Роковой поцелуй

Глава 7

Скрестив руки на широкой груди, Грейли стоял опираясь на косяк двери и пристально смотрел на Анну.

— Нравится? Я в прошлом месяце купил на частном аукционе.

— Кресло? — Анна вдруг поняла, что все еще поглаживает бархатную спинку. — Ах, да, замечательное кресло, — согласилась она.

— Любимое кресло Генриха Восьмого, которое он унаследовал от отца. Присядьте. Очень удобно.

Узнав, что на этом самом бархате восседал зад Его Величества, Анна отдернула руку в притворно-благоговейном трепете: «Приложиться таким образом?! « Она была слиш-ком хорошо воспитана. К тому же она подумала, что кресло ветхое и вряд ли выдержит ее. Ей не хотелось начинать свою работу в Грейли-Хаусе с поломки любимой мебели хозяина дома.

— Нет, благодарю вас.

— Садитесь же! — Грейли шагнул к ней. — Оно и двоих выдержит. Его делали в те времена, когда на первом месте была надежность, а только потом стиль.

Кресло и в самом деле выглядело прочным. Прочнее, по крайней мере, своих собратьев, украшающих ныне многочисленные салоны и гостиные Лондона. Анна посмотрела на графа, и их глаза встретились.

— Я боюсь сломать его, — призналась она.

— Сколько же вы весите? — недвусмысленно спросил граф Грейли.

— Мой вес не имеет никакого отношения к моим обязанностям, которые я хотела бы с вами оговорить. Похоже, вы не понимаете.

— Понимаю. Не хуже вашего. — Он бесцеремонно окинул взглядом ее фигуру. — Где-то около восьми стоунов[1], не так ли?

Анна пришла в негодование:

— Я не собираюсь с вами это обсуждать! Наш разговор сугубо деловой.

При этом она подумала: «Как же, деловой! Словно зубы рвать или ехать в упряжке отвратительно пахнущих лошадей». Правая бровь графа насмешливо взлетела вверх.

— Тогда девять стоунов. Наверняка. — Он бесцеремонно уселся в кресло. — Пустяки. Видите? Я вешу больше вашего, а оно даже не скрипит.

Скрестив руки на груди, он с видом победителя смотрел на нее — глаза в глаза, на одном уровне, так близко, что Анна видела, как его длинные густые ресницы («такие же, как у Сары», — пронеслось у нее в голове) переплетаются в углах глаз. У нее замерло сердце.

«Боже, я теряю голову, — подумала она. — Принять горячую ванну, плотно пообедать и не думать ни о длине его ресниц, ни о форме его рта, ни, тем более, о том, какими глубокими могут быть его глаза и какие у него ноги».

Граф встал и указал на кресло.

— Садитесь!

Теперь, к счастью, его глаза не были так близко. Зато она могла обозревать его великолепную шею и даже коснуться ее. (Анна представила, как она медленно проводит пальцем по его горлу, доходит до волевого подбородка, затем снова вниз, к его широкой груди.) Ужаснувшись собственной порочности, Анна обреченно села в кресло. К ее удивлению, кресло действительно оказалось удобным, а толстое сиденье было даже мягче, чем она ожидала.

— Замечательно! — выдавила она из себя.

На лице графа мелькнуло подобие улыбки, он повернулся и приоткрыл шторы на окнах. Солнечный свет заиграл в ее волосах, и они приобрели цвет расплавленного золота.

— С тех пор как я почти семнадцать лет назад въехал в этот дом, я стараюсь превратить Грейли-Хаус в подлинное родовое гнездо.

— Это хорошо! — Анна оглядела комнату, удивившись лепным украшениям в форме короны. — Снаружи дом выглядит строгим, но внутри он прекрасен!

Граф удивился и подумал, что впервые слышит от нее положительный отзыв.

— Да, вы правы. Не все замечают это. — Не отрывая от нее взгляда, он оперся одной рукой о каминную полку из зеленого мрамора, другую сунул в карман. — Ребенком я приезжал сюда на каждое Рождество. Это был единственный день в году, когда я видел своих родственников Эллиотов.

— С тех пор дом, наверное, сильно изменился?

— Да, в те годы он был настолько ветхий, что просто разваливался на куски, впрочем, как и сами Эллиоты. Я отремонтировал его. Но его внешний вид — это как бы лицо нашего рода, который я не могу изменить. Правда, это вопрос точки зрения. Зато внутри… — Он окинул взглядом комнату, ее причудливую лепнину стен и изящную отделку оконных рам. — Это мое. Когда-нибудь он обретет должное великолепие.

Анна поняла, что, помимо разочарования, в голосе графа сквозила гордость. Она внезапно осознала, что смотрит на Грейли с одобрением. Она встала и откашлялась.

— Всех лягушек поймали? Он пожал плечами.

— Чума, по выражению миссис Стиббонс, оказалась всего лишь дюжиной маленьких лягушек, которые были безумно рады вернуться обратно в пруд.

— Замечательно, — сказала Анна. — Граф, нам нужно кое о чем договориться. Если вы хотите, чтобы поведение ваших подопечных исправилось на более-менее длительный срок, а то и на всю жизнь, — нам придется действовать сообща.

Граф Грейли предостерегающе поднял ладонь.

— Я ожидал этого!

— Ожидали чего? — Она решила, что просто так не сдастся.

— Анна, давайте раз и навсегда определимся. Мне не нужна гувернантка, которая станет меня учить, как обходиться с моими подопечными. Я же не пытаюсь учить вас латыни. Занимайтесь своими делами, а мне позвольте заниматься моими. У детей хромает дисциплина и не хватает прилежания в учебе — вот и работайте над этим.

Внутри у нее все закипело, но ей удалось сохранить улыбку на лице — ледяную улыбку.

— А по-моему, совершенно ясно, что дети абсолютно неуправляемы. Если бы это было не так, вы не упрашивали бы меня заняться ими.

— Я не упрашивал. Я просил, — поправил он ее.

— Мне что, напомнить, как вы выменяли меня у лорда Аленконта, этого зануды, как вы изволили выразиться, на неделю охоты? Вряд ли уважающий себя человек станет так себя вести. Вы были в отчаянии, признайте это.

— Я признаю лишь то, что вы находитесь в моем доме и будете выполнять обязанности гувернантки, а не учить меня жизни.

Спорить с графом было бесполезно. Она понимала, что он самый упрямый и самонадеянный из Эллиотов. И ее положение в этом доме не самое завидное. К сожалению, с графом надо было общаться.

— Коль уж мы затронули этот вопрос, не были бы вы так любезны объяснить мне, граф, в чем, по-вашему, заключаются обязанности гувернантки? Кроме латыни, конечно.

Он коротко пожал плечами.

— Учить детей всему, что знаете. — И?..

— Прививать хорошие манеры.

— Но только в детской?

— Я уже говорил вам, что если вам удастся улучшить их поведение в детской, оно улучшится и вне ее.

Анна открыла было рот, чтобы возмущенно ответить, но граф продолжал:

— Кроме того, позаботьтесь, чтобы они точно следовали расписанию.

— Расписанию?

— Да. Я составил его после того, как от них сбежала третья гувернантка. Это единственное средство держать детей в узде.

Анна иронично усмехнулась:

— А подбрасывать лягушек в постель опекуна в нем тоже предусмотрено?

На этот раз он разозлился:

— Вы всегда так язвительны со своими нанимателями?

— Нет, только если им изменяет здравый смысл. Послушайте, Грейли, я лучшая гувернантка в Лондоне. Все это говорят. Как вы думаете, добилась бы я этого, если бы только кивала и улыбалась?

— Вы что, и на такое способны?

— А вы, похоже, способны только по-идиотски мечтать, что воспитание детей можно ограничить пределами детской. В этом-то, видно, все дело. Нам необходимо объединить усилия, если мы действительно хотим добиться заметных перемен в их поведении.

Грейли помолчал, глядя на нее.

— Думаете, нам и в самом деле следует сотрудничать? — наконец спросил он.

— Да, и будет лучше, если они услышат это не только от меня, но и от вас. Я поддерживаю вас, вы поддерживаете меня. Это же так просто.

— Гувернантки не указывают хозяевам, что делать.

— А много хороших гувернанток вы видели? — спросила она терпеливо.

В его глазах блеснул веселый огонек.

— Я уж думал, что хороших не существует. Одни напыщенные дуры.

— А я то же самое думала о своих нанимателях, — возразила она. — Ну что, согласны?

В ожидании ответа Анна невольно задержала дыхание. После паузы, показавшейся ей вечностью, граф медленно кивнул.

— Хорошо. Позже мы обсудим наши действия. Я, разумеется, буду поддерживать вас, если вы будете отвечать мне взаимностью.

— Благодарю вас, — с облегчением вздохнула Анна. «В конце концов, бывало и труднее», — подумала она, наблюдая за остывающим графом. Тот вдруг направился к двери.

— Пойдемте со мной, мисс Тракстон.

«Что он задумал? « — думала Анна, следуя за ним по коридору мимо впечатляющего старого фламандского гобелена с батальной сценой. Они пересекли холл и прошли через две огромные двери. Внезапно Анна остановилась. Ей еще не доводилось бывать в комнате величественнее этой. Из ухоженного сада через длинный ряд застекленных дверей в нее лились потоки света, отражавшегося на дубовых панелях и теплыми бликами игравшего на бесчисленных полках. Затейливая вязь балясин окаймляла ступеньки, ведущие на второй этаж, где также виднелись дубовые шкафы.

Еще больше ее поразила великолепная фреска, на которой была изображена борьба Истины и Добродетели с Ленью и Невежеством. Нежно-голубой, темно-лиловый, солнечно-желтый и ярко-малиновый тона блестяще выполненной композиции делали ее поистине незабываемой.

Анна перевела взгляд на ожидающего ее реакции графа.

— Превосходно!

Он едва сумел скрыть радость за доставленное ей удовольствие.

— Это пока единственная комната, в которой воплотились мои замыслы. Но настанет день, когда преобразится весь дом.

На полу лежал золотисто-красный ковер, в углу стоял огромный письменный стол из красного дерева, а вдоль стены до камина — прекрасная коллекция античных стульев. Но все это великолепие меркло в сравнении с количеством книг, заполнявших комнату, — все полки были забиты ими.

Анна медленно пошла вдоль стены, слегка касаясь пальцами кожаных корешков. Остановилась.

— Байрон?

Граф пожал плечами.

— Воплощенное неистовство.

— Вы его поклонник?

Она невольно продекламировала:

Слова повисли в тишине. У Анны потеплело в груди Она и представить себе не могла, чтобы Грейли, воплощающий в себе физическую силу, читал романтичного Байрона.

— И я очень люблю Байрона, — призналась она. Стихи сыграли с ней странную шутку: на мгновение ей показалось, что она знает Грейли уже много лет и что он ближе ей, чем она себе представляла. В следующее мгновение иллюзия рассеялась, и она горько усмехнулась, вспомнив их споры. Чтобы прервать неловкое молчание, она повернулась к полкам.

— Неужели вы все это прочли?

Граф оперся о стол, заслонив своими широкими плечами выход из комнаты.

— Еще нет. Я предпочитаю неторопливо наслаждаться книгами, а не проглатывать их.

В голосе графа было нечто, заставлявшее с вниманием относиться к его словам. Он как будто взвешивал, пробовал на вкус каждое слово. Чуть скосив глаза, Анна увидела, что Грейли по-прежнему смотрит на нее. Вздохнув, она сказала:

— Я люблю читать. И настаиваю, чтобы мои воспитанники читали.

— Если даже вам просто удастся заставить их сделать что-нибудь, вы совершите больше, чем все предыдущие гувернантки вместе взятые.

— Сколько же их было?

— Я уже сбился со счета. — Он взял с письменного стола листок бумаги и протянул ей.

Анна с неохотой оторвалась от книг и подошла к нему.

— Расписание?

— Для каждой дисциплины я выделил по полчаса. Думаю, — с оттенком гордости сказал Грейли, — я все учел: история, греческий, латынь.

— Оставьте его себе, — Анна вернула ему листок. — Я не составляю расписаний.

— Тогда как же вы распределяете время?

— Я ставлю цели каждую неделю и стараюсь не ограничивать детей временными рамками. Затем мы каждое утро составляем план занятий на целый день.

Граф Грейли нахмурился.

— Я настаиваю на расписании, коль уж мы условились сотрудничать.

— Конечно, я не против, но вряд ли стоит рассчитывать, что дети будут ему следовать.

— Почему бы и нет? Я составляю расписания для слуг и нахожу это очень удобным. Они убирают по вторникам, стирают по четвергам и так далее. Это экономит массу времени и очень эффективно.

— Да, Грейли, но дети — не слуги. Вы что, не помните себя в детстве?

По выражению его лица Анна поняла, что не помнит. Как можно не помнить? В детстве и юности наслаждаться свободой, роскошью — думать, что все время мира принадлежит тебе. Но как же такое могло случиться? Сара рассказывала ей о своих шалостях, о купании в пруду, о том, как утащила у одного из братьев перочинный нож, чтобы вырезать кролика из сука старого дуба. Как получилось, что брат Сары оказался лишен памяти детства? «Похоже, пора написать Саре», — подумала Анна. Как бы то ни было, нужно было убедить Грейли позволить ей самой составить распорядок для детской.

Стук в дверь возвестил о приходе дворецкого.

Войдя, Дженкинс поклонился.

— Милорд, комната мисс Тракстон готова. Анна обрадовалась:

— Замечательно! С удовольствием отдохнула бы перед обедом. — Она заспешила к двери. — Спасибо, что уделили мне время, граф. Ваша библиотека действительно великолепна.

Грейли удивился:

— Вы что, убегаете? Анна остановилась.

— Я никогда не убегаю. Я просто ухожу от разговора, который нам обоим неприятен.

Граф Грейли только развел руками. Он не привык иметь дело с прямодушными людьми. В роду Эллиотов откровенность была не в чести.

— Ладно, мисс Тракстон. Но мы еще вернемся к расписанию. Так или иначе.

В ее глазах запрыгали чертики. Она добилась своего.

— Непременно вернемся после того, как я съем что-нибудь.

Граф Грейли взглянул на Дженкинса:

— Мисс Тракстон устала и проголодалась. Проводите ее в комнату и скажите миссис Стиббонс, чтобы она принесла ей ленч.

— Я думаю, миссис Стиббонс уже позаботилась об этом. — Дженкинс открыл дверь и поклонился: — После вас, мисс.

Анна сделала изящный реверанс и выскочила за дверь. Она почти бежала, упруго ступая, и от ее стройных ног, грациозно двигающихся под накрахмаленными юбками, невозможно было отвести глаз.

Грейли, засунув руки в карманы, вышел из библиотеки и покачал головой. Он мог быть откровенен с собой — Анна Тракстон оказалась упрямее и привлекательнее, чем он думал, а серьезно увлекаться не входило в его планы. Правда, ему нравились красивые женщины. Если бы она меньше спорила. Хотя ему не на что жаловаться — он заполучил ее за целое состояние. Осталось только отучить ее совать нос не в свои дела.

Граф с досадой вспомнил огонек в ее глазах и вдруг засмеялся. «А эта девица не промах», — подумал он. Уже много лет никто не смешил его.