Сыпал мокрый снег. Автобус брали штурмом. Под драповым свингером моего пуза заметно не было, а значит, на снисходительность толпы рассчитывать не приходилось. Я плюнула, решила не рисковать и поехать ко второй паре, когда схлынет спешащий к началу рабочего дня народ, а высвободившееся время скоротать в продовольственном – в утренние часы там бывало относительно малолюдно, и шансы удачной охоты возрастали.
Неладное я заподозрила еще на подходе: на лицах вылезавших из магазина бабушек с авоськами читались изумление, растерянность, отчаяние, злость, а у дедка в заплатанном френче и ушанке набекрень – вся гамма чувств разом. Дедок тоскливо сплюнул, нашарил в кармане «Беломор» и обронил в неизвестность:
– Ну, все, дождались изобилия, мать вашу. Теперь и подыхать можно.
Движимая любопытством и терзаемая смутными предчувствиями, я прибавила шаг и оказалась в торговом зале. По нему, точно по выставке, бесцельно слонялись люди, ничего не покупали, шарили глазами по витринам и переговаривались отчего-то шепотом. Я взглянула на витрину и едва не выронила сумку. То, что я увидела, относилось к области фантастики. Прилавки были заполнены товаром – пусть не первой свежести, притомившимся на складе в ожидании своего часа, но реальным, существующим и… безо всякой очереди. Заветренная темно-красная говядина, изможденные куры, жирная свинина, замороженная треска, ноздреватые сыры в мелкие и крупные дырки, колбаса трех видов, сосиски, молоко разной жирности в синих и зеленых пакетах… Я поморгала и помотала головой, ожидая, что мираж рассеется, но все осталось по-прежнему. Продавщицы, тетки средних лет в замызганных халатах, ошарашенные покупатели, толстая полосатая кошка, облизывающаяся в углу с удивленно-растерянным выражением на усатой мордочке.
Я очутилась у прилавка и сразу поняла причину невероятного изобилия и отсутствия людского ажиотажа. Момент истины заключался в ценнике, наспех переписанном корявым почерком. Говядина вместо вчерашних рубля пятидесяти за кило стоила семь двадцать. Кости с обрезками жил, носившие гордое название «кости бульонные», на деле служившие дешевой пищей для собак по пятьдесят копеек за килограмм, нынче предлагались по три пятьдесят. Рыба, сыр, колбаса, сосиски, молоко – все подорожало в пять-семь раз за одну ночь. В моем кошельке было двадцать пять рублей, которых должно было хватить на продукты на неделю плюс пять обедов в студенческой столовке, пара поездок на такси, покупка литературных новинок и последнего номера «Бурда», а также необходимых любой женщине мелочей от колготок до помады и лака для ногтей модного в новом сезоне оттенка… Я тупо таращилась на ценники и понимала, что моих двадцати пяти рублей мало на что хватит.
Предвосхитив мои мысли, какая-то женщина в розовом пуховике, из которого кое-где торчали перья, и мохнатом фиолетовом капоре истерически закричала продавщице:
– Вы что, спятили – такие цены заломить?!
– А мы-то тут при чем?! – в тон ей отозвалась продавщица. – Мы что, сами цены придумываем? Мы люди маленькие, что нам велели, то и пишем!
– Кто велел? – не унималась женщина в капоре. – Директор?
– Выше берите, – устало процедила сквозь зубы продавщица, которую с сегодняшнего открытия магазина, похоже, допросили не один десяток раз, и предчувствовавшая, что до окончания работы ей придется выслушать еще бог весть сколько вопросов, истерик, проклятий…
– А зарплату-то, зарплату-то прибавят?
– Понятия не имею. Может, прибавят, может, нет… – пожала плечами продавщица. – Нам намедни сказали, кто будет недоволен – уволят по статье. И куда потом?
– А жить-то как? – тоскливо осведомилась женщина в капоре.
Продавщицы потупились и ничего не ответили.
Я почувствовала, как все внутри похолодело и задрожало.
«Спокойно, – мысленно приказала себе, – прорвемся. Это какое-то недоразумение. Если цены подняли, значит, и зарплату прибавят. Как же иначе?»
– Девушка, – доверительно шепнул какой-то пенсионер, – в универсаме на соседней улице еще по старым ценам торгуют. Правда, там очередь…
Очередь… Какое сладкое слово!
Я забила на вторую пару и лекцию по педагогике и рванула на соседнюю улицу.