Роковое наследие. Хроники Арринда

Все любят истории, поэтому я сижу возле храма Парящей Девы и рассказываю их каждому, кто захочет послушать. И все, что я рассказываю, чистая правда, не сомневайтесь: легенды всегда правдивы. «Почет и слава тебе, о Дева, одержавшая победу в смертельной схватке с врагом. Имя твое прославится в веках!» – так я зазываю паломников, и они, охочие до баек, усаживаются рядом. Тычу пальцем в каждого и спрашиваю: «А если враг живет внутри, таится, невидимый миру, и ждет своего часа? Как вам такое поле брани?». Слушают с интересом – я же местная достопримечательность! – и недоверием, потому как смею утверждать, что среди «истин», измышляемых теософами, только один факт не претерпел искажений: Парящая Дева являла собой сосуд, в коем заточен был древний демон. Остальное трактуют кто во что горазд. Вот к примеру, в «Житиях нэреитских святых» сказано, что будущая святая пришла в Харанд потому, что здесь поклонение богине-луне – государственная религия. И была у Парящей Девы – заметьте, ее мирское имя почти нигде не упоминается – высшая цель и особое предназначение, о которых доныне спорят богословы, и не только нэреиты, но и литарии. Что же до многочисленных сектантских течений – вы утонете в море их запутанной догматики. Каждый раз я рискую быть побитым, когда говорю, что все это – полная чушь.

Травница

В зыбком тумане проступают неясные тени, звучат голоса. Бессмыслица, назойливое неотвязное жужжание. Обрывки мыслей приходят и мгновенно исчезают, не оставив следа, устремляются к предвечной тьме – колыбели мироздания. Сон о сне бытия, память о воспоминаниях.

Анаис вздрогнула и открыла глаза. Сон одолел ее украдкой, с изысканным коварством, если можно так выразиться. Девушке казалось, что она по-прежнему сидит и смотрит на огонь, весело облизывающий смолистые ветки. Но сновидения толком не успели овладеть ею, они беспомощно толпились на границе яви.

Огненный цветок в ложе из камней давно увял, и лишь кое-где проглядывали едва тлеющие уголья. Девушка посидела еще немного, привалившись к стволу покореженного морскими ветрами дерева, позевывая. Наконец она поднялась, набрала хвороста и оживила костер. Ночи в конце весны были еще прохладными.

Уже три поколения Атранкасов родились за пределами Харанда, но память предков, что жила в Анаис, вела ее не хуже карты. Именно здесь, где скалистая гряда окунала подножие в море, во время отлива открывался беспошлинный въезд на древние земли.

Над ухом засипела шиволь. Она служила еще учителю и перешла к Анаис по наследству. «Лучше бы денег оставил», – в который раз подумала путница. То ли в наказание за крамольную мысль, то ли вместо пожелания доброго утра в голове прошелестело: «Ты должна разыскать анагерий…»

– Да, знаю! Ну, сколько можно талдычить одно и то же?! – вспылила Анаис и заодно локтем оттолкнула шиволь, которая принялась настойчиво требовать угощение.

– Нет у меня больше личинок, отстань! – прикрикнула она и тут же устыдилась, потрепала мохнатые усики скакуна и, тяжело вздохнув, отвернулась. Истертые мандибулы выдавали глубокую старость шиволи, а склериты панциря, украшенные многочисленными сколами и царапинами, свидетельствовали о том, что век ее был не только долог, но и труден. Естественно, передвигаться с ветерком, как в былые времена, шиволь уже не могла. Всякий раз, переставив пару ног, она будто задумывалась: «А стоит ли переставлять другую?»

Путница подбросила в огонь еще хвороста, что-то пробубнила под нос и небрежно нарисовала пальцем в воздухе овал. Внутри контура сгустился туман, из него капельками росы проступила серебристая амальгама и разлилась тонким зеркальным слоем. «Когда начнут проверять документы, будь так добра – сделай честное лицо», – посоветовала она себе, округлила глаза и подобострастно уставилась в зеркало. Ужас. Примерно так выглядел подавальщик в трактире на постоялом дворе, где она останавливалась неделю назад. Однако назвать того парня честным – покривить душой. Болван он первостатейный, хоть и себе на уме. «А если так?» – девушка постаралась изобразить наивную селянку. Угу. Чуть больше удивления во взгляде. Нет, обращаться к такой травнице себе дороже. Вот это лучше: толика серьезности не повредит. Итак, в меру провинциальна, законопослушна… Чего-то не хватает. Безобидность – вот необходимая составляющая образа. Анаис покосилась на заплечные ножны, усмехнулась и развеяла зеркало.

Над головой защебетали ранние пташки. Голодный желудок, вероятно, пытался добавить некую изюминку в этот многоголосый хор, но ничего, кроме непристойного урчания, у него не вышло.

Когда горизонт посветлел, путница поднялась, отряхнула с одежды прошлогоднюю хвою и глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду. Волнение не улеглось, напротив, сердце зачастило, а ладошки вспотели.

Ведя шиволь в поводу, она спустилась на каменистый берег и побрела вдоль кромки воды, перешагивая через пучки скользких водорослей. Путница ступала аккуратно, чтобы не лишиться изношенных подметок. Море не успевало шлифовать камни: их запас постоянно пополнялся из-за оползней. Шиволь то и дело останавливалась и тоскливо смотрела хозяйке в глаза, когда та оборачивалась и начинала ее понукать. Волны накатывали на берег, тасовали мелкие камешки, ветер трепал волосы.

Вдруг девушка взвыла от боли и схватилась за плечо. На скальном уступе радостно взвизгнуло омерзительное существо: тощее, красноглазое, с морщинистой, почти черной кожей и гривой белых волос. Уродец принялся нахально зубоскалить и кривляться, уже нацелившись метнуть второй камень. Анаис подобрала увесистый булыжник, чем несказанно позабавила пакостника. Существо повернулось к ней спиной и, выставив над скальным уступом тощую задницу, испражнилось. Девушка с гневной тирадой швырнула камень в обидчика, но удар не достиг цели, зато вызвал нешуточную осыпь, что заструилась по склону. Пришлось позорно ретироваться под мерзкий хохот пакостника.

Водились эти существа только в горах близ Харанда и наверняка являлись плодом творчества местных магов. Но размышлять об этом Анаис было недосуг. Даже дряхлая шиволь сообразила, что дело плохо, и наперегонки с хозяйкой побежала вперед, спасаясь от града камней. Два булыжника тюкнув по панцирю, отбили несколько пластин. Позади все еще грохотало, когда путница обогнула утес и увидела Тоборно.

Первые солнечные лучи вызолотили его шпили, крадучись опустились по черепичным крышам, чтобы заглянуть в окна, осветили старые крепостные стены. Приграничный город, раскинувшийся у моря, просыпался. Из труб там и сям уже тянулись дымки, что в очередной раз навело Анаис на мысли о завтраке. Путница окинула взглядом порт, пришвартованные у пристани и стоящие на рейде суда. Здесь тоже просыпалась жизнь, и стоило поторопиться пока у западных – «Морских» ворот не выстроилась очередь на въезд в Тоборно.

Анаис перекинула уздечку на спину шиволи, взобралась в седельное кресло и стукнула каблуком по головной пластине: «Пшла!». Скакун нехотя двинулся вперед. Несмотря на преклонный возраст шиволь все еще была способна развить приличную скорость, по крайней мере, в сравнении с человеком. И вскоре Анаис оказалась перед воротами, которые только-только открыли.

Сонный стражник потребовал у путницы документы. Девушка спешилась, долго рылась в дорожной сумке и, наконец, извлекла потрепанный свиток.

– Анаис Кхакай, травница из княжества Нуатди, южный Рипен, – прочел он и с подозрением, свойственным абсолютно всем стражам порядка, посмотрел на путницу. Та энергично закивала, подтверждая написанное в документе.

– Цель приезда.

– Участие во всемирном съезде магов, – с гордостью сообщила Анаис.

– Рановато заявилась, – ухмыльнулся стражник и поскреб заросший щетиной подбородок, – съезд через месяц.

– Мне хотелось полюбоваться городами славного Харанда. Когда еще выберусь, – скромно потупилась Анаис. «Да, да, не выходи из образа», – напомнила она себе.

Стражник вытянул вперед руку с массивным браслетом, который служил отнюдь не украшением:

– Оставь-ка мне отпечаток магии.

Анаис вынула из сумки пучок страстоцвета, пошептала над ним и передала стражнику.

– Заварите это вечером, – улыбнулась она.

Он хмыкнул в усы и спрятал траву в карман. Над браслетом тем временем образовалось облачко.

– Судима не была, не в розыске, – пробубнил стражник, после чего вернул свиток. – Добро пожаловать в Харанд.

– Благодарю, – выдохнула Анаис и взяла документы предательски дрогнувшей рукой.

– Стоимость въезда – шесть нюфов: четыре с человека и два за скакуна, – сказал стражник и, приняв плату, сообщил: – Зеркала путешествий находятся в городской ратуше, но шиволь придется оставить в Тоборно. Я бы сдал эту доходягу на бойню, на нее демон смерти давно глаз положил.

Девушка отсчитала означенную сумму и скрепя сердце рассталась с серебряными монетами, получив взамен еще один свиток, украшенный магической печатью.

К воротам подкатила подвода, следом тащился целый караван, и внимание стража переключилось на новоприбывших. Анаис пробормотала слова прощания и ступила на мостовую Тоборно. «Зеркала путешествий, – с раздражением подумала она. – А чем я заплачу за это удовольствие?»

Девушка забралась в седельное кресло, будто мостовая жгла ей пятки, и тюкнула скакуна каблуком по голове. «Доберусь ли я за месяц? Преодолеть полстраны – не шутка», – размышляла путница и рассеянно оглядывала достопримечательности: стройные ряды домов, плотно примыкавших друг к другу. Архитектура построек разнилась: одни были двухцветными с орнаментами на фасадах и непременным центральным выступом с полукруглым фронтоном, другие на их фоне казались унылыми и безликими.

За то время, что путница провела за созерцанием, Тоборно окончательно пробудился, и горожане запрудили улицы. На Анаис толпа действовала угнетающе, поэтому девушка остановила свой выбор на изучении крыш. Чем ближе к центру города подъезжала путница, тем больше появлялось отчетливо выделяющихся на фоне ясного неба дополнительных архитектурных деталей: пузатых вазонов, статуй, а на фронтонах все чаще попадались гербы. На геральдическом щите с изображением церопуса, хищно приоткрывшего загнутый клюв, девушка задержала взгляд чуть дольше, чем на прочих. В этом доме на первом этаже находилась суконная лавка знаменитой мануфактуры.

Точно вспомнив о каком-то важном и срочном деле, Анаис резко дернула поводья, и меланхоличная шиволь свернула в переулок и зашагала по направлению к мастеровой части города, откуда доносился непрерывный шум. Перестук молоточков, жужжание точильных кругов – все это сливалось в единый хор – песню города. Лавочники уже разложили под навесами товары и громко переговаривались о житье-бытье.

Старый город показался девушке мрачным и тесным. Выступы вторых и третьих этажей почти смыкались над головой, не позволяя солнечным лучам достигнуть немощеных улиц. Запах сырости и плесени витал повсюду. Прохожие останавливались, чтобы пропустить еле ползущую шиволь, потому что путь вдоль стен то и дело преграждали выходы погребов.

Через два квартала скакун пал, выбрав для своей бесславной кончины место рядом с лавкой при пекарне. Наездница кубарем скатилась на мостовую и замерла, схватившись за ушибленное колено. Вокруг моментально собрались зеваки.

– Гляди-ка, шиволь издохла прямо под седоком, – заметили из толпы. – Надо бы спецкоманду вызвать.

Анаис поднялась, отряхнула одежду, с раздражением подумав: «Хоть бы кто руку подал!»

– Придется тебе странница заплатить за услуги специалистов, – выступил вперед активно молодящийся старичок с лотком на шее, на кромке которого значилось: «Мужской силы хватит до могилы. Приобретайте заговоренные снадобья Филистимия». Он безошибочно определил в пострадавшей иноземку, незнакомую с местными обычаями.

– А дорого они берут? – спросила у него Анаис.

– Зависит от объема работ, – глубокомысленно заключил старичок. – Вы, девушка, квартального дождитесь, он спецкоманду вызовет, а уж там, как столкуетесь, – посоветовал он.

И тут из лавки вышел пекарь, привлеченный шумом на улице. Увидев причину всеобщего внимания, он разразился гневной тирадой:

– Падаль перед лавкой! Я же клиентов лишусь! Да я тебя, оборванка, по судам затаскаю! – набросился пекарь на Анаис, угадав, кто хозяйка шиволи.

– Какая же это падаль?! – возмутилась девушка, ничем не выдав испуг. – Она просто спит. Сейчас отдохнет – дальше поедем.

«Х-хэ», – дружно выдохнули зеваки, замерев на минуту с разинутыми ртами. Воспользовавшись паузой, Анаис поманила пекаря пальцем. Краснощекий толстяк нехотя подошел и склонился к ней. Скорее всего, из любопытства.

– Дешево отдам, – прошептала она ему на ухо. – Отличное мясо для пирожков. Вот увидите, шиволь дотопает до забойщика самостоятельно.

Пекарь был уроженцем Тоборно и, как все коренные харандцы, нутром чуял выгоду. Толстяк попеременно изобразил негодование, сомнение и, наконец, почти согласие. Как бы там ни было, но он принялся разгонять толпу:

– Проваливайте! Всю улицу перегородили. Покупателям к лавке не подойти.

– А что она ему сказала, – зашушукались зеваки, – никто не слышал?

– Да ясное дело – что. Девка ладная, я бы и сам с такой не прочь…

– Да ведь она еще не вошла в возраст невесты, – с легкой неприязнью сказал кто-то.

– Во Дворцах Любви и моложе попадаются. Это на любителя. А девка не малолетка, просто худосочная. У меня глаз наметанный. Рыжие-то, Литом благословленные, поговаривают, – огонь!

– Набор костей – тоже на любителя, – хохотнул кто-то.

Анаис почти дошла до точки кипения, слушая разглагольствования окружающих. «Тупые кретины! – подумала она, оскорбленная до глубины души приписанными ей грехами и оценкой внешности. – И вовсе я не рыжая, а золотисто-русая!»

Когда толпа окончательно рассеялась, понукаемая гневными криками пекаря, Анаис, чуть шевельнула пальцами и «подняла» почившую шиволь. Воздух вокруг скакуна слегка замутился, блеснул серебряными искорками, и те, прильнув к трупу, заставили его встать на ноги.

– За транспортировку к забойщику придется накинуть пару монет, – сказала она пекарю. Тот неопределенно мотнул головой – не то согласился, не то нервный тик у него разыгрался на почве безумной авантюры.

Нет, некромантией Анаис не владела, к тому же, такая процедура требовала времени и подручных средств. Труп левитировал, едва касаясь ногами земли. Девушка слегка ослабила воздействие, при этом шиволь опустилась ниже, чем требовалось.

– Ёфф!1

Анаис нахмурилась, недовольная результатом, но улучшить его не смогла. Пришлось заставить скакуна передвигаться на полусогнутых ногах. Так они и добрались до бойни под недоуменными взглядами прохожих: пекарь с бегающими глазками, шиволь с явными признаками тяжелого рахита и мрачная, как грозовая туча, девушка.

– Эвон, ужас-то како-о-ой, – протянул забойщик, оглядывая жертву. – Чой-то взгляд у ей такой стеклянный?

– Слепая, – парировала Анаис, – и рахитичная, – добавила она, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Забойщик подошел, обдал Анаис перегаром и, оценив степень истертости мандибул, заключил:

– До стольки и не живуть.

– Вот что, любезный, от вас всего-то и требуется – тюкнуть ее по башке, да разделать, а после мы отметим это событие. Я угощаю, – пообещала Анаис.

– Дык, я ж не против! – оскалился дюжий детина.

Пекарь тоже оценил предложение.

Анаис под уздцы завела шиволь на бойню и остановилась в нерешительности. Стоит выйти за дверь, как труп тут же рухнет. Ворожить в полную силу чревато взысканием за деятельность без лицензии, тут же вычислят и накажут, чтобы не отбирала хлеб у профессионалов. Пришлось остаться и смотреть, как мертвой шиволи проломят череп. Забойщик лишь покосился на странную девицу и начал привязывать животное.

Когда глаза привыкли к полумраку, Анаис огляделась. Как и все строения городской периферии, бойня примыкала к крепостной стене, утратившей свое первоначальное значение – у Харанда уже давно перевелись внешние недруги. В каменное нутро защитной тверди хозяин вбил многочисленные крюки и развесил на них инструменты и приспособления для своего ремесла. У самого пола он продолбил наклонный сток. Должно быть, по ту сторону городской стены вся земля пропиталась кровью. На потолочных балках болтались цепи с крюками для подвешивания туш. Свет пучками пробивался через щели в стенах и крыше, но казалось – он только делает гуще мрак, лежащий в углах бойни бесформенными комками. Тяжелое, сиплое дыхание забойщика показалось девушке потусторонними звуками.

Детина взял в руки тяжелый молот с длинным заостренным конусом на одном конце, замахнулся и ударил шиволь по голове. Панцирь треснул, острие молота провалилось внутрь. Шиволь осела под ударом, не издав ни звука, затем закачалась вверх-вниз, то отрываясь ногами от земли, то припечатывая ими пол, будто в танце – Анаис не успела вовремя развеять заклинание, но тут же исправилась: туша упала.

Девушка вышла на воздух и глубокий вдохнула в попытке избавиться от дурноты. После пропитанного запахом смерти сарая солнечный день показался еще ярче. Пекарь сидел на лавочке и нервно грыз ногти. Следом вышел забойщик.

– Неплохо бы рассчитаться, – обратилась девушка к пекарю.

– Вот мясо в лавку доставишь…

– Погодите-ка, драгоценный, – возмутилась Анаис, – вы как себе это представляете?

Пекарь призадумался. Видимо, перед мысленным взором возникли плывущие над тротуаром кровавые куски, поэтому настаивать не решился.

Анаис подбросила на ладони монеты и улыбнулась: «Первый заработок». Забойщик повздыхал, но пекарь и не подумал заплатить ему за неразделанную тушу.

– Я спешу, – сказала Анаис, – так что предлагаю отметить удачную сделку прямо сейчас. Что вы об этом думаете, господа?

***

Несмотря на ранний час, питейное заведение со звучным названием «Нектар души» от недостатка посетителей не страдало. Столик на троих, тем не менее, нашелся. Анаис поразмыслив заказала яичницу и бодрящий травяной настой. Мужчины скромничать не стали: бутыль «Хреновухи» дополнилась блюдом жабьих ножек во фритюре и блинами с икрой, причем, чьей именно, в меню не упоминалось. Спросить о происхождении этого деликатеса Анаис не рискнула, равно как и заказать его.

Сотрапезники вознамерились было хорошо погулять за чужой счет, но девушка пресекла эту попытку, тряхнув у них перед носом дистрофичной мошной, где жалобно звякнули несколько монет. Это моментально развеяло заблуждения относительно ее платежеспособности.

Зажав в кулаке пилюлю с порошком корневища амнезиума, Анаис уплетала яичницу, дожидаясь удобного момента. Порошок за время путешествия не единожды отсыревал. Мешочек, в котором он хранился, успел обрасти мохнатой плесенью, прежде чем Анаис обнаружила, что ее «гербарий» погибает. Теперь оставалось только надеяться, что пилюли, наспех замешанные на недоброкачественном сырье, не подведут. Сколько раз говорил учитель, чтобы она не откладывала на завтра то, что должна была сделать вчера.

– Выпей с нами, деваха, – предложил забойщик, – а то как неродная.

– Не могу, – притворно огорчилась Анаис, – от спиртного меня раздувает, и прыщи высыпают по всему телу.

– Бе-до-ла-га, – ужаснулся забойщик, – а пойло-то славное.

– Дайте хоть понюхать, – Анаис взяла бутыль, поднесла к носу и, по всем правилам обращения с агрессивными пахучими жидкостями, помахала пальцами над горлышком, подгоняя пары к носу. При этом незаметно бросила внутрь пилюлю.

– Забористая, – подтвердила Анаис.

– А то! – пекарь отобрал у нее бутыль и разлил содержимое по чаркам.

– Ох, что-то у меня в носу засвербело, – подскочила Анаис, – как бы не раздулся.

Пекарь с забойщиком сочувственно на нее посмотрели и синхронно покачали головами.

– Пойду промою, – сказала Анаис и, вставая из-за стола, прихватила дорожную сумку.

– Иди, болезная, – махнул рукой забойщик.

– Нет, постой! – пекарь вцепился ей в локоть. – Смоешься, а нам за все расплачиваться. Так не пойдет.

Анаис презрительно сощурилась и высыпала на стол монеты из тощей мошны.

Перейдя улицу, девушка прислонилась к стене и замерла в ожидании. В голове теснились мысли одна другой неприятнее: шиволь издохла, денег на переброску не осталось, ночевать негде… Некоторое время спустя из «Нектара души» вышли, подпирая друг друга, ее знакомые. Пекарь посмотрел на Анаис ничего не выражающим затуманенным взглядом и не вспыхнуло в нем ни малейшей искорки узнавания. Она улыбнулась уголками губ: пилюля подействовала.

Анаис подхватила дорожную сумку и быстро пошла по улице. Свернула за угол и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, сотворила морок. Пекарь из нее получился излишне одутловатый, но вполне узнаваемый. Анаис постаралась изобразить и походку, но медленно вразвалочку идти по улице, когда торопишься провернуть грязное дельце, оказалось трудно. К тому же, следовало учесть, что между появлением в лавке псевдопекаря, а следом – настоящего должно пройти достаточно времени, чтобы за оное изрядно нализаться. Достоверность – прежде всего.

Анаис – вернее, пекаря – несколько раз приветствовали прохожие. Их не удивило, что толстяк не выказал особой почтительности, а лишь пробурчал в ответ нечто неразборчивое, из чего девушка заключила, что и дома он вряд ли ведет себя вежливее. Она ввалилась в лавку, распахнув дверь ногой, и застыла на пороге, как на острие пики, наткнувшись на недружелюбный взгляд полной дамы.

– Явился! – сказала та.

По тону Анаис поняла, что ее расчет оказался неверным. Повисло нехорошее молчание.

– Дорогая, – выдавила Анаис голосом пекаря.

– Я тут с ног сбилась, а ты шляешься неизвестно где! – грозно произнесла толстуха.

– Отчего же неизвестно где, – возразила Анаис, – я по бросовой цене прикупил мяса для пирожков. С поставщиком расплатился, а вот забойщику пару монет за разделку туши задолжал.

Жена пекаря мрачно постукивала по ладони скалкой, явно ожидая, когда ее можно будет пустить в дело.

– Дорогая, к чему портить день, который так хорошо начался? – сделал заход псевдопекарь, пытаясь разрядить обстановку. – Я расплачусь с забойщиком, вернусь… – Анаис постаралась, чтобы пауза показалась многозначительной.

Жена пекаря склонила голову набок, словно хотела взглянуть на мужа с иного ракурса, пытаясь понять, что не так с ее благоверным.

– Пьян ты что ли с утра пораньше? – задумчиво протянула она.

– Цветок моего сердца, я трезв как стеклышко, – бодро отрапортовал псевдопекарь.

– Это и пугает, – проворчала женщина. – Отдай долг и немедленно возвращайся.

– Всенепременно! – со вздохом облегчения сказала Анаис, послала вслед удаляющейся женщине воздушный поцелуй и в красках представила себе, какой крендель та свернет из пьяного мужа. «Что ж, поделом», – подумала девушка и опустошила кассу.

***

На покосившейся двери в конце коридора первого этажа городской ратуши на одиноком ржавом гвоздике болтался огрызок таблички с затертой до неузнаваемости надписью: «Меж… пер… Отве…».

Анаис беспомощно оглянулась по сторонам, вдруг появится какой-нибудь работник и подтвердит ее худшие опасения насчет того, что старая система переброски находится именно здесь. Никто не появился. Девушка тихонько постучала в дверь, подождала ответа, которого не последовало, и вошла. Маленькую, пыльную комнатушку без окон освещали гигантские светлячки, заключенные внутри стеклянных шаров.

«Бедненько и грязненько, – отметила про себя Анаис. – И это великий Харанд!»

За столом, заваленным бумагами, восседал худой, как колосок, старец. Он не обратил на посетительницу никакого внимания, потому что увлеченно читал колонку «Сплетни» в городском еженедельнике, попивая при этом травяной настой. Анаис выждала некоторое время и, собравшись с духом, спросила:

– Зеркала путешествий – это здесь?

Старичок оторвался от газеты, оглядел девушку с головы до ног и обратно с таким выражением лица, точно столкнулся с тяжелым случаем кретинизма.

– Естественно, – процедил он.

– По тому огрызку, что болтается у вас на двери, это не столь очевидно.

– То, что ты иноземка, не оправдывает твою серость, – надменно сказал смотритель. – Каждому понятно, что там написано: «Междугородная переброска».

– А что такое «Отве…»?

– Отвечать на вопросы не обязан, – ощерился старичок и демонстративно погрузился в мир городских сплетен.

«Ответственный смотритель Турнус Мохик», – прошелестело в голове Анаис. Девушка пожала плечами, подошла и положила на стол пропуск, полученный на входе в ратушу. Смотритель нехотя оторвался от еженедельника и, стрельнув на посетительницу подслеповатыми глазками, приступил к своим обязанностям. Вдоль и поперек он изучил не только пропуск, но и все остальные документы, в чем не было никакой нужды. Несколько раз придирчивый старичок обновлял заклинание, обостряющее зрение, но оно вновь и вновь распадалось. Анаис почувствовала дурноту, когда представила последствия путешествия с таким смотрителем. Будто угадав ее мысли, старичок нехорошо улыбнулся и сказал:

– Моя обязанность – взимать плату, поддерживать чистоту передающе-приемного места и следить, чтобы абы кто по Харанду не шастал, – возвысил он голос в конце фразы.

Справочник. Попроси у него справочник, иначе застрянешь тут до скончания веков.

Смотритель тем временем пошел на третий круг изучения документов.

– Будьте так добры, – приторно улыбнулась Анаис, – дайте мне справочник.

Старичок сердито засопел, выдвинул ящик стола и вручил ей потрепанный фолиант. Как Анаис и ожидала, текст в этой засаленной книге, кем-то изрядно и не без успеха погрызенной, оказался почти нечитаемым. Кроме того, справочник с расписанием утратил самую важную информацию: время открытия каналов. Девушка захлопнула книгу. Взгляд Анаис отражал недоумение, смотрителя – плохо скрываемое торжество.

– Расписание у меня здесь, – постучал он себя пальцем по лбу.

– Хорошо, – сдалась Анаис. – Когда откроется канал в Эриду?

– В столицу собралась, – покивал старичок, отхлебнул настоя и посмотрел на часы. – Канал закрылся пять минут назад, – улыбнулся он. – Следующая переброска через сутки.

Гнев Анаис отразился лишь в проступившей на щеках бледности.

– Здесь за углом харчевня, а при ней гостиница, – сообщил смотритель.

– А вы хозяин, – ледяным тоном произнесла Анаис.

– Уже донесли, – прошипел старичок.

– Нет, сама догадалась. Куда откроется следующий канал?

– В Рухан. Транзитом-то через все города накладнее выйдет, – попытался отговорить ее смотритель.

– Так сколько стоит услуга? – устав препираться, спросила Анаис.

– Зависит от спроса. – Дедок отхлебнул настоя и поморщился.

В этом милом городке Анаис уже успела запятнать себя грабежом, не хотелось присовокуплять к этому убийство.

– Судя по тому, сколько времени я тут нахожусь в гордом одиночестве, у вас мертвый сезон.

– Ничего подобного, – покачал головой смотритель, – просто время обеденное.

– Табличка на двери ратуши утверждает, что зеркала путешествий работают круглосуточно, без перерывов на завтрак, обед и ужин, – сказала Анаис, чувствуя, что еще немного, и она перейдет на крик.

– Зеркала – да, а я – нет! Если что-то не устраивает в работе нашей службы, можешь написать жалобу. Вон их у меня сколько, – он кивнул на стол, где пыльными стопками лежали бумаги.

– Сколько?

– Почем я знаю! Я их не пересчитывал! – огрызнулся смотритель.

– Я спрашиваю, сколько стоит услуга? – сквозь зубы процедила Анаис.

– Не будете писать жалобу?! – возмутился старичок.

– Нет, не доставлю вам такого удовольствия, – ехидно улыбнулась Анаис. – Вы же меня пошлете бумагу покупать, потом чернила и перья. Так? А после того, как я ее напишу, отправите заверять подпись у нотариуса, чтобы все чин по чину.

Старичок выглядел оскорбленным в лучших чувствах. Он сложил руки на груди, поджал губы и нервно покачивал ногой.

– Не стоит в вашем возрасте сидеть нога на ногу, – сказала Анаис, – от этого ущемление седалищного нерва может случиться.

– Какая нахальная молодежь пошла! – возмутился старичок. – Никакого уважения!

– И не говорите, просто беда. Мало того, что старшим перечат, еще и подсидеть намереваются.

Старичок побледнел, схватился за сердце, но моментально оклемался. Он бодро вскочил со стула и, вцепившись в рукав куртки Анаис крючковатыми пальцами, принялся допытываться, кто на его место метит и откуда такие сведения.

– Слышала по пути сюда один разговор, – уклончиво сказала Анаис, – вас ведь Турнусом зовут. «Турнус Мохик, вдовец», – уточнил один из внутренних голосов. «Может, он снова женился», – перебил другой. «Да кто в здравом уме за него пойдет?!» – возмутился третий. «Заткнитесь!» – подумала Анаис.

– Я скажу имя, а вы, Турнус Мохик, дадите мне стопроцентную скидку, – предложила девушка.

– Ишь чего удумала! – сощурился старичок.

– Как хотите, – покачала головой Анаис.

Было видно, как смотритель борется с собой, оценивая, что важнее: нажива или сведения о злопыхателях.

– Переброска в Рухан стоит пять нюфов, но с тебя я возьму только три, – сказал он.

Из чего Анаис заключила, что на самом деле услуга стоит не более одной серебряной монеты. Она отсчитала три нюфа и вручила их смотрителю. Старичок с кряхтением поднялся из-за стола и, вытащив из кармана ключ, отпер дверь, замаскированную стенными панелями. За дверью оказалась продолговатая узкая зала, больше похожая на коридор с двумя рядами зеркал.

– Что, никогда переброской не пользовалась? – проворчал смотритель.

– Нет, – призналась девушка. – А это не опасно?

– Всякие случаи бывали, – уклончиво ответил старик. – Оставайся, я тебе расскажу.

Анаис помотала головой. Они уже дошли до середины залы, когда смотритель замедлил шаг.

– Так как же зовут мерзавца, который мечтает занять мое место? Пока не скажешь, никуда не переброшу! – заявил он категорично.

«Произвол и анархия. И это просвещенный Харанд», – подумала Анаис и в это мгновение заметила, как поверхность одного зеркала покрылась едва различимой рябью.

– А, эл, о, – сказала Анаис первое, что пришло в голову.

– Не знаю такого имени, – насторожился старичок.

– Это не имя, а три буквы из имени, – ответила девушка. – За стопроцентную скидку сказала бы все, а так – извини, – она подскочила к зеркалу и нырнула в открывшийся канал.

Не стоит думать, что человек, ни разу не пользовавшийся переброской, понятия не имеет, как она работает. Ну ладно, как работает, этого, наверное, вообще никто не знает, но уж отличить активное зеркало от неактивного – кто угодно в состоянии.

Травница в Леберике

Денег, позаимствованных у пекаря, Анаис хватило только на три перехода: Тоборно – Рухан – Агерун. До Эриды предстояло добираться пешком и на голодный желудок. В государстве, где яблоку негде упасть, чтобы не тюкнуть при этом по голове какого-нибудь мага, перспективы заработка оказались весьма туманными. Анаис понуро брела по дороге, пиная камушек, непонятно откуда взявшийся на идеально чистом и ровном полотне. По ночам тракт слабо светился, делая легким и удобным путешествие в темноте. Главное убраться с дороги между тремя и четырьмя часами ночи, когда мощная энергетическая волна проходит над полотном, сметая с него мусор.

Услышав стрекотание крыльев, путница оторвалась от своего занятия и посмотрела вверх. Над головой пронеслись всадники, обратив на девушку внимания не больше, чем на пустое место. «Какие-то важные господа, – подумала Анаис, – иначе бы путешествовали по земле. Эх, мне бы такую шиволь».

Из любопытства или по наитию девушка свернула с дороги на лесную тропу, откуда прилетели заносчивые харандцы. Преодолев заросший деревьями и кустарником холм, по которому вилась тропа, Анаис увидела долину, где уютно расположился маленький городок, а за ним – замок в петле реки. Тут и в помине не было характерной для приграничных поселений крепостной стены. Между аккуратными белыми домиками с рыжими черепичными крышами сновали маленькие человечки. Лоскуты возделанных полей, фермы и мануфактуры, как лепестки, окружали городок.

Оказалось, ворота все-таки имелись, но чисто символические: дорога проходила под каменной аркой, на которой красовался герб с церопусом и мозаичная надпись «Леберик».

«Вот так та-а-ак. Ноги сами принесли. – Анаис призадумалась. – Может, все-таки не стоит заходить на земли „достопочтенных“ Лебериусов».

Предки хранили гордое молчание: дулись из-за того, что она заткнула фонтан их красноречия. Но разве можно каждый день начинать с назойливых напоминаний: «Ты должна отыскать анагерий, пока не стало слишком поздно, он принадлежит нам и никому более в этом мире, бла-бла-бла…»? Ничего удивительного, что Анаис на них разозлилась и послала подальше всех скопом и каждого в отдельности.

Навстречу из-под арки вышла группа горожан. Девушка поприветствовала их и спросила, есть ли у нее надежда заработать в Леберике пару монет.

– На мануфактурах полно работы, за обучение заплатишь и через две недели трудись на здоровье, – ухмыльнулась одна горожанка, остальные дружно захихикали, уловив намек на отрицательную платежеспособность иноземки.

– Можно подписать договор и обучаться в долг, – подсказал низкорослый мужчина, с нескрываемым интересом разглядывая девушку.

Анаис поблагодарила и сделала вид, что усердно размышляет – не посвятить ли ей жизнь производству тканей на мануфактурах господ Лебериусов. Она проводила взглядом работников славного текстильного производства и вошла в город.

Побродив по улочкам и увидев, как четко отлажен быт горожан, Анаис поняла, что в Леберике ей не на что рассчитывать и приуныла, но тут из-за угла дома показался мужчина. В одной руке у него было ведро с краской, в другой – свиток. Судя по озабоченному и слегка растерянному виду, он плохо представлял технологию покраски дома. Анаис подошла и нерешительно кашлянула.

– А? – обернулся мужчина.

– Хозяин, за пару монет я выполню работу быстро и качественно, – сказала Анаис.

– Обойдусь!

Мужчина поставил ведро с краской на землю, прочитал инструкцию, и отбросив ее в сторону, приступил к работе: вынул из кармана круглую коробочку и прикрепил к стене дома у самого фундамента. Анаис присела на газоне, решив немного передохнуть, а заодно поглазеть, как другие работают. Коробочка выпустила цепкие лапки и засеменила вверх, вычисляя площадь стены. Вот она добежала до середины основания башенки с овальной крышей, проследовала вверх, снова вернулась на исходную позицию и двинулась дальше.

– Ваша рулетка, похоже, не зачарована на интегральное вычисление, – заметила Анаис.

Хозяин дома недовольно покосился, всем видом осуждая назойливость нищебродки.

– По идее, она должна была учесть…

– Не твоего ума дело! – оборвал ее горожанин.

Анаис плюнула на благородные порывы помочь ближнему и, скрестив руки на груди, презрительно скривила губы: «Поделом!». Несколько минут спустя она вновь пришла в хорошее расположение духа, когда поняла, что рулетка помимо прочего не учитывает наличие на фасаде окон. Когда площадь, наконец, была сосчитана, мужчина выверил положение ведра с краской, присоединил к его боку рулетку и зачитал заклинание, написанное в инструкции.

Эффект оказался потрясающим: краска взмыла в воздух и, распылившись на мельчайшие капли, образовала слой в форме прямоугольника – никаких тебе башенок, выступов и оконных проемов – и ринулась на фасад. У Анаис даже сердце замерло, то ли от испуга, то ли от восторга. Башенки встретили поток словно волноломы: краска врезалась в них, мгновенно обновив поверхность архитектурных изысков, а избытком – щедро оросив черепицу. Окна стали неотличимы от свежепобеленных стен, лицо хозяина также покрылось мертвенной бледностью. Анаис еле удержалась, чтобы не расхохотаться и не встрять со своим: «Я же говорила!». Из дома выбежала супруга незадачливого маляра, всплеснула руками и заголосила:

– Ах ты, ёффов болван! Что натворил!

Мужчина попятился и наткнулся на Анаис. Он указал на девушку трясущейся рукой и пролепетал:

– Это она.

Анаис даже задохнулась от возмущения.

– Я-а-а?! – Подскочила она и уперла руки в бока.

Неизвестно, чем бы дело закончилось, не подойди сосед из дома напротив – щуплый старичок в неопрятном одеянии.

– Девушка ни при чем, – почти шепотом произнес он и принял огонь на себя:

– А тебе, сморчок, чего надо?!

– Идем, – он взял Анаис за руку, – угощу тебя ароматным настоем с пирогами.

– Вы литарий? – удивилась она.

Анаис и так не собиралась задерживаться на месте малярной трагедии, а за возможность перекусить готова была старичка даже на руках нести.

– Я слышала, в Харанде литопоклонников очень мало.

– Мы живем обособленно, – улыбнулся старичок. – В Леберике раньше было две семьи, сейчас я один остался. Чтобы посетить храм, приходится в столицу ездить.

– Мне бы не хотелось накликать на вас неприятности, – сказала Анаис, – придумайте мне какую-нибудь работу, а расплатитесь за нее настоем и пирогами. Бескорыстие в Харанде не в чести.

– Ты вышивать умеешь? – оживился литарий.

– М-м-м, – задумалась Анаис. Орудовать мечом, стрелять из арбалета, метать звезды – это пожалуйста. Но вышива-а-ать… Нет, этому Эльтар ее не учил. Рисование, пение, музицирование – то, что могло пригодиться, окажись Анаис в высшем обществе – было, а вышивать учитель и сам не умел. «Э-хе-хе», – прошелестел кто-то внутри.

– А не найдется ли другой работы? – с надеждой поинтересовалась Анаис.

Не нашлось.

Дом Рубиуса, так звали старичка, ничем не отличался от остальных, никак не выделялся. Внутри Анаис огляделась: чисто, уютно, тихо. Пожалуй, слишком тихо. Такой светлый дом должны наполнять голоса. Но скорбь по ушедшим не сплела здесь паутину.

– В этом доме нет места для унынья и тоски, – будто угадав ее мысли, сказал Рубиус, так звали неожиданного благожелателя.

Он поставил на стол чайник, принес блюдо с пирогами и продолжил вещать:

– Литарии поклоняются богу, дающему жизнь, тепло, любовь и понимание радости бытия. Отрицаем ли мы богиню богатства и процветания? Ни в коем случае! Нэре велика и значима в жизни каждого. Одним ближе веселый образ жизни, другие стремятся к покою и полумраку, упорядоченности и тишине. Их время – ночь, их божество – луна. Бог-солнце Лит велел нам любить всех, ибо греховность бытия не исключает прозрения и раскаяния. Только не подумай, что я проповедую, – на секунду встревожился Рубиус. – Нам запрещено делать это вне храма.

Анаис энергично помотала головой:

– И в мыслях такого не было.

Старичок разлил настой по пузатым чашкам, снял с пирогов салфетку и знаком Лита благословил трапезу:

– Благодарю за еду и питье, дарованные тобой, Лучезарный. Вкушай, гостья.

Еще немного и Анаис бы нарушила приличия, схватив с тарелки кусок пирога и впившись в него со звериным урчанием. Едва слюной не захлебнулась, прикидываясь не настолько оголодавшей, насколько себя ощущала.

Хозяин с удовольствием потягивал настой, не притрагиваясь к еде.

– Ни о чем не беспокойся, не торопись, – неверно истолковал он скорость убывания пирогов. – Коли соседка на тебя нажалуется, я расскажу, как дело было. Мое свидетельство всегда правдиво: Лит не приемлет лжи, равно как воровства, убийств, унижения и жестокости.

«Камешек в огород Нэре?» – подумала Анаис и внимательно посмотрела на Рубиуса.

– Замечательный Бог, – с набитым ртом пробормотала она, готовая даже демонов чествовать, лишь бы живот набить.

– В душе каждого как горит огонек Лита, так и льдинка Нэре хранится. Бог добр и легко прощает каждого, кто искренне раскается в своих прегрешениях.

– Я дитя ночи, – промямлила Анаис, отвалившись на спинку стула и выпятив округлившийся животик.

– Благодарим за насыщение, великий Лит, не забывай и дальше одаривать детей своих светом радости и любви, – тут же отреагировал старичок.

– А чем ты зарабатываешь на пропитание, Рубиус? – поинтересовалась гостья, чтобы увести хозяина с опасной тропы проповедей.

– Силой веры тот, кто служит Литу, получает дар исцелять.

– Понятно, – Анаис пожевала губу, прикидывая, возможно ли говорить со старичком, не касаясь религии. – Я знакома с литарийскими принципами и постулатами, – попыталась она прервать поток красноречия Рубиуса, дескать имею представление, в ликбезе не нуждаюсь.

– Как приятно встретить образованного человека! – восхитился он. – Сейчас покажу тебе кое-что.

Рубиус принес полотно, украшенное вышивкой, и расстелил на столе.

– Над этим трудилась моя жена, но не успела закончить. Не могла бы ты доделать работу?

Анаис пробежала взглядом по строчкам, увитым диковинными цветами:

«Бог есть Свет, дарующий жизнь. Бог есть Любовь, дарующая жизнь. Любовь и Свет – основа бытия. Человек есть отражение образа Творца в мире, наделенный бессмертной душой. Человек, живущий во грехе и не понимающий Бога в сердце своем, после смерти возрождается в новом теле до тех пор, пока бытием и верой не очистится в прозрении от греха – и лишь тогда сможет достигнуть Бога, слиться с ним в Сущности Его Духа и Разума. Сотворение новой жизни – величайший дар Лита, распространение Слова Бога Лита – святая обязанность каждого».

– Это Откровения – постулаты веры и заповеди Лита, что пришли в видении клирику Люминору. Позднее они были собраны в свод догматов под общим названием «Прозрение», – как по писанному отчеканила Анаис, продемонстрировав свои познания.

Рубиус прослезился:

– Сильна в тебе искра божья!

Анаис лишь отмахнулась, отчаявшись увести хозяина с опасного в Харанде пути проповедования литарийской религии.

– Сумеешь закончить вышивку? – спросил Рубиус.

– Э-э-э… трудно сказать, – честно призналась Анаис.

– Пойду составлю договор, – проигнорировал ее слова Рубиус, – а ты приступай. Вот нитки, иголки, в верхнем ящике комода найдешь пяльцы. Как твое полное имя?

– Анаис Кхакай.

По крайней мере, так было написано в документах. «Ну, влипла! – подумала девушка. – И оплату вперед взяла». Анаис прикрыла глаза и бросила мысленный клич о помощи. Оказалось, вышивать умела только бабушка Вергейра.

Когда вернулся Рубиус, гостья уже укрепила незаконченную вышивку в пяльцах и подобрала нитки нужных цветов.

– Вот, написал, – он положил перед ней договор о найме Анаис Кхакай для выполнения художественной вышивки с предоставлением в качестве оплаты крова, пищи и небольших карманных расходов. – Завтра сходим к нотариусу, он заверит подписи и рассчитает сумму налога.

Анаис расписалась и, тяжело вздохнув, принялась за работу. Она сосредоточилась на внутренних ощущениях, собирая по крупицам бабушкины знания. Легкое оцепенение, состояние полудремы, так легко возникающее после сытной еды, и покалывание в кончиках пальцев возвестили о появлении Вергейры. Анаис привычным жестом взяла иголку, вдела нить и сделала первый стежок. Работа спорилась: выплетались диковинные узоры, буйство красок заполняло канву, когда в дверь грубо постучали:

– Открывай, умалишенный болван!

Рубиус пожал плечами, как бы говоря: «Вот так всегда», – и отпер дверь.

***

Осматривать замок, в особенности его темницы, Анаис не планировала. Но по намекам охранников поняла, что ей на пару с Рубиусом предоставят оные помещения в пользование. На вопрос, чем она заслужила подобную милость, служители правопорядка огласили перечень, куда вошла порча городского имущества, торговля недоброкачественными малярными устройствами и участие в запрещенном вне стен храма литопоклонническом обряде.

– Однако… – только и смогла произнести она, сраженная числом и тяжестью свершенных преступлений. «Провела в городе каких-то полтора часа, а послужной список потянет на судебный многотомник», – с досадой подумала Анаис и недобро покосилась на Рубиуса. Он, конечно, никогда не лжет, да только окружающим нет дела до того, что говорит безумец.

То, что Рубиуса давно занесли в анналы истории как городского сумасшедшего, стало очевидно, когда дети принялись корчить рожи и дергать старичка за одежду. Взрослые не обращали на это безобразие никакого внимания, дескать, поделом. Рубиус мягко улыбался наглым сорванцам, и даже метко брошенный в голову камень не изменил его отношения к ним.

«Этот блаженный легко увильнет от суда, – подумала Анаис. – А вот мне это вряд ли удастся. Знала же, что в Харанде нужно держаться подальше от литариев!»

Чем ближе они подходили к замку, тем больше разрасталась толпа любопытствующих, и когда арестованных ввели во двор, он тут же заполнился горожанами. У распахнутых настежь ворот стражи не оказалось, и людской поток беспрепятственно затек внутрь. Анаис огляделась. Память кого-то из предков услужливо развернула перед ней картину: квадрат ночного неба в обрамлении серых каменных стен, а в северном крыле вход в подземелье и решетка над жаровней для пыток огнем. Девушке стало нехорошо, колени подогнулись, но в плотной толпе оказалось некуда падать.

Из кухни выскочили ошалевшие стражи.

– Господин Лебериус уехал, а госпожа приболела, – сообщил начальник караула, стараясь перекричать гул толпы. Потому стражники и расслабились: покинули пост. – Сегодня разбирательства не будет, – разочаровал он пришедших и елейным голосом обратился к старику:

– Добро пожаловать, Рубиус, давненько ты к нам не заглядывал, темница по тебе скучала.

Люди начали расходиться, но так неохотно, с таким разочарованием на лицах, что Анаис поняла – для них суд над сумасшедшим литарием излюбленное развлечение. Когда двор почти опустел, на втором этаже южного крыла с шумом распахнулось окно. Взоры не успевших разойтись с жадностью обратились туда.

– Хозяйка.

Анаис почудились нотки ужаса в голосе пожилой горожанки, что спешно осенила себя знаком Нэре и попятилась.

Женщина в густой вуали поманила начальника караула пальцем. Тот ушел в дом, а когда вернулся, велел вытолкать всех зевак и запереть ворота.

– Госпожа рассмотрит ваше дело, – сообщил он. – Обвинителей она просит прийти через час, а обвиняемые пока посидят в темнице.

Узкий каменный мешок, похожий на колодец, у стены одинокое бревно – вот и вся обстановка. Ни тебе цепей с оковами, ни… Что там еще бывает? Мало познавательно, в общем, не стоит потраченного времени. Анаис уселась на трухлявый ствол и тяжело вздохнула. Рядом пристроился Рубиус.

– Часто здесь бываешь? – спросила она.

– Приходится. Хочешь, скоротаем время за притчей?

– Благодарю покорно, не стоит.

– Очень поучительная история. Вот послушай, как мудрец литарий наставлял сына: будь безгрешным, чтобы не испытывать страха, будь благодарным, чтобы быть достойным, будь благоразумным, чтобы быть богатым…

Анаис прикрыла глаза в попытке отрешиться от происходящего. Под монотонный голос литария заснуть оказалось минутным делом. Но, войдя в экстаз, тот поднялся и громко, нараспев принялся читать Символ веры. Анаис вздрогнула и моментально проснулась.

– Клятвой обязуюсь вершить добрую мысль, клятвой обязуюсь вершить доброе слово, клятвой обязуюсь вершить доброе деяние, – закончил Рубиус.

«Сижу я сейчас твоими деяниями в каменном мешке, – с раздражением подумала Анаис. – Верно говорят: бесплатный сыр, тьфу ты, пирожки…» Додумать она не успела: распахнулась дверь и вошел стражник, чтобы проводить заключенных на суд. Кое-что делалось в Харанде очень быстро.

В покоях госпожи Лебериус оказалось на удивление прохладно, несмотря на то, что на улице жара достигла апогея. Сам воздух тут казался древним, как и камни, из которых много веков назад сложили замковые стены.

В массивном кресле восседала хозяйка. Ее лицо по-прежнему скрывала густая вуаль. По бокам стояли стражи. Анаис и Рубиуса вывели на середину зала. Только теперь она заметила, что у стены между окон сидят на низких стульчиках «маляр» с супругой. За столом, на котором лежала выпотрошенная сумка Анаис и ее документы, расположился писарь – щуплый человечек с колючим взглядом. Он обмакнул перо и приготовился вести протокол допроса. С первого же взгляда он вызвал у девушки неприязнь: «Мелкая сошка, мнящая себя чем-то большим».

– Назови себя, – велела госпожа Лебериус, взявшая на себя роль судьи.

Девушка покосилась на свитки, в которых имелось подробное изложение того, что касалось ее скромной персоны, и с тщательно выверенным рипенским акцентом сказала:

– Анаис Кхакай, травница из княжества Нуатди, южный Рипен.

– Зачем ты приехала в Харанд?

– Показать свое искусство на съезде магов, – ответила девушка, гордо вздернув подбородок. А как же иначе? Следовало гордиться тем, что харандские снобы признали твои способности дотягивающими до приемлемого уровня.

– Бродяжка она, нищая побирушка! – высказалась жена «маляра». – А бумаги у нее липовые.

– Травница я или нет – легко проверить, – заявила Анаис, проигнорировав выпад.

– Проверим, – кивнула госпожа Лебериус. – Правда ли, что ты продала господину Кафирису принадлежности для покраски дома за один час?

– Нет.

– Она лжет! – подскочил Кафирис.

Госпожа Лебериус чуть повернула голову к стражу, и тот одним только взглядом заставил «маляра» замолчать и сесть на место.

– Сколько вы заплатили? – продолжила хозяйка замка.

– Пять нюфов тридцать гимиков, – тут же отреагировал Кафирис.

– Довольно скромная цена для малярного приспособления, сделанного на наших мануфактурах, – госпожа мельком взглянула на клеймо.

Кафирис покрутил ведро и тоже удостоверился в местном происхождении товара.

– Малярная приспособа-то порченная, вот она подешевле и запросила. А я, как всякий нэреит, чту заповедь: выгода прежде всего.

– А после этого иноземка нанялась к вам на работу?

– Да, – не почувствовав подвоха, сказал Кафирис. – Она изуродовала мой дом! Узнаешь теперь, как торговать всякой дрянью и портить чужое имущество, рипенка-литарийка, – погрозил «маляр» Анаис.

– Так обвиняемая знала, что товар с подвохом?

– Конечно! – загнал себя в ловушку Кафирис.

Госпожа Лебериус надолго замолчала. Стало слышно, как где-то за стенами замка, скорее всего на реке, вопят ребятишки, затеявшие веселую игру. Хозяйка постукивала ноготками по подлокотнику кресла и наблюдала за тем, как окружающие проникаются осознанием нелепости обвинений. Ведь всем известна поговорка: «Если умудрился продать тухлую рыбу, не стоит дожидаться, когда ее начнут готовить». Насладившись эффектом, госпожа Лебериус повернулась к писарю и продиктовала:

– Назначить горожанину Кафирису штраф в размере пяти магн за лжесвидетельство. Это первое. Второе: допросить его с необходимым пристрастием и выяснить, у кого он приобрел товар. С мануфактур крадут полуфабрикаты, неумело их зачаровывают и продают по сниженной цене. Подлецов разыскать.

Кафирис делался бледнее с каждым словом приговора. Госпожа Лебериус слегка наклонилась вперед и застыла в этой позе, глядя в упор на горожанина. Тот внезапно захрипел, привалился к стене и ополз на пол. Его жена утробно хрюкнув, зажала рот ладонями и с ужасом воззрилась на хозяйку замка.

Госпожа откинулась на спинку кресла, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. «Должно быть, фокус дался ей не так-то легко, – подумала Анаис, – ведь страж обмолвился, что хозяйка нездорова». Девушка воспользовалась тем, что всеобщее внимание направлено на Кафириса, и с интересом разглядывала жену врага. «Эй, умники, – обратилась Анаис к внутренним голосам, – что за магию использовала госпожа Лебериус? Ах, мы все еще не в духе и не желаем разговаривать. Ну и, пожалуйста, не больно-то и хотелось с вами беседовать». Проведи Анаис на свободе чуть больше времени, она непременно услышала бы десятки страшных историй о госпоже Лебериус, но, как говорится, лучше один раз увидеть.

Придя в себя, Кафирис вначале лепетал что-то неразборчивое, а затем выдал истинного продавца.

Хозяйка милостиво кивнула и сказала:

– Итак, первую часть дознания считаю завершенной. Стража, проводите горожанина Кафириса с супругой до дома и получите с них штраф.

Когда истцы покинули зал, госпожа Лебериус продолжила:

– Известно ли тебе, Анаис Кхакай, что в Харанде литарийские проповеди разрешены только в храмах?

– Да, я слышала об этом.

– Почему же ты не покинула дом горожанина Рубиуса, когда он стал проповедовать?

– А кто утверждает, что старик проповедовал? – сделала удивленное лицо Анаис.

– Рубиус, – поманила его пальцем госпожа, – ты снова нарушаешь закон?

– Нет закона кроме Лита, – гордо провозгласил старик, – я лишь указываю дорогу заблудшим, раздуваю тлеющие угольки в сердцах, чтобы воссиял огонь истины.

«Идиот!» – закатила глаза Анаис.

– За участие в запрещенном действе и за попытку обмануть следствие Анаис Кхакай приговаривается к работам по изготовлению настоек и декоктов на нужды Леберика. Тебе предоставят необходимое сырье, ночлег, а также пищу: хлеб и воду.

Госпожа Лебериус обратила взор к литарию.

– С Рубиуса, как всегда, взыскать штраф.

– Простите, госпожа, – обратилась к ней Анаис, – надолго меня задержат?

– Неделю назад скоропостижно скончался леберикский травник, осталось множество невыполненных заказов. Сделаешь эту работу и будешь свободна.

– Благодарю вас, госпожа, – низко поклонилась Анаис и подумала, что жена ее врага на удивление рассудительна и справедлива.

Девушку проводили на второй этаж восточной части замка. Через некоторое время доставили травы, коренья, посуду и все необходимые приспособления. Стражи с хмурым видом встали у дверей. Подмастерья недоверчиво косились на Анаис, но по мере распространения по замку слухов начали поглядывать с возрастающим интересом. Она старалась не обращать внимания на происходящее, но судя по всему слухи обрастали все более интригующими подробностями.

В лабораторию заглядывали все, кому не лень, чтобы рассказать лишенным доступа, как выглядит иноземка, попавшаяся на удочку сумасшедшего Рубиуса. Анаис перебирала рецепты, разыскивая сходные составы зелий, чтобы сварить общую заготовку, а после дополнить недостающими компонентами. Главное, поскорее убраться из этого проклятого замка. Наконец она приступила к работе.

– Ты травница? – раздалось рядом.

Анаис вздрогнула, рассыпала меру порошка и сердито обернулась.

– Нет, отравительница, – буркнула она, угрюмо поглядев на прыщавого юношу. – Мои документы лежат на столе у госпожи, сходи да почитай.

– Мне туда нельзя, – с сожалением сказал парнишка. – А правда, что старик Рубиус в постели все еще хоть куда?

Анаис оторопела, потрясенная нелепой выдумкой, потом нехорошо прищурилась:

– Я такие декокты готовлю, что даже труп не оплошает, – заговорщическим тоном сообщила она.

У паренька глазенки разве что на лоб не вылезли. Он исчез так же неожиданно, как и появился. «Побежал доводить слухи до абсурда», – подумала Анаис и, вздохнув, покачала головой. Демон за язык дернул. «Проклятые литарии с их свободной любовью! Мало было обвинить меня в сочувствии их вере, так еще замарали подозрениями в… Тьфу!» – кипятилась Анаис. – Конечно, такое событие в провинциальном городке: появилась молоденькая иноземка и переспала с сумасшедшим старцем, религия которого фактически вне закона. Что может быть пикантнее?!».

Зелье булькало на водяной бане, время от времени его приходилось помешивать, и лицо Анаис раскраснелось от жара очага. Поток челяди почти оскудел – что нового могли они тут увидеть? – разве что разнести по округе весть, что травнице жутко стыдно: эвон как щеки заалели. Нервное напряжение прошло, а приятное ощущение сытости после угощения литарийской выпечкой все еще сохранялось. Теперь бы самое то – поспать. Она подавила зевок и, выудив из корзины флакон для зелья, тяжело вздохнула: посуда, увы и ах, оказалась не подготовлена для хранения ее дивных снадобий. Оплетенные паутиной, покрытые пылью баночки и скляночки, похоже, лишат бедную травницу сна этой ночью. Анаис наморщила лоб, припоминая заклинание Сальмона Дезинфектуса, но потом отрицательно мотнула головой, отметая эту идею. Она потребовала принести большой котел и растопить еще один камин, благо в помещении их было четыре.

Самые упорные обитатели замка все еще толклись у дверей, перешептывались, комментируя действия травницы. То ли не догадывались, что в помещении удивительно хорошая слышимость, то ли им дела не было до чужих чувств. Анаис ничего иного не оставалось, как делать вид, что ей наплевать на мнение черни. Хоть в Харанде с его свободами такого понятия не существовало.

– Ой, глянь-ка, она посуду варит. Хи-хи.

– Дура, это травники ее так моют. Ну, те, что неопытные в заклинаниях.

– Наварит эта арестантка дряни какой-нибудь, раз в магии не понимает!

– У этой девки диплом не харандский. В толк не возьму, как хозяйка ей такое дело доверила.

– Госпоже что, – тяжелый вздох, – горожанином больше, горожанином меньше.

– А я, между прочим, недавно покойному травнику рецепт принесла, что лекарь хозяину выписал. Не хочешь ли ты часом в чем-то обвинить госпожу?

– Вот язва баба!

Анаис на секунду замерла, перехватила ступку поудобнее и принялась еще энергичнее разминать пестиком густую массу, предназначенную для изготовления суппозиториев. Она просматривала только составы, не обращая внимания на имена пациентов. А емкости, в которых замешивала, растворяла и перетирала лекарственные компоненты, для удобства маркировала номерами, указанными на рецептах. Анаис, выждав немного, принялась нарочито медленно перебирать рецепты. «Дарг Лебериус», – значилось в одном из них.

В глазах у травницы потемнело, голоса окружающих растворились в шуме крови в ушах. «Я помню твое перекошенное злобой лицо, Дарг Лебериус, и щипцы в твоих руках. – Девушка облизала в момент пересохшие губы. – О, как заманчиво было бы отравить это чудовище». От подобных мыслей голова пошла кругом, а сердце пустилось в бешеную пляску. «Что там выписал лекарь? Мазь от геморроя. Ха! Твоя смерть вошла бы в историю как самая долгая и мучительная, – мстительно думала она. – Нет, растягивать „удовольствие“ не будем – разберутся что к чему и спасут. Как насчет быстрой, но ужасающе мучительной кончины?».

Анаис подошла к котелку и принялась медленно помешивать слабо кипящее варево, сосредоточенно размышляя о способах убийства. «Не за этим я пришла», – с сожалением подумала она и попыталась утешиться мыслью, что вскоре заклятый враг и сам загнется, без ее участия: он ведь пожилой. «Вот ведь, как нескладно выходит, – тут же возмутилась Анаис. – Умри он в ближайшее время и подозрение падет на меня: никто не доверяет чужакам». Удобно повесить все на пришлого человека, еще и в шпионаже обвинить… «Так, прекрати нервничать, – приказала она себе, – а то действительно отравишь кого-нибудь ненароком из-за невнимательности». По всему выходило, что Даргу следует жить и здравствовать, как это ни противно. Анаис перешла к другому камину, где кипятились флаконы.

– Мне бы решетку для сушки посуды, – громко сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. Через некоторое время принесли то, что она потребовала.

Глубокой ночью, когда все – и даже стражи у дверей лаборатории, – уже спали, Анаис наконец закончила фасовать приготовленные снадобья. Она пнула заливисто храпевшего бугая, что сидел на полу, привалившись к дверному косяку, и потребовала проводить ее туда, где можно отоспаться. Стражник с трудом разлепил веки и неприязненно посмотрел на свою подопечную.

– Плохо вы за мной приглядываете, – пожурила его Анаис.

– А какой тебе резон убегать? – хмыкнул стражник, поднялся и растолкал второго. – Вокруг замка защитный контур, пересечешь его – мы тут же проснемся. Так что далеко тебе не уйти, догоним.

– Тоже верно, – пробурчала девушка.

Ее проводили до комнаты, более напоминавшей келью аскетичного отшельника. Грубо сколоченный лежак без матраца, подушки и одеяла не вызывал ни малейшего желания преклонить на нем голову. Когда стражник запирал дверь, оставив Анаис в одиночестве, она опомнилась и крикнула вслед:

– Хлеба и воды принеси! Эй! И не надо меня запирать, сам же сказал, что нет мне резона сбегать.

– А нечего ночью по замку шататься. Еще сопрешь чего.

– Не обеднеете, – проворчала Анаис.

Через некоторое время явилась заспанная девушка с подносом.

– Госпожа травница, – она поставила ношу на лежак за неимением другой меблировки, – не могли бы вы мне помочь…

Анаис отпила родниковой воды из жестяной кружки, откусила изрядный кусок от краюхи и принялась сосредоточенно жевать, разглядывая девушку. Та переминалась с ноги на ногу и зябко куталась в шаль.

– И чем же я могу помочь? – прожевав, поинтересовалась Анаис. – Небось, приворотное зелье требуется? – предположила она.

– Нет, – улыбнулась девушка, и очаровательные ямочки появились у нее на щеках. – Мне бы яда немного. Без мучений чтоб…

Анаис поперхнулась и раскашлялась. Что она слышит от этого белокурой очаровательной малышки? Немножечко яда. Совсем чуть-чуть, капельку, но чтобы самого страшного и эффективного. Анаис вытерла проступившие слезы и отдышалась.

– Я правильно поняла, ты просишь изготовить для тебя хорошей отравы?

– Не для меня лично, – замялась девушка. – Батюшка сильно болен, и лекарь сказал – ему не выкарабкаться. И денег нет для прерывания жизни, – девушка всхлипнула, и ее лицо пошло пятнами, – даже на обряд освобождения души из плена мертвого тела не набирается.

– А сколько стоят в Харанде ритуальные услуги? – спросила Анаис, посерьезнев.

– Двенадцать золотых – прерывание и десять серебряных – обряд, – девушка судорожно вздохнула и шмыгнула носом.

– М-да, – глубокомысленно изрекла Анаис, – накладно и весьма. Но ты ведь знаешь – самоубийство богами не приветствуется.

– Это не будет самоубийством, – решительно сказала девушка.

Анаис призадумалась. Не очередная ли это попытка проверить ее на вшивость? Если выяснится, что она стала соучастницей убийства, в лучшем случае ее выставят за пределы государства и никогда больше не впустят.

– У меня нет ядов, – сказала она. – Но завтра я навещу твоего отца, возможно, смогу как-то облегчить его страдания.

– Лекарства уже не помогают! – в словах сквозило разочарование и злость.

Анаис молча подала служанке поднос. Девушка ссутулилась и понуро вышла за дверь. Лязгнул о петли навесной замок, проскрипел в скважине ключ.

***

Магистр Петерик Слэг остановился у окна, сложил руки на груди и посмотрел вверх, туда, где проглядывал между башен Академии затянутый тучами клочок неба. Слэгу никогда не нравился кабинет на первом этаже с видом на двор-колодец. Он мечтал перебраться в другое помещение, куда хоть изредка заглядывает солнце. Хоть «мечтал» – не вполне подходящее слово. Лет десять-пятнадцать назад Слэг еще мог его употребить, но с тех пор много воды утекло.

Петерик хорошо помнил тот день, когда впервые вошел сюда. Он был полон дерзких замыслов и радужных надежд. «В точности как эти двое», – подумал Слэг, бросив косой взгляд на студентов. Те корпели над свитками. Обычное дело – раз в несколько лет подпорченные плесенью трактаты приходилось переписывать, ведь невозможно бесконечно подновлять их заклинаниями. Проклятая сырость! Проклятый кабинет! Слэг зашелся кашлем. От мучительного приступа тело содрогалось, а внутренность болела и саднила. «Однажды я выплюну легкие», – мрачно подумал он, отдышавшись.

Студенты лишь первое время отрывались от работы, предлагали воды и любую другую посильную помощь. Наставник отказывался, иногда – в довольно резкой форме, и они перестали обращать внимание на его приступы.

Слэг подошел к столу, налил из графина воды, которая пахла тиной – так ему казалось, – накапал в стакан целебной настойки. Вкус кореньев и трав, набивший оскомину, заставил поморщиться. Слэг давно заметил, что зелье перестало помогать. Не то чтобы совсем, дома или в поездках оно действовало, но стоило принести флакон в кабинет – теряло силу, после чего приходилось заказывать новое. Такая же история с зачарованными от порчи свитками. У коллег они хранились десятилетиями, но в его кабинете, наверное, была какая-то особая сырость.

«И стены давят. Нестерпимо давят стены!» – Слэг брякнул стаканом о каменную столешницу. «Разбился! – со злорадной горечью подумал он, глядя, как порез на руке набухает кровью, – А ведь я его только вчера зачаровал на ударостойкость».

Молодые люди вскочили и, несмотря на протесты магистра, принялись неумело перевязывать рану. «С какого же они факультета? – попытался припомнить Слэг. – Явно не со знахарского». Капли крови шлепались на пол, и он все более походил на конспект нерадивого студента, усеянный кляксами. Магистр откинул со лба сальные патлы, сощурился, пытаясь разглядеть который из его подопечных Хотар Лебериус, а который Андо Атранкас.

В академии уже давно сложилась традиция отсылать провинившихся студентов в кабинет магистра Слэга – переписывать старые свитки. Как показывала многолетняя практика, хулиганы не понарошку раскаивались, у них появлялись зачатки усидчивости и терпения, ко всему прочему это давало руководству право отказать магистру в новом помещении: «Гибнут находящиеся в вашем ведении документы? Но позвольте, любезнейший Слэг, не в прошлом ли месяце были переписаны сто двадцать шесть свитков из вашей коллекции? Ну хорошо, не вашей! Ценные? Все действительно ценные свитки хранятся в другом месте».

С этим можно было поспорить, но Слэг прекрасно понимал, что делать этого не стоит. История целительства преподавалась как общеобразовательная сопутствующая дисциплина в курсе «Зельеварение» и в два счета могла стать необязательной.

Слэг опять раскашлялся и, прижав пораненную руку ко впалой груди, ушел в хранилище. Разумнее было бы отправиться на воздух, но стоит начальству заметить, что он прохлаждается, как пить дать прогонят со службы. Шустрых да быстрых много развелось, а место в Академии – лакомый кусочек, даже в таком подземелье.

Слэг привалился к стеллажу, доверху заваленному свитками, согнулся в три погибели. Кашель был хриплый, даже лающий, и в груди от него пламенело, точно кто-то раздувал уголья. Магистр, измученный приступом, присел на корточки. По щекам текли слезы. Он вытер лицо рукавом заношенной мантии, пошарил в кармане, разыскивая коробочку с пилюлями. Но вдруг замер, уставившись в недоумении на растрескавшийся пол. Складывалось впечатление, будто что-то хотело пробиться наружу из недр: трещины разбегались от центра, где вспучился небольшой бугорок.

Приблизившись, магистр ковырнул ногтем этот выступ, и камень легко раскрошился. Слэг почувствовал, что покрылся мурашками: он порой так реагировал на сильные магические эманации. Под землей что-то было, что-то необычайно мощное, раз уж оно смогло подняться к поверхности через древний монолит под Эридой.

– Атранкас! Лебериус! – позвал магистр подопечных и снова зашелся кашлем.

Студенты прибежали в хранилище, наверняка решив, что преподаватель отдает концы, ведь он всегда отказывался от помощи.

– Копните-ка вон там, – указал Слэг.

Монолит расслаивался как трухлявое дерево, и вскоре в образовавшемся углублении показался угольно-черный камень величиной с ладонь.

***

Утро наступило так быстро, что Анаис засомневалась: спала она или просто моргнула и, открыв глаза, обнаружила, что Лит уже высоко. Но обрывки сновидения еще стояли перед глазами, еще казалось, что саднят пальцы, и под ногтями застряло крошево эридского монолита.

Спина затекла. Девушка встала с лежака, потянулась и прислушалась. Жизнь в замке уже кипела: чем-то гремели, перекрикивались. Анаис попыталась разобрать, о чем судачит прислуга, но тут явилась вчерашняя горе-отравительница, бледная, с запавшими глазами. Она молча бухнула на лежак поднос и хотела уйти, но Анаис ее остановила:

– Проводи меня к отцу, – попросила она.

Больной непрерывно стонал и, судя по всему, дошел до той стадии, когда перестают узнавать окружающих, и реальность уже неотличима от бреда. Его мышцы так усохли, что лежавшие поверх одеяла руки, казалось, принадлежат мумии. Анаис наклонилась над медленно и мучительно умирающим человеком. Его дочь стояла рядом и со всем возможным скептицизмом и плохо скрываемым презрением смотрела на нее.

– Принеси кипятка, – велела Анаис.

Девушка передернула плечиками и молча вышла из комнаты. Конечно же она давно утратила надежду и не верила, что кто-то способен помочь. Анаис положила на грудь больного ладони и насколько возможно притушить свое сознание, чтобы приоткрыть щелку для чужого: «Питайся, Шшахар. Ешь, мерзкая тварь!»

Девушка вернулась с котелком и замерла на пороге. В комнате царила тишина. Анаис оторвалась от разглядывания двора, закрыла ставни и обернулась. Она не знала, что следует говорить в таких случаях. Соболезнования не по ее части.

Анаис взяла котелок и, пристроив его на подставке, зачерпнула кипятка глиняной кружкой. Устало опустившись на стул, она ссутулилась, сплела дрожащие пальцы и прикрыла на несколько секунд глаза. Немного придя в себя, порылась в карманах, вытащила маленький сверточек и высыпала его содержимое в кружку.

Девушка на негнущихся ногах подошла к постели отца.

– Он умер?

– Умер, – подтвердила Анаис, – отмучился.

Она поднесла кружку к губам, подула и отпила небольшой глоток. Поморщилась. Жуткая гадость, зато как бодрит. Когда слабость отступила, Анаис, прихватив со стола потрепанную книжицу «Секреты красоты», молча вышла из комнаты. Добравшись до кельи, она прилегла – завтрак не лез в горло – полистала книжку, но это разжижающее мозг чтиво нужного эффекта не оказало. Одна мысль не давала покоя: как она сможет удерживать проклятого демона, когда его сущность дополнится, если даже сейчас малейшее пробуждение этого паразита валит ее с ног?..

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули.

– Хозяйка зовет, – коротко бросил стражник и вышел. Ничего не оставалось, как принудить себя восстать из полумертвых и отправиться на аудиенцию.

В покоях госпожи Лебериус присутствовали те же люди, что и вчера, за исключением горожанина Кафириса с женой. Анаис поприветствовала хозяйку и неприязненно покосилась на Рубиуса, державшего пяльцы с незаконченной вышивкой. Он ей улыбнулся.

– Мне доложили, что ты работала до глубокой ночи и выполнила все заказы, – обратилась к Анаис хозяйка, – однако я не могу тебя отпустить.

– Почему?! – Громкий возглас эхом разнесся по залу.

– Только что горожанин Рубиус предъявил нам договор, заверенный по всем правилам, согласно которому ты обязалась выполнить для него художественную вышивку.

Анаис обреченно кивнула, мол, было дело.

– В нем также сказано, что горожанин Рубиус в качестве платы за работу обязуется предоставить кров и пищу. Но с учетом всех обстоятельств дела, я настаиваю, чтобы травница оставалась в замке.

Анаис ничего не имела против, проповедями она была сыта по горло, а слухами – даже сверх того.

– Рубиус будет приносить пищу, чтобы исполнить обязательства по договору, – сказала госпожа Лебериус, и писарь все тщательно запротоколировал.

Анаис, получив незаконченную вышивку и все необходимое для завершения работы, не спешила возвращаться в келью. Она вышла во двор понежиться на солнышке и, наверное, долго бы так просидела, не подбеги к ней давешний паренек.

– Госпожа отравительница! – обратился он к Анаис, от чего та подскочила, как ужаленная.

– Ну, что ты несешь?! – возмутилась она. – Какая я тебе отравительница?!

– Сами же вчера сказали…

– Да ты, я вижу, совсем шуток не понимаешь, – перебила она его. – Травница я. Усвоил?!

– Угу, – кивнул он. – Вы у нас еще поживете, да?

– Поживу, – буркнула Анаис.

– Хотите, я вам замок покажу?

– А можно?

– Мы потихоньку, – улыбнулся он.

– И что ты за это попросишь? – прищурилась Анаис. Не приведи Нэре встретить еще одного бескорыстного харандца-литария.

– Научите мою сестру, как веснушки сводить, а то она никак замуж выйти не может, рябая клуша.

– Тебе-то какая радость от ее замужества?

– Уйдет к мужу, не будет больше меня за уши драть.

– Хм, – Анаис склонила голову к плечу и спросила: – а с чего ты взял, что я веснушки умею сводить?

– Вон у вас вчера их сколько было, а теперь ни одной, – отрапортовал он.

«Шутить изволишь, голубчик», – хотела сказать Анаис, но благоразумно промолчала: глупо выдавать неосведомленность – вдруг не шутит.

– Ладно, показывай замок, – милостиво согласилась она, вручив свежеиспеченному экскурсоводу пяльцы с вышивкой и корзинку с нитками.

«Авось попадется где-нибудь по дороге зеркало».

– Я вам покажу комнаты хозяйских сыновей, – с гордостью сообщил провожатый.

– И что же в них интересного?

– Ну-у-у, – паренек задумался, возвел глаза к потолку и поскреб в затылке. – Там сейчас никого нет.

– А когда вернутся, будет нам нагоняй, – предположила Анаис.

– Не, – расплылся в улыбке паренек, – господин Тарик теперь в Эриде живет, в академии работает, а господин Тамерон… Нехорошо о хозяевах дурное говорить, – помотал он головой.

– А ты мне на ушко шепни, – хитро сощурилась Анаис.

– Вот, кстати, его комната, – паренек толкнул дверь, и та с легким скрипом отворилась.

Анаис бросила взгляд по сторонам: нет ли поблизости стражников и, убедившись в их отсутствии, с интересом заглянула внутрь покоев младшего хозяйского сына.

– Заходи, не бойся.

Паренек осторожно притворил за ней дверь и плюхнулся на кровать.

– Вот, здесь он и жил, – с тяжелым вздохом произнес он.

Анаис удивленно вздернула брови:

– Так он умер?

– Типун тебе на язык, травница! Он, конечно, позор всего рода Лебериусов, но смерти ему никто не желает.

В комнате царил художественный беспорядок: повсюду валялась мятая одежда и нотные листы. Складывалось впечатление, что хозяин только что вышел.

– Почему здесь не убирают? – удивилась Анаис.

– Была нужда зря время тратить, – отмахнулся подросток, – гостевых комнат в замке полно, а сюда никто не ходит.

На полке примостились несколько фолиантов по философии и теологии, но, как отметила Анаис, не было ни одной книги по магии. Девушка направилась к давно примеченному зеркалу и зацепилась за что-то носком сапога. Она подняла с пола рубашку из тончайшего ханутского шелка. Одежда хранила запах владельца с нотками хвои и цитрусовых. «Дорогая туалетная вода», – оценила Анаис.

Она подошла к зеркалу и, словно испытывая собственное терпение, сначала перебрала пузырьки и флаконы, стоявшие на полке. Девушка отвинчивала крышечки, принюхивалась к запахам и украдкой рассматривала свое отражение. Действительно, ни единой крапинки на идеально гладкой коже. К ее удовольствию, за компанию с веснушками исчезла и россыпь гадких прыщиков. «Так вот как платит Шшахар своему носителю. Знает, гад, чем подкупить! А вообще, надо меньше заглядывать в книжки о красоте, а то вырастит он мне полуметровые ресницы». Анаис оторвалась от зеркала и уставилась на паренька.

– А, – спохватился тот, – про господина Тамерона. Он плюнул на образование и заделался менестрелем. Бродит по свету. Магии он учился из рук вон плохо, только и знал, что на лютне бренчать да песни петь. Одно время думали, что господин Тамерон станет жрецом, но из этого тоже ничего не вышло. И вот однажды…

Анаис поняла, что среди слуг этот Тамерон – неиссякаемая тема для сплетен, но ее гораздо больше интересовал Тарик.

– Эй, послушай, – прервала она словоизлияния паренька, – у меня еще полно работы, расскажи лучше не про паршивую овцу.

– Ладно, пошли дальше, – легко согласился он.

Девушка сама распахнула дверь комнаты господина Тарика. Книги, книги и еще раз книги. Она взяла первую попавшуюся, раскрыла наугад и замерла с открытым ртом над красочной картинкой. Паренек заглянул ей через плечо и охнул. Анаис, гулко захлопнув потрепанный фолиант, залилась румянцем.

– Господин Тарик большой любитель… э-э-э… женщин, – промямлил подросток, внимательно следя за тем, куда девушка положит книгу.

– Не сомневаюсь, – пробурчала Анаис, борясь с желанием пролистнуть еще несколько страничек для общего образования и попутно рассматривая перспективу отправить это увлекательное чтиво в камин, дабы не развращать малолетних.

– Но кроме этого, господин Тарик большой маг, – с серьезным видом покивал парнишка.

– Значит, он в Эриде, – уточнила Анаис и положила книгу на полку.

– Ага, – кивнул подросток, жадно приглядываясь к засаленному томику. – Не всякому предлагают место в тамошней академии, – с гордостью заявил он.

– Отец им, наверное, гордится.

– Еще как!

– Спасибо за экскурсию, – поблагодарила Анаис, – пора к делам возвращаться. Она вытолкала паренька из комнаты и, прикрыв дверь, с трудом поборола искушение запечатать ее заклинанием.

– А как насчет веснушек сестры?

– Видишь ли, дружок, у нас в Рипене веснушки сейчас в моде, вот мы и рисуем их где ни попадя, – Анаис развела руками и ушла. Не стоило дожидаться, когда ее провожатый в красках представит себе все те места, где можно рисовать веснушки.

Девушка вернулась в келью, бросила на лежак ненавистную вышивку и села сверху. Нет, она вовсе не глумилась над великими заповедями Лита, просто выражала отношение к сложившейся ситуации. Так Анаис провела около получаса, дожидаясь, когда солнечные лучи проникнут в ее более чем скромное жилище, чтобы заняться вышивкой при сносном освещении. Не сидеть же с этой крамольной тряпкой во дворе, бросая вызов нэреитскому обществу.

Бабушка Вергейра была большая искусница, и дело спорилось: вновь стежок за стежком ложились на канву. Когда Анаис вышла из транса, то с ужасом увидела в нижнем углу своего творения инициалы «В.С.Н.А.». Как, спрашивается, объяснять, почему ее подпись так длинна и не соответствует имени Анаис Кхакай? Девушка провела пальцами по выпуклостям стежков. Вергейра Сирин Натэна Атранкас – вот что означала эта монограмма.

– Ну, спасибо, бабуля, – процедила Анаис сквозь зубы, – удружила.

Тамерон

– Тамерон! – окрик наставника заставил мальчика вздрогнуть. – О чем я только что говорил?

Букашка, ползущая по подоконнику, была куда интереснее того, что нудно излагал высокий, худой и, как не без оснований считал Тамерон, злобный старикан. Горошина пульсара пронеслась у плеча, подпалив очередную косичку. Мальчик беззвучно застонал.

– Тарик! – наставник обратился к его старшему брату, прилежному ученику, любимцу преподавателей. Конечно, тот знал ответ на вопрос и, презрительно сощурившись на Тамерона, в подробностях изложил тему урока. Выражение лица наставника потеплело. Еще бы! Тарик – надежда всего клана Лебериусов, будущий великий маг. Тамерон – недоразумение и ошибка природы.

– Урок окончен, – провозгласил наставник.

Эти слова для Тамерона были самыми лучшими из тех, что учитель произносил за день. Традиционный взаимный поклон, и наставник покинул помещение. Маска почтительности на лице Тарика продержалась недолго.

– Вот старый дурак, – презрительно сказал он.

Тамерон промолчал. Ему не было дела до мании величия брата, считавшего себя гораздо талантливее наставника на магическом поприще. Только молодость и подчиненное положение не позволяли Тарику вознестись, к тому же, ему хватало ума не показывать свое истинное лицо. Он знал, когда и кому следует поклониться, а кого можно и пнуть. Тоже, ведь, способ возвыситься.

– Посмей он в меня швырнуть пульсаром, остались бы от старикашки одни обгорелые сапоги! – презрительно произнес Тарик. – Скоро он спалит все твои девчачьи космы.

– Такие косички носят менестрели. – Тамерон говорил об этом не единожды, но брату было плевать. Он сел на любимого конька.

– Ты не менестрель, а сопливая девчонка! Та-ами-ия, – скорчив рожу, завел Тарик старую песню.

– Не называй меня девчачьим именем! – сквозь зубы процедил мальчик, сжимая кулаки.

– И как ты меня остановишь, малявка?

– Я тебя ударю! – угрожающе сказал Тамерон, заставив брата расхохотаться.

– Да ты ко мне даже приблизиться не сможешь, а вот я…

Тамерон едва успел отклониться от летящего прямо в лицо пульсара, с куриное яйцо размером. Но косички над правым ухом уберечь не удалось, да и само ухо пострадало. Боль, гнев и крик сплелись в единую волну, и та, обретя неконтролируемую свободу, рванула во все стороны. Тарика дернуло, словно марионетку, и впечатало в стену.

Размазав по щекам слезы, Тамерон с ужасом воззрился на рухнувшее на пол тело брата. Он подбежал к нему и в отчаянии уставился на мертвенно-бледное лицо с алой струйкой крови, сбегавшей из носа. Тарик вскоре очнулся и обнаружил рядом плачущего брата.

– Я не хотел, – всхлипывал тот. – Ненавижу магию!

– Ты псих, Тами! Учись контролировать свои силы, – возмутился Тарик, отмахнувшись от попытки помочь ему подняться. – Никому об этом не говори, и я смолчу.

С тех пор он младшего брата не дразнил и посматривал на него с некоторой опаской. Тарик не боялся, что Тамерону – противнику всякого насилия – вздумается повторить опыт, его поразила сила выданной братом эманации. Тарику не досталось и крупицы этой первобытной мощи, до смерти напугавшей обладателя дара. Если это умение отточить, отшлифовать, Тамерон заблистал бы ограненным алмазом и легко затмил надежду и будущую опору достославного рода Лебериусов. Хорошо, что он этого не хотел.