Рок

Часть первая

Отель, в котором мы поселились, имел приятное для русского уха название «Ханс эн Мойше», которое, однако, говорило вовсе не о дружбе немца с евреем.

На самом деле эти два слова значили «Гусь и мышонок».

Если ты побывал в одной гостинице - считай, что видел их все.

Что отель «Хилтон» в Лондоне, что дом приезжих «Герасим» в Хацапетовке - по большому счету никакой разницы нет. Место, которое никогда не станет твоим. Временное пристанище. Казенный уют. Дежурные улыбки и фальшивое радушие. И то, что в «Хилтоне» ты платишь тысячи долларов, а в заштатном постоялом дворе - сотни рублей, вовсе не говорит в пользу дорогого отеля. Разницы нет.

Но можно посмотреть на это и с другой стороны.

Старинные дорогие картины на чистых стенах номера в дорогом европейском отеле, выглядят гораздо привлекательнее шустрых тараканов, которые иногда падают в закусь, расставленную на тумбочке из-под давно сгоревшего черно-белого телевизора. Вежливые слуги почему-то располагают к себе больше, чем не очень трезвая горничная, вечно недовольная постояльцами. А уж обед на белой, как альпийский снег, скатерти не идет ни в какое сравнение с позавчерашними щами в плохо вымытой тарелке, особенно если в этих щах только что погибла крупная муха, отливающая металлической синевой. Так что, хоть все постоялые дворы и одинаковы по сути, я все-таки предпочитаю те, где за мои собственные деньги мне доставят наименьшее количество неприятных ощущений.

Окна нашего номера выходили на уютную круглую площадь, выложенную древней брусчаткой, и вокруг этой площади были аккуратно расставлены чистенькие домики, один из которых был не иначе как ратушей, а в остальных располагались разнообразные магазинчики, которые хотелось называть старинным уютным словом «лавка».

Полюбовавшись из окна на площадь с ратушей, мы с Костей решили немного отдохнуть с дороги и заказали в номер пива и крабов. На крабах настоял Костя, и у меня появилось сильнейшее подозрение, что они в свое время произвели на него такое же неизгладимое впечатление, как огненная вода на индейца, и теперь он будет трескать их при любой возможности и в неприличных количествах. Ну да и ладно, пусть трескает. Моих денег хватит, чтобы обеспечить крабами все его потомство в шести поколениях.

Развалившись в креслах, обтянутых расшитым шелком, мы тянули пиво и лениво перебрасывались незначительными фразами.

- А что, Костя, - обратился ко мне тезка, поставив на инкрустированный столик пустой стакан, по стенкам которого стекала пивная пена, - мне тут нравится. Совсем не то, что в Казани.

- Еще бы тебе не нравилось, - усмехнулся я, наливая себе еще пива, - за полторы штуки баксов в сутки всякому понравится. А если не понравится, то можно высказать претензию, и, будь уверен, они тут засуетятся, как наскипидаренные. У тебя есть претензия?

- У меня? - изумился Костя. - Не-ет, у меня претензий не имеется. Тут тебе не Казань, где я обнаружил под раковиной чьи-то засохшие носки.

- Вот и хорошо, - одобрил я его ответ. - А теперь давай-ка лучше порассуждаем о том, что нам предстоит сделать.

В моем номере Костя был как бы гостем. Мы тщательно скрывали, что путешествуем вместе, и, прежде чем постучать ко мне, Костя бдительно осмотрел коридор и убедился в том, что его никто не видит. Его номер был напротив, так что в случае чего он мог сразу же вмешаться в ход событий, если они станут неприятными для меня.

- Кстати, - сказал я по-английски, - мне до сих пор так и неизвестно, знаешь ли ты иностранные языки. Как насчет этого?

- Насчет этого, - без малейшей задержки ответил Костя на английском, - у меня все в порядке. Может быть, в моем английском и нет такого наглого американского прононса, как у тебя, зато я окончил английскую школу, да и в университете с иностранным у меня было все нормально. Между прочим, я еще и немецкий знаю.

И он бойко затарахтел на языке поэта Гейне и доктора Геббельса.

Я ничего не понял, но то, что с немецким у него было тоже все в порядке, до меня дошло сразу же. Поэтому я замахал обеими руками, и Костя с довольной улыбкой заткнулся.

- Так… Экзамен сдал. Давай зачетку.

- Вот она, - ответил Костя и подвинул ко мне пустой стакан.

Делать было нечего, и я выставил ему зачет, открыв новую бутылку и наполнив его стакан до краев. Пена поднялась кексом, но не потекла вниз. Хорошее пиво, подумал я и налил себе.

Мы приложились к пиву, и беседа на некоторое время прервалась.

Пиво действительно было весьма приличным. Делая заказ, я по привычке назвал свое любимое пиво «Грольш», но официант в белых перчатках пренебрежительно ухмыльнулся и сказал, что это водичка для учителей воскресных школ. А если господа желают попробовать настоящий голландский бир, то он может предложить дюжину прославленного темного «Риддер Донкера». Кругозор следует расширять, поэтому мы согласились.

Через несколько минут в номер вкатили сверкающую тележку с пивом, крабами и хрустальными стаканами. Поклонившись, слуга исчез. Темный «Риддер Донкер» и в самом деле оказался весьма приличным варевом, ничем не уступающим «Грольшу», и мое почтение к голландским пивоварам слегка подросло.

Пиво было ощутимо крепким, и, с удовольствием почувствовав, как алкоголь наносит моему организму непоправимый вред, я закурил сигарету и глубоко затянулся. Костя сделал то же самое.

Все это было весьма приятно, но не могло продолжаться долго. Мы прилетели в Амстердам вовсе не для того, чтобы накачиваться голландским пивом. Сегодня - ладно. День приезда и все такое. Но с завтрашнего утра начинаются дела, и дела серьезные, так что особенно расслабляться не стоило.

Я посмотрел на стол и увидел, что из двенадцати небольших бутылочек осталось всего четыре. Перехватив мой взгляд, Костя тоже пересчитал их и сказал голосом радиодиктора, ведущего производственную гимнастику:

- И достаточно.

- Правильно, - поддержал я его, - завтра утром ставим ноги на ширину плеч - и вперед.

- Главное - не забыть прижать локти к бокам, а уши - к голове.

- Точно.

Шутки - шутками, а действия нам предстояли грандиозные, и, помня о том, что говорила Наташа, я был склонен считать их в большей степени игрой, чем делами. Да оно так и интереснее. А кроме того - с чего начинается «Пиковая дама»?

Правильно!

Что наша жизнь? Игра!

Вот и поиграем.

И на этот раз - с бо-ольшими козырями. Я посмотрел на Костю и спросил:

- Ты уверен, что сможешь достать приглашения?

- Считай, что они у нас в кармане.

- Точно? Не забывай, что от этого зависит очень многое. Если мы не попадем на аукцион, то столкнемся с большими трудностями. Мы, конечно, все сделаем, но это будет геморрой и ненужная суета.

- Да точно, точно, - отмахнулся Костя, - не беспокойся, тезка, все будет как надо. Если ты забыл, что работа федерального спеца - грязное дело, так я тебе напомню об этом. У нас, то есть правильнее будет сказать - у них, я-то ведь уже пять лет, как не с ними, очень многое основано на шантаже. Человек, находящийся на крюке, из страха может сделать очень многое, а главное - будет держать язык за зубами. Здесь, в Амстердаме, у меня как раз есть такой человечек. Когда-то он был простым советским гражданином, потом соблазнился красивой западной жизнью и попытался стать шпионом за заграничные шмотки и тонкую пачку долларов. В общем, история как в классическом советском фельетоне. А мы, чекисты, тут как тут. Хвать его - и к ногтю. Сажать в тюрьму - резона нет. А вот сделать из него своего агента - милое дело. И пусть он не имеет никакого влияния в этой самой Голландии, куда мы его таки выпустили, но зато теперь нам с тобой нужно два приглашения на аукцион, и, уверяю тебя, он ушами землю рыть будет, а приглашения достанет.

- Это хорошо, - согласился я, - но для гарантии скажи ему, что он получит столько денег, сколько потребуется не ему лично, а для того, чтобы достать приглашения.

- Обойдется, - пренебрежительно бросил Костя.

- Нет, не обойдется, - решительно возразил я, - один только кнут, один только страх не являются гарантией. А вот ты ему и кнут покажи, и пряник дай понюхать, и тогда мы будем застрахованы от того, что он с отчаяния начнет прятаться от нас. Ведь тогда мы окажемся в дурацком положении. Понимаешь?

- Понимаю, - вздохнул Костя. - Как скажешь, так и будет.

- Мне нравится твоя понятливость. За это можно и еще по одной.

Мы разлили пиво, и я спросил:

- А чем он тут занимается?

- Он владелец похоронной конторы. Обслуживает исключительно православных русских. А поскольку их тут, как тараканов на столе у алкаша, то работы у него хватает. В общем, не бедствует.

- Ишь ты, - я покрутил головой. - Его фамилия случайно не Безенчук? А контора не «Милости просим» называется?

- Не-ет, - засмеялся Костя, - он простой советский Семен Борисович Лившиц, а если точнее, то - Соломон Борухович. А здесь он - хер ван Леевен. И считается русским.

- Ну, это нам знакомо. Я, когда в Штатах ошивался, тоже сначала не мог понять, почему это америкосы называют русскими всех, кто приехал из бывшего Союза. И армян, и евреев, и казахов. А потом привык и перестал обращать внимание.

- И это правильно, - сказал Костя и открыл две последние бутылочки.

- Так значит, будут приглашения? - строго спросил я.

- А как же! Да ты сейчас сам все услышишь.

Костя потянулся к телефону, но добротное голландское пиво сделало его движение неточным, и он опрокинул пустую бутылку.

- А пивко-то ничего себе! - удовлетворенно заметил он, нагибаясь за укатившейся под кресло посудиной. - Хорошо цепляет.

- Ага, - подтвердил я и окинул взглядом стол. Все бутылки были пусты, от крабов не осталось и следа, так что я со спокойной совестью взял со стола миниатюрный селектор и нажал кнопку.

- Администратор слушает, - раздался из селектора приятный женский голос.

- Нужно убрать в номере.

- Сию минуту, - ответила невидимая голландская красотка и отключилась.

Прошло меньше минуты, и в дверь постучали.

- Войдите, - сказал я, и на пороге показались две крупные румяные девушки в униформе отеля. На передниках были изображены гусь и мышь, которые держали в руках, а точнее - в лапе и в крыле по кружке пива с высокой шапкой пены.

Девушки быстро осмотрели фронт работ, видимо, нацеливаясь перевернуть и пропылесосить весь номер, но я охладил их трудовой порыв, сказав:

- Нет-нет, просто уберите со стола.

На их лицах отразилось разочарование, и одна из них спросила:

- И все?

- И все, - кивнул я.

Девушки мигом убрали со стола и ушли.

Костя сидел в кресле с сигаретой в одной руке и радиотелефоном в другой. Уставившись в потолок, он шевелил губами.

- Номер забыл? - поинтересовался я.

- Вот еще, - ответил Костя, - просто я его вспоминаю.

- А если не вспомнишь?

- Исключено. Вас, простых урок, этому не учат, а мы, профессиональные шпионы, владеем приемами запоминания. Без этого - никуда. Так что сейчас… сейчас… Есть!

- Вспомнил?

- Вообще-то вспоминают то, что забыли. А я с помощью особых приемов извлекал информацию из долговременной памяти.

- Хорошо. Извлек?

- А как же!

- Ну-ну…

Костина манера разговора иногда до боли напоминала мне Наташу. Вот и сейчас, когда он проехался насчет тупых урок и ловких шпионов, я словно наяву увидел перед собой свою сумасшедшую компаньонку по смертельным прыжкам и ужимкам.

Почувствовав легкую грусть, я вздохнул и спросил:

- А скажи мне, Костя, почему это ты разговариваешь, как Наташа? Может, вы с ней, как бы это сказать, некоторое время провели вместе?

Он невесело улыбнулся и, помолчав, ответил:

- Нет, не провели, хотя когда-то я очень этого хотел. - Он помолчал и добавил: - Нас было пятеро друзей. Мы и в универе были вместе, и в училище… Ну и, понятное дело, у нас выработался свой язык, своя манера выражаться. А потом мы с Наташей ушли из ФСБ, а из тех троих, кто там остался, двое погибли, а Мишка застрелился. Так что теперь из нашей когда-то веселой и дружной компании остался только я один.

- Извини, - сказал я.

- Да ладно, о чем ты говоришь, - ответил Костя. - Ну что, звонить?

- Давай, - согласился я и тайком посмотрел на опустевший стол.

Хотелось еще пива, но нужно было хотя бы выдержать пристойную паузу.

Что я - алкаш какой-нибудь, что ли?

Костя набрал номер и приложил трубку к уху.

Потом он нажал на кнопку громкой связи, и в номере стали слышны гудки, потом раздался тихий щелчок, и мужской голос поинтересовался с еврейским акцентом:

- Вам кого?

- А мне тебя, Сеня.

- И что? Кто это?

- С тобой говорит Вениамин Апполинариевич Ментиков, - четко и раздельно произнес Костя.

Настала тишина, которую нарушало только дыхание Лившица, звучавшее в динамике телефонного аппарата.

- О Господи, - наконец сказал он уже без всякого местечкового акцента, - жили, не тужили… Что тебе нужно?

- Да ты не беспокойся, ничего особенного.

- Знаю я ваше «ничего особенного». А потом - контейнеры, микропленки и прочая херня.

- Не беспокойся. Действительно - ничего особенного. Но очень важно и очень нужно. И если ты не сделаешь этого, вот тогда начнется та самая херня, о которой ты только что сказал. И даже больше.

- Ладно. Давай, говори.

Костя посмотрел на меня и сказал:

- Через четыре дня, восьмого числа, в королевском павильоне состоится международный аукцион драгоценностей. Мне нужны два приглашения.

- И все?

- И все.

- Та-ак… Точно все?

- Точно.

- Я знаю об этом аукционе. А тебе известно, что все приглашения именные?

- Известно, - соврал Костя.

- И что я теперь должен делать? Брать наши с Софочкой приглашения и подделывать в них имена, как оценки в дневнике?

- Ого! - удивился Костя. - Видать, похоронный бизнес не так уж и плох, раз ты ходишь по таким мероприятиям?

- Ну, плох, не плох - мое дело. А вот как сделать приглашения для вас… Разве что Давид Рувимович…

- Да хоть Давид Рувимович, хоть Цодик Соломонович, хоть сам пророк Моисей, но чтобы приглашения были. Иначе - сам знаешь. У нас длинные руки.

Костя подмигнул мне, и я зажал рот, чтобы не рассмеяться и не нарушить такой щекотливый разговор.

- У них длинные руки! А у нас длинные ноги, - не растерялся питерский Лившиц. - Может, померяемся?

- Не советую, - угрожающе сказал Костя и тут же смягчил тон: - Между прочим, если для этого нужны деньги, скажи. Деньги есть.

- С этого и нужно было начинать. А то - длинные руки, длинные руки… Говори имена.

- Бабкин Константин Александрович и Берзин Виктор Сергеевич. Оба - граждане России.

Берзин - это я.

Документы на это имя Костя принес мне через два дня после того, как мы вернулись из Татарии в Питер. Он сказал, что в течение трех месяцев они будут абсолютно надежны, а потом следует поменять их на другие. Я не стал спрашивать, в чем тут дело, да и не нужно мне было вникать во все эти заморочки.

Я вполне доверял этому темноволосому жилистому парню со шрамом на левой скуле. Во-первых, моя собственная интуиция подсказывала мне, что ему можно доверять, а во-вторых - он помогал Наташе, когда она уберегала меня от опасностей, о которых я даже и не подозревал, он же готовил вместе с ней мой побег из «Крестов».

- …Виктор Сергеевич, - бормотал в трубку Лившиц.

Он записывал наши имена, и было слышно, как на том конце линии ручка шуршит по бумаге.

- Так. Позвоните мне завтра в одиннадцать утра. Посмотрим, что удастся сделать.

- Не «посмотрим», а чтобы приглашения были, - твердо сказал Костя.

- Ладно, ладно, не напирай. Все. И Лившиц повесил трубку.

Я посмотрел на Костю, и он сказал:

- Этот Лившиц не такой уж слабый парнишка. Хоть и попался на позорном деле, но все-таки он не из тех, кто сразу же превращается в студень.

- Я это понял, - кивнул я.

- Да. Но крючочек у нас достаточно крепкий. В абонентском сейфе Банка Голландии лежит пистолет, из которого шесть лет назад были застрелены двое полицейских. Тогда убийцу так и не нашли. А на пистолете этом - отпечатки пальцев Лившица. И он об этом знает.

- Так он что - и тут успел отличиться?

- Конечно нет! Он тут вообще ни при чем. А с пистолетом этим я сам все организовал.

Костя помолчал и добавил:

- Слушай, давай не будем об этом. Это та самая грязь, о которой я меньше всего хотел бы говорить с тобой. Ты ведь тоже подставленный со всех сторон, и сделали это такие ребята, как я. Понимать?

- Да, понимаю, - ответил я. - Не будем.

- Вот и хорошо, - с видимым облегчением сказал Костя.

Он снова помолчал, потом кашлянул и спросил:

- Слушай, а тебе не кажется, что по пивку можно пройтись еще разочек?

Я рассмеялся:

- А я и не знал, что у вас там, в этом вашем федеральном спецпансионате, еще и чтение мыслей преподают!

Костя тоже засмеялся и ответил:

- А ты бы посмотрел на себя со стороны, когда следил за тем, как девки бутылки со стола собирали! Да у тебя на лбу было написано, что тебе еще пива хочется.

- Да? - Я почесал лоб. - Нужно следить за собой, а то кто-нибудь сильно вредный сможет прочесть мои самые важные мысли.

- Не помешало бы, - согласился Костя и взял со стола селектор.

Нажав кнопку, он барским голосом сказал по-английски:

- Дюжину «Риддер Донкера» в номер, - и отключился.

Я посмотрел на часы, засек положение секундной стрелки, и мы оба уставились на дверь. Через двадцать семь секунд раздался стук, и мы одновременно и радостно воскликнули:

- Войдите!

На пороге показалась уже знакомая никелированная тележка, уставленная пивом и стаканами. Костя осмотрел ее и разочарованно протянул:

- А где крабы?

- Вы не заказывали, - любезно ответил официант.

- Зато заказываю теперь. Крабов, и побольше!

- Слушаюсь, - отозвался официант и бесшумно пропал.

Я встал с кресла и подошел к окну.

На улице начало темнеть, и по периметру площади загорелись старинные фонари.

Понятное дело, светилось в них электричество, но сами столбы и прочая арматура были весьма антикварными. Мне захотелось прогуляться по этому старинному и красивому городу, и, повернувшись к Косте, я сказал:

- Пошли, прошвырнемся по Амстердаму?

- А пиво?

- Ты что, думаешь, там, на улице, пивных нету, что ли?

- Хорошая мысль. Пошли.

Мы направились к выходу, но в это время дверь открылась, и официант вкатил тележку, на которой стояло огромное блюдо, накрытое сверкающим колпаком.

- Господа хотят отменить заказ? - не моргнув глазом, поинтересовался он.

- Ни в коем случае, - с жаром ответил Костя, - оставьте все, как есть, а господа пока что прогуляются.

- Может быть, поставить в холодильник?

- Вы очень любезны, - согласился Костя. Выйдя из гостиницы, мы остановились на минуту, решая, в какую сторону идти, и в это время из сгущавшихся сумерек в свет фонаря вышли двое здоровых широкоплечих ребят в спортивной униформе «Адидас».

Я увидел, что они обуты в лаковые штиблеты с квадратными носами, и меня охватила тоска.

Один из них хлопнул другого по плечу и сказал:

- Да ты не ссы, брателла! Как Бульдозер сказал, так и будет. Он пацан конкретный. А с этим барыгой мы разберемся в лучшем виде. Он и бабло нам отдаст до последней копейки, и сосать будет у всех по очереди. Так что - все путем.

- Да я и не ссу, - ответил другой, - только Акимов просто так деньги не отдаст. Кто же просто так свое отдает?

- Что такое «просто так» - знаешь? Вот мы ему «просто так» и организуем. Так что отдаст как миленький. А эти его интернаты сраные и так обойдутся. Этих детишек обиженных надо просто утопить, как щенят, чтобы не коптили небо. Тоже мне, благодетель нашелся! Пошли, брателла, на набережную, пощупаем кочки у здешних мокрощелок! Они тут сговорчивые, особенно если травкой угостишь.

Оба заржали и направились в одну из узких улочек, отходивших от площади.

Я посмотрел на Костю и поразился тому, как изменилось его лицо. Теперь это было лицо безжалостного убийцы. Почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне, посмотрел в глаза и спросил:

- Ну что, хочешь грохнуть их?

Я твердо ответил:

- Хочу.

- Так за чем же дело стало? Пойдем и замочим.

- Нет, Костя. У нас дела поважнее. Так что… Извини.

- Да уж. Твари поганые. - И Костя смачно харкнул на землю. Потом снова посмотрел на меня и сказал: - А пойдем-ка, тезка, да по водочке!

- А пойдем! - согласился я. - Пивом голову не обманешь.

И мы тоже направились в одну из узких извилистых улочек, отходивших от старинной площади с ратушей.

Но улочку мы выбрали совсем не ту, в которой скрылись два подонка, решавших, как они отнимут у какого-то Акимова деньги, предназначенные неизвестным убогим детям. Улочку мы выбрали совсем другую, чтобы избежать соблазна, если случайно наткнемся на этих двух конкретных пацанов.

А соблазн был, и немаленький. Вот тебе и Голландия, страна тюльпанов.

Королевский павильон, в котором проходил всемирный аукцион драгоценностей, издалека смотрелся как обыкновенная дачная веранда. Правда, подойдя ближе, мы убедились, что застекленные рамы, из которых состояли стены этого летнего павильона, имели причудливый фасон и были сделаны из мелкого чугунного литья, толстые стекла имели зеркальную фаску, а внутри все было отделано красным деревом и голубым бархатом.

В общем - ничего. Но у нас в Царском Селе есть сараи и поинтереснее.

Павильон располагался в глубине живописного парка со множеством извилистых дорожек, статуй и фонтанчиков. И, понятное дело, везде росли тюльпаны. Я не люблю эти юбилейно-похоронные цветы, и мне стало немного кисловато от их однообразного изобилия. Но, как говорится, в чужой монастырь со своим портвейном не ходят, так что я засунул свое недовольство поглубже и постарался не обращать на тюльпаны внимания.

Мне не приходилось бывать на таких мероприятиях, и поэтому я предполагал, что это будет пафосная тусовка вроде церемонии вручения «Оскара». Но все оказалось гораздо скучнее. Простым гражданам, которые толпами слонялись по королевскому парку в компании приятелей, девушек, детей и собачек, до всей этой ювелирной оргии не было никакого дела, и они равнодушно бросали безразличные взгляды в сторону огромной стеклянной шкатулки, за прозрачными стенами которой ненормальные богачи насмерть бились друг с другом за право обладания каким-нибудь бессмысленным кусочком минерала в металлической оправе.

И, конечно же, вокруг павильона ошивались крепкие ребята в строгих костюмах, черных очках и с радиопилюлями в ушах. Они бдительно смотрели по сторонам и прислушивались к руководящим указаниям, звучащим в наушниках. Еще можно было увидеть нескольких фотографов и двух телеоператоров. И все. И никакой помпы. Так что, когда мы с Костей предъявили одному из стражей свои приглашения, он мельком взглянул на них, кивнул и, отвернувшись, зевнул, прикрыв рот ладонью.

У него на запястье, покрытом мелкими белыми шрамами, был вытатуирован орел, держащий в когтях молнию. Видать, раньше, до этой тоскливой халтуры, у этого парня была бурная и полная опасностей жизнь. А теперь все изменилось, и он охраняет выживших из ума миллиардеров, которые по большому счету никому не нужны. Как бы в доказательство моей мысли к одному из шикарных лимузинов, натыканных вокруг павильона, подковылял ушастый бассет и, подняв короткую ногу, пометил сверкающий бампер. Охранник ухмыльнулся и посмотрел на меня. Я ухмыльнулся в ответ и шагнул в дверь. Костя последовал за мной.

Внутри, как и следовало ожидать, было организовано нечто вроде небольшой сцены, на которой за кафедрой стоял лысый аукционист с деревянным молотком в руке. Двое его подручных вытаскивали на сцену бархатный планшет с закрепленной на нем безделушкой. Потом он объяснил, что это за безделушка, и начался торг. Тоска, да и только. Интересно, что никто из сидевших в зале, а было их человек пятьдесят, не больше, не пытался хотя бы рассмотреть предмет торга. По всей видимости, лоты были изучены ими уже давно, и их можно было даже не показывать.

Драгоценности меня не интересовали, самому их было некуда девать, а кроме того, если бы я показал здесь кое-что из того, что лежало в моей (теперь уже моей) пещере на берегу Волги, многие из присутствующих просто сдохли бы от зависти, не сходя с места. Итак, меня интересовали люди, я хотел найти человека, который смог бы купить кое-что из моих сокровищ, и я смотрел не на сцену, где потел размахивавший деревянным молотком ювелирный тамада, а в зал, на сидевших в королевских креслах богатеев.

Честно говоря, я не увидел ни одного приятного лица.

Наклонившись к Косте, я прошептал:

- Лившиц здесь?

- Нет его, - тихо ответил Костя, - да и не могло быть. Мы ему своим появлением все настроение испортили.

- Понятно.

Я снова стал изучать публику.

Костя толкнул меня локтем и тихо сказал:

- А вот посмотри-ка ты на этого арийца, - и он показал глазами на светловолосого мужчину лет сорока, сидевшего недалеко от нас в том же, что и мы, ряду.

Приглядевшись, я понял, что Костина характеристика оказалась как нельзя более точна. Несмотря на то, что незнакомец сидел, было ясно, что он высокого роста, с благородной осанкой. При взгляде на его мужественное загорелое лицо моментально вспоминалось выражение «белокурая бестия». Коротко остриженные выгоревшие волосы, голубые глаза, волевой подбородок…

Я подумал, что ему очень бы пошла черная форма «Люфтваффе», и тут же получил подтверждение. Не в том смысле, что он служил в «Люфтваффе», конечно, а в смысле, что это был настоящий стопроцентный ганс.

Аукционист, выкрикивавший свои заклинания, произнес очередное, ганс поднял палец, и в зале настала тишина. Я не прислушивался к тому, что происходило до этого, но понял, что он вырвался вперед и никто не осмеливается назвать более высокую цену.

- Четыре миллиона девятьсот тысяч - раз, четыре миллиона девятьсот тысяч - два, четыре миллиона девятьсот тысяч - три. Продано! Лот под номером тридцать девять уходит к господину Мюллеру.

По залу пронесся вздох, на сцену вышел помощник и унес небольшой бархатный планшет, в центре которого была закреплена какая-то маленькая блестящая хреновина.

На лице Мюллера не дрогнул ни один мускул.

Он отреагировал на приобретение драгоценности стоимостью в пять миллионов долларов так же равнодушно, как если бы рассчитался в кассе за двести граммов семипалатинской колбасы. Хорошая у парня выдержка.

Я стал следить за ним внимательнее, но в это время Костя снова толкнул меня локтем и прошептал:

- Пошли на улицу. Здесь больше делать нечего.

Я удивился, но Костя уже поднялся с кресла, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Выйдя на солнышко, мы закурили.

- Ну давай рассказывай, почему это ты решил, что там нам теперь нечего делать, - сказал я.

- Элементарно, Ватсон! - ответил Костя. - Смотри сам. Немец, сильный загар, алмазы. Ничего в голову не приходит?

В моей контуженной голове зашевелились какие-то смутные ассоциации, потом они стали более ясными, и наконец сам собой всплыл очевидный вывод.

- Африка. ЮАР.

- Точно! Соображаешь, тезка, поздравляю.

- Ну это ты соображаешь, а я - так, прогуляться вышел.

- Ладно, какая разница, - сказал Костя, - главное, что мы, кажется, нашли человека, который тебе нужен.

- Пожалуй, - согласился я, - теперь нужно придумать, как к нему подобраться.

- Это не так сложно, как может показаться с первого взгляда. - Костя выпустил вверх тонкую струйку дыма. - Мне всего лишь нужно намазать сапоги салом, вычесать солому из волос и отправиться к нему в роли секретаря одного российского воротилы, который имеет очень серьезное деловое предложение и до поры хочет оставаться инкогнито. Вряд ли немец откажется. А тебе хватит и одной минуты, чтобы молча положить перед ним кое-что из того, что мы привезли с собой. Когда он увидит это, разговор пойдет сам собой. Ты пойми, что все эти лимузины, охранники, рации и прочая лабуда - просто баловство и мишура. На самом деле вы оба - обыкновенные пираты, которые встретились на берегу моря, чтобы обсудить под шум прибоя свои сомнительные делишки. Совершенно первобытная ситуация. Для таких, как он, да и как ты тоже, перерезать глотку конкуренту - обычное дело, разве что это будет сделано не кривым зазубренным кинжалом, а подписью на финансовом документе. А на крайняк и кинжалом можно. Не думаешь же ты, что эти ребята из народной дружины?

И он кивнул в сторону многочисленных охранников, лениво прогуливавшихся вокруг павильона и не обращавших друг на друга ни малейшего внимания. Да, подумал я, ребятки нормальные. Наверняка все они или бывшие спецназовцы или просто профессиональные убийцы и могут замочить кого угодно, не моргнув глазом.

Я представил их одетыми в советские кепки и пальто с красными повязками на рукавах. Картинка получилась нелепая, и я засмеялся.

- Вот именно, - сказал Костя, - и, между прочим, одного из них я знаю. Вон тот, без мочки на левом ухе. Это Айзек Маретти. Когда-то он проходил по Интерполу как известный киллер, его долго искали, а потом вдруг выяснилось, что он чист и невинен, как ягненок. Понятное дело, такое отбеливание стоит немаленьких денег, но, как видно, он оказался кому-то нужен. Интересно, кому…

Тут Костя прищурился и пробормотал:

- А что если… Чем черт не шутит!

И, оставив меня в недоумении, он заложил руки за спину и ленивой походочкой направился к этому самому Айзеку.

Пока он шел по усыпанной красным толченым кирпичом дорожке, я поразился тому, как изменился мой… Не знаю даже, как его теперь называть. Слуга? Помощник? Компаньон? Скорее всего - компаньон с ограниченными правами. Другого определения в голову не приходило.

Сделав два шага в сторону Маретти, Костя превратился в гангстера.

Он был очевидно опасен и совершенно уверен в себе. Вокруг него так и светилась аура пренебрежения к жизням окружающих людей. Он стал похож на такого же, как и все эти охранники, безжалостного и равнодушного типа, но что-то в его неторопливых и уверенных движениях намекало на то, что он не просто профессиональная шестерка с пушкой, а человек, который сам привык такими шестерками распоряжаться. И когда он приблизился к Маретти и встал к нему лицом, все так же держа руки за спиной, реакция гангстера подтвердила это впечатление.

Маретти подобрался, и это было реакцией на приближение уважаемого человека. Склонив голову набок, Костя спросил его о чем-то. Маретти ответил утвердительным кивком. Тогда Костя засунул в нагрудный карман пиджака указательный и средний пальцы и вынул визитную карточу, которыми мы обзавелись перед тем, как отправляться в Амстердам.

На карточке было написано, что mr. Viktor S. Berzin является генеральным директором акционерного общества «Русньюпроджект».

Понятное дело, никакого такого общества не существовало и в помине, но для того, чтобы приблизиться к человеку и сказать ему несколько первых важных слов, этого вполне хватало. А дальше - кому какое дело, что это за «Русньюпроджект», позднее об этом никто и не вспомнит, потому что речь пойдет вовсе не о каких-то русских новых проектах, а о старых добрых камушках и золотишке.

Держа карточку перед носом Маретти, Костя сказал еще несколько слов. Телохранитель взял ее и, кивнув, сунул в карман. Костя улыбнулся и, потрепав гориллу по плечу, направился ко мне.

Подойдя, он сказал:

- Все, пошли отсюда. И, между прочим, с тебя кабак.

- А что такое? - поинтересовался я.

- А то такое, что я угадал. Вот что значит интуиция бывшего агента федеральной службы безопасности. Как ты думаешь, с кем я сейчас разговаривал?

- Понятия не имею. То есть имею, конечно, ты ведь сам сказал, что это какой-то Айзек Маретти, бывший киллер и так далее.

- Правильно. Но тебе даже и в голову не пришло, что он может работать как раз на того самого немца, который нас интересует. А мне пришло, и завтра мы будем ждать звонка от уважаемого герра Мюллера, южноафриканского золотопромышленника и алмазокопателя. Русский воротила господин Берзин хочет сделать ему очень интересное предложение, касающееся торговли алмазами.

Ай да Костя! Ну молодец. С таким помощником много дел наворотить можно, если только шею себе не свернешь. Оно ведь как - чем выше влезешь, тем сильнее шмякнешься. Тьфу-тьфу-тьфу!

От избытка чувств я пихнул Костю в плечо. Он пихнул меня, мы жизнерадостно засмеялись, как два первокурсника, и направились к выходу из королевского парка, провожаемые равнодушными взглядами охранников, которых не смутил бы и тот вариант, при котором мы выхватили бы пушки и уложили друг друга на месте.

Они и не такое видали. Одно слово - специалисты.

Вернувшись в отель, мы первым делом заказали пива с крабами, а потом Костя снял трубку и лениво простонал в нее, что хочет иметь в номере персональный компьютер для того, чтобы выйти в Интернет.

Пиво принесли через минуту, компьютер - через три.

Я пока что ничего не понимал, но Костя, дождавшись, пока расторопный мальчик подключил дорогой ноутбук к электрической и телефонной розеткам, сунул ему десять гульденов и сразу же уселся за клавиатуру. Мальчик ушел удовлетворенный, а Костя, бормоча что-то себе под нос, защелкал клавишами.

Держа в руке стакан с пивом, я уселся в кресло рядом с ним и спросил:

- А можно мне узнать, что это ты делаешь?

- Конечно, можно, - ответил Костя, не переставая нажимать на клавиши и следить за тем, что происходит на экране. - Сейчас я влезу в некоторые сайты и файлы, в которые простым гражданам вход запрещен, и мы узнаем об этом самом Мюллере все что нужно.

На экране мелькали надписи «Интерпол», «секьюрити», «розыск» и прочие заманчивые слова. Наконец появилась русская надпись «Информация закрыта, введите ваш личный код».

- Личный код тебе… - пробормотал Костя, - я сейчас тебе такой код заправлю, что ты у меня раскинешь ножки, как пьяная восьмиклассница.

Он набрал длинную комбинацию цифр и букв, изображение мигнуло, и появилась новая надпись - «введите пароль».

- А у нас и парольчик для тебя найдется на все случаи жизни, - сказал Костя и снова набрал какую-то ахинею.

Надписи исчезли, и на темно-зеленом фоне появилась надпись «поиск по имени». Костя откинулся на спинку кресла и, повернувшись ко мне, улыбнулся:

- Ну вот. Сейчас мы, не торопясь, под пивко, все и выясним.

- Ловко ты это… - сказал я. - А что это за архивы там, в компьютере?

- Это не архивы, - ответил Костя, наливая себе пиво, - это, тезка, база данных федеральной службы безопасности. И в ней есть много такого, от чего у тебя волосы дыбом встанут и глаза выскочат.

- А про меня там есть? - спросил я. - Интересно, знаешь ли.

- И про тебя есть, - сказал Костя, поднося к губам стакан, - да только это неинтересно. Уж извини, но слишком ты мелкая букашка. Да ты сейчас и сам это поймешь.

Он отпил пива и, посмотрев на меня, сказал:

- Между прочим, за эти коды и пароли несколько человек жизни лишились. И теперь мы можем узнать такое… Ты себе и представить не можешь.

- Ну, например?

- Ну-у-у… Хочешь узнать, кто на самом деле убил президента Кеннеди?

- А что, там и это есть?

- Там много чего есть. И если бы нас сейчас застукали те, кому надо, то пуля в голову, и все дела. Без разговоров. Просто уничтожение на месте. Информация, которую мы сейчас можем получить, опаснее пятидесяти водородных бомб. Представь себе, что есть колодец, из которого пьют все живущие на земле люди. И над этим колодцем висит ведро с цианистым калием. Так вот мы сейчас в это ведро заглядываем. Если оно опрокинется - всем кирдык.

- Да ладно, - не поверил я, - что-то уж слишком…

- Ничего не слишком, - оборвал меня Костя, - в этой и еще в нескольких подобных базах данных просто правда. Но такая правда, и столько правды, что если она упадет на наш мир, то просто раздавит его. Ее слишком много. Если бы она открывалась все время и постепенно, то ничего страшного не произошло бы. Ну, скандалы, ну, несколько войн, ну, пара миллионов трупов, самоубийства, разоблачения… Все это и так происходит постоянно и непрерывно. Но в этих архивах критическая масса опасной информации давно уже так зашкалила, что и смотреть-то страшно. Поэтому - смерть на месте. И, поверь мне, досье на какого-то урку по кликухе Знахарь не интереснее вырезанной на скале надписи «Здесь были Ося и Киса».

Последнее высказывание Кости слегка задело меня, но в глубине души я понимал, что моя скромная персона - ничто по сравнению с судьбами мира. Ладно, замнем для ясности.

- А если нас таки застукают те самые, кому надо?

- А не застукают, - уверенно ответил Костя. - Советские хакеры - лучшие в мире. И тот путь, по которому мы сейчас влезли в базу данных, постоянно меняется. Тот, кто захочет проследить, откуда сквозняк, просто увидит непрерывно растущий список адресов, причем настоящих, и через полчаса их будет несколько тысяч, а дальше - больше. И даже если все реально существующие в Интернете адреса закончатся, программа будет изобретать новые. Так что пытаться найти нас - пустое занятие. Отвечаю.

- Ладно, верю. Так что у нас там насчет герра Мюллера?

- Насчет герра Мюллера? Легко!

И Костя набрал в пустой строке слово «Мюллер».

По экрану снизу вверх побежали строчки, и каждая из них начиналась с Мюллера. Бежали они, бежали, и наконец остановились.

- Та-ак, - удовлетворенно сказал Костя, - восемь тысяч двести одиннадцать Мюллеров. Ну, который тебя интересует? Может быть, тот, который со Штирлицем в кошки-мышки играл? Или, например, вот этот - Гарри Мюллер, американский гражданин, наемный убийца, уничтожен ФБР, последней в его списке была Мэрилин Монро… Ух ты, а я и не знал! Вообще-то об этом никто не знал… Так… Иеремия Мюллер, двойник Глена Миллера, погиб в авиакатастрофе. Ага, значит, Глен Миллер и на самом деле живой, ну, во всяком случае, не погиб тогда вместе со своим оркестром. Интересненько… Ладно. Нам нужен наш Мюллер. Тогда напишем вот здесь «ЮАР» и нажмем эту клавишу.

На экране замелькало, и наконец я увидел фотографию того самого арийца, которого час назад мы видели на аукционе живьем.

Под цветным фотопортретом южноафриканского немца начинался текст, из которого следовало, что Генрих Мюллер, сорока двух лет, родился в Иоганнесбурге, окончил Гарвард, владеет несколькими алмазными копями и золотыми приисками в Южной Африке, предполагаемый капитал - девяносто миллиардов долларов, причастен к перевороту в Зимбабве, связан с неофашистами в Германии и Испании, поддерживает апартеид, два недоказанных убийства, подкуп государственных чиновников, был в Москве во время путча, имеет склонность к черным девственницам не старше двенадцати лет, собственный госпиталь, доля в компании «Макинтош», резус-фактор, группа крови…

Богатая биография, ничего не скажешь.

Костя прочитал все это одновременно со мной и, глотнув пива, спросил:

- Ну как тебе наш Генрих? Нравится?

- Да уж… Мюллер хоть куда, - задумчиво ответил я. - Но, с другой стороны, все, что здесь о нем написано, говорит только о том, что найти с ним общий язык по такому щекотливому вопросу, как наш, не составит большого труда.

- Правильно. Но это говорит еще и о том, что с ним нужно держать ухо востро, а то как раз получишь нож в спину. Это я, конечно, в переносном смысле, но не исключено, что такое может произойти и в натуре. Я знаю этих ребят. Разбойнички еще те. Это как раз тот самый случай, когда если Боливар не вынесет двоих, то или стреляй первым, или сам получишь пулю. Причем - в спину. У них не заржавеет.

- У меня тоже. Но ты только на его глаза посмотри! Это же сталь! Лед!

- Ага. Мороз по коже. Ах, как мне страшно! Пойду съем несколько крабов, чтобы успокоиться.

И Костя перебрался за большой стол, на котором красовалось блюдо с крабами. Я тоже почувствовал, что пора перекусить, и, не раздумывая, присоединился к нему.

Пока мы хрустели крабовыми панцирями, я поглядывал на экран, где все еще красовался мой будущий контрагент, и думал о том, как бы это мне и бабушку съесть, и самому живым остаться. Было очевидно, что этот парень не чета всяким там Стилетам и Дядям Пашам, рядом с ним мои «друзья» выглядели, прямо скажем, жидковато. Все-таки, несмотря на то что они были очень опасными и подлыми тварями, ни корешились с такими же подонками из милиции и правительства, от них так и несло вонючей подворотней.

А этот арийский красавчик с Гарвардом за спиной и собственными алмазными копями был совсем другим.

Да, Знахарь, это тебе не пахан Железный и не вор-генерал Губанов.

Это, знаешь ли, даже не Надир-Шах со своими обкуренными архаровцами.

Я думаю, что герр Мюллер на этих героев ислама чихать хотел с высокой колокольни. Такие люди, как он, наверняка имеют связи на том уровне, где принимаются решения, развязывают и прекращают войны, свергают и назначают то или иное правительство, где президенты покупаются, как портовые шлюхи.

Мы дружно хрустели крабами, булькали пивом, и лучше этого занятия ничего невозможно было придумать. Но все хорошее когда-нибудь обязательно заканчивается, и, действительно, раздался телефонный звонок.

Я кивнул Косте, и он, наскоро вытерев руки салфеткой, взял трубку.

- Говорите, я вас слушаю, - сказал он по-английски.

Там стали говорить, и я попытался угадать, о чем идет речь, но Костина физиономия оставалась непроницаемой, так что у меня ничего и не получилось.

- К сожалению, я не могу пригласить его к телефону. Господин Берзин сейчас находится на банкете в мэрии в качестве почетного гостя. Хорошо. Благодарю вас, мистер Маретти. Обязательно. Не стоит. Всего доброго.

Костя повесил трубку, а я, выпучив глаза, спросил:

- Какая мэрия? Какой банкет? Это что, тот самый гангстер? Ничего не понял.

- Сейчас поймешь. Звонил Маретти. Он очень сожалеет, что не застал тебя на месте, но завтра, ровно в двенадцать часов дня, Мюллер будет ждать тебя в своем офисе на Кинкерстраат. Годится?

- Годится.

- Ну, Знахарь, ты доволен своим секретарем?

- Доволен. Возьми с полки пирожок.

- Не хочу. Вот я лучше сейчас возьму эту прекрасную крабовую ногу… - и Костя схватил с блюда здоровенную красную ногу, похожую на цепочку сарделек, - и съем ее.

Он с хрустом взломал тонкие доспехи, под которыми скрывалась нежная бело-розовая мякоть, я последовал его примеру.

Похоже, сегодня мы сидим на крабовой диете.

А завтра - герр Мюллер.

Офис алмазного воротилы Генриха Мюллера был по-солдатски скромен.

Светлая комната метров на пятьдесят, большой белый стол и несколько белых же кресел. На столе - белый телефон и белая пепельница. Вместо одной из стен огромное окно из тонированного стекла, сквозь которое можно любоваться антикварными видами Амстердама.

С одной стороны стола, спиной к окну, сидел Генрих Мюллер. Его прямая спина не прикасалась к спинке кресла, руки спокойно лежали на столе. Мюллер был в белом костюме, резко контрастировавшем с его африканским загаром. Напротив, по другую сторону стола, в кресле развалился Знахарь. Заложив ногу на ногу так высоко, что были видны носки, он вертел в пальцах сигарету и выжидательно смотрел на хозяина.

Мюллер поднял выгоревшие брови, посмотрел в потолок, затем на пепельницу и, снова наведя свои холодные голубые глаза на Знахаря, ответил:

- Это смотря какое предложение, господин Берзин. Мое время стоит дорого, и поэтому давайте перейдем от туманных намеков к конкретным заявлениям.

- Давайте, - покладисто ответил Знахарь и полез во внутренний карман пиджака, обсыпавшись при этом пеплом.

Вытащив какую-то вещицу, сверкнувшую тусклым золотом и радужным спектром алмазной грани, он любовно посмотрел на нее, потом подышал, потер ее о лацкан пиджака и небрежно бросил на стол. Со стуком прокатившись по полированной столешнице, вещица замерла в нескольких сантиметрах от сцепленных пальцев Мюллера.

Мюллер опустил глаза и спокойно посмотрел на то, что лежало перед ним.

Через несколько секунд нордическая невозмутимость исчезла с его лица, как дым сигареты на сквозняке, и он с изумлением посмотрел на Знахаря, озабоченно стряхивавшего с пиджака пепел.

- Откуда… - Мюллер поперхнулся и закашлялся. - Откуда это у вас? Как… Я не понимаю, как это могло к вам попасть?

- О, господин Мюллер, - улыбнулся Знахарь, - это совсем не те вопросы, которых я ждал от вас. Вы же не археолог, не ученый, и поэтому более уместен был бы вопрос «сколько это стоит». Не правда ли?

- Да, конечно… - Мюллер осторожно взял двумя пальцами увесистый золотой перстень с несколькими камнями и миниатюрным профилем конской головы.

Поднеся драгоценность к глазам, он, как бы не веря своим глазам, медленно повертел головой, затем, не отрывая взгляда от перстня, на ощупь вытащил из стола большую лупу и стал тщательно изучать камни и конскую голову.

Знахарь, прищурившись, следил за ним и, судя по всему, был доволен реакцией мультимиллиардера.

- Перстень Александра Македонского… - пробормотал Мюллер, - тот самый, который пропал как раз после…

Положив перстень на стол, Мюллер посмотрел на Знахаря и требовательно спросил:

- Где вы это взяли?

- Господин Мюллер, вы опять задаете не тот вопрос. - Знахарь улыбнулся и тоже сел прямо, положив руки перед собой на стол. - Я, конечно, могу ответить на него, но только в том случае, если вы скажете мне, зачем вам нужно это знать.

Знахарь прекрасно понимал, что за этим вопросом скрывалось простое, как каменный топор, желание узнать место и забрать все, что там есть.

Мюллер молча сверлил Знахаря взглядом.

Наконец он опустил взгляд на лежащий перед ним перстень и сказал:

- Это очень дорогая вещь. Вы представляете, сколько она может стоить?

- Меня это не интересует. Я могу подарить ее вам просто так, на память. Но условием такого подарка будет наше соглашение.

- Соглашение? О чем же?

- А вот об этом нам следует поговорить, не учитывая того, сколько стоит ваше бесценное время, - сказал Знахарь, чувствуя, что железо разогрелось достаточно, и его можно ковать.

Мюллер пристально посмотрел на Знахаря и нажал одинокую кнопку на столе. За спиной Знахаря открылась дверь и мужской голос произнес:

- Я слушаю, мой господин.

- Сигары и виски, - сказал Мюллер.

- Яволь, майн херр.

Знахарь представил себе, что в дверях стоит денщик в форме рядового вермахта с засученными рукавами, и ему стало смешно.

Фыркнув, он взглянул на Мюллера и сказал:

- Простите.

Мюллер поднял бровь и поинтересовался:

- Я сказал что-нибудь смешное?

- О нет. Конечно нет. Но мне показалось, что за моей спиной встали призраки Третьего Рейха.

Мюллер снисходительно улыбнулся.

- Я понимаю вас. Это моя маленькая слабость. Все, кто работает на меня, должны быть исполнительны и дисциплинированны, как солдаты. Порядок и дисциплина - вот залог успеха в любом деле. Каждое мое распоряжение - приказ, который не подлежит обсуждению и должен быть исполнен без промедления. За нарушение - строгое наказание, и об этом знают все мои подчиненные.

- Это серьезно, - одобрительно кивнул Знахарь. - А что за наказание, если не секрет? Надеюсь, не повешение перед строем?

Мюллер прищурился и сказал:

- А почему бы и нет?

- Но это же негуманно! - с притворным ужасом воскликнул Знахарь.

Мюллер усмехнулся, поняв иронию Знахаря, и ответил:

- Вы бы еще Женевскую конвенцию вспомнили.

- А что это такое? - с невинным видом поинтересовался Знахарь.

Несколько секунд оба молчали, затем дружно засмеялись.

Первый этап взаимного прощупывания прошел удачно. Два пирата сидели на берегу моря и под шум прибоя обсуждали свои дела, не забывая, впрочем, о том, что в любой момент можно получить от собеседника удар кинжалом.

Дверь открылась, и денщик, который оказался обыкновенным молодым мужчиной в дорогом костюме и с пистолетом под мышкой, поставил на стол поднос.

- Благодарю вас, Рудольф, вы свободны, - сказал Мюллер.

Рудольф четко кивнул и вышел.

Знахарь оглядел поднос, на котором стояли бутылка «Баллантайна», толстые низкие стаканы и коробка сигар, и сказал:

- Да, господин Мюллер, признаться, я начинаю думать, что арийская идея не так плоха, как то, во что она превратилась в тридцатые годы…

- Этот полукровка Шикльгрубер все извратил. Что мог, и если бы я мог… - Мюллер побагровел и замолчал.

- Я понимаю вас, господин Мюллер, - сочувственно сказал Знахарь, - наш народ пережил нечто подобное. И, между прочим, должен вам сказать, что именно известный вам Ленин первым показал всему миру, как партия может править страной. Но только Гитлер смог по-настоящему понять эту великую идею. К сожалению, как вы совершенно справедливо заметили, он извратил ее. Увы! Такова судьба всех великих идей.

Слушая его, Мюллер одобрительно кивал, разливая маслянистую янтарную жидкость в толстостенные тяжелые стаканы.

Закончив это ответственное дело, он сказал:

- Я чувствую, что сегодняшний день принесет нам обоим удачу и богатство. Выпьем за это!

- С удовольствием, - ответил Знахарь и приветственно поднял тяжелый стакан, в котором лениво колыхалось дорогое британское виски, за версту шибающее ячменной сивухой.

Пираты выпили, и Мюллер закурил сигару. Знахарь от такого удовольствия отказался и вытащил из кармана пачку сигарет.

- Давайте будем совершенно откровенны, - предложил Мюллер, выпуская в потолок облако дыма, пахнущего не в пример лучше, чем виски.

- Давайте, - согласился Знахарь и нажал на клавишу зажигалки, выполненной в виде миниатюрной гильотины.

Скошенный нож скользнул вниз, голова привязанной к плахе куколки отвалилась, и из обрубка шеи вместо крови выскочил голубой язычок газового пламени. Когда Знахарь отпустил клавишу, нож вернулся в исходное положение, а голова приросла на место.

- Забавная вещица, - сказал он, прикурив, и посмотрел на Мюллера.

Мюллер ответил вежливым кивком. Поставив зажигалку на стол, Знахарь внимательно изучил огонек сигареты, затем снова поднял глаза на сидевшего перед ним алмазного барона и сказал:

- Мы, конечно, будем совершенно откровенны, не забывая, однако, что совершенно откровенными нам нельзя быть ни в коем случае.

Мюллер молчал. Его лицо выражало лишь внимание к словам собеседника. Знахарь выдержал паузу, чтобы дать своим словам дойти до сознания Мюллера, и, поболтав виски в стакане, продолжил:

- Наша с вами откровенность будет ограничиваться тем, что мы оба признаем, что нас интересуют деньги. У меня есть вещи, у вас есть капитал. Вы приобретаете у меня эти вещи, оставляя себе зазор на прибыль, и в результате этого мы оба получаем деньги. Я вижу ситуацию именно так. Что скажете?

- Совершенно справедливо, - встрепенулся Мюллер, который, похоже, думал о чем-то своем, хотя и связанном с темой разговора.

Знахарь понимал, что Мюллер в этот момент скорее всего размышлял о том, как бы облапошить партнера. И «облапошить» было слишком мягким словом для обозначения тех безжалостных и кровавых событий, которые могли начаться, если этот загорелый белокурый немец решит попытаться наложить лапу на богатство Знахаря.

- Поэтому давайте прекратим разговор об откровенности и перейдем к более важной теме. А именно - к тому, какой механизм сделок будет наиболее надежным и наименее рискованным для нас обоих.

- Вы хорошо ведете переговоры, - сказал Мюллер. - С вами приятно иметь дело.

- Благодарю вас, - Знахарь склонил голову, - однако дела у нас еще впереди, и нужно обсудить, какими они будут.

- Да, конечно, - согласился Мюллер. - А скажите, господин Берзин, много ли у вас вещей, подобных этой, которые могут оказаться интересными для меня.

И он кивнул на перстень, украденный у Александра Македонского неизвестно кем и неизвестно когда. Знахарь тоже посмотрел на перстень, потом перевел взгляд на Мюллера и, пристально глядя ему в глаза, раздельно сказал:

- Для того, чтобы приобрести их все, ваших восьмидесяти миллиардов не хватит. Придется заложить копи, прииски и госпиталь. А то и обратиться за помощью к ребятам из «Макинтоша». Но вы не беспокойтесь. Я вовсе не предлагаю скупить все, что у меня есть. Надо же и себе что-нибудь оставить.

На худых скулах Мюллера заиграли желваки, он прищурился и, слегка подавшись вперед, сдержанно произнес:

- Ваша поразительная осведомленность в некоторых вопросах начинает вызывать у меня беспокойство.

- Весьма возможно. Но ведь я мог бы и не демонстрировать ее, а оставить при себе как козырь. Согласитесь, что с моей стороны это было хорошим шагом к нашему взаимопониманию.

- Принимаю.

Мюллер решительно кивнул, как бы отметая сомнения, и, впервые за всю беседу расслабленно откинувшись на спинку кресла, светским тоном поинтересовался:

- Так что у вас там за вещицы?

Я никогда не любил Невский проспект.

Может быть, в то время, когда в мире еще не было ни электричества, ни автомобилей, а в городе жили не пять миллионов, а, скажем, двести тысяч человек, он был другим. Очень может быть.

Но правы оказались грозившие небу узловатыми пальцами пророки и юродивые, предрекавшие, что придет время, и небо опутает железная паутина. Так оно и вышло. Время пришло, и теперь, поднимая голову, я всегда вижу над собой переплетение железных, медных и алюминиевых проводов, идущих во все стороны сразу. И если кто-нибудь вздумает взлететь в небо прямо с одной из улиц города, ему следует быть очень осторожным, потому что в лучшем случае он рискует запутаться в проволоке, попортить свои крылья и грянуться оземь, а в худшем - просто превратится в обугленное пугало.

Я стоял на набережной Лейтенанта Шмидта и, опершись на гранитный парапет, смотрел на то, как у самой воды двое подвыпивших молодых мореманов, по всей видимости - курсанты морского училища, возбужденно размахивая руками и делая рефлекторные движения тазом, морочат головы двум потасканным старшеклассницам. Опытным взглядом я отчетливо видел, что девкам уже наскучила болтовня раскрасневшихся морячков, и они ждут, когда же соблазнители наконец перейдут от слов к действиям.

Народная мудрость гласит, что рожденный пить - ничего другого не может. Эти двое ребят явно были рождены пить, а не тратить драгоценную мужскую силу на никчемных молодых потаскух. Настоящие моряки. Так что, судя по всему, дело окончится ничем.

Усмехнувшись, я выпрямился и посмотрел на свои руки.

На ладонях отпечатался шершавый гранитный рельеф, который исчезнет через несколько минут, как это было уже много раз…

Я повернулся спиной к Неве и направился к своей стоявшей в двух шагах белой «бомбе», но вдруг заметил вертевшегося возле заднего бампера бомжа.

- Эй, уважаемый, тебе чего? - окликнул я его, подойдя вплотную к машине.

Бомж дернулся, оглянулся и, увидев меня, покачнулся и оперся рукой на багажник. Машина квакнула, и я, вынув из кармана пульт, отключил сигнализацию.

- Слышь, хозяин, давай я тебе стекла протру, а ты мне на пивко…

- Вали отсюда, пока цел, - ответил я, представив, во что могут превратиться мои прекрасные тонированные и бронированные стекла, если он до них дотронется.

- Да я ничего… - стушевался бомж и, чуть не задев меня плечом, поканал через дорогу в сторону Десятой линии.

Я уже собрался было открыть дверь и полезть внутрь, но неожиданно для самого себя остановился. Что-то было не так, и я уставился в спину удалявшегося бродяги.

Будто почувствовав мой взгляд, он воровато оглянулся и, увидев, что я смотрю ему вслед, ускорил шаги. Это мне не понравилось, хотя и могло быть всего лишь проявлением привычного страха, который ничтожный задроченный бомж испытывал перед благополучным человеком в дорогой машине.

Он скрылся за углом, а я стоял и шевелил мозгами, соображая, в чем же дело. Наконец до меня дошло, и я рванул было через дорогу вдогонку за ним, но слева раздался пронзительный сигнал, и мне пришлось резко остановиться. Вильнув, меня объехала одна машина, потом еще одна, в общем, их было не меньше десятка. Я стоял, матерился и, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо ждал, когда они все проедут.

Когда я перешел через дорогу и завернул за угол, то увидел, что Десятая линия пуста вплоть до Большого проспекта, и по ней, завывая поганым советским двигателем, быстро удаляется «восьмерка» с черными стеклами и без заднего номера.

Это было уже совсем интересно.

Проводив взглядом «восьмерку», свернувшую на красный свет и исчезнувшую за углом, я достал из кармана сигареты и неторопливо пошел к своей машине. Пока я шел, в моей голове еще раз прокрутились кадры, на которых был бомж, сначала вертевшийся около моей «БМВ», а потом чуть не задевший меня своими ужасными шмотками.

Теперь я понял, что же в этой, на первый взгляд самой обычной, ситуации так насторожило меня.

Во- первых, у него были ясные и трезвые глаза.

Во- вторых, я успел заметить, что у него чистая шея.

И в- третьих, а это было самым главным, от него не воняло. Мало того, я почувствовал запах дорогого одеколона «Фаренгейт». Ну не пил же он его, в самом деле! На те деньги, которые стоит микроскопический флакон этого парфюма, можно купить сотню бутылочек «Красной шапки».

А кроме всего прочего, я был совершенно уверен, что это именно он так резво свалил на красной помойке с черными стеклами и без номеров.

Остановившись рядом со своей машиной, я не торопился открывать дверь. Береженого Бог бережет, решил я и, достав из кармана трубку, набрал Костин номер.

- Городской морг слушает, - ответил Костя.

- Будешь так шутить, как раз там и окажешься, - сказал я недовольно. - Быстро приезжай на Васильевский. Я жду тебя около памятника Крузенштерну. И возьми свой чемоданчик, кто-то вертелся около моей машины.

- Понял, - ответил Костя и отключился.

Я убрал трубку и подумал, что неплохо было бы устроить Косте хороший втык. Честно говоря, с его появлением я стал чувствовать себя намного увереннее, но иногда его шутки принимали специфический оттенок, а я знал, что все произносимые слова в той или иной степени имеют силу заклинаний, так что…

Так что было бы полезно вдолбить ему, чтобы он думал, прежде чем болтать языком. Выражаясь на блатном жаргоне, ему следовало следить за метлой или фильтровать базар.

Недалеко от того места, где стояла моя «бомба», имелось уличное кафе, представлявшее из себя несколько зеленых пластиковых столиков под зелеными покосившимися зонтиками, на которых было написано «Бочкарев». Вокруг столиков стояли зеленые пластиковые стулья, и даже на расстоянии было видно, что сидеть на них - дело непростое.

Я подошел к одному из столиков и, пошевелив рукой легкий ненадежный стул, осторожно опустился на него. Стул покосился, начал плавно ехать в сторону, но все же остановился, и я, наконец, смог расслабиться.

За стойкой девушка лет сорока с запудренным бланшем под правым глазом зыркнула на меня и отвернулась. Поскольку я не собирался ничем травиться в этой уличной забегаловке, то тоже отвернулся и стал разглядывать стоявший у противоположного берега Невы огромный белый паром с заграничной надписью «Frie-drich Nietzsche», напоминавший обыкновенную многоэтажку с балконами.

Не понимаю, что люди находят в морских круизах. Неужели приятно забраться на две недели в гостиницу и торчать там безвылазно? Да еще если она постоянно качается, а кроме того, где-нибудь на середине Балтийского моря может неожиданно булькнуть на дно. Не понимаю.

Пьянствовать и трахаться можно с тем же успехом и на берегу, в сухопутных ресторанах кормят наверняка лучше. К тому же ты можешь в любой момент прервать этот так называемый отдых и заняться любым другим делом…

Не понимаю.

- Ради господа нашего Иисуса Христа подайте на хлеб, - послышалось у меня за спиной.

Обернувшись и едва не сверзившись с неустойчивого стула, я увидел оборванную нищенку неопределенного возраста, которая тянула ко мне грязную руку, страдальчески заломив брови.

Я смотрел на нее и молчал, ожидая, что будет дальше.

- Дай вам Бог здоровья, благослови вас Господь, три дня ничего не ела, живу, чем добрые люди подадут, крыши над головой нет, не дайте погибнуть… - завела она привычную пластинку.

- Пошли со мной, - прервал я ее.

- Это куда еще? - подозрительно спросила побирушка, прервав причитания.

- В булочную. Я тебе хлеба куплю.

Страдание и скорбь тут же исчезли с ее лица, и она презрительно ответила:

- Пошел ты на хер!

Повернувшись ко мне спиной, она пошла в сторону сидевших на парапете парня с девушкой, бормоча себе под нос:

- Умник, бля, в булочную, хлеба он мне купит, да я сама тебе…

Что она там могла мне, я уже не расслышал, зато увидел, как парень, чувствуя себя благодетелем и красуясь перед своей девушкой, вынул из кармана мятый червонец и протянул его попрошайке. Та схватила купюру и, униженно кланяясь, спрятала ее в карман. Потом, устремив взгляд куда-то за мою спину, наверное, увидев там очередную жертву, еще раз прошла мимо меня, и тут из ее лохмотьев вывалился мобильник. Стукнувшись об асфальт, он развалился напополам.

Громко выматерившись, нищенка резво нагнулась и подобрала половинки.

Ловко соединив их вместе, она защелкнула корпус, потом набрала какой-то номер и поднесла трубку к уху. Послушав немножко, пробормотала «пора новый покупать», бросила на меня безразличный взгляд и, сунув трубку в карман, бодрой походкой пошла через дорогу.

Я не смог удержаться и громко засмеялся.

Нищенка, которая как раз была на середине проезжей части, обернулась, показала мне средний палец и крикнула молодым голосом:

- Фак ю!

Я веселился от души и совсем забыл, что стул, на котором сижу, мягко говоря, не совсем надежен. Он покачнулся, и я чуть не упал на спину. С трудом удержавшись на ногах, я в сердцах пнул стул ногой и обратился к буфетчице:

- Ну что, блин, не можете стульев нормальных купить? Ждете, когда кто-нибудь шею себе сломает? А если это будет человек, который за это вашего хозяина раком поставит, а? Не думали об этом?

Буфетчица равнодушно посмотрела на меня, потом отвела взгляд и сказала в пространство:

- Вот вы с хозяином и разговаривайте. А я человек маленький.

Я набрал воздуха, чтобы высказать ей все, что думаю по поводу таких хозяев и таких маленьких людей, но тут рядом с кафе остановился Костин «Вранглер».

- Привет, тезка!

- Привет, тезка!

Иногда мы здоровались именно таким образом. Но чаще просто называли друг друга по имени, что было весьма приятно после многолетнего употребления моей блатной кликухи.

Костя достал из чемоданчика небольшую плоскую коробочку, на которой было множество кнопок и индикаторов. Подсоединяя к ней короткую черную антенну сложной формы, он задумчиво рассуждал:

- Ну, я надеюсь, твою телегу не заминировали, хотя и такое возможно. Скорее всего, просто установили радиомаяк, и теперь будут пасти тебя. Но мы это все изменим… Сейчас проверим, что у нас имеется, а потом изменим. Вот только узнать бы, кто это…

- Вот именно, - вставил я, следя за его манипуляциями.

Наконец прибор был готов, и Костя направил его на «БМВ».

Тут же раздался тихий писк, и Костя удовлетворенно хмыкнул:

- А что я говорил!

И полез под задний бампер.

Пошарив там, он выпрямился и показал мне маленькую радиоклипсу, держа ее двумя пальцами.

- Какая гадость эта ваша заливная рыба, - сказал он с большим чувством.

- Да, тут ты, конечно, прав, - поддержал я его, разглядывая радиомаяк, который должен был предательски сообщать кому-то о моих передвижениях.

Тут за нашими спинами скрипнули тормоза, и, оглянувшись, я увидел, как из сильно подержанной светло-серой «БМВ-525» с темными облезлыми стеклами вылез какой-то хачик. Выпятив живот, он важно огляделся и, демонстративно вытащив брелок, нажал на кнопку. Его «БМВ» громко свистнула и мигнула фарами. Еще раз оглядевшись, он вразвалочку направился к зеленым зонтикам, и по выражению лица буфетчицы я понял, что именно он и является хозяином этих долбанных стульев.

Внезапно мне в голову пришла оригинальная мысль.

- Слушая, Костя, - сказал я, - а прицепи-ка эту хреновину на его помойку.

Костя посмотрел вслед хозяину уличной разливухи и, судя по выражению его лица, тоже не испытал к нему симпатии.

- Легко, - сказал он и, громко чертыхнувшись, бросил на землю отвертку, которая закатилась как раз под багажник хачиковской машины.

Хозяин кафе оглянулся и, увидев, как Костя, разведя руки, идет к его телеге, под которую все еще катилась отвертка, отвернулся. Я не заметил, как Костя установил маяк. Но когда он вернулся ко мне, в его руках была только отвертка.

- Поставил? - недоверчиво спросил я.

- Обижаешь, начальник, - огорчился Костя.

- Ладно, не щурься, просто я ничего не заметил.

- Если бы ты заметил, - наставительно сказал Костя, - тогда мне - грош цена.

- Согласен.

- Так. Сейчас я на всякий случай проверю, нет ли там у тебя маленькой хорошенькой бомбочки, и можно отваливать.

Он обошел мою машину вокруг, нагибаясь через каждые полметра, и, наконец, вернулся к тому месту, с которого начал.

- Все чисто, - сказал он и, разобрав прибор, убрал его в чемоданчик, - можно уезжать. Ты сейчас куда?

- Хочу братца с сестрицей навестить.

- Дело хорошее.

Костя посмотрел на хачика, беседовавшего с буфетчицей, и сказал:

- Не исключено, что этого невинного сына гор или, наоборот, степей ждут большие неприятности. У него ведь тоже «БМВ», и тоже светлая. Соображаешь?

- А как же! Да вот только десять минут назад я на его стуле чуть голову себе не разбил, так что теперь пусть он за меня пострадает. Заслужил.

- Так-то оно так… Но ведь он может пострадать очень сильно.

- Не волнует.

- Ах, какой ты жестокий, - ужаснулся Костя. - А если его, бедного, завалят вместо тебя, ты как - будешь спать спокойно?

- Очень спокойно. Как, впрочем, и ты.

- Ах, какие мы бессердечные… Ладно, поехали отсюда.

Мы уселись по машинам и поехали в разные стороны.

Я - в Осельки, где жили Алена с Алешей, а Костя - к себе домой. У него, в отличие от меня, есть своя собственная квартира, в которой он живет, как все добропорядочные и законопослушные граждане. Но сдается мне, что недолго ему так жить осталось. Вот засветится он пару раз со мной в каких-нибудь веселых приключениях, глядишь, дело и до пластической хирургии дойдет. Мы уже говорили с ним об этом, и он отнесся к такой перспективе с философским спокойствием. Мне, говорит, все равно, какая у меня морда будет. Главное, чтобы человек был хороший.

А человек он и в самом деле хороший.

Всяко лучше меня, негодяя.

Знахарь заметил хвост еще на проспекте Руставели.

Новенький «Форд Фокус» ехал в сотне метров сзади с той же скоростью и в том же ряду. Ехал ровно, не отставал и не обгонял, послушно повторяя вслед за Знахарем все его маневры. Знахарь специально несколько раз делал вид, что хочет свернуть с трассы. Сначала - на проспекте Науки, потом на Северном, на Луначарского и, уже перед самым переездом, - на проспекте Просвещения. Он включал поворотник и перестраивался в крайний ряд. «Форд» делал то же самое, а когда Знахарь, не выключая мигалку, продолжал ехать прямо, водитель «Форда» в точности повторял его действия.

Все это сильно смахивало на открытое наблюдение, целью которого является вовсе не слежка, а игра на нервах и провокация, и Знахарь никак не мог сообразить, что же нужно этому назойливому и не скрывающему своих действий преследователю.

Перед переездом, после которого начинались дачно-колхозные места, образовалась небольшая пробка. Подъезжая к ней, Знахарь едва успел нажать на тормоз и увернуться от вынырнувшего откуда-то сзади большого квадратного джипа «Мерседес». Джип, вильнув, подставил Знахарю высокий черный зад и резко остановился. К счастью, скорость была невысока, и ничего неприятного не произошло. Но теперь «БМВ» Знахаря была зажата между «Мерседесом», стоявшим впереди, и подтянувшимся вплотную «Фордом». Обе машины были с затемненными стеклами, а у стоявшего сзади «Форда» тонированным было и лобовое стекло.

Это совсем не понравилось попавшему в ловушку Знахарю, поэтому он правой рукой достал из «бардачка» «беретту» с глушителем, а левой вынул из нагрудного кармана телефон. Самое время было позвонить Косте. Но в трубке вместо знакомого сигнала слышались только хрип и треск, очень напоминавшие глушилку. Было похоже, что люди, преследовавшие Знахаря, подошли к делу всерьез.

Чертыхнувшись, Знахарь бросил телефон на сиденье и стал наблюдать за задней дверью «Мерседеса». Никто не мог гарантировать, что сейчас из какой-нибудь незаметной дырочки или щелочки не вылетит пуля, направленная ему в голову. Правда, лобовое стекло выдерживало автоматную очередь, но, как говорится, береженого Бог бережет.

Не обнаружив подозрительных отверстий в кузове и двери «Мерседеса», Знахарь несколько успокоился и посмотрел на стоявший сзади «Форд». Силуэт водителя еле просматривался сквозь затемненное стекло. Знахарь взял трубку и, включив ее, снова услышал только помехи. Он взглянул в зеркало, и ему показалось, что сидевший за рулем «Форда» человек смеется. Его плечи вздрагивали, а голова была повернута назад, по всей видимости, к тому, кто сидел на заднем сиденье. Теперь Знахарь был уверен в том, что не сможет связаться с Костей и рассчитывать остается только на себя.

Шлагбаум поднялся, и стоявшие друг за другом машины медленно тронулись, переваливаясь через раздолбанный переезд. Знахарь двигался, зажатый между «Фордом» и «Мерседесом». Пока что не стоило даже дергаться. Но он был готов ко всему, а лежавшая на правом сиденье «беретта» напоминала о ему том, что жизнь быстротечна и полна неожиданностей.

О том, чтобы ехать в сторону Осельков, где на конспиративной даче расслаблялись Братец с Сестричкой, не могло быть и речи. Наоборот, нужно было уводить преследователей в любую другую сторону, и Знахарь, прикинув возможные варианты, решил для начала попробовать просто оторваться от нежеланных попутчиков, а если не получится, то рвануть туда, где не так много народу, а там уж как выйдет.

Переезд остался позади, и колонна стала двигаться побыстрее. Одновременно с этим увеличились дистанции между машинами, но встречные автомобили, двигавшиеся один за другим, не давали Знахарю шанса рвануть и обогнать «Мерседес». Скорость выросла до тридцати, затем до пятидесяти, и Знахарь решил все-таки попытать счастья. Но в тот момент, когда слева открылось свободное пространство, как бы приглашавшее совершить обгон, произошло нечто совсем неожиданное.

Слева от «БМВ» вдруг появился грузовик «ГАЗ-59» с длинным деревянным кузовом, и в этом обшарпанном ящике то ли сидел, то ли стоял на коленях человек, который держал на плече гранатомет и, прищурив левый глаз, целился прямо в Знахаря. Это переходило рамки любых приличий, и Знахарь, резко повернув вправо, дал газу. Там было колхозное поле, совсем не предназначенное для того, чтобы по нему ездили дорогие заграничные автомобили, но выхода не было, и, сжав зубы, Знахарь успел только подумать, что нужно было пристегнуться.

В тот момент, когда «БМВ» скакнула на кооперативную плантацию с какими-то неизвестными чахлыми посадками, гранатометчик нажал на спуск. В последний момент он машинально дернул рукой вслед за уходящей из прицельной рамки белой машиной, и граната угодила прямиком в один из столбов электропередачи, которые стояли вдоль дороги. Столб был деревянным и сильно подгнившим, поэтому от прямого попадания кумулятивной гранаты он переломился, как мокрая сигарета, и повалился на дорогу, что имело катастрофические последствия.

Натянувшиеся провода потащили за собой другие гнилые столбы, и не менее десятка из них рухнули прямо на проезжую часть и на машины, двигавшиеся по ней. Проржавевшая проволока со скрипом и визгом рвалась и скручивалась кольцами, от которых во все стороны летели синие искры, испуганные водители давили на тормоза и вертели рули, машины сталкивались друг с другом, а гранатометчик удостоился особого приза, выданного ему господином Случаем.

Одна из петель ржавого стального провода упала прямо ему на плечи, и для начала он задергался, как стареющий эстрадный певец, желающий заслужить симпатии молокососов, а потом, когда продолжавший движение грузовик натянул проволоку, его попросту перерезало пополам от шеи до под мышки. Половинки упали в кузов, и на асфальт сквозь щелястое дно хлынула кровь.

Растерявшийся водитель «газона» нажал на тормоз, и тут же сзади в него врезался «Форд Фокус», который пытался отъехать левее, подальше от опасного электричества. Человек, управлявший «Фордом», не успел притормозить, и американская телега всеволожской сборки въехала прямо под кузов грузовика, упершись носом в задний мост. Крышу «Форда» снесло вместе с головами пассажиров аж по самые двери. Для них приключения окончились навсегда.

Наконец на подстанции сработал автомат, и смертельно опасные провода, извивавшиеся между втыкавшимися друг в друга машинами, превратились в обычную проволоку. Все, кто мог врезаться в кого-нибудь другого, уже врезались, все остановилось, и настала тишина.

Ошеломленные водители, ругаясь и стеная, начали вылезать из своих покалеченных машин, а в нескольких сотнях метров от места, где все это произошло, по кочковатому полю, подскакивая и кренясь на поворотах, в облаке пыли удалялись белая «БМВ» и гнавшийся за ней большой квадратный «Мерседес». Окна «Мерседеса» были открыты, из них торчали мотавшиеся во все стороны руки с пистолетами, и были слышны слабые хлопки выстрелов.

Но тем, кто мог это слышать, было не до того. У них и своих проблем хватало.

В этой аварии, которую показали в вечерних новостях, поучаствовало двадцать семь машин. Труп был всего один, но зато какой!

Телевизионщики были довольны.

Знахарь подскакивал на сиденье, как котенок, которого трясут в коробке из-под ботинок. Он уже несколько раз прикусил язык, и по подбородку стекала струйка крови. Сзади ревел мощным двигателем черный «Мерседес», а по бронированным кузову и стеклам белой «БМВ» время от времени резко щелкали пули.

Впереди показалась наезженная колея, пересекавшая поле в непонятном направлении, и, не видя другого выхода, Знахарь направил машину в ту сторону. Оказавшись на относительно ровной дороге, «БМВ» стала вести себя гораздо лучше, и Знахарь добавил газу. Взлянув в скачущее зеркало, он увидел, что «Мерседес» повторил его маневр, и из-под всех его четырех колес взметнулись фонтаны земли. Мощный внедорожник приближался.

Знахарь, с трудом удерживая машину на извилистой кочковатой дороге, заросшей сорняками, понятия не имел, что делать дальше. В таких условиях джип имел несомненные преимущества, и вскоре можно было ожидать неприятного удара бампером в багажник.

Однако Верховный Распорядитель Турнира рассудил иначе, и впереди мелькнула серая полоска асфальта. До нее было не более сотни метров, и Знахарь поднажал, рискуя улететь в турнепс. Перед самой дорогой он резко затормозил, слегка подвернув руль, и машину выкинуло на асфальт как раз в нужной позиции. То есть - носом вдоль дороги.

Тряска закончилась. Облегченно вздохнув, Знахарь вдавил железку в пол.

Мощный двигатель, сработанный в цехах бывшей компании «Мессершмитт», взвыл, и «бомба» понеслась вперед. В зеркале было видно, что «Мерседес» повторил этот маневр и помчался следом. Но на асфальте приземистая «БМВ» имела очевидные преимущества перед высоким и гораздо менее устойчивым джипом, и у Знахаря появилась надежда уйти от преследователей.

Гонка по извилистой однорядной дороге, рассекавшей колхозные угодья, проходила на стадии увеличения скорости. В голубом небе ярко светило солнце, птицы деловито летали над чахлыми злаками, взращенными ленивыми пьяными колхозниками, в траве копошилась всякая живность, а по узкой полоске асфальта неслись две железные букашки, управляемые безумцами. Эта милая картинка рассмешила Знахаря своей абсурдностью, и он, увеличив скорость до 130 километров в час, представил, как сидящий на облаке старенький Бог с бородой, как у гитариста из группы «ZZ Тор», грустно смотрит на дела своих возлюбленных чад и горестно качает умной головой.

Водитель джипа тоже прибавил скорость и теперь, вписываясь в повороты, которые Знахарь на относительно легкой «БМВ» проходил спокойно, испытывал некоторые затруднения. Он вынужден был входить в управляемые заносы, тормозить двигателем, постоянно переключать передачи, в общем, выполнять нелегкую работу шоссейного гонщика, но, несмотря на все эти трудности, не отставал, и расстояние между машинами было не больше сотни метров.

Знахарь нажал на педаль еще немножко, и услышал, как включился турбонаддув. Почувствовав, что его приятно вдавило в спинку сиденья, Знахарь взглянул на спидометр и увидел, что стрелка резво ползет к отметке 150. Бросив взгляд в зеркало, он порадовался тому, что заметно отставший «Мерседес» съехал на обочину, проходя поворот по малому радиусу. При этом он поднял тучу пыли и сбил столб с дорожным знаком, оповещавшим о том, что впереди предстоит ограничение скорости до 40 километров в час.

Что ждет его там, впереди, за небольшим холмом, Знахарь не знал.

А следовало бы.

За поворотом стоял другой знак, предупреждавший о небольшом объезде длиной 200 метров, устроенном в связи с ремонтом проезжей части. Тут же стоял знак «25 км», сразу за ним «10 км», и дальше временная грунтовая дорога резко уходила в сторону и шла параллельно основной полосе прямо по полю. На ремонтируемом участке этого деревенского шоссе асфальт был снят и велась подготовка к укладке нового покрытия. Знахаря ждали впереди 200 метров неровно насыпанного щебня. И он летел на этот геморрой со скоростью под 150!

Делать было нечего.

Знахарь успел только поблагодарить себя за то, что пристегнулся, выехав с грунтовки на асфальт, и тут началось. Когда он влетел на щебенку, то почти оглох от грохота, с которым мелкие камни били в днище «БМВ». Скорость стала снижаться, и ему пришлось нажать на газ, чтобы не остановиться в щебне, задерживавшем машину не хуже тормозного парашюта. «БМВ» подпрыгивала, снова падала на брюхо, разбрасывая фонтаны щебня, и все же неслась вперед, хотя скорость и упала до 80 километров в час.

Наконец засыпанный щебнем участок дороги кончился, и настала блаженная тишина. Спидометр показывал 55 километров в час. Знахарь снова дал газу, и тут из-за поворота выскочил очередной гонщик. Мощному и тяжелому джипу на щебенке было гораздо труднее, чем «БМВ». Фонтаны камней накрыли обочину дороги, колеса «Мерседеса» на четверть зарылись в слой щебня, его стало водить из стороны в сторону, и скорость резко упала. Только благодаря хорошей реакции водителя джип не перевернулся. Но даже она не смогла уберечь его от заноса, который вывел «Мерседес» прямо на стоящий на обочине дорожный каток, весивший около десяти тонн.

Раздался громкий удар, одновременно с ним хруст, и джип, несшийся по гравию под сотню, мгновенно остановился. Он стал похож на черное вареное яйцо, брошенное в стенку. Передние колеса разошлись в стороны, как разведенные в жесте сожаления ладони, двигатель вылетел из моторного отсека и, кувыркаясь, укатился в поле, крыша сгорбилась, однако бронированные стекла выдержали и только потрескались. Все, что было внутри, так там и осталось.

Знахарь уже успел отъехать метров на двести, но, увидев в зеркале, что произошло с джипом, резко сбросил скорость и через несколько секунд остановил машину. Неторопливо открыв дверь, он вышел на шершавый неровный асфальт и с удовольствием потянулся. Не сводя взгляда с разбитого вдребезги «Мерседеса», неподвижно уткнувшегося в большой и тяжелый дорожный каток, он достал из кармана пачку «Мальборо» и закурил.

Так он стоял несколько минут, жадно затягиваясь и выжидательно глядя на потерпевший крушение джип. Сигаретный дым медленно уплывал в небо, вокруг трещали кузнечики и вообще стояла нормальная августовская благодать. Наконец Знахарь докурил сигарету и, бросив окурок на дорогу, тщательно растоптал его. Потом сел за руль и, включив задний ход, начал медленно приближаться к разбитому джипу.

Остановившись на границе, отделявшей асфальт от неровно насыпанного щебня, Знахарь взял в правую руку «беретту» и вышел из машины. Пройдя по хрустевшей под ногами щебенке, он подошел к перекосившейся водительской двери «Мерседеса» и осторожно потянул ее. Дверь скрипнула, но не открылась. Тогда он дернул посильнее, и она распахнулась с протяжным скрежетом.

Знахарь был вынужден отскочить в сторону, потому что прямо ему под ноги вывалился изуродованный труп водителя. Вместо головы у него было неприятное кровавое месиво, в котором угадывались серые мозги, голубоватые осколки черепа и клочья темных волос.

На просторной «торпеде» вповалку теснились еще три трупа, и все они выглядели не лучше. Понятное дело, если машина на скорости больше ста километров в час врезается в неподвижное препятствие, то все, что имеется в салоне, летит в лобовое стекло. А эти ребята даже не удосужились пристегнуться, хотя это вряд ли помогло бы. Знахарь вздохнул. Ему так хотелось задать преследователям несколько интересных вопросов, но теперь никто из этих людей не мог на них ответить. Жаль, конечно, но что поделаешь, подумал он, и повернулся к «Мерседесу» спиной.

Вдалеке послышался слабый шум мотора, и, приглядевшись, Знахарь различил примерно в километре от места событий какую-то машину, медленно двигавшуюся в его сторону по той самой дороге, где только что происходила смертельная гонка. Через несколько минут эта машина должна была оказаться здесь, и поэтому настала пора уезжать.

Вздохнув еще раз, Знахарь быстро пошел к «БМВ». Сев за руль, он бросил взгляд в зеркало и, убедившись, что приближавшаяся машина все еще далеко, нажал на газ. Теперь оставалось нарезать несколько кругов по окрестностям и, убедившись, что никакого хвоста нет, смело направляться в Осельки.

Алена и Алеша ждали его, и Знахарь знал это. Он уже успел привязаться к этим молодым и чистым ребятам, и ему было наплевать, соответствует ли это каким-то там воровским понятиям. У него давно уже были свои собственные понятия о жизни, и никто не смог бы убедить его в том, что они неверны.

Знахаря не беспокоило то, что он был неправильным вором в законе.

Он хотел быть правильным человеком.

В номере гостиницы «Чингисхан» было прохладно и тихо, хотя за тонированными стеклами больших окон, выходивших на парк Мусы Джалиля, стояла ужасная жара. Солнце, уже спускавшееся к горизонту, старательно выжигало окрестности, однако нас с Костей это совершенно не беспокоило. Мы сидели в дорогих апартаментах для вип-персон и глушили пиво. Крабов здесь не нашлось, и Костя был недоволен сервисом. Пожалев его, я дал денег коридорному, и тот пообещал сгонять в какой-то из местных дорогих кабаков, где этот деликатес должен быть наверняка.

Костя сидел в глубоком кресле перед телевизором и увлеченно смотрел передачу, в которой рассказывалось о методах работы американских спецслужб, а также о том, как двое наших спецов стажировались у них на базе в течение шести месяцев. Спецы были тупые и патриотичные, и на их рожах отчетливо читалось мнение, что все эти американские игры в шпионов не для настоящих мужчин.

Костя громко выругался и сказал:

- Вот козлы! Этого, слева, я знаю. Он, конечно, парень неслабый, но мечтает примерно о том же, что и покойный генерал Губанов. Он, сука, как только представится возможность, обязательно постарается выщемить побольше денег из своей работы. Но, будем надеяться, его кто-нибудь грохнет.

Я посмотрел на экран и увидел обычное рыло, которое могло с равным успехом принадлежать хоть бандиту, хоть менту.

- Может, его и грохнут, - сказал я, попивая пивко, - но ты только представь себе, сколько дерьма он успеет наворотить до этого.

- Да… - невесело согласился Костя, - это точно. Вот поэтому я от них и ушел. А ведь когда-то мечтал быть этаким Бэтменом, который гасит злодеев… Да я и сейчас об этом мечтаю.

И он, улыбнувшись, посмотрел на меня.

Я кивнул, и Костя снова уставился на экран.

А я, открыв очередную бутылочку «Грольша», откинулся на заваленную разнокалиберными валиками просторную оттоманку и задумался.

Позавчера, когда я приехал, наконец, к Алене с Алешей, они встретили меня как родного папу. Я аж чуть не прослезился. Меня сопроводили в баньку, где Алеша как следует отходил меня веником, а затем усадили за деревянный стол, врытый под яблоней, и стали накачивать ароматным чаем с разными душистыми приправами.

Алена уже сняла с руки повязку, и я не мог без боли смотреть на ее левый мизинец, который стал короче на две фаланги. Но, похоже, ее саму это уже не очень беспокоило. Во всяком случае, она вела себя так, будто все в порядке, и, наверное, была права. Подумаешь - маленький кусочек тела! Она ведь не собиралась стать арфисткой, поэтому такая потеря не должна быть для нее трагедией. А для того человека, который когда-нибудь полюбит ее, это не будет иметь никакого значения. А если будет, то, значит, он ее недостоин, и я лично дам ему пинка под зад и доходчиво растолкую, в чем он не прав.

Алеша в последнее время не отходил от компьютера, который я ему подарил, и вроде делал успехи в его освоении. Причем, что было особенно приятно, его совершенно не интересовали компьютерные игры. Ни стрелялки-бродилки, ни стратегии с квестами. Большей частью он сидел в Интернете и качал оттуда научную и философскую информацию. Однажды он залез на какой-то чат, так его чуть не стошнило от тупости тех, кто там чирикал, и теперь он, похоже, понял, зачем на самом деле существует компьютер.

Умный мальчик. Мне даже пришла в голову мысль, что неплохо было бы отправить его в Кембридж или в Оксфорд, и я загорелся этой идеей, но Алеша охладил мой пыл, сказав, что для начала не помешало бы освоить курс обычной средней школы. И он, конечно же, был прав. В общине его научили читать, писать и считать, но не более того. Так что со всякими Йелями и Сорбоннами придется повременить.

В общем, в моей семье, а я не воспринимал Братца с Сестрицей иначе, все было в порядке. Пока что мне удавалось не светиться где не надо, и всякие Стилеты с Дядями Пашами были далеко и не напоминали о своем существовании. Менты тоже не беспокоили. Паспорт на имя Берзина работал исправно, о чем свидетельстовал беспроблемный полет в Амстердам и обратно, а также равнодушие гаишников, пару раз останавливавших меня со своим идиотским вопросом:

- Сержант Пердодрищенко. Проверочка документиков.

Я, не глядя на поганого мусора, совал ему через приоткрытое стекло права и через полминуты спокойно ехал дальше.

Пока все было в порядке.

Но, как научила меня жизнь, все проходит. И мой покой, скорее всего, мне только снился. Во-первых, мне предстояли оч-чень щекотливые дела с этой белокурой бестией Генрихом Мюллером, а во-вторых - было бы глупо надеяться на то, что воры, которых я в очередной раз кинул через колено, забыли обо мне.

Да и у федералов память хорошая, так что расслабляться не следовало.

И вообще, кому же это понадобилось стрелять в бедного несчастного Знахаря из гранатомета? Вот этого я не понимал. Это никак не влезало в мою многострадальную голову.

Причем все было организовано как следует. Три машины, взявшие меня в коробочку, были тайной за семью печатями.

На воров не похоже. Им мои деньги, конечно, нужны, так что они наверняка будут меня ловить и пытать, но какими бы уродами ни были Саша Сухумский, Дядя Паша и Стилет, они не такие дураки, чтобы убивать курицу, несущую золотые яйца. А если бы они еще узнали про мои новые сокровища…

О- о-о… Я даже представить себе не могу, что бы тогда началось.

Ладно. Это - не воры.

Поехали дальше.

Федералы?

Вряд ли. Если бы они решили избавиться от такого геморроя, как я, то, вычислив Знахаря, просто и без затей грохнули бы его. И все дела.

Тогда кто?

И вот когда я начинал думать об этом, то чувствовал себя висящим в глупой и никчемной пустоте, где нет ничего, никакой черной кошки и даже никакой комнаты, в которой она могла бы быть.

Воины Аллаха?

Возможно, но очень маловероятно.

Во- первых, в джипе все были европейцами, а во-вторых, если они знают что-то о сокровищах мурзы, тогда я, как и ворам, нужен им живой и невредимый.

Не понимаю. Не понимаю…

Взглянув в окно, я увидел пыльный закат, не имевший ничего общего с фантастической картиной волнующегося океана, в который садится огромное красное солнце. То незабываемое зрелище, которое я в свое время наблюдал с кормы белоснежного холодильника «Нестор Махно», навсегда запало мне в душу, и всякие другие закаты теперь только огорчали меня своим несовершенством и малым масштабом. Ладно, морской волк, будь доволен тем, что видишь. Аллах велик, и ты должен радоваться любой картине, которую он тебе показывает в своей безграничной милости. Так говорил Надир-шах. К счастью, он больше ничего не скажет.

Я посмотрел на Костю, который уже вырубился в кресле перед телевизором, и почувствовал, что меня тоже клонит в сон. Завтра предстояло ехать в пещеру и как следует разобраться с моими новыми сокровищами, взять кое-что для Мюллера, а заодно и поискать, нет ли какого-нибудь способа открывать пещеру изнутри. Находиться там, помня о том, что вход может закрыться раз и навсегда, не очень-то приятно.

Правда, мы с Костей приготовили кое-какие технические средства, которые должны обезопасить нас от неприятных неожиданностей. Это был портативный двадцатипятитонный шведский домкрат особой конструкции, который используется при вскрытии завалов, и простая, но надежная и прочная стальная подпорка, изготовленная по моему чертежу на местной станции «Вольво». Сначала директор станции, маленький сытый татарин с лысиной и брюшком, стал морщить жопу и говорить о престиже фирмы, но, когда я положил перед ним пятьсот долларов, тут же заткнулся и вызвал по селектору механика Шахмаметьева и сварщика Нигматуллина. Он отдал им чертеж и повертел в воздухе зеленой соткой. Работяги схватили бумажку и умчались выполнять заказ. Остальные четыреста долларов директор автосервиса положил себе в карман.

Обычное дело.

Что касается Кости, пускавшего в кресле пузыри, то я решил посвятить его в тайну пещеры вот по какой причине: я понимал, что мне одному не потянуть это дело. Не имея помощника, я был бы вынужден сильно рисковать, находясь в пещере. Если, не дай Бог, я попаду в ловушку, меня никто не спасет. А кроме этого, я представил себе, как прошу его остаться за кустиками, пока я открываю ее, и… И все прочее. Это попахивало идиотизмом и совсем мне не нравилось.

А насчет того, как открыть пещеру вдвоем, то Костя, которому я объяснил принцип работы противовесов, мигом придумал надежный и безотказный способ. Для этого мы еще в Питере изготовили четыре пары двойных сумок, которые должны были заполняться песком и вешаться на торчавшие из скалы каменные пальцы наподобие того, как на спину лошади вешаются вьючные мешки.

Так что - приехали, набрали в сумки песочку и повесили их на рычаги. Пещера открылась, и - добро пожаловать. Сезам, так сказать, отворился. Потом сняли груз, песочек высыпали, пустые сумки свернули и отвалили.

Надежно и просто.

Да. Я ни минуты не жалел о том, что рассказал Косте о тайне входа в пещеру. И, более того, даже почувствовал некоторое облегчение. Возможно, оттого, что теперь тяжесть этой тайны лежала не на мне одном.

Да и вообще - если не доверять никому, то в конце концов останешься один.

Совсем один.

Я зевнул и пошел принять душ перед сном. Проходя мимо Кости, я толкнул его в плечо и сказал: - Сударь, а вы не желаете перебраться в койку и спать по-человечески?

Я стоял по колено в теплой мутной воде и не мог поверить глазам.

Вдоль берега торчали три ряда свежеоструганных столбов, и на них была натянута колючая проволока. Во внутреннем ряду проволока крепилась на фарфоровых изоляторах, а через каждые пятьдесят метров внутри ограды торчали вышки вроде тех, которые украшают любое не столь отдаленное место.

Первой возникла безумная мысль, что теперь здесь будут париться зеки.

Но, когда я увидел многочисленные таблички с надписями «Стой. Запретная зона. Токсичные отходы», а также «Министерство атомной промышленности», бредовая идея насчет зоны отпала сама собой.

Но при чем тут какие-то токсичные отходы?

Какое, на хрен, министерство, какая, к черту, атомная промышленность?

Что значит - «стой»?

Неужели за те три недели, пока я отсутствовал, в верхах что-то решили, и все мои планы рухнули?

Я представил себе, как полупьяный Вася-экскаваторщик крушит могучим ковшом скалу, а оттуда вдруг водопадом начинают сыпаться золото и бриллианты.

Бред какой-то. Прямо как в «Двенадцати стульях». Для полного соответствия нужно, чтобы Костя хватил меня по горлу ржавой бритвой.

Нет, этого не может быть.

Да, это так и есть. Разуй глаза.

Я почувствовал себя обворованным, и все, что успел навоображать себе за этот месяц, разом превратилось в дым, в туман, в белую горячку.

Все рухнуло в один момент.

Я беспомощно оглянулся к Косте.

Он стоял в воде рядом со мной, держа за носовой кнехт моторку, на дне которой лежали никому теперь не нужные мешки для песка, дорогой шведский домкрат, спецподпорка и сумки для золотишка и камушков.

Прищурившись, он оглядывал уходящую за пределы видимости непреодолимую колючую ограду, но, похоже, его это не очень волновало. Понятное дело, он ведь не видел собственными глазами того, что было в пещере, и для него все это было чем-то не очень реальным.

Ему легче.

А мне? Мне-то что делать?

Ставшее недоступным сокровище вовсе не вцепилось своими золотыми когтями мне в сердце, я не испытывал любви к этой мертвой груде золота, антиквариата и алмазов с изумрудами, но…

Но я все- таки чувствовал, как у меня что-то отняли.

Что- то, по праву мне принадлежащее. Что-то, без чего я вполне могу жить и проживу, будьте уверены, но…

За прибрежными скалами, как раз там, где был вход в пещеру, мощно взревывали моторы какой-то строительно-разрушительной техники, и каждый их звук отдавался в моем мозгу, как шорох земли, сыплющейся на крышку гроба, в котором лежала моя мечта. Пусть не мечта всей жизни, но все же…

- Да, хрен тут теперь половишь рыбку, - раздался сзади хриплый голос, и, оглянувшись, я увидел сидевшего в полусгнившей плоскодонке аборигена в ватнике и дырявой кепке.

Сообразив, что он может внести некоторую ясность в понимание происходящего, я повернулся к нему и, с трудом сохраняя спокойствие, спросил:

- Слушай, мужик, а ты случайно не знаешь, что это тут такое затеяли? Какая-то колючая проволока, запретная зона… Ничего не понимаю.

- А-а-а… Так вы не местные, значит… Понятно. Тогда, конечно, вы ничего не знаете, - закивал мужик.

Я заметил, что у него дрожат руки, и вспомнил, что в лодке у нас имелась бутылка «Джонни Уокера», припасенная специально для того, чтобы обмыть удачный визит в гости к сокровищам.

Какие, на хрен, сокровища, самое время выпить на их поминках!

- Выпить хочешь? - спросил я у мужика.

- А кто ж не хочет, - обрадованно ответил он. Я кивнул Косте, и он достал из лодки бутылку. Сорвав винтовую пробку, я, стараясь не смотреть в сторону берега, разлил дорогое пойло по пластмассовым стаканчикам, и мы выпили за удачу. Этот крайне неуместный тост был произнесен мужиком, и я только нервно хихикнул перед тем, как отправить в рот заграничную отраву.

Мужик вытер рот, крякнул, посмотрел на бутылку и одобрительно сказал:

- Хорошая штука. Наверное, пару сотен стоит. Ага. Пару сотен. Только - долларов.

Но я не стал говорить ему об этом, чтобы не расстраивать. А то еще начнет считать, сколько косорыловки можно купить на шесть тысяч, и хватит его кондратий. А он еще должен был рассказать нам все, что знает об этом неприятном для нас сюрпризе.

- Так что там с этой стройкой? - спросил я, закуривая.

- С какой стройкой? - удивленно спросил мужик, не отводя глаз от бутылки, стоявшей на борту моторки и покачивавшейся вместе с ней.

- Эй, очнись, - окликнул я его, толкнув в плечо.

Мужик с трудом оторвал взгляд от красной этикетки, посмотрел на меня и сказал:

- А-а-а… Со стройкой! Так бы сразу и сказал. Значит, это, как ево…

И он опять загипнотизированно уставился на бутылку.

- Слушай сюда, - Костя с силой развернул его к себе, - тебя спрашивают, да еще и стакан наливают, а ты не уважаешь гостей.

Мужик моргнул и вроде очухался.

- Сейчас расскажу. Да у нас тут об этом уже каждая собака знает.

- Вот и давай, рассказывай, - подбодрил его Костя, - а я пока еще по одной налью.

- Ага. Ну, это… В общем, губернатор продал этот участок каким-то буржуям. Сейчас они все продают, чего ни попадя. Дай такому взятку, он и мать родную продаст. Это, как его… Сечас вспомню… Ага. Государственно-частный консу… конса…

- Консорциум?

- Во-во! Это самое и есть. Язык сломаешь. В общем, какой-то государственно-частный этот самый, как ты его назвал, по переработке и захоронению токсичных и ядерных отходов. Как раз неделю назад и продал. А эти тут же и понаехали, техники навезли…

Мужик замолчал и стал бдительно следить за тем, как Костя разливает виски.

Наконец стаканчики были наполнены, и мы выпили за неминуемую кару для тех, кто распродает народное достояние.

Мужик крякнул и сказал:

- Хороша штука. Наверное, все-таки больше двух сотен стоит.

- Да нет, как раз две, - успокоил я его.

- А-а-а… Ну ладно. Вот я и говорю, набросились, как волки. Проволоку натянули на следующий же день. Я-то как раз тут рыбку ловил. И этот, главный у них, худой такой, а глаза, как у фашиста, немчура поганая, как же его… Ну этот, который в кино с Шелленбергом…

Невероятная догадка шевельнулась в моей голове, но, прежде чем она успела оформиться в отчетливую мысль, мужик хлопнул себя кепкой по колену и воскликнул:

- Вспомнил! Точно. Мюллером его звать. Генрих Мюллер. Такой, знаешь ли, худой, загорелый, и перстень с лошадью на пальце…

Вот я и говорю, что зарекаться не стоит.

Статуя Свободы все так же стоит на своем островке и тычет в небо факелом. Никуда она не делась. Все такая же зеленая, дура железная…

А я опять сижу на скамеечке на берегу Бэттери Парка, и мимо меня пробегают толстые негритянки, желающие согнать жир, и их собачки, которым эти пробежки надоели хуже горькой редьки, но сказать они ничего не могут.

Я чувствовал себя так, будто и не уезжал из Америки год назад.

Все выглядело точно так же, да и было точно таким же.

Небоскребы, толпы разноцветного народа, полицейские в черной форме, множество автомобилей, и среди них ни одного «Жигуля». Еще в прошлый раз я внимательно рассматривал машины, стараясь ради интереса найти среди них хоть один, привезенный из Совка. Все глаза проглядел, но так и не нашел. Нету здесь ни «Жигулей», ни «Москвичей», ни «Волг». Одни иномарки. Хотя, какие же они иномарки? Это как раз наши уродцы были бы здесь иномарками. А все эти «Форды», «Крайслеры» и «Бьюики» - как раз самые что ни на есть отечественные изделия. Забавно!

Небоскребы…

На месте разрушенных одиннадцатого сентября «Близнецов» теперь был мемориальный пустырь, который местные жители украшали кто во что горазд. Городские власти так еще и не решили, что построить на этом месте, а лично я из принципа отстроил бы эти здания заново. Это было бы хорошим жестом.

А еще хорошим жестом было бы взять в заложники всех арабских мусульман Америки. Вот происходит, к примеру, какая-то очередная херня, и десять тысяч американских хачиков по алфавиту выдворяются из страны. Пусть даже они ни в чем не виноваты, но это как раз тот самый случай, когда они получат именно то, что творят их долбаные собратья. Это был бы нормальный ход, да только американскому правительству слабо сделать такое.

Ну и хрен с ними со всеми.

Меня гораздо больше интересовало, как дорогой геноссе Мюллер узнал про мой тайник. Я чуть не вывихнул себе мозги, пытаясь понять, как такое могло случиться. И даже дошел до совершенно бредовых мыслей о том, что у него в кабинете установлена аппаратура для чтения мыслей. Чушь, конечно, пусть об этом какой-нибудь Роджер Желязны пишет, но все же… Что-то здесь не так.

Первые несколько дней после экскурсии к пещере я просто был в шоке.

Меня то разбирала дикая злоба, и я представлял себе, как сдираю с Мюллера шкуру и сажаю его на щепастый кол, то наваливались уныние и скука, и я начинал жадно трескать водку, чтобы заглушить их. Костя, понимая, что в таком состоянии трогать меня не стоит, только молчал и неодобрительно косился в мою сторону.

Наконец я перестал рвать на голове волосы и посыпать ее пеплом от сигарет.

Вместо злобы и желания отомстить появилась холодная уверенность в том, что я найду-таки этого проклятого Мюллера и вытрясу из него все. Во-первых, заберу у него свои сокровища, во-вторых, он расскажет мне, как ему удалось так быстро решить вопрос с этим участком на берегу Волги, и в-третьих - как он смог вообще узнать о пещере. Я-то ему ничего не рассказывал!

Успокоившись, я отбросил все злобные и мстительные мысли, мешавшие трезво оценить ситуацию, и приступил к конструктивным рассуждениям. Костя, увидев, что я наконец пришел в себя, воспрянул духом и принял активное участие в разработке плана.

Целую неделю мы не вылезали из гостиничного номера в Казани, выпили целую бочку кофе и пару багажных тележек пива, и наконец схема действий была готова. А кроме того, была готова и команда.

Тогда я купил всем билеты, и мы полетели в Нью-Йорк.

И вот теперь я сижу в Бэттери Парке и смотрю на океанский залив, а члены моей команды шляются неизвестно где. Никто из них не был до этого в Америке, и я дал всем отпуск. Пусть насладятся заокеанской парашей. Пусть насмотрятся на все это до зевоты. Во всяком случае, когда мы начнем действовать, они не будут глазеть по сторонам, дивясь какой-нибудь очередной американской диковине.

Старшим в команде был, понятное дело, Костя.

Кроме него, имелся молодой компьютерный гений Вадик Смолин, которого Костя выдернул из Московского университета и который, как все молодые компьютерщики, был в первую очередь хакером, а уж потом программистом. Сначала Вадик пренебрежительно морщился, и было видно, что ему совсем неинтересно выслушивать, как Костя туманно намекает на интересное будущее, таящее в себе неожиданные приключения и возможное богатство. Тогда я дал Косте свободу в этом вопросе, и он сделал Вадику предложение, от которого тот не смог отказаться.

Костя сказал ему, что предстоит рискованная игра с крупнейшими серверами мира, которые нужно взломать. В случае удачи Вадик получит в качестве гонорара собственную компьютерную фирму на территории США, оснащенную оборудованием, которое позволит исполнить его заветную мечту и создать компьютерную игру нового поколения.

Об этой игре Вадик нам все уши прожужжал. Это, говорит, будет вроде как «Квэйк», но игроку не потребуется наблюдать за происходящим на экране. Он сможет находиться внутри игрового пространства и в натуре ощущать все, что происходит с его героем. Для этого на голову игрока надевается шлем.

А вот когда разговор заходил о том, что же это за шлем такой, Вадик закрывался, как устрица. Единственное, что удалось из него выжать, так это то, что про такие вещи раньше писали только в фантастических романах, и вот как раз принцип соединения человека с компьютером и есть то самое изобретение, которое сделал Вадик и которое должно перевернуть мир не хуже, чем изобретение радио.

На этом мы его и взяли. Я пообещал ему, что профинансирую все исследования и разработки, касающиеся его изобретения. Чем черт не шутит, может, Вадик и вправду создаст нечто такое, что изменит жизнь на Земле. Главное, чтобы не получилось как с атомной энергией.

Хотели как лучше, а получилось - как всегда.

За одну только эту фразу Черномырдину нужно памятник поставить. Правда, за все остальное его нужно под этим самым памятником и похоронить, причем живьем…

Ладно, проехали.

Вторым, а точнее, третьим номером была двадцативосьмилетняя красотка Маргарита Левина.

Зная, что без женщины в некоторых вопросах будет трудновато, я дал Косте задание, и он приволок из Питера этакую мисс Ленинградская область.

Вот уж кому в паре с Джеймсом Бондом работать, так это ей, и только ей.

Рита была длинноногой шатенкой и предпочитала носить деловой костюм с рискованно короткой юбкой, модные очки в толстой черной оправе и туфли на высоком каблуке. А рост у нее был метр восемьдесят четыре. Я специально поинтересовался. Это, значит, она на два сантиметра выше, чем я.

Классическая женщина-вамп.

Карие глаза, волосы, мягко собранные на затылке, длинная красивая шея, длинные пальцы с тщательно обработанными овальными ногтями, гладкие стройные ноги, четко очерченные крупные губы и маленькая родинка под левым ухом.

Она была завораживающе красива. В общем - баба хоть куда.

Но все ее физические данные не стоили бы больше двухсот долларов вечером на Староневском проспекте, если бы не то, что она была аспиранткой нового факультета психологии при питерском университете.

Будучи умной, проницательной и исключительно хитрой сукой, Рита умела расположить к себе почти любого мужика. Она могла влюбить в себя хоть профессионально недоверчивого вертухая, хоть подозрительного до судорог хозяина корпорации. Досконально изучив труды американца Карнеги, она в совершенстве овладела искусством манипулировать людьми. Но при этом с чисто университетской циничностью говорила, что он - подонок и тварь, и за такие книги его нужно попросту расстрелять, потому что он учит людей тому, как уничтожать других.

Мы с Костей были защищены от ее чар хотя бы тем, что, приведя ее пред мои светлые очи, он, посмеиваясь, рассказал о ней все. И, не стесняясь ее присутствия, охарактеризовал Риту как исключительно умную и хитрую суку. Она обворожительно улыбнулась мне, как бы извиняясь за своего приятеля, и тут же дала ему звонкий подзатыльник. Костя втянул голову в плечи и развел руки, дескать - вот видишь, я же говорил!

В общем, теперь у меня имелось секретное гипнотическое оружие, которое я был готов использовать против разных там банкиров, правителей и бизнесменов, которые, как правило, легко падают к ногам красивых и умных женщин.

Ну а что касается Алеши с Аленой, то они, хоть и не обладали никакой особой ценностью, были в команде на правах… Не знаю даже, как и сказать. Проще всего - на правах родственников. Честно говоря, я не хотел впутывать их в свои дела, потому что толку от них не было никакого, в жестокой мирской жизни они до сих пор были совершенно не искушены и вообще представляли собой фактор риска, потому что, как это уже случалось с ними обоими, их могли как минимум взять в заложники.

Единственное, чем Алеша превосходил всех нас, так это тем, что он был гениальным стрелком, а точнее - снайпером. И я, обнаружив у него это качество, стал баловать парня, покупая ему дорогое оружие. Он радовался винтовкам и карабинам, стоившим десятки тысяч долларов, как ребенок, а я только ухмылялся, как довольный папаша. Алена, выросшая, как и Алеша, в тайге, среди потомственных охотников, тоже умела обращаться с этими дорогими железными игрушками.

Приехав в Штаты, где в скором времени должна была начаться охота на Мюллера, я поначалу хотел снять квартиру на Манхеттене, но, рассудив здраво, предпочел поселиться в уединенном домике вдалеке от центра.

Пораскинув мозгами, мы с Костей выбрали северное направление и вскоре нашли такое тихое и респектабельное место. Если ехать по берегу океана на север, то минут через сорок пять оказываешься в штате Коннектикут. А проехав еще немного, натыкаешься на небольшой городок Гринвидж, в котором так спокойно, что хочется снять шляпу и перестать шмыгать носом.

Гринвидж расположен на самом берегу Атлантического океана, и, пошныряв на нашем микроавтобусе «Шевроле» по его пустынным и чистым улочкам, мы уже через час сняли небольшой двухэтажный домик с видом на океан. Одиннадцать тысяч долларов в месяц не показались мне чрезмерной платой за тишину и спокойствие. Заплатив за три месяца вперед, мы отправились обратно в Нью-Йорк, чтобы забрать оттуда Риту, Вадика, Алену и Алешу, ожидавших нас в гостинице.

Вечером мы уже сидели в просторной гостиной нашего нового дома и расслаблялись после переезда.

Огромная светлая комната выходила на океан своим… Назвать это окном было затруднительно. Одна из стен была стеклянной и, стоило нажать на кнопку, разделялась на две части и бесшумно исчезала. Так что мы сидели как бы на частично открытой террасе и вдыхали запах моря.

Наш домик, который в России вполне мог бы стать гордостью какого-нибудь оборзевшего от безнаказанности вороватого генерала, стоял на покатом склоне, покрытом густым зеленым ковром знаменитой травы «Кэнэда Грин». До воды было метров триста, и на принадлежавшем народу Америки пляже в вечерних сумерках резвились редкие купальщики, чьи приглушенные, но жизнерадостные крики доносились до нас.

Мы расположились вокруг большого низкого стола в больших низких креслах и, благодушно посматривая друг на друга, попивали кто сок, кто чай, а кто и пивко. По пивку, понятное дело, ударяли мы с Костей да еще наша университетская красотка, которая на этот раз была одета в огромные колониальные шорты и модно разорванную футболку с надписью «Redneck rampage», что в переводе на русский означало примерно «ярость жлоба».

- У вас есть план, мистер Фикс? - спросила она, глядя на меня и держа в руке бутылку пива.

Я ответил:

- А как же, госпожа Маргарита, конечно, есть.

- Так может быть, уже настало время посвятить всех нас в твой гениальный замысел?

В ее голосе послышался едва уловимый сарказм, но я уже знал, что это просто ее манера разговора. И, кроме того, она по привычке провоцировала собеседника. Надо будет сказать ей, чтобы он приберегла эти штучки для других. Но не сейчас. Воспитанием Риты я займусь как-нибудь наедине, чтобы не поставить ее в неловкое положение перед другими. Вообще-то, я с удовольствием поставил бы ее и еще в какое-нибудь подходящее положение, да вот только эта мысль каждый раз пропадала сразу же после того, как возникала. Что-то в этой женщине было не так. Я имею в виду - не так для меня. Именно для меня, потому что покувыркаться с такой кралей должно было быть весьма приятным занятием для кого угодно. Кроме меня.

Во всяком случае, пока я не испытывал никаких желаний.

- Посвятить в замысел?… - Я закурил и посмотрел в сторону океана. - Должен сказать, что замысел имеется только в самых общих чертах. Точнее говоря, я знаю, какой цели нужно достичь и с чего следует начать. А там уже видно будет, как все пойдет. И поэтому нам предстоит оперативно менять направление своих действий в соответствии с открывающимися возможностями. То есть - действовать по обстоятельствам.

Все слушали меня молча.

Я обвел взглядом присутствующих и поинтересовался:

- Я доступно излагаю?

Маргарита, едва заметно улыбнувшись, кивнула, и я едва удержался от того, чтобы не начать ее воспитание прямо здесь и сейчас.

Дождется она у меня. Точно.

У остальных вопросов не было. Я продолжил свое выступление:

- Основной целью наших совместных действий является обнаружение некоего Генриха Мюллера и выяснение степени его защищенности. После того, как эта задача будет выполнена, все присутствующие, кроме меня, Кости, Вадика и Риты, отправляются на Гавайи и сидят там тихонечко, наслаждаясь солнцем, воздухом и водой.

Алеша нахмурился, соображая, потом посмотрел на меня и спросил:

- Это значит, что ты попросту хочешь избавиться от меня и от Алены?

- Совершенно верно, - твердо ответил я, - ты понял меня правильно.

- Но почему же так? - с обидой спросил Алеша. - Чем же мы тебе не угодили?

- Видишь ли, Алеша, - помедлив, ответил я, - из всех присутствующих именно вы с Аленой представляете для меня наибольшую ценность. А говоря проще - вы мне слишком дороги, чтобы я позволил себе втянуть вас в такие события, где вас могут попросту убить. Понял?

- Понял, - сказал Алеша, - но ведь мы уже бывали в таких ситуациях, ты же отлично знаешь об этом.

- Бывали, говоришь? Это точно, бывали. Но только в каком качестве? Не помнишь? Так я тебе напомню. Вы подвергались смертельной опасности и, так сказать, прошли испытание. Все верно. Но вы были заложниками, и, кроме геморроя, я ничего с этого не имел. И был вынужден подставлять под пули людей, чтобы вытащить вас. Может быть, ты посчитаешь, во сколько жизней обошлась ваша с Аленой свобода? Ну-ка, скажи мне, сколько трупов осталось в Самаре и в Казани. Давай, я жду.

Алеша набычился и замолчал.

Понятное дело, тут ему сказать было нечего. Но на его лице ясно читалось, что он, несмотря ни на что, остается при своем мнении.

- Мы с тобой еще поговорим о том, чего тебе следует желать, а от чего нужно держаться как можно дальше, - многообещающе сказал я.

Алеша замолчал, и, решив, что он угомонился хотя бы на некоторое время, я продолжил разговор: - Значит, так. Нас интересует господин Генрих Мюллер. Костя, расскажи о нем вкратце.

Костя кивнул и почесал без запинки, будто читал текст с монитора компьютера:

- Генрих Мюллер, сорока двух лет, родился в Иоганнесбурге, окончил Гарвард, владеет несколькими алмазными копями и золотыми приисками в Южной Африке, предполагаемый капитал - девяносто миллиардов долларов, причастен к перевороту в Зимбабве, связан с неофашистами в Германии и Испании, поддерживает апартеид, два недоказанных убийства, подкуп государственных чиновников, был в Москве во время путча, имеет склонность к черным девственницам не старше двенадцати лет, собственный госпиталь, доля в компании «Макинтош»…

Я слушал его и восхищался.

Ну, блин, и память у парня! Понятное дело, их там, в федеральной конторе, специально обучали, тренировали память, да и вообще, я, конечно же, слышал о специальных методах запоминания, но все равно это производило неслабое впечатление.

Отбарабанив все, что было у него в голове по Мюллеру, Костя замолчал и посмотрел на меня.

Я кивнул и сказал:

- Вот такой парень этот Мюллер. Внешне - типичный арийский симпатяга. Хороший рост, соответствующая осанка, энергичный, худощавый, загорелый, белобрысый, в общем - белокурая бестия. Мечта любой Гретхен или Марты.

- Я хочу встретиться с ним, - низким голосом простонала Маргарита, - ты так его описал…

- Встретишься, будь уверена, - пообещал я, - но только Костя не сказал всего.

- Он импотент? - ужаснулась Маргарита, и я вдруг вспомнил Наташу.

Что- то у них было общее. Что-то такое… Я повернулся к Косте и сказал:

- Костя, я вполне тебе доверяю и уверен в том, что люди, которых ты привел, тоже заслуживают доверия. Я ни минуты не сомневаюсь в правдивости информации, касающейся Маргариты. Но ты не сказал мне, откуда ты знаешь эту маньячку?

Костя замешкался с ответом и бросил панический взгляд на Маргариту.

Она засмеялась и сказала:

- Не мучай бедного Костю. Я сама скажу тебе. Она взяла сигарету, Костя поднес ей зажигалку. Маргарита затянулась и, погрустнев, сказала:

- Наташа была моей подругой. Мы вместе с ней прыгали с моста с резинками на ногах. Продолжать?

- Нет, не нужно, - ответил я. Продолжать действительно не было смысла.

Мне все стало ясно. Это была одна компания. Вот только…

- Но я надеюсь, что ты хотя бы не бывший сотрудник федеральной службы безопасности?

Маргарита засмеялась и сказала:

- Не беспокойся. Я именно тот человек, за которого ты меня принимаешь.

Да- а-а…

Вот, блин, соратнички на мою голову, один лучше другого.

И, уже предчувствуя ответ, я спросил у Кости:

- А ты, мать твою, тоже прыгал на резинках?

- А как же! - жизнерадостно воскликнул он. Все. Это - кранты.

Я обреченно вздохнул и открыл бутылку пива.

Все они были одного поля ягодами. Но, с другой стороны, я ни разу не имел претензий к Наташе, да и Костя показал себя отличным специалистом. Так что единственное, что по-настоящему беспокоило меня, это их склонность к экстриму.

Желая оставить за собой последнее слово в этой маленькой разборочке, я грозно сказал Маргарите:

- Я тебе потом расскажу, за кого я тебя принимаю. Если ты захочешь.

Маргарита фыркнула и опустила голову, чтобы я не видел, как ее разбирает смех. Ладно, подумал я, поговорим потом. Я тебе мозги вправлю, будь уверена.

- Так вот, - продолжил я прерванную речь, - насчет господина Мюллера.

Обведя общество взглядом, я с удовлетворением убедился, что все без исключения внимательно слушают меня. Даже Костя, который знал все, что я намеревался озвучить.

- Генрих Мюллер - очень опасный человек. Он способен на большой риск, и это говорит о том, что он готов к ситуациям, которые могут возникнуть в результате его рискованных действий. Вы теперь знаете, насколько он богат, и я добавлю, что богатство - это сила, и она, помимо всего прочего, может быть выражена в произвольном количестве вооруженных профессионалов, которых он может привлечь для защиты своих интересов.

Костя одобрительно кивнул, да я и сам чувствовал, что говорю ясно и доходчиво.

- Генрих Мюллер ограбил меня на сумму, называть которую я не буду, но скажу только, что она больше любой, которую вы можете назвать навскидку. В его амстердамском офисе сейчас располагается уже совершенно другая контора, не имеющая к нему ни малейшего отношения. Этого, понятное дело, и следовало ожидать. Где он - мы не знаем. Но зато знаем, что он слишком крупная фигура, чтобы скрыться бесследно и навсегда. Поэтому мы начинаем охоту на Мюллера.

- Только не забывай, что он сам может начать охоту на тебя, - негромко заметил Костя. - Ограбленного нужно убить, чтобы избежать преследования с его стороны. Элементарная логика и, с позволения сказать, здравый смысл.

- Да, пожалуй, ты прав, - согласился я.

Костя, конечно же, был прав на все сто. А вот сам я почему-то не допер до такой элементарной вещи. Молодец тезка, ничего не скажешь.

- Мы начинаем охоту на Мюллера, - повторил я, - но когда мы его найдем, а мы обязательно его найдем, то не будем наскакивать на него впрямую. За нас это сделает русская мафия, которая имеется в Америке. Это будет гораздо безопаснее для нас, да и результат должен оказаться более оптимистичным.

- Что касается русской мафии, - подала голос Маргарита, - то как раз сейчас в Нью-Йорке находится Владилен Михайлович Наринский.

- А это кто? - поинтересовался я. - Очередной авторитет?

Маргарита вздохнула, как бы показывая, насколько она устала от моей непроходимой тупости и неосведомленности, снова напомнив мне при этом Наташу, и ответила:

- Да, это - авторитет. Но только не уголовный, а научный. Владилен Михайлович Наринский - один из ведущих специалистов Института США и Канады при Академии наук. Он как раз занимается проблемами преступного интернационала, которым и является международная мафия. В свое время я посещала его семинары и могу с уверенностью сказать, что никто не расскажет тебе лучше него, что такое американская русская мафия и с чем ее едят. Я успешно строила ему глазки, и он, конечно же, запомнил меня. Так что, если хочешь, я могу организовать встречу с ним.

- А что он тут делает?

- Послезавтра начинается всемирная конференция по проблемам организованной преступности, он будет делать доклад о психологии риска в финансовых играх.

- Годится, - сказал я, не раздумывая, - веди меня к своему профессору.

- Он не профессор, - возразила Маргарита.

- А кто же он тогда? - удивился я.

- Академик.

- По мне, так хоть профессор, хоть академик, главное, чтобы человек хороший. А хороший - это сейчас значит - полезный. Посмотрим, что он такое может о мафии рассказать, чего я не знаю.

- Будь уверен, - кивнула Маргарита, - расскажет.

- Пошли купаться! - неожиданно сказала молчавшая до этого Алена, и я посмотрел на океан.

Солнце садилось у нас за спиной, и никакой красивой золотистой дорожки на воде не было. В следующий раз нужно будет устраиваться на Западном побережье, подумал я и сказал, с трудом выбираясь из глубокого мягкого кресла:

- Купаться? А что, хорошая мысль!

Встреча с академиком произошла в уже известном мне кафе «Рокси» на Тайме Сквер. Год назад я просидел в этом кафе всю ночь, дожидаясь возможности попасть на корабль, уходящий из Штатов.

Владилен Михайлович Наринский оказался вовсе не таким, каким изображают профессоров и академиков в романах и фильмах.

Не было ни седых кудрей, ни сюртука, обсыпанного сигарным пеплом, словом, этот академик не имел ничего общего с устоявшимся в общественном сознании образом гениального, но слегка повернутого ученого. Наоборот, сорокапятилетний подтянутый спортивный мужик в дорогом костюме, мучительно напомнил мне о чем-то другом.

Увидев Маргариту, он расцвел и, распахнув объятия, шагнул ей навстречу.

- Ну, дорогая Рита, теперь вы уже не моя студентка, и никто не сможет обвинить меня в приставании к ученице.

И академик решительно облапил ее.

Потискав не имевшую ничего против Маргариту, он наконец отпустил ее и повернулся ко мне.

- Наринский, - коротко представился академик и протянул мне руку.

- Берзин, - так же коротко ответил я и пожал его крепкую сухую ладонь.

Мы уселись за столик, но в этот момент у него в кармане запищала трубка, и, извинившись, он поднялся из-за стола и отошел в сторонку.

Я, воспользовавшись этим, тихо спросил у Маргариты:

- А он случайно не из ФСБ?

- Нет, не оттуда, - ответила она.

- А-а-а… - разочарованно протянул я.

- Он из ГРУ.

- М-м-м… - почтительно промычал я, выпятив губу и кивая головой.

- То есть сейчас он, конечно, уже не работает в этой конторе, но поднялся до академика пользуясь возможностями именно ГРУ. Так что это тебе не какой-нибудь кабинетный растяпа.

- Понятно, - сказал я.

Наринский вернулся к столу и, извинившись, снова уселся напротив меня.

- Так что же вас интересует? - спросил он, косясь на Маргариту и все еще улыбаясь.

Я был готов к этому вопросу и ответил:

- Я понимаю, что вы человек занятой, поэтому заранее обдумал свой вопрос. Надеюсь, вы ответите на него кратко и по существу.

- Это значит, вы подготовились… И хотите меня, бедного академика, застать врасплох. Так?

Я засмеялся:

- Конечно же, нет. Я думаю, что трудновато застать вас врасплох.

- Посмотрим. Ладно, спрашивайте. Я достал сигареты, закурил и сказал:

- Меня интересует структура российской мафии, находящейся и действующей на территории Соединенных Штатов. Вы уж извините, что я употребляю слово «мафия», но просто оно короткое и удобное.

- Согласен, - ответил академик и, бросив на меня пытливый взгляд, спросил: - А могу я знать, зачем вам такие сведения?

- Можете, - охотно ответил я, - но, уверяю вас, это вам совершенно ни к чему.

- Ага, - кивнул Наринский, - меньше знаешь, дольше живешь. Так?

- Примерно, - кивнул я. - А это случайно не вас травили собаками на воркутинской пересылке, когда вы пытались бежать прямо из вагонзака?

Академик вытаращил глаза, подняв брови, потом до него дошло, и, расхохотавшись, он сказал:

- Сдаюсь, молодой человек. Вы меня усмирили. Я не буду задавать лишних вопросов. - И, повернувшись к Маргарите, он спросил с притворным ужасом: - Рита, кого вы привели? Вы что, смерти моей хотите?

Маргарита развела руки и ничего не сказала. Но было видно, что она довольна тем, как идет беседа.

Не дождавшись ответа от своей бывшей студентки, Наринский снова повернулся ко мне и сказал:

- Ладно. Расскажу вам самые основные вещи. Как раз принесли кофе, и, держа в руке маленькую чашечку, от которой шел легкий парок, академик начал свой рассказ:

- Начнем с того, что все те, кто на протяжении почти пятидесяти лет говорил о холодной войне, жестоко ошиблись. То, что происходило, на самом деле было не более чем взаимными угрозами соседей, оскорбляющих друг друга через забор. За спиной каждого маячили ядерные ракеты, но никто не осмеливался пустить их в дело, потому что все понимали, что на этом все тут же и закончится.

Сделав глоток кофе и одобрительно кивнув, академик проложил:

- Настоящая холодная, то есть почти бескровная, война идет именно сейчас. Судите сами. Для того, чтобы по схеме классической горячей войны захватить, например, американские спортивные залы, руководство, самих спортсменов и заставить всю эту отрасль работать на себя, так сказать - поработить, русским заинтересованным лицам пришлось бы совершать массу сложнейших и труднейших действий. А именно - собирать армию, пересекать океан под ударами авиации противника, высаживаться на берег под огнем береговой артиллерии, постоянно вступая в бои и неся неизбежные потери, медленно продвигаться в глубь территории, сталкиваясь с сопротивлением населения и с неизбежными партизанскими действиями. Вы следите за моей мыслью?

Я кивнул, ужасаясь при этом картине, которую нарисовал академик.

- Хорошо. Наконец, ценой неизбежных потерь, исчисляемых сотнями тысяч, а то и миллионами трупов с той и с другой стороны спортивные залы и все остальное захвачены. Картина, понятное дело, совершенно абсурдная. Но добавьте к спорту колбасную промышленность, автомобильную индустрию и все прочее, и вы получите схему любой захватнической войны. Война, она всегда одновременно и захватническая, и освободительная. История человечества не знает ни одного случая, когда враждующие стороны посылали бы свои войска на необитаемый остров, чтобы они там разобрались друг с другом. Ладно, я сейчас говорю не об этом.

Наринский отхлебнул кофе и заговорил снова.

- А теперь представьте себе другой вариант. Несколько виз, авиабилеты, десяток миллионов хорошо сделанных фальшивых долларов, парочка покойников - и весь бокс восточного побережья в руках у русских. Это что - не война? Если называть войной только кровавую бойню, происходящую на большой территории и с участием огромных толп разъяренного народа, то - конечно, не война. А если говорить о захватнической сути, то это - самая настоящая война, причем война умная, экономичная и чрезвычайно успешная. Вот так.

Я был поражен. Ведь все именно так и есть, академик прав! И я сам неоднократно думал на эту тему, но ни разу не додумывал ее до конца. Видать, академиком можно стать, только если будешь думать о каком-то вопросе до упора. Надо взять это на заметку.

Наринский допил кофе и, промокнув белоснежным платком губы, сказал:

- Я, собственно, нарисовал вам общую картину, чтобы вы не думали, что русская мафия в Америке - это просто Васек Горбатый и Беня Арфист, которые хотят пощипать жирных и глупых американцев.

- Я так и понял, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

- Будем надеяться, - с сомнением сказал академик. - А теперь я расскажу вам о специализации мафии в Америке вообще. Это необходимо для дальнейшего понимания общей сути происходящего. Суть в том, что организованная преступность в США явно делится по национальной принадлежности. Итальянская мафия в США контролирует азартные игры и профсоюзы. Китайцы - торговлю живым товаром. Черная и латиноамериканская мафия - менее организованы, но контролируют почти всю уличную торговлю наркотиками… А что касается русских, то хочу обратить ваше внимание на то, что в Америку из России отъехали самые крутые и энергичные из молодых авторитетов, которым было тесно в понятийном пространстве криминализированной России. Мало того, захватывать Америку ринулись взращенные в период холодной войны военные кадры. Они воспитывались для борьбы с мировым ипериализ-мом и для захвата всего мира. Но все изменилось, и им так и не пришлось реализовать себя в настоящих боях и сражениях, где они были бы неминуемо израсходованы, то есть - уничтожены. Тут получилось примерно то же, что и с террористами. В свое время СССР и Америка выращивали в странах третьего мира бешеных псов, рассчитывая, что те будут грызть противника. Но обстоятельства изменились, и теперь оставшиеся без дела террористы грызут и убивают своих создателей. Ситуация - как в фильме ужасов, когда созданный безумным ученым монстр набрасывается на своего творца.

- Понятно, - прервал я увлекшегося академика. - А что же все-таки насчет русской мафии?

Наринский помял подбородок и сказал:

- Русским в Америке не хватает итальянской семейственности и китайского чувства национального единства… Но русские сразу же проявили себя тем, что они более умны и решительны, более жестоки, и для них не существует никаких внутренних ограничений.

- Беспредел?

- Вот именно, беспредел. И если русских бандитов, находящихся в Америке, сплотить - они станут непобедимой силой. И тогда Америке, как сейчас выражается молодежь, - кирдык. Я правильно произнес это слово?

Он с улыбкой повернулся к Маргарите.

Улыбнувшись в ответ, она кивнула, и академик с довольным видом жестом подозвал официантку. Пока он распоряжался насчет кофе и обсуждал с Маргаритой, какое пирожное она предпочитает в это время суток, я думал о том, что Наринский, сам того не зная, попал прямо в точку.

Моей целью как раз и было сплотить американский русский криминалитет и натравить его на Генриха Мюллера. И тогда, каким бы он крутым ни был, от него только перья полетят. А я, со своей стороны, найду способ заставить его вернуть то, что он украл у меня.

Обязательно найду.

Наконец Наринский и Маргарита договорились, официантка пошла за заказом, а академик, ослабив галстук, неохотно оторвал взгляд от сидевшей рядом с ним красавицы и, посмотрев на меня, сказал:

- А теперь я расскажу вам о том, какие ниши в теневой экономике Соединенных Штатов заняты российскими криминальными интервентами. И на этом наша беседа закончится. А потом, если прекрасная дама не возражает, я предложу ей посетить со мною Кар-неги-Холл, где сегодня выступает товарищ Паваротти.

И он жестом шулера достал из воздуха два синих билета.

Маргарита сделала большие глаза, потом посмотрела на меня и сказала:

- Костя, ты проиграл. Я ухожу к этому джентльмену. Паваротти лучше пива, а ты, к сожалению, этого не знал.

- О я, несчастный! - Я схватился за голову. - Как я переживу эту потерю?… Что я скажу моим друзьям?

- Ты скажешь им, что я приеду поздно. И еще ты купишь мне ласты, маску и трубку, потому что завтра утром я хочу понырять около скал. Может быть, там найдется какой-нибудь затонувший корабль с грузом золота.

- Что бы ни делала женщина, она всегда думает о деньгах, - вздохнул я.

Потом повернулся к академику и грустно спросил:

- Так что вы хотели рассказать мне о русской криминальной интервенции?

Алекс, которому Знахарь позвонил рано утром, от неожиданности потерял дар речи.

- Алекс?

- Да, это я.

- Здравствуй, Алекс. Это говорит Знахарь. Возникла долгая пауза. Оно и понятно. Если тебе звонит человек, который в прошлом году уложил пятерых твоих людей, а тебя пощадил, хотя и продырявил ногу - удивишься, пожалуй. Да и не сразу найдешь, что сказать.

Наконец Алекс холодно произнес:

- Здравствуй, Знахарь. Чем обязан?

- Абсолютно ничем. Как твоя нога?

- Если ты серьезно - то почти нормально, но пока еще хожу с тростью. А если нет - то лучше бы ты не звонил.

- Я совершенно серьезно. Я хотел бы встретиться с тобой. Могу я сегодня приехать в «Одессу»?

- Конечно, можешь. Америка - свободная страна. Только… Ты не боишься?

- Нет, Алекс, не боюсь. Что-то подсказывает мне, что у нас с тобой, несмотря на то что произошло прошлым летом, нет причин палить друг в друга. Что скажешь?

Алекс помолчал и сказал:

- Пожалуй, ты прав. И кроме того, я помню то, о чем ты просил меня не забывать.

Перед внутренним взором Знахаря развернулась картина прошлогодней бойни в нью-йоркских трущобах, когда он убил всех, с кем Алекс приехал, чтобы забрать его, Знахаря, и сдать неизвестным заказчикам. Он вспомнил, как сказал тогда лежавшему перед ним окровавленному авторитету:

- Живи, Алекс, и помни, что ты меня продал, а я тебя не убил. Помни и не забывай.

- Это хорошо, что у тебя такая хорошая память, - сказал Знахарь, - но я хотел бы, чтобы мы с тобой не вспоминали больше о той истории. Будет лучше, если мы хорошо поймем друг друга в том разговоре, который нам предстоит. Очень важный разговор.

- Ну что же… Если разговор важный, то приезжай. Буду рад.

- Будешь рад? - усмехнулся Знахарь.

- Да. Когда бывшие враги становятся друзьями, это же гораздо лучше, чем когда бывшие друзья становятся врагами. Не так?

- Так. Только скажи мне, там у тебя есть люди, которые могли бы меня узнать?

- Кроме меня и Льва Захаровича, который выправлял тебе ксиву, никого. А он без моего разрешения не то что не дышит, а даже и не думает.

- Очень хорошо. Тогда жди меня к трем часам. И если кто-нибудь из твоих захочет моего мяса, ты ему скажи, что я просто так, один, без прикрытия, на стрелки не хожу. Теперь все очень сильно изменилось, и ты убедишься в этом сам.

- Ладно, если будет нужно, так и скажу. Но только желающих не найдется, будь уверен.

- Вот и хорошо.

Знахарь повесил трубку и задумался.

Конечно, его намек на мощное прикрытие был адресован не каким-то там неизвестным людям, а именно Алексу, и тот, безусловно, понял это. На самом же деле Знахарь собирался идти в «Одессу» один, если не считать Костю, который будет в это время ошиваться где-нибудь поблизости, прослушивая разговор Знахаря с Алексом, готовый вмешаться, если что. На Знахаре будет миниатюрный микрофон, а у Кости - плейер с приемником. В последнее время разработки в этой области шагнули далеко вперед, и комплектик за восемьсот долларов обеспечивал устойчивую связь на расстоянии до трех километров.

Алекс…

Знахарь был уверен, что бояться ловушки ему нечего.

Что- то в этом тертом авторитете располагало к себе, но Знахарь не забывал и о том, что Алекс -обычный вор и убийца. Может быть, и не совсем обычный, все-таки вор в законе, но именно вор и убийца, и никто другой. Ладно, подумал Знахарь, черт не выдаст, свинья не съест.

В половине третьего, по дороге на Брайтон, Знахарь остановился у богатой антикварной лавки, в которой продавались сувениры и прочие безделицы, и купил за четыре с половиной тысячи долларов шикарную трость, отделанную перламутром, серебром и слоновой костью.

Трость предназначалась Алексу и должна была послужить знаком примирения и уважения. А если не послужит, подумал Знахарь, то можно будет обломать ее об голову Алекса. Но все-таки он надеялся на благополучный исход этой встречи.

Выйдя из лавки с упакованной тростью в руке, Знахарь поймал взгляд Кости, сидевшего в скромном «Форде», стоявшем впритык к его разъездному «Бьюику», и, увидев, что тот усмехнулся, погрозил ему свертком. Костя тут же сделал деревянное лицо и, запустив двигатель, изобразил полную готовность следовать за машиной шефа и бдительно следить за его безопасностью.

С того времени, когда Знахарь был на Брайтоне в последний раз, эта суетливая улица ничуть не изменилась. Все тот же мусор, те же разговоры на таком русско-американском диалекте, что и Толстой, и Марк Твен, если бы услышали их, завертелись бы в своих гробах, как крокодилы, разрывающие лошадь.

Поставив «Бьюик» напротив входа в «Одессу», Знахарь надел дымчатые очки и подумал, что как раз в этом случае для большей неузнаваемости ему следовало бы приехать с повязкой на глазу. Однако возвращаться ради этого в Гринвидж было бы слишком. Он вздохнул, нажал кнопочку на брелоке, запиравшем машину, огляделся по сторонам и направился через дорогу к входу в ресторан. Костя, выйдя из «Форда», который он поставил в двадцати шагах от машины Знахаря, потянулся и, поправив в ушах наушники плейера, стал глазеть по сторонам. Подойдя к дверям «Одессы», Знахарь кашлянул и негромко сказал:

- А вот она и «Одесса». Видишь? - и посмотрел на стоявшего на другой стороне улицы Костю. Тот кивнул.

Знахарь, убедившись, что связь функционирует исправно, взялся за массивную бронзовую перекладину и, открыв дверь, вошел внутрь.

В полутемном вестибюле ресторана все было по-прежнему.

Точно так же, как год назад, на высоком стуле перед игровым автоматом сидел изнывающий от скуки вышибала. Оглянувшись, он окинул Знахаря оценивающим взглядом и снова вернулся к увлекательной погоне за космическими кораблями противника.

История повторяется, подумал Знахарь и, решив изменить ее, подошел к швейцару.

- Ты, баран, тебе за что деньги платят? Здоровяк в черном засаленном костюме подскочил так, словно ему в зад ткнули горящим окурком. Соскочив со стула, он резко обернулся и уставился на Знахаря. Было совершенно ясно, что он не понимает, как себя вести. С одной стороны, его только что оскорбили, а с другой - стоявший перед ним человек не был похож на обычного посетителя и как бы имел право разговаривать с шестерками так, как считает нужным. Знахарь разрешил его сомнения, сказав:

- Проводи меня к Алексу. Он меня ждет. Теперь все встало на свои места, вышибала понял, что опростоволосился, не открыв перед важным гостем дверь и не встретив его с должным почтением.

Угодливо поклонившись, он пошел по лестнице на второй этаж, то и дело оглядываясь и жестами приглашая Знахаря следовать за ним. Когда они поднялись в зал, Знахарь остановился и сказал: «Иди, доложи Алексу, что важный гость пришел, а я пока здесь постою».

Вышибала кивнул и поспешил к резной дубовой двери, за которой располагался кабинет Алекса. Знахарь стал разглядывать музыкантов, которые на половинной громкости старательно разучивали в пустом зале новый хит, только что пересекший океан:

«…В натуре, в натуре,

К любой козырной шкуре

Приду и лягу на кровать,

Век воли не видать!»

Вспомнив, что он слышал эти дикие частушки в момент своего фантастического побега из «Крестов», Знахарь усмехнулся. А ведь это было совсем недавно, подумал он, и в то же время как будто на другой планете и совсем в другие времена…

Вышибала снова появился в зале и, шустро подбежав к Знахарю, сказал:

- Александр Иванович ждет вас.

Знахарь кивнул и направился к двери в кабинет, а вышибала вернулся на первый этаж, где его ждал игровой автомат с космическими ракетами и стрельбой.

Когда Знахарь вошел, Алекс поднялся из-за стола и, прихрамывая, двинулся ему навстречу.

Они остановились и молча посмотрели друг другу в глаза. После долгой паузы Алекс первым протянул Знахарю руку. Пожатие было крепким. Потом Знахарь сказал:

- Я вот тут привез тебе, Алекс, небольшой подарок. Надеюсь, он тебе понравится.

С этими словами он протянул сверток Алексу.

Тот с интересом развернул упаковку и, увидев, что внутри находится миллионерская антикварная трость, расцвел.

- Ну, Знахарь, угодил! Прямо в точку. Лучше и придумать не мог.

И он еще раз, теперь уже с чувством, потряс руку Знахаря.

Лед, как говорится, был сломан. Тот факт, что Знахарь привез дорогую трость человеку, которого сам же сделал хромым, был знаменательным и многозначительным.

Усевшись на свое место, Алекс вертел трость в руках и, разглядывая ее, приговаривал:

- Ишь ты, блин, и серебро тут, и перламутр, и слоновая кость… А это что?

И он отвинтил резную рукоятку трости, изображавшую мастерски вырезанную собачью голову. Знахарь даже и не заметил этой особенности, когда покупал подарок. Алекс, принюхавшись к отверстию, удивленно поднял глаза на Знахаря и сказал:

- Коньяком пахнет… Слышь, Знахарь, да это фляжка! Трость и фляжка в одном флаконе. Ну, удружил, теперь вся братва от зависти лопнет. Такой подарок!

Наконец, вдоволь навосхищавшись тростью, он отложил ее в сторону и спросил:

- Может, кушать хочешь? Или выпить, а?

- Спасибо, Алекс, но я только что из-за стола, так что… Разве что пивка. У тебя «Грольш» есть?

- Обижаешь! - возмутился Алекс и нажал кнопку селектора.

- Слушаю вас, Александр Иваныч, - послышался сиплый голос.

- Шесть бутылок «Грольша» и нашу фирменную закусь к пиву.

- Слушаюсь.

Селектор умолк. Алекс, открыв перед Знахарем деревянную коробку с сигарами, откинулся на спинку кресла и, пристально глядя на гостя, сказал:

- После того, как ты уехал, я стал интересоваться, кто же это такой резкий да смелый посетил наш тихий городок на Гудзоне.

- И как, узнал? - усмехнулся Знахарь, отказавшись от сигар и закурив обычное колхозное «Мальборо».

- Узнал, - кивнул Алекс, - я о тебе много чего узнал. И если бы знал все это раньше, то сам порвал бы тех заказчиков на клочки. Ты, Знахарь, знай, что между нами никаких проблем нет и не может быть. То, что случилось тогда, - ошибка, заблуда, непонятка. Давай поговорим об этом в последний раз и забудем навсегда. Годится?

- Годится, - кивнул Знахарь, чувствуя, что Алекс говорит вполне искренне.

- Я только одну вещь хочу узнать, - Алекс замялся, - кто же это тогда заказал мне поймать такого зверя, как ты?

- А я и сам не знаю, - признался Знахарь, - их всяких разных столько было, что сразу и не поймешь, кто откуда выскакивал. А кем были именно эти - понятия не имею. Точно говорю.

- Ну не знаешь, и ладно. Все, забыли. Раздался тихий стук в дверь, и халдей, одетый под

Иванушку- дурачка, вкатил в кабинет тележку с пивом и огромным подносом, на котором высилась гора крупных раков, от которых шел ароматный пар. Поставив поднос на стол между собеседниками, халдей поклонился и, пятясь, вышел из кабинета.

- О-о-о… Это серьезно, - был вынужден признать Знахарь.

- А то! - горделиво ответил Алекс, отодвигая в сторону телефон и засучивая рукава рубашки. - Вот сейчас мы под пивко да под раков о делах наших скорбных и покалякаем.

Он открыл бутылку пива, налил себе и Знахарю, взял с подноса красного горячего рака и, решительно отломав ему клешню, сказал:

- Ты говорил о важном разговоре. Я готов. Слушаю тебя.

Знахарь взял со стола холодный стакан с пивом и, сделав пару глотков, спросил:

- Ты хотел бы узнать, где находится норка, в которой лежит восемьдесят миллиардов долларов?

Алекс осторожно положил рака и его клешню обратно на блюдо, вытер руки салфеткой и, внимательно посмотрев на Знахаря, извиняющимся тоном сказал:

- Я в последнее время стал плохо слышать. Наверное, возраст… Ты не мог бы повторить еще раз?

Знахарь засмеялся:

- Знаем мы эту глухоту. Но для тебя повторю. Восемьдесят миллиардов долларов.

- Ага… - сказал Алекс и, подняв брови, уставился пустыми глазами на лежавшую около Знахаря пачку сигарет.

Помолчав некоторое время, он снова перевел взгляд на Знахаря и спросил:

- А ты, я так понимаю, знаешь такую норку?

- Норку я не знаю, но я знаю, у кого она есть. И у меня есть отличная идея, как к этой норке подобраться. Но для этого нужно будет поработать так, как не работали даже строители египетских пирамид.

Алекс пожал плечами и сказал:

- Ну рабочих-то мы найдем, да и стволы найдутся… Знахарь улыбнулся и налил себе пива.

- Эх, Алекс, Алекс, - сказал он, - все бы тебе с пистолетиками баловаться! Тут дело посерьезнее будет. И человек этот - он не какой-нибудь барыга, которому паяльник в жопу засунул - и забирай все, что хочешь. Не-ет…

- А кто же он такой? - поинтересовался Алекс.

- Кто именно - ты узнаешь чуть позже. А пока… А пока я расскажу, что нужно для этого сделать. Дела предстоят серьезные. Ты даже не представляешь себе, Алекс, на сколько серьезными они будут.

- Ну-ну, - сказал Алекс, закуривая, - давай, я слушаю.

Знахарь молчал и смотрел на Алекса.

В этот момент он снова превратился в того, кем не был уже давно.

Перед Алексом сидел уверенный в себе уголовный авторитет, вор в законе, человек, для которого жизнь других людей не стоила ровно ничего, а их интересы имели право на существование, только если они совпадали с его собственными.

- Сейчас я скажу тебе кое-что, и от того, как ты это примешь, будут зависеть наши дальнейшие отношения. Если ты откажешься быть со мной в этом деле, я найду на твое место другого, а ты станешь не игроком, а фигурой. Не пешкой, конечно, не шестеркой какой-нибудь, но - фигурой. И, между прочим, в моих руках.

- Ну если в твоих, то это еще не так страшно, - усмехнулся Алекс.

- Только до тех пор, пока интересы дела не заставят разменять тебя, - жестко отрезал Знахарь, - и, я надеюсь, ты ценишь мою откровенность.

- Такое трудно недооценить, - покачал головой заинтригованный Алекс. - Вообще-то я не привык быть фигурой в чужих руках. И, между прочим, ты до сих пор не сказал, что же это за дело такое.

- Сначала я хочу услышать - ты со мной или нет.

- За восемьдесят миллиардов - с тобой.

- Хорошо. Ты сказал - я услышал. А теперь слушай.

Знахарь воткнул окурок в пепельницу и, устроившись в кресле поудобнее, начал излагать Алексу свой план.

- Что мы имеем в Америке? Мы имеем множество группировок русской братвы, которые гребут каждая под себя, думая только о том, чтобы набить себе карманы. Одни занимаются экспортом проституток из Восточной Европы, другие продают спортсменов, третьи держат торговлю драгметаллами, еще кто-то пытается по старинке рэкетировать русских предпринимателей, и что из этого получается, ты знаешь.

Алекс кивнул.

Не далее как вчера по телевизору показали троих перепуганных русских бандюков, которые, только приехав в Америку, сразу же решили заняться привычным выколачиванием денег из русских работников американского малого бизнеса.

Закончилось это тем, что, послушав их конкретные базары про крышевание и про то, что нужно делиться с братвой, плюгавый и лысый хозяин обувной мастерской хладнокровно достал из стола устрашающую позолоченную пушку пятидесятого калибра и, пальнув разочек в потолок, положил братков на пол и вызвал копов. Те надели на неудачливых утюгов наручники, объяснили им их права, причем хозяин лавки любезно перевел все это на русский язык, и, завернув им щупальца за спину, увезли.

- Нас с тобой не интересуют такие уроды, разве что как мясо, которое нужно будет послать туда или сюда, - продолжал Знахарь, - и поэтому я говорю о серьезных людях, которые занимаются серьезными делами, но у которых все-таки не хватает ума объединиться. А ведь если объединить всех русских, то мы сможем поставить раком и хваленую итальянскую мафию, и черных, и китайцев… С китайцами, между прочим, будет сложнее всего. А итальянцы - да ты сам посмотри, Алекс, - это же хачики, самые натуральные хачики!

- Точно! - Алекс ударил ладонью по столу. - А я-то, бля, одиннадцатый год все пытаюсь понять, кого они мне напоминают. Хачики! Ну, Знахарь, это ты в самое яблочко засадил, в самое шоколадное пятнышко! Точно - приехали с юга, торгуют помидорами, оливковым маслом, оружием, и замашки у них те же самые, что у айзеров. Да-а-а…

- Хрен с ними, с макаронниками. Короче говоря, я решил заняться объединением русских группировок, и ты мне в этом поможешь.

- На это деньги нужны, между прочим, - резонно заметил Алекс, - и не маленькие.

- Деньги есть. А если будет мало, то появятся еще.

- Слушай, Знахарь, - Алекс потер подбородок, - а ведь если это получится, то ты станешь главным русским паханом в Америке.

- Нет, это ты им станешь, Алекс, - возразил Знахарь.

- Я? - изумился Алекс.

- Именно ты. Во-первых, мне эта Америка и на хрен не нужна. У меня свои интересы. А во-вторых, тот, кто делает такое дело, на которое я замахнулся, должен оставаться в тени.

- И если главного грохнут, то настоящий главный останется цел, - продолжил Алекс. - Так?

- Так, - ответил Знахарь, испытующе глядя на него.

- Тогда зачем мне этот геморрой?

- Сейчас объясню. У меня, - Знахарь сделал ударение на слове «меня», - есть своя цель. Для ее достижения мне нужно объединить все русские группировки Америки. Я сделаю это, но не буду светиться, как главный. А когда мои дела срастутся, я тихо отвалю. А ты останешься здесь главным, и тебе в наследство достанется весь объединенный русский криминал Америки. Теперь понял?

- Понял… - медленно произнес Алекс, - понял… Непростое дело. Но стоящее. - Он взглянул на Знахаря и спросил: - И про то, что у тебя за интерес в этом деле, ты мне не скажешь?

- Нет, Алекс, не скажу. Потому что, во-первых, меньше знаешь - дольше живешь, а во-вторых - тебе может захотеться туда, куда целю я. И тогда я потеряю только что обретенного друга, и он снова станет моим врагом.

- Ишь ты, - усмехнулся Алекс, - прямо тайны мадридского двора.

- Именно так. Об этом больше не говорим. Годится?

- Годится.

- А теперь я расскажу тебе кое-что о том, что известно мне, и о том, что я могу для начала сделать для тебя.

Вернувшись в Гринвидж после разговора с Алексом, я завалился на диван в своей комнате и, сказав Косте, чтобы меня не беспокоили, стал анализировать беседу с нью-йоркским авторитетом.

Вроде бы все складывалось как надо.

Наживку в виде маячивших где-то на горизонте восьмидесяти миллиардов Алекс заглотил аж до самой печени, и это было хорошо. С флоридскими и лос-анджелесскими, которые, как и Алекс, занимались спортсменами и проститутками, у него были проблемы, и это тоже было хорошо. Все они, включая Алекса, пока еще не понимали, что объединившись, могли бы достичь более ощутимых результатов. А раз с чего-то все равно нужно начинать, то, значит, для начала этим и займемся.

Теперь - информация.

Когда я ввалился в нашу фазенду и потребовал холодного пива, Вадик принес мне распечатку файлов, в которые он влез, блуждая по Интернету. В досье, которое он самым беззастенчивым образом двинул в секретных файлах ФБР, было много чего о тех ребятах, с которыми мне предстояло столкнуться. Но вся эта информация мало чего стоила без тех сведений, которые я получил от Алекса и которые мне еще предстояло получить по своим каналам.

И все- таки я не мог не признать, что Вадик поработал на славу. Без этого молодого компьютерного гения было бы трудновато. Теперь такое время, что стволы и телефонные звонки мало что решают. И те, кто все еще не осознал это, наверное, скоро просто вымрут, как динозавры. Так что нужно шагать в ногу со временем и не морщиться при виде компьютера, а то так и останешься дремучим разбойничком вроде уральского Дяди Паши.

Мои размышления прервал стук в дверь, и я недовольно проскрипел:

- Ну кто там еще? Я же сказал - не беспокоить, у меня совещание.

Дверь тихо открылась, и на пороге показался Вадик, который держал в руке тонкую пачку бумаги.

- Что тебе, головастик?

- Костя, у меня для вас приятные новости, - вежливо сказал Вадик.

- Ну давай, говори, - сказал я, поднимаясь с дивана, - что за новости?

- Вот, пожалуйста, - и Вадик протянул мне несколько листов компьютерной распечатки, - вы просили про Мюллера - вот вам Мюллер. Здесь самая полная информация о нем, которую только можно найти в Интернете. Если бы те, к кому я лазил, сейчас оказались здесь, они разорвали бы меня на мелкие кусочки.

- И к кому же ты лазил?

Вадик посмотрел в потолок, пошевелил губами и начал загибать пальцы:

- ФБР, ЦРУ, из русских - ФСБ и ГРУ, потом еще Моссад… Этот, как его, всемирный фонд информации о драгоценных ресурсах Земли, тоже секретный, потом…

- Хватит, - засмеялся я, - будем надеяться, что тебя не застукали и к нам не приедут злые американские полицейские вместе с местными федералами.

- Не, не приедут, - пренебрежительно махнул рукой Вадик, - им слабо меня застукать. Не доросли еще.

- Как это - не доросли? - удивился я. - Ведь это же взрослые дяди все сделали, а ты уже потом пришел, на готовое, так что всяко они должны лучше тебя в таких вещах разбираться.

- Плох тот ученик, который не превзойдет учителя, - отчеканил Вадик и гордо вышел из комнаты, закрыв перед моим носом дверь.

Ну, блин, и молодежь пошла, ошеломленно подумал я и снова завалился на диван. Но после того, как прочел первые строчки из принесенного Вадиком досье на Мюллера, вскочил и возбужденно забегал по комнате.

Ай да Вадик, ай да сукин сын!

Теперь Мюллеру крышка. Теперь я знаю, как его взять.

Правда, для этого придется потрудиться, но оно того стоит. Так что, Мюллер, ешь ананасы, жуй рябчиков, а твой последний денек уже начал приближаться.

И самым ценным в этих бумажках было то, что теперь я знал, кто из российских высших чиновников помог Мюллеру хапнуть тот участок земли, на котором находилась моя пещера Али-Бабы. А с виду такой приличный дядька! Каждый раз, когда его показывают по телевизору, начинаешь думать, что не все еще потеряно, не погибла еще Россия…

Ну, падла, вернусь в Россию - разберемся.

Я тебе, бля, устрою Россию для бедных!

Знахарь и Алекс сидели в кабинете Алекса и внимательно смотрели на большой плазменный экран плоского телевизора, висевшего на стене.

Только что закончился бой между двумя боксерами-полутяжами, и одного из них унесли с ринга на носилках. Победитель, вскочив на канаты в углу ринга, бил себя в грудь, как разъяренный орангутан. При этом он бросал в публику огненные взгляды и что-то кричал.

- А теперь давай посмотрим, что у нас тут, - сказал Знахарь, и оба повернулись к монитору компьютера, стоявшего в углу на белом офисном столе.

На экране большого ноутбука, которым Алекс пользовался только для того, чтобы следить по Интернету за тем, как идут дела в «черном» спортивном тотализаторе, появились какие-то таблицы, списки, цифры…

- Вот, смотри, - и Знахарь ткнул пальцем в один из столбцов. - Видишь?

- Вижу, - ответил Алекс, следя за его пальцем.

- Ну, сколько должно было быть? А сколько стало?

- Ага… Точно! На восемнадцать с половиной штук больше.

- Именно! Ты только что получил из воздуха, а точнее - из кармана лохов восемнадцать тысяч долларов. И хрен они когда-нибудь разберутся, что там в сети произошло и куда на самом деле делись их денежки.

- А если разберутся, - озабоченно спросил Алекс, - что тогда?

- А вот тут самое интересное и начинается, - и Знахарь развалился в кресле. - Если мы не захотим, то не разберутся никогда. А если захотим, то все стрелки укажут туда, куда нам будет нужно. То есть…

- То есть? - как эхо, повторил Алекс, зачарованно слушая Знахаря.

- То есть, если нам будет нужно, они укажут, что в работу сервера вмешался хозяин магазина напротив. И именно он подстроил все так, чтобы прикарманить эти деньги. Представляешь, что начнется?

- Интересно… - Алекс прищурился. - Очень интересно. Это значит, если мы, к примеру, только к примеру, опустим Канадского Петьку, а он постоянно ставит на спорт, и переведем стрелки на Таракана из Детройта, то тут они друг другу глотки и перегрызут.

- Элементарно. Но только нужно помнить о том, что это оружие следует использовать только в самом крайнем случае. Вроде атомной бомбы. Понимаешь, Алекс?

- Понимаю, понимаю… - Алекс посмотрел на Знахаря с нескрываемым уважением. - А ты, однако, голова!

- Ну это, положим, не я голова, а один мой человек, я-то в компьютере только пасьянсы раскладывать могу. А вот человек этот…

- А что за человек? - заинтересовался Алекс.

- А-алекс, - укоризненно протянул Знахарь.

- Извини, я это по привычке, - усмехнулся Алекс, - сам понимаешь, все нужно знать, на всех пульсах руку держать. У меня, кстати, вчера одна девица так хорошо руку на пульсе держала… И знаешь, в каком месте у меня был этот пульс?

- Конечно, знаю, - ответил Знахарь.

Оба засмеялись, потом Знахарь посерьезнел и спросил:

- Ну что, пора тебе сказать, что ты решил.

- А что тут решать, - пожал плечами Алекс, - все само за себя говорит. Сегодня же я свяжусь с флоридской и лос-анджелесской братвой, и будем назначать сходку. А дальше - как выйдет, сам понимаешь.

- Все выйдет как надо, - уверенно сказал Знахарь. - Я со своей стороны тоже позабочусь об этом. Все будет о'кей.

- Тогда до завтра, - сказал Знахарь, вставая.

- До завтра, - ответил Алекс.

Когда Знахарь вышел, Алекс еще долго сидел перед компьютером, разбираясь в столбцах цифр, и наконец сказал сам себе:

- Эх, не свернуть бы шею… А вообще - нормально.

В просторный холл гостиницы «Тампа Бэй» вошли шестеро мужчин и, оглядевшись, направились к стойке администратора.

«Тампа Бэй» была одной из сотен гостиниц Майами, где находили себе приют любители солнца, жары и теплой зеленой океанской водички. По холлу сновали полураздетые курортники, которых легко можно было разделить на две категории. Одни, покрытые загаром разнообразных оттенков, относились к тем, кто уже стал на этом берегу своим. В их движениях были неторопливость и достоинство, а также некоторая размеренность, происходящая от многочасового прожаривания на солнце. Только что прибывших можно было сразу же определить по состоянию кожи, цветом напоминавшей нежный лягушачий живот, и по нетерпеливым взглядам, выдававшим желание поскорее забросить вещи в номер и отправиться на пляж. Первые с чувством превосходства смотрели на бледных городских заморышей, забывая о том, что всего неделю назад они сами были такими же зеленовато-белыми и так же суетились в предвкушении пляжных удовольствий.

Шестеро прибывших, а это были Знахарь, Алекс, Костя и трое простых, но весьма внушительных братков, выполнявших обязанности охранников и прислуги, получили ключи от трех двухместных номеров и пошли к лифту. Все три номера находились на восьмом этаже.

Войдя в номер вслед за Знахарем, Костя закрыл за собой дверь и метко швырнул спортивную сумку в открытый стенной шкаф. После этого, завалившись на одну из двух просторных кроватей, он закинул руки за голову и сказал:

- Что-то мне все это не нравится.

Знахарь последовал его примеру и рухнул на вторую кровать.

- И что же тебе не нравится? - спросил он, тоже закидывая руки за голову.

- А мне все не нравится. Во-первых, Коля Геринг мог бы послать людей, чтобы нас встретили по-человечески. Ковровых дорожек в аэропорту нам, конечно, не надо, но Алекс и Знахарь - это все-таки не Васька Кривой и Колька Хромой. Неуважуха, понимаешь?

- Понимаю, - ответил Знахарь, который и сам ощущал некоторый напряг.

Алекс, сообщивший ему о назначенном в Майами сходняке, ничего не сказал о процедурном вопросе. Сообщил только, что на их имена заказаны три номера в обычном отеле, и сказал, когда самолет. И теперь нужно было ждать звонка.

Костя глубоко вздохнул и сказал:

- Лень-матушка раньше нас родилась. А работать все-таки надо.

Он со страдальческим вздохом поднялся с кровати и, вытащив из шкафа только что заброшенную туда сумку, достал из нее небольшой несессер. Открыв его, он вынул маленькую пластмассовую коробочку, напоминавшую электробритву, и посмотрел на Знахаря.

Знахарь кивнул, и Костя, включив детектор, стал методично обследовать номер.

В первый раз детектор запищал, когда Костя поднес его к большому торшеру, стоявшему между кроватей, а второй сигнал прозвучал в непосредственной близости от вмонтированного в стену бара.

Обойдя номер еще раз и не забыв заглянуть в ванную, Костя выключил прибор и, показав Знахарю два пальца, убрал его в несессер. Потом он достал оттуда же миниатюрные бокорезы и, выразительно пощелкав ими в воздухе, снова посмотрел на следившего за его действиями Знахаря.

Знахарь опять кивнул, и Костя, осторожно вытянув из замаскированных гнезд микрофоны, отстриг их и отнес в мусорную корзину.

- Не хрен баловать, - прокомментировал он свои действия, убирая инструмент в сумку. - Если это гостиничная техника, то это их проблемы. Мы ведь можем и в суд подать. А если эти номера принадлежат Герингу, и он прослушивает тех, кого он сюда вселяет, то пусть знает, что мы не пальцем деланы и себя уважаем. Верно, тезка?

- Верно, тезка, - согласился Знахарь. Тут нежно зазвонил телефон. Знахарь снял трубку.

- Знахарь, это я, - раздался голос Алекса. - Звонил Геринг, назначил нам встречу. Ресторан «Чичако», девять часов вечера.

- Понял, - ответил Знахарь. - А тебе не кажется странным, что нас никто не встретил?

- Ну… Может, занят человек, всякое бывает.

- Да нет, Алекс, здесь что-то другое. Мы ведь не валенки какие-нибудь, и не на пикник приехали, а по важным делам.

- Не бери в голову. Все в порядке.

- Будем надеяться, - с сомнением ответил Знахарь. - Ресторан «Чичако», девять вечера.

- Да. До встречи.

Повесив трубку, Знахарь посмотрел на Костю и сказал:

- Ну что, до вечера мы свободны, как сопля в полете. По-моему, самое время сходить на пляж. Как ты считаешь?

- Так и считаю, - согласился Костя. - Быть в Майами и не окунуться - это просто неприлично. Вроде как для колхозника - быть в Москве и не посмотреть на мертвого Ленина. Пошли!

И они отправились на пляж демонстрировать свои позорно бледные тела.

В это время в одном из номеров гостиницы около небольшого пульта, оборудованного в раскрытом чемодане, сидел ничем не примечательный человечек. Он нервно щелкал тумблерами, вертел ручки и, наконец, недовольно повертев головой, снял трубку и набрал номер.

Через несколько секунд ему ответили, и он заговорил:

- Коля, это я, Заноза. Они вырубили оба микрофона. Точно вырубили, я отвечаю.

Человечек помолчал, слушая собеседника, потом сказал:

- А ничего такого особенного и не говорили. Только были недовольны, что их не встретили. Это точно, Коля, обойдутся. Да, все в сборе, в девять часов в «Чичако».

Помолчав еще, человечек засмеялся:

- Ладно, купим новые. В первый раз, что ли?

«Чичако» оказался обычным русским кабаком на окраине Майами и сильно напоминал «Одессу» на Брайтоне. Он располагался на первом этаже, и через большие витринные стекла прохожие могли посмотреть, что там происходит, и решить, стоит ли заходить в этот полуцивилизованный шалман. При этом происходил естественный отбор, и внутри оказывались те, кому там было самое место, а именно - те, кому был по душе родной совок семидесятых годов. Дым коромыслом, мясистые тетки, раскрасневшиеся от водки, халдеи в расстегнутых рубашках, дикие пляски перед сценой… Те же пьяные рыла и те же «Поспели вишни» или «Оц, тоц, Зоя, ты всем давала стоя», которые в восьмой раз исполняют для тети Фейги ничем не отличающиеся от вороватых халдеев лабухи, готовые за деньги сбацать все, что угодно.

Посмотрев на сцену, Знахарь увидел знакомую картину. Руководителю оркестра, гитаристу с бегающими глазами, только что вручили сотку баксов, и он, подобострастно закивав, со счастливым лицом объявил, что следующая песня - «Сиреневый туман» - исполняется специально для Вована из Клина.

А закончится все это по давно известной схеме - мордой в салат.

Спортивные и жизнерадостные молодые американцы с их загорелыми белозубыми американочками не проявляли желания посетить это злачное место и быстро проходили мимо распахнутых дверей, в которых стояли двое звероподобных амбалов в несвежих белых рубашках с закатанными рукавами. Из рукавов торчали мощные грабли с разнообразными татуировками на лагерную тему.

Нетрезвый администратор проводил гостей в угол, где их усадили за большой стол, сервированный человек на двадцать. Кроме Знахаря, Алекса, Кости и троих алексовских братков, пока никого не было.

Знахарь, налив себе пива, облокотился на толстый диванный подлокотник и стал внимательно оглядывать зал. Костя бросил быстрый взгляд в сторону стойки и тихо сказал:

- Мне здесь не нравится. Нужно было встречаться в «Одессе».

Алекс хмыкнул и ответил:

- Так бы они туда и приехали! Это только мы такие дураки, что приперлись на сходняк аж во Флориду.

В одном из внутренних помещений ресторана, соседствовавшем с основным кормежным залом, на стене висела картина.

Она была написана на стекле и изображала лунную ночь. Картину эту можно было рассматривать с обеих сторон, потому что на самом деле она была окном между залом и потайным кабинетом хозяина ресторана Коли Геринга. Со стороны кабинета картина была завешена плотной шторой, не позволявшей посетителям ресторана догадаться, что за картиной устроено окно. А если Герингу нужно было посмотреть, что делается в зале, он гасил в кабинете свет, отдергивал штору и наблюдал за своими посетителями.

Полюбовавшись на сидевших за большим угловым столом гостей, Геринг задернул штору и, с кряхтением опустившись в кресло, сказал Крокодилу, прислонившемуся к стене и полировавшему ногти бархатной салфеткой:

- Сидят, голубчики. Отправь к ним Малюту с ребятами, чтобы не скучали.

Крокодил кивнул и, отклеившись от стены, вышел из кабинета.

В коридоре, рядом с входом в кухню, стояли трое коротко стриженных бугаев, незатейливо любезничавших с молодой тугой поварихой Галей, на лице которой было написано полное согласие с тем, что эти ребята могли предложить ей сегодня после двух часов ночи, а также и в любое другое время суток.

Конкретные «американские» пацаны принимали мужественные позы, матерились, не стесняясь присутствия дамы, которая, впрочем, не обращала на это ни малейшего внимания, да и вообще чувствовали себя совершенно в своей тарелке, хотя принадлежала эта тарелка, конечно же, не им, а Герингу.

- Слышь, Малюта! - обратился Крокодил к одному из бандитов, и тот обернулся. - Иди с пацанами в зал и займи гостей разговорами. Скажи, что Крендель задерживается, но скоро будет.

Малюта кивнул и пошел в зал. Двое его бойцов сделали поварихе Гале ручкой и направились вслед за ним.

К столу, за которым сидели Знахарь и его компаньоны, приблизились трое явных бандюков. Один из них довольно любезно поздоровался:

- Добрый вечер, господа. А кто из вас Знахарь? Знахарь поднял на него глаза и сказал:

- Ну я Знахарь. Что дальше?

Бандюк протянул через тарелки с салатами татуированную руку и сказал:

- Я - Малюта. Это - наши пацаны. Геринг просил передать свои извинения - он сейчас очень занят, но скоро выйдет к вам.

Знахарь ответил на рукопожатие, небрежно кивнул остальным и сделал приглашающий жест:

- Прошу вас.

Вновь прибывшие уселись за стол, и Знахарь сказал:

- Ну что, по рюмахе за знакомство?

Малюта окинул взглядом компанию и одобрительно ответил:

- А что - в самый раз!

Водочка была разлита, и знакомство произошло.

Дожидаться остальных резона не было, все стали накладывать себе закуски, и за столом стала происходить та самая легкая суета, которая снимает напряжение между незнакомыми людьми, в общем - наступило некоторое доброжелательное оживление.

От дверей послышались приветственные возгласы, удары могучих рук по широким спинам и плечам, и Малюта, обернувшись, сказал:

- А вот и Крендель с пацанами подтянулся.

В дверях, за которыми светился радостными разноцветными огнями флоридский вечер, стоял невысокий молодой мужчина и смотрел на Знахаря. Вокруг него бурно обнимались крепкие коротко стриженные братки.

Дверь, ведущая во внутренние помещения ресторана, распахнулась, и в зал вышли двое мужчин. Один из них, массивный и багровый, еще издалека раскрыл широкие объятия и звучно пророкотал:

- Какие люди!

За его спиной маячил широкоплечий, но худой субъект с желтоватым костистым лицом. Он слабо улыбнулся, обнажив крупные острые зубы, из-за которых и получил свою кликуху, - Крокодил.

Алекс наклонился к Знахарю и тихо сказал:

- Ты понял? Нас встречать ему в падлу было, а как Крендель приехал, он тут же выскочил, как на веревочке. Говорю тебе, не нравится мне все это. Они с Кренделем кореша, а мы тут чужие.

- Ладно, не суетись, - оборвал его Знахарь, который и сам почувствовал, что предстоящий разговор совсем не обязательно пойдет по удобным и приятным для всех рельсам.

Когда с приветствиями было окончено, Геринг, Крокодил и Крендель в сопровождении своих бойцов, которых было трое, направились к столу Знахаря. Малюта встал, поздоровался за руку с Кренделем, похожим на бригадира могильщиков, затем повернулся к молча наблюдавшему за происходящим Знахарю и сказал:

- А это наши гости из Нью-Йорка - Алекс, Знахарь и их пацаны.

Последовали рукопожатия, объявления имен и кликух, наконец, все расселись вокруг стола, и Геринг, как хозяин, взял слово:

- Мы собрались сегодня для того, чтобы обсудить наши дела. Люди из Нью-Йорка, - и он вежливо кивнул в сторону Алекса и Знахаря, - хотят сделать нам предложение. Будем надеяться, что это будет интересное предложение и что оно принесет нам всем дополнительную прибыль.

Геринг, как и многие долго прожившие в Америке люди, строил фразы, как бы переводя их с английского. Когда-то это коробило Знахаря, но потом он привык, и теперь эту деревянную речь воспринимал как нечто совершенно обычное.

- Но сначала я хочу приветствовать своих гостей и прошу всех приступить к моему скромному угощению, - закончил Геринг свое корявое выступление.

Общество не возражало, и в течение получаса за столом звякали рюмки, лязгали вилки и ножи, булькала разливаемая в хрустальные стопарики водка, а также звучали незначительные реплики, касавшиеся погоды, курса евро, температуры океана и прочей чепухи.

Наконец Крендель, откинувшись на спинку дивана, закурил контрабандную «беломорину» и сказал:

- Вот тут уважаемый Геринг говорил о каких-то предложениях, которые приготовили наши дорогие гости… Неплохо бы послушать, что они сами скажут об этом.

Все закивали, Знахарь взглянул на Алекса, и тот, отодвинув от себя тарелку, достал дорогой кожаный портсигар, не торопясь закурил и, аккуратно убрав портсигар в карман, заговорил тоном директора корпорации:

- Дело, о котором я буду говорить, очень серьезное. Изложить его вкратце, как идею ограбления ночного магазина, не удастся. Поэтому я начну издалека и буду говорить последовательно. Уважаемый Знахарь сделал мне предложение, которое трудно переоценить. Речь идет о восьмидесяти миллиардах.

Все зашевелились, и над столом пронесся глухой ропот.

Знахарь слушал Алекса и удивлялся тому, как мгновенно этот блатной урка превратился вдруг в бизнесмена, корректно и грамотно излагающего перспективный план развития.

- Пока я не буду говорить, что это за деньги, где они и как к ним подобраться. Об этом, если потребуется, скажет сам Знахарь. От себя скажу, что я готов присоединиться к нему и использовать в этом деле все свои финансовые и человеческие резервы.

- Восемьдесят миллиардов… - недоверчиво протянул Крендель и шмыгнул носом. - Что-то больно сладко. А кто ответит за то, что это не фуфло?

- Я отвечу, - сказал Знахарь, посмотрев на Кренделя, - это моя информация и моя идея.

- А чем ответишь-то? - поинтересовался Крендель. - Я, например, тебя знать не знаю. Кто ты такой, что тебе нужно на самом деле - никому не известно. Ведь для такого дела потребуются серьезные вложения. А я просто так деньги не показываю.

- Крендель, очнись, - вмешался Геринг, - я же тебе говорил, что это Знахарь, человек уважаемый, вор в законе…

- А по мне - хоть знахарь, хоть лекарь, без разницы. А если это еще и тот самый Знахарь, о котором мне Стилет по телефону рассказывал, так я постараюсь держаться от него подальше. Грубить уважаемому человеку, конечно, не буду, но вокруг него столько покойников, что я лучше в сторонке постою. Вот так.

Высказав таким образом свое мнение, Крендель бросил на Знахаря быстрый взгляд и, шмыгая носом, нарочито расслабленно потянулся к бутылке с минералкой.

Услышав о Стилете, Знахарь, внутренне подобравшись, приготовился к любым неожиданным поворотам в разговоре.

- Ты, Крендель, молодой и горячий, я тебя понимаю, - примирительно прогудел тучный Геринг, которому на вид было лет под пятьдесят, - но давай послушаем, что сам Знахарь скажет.

И он всем телом повернулся к Знахарю. Знахарь кивнул и сказал:

- Я понимаю Кренделя. Он не хочет с разгона влезать в какое-то непонятное дело, и это, конечно же, правильно. Да и уважаемый Алекс не совсем верно начал.

- Главное в нашем деле - верно кончить, - встрял Малюта, и все засмеялись.

Незамысловатая шутка несколько сгладила возникшую было неловкость, и Знахарь почти с благодарностью посмотрел на Малюту, который подмигнул ему в ответ.

- Так что я сам начну с самого начала, - сказал Знахарь, - а пока - может, еще по одной?

- Это правильно, - поддержал его Геринг. Малюта расторопно открыл морозную «Столичную» и принялся ловко разливать медленную прозрачную жидкость по стопкам.

Пока он занимался этим, Знахарь окинул взглядом сидевших за длинным столом людей и машинально пересчитал их. Со стороны Знахаря, включая его самого, было шестеро, Геринг с Малютой, Крокодилом и двумя шестерками, и Крендель с тремя бойцами. Всего компания состояла из пятнадцати человек. Бойцы, несмотря на жаркую погоду, по традиции были в черных кожаных куртках, а их начальнички, понятное дело, позволяли себе одеваться кто как хочет и были прикинуты в соответствии с сезоном.

Наконец водка была разлита, прозвучал тост за удачу, и Знахарь начал излагать основную идею:

- Насколько мне известно, уважаемые Алекс, Геринг и Крендель занимаются одним и тем же бизнесом - спортом и девочками.

Уважаемые кивнули, и Знахарь продолжил:

- А еще мне известно, что хоть сферы вашего влияния и далеки одна от другой, вы все же умудряетесь иногда сталкиваться локтями и огрызаться друг на друга.

- Это откуда, интересно, такие сведения? - неугомонный Крендель враждебно прищурился на Знахаря.

Знахарь посмотрел на него и решил сыграть посильнее. Надо сказать, что одним из принципов, которым он руководствовался в жизни, был - «разделяй и властвуй». Принцип не самый достойный, зато - весьма действенный.

- У каждого свои источники, - ответил Знахарь. - Вот, например, откуда ты взял сведения о девяти наивных украинских девушках, которые предназначались Герингу? Они ведь пропали тогда совершенно бесследно, но почему-то обнаружились у тебя в Лос-Анджелесе. Что скажешь?

Крендель, сжав зубы, промолчал, зато Геринг, налившись багровым цветом, придушенно прошипел:

- Так вот кто у нас такой ловкий!

Знахарь пощелкал у него перед носом пальцами и сказал:

- Смотри сюда и слушай меня.

Геринг, зло сопя, отвернулся от смотревшего в тарелку с салатом Кренделя и уставился красными глазками на Знахаря.

- Я сказал об этом, чтобы показать вам всем, что знаю многое. Я и о тебе могу много чего сказать, и об Алексе. Но не стану этого делать, потому что вы тут же перестреляете друг друга, и мне не с кем будет работать. Поэтому не стоит разрывать отношения из-за незначительных накладок в делах.

Крендель напрягся и, через силу посмотрев Герингу в глаза, сказал:

- Я тогда не знал, что они именно твои, а когда узнал, то уже было поздно, и я решил не поднимать этот вопрос, чтобы не было лишней вони. По бабкам разберемся. Идет?

Геринг посопел еще немного и, наконец, неохотно буркнул:

- Ладно, идет.

Камень, брошенный в мутный омут бандитских отношений, поднял волну и разбудил дремавших до этого чертей. Теперь Знахарь видел, что Геринг и Крендель смотрят друг на друга, не скрывая недоверия и без всякой симпатии, которую они изображали час назад. Это было как раз то, чего Знахарь и добивался. Так было гораздо легче подчинить себе этих людей и заставить их делать то, что ему было нужно. Он перестал играть в демократию и заговорил по-другому - веско, напористо, постукивая пальцем по столу:

- Мне не нужны люди, которые выхватывают друг у друга куски, пользуясь невнимательностью партнера и прочими подходящими обстоятельствами. Вы должны объединить свои усилия и свои дела. Когда ваш бизнес станет общим и вы будете вместе распоряжаться всеми русскими девками и русскими спортсменами Америки, все разногласия исчезнут сами собой, и никто не сможет соперничать с вами в вашей отрасли.

- Ха! - саркастически отреагировал Крендель и потер нос. - Объединишься тут, пожалуй! Ты про Жору Марафета слышал?

- Слышал, - согласился Знахарь. - А сам ты что про него скажешь?

- Я что скажу? А я скажу, что тот, кто попробует навести у него на Западном побережье свои порядки, тут же ноги и протянет. А ты говоришь - объединить бизнес. Он знаешь кто? Он - король Калифорнии. Девками он не занимается, но весь спорт - его. И если он увидит, что кто-то начинает по весу равняться с ним, хоть даже и в другой теме - все. Могила. Четыре сбоку - ваших нет. Понял?

- Понял, - кивнул Знахарь. - Вот именно для того, чтобы разобраться с ним, вы все мне и нужны.

- Разобраться с Марафетом? - Крендель посмотрел на Знахаря, как на сумасшедшего. - Не-ет, это - без меня. Я еще не совсем охуел. Разобраться с Марафетом! Нет, Знахарь, ты, видать, ничего не знаешь. А я знаю и скажу тебе кое-что другое.

Он бросил взгляд на своих братков, и те напряглись.

- Я скажу тебе вот что… Ты тут про какие-то миллиарды грузишь, будто все вокруг лохи последние, ты хочешь в Америке свои порядки навести, ты хочешь с уважаемыми людьми разобраться… А вот Стилет сказал мне, что у тебя где-то какие-то камушки есть, и тот, кто тебя ему предоставит, получит половину этих камушков. Стилета я знаю и верю ему. Он человек достойный. А вот ты что за хрен с горы, откуда взялся и что тебе нужно, мне неизвестно. И поэтому я думаю, что лучше мне про твои сказки о миллиардах забыть, а тебя самого взять и подарить Стилету. Вот это будет нормально. Понял?

И тут же все трое его братков выхватили пушки и направили их на Знахаря.

Но Геринг с Крокодилом и Малютой, а также двое их пацанов были другого мнения и наставили стволы на кренделевских ковбоев.

А Знахарь, Костя и Алекс, поскольку были без оружия, сидели и смотрели на то, как их ребята взяли на мушку не ожидавшего такого поворота событий Кренделя.

Крендель посмотрел на Геринга и тоскливо сказал:

- Ты купился на эти гнилые базары, Геринг…

- Я-то не купился, а вот ты - молодой и глупый дурак, который хочет продать одного вора в законе другому, а ведь они потом тебя же и разорвут, - рассудительно ответил Геринг.

Метрдотель, заметив, что в углу зала атмосфера накалилась до предела, подошел к сцене и, взяв в руки микрофон, задушевным голосом произнес:

- В ресторан поступил звонок, сказали, что заложена бомба. Мы уверены, что это просто хулиганы, такое уже бывало, но на всякий случай прошу вас спокойно покинуть заведение. Счета оплачивать не нужно, ресторан берет расходы на себя, и мы снова ждем вас завтра, когда все будет в порядке.

Посетители стали подниматься из-за столов и потянулись к выходу, с сожалением оглядываясь на остававшуюся закусь и выпивку.

До Знахаря долетела фраза:

- Бля, этих пидаров бы сюда, я бы их тут быстро раком поставил, а бомбу эту в сраку забил…

Говоривший был размером с двустворчатый шкаф и весил килограммов под двести, так что ему вполне можно было поверить на слово.

Через несколько минут ресторан опустел, и в зале остались только сидевшие за дальним столом люди, которые держали друг друга на мушке и обменивались напряженными взглядами.

В полицейском участке на Уиллоу-стрит раздался телефонный звонок.

Дежуривший в этот день сержант Хайдеггер скорчил недовольную мину и взял трубку:

- Полиция. Сержант Хайдеггер.

В трубке послышалась возня, потом мужской запыхавшийся голос переспросил:

- Полиция? - И, будто отвернувшись от трубки, прорычал: - Заткнись, засранец, а то я тебе мозги вышибу! - Потом снова в трубку: - Это Стилсон, из магазина «Берег Майами». Я тут воришку поймал, приезжайте, заберите его. - И снова в сторону: - Молчи, я тебе говорю, иначе мне придется вызывать не копов, а катафалк!

Хайдеггер устало улыбнулся слушавшему его разговор по второй трубке патрульному Медовицу.

- Говорите ваш адрес, сейчас приедем.

- Бич-драйв, тридцать восемнадцать, напротив ресторана «Чичако».

- Это там, где русские гангстеры собираются?

- Вот-вот, именно там. Магазин «Берег Майами».

- Ждите, выезжаем. Смотрите только, не прибейте его совсем.

- Это уж как выйдет. Не дергайся, скотина, ноги вырву!

Хайдеггер положил трубку и, тяжко вздохнув, сказал Медовицу:

- Поеду за этим страшным грабителем. Буду брать его в одиночку. Если не вернусь, деньги - вдове.

Медовиц сочувственно покачал головой:

- Я тебя понимаю, Майк. Может быть, вызвать войска?

- И так справлюсь, - заверил приятеля Майк и, надев фуражку, пошел к выходу из участка.

На Бич- драйв было не протолкнуться.

Эта узкая кривая улица всегда была забита пешеходами, которые демонстрировали полное презрение к автомобилям и ходили, где им вздумается. Больше всего им нравилось ходить по самой середине проезжей части, пренебрежительно поглядывая на осторожно пробиравшиеся между ними автомобили.

Но Майк Хайдеггер был полицейским, и его автомобиль был украшен всеми необходимыми символами и внешними устройствами. На дверях красовались крупные гербы с надписью «служить и защищать» и аббревиатурой «MPD», что означало «Полицейский Департамент Майами». Майк не мог позволить праздным гулякам плевать на свою персону при исполнении служебных обязанностей, и поэтому, приближаясь к месту происшествия, включил мигалку и жестом пианиста нажал на кнопку сирены.

Одиннадцать готовых к стрельбе пистолетов в неудобном пространстве ресторанного купе - это все-таки многовато. Все держали друг друга на мушке, что создавало патовую ситуацию, и Знахарь не хотел, чтобы она обернулась для него персональной секцией в холодильнике местного морга.

Глядя на Кренделя, он вежливо поинтересовался:

- Ну и что будем делать дальше?

Крендель, часто дыша и нервно зыркая по сторонам расширенными блестящими зрачками, отрывисто заговорил:

- Тебя, потрох, не спрашивают. Геринг, ты что, все еще не понял, что здесь какая-то подстава? Жопой клянусь, этот его базар - поганка.

Геринг, продолжая держать его на мушке, спокойно ответил:

- А ты жопу-то побереги, а то знаешь, как бывает? Поклялся жопой и ошибся. И тогда твоя личная жопа становится общей. Слыхал про такое?

- Я-то слыхал, но Знахарь этот не зря здесь появился - это точно.

Пока они препирались, не опуская пистолетов, Костя незаметно изучал ситуацию, запоминая, чей ствол куда смотрит, просчитывая возможные траектории, оценивая позы напряженно сидевших вокруг стола людей.

Он и на самом деле был «хорошим шпионом». Одним из лучших. Но грязь и подлость дела, которому в свое время он попытался честно служить, внушили ему в конце концов отвращение к этому делу, и теперь он принадлежал себе. Даже став человеком Знахаря, известного уголовного авторитета, он твердо знал, что не перешагнет одному ему известной черты, за которой любой человек становится подонком и дрянью.

Неожиданно по стенам ресторана пролетел синеватый отблеск, и на улице завыла полицейская сирена.

- Падла, бля! Он, гнида, нас ментам сдал! - заорал вконец спятивший Крендель, нервы русских гангстеров не выдержали, и началась стрельба.

Костя обхватил Знахаря за шею и, уперевшись обеими ногами в край стола, сильно оттолкнулся, опрокинув назад двухместный диванчик, на котором они сидели. Знахарь больно ударился затылком об пол, а на низкой стеночке, отделявшей купе от зала, появилось несколько пулевых пробоин. И были они как раз там, где только что находились его голова и грудь.

Геринг, с самого начала державший Кренделя на мушке, несколько раз нажал на спуск, и Крендель повалился лицом на стол.

Кренделевские бойцы палили прямо перед собой куда попало, а поскольку в мишенях недостатка не было, то их пули тоже нашли себе добычу. Но и сами они через несколько секунд перестали двигаться, застыв в нелепых позах и истекая кровью.

Перестрелка оказалась короткой только потому, что Геринг сделал правильный выбор, и все его стволы были направлены на Кренделя и его людей. Лос-анджелесская делегация была полностью уничтожена.

Из людей Геринга не пострадал никто, зато трое бойцов Алекса, которые сидели прямо напротив кренделевских орлов, полегли все до единого.

Геринг окинул поле боя быстрым взглядом и, посмотрев на лежавшего Знахаря, которого Костя все еще прижимал к полу, усмехнулся и сказал:

- А у тебя хороший помощник.

Костя скатился со Знахаря и быстро поднялся на ноги.

Знахарь, держась за затылок и морщась, тоже встал и, оглядев валявшихся на диванах в разных позах окровавленных мертвецов, присвистнул.

- Хорошо поговорили! - сказал он и с извиняющимся видом посмотрел на Геринга.

- Вам пора идти, - ответил тот, засовывая пистолет сзади за пояс.

- Пожалуй, - согласился Знахарь. Он повернулся к сидевшему неподвижно Алексу и сказал: - Пошли отсюда. Вечеринка окончена.

Алекс не отреагировал, и, приглядевшись, Знахарь заметил на его цветастой рубашке маленькую дырочку прямо напротив сердца.

Вздохнув, Знахарь посмотрел на Геринга. Тот развел руки:

- Извини, брат, я не успел сказать тебе, что этот урод Крендель очень плотно сидел на кокаине. Поэтому-то он так рвался на конфликт. Герой, бля, подвиги, бля…

- А-а, - понимающе кивнул Знахарь. - Ну что же, рвался - нарвался.

- Да, не повезло… - сказал Геринг и, посмотрев в окно, занервничал: - Все, давайте отваливайте, пока копы не приехали. В ту дверь, пройдете по коридору до конца и выйдете на параллельную улицу.

- Пошли, - сказал Костя и подтолкнул Знахаря, который с сожалением смотрел на убитого Алекса.

- А ты как? - спросил Знахарь у Геринга, делая шаг к выходу.

- Я разберусь, не беспокойся, - ответил Геринг и оценивающе посмотрел на трупы. - Они пришли ко мне в кабак и постреляли друг друга. И все дела.

Знахарь кивнул и направился к выходу.

Костя последовал за ним, а Крокодил с Малютой стали сноровисто перемещать покойников, создавая картину, которая должна была убедить полицейских в правдоподобии версии Геринга.

Майк Хайдеггер, услышав стрельбу, доносившуюся из русского ресторана, и увидев сквозь большие окна вспышки выстрелов, озарявшие полутемный зал, сразу же забыл о своем воришке и, резко дав задний ход, отъехал на безопасное расстояние. При этом он опрокинул тележку мороженщика, и ее хозяин, обкуренный ямайский негр со множеством косичек и в большом толстом берете, по-хозяйски облокотился на капот полицейской машины и заголосил:

- Слышь, мужик, ты что, спятил? А ну, давай, покупай теперь все мое мороженое!

Хайдеггер, который тоже был чернокожим и отлично знал этого мороженщика, высунулся в окно и ответил:

- А пошел ты в жопу! Будешь выступать, я тебя упакую, и тогда будешь курить плохой козий помет вместо хорошей травки. Понял?

Поклонник философии Боба Марли понял сказанное и, бормоча невнятные угрозы, стал подбирать с асфальта свой товар, а Хайдеггер, ухмыльнувшись, включил рацию и вызвал подмогу.

Я сидел за столом ныне покойного Алекса и разглядывал людей, расположившихся напротив меня на двух больших диванах и в нескольких креслах.

Смотрел я на них и не мог понять, на хрена мне сдался этот Нью-Йорк.

Все получилось совсем не так, как я хотел. Сходняк во Флориде обернулся кровавой бойней, никакой договоренности не получилось, потому что нам с Костей пришлось тем же вечером делать из Майами ноги, и результатом всех наших действий за эти несколько дней стало то, что я получил в наследство Центр Мира.

Вчера, приземлившись в аэропорту Кеннеди, мы сразу же направились на Брайтон и стали действовать по плану, который мне навязал Костя. Нельзя сказать, что я сильно сопротивлялся его доводам. В глубине души я понимал, что нужно поступить именно так, а не иначе. В противном случае был реальный риск того, что над Нью-Йорком встанет какой-нибудь пахан, выдвинувшийся из среднего звена, и все пойдет прахом. Понятное дело, нерешаемых проблем нет, но это опять стрельба, трупы…

Так что я согласился занять освободившееся кресло, и мое сопротивление не многим отличалось от того, которое оказывает ребенок, которому предлагают горькое лекарство, которое все равно придется принять. А для собственного удовольствия можно и покапризничать, и ножками по паркету постучать.

Приехав на Брайтон, мы деловым шагом вошли в кабак, и Костя, взяв за галстук вышибалу, сказал ему, чтобы вся алексовская братва, которая имеется на данный момент в кабаке, собралась у хозяина.

Быстро поднявшись в кабинет Алекса, мы заняли основные позиции.

Выглядело это так. Я уселся за просторный стол, на то самое место, где последние одиннадцать лет сидел Алекс, а Костя - слева от меня, за торец того же стола. Перед собой он положил внушительный пистоль, у которого был взведен курок, и повернул оружие так, чтобы этот взведенный курок был виден всем.

Мы посмотрели друг на друга, и я сказал Косте:

- Ты бы еще ноги на стол задрал для понта.

Костя хмыкнул, но взял пистоль со стола, осторожно спустил курок и убрал пушку в подмышечную кобуру.

Ждать пришлось недолго.

Не прошло и нескольких минут, как в дверь постучали.

- Войдите, - сказал я и приготовился ко всему.

Дверь открылась, и в кабинет вошли четверо братков, один из которых был не совсем трезв, но держался прямо и вполне владел собой. Следом за ними робко вошел вышибала, и тут Костя сделал первый ход:

- Кто на дверях?

Вышибала растерялся и промычал:

- Так это, сами сказали - всех…

- Иди на свое рабочее место. Будешь нужен - позовут.

Воротчик кивнул, развернулся через левое плечо и исчез, бережно прикрыв за собой дверь.

- Присаживайтесь, - Костя указал братве на диваны, и ничего не понимающие пацаны молча уселись напротив нас.

Костя взглянул на меня, и я понял, что настало время моего выступления.

Кашлянув, я оглядел мордоворотов и сказал:

- Алекса больше не будет. Сегодня его застрелили в Майами.

- Оп-па! - воскликнул нетрезвый браток и, хлопнув себя по коленям, удивленно повернулся к приятелям.

- А кто? - спросил другой, у которого левая бровь была рассечена небольшим шрамом, как у Юрия Гагарина.

- Крендель из Лос-Анджелеса, - ответил я.

- Вот падла! - Гагарин ударил кулаком по ладони. - А как это вышло?

- На сходняке он открыл стрельбу, нескольких братков положил и Алекса тоже. Ну его, понятное дело, грохнули на месте. И всех, кто с ним приехал.

- Жалко, что не я, - резюмировал Гагарин. - И что теперь?

Я посмотрел на Костю и понял, что настал тот самый момент, когда я должен провозгласить в свою собственную честь «Король умер - да здравствует король».

- Говоришь, что теперь?… А теперь - вот что. Меня зовут Константин Владимирович. Завтра, в три часа дня, здесь, в этом кабинете, должны сидеть все авторитеты Нью-Йорка. Будет совещание, на котором я изложу программу дальнейших действий. Тот, кто не соизволит явиться, наживет себе большой геморрой.

Сделав небольшую паузу, чтобы сказанное дошло до слушателей, я сказал:

- Все свободны.

Ошеломленные братки дисциплинированно встали и вышли.

Костя подмигнул мне и сказал:

- Это все семечки. Вот завтра паханы придут, посмотрим, как ты будешь с ними разговаривать. Их просто так не построишь, не то что этих… - и он кивнул в сторону двери.

- А я буду разговаривать с ними почти так же, - ответил я, чувствуя, что вступаю в новую, интересную и опасную игру, - а если кто вякнет, придется его гасить. При захвате власти всякое бывает.

- Понятно, - кивнул Костя, - это нам известно. Но только не надейся, что я стану твоим штатным палачом.

- Я об этом даже и не думаю, - ответил я, - для таких дел другие найдутся. А твоя реплика, прямо скажем, довольно дурацкая.

- Ладно, - вздохнул Костя, - дураки часто правду говорят. Завтра посмотрим.

- Завтра посмотрим, - согласился я и нажал кнопку на столе, чтобы вызвать официанта и заказать пива.

Это было вчера поздно вечером, а сегодня на диванах и в креслах передо мной сидели те самые паханы, которых я распорядился оповестить о совещании.

Их было пятеро.

Я смотрел на этих прожженых урок и удивлялся, как это их с такими рожами впустили в Штаты. Понятное дело, Америка - не рай, но ведь головой думать тоже надо. Даже в каком-нибудь частном кафе можно увидеть надпись «Извините, но Вас могут не впустить без объяснения причин». Это значит - фэйс-контроль. А говоря попросту - смотрят на твою рожу и решают, пустить тебя или нет. И, между прочим, это правильно. Если ты стоишь на дверях и видишь, что у желающего попасть в твое заведение на лбу написано, что от него можно ждать проблем, то и нечего ему тут делать.

А уж у четверых нью-йоркских авторитетов, сидевших напротив меня, не то что на лбу, а прямо на руках было синими узорами написано все, что они из себя представляют и чего от них можно ждать. Ничего хорошего, между прочим.

Я кашлянул и продолжил рассказ.

- …а потом Крендель вытащил пушку, и началась стрельба. Алекса убили. Теперь на его месте буду я, и если кто-нибудь не согласен, я готов выслушать мнение. Но предупреждаю, что от этого ничего не изменится. Алекс перед смертью успел сказать мне, что я его наследник. Понятное дело, доказать этого я не могу, потому что свидетелей не было, но отстоять свое право готов. Так что если у кого-нибудь есть вопросы - спрашивайте.

Я, конечно же, соврал насчет завещания Алекса, но по логике вещей так оно и было. Я должен был принять эстафету, а доверить дела по Нью-Йорку кому-нибудь из сидевших напротив меня людей было бы неимоверной глупостью. Все они не доросли до этого уровня, и, оказавшись над городом, любой из них наверняка натворил бы такого, что потом хрен расхлебаешь.

Между прочим, здесь, в Америке, наши бандиты чувствовали себя совсем не так, как в беспредельной России. Они, конечно, гнули пальцы и надувались крутизной, но только в обществе соотечественников. А перед представителями американской власти и закона, а тем более перед полицейскими они все были тише воды и ниже травы. Это только у нас, в России, все куплены и проданы оптом и в розницу. Это только у нас существует прейскурант, в котором оценено все. У нас ведь как - поймали тебя пьяного за рулем, а ты отстегнул сотку баксов, и гуляй. Нашли у тебя в машине ствол - сунул пятьсот тех же баксов, и свободен. Любой чиновник продается, любой начальник покупается. А уж менты - так те еще и пострашнее бандюков будут. А здесь, в Америке, - хрена лысого.

Я четко видел, что авторитеты, сидевшие передо мной, не чувствуют себя так уверенно, как российские бандиты, у которых за спиной мощная государственная поддержка и которые знают, что во всей России нет силы, способной им противостоять.

Здешние паханы убедились, что есть большие и страшные американские дяди, которые, если будет нужно, разорвут им жопу, предварительно объяснив права и позволив один раз позвонить по телефону. Здесь проблемы и вопросы не решаются так, как в России. Если ты попал - то это всерьез и надолго. Причем действительно надолго, потому что срока тут дают щедро. Могут, например, сунуть три пожизненных. Цирк, да и только!

Витя Гоблин, владелец всех русских алкогольных лавок Нью-Йорка и окрестностей, оглядел присутствующих и спросил:

- Так это, значит, вроде как - король умер, да здравствует король?

Я усмехнулся и кивнул.

- Именно так.

- А если кто не согласен, его - это самое?

- Ну почему же сразу «это самое»? Можно ведь и по-человечески договориться.

Гоблин подался вперед и сказал:

- По-человечески? Это хорошо, когда по-человечески. Ладно. Вот я тебя от имени общества и спрашиваю. Во-первых, что теперь будет, а во-вторых - чего ты хочешь?

Ну, слава тебе яйца! Первую часть разговора проехали, подумал я и сказал:

- Сейчас обо всем поговорим, но лучше под пиво. Никто не возражает?

Никто не возразил, и я нажал на кнопку.

Дверь тут же открылась, и халдей, на этот раз одетый не в клоунский псевдорусский костюм, а в обычную тройку, спросил:

- Чего желаете, Константин Владимирович?

- Давай всем пива и раков.

- Слушаю, - ответил он и исчез.

Снова повернувшись лицом к сидевшему напротив меня цвету русского криминалитета Нью-Йорка, я сказал:

- На первый вопрос я отвечу сразу же и окончательно. Что теперь будет? А ничего особенного. Каждый занимается тем же и так же. Так что в этом смысле между мной и покойным Алексом никакой разницы нету. Я не собираюсь тянуть грабки к вашим нелегким трудовым заработкам.

Гоблин, говоривший от лица общества, хмыкнул, остальные заулыбались.

- А вот насчет того, чего хочу я… Это совершенно отдельный и очень серьезный разговор. И он наверняка будет долгим, поэтому я и сказал, чтобы нам принесли пива и раков. Под пивко оно лучше пойдет.

Изя Бушель, сидевший на краю дивана, сверкнул на меня очками и поинтересовался:

- А что, Знахарь, все, что про тебя рассказывают, - правда?

Я развел руки и ответил:

- Ну это смотря что рассказывают.

- Ну про то, как ты Аль Каиду опустил, про то, как из «Крестов» на ракете свалил, еще всякое-разное…

- А какое - всякое-разное?

Бушель покосился на Гоблина, кашлянул и сказал:

- Какое? Говорят, что питерский авторитет Стилет назначил за тебя хорошие деньги. Тут об этом много говорили. Хотелось бы услышать, что ты сам скажешь.

Я оглядел компанию и увидел, что им действительно хочется услышать, что я сам скажу по этому поводу. Так сказать, из первых уст.

Ну что же, хотят - услышат.

Тут дверь за моей спиной открылась и двое халдеев внесли пиво и дымящееся блюдо с раками.

Пока они расставляли все это на столе, я молчал, наблюдая за их действиями, а когда они вышли, сделал приглашающий жест:

- Прошу! Чем богаты, сами понимаете. Уговаривать не пришлось, и мои собеседники, не чинясь, стали наливать себе пиво и хрустеть раковыми панцирями.

Глотнув пивка, я закурил и сказал:

- Хотите про Стилета? Пожалуйста. Костя, прикрой дверь.

Халдеи, уходя, то ли случайно, то ли специально не закрыли дверь до конца, а я не хотел, чтобы наши разговоры стали достоянием посторонних ушей. Кабинет Костя проверил, подслушивающих устройств в нем не оказалось. Зато по моему распоряжению были установлены микрофоны и две видеокамеры. Так что потом мы могли в спокойной обстановке проанализировать то, о чем тут будет идти речь.

- Спасибо, Костя.

Он кивнул и снова развалился в кресле.

- Так вот, насчет Стилета. Я не буду рассказывать вам всю историю, так сказать, от Адама и Евы. А начну я с того момента, когда молодой, да ранний урка по кликухе Знахарь неожиданно разбогател. Свалилось на Знахаря, на меня, значит, богатство немереное. Прознал про это Стилет, падла жадная, и решил на это богатство руку наложить. И не просто взять меня в клещи и выбить деньги, а по-хитрому. Для этого организовал он сходняк, на котором меня короновали. А когда стал я ему ровней, то он с корешами своими погаными да с Дядей Пашей уральским стали меня грамотно в оборот брать. Дескать, ты, Знахарь, неправильный вор в законе. Мол, не несешь денежки свои в общак, людей дорогих имеешь, в общем, нарушаешь старинный воровской закон. Я, как услышал эти его речи, чуть со стула не упал. Он ведь сам, гнида, в богатстве купается, виллы у генералов-воров покупает, бизнесы всякие имеет, и в общак, между прочим, несет только объедки свои. А все остальное - себе в рыло. Как и Дядя Паша, и все прочие. Подумал я и сказал ему - а пошел бы ты, Стилет, куда подальше. Законы воровские уже умерли, новых пока еще нет, а ты, если денег моих хочешь, закажи сначала себе пиджачок из красного дерева полированный, а потом можешь и попробовать. И с тех пор он, гнида, ночей не спит, все на мои деньги дрочит. Покушения устраивает, с федералами в долю вошел, чтобы меня взять… В общем, не будет ему теперь покоя до тех пор, пока я живой на свободе гуляю. Ведь если бы я тогда не слинял из «Крестов», в тот же вечер шестерки Саши Сухумского сделали бы из меня фарш. А они там все в доле были. И главный мент города, и начальник «Крестов», и Стилет, и Сухумский, и эти пидары из мэрии… В общем - вся компания одним салом мазана.

Я прервался, чтобы хлебнуть пива. Гоблин, пристально глядя на меня, спросил:

- Отвечаешь, что именно так все обстоит?

- А ты скажи мне, чем ответить, - сказал я, - жизнью, что ли? Так моей жизни давно уже грош цена. За моей шкурой столько охотников набралось, что их в колонну по четыре строить можно. А тех, кто теперь в земле гниет, так до меня и не добравшихся, уже, наверное, больше сотни будет.

- Так что, получается, что Стилет - гнида казематная?

- Именно так. Спорю на оставшийся глаз, что вы до последнего момента не могли решить, то ли работать со мной, то ли сдать меня Стилету, как неправильного вора. Не так?

- Так, - Гоблин решительно кивнул, - именно так.

- Ну и что решили?

- Так ведь ты же сам видишь, что мы у тебя сидим и пиво твое пьем, а не ты у нас в подвале Стилета дожидаешься.

- Ну вот и хорошо. Значит, с этим вопросом ясно?

- Ясно.

- А насчет Стилета… Гадом буду, когда он точно узнает, где я и чем занимаюсь, то сюда заявится. Если не сам, то шестерок своих пришлет по мою душу. Он теперь до конца жизни не успокоится по поводу моих денег.

- Это ничего, - отмахнулся Гоблин, - пусть приезжает. Мы его тут встретим, как дорогого гостя.

Я кивнул, а Костя сказал:

- Я его даже лично встречу. А вам, господа, для общего сведения сообщаю, что я бывший офицер ФСБ, и знаю обо всех вас много такого, что вы старательно друг от друга скрываете. Это я не к тому, что теперь, дескать, вы все у меня на крюке, вовсе нет. Я шантажом не занимаюсь. Зато я знаю, кто такой на самом деле этот Стилет. Он продаст кого угодно и кому угодно. Вы тут все не ангелы, и таких, как вы, в светлое будущее не возьмут, но Стилет - особый случай. Ему и в нашем темном настоящем делать нечего. Так что при случае я его просто грохну. Для общей пользы дела.

- Ишь, какой принципиальный, - язвительно заметил Слава Хороший, наливая себе пенящееся пиво. - А что, у вас в ФСБ все такие чистенькие да чест-ненькие, как ты?

- Сам знаешь, что там за люди. И вот именно поэтому я уже пять лет как ушел из конторы. Такая же грязь, как и везде. Между прочим, чтобы между нами не было неясностей, сразу скажу - я не с вами. Но беспокоиться вам нечего, сдавать вас или играть свою игру я не собираюсь.

- А с кем же ты, - спросил Гоблин, - и зачем тебе все это?

- Я со Знахарем. А зачем мне это - мое дело. С вас хватит и того, что можете смело поворачиваться ко мне спиной. В гнилые игры не играю.

- Посмотрим, - проворчал Гоблин, - посмотрим… Я решил, что пора съезжать с этой скользкой темы, и сказал:

- А теперь, господа, поскольку между нами установилось некоторое принципиальное согласие по общим вопросам, позвольте мне перейти к главной теме нашего сегодняшнего собрания.

Заинтересованные моим официальным тоном, все повернулись ко мне, и я, глядя на пять уголовных морд, слегка окультуренных многолетним пребыванием в богатой и сильной стране, сказал:

- Сейчас я расскажу вам, чего я хочу. Заранее предупреждаю, что все, о чем я буду говорить, будет исполнено. Поэтому каждый из вас, если почувствует, что ему такое не по силам, может встать и уйти. Никаких санкций не последует, но, когда начнутся действия, ему придется сидеть и не высовываться. Я понятно излагаю?

Гоблин кивнул за всех.

Я попал.

Я опять попал.

Да что же это делается? Не успеет в моей душе затянуться одна кровоточащая рана, как я тут же нахожу себе новую беду…

…и если боль твоя стихает,

Значит, будет новая беда…

Так в песне поется. Правильно поется, черт побери.

В Душанбе, в одном из скверов, стоит статуя девушки.

Это - Настя. Моя Настя.

Та самая женщина, которую я любил. По-настоящему любил. И, навсегда прощаясь с ней, я был уверен, что теперь никогда не смогу быть ни с какой другой женщиной. Однако вскоре у меня появились другие девушки, правда, ни одну из них я не допустил до своего сердца… Но до других мест допускал, и с большим удовольствием. Правда, каждый раз после этого чувствовал себя свиньей, предающей самое дорогое, но пересилить себя не мог, да и не хотел, и мое естество снова искало и находило источники плотских развлечений и удовольствий.

Потом появилась другая женщина.

Обстоятельства нашего знакомства были весьма неблагоприятными. Наташа была подсадной федеральной шкурой, которая сдала меня со всеми потрохами подонку Губанову. Тут-то для меня и началась веселая жизнь.

На некоторое время эта сука исчезла из моего поля зрения, но потом появилась снова и вдруг…

Вдруг я увидел, что эта прожженая циничная красотка вовсе не обычная курва, которая служит хозяину за страх или за жирную кость. Ей было наплевать и на высокие государственные интересы, и на жизнь какого-то уголовного урки, которым как раз был я.

Эта сумасшедшая баба была просто повернута на ощущении опасности. Вроде тех идиотов, которые прыгают с моста на резинках или кувыркаются в бочке, летя с Ниагарского водопада. И в том, как она обошлась в свое время со мной, не было ни подлости, ни низости. Я для нее был всего лишь одним из условий смертельно опасной игры.

И вот когда мне неожиданно открылась ее сущность, я понял, что именно такая женщина мне и нужна. Наташа полюбила меня, и я чувствовал, что мне это приятно. Причем приятно не так, как бывает, когда нежная женская рука прикасается к не менее нежному мужскому инструменту, нет, это было скорее осознание того, что в мире есть женщина, которой можно доверять до конца, которая выбрала ту же игру, что и ты, которая любит тебя таким, какой ты есть, и которую, в конце концов, ты можешь полюбить и сам.

Все к этому и шло.

Несколько раз она спасла меня от смерти, несчетное количество ночей мы провели с ней, сплетаясь в порывах страсти, она удивляла меня умом, радовала жизнелюбием, и я уже готов был сдаться ей на милость, признав, что она мне дорога…

Но в пещере, полной сокровищ, путь к которым был усеян трупами соискателей, Надир Шах дважды выстрелил ей в грудь. И теперь тело Наташи лежало в земле, а ее душа наверняка вела свои женские разговоры с душой Насти.

Между прочим, моя первая жена тоже была убита. Смерть она приняла страшную, под стать своей грязной и мелкой душонке. Ее укусила змея. Она сама была змеей, и змея же поставила точку в череде ее никчемных и скучных дней, наполненных жадностью и подлостью. Хрен с ней.

А вот то, что все мои женщины погибают, хреном не перечеркнешь.

Недаром умная Наташа, умирая на моих руках, прошептала:

- Не трогай Алену… Пожалей ее.

И она была права! Я ведь уже положил глаз на юную и невероятно привлекательную сестру Насти. И, если верить тому, что я всех своих женщин загоняю в могилу, готовил ей ту же незавидную участь.

И тогда я приказал себе отвернуться от Алены раз и навсегда, и приказ этот выполнил. Алена, ощутив неожиданный холод, исходивший от меня, тоже перестала делать некоторые женские движения, которые всегда приводят к близости.

Между нами была стена имени Снежной Королевы. Мы прекрасно видели друг друга через прозрачный, как стекло, лед, но не более того. А помимо этого я, напившись однажды джина, усадил Алену напротив себя в кресло и рассказал ей все, касающееся моих сердечных дел и того, чем всегда эти дела заканчивались. Бедная девочка сначала испугалась, потом ей стало жалко меня, и мы долго сидели, обнявшись, и плакали в три глаза.

А потом все это кончилось, и я мог больше не беспокоиться за сестру той, которая открыла для меня любовь.

И вот теперь…

Маргарита Левина. Рита.

Марго, как попытался однажды назвать ее Костя, но я, сразу же вспомнив другого Марго, сидевшего со мной в «Крестах», решительно потребовал избегать этого имени. Костя покладисто кивнул.

Вернувшись в Гринвидж после плодотворной беседой с нью-йоркскими авторитетами, мы с Костей решили искупаться. Время было позднее, второй час ночи, на пляже никого, и купались мы, понятное дело, голышом.

Теплая океанская вода ласкала утомленное за день тело, в черном небе мерцали звездочки, которые были точь-в-точь такими же, как в Питере, в общем - полная благодать.

Через пять минут купания Костя зашиб палец на ноге и, ругаясь, похромал в фазенду. Я остался в океане один и, раскинув руки, неподвижно покачивался на поверхности соленой воды, глядя в страшную вышину черного неба, где перемигивались микроскопические огоньки недостижимых звезд.

Вокруг была тишина, и вдруг я услышал негромкий женский голос:

- Я не помешаю тебе, Костя?

Перевернувшись на живот, я глотнул воды и закашлялся.

Встав на дно, а было там как раз по шею, я увидел на фоне освещенной фазенды четко очерченный женский силуэт.

Это была Рита.

Зная, что я вижу ее темный силуэт на светлом фоне, она медленно повернулась боком, и я понял, что на ней ничего нет. Надо сказать, увиденное превосходило всякие ожидания.

- Так помешаю или нет?

Я вспомнил, что вежливые мальчики не оставляют вопрос без ответа, и пробулькал:

- Конечно нет! Места всем хватит.

- Сейчас увидим, - усмехнувшись, ответила Рита и, многозначительно покачивая бедрами, вошла в воду.

Атлантический океан - очень большая ванна.

Две бутылки с письмами от робинзонов могут плавать в ней миллион лет и никогда не встретятся. Но течения, которые сталкивают мужчину с женщиной, намного сильнее всяких там гольфстримов и теорий вероятности.

Не прошло и двух минут, как рядом со мной раздался плеск и показалась мокрая голова Риты, которая подплыла ко мне под водой.

- А вот и я.

После этого она встала на дно рядом со мной и откинула темные мокрые волосы назад, сразу став похожей на русалку.

Я молчал и ждал, что будет дальше.

Сказать по правде, я знал, что должно было произойти дальше, и вовсе не противился этому. Я в первый же день нашего знакомства понял, что Рита подходит мне во всех отношениях. Следя за ней, за ее движениями и мимикой, за ее постоянно менявшимся, как погода над морем, лицом, я находил в ней все новые и новые подтверждения того, что эта очень привлекательная внешность скрывает за собой еще более привлекательное содержание. Но, по какому-то мне самому непонятному капризу, я не предпринимал никаких шагов к сближению и, как терпеливый чукча у полыньи, ждал, когда она сама придет ко мне.

Вот она и пришла. И даже без одежды.

- Костя, я тебе нравлюсь? - спросила Рита, слизывая с губ соленую морскую воду и медленно приближаясь ко мне.

В ее глазах можно было увидеть все, чего только может пожелать мужчина. Я желал многого, и поэтому увидел еще больше, чем желал.

- Очень нравишься, - ответил я, потихоньку пятясь от нее.

- А почему же ты за все время ни разу не прикоснулся ко мне?

Я пожал плечами и улыбнулся. Ну не рассказывать же ей, в самом деле, какую игру я затеял!

- А почему ты сейчас пятишься, как рак? Ты что, меня боишься?

- Конечно, боюсь. А вдруг ты маньячка и хочешь изнасиловать меня?

Рита смотрела на меня широко открытыми глазами и медленно двигалась ко мне. От ее голых плеч расходились две маленькие черные волны.

- Изнасиловать - это когда ты не хочешь. Но ведь ты же хочешь, правда?

Она положила руки мне на плечи, и из воды чуть-чуть показались ее полные груди, поднявшиеся от этого движения.

Я перестал пятиться, и Рита прижалась ко мне, издав тихий стон. Почувствовав, как по мне заскользили теплые и упругие выпуклости ее тела, я решил, что пора кончать играть в недотрогу.

Но Рита опередила меня, как она нежно, но решительно взяла быка за рога. То есть - схватила меня за член, который мешал ей прижаться ко мне.

- Я знаю, для чего у меня существует то место, куда мы сейчас упрячем эту твою штуку.

- Интересно, для чего? - спросил я, испытывая сильное желание поскорей упрятать эту свою штуку именно в то место, которое она имела в виду.

- Сейчас я расскажу тебе, - прошептала Рита, продолжая нежно сжимать под водой мой член. - Когда мужчина и женщина хотят крепко обняться, у мужчины вдруг вырастает спереди твердый и горячий банан. Он торчит и мешает обниматься. Поэтому природа устроила так, чтобы он мог спрятаться в специальное место в теле женщины и не мешал. Правильно?

- Э-э-э… Правильно, - согласился я. С такой оригинальной точкой зрения я еще не сталкивался, но она чем-то понравилась мне, и я добавил: - Так, может, обнимемся?

- А ты сильно хочешь меня обнять? - спросила Рита, сжимая в руке неопровержимое доказательство того, что так оно и есть.

- А разве ты сама не видишь?

- Не-ет, это не то… Я хочу услышать это от тебя. Скажи мне об этом. - И Рита приблизила ко мне мокрое улыбающееся лицо.

При этом она сделала еще несколько особых движений из женского пыточного арсенала, предназначенного для выжимания из мужчины разнообразных приятных признаний. Надо сказать, я уже был готов признаться в чем угодно. Хоть в том, что это я застрелил горячо любимого народом Сергея Мироныча.

Я судорожно вздохнул и, едва не захлебнувшись, произнес:

- Я хочу тебя обнять.

- Сильно хочешь?

- Сильно…

Она отпустила мой, как она выразилась, горячий банан, и он пружинисто заколыхался в глубине, целя в неизвестность.

Рита положила обе руки мне на плечи и, подняв небольшую волну, обняла меня ногами за талию. При этом она смотрела мне прямо в глаза, и в ее зрачках сверкали береговые огни, находившиеся за моей спиной.

Потом ее бедра ослабли и стали медленно скользить вниз, пока я не почувствовал, что мой бивень прикоснулся к нежному и горячему входу в то самое место, куда его следовало упрятать, чтобы не мешал обниматься.

- Это только глупые сучки направляют его руками, - прошептала Рита, - настоящая женщина найдет его и так.

Она вильнула бедрами и скользнула вниз.

Я почувствовал, как Рита наделась на меня, словно жаркая перчатка на напряженную руку, и увидел, что ее глаза затуманились и из них исчезло игривое выражение. Она поймала меня в извечную женскую ловушку и, судя по всему, не собиралась отпускать.

Последнее, что мелькнуло в моей бедной контуженной башке, это беспокойство о том, не поднимем ли мы с Ритой такие волны, которые, как цунами, обрушатся на ничего не подозревающий спящий берег, и не приведет ли это к человеческим жертвам.

А если и приведет - хрен с ним. Не наше дело.

Очнулся я лет через пятьдесят.

Я лежал на песочке, не успевшем остыть после жаркого солнечного дня, и бездумно пялился в черное небо, где между мерцающими звездами медленно плыл огонек спутника.

Интересно, что это за спутник?

Может быть, это космическая станция, на борту которой сейчас происходит эксперимент по зачатию в невесомости… Может быть. А может быть, это баллистическая ракета, направленная, к примеру, на Северную Корею, которая вовсе оборзела и показывает всему миру атомный кастет? Тоже может быть.

А если это спутник-шпион, и именно в эту минуту Стилет сидит перед монитором и, нажимая на кнопки, видит в инфракрасных лучах, как я кувыркаюсь на берегу океана с потрясающей девушкой, и кривит рыло в злобной усмешке?

Нет. Уж этого никак не может быть.

Кстати, насчет потрясающей девушки. Интересно, где она?

Я повернул голову налево и увидел Риту, лежавшую рядом со мной.

Ее глаза были закрыты, и она улыбалась.

Услышав, как зашуршал под моей головой песок, она открыла глаза и повернулась на бок. Мы долго смотрели друг на друга, потом она сказала:

- Я спасла твою никчемную жизнь, вытащив тебя на берег. Когда мы кончили, ты сделал вид, что хочешь утонуть, и мне пришлось спасать тебя. И, между прочим, я делала это из последних сил, потому что на самом деле лучше было бы, если бы ты вытащил меня. Я тоже хотела утонуть, потому что еще никогда в жизни не испытывала таких ощущений.

Мой ответ был краток:

- Угу.

На большее я просто не был способен.

Не понимаю, почему наши далекие предки выбрались из океана на сушу. Жить, а главное - размножаться в воде гораздо приятнее. Не иначе, как их какой-нибудь доисторический бес попутал. Хотя… Бесы, они и тогда и сейчас - одни и те же.

- Пойдем в фазенду, - предложила Рита, - и там продолжим наше приятное занятие.

- Угу, - ответствовал я.

- Что «угу»? Отвечай по-человечески! - возмутилась Рита и, взвившись над песком, обрушилась на меня всей своей мягкой тяжестью.

Я наконец вышел из оцепенения и, почувствовав, что готов повторить процедуру упрятывания в женское тело мешающих частей моего организма, крепко прижал ее к себе.

- Ну уж нет, - возмутилась Рита, не сопротивляясь, впрочем, - на песке пусть кто-нибудь другой трахается. Я не хочу потом вытряхивать из себя камушки и ракушки. А ну вставай, лентяй несчастный, пошли в дом!

Я неохотно отпустил ее и поднялся на ноги. Рита оценивающе оглядела меня ниже ватерлинии и удовлетворенно кивнула.

- Надеюсь, в постели ты окажешься не хуже, чем в океане.

- Лучше, намного лучше, - убедительно сказал я, отряхиваясь.

Рита снова, на сей раз критически посмотрела на мои собачьи попытки и сказала:

- Объясняю для тупых. Войди в воду и снова выйди. Результат будет гораздо лучше.

И тут же подала мне пример, с разбегу бултыхнувшись в океан.

Я последовал за ней, но, когда вынырнул и приготовился схватить ее, чтобы повторить морские процедуры, увидел, что она уже быстро идет к берегу, опасливо оглядываясь на меня и смеясь.

- Я сказала - в постели, а не в воде. Наверное, ты не расслышал.

- Да расслышал я, расслышал, - недовольно пробурчал я, окунулся еще пару раз и пошел на берег.

Мы натянули халаты и направились к фазенде, откуда доносились музыка и смех.

- А знаешь, - сказала Рита, беря меня под руку и прижимаясь к моему плечу тугой грудью, - хорошо бы вот так же, только без всех остальных… Как ты думаешь?

- Так и думаю, - согласился я и вздохнул, - да вот только это как-нибудь в другой раз. Совсем в другой раз и при других обстоятельствах.

Рита тоже вздохнула и ответила:

- У таких, как ты, не бывает ни других разов, ни других обстоятельств.

Возразить я не мог, поэтому сделал мужественное лицо и хлопнул Риту по виляющей ягодице.

Она взвизгнула и, выбрасывая из-под ног фонтанчики песка, побежала к фазенде. Я бросился за ней, и в это время на освещенную террасу вышел Костя с бутылкой пива в руке.

- Явились, голубчики, - зловеще произнес он, увидев нас, - а я-то уже думал, что ты, Костик, утонул к чертовой матери, и я могу спокойно отправляться в Россию и ловить там рыбку в речке, а также собирать в лесу грибочки. Но, оказывается, зря я надеялся на спокойную старость. Живучий ты все-таки…

- Не дождетесь, - ответил я. - Пиво-то еще осталось, или все вылакали?

- Осталось, не бойся, - успокоил меня Костя. - Тебе, между прочим, звонили.

- Кто?

- Коля Геринг.

Перестрелка в ресторане «Чичако» не привела ни к каким особенным последствиям. Прибывшие через несколько минут полицейские увидели перепуганного толстого хозяина, который заламывал руки и сетовал на несчастную судьбу эмигранта, не знающего покоя даже в благословенной Америке, а также совершенно достоверную картину произошедшего, из которой следовало, что посетившие ресторан русские гангстеры в ходе вечеринки поссорились и постреляли друг друга.

Все было очевидно, и никаких лишних вопросов не возникло.

А кроме того, местное отделение полиции, в котором нес свою нелегкую службу офицер Майк Хайдег-гер, за двенадцать лет было уже в достаточной мере коррумпировано хлебосольным Колей Герингом, регулярно снабжавшим утомленных службой копов то дымящимся русским борщом, то пельменями, то красной или белой рыбкой, заботливо нарезанной на отливающие перламутром тонкие ломтики.

Трупы увезли, Геринг дал ни к чему не обязывающие показания, кровь отмыли, и на следующий день в «Чичако» опять зазвучала разухабистая «Тетя Хая», и толстобокие русские тетки, увешанные бриллиантами и золотом, снова азартно трясли над паркетом сиськами, утирая пот с жирных лбов и тугих щек.

Посмотрев на эту радующую сердце прирожденного кабатчика картину, Геринг задвинул шторку и, отдуваясь, опустился в кресло.

Крокодил, как всегда, стоял, приклеившись к косяку, и дымил сигарой.

- Ты так и не сказал мне, что думаешь по поводу Знахаря, - сварливо пробурчал Геринг.

- То есть как это - не сказал? - поднял брови Крокодил.

- А вот так! - ответил Геринг. - Только то, что он, по твоему мнению, нормальный пацан.

- А ты что хотел услышать? Рекомендацию для приема в партию?

- Не прикидывайся дураком, Крокодил, ты прекрасно знаешь, что меня интересует. Давай, говори.

- Ну… Ладно, Коля, если ты так уж хочешь… Мое личное мнение - подчеркиваю, мое личное - такое. Знахарь - мужчина серьезный, причем настолько серьезный, что других таких здесь просто нету. И если он пойдет наверх, а он точно пойдет на самый верх, то лучше всего заранее быть с ним. Если мы сейчас откажем ему в поддержке, а потом придем на готовенькое, то потеряем лицо.

- А если у него ничего не выйдет?

- Выйдет, будь уверен. Я таких людей нутром чую. Один из тысячи.

- А из десяти тысяч?

- Тоже один.

Геринг засопел и стал без нужды перекладывать на столе бумаги.

- Втянешь ты меня, Крокодил, в геморрой, ой, втянешь… - Он покачал головой.

- Вот еще, - обиделся Крокодил, - больно нужно! Ты спросил - я ответил. А решать - тебе!

- Разобраться с Марафетом… Это, знаешь ли, не гомельских гопников где-нибудь в Бруклине разогнать. Тут, если промахнешься, кранты! Марафет - это тебе не какой-нибудь король карманников.

Геринг пожевал губами и хлопнул толстой ладонью по столу.

- Ладно, где наша не пропадала! Звони Знахарю и скажи, что мы с ним.

- Давно бы так, - облегченно выдохнул Крокодил, который с первого взгляда почувствовал в Знахаре самурайскую уверенность в том, что смерть - тоже часть жизни.

- Ну и что сказал Геринг? - поинтересовался Знахарь, вытираясь огромным махровым полотенцем с изображением Шваценеггера в роли Терминатора, который держал в мощной руке кружку пива и улыбался в сорок восемь зубов.

- А ничего не сказал, - ответил Костя, открывая пиво. - Это вообще был не сам Геринг, а человек от него. Крокодилом называется.

- А-а, такой высохший и с зубами, как у акулы, - кивнул Знахарь.

- Вот-вот, он самый. Он сказал, что Геринг согласен.

- Ага… - Знахарь попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха. - Согласен, значит… Это хорошо. Это очень даже хорошо. Это значит, что товарищ Марафет должен сейчас икать и чесаться.

- Это кто должен икать и чесаться? - спросила Рита.

Она уже была причесана и одета в шелковый халат, расшитый огромными розами и умильными кошками. Знахарь посмотрел на халат и поморщился.

- В ванной что, другого не было? - спросил он. Рита осмотрела себя и сказала:

- А мне нравится. Я же не говорю тебе ничего насчет твоего полотенца.

- Мое полотенце символизирует мужественность и силу. А твой халат - из серии «покупай живопись».

- Иди в задницу, - небрежно бросила Рита и повалилась в кресло.

Халат при этом распахнулся, и Знахарь успел заметить, что трусы на ней были, к счастью, без роз.

Бросив мужественное полотенце на тахту, Знахарь тоже рухнул в кресло и спросил у развалившегося на диване Кости:

- Ну-с, а что поделывают наши юные пионеры? Костя посмотрел на часы и ответил:

- А наверное, как раз взлетают.

- Что значит - взлетают? - не понял Знахарь.

- А то и значит. Когда я вернулся с пляжа лечить зашибленный палец, то увидел, что братец с сестричкой пакуют шмотки. Я спросил их, куда это они собрались, и они ответили, что раз ты считаешь, что они не доросли до настоящих дел, то отправляются в Диснейленд, где им самое место.

- И ты их не остановил? - ошарашенно спросил Знахарь.

- Не-а, - беззаботно ответил Костя, - они уже достаточно взрослые детки. Хрен остановишь.

- И не просили ничего передать?

- Как это не просили? - удивился Костя. - Очень даже просили.

Он, преувеличенно кряхтя, поднялся с дивана, повернулся к Знахарю задом и спустил трусы.

Знахарь смотрел на его волосатый зад и ничего не понимал.

- Это Алеша просил тебе передать, - пояснил Костя и снова натянул трусы.

Маргарита заливисто смеялась и дрыгала в воздухе ногами, расплескивая по паласу пиво.

- А от Алены никаких посланий не было? - спросила она в промежутке между приступами смеха.

- От Алены - ничего, - с сожалением вздохнул Костя, - а то я бы передал.

- Гоги передаст! - Рита истерически захохотала и выронила бокал с пивом.

Офис Жоры Марафета находился на двадцать первом этаже нового небоскреба «Звезда Лос-Анджелеса». Огромные, во всю стену, бронированные окна выходили на Тихий океан, и где-то там, за горизонтом, за огромной выпуклостью воды, находилась Россия, которую Марафет покинул навсегда.

Возможно, он и не покинул бы страну, в которой родился тридцать восемь лет назад, но там его ждали лагеря и тюрьмы, а если бы открылись некоторые тайные страницы его биографии, то он наверняка получил бы вышку.

Так что лучше уж на двадцать первом этаже в Америке, чем в камере смертников в России - так рассуждал Марафет, и был, конечно же, прав.

Свою карьеру Марафет начал еще в одной из новосибирских школ, отнимая у тех, кто послабее, деньги на завтрак. Через некоторое время он понял, что у слабых мало денег, и, собрав подходящую компанию, стал отнимать деньги у тех, кто был сильнее его. Сильные не догадывались, что для того, чтобы противостоять Марафету, а тогда он был просто Жорой Беляевым, нужно объединиться, и Жора процветал. Дело дошло до того, что сильные, как, впрочем, и слабые, сами стали приносить ему деньги, не дожидаясь экзекуции. Это было гораздо удобнее, чем каждый раз выколачивать дань, поджидая жертву в раздевалке.

Дальше - больше.

Жора перестал лично участвовать в вымогательстве, поручив это своим верным помощникам. Теперь он спокойно сидел на уроках, снисходительно слушая нудные разглагольствования малограмотных учителей, и с непоколебимой уверенностью подсчитывал деньги, которые принесет ему после уроков Игореха Клещ, прозванный так за упорство и настойчивость, необходимые при вымогательстве.

После школы, а Жора, как ни странно, успешно окончил ее, он резко свернул с одобренной обществом дороги и не стал ни студентом, ни рабочим, ни солдатом.

Шел 1983 год. Призрак организованного бандитизма бродил по России.

Жора Беляев, уже получивший среди корешей прозвище Марафет, собрал вокруг себя небольшую, но крепкую компанию таких же, как он сам, подонков, и, умело руководя ею, приступил к грубому отъему денег и имущества у беззащитных граждан.

Он имел влияние на других молодых бандитов, но по-настоящему закрепил свой авторитет, когда, поймав одного из своих подручных на утаивании общественных, то есть - его, марафетовских, денег, хладнокровно застрелил его на глазах потрясенных братков. Ему давно хотелось испробовать в деле новенький «Макаров», который он купил на местном рынке месяц назад.

Труп спустили в сибирскую речку, а Марафет понял, что убить человека не сложнее, чем выбить ногой фанерную дверь дачной веранды, за которой мирно пьют чай ничего не подозревающие обыватели.

Свой первый срок он получил в 1986 году, когда их компанию взяли на ограблении кооператива, занимавшегося дорогими шапками и шубами. Отсидев два с половиной года и впитав огромное количество жизненной мудрости и опыта, которыми охотно поделились с ним татуированные гнилозубые паханы, Марафет вышел на свободу.

Оглядевшись, он с удовлетворением отметил, что благосостояние предприимчивой части населения значительно выросло, а это обещало рост и его личного благосостояния. Грабить простых людей стало невыгодно, и Марафет, покумекав, сделал правильный вывод. Перед его внутренним взором вдруг образовалась странная, но приятная схема, а точнее - карта движения денег. Ручейки, озера, реки и моря рублей, долларов и марок пронизывали общество, и оставалось только выбрать место, в котором предстояло забросить сеть.

Рассуждения Марафета были просты.

Работяга несет свои жалкие деньги в лавку. Все работяги носят деньги в лавку, и поэтому отнять деньги у лавочника примерно в тысячу раз выгоднее, чем у работяги. Но Марафет не остановился на этом выводе. Он пошел дальше.

И его рассуждения привели его к тому, что он увидел весь путь денег - от ничтожного продавца в кооперативном ларьке до зубчатого кирпичного забора на Красной площади, по углам которого торчат острые башни с рубиновыми звездами. Непрерывный поток денег тек из ларька в Кремль, останавливаясь на некоторое время в определенных местах, и вот именно эти места заинтересовали Марафета.

Он отдавал себе отчет в том, что идея поставить на гоп-стоп Кремль или госбанк может прийти в голову только законченному идиоту. Поэтому следовало вмешаться в ход событий пониже, там, где деньги уже стали достаточно крупными, но еще не попали под защиту самых главных воров, тягаться с которыми - себе дороже.

Последовали несколько ограблений оптовых баз, нападения на неофициальных инкассаторов, и вдруг Марафет увидел, что не один он такой умный. А еще он увидел, что, как грибы после дождя, неожиданно и быстро выросли многочисленные крыши, и сам он стал просто одним из десятков тысяч таких же жадных до денег и жестоких бандюков. Сферы влияния, иерархия группировок, сращивание криминала с милицией, все эти приятные новшества свалились на Россию, как горячий асфальт из кузова грузовика, и Марафет оказался закованным в тесные рамки общепринятых преступных нормативов.

На протяжении нескольких лет он был обычным рэкетиром, на нем повисло несколько убийств, и наконец настал тот час, когда Марафет понял, что оставаться в России - смерти подобно.

Вызов, ОВиР, виза, билет, аэропорт Кеннеди, Брайтон, американская русскоязычная братва, удачные и неудачные наезды на бывших соотечественников, еще несколько трупов и…

Повзрослевший и поседевший Марафет сидит в собственном офисе на двадцать первом этаже небоскреба в Лос-Анджелесе и задумчиво смотрит на бескрайнюю океанскую гладь.

В последние годы поток эмигрантов из России, хоть и ослаб, но все же остался достаточно густым, чтобы Марафет, выбравший своей темой спорт, чувствовал себя при делах и не ощущал пустоты за спиной.

Ни один из фигуристов, борцов, гимнастов и боксеров, приехавших на Западное побережье из далекой России, не мог надеяться на то, что ускользнет от пристального внимания Марафета. А если кто-то и пытался обойтись без поддержки этого влиятельного русского американца, то его находили и доходчиво объясняли, что даже Бог рекомендовал делиться. То же касалось и тренеров, и владельцев спортивных школ, и вообще всех русских, кто занимался спортом на берегу Тихого океана.

Телефон коротко пикнул, и Марафет снял трубку.

- Алло… А-а, Стилет, здравствуй, дорогой!

Закурив сигару, Марафет откинулся на спинку офисного кресла, и между ним и Стилетом начался обычный разговор двух опасных людей, которые делают вид, что сильно уважают друг друга, а на самом деле каждый осторожно ведет свою линию, думая только о том, чтобы собеседник ни в коем случае не догадался об его истинных намерениях.

- Ну что у вас там, в далеких Америках? - бодро начал Стилет.

- А что у нас тут? Да все то же. Доллар вроде еще не покраснел, все такой же зеленый, океан на месте, птички поют. Сам-то как? - умело поддержал дружескую беседу Марафет.

- Да сам-то я нормально. Все путем. А звоню я тебе, честно говоря, по делу.

- Вот так всегда, - с притворной грустью сказал Марафет, - звонит тебе уважаемый человек, ты хочешь с ним о приятных вещах покалякать, о рыбалке там, о девушках, а он все о делах, о делах… Когда же эти дела кончатся? Когда же мы на бережку с удочками сядем?

- Ой, не говори, Жорик, - вздохнул Стилет. - Но кто-то же должен заниматься делами, разве не так?

- Твоя правда, Стилет, твоя правда… Ну так что там за дело-то?

- А дело у меня такое, - Стилет сделал задумчивую паузу, - дело такое… Ты про человечка одного слышал? Знахарем зовется.

- А кто ж про Знахаря не слышал! Слышал я о нем, конечно. Тут про него такое рассказывают, что заслушаешься. Врут, наверное…

- Да нет, Марафет, не врут. Правду говорят.

- И про арабов, и про побег из «Крестов», и про богатство его неслыханное - все правда?

- Точно говорю. Все - правда.

- Все, говоришь, правда… Значит, и то, что ты за ним охотишься, да еще и призы обещаешь - тоже правда?

Стилет помолчал и ответил:

- Правда.

- Ага…

Теперь паузу взял Марафет.

Он выпустил облако сигарного дыма и посмотрел сквозь него на сверкающую поверхность океана.

Стилет…

Марафет прекрасно понимал, что это за человек.

Марафет, в отличие от хитрого и жадного Стилета, был еще и умным. Если бы кто-нибудь потрудился измерить коэффициент интеллектуальности того и другого, то сравнение было бы далеко не в пользу Стилета. Марафет хоть и был таким же хладнокровным гангстером, не останавливающимся ни перед чем в достижении своих целей, как и его «приятель», намного превосходил его и в способности оценивать общую картину ситуации, и в понимании сути вещей. По части последнего Марафету, конечно, было далеко до Конфуция или, например, Платона, но по сравнению с тупым и жадным Стилетом, не видевшим дальше своего сиюминутного интереса, он был великим философом, а также стратегом и тактиком.

Да и вообще - местечковый урка не мог сравниться с человеком, который смог добиться влияния в такой могучей и законопослушной стране, как Америка.

Поэтому Марафет решил сыграть со Стилетом по-другому.

- Значит, Знахаря хочешь получить?

- Да, - быстро ответил Стилет, - за ним должок имеется.

- Должок, говоришь? Это как - он у тебя в долг брал?

- Нет, в долг не брал, но должок имеется.

- А я вот кое-что другое слышал. Например, что он питерской братве пятьдесят миллионов баксов на общее дело отсыпал, а тебя жаба разобрала, и ты хочешь у него все забрать, а его самого грохнуть. Нехорошо получается. Он ведь вроде вор в законе, так?

Стилету не понравилось такое развитие разговора, но он сделал вид, что все в порядке, и, стиснув зубы, ответил:

- Это откуда ты такую поганку услышал? Бабки он в общак, конечно, прислал, но живет не по понятиям. Вот за это и ответить должен. Да и какой он вор в законе? Так - дурилка картонная.

Стилет прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнее, но было поздно.

- Понятно. Это значит, если он тебе свою мошну отдаст - тогда все по понятиям будет. А я вот еще слышал, что у тебя с ментами погаными полная любовь и согласие, и еще, что ты себе воинскую часть откупил и устроил там поместье, как у графа Толстого, - это как, по понятиям? А насчет дурилки картонной - так ты ведь вроде сам его и выдвинул, и рекомендовал, и людей убедил, чтобы его короновали, что - не так?

- Слушай, Марафет, - сорвался Стилет, - я что-то не понял твоих базаров. Ты что - под меня роешь?

Марафет засмеялся:

- На хрен ты мне нужен! У меня в Америке все в порядке, и такие троглодиты, как ты, меня не интересуют. Меня интересуют деньги, а не то, как вы там, в совке, друг у друга куски рвете. Так что или говори по делу, или - до свидания.

Это было прямым оскорблением.

Никто из окружающих не смел так разговаривать с вором в законе Стилетом.

Но разница в их положениях была чудовищной, и даже Стилет понимал это.

Рядом с благополучным и богатым Марафетом, которого, кроме всего прочего, защищал американский закон, он был просто грязным убийцей и вором, который делится добычей с такими же грязными и продажными стражниками и покупает грязных и продажных чиновников.

Одним словом, Стилет не мог угрожать Марафету, поэтому он проглотил оскорбление и через силу сказал:

- Ну по делу, так по делу. По моим сведениям, у Знахаря в европейских банках имеется около ста миллионов баксов. Если я его получу - половина твоя.

- Так он и отдаст эти деньги, - недоверчиво сказал Марафет, который отлично знал обо всем, но решил не показывать своей осведомленности.

Он видел перед собой две возможности.

Встав на сторону примитивного и жадного Стилета, он имел шанс получить половину знахаревских денег. Но Марафет был дальновиден и понимал, что сотрудничество с грязным подонком может выйти ему боком. Выбивать деньги из своих - тоже бизнес, но подобные действия ставили его на одну доску с такими уродами, как Стилет. Кроме того, при определенных обстоятельствах за это можно было и ответить.

Но можно было принять сторону Знахаря и, рассказав ему все, захватить и распотрошить Стилета. Это тоже принесло бы некоторую прибыль, а кроме того… кроме того, иметь союзником такого человека, как Знахарь, это весьма перспективно. Но Знахарь мог со временем подвинуть самого Марафета, и тогда… Тогда - беда.

Но существовала еще и третья возможность.

Самому захватить Знахаря, выдавить из него капитал, а Стилета просто замочить, чтобы не мельтешил под ногами. Заказать кого-нибудь в России, находясь в Америке, было гораздо проще, чем наоборот.

Все эти резоны промелькнули в голове Марафета за несколько секунд, и он сказал:

- Ты, Стилет, не обижайся, если что не так. Просто у меня сегодня с утра печень болит, вот я и бросаюсь на всех подряд. А насчет Знахаря - мысль неплохая. Позвони мне дней через пять. Я тут по своим каналам узнаю, что к чему, глядишь, и образуется подходящий вариант. Годится?

- Годится, - облегченно вздохнул Стилет. - Ты это, с печенью-то не шути, а то как же рыбку-то ловить, да без водочки?

- Я стараюсь, - виновато ответил Марафет, - но не всегда получается.

- Ну бывай.

- Бывай.

Марафет положил трубку и улыбнулся. С печенью у него было все в порядке.

Да и с головой тоже.

Стилет, совсем потерявший голову в кровавых криминальных игрищах, знал о Марафете далеко не все. А кроме того, что было скрыто от Стилета, существовали вещи, о которых не знал вообще никто, кроме агента ФБР Смита. Все агенты ФБР, работающие с простыми гражданами, носили простую фамилию Смит. Это вроде как простой русский Кузнецов.

Никто, кроме самого Марафета, агента Смита и его непосредственного начальства, не знал, что русский авторитет Марафет был осведомителем ФБР.

Марафета взяли на крюк, когда его люди прессовали приехавшую из Саратова русскую гимнастку, оказавшуюся агентом того же вездесущего ФБР. При этом марафетовские братки завалили двух ее товарищей, натуральных русских, и перед Марафетом встал выбор - тридцать лет в одиночке или работа на федералов.

Он раздумывал не более трех секунд.

И с того дня, а прошло уже шесть лет, двадцать два мелких русских гангстера закончили свою американскую карьеру за решеткой. Понятное дело, в жертву американским федералам Марафет приносил только тех, кто ему мешал, или тех, кого он приговорил сам. Но каждый раз все было организовано чисто, и Марафет оставался вне подозрений и по-прежнему пользовался на Западном побережье авторитетом и специфическим уважением.

А на тех двух мертвых русских, да и на других, которые время от времени отправлялись вслед за ними, американским спецслужбам было наплевать точно так же, как москвичу наплевать на то, что рыночные хачики убивают друг друга в своих малопонятных разборках.

И теперь перед Марафетом стояла интересная задача. Он любил интересные задачи, особенно если за правильное решение полагался приз.

Сняв трубку, Марафет сказал:

- Володенька, зайди ко мне, разговор есть.

Костя сидел в темной гостиной перед телевизором и, попивая пивко, смотрел, как черные супертяжеловесы увесисто лупят друг друга испачканными кровью белыми перчатками, гениальный Вадик торчал в своей комнате перед компьютером, резвясь в океане информации, а Знахарь с Ритой раскинулись на просторной кровати в спальне и тяжело дышали.

Последнее восхождение на сверкающие вершины блаженства отняло у них все силы, и, ласково проведя рукой по гладкой спине Риты, положившей голову ему на грудь, Знахарь понял, что больше не может сделать ни одного движения.

Далеко за окном расстилалась мерцающая гладь ночного океана, высоко в небе медленно плыла похожая на сырой блин луна, заливавшая спальню призрачным бледным светом, в кустах трещали цикады, в общем - южная ночь и полная благодать. Мечта курортника.

Рита лежала спиной к окну, черты ее лица были почти неразличимы в темноте, и только открытые глаза блестели, отражая освещенную луной комнату.

Она глубоко вздохнула и, уткнувшись носом в шею Знахаря, тихо сказала:

- Костя, расскажи мне о себе.

Это был неожиданный вопрос, и Знахарь задумался. Наверное, думал он слишком долго, потому что Маргарита слегка потрясла его за плечо и спросила:

- Ты там не уснул часом?

- Нет, не уснул, - задумчиво ответил Знахарь, - просто я не знаю, что тебе рассказать. Моя богатая биография…

- К черту твою богатую биографию, - оборвала меня Рита, - просто расскажи о том, какой ты был до того, как началась вся эта чертопляска.

- Какой я был?…

Знахарь закрыл глаза и почувствовал себя летящим сквозь время в обратную сторону. И, что самое интересное, вокруг него становилось все светлее и светлее. Будто он, сидя на уэлссовской машине времени, летел из эпохи мрачной и опасной в радостную и светлую.

Какой он был…

И он вдруг понял, что, захваченный событиями, не оставляющими ни секунды на размышления, он за последние несколько лет, наполненные стрельбой, беготней, риском и смертью, ни разу не остановился, чтобы осмыслить то, что с ним происходит.

- Знаешь, Маргарита, это не так просто.

- Знаю. А ты попробуй, - ответила она и прижалась к Знахарю, уютно потеревшись щекой о его плечо.

- Попробуй… Легко сказать!

Он немного помолчал, не находя, с чего начать, и, наконец, заговорил, сначала неуверенно, часто замолкая и с трудом подбирая слова, а потом все спокойнее и ровнее.

Когда- то давно, несколько жизней назад, он работал реаниматологом в большой больнице. По вечерам ее подъезд ярко освещался и белые микроавтобусы с красными крестами начинали привозить со всего города людей, пострадавших от собственной неосторожности, от рук злодеев или просто от нелепой случайности. Этих несчастных приносили к нему, и он бросался на них, как вампир на жертву.

Умирающие люди, которых он вытаскивал с того света, другие, кого вытащить не удавалось, кровь, грязь, брань и слезы - все это (только нужно понять неожиданное слово правильно) все это было здорово. Конечно, он не радовался страданиям тех, кто попадал к нему, и если бы всего этого не случилось, он был бы только рад.

Но так не бывает, и он жил тем, что боролся с безвременной и неуместной смертью. Эту смерть, младшую сестру большой, настоящей смерти, можно было победить, и он побеждал ее. И каждый раз, одержав пусть временную, но все-таки победу, он, наверное, был счастлив.

Маргарита пошевелилась, крепче прижимаясь к нему, и Знахарь погладил ее по голове.

Реаниматологи пили разведенный спирт из мензурок, расставленных на операционном столе рядом с только что умершим человеком, они закусывали принесенными из дома бутербродами, тыкая пальцами в растерзанную мертвую плоть и споря о характере повреждений, приведших к смерти, они жадно жили на самом краю бытия, азартно борясь за жизни тех, кто выпал за ограждение, но еще не канул в бесконечность…

Это была настоящая жизнь.

В ней не было выдуманных кем-то неестественных правил, никто не пытался возвыситься над другими обманом и силой.

Деньги, которые… Да разве это деньги!

И черт с ними. Правильно сказано - не в деньгах счастье.

Им, тем, кто ежедневно соприкасался с тайной сплетенных в непостижимый узор жизни и смерти, было не до денег. То, что происходило под их руками и на их глазах, было дороже и больше всяких денег.

Протертые штаны - ерунда. Нет денег на такси, и приходится идти домой через весь город - мелочь. Пустой холодильник - наплевать. Когда лежащий перед тобой человек открывает глаза и даже не понимает, откуда он только что вернулся - штаны, такси и холодильник превращаются в ничто, в презренную пыль, перечеркнутые тем, что ты смог сделать.

Ежедневность и обыденность спасения человеческих жизней порой обесценивали значимость происходящего, но только для тебя самого. Для того, чтобы напомнить тебе, что ты делаешь, достаточно было посмотреть в глаза спасенного тобой человека.

Там можно было увидеть все.

Знахарь рассказывал Рите о своей прошлой жизни, все более увлекаясь рассказом и заново переживая те радости и неудачи, которые наполняли его жизнь каких-то пять лет назад. Он размахивал в темноте руками, смеялся, вспоминая забавные моменты, говорил голосами героев своего повествования, а Рита смеялась вместе с ним, и один раз, увлекшись рассказом, даже громко сказала:

- Утопить его, гада, нужно было, а не спасать! Знахарь засмеялся, а потом вдруг умолк.

Рассказ о его прошлой жизни подошел как раз к тому периоду, когда его бывшая, а теперь уже мертвая жена решила сделать из него убийцу, посадить в тюрьму и завладеть квартирой. Говорить об этом не хотелось, но Рита, сжав руку Знахаря, тихо сказала:

- Говори дальше, рассказывай, я хочу знать все. И он начал ровным голосом рассказывать о том, как, ничего не понимая, сидел на скамье подсудимых и слышал слова своей жены, говорившей, что она и не подозревала, с каким чудовищем делила кров и постель, как молча выслушал приговор за убийство, которого не совершал, как отправился в тюрьму, не веря, что все это происходит с ним на самом деле. Он рассказал о том, как в камере старый прожженый зек, потемневший от приговоров и чифира, выслушав его рассказ, скрипуче засмеялся, а потом объяснил глупому и наивному парню, что его просто подставили, и теперь эта провинциальная сука, которую он по недомыслию сделал своей женой, владеет его квартирой, в которой родились и умерли его родители и родители его родителей…

Он рассказал о том, как бежал с зоны, как принес смерть и продажному прокурору, и своей жене, и еще нескольким людям, которые посчитали, что он просто вещь, с которой можно обойтись, как им хочется…

Он рассказал о том, как Наташа, с которой он познакомился вроде бы случайно, сделала его игрушкой в грязных руках генерала ФСБ Губанова, о том, как он по неведению украл из банка воровской общак, тем самым подписав себе смертный приговор, и оказался между трех сил, каждая из которых желала снять с него шкуру и сделать из нее бубен.

Менты, воры и ФСБ охотились за ним азартно и умело.

Но Верховному Игроку, расставлявшему фишки на доске жизни, этого показалось мало, и Он устроил так, что Знахарь, сам того не желая, вызвал на себя арабских наркобаронов, украв у них драгоценности, принадлежавшие аж самой Аль Каиде. В дело до кучи включились еще и международные террористы.

Зоны, побеги, Душанбе, Майорка, Нью-Йорк, Гамбург, Дюссельдорф, какой-то белый пароход с дурацким названием «Нестор Махно», шкатулки с бриллиантами и изумрудами, воровские сходки, московские ювелиры, покушения, поездки к уральским паханам, смертельные интриги, неожиданная любовь, смерть женщины, впервые зажегшей в сердце Знахаря настоящую любовь, дворцы шахов, сокровищницы, тайны трех колец и двух Коранов, богатства, накопленные за триста лет татаро-монгольского ига - все это было густо замешано на стрельбе, крови и трупах.

Знахарь снова увлекся, и Рита, слушавшая его рассказ, затаив дыхание, только еле слышно ахала в особенно напряженных и важных местах.

За окном светлело, и проснувшийся океан начал негромко шуметь, перекатывая волны, гонимые утренним ветерком.

Из комнаты Вадика, находившейся на втором этаже, вдруг послышался шум упавшего на пол стула, и вслед за этим прозвучал победный вопль:

- Есть!

Потом хлопнула дверь и стало слышно, как Вадик бежит вниз по лестнице.

Не успел Знахарь прикрыть себя и Риту одеялом, как дверь распахнулась, в комнате зажегся свет, и Вадик, уже раскрывший рот, чтобы разбудить Знахаря и сообщить ему нечто очень важное, резко остановился, увидев, что его патрон не один в постели.

Смутившись, он встал на пороге и промямлил:

- Извините, Костя, я не знал…

- Чего ты не знал, охламон? - поинтересовался Знахарь, заинтригованный неожиданным визитом юного гения. - Ты не знал, что нужно стучаться?

- Извините…

- Ладно, - смилостивился Знахарь, - ну что ты ворвался, как наскипидаренный? Чувствую, у тебя какие-то новости.

Вадик посмотрел на Риту, потом снова на Знахаря и выпалил:

- Я забрался к Марафету и теперь могу поступить с ним, как Бог с черепахой!

- Ну уж и как Бог! - с сомнением произнес Знахарь, который на самом деле, зная мальчишку, был уверен, что так оно и есть.

- Точно. Я взломал Западную сеть тотализаторов, через нее влез во Всеамериканскую, а потом выделил все черные каналы, по которым делаются неофициальные ставки. Потом я… ну, вам этого не понять… короче, теперь Марафет лежит передо мной, как лягушка на уроке биологии. А кроме всего прочего, я взломал его банковские линии и счета, и теперь его можно просто ограбить и оставить без копейки. Вот так.

Вадик с мальчишеским самодовольством смотрел на Знахаря, и тот, не в силах отказать ему в похвале, спросил:

- Точно?

И когда Вадик уверенно кивнул, сказал:

- Молодец. Награждаю тебя орденом сутулого. Рита захлопала в ладоши, а Знахарь, приняв деловой вид, спросил:

- Ну и когда мы сможем сыграть в футбол короной Марафета, повелителя русской диаспоры на Западном берегу Америки?

- А когда угодно, - радостно ответил Вадик. - Хоть сейчас!

Знахарь посмотрел на часы и сказал:

- Нет, голубчик. В половине пятого утра я предпочитаю спать.

Вадик покосился на Риту и, криво ухмыльнувшись, сказал:

- Ага! Спать, конечно…

Рита, хмыкнув, небрежно откинула одеяло и, встав перед Вадиком руки в боки, угрожающе сказала:

- Цыц, малявка! Убью на месте за непристойные намеки!

Вадик, выпучив глаза и разинув рот, воззрился на стоявшую перед ним обнаженную Риту. Если бы у него по подбородку потекла слюна, это было бы совершенно нормально. Все волосы на гладком и смуглом теле Риты были тщательно уничтожены, а кроме того, она вызывающе выставила вперед красивую загорелую грудь с острыми коричневыми сосками. Знахарь увидел, что бедный мальчик начинает терять рассудок.

- Пожалей юного гения, - сказал он, едва сдерживая смех, - ему еще рано смотреть на такие шокирующие картины.

Вадик закрыл рот и, придя в себя, пренебрежительно бросил:

- Вообще-то ничего, но мои девушки не такие старые, как ты.

Теперь рот открыла Рита.

Помолчав от изумления несколько секунд, она набрала воздуха в легкие и завопила:

- Что-о-о? Я - старая? Ах ты, снеток несчастный, да я тебя!

И она стала озираться в поисках предмета, которым можно было бы уложить Вадика наповал. Он решил не дожидаться, когда она найдет подходящий инструмент, и быстренько шмыгнул в дверь.

Глядя на закрывшуюся перед ее носом дверь, Рита возбужденно дышала и шевелила губами, проклиная наглых щенков, потом повернулась к Знахарю и, горестно посмотрев на него, упавшим голосом спросила:

- Костик, я правда старая?

Она встала на цыпочки и вытянула сложенные руки вверх, как летящий со стартовой тумбочки пловец. Ее тело стало длинным и изящным, как у змеи, а грудь при этом поднялась явно выше линии горизонта. Увидев все это, Знахарь сказал:

- Глупости. Погаси свет и иди сюда.