Рорк!

6

Когда появился Ласт Ридж, Тан не пошел дальше. Он говорил им об этом раньше, но его исчезновение без предупреждения было таким неожиданным, что Ран долго звал и искал его, пока не понял, что тот ушел насовсем.

На Ласт Ридж поднимался дым. Шорти, прирученный ток, решил отправиться порыбачить в том самом пруду, где когда-то (казалось, это было миллион лет назад) купались Ран с Рэнго. С ним была его нынешняя жена и мальчик — ее сын, возможно, сын Шорти и, также возможно, ее брат. Семейные отношения прирученных токов так сложны, что могут поставить а тупик целую армию антропологов и генетиков. Костер же они разожгли, чтобы поджарить мясо.

С высоты Ласт Ридж Шорти заметил костер в глубине Роркленда. Он встревожился, так как в это время из-за лихорадки ни один охотничий отряд не отправлялся в Роркленд. Шорти не знал, что предвещает этот костер, и не пытался угадать. Он просто направился к Токитауну, сопровождаемый морганатической миссис Шорти. Мальчик остался поддерживать костер, жарить рыбу и поглощать ее с юношеским аппетитом.

Ласт Ридж растворился в сумерках, вновь появился на рассвете и постепенно становился все выше и выше, когда внимание Ломара что-то привлекло наверху. Он побежал на открытое место, таща за собой Норну и яростно размахивая, чтобы привлечь внимание скиммера с флажком командира Станции.

— Мальчик, вы устроили мне адскую зиму, — сказал Тан Карло Харб, улыбаясь всем своим большим лицом.

— Нам тоже было не очень приятно… — ответил Ломар. — Ох… и позвольте мне представить вам мисс Норну… — Он запнулся: он никак не мог вспомнить ее фамилию. — Она из лагеря и клана мистера Малларди, дочь Олд Гана. — Что-то заставило его добавить:

— Она моя… не дочь, черт побери, но…

Командир сказал:

— Понятно. Ну, что ж. Вам лучше подняться ко мне. Пока из кустов не выбрался кто-нибудь. Ну, давайте!

Они поднялись.

Под ними и за ними Роркленд тонул в постимпрессионистском тумане. Вновь сидя в скиммере, чувствуя знакомый запах горючего, резины и туалетной воды, видя знакомый мундир командира, Ран испытывал довольно странное состояние, будто все происшедшее с ним было сном. Вновь уши его слышали громкие, хриплые крики Флиндерса и его людей, щелканье рорков, чуждые интонации голоса Тана. Рядом с ним чистый, ухоженный, прекрасно одетый командира. Но с другой стороны — Норна, в том же все платье, в котором и была похищена.

— Я не хотел обидеть вас, — сказал Харб, отвернувшись. — Но боюсь, что вы слишком тесно общались с чем-то… гм… неприятным… и… ну…

Ломар засмеялся.

— Мы оба воняем? — спросил он. — Было бы чудом, если бы мы не воняли. Забавно, однако. На Старой Земле, целый час не употребляя горячей воды, я уже испытывал неудобство. И…

— В медицинском отсеке, — коротко сказал Харб, — найдется распылитель. Ничего не нужно делать. Только обрызгайтесь.

Обрызгаться. Ран соображал.

— …и я все время даже не подумал об этом. А как здесь… лихорадка?

Только теперь он ощутил острый, насыщенный запах, исходивший отовсюду.

Харб повернулся к нему.

— О, теперь уже лучше. Сами увидите. Но я еще не спрашивал вас. Одно слово. Где вы были? Не говорите, почему. Но… Если будете продолжать. Не нужно ничего говорить. Ну?

Ран перевел дыхание.

— Ну… — начал он. Рядом с ним, сжавшись в комок, сидела Норна. Она боялась даже взглянуть в окно.

— Здравый смысл говорит мне, что вы не могли прийти пешком с Юга. Через весь Роркленд. Невозможно. Но логика говорит мне о том, что у вас не было другого пути… И боюсь, что это правда… хотя и невозможно. Ну?

Заснеженные поля, запах медленно горящего фитиля мушкета, кислый, голодный запах лагеря Флиндерса, угрюмое укрепление на пути к Утесу Флиндерса, замерзший на лету дождь и режущий ножом снег, удивительное, волшебное многоцветие Долины Огней, говорящий рорк, загадочные улыбки людей, живущих среди рорков, как ожившие легенды — вся цепь событий промелькнула перед Раном…

Он даже не осознавал, что уже говорит, не видел, как командир посадил скиммер. И в тишине раздавался только его голос.

Выговорившись, он глубоко вздохнул. Было бы слишком утверждать, что Тан Карло Харб не поверил ему: нет, кое-чему из рассказанного он поверил. Вопрос только: чему именно? Его реакция была примерно такой.

Долгое отсутствие Ломара. Очевидно, не ваша вина.

Убийство Олд Гана. Плохо, но он знал, на что идет.

Похищение Рана и Норны. У них грубое представление о гостеприимстве, не так ли?

План нападения на Гильдстанцию. Ха-ха-ха-ха-ха!

Долина Огней. Отличное зрелище, а?

Рорки умеют говорить. И попугаи умеют — «Попка дурак, попка любит краснокрылку». Хи-хи!

Дети-подкидыши. Откармливают для убийства.

И так далее, и так далее, пока наконец: — Ну, ну, ну, очень плохо. Целая зима полетела к черту. Беспокоился? Вы не можете себе представить, как я беспокоился о вас. Теперь. Вот что вы должны сделать. Примите горячий душ… не жалейте мыла. Хорошо… гм… выспитесь… — и лукавый взгляд на Норну, — и утром отправляйтесь к медику. Вы общались… так или иначе… и мы должны быть уверены, что в вашем организме нет микробов. А потом приходите обедать. Я распакую новую игру, мне будет приятно испытать ее с относительно разумным человеком. Идите.

Ни приказа о вызове войск, ни инструкций, ни вопросов, ни планов никакого интереса.

— Я должен был знать это, — сказал Ломар Норне.

Однако ему предстояло еще так много сделать и о многом подумать. Горячий душ. Впервые Норна мылась под душем — раньше она знала лишь ведро с водой и тряпку — и рвение Рана в собственном очищении не помешало ему научить ее, как это делается. Прием душа продолжался несколько часов с восхитительными перерывами и такими играми, которые, если и интересовали командира, то лишь негативно.

Не был организован комитет возмущенных матрон по поводу присутствия Норны. Некоторые игнорировали ее, другие нашли это новшество забавным, но большинство было так удивлено, что не выработало никакой политики. Умытая, вычищенная, одетая в торопливо собранные вещи, которые ей в некоторых местах были велики, а в некоторых малы, Норна представляла собой приятное зрелище. Если чья-нибудь жена или чья-нибудь дочь решили, что она достаточна безопасна для знакомства, ее наивная реакция на то, что другим казалось привычным, удивляла и очаровывала их. Она же, в свою очередь, была восхищена тем, что впервые в жизни у нее друзей ее пола, часть мира, о котором она знала лишь по рассказам отца, а позже — Ломара.

Таким образом, с Норной проблем не возникало. Не возникло их и с медиком, маленьким человечком, немного увлекавшимся ботаникой и несколько больше — выпивкой.

— С вами все в порядке, — сказал медик. — Слегка исхудали. Питайтесь получше. Как насчет выпивки?

— Я уже забыл, что это такое. Да, конечно. С удовольствием.

Из медицинского шкафа были торопливо извлечены бутылка и стаканы, и маленький медик счастливо приготовил две порции.

— Смерть роркам! — сказал он.

— Ваше здоровье, — после некоторого замешательства ответил Ломар. Через некоторое время он спросил. — Что вы знаете о токской лихорадке?

Медик мигнул.

— Не очень много. Я не лечу токов, вы знаете. Для этого был бы нужен большой и хорошо оснащенный госпиталь. О, конечно, время от времени я осматриваю любимого слугу кого-нибудь из гильдсменов. Еще порцию? Я выпью с вами, поддержу компанию. Большинство токов пугаются меня до смерти, ха-ха, не могу понять, почему…

Итак, токская лихорадка? Это нечто вроде горячки, возникающей вновь и вновь. Больного сильно трясет. Некоторые умирают, другие — нет.

Какая-то догадка начала формироваться в мозгу Ломара.

— У вас есть записи о вспышках эпидемии лихорадки? — спросил он.

Слегка удивленный, медик покусал нижнюю губу.

— Нет записей, — сказал он. — Нет… Вот так. Ну. Что я хотел сказать… вы интересуетесь ботаникой? Ох. Простите. Я надеялся, что кто-нибудь, кроме меня, заинтересуется ботаникой. Ах, да, записи. Но я веду дневник, молодой человек, ха-ха, четырнадцать лет… Не думал… Рад услужить гильдсмену. Вы интересуетесь ботаникой? О, я уже спрашивал об этом… Выпьем?

Ран вернулся к своей работе. Он обнаружил, что за время отсутствия планы его полностью рухнули. Дела шли хуже, чем обычно. Старый Кэп по-прежнему следил за прохождением краснокрылки через сушильные навесы и склады, как он это делал всегда. Кладовщик принимал то, что приносили токи, ворча по поводу побитых морозом растений и выдавая обычные расписки. Токи покупали одежду, сырье для самогона, лезвия мотыг и тому подобное и отправлялись обратно, в свои жалкие лачуги.

А продукция продолжала сокращаться.

Он просматривал записи, часто посещал склады, разговаривал с токами, приносящими связки краснокрылки; он вспоминал Роркленд, пламенеющий от зарослей краснокрылки. Он часами сидел за письменным столом, чертя схемы… и уничтожая их.

— Выпьем? — говорил Релдон.

— Выпьем? — говорил Арлан.

— Выпьем? — говорил Харб.

— Выпьем? — говорил Кэп.

И Ран отвечал:

— Ну… да… спасибо… выпьем…

А ночью была Норна, как маленькая девочка, увлеченно рассказывающая дневные новости — все для нее было великим событием. Вначале это было забавно, затем наскучило и наконец стало раздражать. И тогда Норна переставала говорить, позволяя ему делать с собой все, лежала под ним… потом они засыпали.

Однажды седой Том Тамб, медик Станции, пришел к нему с возгласом:

— Я никогда не показывал вам свои мхи? Нет? Вы только взгляните! Видите, какая схема? Это моя собственная классификация. А вот здесь…

В мозгу Рана промелькнуло воспоминание, вначале смутное, затем более четкое.

— Вы разыскали для меня дневник?

Оторванный от своих мхов, человек удивленно сказал:

— Конечно. Разве я вам еще не сказал?.. Ах, да, простите. — Он порылся в кармане. — Вот он. А теперь вот этот мох…

Наконец медик со своими мхами ушел, и Ломар раскрыл один из самых важных документов в истории Пиа-2. Но если его предположение не подтвердится, это будет всего лишь кусок бумаги. Он отложил его в сторону и отправился на поиски подтверждения своей мысли.

Подземное помещение, в котором находились массивные генераторы, на первый взгляд казалось покинутым, но после того, как Ран покричал и поколотил в дверь, она отодвинулась и показался ток-чистильщик. Он выглянул, спрятался, вновь выглянул и поманил Ломара. Ран пошел за ним по металлической лестнице, потом по коридору, и странный запах становился все более сильным. Наконец Ран очутился в комнате, лишенной всякой мебели, кроме стола и стула. Кроме этого, здесь был кувшин и детали незнакомого оборудования.

Элзель Идс, инженер Станции, поглядел на него, вытирая коричневое лицо.

— Хо, неожиданное удовольствие, — сказал он. — Я убежден, что у вас склонности к науке. Вы, наверное, интересуетесь этим маленьким экспериментом?

— Тем, что так сильно пахнет?

— Пахнет? Пахнет, черт возьми! Воняет! — Он поднял кувшин. — Знаете, что это такое? — Ран покачал головой. Гордая улыбка появилась на лунообразном лице инженера. — Это можно назвать триумфом искусства над природой. Вы слышали о токироте? Ручаюсь, слышали. Ужасное вещество. Множество примесей. Неудивительно, что эти бедные ублюдки, так сказать, все время воняют. Верно, Клад?

Ток кивнул, не отрывая глаз от кувшина.

— Ну, мое сердце обливалось кровью при самой мысли об этих писунах, и что же я сделал… я взял большую партию этого вещества — токирота — и подверг его процессу ферментирования. Вы знаете, что такое ферментация? И я его — вот здесь — дистиллировал, исключив все эти примеси. В результате получился напиток, чище и слаще материнского молока, если вы простите мне это выражение. Вот. Попробуйте.

Ран попробовал и вернул кувшин: глаза его были так же влажны, как и рот.

— Отличный напиток приготовили вы, инженер, — сказал он. — Спасибо. Токи должны быть благодарны вам. — Инженер расцвел, а Ран, выждав немного, спросил.

— Это генератор?

Инженер расхохотался. Его развеселило, что кто-то может принять самогонный аппарат за генератор. Похлопав Рана по спине, он провел его по другой лестнице.

— Вот — вот это генератор. Их здесь два — по одному с каждой стороны. Немножко отличаются, да?

Еле слышное гудение наполняло воздух. Сравнительно с генераторами, которые Ран видел на Трансфере-10, эти были подобны кролику рядом с кашалотом. Но он постарался высказать восхищение.

— Они у вас в отличном состоянии, — сказал он достаточно серьезно. Много ли можно из них извлечь?

— Достаточно, если понадобится. Мы можем получить больше девяноста тысяч.

— Так много?

Инженер гордо кивнул.

— Но ведь такая мощность требуется не часто.

— О, нет. Нет в этом необходимости. Только когда устанавливаем силовые поля. А вы знаете, когда мы это делаем?

Но Ран сказал, что не знает, как это часто делается. Последовала дискуссия и поиски доказательств — в самой дружеской манере. Во время этого обсуждения кувшин поднимался так часто, как и регистрационные записи. Ран покинул комнату инженера изрядно навеселе. Он подумал, что лучше сделать передышку.

Когда он вошел и направился к душевой, Норна была в комнате.

— Привет, — сказал он, — так рано? А где твои новые друзья?

Она что-то пробормотала. Он продолжал раздеваться. через некоторое время переспросил:

— Что?

— Они говорят, что устали от меня. Почему бы и нет? Я ведь только дикая девушка, все это знают… — голос ее опять перешел в бормотание. Какое-то мгновение он, раздетый, колебался в дверях. Почувствовал необходимость сесть рядом с ней, успокоить, сделать что-то. Но голова продолжала гудеть, ему просто необходим был душ, потом нужно обдумать дальнейшее направление поиска. Поэтому он ничего не сказал, пошел в душ и пустил воду. Когда он вышел, вытираясь, ее не было.

Один древний астроном — так утверждал его ученик, до темноты надоевший ему в детстве, — рассчитал, где должна находиться неизвестная планета, если она действительно существует. Все глаза были прикованы к телескопам в предсказанный момент, и вот — смотрите! — планета появилась именно в той точке. Хотя в детстве Ломар часто желал, чтобы этот астроном никогда не рождался на свет, сейчас он испытывал подобную же радость.

Так называемый бэби-компьютер, единственный, которым располагала Станция, устарел еще в эпоху появления здесь первых кораблей; но для целей Рана Ломара вполне подходил. Задав ему два ряда дат, он получил единый график. То, что он заподозрил с самого начала (он сам не знал, как или почему), теперь получило подтверждение… Конечно, потребуются знания эпидемиологии и дальнейшие розыски — микробиология, контрольные группы и т. д. Микробиологическая наука не была представлена на Пиа-2. Но для Рана Ломара было ясно очевидное.

Максимум использования генератора (МГ) — месяц 2, 13 день — год 600.

Токская лихорадка (ТЛ) — месяц 3, 2 день — год 600.

МГ — месяц 4, 20 день — месяц 5, 1 день — год 604.

ТЛ — месяц 5, 22 день — год 604.

МГ — месяц 3, 8 день — месяц 3, 18 день — год 611.

ТЛ — месяц 4, 7 день — год 611.

МГ — месяц 5, 17 день — месяц 5, 27 день — год 617.

ТЛ — месяц 6, 15 день — год 617.

И так далее, до самого последнего года. Станционные генераторы работали в максимальном режиме в среднем по десять дней. В среднем через двадцать дней начиналась и вспышка токской лихорадки. В записях медика не указывалось, как долго она продолжалась. Лихорадка считалась эпидемиологической: она никогда не прекращалась полностью… предположительно. Никто не был уверен в этом и никто не побеспокоился проверять. Гильдсмены и члены их семей получали, как обычно, полную иммунизацию. Она не предохраняла от всех вообще болезней, известных в Галактике, но очевидно, от токской лихорадки предохраняла. Гильдсмены никогда ей не болели. И с них этого было достаточно.

Никто не утверждал, что токи, дикие и прирученные, не должны подвергаться иммунизации. Но сыворотка изготовлялась на удалении во множество световых лет, на другом краю Галактики; она очень дорога. С установлением контроля за населением медицинская служба точно знала, сколько сыворотки следует изготовить, — и она изготовляла столько, и не больше. Не было причины предпочитать токов чикерам, или двум племенам, рыжеволосым людям или бледным зеленым, или любой другой полудикой нации, которая не находилась под контролем медицинской службы. Не было такой причины в современном, с трудом достигшем равновесия обществе. Если бы организовалась влиятельная научная и политическая группировка, оперирующая не терминами типа «человечность» или «милосердие», а необходимостью охранять здоровье токов в целях большей заготовки краснокрылки; и если бы такая группировка упорно действовала год за годом, десятилетие за десятилетием, возможно, через несколько поколений она бы победила.

И к тому времени все токи вымерли бы. Нет… медик, погруженный в свои мхи, лишайники и другие детали ботанического хобби, не побеспокоился указать продолжительность каждой вспышки болезни. Но было очевидно, что начиналась вспышка через двадцать дней после того, как генераторы прекращали работу на максимальном режиме.

Генераторы работали в максимальном режиме только для того, чтобы поддерживать силовые поля.

А силовые поля нужны были только для защиты от рипов, когда те необыкновенно размножались. Отсюда следовало, что не люди заражаются от рорков, и что не рорки получают болезнь от людей. Было очевидно, что токская лихорадка распространяется рипами.

Ломар встал со стула, на котором рассматривал получившуюся таблицу, и отошел от компьютера, дрожа от рвения и обуревавших его идей. Он теперь владел лишь скелетом, если так можно выразиться, знаний об источнике чумы, которая косила токов и уничтожала рорков, но, вероятно, большие знания были бы для него бесполезны. Смутно он припомнил рассказы о древних болезнях, разносимых комарами на Старой Земле. Комары размножались в заболоченных местностях, высыхающих прудах, и когда все это было осушено и покрыто слоем масла, так что погибли все личинки (не в этом ли скрывалось происхождение древнего выражения «лить масло на спокойную воду»?), болезнь исчезла. Конечно, разрабатывались и другие способы, какая-нибудь сыворотка…

Но оставалось верным основное утверждение: уничтожь главный источник — и ты уничтожишь болезнь.

Следовательно, нужно было уничтожить на Пиа-2 рипов. И сейчас был подходящий для этого год — после массового размножения большинство рипов умерло, а выжившие, как он сам это видел, были болезненными и слабыми. Однако большинство из них находились в Роркленде, куда люди не осмеливались проникать. Как же тогда это сделать? И можно ли вообще это сделать? Да, это должно быть сделано. И чем больше он думал, тем больше приходил к убеждению, что существует лишь одно решение проблемы.

Рорки выиграют от искоренения болезни не меньше людей; поэтому дикие люди и рорки должны объединиться и действовать вместе. И предстоит осуществить эту идею ему. Никто другой не сможет это сделать. Но он не видел, как осуществить этот замысел. Он знал, что рорки настроены миролюбиво, но как ему убедить остальных? Само слово «рорк» стало синонимом страха, ненависти, отвращения, жестокости. Что говорят друг другу гильдсмены даже в момент наибольшего расслабления? Смерть роркам!

Нет… подобное объединение невозможно. Невозможно для всех, кроме него.

Он собирался поговорить об этом с Норной, но когда он однажды вернулся домой пораньше, собираясь пойти погулять с ней, чтобы отвлечься от занимавших его мыслей, он обнаружил, что она исчезла.

— Ну, знаете, — сказала чья-то жена, — она мне нравилась, и я старалась сделать так, чтобы ей было хорошо, но у меня не очень получалось. Знаете, какие они бывают. Довольно строгие. Окаменевшие. Пуританские. А другие… большинство… они так презрительно высокомерны, что это приводит меня в ярость. Но в конце концов она все же ток!

В конце концов… Он видел теперь это достаточно ясно. И не мог не осознать и своей вины, своего недавнего равнодушия, занятости работой… он считал, что ее покорность гарантирована… и использовал ее… это было так удобно… Ран Ломар был не очень склонен к самокритике, что вообще характерно для его века и общества. Но он не мог избежать ее теперь. Однако и предаваться ей долго не мог.

Сказал же ему старый Кэп, доложив, что партия № 490 перемещена из сушильного навеса на склад и готова к упаковке и все остальные партии также находятся на складе; так вот Кэп сказал ему:

— Ну, а я не удивлен, да. Кровь скажет свое. Ее отца я хорошо знал, да, Олд Ган, — но мать была токской девушкой, а та, с которой вы пришли сюда, кем была она? Также токской девушкой. Доброе утро, да. Естественно, что она отправилась к своим, в Токитаун. Дикие, прирученные, северные, южные — какая разница?

Ран хотел отыскать ее, извиниться, убеждать, уговаривать, стараться вернуть ее назад. Но дорога в Токитаун проходила мимо его квартиры, и он решил зайти туда переодеться и избавиться от терпкого острого запаха сушильного навеса. Кто-то был в его комнате.

— Ты вернулась! — сказал он. — Я рад.

— Я тоже рада, — ответила она. — И рада, что ты рад.

— Линдел? — сказал он.

Она сидела на его постели, скрестив ноги и спрятав лицо в ладонях. Кивнула:

— Да… Линдел. Ты знал, что я вернусь к тебе? Я была уверена, что она тебе наскучит. У меня был однажды любовник из токов. Он был всегда готов, всегда хотел меня. Но ничего больше. Да и как может быть иначе? Я ждала и я рада. А ты? Ты на самом деле рад?

Он сел рядом с ней, развел ее руки, и она тесно прижалась к нему. Он сказал ей, что очень рад, а потом и продемонстрировал, как именно рад. С ней очень приятно, искушение махнуть на все рукой сильно, он сдался, и так потянулись дни.

Командир послал за ним. С застывшим лицом стоял он на возвышении в центре приемного зала, обычно именуемого залом советов. Ран был здесь раньше только один раз, и, хотя он терпеть не мог различные церемонии, его поразили богатые золотые украшения и фрески, выполненные давно забытым художником. Дикие люди, напряженно сгрудившиеся в зале, на мгновение перестали разговаривать при виде Рана; потом начали вновь, но уже тише.

Ран при первом же взгляде узнал Жана Малларди и клювоносого старого Ханнита. Командир шепотом заговорил с ним.

— Мне следовало обратить больше внимания на ваш рассказ, — сказал он, — но я принесу извинения в другое время. Эти, — он кивком головы указал на диких токов, — болтают и трещат с того момента, как их лодки причалили этим утром, так что я теперь знаю, что им нужно. Теперь мы будем обсуждать это дело официально.

В его манерах не было и намека на старую королеву, и не в первый раз Ран удивился, как его начальник умеет преобразиться, а потом прийти в прежнее состояние; конечно, он никогда не был уверен, которое из состояний является истинным… но сейчас было не время для рассуждений. Правая нога Харба слегка нажала на бледно-зеленую поверхность ковра. Прозвучал гонг, движение и разговоры прекратились.

— Я не хочу играть с вами в слова, — заявил Харб. — Вы пришли не для покупки серы или мотыжных лезвий. Вы хотели говорить со мной. Я здесь и слушаю вас.

Жан Малларди громко прочистил горло и плюнул на ковер. Это не было выражение презрения или оскорбления, он просто хотел плюнуть, и в его обычаях, привычках, правах ничто не запрещало ему сделать это. Он поднял свое длинное худое лицо, выставив редкую, вьющуюся черную бородку.

— Старик умер, — кратко сказал он, — теперь я мистер и…

— Ты мистер в стране Малларди, но старше всех здесь Доминик.

Слова эти были встречены гулом одобрения. Жан нахмурился, но замолчал. Старый Доминик расчесывал свою большую белую гриву, кивал и кивал. Через некоторое время он заговорил.

— Мой челн слишком стар и тонок для таких долгих морских поездок. Слушайте, гильдсмены, я оставил свой дом и очаг в лагере Доминика только потому, что всем нам грозит гибель. — Голос его, удивительно глубокий, постепенно переходил в крик. — Гильдсмены! Мы много раз просили вас дать нам больше ружей и материала для них; и вы всегда отвечали «нет». Это верно? — Его товарищи одобрительно ворчали и кивали. Лицо Харба не изменилось. — Но сейчас не время вновь услышать «нет». Продайте нам то, что мы просим, или мы придем сами забирать его…

— Почему? — сказал Харб.

Все разом заговорили и закричали. Старый Доминик орал, требуя тишины. Он дергал себя за седую бороду и смотрел на всех косящими глазами.

— Почему? Вы слышите: почему? Флиндерс хочет совершить набег на Станцию. Флиндерс хочет прийти и забрать все, что есть здесь: еду, одежду, металл, серу, женщин. — Он жестом показал невозможность перечислить все, что собирался награбить Флиндерс. — Флиндерс говорит: «Присоединяйтесь ко мне, и мы разделим добычу на всех. И всем хватит», — говорит Флиндерс…

Теперь слушайте, гильдсмены. Мы не любим вас. У нас нет оснований вас любить. Но, клянусь сиянием Пиа Сол, мы любим Флиндерса еще меньше. Мы не хотим с ним совершать набег. Мы не верим его словам, нет, не верим и на длину его крайней плоти. Получим ли мы то, что нам нужно, если примем участие в набеге? Может быть. Мы побеждаем — что тогда? А тогда Флиндерс будет главным мистером среди нас всех. Это будет очень плохо, слышите? Ох! — глубокий вздох вылетел из его груди.

Он громко кричал об их неверии, презрении к Флиндерсу. Было ясно, что он и все они не хотят объединяться с ним для набега на станцию. Но, продолжал он гораздо тише, им придется присоединиться к нему. Флиндерс планирует, Флиндерс уговаривает. Флиндерс нашептывает и убеждает. Если он решит, что его время настало, очень многие кланы присоединяться к нему.

И тогда у остальных не будет выбора.

Но пусть гильдсмены не думают, предупреждал старый Доминик, самим явиться в дикий Токленд и искать Флиндерса. Ни один клан не потерпит такого вмешательства… Ни один… Флиндерс дикий ток, и все они дикие токи. Они сами могут наказать Флиндерса, если только гильд-станция поставит их, антифлиндеровские кланы, в положение вооруженного превосходства над профлиндеровскими кланами. А часть кланов сохранит нейтралитет и не будет вмешиваться в борьбу.

Если же нет… если Флиндерс не будет низвергнут, и низвергнут скоро, тогда не останется нейтральных кланов, кланы же оппозиции ослабеют, и все объединяться вокруг Флиндерса.

— Вы должны сделать выбор, — заключил мистер Доминик.

Потом говорили другие, но говорили они то же самое. Все это время Тан Карло Харб не двигался. Когда последний ток закончил и наступила тишина, заговорил Харб.

— Вы уже завершили торговлю?

Старый Доминик покачал снежной головой.

— Нет. Мы хотим услышать, получим ли мы то, что нам нужно. И сколько нам придется заплатить?

— Торгуйте, — кивнул Харб. — Если я дам вам металл и серу — я сказал «если»… — он прервал этим замечанием возбужденный гул голосов, — если дам, это не будет вам стоить ничего. Мы за все заплатим сами. — Он замолчал, дав им возможность выговориться. Головы тряслись. головы кивали, головы сдвигались.

Наконец старик задал последний вопрос:

— Когда ты нам скажешь?

— Завтра, — ответил Харб. И вышел, не взглянув на них и не сказав им ни слова. Ран последовал за ним.

Когда они остались одни, он сказал Рану:

— Коротко суть вот в чем. Конечно, у них нет ни одного шанса пробиться сквозь защитные поля или уморить нас голодом. Но они уничтожат наших собственных токов, прирученных токов, для развлечения или в припадке раздражения. В этом случае нам придется ответить им тем же самым. В результате токов совсем не будет, ни диких, ни прирученных. Мне лично это совсем не нравится. И — могу заверить вас — Директорату это понравится еще меньше.

Истребление населения. Не очень приятные слова. Моя карьера на этом будет кончена, а у меня были несколько иные планы ее завершения. Можете себе представить меня — меня? — спившимся бродягой? Из-за сумасшедшей жадности вождя варваров. Флиндерс. Тот самый, который и вас захватил для выкупа, верно? Да. Слышал я о нем. Флиндерс на это способен. О, мои больные потроха, но… кто знает, какие последствия вызовет вооружение этих варваров? Кто? Вы жили среди них. Ну?

И Ран ответил:

— Действительно. Может, это как раз та возможность, которую я искал. У нас есть время до завтра, верно? Считаю, что я заслужил выпивку в резиденции. Идемте-ка и выпьем. И поговорим.

Харб посмотрел на него. Строго. Сказал:

— Хорошо. Мы так и поступим. Но не забывайте, мальчик, кто я такой. И, как это сказано в одной классической пьесе: «Мы сейчас не забавляемся.»

Они выпивали и разговаривали; они разговаривали, забыв про выпивку. И наконец, с глазами, покрасневшими от бессонницы, Тан Карло Харб сказал:

— Ладно… ладно… Я утверждаю ваш план. Меня вы переубедили. Посмотрим, как вы убедите токов. Если это удастся, мы отвлечем их от междоусобных войн и набегов… Ну, посмотрим. Вначале я смеялся над вами. Хотя сейчас вовсе не до смеха.

Не до смеха было и диким токам. Они сдали краснокрылку, завершили торговлю и теперь ждали решения. Огромные, угрюмые, избитые непогодой, со свирепым выражением лица, они казались совершенно неуместными среди элегантных безделушек и украшений зала советов.

Вновь Харб нажал кнопку под ковром. Вновь прозвучал гонг, вновь наступила тишина. Все глаза из-под лохматых бровей устремились на Харба, волчьи глаза, но на сей раз перед волками была не овечка, а равное им по силе существо. Они не любили друг друга (волки любят только волков, и то не часто), но по крайней мере взаимно уважали силу.

Тем же ровным голосом, что и вчера, Харб сказал:

— Я отдал приказ приготовить для вас металл и серу…

Как один человек, все собрание вождей кланов и делегатов выдохнуло слово:

— Ружья!

Это не крик; но по своей мягкости и страстности оно прозвучал страшнее, чем крик. Глаза токов сверкали.

Казалось, Харб не собирается пережидать. Если он замолчал, то весь его облик говорил, что ему просто захотелось помолчать. А потом он захотел говорить. И, как дети, дикие люди избегали встретить с ним глазами.

— Но мне нужно кое-что за это. Больше, чем просто позаботиться о мистере Флиндерсе. О, конечно, о нем нужно позаботиться. Прежде всего нужно. Но потом нужно будет сделать еще кое-что. Вы знаете этого человека, — Ран выступил вперед, — он среди вас жил недавно. Слушайте его.

Очевидно, они не хотели слушать его, они хотели побыстрее получить свои ружья и убраться. Но они слушали. Они слушали. не прерывая. Гильдсмены засмеялись бы, но эти дикие люди не смеялись. Ран даже хотел, чтобы они… засмеялись, или запротестовали, или сделали бы что-нибудь, только бы не стояли так, глядя на него глазами, подобными ночным бассейнам.

Он говорил им о лихорадке. Он даже не осознавал, что так много знает о ней. Как она приходит внезапно, как бы ниоткуда. Он говорил. Человек может сидеть у своего очага и чувствовать себя, как обычно, потом попытаться встать на ноги, и не сможет сделать этого без посторонней помощи. Жар, сменяющийся ознобом, дрожание всех членов и долгие недели вынужденной неподвижности и иногда, часто… смерть… Посадки, что погибают от отсутствия ухода, рыболовные лодки, стоящие у причалов из-за отсутствия рыбаков, голод, опускающийся на землю.

— Вы осуждаете нас за то, что мы не даем вам медикаментов. И нельзя сказать, что это несправедливое обвинение. Но так или иначе мы не даем вам медикаментов. Их делают слишком далеко отсюда, их всегда не хватает, и никогда не будет хватать. Но я могу сказать вам, как вообще уничтожить лихорадку. А если не будет лихорадки, то не нужны будут и медикаменты.

Они стояли молча, но не проявляли нетерпения. Кто-то из них сказал:

— Говори.

Ран глубоко вздохнул.

— Вы знаете, что люди Флиндерса убили Олд Гана и захватили в плен его дочь и меня. Вы знаете, что мы бежали. Но вы, очевидно, не знаете того, как мы вернулись сюда, на север, к Гильд-станции. Рассказать вам? Мы пришли через Роркленд.

Он захватил их, захватил все их внимание. Он рассказал им, как он разговаривал с рорками, и они верили ему. Он рассказал, что среди рорков живут люди, воспитанные ими, и они верили ему. Что и эти люди и сами рорки страдают от токской лихорадки. И они верили. Если бы он сказал им, что рорки умеют летать или, что они собрали огромные сокровища из золота и драгоценностей, они и тогда бы поверили ему, ибо он затронул самое сердце легенд, столь же достоверных для них, как мрачные факты их угрюмой, тяжелой жизни.

Далее он говорил о своих подозрениях относительно источника лихорадки, о том, что ее вспышки точно следуют за периодами размножения рипов.

— Убейте рипов, — сказал он, — и вы убьете лихорадку.

Медленно, медленно они закивали; но их глаза неотступно следовали за ним, и в их глазах и на их лицах был написан невысказанный вопрос.

— Вы хотите знать, как? Я скажу вам: мы не можем сделать это одни. Рорки всегда были нашими врагами, но иногда можно на время заключить союз и с врагом против еще большего врага. Разве вы не объединяетесь с нами против Флиндерса? А разве же лихорадка не больший наш враг, чем рорки? Вы видите рорка, вы можете застрелить его или убить копьем. Можете ли вы увидеть лихорадку? Услышать ее? И точно так же лихорадка для рорков больший враг, чем вы.

Я не знаю определенно, сможем ли мы и рорки работать вместе, чтобы уничтожить рипов и лихорадку, которую они распространяют. Но мы можем попытаться. Мы обязаны попытаться. Делайте свои ружья. Разделайтесь с Флиндерсом. А потом позвольте мне организовать совет с рорками. Если они захотят, вы тоже захотите.

Такова наша цена.

Взволнованное молчание прервал Жан:

— А сели мы скажем «нет»?

Презрительная усмешка скривила рот Ломара.

— Вы знаете, из-за чего я здесь? — спросил он. — Я здесь из-за краснокрылки. Знаете ли вы, зачем существует Станция? Ради краснокрылки. Вы говорите, что не любите Гильдию. Хорошо. А теперь спросите меня: любит ли вас Гильдия? Да, вы скалите зубы и вы смеетесь, настолько это глупо.

А теперь подведем итог. Гильдия нуждается в вас только для получения краснокрылки. Но вы нуждаетесь в Гильдии, чтобы оставаться в живых. Если мы не прекратим распространение лихорадки, сбор краснокрылки упадет до нуля. А когда это случится, без всякого сомнения, прекратится и деятельность Станции.

И вы останетесь одни. А ведь вы помните, что случилось в прошлый раз, когда планета была покинута?

Если бы они осмелились, они набросились бы на него и разорвали бы на куски. Он видел это в их расширенных глазах, обнаженных зубах, раздувавшихся ноздрях, в конвульсивных движениях их рук и тел. О, да. Они помнили. Но они не посмели. И наконец заговорил старый Доминик:

— Это сумасшедший план, — сказал он. — Но если вы рискнете, мы тоже рискнем.