Рорк!

1

Рэнго, прирученный ток, обильно потел, работая в маленькой долине между Блики-Гот-Кот и Ласт Ридж. Долина лежала немного южнее, чем обычно осмеливались работать токи — намного южнее, чем работал Рэнго, но его вдохновляло удвоенное честолюбие. Никто еще не посещал эту долину, и она вся краснела от краснокрылок. Легче идти и выдергивать растения, не распрямляясь, пока он может, хотя позже ему придется расплачиваться за это. Но спина его все равно будет болеть, поэтому нужно успеть сделать побольше. Бутылка воды и несколько печеных тэйтов лежали в затененной ямке, там же находилась связка длинной травы. Почувствовав, что он не может больше наклоняться, Рэнго принялся перевязывать краснокрылки длинной травой. Поел. Отдохнул. Когда солнце начало свой долгий закат, наступило время уходить, идти домой, раньше чем заход солнца и бесконечный крик ночных крайбэби не обозначат конец безопасности. Завтра эти краснокрылки, сваленные у его дома, отправятся на токи-склад гильдейской станции, и вместо них будут получены расписки. Некоторые из этих расписок пойдут на покупку вещей и на добрую выпивку. Рэнго давно не выпивал и очень нуждался в выпивке.

Но другие расписки уйдут, как ушли до них многие, к этой хитрой ведьме, знахарке Исте. И когда — о! — скоро, уже скоро их будет сотня, Иста даст ему амулет, который он будет носить на длинной нитке вокруг шеи. С ним он будет в безопасности, в полной безопасности, здесь, на юге, и даже южнее, если посмеет, — в безопасности от рорков.

Это было третье поколение после третьей Галактической войны. Произошло всего лишь «крушение цивилизации», но человеческая раса — даже небольшая часть ее, окруженная негуманоидами и известная под названием «Свободные Миры», — человеческая раса устала. И все еще, три поколения спустя, оставалась уставшей. Говорят, древние наполеоновские войны уменьшили средний рост французов на дюймы; война Плато в том же столетии уничтожила 80 % взрослого мужского населения в забытом Парагвае — оно больше никогда не восстановилось. Что-то в этом роде произошло и здесь. Цена — в жизнях, энергии, деньгах, материалах — была слишком велика, чтобы усталое человечество позволило кому-то нарушать статус кво. Вы исполняете свою работу с минимумом усилий и делаете это осторожно, с бережливостью, ибо платят вам немного. «Сотня миров» — это обычное выражение, и никто не позволял напоминать, что до той Первой войны миров было 131, а после Третьей число их сократилось до 74.

Из этих 74 миров самым отдаленным была Пиа Зет. С долгим «и». В шутливом настроении ее называют Пиатьюд, официально же — Сотер Птоломея. Так вы назовете ее, если когда-нибудь о ней слышали; но, вероятно, не слышали никогда.

Эдран Ломар слышал, как слышали все на борту Ку-корабля, прилетавшего сюда каждые пять лет; но, вероятно, Ломар и был единственным, который радовался прибытию. Что касается остальных, то для них это был еще один отчаянно скучный полет к отчаянно скучной отдаленной колонии. Для Ломара же — спасение, сны сбывались наяву. Наконец-то. Теперь долгое путешествие от Трансфера-10 (а ему предшествовало долгое путешествие от Старой Земли) подходило к концу.

— ВЫ ПРОСИЛИСЬ СЮДА? — Как устал он слышать этот вопрос все в том же тоне крайнего недоверия. Даже больше устал, чем от спертого воздуха и тяжелого гудения в корабле.

Никто не отправлялся добровольно на Пиа-2, это не колония для ссыльных, как Трисмегистус, и не Адский мир. Но она бедна и очень далека и не только в пространстве. Есть еще несколько более удаленных планет. Туле. Уск. Гипертуле… Комфорт Конвея, одна сторона которого постоянно купалась в кроваво-красном свете его большого умирающего солнца, а другая, как слепой глаз, смотрела в мертвое черное небо, в котором видно не более трех звезд. Люки. Горго. И одинокий Гермес Трисмегистус.

Но даже самые дальние из них имели ежегодный транспорт. К Пиа-2 транспорт — один корабль, всего один — приходил раз в пять лет. В этом веке наименьших усилий и наименьшего сопротивления ничто не заставило бы организовать более частое сообщение. Гильдсмены не летали туда, их отправляли… И вовсе не лучшие гильдсмены — это было напрасной тратой. Легкомысленные, неисправимые, хотя и не преступники. Те, кто плохо проявил себя в более молодые годы. Это не Земля Ван Даймана или Могила Белого Человека.

Однако сходство с ними есть. Если вы хотите уйти прочь, не окончательно, но так далеко, чтобы никто не мог последовать за вами, трудно найти (так казалось Ломару), трудно найти лучшее место.

Он мечтал об этом с шестнадцати лет. И теперь, когда он сидел в Овале — помещении Ку-корабля, служившем одновременно библиотекой, кают-компанией, комнатой тихих игр, а иногда и часовней, — эти мечты не казались ему такими яркими и убедительными. Он пытался не обращать внимания на болтовню сидевшего рядом свободного от дежурства инженера, на спертый, слишком много раз отфильтрованный воздуха и дребезжание др-др-др, как больной зуб, древних машин Ку-корабля. С 16 лет мечтал он об этом… мечтал оставить сделавшуюся невыносимой тесную, враждебную, закостенелую Старую Землю… ему казалось, что она всегда была такой… а когда он понял, что возможно улететь далеко-далеко от нее…

Ран попробовал завербоваться для службы на Пиа-2, как только ему стукнуло 21. Но его совершеннолетие случилось слишком незадолго до отправления очередного Ку-корабля. Все занято, сказали ему чиновники, с любопытными взглядами, к которым ему предстояло привыкнуть. Все занято, придется подождать. Он ждал пять лет, пять раздражающих, волнующих, заставляющих кусать ногти лет. Он не очень задумывался о том, какие обязанности ему поручат: день на Пиа-2 продолжался 30 часов, а рабочий только пять. Станция им предоставляла частые отпуска — это то, что ему нужно.

Внезапное срочное поручение передали ему просто потому (как ему объяснили), что он уже был в списке пассажиров Ку-корабля и нового человека добавить было невозможно. Поручение ответственное и возложено на Рана Ломара, поскольку он единственный во всем списке не провинился раньше. Вряд ли комплимент. Но об этой стороне Ран не заботился: поручение вполне определенное и важное или кажется таковым по торопливой скудной информации, которую передал ему помощник клерка делегата Директората (ох, как они на Старой Земле, любят титулы — чем длиннее, тем лучше) Гильдии Второй Академии Науки и Торговли. А делало — должно было сделать — все совершенно другим. Насколько другим, Ран не знал. И никто на Ку не знал. И, конечно, не заботился…

Неудивительно, что у него начала болеть голова.

Второй офицер Станции Аквилас Арлан, отыскивая офицера по торговле Релдона, обнаружил его в баре берегового клуба. Никто не ожидал встретить его в его рабочем помещении, но почти всеобщая невозможность отличить реальную деятельность от видимой и была вероятной причиной пребывания Арлана на Пиа-2.

Релдон тщательно разгладил свои причудливо завитые длинные усы и поднял стакан.

— Смерть роркам! — сказал он.

— Ваши записи готовы? — как всегда нервно спросил Арлан. — Вы знаете, Ку приближается.

— Выпьем.

— Но Ку…

— Может, он опоздает. — Выражение удивления, близкого к ужасу, появилось на лице второго офицера Станции.

— Ку никогда не опаздывает. Ку? Опоздает? Как он может опоздать? Нет, о нет, он не опоздает.

— Выпьем. Вот. Смерть роркам! — С нервным хихиканьем Арлан поднял стакан и автоматически оглянулся, ожидая осуждения (было так рано, рано, рано), которого никто не мог выразить.

— Гм… ну… ваши записи будут готовы, не так ли? Ох! Смерть роркам!

Хихиканье… хихиканье…

— Смерть роркам! Парень, еще выпивки, и быстро-быстро. Ах, кончайте это. Берите еще. Смерть роркам!

— Смерть роркам!

— Смерть роркам!

Мистер Флиндерс на Утесе Флиндерса был разгневан. Он был разгневан больше, чем обычно, каждая щетинка на его лице торчала, как игла дикобраза. В такие минуты только древняя мать осмеливалась называть его «Флорус». Но сейчас он был особенно разгневан. Его старший сын и наследник, выпрямившись и окостенев, сидел рядом, гости молчали, а жена говорила коротко и только о деле — и то, и другое было совершенно необычно для нее.

— Где, во имя ада, еда? — кричал он.

— У них не хватает кишок сказать, — ответила жена, ее бледная нижняя губа еле заметно дрожала. — Но у меня их хватит. Еда? Вот еда. — Она тяжело опустила котел на стол. Он зазвенел. — Хорошая еда, — с горечью добавила она ритуальные слова.

Мистер сунул кулак в котел, вытащил и разжал пальцы. Тяжелые пули со звоном упали обратно. Он осмотрел стол, грязный от остатков пищи и потеков рыбьего жира от ламп.

— Пули на завтрак, — пробормотала старуха-мать. Она часто была свидетельницей подобных сцен и сама незадолго до этого принесла котел пуль. В лагере нет еды… Флорус?.. — она подняла голову и убрала с глаз прядь грязных волос. Ее рот, беззубый, как у ящерицы, раскрылся, она гримасничала, потрясая тощими кулачками. — Разве вы мужчины? пронзительно визжала она. — Разве вы мужчины? Разве вы мужчины? Или вы те, как зовут вас на севере. Токи! Не люди, а грязные токи!

Мистер угрюмо сказал:

— Грязные — это не беда. Здесь гости. Я горжусь этой грязью. — Он повернулся к сыну. — Стрип, как с порохом?

— Не очень много, — ответил Стрип.

— Не очень много, говоришь. А пули. Все в котле?

— Большая часть.

А мистер Флиндерс уже грохотал:

— Вижу, время снова отправляться на север. Как я это ненавижу! Время продавать краснокрылки и отдавать нашу кровь за них и кровь отцов и дедов. Отдавать за жалкие обломки железа и горстку серы. Время ползти на карачках к Гильдии. Свиньи, злые, грязные свиньи! — он ударил кулаком по столу и вскочил на ноги. Все за столом торопливо встали.

— Но нельзя идти на север с пустыми кишками! — кричал он. — Разве я не ждал Ниммаи достаточно долго? Разве я не просил его возместить нам убытки? Разве правильно то, что на завтрак у нас пули, а у него мясо, и рыба, и мука? Эй, говорите!

Стрип громко сказал:

— Нет, отец! Набег! — Набег! Набег! Ноги топали, кулаки стучали. Флиндерс кивнул и вновь в жарко-красном свете костра начал нападать на мистера Ниммаи.

— Они там, у Ниммаи, думают, что если у них одиннадцать пар мушкетов, значит, они в безопасности! — Смех, насмешливые возгласы, крики, стук, топанье. — А разве Утес Флиндерса не имеет двенадцати пар? — Лицо его покраснело, голос стал хриплым. — Говорите же, разве Утес Флиндерса не имеет двенадцати пар? Разве…

Он остановился и обвел всех взглядом… Гость, чье тяжелое дикое лицо было окружено седыми волосами, прочистил горло.

— Двадцать семь, хозяин мистер, — флегматично сказал он.

Еще крики, еще топот. Поднял голову другой гость. Шум прекратился. Мистер Флиндерс посмотрел на него скорее удивленно, чем гневно.

— Грейм не желает идти туда, где течет Хаггар? — сказал он, проведя серым языком по губам. — Эй, Грейм. Говори!

Второй гость сказал:

— Хаггар течет туда, куда хочет. Обида Флиндерса — это его дело. Я его друг и гость здесь, но вы знаете: Ниммаи и я сосали одни и те же соски.

Флиндерс презрительно, бледный от разочарования из-за утраты десяти мушкетов Грейвса, но осторожно, все еще надеясь на что-то, бросил:

— Молочный братец!

— Молочный братец лучше, чем отсутствие брата вообще.

Флиндерс пнул стол. Тот задрожал, но не упал. Мистер подошел к открытой двери, глянул на черные крыши лагеря Флиндерса, от которых поднимались серые дымки. Отсюда вел лишь один узкий путь, перегороженный укреплением. Стрип подошел к нему, и мистер сказал, не оборачиваясь:

— Готовь мушкеты. Бери горшок с огнем, пока не нужно пороху. Может, дождь и не прекратится. Хаггар! Моя гордость. Ты не будешь меня стыдиться.

Грейм сказал обычные слова благодарности и прощания. Флиндерс махнул рукой. Голод, гнев, презрение смешались на его узком лице.

— Ты еще присоединишься ко мне, гость-мистер, — сказал он — Если мы токи, то дикие. И кровь нам не мешает. Мы скорее уж станем мясом для рорков, чем будем полоть траву. Вперед! — закричал он, поворачиваясь к Стрипу. — Набег!

Мистер Грейм и его люди в молчании ушли. Крики за ними превратились в песню:

— Набег! Набег! Набег-набег-набег!

Ку-корабль приземлился, и пассажиры с экипажем с любопытством всматривались в людей — длинные цепочки потных, грязных, оборванных людей, грузивших и разгружавших. Корабль привез пятилетний запас, а вместо него увезет множество тюков крепко пахнущей краснокрылки, из которой дистилляторы на Геркулесе изготовят лекарство. И только для этого существовала гильдейская Станция на Пиа-2, и потому только в краснокрылке и заключалась для «Сотни миров» ценность Пиа-2.

Вскоре Ку-корабль снова взлетел — все вверх, вверх, вверх — в громе, грохоте и облаке разноцветного тумана. Гром, казалось, ошеломил всех внизу. Все ходили с бессмысленными лицами и не слышали, когда к ним обращались. Конечно, дело не в шуме. Не шум оглушил их. Точнее, не только в шуме, не в физическом звуке взлета. Другой шум затуманил им головы. Пять лет, пять лет, пять лет. Пять лет — пять лет — пять лет.

И Эдран Ломар, увидев, что его багаж перенесли в заплесневелое грязное старое здание У-образной формы, которое станет его жилищем на ближайшие пять лет (если только он не отправится куда-нибудь), обнаружил, что недоумевает, что же ему теперь делать.

Второй офицер Арлан, «помогавший» ему («Это новая регулирующая установка? Вам, конечно, захочется сменить мундир. Ваш ранг только ТРИ, но меня это не волнует, у нас всегда много вакансий, всегда есть и никто не приходит извне заполнять их»), внезапно остановился, заморгал и стал более человечным.

— Я тоже был здесь новичком когда-то, — сказал он. — Забудьте о представлении начальству; ждите до завтра. Я легче переношу это, потому что знаю: через пять лет я ступлю на борт Ку-корабля. Наш дом — колония на Кальтер Каппа — всего лишь в двух переходах отсюда. А вот остальные… Ну, неважно. Идемте ко мне, а? Познакомитесь с моей семьей. Не знаю, что токи приготовили на ужин, но поесть найдется. Ку-день их не трогает. Потому что они никуда не улетают отсюда. Ну?

Этот маленький седой непоседа Арлан… и внешность, манеры — все в нем отдавало тем общепринятым, распространенным типом людей, которых так часто встречал Ломар дома. И все же в его предложении был какой-то смысл, оно давало возможность осмотреться, а уж потом Ломар оттолкнется и поплывет сам. Он принял приглашение.

— Могу ли я спросить, Ран, — дома второй офицер улыбался с формальной вежливостью, присущей его разряду, — знакомы ли вы с системой Кальтера?

— Ох — ох — ох! — вздохнула его жена и с привычным терпением пожала пышными плечами. — Идет ток с подносом — отлично. Берите что-нибудь, мальчик. Ты тоже, Арлан. Будем есть, пить и разговаривать… ведь через пять лет мы возвращаемся… — Она и ее муж начали разговаривать с ним и друг с другом, но он обращал на них мало внимания и улавливал лишь отрывки разговора.

Муж: — …уединенная колония… Кальтер Каппа… удивительный климат… наш тип людей… соученики по Академии… как в старые времена…

Жена: — …Старая Земля… вы скорее умрете здесь… ужасная, и колониальная, и отдаленная… ужасно длинные дни… Станционные девушки, и вам, может быть, даже захочется остаться… достаточно молода, чтобы заинтересовать вас… выросла здесь и ничего не знает… токские девушки…

Муж: — …дешево… специальные премии для гильдсменов… охотничьи заповедники, совместные походы… весело… старые времена…

Жена: — …прочла все книги… хотела построить плот и отправиться исследовать север… пить и играть… женщины носят теперь на Старой Земле?

Выпивка была неплохой. (Смерть роркам! — сказала приветливо жена Арлана, поднимая свой стакан). Пища тоже. Ран строил планы. Отравиться в разведывательное путешествие как можно дальше. Определить источник пахнущего солью воздуха… Разве Гильдейская Станция расположена вблизи Северного моря? Уйти далеко, далеко от этих подлых голосов, теснящихся тел… Здесь была и дочь Арлана, хорошенькая спокойная девушка, все время молчавшая. Дом — копия построек тридцатилетней давности. Ран перестал осматриваться, прислушался. Уловил нить разговора, что-то интересное.

Жена: — Конечно, наши токи хорошо вымуштрованы, но остальные… ну вы, конечно, сами посетите Токитаун. Сами увидите. Они грязные, подлые, аморальные и ох! ленивые.

Муж (благодушно): — Ну, Линни, они по-своему счастливы. Никакой ответственности… гм… не возражаешь, если я перескажу Рану старую шутку? — хихиканье. — Знаете, что такое хорошо воспитанный ток? Тот, который писает только в углу своего дома. «Дом» — так называют они свои лачуги.

Ломар кивнул. Подобные группы были и на других мирах. Два племени на Берн-сайд Б. Рыжеволосые люди Геркулеса, бедные зеленые с Гумбольдта-6.

— Токи, — сказал он. — Токи. Туземцы? Беглецы откуда-нибудь? Старые книги не упоминают о них. А новых тоже ничего… если не считать капитана Конибьера. — Он засмеялся. Капитан Конибьер — Мюнхгаузен третьего космического века.

— О, да, капитан Конибьер, — понимающе сказала она. — «Как я сражался с дикими токами». «Как я сразил тока — убийцу людей одной рукой». «Как я встретил отшельника на скале Холлоу».

Второй офицер, очевидно, незнакомый с похождениями капитана Конибьера, издал звук, который мог быть и согласием, и несогласием, и хихиканьем, и ворчанием.

— Можно назвать их и туземцами, хотя они начинали по-другому. Беглецы, гм, что-то вроде. О, вы видели когда-нибудь общий распорядок? Как там? Офицеры, люди и автохтоны. Вот они кто. Автохтоны, токи. Они потомки здешних первопоселенцев еще до… о, до Первой войны. Не знаете ли, что здесь случилось? Война продолжалась 60 лет. И в течение 40 лет здесь не приземлялся ни один корабль. Они были предоставлены сами себе. И не выдержали этого… Нет, не выдержали…

Потому что даже после прилета первого корабля прошло долгое, чертовски долгое время, прежде чем прилетел второй… И даже после этого еще очень нескоро началось регулярное сообщение и была основана Гильдейская Станция.

Они были предоставлены сами себе. И не выдержали этого.

В первоначальное поселение корабли приходили часто. Никто не задумывался о будущем. А потом вдруг перестали приходить — не редко, а совсем. С тех пор прошли еще две войны, прервавшие все коммуникации. Поселенцы (которые считали себе вначале поселенцами, не больше, чем нынешние работники Гильд-станции) вынуждены были приспосабливаться. Либо они пустят корни, либо умрут. Многие умерли. Образование, культура, социальные установления, наука, брак — все рухнуло и исчезло. Местные токи больше не были мужьями, женами, у них не было семейных фамилий.

И еще многого другого. Ломар сказал: — Неудивительно, что они одичали. Думаю, что капитан Конибьер и в самом деле встречался с ними.

— Что? Нет, нет, здесь все токи прирученные. Другие, дикие, живут в южной части континента; вы увидите их здесь, когда они придут для торговли. По мне, так чем меньше их видишь, тем лучше. Они убивают друг друга, и если бы не краснокрылка, которую они приносят, я бы сказал: чем скорее они друг друга перебьют, тем лучше. — Он хихикнул. — Но для меня все скоро кончится. И вообще все это скоро кончится. С каждым годом поступает все меньше и меньше краснокрылки. Лекарство, как вы знаете, вот для чего ее используют. Разве люди там, в Ста Мирах, меньше нуждаются в лекарствах или нашли синтетический заменитель краснокрылке? Но к тому времени, когда все кончится, я уже буду счастлив на Кальтер Каппа, и пусть дикие токи убивают друг друга своими самодельными ружьями…

Хихиканье. Упадок добычи краснокрылки начался сравнительно недавно. До последнего десятилетия уровень добычи из года в год оставался примерно одинаковым. И в этом была вина токов. Ибо только они собирали краснокрылку. Дикие токи обменивали ее на металлический лом и серу, из которых изготовляли грубые ружья и порох. Прирученные токи этим не интересовались (нет, Арлан не знал, когда и почему они разделились на эти две группы), еда и выпивка — вот все, что им было нужно. И, конечно, хихиканье — секс. Но для этого они не продают краснокрылку. Правила распорядка не позволяют нам продавать им выпивку. Они изготовляют ее сами. Самогон из корней местного растения, токирот. Отвратительный напиток.

Так они и живут. Дайте им набить брюхо, напиться и хе-хе-хе! кое-что еще, и они будут счастливы. Ленивы? Вы не поверите, насколько они ленивы. Не работают без крайней необходимости, предпочитают просто лежать на солнце. Или воевать друг с другом… дикие, конечно. Сколько здесь токов? Никто не считал. Во всяком случае, больше чем того хотелось бы…

Вскоре разговор замедлился, иссяк. Дочь Арлана извинилась и вышла, жена впала в откровенную дремоту. Второй офицер прочистил горло.

— Еще рано, — сказал он, — думаю, можно нанести визит вежливости в резиденцию.

Очевидно, второй офицер пробежал в уме статьи правил распорядка и пришел к определенному выводу.

Ломар почувствовал сильное нежелание делать это.

— Но… вы говорили… завтра?

— О, нет. Идемте. Не формальное представление, всего лишь визит. Старик будет рад видеть вас. Идемте.

Слуги бегали, приветствовали, звенел гонг, слышался топот. Резиденция холодная, нежилая, хотя набита мебелью и картинами, а также шкафами с безделушками. Наконец они пришли в комнату со скрытым освещением. Слуга держал мундир; человек, только что снявший его, стоял рядом. Еще какое-то мгновение его фигура сохраняла четкость очертаний. Затем он начал как бы плавиться, таять, нашел спасение в быстро подставленном кресле и упал в него, накрывшись парчовым пледом.

— Аквилас! И новичок! — голос богатый, мелодичный, но с оттенком капризности. — О, эти Ку-дни! Напряжение, напряжение… — Человек слегка нахмурился. Затем его полный рот искривила улыбка. — Кого это вы привели сюда, чтобы отвлечь мои больные нервы? Выпьем — мы все нуждаемся в выпивке. Парень, выпивку, выпивку быстро. — Его плед распахнулся, обнажив мощную волосатую грудь. Три слуги — тока, хорошо одетые и сытые на вид, краем глаза поглядывали на Ломара и суетились у обильного бара.

Второй офицер вновь стал окаменевшим и чопорным.

— Сэр, имею честь представить вам только что прибывшего Эдрана Ломара, ранг три. Ломар, ранг три, это его почтение командир Станции Тан Карло Харб.

Тан Карло Харб с наслаждением покачивался в кресле.

— Ну, с формальностями на этом покончено. Отлично! Дорогой мальчик! Позвольте пожать вашу руку. Свежее лицо — вы не можете себе представить… Харк! Я слышал пушку, возвещающую заход солнца. — Он хихикнул, оглядел поднос с бутылками, взял стакан и знаком предложил гостям сделать то же. Прошу прощения за ссылку на классиков. Я знаю, что классики в наши дни непопулярны… Наши дни — что мы здесь знаем о наших днях, изолированные на самом краю империи, посох вот — вот выпадет из наших лишенных нервов рук. Я говорю иносказательно.

Надеюсь, вы любите выпить, новичок. Мои ребята неплохо готовят выпивку. Эти токи бесполезны вообще-то, за ними приходится ежеминутно присматривать; хотя, что касается моих парней, их преданность мне несомненна, да и я сделал для них немало.

Его большие оливкового цвета глаза внимательно, сверху донизу, рассматривали Ломара, отмечая стройную фигуру, необычайно короткие каштановые волосы, густые брови, критичный рот, уверенный подбородок, мускулистые руки и ноги.

— Поскольку официально вы еще не здесь, — сказал командир станции, позвольте мне — вы извините меня за назойливость — позвольте мне все же спросить: что делает здесь, на краю света, такой умный, хороший мальчик?

Ломар улыбнулся. Его многие уже спрашивали об этом, однако Тан Карло Харб ему нравился.

— Вы обнаружите, сэр, в официальных документах, когда я передам вам их завтра при официальном представлении, — сказал он, — что мой обычный ранг три. Но на время командировки их светлости директорат Гильдии предоставил мне права седьмого ранга. Мое поручение заключается в том, чтобы выяснить причину сокращения производства краснокрылки и использовать все возможности для увеличения производства.

Он почувствовал, как второй офицер рядом с ним застыл в изумлении, видел, как вытягивается лицо командира Станции. Глаза оливкового цвета стали больше. Пухлые волосатые пальцы обхватили стакан, подняли его. Автоматически или умышленно Тан Карло Харб провозгласил традиционный тост:

— Смерть роркам!