Ромашка и Старичок-Корешок

Мачеха

И вот наступило воскресенье. После завтрака Прапра с Ромашкой пошли в сад. Прапра срезала большими садовыми ножницами разноцветные яркие хризантемы. А Ромашка их держала. Получился такой огромный букет, что Ромашкину голову было уже не видно.

— У нас ведь и вазы такой большой нет, Прапра! Ой, мне его не удержать!

— Держи, держи крепче! Мы отнесём его отцу — у него есть большая ваза.

И Прапра вздохнула. Ромашка тоже вздохнула. Она думала про мачеху. Так, значит, это для неё?..

Скрипнула калитка, но Ромашка из-за букета не могла сразу поглядеть, кто вошёл. И вдруг услыхала весёлый голос отца:

— Ромашка!

Он уже выходил из-за куста. Только не один. Ромашка быстро закрыла глаза и опять открыла. Нет, это не во сне… Она крепко прижала к груди букет.

Рядом с отцом стояла мачеха, которой она так боялась целых пять дней и целых пять ночей. Это была… Прекрасная Лило! Она засмеялась, наклонилась к Ромашке и поцеловала её, а Ромашка и сказать ничего не могла, только тоже её поцеловала, тогда Лило поцеловала Прапра — так крепко, что даже её чёрный беретик съехал немного на ухо и бабушке пришлось его поправлять. Но и Прапра поцеловала Лило. А отец поднял Ромашку вместе её огромным букетом высоко-высоко. Все смеялись, целовались и веселились. А Фридрих глядел на это веселье из окна чердачной каморки и улыбался.

…Теперь у Ромашки была мачеха, и Ромашка была очень счастлива. С Прекрасной Лило можно было говорить обо всём, о чём хочешь, и задавать ей какие хочешь вопросы. На всё она знала ответ. Она ведь была гораздо моложе Прапра и гораздо больше её училась. Но всё-таки Ромашка по-прежнему любила слушать сказки Прапра.

Прекрасная Лило разъезжала со своим кукольным театром по всей стране. Её всё чаще приглашали в школы, пионерские лагеря и детские сады — театр становился знаменитым. Когда она бывала в отъезде, Ромашка всегда жила у бабушки. Для Прапра это было самое счастливое время. Её старый домишко словно просыпался, разбуженный Ромашкиным голосом. Если только Ромашка не делала в эту минуту уроки, она не закрывая рта рассказывала Прапра всякие новости. А если и замолкала, то тут же начинала тихонько напевать или громко распевать какую-нибудь песню. И Прапра с радостью думала; «Вот так-то оно лучше, чем моя воркотня да бормотание». Потому что ворчать и бормотать вошло теперь у неё в привычку.

Когда Ромашка ночевала в старом домике, больше всего она любила вечер. Тогда Прапра садилась у её постели и начинала рассказывать. С некоторых пор она рассказывала Ромашке не одни только сказки. Порывшись в памяти, она вытаскивала на свет разные старинные истории из жизни семьи Посошков в Тюрингии, на их родине. А когда она описывала старый бревенчатый дом на горе, в котором родилась и выросла, и горный луг перед ним, густо поросший лавандой, Ромашке даже во сне потом снился этот сиренево-голубой луг.

Если бы Ромашку спросили: «Кого ты больше любишь — Прапра или маму Лило?», она бы, наверно, ответила: «Я и сама не знаю». А если бы её спросили: «Где тебе больше нравится — в большом новом доме в квартире родителей, где так светло и отовсюду глядят куклы-актёры, или в домишке Прапра, окружённом садом?», ей пришлось бы отвечать то же самое. У неё было целых два родных дома.

Плохо, когда у человека мало дела, — какая только чушь не лезет ему в голову! Бабушка Посошок в последнее время стала туговата на ухо, да и годы давали себя знать. С работой по дому она ещё кое-как справлялась, а с работой в саду справлялся один Фридрих. Станет Прапра ему помогать — то поясницу ломит, то ноги болят. Хорошо, хоть о Фридрихе могла ещё позаботиться.

Но всё равно она очень скучала по Ромашке.

Ромашка, конечно, к ней заходила, как только выдавалась свободная минутка, и молоко ей каждый день приносила, и хлеб, и в магазин бегала. Но ведь известно, как у школьников мало времени. Задерживаться она не могла: то хор, то пионерский сбор, то кружок «Сделай сам», то кукольный театр… Зато уж было что рассказать Прапра!

Как-то раз бабушка ковыляла по саду, опираясь на палку, и вдруг взгляд её упал на низенький кустик с лилово-синими цветами.

— Живокость! — пробормотала она. — И как это мне раньше не пришло в голову! Целебное средство само выросло у меня в саду, а я и внимания не обращаю! Не зря же его прозвали «живокость». Значит, старые кости лечит, жизнь в них вселяет! Только, конечно, надо брать не одни цветы, а всё растение вместе с корнем. Пусть-ка Фридрих мне их побольше накопает!

Но Фридрих на этот раз заупрямился. Он даже сказал длинную речь:

— Хорошие цветы, красивые. Самосевом у нас в саду выросли, жалко!

— Да говорю тебе, Фридрих, они мне для здоровья нужны!

Он ещё немного поспорил, а потом стал копать. Только всё бормотал что-то, покачивая головой.

Бабушка Посошок взяла несколько корешков, хорошенько высушила их в духовке и зашила в полотняный мешочек. Потом подсунула этот мешочек под матрас в ногах своей постели и стала шептать заклинание: «Корень живокости, оживи мои кости, чтобы руки не млели, ноги не болели, поясницу не ломило, прибывала сила, живой сок по жилам тёк». Заклинание это она выучила ещё от своей бабушки, когда была маленькой девочкой.

Как же давно это было!

Ещё до первой мировой войны… А жила она в те времена на родине, в Тюрингии, на горе, поросшей лесом, на самой вершине, на горном лугу, в деревянном доме Посошков. Один раз она пасла овец и вывихнула ногу, и тогда бабушка лечила её сушёным корнем живокости и заклинаниями. Ну и ещё, конечно, компрессами. Её двоюродный брат Алоиз Посошок и теперь там живёт, в бревенчатом домишко на краю луга, у самого леса. Коров-то он, конечно уже не пасёт. Прошлой зимой учитель Герберт старший брат Гины, заезжал к нему, когда ходил большой лыжный поход. Передал Алоизу привет от бабушки Посошок и ей привёз привет от Алоиза Учитель рассказывал про резной старинный шкаф который всякий раз хотят купить у Алоиза туристы. Но старик не соглашается его продать. Вот в этом-то шкафу и живёт Старичок-Корешок. Эх, был бы он здесь!.. Но раз его нет, придётся уж ей лечиться живокостью и заклинаниями.

С живокости всё и началось. Потом она вспомнила про карты… С того дня, как Прапра принесли маленькую Ромашку, она так всегда была занята, что и подумать про карты не успевала. А теперь вот их снова вспомнила. Правда, об этом никто бы не мог догадаться. Только один молчаливый Фридрих был посвящён в её тайну, а он обещал ей молчать.