Рос орешник...

НЕВЕСТА ТАМАРА

Сегодня я только и делаю, что перекладываю чистые листы бумаги с места на место. Справа налево и наоборот. Капабланка советовал: «В дебюте избегайте ходить дважды одной фигурой: это замедляет развитие». Но, увы… Упрямо, зло смотрю на стол, но никак не могу даже элементарно сосредоточиться. И лишь завидую рыжему Витюхе, соседскому мальчишке. Ему добро: в школе кончилась третья четверть. Весенние каникулы. Сидит преспокойненько у меня в комнате перед телевизором. Исключительная благодать. И никаких забот. На телеэкране царствуют мультики, и как было бы хорошо, если и я сейчас был бы рядом с первоклассником.

Боже мой, как невозможно медленно тянется время! До обеда целый час еще!

Я должен решиться. Это точно. Наберусь храбрости и скажу Тамаре все. Но только что это — «все»? Я и сам не знаю… Но я должен сказать это пока сверхнепонятное «все». Должен. Должен. Должен. Я сижу, подперев голову руками, до боли втираю пальцами в виски вьетнамский бальзам «Золотая звезда». Раньше эта мазь мне здорово помогала, но сегодня гвоздичное масло, масло корицы, эвкалиптовое масло, мятное масло и другие натуральные вещества ну никак не собирают мои мысли в что-либо определенное.

За ближайшим столом, около окна, работает Игорь. В раме окна прямоугольник нежного неба. И ярко-скользкое солнце.

Игорь многозначительно поглядывает на меня. Неужели и он заметил, что я ничего не сделал? Игорь что-то шепчет, но я потихоньку мотаю головой: не слышу. Он берет листок (еще один!), встает, подходит ко мне:

— Смотри на мои каракули, делай умный вид, что объясняешь, как всегда, что-то… Понимаешь, какое дело…

— Где непонятно?

— Не то. Не то…

— Сколько?

— Двадцать, — он проводит рукой но горлу. — Позарез надо. Есть? Или лучше тридцать…

— Рублей пять. Не больше.

— А дома?

— Когда отдашь? Снова три месяца тянуть будешь?

— Да ты что? За кого меня принимаешь? Я ведь но то, что наши дездемоны… Через два дня аванс, сразу и отдам. Хочешь убедиться?

— Хоть бы в получку вернул…

— Договорились: после работы сразу к тебе. Тридцать или тридцать пять рэ. Ухожу. Шеф смотрит.

Он возвращается ближе к солнцу, довольный, поглаживает бороду, начинает черкать мягким карандашом «Садко», а я опять бессмысленно уставился на стол. Хороший парень Игорь, и жаль, что не везет ему ни в любви, ни в облигациях, о чем он каждый день напоминает.

В мою сторону идет медленно Максимов, начальник нашего отдела. Надо хоть вид сделать, что работаю. Я опускаю глаза, но явственно чувствую, как он подходит все ближе. Вот еще один шаг, еще один, и он рядом. Сейчас увидит, что я ничего сегодня не делал, и недовольно спросит чуть заикаясь: «Вы сюда дурочку пришли валять?» Но он говорит:

— Что с вами? Больны?

Я вскакиваю:

— Как бык здоров.

Он кладет мне руку на плечо:

— К директору. Он вызывает вас.

Неожиданнейший ход. Непонятный. Это все равно, что сказать, что сам создатель мира решил дать аудиенцию. Хотя, лучше всего и от бога, и от высокого начальства держаться по возможности подальше.

— А зачем к директору вызывают?

— Не знаю. Идите же, не бойтесь…

Я моментально оставляю стол чистым, встаю, иду под рассеянно-внимательные взгляды коллег к выходу. Хлопаю машинально зачем-то по карманам: взял ли шариковую ручку? Затем почему-то бегом мчусь с пятнадцатого на второй этаж, да так, будто за мной гонится трехглавый Цербер. Хотя ведь можно опуститься и на лифте.

Секретарь директора, едва взглянув на мое испуганное лицо, надменно спросила:

— К директору? По какому вопросу?

— Н… н… не знаю…

— Приемные дни по личным вопросам для народа в понедельник с 15 до 17 часов…

— Он меня вызывал, — я киваю на краснокожую дверь.

— Сегодня же не первое апреля. Кто вам сказал?

— Максимов, начальник отдела, где я работаю.

Уж Максимова она-то должна помнить: я машинально вспоминаю, что шеф ко всем праздникам и дням преподносит от имени трудящихся нашего отдела секретарше-сладкоежке коробки конфет.

— Одну минуточку.

Она заходит в кабинет и действительно через минуту (я досчитал до пятидесяти) появляется — улыбка до ушей. Поразительно сочные губы. Какое обаяние! Как это я сразу не заметил? (Надо купить новую зубную пасту!) Когда у меня будет секретарша, она будет именно такой женщиной.

— Пожалуйте…

Я прохожу сквозь двойные двери. В глубине за просторным столом — Сам. Я его только раза два видел. Принимал на работу один из его заместителей.

Директор привстает с кресла:

— Проходите, молодой человек.

Пол в кабинете выложен красивейшим паркетом. Фантастическая текстура. По такому полу надо бы ходить как в музее: я оглядываюсь, нет ли поблизости специальных мягких тапочек. Не видно. Может, туфли снять и в носках? Не пол, а зеркало… Не поцарапать бы.

— Садитесь.

Я выполняю и этот приказ. Куда только руки девать? Директор улыбается, я тоже. Нас разделяет полированный ореховый стол: человек пять-шесть можно усадить для сеанса одновременной игры. Но руки куда?

— Рассказывай.

А что рассказывать, если не знаю, о чем он спрашивает, и поэтому выжидательно молчу. И преданно смотрю ему в глаза. И вдруг озаряет: за то, что сегодня ну ни на грамм не наработал, предложит написать заявление «по собственному желанию».

— Вы сегодня газету не читали?

— Нет, не успел. Я же на работе.

Директор многозначительно протягивает газету. Я быстро ее просматриваю. На четвертой странице, в верхнем правом углу знакомое лицо (я, что ли?) и подпись, что я (конечно, я) — чемпион города по шахматам, не проиграл ни одного тура и далее в мажорном духе.

— Чемпион? — Директор встает, энергично трясет руку. — Ну рассказывай, рассказывай…

— Что… рассказывать?..

— Все подряд и рассказывай. Трудно было?

— Приходилось думать, конечно, не без этого.

— Хорошо сказал: «Приходилось думать». Ты и у нас тогда в гору пойдешь. Думать — это тоже надо уметь! — Директор откинулся на спинку кресла и внимательно, сощурив глаза, смотрел на меня. — Ты что, и у Михаила Матвеевича Кочетова выиграл?

— На тридцать шестом ходу…

— Мда… И не побоялся… Правда, он уже на пенсии, но со многими отцами города он еще на дружеской ноге… Ну ладно. Но один совет: начальство и старость уважай. И у прокурора города выиграл?

— Как его фамилия?

Директор называет.

— Нет, с ним вничью сыграл. В эндшпиле слона упустил, потом свою пешку прозевал, пришлось на ничью соглашаться.

— С прокурором на мировую пойти! И не проиграть, и не выиграть. Умно! Давно у нас?

— Три года.

— И как?

— ?

— Хорошо?

— Очень хорошо. (Надо было ответить: «Превосходно».)

— Много годков-то?

— Мне? — Я как-то сразу, от волнения, наверно, никак и сообразить не могу. — Двадцать… Двадцать… — Так сколько же: двадцать пять или двадцать шесть?

— Женат? — не дождавшись скорого ответа, нетерпеливо задал новый вопрос.

— Нет, но у меня есть невеста, — выпалил я, на этот раз не задумываясь.

Директор написал что-то на листке из блокнота и протянул:

— Мой домашний адрес. Завтра вечером с невестой приходите в гости…

— Не могу…

От такой кощунственной наглости с моей стороны директор не то чтобы замер, хуже: он стал памятником.

— Завтра после работы, — я бросился оправдываться, — я должен к Ерохиной на дачу ехать огород копать. Она просила — я обещал. Она говорит, что муж для диссертации материалы собирает, а у сына — десятый класс, выпускной… А если сегодня?

Молчание. Через три-четыре долгие минуты мраморные плечи ожили, шевельнулись.

— Сегодня? — Он задумался. — Отчего же? Конечно, можно и сегодня… Итак: в восемь ноль-ноль жду вас с Ерошкиной.

— С Ерохиной?

— Она — невеста?

— Чья невеста?

— Ваша!

— Нет, она не наша невеста, нашу Тамарой зовут.

Директор вновь откинулся назад:

— А ты рискованно играешь! Рискованно? Так ли?

— Говорят, что я играю еще и быстро… В эндшпиле особенно, когда потерь много, а фигур на поле немного.

— Быстро? Быстро — не всегда обдуманно…

— Капабланка советует: «Быстро надвигайте также свои пешки. Пешечные концы, как правило, выигрываются путем проведения пешки в ферзя».

— Ну даешь!.. Всего минут десять, как мы общаемся, а ты уже о ферзе заговорил. А потом и в короли захочешь? — и он постучал по подлокотнику своего кожаного кресла. — Ладно. Дома за чаем с домашним печеньем поговорим. Моя жена страсть как любит знаменитостей. Приходите с невестой Тамарой. А теперь работать, — и он решительно хлопнул по пачке газет.

Директор встал с кресла, обошел стол, отечески обнял за плечи, и мы покинули гостеприимный кабинет.

— Полюбуйтесь на молодца! Двадцать лет, а чемпион! Какие у меня орлы растут!

— Я как увидела его, сразу поняла, что это человек тонкого ума.

Какая все-таки милая женщина! У нее и зубы очень хорошие, чистые, белые. (Не забыть про «Про…», про… про… «Поморин».) В столе у меня в верхнем ящике лежат две карамельки «Театральные», какая оплошность, что не прихватил с собой…

Директор дружелюбно протягивает руку!

— Копать много придется?

— В прошлом году за три часа управился. Но поймите: на завтра я обещал! Ерохина очень просила. А когда человек просит — надо помогать…

Директор замер, покосившись на женщину, покачнулся вперед и тихо-тихо сказал:

— Все просьбы — дома… Вечером… Дома поговорим!

Вернуться на пятнадцатый этаж? Но, вспомнив некстати про белые пятна листков и поняв, что опять буду сидеть, мучиться, думать только о Тамаре, побрел к дверцам лифта, чтобы опуститься на первый этаж. Работа? Но ведь я чемпион.

На улице жарко. Кидаю в щель автомата одну копеечку, медленно выпиваю стакан холодной газированной воды. Теперь можно и передохнуть.

В киоске Союзпечати покупаю местную газету. Фотография не исчезла. Неплохо. Пошлю-ка газету друзьям, пусть гордятся однокурсником. И домой надо отправить. А может, телеграммы всем дать? Нет, с портретом лучше.

Беру на рубль еще тридцать три экземпляра. Киоскерша возвращает мне пропитую копеечку (сдачу) и недовольно смотрит на меня. Ах, да… Тридцать три постоянных клиента остались без чтива. Вырезать кусок из всех газет и вернуть? Но… без самого интересного места не возьмут…

Я должен увидеть Тамару. Сегодня. Обязательно… Нет не вечером, а после работы. Нет, и не после работы, а именно сейчас. Сейчас, непременно сей час, сею минуту, секунду… Капабланка говорил: «Никогда не отказывайтесь от какого-нибудь хода только из боязни проиграть. Если вы считаете ход хорошим, делайте его». Я влетаю, пока не раздумал, в таксофон, набираю знакомый номер телефона техникума, где преподает Тамара. Равнодушный женский голос:

— Вам кого?

— Тамару Борисовну. Пожалуйста…

— У нее урок. Это кто? Родитель?

— Да. А звонок…

— …через двадцать минут.

Возле стенда с газетой на противоположной стороне симпатичный пенсионер с авоськой. Я варварски нарушаю правила уличного движения: бегом к нему. И читает старичок четвертую страничку. Я делаю серьезное лицо и становлюсь рядом, но он даже мельком не взглянул на соседа. Смотрю на часы (до конца урока шестнадцать минут) и локтем легонько его задеваю. Напрасно. Покашливаю. Не поворачивается. Кашляю сильнее, пенсионер отодвигается подальше. Кашляю еще сильнее. Старик косится на меня недовольно (почему?) и уходит. Не узнал… А газету как раз на лучшем месте изучал.

Сетка оттягивает его правую руку: плечи перекошены. Два пакета картошки по три килограмма. У меня еще есть какое-то время, и я догоняю старичка.

— Можно, я вам помогу?

Он хватается двумя руками за сетку, подтягивает к животу, отрицательно трясет головой и… бегом от меня.

Раскрываю газету и пристально изучаю портрет. Вроде похож. Нос? Да… Нос слишком курносый… Не могли сфотографировать нормально. Но все-таки похож! Я ощупываю нос. Указательным пальцем подправляю кончик вверх. Может, на ночь это место обвязать ниткой и подтянуть за уши?

Но как нее медленно тянется время!

Наконец осталось две минуты. Секундная стрелка красиво делает один оборот… Дру…гой… о…бо…рот… Звонок!

Тамара собирает на столе тетради, закрывает журнал группы. Тамара идет по длинному коридору, ее останавливают, о чем-то спрашивают. Тамара ответила. Тамара вошла в учительскую.

Я набираю номер:

— Позовите, пожалуйста, Тамару Борисовну.

— Кто спрашивает?

Физкультурник. Любознательный товарищ.

— Родитель.

Я слышу, как он зовет Тамару.

— Алло, я слушаю.

— Тамара, не клади трубку, пожалуйста. Тамара, мне чрезвычайно надо тебя видеть. Слышишь, Тамара? Давай встретимся. Мне без тебя нельзя…

— Я только вчера просила, чтобы ты не звонил.

— Тамара, прошу! Мне надо тебя увидеть. А не то я умру. Гильотина сделает свое черное дело.

— Куда уж там, умрешь. Ну, хорошо, приходи. Как всегда, на угол.

Капабланка советовал: «В дебюте выводите по крайней мере одного из коней прежде, чем развивать слонов». Я озираюсь: на улице, оживленной улице, ни коней, ни слонов. Но, на мое счастье, проезжавшее мимо такси (да, да, такси!) останавливается. Я мигом — на переднее сиденье, защелкиваю ремень безопасности, говорю, куда ехать.

Шофер, мой ровесник, смотрит оторопело:

— Вы что смеетесь? Тут с километр пути-то… Пешком минут десять-пятнадцать…

— Спешу! Очень! Очень!

— Спешишь?.. А пару рублей кинешь?

— Ну, едем же…

И через три минуты желтая «Волга» на месте. У меня зеленый трояк и мелочь… Я протягиваю бумажку. Тот сует три рубля в нагрудный карман и задумчиво смотрит на другую сторону. Я выбираюсь из такси. Какой озабоченный, ишь как деньги, должно быть, очень нужны. Кооперативную квартиру, наверно, выплачивает. Уже с тротуара, но не закрыв еще дверцу, протягиваю парню мелочь:

— Вот, возьмите…

Не взял! Машина с места бешено рванула вперед. И почему шофер так сверкнул глазами?

Тамары на углу нет. Здесь мы встречаемся по субботам, когда она возвращается домой с работы. Нет ее и через десять минут, и я начинаю думать, что она раздумала и не придет, когда увидел ее. Тамара идет, как ходит только она, слегка покачиваясь, любуясь своим роскошным отражением в витринах.

— Ты уже здесь?

Капабланка советовал: «В дебюте выводите фигуры быстро и рокируйте рано, преимущественно в короткую сторону».

— Тамара, пойдем ко мне…

— Так сразу и к тебе? А… что… мы… будем… там… делать?..

— По телевизору кажут передачи для детей, но ты знаешь, они бывают и интересные.

— У меня в техникуме окно: через полчаса следующие занятия. Да и детские программы окончились. Лучше в скверике отдохнем.

Мы усаживаемся на первую же свободную скамейку. Ясно чувствую, что окно моей надежды с каждым мгновением катастрофически сужается. Вспоминается Капабланка: «Играйте при всяком случае комбинационно, чтобы развить свое воображение».

— Зачем ты сказала, чтобы я не приходил и не звонил?

— Хочешь правды?

— Да.

— Отец моего ребенка настаивает, чтобы я вернулась к нему…

— А ты?

— Не знаю, что делать…

— Он же предательски бросил тебя в нелегкую минуту. Тамара, оставайся единственно со мной. Не возвращайся. Тебе нужна помощь, и я буду всегда рядом.

— Мне жертвы не нужны.

— Чепуха… Послушайся Капабланку: «Принимайте всякую жертву — пешки или фигуры, — если только вы не видите непосредственной опасности».

— Это кто? Вместе работаете?

— Капабланка? Гениальный кубинец. Третий чемпион мира по шахматам.

— Вот видишь, и он предостерегает об опасности: мне за тридцать, тебе — двадцать шестой. Пройдет несколько лет, что тогда будешь петь?

— То, что и сейчас.

— Если бы это осталось правдой.

— А ты поверь мне, поверь!

— Я в жизни многим верила. Не один раз…

— Если поверишь мне, то не пожалеешь…

— А ты кого-нибудь любил? Раньше, до меня?

Я растерялся. Не знаю, что и молвить. Вопросик… Но надо вспоминать правду!

— Да.

— Да? — В блестящих глазах удивление и, в глубине, немного страха.

— Давно. В школе. В седьмом классе. Она записочку прислала, что любит и мечтает дружить. Я и ходил, провожал, портфель нес в школу и из школы. Мороженым, когда была возможность, угощал. Месяца через два набрался смелости и сказал… — Я замолчал.

— А она?

— Она ответила: «Ты кадр ничтяк, но я обожаю многосерийного Штирлица».

И Тамара вдруг засмеялась. Она хохотала так весело и долго, что две пожилые женщины, отдыхавшие на соседней скамье, осуждающе посмотрели на нас. Тамара неожиданно прижалась и звонко чмокнула в щеку. Женщины, обе, с презрением отвернулись.

— Политинформацию собрался проводить? Что так много газет набрал?

Вытянула из пачки одну. И стала осматривать последнюю (ура!) страницу:

— Фильмы новые идут…

Свернула. Вернула. Не заметила.

— Тамара, выходи замуж. Отнесем заявление в загс.

— Дело не в этом… У меня сын, и ему семь лет.

— Еще будут, если захочешь…

— А ты хочешь? Хотя зачем я спрашиваю: у нас в учительской все привыкли, что ты уже родителем представляешься. Пойдем? Мне надо возвращаться.

Мы покинули скверик. Непонятная позиция.

— О какой еще такой Галине ты по телефону говорил? А?

— Я? — удивляюсь я, а сам вспоминаю опять Капабланку: «Атаки отдельными фигурами при должной бдительности противника обычно быстро отражаются».

— Которая с тобой собирается сделать черное? А?

— То не Галина, а гильотина… Головы отрубает… Во Франции…

— Не Галина головы лишает, говоришь? А? А когда в институте учился, неужели и тогда никого не было?

— Не до девушек было. И без них времени никогда не хватало.

— А летом?

— На каникулы я уезжал на Север, где работал на лесосплаве.

— Понятно: чтобы подзаработать.

— Нет же. В том-то и дело, что мы работали бесплатно.

— Да как это?

— Еще на первом курсе Зиновий, мой сосед по койке в общаге, выдвинул среди нашей группы идею, что человек должен обходиться самым что ни на есть малым, а работать обязан по-максимуму сил и возможностей, и не менее десяти часов в сутки. И бесплатно. И помогать всем-всем и каждому в отдельности. Тогда же ребят семь-восемь и рванули за Зиной на Север. Но… Через месяц-полтора, правда, нас только двое и осталось. Мы же с Зиной и после второго курса ух как повкалывали! И после третьего… А на последних каникулах, в конце августа, мой друг погиб: плавать не умел, а бросился за соскользнувшим с бревна…

— Зачем? Раз плавать не мог… Зачем?

— «Помогите!..» услышал.

Мы идем медленно-медленно, но здание техникума быстро приближается. Впереди — неизвестность. Что делать? Капабланка: «Захватывайте инициативу при всяком удобном случае. Владеть инициативой — это уже преимущество».

— Меня сегодня вечером директор в гости пригласил. На чай с домашним печеньем.

— Неужели сам директор?

— Не смейся, это правда. С тобой пригласил.

— А он откуда знает обо мне?

— Директор спросил, женат ли я. Я сказал, что нет. Но есть невеста. Тамара. Тогда он сказал, чтобы я приходил с невестой Тамарой.

Мы стоим около обувного магазина. Она смотрит на витрину. Я смотрю на Тамару.

— Невеста? Я?

— Да.

— Невеста… Хорошее слово… Я ждала звонка. Бегом в учительскую… А ты не сразу и позвонил… Я подумаю. Если согласна, приду. Буду, где всегда… И последнее: у тебя деньги есть?

— Мелочь с собой… Я домой съезжу…

— Купи новые туфли, — она кивнула на стекло.

Я не понял, какие ей понравились, но торопливо соглашаюсь:

— Буду все покупать… И синего попугая куплю, если захочешь…

— А попугая зачем?

— У соседского мальчишки их, этих попугаев, пять штук.

— Но только одного. Красного. Я пошла. Время.

Смотрю вслед: оглянись!

Тамара услышала мои мысли. Неужели есть все-таки, забыл как называется, ну, в общем, полет мыслей на расстоянии. Шесть раз успел позвать — шесть раз оглянулась. Значит, телепатия (вспомнил слово) реальна? Тогда почему за шахматной доской, когда я пытаюсь внушить своему противнику его лучший ход, это зачастую мне не удается?

Осматриваю витрину. Понять не могу, какие туфли выбрала Тамара? Коричневые? Красивые… Но они… мужские. И рядом — мужские. Загадка. А размер обуви у нее какой?

Я выглядываю женщин в потоке идущих, похожих и ростом и фигурой на Тамару. Например, эта: с надменно поднятой шапкой волос. На шее… желтый крестик?

— Простите. Извините. У вас какой размер? — спрашиваю, а сам на крестик гляжу. Верующая?

— Здесь? — правая рука взлетает вверх, к крестику. (Золотой?) — Третий. Какие предлагаете? Французские? Итальянские?

— Тридцать третий? Сорок третий?

— Что — тридцать третий?

— Размер…

— Какой размер?

— Ноги какие?

— Чьи ноги?

— Ваши. Простите. Извините.

— Нахал. — Она, сощурив глаза, ухмыляется, обходит меня и не спеша удаляется, вновь гордо вскинув пышную голову.

Я вновь у витрины. Тамара стояла на этой точке. Так кивнула. И опять получилось, что указала на коричневые туфли. Да тут вроде бы вся обувь за этим стеклом мужская. Может, я ошибаюсь? Или носить мужские ботинки сейчас модно?

В магазине народу немного, но я, заглядевшись на витрину, умудрился наступить парнишке на ногу. Хотел было сразу извиниться, не успел: тот огрел меня злым взглядом. И кулаки сжал. Боксер, наверное. Или физкультурник из техникума. Теперь и к телефону звать Тамару не будет.

Оглядываю витрину из торгового зала. Посоветоваться с молоденькой продавщицей? Она занята: взволнованно секретничает с продавщицей постарше. Жду, пока освободится. Распалили сердечные дела… Через десять минут осмеливаюсь и тихонько зову:

— Девушка…

Она недовольно смотрит. Конечно же, оторвал от интимной беседы.

— Один-единственный вопросик можно?

— Что же? Мерить будете?

— Пожалуйста, подскажите, мужские туфли женщины случайно не носят?

И не ответила. Отскочила к подруге. И обе смотрят, да так, что выметывают меня своими взглядами на улицу.

Взглянув издалека, напоследок и с сожалением, на загадочную витрину, раздумываю, куда идти: домой, за деньгами, или на работу? Пожалуй, на работу.

Максимова в отделе не было, когда я вернулся на пятнадцатый этаж. Прохожу, встреченный настороженной тишиной (почему?), на место, достаю папки. Газеты запихиваю в верхний ящик, а карамельки, обе, отправляю в рот (обед). Одну газету оставляю на столе портретом вверх. Для настроения. Рядом возникает Игорь:

— Старик, ну ты шороху и навел…

— Я?

— Во даешь! Тебе лучше знать… Т а м был? — и он загадочно вознес глаза кверху. (К солнцу?)

— Где т а м?

— Там! — повторяет жест.

— Там? — наклоняюсь и стучу шариковой ручкой по полу и тоже с многозначительным видом. — Да.

— У… У… самого?

— И что теперь?

— Знаешь, сколько Максу лет?

— Юбилей осенью отмечали.

— Ю-би-лей, — передразнил Игорь. — Не юбилей, а шестьдесят.

— И что теперь?

— Как что? Иные начальники звереют. Боятся, что отправят на пенсию. С почетом, с благодарностью — как принято. Выпихнут на заслуженный отдых. Поэтому и у нас в отделе оппозиция всегда в загоне. Если кто карабкаться начинает, шеф, по обстоятельствам, чутко реагирует. Быстро убирает. Кого ловко выдвигая из отдела на повышение, кого, послабее, выживает. И тут ты финт, равный двум инфарктам, неожиданно откалываешь. Минуя все ступени служебной лестницы, на с а м о г о вышел! Насмарку всю бдительность Максимова свел. Сидел тихоня тихоней, нос как выострился: из бумажек не вылезал. Шеф на тебя даже досье не вел…

— Досье? Какое?

— Что? Где? Когда? Почему? С кем? И так далее… На меня и то скоросшиватель в сейфе хранится. Ну ничего, вот сейчас Макс вернется, он перцу задаст. «Вы сюда дурочку пришли валять или работать? — скажет. — Напишите-ка объяснительную, где это вы полдня пропадали». И все: злостный нарушитель трудовой дисциплины. Кстати, ты, действительно, куда исчез?

— Гулял…

— За деньгами домой мотался? Решил товарища из беды выручить? Сорок рэ?

— Игорек, извини, я не смогу дать денежек.

— Обокрали все-таки! Я же предчувствовал, что твою пещеру обчистят эти бичи.

— Бичи? Какие?

— Которые у тебя сутками ошиваются. У тебя же не хата, а проходной двор, что позади гастронома… Почему замок не врежешь? Каждый, кому не лень, заходит… Говорят, что пацаны устроили в твоей комнате не то дом науки и техники, не то штаб неотимуровцев. А на кухне? Распивочная база всех алкашей-бормотологов округи… И еще утверждают, что с утра по субботам ты сетками пустую посуду в приемный пункт таскаешь. Так, что ли?

— Я на эти бутылки в копилке на телевизор для ребят накопил. Попросили…

Неожиданно Игорь отскакивает от меня. Как от прокаженного! Вошел шеф… Бросив моментальный взгляд в мою сторону, устало присел у окна, оцепенело уставившись куда-то далеко-далеко в небо. Я спокойно работаю. Максимов так и не подошел за приготовленной мной объяснительной.

Ровно в пять Игорь пролетает мимо. Я прибираю на столе, аккуратно раскладываю по полочкам и ящикам. О, как хочется выпрыгнуть из окошка на улицу! Не спеша выхожу в коридор. Ковровая дорожка стелется к лифту. Терпеливо дожидаюсь очереди занять законное место в кабине. Лифт, как ладья, пересекает вниз по отвесной прямой поле здания.

Из-за квадратной колонны, внимательно оглядев очередную партию спустившихся (нет ли Максимова?), пристраивается ко мне Игорь:

— Одолжишь?

Мы выходим на свежий воздух. Вижу: в белом платье она! Решилась на первый ход: e2—e4. Рядом не отстает Игорь. Он в глубоком цейтноте. Но еще, как все, на что-то надеется. Мы приближаемся к белому платью.

— Познакомьтесь. Тамара.

У Игоря от удивления нижняя челюсть отпала, как в одном мультике, но назвал себя, галантно поклонился, поцеловал руку Тамаре. Не растерялся.

— Извините, — обращается Игорь ко мне, — так вы, уважаемый коллега, не принимаете мое ценное предложение?

Начинаю лепетать что-то невнятное.

— Мне остается горько сожалеть. Извините, мадемуазель, надо торопится искать более сговорчивого партнера. — Игорь порывается уйти, но не уходит, пялится удивленно на Тамару, тянет меня за локоть. — Извините, девушка, тысячу раз. Мы с вашим другом тет-а-тет выясним насчет особо важного дела… Две минуты.

Мы отходим в сторону.

— Гулять ходил? Вижу, вижу. Завтра гулять пойду я. Плевать на Макса. Только скажешь, в каком направлении перемещаться.

— Секретов нет, могу и сегодня направить.

— Я весь во внимании.

— Иди-ка ты… куда глаза глядят.

— Координаты на редкость точные. М-да… В любви тебе повезло. Может, в облигациях повезет? Ты облигации приобретал?

— Нет.

— Ни разу?

— Никогда.

— Поклянись!

— Клянусь…

— Жизнь прекрасна и удивительна. Ты не жадный?

— Не знаю…

— Ведь сколь раз прощал долги нашим бабам. Стоит иной поплакаться, и ты готов: забываешь про ее долги. Но я, не такой… Я верну… Значит, так: через два дня аванс, ты мне понарошке даришь пятьдесят рэ. Я — в сберкассу. За облигацией. Выигрываю и дарю тебе назад полста.

— Меня Тамара ждет. Если просишь — согласен.

Невеста берет меня под руку, и мы торжественно шествуем по городу, которого я — чемпион.

— Тамара, я не купил туфли. Я не понял, какие ты себе выбрала.

— Почему себе? Я сказала, чтобы ты купил. Тебе туфли. Тебе.

— Мне? Но мне-то зачем? У меня есть. Посмотри, какие крепкие! В институте покупал… И подошва как железная. В таких же альпинисты по горам ползают…

— А говорил, что будешь слушаться.

— Согласен. На все согласен.

— Вот так-то лучше. Запомни: я буду командовать… А почему у коллеги Игоря горестный вид?

— Неприятности. Разные. Жена, например, Шура, жестоко обманула.

— Как же?

— Собралась к родителям в деревню и сказала, что вернется через три дня…

— ?

— …А вернулась в тот же вечер.

Тамара почему-то засмеялась, хотя Игорю и Ерохиной до сих пор не смешно.

— Я этот анекдот десятки раз слышала. Но он обычно начинается: «Муж вернулся из командировки…» Смотри, да он опять нас догоняет.

— Извините, девушка, миллион раз. — Игорь, запыхавшийся, протягивает желто-красную баночку, с пятачок, вьетнамского бальзама. — Совсем забыл. Сослуживцы поручили вручить.

— Но у меня же есть.

— Выброси в мусорную корзину. Там не мазь, а мыло. Сослуживцы подменили… Они решили, что, кто тебя знает, в тихом омуте драконы водятся, вдруг спихнешь шефа. Так вот заранее подъезжают, подхалимничают. Все равно кто-нибудь заложит. Я, например. Держи!

Наконец мы вдвоем. Вместе. Шаг в шаг. Что ждет впереди? Капабланка: «Помните, что вам придется проиграть сотни партий, прежде чем вы станете сильным шахматистом».

Тамара мне счастливо улыбается:

— Ты мне ничего не хочешь сказать?

— О ком?

— О себе.

— Что сказать о себе? Сегодня одна милая женщина (и купить «Поморин») сказала, что я человек тонкого ума.

— Хвастун.

Не то сказал. Признаться, что я — чемпион? Но Тамара опять же повторит, что я — хвастун.