Роман на крыше

Глава первая

Перед вами крыша многоэтажного жилого дома, известного под названием «Шеридан». Дом расположен возле Вашингтон-Сквера, почти в самом сердце Нью-Йорка. Давайте внимательно ознакомимся с этой крышей. В свое время на ней разыграются волнующие события, а потому полезно знать эту местность.

«Шеридан» стоит в центре той части Нью-Йорка, в которой обитает богема и приверженцы всех искусств. Если бы вы, стоя у одного из окон этого дома, запустили оттуда кирпичом, то заранее могли бы быть уверенным, что попадете в голову какому-нибудь художнику-футуристу, либо скульптору-модернисту, либо сочинителю пылких сонетов в белых стихах. И кстати заметим, что вы совершили бы доброе дело.

Эта крыша-совершенно плоская, уютная, ровная, возвышающаяся десятью этажами над улицей – выложена кафелем и обведена низкой оградой, резко выдающейся в одном месте вверх, в виде какого-то железного сооружения. Это-запасная лестница на случай пожара. Случись вам спуститься по этой лестнице, в силу непредвиденных обстоятельств, вы попадете в открытый ресторан «Фиолетовый Цыпленок». Это один из тех довольно многочисленных оазисов большого города, где, вопреки закону, запрещающему потребление спиртных напитков, вы все же можете (если верить людям сведущим) получить «это самое». Надо только знать, как подойти к делу, что, разумеется, весьма полезно запомнить.

На другой стороне крыши – чтобы быть точнее, напротив запасной лестницы – высится своеобразное жилище, технической терминологии «маленькая холостяцкая квартирка» в стиле студии. Это своего рода дачный домик с белыми стенами и красной черепичной крышей, а живет здесь маленький холостяк, чрезвычайно почтенный молодой человек, по имени Джордж Финч.

Мистер Финч – родом из маленького городка Ист-Гилеада в штате Айдаго. Благодаря весьма внушительному наследству, доставшемуся ему от дяди, он теперь стал одной из единиц латинского квартала Нью-Йорка. Джордж уже не вынужден больше работать ради куска хлеба, почему он и дал волю долгое время подавляемому желанию и приехал в великую столицу, чтобы здесь испытать свои силы на поприще живописи. Уже с малолетства ему хотелось быть художником. И вот Джордж Финч теперь художник. Мало того: он, пожалуй, самый никудышный художник, когда-либо касавшийся кистью холста, натянутого на мольберт.

Для полноты описания добавим, что огромная круглая штука на крыше, так похожая на взятый в плен воздушный шар, есть не что иное, как резервуар для воды. А то забавное продолговатое сооружение, напоминающее летнюю палатку, представляет собою крохотную спаленку, в которой Джордж Финч почивает в жаркие летние ночи. Вот те штуки, которые на первый взгляд кажутся пальмами в деревянных кадочках, и впрямь пальмы в деревянных кадочках. А полный мужчина, который в настоящий момент работает, вооружившись метлой, зовется Мэлэт. Это слуга и повар Джорджа Финча.

Что же касается той импозантной фигуры с четырехугольным подбородком, которая вот сейчас, сверкая на солнце очками в роговой оправе, подымается по лесенке, ведущей на крышу, это не кто иной, как сам мистер Гамильтон Бимиш, автор знаменитых «Руководств Бимиша» («Читайте руководства Бимиша – гласит реклама – и весь мир будет открытой книгой для вас»), сыгравших огромную роль в смысле ознакомления невежественного населения Соединенных Штатов со следующими предметами: наблюдением, быстрым восприятием, здравым смыслом, инициативой, силой воли, решимостью, деловитостью, находчивостью, организацией, административными способностями, самоуверенностью, искусством руководить людьми, оригинальностью и так далее и так далее; коротко говоря, со всем что есть на свете практического, начиная с разведения цыплят до составления сонетов.

При первом взгляде на этого великого учителя воплоти любой смертный, изучавший какой-либо предмет по его руководствам, был бы, пожалуй, удивлен (уж не говоря, конечно, о том благоговейном ужасе, который охватывает каждого из нас перед лицом великих людей), так как мистер Бимиш еще очень молод: ему всего лишь тридцать с небольшим. Но мозг гения быстро созревает, и, если верить тем, кто знал мистера Бимиша в самом начале его карьеры, то он уже в десять лет знал все, что только можно знать на свете. Во всяком случае, он уже тогда вел себя так, точно ему было все известно.

Как только Гамильтон Бимиш поднялся на крышу «Шеридан», он прежде всего сделал несколько глубоких вдыханий, – разумеется, через нос; затем он поправил очки и метнул быстрый взгляд в сторону Мэлэта, занятого подметанием крыши. В течение нескольких секунд он внимательно изучал его, потом сжал губы и скорбно покачал головой.

– Никуда не годится! – воскликнул он.

Эти слова были произнесены резким тоном человека, который, все делает так, как нужно «делать», а зычный голос весьма близко напоминал лай голодного тюленя в зверинце, требующего своей порции рыбы. Помимо того, человек, к которому мистер Бимиш обращался, стоял спиною к нему и всего лишь на расстоянии двух шагов. А потому произошло следующее: Мэлэт, будучи человеком с весьма взвинченными нервами, привскочил приблизительно дюймов на восемнадцать и проглотил от испуга свою табачную жвачку. Великий мыслитель носил ботинки на резиновой подошве (они предохраняют «позвоночник от потрясений», гласила реклама), и Мэлэт не мог, конечно, догадаться о чьем-либо приближении.

– Никуда не годится! – повторил мистер Бимиш.

И уж будьте уверены: если Гамильтон Бимиш говорит «никуда не годится», то не может быть сомнения в том, что это действительно никуда не годится. Это был человек, который мыслил ясно и судил смело, не будучи жертвой колебаний или хотя-бы неуверенности. Лопату он называл лопатой, а автомобиль Форда – автомобилем Форда.

– Что никуда не годится, сэр? – запинаясь, спросил Мэлэт; убедившись, наконец, что никакая бомба не взорвалась около него, он сразу обрел дар речи.

– Все никуда не годится! Непроизводительная работа, слишком большая потеря энергии. Принимая во внимание количество мускульной силы, затрачивай вами на эту половую щетку, вы едва ли извлекаете шестьдесят три, шестьдесят четыре процента производительной энергии. Постарайтесь исправиться. Поразмыслите над вашими методами. Не видели ли вы здесь полисмена?

– Полисмена, сэр?

Гамильтон Бимиш даже прищелкнул языком от досады. Правда, этот звук был бесполезной тратой энергии, но даже специалисты по части производительности, и те не чужды общечеловеческих чувств.

– Да. Полисмена. Я сказал «полисмена» и имел в виду полисмена.

– Вы ждали здесь полисмена, сэр?

– Ждал и жду.

Мэлэт слегка откашлялся.

– Разрешите полюбопытствовать, сэр, что нужно здесь полисмену? – спросил он, сильно нервничая.

– Он хочет стать поэтом, и я сделаю из него поэта.

– Поэтом, сэр?! Полицейского?!?

– А почему бы и нет? Я мог бы сделать поэта даже из менее обещающего материала. Я мог бы сделать поэта из апельсиновой корки и двух спичек, при условии, конечно, что они будут тщательно изучать мои руководства по данному вопросу. Этот полисмен написал мне, изложив все свои обстоятельства, и выразил желание развить свое высшее «я». Он сумел меня заинтересовать, а потому я сам занимаюсь с ним. Он должен сегодня явиться сюда, чтобы ознакомиться с видом, открывающимся, с этой крыши, и потом передать свои впечатления собственными словами, я же, с своей стороны, все это исправлю и подвергну критике. Иными словами, очень простое упражнение в элементарном сочинении.

– Понимаю, сэр.

– Он уже запоздал на десять минут. Я надеюсь, что у него найдется исчерпывающее оправдание. А пока что, скажите мне, где мистер Финч? Я хотел бы поговорить с ним.

– Мистер Финч изволил выйти, сэр.

– Вечно он куда-то уходит в последнее время. Когда вы ждете его обратно?

– Право, не знаю, сэр. Все зависит от молодой леди.

– Вы хотите сказать, что мистер Финч ушел с какой-то молодой леди?

– Нет, сэр. Он только отправился взглянуть на одну молодую леди.

– Взглянуть? – Автор «Руководств Бимиша» вторично прищелкнул языком. – Мэлэт, вы юлите. Никогда не юлите, Мэлэт. Это преступное расходование энергии.

– Но это совершенно серьезно, сэр. Мистер Финч никогда не говорил с этой молодой леди. Он только смотрит на нее.

– Будьте любезны выразиться яснее.

– Видите ли, сэр. Дело обстоит так, сэр. Я давно уже начал замечать, что мистер Финч стал в последнее время – как бы это сказать щепетилен насчет своего костюма.

– Что вы хотите сказать этим «щепетилен»?

– Чрезвычайно разборчив, сэр.

– В таком случае извольте сказать «разборчив», Мэлэт. Избегайте жаргона, Мэлэт. Стремитесь к прекрасному слогу, Мэлэт. Рекомендую вам прочесть мое руководство, «Чистый английский язык». Итак?

– Да, сэр. Очень разборчив насчет своего костюма стал мистер Финч в последнее время. Раза два случалось, что он уже собирался было выйти в своем сером костюме с розовой прожилкой, а потом вдруг останавливался у лифта, возвращался в комнату и надевал другой костюм-цвета голубиного крыла. А его галстуки, мистер Бимиш! Ну, право, никак не угодишь на него. Потому-то я и сказал себе: «Тысяча чертей и одна ведьма!»

– Как вы сказали?

– Тысяча чертей и одна ведьма, мистер Бимиш.

– А зачем вам понадобилось употребить столь отвратительное выражение?

– Видите ли, сэр, я стал догадываться, в чем тут вся загвоздка.

– И что же, ваши догадки оправдались?

Лукавый огонек блеснул в глазах Мэлэта.

– Так точно, сэр. Видите ли, сэр, поведение мистера Финча зажгло во мне любопытство, и однажды я взял на себя смелость проследить его. Я шел за ним вплоть до Семьдесят Девятой улицы.

– И что же?

– Мистер Финч стал прохаживаться взад и вперед мимо одного из больших особняков. Спустя несколько минут оттуда вышла молодая леди. Мистер Финч посмотрел на нее, а она проследовала дальше. Мистер Финч посмотрел ей вслед, жалостливо вздохнул и ушел. На следующий день я снова взял на себя смелость проследить его, и опять повторилось в точности то же, что и накануне. Разница была лишь в том, что на этот раз молодая леди возвращалась из парка после катания верхом. Мистер Финч посмотрел на нее, а она прошла мимо него и скрылась в доме. Мистер Финч долго оставался на том же месте и все смотрел на дом, так что я вынужден был оставить его, ибо мне предстояло еще приготовить обед. И когда я, сэр, сказал вам, что возвращение мистера Финча зависит от молодой леди, то это означало, что он больше времени остается возле ее дома, когда она возвращается, чем когда она выходит из дому. Возможно, что он вернется с минуты на минуту, но возможно, опять-таки, что он будет лишь к обеду.

Гамильтон Бимиш задумался и насупил брови.

– Мне это не нравится, Мэлэт.

– Не нравится, сэр?

– Это похоже на «любовь с первого взгляда».

– Очевидно, сэр.

– А вы читали мое руководство, озаглавленное «Благоразумный брак»?

– Видите ли, сэр: принимая во внимание, что я один смотрю за всем хозяйством, и все такое прочее, я в последнее время был слишком занят…

– В этом руководстве я привожу весьма сильные аргументы против «любви с первого взгляда».

– Вот как, сэр.

– Я трактую «любовь с первого взгляда», как безумие и лихорадочный бред. Брак должен представлять собой процесс, зиждущийся исключительно на разуме. Скажите мне, что представляет собою эта молодая леди?

– Она очень миловидна, сэр.

– Высокая? Маленькая? Крупная?

– Маленькая, сэр. Маленькая и… пухлая.

По телу Гамильтона Бимиша пробежала дрожь.

– Пожалуйста, не употребляйте этого отвратительного прилагательного. Должен ли я вас понимать так, что она маленькая и толстая?

– О нет, сэр! Ни в коем случае не толстая. Просто миловидная и пухлая. Или, если вам угодно, я бы назвал ее пышечкой.

– Мэлэт, – строго промолвил Гамильтон Бимиш, я не позволю вам называть в моем присутствии одно из творений господа бога пышечкой. Я, конечно, не могу знать, где вы усвоили это наиболее жуткое выражение, которое я когда-либо слыхал в своей жизни… Что с вами, Мэлэт? Достойный слуга Джорджа Финча смотрел куда-то вдаль через плечо мистера Бимиша, и взгляд его выражал тревогу.

– Почему вы вдруг стали гримасничать, Мэлэт? – спросил Гамильтон Бимиш, но тотчас же добавил: – А, это вы, Гэровэй? Наконец-то вы пришли! Вам бы следовало быть здесь минут десять тому назад.

На крышу поднялся человек в форме Нью-Йоркского полисмена.

Полисмен почтительно взял под козырек. Это был высокий и весьма тощий мужчина, на котором форма местами висела мешком, точно природа, задавшись целью сотворить блюстителя порядка, обнаружила у себя много синего сукна и целиком использовала его на одного человека. Но, к сожалению, она весьма неуклюже справилась со своей задачей.

Огромные жилистые руки мистера Гэровэя были цвета темно-красной герани, а шея имела в длину, по меньшей мере, лишних четыре-пять дюймов, в силу чего этот человек ни в коем случае не мог бы получить приза на конкурсе красоты. Глаза у него были голубые и добрые. И, кстати, необходимо заметить, что при первом взгляде на него получалось впечатление, будто этот полисмен весь состоит из одного огромного кадыка.

– Покорнейше прошу меня извинить за опоздание, мистер Бимиш, – начал он. – Меня задержали в участке.

Бросив быстрый взгляд на Мэлэта, полицейский добавил:

– Сдается мне, что я где-то встречал уже этого джентльмена.

– Ничего подобного! – быстро возразил Мэлэт.

– Ваше лицо кажется мне очень знакомым.

– Вы никогда в жизни меня не видели!

– Пройдемте сюда, Гэровэй – сказал Гамильтон Бимиш, прерывая этот диалог. – Мы не можем позволить себе тратить время на пустословие.

Великий автор многочисленных руководств подвел полисмена к самому краю крыши и, сделав рукой размашистый жест, сказал:

– Вот, смотрите. Теперь скажите мне, что вы видите?

Взгляд полицейского почему-то раньше всего устремился вниз.

– Вот это ресторан «Фиолетовый Цыпленок», – ответил он. – И, между прочим, в один из ближайших дней на это злачное место будет…

– Гэровэй!

– Сэр?

– Я уже довольно много времени потратил на то, чтобы внедрить в ваш мозг принципы чистого английского языка. Но мне начинает казаться, что все мои труды пропадают даром. Полисмен залился румянцем.

– Прошу прощения, мистер Бимиш. Невольно как-то забываешься. Все оттого, что только и знаешься с ребятишками – то есть, с сослуживцами, – поспешил он добавить. – Они весьма неосторожны в выборе слов, сэр. Я хотел сказать, сэр, что в ближайшие дни мы, вероятно, устроим облаву на этот ресторан. До нашего сведения дошло, что «Фиолетовый Цыпленок», вопреки восемнадцатому добавлению к конституции Соединенных Штатов, все еще продолжает отпускать клиентам спиртные напитки.

– Оставьте «Фиолетовый Цыпленок» в покое. Я привел вас сюда, чтобы посмотреть, как вы опишете открывающийся отсюда вид собственными словами. Первое и главное, в чем нуждается поэт, это чутье и наблюдательность. Как вам здесь нравится?

Полицейский оглядывал местность все тем же добродушным взглядом. Его взор скользнул по крышам небоскребов, видневшихся вдали, затем по водам Гудзона, сверкавшего на солнце. Раза три или четыре его адамово яблоко забегало взад и вперед, что, очевидно, свидетельствовало о глубоком раздумье.

– Очень красиво, сэр, – произнес он, наконец.

– Красиво?

Глаза Гамильтона Бимиша зловеще блеснули. Никто бы не поверил, что этот человек способен на такие сильные переживания.

– Ничего тут нет красивого! – отрезал он.

– Вы находите, сэр?

– Это жутко!

– Жутко, сэр?

– Жутко и омерзительно. От этого зрелища у вас начинает ныть в груди. Вы невольно задумываетесь о том горе, о том жалком прозябании, которое скрывается под этими крышами, и сердце ваше обливается кровью. Позвольте вам заметить раз навсегда: если вы можете жить в Нью-Йорке и находить этот город красивым, то из вас никогда не выйдет современный поэт. Вникайте сердцем; человек живет сердцем!

– Слушаю, сэр. Я постараюсь, сэр.

– А теперь возьмите тетрадь и набросайте краткое описание всего, что вы видите. Мне необходимо сейчас идти домой, где меня ждет срочная работа. Зайдите ко мне завтра.

– Слушаю, сэр. Простите меня, сэр, но не будете ли вы любезны сказать, кто этот джентльмен, который стоит там? Его лицо кажется мне очень знакомым.

– Его зовут Мэлэт. Он служит у моего друга Джорджа Финча. Бросьте думать о нем. Займитесь делом. Постарайтесь сосредоточиться.

– Совершенно верно, сэр. Вы вполне правы, мистер Бимиш.

Полицейский посмотрел на своего великого учителя с выражением собачьей преданности, затем смочил слюной кончик карандаша и приступил к работе.

А мистер Гамильтон Бимиш повернулся на своих резиновых каблуках («они предохраняют позвоночник») и стал спускаться вниз.

После ухода Бимиша на крыше «Шеридан» царила глубокая тишина в течение нескольких минут. Мэлэт вновь принялся подметать крышу, а полисмен Гэровэй стал прилежно заносить свои впечатления в тетрадку. Спустя пятнадцать минут полицейский, очевидно, решил, что он видел уже все, достойное внимания, и, спрятав тетрадку и карандаш в бездонные недра своей форменной куртки, приблизился к Мэлэту и стал внимательно изучать его.

– Я вполне убежден, мистер Мэлэт, что я где-то уже видел вас, – промолвил он, наконец.

– А я так же глубоко убежден, что вы никогда раньше меня не видели – стоял на своем Мэлэт.

– Но, в таком случае, у вас, возможно, есть брат, чрезвычайно похожий на вас.

– Целая дюжина, и даже родная мать – и та никогда не могла отличить нас одного от другого.

Полицейский вздохнул и сказал:

– А я вот сирота, и у меня никогда не было ни братьев, ни сестер.

– Ужасно жалко!

– Не жалко, а жутко, – поправил его полицейский. Жутко и омерзительно. Не кажется ли вам, мистер Мэлэт, что я где-то мог видеть вашу фотографию?

– Я уже сколько лет не снимался.

– Очень странно – задумчиво сказал Гэровэй. – Почему-то, хотя я и сам не знаю почему, у меня создалось такое впечатление, будто я видел вашу фотографию.

– Вы сегодня, по-видимому, свободны, не правда ли? – сказал Мэлэт, переводя разговор на другую тему.

– В настоящую минуту я совершенно свободен. Мне вот так все и мерещится будто я вижу перед глазами фотографию… несколько фотографий… точно я держу в руках целую коллекцию фотографий…

Едва ли могло быть сомнение в том, что для Мэлэта продолжение этого разговора становится все более и более тягостным. Вид у него был такой, словно он вдруг вспомнил, что у него где-то в провинции есть тетка, страдающая астмой. Он уже повернулся было, намереваясь уходить, но в это время дверь, которая вела на крышу, отворилась, и наверх поднялся молодой человек в костюме цвета голубиного крыла.

– Мэлэт! – окликнул он своего слугу.

Последний чрезвычайно обрадовался и поспешил к нему навстречу, покинув полицейского, который стоял все на том же месте и смотрел в глубоком раздумье на свои ноги.

– Что прикажете, мистер Финч?

Нельзя быть историком, умеющим давать точную оценку вещам, и не отметить при этом разительного контраста между Джорджем Финчем и Гамильтоном Бимишем. Последний сразу, так сказать, заполнял ваш взор. Над ним, казалось, витал ореол авторитета, подобно тому пламенному столбу, который несся впереди иудеев при переходе их через пустыню. Когда вы останавливали взгляд на Гамильтоне Бимише, у вас появлялось такое ощущение, точно вас оглушили ударом парового молота по макушке головы, и задолго еще до приближения к мистеру Бимишу у вас отнимался язык. Между тем мистер Финч был совершенно иной человек.

Джордж принадлежал к числу тех очаровательных холостяков, которых вы можете встретить где угодно и когда угодно. Достаточно вам было взглянуть на него, чтобы с уверенностью сказать: «Этот человек никогда в своей жизни не написал ни одного руководства и никогда не напишет». Сложения он был тщедушного, а лицо, довольно приятное, ничего не выражало. Его карие глаза принимали при благоприятных условиях выражение испуганного барана, а волосы были светло-каштановые. В данную минуту не представляло никакого труда определить их цвет, так как шляпа находилась не на голове у него, а в руке. Он почему-то держал ее так, словно придавал ей казалось весьма какую-то особенную ценность, и это казалось весьма странным, так как шляпчонка едва ли многого стоила. Возможно, что в свое время она и считалась хорошей шляпой, но в данную минуту вид у нее был такой, точно на нее сперва наступили, а потом подбросили воздух носком сапога.

– Мэлэт -сказал Джордж Финч, не спуская мечтательного взгляда с жалких остатков своего головного убора. – Возьмите эту шляпу и спрячьте ее.

– Вы хотите сказать, сэр: «выбросьте ее»?

– Нет, боже вас сохрани! Спрячьте ее. Осторожненько положите ее куда-нибудь на место. Нет ли у вас гильзовой бумаги?

– Найдется, сэр.

– В таком случае, тщательно заверните эту шляпу в гильзовую бумагу и положите ее на мой письменный стол.

– Слушаю, сэр

– Простите меня за то, что я осмеливаюсь прервать ваш разговор, – раздался чей-то голос позади них. – Не уделите ли вы мне одну минуту вашего драгоценного времени, мистер Финч? Полисмен успел покинуть место, к которому он, казалось, прирос, и теперь стоял возле мистера Финча в позе, говорившей о крайнем смущении. В его добродушных глазах застыло робкое выражение.

– Простите меня за вторжение, – повторил Гэровэй.

– О, пустяки – ответил Джордж.

– Я, видите ли, полисмен, сэр.

– Я вижу.

– И мне предстоит исполнить весьма неприятный долг, – грустно продолжал Гэровэй. – Я был бы рад не делать этого, если я мог бы пойти на компромисс со своей совестью. Но, видите ли, сэр, долг есть долг. Одно из наиболее неприятных свойств полицейской службы заключается в том, что не всегда удается вести себя джентльменом.

– Я нисколько не сомневаюсь в этом, – согласился с ним Джордж.

Мэлэт с трудом проглотил слюну, и снова на его лице появилось выражение загнанного зверя. Полицейский не спускал с него добродушных глаз, и можно было подумать, что он чрезвычайно озабочен судьбою этого человека.

– Прежде всего я хотел бы предупредить вас – продолжал Гэровэй, – что я лично ровно ничего не имею против мистера Мэлэта. За мое кратковременное знакомство с этим джентльменом я не обнаружил ничего такого, что говорило бы против него или против того, как он исполняет свои обязанности. Тем не менее, я полагаю, что вы имеете право знать следующее: он – бывший каторжник.

– Бывший каторжник?

– Исправившийся, – поспешил вставить Мэлэт.

– Насчет этого я, конечно, ничего не могу сказать, – заметил Гэровэй. Я довожу до вашего сведения то, что мне известно. Вполне возможно, что мистер Мэлэт, как он утверждает, успел исправиться, но факт остается фактом: он отбыл срок заключения в каторжной тюрьме; и, по долгу службы моей, я не могу не сообщить об этом человеку, у которого он находится в услужении. Как только я был представлен мистеру Мэлэту, я обнаружил в его лице что-то удивительно знакомое, и мало-помалу мне удалось восстановить в памяти, что я видел его фотографию в альбоме преступников в уголовном розыске. Вам, быть может, известно, сэр, что преступника, приговоренного к каторжным работам, снимают у нас в разных позах. Тот же процесс был проделан в отношении мистера Мэлэта года полтора тому назад, когда он был осужден – не помню точно на какой срок – за ограбление квартиры. Разрешите вас спросить, каким образом мистер Мэлэт очутился у вас на службе?

– Мне рекомендовал его Бимиш, мистер Гамильтон Бимиш.

– В таком случае, сэр, я больше ничего не могу добавить, – сказал полисмен и низко поклонился, едва он услышал это почтенное имя. – Не может быть никакого сомнения в том, что мистер Бимиш имел все основания для того, чтобы рекомендовать вам мистера Мэлэта. И, естественно, раз мистер Мэлэт искупил свою вину, то ясно, что ни я, ни кто-нибудь другой из нас, полицейских, ничего против него не имеет. Повторяю, я счел лишь долгом своим довести до вашего сведения о роде его прежних занятий, на случай, если вы принципиально возражаете против слуги с таким прошлым. Сейчас мне необходимо вас покинуть, так как долг службы вынуждает меня вернуться в мой участок. Добрый день, мистер Финч!

– Добрый день!

– Добрый день, мистер Мэлэт! Я очень рад, что имел счастье познакомиться с вами. Разрешите вас спросить: вы не встречались ли случайно за время вашего пребывания в Синг-Синге с одним молодым человеком по имени Джо-Горилла? Нет? А очень жаль! Он, видите ли, мой земляк. Мне очень хотелось знать, куда девался старина Джо.

После ухода полисмена Гэровэя последовала длительная пауза. Джордж Финч несколько раз нерешительно переступил с ноги на ногу. Он был по натуре человеком мягким и ужасно не любил неприятных сцен. Наконец, молчание стало невыносимым. Финч посмотрел на Мэлэта, а Мэлэт перевел взгляд на небо.

– Э-э-э-э… Мэлэт, – начал Джордж.

– Сэр?

– Это весьма неприятно.

– Чрезвычайно неприятно, сэр.

– Я полагаю, что мистер Бимиш должен был бы предупредить меня.

– Надо полагать, что он не видел в этом необходимости, сэр. Принимая во внимание, что он знал, что я исправился.

– Это так, но все же… э-э-э… Мэлэт…

– Сэр?

– Этот полицейский говорил об ограблении квартиры. Каков был род ваших занятий… в точности.

– Я обыкновенно находил место в качестве слуги, сэр, а когда представлялся удобный случай, я забирал все, что только можно было забрать, и исчезал.

– И исчезали? Вот как?

– Да, сэр.

– Гм! Я все-таки полагаю, что мистер Бимиш должен был хоть вскользь упомянуть об этом. Боже! Подумать только, что я вот уже сколько недель ввожу вас в соблазн.

– Совершенно верно, сэр, и в большой соблазн. Но я приветствую искушение, мистер Финч. Каждый раз, когда я остаюсь наедине с вашими жемчужными запонками, я вступаю в поединок с искусителем: «Почему ты их не заберешь, Мэлэт? – шепчет мне на ухо какой-то голос. – Почему ты их не заберешь, а?» Это превосходное упражнение для нравственности, сэр.

– Гм! Возможно.

– Да, сэр. Вы были бы изумлены, если бы знали, чего только не нашептывает мне голос, пытающийся меня искусить! Иногда, когда вы уже спите, я вдруг слышу: «А ну-ка, Мэлэт, подложи ему под нос губку с хлороформом и живо забирай все денежки». Вы только вообразите, сэр!

– Да, я воображаю.

– Но я каждый раз одерживаю победу, сэр. И с тех пор, как я поступил к вам, еще не случилось, чтобы я хоть раз потерпел поражение в поединке с искусителем.

– Все же, Мэлэт, я не думаю, чтобы вы и впредь могли оставаться у меня на службе.

Мэлэт скорбно поник головой.

– Я тоже этого опасался, сэр. Как только этот проклятый фараон поднялся на крышу, у меня появилось предчувствие, каких-то неприятностей. Но я буду вам крайне признателен, сэр, если вы, возможно, передумаете. Могу вас уверить, что я совершенно исправился.

– Вот как? Каким же это образом? Не замешана ли тут религия?

– Нет, сэр, любовь.

Можно было подумать, что это слово задело какую-то нежную скрытую струну в сердце Джорджа Финча. С его лица тотчас же сошло выражение озабоченности и тревоги. Он почти с умилением посмотрел на своего слугу.

– Что вы говорите, Мэлэт? Вы влюблены?

– Совершенно верно, сэр. Влюблен. Ее зовут Фанни, сэр. Фанни Вельч. Она карманная воровка.

– Карманная воровка?

– Совершенно верно, сэр. И, между прочим, одна из самых ловких мастериц в этом деле. Она вытащит у вас часы из кармана, а вы готовы будете поклясться, что она и не подходила к вам ближе, чем на три шага. Поверьте, сэр, это почти искусство. Но она обещала мне, что впредь пойдет прямым путем, при условии, что и я буду жить честно. И вот я коплю деньги, чтобы приобрести мебель. А потому я смею надеяться, сэр, что вы, быть может, передумаете. Если я останусь без места, мне придется, пожалуй, вновь приняться за старое.

На лбу Джорджа Финча образовались глубокие морщины.

– Мне бы не следовало этого делать, – задумчиво произнес он.

– Но все же, вы это сделаете, сэр?

– Это только доказывает мою слабость.

– Ничего подобного, сэр, это только доказывает, сколько в вас отзывчивости.

Джордж Финч глубоко задумался.

– Скажите, Мэлэт, сколько времени вы уже служите у меня?

– Ровно месяц, сэр.

– И мои жемчужные запонки еще целы?!

– Все до единой, сэр.

– Ладно, Мэлэт, можете оставаться.

– Крайне вам признателен, сэр.

Снова воцарилось безмолвие. Заходящее солнце посылало последние золотистые лучи на крышу. Близился тот волшебный час, когда люди начинают проникаться доверием друг к другу.

– Любовь замечательная вещь, Мэлэт, – промолвил Джордж Финч.

– Любовь правит миром, сэр.

– Мэлэт!

– Что прикажете, сэр?

– Сказать вам кое-что?

– Если вам будет угодно, сэр!

– Мэлэт! Я тоже люблю!

– Вы меня удивляете, сэр!

– Вы, может-быть, заметили, Мэлэт, что я последнее время стал обращать много внимания на свою внешность?

– О, вовсе нет, сэр!

– И все это объясняется одним и тем же. Я люблю, Мэлэт. Она живет на Семьдесят Девятой улице. Я впервые увидел ее в отеле Плаза, где она завтракала вместе с одной дамой, удивительно похожей на эту… русскую императрицу, Екатерину. Надо полагать, что это ее мать.

– Вполне возможно, сэр!

– Я проследил, где она живет. Я право не знаю, зачем я рассказываю все это вам, Мэлэт?

– Действительно, сэр!

– И с тех пор я много часов провел возле ее дома. Вы знакомы с Семьдесят Девятой улицей, Мэлэт?

– Никогда в жизни там не был, сэр!

– Так вот, видите ли, Мэлэт, это, к счастью, не особенно людная местность, в противном случае меня могли бы арестовать, заподозрив, что я там что-либо высматриваю. До сегодняшнего дня я ни разу не разговаривал с нею, Мэлэт.

– Но сегодня это случилось?

– Да. Вернее, она говорила со мною, Мэлэт. Ее голос напоминает журчание ручейка, пение птиц весной.

– Наверное, очень приятный голос, сэр.

– Небесный, Мэлэт! Единственное подходящее определение. А случилось это так. Я стоял возле подъезда, когда она вдруг вышла из дому с шотландским терьером на привязи. И вдруг ветер снес шляпу с моей головы, и она упала прямо ей под ноги. Девушка хотела остановиться, но не успела и наступила на мою шляпу. Понимаете, Мэлэт?

– Понимаю, сэр.

– И эта шляпа, которую вы держите сейчас в руке, и есть та самая, на которую она наступила. Эта самая шляпа!

– И что же потом, сэр?

Она была так ошеломлена, что выпустила терьера, и тот пустился бежать по направлению к Бруклину. Я кинулся в погоню за ним, и мне удалось настигнуть его на Лексингтон Авеню. И снова моя шляпа слетела, и таксомотор переехал через нее. Но поводка я не выпустил и вскоре вернул собаку этой девушке. А она сказала, обратите внимание Мэлэт, – она сказала: «О, как я вам благодарна!»

– Неужели она так и сказала, сэр?

– В точности, Мэлэт. Понимаете, не просто: «Спасибо!» или «О, спасибо!» А: «О, как я вам благодарна!»

Джордж Финч уставился на своего слугу и долго молчал.

– Я думаю, что это очень много говорит, Мэлэт?

– Чрезвычайно много, сэр.

– Если бы она хотела тут же прекратить знакомство, разве бы она стала так горячо благодарить меня?

– Ни в коем случае, сэр.

– Обождите, я еще не все сказал вам. После того как она произнесла: «О, как я вам благодарна», она добавила: «Какой скверный пес, не правда ли?». Вы понимаете, Мэлэт: если бы она сказала просто: «Какой скверный пес», это не имело бы ровно никакого значения. Но тем, что она добавила «Не правда ли?», она позволила мне выразить мое мнение. Она дала мне понять, что ничего не имеет против разговора на эту тему. И знаете, Мэлэт, что я намерен предпринять, как только переоденусь?

– Обедать, сэр?

– Обедать! – негодуя, воскликнул Джордж и даже вздрогнул. – Нет, бывают моменты, когда мысль о пище является оскорблением для всего того, что отличает человека от животного. Как только я переоденусь, – и заметьте, Мэлэт, что я тщательно буду переодеваться; – Я вернусь на Семьдесят Девятую улицу, подойду к ее дому, позвоню, прямиком войду и справлюсь о здоровье терьера. Выражу надежду, что собачка, мол, не пострадала и так далее. Ведь, в конце концов, в этом нет ничего особенного. Элементарная вежливость, ничего больше. Вы должны знать, что эти шотландские терьеры… э-э-э… очень нервные животные, такие деликатные… Как знать, какое впечатление произвело на него подобное переживание? Да, Мэлэт, я так и сделаю. Будьте любезны выутюжить мой костюм так, как никогда еще не утюжили его до сих пор.

– Слушаю, сэр!

– И приготовьте мне на выбор несколько галстуков. Скажем, дюжину.

– Слушаю, сэр.

– Да, скажите, Мэлэт, не приходил сегодня утром мой поставщик «этого самого»?

– Приходил, сэр.

– В таком случае, приготовьте мне стаканчик сода-виски, да покрепче, Мэлэт. Что бы ни случилось сегодня я должен оказаться на высоте!

Спустя несколько минут, когда Джордж Финч сидел на крыше, погруженный в золотые мечты, на крышу вкатились две пятифунтовые гимнастические гири и с грохотом понеслись к ногам юного Ромео, так грубо разбуженного от грез. Вслед за гирями показался мистер Гамильтон Бимиш-на этот раз на четвереньках. Дело в том, что Гамильтон Бимиш, лозунгом которого было, «здоровый дух в здоровом теле», каждый день проделывал в течение получаса гимнастику на открытом воздухе и уже не в первый раз спотыкался о последнюю ступеньку.

Мистер Бимиш поднялся на ноги, выкинул вверх гири, затем поправил очки-все это рассчитанными, экономными движениями, – и только тогда посмотрел на своего друга Финча.

– А, это вы? – сказал он.

– Да, это я.

– Что это такое рассказывал мне Мэлэт? – спросил Бимиш.

– Что это такое рассказывал мне Мэлэт? – одновременно спросил Джордж.

– Мэлэт говорит, будто вы увиваетесь за какой-то девушкой.

– Мэлэт говорит, что вы рекомендовали мне его, зная, что он бывший каторжник. Гамильтон Бимиш решил сперва отделаться от пустяка, а потом перейти уже к более серьезному делу.

– Совершенно верно, я знал, – подтвердил он, – но разве вы не читали моей книги, озаглавленной «Исправившийся преступник»? В этой книге я совершенно ясно указываю, что ни в одном человеке так не сильна тенденция к честности, как в преступнике, отбывшем срок наказания в тюрьме. Это вполне логично. Если бы вы пролежали год в больнице после прыжка с этой крыши, то чего больше всего боялись бы вы, встав на ноги? Конечно, прыжка с крыши, не так ли?

Однако, Джордж Финч продолжал хмуриться, показывая, что он чрезвычайно недоволен. – Все это очень мило, но я хотел бы знать, кому приятно иметь у себя в доме бывшего каторжника.

– Вздор! Вы должны отбросить эти старые предрассудки и пристрастное отношение к людям, побывавшим в Синг-Синге. Постарайтесь смотреть на это учреждение, как на своего рода университет, обучающий студентов, как жить в дальнейшем, по выходе из тюрьмы. Вы должны понимать, что, в сущности, эти люди действительно живут там, как стипендиаты. Я надеюсь, вы не обнаружили в Мэлэте каких-либо недостатков, на которые могли бы жаловаться?

– Нет, этого я не могу сказать!

– Он хорошо исполняет свою работу?

– Вполне!

– Украл он у вас что-нибудь?

– Нет!

– В таком случае, к чему тревожиться? Забудьте об этом человеке. Теперь я хочу услышать, как можно подробнее об этой девушке.

– Каким образом вы узнали про нее?

– Мэлэт мне все рассказал!

– Каким образом Мэлэт узнал?

– Он проследил за вами и все видел.

Джордж покраснел, как пион.

– Я сейчас же прогоню его ко всем чертям! Вот змея!

– Ничего подобного вы не сделаете. Он только из преданности и усердия проследил за вами. Он заметил, что вы, выходя из дому, что-то бормотали под нос.

– Я бормотал? – изумился Джордж.

– Конечно. Вы что-то бормотали! И это еще не все, вы стали очень странно вести себя в последнее время. И вполне естественно, что Мэлэт, будучи отзывчивым и усердным малым, проследил за вами, опасаясь, как бы с вами чего не случилось. Он рассказывал мне, что значительную часть досуга вы проводите на улице, уставившись в окна какого-то дома на Семьдесят Девятой улице, и не спускаете глаз с одной девушки.

Джордж Финч зарделся пуще прежнего. В глазах его мелькнуло хмурое выражение.

– Ну, так в чем же дело?

– Вот это я и хочу знать. В чем дело?

– А почему бы мне не глядеть на нее?

– А почему бы вам глядеть на нее?

– Потому что – медленно начал Джордж Финч (и в этот момент он поразительно похож был на чучело надувшейся лягушки), потому что я люблю ее.

– Вздор!

– Нет, не вздор!

– Позвольте вас спросить, читали ли вы мою книгу, озаглавленную «Благоразумный Брак». – Нет, не читал!

– В этой книге я логично доказываю, что любовь – берущая начало от глубокого взаимопонимания двух особей в продолжение известного периода времени и от общности вкусов. Как можете вы утверждать, что любите девушку, когда вы никогда не говорили с нею, когда вы не знаете даже, как ее зовут?

– Я знаю, как ее зовут!

– Каким образом?

– Я добросовестно изучал список телефонных абонентов, пока не наткнулся на дом номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице. Я потратил на это целую неделю, потому что…

– Дом номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице. Уж не хотите ли вы сказать, что девушку, с которой вы глаз не сводите, зовут Молли Вадингтон?

Джордж Финч вздрогнул.

– Совершенно верно! Ее фамилия Вадингтон! Потому-то я и прокорпел столько времени, пока не добрался, наконец, до этой фамилии в телефонной книге. Ее отца, очевидно, зовут Сигсби Вадингтон [в английском алфавите буква W (В) находится почти в самом конце].

Джордж Финч был до такой степени взволнован, что почти задыхался. Он с благоговейным ужасом глядел на своего друга.

– Гамильтон, старина, неужели вы хотите сказать, что вы действительно знаете ее? Вы так-таки знаете ее?

– Ну, разумеется, я знаю ее. Я лично знаком с нею. Я сколько раз видел ее в ванне… Джордж Финч весь затрясся, услышав эти слова.

– Это ложь! Это гнусная и отвратительная ложь!

– …когда она была ребенком, – добавил Гамильтон Бимиш.

– А, когда она была ребенком! – Джордж Финч тотчас же успокоился. – Вы хотите сказать, что знаете ее с самого ее детства. Но, в таком случае, вы, наверно, сами влюблены в нее?

– Ничего подобного!

– Вы хотите меня уверить, что знали эту прелестную девушку в течение многих лет и, тем не менее, не влюбились в нее? – с явным недоверием спросил Джордж.

– Могу вас уверить!

Джордж посмотрел на своего друга с оттенком жалости во взгляде. Он мог объяснить подобное явление лишь какой-либо ненормальностью в характере Гамильтона Бимиша. Жаль, жаль, так как, в общем, Бимиш был не плохой парень.

– И вы хотите сказать, что при виде этой девушки у вас не появилось такое ощущение, точно вы способны были бы взобраться на небо, достать оттуда звезду и положить к ее ногам, лишь бы получить в награду улыбку.

– Ничего подобного. Попрошу вас принять во внимание, что ближайшая от нас звезда находится на расстоянии нескольких миллионов…

– Ладно, ладно! – прервал его Джордж. – Пусть будет так! Оставим этот вопрос в покое. Расскажите мне, возможно подробнее, про ее родителей, про ее собачку, про дом, в котором она живет, о том, какова она была ребенком, когда она остригла волосы, кто ее любимый поэт, в какой школе она училась, и что она предпочитает к завтраку?

Гамильтон Бимиш задумался.

– Видите ли, Финч. Я знал Молли еще тогда, когда ее мать была жива.

– Ее мать и сейчас жива. Я видел ее собственными глазами. Она, между прочим, похожа на Екатерину, русскую императрицу.

– Это ее мачеха. Сигсби Вадингтон уже несколько лет женат вторым браком.

– Расскажите мне, что вы знаете о мистере Сигсби Вадингтоне.

Гамильтон Бимиш задумчиво продолжал свои упражнения с гирями.

– Сигсби Вадингтона, начал он, – по моему глубокому убеждению, в юности, когда происходит процесс умственного созревания, лягнул копытом в голову бешеный мул. Кто-то весьма удачно выразился про него следующим образом: «Если бы люди были косточками домино, то Сигсби Вадингтон оказался бы двойной пустышкой». Кстати, замечу, что в нем есть одна черта, которая ставит его вне критики мыслящих людей. Сигсби Вадингтон поддельный ковбой.

– Поддельный ковбой?

– Это приблизительно то же, что тот забавный тип, который известен под термином «поддельного южного джентльмена». Надеюсь, что с этим типом вы знакомы?

– Не имею ни малейшего представления, – возразил Джордж Финч.

– О, что вы! Вам случалось бывать в ресторане и слышать, как оркестр играет «Марш Дикси»?

– Конечно, случалось.

– В таком случае, вы должны были заметить, что едва оркестр начинает играть этот марш Южных Мятежников, непременно вскакивает какой-нибудь джентльмен и, сверкая глазами, неистово машет руками в такт музыке. Обратите внимание, что это либо мистер Розенталь, торговец готовым платьем, либо мистер Бекштейн, зонтичный фабрикант, – и тот и другой родились в штате Нью-Джерси и никогда в жизни не были на юге. Вот это и есть «поддельный южный джентльмен».

– Я начинаю понимать!

– Сигсби Вадингтон «поддельный ковбой». Всю свою жизнь он провел либо в самом Нью-Йорке, либо где-нибудь в штате Нью-Йорк, если не считать одного лета, когда он ездил на север, в штат Мэйн. Тем не менее, стоит вам послушать его, и вы придете к убеждению, что имеете дело с ковбоем, изгнанным со своей родины. По всей вероятности, это явилось результатом слишком частого посещения кинематографа, где демонстрируются в таком изобилии картины из жизни Дикого Запада. A Сигсби Вадингтон был горячим приверженцем «Великого Немого» с первого же дня его возникновения, и он же, я полагаю, первый ввел моду аплодировать герою или героине фильма. Не знаю, кто несет на себе ответственность за подобную неприятность, Том Микс или Вильям Харт, но факт остается фактом: Сигсби Вадингтон не перестает грезить о необъятных степях Дикого Запада. Если хотите заслужить его расположение, вам только и нужно упомянуть, что вы родом из штата Айдаго, что, надеюсь, вы при всяких других обстоятельствах тщательно будете скрывать.

– Я непременно так и сделаю, – в восторге воскликнул Джордж Финч. – Я не могу выразить словами, Гамильтон, как велика моя признательность за все то, что вы сообщили мне.

– Незачем благодарить меня! Все равно, вам пользы от этого никакой не будет. Когда Сигсби Вадингтон женился вторично, он продал себя душой и телом. Сказать, что он играет такую же роль, как лампа в гостиной, значило бы преувеличивать его значение. Он делает все то, что приказывает ему жена, – и больше ничего. Если вы хотите завоевать чье-либо расположение, то думайте о ней, а не о нем.

– А как же это сделать?

– Этого никак нельзя сделать. Миссис Вадингтон не из тех женщин, которых можно чем-либо расположить!

– Злющая баба?

Мистер Гамильтон Бимиш свирепо насупил брови.

– Я категорически возражаю против подобного выражения. Такой эпитет я мог бы услышать от вашего Мэлэта, а, между тем, у Мэлэта лексикон, способный вызвать дрожь в любом человеке. Но, с другой стороны, как ни грубо и вульгарно ваше выражение, оно довольно близко характеризует миссис Вадингтон. В Тибете можно услышать старинное поверье, согласно которому человек произошел от женщины-демона и обезьяны. И, когда я смотрю на Сигсби Вадингтона и его вторую жену, я невольно вспоминаю эту легенду. Не в моих правилах скверно отзываться о женщине, но было бы бесполезно скрывать такой очевидный факт, что миссис Вадингтон – сноб и задира, а по мягкости натуры ее можно сравнить с африканским носорогом. Богатство и родовитость-это единственное, перед чем она преклоняется. Кроме толстосумов и титулованных ослов, Она никого не признает. Кстати, скажу вам, какой-то английский лорд очень часто бывает в их доме, и я почти убежден, что миссис Вадингтон хочет выдать Молли замуж за него.

– Для этого ей придется переступить через мой труп! – воскликнул Джордж.

– Что ж, это не трудно будет устроить! – спокойно ответил Гамильтон Бимиш, ласково прикасаясь гирей к голове своего друга. – Мой бедный Джордж, вы слишком многого захотели. Я бы сказал, что вы слишком высоко вознеслись на облака. Вовсе не подходит вам разыгрывать юного рыцаря. Вы робки и мягки по натуре. Вы застенчивы и не уверены в себе. Я лично сравнил бы вас с белым мышонком, а, между тем, такой женщине, как миссис Вадингтон, едва ли понадобилось бы более двух с четвертью минут, чтобы выпустить вам кишки… Э-э-э-э… как выразился бы ваш Мэлэт – поспешил добавить Гамильтон Бимиш, немного сконфуженный собственным уклонением от чистого английского языка.

– Не съест же она меня?

– Я далеко не уверен в этом. Я не говорил вам, что она вегетарианка.

– Я вот о чем думаю, Гамильтон: вы могли бы, пожалуй, ввести меня в их дом?..

– Чтобы потом ваша кровь была на моей совести? Нет, нет!

– То-есть, как это моя кровь? Судя по вашим словам, можно подумать, что эта женщина-атаман шайки головорезов. Я нисколько не боюсь ее, вот! Для того, чтобы познакомиться с Молли, я готов вступить в бой с бешеным быком.

Гамильтон Бимиш был глубоко тронут его страстным порывом. Этот великий мыслитель не был чужд человеческих ощущений.

– Я глубоко сочувствую вам, Джордж. Вы невольно вызываете во мне восхищение вашей отвагой. Правда, я ни в коем случае не одобряю вашего безрассудного и неблагоразумного подхода к этому делу и остаюсь при своем мнении. Для вас было бы полезнее ознакомиться с моей книгой «Благоразумный Брак» и получить исчерпывающие представления, что такое любовь, но в то же время я не скрываю, что мне нравится ваш пыл. Если вы действительно хотите этого – я, так и быть, введу вас в дом Сигсби Вадингтона и познакомлю с его женой. И пусть сжалится господь над вашей грешной душой!

– Правда, Гамильтон? Сегодня же вечером?

– Нет, не сегодня вечером. Вечером я в клубе «Дочерей Минервы» читаю лекцию о современной драме. Как-нибудь в другой раз.

– В таком случае – сказал Джордж – слегка зардевшись, я могу сегодня побродить по Семьдесят Девятой улице и… э-э-э… просто побродить по Семьдесят Девятой улице.

– Чего ради?

– Гм! Ведь я могу посмотреть на ее дом, не так ли?

– О, молодость! – воскликнул Гамильтон Бимиш, тоном благодушной терпимости. О, молодая кровь!

И с этими словами он выкинул вверх обе гири и вновь занялся гимнастическими упражнениями.

– Мэлэт!

– Что прикажете, сэр?

– Вы отутюжили мой смокинг?

– Да, сэр.

– И хорошенько почистили его?

– Да, сэр.

– И галстуки приготовили?

– Да, сэр.

Джордж Финч откашлялся.

– Мэлэт!

– Что прикажете, сэр?

– Вы помните наш разговор?

– О чем, сэр?

– Относительно одной молодой леди…

– О, конечно, сэр!

– Насколько я понимаю, вы видели ее?

– Только мельком, сэр.

Джордж Финч снова откашлялся.

– Э-а-а… вы не находите, Мэлэт, что у нее довольно привлекательная наружность?

– Чрезвычайно привлекательная, сэр. Пышечка.

– Вот, точь-в-точь мое определение, Мэлэт.

– Правда, сэр?

– Пышечка, прелестное слово!

– Я тоже так думаю, сэр.

Джордж Финч в третий раз откашлялся.

– Коньяку с яичным желтком, сэр? – заботливо предложил Мэлэт.

– Нет, благодарю вас.

– Как вам будет угодно, сэр.

– Мэлэт!

– Что прикажете, сэр?

– Я только-что узнал, что мистер Бимиш близкий друг этой молодой леди.

– Ска-а-а-жите, сэр!

– И он меня познакомит с нею!

– Я очень рад это слышать, сэр!

Джордж Финч глубоко вздохнул.

– Как хорошо жить на свете, Мэлэт!

– Это как кому нравится, сэр.

– Пойдемте выбирать галстук, Мэлэт!