Роковой романтизм. Эпоха демонов

Общие соображения

Романтизм – эпоха непростая. Её в полной мере ещё можно назвать эпохой демонов. Всякого рода мистика, увлечение спиритизмом, уверенность в латентном присутствии в нашей жизни всевозможных духов и демонов – всё это считается основными характеристиками эпохи романтизма. Само имя направления укоренилось и дошло до наших дней как romantique – нечто живописно-странное, фантастически-красивое, нарушающее привычную форму и все обыденное. «Романтический бунт грандиозен. Романтик не довольствуется протестом против политического деспотизма или крепостного права, – пишет Ю. М. Лотман. – Предметом его ненависти является весь мировой порядок, а главным врагом – Бог. Не случайно положительным, авторским героем романтической поэзии часто выступает Демон – взбунтовавшийся против Бога и свергнутый им с небес ангел. Бог утверждает вечные законы вечного рабства – Демон проповедует бунт. Бог представляет как бы начало классицизма в космическом масштабе – Демон воплощает мировой романтизм» (Ю. М. Лотман. Учебник по русской литературе для средней школы. М., 2000. С. 51).

Романтизм сменяет эпоху Просвещения и совпадает с промышленным переворотом, обозначенным появлением паровой машины, паровоза, парохода, фотографии, увеличением продолжительности жизни, что приводит к возникновению массового общества. Этот период Ортега-и-Гассет очень точно охарактеризовал как «восстание масс». Если и говорить о появлении массовой культуры, то, по Вернадскому, именно в 1800 году население Европы впервые достигло числа в 100 000 000 человек. Открытие вакцинации против смертоносной оспы, открытия Пастера в области микробиологии, открытие анестезии и прочее смогли продлить человеку его земное существование. Людей стало слишком много на относительно небольшом европейском пространстве, и, таким образом, согласно философу-романтику Гегелю, произошел переход количества в качество. Карл Ясперс считал, что именно массы становятся решающим фактором в происходящих событиях. По сравнению со временем эпохи романтизма вся предыдущая история кажется относительно стабильной. Раньше основную массу населения составляло крестьянство, жизненные устои которого мало менялись даже при политических катастрофах. Оно было неисторической субстанцией населения. «Постоянно возникавшие в исторические периоды аграрные кризисы, – считает К. Ясперс, – приносили, правда, потрясения, но принципиально ничего не меняли. Изменение социальных условий шло медленно и затрагивало отдельные слои и группы, сохраняя общее состояние, воспринимаемое как незыблемое… Люди терпели, покорялись и жили во всеозаряющей религиозной вере». Но вот с эпохой романтизма именно масса людей хлынула на историческую арену, и ситуация претерпела коренное изменение.

Массу следует отличать от народа. Народ структурирован, он осознает себя в своих жизненных устоях, в своем мышлении и традициях. Масса, напротив, не структурирована, не обладает самосознанием, она лишена каких-либо отличительных свойств, традиций, почвы – она пуста. Масса является объектом пропаганды и внушения, не ведает ответственности и живет на самом низком уровне сознания. Такую всеобъемлющую характеристику массы приводит в своих трудах Карл Ясперс.

Естественно возникает вопрос: как романтический индивидуализм может быть связан с массовым сознанием? Ведь романтик подчеркнуто, болезненно индивидуален. Он считает свой внутренний мир центром Вселенной, герой-романтик отличается своим эгоцентризмом. Но оказывается, что именно этот эгоцентризм будет нуждаться в слепом поклонении толпы, а значит, в пропаганде. В. Г. Белинский дал следующее определение романтику: это человек, который «высоко говорит, но дурно поступает». Прекрасная формула, определяющая суть самой пропаганды: «высоко говорить, но дурно поступать». Ярким примером тому может служить деятельность романтика Гитлера, увлеченного творчеством другого романтика, Р. Вагнера и романтической мифологией древних германцев. Романтизм – явление сложное. Существует порядка 200 определений этого явления. Такая расплывчатость дефиниций объясняется тем, что само явление еще не устоялось, еще не обрело окончательные формы. Например, романтизм-масса-пропаганда. Как еще объяснить эту триаду? В истории бывают странные сближения. Нацистский мифологизм, во многом опирающийся на творчество романтика Вагнера, это, с одной стороны, романтизм, о котором писал еще Томас Манн, а с другой – агрессивная пропаганда в эпоху расцвета массового общества. Скорее всего, этим и объясняется феномен перерождения немецкой нации просветителей в нацию убийц и извергов под влиянием всесильной пропаганды, основанной на романтических представлениях об избранной расе ариев.

В основе романтической эстетики лежит учение Э. Берка «о возвышенном» и его теория аффектов. Дело в том, что Берк противопоставлял «возвышенное» «идеальному» и писал, что все дело в аффектах, к которым он относил страх, ужас, восторг, изумление. Так, понятие романтического изначально было связано с изображением ужаса, страха и сильного потрясения. Именно экстатическое, неконтролируемое состояние психики и можно назвать по-настоящему аффектом. Приведем несколько побочных явлений, возникающих в результате аффекта. Прежде всего, это взрывной характер эмоциональной реакции, что отличает аффект от обычных эмоций и переживаний. Если эмоции и переживания несут в себе облагораживающее воздействие и напрямую связаны с мыслительной деятельностью человека, например эстетические эмоции во время концерта классической музыки, слушания стихов, посещения театрального представления или художественной галереи, то аффект – это почти всегда нарушение нормы, это болезненное состояние психики. Аффект сопровождается частичным сужением сознания – фрагментарность и неполнота восприятия: неполное восприятие ситуации в отдельный момент времени, неполное восприятие окружающей действительности и своих действий во времени, а также нарушения произвольной регуляции деятельности – расстройство опосредованности действий, расстройство контроля действий, снижение способности к прогнозу результатов действий, отсутствие прогноза отдаленных последствий действий. Аффекты сопровождаются физическим и психическим истощением. Иными словами, вводя человека в состояние аффекта, создаются все необходимые условия для манипуляции его сознанием, без чего невозможна никакая пропаганда. Получается, что романтическая эстетика оказывается очень связанной со всякого рода манипуляцией сознания и, как следствие, возможной пропагандой. Именно в эту эпоху возникают довольно странные модные увлечения, например, мода на подражательные самоубийства, как это было в случае со смертью Наполеона и с романом Гёте «Страдания юного Вертера». Популярность романа Гёте стала причиной возникновения целой волны подражательных самоубийств среди молодых людей Западной Европы. И такая же по силе волна накрыла целое поколение после внезапной смерти Наполеона Бонапарта на острове Св. Елены.

Романтизм был также известен своей модой на определенные болезни, например туберкулез. Александр Дюма-отец вспоминал об этом со свойственным ему юмором: «Мода была на чахотку; чахотка была у всех, прежде всего у поэтов; считалось хорошим тоном харкать кровью при всяком подходящем случае, связанном с эмоциями, и умирать до тридцати лет.

Само собой разумеется, что мы с Адольфом, оба молодые, тощие и длинные, претендовали на чахотку, и, в общем, это право окружающие за нами признавали» («Мои мемуары»).

В ту необычную эпоху было модно являть миру болезненную бледность, испытывать головокружения, хвататься за сердце и покашливать. Дамы, даже абсолютно здоровые, имели при себе флакон с нюхательной солью. Мужчины зябко подергивали плечами и прижимали к губам носовые платки. Болезненность казалась знаком причастности к возвышенному. В эпоху зарождения массового общества такие стереотипы поведения принимались вне здравого смысла. Здравый смысл – это завоевание Просвещения, которое романтики ненавидели всей душой, поднимая глобальный бунт против любой разумности и порядка. Экстатика, аффект, культ сумасшедшего гения – вот что будет привлекать романтиков.

Была у романтиков и мода на призраков. Дело в том, что романтики были буквально одержимы историей. Можно сказать, что прошлое их интересовало даже больше, чем настоящее. Душа романтика пыталась проникнуть как можно глубже в толщу времен. Именно писатель-романтик Вальтер Скотт изобретет жанр современного исторического романа. Но и до «шотландского чародея» любовь к истории, буквально одержимость прошлым, владела душами писателей и поэтов той поры. Одержимость прошлым, развалинами, древними книгами в большей степени была характерна для англичан. По мнению Питера Акройда, сами привидения можно было рассматривать как мост света между прошлым и настоящим или между живыми и мертвыми.

Исследователь считает, что «Англию XIX века можно назвать золотым веком призраков». Томление, как неотъемлемая черта английской романтической поэзии, нашло высшее выражение в меланхолической фигуре привидения. Возник широкий интерес к спиритическим сеансам, в ходе которых раздавалось разного рода постукивание и прочие звуки. Мода на месмеризм, возникшая в середине века, породила веру в некую плазму или магнетическую жидкость, из которой состоит призрак. Технологический прогресс также как будто подтверждал существование призрачных тел. Начали появляться фотографии, на которых можно было увидеть призрачных обитателей комнат, сидящих в кресле или занятых чем-либо.

Еще одним модным явлением романтизма была так называемая тафофобия. В XIX веке страх быть погребенным заживо стал достаточно распространенной фобией, получив даже имя тафофобия – от древнегреческого τάφος – гроб, могила и φόβος – страх. Начиная со второй половины XIX века и вплоть до 1934 года в странах Европы и Северной Америки патентовались и производились специальные «безопасные гробы», оборудованные средствами спасения для погребенных заживо. Эти средства позволили бы похороненному по ошибке подать сигнал другим людям или же самостоятельно выбраться из могилы. Кроме того, подобными приспособлениями оборудовались некоторые склепы. Свидетельства о том, что данные средства спасения действительно кому-либо помогли, отсутствуют.

Страх быть погребенными заживо испытывал ряд известных личностей. К примеру, Гоголь, Шопен и Нобель боялись быть похороненными живьем и специально это подчеркнули. Гоголь, например, в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Известной жертвой страха погребения заживо был Альфред Нобель, у которого этот страх являлся «наследственным»: его отец, изобретатель Эммануил Нобель, также боялся быть похороненным заживо и даже изобрел один из первых «безопасных гробов». Британский писатель Уилки Коллинз тоже страдал данной фобией, причем в настолько сильной форме, что каждую ночь оставлял «предсмертную записку», в которой просил читающего тщательно удостовериться в его смерти, если он не проснется. По этой же причине философ Артур Шопенгауэр завещал ждать со своими похоронами пять дней после смерти, в результате чего похоронам философа мешал запах разложения тела. Тафофобия описана в одном из коротких рассказов Э. А. По «Преждевременные похороны». Основная часть рассказа предваряется несколькими небольшими историями о случаях, когда людей хоронили заживо, сочтя их умершими, хотя они пребывали в глубоком беспамятстве, коме или оцепенении. Одна из них повествует о женщине, которая, заболев не разгаданной врачами болезнью, вскоре умерла. По крайней мере, так все решили, так как за три дня ее тело окоченело и даже стало разлагаться. Женщину похоронили в фамильном склепе, а через три года ее муж обнаружил ее скелет. Вот только он был не в гробу, а стоял прямо возле входа.

Герой рассказа болен каталепсией, когда состояние глубокой летаргии может длиться от пары дней до нескольких недель. Его преследует страх быть похороненным заживо. Однажды, во время одного из трансов, героя одолевает страшное видение: к нему является демон, поднимает его с постели, раскрывает перед ним могилы и показывает мучения погребенных заживо. Под впечатлением от увиденного им ужаса, рассказчик решает подготовить фамильный склеп на случай, если его все-таки похоронят. Он запасается едой и устраивает все так, чтобы гроб можно было легко открыть. Однако спустя некоторое время он просыпается вовсе не в фамильном склепе. Он решает, что его закопали, и начинает кричать. На крики прибегают мужчины, которые оказываются моряками: героя вовсе не похоронили, он всего лишь задремал в шлюпке. После этого происшествия рассказчик решает выбросить из головы бредовые мысли о смерти и зажить «по-человечески».

Тафофобия, в свою очередь, породила моду на так называемые «безопасные гробы». Первый зарегистрированный безопасный гроб был сделан по заказу Фердинанда, принца Брауншвейгского перед его смертью в 1792 году. В склепе и в гробу были сделаны небольшие окна, чтобы в гроб проникал свет, а также трубка, в случае ошибки обеспечившая бы герцога свежим воздухом. Вместо того чтобы прибивать крышку гроба гвоздями, ее закрыли на замок, открывавшийся как снаружи, так и изнутри; таким же замком была оборудована и сама могила-склеп. В специальный карман савана принца положили два ключа – от крышки гроба и от двери склепа. Шестью годами позднее, в 1798 году, немецкий священник Песслер предложил оборудовать все гробы шнурами, связанными через систему блоков с церковными колоколами. Таким образом, человек, ошибочно похороненный заживо, смог бы привлечь к себе внимание и спастись. Однако такая методика спасения мнимых покойников была труднореализуемой и весьма затратной, поэтому вскоре пастор Бек – коллега Песслера – предложил установить в гробы выходящую на поверхность трубку. Каждый день местный священник должен был при помощи той трубки проверять состояние покойника. Если священник не чувствовал запаха разложения или слышал крики о помощи, гроб мог быть выкопан и похороненный заживо был бы спасен.

В начале XIX века немецкий врач Адольф Гутсмут разработал безопасный гроб и лично испытал его, будучи несколько раз погребенным в нем заживо. Во время одной такой демонстрации в 1822 году он провел под землей несколько часов и даже, используя устройство для подачи в гроб пищи, смог пообедать в могиле супом, сосисками и пивом.

Большинство безопасных гробов XIX – начала XX века, таких как конструкции доктора Йохана Табергера и Франца Вестера, были оборудованы небольшой трубой, выходившей на поверхность земли и имевшей сверху маленький колокол. Сквозь трубу к колоколу шла веревка или легкая цепь, конец которой привязывался к ноге или руке погребенного (или, как в конструкции Табергера, к рукам, ногам и голове), давая ему возможность позвонить в колокол при пробуждении. Предусматривалась защита колокола от случайного звона (к примеру, от ветра или севших на крепление птиц), водяные отводы для предотвращения заливания могилы дождевой водой и сетка от насекомых. Помимо обеспечения возможности позвонить в колокол, труба позволяла погребенному заживо не задохнуться в гробу, служа своего рода вентиляционной отдушиной. Кладбищенский сторож, услышав звон, должен был вбить в гроб в районе ног покойного вторую трубу и с помощью мехов нагнетать в гроб воздух, облегчая существование узника до его освобождения.

Вскоре, правда, выяснилось, что использование шнура, привязанного к конечности покойника, имело свои недостатки. Естественные процессы разложения часто заставляли тело раздуваться или даже менять положение, вызывая в результате случайное движение шнура и «ложную тревогу». По этой причине Франц Вестер в своей конструкции предусмотрел также окно-дверцу, через которую сторож кладбища мог посмотреть на лицо мертвеца и таким образом проверить, жив тот или мертв.

В то время особенно модным было изучение так называемого животного магнетизма. Под этим термином понималась смесь психофизиологических феноменов, гипноза и проявлений того, что сейчас называют паранормальными явлениями. В эпоху романтизма электричество активно входит в жизнь людей. Так, при королеве Виктории по дну Ла-Манша прокладывают кабель и становится возможным телеграфное общение. А задолго до этого писательница Мэри Шелли создаст своего Монстра, детище доктора Франкенштейна. Именно с помощью электричества молодому исследователю удастся оживить мертвую ткань и создать Нового Прометея.

В эпоху романтизма оформляются феномены туризма, альпинизма и пикника, призванные восстановить единство человека и природы. Вообще, путешествие, или странствие, станет чуть ли не ведущей темой немецкого и европейского романтизма. Считается, что роман Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера», где подробно описывается путешествие главного героя, подтолкнул Новалиса к написанию своего знаменитого произведения «Генрих фон Офтердинген», в котором главный герой отправляется на поиски знаменитого голубого цветка. А «Паломничество Чайльд-Гарольда» Байрона во многом продолжит тему странствий романтического героя. И тема эта станет необычайно модной в эпоху романтизма, так как именно в начале XIX века произойдет так называемая промышленная революция, которая изменит все предшествующее представление о пространстве и времени благодаря открытию паровой машины. Человечество веками ставило перед собой задачу изобретения механизмов, способных перевозить людей и грузы, но решило ее, занимаясь первоначально совсем другими вещами. Ученые, стремясь увеличить производительность труда на фабриках и угольных шахтах, создали первые паровые двигатели, заменившие водяные мельничные колеса, использовавшиеся раньше в производстве. Вот тут и возникла мысль применить новую гигантскую силу, образуемую паром, для вращения колес повозки. Так возникла идея создания паровоза, на полстолетия опередившая изобретение двигателя для авто. В разработку новой, невиданной до того конструкции включились французские и английские инженеры. В 1813 году Джордж Стефенсон сконструировал и построил локомотив для транспортировки тридцати тонн угля по рельсам. А 27 сентября 1825 года первый паровоз с пассажирами отправился из Дарлингтона в Стоктон. К 1843 году было уже проложено 3200 километров железнодорожных путей, а к 1870 году – 22 тысячи. Строительство железных дорог сделало перемещение людей и грузов гораздо более быстрым и дешевым. Люди, никогда ранее не выезжавшие за пределы родных мест, вдруг смогли прокатиться на юг и север страны, побывать в столице. Ранее лошади пробегали по хорошей дороге в среднем 12 километров в час. В 1830 году паровоз выехал из Ливерпуля до Манчестера со скоростью 30 километров в час, а в 1850 году – уже со скоростью 80 километров в час. Огонь, пар и необычайная скорость – все это в недавнем времени человеческая фантазия приписывала Люциферу и никому больше, а теперь, в эпоху романтизма, эти атрибуты ада и дьявольской мощи помогали людям расширить свои представления о жизни. Не только пикники и безобидный туризм вошли в моду во время царствования романтизма, но и повальная эмиграция стала неотъемлемой приметой времени. Так, к концу века из одной только Ирландии в Америку эмигрировали почти 11 миллионов человек. Люди привыкали к другим обычаям, к другой религии, учились разговаривать на разных языках. Романтическая мода на путешествия скрывала под собой важные перемены в жизни всей европейской цивилизации.

Другим модным увлечением в эпоху романтизма была «охота на динозавров», результатом которой стало появление науки палеонтологии, которая опровергала библейскую концепцию мира. Получалось, что динозавры жили на земле 160 миллионов лет, что во много раз превышало существование человека на земле, который, согласно Библии, был поставлен в центре всей Вселенной и животного мира в том числе.

Итак, конец века Просвещения. Именно Просвещение для романтиков и стало той отправной точкой, тем началом, из которого и выйдет вся эстетика романтизма. Если сначала Классицизм, а затем Просвещение говорили о разуме и о рациональном начале, если для просветителей-масонов главным была концепция Бога как великого и разумного архитектора, потому что Бог и есть Свет, то романтики, наоборот, обратились ко Тьме, они утверждали, что мир неразумен, что в нем больше хаоса, чем порядка, и, по мнению Ю. М. Лотмана, считали себя адвокатами Демона, поднявшего против Бога восстание.

Для примера назовем только несколько произведений романтиков, в которых именно Сатана, Дьявол, Демон обозначены как главные герои. «Эликсиры Сатаны» Гофмана, «Влюбленный дьявол» Казота, «Мемуары Дьявола» Сулье, «Демон» М. Ю. Лермонтова. И это далеко не полный перечень. Есть ещё готические романы, в которых дьявол присутствует, но он не вынесен в название самого произведения, например «Мельмот Скиталец» Метьюрина или «Монах» Льюиса. Сюда же можно отнести «Вампира» Полидори, а затем и «Дракулу» Стокера, мистерию Байрона «Каин», в которой на сцене появляется Сатана собственной персоной. Если Просвещение характеризуется культом разума и основанной на его началах цивилизации, то романтизм утверждает культ природы, чувств и естественного в человеке. Но природа, согласно теологии, – это церковь сатаны, это источник всякого магизма и ведьмачества, столь излюбленного романтиками готического мрачного начала.