных маршрутов. Те, что приводили нас слишком близко к известным расположениям вражеских сил и Ургалльской впадине, где находилось большинство лагерей предателей, отвергли. Эти линии светились красным, как слишком опасные.

Во время брифинга я говорил мало – нетерпение затуманивало мысли. Чувствовал взгляды остальных – оценивающие и взвешивающие, будто решающие, гожусь ли для этого задания или нет. Да кто же кроме меня, одного из Огнерожденных? Может, Усабий и был прав, что не пошёл, но всё же один из нас должен был представлять здесь легион.

В конце концов, Вулкан был нашим примархом. Если он выжил, то мы найдём и вернём его.

Когда достигли согласия, Салнар выглядел удовлетворённым, но дополнительных ресурсов не выделил. Выдвижение крупными силами могло лишь привлечь нежеланное внимание и поставить под угрозу миссию. Потому появление Хаукспира возле аппарели стало вдвойне неожиданным.

Так мы стояли вокруг мерцающего гололита и смотрели на колеблющийся зелёный свет – будто цвет его сам по себе снижал опасность или гарантировал успех.

Выбранный маршрут тоже не был абсолютно безопасным. Мы вышли из гор и направились на юг – два воина, облачённых в тень, и один сам отчасти тьма. Наш путь пролегал сквозь кладбище машин: поля сломанной и выпотрошенной бронетехники, разбитых кораблей и расколотых корпусов мёртвых танков. Здесь было много обломков, но грузовые трюмы и отсеки для экипажа были начисто лишены жизни и потому враги не обращали на них особого внимания.

Нас замедлили лишь несколько случайно встреченных охотничьих стай. Истребительные отряды Пожирателей Миров вызвали у Хаукспира вспышку гнева, с которой тот быстро совладал, чтобы не выдать наше присутствие. Гвардия Ворона приходила на Исстван и раньше. Они приземлились на третьей планете, в Долине Редарт, чтобы возрадоваться – ещё один мир приведён к Согласию и освещён Имперской Истиной. Сейчас же этот свет, как старую осветительную полоску, уже коричневую по краям и готовую вот-вот угаснуть, пятнали крапинки тени.

По возвращению им противостояли бывшие Гончие Войны, ныне ставшие Пожирателями Миров. Я знал это потому, что присутствовал на тактическом брифинге. Подобно моим братьям-капитанам, в торжественном молчании смотрел на описание того, как мы будем сражаться и убивать бывших братьев. И, по рассказам Хаукспира о той атаке, познал также незамутнённую свирепость воинов Ангрона – и вероломство Повелителей Ночи, раскрывших, кому они верны в этой войне.

Мы, некогда бывшие соперниками и союзниками – теми, с кем можно соревноваться, кого можно подначивать и с кем можно мериться достижениями – ныне стали заклятыми врагами. Все, до единого. Из-за событий в ранние годы Крестового похода я во многом относился к сыновьям Керза так же, как и к своим братьям. Хотя об этих событиях я скорее слышал, чем наблюдал их воочию, но знал, что на нас и наших отношениях с облачённым в полночь VIII легионом они оставили неизгладимый отпечаток.

Мы покинули железное кладбище с приходом ночи, и вопли обезумевших орд преследовали нас во тьме. Наш отряд пошёл на запад, обходя Ургалльскую впадину по краю, и добрался до ещё более непроходимых мест, где вулканический песок бился о границу пустынной степи подобно волнам безжизненного чёрного океана.

Выше степь сменялась более неровной и скалистой местностью. Забравшись на длинный тёмный хребет, мы всмотрелись вниз, в ещё более тёмную широкую долину.

– Я помню это место, – еле слышно промолвил Хаукспир. Апотекарий был частью разведотряда, приземлившегося на Исстван V, но нашедшего лишь пепел – никакого подобия изначальной сельской красоты Исствана III.

Скала, резко опускавшаяся вниз в нескольких метрах впереди, была почти отвесной, хотя спуститься по ней было можно. Хотя Гвардеец Ворона и шёл впереди, чтобы лучше осмотреть местность, я заметил, каких усилий ему стоит передвигаться, не побеспокоив щебень. В маленьких осыпающихся камешках вроде бы ничего страшного не было… Но мы не знали, что притаилось во тьме долины, дремало ли – или поджидало добычу.

– Хоть мы и от всей души постарались стереть всё в порошок своим прибытием, здесь когда-то была жизнь, – сказал Хаукспир. – Зелёный и фиолетовый вереск, упрямо цепляющийся за голый камень кобальтово-голубой лишайник. Глинистый чернозём, готовый взорваться порослью. Раны от нашего появления были глубоки, но это… сейчас…

Впереди простиралась бесплодная пустошь: голый камень, твёрдый песчаник, мёртвая земля. Здесь больше никогда не будет ничего живого.

– То была Долина Редарт, – убеждённо сказал я. – На Исстване III. Не здесь. Не в этом мире.

– Конечно… – Морвакс осёкся. Долгие ночи ни для кого не прошли даром, бросая вызов чувству реальности. – Ты прав. Это не Редарт.

Торжественно кивнул, слишком взволнованный поначалу, чтобы говорить дальше.

– Нужно подождать здесь, пока я не разведаю путь, – сказал он наконец. Потом исчез – призрак, слившийся с тенями и ставший их неотъемлемой частью.

Усабий заговорил только через несколько минут после ухода Гвардейца Ворона.

– Просто чудо, что мы дошли так далеко, брат.

– И всё же мы здесь. Салнар был адамантиево уверен, что их жертва откроет для нас проход вглубь вражеской территории. Похоже, он был прав.

Я посмотрел назад, на север и потом на запад, в направлении Ургалльской низины. Костры там были ярче и выше, чем обычно, обжигая небо горящими когтями. Истребительные отряды были на марше – я слышал, как громко и нестройно рожки ревут в ночи. Призыв к оружию, к убийству или оглашение того, что выживших нашли и уже на них охотятся?

Голос Усабия отвлёк меня от мрачных раздумий: «На другой стороне долины лежит корабль нашего отца. Может, мы уже близко к Вулкану».

– Уже думал, что будем делать, если найдём его? – повернулся я, заостряя внимание брата на вопросе.

– Ты имеешь в виду, когда.

– Нет, если.

Он что-то пробормотал. На мгновение подумалось, что негодование и гнев вспыхнут вновь, как тогда, на борту «Чистилища», но этого не произошло.

Плечи Усабия слегка обмякли в капитуляции.

– Я надеюсь, что примарх будет знать, что делать.

– Мы сейчас как никогда нуждаемся в его наставлениях, – я поколебался, прежде чем озвучить то, о чём думал, но промолчать не мог. – А если мы найдём лишь его тело, если Вулкан мёртв, то что тогда, брат?

Тот глубоко вздохнул, и долгий, глубокий выдох нёс с собой всю его неуверенность и беспокойство: «Тогда мы продержимся, сколько сможем, чтя его память и сжигая врагов дотла».

Это был хороший ответ.

– На наковальню, брат, – сказал я, наполнившись огнём уверенности.

– На наковальню, – отозвался Усабий.

Мгновением позже заметил Хаукспира, вернувшегося из разведки. Тот наградил меня странным взглядом, по-птичьи слегка наклонив голову набок, и сказал: «Насколько я могу сказать, путь свободен, по крайней мере, на несколько километров. Но здесь что-то в воздухе…» Он замолчал, и, когда продолжил, в голосе слышалось беспокойство: «Думаю, задерживаться в этой долине дольше необходимого будет неосмотрительно. Все мои инстинкты кричат держаться подальше».

– Засада? – спросил я.

– Нет, – ответил Морвакс. – Что-то другое, что-то, что я не могу распознать.

– Может, обойдём её и рискнём на границе Ургалльской низины?

Хаукспир, уже повернувшийся, чтобы спускаться вновь, покачал головой: «Слишком опасно. Пойдём вперёд, глаза открыты и ушки на макушке». Взглянул через плечо, над бесшумным силовым генератором, питающим броню: «Я поведу».

Усабий пожал плечами, и мы последовали за Гвардейцем Ворона в тень.

Хаукспир скрылся из виду почти сразу же, как мы достигли дна – угловатого и узкого, но вполне достаточного по ширине, чтобы вместить трёх легионеров.

И спустя несколько минут я ощутил то же неуловимое, что так обеспокоило Морвакса. Меньше чем через сотню метров странное душераздирающее чувство объяло меня. Как будто бритвы во рту, хотя крови не было, или песок под ногтями, несмотря на то, что руки закованы в керамит. Единственное, как можно это описать – зуд, как от прицела у затылка или ножа на волосок от открытого горла.

– Ты это чувствуешь? – шёпотом спросил Усабий.

– Будто жуёшь ржавые гвозди или шагаешь по стеклу.

– Да, – ответил я, осознав, что мы остановились. Взглянул на ретинальный дисплей своего шлема. Расстояние, пройденное по дну долины, было восемьдесят восемь целых восемьдесят восемь сотых метра.

Ровно.

– Странно… – пробормотал я.

В ухе затрещал вокс.

– Я кое-что нашёл, – напряжённо сказал Хаукспир.

– Ты в порядке, брат? Судя по голосу, что-то…

– Идите быстро и тихо. Идете прямо на мой сигнал, ни шага в сторону, – сказал он, добавив – поверить не могу, что не заметил это раньше, – и оборвал связь.

Апотекарий был недалеко. Он присел перед бугром из камней, исследуя их остриями молниевого когтя.

Как только мы добрались дотуда, я вновь глянул на дисплей: пятьсот двенадцать метров. Снова точное значение: когда я остановился, сотые сменились нулями.

– Восемь по восемь восемь раз… – выдохнул я.

Хаукспир резко обернулся: «Что ты сказал?»

– Не знаю, почему это сказал, – ответил я и указал на бугор, – на что ты смотришь?

Холм был в два раза выше легионера, широкий внизу и сужающийся к вершине. Трудно было понять, что это такое, из-за покрывшей его чёрной вулканической пыли и пепла Исствана.

Для пробы Морвакс смахнул пыль – и под ней я увидел череп.

Сердце застыло, к горлу подступила тошнота, от гнева бросило в жар.

– Это те, кто я думаю?

Хаукспир смог лишь кивнуть в ответ. Сжал кулак, и молнии зазмеились по когтям.

Усабий тоже сперва был ошарашен.

Это был курган из черепов наших братьев-легионеров. Мой разум застопорился при одной мысли о том, сколько же их тут.

– Это не останется безнаказанным, – прошипел Усабий.

– Оглянись вокруг, – сказал Морвакс, потерянный в бездне своего собственного отчаяния.

Так я и сделал.

Нас окружали столбы из черепов, до сих пор не замеченные – как будто остатки каких-то древних исполинских развалин. Покрытые чёрной вулканической пылью, они разнились по размеру и форме. Некоторые походили на колонны, другие были плоскими нагромождениями кости или петляющими костяными тропами, сотворёнными из смертей наших братьев.

Земля под ногами хрустела как сланец или как усыпанное ракушками побережье какого-нибудь пляжа. Но это было не то и не другое: мы шли по скелетам нашей убитой родни, обращая их в пыль каждым своим шагом.

Закипающий гнев наполнил меня. Будто кто-то повернул выключатель в голове и породил внутри одержимое желание убить всех, ответственных за это. Красная пелена ненависти застила взор – и я приветствовал её. Биение моих разгневанных сердец эхом отдавалось в уме и уже вскоре звучало как песнопение.

Хотя нет. Это и было песнопение.

– Вы тоже это слышите? – спросил я сквозь сжатые зубы. Челюсти были стиснуты так сильно, что, казалось, могут сломаться.

Усабий кивнул.

– Я слышу, – пробормотал Хаукспир, в уголках его рта пенилась слюна.

Моего тоже, и на вкус была как кровь.

– Туда, – сказал Усабий, и я проследил за его вытянутым дрожащим пальцем.

– Это идёт оттуда, – сказал Морвакс. Я задумался, слышал ли он моего брата сквозь биение крови у себя в голове.

Мы так и не узнали. Просто последовали за ним, когда он пошёл к распевным звукам.

Старые и свежие резаные раны расчертили кожу склонившегося воина вместе с загноившимися следами пуль. Пятна синяков походили на целые континенты на карте из шрамов, протянувшейся вдоль широкой спины. Даже для легионера он был чрезмерно мускулистым, излишне объёмным. Сидя на корточках, он непрестанно скрёб расколотый череп, зажатый в в мясистых пальцах. Пышная грива жёстких чёрных волос выбивалась из-под шлема и сбегала по спине до верха сапог. Цепи обвивали запястья вместо наручей, и воин трудился над черепом не только с пылом забойщика, но и с умением мясника.

Мы спустились в тёмную долину, где когда-то, в лучшие времена, Хаукспир оставил свой след. Как же всё изменилось, если сейчас единственным обитателем был этот зверь-надсмотрщик. И он был зверем. Я всегда знал, что Пожиратели Миров были бешеными псами, но легионеры Ангрона действительно пали низко, если они обдирали плоть своих братьев и выставляли плоды своих трудов как жуткие трофеи.

Рядом в землю был воткнут топор с лезвием, покрытым ржаво-красными потёками. За ним – груда голых, лишённых брони и обмундирования трупов, приготовленных для мясницкой колоды. С другой стороны Пожирателя Миров лежал багряный урожай: кости, готовые для постройки нового кургана.

Это был ритуал, любому ясно. От этого зрелища свело живот, отвращение быстро сменилось гневом, и я почувствовал, как кровь забурлила от неестественного сопереживания открывшимся мне кровавым деяниям.

Хаукспир уже выпрыгнул из нашего укрытия, воспламенив когти со вспышкой лазурной энергии.

Пожиратель Миров принюхался, очевидно почувствовав внезапно появившийся запах озона, и встал. Он был на голову выше меня, что делало его на полторы головы выше Морвакса и чуть выше Усабия. Череп, объект его стараний, был отброшен как забытый хлам и застучал по земле. Вместо него предатель схватил свой багровый топор, а в другой руке по-прежнему сжимал свежевальный нож с толстым клинком.

Мясник был так одержим своим трудом, что его голый торс тоже был окрашен красным, как и рогатый шлем, привычные цвета легиона – синий и белый – практически стёрты кровью. На каждом виске виднелся восьмиконечный символ, и ещё странная эмблема на лбу – первобытная, неисчислимо древняя – угловатое рычащее лицо.

Выражение лица звероподобного Пожирателя вторило отметке. Он оторвал у шлема низ личины, и в широкой дикой улыбке виднелись заострённые зубы.

На Хаукспира было не похоже атаковать так дерзко, это противоречило тактике его легиона, но и в этом столкновении обычного ничего не было. Хоть я и принял свой гнев с готовностью, но не мог избавиться от ощущения, что на нас влияло что-то в этой долине, что-то, что бурлило под поверхностью и сейчас, благодаря нашему присутствию, пробудилось. Не знаю, как узнал об этом, или почему мои спутники ни о чём не подозревали, но избавиться от этого навязчивого чувства не мог.

И значение это не имело. Я просто хотел убивать.

Морвакс атаковал как безумец. С губ сорвался птичий визг, когда он прыгнул на Пожирателя Миров.

Тот парировал удар молниевых когтей, разрубивших его топор надвое, но его не задевший. И ответил сильным ударом в живот, от которого треснула броня апотекария, а сам он оторвался от земли, согнувшись вдвое. Затем Гвардеец Ворона отшатнулся назад, сквозь решётку клювастого шлема слышалось шумное дыхание.

Оглушённый, задыхающийся, Хаукспир захрипел и снова кинулся на Пожирателя, но громоздкий воин двигался с удивительной скоростью – увернулся от поспешного удара и толчком мощного предплечья в горло сбил Морвакса с ног.

Прежде чем мясник смог завершить начатое, я ринулся на помощь лежащему ничком и пытающемуся вздохнуть апотекарию.

Вблизи предатель вонял. Кровь, пот, металл – тяжёлый запах, от которого в мозгу разбегались чёрные искры. Марево, красное и злое, мерцало на периферии зрения. Я наклонился вперёд, ударил воина в плечо – и почувствовал укус свежевального ножа прямо под рёбрами. Пожиратель крякнул, когда ключица хрустнула от удара, и его левая рука обмякла. Правая же, держащая нож, продолжала пилить. Потрёпанные зубья жестокого оружия, такого же голодного, как и его владелец, прогрызались сквозь броню.

Я ударил вновь, как молотом раздробив кость и сломав несколько сросшихся рёбер.

Мясник всё равно продолжал пилить, и от исступлённых движений ножа запахло жареным мясом – моим.

– Усабий! – закричал я, не зная, что случилось с братом, но краем взгляда замечая стоящего на коленях и держащегося за голову кричащего Саламандра.

Это подтверждало: нечто тёмное овладело нами в этой долине, и нужно было убираться отсюда как можно быстрее.

Я обрушивал удар за ударом на Пожирателя Миров, колотил его, превращая в кровавое месиво. И наконец давление ослабло, нож затих, и я опустился на колени – враг лежал передо мной. Мёртвый.

Нет, не просто мёртвый… Уничтоженный.

Предатель теперь едва ли был даже отдалённо похож на человека. Лицо и торс исчезли, превратились в осколки окровавленной кости. Я убивал много раз, порой жестоко. Но так – никогда. Едва ли мог осознать, что сотворил это собственными руками, и смотрел, не веря, на окровавленные пальцы.

– Он мё... – заговорил было, когда Хаукспир сбил меня с ног.

Несвязно рычащий Гвардеец Ворона вцепился в меня. Даже с одной рукой, он был страшен, и я почувствовал ласку молниевого когтя, ужалившего в правый бок. Когда мы падали, я извернулся и благодаря превосходящему весу сумел отбросить Морвакса.

Апотекарий вскочил на ноги первым, а я едва поднялся на одно колено, когда взмах когтя оставил в воздухе яркий след.

– Перестань! – крикнул я, едва увернувшись от выпада, и то лишь благодаря тому, что неистовство взяло верх над обычной искусностью Хаукспира. То, что он не оправился от яростной атаки мясника, тоже помогло. И казалось, что Морвакс хочет продолжить тот бой, но уже против меня.

И несколько мгновений я хотел того же. Хотел выпотрошить его, сломать хрупкие крылья и скормить ему же, раздавить птичий череп, переломать конечности...

Я стряхнул это наваждение. Буквально стряхнул. Злобная дымка не рассеялась, но хотя бы ослабла, и мир вокруг больше не был окрашен в кроваво-красный.

– Ты не в себе! – кричал я, встав в защитную стойку и пытаясь найти Усабия.

Хаукспир завопил и дико взмахнул рукой, пытаясь оторвать мне голову.

Я двинулся навстречу, одной рукой блокируя атаку. Ударил второй, не целясь, погнув шлем и отшвырнув Морвакса прочь.

– Хаукспир, – заорал я, – ты дерёшься со своим. Это я, Ра'стан. – Я молил остановиться, и не потому, что боялся погибнуть, но потому, что не хотел убивать его.

Но Гвардеец Ворона не слушал. Оптика на правой стороне повреждённого шлема искрилась, и Морвакс сорвал его, явив миру маску кристально чистой ярости на белом как мел лице.

– Вулкан милосердный… – выдохнул я, когда он добрался до меня.

Если не смогу унять его гнев, придётся убить.

На сей раз Хаукспир пытался проткнуть меня, используя коготь как четыре гладия. Я выждал и в последний момент, уже получив свежую рану, сместил центр тяжести и шагнул вбок, ударив локтем в незащищённую спину. Силовой генератор смялся. Второй удар сорвал его с креплений, выдрав пучок кабелей. Эффект был мгновенным – броня Морвакса потеряла питание и потянула вниз, наряду с повышенным давлением и сильной гравитацией замедлив его.

Всем своим весом я прижал его к земле, коленом придавил руку с когтем, а предплечье положил на горло.

– Усабий! – вновь крикнул я, зовя на помощь, но также и опасаясь, что брат мог пасть жертвой такого же насильственного помешательства. Ответа не было, видно его не было, и осмотреться, чтобы узнать, что с ним, я не мог.

Обездвиженный, Хаукспир начал успокаиваться. После окончания схватки обмен веществ снова замедлился, вернув его в состояние «готовности», обычное для легионера, не участвующего в бою.

– Перестань, – сказал я, пытаясь успокоить тихим голосом.

Грудь Морвакса уже вздымалась не так часто, пена на губах высыхала, глаза, прежде широко открытые, с каждым мигом сужались, становясь нормальными.

– Перестань, – повторил, немного ослабляя давление, чтобы понять, можно ли ему доверять.

Медленно дыша, апотекарий слегка кивнул, облизал сухие губы и сглотнул, увлажняя травмированное горло.

– Я в порядке, – прохрипел он. – Отпусти меня.

Всё же нужно было убедиться.

– Кто твой примарх? – спросил, не ослабляя давления.

– Коракс.

– Твой родной мир?

– Избавление.

– А кто ты?

– Морвакс Хаукспир, апотекарий, восемнадцатая рота Гвардии Ворона.

– Вполне достаточно.

Я встал. Хаукспир из гордости отказался от протянутой мной руки. И сейчас сражался с неисправным генератором. Тот трещал, вибрирующий гул, ранее тихий и незаметный, сейчас был отчётливо слышим. Я отнял это преимущество.

– Мне жаль, брат.

– У тебя не было выбора, – ответил Гвардеец, но слышно было, как огорчён потерей незаметности и как искажается лицо при попытках двигаться. «Как свинец» – пробормотал он, кряхтя от натуги.

Краем глаза я уловил очертания Усабия, тоже оправившегося, когда Хаукспир попросил: «Помоги кое-что снять. Сейчас это только мёртвый вес».

Сняли неисправный генератор, наручи и наплечники. Морвакс не стал возвращаться за шлемом, просто взял пригоршню земли и растёр по белому лицу, чтобы затемнить его.

Когда закончили, я смотрел, как Хаукспир проверяет, насколько затруднены движения и как изменилась скорость. Невероятно, но он всё ещё был быстр и так же тих, как могила.

– У тебя дар, – сказал я Гвардейцу, и встретился взглядом с подошедшим из-за его спины Усабием. Мой брат взглядом дал понять, что всё в порядке, но случившееся измотало его. Я решил, что вопросы подождут.

– Тогда не растратим его напрасно, – ответил Морвакс.

Зная, что задержка недопустима, мы пошли дальше, но всё же я остановился перед отброшенным Пожирателем Миров черепом. Не стал трогать или поднимать его – какое-то врождённое чувство самосохранения, какой-то первобытный инстинкт остановил меня – но разглядел вырезанный на кости знак, тот же, что был у мёртвого предателя на шлеме. Угловатое рычащее лицо.

– Уничтожь это – сказал Усабий.

Я опустил ботинок, разламывая череп на части.

И снова ярость овладела мыслями. Даже это простое, безо всяких эмоций, разрушение породило нарастающее желание причинить больше вреда.

– Нужно уходить, – сказал брат.

– Да, уйдём отсюда, – ответил я.

Хаукспир кивнул: «Не хотелось бы вновь увидеть это место».

Теперь здесь была только просочившаяся в землю смерть; смерть, ярость и ненависть.

И поспешно, с облегчением, мы оставили долину костей позади.

Я присел на вершине скалы, наблюдая издалека, как Хаукспир приближается к месту крушения. Оттуда мне было отлично видно весь Ургалльский регион, включая холмы, равнины, покрытые вулканическим пеплом, и саму низину.

А ещё банды – не могу найти другого слова – предателей на западе, отделившиеся от орды. Что-то пробудило их интерес, и, когда они направились на север, я задумался, не привёл ли Салнар свой жертвенный план в действие.

– К счастью, пока наш путь был на удивление легким, – сказал сидящий рядом Усабий. Казалось, он прочёл мои мысли, и я согласно кивнул.

– Но какой ценой? Сколько легионеров заплатят за это своими жизнями?

На равнине, как муравьи, стали собираться предатели. Одни шагали молча и целеустремлённо, другие ехали на броне танковой колонны, некоторые распевали. Это были крупные силы, вполне способные безжалостно уничтожить любые скрывающиеся в горах силы лоялистов. Хорошо, что "Диес Ирэ" давно покинул планету, без сомнений посланный Магистром войны на другое жестокое задание. Но отсутствие титана не могло отсрочить уничтожение наших братьев.

Усабий сказал успокаивающе, будто поняв, какую боль и вину я чувствую, оставляя союзников на верную смерть: «Их жизни потеряны. Они были потеряны ещё тогда, когда предатели направили на нас оружие и начали стрелять».

Знаю, что он прав, но от этого видеть ликующих убийц моих братьев было не легче.

Отвернувшись, вновь сосредоточился на месте крушения.

Без брони Гвардеец Ворона уже не мог перемещаться незаметно, как призрак, но всё двигался невероятно скрытно. Я потерял его из виду несколько раз, когда он пробирался через обломки.

– Как привидение, – сказал я вслух.

– Они и на самом деле практически стали ими, как и все разгромленные легионы, правда? – сказал Усабий.

– Но у Гвардии Ворона есть хитрости и навыки, чтобы превратить это в преимущество.

Всё ещё работающие молниевые когти Хаукспира были впечатляющим оружием. Он держал их наготове, чтобы заставить умолкнуть любого часового. Во время службы мне не часто доводилось видеть XIX легион в бою, но если у них такие апотекарии, то подумать страшно, на что способны их штурмовики.

– Ходит в тенях, словно он их часть, – добавил брат.

– Тогда повезло, что он наш разведчик, – ответил я, бросая косой взгляд на Ургалльские холмы справа, в которых раздавались громкие ритуальные песнопения. Банды приближались.

– Что это? – спросил я.

– Тёмное семя было посажено в них, – ответил Усабий. – Оно укоренилось в их теле и разуме. Всё происходящее – проявление этого зла.

Я ненадолго встретился с ним взглядом: «Ты испытал воздействие этой вездесущей силы в долине. Из-за неё Хаукспир почти убил меня».

– Всё же мы ей не поддались, как не поддались собственным насильственным инстинктам. Если эта сила что-то, с чем можно бороться, то мы будем сопротивляться ей до последнего. Думаю, именно поэтому наши братья и остались верны присяге.

Глаза мои сузились, когда я понял, куда клонит брат: «То есть ты не думаешь, что это просто восстание?»

– Было ли то, что произошло в долине черепов, естественным?

– Нет, – ответил я, вспоминая то безумие. Будто что-то овладело мной, или, по крайней мере, пробудило основные инстинкты. Может, даже и не что-то постороннее, просто существенная часть души, которую я скрывал или подавлял. Легионес Астартес уже сталкивались с контролирующими разум чужаками, но это могло быть объяснено. То было именно чуждым. Но пришествие в долине… Словно экспрессия, словно какая-то часть меня освободилась и встала у руля. Странно, но теперь, когда я разобрался в пережитом, осознание природы моей ярости беспокоило меня сильнее.

Задумался, считает ли Усабий так же, и спросил: «А что ты почувствовал в долине, когда нас объял гнев?»

Он ответил, не глядя мне в глаза, будто стыдясь, что не пришёл – или не мог прийти – мне на помощь.

– Не знаю. Красное и влажное. И горячее… Настолько горячее, что зажаривало мозг прямо в черепе. Гул в ушах, тысяча тысяч боевых кличей, сливающихся в единый крик чистого насилия.

– Тысяча тысяч?

Усабий задумался, будто не понимая, что я имею в виду, потом ответил: «Нет. Восемь по восемь по восемь… Снова и снова и снова и снова. Что это значит?»

– Я не знаю, брат.

Хаукспир снизу просигналил, что всё чисто, и мы выдвинулись.

Место крушения было не так глубоко, как долина черепов. Основная часть фюзеляжа сбитого десантного корабля лежала на вершине плоского гребня из чёрного камня, мелкие обломки разбросаны вокруг. Среди них лежали трупы, порой Железные Руки или Гвардейцы Ворона, но в основном Саламандры. Изломанные, обгорелые… В телах уже едва можно было распознать гордых легионеров, которыми они когда-то были. Космодесантники были несравненными бойцами, достаточно сильными и стойкими, чтобы победить любого врага, невзирая на расу или военную мощь. Но неуязвимость не проверялась в битвах с самими собой и не могла противостоять сокрушительному падению с верхних слоёв атмосферы.

Свидетельство того, насколько же мы были на самом деле уязвимы, было резким и болезненным. Оно лежало передо мной, напоминая о важности смирения и опасности гордыни.

Даже раненных в лазарете «Чистилища» было больно видеть, но окружающее… С ним было гораздо труднее смириться.

Усабий склонился над одним из наших падших братьев и осторожно приподнял его голову, проверяя, жив ли тот. Когда голова безвольно склонилась на бок, стало ясно, что нет.

– Не вижу выживших, – прошептал я.

– Я не нашёл ни одного, – ответил Хаукспир. Казалось, он просто очутился позади.

Я постарался не вздрогнуть и в шутку сказал: «Ты должен будешь когда-нибудь меня этому научить».

Окружённый мёртвыми, Гвардеец Ворона не понял меня: «Когда-нибудь не наступит. Нам осталось жить часы, если не минуты. Нужно проверить внутри», – и пошёл к открытому грузовому трюму.

Мы с Усабием последовали за ним. Брат мрачно глянул на меня, давая понять, что наш спутник далеко не так спокоен, как мы думаем. В долине Хаукспир на короткое время лишился рассудка, и что-то похожее могло проявиться и сейчас. Не зная, что было причиной помешательства, я не был уверен. Хотя Морвакс был апотекарием и знал об ужасной психологической травме, которой подверглись выжившие после резни, сам он избежать её не мог. Даже психическая стойкость космодесантника могла не справиться со смертью таких масштабов.

Поначалу, когда мы отчаянно цеплялись за порядок и безо всякого результата искали хоть какой-то смысл, я слышал о легионерах, которые больше не могли переносить обрушившиеся на них страдания и кончали с собой. Не выстрелом из пистолета или ударом меча в грудь, как в эпоху древней Романийской империи. Просто выскальзывая в ночь и находя врага. Иначе как самоубийством назвать это нельзя. В тех, кто не был сломан телесно, как Салнар, скрывались другие раны. Разума.

Я наблюдал, как Гвардеец Ворона по опущенной аппарели входит в царство теней. Когда пошёл за ним, то быстрым взглядом дал понять Усабию, чтобы тот следил за правым флангом, а я сосредоточусь на левом. Внутри корабля может быть всё, что угодно. Стремление найти Вулкана было почти непреодолимым, но я не позволил ему одолеть чувство осторожности. Обстоятельно, точно, методично: так, как учил примарх, так, как будет сейчас.

Снаружи корабль казался погружённым в кромешную тьму, но внутри оказалось не так. Люм-полоски на потолке всё ещё работали. По крайней мере, некоторые. Они, периодически мигая и этим напоминая мне грузовой отсек «Чистилища», освещали картину полной разрухи. Сломанные трубы, голые провода, раздавленные переборки, расколотые двери и разрушенные маг-фиксаторы – словно внутренности какого-то механического чудища, подвергнувшегося внезапной обширной травме.

От столкновения подфюзеляжный коридор сдвинулся назад, скорее всего, когда «Грозовая птица» ударилась носов о землю. Кокпит разлетелся на куски, и корпус изогнулся, частично загнав помещения для пехоты в грузовой отсек.

Переступив металлическую балку, торчащую из палубы, в месте, где выгорела обшивка, открывая гнутую и разломанную решётку каркаса внизу, я увидел первый труп.

Саламандр, и мгновение я боролся с паникой, нахлынувшей, когда я подумал, что это может быть Вулкан. Это был не он, и я проклял себя за испытанное облегчение.

Чем глубже мы заходили, пробираясь через хаотично освещаемые, спутанные провода, тем больше тел находили. Гвардеец Ворона со сломанной упавшей балкой спиной, легионер Железных Рук, раздавленный потолком там, где обрушилась верхняя палуба, Саламандр, еле видный сквозь облако испарений, поднимающихся от треснувшей охладительной трубы. Тело наполовину замёрзло от жидкого азота, но вблизи было видно, что причиной смерти стали три железных прута арматуры, пробивших грудь.

Какое-то время я думал, что у входа было не так много трупов потому, что какой-то хищник, местный или нет, утаскивал легкодоступное мясо, лежащее у входа, но внутрь не заходил, боясь того, что может скрываться в темноте. И быстро отогнал эту мысль, сочтя её опасной.

Смерть была повсюду и носила разные лики. На некоторых легионерах не было следов того, как они умерли. Они всё ещё были в закреплены в клетях, стоящие, но несомненно мёртвые. Повсюду были следы резни. И увиденное пугало меня гораздо больше, чем я должен был быть способен.

Если здесь столько убитых и нет выживших, это может значить только одно…

– Иди вперёд, – Усабий остановился прямо за мной, и я запоздало осознал, что тоже стою.

– Столько смертей, – прошептал я, и уловил одобрительный взгляд Хаукспира, ушедшего вперёд.

Едва ли сотня метров, но понадобилось почти полчаса, чтобы добраться досюда.

Усабий коснулся моего плеча: «Вовсе не значит, что он тоже убит. Возможно... »

Морвакс поднял руку вверх, показывая, что что-то нашёл.

Я подошёл к нему вплотную.

– Движение, – прошипел Хаукспир и пригнулся, насколько позволяла повреждённая броня, прежде чем скользнуть в тень и исчезнуть мгновением позже.

В тишине слышались шорох вентиляции, треск электричества и стон медленно сжимающегося остывающего металла. То, что можно услышать на десантном корабле, лишённом жизни. Но потом раздался другой звук – отдалённый стон. Он отражался от тесных помещений корабля, проходил через коридор и проливался в грузовой отсек, едва слышный, пока мы не подошли ближе и не распознали его.

Кто-то раненый. Живой.

Я хотел рвануться вперёд, но брат удержал меня.

– Успокойся, брат. Мы пока не знаем, с чем столкнёмся.

– Это может быть Вулкан, – еле прошептал я, дыхание перехватило от надежды.

– Успокойся.

Часть крыши здесь обвалилась, и теперь в грузовом отсеке лежали куски металла, колонны и куски надстройки корабля. Своего рода перегородка, большая слепая зона, в углу которой мы находились.

Тела, переплетённые с обломками, не давали нормально пройти по коридору. Мы осторожно пробирались сквозь них, каждые несколько секунд останавливаясь, чтобы проверить, слышен ли стон и жив ли отец.

Я твердил, что это Вулкан. Желал изо всех сил, чтобы это было так. Предположить что-то другое значило отчаяться, сдаться окончательно, а я уже зашёл слишком далеко и слишком многое вытерпел.

Путь через корабль становился всё уже, всё труднее становилось идти. Боковой удар вдавил секцию пехотного трюма в борт «Грозовой птицы». Через месиво обломков и тел я увидел ногу воина, наполовину скрытого упавшей балкой. Хаукспир, как призрак, то появлялся впереди, то исчезал. В мерцании единственной люм-полоски, раскачивающейся над головой, это походило на запись, сделанную сломанным пиктом. Морвакс поднял руку вверх – сигнал ждать.

Пришлось собрать каждый гран решимости, чтобы сделать так, тем более когда я увидел, что нога шевелится. Так слабо, так незаметно – но и мы стояли совершенно неподвижно, смотрели так пристально. Я уже мысленно видел чешуйчатые ботинки отца, тёмную морскую зелень брони, ниспадающий изумрудный плащ, клыкастую пасть внушающего ужас шлема, красные линзы которого излучают мощь и сострадание…

Вулкан…

Конечно, в темноте это разглядеть было нельзя, но я услышал стон, а потом другой звук, сверху.

Гвардеец Ворона посмотрел вверх.

Я заметил, что люм-полоска стала раскачиваться сильнее, будто на крыше что-то двигалось.

– Хаукспир, нужно идти к нему немедленно!

Переглянулись с Усабием. Ещё несколько секунд – и мы пойдём.

– Жди, – прошипел Морвакс, – что-то не...

Скрежет раздираемого металла разорвал тишину, и резкий искусственный свет полился сверху, где только что была крыша корабля. Магниево-белый свет стал рубиново-красным, когда слепь-охотник наклонился над проделанной дырой. Из тревожного рожка раздался несвязный вой тревоги и восхищения, когда он обнаружил добычу.

Нас.

– Убей его! – зарычал я и начал стрелять.

Разрывные патроны ударили по голове слепь-охотника, заставив отпрянуть. Светящиеся обонятельные ямки сжались. После следующей очереди он отпрянул и, как ошеломлённый боксёр, пополз назад, пока не скрылся из виду.

Воспользовавшись краткой передышкой, схватил Усабия за руку.

– Иди к Вулкану! – потребовал я. – Защищай его и, если сможешь, вытащи отсюда. Мы с Хаукспиром отвлечём эту тварь.

Возражений не было. Брат сделал, как сказано, и побежал по разрушенному коридору мимо дыры в крыше.

– Хаукспир! – закричал я, но Гвардеец Ворона уже приближался ко мне.

– Бежим, – сказал он.

– Мы должны отвлечь его, чтобы...

– Скажи мне только одно, Саламандр, – резко перебил меня Морвакс. – Ты всё ещё мой союзник? Можешь ответить?

Не уверен, что имел в виду Хаукспир. Может, в своём временном апотекарионе он испытал слишком многое. Видел, что твёрдые как железо воины ломаются как хрупкий заржавевший металл, и теперь не доверял никакому солдату в состоянии стресса.

– Можешь рассчитывать на меня, брат, – уверил я, когда красный свет вернулся. – До конца.

Морвакс бросил быстрый взгляд через плечо и указал на ответвляющийся от грузового трюма тесно заставленный коридор: «Туда».

Я пошёл за ним, сердитое блеянье тревожного рожка звучало в ушах.

Внезапно волна жара ударила мне в спину. Наряду с клешнями Тёмные Механикум оснащали слепь-охотников разнообразным оружием. Подвесной огнемёт был предназначен для зачисток, и в свете дульных вспышек болтера я заметил на плечах чудовища ещё два крепления для орудий.

Может, автопушек, может, для чего похуже. Знаю, что на некоторых из шагоходов устанавливали паутинники, стреляющие мономолекулярной сетью, на других медленно убивающее радиационное оружие. Под твёрдой броней, покрытой керамитом, скрывался какой-то неизвестный биологический ужас. Слепь-охотники были частично живыми, частично механическими. И почти неуязвимыми для стандартного оружия. Когда мы с Хаукспиром бежали через заваленный грузовой отсек, спотыкаясь о трупы, цепляясь и обдирая броню о полуразрушенный корабль, я очень сильно хотел, чтобы у меня было что-нибудь помощнее болтера.

Монстр не погнался за нами после того, как огненный поток не смог нас убить. Просто не смог – помещения сбитой «Грозовой птицы» были слишком тесны. Вместо этого он нёсся по крыше. Слышно было, как когти зверя вцеплялись в корпус, когда он выслеживал нас своими сенсорами. Хоть их и называли слепь-охотниками, на самом деле шагоходы были далеко не незрячи. Во многих болезненных и зачастую фатальных стычках удалось выяснить, что используемые ими прожекторы содержат также био-сканеры и тепловые детекторы. Не знаю, почему свет менялся с белого на красный, но подозреваю, что какой-то генетический сбой органической части. Сейчас это не имело никакого значения. А то, что ни один легионер пешком не смог обогнать шагоход, и исходом столкновения могла стать лишь смерть охотника или добычи – имело. И шансы на выживание были предельно малы.

Я почувствовал, что последние тёмные крупинки в песочных часах моей жизни скользят вниз. Скоро они упадут, и я поклялся, что дам Усабию достаточно времени чтобы вытащить Вулкана отсюда и доставить в безопасное место. Пусть даже это будет последнее, что я сделаю в жизни.

Хаукспир остановился у конца коридора и посмотрел вверх.

– Что ты делаешь? – спросил я. – Мы должны заставить его следовать за нами. Если мы позволим схватить...

– Слишком поздно. Слушай, – ответил Морвакс, показывая когтем вверх.

Я нахмурился: «Ничего не слышу».

– В этом-то и дело, – ответил Гвардеец Ворона, – он остановился.

Проследив за взглядом, я прошептал: «Над нами?»

Хаукспир медленно кивнул и отошёл назад, когда я вскинул болтер.

Вероятность того, что выстрелы пробьют то, что осталось от крыши, была низкой, но мне не надо было попасть в монстра, мне надо было его раззадорить.

Боковым зрением увидел, что Морвакс отстегивает фраг-гранату с пояса.

– Готов, – и, не дожидаясь ответа, нажал спуск.

Масс-реактивные патроны застучали по крыше, вырвав куски металла и обнажив многочисленные пробоины в корпусе. Сверху дождём хлынули огромные комки труб, останки верхней палубы и обгорелые пластины брони. С ними рухнул и охотник, удивлённый тем, что из под ног исчезла опора. Припав на одно выгнутое назад колено, он уставился на меня багровыми поисковыми прожекторами. Тревожный рожок издал ещё один вопль, прежде чем я выпустил следующую очередь. На этот раз целился в подвесное оружие. Пробил бак огнемёта, и ревущий прометий зажигательной волной окатил ромбовидный корпус шагохода.

Волна жара добралась и до меня. На ретинальных линзах линия температурного указателя прыгнула вверх, а потом окрасилась красным. Я проигнорировал её. Отступить сейчас, замешкаться или дрогнуть хоть на мгновение означало смерть.

– Кидай же! – крикнул я, надеясь, что Хаукспир услышит.

Оглушительный грохот и ударная волна подтвердили, что услышал. Пол ушёл из-под ног, или, точнее, я взлетел, когда взрыв гранаты сбил меня с ног и ударил о сломанную пехотную клеть. Пробившись сквозь груду тел, я выстрелил, держа болтер одной рукой и толком не целясь. Вспышка высветила Хаукспира, противостоящего монстру, молниевые когти горят в темноте, как непокорный факел.

Слепь-охотник был объят медленно гаснущим пламенем. В панцире была вмятина, из него торчало несколько глубоко вошедших осколков. Раненый, но всё такой же подвижный. И боевая эффективность не слишком снизилась. Огнемёт был уничтожен, но остальное вооружение осталось невредимым. И когда Морвакс атаковал, ожило одно из плечевых орудий..

Я был не прав. Автопушек у зверя не было. Попадание снаряда было бы гораздо милосерднее того, что случилось дальше. Мелта-луч, воздух вокруг которого дрожал от жара, вырвался из оружия на левом плече. Из-за широкого рассеивания уклониться было нельзя. Хаукспир попытался, но самым краем пучка пульсирующих микроволн задело его правый бок, лишив второй руки. Она сгорела вместе с молниевыми когтями. Атака Гвардейца прервалась криком невыносимой боли. Он упал и катался, снова вставал и падал, пока не затих. Всё же поднял голову, пытаясь снова вступить в бой. И тут выстрелило второе орудие охотника.

Комок моноволокна вылетел из рифлёного дула паутинника, расправляясь в смертоносную блестящую сеть. Когда она опутала Морвакса, то от боли, пробежавшей по нервным окончаниям, он рефлекторно задёргался. Любое мельчайшее движение – вдох, сокращение мышц, даже движение век – заставляло паутину сжиматься. Обычно жертву убивало чрезмерное давление на лёгкие и гортань, но Хаукспир был легионером и потому гораздо выносливее обычного человека. Потому умирал от бритвенно-острой кромки сети, такой узкой, что была невидима невооружённым взглядом. Но её действие – нет.

Я отвернулся, когда Гвардеец Ворона распадался на части в своей собственной броне. И только сейчас заметил, что продолжаю стрелять, а опустевший болтер лишь щёлкает. Когда я убрал палец со спуска, тишину мгновенно заполнил последний крик Морвакса. Думаю, что слышал в нём гнев и вызов, и воспринял их с гордостью.

Отбросив бесполезный болтер, я взялся за цепной меч: «Иди сюда, ублюдок».

Охотник, обрисованный светом, льющимся через дыру в крыше, медленно повернулся и уставился на меня красными прожекторами. Из-под корпуса выдвинулись две боевые клешни, развернувшись странным, синкопированным движением. Зверь раз щёлкнул ими и привёл наплечные орудия в режим ожидания, видимо распознав во мне лёгкую добычу.

Никогда раньше не видел злобы, воплощённой в машине. До этого момента.

Короткое блеянье рожка звучало почти как садистский смех.

– Огонь Вулкана бьётся у меня в груди… – начал я, готовясь к бою и чувствуя, как падают последние тёмные песчинки.

Резкий воющий звук сверху заставил меня поморщиться, раздражая слух, хоть уши и были относительно защищены шлемом. Яркая вспышка, подобная взрыву новой, и сверкающий луч вскрывает туловище охотника. Ужасный неостановимый свет пронзает металл.

От удара луча монстр дёргается, и урчание механизмов становится резким отрывистым кашлем. Наплечные орудия пробуждаются и начинают рыскать в поисках напавшего, но уже слишком поздно. Органические компоненты мертвы или близки к смерти. Корпус дымится, ноги подгибаются.

Слышу низкий гул заработавших конденсаторов, и второй луч пронзает тени, разрушая нос охотника и выжигая обонятельные ямки. Нахожу стрелка. Одинокий легионер стоит, расставив ноги, подвешенное на плечо оружие держит в боевой готовности... Именно из него вырвались смертоносные лучи, и, хотя оно временами и искрилось, всё равно было могучим. Броня, неуязвимая для болтерного огня, не смогла противостоять конверсионному излучателю. И тут я понял, кто был моим спасителем.

Когда слепь-охотник окончательно превратился груду ломанного металла и горелой органики, воин опустил оружие и позвал меня. Голос резонировал с усеянным обломками помещением и от этого казался ещё более холодным и механическим.

– Ты ранен, брат?

– Нет, Сотворённый Железом, – ответил я Эразму Рууману, – но Хаукспир мёртв.

Рууман задумался, будто бы обдумывая подходящий ответ.

И ответил подобающе.

– Это большая потеря для его легиона.

– Он умер с честью, – ответил я, намеренно стараясь не смотреть на останки апотекария. Бритвенная паутина превратила их в месиво. Смотреть было особо не на что, и я не хотел запомнить благородного воина и верного друга таким.

– Не спускайся здесь, – предупредил Руумана, – опора ненадёжна. Многие убитые умерли здесь скверной смертью, брат.

– Я просканировал корабль, – ответил Сотворённый, – и обнаружил один дополнительный слабый био-сигнал.

– Мы тоже. Сейчас пойду к нему.

– Хорошо. Я пойду по крыше, – сказал Рууман. – Встретимся у выхода из пехотного трюма.

– Какого выхода? Пока я ещё не видел ни одного.

– Зияющая пробоина в корпусе. Узнаешь, когда увидишь.

Я уже почти пошёл вперёд, во тьму, где, как я надеялся, ждут меня Усабий и мой примарх. Но сначала посмотрел вверх.

– Рууман, не знаю, как и почему ты оказался здесь, но ты спас мне жизнь, и теперь я перед тобой в долгу.

– Объясню на другой стороне корабля, – ответил Эразм, и исчез из моего поля зрения.

С сердцем, колотящимся от предвосхищения и адреналина, я ринулся к тому коридору, где мы нашли выжившего.

– Надеюсь, сейчас ты паришь свободно, друг мой, – уходя, прошептал я в тень.

Усабия там не было. Он не стал ждать и отправился куда-то ещё. Нога выжившего всё ещё лежала, но брат отсутствовал. На мгновение подумалось худшее: что оба они вместе с выжившим были мертвы. В мозгу мелькнула картинка – слепь-охотник убивает их, прежде чем взяться за нас. У монстра не должно было хватить времени на это, но в последнее время мои чувства не были вполне надёжны. Может, времени прошло больше, чем я думал поначалу. Паника охватила меня, наполнив возбуждением, и я побежал.

И лишь когда приблизился к выжившему я успокоился, затормозил и, наконец, остановился.

Это был не Вулкан. Даже не Саламандр.

В пурпурной броне, со сломанной аквилой на груди, выживший не был даже союзником.

В полуразрушенной камере заключения, весь в своей же крови, валялся один из сынов Фулгрима. Один из Детей Императора. Пленник. Враг.

Усабий должен был его увидеть тоже, и забрезжила надежда, что брат ещё жив.

Враг застонал. Ноги двигались, но с туловищем соединялись лишь сухожилиями. Большая часть левого бока была раздавлена, броня погнута и расколота. Воины Фулгрима были рабами совершенства, и, когда я услышал, как стонет тот, что передо мной, я задумался: от боли или от того, что он в таком состоянии.

– Кто ты? – спросил я, медленно приближаясь и держа цепной меч перед собой.

Открылся глаз. Только один, другой заплыл. Легионер Детей Императора повернул голову. Движение должно было быть болезненным, но, судя по виду, предатель упивался этой болью.

– Саламандр? – прохрипел он, улыбаясь кроваво-красной улыбкой. – Неужели ваша порода ещё жива? – И улыбался, пока я не присел на корточки и не ударил кулаком в нагрудник. Не слишком сильно – я пока не хотел убить – но по изображению орла, что он носил в насмешку, побежали свежие трещины.

– Отвечай, предатель, – зарычал я, пытаясь оставаться спокойным.

Выплюнув сгусток крови, воин набрал достаточно воздуха, чтобы ответить.

– Лоримарр.

Он попытался засмеяться, но быстро сорвался на кашель. Кровавые брызги полетели на останки нагрудника, едва заметные среди остальных следов повреждений.

– Где Усабий? – спросил я, подходя ближе и слыша тяжёлые шаги Руумана на крыше.

– Кто? – ответил Лоримарр. – Ты первая живая душа, которую я вижу.

– Не лги мне. – Я хотел дать ему отведать клинка, но быстро осознал бесплодность пытки. Этот пёс будет её только наслаждаться. – Воин, с которым я пришёл на корабль, такой же Саламандр, как я. Где он?

– До тебя здесь никого не было.

– Лжец! – я потряс мечом, показывая острые зубья, и представляя, как они вонзятся в плоть, терзая её. Если это поможет добиться правды, я буду истязать его, как он истязал бесчисленное количество моих боевых братьев.

Лоримарр с трудом, но усмехнулся, показывая, как мало его беспокоит моя угроза.

– Что ты можешь сделать, кроме того, что убить меня? – сказал он. – Никакой клинок не развяжет мой язык. Тебе нечем меня испугать.

– Кроме того, – добавил, становясь серьёзным, – я не лгу. Ты первая живая душа, которую я вижу, – повторил он, и на губах появилась злобная улыбка, – но слышал я многих. Твои родичи умирали медленно… и кричали, взывая к своему отцу.

Моё терпение кончилось, и я уже почти ударил его, обрывая жалкую жизнь, когда кто-то сказал: «Брат».

Я повернулся и в конце коридора увидел окутанного тенью Усабия.

– Я думал, что ты мё...

– Сюда, – угрюмо сказал он и пошёл, указывая путь.

Лоримарр проследил за моим взглядом и, снова посмотрев на меня, начал неудержимо хохотать.

– Восхитительно, – прохрипел сквозь слёзы, боль и наслаждение. – Изысканно.

Это безумие убивало его, хотя не думаю, что смерть как-то беспокоила предателя.

Я проигнорировал ублюдка и пошёл за Усабием.

Рууман был прав насчёт выхода, но, когда я прошёл через дыру, меня там не встретил. Вместо него я увидел Усабия, стоящего метрах в сорока от корабля.

Стоял ко мне спиной, не двигаясь, и смотрел как заворожённый на что-то, присыпанное чёрным песком.

Когда я приблизился, то постарался отгородиться от безумного смеха, раздающегося изнутри десантного корабля, одновременно от всей души желая Лоримарру сдохнуть.

– Я тоже хотел убить его, – сказал мне Усабий. Я посмотрел через его плечо на то же, что и он.

– Тогда почему не убил? – спросил я, осознав, что смотрю на шлем, частично погребённый в почве Исствана.

– Потому что нашёл это.

Бесконечно изящный, настолько тонко и прекрасно сделанный, что от одного вида на глаза наворачивались слёзы… Я понял, что так очаровало брата.

Перед нами лежал шлем примарха, шлем Вулкана.

Одно короткое жуткое мгновение я надеялся, что внутри не будет головы, но, когда наклонился поднять его, увидел, что не было крови, никаких признаков повреждений, даже никаких следов борьбы.

Это был просто великолепный шлем, брошенный в грязь.

Когда я коснулся его, мои пальцы дрожали, и я почти почувствовал, как сама закалённая в огне сталь излучает сущность моего отца. Руки Вулкана создали этот фрагмент брони, и какая-то часть его обаяния и мощи всё ещё наполняла шлем. В тщательно отделанной, внушающей страх личине, похожих на драгоценные камни ретинальных линзах, позолоченной пасти, плоской морде – везде я видел лицо. Это было лицо Вулкана, лицо, которое я видел на поле боя снова и снова, лицо войны. И сейчас от взгляда на него, лишённое жизни, меня бросало в дрожь. Хотя шлем и лежал на песке уже много часов, может, даже и дней, шлем был всё ещё тёплый, будто недавно из кузни. Даже через керамит перчатки я чувствовал его жар, который прогнал холод и придал мне сил.

За первоначальным подъёмом накатилось тихое отчаяние. И, когда я бережно примагнитил шлем Вулкана к поясу, то понял, почему Усабий его не подобрал.

– Наш примарх никогда бы не оставил здесь шлем добровольно. И если здесь нет его тела, и никаких доказательств смерти, то… – я встал и повернулся.

– То его взяли в плен, и он где-то в другом месте, – завершил мою мысль брат.

– Как же мы найдём его?

Усабий медленно покачал головой, и моё чувство поражения только усилилось.

– Я не знаю, Ра'стан. Десантный корабль был нашим компасом. Без него у нас нет отправной точки, ничто не укажет нам путь. Без него мы…

– Потеряны, брат, – закончил я.

О появлении Руумана дал знать лязг тяжёлых шагов по крыше корабля. Сотворённый задержался и, когда я увидел магнокуляры в его руке, то понял, почему.

– Предатели идут, – сказал он, железный голос звенел. – «Чистилище» уничтожено.

Мои челюсти сжались.

Что нам осталось, кроме мелочной мести?

– Один из них внутри, – сказал я, не скрывая намерений.

Взгляд Руумана слегка опустился, когда он увидел шлем на поясе.

– Думаю, желание отомстить вполне понятно. – Сотворённый кивнул, будто одобряя то, что я собираюсь сделать. – Быстрее, – добавил, отворачиваясь. – Я постою в дозоре.

Я пошёл назад, к кораблю, Усабий за мной.

Лоримарр нас ждал. Он прижал голову к стенке своей разрушенной камеры, фрагменты сломанного нагрудника поднимались и опускались в такт его слабому дыханию.

– Я всё равно уже мёртв, – прохрипел воин во тьму, сейчас даже не удосужившись открыть глаз. Кровь стекала из левого уголка рта, из носа и уха.

Я хотел уничтожить его, заставить его страдать, чтобы хоть как-то отплатить за всю ту смерть и боль, что он и подобные ему причинили нам. Может, если бы мы всё ещё были в долине костей, я бы так и сделал, но убийственный гнев ушёл, остались лишь сожаление и жалость к себе.

– Но ведь ты страдаешь гораздо сильнее, чем я, – сказал Лоримарр, открывая глаз и посмотрев сначала на меня, потом на шлем, что я нёс, – не так ли, Саламандр?

Мне захотелось стереть эту высокомерную ухмылку с его лица.

– Убей его, – сказал Усабий.

– Хладнокровно? – ответил я, чувствуя, как улетучивается мой гнев. – Тогда мы будем не лучше его.

Лоримарр снова засмеялся.

– Ты и правда сломан, да? – сказал он мне.

Я презрительно посмотрел на него: «Думаю, это ты тут у нас сломан, учитывая отсутствие у тебя ног, брат».

Саркастически хмыкнув, Лоримарр ответил : «Я знаю».

– Что?

Глаза предателя сузились: «Я знаю», повторил он.

– Говори яснее, – предупредил я.

– Что вы ищете, – сказал он.

– Убей его, прямо сейчас! – зарычал Усабий.

Я повернулся к нему: «Подожди! Просто подожди…» – прежде чем снова посмотреть на пленника и показать шлем: «Это? Это то, что ты имеешь в виду?»

Лоримарр медленно склонил голову.

Я ухмыльнулся, борясь с надеждой и отвращением, слитыми воедино.

– Зачем тебе помогать нам?

– Он лжёт, – настаивал брат и шагнул вперёд, но я рукой преградил ему путь.

– Жди.

Снова обратил внимание на Лоримарра и присел, чтобы быть на уровне его глаз.

– Нет, – сказал я, увидев во взгляде жестокость, – он не лжёт.

– Ты хочешь, чтобы мы пошли за ним, правда? Ты хочешь дать нам надежду.

– Она ложная, брат!

Я стряхнул руку брата с плеча, наблюдая, как глаз предателя перебегает с меня на Усабия и обратно, а его ухмылка становится всё шире.

– Скажи мне, – потребовал я, – и смерть твоя будет быстрой.

– Тебе нечего мне дать, Саламандр. У меня же есть для тебя подарок… – он закряхтел, наклоняясь вперёд и протягивая руку.

Я вздрогнул, подозревая нападение, но увидел, что Лоримарр безоружен, а на руке не хватает двух пальцев. Он тянулся ко мне оставшимися, будто собираясь как-то меня благословить.

– Не давай ему коснуться тебя! – рявкнул Усабий, но я уже наклонился вперёд, закрывая глаза…

Слишком поздно я осознал опасность.

Предатель был псайкером, а я рабом его злобной воли.

И когда пальцы коснулись шлема, легко, почти нежно, на меня обрушилось целое полчище болезненных образов.

Огонь…Бесконечный пожар и уничтожение сотен танков.

Гневный рёв, и проклятье слетает с губ примарха, обвиняющего брата.

Боль и свет, такой горячий, что он выжигает мою плоть со скелета и превращает кости в пепел.

Я отпрянул от прикосновения Лоримарра: в ушах звон, из уголка рта стекает струйка крови. Вытер её, собираясь покончить с предателем, когда увидел, что его глаз открыт и не шевелится. Легионер Детей Императора умер от своей же последней попытки убийства.

– Ра’стан…

Голос звучал глухо, на границе зрения всё покрыто дымкой, и странные послеобразы, навеянные видением, сыпались на меня, как стёклышки из сломанного калейдоскопа.

– Ра'стан, ты ранен?

Усабий поддерживал меня. Без него я бы упал, такова была сила психического нападения Лоримарра.

Я кивнул, чувства пришли в норму.

– Он пытался убить тебя, – добавил брат, отпуская меня.

– Библиарий…

– Колдун, скорее, но да.

– После такой атаки должен был умереть, – сказал я, поворачиваясь к нему лицом. – Как же мне удалось выжить?

– Не знаю, но ты это сделал. Вулкан защищает даже своих безрассудных сынов.

– Чтобы мы могли продолжить миссию?

Я в это не верил, но решил не задумываться благодаря чему остался в живых. Было достаточно и того, что Лоримарр потерпел неудачу, и теперь достанется падальщикам, живущим в небесах.

– Я что-то видел, – сказал Усабий, когда мы встали перед обмякшим телом предателя. – Думаю, это был фрагмент того, что он знал.

– Берегись фальшивой надежды, Ра'стан, особенно из уст лживого вестника.

– Это не похоже на обман. Сомневаюсь, что Лоримарр хотел мне это показать. И думаю, что он говорил правду.

Снова раздались тяжёлые шаги Руумана, оборвав наш спор.

Усабий предупреждающе посмотрел, но я был уверен.

– Я знаю, брат, – прошептал, будто бы боясь, что от громкости видение исчезнет, погаснет путеводная звезда.

Лязгнув бронёй, Эразм спрыгнул с крыши и приземлился спиной ко мне. Быстро встал, развернулся, жужжа бионикой, и его жёсткий взгляд остановился на мне.

– Наше время кончается. Силы предателей возвращаются назад, и авангард ведут небесные охотники.

Гравициклы, невероятно быстрые и смертельно опасные для такого маленького отряда, как наш.

Я видел, как на равнинах они охотились стаями, пользуясь большой скоростью, чтобы окружать и уничтожать разобщённые группы уцелевших. Когда Рууман упомянул о них, в памяти всплыло мрачное воспоминание об одном из братьев, в спину которого впился крюк на цепи, а пилот гравицикла, смеясь от жуткого зрелища, потащил его навстречу смерти.

Были среди них одиночки. Разведчики, столь же опасные. Когда они тебя замечали, было практически невозможно заставить их замолчать, не привлекая ненужного внимания. И если не удавалось, то стервятники слетались пировать на наши тела.

Потому появление небесных охотников создавало проблемы.

Сотворённый Железом спросил: «Ты получил то, что тебе нужно?»

– Да. Своего рода карту, – ответил я, постукивая пальцем по шлему.

Рууман смотрел, ожидая.

Так что я продолжил: «Я знаю. Знаю, куда они забрали Вулкана».

Из той психической атаки, что Лоримарр обрушил на меня, понять что-то определённое было непросто. Через свет, огонь и боль виднелась пещера. Внешне это была совершенно непримечательная – даже вездесущая – особенность исстванских равнин с их разломами и пропастями. Но на этой была отметка. Восьмиконечная звезда, и от вида её, даже мысленным оком, сводило живот и саднило язык. Ощущение было похоже на то, что мы испытали в долине костей, так что я сознавал, что метка что-то значит.

Образы алтаря и ритуального ножа, обладающего адской силой разрезать ткань самой реальности, вторглись в моё сознание, и внезапно я с ужасом задумался об участи отца. Это место, эта пещера была специально приготовлена для него – это я знал точно.

И с нашей обзорной позиции, как и из «гнезда» Таркана в «Чистилище», я видел это место. Тогда это был лишь силуэт, просто обычный фрагмент пейзажа чёрной пустыни, усыпанной виселицами, погребальными кострами и трупными ямами. Сейчас же это был маяк, зовущий меня к себе.

Из гололитической карты, изученной во время брифинга Салнара, я вспомнил расположение пещеры относительно «Чистилища» и вычисленное положение рухнувшего корабля Вулкана.

Найти пещеру и вести к ней было легко. А пробраться через лагерь, заполненный Железными Воинами – нет.

Рууман опустил бинокль и прищурился. От этого бионика его лица зарычала.

– Не вижу способов пройти мимо них.

Горячий ветер дул с севера, вздымая столбы пыли, окрашивающие нашу броню мрачно-серым. Мне подумалось, что жар доносится от «Чистилища» и костей тех бедолаг, что мы оставили сгорать. Рууман не слишком распространялся о причинах своего ухода. Наверняка его послал Салнар. Возможно, Таркан увидел наступление, и неминуемая угроза заставила лейтенанта-командора отправить подмогу? А может, Сотворённый решил, что пришло время уходить? В любом случае, он как-то добрался до нас, и сейчас мы вместе обдумывали следующую отчаянную миссию.

Мы заняли позицию за грудой булыжников, слегка возвышающихся на обсидиановой платформе над уровнем пустыни, и могли видеть большую часть лагеря.

Воины, окружившие маленькие костры, разговаривали, чистили оружие, точили ножи. Некоторые сидели поодаль, бездумно уставившись во тьму. Другие сидели на технике, непринуждённо держа оружие. Бронетехника стояла по периметру, внутри которого Железные Воины поставили палатки и разожгли костры. Думаю, что они делали это для того, чтобы держать зверьё, рыщущее в ночи, подальше. Из всего отребья, оставленного для зачистки Исствана V, лишь сыны Пертурабо действовали так, будто они не были отбросами войск Магистра войны. Примархи для этой грязной работы оставили на Исстване самых ненадёжных и непредсказуемых воинов, бешеных псов во всех отношениях. Но для четвёртого легиона это было уже рутиной, потому кого оставлять, разницы не было. А ещё это означало, что эти воины были более организованы и упорядочены, чем их более дикие собратья. Если они укрепятся, то не снимутся с позиции, пока не поступит указание от самого Пертурабо – то есть до нашей смерти.

В песочных часах крупинки вернулись было обратно, но вновь опасно приблизились к концу.

– Должно быть, больше пятидесяти воинов, – прошептал Усабий.

– Я насчитал почти сотню, – откликнулся я.

Рууман кивнул.

– Мы должны растянуть их ряды, – сказал он, – чтобы проскользнуть мимо их постов без обнаружения.

Долгим пристальным взглядом я оценил лагерь, позиции воинов, разведчиков, дозорные посты, скопления людей и бронетехники. А потом взглянул на пещеру и понял, что она почти окружена, хотя войска вокруг и не вели себя так, как будто её охраняют, или хотя бы знают о её значении. Нам просто очень сильно не повезло.

– Невозможно, – ответил я и вновь осел в укрытие.

Рууман последовал за мной.

– Да, шансы на успешное завершение операции невелики, – признал он. – Может, смогу проделать брешь в их линии техники этим, – и похлопал по свисающему с плеча конверсионному излучателю.

Я покачал головой: «Они обрушат на этот хребет огонь из каждого своего тяжёлого оружия. И через пару секунд мы превратимся в пыль и станем просто ещё одним искажённым воспоминанием, как и остальные наши собратья».

– Должен быть способ обойти патрули, дыра в сети, через которую удастся проскользнуть. Быть может, если подождать… – сказал Усабий.

– Мы не можем ждать, – показал я на ночное небо, уже красно-багровое на далёком горизонте. – Рассвет уже близок, и здесь, на открытой местности, нас сразу увидят.

И как будто для того, чтобы подчеркнуть опасность, низкий гул быстро пролетающего мимо воздушного охотника вмешался в наш спор.

– Как думаете, сколько времени понадобится одному из этих гравициклов, чтобы обнаружить нас в этих скалах? – спросил я.

– Бездействие – верная смерть, – ответил Эразм.

– Выступать сейчас – то же самое, Сотворённый, – сказал Усабий.

Казалось, Рууман его не слышит, целиком погружённый в наблюдение за врагом.

И после нескольких секунд, когда он всё ещё не проронил и слова, я спросил: «Что там»?

– Они сворачивают лагерь.

Я быстро взглянул через кромку булыжника. И даже без бинокля увидел, что Сотворённый Железом был прав.

Тушили костры, палатки сворачивали и убирали. Офицеры выкрикнули приказы, и экипажи танков спрыгнули с бронетехники и начали готовиться. Железные Воины снова мобилизовывались.

– Новые приказы?

– Возможно, – сказал Рууман, – приказы сверху. Реакция на новую угрозу? – вслух задумался он.

– А это имеет значение?

– Он повернулся ко мне: «Только если это мы – угроза».

Но оказалось не так.

На горизонте сверкнула красная линия, предвещая очередной огненный восход. И, пока я смотрел, тени стали расползаться от надвигающегося света, и тьма выпустила нас из своих объятий и, кричащих, бросила в день.

– Сколько осталось до рассвета? – спросил я, взгляд мой метался между восходящим солнцем и быстро рассеивающимся вражьим лагерем.

– Несколько минут, – подсчитал Эразм.

– А сколько займёт путь до лагеря? – спросил, уже зная ответ – так же, несколько минут.

От нашей позиции до входа в пещеру было по меньшей мере четыреста метров. По дороге попадались естественные укрытия: булыжники, небольшие расщелины, кучи мусора, оставленного Железными Воинами.

Рассвет приближался… Слишком быстро.

– Мы должны выдвигаться немедленно, – настойчиво сказал я.

Усабий уже был на ногах, голова высовывалась над скалами, тоже готовый выступить.

Рууман сжал мне плечо, вынуждая присесть.

– Увидят. Нужно подождать ещё.

Сквозь биение крови в ушах я снова услышал низкое гудение ненавистного кружащегося гравицикла, всё ещё не подозревающего о нашем присутствии.

Рассвет потускнел, сияние растворилось в темноте, оставив после себя таинственный сумрак.

Обескураженный, я повернулся, сердце тяжело стучало в груди.

– Вовсе не рассвет… – выдохнул Усабий, прячась назад. К счастью, его не заметили ни разведчики, ни часовые.

Железные Воины всё ещё готовились к переходу и выстраивались в колонну, медленно и методично, размещая тяжёлые танки в голове и хвосте.

И тут я понял, почему им приказали двигаться и что я принял за подлинный рассвет.

– Ядерный восход, – сказал Эразм, вторя моим мыслям. – Предатели использовали небольшие атомные заряды. Ветер принесёт радиоактивные осадки сюда.

– Они снялись из-за радиации?

– Да.

– Это значит…

– Она застигнет нас здесь.

Я покачал головой, не желая принимать во внимание такую незначительную угрозу.

Ответил: «Это нас не убьёт».

– Сразу нет.

Лагерь, со всех сторон окружённый техникой, медленно распадался на части. Под нами предатели закрепляли тяжёлое вооружение на «Носорогах» и «Спартанцах». Заметил там «Рапиры», миномёты-кроты, несколько автопушек. Чтобы переместить всё это оружие и технику, понадобится время. На машинах Воины успеют уйти от радиоактивной бури. А мы нет.

– Если Вулкан жив, мы должны спасти его, – решительно сказал я.

– Если? – отметил Рууман. – То есть ты признаёшь, что его в этой пещере может и не быть?

– Я… – я посмотрел на Усабия, но всё его внимание было сосредоточено на лагере. – Нет абсолютной гарантии, Эразм. Но если есть даже мизерный шанс, что...

– Ты думал о том, чтобы не ходить туда?

Я свирепо посмотрел на Сотворённого Железом, подавив внезапный инстинктивный порыв ударить его за то, что он предлагал.

– Бросить его? Отступиться от всего, что мы обещали?

– Мы обещали? – с вызовом ответил Рууман. – Ты говоришь сейчас за свой легион, Ра'стан из Саламандр?

– За нас, – огрызнулся я, показывая на Усабия.

Рууман посмотрел сквозь него и затем снова глянул на меня.

– Салнар не отправлял меня на помощь, – ответил он. – Я хотел отговорить тебя, вернуть обратно. Лейтенанта-командора не устраивало то, что ты и Хаукспир отправились на эту безрассудную миссию.

– Безрассудная надежда лучше никакой, – прошипел я, стараясь не повышать голос, хотя Железные Воины и не могли услышать нас сквозь рычание маневрирующих и занимающих своё место танков. – Вулкан жив! Он жив, и у нас есть возможность помочь ему.

Я глубоко дышал, стараясь обуздать свою решимость и гнев, пока хоть немного не успокоился.

– Помоги нам, – взмолился я. – Тебе уже некуда возвращаться. Если бы ты мог избавить лорда Мануса от гибели, ты бы сделал это. Если бы судьба дала тебе шанс спасти его жизнь...

– Я бы использовал его, – сказал Рууман с холодной, твёрдой как железо рассудительностью. – Но мой примарх мёртв, а у тебя сейчас есть возможность узнать судьбу своего. – Он указал на шлем, магнитно закреплённый у меня на поясе. Шлем Вулкана, безучастно смотрящий пустыми ретинальными линзами.

Примарх был крупнее, чем любой из его легионеров, но не настолько большим, чтобы я не смог взаимодействовать с всё ещё работающими в этом фрагменте брони, что я нёс как священную реликвию, системами.

Наши шлемы ведут видеозапись. Они записывают всё, что мы видим, позволяя использовать данные позднее, для изменения стратегии, или немедленно, для тактической адаптации или дислокации. Запись можно показать другим боевым братьям, распространить между ротным или даже батальонными офицерами. Эта функция была полезна, предоставляя общий визуальный опыт, критично важный для тренировок или обмена жизненно важными разведданными.

Я даже и не пытался гадать, что могу увидеть в видеозаписи со шлема примарха. Почти не смел взглянуть его глазами, боясь того, что могу увидеть. Потому что увиденное останется в памяти навсегда.

– Хотел бы я, чтобы это довелось увидеть другому, – сказал Усабию, зная в глубине души, что именно я должен это сделать.

Постыдная часть меня желала, чтобы шлем был сломан, соединение не заработало и перед глазами предстала лишь пустая остекленевшая панорама.

Расстегнув фиксирующие замки, я снял свой шлем и положил его на ближайший камень. Пальцы дрожали. Посмотрел на Усабия, пытаясь понять, что творится у него на душе, но тот не отрываясь смотрел на танки внизу.

Шлем Вулкана с низким гудением электромагнитов и слабым стуком металла о металл оторвался от пояса. Я поднял его вверх, будто бы шлем был короной, а я – её недостойным хранителем. Он был тяжёлым, тяжелее, чем я полагал, тяжелее, чем когда я первый раз взял в руки. И было ясно, что это вес неминуемого откровения, тяжесть суровой и тревожной истины, готовой обрушиться на меня.

– Это вообще сработает? – выдохнул я. Шлем был значительно крупнее моего, и я вцепился в него, держа над головой. – Чувствуется совершенно неправильно…

– Я налажу интерфейс, – ответил Эразм, – зачищу кабели, соединю напрямую. Если он ещё функционирует, ты получишь доступ к видеозаписи.

– Мне не следует делать это, ведь этот шлем – реликвия.

– Лишь в том случае, если Вулкан мёртв и это последнее, что от него осталось.

Я постарался не выказать чувства, овладевшие мной при мысли об этой возможности, и надел шлем примарха, приготовившись увидеть то, что видел Вулкан, пока носил его.

Рууман что-то делал. Сложно было не воспринимать его работу как святотатство, но мы же жили в эпоху просвещения, когда вера и религия были признаны еретичными. Я постарался не задумываться об иронии этого. Тяжкие испытания на Исстване перевернули моё привычное мировоззрение. Более слабые люди были бы раздавлены обрушившимся на них ужасом, когда их представления о реальности были жестоко разорваны и безжалостно вывернуты наизнанку.

Но мы не были слабыми, мы были легионерами. И мы выдержали.

– Ничего не видно, – сказал я, стыдясь облегчения в голосе. – Сплошная темнота. Не работает.

– Ещё немного, – пробормотал Рууман. Я слышал жужжание снова пролетевшего мимо нас воздушного охотника и громыхание бронетехники поодаль, от лагеря.

– Зачем мне нужны доказательства участи Вулкана? Почему не могу просто верить, верить в то, что он жив и ждёт нашей помощи?

Я хотел отбросить шлем, и, наперекор логике Руумана, пробиться сквозь лагерь и спасти отца. В моих мечтах всё было так. Вся неопределённость, всё безумие и сомнения выгорали от его лучезарного присутствия. Вулкан во всей своей славе, прежде чем вернуться к звёздам, сокрушает предателей на этом чёрном мирке, а потом, бок-о-бок со своими братьями, сбрасывает Магистра войны с его узурпаторского трона и...

Тусклое сияние заполнило шлем, осветив багрянцем мелкие детали внутренней поверхности. Боковым зрением я видел, где Эразм проводами и зажимами подключил его к воротнику моей собственной брони. Как можно тщательнее сравняв глаза и ретинальные линзы, я движением век активировал видеозапись.

Поначалу была лишь статика, красная, трескучая дымка, из-за которой я подумал, что линзы повреждены и ничего из записанного не удастся разобрать. Но она продолжалась лишь несколько секунд, а потом перед глазами предстал до боли знакомы образ…

Подъём на тёмный хребет из чёрного вулканического стекла. Воздух, обожжённый болтерным огнём, обширным крещендо нескончаемых дульных вспышек. Вдали вспыхивают взрывы, увенчанные огнём и дымом. Волна крови и земли растекается насколько хватает взгляда.

Звука нет. Наверное, эта часть была повреждена. Но видел я хорошо… и мог представить шум.

Сквозь дым и непонятно откуда взявшийся снег проступила фаланга закованных в железо легионеров. На безликих, невыразительных шлемах не было и следа колебаний, никакой жалости. Они выстроились в стрелковые цепи, готовые убивать. Позади виднелись громады танков…

Вулкан поднял перчатку, и сгусток пламени отбросил предателей назад, вверх по холму. Те столкнулись со своими же надвигающимися танками, давящими их безжалостными гусеницами. Свирепый пожар поглотил решивших удержать позицию – силовая броня не могла их защитить. Медленно оседающие силуэты, почерневшие и окутанные дымкой от жары, испепелялись змиевым огнём. Плоть и кость становились пеплом, который ветер сдувал с опалённой брони.

Даже если примарх и испытывал какие-то братские чувства, на действия это не никак не влияло. Он бежал, лишь слегка опережая Погребальную стражу, пожирая расстояние, пока не добрался до вершины. Пули рикошетили от его брони – укусы блох, старающихся пробить крепостную стену. Взрыв ракеты, сопровождаемый вспышкой и ударной волной, не смог поколебать примарха.

Группа отчаянных воинов бросилась на него с рычащими цепными глефами. Взмах «Несущим рассвет». Только один. Четыре изломанных трупа Железных Воинов взлетели в небо. Несмотря на судьбу, постигшую их товарищей, подскочили ещё трое, безумно отважные или откровенно тупые.

Вулкан сокрушил их подобно молоту бога. Нагрудник ломается пополам, грудная клетка вминается, обнажая рёбра и внутренности. Плечо раскалывается, броня рвётся как бумажная. Шлем раздроблен, голова внутри раздавлена ударом гигантского, облачённого в латную перчатку кулака.

Неустрашимые, Железные Воины продолжают упорно, но безнадёжно защищаться, будто бы не зная, что такое капитуляция или поражение.

Как и сам примарх, и он продолжает убивать, пока подоспевшая Погребальная стража не приканчивает оставшихся, расчищая путь к бронетехнике…

Вулкан добирается до первого танка, «Разрушителя», поднимает и переворачивает его голыми руками. Секундой позже «Несущий рассвет» снова в бронированном кулаке, и примарх пробивает молотом корпус второго. Разорвав лобовую броню руками, обрушивается на экипаж. Воины стреляют из пистолетов, но без малейшего результата.

Примарх вышвыривает их, размахивающих руками и ногами, наружу, как мусор. Его избранные воины добивают предателей и забрасывают танк гранатами.

Вулкан уже опять движется, дно «Разрушителя», оставленного позади, выносит в облаке огня, дыма и осколков. Саламандры в зелёной броне наступают вместе с ним с обеих сторон. Битва – сплошь ближний бой и короткие очереди.

Вдали появляется силуэт, стоящий среди боевого построения «Сотрясателей». Вулкан сосредоточен на нём, взгляд подобен ракете, летящей в цель. Его железный брат смеётся, маня к себе. На пути примарха оказывается танк, и тот отбрасывает его плечом. Другой хватает за бульдозерный отвал и опрокидывает. Трясясь от ярости, рычит, обвиняя Железного Владыку, который всё ещё вне досягаемости…

…и глядит вверх, на поток ракет, летящий с батарей на инверсионных следах ослепительно-яркого пламени. Залпу требуется несколько секунд, чтобы ударить. Всё это время Вулкан не перестаёт кричать, потом магниево-белая вспышка ослепляет его и мир вокруг погружается во тьму.

Запись кончилась, вернулись помехи и треск. Я смотрел на них, ошеломлённый, не в силах принять тот факт, что, вполне возможно, я только что видел смерть своего примарха.

– Брат? – Голос Усабия, чуть громче шёпота, заставил меня обернуться. – Что ты видел?

– Смерть, – произнёс я, стараясь снять шлем, который кабелями зацепился за броню. – Сними, – рявкнул я. – Сними его немедленно!

– Подожди, – сказал Рууман, и я смутно почувствовал, как он отсоединяет временные соединения. Когда он закончил, я сорвал шлем и уронил, будто ожегшись, и отодвинулся, словно боясь его присутствия.

Не нужно было говорить Эразму, что я видел. Это было написано у меня на лице.

– Теперь с этим покончено? – спросил он.

– Вулкан жив… – задыхаясь, произнёс я: сбитый с толку, отчаявшийся, но наперекор всему утверждающий – Он должен.

Усабий всё ещё стоял на краю хребте и продолжал наблюдать за лагерем, и никак меня не поддержал.

Жужжащий гравицикл сделал четвёртый заход.

– Он подбирается ближе, – сказал Рууман. – Пилот думает, что нашёл кого-то в скалах, но пока не определился с местом.

– Для сопровождения колонны прибыл авангард, – промолвил Усабий. Я, всё ещё в состоянии шока от недавно увиденного, посмотрел, куда он показывает. Ещё два небесных охотника быстро приблизились к быстро уменьшающемуся лагерю и заняли место во главе колонны. Наездники были лишь наполовину облачены в броню и ехали без шлемов или наручей. На голове лишь лёгкие каски с прозрачными забралами, руки в перчатках выкручивают рогатые рули их «коней». Дым и гарь вырывались из толстых выхлопных труб. Они летели низко над землёй, откинувшись назад, смеялись и орали друг на друга. Возможно, и среди сынов Пертурабо всё же были свои безумцы.

По крайней мере, они уходили. Я изо всех сил старался сделать этот факт весомым, не задумываясь о том, что значимость его меркнет перед тем бесспорным доказательством, что я видел глазами Вулкана.

Рууман тоже следил за Железными Воинами.

– Два гравицикла означают, что третий где-то рядом. Предположу, что это наша рыщущая тень.

– Он жив, – сказал я Сотворённому Железом, ведя взглядом от брошенного лагеря до входа в пещеру. – Вулкан жив.

– Саламандр, ты сам сказал, что нет.

– Шлем был не там, где он пал, – сказал я, цепляясь за соломинку. – Значит, он мог выжить и подобрать его.

– Кроме этой записи, ничего не осталось, – продолжал убеждать Рууман. – Он мёртв, Ра'стан. Прими это, чтобы мы могли уйти отсюда и прожить немного дольше.

– Нет.

Занималась подлинная заря, солнце Исствана проникло в скалы, изгоняя тени. Оно ничего не могло поделать с идущей с севера радиационной бурей, но сейчас это вряд ли имело какое-то значение.

Я поднялся на ноги и встал рядом с Усабием на краю скалы.

Танковая колонна внизу уезжала.

– Время пришло, нужно идти сейчас, – сказал, и Усабий согласно кивнул.

– Это дорога приведёт к смерти, – сказал Рууман и тоже встал, но повернулся в другую сторону.

– Тогда мы выбираем смерть! – прорычал я. – Потому что кроме неё на этом проклятом мире нас ничего не ждёт!

– Я не могу пойти с тобой туда, сын Вулкана, – ответил Сотворённый. Он убеждал меня пойти с ним. – Не жертвуй собой так глупо и бесцельно. Живи, и пусть предатели заплатят за твою жизнь. Я сделаю так. Пока мы живы, есть надежда. Пожалуйста, идём со мной, Ра'стан.

Медленно, опустив голову, я покачал головой. Путь лежал передо мной, и отклониться я не мог. А когда вновь поднял взгляд, Рууман уже исчез среди скал на другой стороне.

– Не беспокойся, брат, – сказал Усабий со спокойной убеждённостью, – нам предстоит дело, касающееся Саламандр. И хорошо, что займёмся им только мы.

– Да… Только мы.

На востоке солнце уже поднялось за горизонт, окрасив вулканические равнины красным.

Я глянул на предстоящий нам путь – и на пока ничего не подозревающих охотников. Они были слишком близко, чтобы мы могли избежать их полностью. Не уверен, что удастся пробраться через лагерь, не говоря уж о том, чтобы пережить то, что можем встретить в самой пещере.

– Идём по краю лагеря – сказал я, показывая на неровную цепь похожих на клыки камней. Встретил взгляд Усабия: горящий, полный уверенности. – Пригнись и поторапливайся, – добавил я.

– Вулкан жив, – сказал брат.

– Вулкан жив, – отозвался я, потом мы вместе перепрыгнули через каменный барьер и побежали, будто за нами гнались адские змии Ноктюрна.

И были лишь на полпути, когда услышали крик оглушительнее выстрела.

Рууман был прав. Железные Воины нас увидели.

Я рискнул оглянуться и увидел, что основная колонна продолжает двигаться, но два гравицикла развернулись и с рёвом мчались навстречу нам. Тупоносые, громоздкие, они с угрожающим рёвом неслись сквозь предрассветную дымку. Угловые обтекатели спереди придавали машинам ещё более суровое и беспощадное впечатление. Приблизившись, их дикие пилоты закрутили над головой шипастыми цепями и заулюлюкали в предвкушении убийства. Остальные Воины предоставили ездокам разбираться с нами, а сами продолжили уезжать от приближающейся бури.

Я прикинул, что гравициклы, при их бешеной скорости, догонят нас метров через тридцать. Носовые пушки не дали бы нам пройти и трёх, но, очевидно, ездоки решили вступить в ближний бой.

А ещё оба нацелились на меня.

– В пещеру. Быстро! – крикнул я.

Усабий побежал вперёд, а я замедлил бег и вынул цепной меч.

Два воина верхом против одного на ногах. Шансы были явно не в мою пользу.

Мой шлем лежал на скалистом уступе, рядом со шлемом примарха. Впопыхах, потрясённый, я забыл оба. Резкий запах выхлопных газов добрался до меня раньше предателей. Взметнулся чёрный песок, запорошив глаза. Я почувствовал нефтехимическую вонь двигателей, ощутил дрожь земли от их работы, хоть машины и летели, не касаясь поверхности.

– Вулкан жив! – зарычал я, прижимая меч ко лбу, последний раз отдавая честь. А когда опустил руку, готовясь к бою, зубья вращались и были уже неразличимы.

Подойдя на расстояние двадцать метров, охотники разделились.

Окружённый, я мог сражаться лишь с одним из них. Причём с каким, значения не имело. Выберу одного – другой нападёт сзади. Я уже почти чувствовал, как клинки пронзают броню и плоть…

– Вулкан жив… – прошептал в последний раз, взглянув на Усабия и вход в пещеру краем глаза. Не увидев брата, стал надеяться, что он добрался.

Резкий шум раздался справа, стаккато четырёх стволов, изрыгнувших смертоносную паутину тёмно-красных лучей. Одновременно в воздухе сверкнула мерцающая актиническая вспышка. Мгновением позже Воины кратко вскрикнули, когда смертоносные лучи вонзились в гравициклы и превратили живую плоть в прах.

Обе машины врезались в землю, разбитые и горящие. Рядом упали фрагменты брони предателей – нагрудники, поножи, ботинки и перчатки, в которых не было ничего, кроме пепла.

Я узнал действие разрушительный эффект волкитного оружия. Адепты Марса сделали его особенно эффективным против живых тканей. Верхом на третьем гравицикле летел Рууман, под носовой частью машины ослепительно-ярко светилась кулеврина. Когда лучевое оружие отключилось, Эразм задействовал вспомогательное. Спаренные болтеры в обтекателе застреляли, и двойные дульные вспышки, как звёзды, вспыхнули в полумраке.

Не знаю, планировал ли он это. Может, это был запасной план, к которому он прибег, когда осознал, что остаётся один. Конверсионного излучателя не было – вероятно, был использован для ликвидации предыдущего владельца и был признан слишком громоздким и неудобным для использования с гравицикла.

– Да воздаст тебе Император, отважный глупец, – негромко сказал я, когда он пронёсся мимо и обрушил шквал огня на «Носорог». Зайдя сбоку, Рууман попал в топливные баки, и БТР превратился в шар прометиевого огня.

Сотворённый Железом ехал, а орудия на башнях танков следовали за ним. Орудийный огонь вздымал облака вулканического песка, но я уже бежал со всех ног и не увидел, удалось ли моему спасителю бежать.

Железные Воины не собирались упускать его – я слышал далёкие крики и клятвы отомстить. Не забыли и про меня. Теперь, когда небесных охотников не было, я мог ускользнуть, и делом чести было не допустить этого. Но по сравнению с гравициклами танки были медлительными и неповоротливыми. И вход в пещеру был уже слишком близко, чтобы схватить меня до того, как я в неё войду.

Ну а после… Так далеко я не заглядывал.

То самое болезненное чувство, что я ощутил, когда увидел пещеру мысленным оком Лоримарра, вернулось, только сейчас из-за её близости было гораздо сильнее. Восьмиконечная звезда приковала взор, отвращая и подчиняя, но я поборол её влияние и вошёл в пещеру, хватая воздух ртом.

Внутри действие ослабло, и я задумался, не была ли метка своего рода оберегом, образцом технологии Механикум, который намеренно сделали похожим на что-то тайное и эзотерическое. Я пробился, разорвав сеть его влияния, и начал приходить в себя.

Огляделся.

Темнота в пещере казалась неестественно густой. Хотя воздух и казался прохладным, он цеплялся за кожу и не давал идти, будто налипшая грязь, а вовсе не воздух.

Пещера была глубокой, гораздо глубже, чем можно подумать, глядя снаружи, и тянулась узким коридором в скалах. Усабия я не увидел и предположил, что он забрался глубже. Пошёл по единственной дороге, надеясь, что встречу брата в конце. Хотел позвать, чтобы он знал, что не один, что я иду – но не стал, осознав, что не знаю, кто или что может притаиться внутри. Тем более что акустика бы выдала меня любому, следующему позади.

Время было моим единственным преимуществом, и я не хотел растратить его.

Казалось, прошёл уже несколько километров, когда пещера расширилась, стала гораздо шире и выше. Сложно было сказать с уверенностью, но думаю, что добрался до подземных туннелей Исствана, потому что потолок зала изгибался куполом и был усеян сталактитами.

Здесь было холоднее. По краям лежал лёд, а под ногами сверкал иней. Сверху падали сосульки, как замороженные длинные корявые пальцы.

Я мигнул. Куски льда не двигались, а спокойно висели в воздухе. Поначалу подумал, что это оптическая иллюзия, но приблизившись, понял, что нет. Время перестало идти здесь. Застыло, как в янтаре.

Я вновь мигнул.

Усабий стоя посередине, смотря на один из застывших во времени кусков.

– Вижу, но не верю, – сказал он. Я подумал, что это мне.

Ответил: «В это месте всё кажется неправильным, брат».

Он повернулся, глядя на меня сквозь треснувшие ретинальные линзы.

– Где твой силовой кулак? – спросил я, увидев, что оружия нет.

– Вижу, но не верю, – повторил он.

И когда я подошёл ближе, то заметил, что другие детали его внешности тоже изменились. Броня более повреждённая, почерневшая и в некоторых местах совершенно выгоревшая, будто побывавшая в ужасном пламени.

Нахмурился, не понимая: «Усабий, что с тобой случилось?»

– Вижу, но не верю, – опять сказал он, поднимая руки и сжимая шлем с двух сторон.

– Где Вулкан? – спросил я, в желудке поднялась тошнота. Проглотил комок желчи – Брат, я…

Усабий…мерцал. Как мираж, он был и его не было. Я видел на пиктах что-то подобное. Это называли «призраком».

– Я… – ноги подкосились, и я вытянул руки, чтобы не упасть.

Принял устойчивое положение, но далеко не успокоился, сердца стучали в груди. Колотились так, будто сейчас пробьют грудную клетку, разорвут броню и упадут на пол передо мной. Реальность, которую я думал, что знаю, распадалась. Усабий был не таким, каким я его помнил, и в мерцании его временного существования я распознал полу-истину, которой пытался его затмить.

В последние годы Великого похода, когда флот ещё сопровождали летописцы, когда было ещё что-то, достойное записей, я слышал, как один имаджист говорил о "пентименто". Слово это, означавшее «покаяние», пришло из древнего романийского времён старой Терры. Художник, допустивший ошибку, закрашивал её. Терпением, умением и нужными материалами эти ранние ошибки могли быть найдены под свежими слоями краски. С ужасающей чёткостью я понял, что я «закрасил» Усабия. Это было моё покаяние за какой-то проступок. Сейчас же мой разум дрогнул, и, несмотря на превосходные мыслительные способности, не мог осмыслить то, что я сейчас видел. Всё же я знал, что неизвестно как, но, безо всяких сомнений, подвёл брата.

Всё это было неожиданно и мучительно, но ещё большее откровение ждало впереди.

Когда я согнулся под тяжестью вины, блуждая глазами по земле, то увидел выжженную отметку. Заметил лишь тогда, когда был совсем рядом – раньше внимание было устремлено на свод и странные временные свойства пещеры. Чёрное кольцо навеки отпечаталось в полу пещеры. Идеальную окружность нарушали зубцы, как будто следы какой-то пульсирующей кинетической реакции.

Я видел такое и раньше – это были следы телепортации, и образовывались в результате экстремального энергообмена, сопровождающего пространственный переход.

Сначала было непонятно, что это, но потом внутри круга я увидел второй отпечаток. Его было трудно разглядеть. Широкая спина и плечи, голова склонена, на коленях.

Очевидно, человек. Приготовленный к телепортации.

– Что это значит? – спросил я, подняв голову и посмотрев вверх, по-прежнему упираясь руками в пол. Изнутри поднимался гнев. И ещё что-то, чувство, одновременно чужеродное и знакомое. Беспокойство. Паника.

И будет им неведом страх…

Наша мантра, то, как Император создал нас, выделив жизненно важные качества его сынов, наших отцов. Генетические манипуляции, гордое наследие, неоспоримое первенство: сейчас всё это не имело никакого значения.

Усабий смотрел вперёд, руками всё ещё сжимая шлем, будто бы тоже, подобно льдинкам, застыл во времени.

– Отвечай!

Глаза брата вновь вспыхнули яростным светом, и с шипением выходящего воздуха он медленно снял шлем. Открывшееся лицо я еле узнал, настолько оно было обожжено. Саламандры устойчивы к огню, но мы не неуязвимы для его воздействия.

Хоть я и пытался предотвратить это, хотя возвёл мысленный бастион лжи, чтобы защититься, преграда рухнула, и истина обрушилась на меня как лавина.

Усабий обгорел в огненной буре, вырвавшейся из трюма сбитого десантного корабля и добравшейся до нашего. Я старался предупредить его, спасти, но опоздал. На секунду потерял из вида, и, когда посмотрел снова, на металлической стенке остались лишь процарапанные следы от пальцев.

– Ты умер, – прошептал, почти прохрипел я.

Реальность снова охватила меня, вцепилась, как стыковочный шлюз к корпусу космического корабля.

Вспомнил трупную яму, Гвардейца Ворона, как он зашевелился, приходя в сознание, и едва меня не выдал. Это я один протащил его полдороги по Исствану, когда зажглись поисковые прожекторы. И не мог допустить, чтобы он своим пробуждением обрёк нас обоих, поэтому раздавил горло воина.

Сейчас, в пещере, я посмотрел на правую руку и увидел надетый силовой кулак.

Наш разговор с Салнаром на борту «Чистилища», закончившийся натянутым согласием. Я думал, что слова о резне на равнинах, о боли и страдании произнёс Усабий, но это был я. Я их сказал. Лейтенант-командор не отодвинулся, когда брат проходил мимо, потому что этого не было. Там не было никого, кроме нас.

В останках десантного корабля, отчаянно ища Вулкана. Даже Лоримарр увидел истину, и его крайне развеселило то безумие, которому я поддался. Как же я смог пережить его психическую атаку? Это мог сделать лишь другой псайкер.

Даже моё звание было ложью. Ик’рад, умирающий легионер, обратился ко мне «лорд». Он знал, что когда-то раньше я был эпистолярием. Меня называл капитаном только Усабий. Это было его звание, не моё. После его смерти, после крушения и мук моего скованного псайкерского разума, я стал им или его частью. И тот Усабий, которого я видел, был частью меня, частью, с которой я не мог смириться.

Я – Усабий, полузабытое воспоминание о мертвеце, слившееся с моей собственной личностью.

Мы жили в аду – аду из чёрного стекла, где всё было неправильно и вело к безумию. Даже такой закалённый воин как космодесантник мог сойти с ума от такой подлости.

Мысль вернулась, необычайно соответствуя моменту.

– Ты умер, брат, – обращаясь к проявлению своего разума, выглядящему как труп Усабия, сказал я.

Оно кивнуло.

– Мне жаль.

Оно не ответило, лишь продолжало смотреть.

– Хоть что-нибудь из этого реально? Пещера, Железные воины, выжившие?

Как призрак из древних терранских мифов, Усабий вытянул размытый палец, указывая на окружавшее меня пятно выжженной земли.

Истина лежала там. Как утопающий, чьи чувства притупились от воды, я вынырнул из мрачного сна в ещё более мрачную реальность.

Пока я думал, что значит отметка, то услышал сзади топот ног, громыхающих по коридору. Железные Воины были уже почти здесь, такие же реальные, как пот на моих бровях или земля подо мной.

– Осталось уже недолго, – заговорил было, но осёкся.

Усабий исчез, и я был один – впрочем, как и всегда.

Хаукспир отдал жизнь, да и Рууман, скорее всего, тоже, следуя за безумцем в бой. Они наверняка это знали. Думаю, что где-то внутри я и сам это знал, но прятал мысль поглубже, туда, где мог не обращать на неё внимания.

Я оттолкнулся от земли рукой, вставая, и сжал меч второй. Я встречу этих ублюдков стоя.

Сломленный или нет, я всё ещё воин Легионес Астартес, всё ещё Саламандр.

Оставалась лишь одна загадка, сокрытая от меня в таинственной пещере.

Круг выжженной земли хранил секрет, который я должен выведать, чтобы узнать истину. Вопрос был очевиден.

Что же случилось с Вулканом?

У меня был дар, о котором я забыл и которым наделил другого. С его помощью я мог бы прочесать эту землю от края до края в поисках ярко сияющего светоча – моего отца. Так много горя и смерти. Воздух вокруг был наполнен психическим эхом предсмертных криков моих братьев. Лазурный огонь вспыхнул у меня в глазах. Я почувствовал, как он обжигает, увидел, как растекается за пределы пещеры, освещая убийц, подбирающихся всё ближе.

Если я полностью раскрою свой разум ужасам Исствана, пытаясь найти отца… Разразившаяся психическая буря уничтожит меня и всё вокруг.

Лазурный свет осветил вышедшего из темноты Воина. В оставшиеся мне мгновения я увидел, как он замешкался. И, запрокинув голову, я освободил свой дар, чтобы он показал мне всё. Раскрыв тайну круга выжженной земли, он показал мне последнюю истину, так долго сокрытую от меня.

Белый свет, жар, потеря ориентации и перемещение.

Он исчез. Вулкан исчез.

Огонь охватил тело, и я опустил взгляд, чтобы увидеть, как враги тщетно пытаются скрыться. Прежде чем мы все умрём, прежде чем пещера, тоннель и несколько километров исстванской равнины станут почерневшей воронкой…

Я поведаю им истину.

Я не жалею о том, как умер, равно как и не жалею о том, как жил. Хотелось бы в последний раз встретиться с отцом, но это будущее создано не нами и не для нас.

Мы идём вперёд, к тёмному, мрачному горизонту. Там пылает галактика.

Но всё ещё есть надежда…

– Всё ещё есть надежда, – громко сказал я, срываясь на крик.

Железный Воин остановился и обернулся. Думаю, когда посмотрел мне в глаза, то понял, что обречён.

Вот истина, вот то, что я сказал ему.

– Вулкан жив!