Роман с патриотом

Это было ужасно. Я чуть было не потеряла Льва навсегда.

С самого начала наше свидание было омрачено тем, что накануне мне приснился Дауд, и я проснулась в пьяных слезах, осознав вдруг, как скучаю по этой неверной сволочи. Я лежала в темноте и, дрожа, курила одну сигарету за другой, я тиранила свое сердце воспоминаниями о том, как мы чудесно жили с Даудом, как по вечерам валялись на диване и смотрели телек, ели сэндвичи и запивали их виски со льдом, а потом шли в спальню и трахались до утра. Черт возьми, я поняла, что о любом человеке можно вспомнить что-то хорошее - в конечном счете с Даудом мне часто было весело, и, невзирая на то, что он срал с открытой дверью и писал в раковину на кухне, я по-своему любила его. Я решительно не задавалась вопросом, какого, собственно, дьявола собираюсь сегодня на свидание со Львом, меня передергивало от мысли, что Дауд уже, возможно, забыл меня и трахает теперь какую-нибудь официантку с пережаренной перманентом башкой.

Душный московский закат, напоминающий о живодерне созвездий, и впрямь застал нас со Львом на узком балконе, где мы сидели, задрав ноги на ржавую решетку, и пили приторное вино, от которого зубы к вечеру стали синими. Лев рассказывал о том, как шестнадцать лет назад вышел на этот балкон и увидел в соседнем окне голую женщину.

Квартира, в которую он меня привел, была пуста, и по известным признакам бедствия я заключила, что в ней только что закончен ремонт.

Лев объяснил мне, что его прославленный отец собирался сдать эту квартиру и именно для этого разорился на ремонт. Когда почти через год я поинтересовалась, удалось ли осуществить этот проект века, он ответил, что нет, но потенциальные жильцы вот-вот найдутся, из чего я делаю вывод, что этот пункт наблюдения за голыми женщинами пустует до сих пор.

Вечером, когда закат являл себя во всей красе и было выпито немало вина, Лев рассказывал мне о своей службе в армии. Позже я поняла, что эти два года в армии, в то время, когда уже никто туда не шел, - «1993 год, - всегда подчеркивал он, - от нашего военкомата отправлялись только два человека!» - были для него своего рода оправданием и мотивацией всего дальнейшего бесцельного существования. О полупьяной, распадной службе на берегу Финского залива он говорил так, как, возможно, говорят об Афганистане или Второй мировой - во всяком случае, этот малозанятный жизненный эпизод занимал в его сознании непозволительно много места. Свою службу в армии, ради которой Лев оставил институт и никогда больше в него не вернулся, он воспринимал как некий подвиг, акт самодовлеющего героизма, выделявший его из общей массы прозябающих в ничтожестве русских людей.

В действительности же он оказался в армии по причине того, что был бездарен и ненормально ленив для учебы в вузе и, прямо заявляя о том, что отец выхлопотал для него местечко в пограничных войсках, похоже, никогда всерьез не задумывался, почему ему было там так привольно.

В память мне врезалась только месмерическая история в духе позднего Бунюэля, в которой Лев повествовал о том, как под конвоем ехал на электричке в какую-то другую часть и повстречал тринадцатилетнюю девочку, которая, не раздумывая, дала ему в тамбуре. Об этой девочке, чей образ явно был порожден нищенствующей фантазией свидригайловского типа, он говорил, заламывая руки и как бы коря себя за непозволительную слабость, которую перед ней явил - полагаю, в его представлении, эта галиматья добавляла его образу нечто демоническое.

Он взял меня за руку и сказал:

- Как странно, что мы познакомились только два дня назад, а сегодня сидим рядом, на этом балконе, и мне кажется, что мы знакомы уже много лет.

- Синдром «Темных аллей», - ответила я с усмешкой, - навязчивое дежавю.

- Я не читал... - вздохнул Лев.

У него был довольно странный, я бы сказала, подростковый способ заинтересовать собой женщину. Сжимая мою руку в поту своей ладони, он до одурения говорил о каких-то других девках, которые безумно его любили и от этой безысходной любви даже стремились разрушить его семейное счастье. В сущности, все достижения его тридцатилетнего социального пути были крайне сомнительны, если не сказать ничтожны, и поэтому он был вынужден постоянно художественно переосмысливать свои краткосрочные романы с продавщицами открыток и официантками в домах отдыха.

- Совсем недавно я расстался с девушкой, которая доставила мне массу сложностей, - таинственно произнес Лев. - Мы познакомились на радио (с радио тоже была связана целая сага, не уступающая, а в чем-то и превосходящая милитаристскую эпопею Финского залива), ей было семнадцать лет, и я просто играл с ней. Мой друг был в нее влюблен, и он даже хотел на ней жениться, но я сказал: «Можешь это сделать, но она все равно будет моей любовницей!» Это тянулось целый год, и в какой-то момент я понял, что и сам полюбил ее, но с ней было очень тяжело, она все время требовала внимания, а потом она пришла к моей жене, когда меня не было в городе...

Сказав все это, он притянул меня к себе и поцеловал. Целовался он ужасно - складывая язык трубочкой и сжимая губы. Мы повалились на пол, и Лев, сопя и пыхтя, достал из заднего кармана брюк самые дешевые презервативы, из тех, что продаются в аптеках, слепленные в перепончатые хвосты. За стеной захохотала какая-то женщина, а он шепотом поинтересовался: сколько стоит на такси отсюда до моего дома? Я брезгливо ответила, что у меня есть деньги, но он все же сунул мне в кулак сто рублей, и все время, пока мы корчились на недавно отциклеванном полу, а я изображала страсть, эти деньги были у меня в руке, потому что я не знала, куда их можно положить, не оскорбив его.

Мы трахались в миссионерской позиции (за всю свою бурную половую жизнь Лев смог освоить только ее и позу «раком») на скользком паркетном полу, и как бы пьяна я ни была, я была вынуждена признаться себе в том, что член у Льва тощий и короткий, как дистрофический карлик, и что я никогда не кончу. При этом мне очень хотелось получить удовольствие, ведь я не спала ни с кем почти полгода, и, закрыв глаза, я представила себе, что е...сь с Даудом. Перед моим внутренним взором, как форпост-призрак, возник его огромный, обрезанный член, я приложила титанические психические усилия, чтобы вспомнить, что чувствовала, когда он вылизывал языком все мое тело, и...

Хуже всего было то, что, кончая, я довольно внятно простонала «Даудик...».

- Что? - спросил Лев.

- А что? - я сделала вид, что получила космический оргазм и сейчас просто не понимаю, где нахожусь.

- Ты произнесла какое-то жуткое восточное имя, - настаивал Лев. - Даудий?.. Или как? Я не расслышал.

- Да нет, - я шутливо отмахнулась. - Тебе, наверное, послышалось.

- Нет, мне не послышалось, - он зачем-то отодвинулся от меня и прикрыл член рукой, как в бане. - Это очень неприятно, когда ты влюбляешься в женщину, занимаешься с ней сексом, а в конце понимаешь, что все это время она думала о Даудийе.

- Его имя Дауд, - огрызнулась я. - И я не думала о нем, а просто сказала «Даудик», я не знаю почему. Сорвалось с языка.

- У меня такое чувство, как будто я участвовал в групповухе, - трагически произнес Лев.

- Тебе неприятно? - зачем-то уточнила я.

- Неприятно?! - взорвался он. - Покажи мне человека, который будет вне себя от счастья, если в постели его назовут Мамукой!

- Прости меня, - сказала я.

- Не за что, - Лев встал и начал одеваться.